Эмиграция и революция «Первая волна»

Географически эта эмиграция из России была, прежде всего, направлена в страны Западной Европы. Основными центрами русской эмиграции первой волны стали Париж, Берлин, Прага, Белград, София. Значительная часть эмигрантов оседала также в Харбине, а в первое время в Константинополе. Первые русские трудовые и религиозные эмигранты в Австралии появились ещё в XIX веке, но это не было массовым явлением. После 1905 года в Австралии начали появляться и первые политические эмигранты. После 1917-1921 гг. в Австралии появились новые эмигранты, бежавшие из Советской России, но их было очень немного. Основными центрами новой эмиграции были Брисбен, Мельбурн, Сидней.

Эмигранты первой волны считали, свое изгнание вынужденным и кратковременным эпизодом, надеясь на скорое возвращение в Россию, после быстрого, как им казалось крушения советского государства. Во многом этими причинами вызвано их стремление обособится от активного участия в жизни стран пребывания, противодействие ассимиляции и нежелание адаптироваться в новой жизни. Они стремились ограничить свою жизнь рамками эмигрантской колонии.

Первая эмиграция состояла из наиболее культурных слоев российского дореволюционного общества, с непропорционально большой долей военных. По данным Лиги Наций, всего Россию после революции покинуло 1 миллион 160 тысяч беженцев. Около четверти из них принадлежали к Белым армиям, ушедшим в эмиграцию в разное время с разных фронтов.

Перед революцией численность российской колонии в Маньчжурии составляла не менее 200-220 тысяч человек, а к ноябрю 1920 года - уже не менее 288 тысяч человек. С отменой 23 сентября 1920 года статуса экстерриториальности для российских граждан в Китае все русское население в нем, в том числе и беженцы, перешло на незавидное положение бесподданных эмигрантов в чужом государстве, то есть на положение фактической диаспоры.

Первый серьезный поток русских беженцев на Дальнем Востоке датируются началом 1920 года - временем. Второй - октябрем-ноябрем 1920 года, когда было разгромлена армия так называемой “Российской Восточной окраины” под командованием атамана Г.М. Семенова. Третий - концом 1922 года, когда в регионе окончательно установилась советская власть, (морем выехали лишь несколько тысяч человек, основной поток беженцев направлялся из Приморья в Маньчжурию и Корею, в Китай, за некоторыми исключениями, не пропускали, некоторых даже высылали в советскую Россию.

Вместе с тем в Китае, а именно в Синьцзяне на северо-западе страны, имелась еще одна значительная (более 5,5 тысячи человек) русская колония, состоявшая из казаков генерала Бакича и бывших чинов белой армии, отступивших сюда после поражений на Урале и в Семиречье, они поселились в сельской местности и занимались сельскохозяйственным трудом.

Общая же людность русских колоний в Маньчжурии и Китае в 1923 году, когда война уже закончилась, оценивалась приблизительно в 400 тысяч человек. Из этого количества не менее 100 тысяч получили в 1922-1923 годах советские паспорта, многие из них - не менее 100 тысяч человек - репатриировались в РСФСР (свою роль тут сыграла и объявленная 3 ноября 1921 года амнистия рядовым участникам белогвардейских соединений).

Первый поток беженцев на Юге России имел место также в начале 1920 года. Еще в мае 1920 года генералом Врангелем был учрежден так называемый “Эмиграционный Совет”, спустя год переименованный в Совет по расселению русских беженцев. Гражданских и военных беженцев расселяли в лагерях под Константинополем, на Принцевых островах и в Болгарии; военные лагеря в Галлиполи, Чаталдже и на Лемносе (Кубанский лагерь) находились под английской или французской администрацией. Последние операции по эвакуации армии Врангеля прошли с 11 по 14 ноября 1920 года: на корабли было погружено 15 тысяч казаков, 12 тысяч офицеров и 4-5 тысяч солдат регулярных частей, 10 тысяч юнкеров, 7 тысяч раненых офицеров, более 30 тысяч офицеров и чиновников тыла и до 60 тысяч гражданских лиц, в основном, членов семей офицеров и чиновников. Именно этой, крымской, волне эвакуированных эмиграция далась особенно тяжело.

К концу зимы 1921 года в Константинополе оставались лишь беднейшие и неимущие, а также военные. Началась стихийная реэвакуация, особенно крестьян и пленных красноармейцев, не опасавшихся репрессий. К февралю 1921 года число таких реэмигрантов достигло 5 тысяч человек. В марте к ним добавилось еще 6,5 тысячи казаков. Со временем она приняла и организованные формы.

Весной 1921 года генерал Врангель обратился к болгарскому и югославскому правительствам с запросом о возможности расселения русской армии на их территории. В августе согласие было получено: Югославия (Королевство сербов, хорватов и словенцев) приняла на казенный счет Кавалерийскую дивизию Барбовича, кубанских и часть донских казаков (с оружием; в их обязанности входило несение пограничной службы и государственные работы), а Болгария - весь 1-й корпус, военные училища и часть донских казаков (без оружия). Около 20% личного состава армии при этом покинуло армию и перешло на положение беженцев.

Около 35 тысяч российских эмигрантов (преимущественно военных) была расселена по различным, главным образом, балканским странам: 22 тысячи попали в Сербию, 5 тысяч в Тунис (порт Бизерта), 4 тысячи в Болгарию и по 2 тысячи в Румынию и Грецию.

Определенных успехов по оказанию помощи русским эмигрантам добилась Лига Наций. Ф. Нансен, знаменитый норвежский полярный исследователь, назначенный в феврале 1921 года Комиссаром по делам русских беженцев, ввел для них особые удостоверения личности (так называемые “нансеновские паспорта”), со временем признанные в 31 стране мира. С помощью созданной Нансеном организации (Refugees Settlement Comission) около 25 тысяч беженцев было трудоустроено (главным образом, в США, Австрии, Бельгии, Германии, Венгрии и Чехословакии).

Общее количество эмигрантов из России, на 1 ноября 1920 года, по подсчетам американского Красного Креста, составляло 1194 тысяч человек; позднее эта оценка была увеличена до 2092 тысяч человек. Наиболее авторитетная оценка численности “белой эмиграции”, данная А. и Е. Кулишерами, так же говорит о 1,5-2,0 млн. человек. Она основывалась в том числе и на выборочных данных Лиги Наций, зафиксировавших, по состоянию на август 1921 года, более 1,4 млн. беженцев из России. В это число входили также 100 тысяч немцев-колонистов, 65 тысяч латышей, 55 тысяч греков и 12 тысяч карел. По странам прибытия эмигранты распределились таким образом (тысяч человек): Польша - 650; Германия - 300; Франция - 250; Румыния - 100; Югославия - 50; Греция - 31; Болгария - 30; Финляндия - 19; Турция - 11 и Египет - 3.

Отделение эмиграции от оптации составляет весьма трудную, но все же важную задачу: в 1918-1922 годы общее число эмигрантов и репатриантов составило (по ряду стран, выборочно): в Польшу - 4,1 млн. человек, в Латвию - 130 тысяч человек, в Литву - 215 тысяч человек. Многие, особенно в Польше, на самом деле были транзитными эмигрантами и не задерживались там надолго.

В 1922 году, согласно Н.А. Струве, сводная численность российской эмиграции составляла 863 тысячи человек, в 1930 году она сократилась до 630 тысяч и в 1937 году - до 450 тысяч человек.

По неполным данным Службы по делам беженцев Лиги наций, в 1926 году официально было зарегистрировано 755,3 тысячи русских и 205,7 тысячи армянских беженцев. Больше половины русских - около 400 тысяч человек - приняла тогда Франция; в Китае их находилось 76 тысяч, в Югославии, Латвии, Чехословакии и Болгарии приблизительно по 30-40 тысяч человек (в 1926 году всего в Болгарии находилось около 220 тысяч переселенцев из России). Большинство армян нашли пристанище в Сирии, Греции и Болгарии (соответственно, около 124, 42 и 20 тысяч человек).

Выполнивший роль главной перевалочной базы эмиграции Константинополь со временем утратил свое значение. Признанными центрами “первой эмиграции” (ее еще называют Белой) стали, на ее следующем этапе, Берлин и Харбин (до его оккупации японцами в 1936 году), а также Белград и София. Русское население Берлина насчитывало в 1921 году около 200 тысяч человек, оно особенно пострадало в годы экономического кризиса, и к 1925 году их оставалось всего 30 тысяч человек. Позднее на первые места выдвинулись Прага и Париж. Приход к власти нацистов еще более оттолкнул русских эмигрантов от Германии. На первые места в эмиграции выдвинулись Прага и, в особенности, Париж. Еще накануне Второй Мировой войны, но в особенности во время боевых действий и вскоре после войны обозначилась тенденция переезда части первой эмиграции в США.

