Адекватная социальная организация.

Глава 7. Количественная адекватность питания Организм человека для обеспечения своих физиологических процессов нуждается в постоянном притоке энергии, которую он черпает из пищевых продуктов. В этой связи необходимо вспомнить, что универсальным носителем свободной

Образная сфера человека (ОСЧ) – является не только совокупностью образных явлений, в частности, известных основных классов т.н. вторичных образов (таких как, например, образы памяти и воображения, фантазии, сновидения), но и системой социальных представлений*. В широком спектре проблем изучения последних выделим вопрос манипулирования социальным восприятием: человек живет в имаго-символосфере виртуальной реальности, порожденной СМИ, бренд/рекламой, кино- видеопродукцией, компьютеризацией, интернетизацией и т.д. Имаго-символосфера «обволакивает» человека образами, неизбежно вползающими в его внутренний мир. Изучение возникающих механизмов и закономерностей такого влияния представляется чрезвычайно важным. Психоманипулятивные воздействия на представления людей незаметно изменяют внутренний мир личности, ведут к утрате истинной свободы духовно-нравственного самоопределения. Особое значение имеет изучение психологических эффектов образов виртуальных реальностей, максимальным выражением которых выступает «виртуальное мировоззрение» - иллюзорная картина мира, являющаяся заменителем объективной реальности и символом ухода человека от своей сущности, как Образа Божьего.

Отметим возрастание актуальности изучения отражения личностью социально-политических явлений. Иллюзии социального восприятия современного человека способны ускорить «конец истории», причем, далеко не в фукуямовском смысле. Главное же, что они связаны с утратой критериев истинного прогресса человечества, которые невозможны вне нравственно-духовного и религиозного измерений. Но это означает, что задачи исследования социальных представлений следует формулировать при учете метафизической составляющей. В каких сферах общественной жизни, содержание имаго-символосферы в качестве метафизического канала негативной духовно-информационной экологии проявляется особенно явно? Как вообще проявляется «мир духа» в имаго-символосфере? Каковы нравственно-психологические опасности воздействия на людей новыми информационными технологиями?

Рассмотрение подобных вопросов исходит из представления о том, что во всех сферах жизнедеятельности людей происходит «война образов» различной семантики: с одной стороны, способствующей духовно-нравственному развитию личности, и, с другой, - семантики личностно деструктивной. Ареной «войны образов» является все каналы имаго-символосферы. Негативные изменения в сознании людей приводят к известному эффекту актуализации и «материализации» социальных представлений в различных сферах общественной жизни (созидающая сила образов, как проявление принципа единства психического отражения-регулирования). Понятно, что «война образов» связана с метафизическими силами, стоящими за семантикой образов. Это дает основание рассматривать доминирующие образы безнравственного в имаго-символосфере как атаку сил зла на «духовно дремлющее» человечество.

«Война образов», однако, недостаточно осознается как в психологической науке, так и на уровне обыденного сознания.

Чрезвычайно актуальной проблемой выступает изучение представлений людей о «глобальной перестройке» мира и о перспективах развития человечества: формирование образа будущего, есть формирование будущего реального. Представления людей о происходящих процессах, однако, весьма неопределенны, в частности, не в достаточной мере отражают нарушение баланса тенденций к интеграции и сохранению уникальности культурного разнообразия человечества. В исследованиях сознания людей упускаются многие типы представлений. Например, это относится к представлениям людей о духовной сущности происходящих в мире процессов. Метафизическая составляющая социального восприятия, между тем, важна для преодоления ограничений позитивистски ориентированной социальной психологии (человекознания в целом) в смысле учета отрицательного влияния невидимого духовного мира на земную реальность, а также Промыслительного Божественного попечения о человечестве. Переплетения всех влияний планетарного процесса - в руках Промысла Божьего: Божья воля благословляет что-то, а что-то попускает по духовному закону свободы воли человека и его нравственной ответственности. Промысел Божий придает сверхъестественное качество всему происходящему в мире, помогая человечеству противостоять апостасии и строительству Нового Вавилона. Судьба человечества связана с выбором людьми «божественных» или «демонических» духовных смыслов.

Поэтому еще раз отметим актуальность изучения формирования «виртуального мировоззрения» с его образным сопровождением: виртуализация внутреннего мира уводит человека от понимания происходящего в мире. Новые информационные технологи потенциально способны формировать образы любого содержания, а в пределе – субъективно «реальный» иллюзорный мир. Создание же «нужных» картинок с «правильным» их переживанием ведет к психозомбированию. Более того, кодирование человеческой души через суггестивность имаго-символосферы облегчает человечеству уход от Богосотворенного мира в мир искусственный. Стремление человека в виртуальную реальность – это богоборческое движение его души в «мир иллюзий», предполагающий небожественный источник своего создания.

Иными словами, именно в связке «виртуализация – духовно-нравственное прельщение» наиболее полно раскрывается метафизика ОСЧ. Тема виртуализации внутреннего мира личности, «завязанная» на проблему искажения познания высших духовных смыслов, поэтому, и является теоретическим стержнем статьи. Он помогает понять, что проблемы социального восприятия невозможно решать, не учитывая скольжения в глобальное прельщение, главной формой которого будет искажение духовно-нравственного отражения Реальности (многоаспектная и многоуровневая подмена духовных смыслов), приводящее к восприятию действий отрицательного метафизического фактора (ОМФ) как проявлений «божественного». И это – главный момент, раскрывающий название данной статьи. Вопрос, действительно, предельно актуален в связи с психологией религиозного сознания, направленного на поиск Истины, на понимание духовной сути происходящих процессов.