Эмиграция и Великая Отечественная война («Вторая волна»)

Что же касается собственно советских граждан, то никогда еще такое их число не оказывалось одновременно за границей, как в годы Великой Отечественной войны. Правда, происходило это в большинстве случаев не только вопреки воле государства, но и вопреки их собственной воле.

Можно говорить приблизительно о 5,45 млн. гражданских лиц, так или иначе перемещенных с территории, принадлежавшей до войны СССР, на территорию, принадлежавшую или контролировавшуюся до войны Третьим Рейхом или его союзниками. С учетом 3,25 млн. военнопленных, общее число депортированных вовне СССР советских граждан составляло, около 8,7 млн. человек.

Рассмотрим отдельные контингенты граждан СССР, оказавшиеся в годы войны в Германии и на территории союзных ей или оккупированных ею стран. Во-первых, это советские военнопленные. Во-вторых, и, в-третьих, гражданские лица, насильственно увезенные в Рейх: это остовцы, или остарбайтеры, в немецком понимании этого термина, чему соответствует советский термин остарбайтеры - «восточники» (то есть рабочие, вывезенные из старосоветких областей), и остарбайтеры - «западники», проживавшие в районах, аннексированных СССР в соответствии с пактом Молотова-Риббентропа. В-четвертых, это фольксдойче и фольксфинны, то есть немцы и финны -- советские граждане, которых НКВД попросту не успело депортировать вслед за большинством их соплеменников, на долгие годы ставших «спецпоселенцами». В-пятых и в-шестых, это так называемые «беженцы и эвакуированные», то есть советские гражданские лица, вывезенные или самостоятельно устремившиеся в Германию вслед (а точнее, перед) отступающим вермахтом. Беженцами, в основном, были люди, тем или иным образом сотрудничавшие с немецкой администрацией и по этой причине не питавшие особых иллюзий относительно своей будущности после восстановления советской власти; эвакуированных, напротив, увозили в не меньшей степени насильно, чем классических “остарбайтеров”, очищая тем самым оставляемую противнику территорию от населения, которое, в ином случае, могло бы быть использовано против немцев. Тем не менее в той скупой статистике, которой мы о них располагаем, обе категории, как правило, объединены. Седьмую, а если в хронологическом плане -- то первую, категорию составляли гражданские интернированные -- то есть дипломаты, сотрудники торговых и иных представительств и делегаций СССР, моряки, железнодорожники и т.п., застигнутые началом войны в Германии и интернированные (как правило, непосредственно 22 июня 1941 года) на ее территории. Количественно эта категория ничтожна.

Часть этих людей не дожила до победы (особенно много таких среди военнопленных), большинство - репатриировались на родину, но многие от репатриации уклонились и остались на Западе, став ядром так называемой «Второй волны» эмиграции из СССР. Максимальная количественная оценка этой волны составляет примерно 500-700 тысяч человек, большинство из них - выходцы из Западной Украины и Прибалтики (участие в этой эмиграции евреев, по понятным причинам, было исчезающее малой величиной).

Первоначально полностью сконцентрировавшись в Европе, как часть более широкой массы, многие представители второй волны в течение 1945-1951 годов покинули Старый Свет и переехали в Австралию, Южную Америку, в Канаду, но в особенности - в США. Доля тех из них, кто в конечном счете остался в Европе, поддается лишь приблизительной оценке, но в любом случае она никак не больше трети или четверти. Таким образом, у второй волны, по сравнению с первой, уровень «европейскости» существенно ниже.

В связи с этим, можно говорить приблизительно о 5,45 млн. гражданских лиц, так или иначе перемещенных с территории, принадлежавшей до войны СССР, на территорию, принадлежавшую или контролировавшуюся до войны Третьим Рейхом или его союзниками. С учетом 3,25 млн. военнопленных, общее число депортированных вовне СССР советских граждан составляло, около 8,7 млн. чел.

По одной из официальной оценок, сделанных Управлением по репатриации на основании неполных данных к 1 января 1952 года, за границей все еще оставалось 451 561 советских граждан.

Если в 1946 году более 80% невозвращенцев находилось внутри западных оккупационных зон в Германии и Австрии, то теперь же на них приходилось лишь около 23% от их числа. Так, во всех шести западных зонах Германии и Австрии находилось 103,7 тысячи человек, тогда как в одной только Англии -- 100,0; Австралии -- 50,3; Канаде -- 38,4; США -- 35,3; Швеции -- 27,6; Франции -- 19,7 и Бельгии -- 14,7 тысячи «временно нерепатриированных». В этой связи весьма выразительной является этническая структура невозвращенцев. Больше всего среди них было украинцев -- 144 934 человека (или 32,1%), далее шли три прибалтийских народа -- латыши (109214 человек, или 24,2%), литовцы (63401, или 14,0%) и эстонцы (58924, или 13,0%). На всех них, вместе с 9 856 белорусами (2,2%), приходилось 85,5% зарегистрированных невозвращенцев. Собственно, это и есть, с некоторым округлением и завышением, квота «западников» (в терминологии Земскова) в структуре этого контингента. По оценке самого В.Н. Земскова, «западники» составляли 3/4, а «восточники»-- только 1/4 от числа невозвращенцев. Но скорее всего доля «западников» еще выше, особенно если предположить, что в категорию «другие» (33528 человек, или 7,4%) затесалось достаточное количество поляков. Русских же среди невозвращенцев -- всего 31 704, или 7,0%.

В свете этого становится понятным и масштаб западных оценок числа невозвращенцев, на порядок более низких, чем советские и как бы сориентированных на число русских по национальности в этой среде. Так, по данным М. Проудфута, официально зарегистрированы как «оставшиеся на Западе» около 35 тысяч бывших советских граждан.

Но как бы то ни было, опасения Сталина оправдались и десятки и сотни тысяч бывших советских или подсоветских граждан так или иначе, правдами или неправдами, но избежали репатриации и все-таки составили так называемую «вторую эмиграцию».

введение

предыстория

Вопреки распространенным представлениям, массовая эмиграция из России началась еще до революции

Мария Сорокина

историк

«Первым крупным миграционным потоком была трудовая миграция конца XIX - начала XX века. Это были прежде всего национальные потоки - евреи, поляки, украинцы и немцы. .... Развернуть > Фактически до конца XIX века свободно выезжать разрешалось только евреям, всем остальным паспорт выдавался только на 5 лет, далее его следовало продлевать. При этом даже самые лояльные граждане должны были испрашивать разрешения на выезд.

Считается, что в этот период Российскую империю покинули порядка двух миллионов евреев. Существовала также эмиграция этнопрофессиональных групп и сектантов - старообрядцев, меннонитов, молокан и пр. Ехали в ос­новном в США, многие - в Канаду: там до сих пор есть поселения русских духоборов, уехать которым помогал еще Лев Толстой. Еще одно направление трудовой миграции - Латинская Америка, туда к 1910 году уехало до 200 тысяч человек».

Михаил Денисенко

демограф

«До 1905 года эмиграция допускалась применительно к евреям, полякам и сектантам, в число которых помимо духоборов попадали и потомки немецких колонистов, утратившие свои привилегии во второй четверти XIX века. .... Развернуть > Случаи соб­ственно русской (в состав которой до революции включали великороссов, украинцев и белорусов) эмиграции были сравнительно редкими - это была или политическая эмиграция, или моряки, служившие в торговом флоте, уезжавшие на заработки в Германию сезонные ра­ботники, а также уже упоминавшиеся сектанты.

После 1905 года выезд на заработки был разрешен, и в США, Канаде, Австралии и Латинской Америке стала формироваться русская рабочая масса. Если в 1910 году в США по переписи на­считывалось всего 40 тысяч русских, то в последующее десятилетие их прибыло туда более 160 тысяч человек.