Итак, в «глобальной перестройке», в которую все стремительнее втягивается мир, изучение представлений людей о происходящем, о сложном рельефе перспектив человечества является чрезвычайно актуальной, однако достаточно игнорируемой проблемой социальной психологии.

Исследование образов планетарной ситуации должно учитывать, что воздействие на социальное восприятие имаго-символосферы происходит на фоне растущего планетарного кризиса. Усиливающаяся хаотизация жизни людей облегчает воздействие ОМФ. Люди же в должной мере не учитывают такие воздействия и переоценивают способность противостоять психоманипуцяции социальным восприятием, которая по своим масштабам не имеет аналогов. Достаточно оценить те финансовые средства, которые выделяются на подпитку процессов глобализации, - например, в виде их пиар-обеспечения, в виде помощи «агентам влияния» в различных странах*. И образы, циркулирующие в имаго-символосфере, сдвигают баланс планетарных и национально-культурных мировоззренческих ценностей. Подчеркнем, что одним из главных вопросов при изучении манипулирования социальными представлениями выступает анализ особенностей и видов воздействия на ОСЧ – непроизвольно-спонтанного и преднамеренного, в соответствии с интересами различных проектов нового мироустройства.

* Кара-Мурза С. Манипуляция сознанием. М., 2000.

Мы исходим из системных представлений о том, что «планетарный процесс» имеет многомерный субстрат и взаимосвязанные объективные и субъективные составляющие*. Объективная составляющая связана с развитием и динамикой взаимодействия внутрицивилизационных закономерностей относительно «планетарной системы» и каждого ее элемента. Субъективная составляющая – это, прежде всего, свобода нравственного выбора человека, определяющая соответствие его жизни духовным законам мироздания. В целом существует возможность выбора (чаще неосознанного) любой человеческой общностью, путей своего развития. Социальные представления, картина мира людей, их мироощущение – важнейший элемент субъективного фактора. Следует, например, отметить, что с конца 1970-х годов многими ощущалось, что человечество вошло в эпоху широкомасштабных преобразований. Возникли даже «чаяния нового эволюционного витка», связанного с объединением человечества. Грядущий этап называли «космической эрой», «Новым веком», «Эрой Водолея» и др. терминами. Прошедшие десятилетия усилили подобные представления у одних людей, поубавили оптимизма у других в связи с масштабами планетарных проблем, озадачили третьих, заинтересовали четвертых, оставили равнодушными пятых.

* См. подробнее – Гостев А.А. Эволюция сознания в разрешении глобальных конфликтов. М., 1993.

Но, несмотря на различие понимания происходящего, следует признать взаимодействие двух тенденций, – одновременно и противоположных, и взаимодополняющих. Это тенденция к планетарной интеграции и тенденция к сохранению культуро-исторических реальностей. Все, что происходит в мире, является отражением многоаспектных противоречий в этом взаимодействии, в котором объединяется ранее несоединимое и разводится традиционно со-существующее (А.И. Неклесса)*. Изучение социальных представлений о настоящем и грядущем, поэтому, с необходимостью предполагает учет баланса в обозначенных тенденциях. Представления о сохранении планетарного опыта на уровне локальных культур, взаимодействие цивилизационных, региональных, национально-культурных, и других социальных субъектов должно соотноситься с образами противоположной тенденции – превращения мирового сообщества в единый социальный организм – причем, как в плане естественной ее составляющей, так и преднамеренной ее «подпитки» через социально-политическое проектирование.

* Ссылки на работы известного специалиста в области глобальных проблем А.И. Неклесса, встречающиеся в статье, см. например, в таких его работах. Неклесса А.И. Интеллект, элита и управление // Россия XXI. – М., 2002, №1. Неклесса. А.И. Трансмутация истории // Новый мир. 2002, №9. Неклесса. А.И. “Глобальный город: творение и разрушение” //“Новый мир” 2001, №3. Неклесса А.И. Управляемый хаос. //Интеллектуальная хроника России. Год 2003 // Приложение к журналу “Экономические стратегии”. – М.: Институт экономических стратегий, 2003.

За последние 20 лет спектр представлений о происходящем на планете расширился, и продолжает расширяться в зависимости от национально-культурной принадлежности субъекта социального восприятия, его возраста, индивидуальных особенностей людей и пр. Очевидное и желанное для одних, ложно и неприемлемо для других. При исследовании представлений людей о будущем возникает, в частности, проблема адекватности образов относительно и “искренних социальных утопий”, и “апокалиптических ожиданий”.

Описание феноменологии представлений о происходящем на планете - колоссальная по своим масштабам задача, решение которой требует серьезных и масштабных исследований. Но никто не мешает на предварительном этапе изучения проблемы выделять важные параметры представлений, недостаточно рефлексируемые как наукой, так и обыденным сознанием. Полезно остановиться на том, что в значительной мере упускается из виду. Для этого можно опираться на экспертные оценки, публицистику, мнения людей, чувствующих недоговоренность или ложь официальных потоков информации и способов описания происходящего. В частности, следует подчеркнуть представления, которые волнуют православное сознание в его ощущении возрастающей апостасийности мира – т.е. его ухода от Божественных законов бытия.

Обобщенно можно говорить о двух тенденциях социального восприятия - «восторженно-оптимистичных» представлений о наступлении «рая на земле» (с некоторыми проблемами переходного периода), и эсхатологических пессимистических образов предстоящих высоко-кризисных моментов. Святоотеческое знание о закономерностях прельщения, будучи перенесенным на уровень социального восприятия, акцентирует вторую тенденцию. По крайней мере, в ней мы видим ощущение того, что человечество движется к тотальной дезориентации, связанной, как с утратой традиционных опор мышления в рамках национальных культур, так и с появлением принципиально новых социально-политических реальностей, качественно отличающихся от тех, которые осмысливались Тоффлером. Образы «идилличной глобальной деревни» рассеялись. Многие чувствуют, что на планете разворачивается нечто принципиально иное. Мы видим образы сочетания «нового варварства» с иллюзиями «прогресса человечества», – образы, задающие и одновременно маскирующие апостасийный дух времени. Но трудно не видеть выползающую из коллективного бессознательного архаику язычества и нравственную дикость, грозящие не только социальным хаосом, но и мутацией Homo sapience (появлением «нелюдей»*). Иллюзорность образов социального восприятия усиливается социальными страхами на фоне наслаждения техническими возможностями и новыми формами «свободы», в частности, «иллюзорной свободы сотового общества». Представления людей не содержат в себе осознания, что новые формы свободы могут смениться «кибер-тоталитаризмом» на основе новых информационных технологий.

* Святоотеческая традиция содержит пророчества о том, что «силы зла» выйдут из инфернальных глубин и воплотятся в людей.

Представления людей о происходящем надо рассматривать в связке содержания понятия «глобализация» и терминов, отражающих несогласие человека с заявленными или уже существующими формами «планетаризации человечества». Будем различать глобализацию – как способность цивилизации проецировать себя в планетарном масштабе (А.И. Некласса), и глобализм – как проект (далее Г-проект) по претворению в жизнь представления его участников о том, каким они хотят видеть мир. К закономерностям непроизвольной материализации психического образа с необходимостью добавляется преднамеренный момент. Г-проект становится программой нового мироустройства, в которую вовлечены колоссальные средства. Глобализация же поэтому, лишь при высокой степени неадекватности социального восприятия может восприниматься процессом, происходящим неизбежно, независимо от человеческой воли. Глобализация сегодня «пиарится» как положительная взаимозависимость в мировом масштабе, в первую очередь, экономического плана. В имаго-символосфере мы видим достаточно навязчивые образы «будущего счастливого человечества». В то же время, под «счастливчиками» почти уже нескрываемо подразумевается лишь «золотой миллиард». Картинки «счастливой жизни» вползают в сознание и подсознание людей, усыпляя распознавание возможности «неофеодального варварства». Из стран же «третьего мира» имаго-символосфера формирует образ завидующего и неспособного «правильно» работать населения, к тому же склонного к терроризму (как способу выхода протестно-завистливых чувств).

Признания же того, что «глобальная перестройка» рождает трудности, создает новые угрозы, вряд ли достаточно, чтобы успокоить взволнованных происходящим. Восприятие некоторыми людьми Г-проекта как войны против традиционных цивилизационных структур, самобытности народов*, имеет под собой основание и должно учитываться – как на уровне научного, так и церковного сознания. Наднациональный тоталитаризм под маской «глобальной демократии» в представлении многих совершенно справедливо недопустим. Поэтому актуально изучение спектра образов его опасностей, которые имеются у людей (с учетом многоплановых особенностей субъектов социального восприятия). Это поможем найти допустимую грань интенсивности, скорости и пределов «наднационального насилия» над участниками Г-проекта, и тем максимально приблизиться к естественным интегративным планетарным тенденциям.

* Панарин А.С. Искушение глобализмом. М., 2000. Кара-Мурза С. Манипуляция сознанием. М., 2000. См. также – Лисичкин В.А., Шелепин Л.А. Третья мировая информационно-психологическая война. М., 1999. Иеродиакон Авель (Семенов), Александр Дроздов. На рубежах веры. Изд-во «Собор», 2006.

А пока совершенно закономерно, что многоликий антиглобализм с духовно-нравственной и психологической точек зрения несет в себе общую идею протеста против все более очевидной, хотя и достаточно успешно маскируемой «новой тоталитарности». Антиглобалистические установки – это спонтанный эмоциональный ответ человека на предчувствуемый, хотя в полной мере и неосознаваемый «шок нового мира» Состав движения «антиглобалистов» – от различных маргинальных меньшинств до интеллектуальной и духовной элиты Запада, Востока и России – свидетельствует именно об этом. Антиглобализм сравнивается (А.И. Неклессой) как с «мутантом непознанной культуры», так и с ребенком, обучающимся ходить, который может стать и героем, сражающимся с очередным обличьем тоталитаризма, и драконом, пожирающим цивилизацию.

Образы «глобальной перестройки» неотъемлемы от восприятия людьми темы справедливого общечеловеческого будущего для всех народов. Представление о «нациях-изгоях», несомненно, – порождение извращенного ума. Но термин стал уже приемлемым политологическим понятием; ксенофобии в нем не усматривается. Имаго-символосфера достаточно успешно маскирует мировоззренческую социал-дарвинистскую основу «золотого миллиарда», а также нарушение баланса естественных интегративных планетарных тенденций и тенденций унификации культурного многообразия.