Многочисленные об­щины сформировались в штатах Пенсильвания и Иллинойс. Правда, в американской статистике к русским еще относили пра­вославных украинцев Австро-Венгрии, которые расселялись вместе с русскими и ходили с ними в одни церкви. В основном они были заняты тяжелым физическим трудом на металлургических и автомобильных заводах, скотобойнях и текстильных фабриках, в шахтах. Впрочем, были и дворяне и разночинцы, по разным причинам вы­нуж­денные покинуть Россию. Например, долгое время в США работал из­вестный русский инженер, изобре­татель лампы накаливания Александр Лодыгин. Ос­нователем города Сент-Питерсберг во Флориде был русский дворянин Петр Дементьев, ставший в эмиграции известным бизнесменом. Троцкий и Бухарин нашли в США политическое убежище.

Бывшим неграмотным крестьянам, составлявшим в этом потоке большинство, было непросто приспособиться к высоким темпам труда в американской промышленности; они часто получали производственные травмы, мастера и ме­неджеры относились к ним пренебрежительно. После большевистской революции многие потеряли работу и не смогли найти новую - работодатели в каждом русском видели большевика».

Фотография: ИТАР-ТАСС
Ленин (второй справа) в группе русских политэмигрантов в Стокгольме, проездом из Швейцарии в Россию, 1917 год

первая волна

1917 - конец 1920-х

Именно эту волну, вызванную революцией 1917 года, традиционно называют первой, и именно с ней многие связывают понятие «русская эмиграция»

Марина Сорокина

историк

«Строго говоря, поток, образовавшийся после двух революций 1917 года и Гражданской войны, нельзя назвать «эмиграцией». Люди не выбирали свою судьбу, фактически они были беженцами. .... Развернуть > Этот статус признавался официально, при Лиге Наций была комиссия по делам беженцев, которую возглавлял Фритьоф Нансен (так появились так называемые нансеновские паспорта, которые выдавали людям, лишенным паспорта и гражданства. - БГ).

Сначала ехали прежде всего в славянские страны - Болгарию, Королевство сербов, хорватов и словенцев, Чехословакию. Небольшая группа русских военных отправилась в Латинскую Америку.

Русские беженцы этой волны имели довольно сильную разветвленную организацию. Во многих странах расселения возникали русские научные институты, которые помогали научным работникам. Кроме того, значительное количество специалистов воспользовались наработанными связями, уехали и сделали блестящую карьеру. Классический пример - Сикорский и Зворыкин в США. Менее известный пример - Елена Антипова, в 1929 году отправившаяся в Бразилию и фактически ставшая основателем бразильской психолого-педагогической системы. И таких примеров очень много».

Михаил Денисенко

демограф

«Представления аме­риканцев о русских как о большевиках и коммунистах, в корне изменила белая эмиграция, блиставшая именами С.Рахманинова и Ф.Шаляпина, И.Сикорского и В.Зворыкина, П.Сорокина и В.Ипатьева. .... Развернуть > По этническому составу она была разнородна, но эти эмигранты идентифицировали себя с Россией и этим в первую очередь определяли свою национальную принадлежность.

Первый основной поток шел в страны, расположенные сравнительно не­далеко от России (Германия, Чехословакия, Польша). По мере эвакуации армии Врангеля крупными центрами стали Стамбул, Болгария и Югославия. Белый флот до 1924 года базировался в Бизерте (Тунис). В дальнейшем эмигранты перемещались дальше на Запад, в частности во Францию. В последующие годы многие двинулись дальше - в США, а также в Канаду и Латинскую Америку. Кроме того, белая эмиграция шла через дальневосточные границы; крупные эмигрантские центры сложились в Харбине и Шанхае. Оттуда многие эмигранты впоследствии переселились в Америку, Европу и Австралию.

Численность этого потока оценивают по-разному - от 1 до 3 миллионов человек. Наибольшее распространение получила оценка в 2 миллиона человек, рассчитанная по данным о выданных нансеновских паспортах. Но были и те, кто не попадал в сферу внимания помогавших бе­женцам организаций: уходившие от голода 1921–1922 годов немцы Поволжья, евреи, бежавшие от погромов, возобновившихся во время Гражданской войны, русские, получившие гражданство государств, не вошедших в состав СССР. Кстати, в период Гражданской войны стала популярной идея выйти замуж за иностранца и уехать из страны - иностранцев в лице военнопленных Первой мировой войны (главным образом из бывшей Австро-Венгрии) на территории России было более 2 миллионов человек.

В середине 1920-х годов эмиграционный отток заметно ослабел (продолжали выезжать немцы), а в конце 1920-х границы страны закрылись».

вторая волна

1945 - начало 1950-х

Новый вал эмиграции из СССР вызвала Вторая мировая война - одни уходили из страны вслед за отступавшей немецкой армией, другие, угнанные в концлагеря и на принудительные работы, не всегда возвращались обратно

Марина Сорокина

историк

«Эту волну прежде всего составляют так называемые перемещенные лица (DP - displaced persons). Это жи­тели Советского Союза и аннексированных территорий, которые в результате Второй мировой войны по тем или иным причинам покинули Советский Союз. .... Развернуть > Среди них были военнопленные, коллаборанты, люди, по своей воле решившие уехать, или те, кто просто в вихре войны оказался в другой стране.

Судьба населения оккупированных и неоккупированных территорий решалась на Ялтинской конференции 1945 года; что делать с советскими гражданами, союзники предоставили решать Сталину, а он стремился всех вернуть в СССР. На протяжении нескольких лет большие группы DP жили в специальных лагерях в американской, британской и французской зонах оккупации; в большинстве случаев их отправляли обратно в СССР. Более того, союзники передавали советской стороне не только советских граждан, но и бывших россиян, давно имевших иностранные гражданства, эмигрантов - как, например, казаков в Лиенце (в 1945 году британские оккупационные войска выдали СССР не­сколько тысяч казаков, живших в окрестностях города Лиенца. - БГ). В СССР их репрессировали.

Основная часть тех, кто избежал возвращения в Советский Союз, отправилась в Соединенные Штаты и в Латинскую Америку. Большое количество советских ученых из Советского Союза уехали именно в США - им помогал, в частности, знаменитый Толстовский фонд, созданный Александрой Львовной Толстой. А многие из тех, кого международные власти относили к категории коллаборантов, уехали в Латинскую Америку - из-за этого впоследствии у Советского Союза были сложные отношения со странами этого региона».

Михаил Денисенко

демограф

«Эмиграция Второй мировой войны по этническому составу и другим признакам очень разношерстна. С немцами по своей воле ушла часть жителей Западной Украины и Белоруссии, Прибалтики, не признавших со­ветскую власть, фольксдойче (русские немцы), жившие на оккупированной немцами территории Советского Союза. .... Развернуть > Естественно, стремились скрыться те, кто активно сотрудничал с германскими оккупационными властями, в первую очередь полицаи и солдаты и офицеры созданных гитлеровцами воинских частей. Наконец, из советских военнопленных и угнанных в Германию гражданских не все хотели возвращаться на ро­дину - одни боялись ре­прессий, другие успели создать семьи. Для того чтобы избежать насильственной репатриации и получить статус беженца, некоторые советские граждане меняли документы и фамилии, скрывая свое происхождение.

Численные оценки эмиграционной волны, выз­ванной Второй мировой войной, весьма приблизительны. Наиболее вероятная находится в интервале от 700 тысяч до 1 миллиона человек. Более половины из них составляли народы Прибалтики, четверть - немцы, пятую часть - украинцы, и только 5% - русские».

третья волна

начало 1960-х - конец 1980-х

Перебраться за железный занавес удавалось немногим - выпускали в первую очередь евреев и немцев, если политическая конъюнктура складывалась для них благоприятно. Тогда же начали высылать диссидентов

Марина Сорокина

историк

«Этот поток нередко называют еврейским. После Второй мировой войны при активном содействии СССР и Сталина было создано государство Израиль. К этому моменту советские евреи уже пережили террор 1930-х и борьбу с космополитами конца 1940-х, так что когда во время оттепели появилась возможность уехать, многие ею воспользовались. .... Развернуть > При этом часть эмигрантов не оставалась в Израиле, а уезжала дальше - в основном в США; именно тогда появилось выражение «еврей - это средство передвижения».

Это уже были не бе­женцы, а люди, которые действительно хотели покинуть страну: они подавали заявления на выезд, им отказывали, они подавали снова и снова - и наконец их выпускали. Эта волна стала одним из источников политического диссидентства - человеку отказывали в праве выбрать страну жизни, в одном из базовых прав человека. Многие продавали всю мебель, увольнялись с работы - и когда их отказывались выпускать, устраивали в пустых квартирах забастовки и голодовки, с привлечением внимания СМИ, израильского посольства, сочувствующих западных журналистов.

Евреи составляли в этом потоке подавляющее большинство. Именно у них за границей была диаспора, готовая поддерживать но­вых членов. С остальными дело обстояло сложнее. Жизнь в эмиграции - горький хлеб. С начала XX века за границей оказывались разные люди с самыми разными представлениями о будущем: одни сидели на чемоданах и ждали возвращения в Россию, другие пытались адаптироваться. Многие оказались совершенно неожиданно для себя выброшены из жизни, кто-то сумел устроиться, кто-то так и не смог. Князья водили такси и снимались в массовке. Еще в 1930-е годы во Франции значительный слой русской эмиграционной элиты был буквально опутан разведывательной сетью советского НКВД. Несмотря на то что к описываемому периоду си­туация изменилась, внутридиаспоральные отношения оставались очень напряжен­ными».

Михаил Денисенко

демограф

«Железный занавес опустился с началом холодной войны. Количество людей, выез­жавших из СССР, за год было, как правило, небольшим. Так, в 1986 году в Германию выехало чуть более 2 тысяч человек, в Израиль - около 300. .... Развернуть > Но в отдельные годы изменение внешнеполитической конъюнктуры приводило к всплеску - вопросы эмиграции часто выступали в качестве разменной монеты на различных переговорах между правительствами СССР и США или СССР и Германии. Благодаря этому после Ше­стидневной войны с 1968-го по 1974 год Израиль принял почти 100 тысяч мигрантов из Советского Союза. Последующие ограничения привели к резкому сокращению этого потока. По этой причине в США в 1974 году была принята поправка Джексона - Вэника, отмененная этой осенью (поправка к американскому Закону о торговле ограничивала торговлю со странами, нарушающими право своих граждан на эмиграцию, и в первую очередь касалась СССР. - БГ).

Если учитывать небольшой отток людей в Германию и Израиль, существовавший в 1950-е годы, получится, что в общей сложности эта волна вовлекла более 500 тысяч человек. Ее этнический состав формировали не только евреи и немцы, которых было большинство, но и представители других народов, имеющих собственную государственность (греки, поляки, финны, испанцы).

Второй, меньший по объему поток состоял из тех, кто бежал из Советского Союза во время командировок или турпоездок или был принудительно выслан из страны. Третий поток формировали мигранты по се­мейным обстоятельствам - жены и дети иностранных граждан, они преимущественно направлялись в страны третьего мира».

четвертая волна

с конца 1980-х

После окончания холодной войны из страны хлынули все, кто мог так или иначе устроиться за границей - по репатриационным программам, через статус беженца или как-то еще. К нулевым эта волна заметно иссякла

Михаил Денисенко

демограф

«То, что традиционно называется четвертой волной эмиграции, я разделил бы на два отдельных потока: один - с 1987-го по начало 2000-х, второй - 2000-е годы. .... Развернуть >

Начало первого потока связано с принятыми в 1986–1987 годах изменениями в советском законодательстве, облегчившими выезд за рубеж этнических мигрантов. С 1987 по 1995 год среднегодовое число мигрантов с территории Российской Федерации увеличилось с 10 до 115 тысяч человек; с 1987 по 2002 год из России уехало более 1,5 миллиона. Этот миграционный поток имел чет­кую географическую составляющую: от 90 до 95% всех мигрантов направлялись в Германию, Израиль и США. Такое направление задавалось наличием щедрых репатриационных программ в первых двух странах и программ по приему беженцев и ученых из бывшего СССР в последней.

С середины 1990-х годов в Европе и США политика в отношении эмиграции из бывшего СССР стала меняться. Резко сократились возможности для получения эмигрантами статуса беженца. В Германии стала сворачиваться программа по приему этнических немцев (к началу 2000-х квота по их приему была снижена до 100 тысяч человек); заметно повысились требования к репатриантам по уровню знания немецкого языка. Кроме того, потенциал этнической эмиграции был исчерпан. В результате отток населения на постоянное жительство за рубеж уменьшился.

В 2000-х годах начался новый этап истории российской эмиграции. В настоящее время это нормальная экономическая эмиграция, которая подчиняется общемировым экономическим тенденциям и регулируется законами тех стран, которые принимают мигрантов. Политическая составляющая особенной роли уже не играет. У российских граждан, стремящихся выехать в развитые страны, нет никаких преимуществ по сравнению с потенциальными мигрантами из других стран. Им приходится доказывать иммиграционным службам иностранных государств свою профессиональную состоятельность, демонстрировать знание иностранных языков и интеграционные возможности.

Во многом благодаря жесткому отбору и конкуренции российское иммигрантское сообщество становится моложе. Эмигранты из России, проживающие в странах Европы и Северной Америки, отличаются высоким уровнем образования. Среди эмигрантов преобладают женщины, что объясняется более высокой по сравнению с мужчинами частотой вступления в брак с иностранцами.

В общей сложности число эмигрантов из России с 2003 по 2010 год превысило 500 тысяч человек. При этом география российской эмиграции заметно расширилась. На фоне сокращающихся потоков в Израиль и Германию возросло зна­чение Канады, Испании, Франции, Великобритании и некоторых других стран. Следует заметить, что процесс глобализации и новые коммуникационные технологии заметно увеличили разнообразие форм миграционных перемещений, благодаря чему «эмиграция навсегда» стала весьма условным понятием».

Марина Сорокина

историк

«XX век с точки зрения миграций был исключительно активным. Сейчас ситуация изменилась. Возьмите Европу - в ней больше нет национальных границ. .... Развернуть > Если раньше космополитизм был уделом одиночек, то сейчас это абсолютно естественное психологическое и гражданское состояние человека. Можно говорить не о том, что в конце 1980-х – начале 1990-х гг. в России началась новая волна эмиграции, а о том, что страна вошла в новый открытый мир. К тем потокам российской эмиграции, о которых мы говорили выше, это уже никакого отношения не имеет».

фотоистория

жемчужина у моря

В 70-е годы русские эмигранты стали активно обживать нью-йоркский район Брайтон-бич.
Он стал главным символом третьей волны эмиграции, машиной времени, которая до сих пор способна перенести любого желающего в воображаемую Одессу брежневских - времен. Брайтонские «паунды» и «послайсать», концерты Михаила Задорнова и гуляющие по «бордвоку» пенсионеры - всему этому, очевидно, осталось недолго, и старожилы жалуются, что Брайтон уже не тот. Фотограф Михаил Фридман (Salt Images) понаблюдал за современной жизнью Брайтон-бич

Революционные события 1917 года и последующая за ними гражданская война стали катастрофой для большой части российских граждан, вынужденных покинуть Родину и оказаться за её пределами. Был нарушен вековой уклад жизни, рвались родственные связи. Белая эмиграция - это трагедия в Самое страшное было то, что многие так и не осознали, как могло случиться такое. Только надежда вернуться на Родину давала силы жить дальше.

Этапы эмиграции

Первые эмигранты, более дальновидные и состоятельные, стали покидать Россию уже в начале 1917 года. Они смогли неплохо устроиться, имея средства на оформление различных документов, разрешений, выбрав удобное место жительства. Уже к 1919 году белая эмиграция представляла собой массовый характер, всё более напоминающий бегство.

Историками её принято делить на несколько этапов. Начало первого связывают с эвакуацией в 1920 году из Новороссийска Вооружённых сил Юга России вместе с её Генеральным штабом под командованием А. И. Деникина. Второй этап - эвакуация армии под командованием барона П. Н. Врангеля, уходившей из Крыма. Заключительный третий этап - поражение от большевиков и позорное бегство войск адмирала В. В. Колчака в 1921 году с территории Дальнего Востока. Общее количество русских эмигрантов составляет от 1,4 до 2 миллионов человек.

Состав эмиграции

Большую часть от общего количества граждан покинувших Родину составляла военная эмиграция. Это были в основном офицеры, казаки. Только в первую волну покинуло Россию по приблизительным подсчётам 250 тысяч человек. Они надеялись скоро вернуться, уезжали ненадолго, а получилось, что навсегда. Во вторую волну попали офицеры, спасающиеся от большевистского преследования, которые так же надеялись на скорое возвращение. Именно военные составили костяк белой эмиграции в Европе.