Представляется значимой типологизация классов социальных представлений с дополнительными в них акцентами. Например, в образах мировой политики требуется детальное исследование представлений людей о реальном политическом суверенитете государств, наций (насколько их субъектность не является лишь элементом «глобального спектакля»!), о геополитических центрах силы, включая «теневые», об оппозиции «стран золотого миллиарда» и «стран-изгоев», о демократии и защите прав человека как «дымовой завесе» установления нового мироустройства. В представлениях же об экономическом мироустройстве следовало бы выделить темы ослабления возможности защищать национальные ресурсы перед ТНК и о судьбах экономически «нерентабельного» населения.

Изучение представлений о духовно-нравственной сфере помогает видеть, что на планете идет многоплановая борьба мировоззрений (скрытая и явная), в которой переосмысляются отношения человека – к Высшей реальности, к миру и к самому себе. Через разрушающиеся традиционные моральные нормы проглядывает новая и достаточно зловещая система ценностей. Как в театре абсурда зло, традиционно понимаемое как зло, становится «добром» и, наоборот. Причем добро и зло меняются местами уже на территории зла – зло изобретает свое представление о «добре». Показательно, что именно в разрушении традиционных представлений о мире православно-христианская традиция видит основное направление удара сил, подготавливающих грядущее «царство антихриста»*. Духовные тенденции в мире вписываются в святоотеческие представления о нравственной апостасии человечества, как отходе от духовных законов жизни в антихристианство (независимо от того, будем ли мы понимать приставку анти в смысле «против», или «вместо»)**. Следовало бы поговорить и о влиянии постмодернизма, работающего на виртуализацию сознания, и тем помогающего «усыплению совести». Постмодернизм, однако, представляется многим переходным мировоззрением – идеология «нового мироустройства» будет жестко предъявлена человечеству в случае успеха Г-проекта.

* См., например, труды архиепископа Аверкия (Таушева).

Интересны образы «сетевых сообществ» – виртуализация внутреннего мира личности во многом обязана именно этим образам. Сегодня внедряются представления о том, что растворение человека в сетевых матрицах является предопределенной и прогрессивной. Недооцениваются психологические и нравственно-духовные проблемы человека в «обществе тотальной Сети». Но Сеть порождает новое личностно-психологическое состояние людей с неизвестными последствиями. Она дает, например, особые возможности сверхактивным личностям, ориентированным на власть, деньги, осуществлять честолюбивые проекты. В Сети создаются и особые условия для компенсации разнообразных глубинно-психологических комплексов людей (и эта «психотерапевтическая» роль Сети должна быть научно осмысленна). Сетевое общество предполагает также коренную реорганизацию социального управления, итог которой уже получил меткое название «компьютерного концлагеря».

Духовно-психологические особенности «сетевых структур» выводят нас на тему представлений о терроризме . Согласно представлениям некоторых людей, «теневые сетевые сообщества» способны выступать анонимным инициатором, фасилитатором, исполнителем терактов. Более того, мы выходим на тематику представлений людей о власти теневых организаций, безумных честолюбцев, наслаждающихся новой формой управления миром. «Сетевые сообщества», действительно, – неформальные, неподконтрольные, непубличные субъекты планетарных действий. Любой проект любого «теневого сообщества» способен порождать террористическую активность. Темы «сетевых сообществ» предполагают углубление вопроса о субъектах социально-политических и экономических проектов. Важнейшим измерением представлений людей о социально-политических и экономических процессах является, в частности, отражение преднамеренности и спонтанности социально-политической и экономической инициативы людей на различных уровнях.

Данная проблема, в свою очередь выводит нас на интригующий для многих вопрос о «конспирологических представлениях». Отметим, что, с одной стороны, существуют «конспирологические измышления». С другой, ясно, что принцип «этого не может быть, потому что не может быть никогда» несерьезен, ибо достаточно использовать термин «проект», опираться на социально-психологическое понятие «группового интереса», помнить о всегда существовавшей «тайной дипломатии» и деятельности спецслужб. Поэтому представления людей о каналах воздействия и реализации проектирования – чрезвычайно интересный предмет исследования. Следует говорить не только о непроизвольности (человек – лишь проводник определенных проектов без осознания этого; он включен в претворение чьих-то интересов) и преднамеренности, но и о метафизическом влиянии. Именно его возможности помогают преодолевать стереотипные идеи, как о «заговорах», так и об их отсутствии.

Существование представлений людей о метапроектном «закулисном» уровне планетарной регуляции подводит нас к еще одной важной теме – образы роли в становлении «нового мирового порядка» транснациональной элиты (с раскрытием ее структуры). Действительно, понятно, что стремящаяся воплотить свой проект видения будущего мира как элитарной глобальной иерархии, она является важнейшим фактором влияния на новое мироустройство. Образы элитарного мироустройства участвует в глобальном психоманипулировании, маскирующем социал-дарвинистский характер Г-проекта. Нравственное состояния элитарного уровня планетарной регуляции позволяет многим людям с достаточным основанием предположить, что данный уровень находится под сильным влиянием ОМФ, – т.е. соответственно, в геометрии «инвертированной пирамиды, нисходящей в инфернальные глубины».

С позиции психологии ОСЧ понятна сила «сходных систем образов социального восприятия», позволяющая людям в осуществлении некоего проекта действовать автономно в одном направлении. Именно этот психологический механизм создает иллюзию самопроизвольности реализации планов. Элитарная картина мира, существующая в головах «сильных мира сего» уже сама по себе оказывает влияние. В «узком кругу своих» используется система понятий, отражающая представление о том, каким мир должен быть, чтобы «отвечать нашим интересам». Достаточно, например, быть охваченным элитарным снобизмом, презрением к «маленькому человечку», и непроизвольно возникнет «поле коллективного элитарного единомыслия», которые будет скоординировано регулировать совместные действия. Для психологии и метафизики ОСЧ важно учитывать власть тех, в чьих руках находится производство имаго-символосферы, управляющей взглядами на мир.