Так же эмигрантами стали:

• военнопленные первой мировой, находившиеся на территории Европы;
• работники посольств и различных представительств Российской империи, не пожелавшие поступить на службу к правительству большевиков;
• дворяне;
• государственные служащие;
• представители бизнеса, духовенства, интеллигенции, прочие жители России не признавшие власть Советов.

Большинство из них покидали страну целыми семьями.

Первоначально принявшими на себя основной поток русской эмиграции, были сопредельные государства: Турция, Китай, Румыния, Финляндия, Польша, страны Прибалтики. Они были не готовы к приёму такой массы людей, большая часть которых была вооружена. Впервые в мировой истории наблюдалась невиданное событие - эмиграция страны.

Большая часть эмигрантов, не воевала против Это были напуганные революцией люди. Осознавая это, Советским правительством 3 ноября 1921 года была объявлена амнистия рядовому составу белогвардейцев. К тем, кто не воевал, у Советов не было никаких претензий. На Родину вернулось более 800 тысяч человек.

Русская военная эмиграция

Армию Врангеля эвакуировали на 130 судах различных типов, как военных, так и гражданских. Всего было вывезено в Константинополь 150 тысяч человек. Суда с людьми две недели стояли на рейде. Только после длительных переговоров с французским оккупационным командованием, было принято решение о размещении людей в трёх военных лагерях. Так закончилась эвакуация Русской армии с европейской части России.

Основным местом нахождения эвакуированных военных был определён лагерь возле Галлиполи, которое находится на северном берегу пролива Дарданеллы. Здесь расположили 1-й армейский корпус под командованием генерала А. Кутепова.

В двух других лагерях, находящихся Чалатадже, недалеко от Константинополя и на острове Лемнос, разместили донских и кубанских. К концу 1920 года в списки Регистрационного бюро было внесено 190 тысяч человек, из которых военные составляли 60 тыс., гражданские лица - 130 тыс.

Галлиполийское сидение

Самый известный лагерь для эвакуированного из Крыма 1-го армейского корпуса А. Кутепова находился в Галлиполи. Всего здесь разместили свыше 25 тысяч военных, 362 чиновника и 142 врача и санитаров. Кроме них в лагере находились 1444 женщины, 244 ребёнка и 90 воспитанников - мальчиков от 10 до 12 лет.

Галлиполийское сидение вошло в историю России начала 20 века. Условия проживания были ужасные. Офицеры и солдаты армии, а также женщины и дети были размещены в старых бараках. Эти строения совсем были непригодны для зимнего проживания. Начались болезни, которые ослабленные, полураздетые люди переносили с трудом. За первые месяцы проживания умерло 250 человек.

Кроме физических страданий люди испытывали душевные муки. Офицеры, водившие в бой полки, командовавшие батареями, солдаты, прошедшие Первую мировую войну, находились в унизительном положении беженцев на чужих, пустынных берегах. Не имея нормальной одежды, оставшись без средств к существованию, не зная языка, и не имея другой профессии, кроме военной, они чувствовали себя беспризорниками.

Благодаря генералу белой армии А. Кутепову, не пошла дальнейшая деморализация людей, попавших в невыносимые условия. Он понимал, что только дисциплина, ежедневная занятость его подчинённых сможет уберечь их от морального разложения. Началась военная подготовка, проводились парады. Выправка и внешний вид русских военных всё больше удивлял французские делегации, посещавшие лагерь.

Проводились концерты, соревнования, выпускались газеты. Были организованы военные училища, в которых обучались 1400 юнкеров, работала школа фехтования, театральная студия, два театра, хореографические кружки, гимназия, детский сад и многое другое. Проводили службы 8 храмов. Для нарушителей дисциплины работали 3 гауптвахты. Местное население с сочувствием относилось к русским.

В августе 1921 года начался вывоз эмигрантов в Сербию и Болгарию. Он продолжался до декабря. Оставшихся военных разместили в городе. Последние «галлиполийские сидельцы» были перевезены в 1923 году. У местного населения остались самые тёплые воспоминания о русских военных.

Создание «Русского общевоинского союза»

Унизительное положение, в котором находилась белая эмиграция, в частности боеспособная армия, состоящая практически из офицеров, не могли оставить равнодушным командование. Все усилия барона Врангеля и его штаба были направлены на сохранения армии, как боевой единицы. Перед ними стояли три основные задачи:

• Добиться от союзной Антанты материальной помощи.
• Не допустить разоружения армии.
• В самый короткий срок провести её реорганизацию, усилить дисциплину и укрепить боевой дух.

Весной 1921 года он обращается к правительствам славянских государств - Югославии и Болгарии с просьбой разрешить размещение армии на их территории. На что был получен положительный ответ с обещанием содержания за счёт казны, с выплатой офицерам небольшого жалованья и пайка, с предоставлением подрядов на работы. В августе начался вывоз военных из Турции.

1 сентября 1924 года произошло важное событие в истории белой эмиграции - Врангель подписал приказ о создании «Русского общевоинского союза» (РОВС). Его назначение было объединить и сплотить все части, военные общества и союзы. Что и было выполнено.

Он, как председатель союза, стал главнокомандующим, руководство РОВС принял на себя его штаб. Это была эмигрантская организация ставшая преемницей Русской Главной задачей Врангель ставил сохранение старых военных кадров и воспитание новых. Но, как не печально, именно из этих кадров во время второй мировой войны был сформирован Русский корпус, сражавшийся против партизан Тито и Советской армии.

Русское казачество в эмиграции

Из Турции на Балканы были вывезены так же и казаки. Они селились, как в России - станицами, во главе которых находились станичные правления с атаманами. Был создан «Объединённый совет Дона, Кубани и Терека», а также «Казачий Союз», которым были подчинены все станицы. Казаки вели привычный образ жизни, работали на земле, но не чувствовали себя настоящими казаками - опорой царя и Отечества.

Ностальгия по родной земле - тучным чернозёмам Кубани и Дона, по оставленным семьям, привычному укладу жизни, не давала покоя. Поэтому многие стали уходить в поисках лучшей доли или возвращаться на Родину. Оставались те, кому не было прощения на Родине за творимые зверские расправы, за яростное сопротивление большевикам.

Большая часть станиц находилась в Югославии. Знаменитой и первоначально многочисленной была Белградская станица. В ней проживали разные казаки, и она носила имя атамана П. Краснова. Основана была после возвращения из Турции, и проживало здесь свыше 200 человек. К началу 30-х годов в ней осталось жить лишь 80 человек. Постепенно станицы в Югославии и Болгарии вошли в РОВС, под командование атамана Маркова.

Европа и белая эмиграция

Основная масса русских эмигрантов бежала в Европу. Как говорилось выше, странами, принявшими основной поток беженцев были: Франция, Турция, Болгария, Югославия, Чехословакия, Латвия, Греция. После закрытия лагерей в Турции, основная масса эмигрантов сосредоточилась во Франции, Германии, Болгарии и Югославии - центре эмиграции белой гвардии. Эти страны традиционно были связаны с Россией.

Центрами эмиграции стали Париж, Берлин, Белград и София. Это произошло отчасти из-за того, что необходима была рабочая сила для восстановления стран, принимавших участие в Первой мировой войне. Русских в Париже было более 200 тысяч. На втором месте был Берлин. Но жизнь вносила свои коррективы. Многие эмигранты покинули Германию и перебрались в другие страны, в частности в соседнюю Чехословакию, из-за событий, происходящих в этой стране. После экономического кризиса 1925 года из 200 тысяч русских, в Берлине осталось всего 30 тыс., это число значительно сократилось из-за прихода к власти нацистов.

Вместо Берлина центром русской эмиграции стала Прага. Важное место в жизни русских сообществ за рубежом играл Париж, куда стекалась интеллигенция, так называемая элита и разных мастей политические деятели. Это в основном были эмигранты первой волны, а также казаки войска Донского. С началом Второй мировой войны большая часть европейской эмиграции перебралась в Новый свет - США и страны Латинской Америки.

Русские в Китае

До Великой Октябрьской Социалистической революции в России Маньчжурия считалась её колонией, и здесь проживали русские граждане. Их количество составляло 220 тысяч человек. Они обладали статусом экстерриториальности, то есть оставались гражданами России и подпадали под действие её законов. По мере продвижения Красной армии на Восток, поток беженцев в Китай увеличивался, и все они устремились в Маньчжурию, где русские составляли большинство населения.