В классе представлений о планетарных угрозах укажем на следующее. С точки зрения социальной психологии понятно, что новая действительность, психологически шоковая для одних, и «иллюзорно-прелестная» для других, является значимой причиной глобальной конфликтности. Отметим класс социальных представлений о переходе человечества через кризисные бифуркационные точки, с возможностью впадения в хаос с последующим возникновением нового состояния мира. Один из вариантов «управления хаосом» видится в прохождении через «тотальную дестабилизацию». Поэтому в оценке соответствующих представлений актуально изучение взаимодействия таких ее элементов, как образы контроля над миром в «новой системе мироустройства» (однополярной или многополярной), и представления о неконтролируемой «мировой апокалиптической анархии». Между полюсами можно найти образы управляемого социального хаоса (архаизации – и при успехе однополярного проекта, и при его коллапсе). Эти моменты актуальны для исследования образов сценариев развития цивилизации. Отметим, в частности, то, что образ некоего «неорабовладения» некоторыми уже не воспринимается безумной. Не шокирует и «неофеодальный» вариант, предполагающий появление «варварских заповедников гоблинов», от которых «цивилизованные страны» вынуждены будут отделяться. Отметим также то, что образы угроз несут все варианты видения будущего: стратегические инициативы на уровне представлений их авторов ожидают своего часа - “кристаллизации” и манифестации образов. В связи с данным созидающим потенциалом ОСЧ подчеркнем, что конкуренция «проектов мировидения» на фоне форм сопротивлений им способна породить самые различные конфигурации будущего человечества – в том числе достройки и падения «Нового Вавилона».

В то же время возможности противодействия психоманипулированию представлениями людей существуют. Прежде всего, это усиление образов духовно-нравственной семантики, помогающей на уровне ОСЧ соблюдать баланс тенденций планетарной интеграции и сохранения уникальности национально-культурной самоидентификации личности. Однако главное – это осознание себя как Образа и потенциального подобия Божьего. Именно в этом качестве человек способен сопротивляться злу в имаго-символосфер

Статья перепечатана с сайта http://dusha-orthodox.ru

Перефразируя классика, можно сказать, что нельзя жить в обществе и быть свободным от его влияния. Что такое адекватность, постигается только в сопоставлении с другими членами социума, с их восприятием и интерпретацией. Если мы не вписываемся в установленные каноны поведения, нас считают или извращенцами, или больными людьми. Так что такое адекватность и как понимать этот термин?

В общем значении это "соответствие ситуации". К примеру, на приветствие следует отвечать доброжелательно, в противном случае нас сочтут неадекватными. Уровень и степень проявления эмоций играет также важную роль в этом отношении. Что такое адекватность в понимании Это умение соблюдать этикет, стандарты поведения, принятые в данном обществе, и оставаться в рамках "нормального" образа жизни. Если вы увлекаетесь, к примеру, восточными единоборствами, но на работе не используете соответствующие приемы для убеждения собеседника, а ограничиваетесь словесными формулировками, то вы сохраняете адекватность. Как понять, умещается ли ваше поведение в рамках "канона"? Понаблюдайте за другими. ведь если у папуасов принято здороваться, потеревшись носами, это не значит, что такой способ приветствия будет приемлем на собрании акционеров вашей компании.

Своеобразный тест на нередко применяется при отборе - фильтрации - потенциальных работников уже при первом собеседовании. Ведь от поведения сотрудников зависит в конечном счете имидж предприятия и даже марки. Если на вопросы рекрутера "Где вы предпочитаете обедать?", "Как вы проводите свободное время?" вы даете развернутые и подробные ответы, описывая все ваши кулинарные пристрастия и посвящая собеседника в мельчайшие подробности, скорее всего, вы не пройдете испытание на адекватность. Как понять,

вписываетесь вы или нет в представление о "нормальности"? Слушайте вашего собеседника. Тщательно проанализируйте ситуацию общения, постарайтесь мыслить наперед, учитывая возможные реакции на ваши слова. Соответствие общепринятым нормам поведения - вот что такое адекватность в обыденном понимании. Обязательно стоит учитывать и межнациональные особенности в общении. К примеру, если для русского человека считается вполне нормальным забежать "на рюмку чая" к соседу или давнему приятелю и засидеться за полночь, представители других наций вряд ли вас поймут. В Германии принято заранее предупреждать о своем визите. Не стоит удивляться, если хозяева не поставят на стол несколько блюд и не предложат переночевать, потому что вам уже поздно возвращаться домой.

А можно ли оценить адекватность наших установок, мнений, представлений? Психологи утверждают, что основной критерий того, соответствуют ли они "норме" - достижение желаемого результата, поставленной цели. Конечно, у каждого они свои, как и способы их воплощения. И совсем не обязательно наши поступки будут совпадать с чьими-то ожиданиями. Особенно ярко это проявляется в личных отношениях. Если они приводят к достижению желаемого, можно считать, что наши установки адекватны.

Другой критерий деления социальных норм (который традиционно используется в литературе) - «степень их формализации» . По этому критерию выделяются официальные и неофициальные нормы. Официальные нормы (в отличие от неофициальных) оформлены в виде правовых предписаний, а их соблюдение контролируется государством или другой официальной инстанцией. Соблюдение же неофициальной нормы обеспечивается лишь авторитетом общественного мнения. К неформльным нормам относятся, например, следующие правила: «уступай место старикам», «с почтением относись к родителям», «не шуми, если это мешает окружающим» и т.д.

Официальными или неофициальными могут быть как первичные, так и вторичные нормы. Официальные первичные нормы образуют основу права в обществе и очерчивают круг обязанностей правоохранительной системы по поддержанию необходимого социального порядка.

Условные официальные нормы нацелены законодателем, с одной стороны, на закрепление существующей государственной идеологии и государством установленного порядка и соответственно на сохранение и укрепление существующего способа производства и системы общественных отношений, а с другой - на облагораживание нравов, моральных устоев граждан. Однако, как верно отмечает К. Шуман, всегда остается вопрос, являются ли надежды законодателей на исправление нравов населения путем применения правовых средств обоснованными и тем более успешными. Чаще всего при этом происходит неоправданная экспансия права, выражающаяся в принятии им на себя не свойственных ему функций, с которыми оно не в состоянии справиться. Так, например, правовая система берет на себя чаще всего следующие функции: заботу о здоровье людей через запреты потребления алкоголя, наркотиков и т.д.; заботу о «нравственной чистоте» через преследование лесбиянства, мужеложества, нудизма и т.д.; заботу о перевоспитании преступников. Тем самым право вольно или невольно пытается исполнять функции медицины, морали и педагогики, что заведомо обречено на неудачу, о чем свидетельствует весь опыт уголовно-правовой борьбы с этими явлениями. Кроме того, чрезмерное расширение «поля» официальных норм и попытка тотального правового регламентирования всех сторон жизни социума могут «задушить творческие порывы общества», социальная система может «закостенеть» и потерять способность к дальнейшему развитию.

Деление норм на официальные и неофициальные создает теоретические предпосылки для осмысления нормотворчества и его последствий для социальных систем по таким показателям, как:

Степень жесткости санкций, применяемых к нарушителям социальных норм;

Характеристики субъектов исполнения санкций;

Степень тотальности контроля, на которую претендует нормопорождающий орган (например, государство, руководство какой-либо фирмы или учреждения).

Последний и очень важный критерий выделения видов социальных норм - «социальная адекватность нормы» .

Человеческий поступок (а также поведение и деятельность) по своим последствиям находится в одном из следующих отношений к общественному благу: негативном, позитивном или же нейтральном. Это отношение существует в двух формах: само по себе (объективно) и в наших оценках (субъективно). Субъективные оценки отражают тот факт, что «цивилизации необходимы не все виды возможной социальной активности индивидов, а лишь те из них, что позволяют ей пребывать в динамично-равновесном состоянии, сохранять жизнеспособность и успешно развиваться». Оценки чаще всего даются видам поведения и деятельности, имеющим наибольшую значимость в настоящее время в данном обществе. Это не означает, однако, что все оценки вербализуются. Часть оценок не находит вербального оформления, оставляя тем самым достаточно широкий выбор возможных вариантов действий, которые являются своего рода резервом для апробирования разного рода социальной активности. (Не следует упускать из вида, что отображение значимости поступка происходит не только в сознании законодателя, но и в сознании отдельных граждан, которые затем сравнивают свои оценки с оценками, зафиксированными в официальных нормах, и принимают или не принимают их. Неприятие выражается в нормонарушаемости, неодобрении, сокрытии фактов нарушения норм и т.д. К этому вопросу мы вернемся позже.). Отображение значимости поступка в сознании законодателя вызывает формирование новой официальной социальной нормы или изменение уже существующей. (По этой же схеме формируются и неофициальные социальные нормы). Но указанное отображение, как и всякий познавательный акт, может быть как адекватным, так и неадекватным. В случае адекватного отображения возникают социально-адекватные нормы, а в случае неадекватного - социально-неадекватные нормы. Что касается нейтральных поступков, то они обычно не закрепляются в нормативных предписаниях, поэтому мы не будем их рассматривать. Иначе говоря, социальная адекватность нормы - это обоснованность нормативного предписания с точки зрения общественного блага. Но что считать общественным благом? Этот вопрос достаточно часто обсуждается в рамках нормативистской парадигмы, где точки зрения делятся по принадлежности к консеквенциализму или нон-консеквенциализму.

Консеквенциалисты считают, что о благе или неправомерности того или иного поступка или практики можно судить исключительно исходя из всего комплекса последствий, вытекающих из этого поступка или практики. Однако сторонники этой точки зрения расходятся в понимании блага. Часть из них - классические утилитаристы полагают практику благой или дурной в зависимости от того, насколько данная практика упрочивает или разрушает «максимальное счастье наибольшей массы людей», а современные представители предлагают в качестве критериев блага - «суверенитет (гарантированную свободу граждан в условиях правового государства)». Нонконсеквенциалисты считают, что поступки могут быть благими или дурными в силу их естественного характера, независимо от порождаемых ими последствий. Благо здесь понимается как соблюдение законодательства, выработанного в ходе исторического развития общества. Можно ли предложить общее определение блага, которое устраивало бы сторонников разных точек зрения? Думается, что таким определением может стать понимание блага как самосохранение системы (общества), ее прогрессивное развитие за счет самовоспроизводства (аутопойесис или «автопоэтика социальных систем») и поддержание определенного уровня адаптивной гибкости, позволяющего оперативно реагировать на изменения внешней среды. При этом интегративным критерием прогрессивного развития должен стать показатель продолжительности жизни членов общества, что возможно только при создании условий для полноценного существования индивидов (как в физическом, так и в психологическом плане). Данное определение блага не включает представления о способах политического правления (т.е. является идеологически нейтральным), а потому в нем в определенной мере снимается субъективный момент и появляется возможность примирения сторонников разных политических учений. В то же время в нем сохраняется ориентация на справедливое устройство общества, нормативно-правовое регулирование которого опирается на социально-адекватные нормы. Кроме того, оно дает возможность выработать некоторый критерий (или критерии), с которым в последующем можно будет соотносить социальные нормы в целях оценки их социальной значимости.