Если в Европе жизнь была близка и понятна русским, то жизнь в Китае, с его характерным укладом жизни, со специфическими традициями, была далека от понимания и восприятия европейского человека. Поэтому путь русского, попавшего в Китай, лежал в Харбин. К 1920 году количество граждан покинувших Россию здесь составляло более 288 тысяч. Эмиграцию в Китай, Корею, на Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД) тоже принято делить на три потока:

• Первый, падение Омской Директории в начале 1920 года.
• Второй, разгром армии атамана Семенова в ноябре 1920 года.
• Третий, установление Советской власти в Приморье в конце 1922 года.

Китай, в отличие от стран Антанты, не был связан с царской Россией никакими военными договорами, поэтому, например, остатки армии атамана Семенова, перешедших границу, первым делом разоружили и лишили свободы передвижения и выхода за пределы страны, то есть интернировали в Цицкарских лагерях. После этого переместили в Приморье, в район Гродеково. Нарушителей границы, в ряде случаев, депортировали обратно в Россию.

Общее количество русских беженцев в Китае насчитывалось до 400 тысяч человек. Отмена статуса экстерриториальности в Маньчжурии, в одночасье, превратила тысячи русских в простых мигрантов. Тем не менее, люди продолжали жить. В Харбине открыли университет, семинарию, 6 институтов, которые действуют и поныне. Но русское население всеми силами пыталось покинуть Китай. Более 100 тысяч вернулись в Россию, большие потоки беженцев устремились в Австралию, Новую Зеландию, страны Южной и Северной Америки.

Политические интриги

История России начала 20 века полна трагизма и невероятных потрясений. Более двух миллионов людей оказались за пределами Родины. В большинстве своём это был цвет нации, который не смог понять собственный народ. Генерал Врангель, сделал немало для своих подчинённых вне Родины. Он сумел сохранить боеспособную армию, организовал военные училища. Но он не сумел понять, что армия без народа, без солдата - это не армия. Нельзя воевать с собственной страной.

Между тем, вокруг армии Врангеля разгорелась нешуточная компания, преследовавшая цель вовлечь её в политическую борьбу. На руководство белого движения с одной стороны давили левые либералы во главе с П. Милюковым и А. Керенским. С другой стороны - правые монархисты во главе с Н. Марковым.

Левые полностью потерпели поражение в привлечении генерала на свою сторону и отомстили ему тем, что стали вносить раскол в белое движение, отсекая казачество от армии. Обладая достаточным опытом в «подковёрных играх», они, используя средства массовой информации, сумели убедить правительства стран, где находились эмигранты о прекращении финансирования Белой армии. Также они добились передачи им права распоряжаться активами Российской империи за границей.

Это печально отразилось на Белой армии. Правительства Болгарии и Югославии, в силу экономических причин, задерживали оплату подрядов на выполняемые офицерами работы, что оставило их без средств к существованию. Генерал издаёт Приказ, в котором переводит армию на самообеспечение и разрешает союзам и крупным группам военнослужащих самостоятельно заключать контракты с отчислением части заработка в РОВС.

Белое движение и монархизм

Осознавая, что большинство офицеров постигло разочарование в монархии вследствие поражения на фронтах гражданской войны, генерал Врангель принял решение о привлечении на сторону армии внука Николая I. Великий князь Николай Николаевич пользовался среди эмигрантов большим уважением и влиянием. Он глубоко разделял взгляды генерала на Белое движение и не вовлечение армии в политические игры и согласился на его предложение. 14 ноября 1924 года Великий князь в своём письме даёт согласие на руководство Белой армией.

Положение эмигрантов

Советская Россия 15.12.1921 г. принимает Декрет, в котором большая часть эмигрантов лишились российского гражданства. Оставаясь за границей, они оказались апатридами - лицами без гражданства, лишёнными определённых гражданских и политических прав. Их права защищали консульства и посольства царской России, продолжавшие работать на территории других государств до тех пор, пока Советская Россия не была признана на международной арене. С того момента защитить их стало некому.

На помощь пришла Лига наций. На Совете Лиги создана должность Верховного комиссара по делам русских беженцев. Её занял Ф. Нансен, при котором в 1922 году эмигрантам из России начали выдавать паспорта, которые стали называли нансеновскими. С этими документами дети некоторых эмигрантов прожили до XXI века и смогли получить гражданство РФ.

Жизнь эмигрантов была нелёгкой. Многие опустились, не выдержав трудных испытаний. Но большая часть, сохранив память о России, строила новую жизнь. Люди учились жить по новому, работали, растили детей, верили в Бога и надеялись, что когда-нибудь вернутся на родину.

Только в 1933 году 12 стран подписали Конвенцию юридических прав русских и армянских беженцев. Их приравняли в основных правах с местными жителями государств, подписавших Конвенцию. Они могли свободно въезжать и выезжать из страны, получать социальную помощь, работу и многое другое. Это дало возможность многим русским эмигрантам перебраться в Америку.

Русская эмиграция и вторая Мировая война

Поражение в гражданской войне, лишения и невзгоды в эмиграции, наложили свой отпечаток в сознании людей. Понятно, что к Советской России они нежных чувств не питали, видели в ней непримиримого врага. Поэтому многие возлагали свои надежды на гитлеровскую Германию, которая откроет им путь домой. Но были и те, кто видел в Германии ярого врага. Они жили любовью и симпатиями к своей далёкой России.

Начало войны и последующее вторжение гитлеровских войск на территорию СССР разделило эмигрантский мир на две части. Причём, как считают многие исследователи неравные. Большинство встретило агрессию Германии против России восторженно. Офицеры Белой гвардии служили в Русском корпусе, РОА, дивизии «Руссланд», второй раз направив оружие против своего народа.

Многие русские эмигранты вступили в движение «Сопротивление» и отчаянно боролись с фашистами на оккупированных территориях Европы, считая, что этим они помогают своей далёкой Родине. Погибали, умирали в концлагерях, но не сдавались, верили в Россию. Для нас они навечно останутся героями.

Image caption За последние сто лет Россию покинули 4,5-5 млн человек

Первым известным политэмигрантом из России был князь Андрей Курбский.

Он обменивался с Иваном Грозным длинными письмами, больше похожими на политико-философские трактаты, но самую суть оппоненты ухватили в двух фразах.

"Яко сатана, Богом себя возомнивший", - обличал Курбский царя.

"Холопов своих жаловать мы вольны, а и казнить вольны же есмя", - отпарировал тот.

По мнению многих, и спустя 500 лет разногласия между российской властью и оппозицией в основном укладываются в эти две фразы.

Не углубляясь далеко в прошлое и сосредоточившись на более близкой нам эпохе, можно сказать, что с 1917 года по настоящее время Россия исторгла из себя пять волн эмиграции. Они различаются не только по времени, но и характерными особенностями, делающими каждую из них непохожей на остальные.

Эмигранты-патриоты

После Гражданской войны количество русских эмигрантов достигло, по данным международных организаций, 1,16 млн человек.

Первая волна эмиграции оставила наиболее яркий след в истории. Тому имелись две причины.

Во-первых, в изгнании оказалась большая часть интеллектуальной элиты дореволюционной России, люди с мировыми именами - писатели Бунин и Куприн, певец Шаляпин, композитор Рахманинов, актриса Ольга Чехова, конструктор вертолетов Сикорский, изобретатель телевидения Зворыкин, философ Бердяев, шахматный чемпион Алехин и многие другие.

Во-вторых, белоэмигранты были патриотами, каких поискать, уезжали из России лишь перед лицом прямой угрозы жизни, десятилетиями держались вместе, всячески культивировали свою русскость и заявляли о себе миру именно в этом качестве.

Многие принципиально отказывались от гражданства приютивших их стран и жили с так называемыми "нансеновскими" паспортами.

Некоторые, как генерал Николай Скоблин и муж Марины Цветаевой Сергей Эфрон, шли на сотрудничество с ГПУ, лишь бы "разрешили вернуться". Другие со слезами на глазах пели "Вечерний звон" и завещали, как Шаляпин, бросить на гроб горсть вывезенной из России "родной земли".

В 1945-1947 годах репатриировались около двух тысяч эмигрантов, главным образом, из Франции. Москва использовала возвращение "раскаявшихся врагов" в пропагандистских целях, а те многое готовы были простить большевикам за победу в войне и расчувствовались, увидев на плечах советских генералов милые их сердцу золотые погоны.

В 1966 году напоследок увидеть родину предлагали 85-летнему Александру Керенскому. Условие было одно: публично признать "великий Октябрь". Накануне полувекового юбилея революции это выглядело бы эффектно. Он отказался.