Адекватность или неадекватность предписанной законодателем нормы обнаруживается в социальном взаимодействии (на практике), когда люди в процессе жизнедеятельности сами постигают полезность или вредность той или иной нормы, которая базируется на таких определенных исторически развивающихся феноменах, как культурно обусловленные и востребованные образцы поведения. Эти образцы воспроизводятся людьми в индивидуальной и кооперативной деятельности в конкретной ситуации. Именно в практическом взаимодействии нормы наполняются смыслом и «могут удерживать относительную ценность», которая в дальнейшем может быть отображена в предписаниях. Продолжительность проверки адекватности нормы может быть самой разной: от нескольких дней (например, нормы поведения ребенка в семье, устанавливаемые родителями) до нескольких десятилетий (или даже столетий). Так, например, запрет в России частной собственности и законодательное установление социальных норм в соответствии с идеологией коммунизма и «коллективизма» показали свою значимость для блага общества лишь через 70 лет, а социальная неадекватность введения «сухого закона» в разных странах проявилась уже через несколько месяцев после его установления. При этом надо учитывать, что ни у кого не возникает сомнений в адекватности первичных (атрибутивных) норм, сомневаться здесь можно лишь в определении меры наказания за их нарушение. Другое дело - условные нормы. Никто не может предварительно со стопроцентной уверенностью определить социальную адекватность или неадекватность принимаемых условных норм. Это можно сделать лишь post factum, после их проверки на практике, когда люди на деле убедятся в их общественной целесообразности, правильности или ошибочности с точки зрения выживания и процветания общества.

Некоторые условные нормы на протяжении всей истории человечества не поддаются оценке на социальную адекватность. Таковыми являются, например, запрет проституции или ее дозволение в различных странах. Это явление существовало в обществе всегда, однако и сейчас непонятно, что является социально адекватным - ее дозволение или запрет. Очевидно, что в определенные периоды развития общества, например, расцвет проституции, с одной стороны, является социальным индикатором общественного неблагополучия, а с другой - проституция выполняет позитивную функцию: возможность заработка в трудной экономической ситуации, предоставление психологической и сексуальной разрядки для потребителей сексуальных услуг, снятие напряжения в семейных отношениях и т.д. По-видимому, как показывает мировой опыт, социально-адекватной нормой здесь будет разумная регламентация деятельности представительниц древнейшей профессии .

Говоря об истинности или ложности оценок некоторых видов поступков и деятельности (некоторых сексуальных действий, совершаемых совершеннолетними людьми по обоюдному согласию; азартных игр; проституции и т.д.), Дж. Ф. Шелли справедливо замечает: «Мы можем только гадать, какое из двух определений перечисленных действий является “истинным” - их законность или незаконность. На практике мы должны рассматривать ныне принятые определения как “истинные”, поскольку именно они используются судом, действующим по нормам статусного и общего права».

Вообще следует подчеркнуть, что определение социальной адекватности той или иной нормы иногда сопряжено с большими трудностями. Дело в том, что адекватность нормы обнаруживается только при сравнении последствий ее введения в разных обществах или при разных общественно-политических режимах в одном и том же обществе с учетом многих конкретных социально-экономических, политических и иных обстоятельств. Скажем, тот же запрет проституции (в капиталистических странах с демократическим устройством) с использованием жестких мер наказания воспринимался бы как социально неадекватная норма именно на том основании, что разрушал бы целостность культуры, сложившейся под влиянием определенных ценностей: право на свободную деятельность, невмешательство государства в личную жизнь каждого гражданина и т.д.

Вот другие примеры: по мусульманской норме, находясь около покойника, нужно надеть головной убор, а по христианскому обычаю, напротив, нужно снять его; католическая норма дозволяет сидеть во время богослужения, а православная запрещает это делать. Все аналогичные нормы, казалось бы, не имеют прямого отношения к общественному благу (не вредны и не полезны). Поэтому их иногда называют «условностями». Вместе с тем следует отметить, что ничто не раздражает людей больше, чем нарушение этих «условностей». Они могут стать причиной скрытого или явного конфликта, породить отчуждение людей и даже вызвать открытое насилие в отношении тех, кто пренебрег «условностями». Почему это происходит? Здесь следует говорить не только о том, что пренебрежение к условностям делает человека чужим для тех, кто эти условности соблюдает, но и о том, что наши оценки значимости поступков формируют реальность, порождая определенные социальные обстоятельства для совершения дальнейших поступков.

Наибольшее значение для жизни социума имеет формирование официальных норм, прямо определяющих характер социальных взаимодействий или выступающих в качестве фона, на котором эти взаимодействия развиваются. Право здесь выступает как «один из ведущих нормативно-регулятивных механизмов, обеспечивающих гомеостатическое состояние цивилизованной системы». «Под гомеостазисом обычно понимается свойство элементов поддерживать динамично-равновесные отношения с системой посредством многообразных и активных функциональных связей». Правовые нормы должны закрывать путь деструктивному духу вседозволенности и открывать широкие возможности для конвенционально-моральных инициатив. Если законодатель формирует социально неадекватные нормы, то это обусловливает рост социальной несправедливости, дезорганизации социума, дезинтеграции граждан и, как следствие, - повышение уровня преступности. Возникновение и правовое закрепление социально-неадекватных норм имеют ряд причин.

Во-первых, эти нормы являются плодом искаженного (религиозного, политизированного, субъективистского, мифологизированного) отображения обыденным сознанием и/или законодателями социальных закономерностей, потребностей и интересов общества, его самосохранения и развития.

Во-вторых, право отображает существующие социальные отношения и, преломляя их в своих предписаниях, старается сохранить их более или менее стабильное существование. Здесь право выступает в качестве «средства закрепления места и функций людей в системе общественного разделения труда... и обеспечивает в процессе воспроизводства общественного организма относительную неизменность социальной структуры». Стало быть, право здесь выступает как средство закрепления сущего , которое всегда в чем-то превратно.

Будучи лишь орудием воспроизводства форм сущего (существующей действительности), право в этом своем качестве в некоторых отношениях превращается в тормоз, преграду на пути развития общества. Но поскольку развитие остановить невозможно, оно (это развитие) вынуждено идти по пути правонарушений. Общество здесь на более или менее длительное время будет ввергнуто в состояние аномии, когда существующие предписания права перестают действовать. При этом наблюдается всплеск «преступности» (именно в кавычках). Разумеется, в глазах официальной правовой статистики эта преступность является совершенно реальной и настоящей (без кавычек). Как бы то ни было, общество переходит на другой качественный уровень развития, и право, чтобы избавиться от возникшей социальной аномии, вынуждено пересмотреть свои предписания, хотя бы post factum привести их в соответствие с новыми формами сущего . Теперь исправленное право на время обеспечит социальное благозаконие, и, как следствие этого, снизится уровень преступности и вообще уровень правонарушений. Но только на время, ведь право не перестало быть орудием защиты и воспроизводства сущего. Поэтому все должно повториться снова.

В-третьих, право не может достигнуть своей полной социальной адекватности по той простой причине, что процесс познания потребностей общества неизбежно сопряжен с ошибками гносеологического характера, например, такими, как абсолютизация, предвзятость оценок значимости явлений (установки) и т.д. К тому же процесс познания бесконечен ввиду постоянной изменчивости общественных потребностей и интересов, за которыми праву просто невозможно угнаться.

Выделение норм по критерию социальной адекватности предоставляет теоретический фундамент для анализа теории и практики права, деятельности правоохранительных органов и уголовно-правовой политики государства. Речь идет о следующем.

1. Существование официальных социально-неадекватных норм порождает такое явление, как позитивные отклонения. Эти нарушения социальных норм не просто не вредны для общества, они имеют для него положительное значение, поскольку способствуют (хотя бы в потенции) переосмыслению и изменению вредных для общества норм. Именно поэтому некоторые исследователи вполне резонно делят отклоняющееся поведение на позитивное и негативное (по своим следствиям для общества).

2. Консерватизм права как подсистемы общественных отношений обусловлен не только тем, что оно является бюрократическим орудием поддержания сущего (существующей власти, политических и идеологических установок властной элиты и т.д.), но и тем, что оно отождествляет свои предписания с нормами истинного долженствования, имеющими всеобщий характер, а потому не требующими изменений. Для поддержания этого мифа разработаны соответствующие лозунги, выдаваемые за принципы деятельности: «неукоснительное следование закону», «установление и соблюдение правопорядка» и т.д. Эти «принципы» зачастую попирают здравый смысл, особенно когда применяются в деятельности по наказанию нарушителей социально-неадекватных норм вместо того, чтобы заняться пересмотром этих вредных, а иногда и просто опасных правовых норм. В этом смысле наиболее подходящим, по-видимому, является прецедентное право, дающее возможность учитывать хотя бы в какой-то степени особые случаи и изменившиеся социальные условия.

3. Поскольку «борьба» с нарушениями социально-неадекватных норм не имеет смысла, то не стоит тратить на нее силы и средства, необходимые для работы с более опасными социальными явлениями, т.е. с нарушениями социально-адекватных норм.

Все виды выделенных в ходе анализа социальных норм можно представить в виде классификационной схемы (схема 1).

Схема 2. Классификация социальных норм

Итак, данная классификация социальных норм, во-первых, позволяет выйти за рамки правовой точки зрения на их сущность и охватить в единой теоретической концепции всю совокупность действующих в обществе норм - как официальных (правовых), так и неофициальных. Во-вторых, появляются основания для аргументированного деления девиаций на позитивные и негативные, для осознания того обстоятельства, что не всякое отклонение от норм (аномалия) выступает как социальная патология, наносящая вред существованию и развитию общества. А это, в свою очередь, дает критическое видение существующих правовых систем, позволяя осмыслить имеющиеся в них дефекты и удалить из них социально-неадекватные (несправедливые, вредные для общества) нормативные запреты и ограничения на пути позитивных отклонений и в то же время акцентировать внимание на мерах минимизации зла, порождаемого негативными отклонениями. Наконец, предложенная классификация позволяет (при желании) повысить степень рациональности процессов законодательного нормотворчества.