Начиная с 1950-х годов, когда на Западе появилось достаточно много советских артистов, спортсменов и туристов, эмигранты активно стремились с ними общаться, ставя тех в неудобное положение.

Эмигранты в тени

Вторая волна эмиграции оказалась многочисленнее первой: на Западе остались более полутора миллионов из 8,4 миллионов советских граждан, по разным причинам оказавшихся в Третьем рейхе (4,5 миллиона вернулись или были насильственно возвращены в СССР, около 2,2 миллиона человек умерли).

По оценкам историков, полицаев и прочих коллаборационистов, отступивших с немцами, среди них имелось не больше 200 тысяч. Остальные попали в плен или были насильственно угнаны на работы в Германию, но почли за благо не возвращаться, узнав, что для Сталина "нет пленных, есть предатели".

Около 450 тысяч пленников нацизма были прямиком переправлены в советские лагеря или ссылку, не считая тех, кому позволили вернуться домой и которых арестовали позже.

Многие остарбайтеры трудились в хозяйствах мелких предпринимателей и бауэров. По мере продвижения Советской армии на Запад немецкие хозяева принялись заискивать перед ними, надеясь, что те замолвят за них словечко, когда придут русские, и были изумлены, увидев, что к освобожденным остарбайтерам относятся не как к дорогим соотечественникам, а как к подозрительным субъектам.

В отличие от первой, вторая волна эмиграции прошла незаметно, не оставив известных имен (единственным исключением стал историк Абдурахман Авторханов).

Во-первых, она состояла не из интеллектуалов, а из простых людей.

Во-вторых, значительную часть ее сформировали жители Западной Украины, Западной Белоруссии и стран Балтии, а также представители мусульманских народов СССР, не ассоциировавшие себя с Россией.

В-третьих, о возвращении эти люди не мечтали, а панически боялись быть выданными СССР, и себя не афишировали, связи друг с другом не поддерживали, книг не писали, общественной деятельностью не занимались.

Первое время из СССР в ряде случаев еще можно было выехать легально. В 1928-1929 годах "железный занавес" опустился окончательно. 40 лет эмигрантов из закрытого общества в общепринятом смысле этого слова не было. Были перебежчики и "невозвращенцы".

С 1935-го по 1958 год действовал закон, по которому побег через границу или отказ вернуться из-за границы карались смертной казнью, а членам семьи перебежчика грозило 10 лет лагерей.

Бежали, в основном, высокопоставленные чекисты и дипломаты, и то, осознав, что над ними уже занесен топор и терять им нечего.

В 1928 году "ушел" через иранскую границу Борис Бажанов, перед этим проработавший пять лет личным секретарем Сталина.

Самый знаменитый "невозвращенец" сталинского периода - бывший вожак революционных балтийских матросов, впоследствии советский полпред в Болгарии Федор Раскольников, который в апреле 1938 года, получив вызов в Москву и опасаясь расправы, выехал во Францию, опубликовав в печати открытое письмо с обвинениями в адрес Сталина. Через год с небольшим он умер в Ницце при подозрительных обстоятельствах.

Начальник Хабаровского управления НКВД Генрих Люшков в 1938 году бежал в Китай, резидент советской разведки в республиканской Испании Александр Орлов (Фельдбин) - в США. Люшков в августе 1945 года застрелился, боясь попасть в руки бывших коллег, Орлов благополучно дожил до 1973 года.

Советские власти не тронули оставшихся в Москве матерей Орлова и его жены, поскольку он с борта парохода направил телеграмму Сталину и Ежову, пообещав в противном случае выдать такую информацию, что СССР не поздоровится.

В 1946 году наделал много шума побег шифровальщика посольства в Канаде Игоря Гузенко, разоблачившего советский атомный шпионаж в США.

Когда советские люди стали чаще выезжать за границу, а норма об уголовной ответственности родственников была отменена, счет "невозвращенцам" пошел на десятки.

Остались на Западе помощник генерального секретаря ООН Аркадий Шевченко, историк-германист и консультант ЦК КПСС Михаил Восленский, солисты балета Большого театра Михаил Барышников, Рудольф Нуриев и Александр Годунов, чемпионы-фигуристы Людмила Белоусова и Олег Протопопов, шахматист Виктор Корчной.

Сына Шевченко, работавшего в Женеве, срочно вернули в Москву. К трапу самолета его провожал офицер резидентуры ГРУ Владимир Резун, впоследствии прославившийся как историк и писатель Виктор Суворов. На родине Шевченко-младшего уволили из МИД, а его дальнейшим трудоустройством занимались лично Громыко и Андропов, поскольку без указания с самого верха такого человека вообще никуда не взяли бы.

При Сталине советские спецслужбы вели за границей беспощадную охоту на перебежчиков и вообще нежелательных лиц.

Известны многочисленные случаи похищения или убийства перебежчиков в западных секторах Берлина и Вены. Военнослужащим рассказывали нравоучительные истории, как такой-то изменил родине, но "советские люди его нашли и пристрелили".

В НКВД / МГБ существовало "спецбюро" (впоследствии 8-й отдел), возглавлявшееся знаменитыми "терминаторами" Леоном Эйтингоном и Павлом Судоплатовым. Каждая операция санкционировалась лично Сталиным (официально - секретным постановлением Секретариата ЦК КПСС), за успешное выполнение "особых заданий" агентов награждали орденами, а, скажем, убийцу Троцкого Рамона Меркадера - звездой Героя Советского Союза.

Наиболее известны убийства Троцкого , генерала Кутепова и лидеров украинских националистов Евгения Коновальца и Степана Бандеры. Бывшего главу белого правительства Северной области генерала Миллера похитили и вывезли из Франции в СССР, где он был расстрелян.

Политэмиграция - явление общемировое. Но остальные диктаторы, за редкими исключениями, беглецов за границей не преследовали. Убежал - значит, убежал.

Американский историк Ричард Пайпс объяснял поведение Сталина наследием средневековой русской политической культуры, согласно которой правитель считался не только государственным лидером, но и неограниченным господином своих подданных, и проводил параллели с ловлей беглых рабов и крепостных.

Белые генералы Краснов и Шкуро, попавшие на финальном этапе войны в руки советских властей, были повешены в Москве "за измену родине", хотя ни одного дня не были гражданами СССР и изменить ему никак не могли.

Очевидно, для Сталина имел значение не паспорт, а факт рождения на советской территории. Не страна рассматривалась как место проживания людей, а люди как приложение к земле. Право человека самому определять свою идентичность в рамки этого менталитета не укладывалось.

После того, как убийца Бандеры Сташинский сдался властям ФРГ и возник международный скандал, Хрущев разогнал спецотдел.

В дальнейшем беглым советским разведчикам исправно выносили заочные приговоры к высшей мере наказания, сообщая им об этом в письменном виде, но приводить их в исполнение не пытались.

По мнению многих, при Владимире Путине российские спецслужбы опять взялись за старое , хотя, конечно, не в таких масштабах, как при Сталине.

После убийства в 2004 году в Катаре бывшего "вице-президента независимой Ичкерии" Зелимхана Яндарбиева были арестованы и приговорены к пожизненному заключению двое сотрудников Главного разведывательного управления российского генштаба, которых власти эмирата после конфиденциальных переговоров передали России.

Правда, Яндарбиев состоял в международном списке террористов. Подобные операции проводили спецслужбы и других государств, в частности, США и Израиля.

Скончавшийся в 2006 году в Лондоне от отравления радиоактивным полонием бывший сотрудник ФСБ Александр Литвиненко , который террором не занимался, а лишь распространял информацию, оскорбительную для Владимира Путина, неоднократно заявлял, что на него готовится покушение, и перед смертью возложил ответственность за свою гибель на российские спецслужбы.

Эмигранты в законе

В декабре 1966 года, находясь в Париже, советский премьер Алексей Косыгин заявил: "Если есть семьи, разобщенные войной, которые хотели бы встретить своих родственников вне СССР или даже оставить СССР, мы сделаем все, чтобы помочь им решить эту проблему". Это событие считается началом легальной эмиграции из СССР.

Москва начала разрешать советским евреям, немцам и понтийским грекам выезд с целью воссоединения семей. С 1970-го по 1990 год возможностью воспользовались 576 тысяч человек, причем половина пришлась на два последних года.

Порой люди уезжали по вызову дальних родственников, оставляя в СССР родителей, но все понимали правила игры.

В отличие от эмигрантов первой и второй волн, представители третьей выезжали на законных основаниях, не являлись преступниками в глазах советского государства и могли переписываться и перезваниваться с родными и друзьями. Однако неукоснительно соблюдался принцип: человек, добровольно покинувший СССР, впоследствии не мог приехать даже на похороны матери.

Впервые существенную роль в эмиграции играли экономические мотивы. Излюбленный упрек в адрес отъезжающих состоял в том, что они отправились "за колбасой".

Двое что-то оживленно обсуждают, подходит третий и говорит: "Не знаю, о чем вы, но ехать нужно! Советский анекдот

Многие советские граждане рассматривали возможность уехать как привилегию. Это порождало зависть и подпитывало бытовой антисемитизм.

На государственном уровне евреев начали рассматривать как "ненадежный контингент". Трудности с поступлением на престижную работу, в свою очередь, усиливали эмиграционные настроения.

Уровень эмиграции всецело зависел от текущего состояния отношений между СССР и Западом. Стоило им осложниться, и желающим начинали отказывать, нередко без объяснения причин. Возникло выражение: "сидеть в отказе". Иногда это состояние длилось годами, причем человека, подавшего заявление на выезд, немедленно увольняли с работы, оставляя без средств.

Глава КГБ Юрий Андропов и некоторые другие члены руководства добивались полного прекращения эмиграции, поскольку сам факт, что такое количество людей "голосует ногами" за "загнивающий капитализм", по их мнению, подрывал "морально-политическое единство советского общества".

Кроме того, в третью волну эмиграции вошли видные диссиденты того времени, прежде всего, Александр Солженицын .

В декрете о создании ВЧК одной из основных кар для "контрреволюционеров" и "саботажников" называлась высылка из Советской республики. Вскоре власти сообразили, что это, пожалуй, не наказание, а награда. За полвека экзотическая мера применялась всего три раза: к 217 видным интеллектуалам, высланным осенью 1922 года на так называемых "философских пароходах", Троцкому и Солженицыну.

Во второй половине 1970-х годов ее стали использовать широко, но в завуалированной форме.

Получила распространение практика заочного лишения советского гражданства деятелей культуры во время пребывания за границей, например, Мстислава Ростроповича, Галины Вишневской и Юрия Любимова.

Отбывавшего лагерный срок диссидента Владимира Буковского обменяли на арестованного чилийской хунтой лидера коммунистов Луиса Корвалана.

Другим инакомыслящим, в том числе русским, предлагали немедленно уехать "по израильской линии", грозя в случае отказа арестом и судом.

Было невозможно предсказать, кого выпроводят сразу, как Людмилу Алексееву, а кого заставят "посидеть на дорожку", как Буковского. По мнению историков правозащитного движения, это являлось фактором устрашения. Если бы диссидентство превратилось в легкий пропуск за границу, многим захотелось бы.

В годы горбачевской перестройки эмиграция упростилась, расширились научные и культурные обмены, участились поездки по частным приглашениям. Советские граждане получили возможность покупать валюту в Госбанке по коммерческому курсу, если, конечно, имели деньги.

Главное же новшество заключалось в том, что эмигрантам, после многолетнего запрета, разрешили посещать СССР. Они-то и сформировали распространенное мнение, что "Горбачев открыл границы", хотя в реальности это случилось позже.

При Горбачеве "выпускать" стали либеральнее, но основной принцип оставался неизменным: гражданин должен обосновать перед властями необходимость поездки и получить разрешение. Лишь в 1992 года появилась возможность практически без ограничений оформить загранпаспорт и ни перед кем при этом не отчитываться.

Экономическая эмиграция

В 1990-х годах Россию накрыла четвертая волна эмиграции.

В отличие от советского периода, люди больше не сжигают за собой мосты. Многих вообще можно называть эмигрантами с натяжкой, поскольку они планируют вернуться или живут "на два дома".

Данные российской статистики неполны, поскольку она считает эмигрантами лишь тех, кто отказался от гражданства, чего подавляющее большинство не делает.

По информации иммиграционных властей принимающих государств, только в США, Канаду, Израиль, Германию и Финляндию в 1992-1999 годах переселились 805 тысяч человек. С учетом того, что речь идет не обо всем бывшем СССР, а лишь о России, четвертая волна превзошла по масштабам первую и вторую.

По оценкам экспертов, если бы в 1990-х годах страну могли покинуть все желающие, их было бы намного больше.

Психологическим шоком для многих россиян оказалось то, что виза, оказывается, бывает не только на выезд из своей страны, но и въезд в чужую. Пока эмигрантов и перебежчиков было мало, и их рассматривали как жертв тоталитаризма, каждый являлся желанным гостем. Потом положение резко изменилось.

Страны Запада не резиновые, и без того перегружены иммигрантами. Не только граждан, но и обладателей вида на жительство там не принято оставлять без социальной помощи. Из России за границу потянулось немало криминальных и полукриминальных элементов.

Тем не менее, социологи называют иммиграционную и визовую политику одной из главных причин распространения антизападных настроений среди россиян, особенно молодых. По их словам, эмиграцию из СССР поощряли, пока она была средством борьбы с геополитическим противником, а в личном качестве они оказались не нужны.

Талантливые и гордые

В нулевые годы эмиграция из России количественно сократилась примерно вдвое. Но в ее качественном составе произошли важные изменения, что дало основание говорить о пятой волне.

По данным сайта "Демография.ру", из 218 230 человек, уехавших в 2004-2008 годах в Европу, Северную Америку и Австралию, 18 626 получили высокооплачиваемые должности в крупных компаниях, 24 383 занимаются наукой и высокими технологиями.

Во-вторых, по мнению многих, при Владимире Путине в России вновь появились диссиденты и политэмигранты.

Наиболее известные фигуры пятой волны - Борис Березовский , Ахмед Закаев, Юлий Дубов, Владимир Гусинский и Леонид Невзлин.

Политические причины не обязательно связаны с наличием мгновенной угрозы Юлий Дубов,
российский бизнесмен-эмигрант

Первые трое живут в Лондоне. Российские власти считают их уголовными преступниками, но британский суд усмотрел в их делах политические мотивы и избирательное применение закона.

Создатель и бывший владелец "Евросети" Евгений Чичваркин добился снятия с него в России криминальных обвинений, но почел за благо остаться в Лондоне.

Живут по большей части за границей, хотя не признают себя эмигрантами, бывший мэр Москвы Юрий Лужков и его супруга Елена Батурина.

Уехали известный адвокат Борис Кузнецов, который, в частности, поддерживал в суде претензии к государству членов семей экипажа подлодки "Курск", возглавлявший при Лужкове Банк Москвы Андрей Бородин, родители убитой чеченской девушки Эльзы Кунгаевой, исламский активист Дагир Хасавов, сторонники Эдуарда Лимонова Михаил Ганган, Андрей Никитин, Сергей Климов, Анна Плосконосова, Алексей Макаров и Ольга Кудрина, бывший депутат Ижевской городской Думы Василий Крюков, участник демонстрации на Болотной площади 6 мая 2012 года Александр Долматов.

Только в Лондоне, по имеющимся данным, постоянно проживает свыше 300 тысяч выходцев из бывшего СССР. Помимо Лондона и Нью-Йорка многочисленные русские общины, нередко со своими школами, СМИ и уличными вывесками на русском языке сформировались в Испании, Черногории, Таиланде, на Кипре и на юге Франции.

Однозначно называть эту эмиграцию политической нельзя. Подавляющее большинство никаким преследованиям не подвергались. Однако политические мотивы, несомненно, сказались на решении многих из них.

"Есть те, кого просто перестала устраивать обстановка в стране. Политические причины не обязательно связаны с наличием мгновенной угрозы. Они могут быть связаны с ожиданием чего-нибудь", - заявил Русской службе Би-би-си Юлий Дубов.

После решения Владимира Путина баллотироваться на третий срок и ряда недавних событий, по мнению наблюдателей, ставших демонстрацией курса на "завинчивание гаек", в России заговорили об усилении эмиграционных настроений .

По словам политобозревателя Семена Новопрудского, вслед за "философскими пароходами" начала 1920-х годов Россию ждут "философские самолеты" - "массовая внешняя или внутренняя эмиграция большинства приличных людей этой страны".

По данным проведенного в конце октября опроса "Левада-центра", 22% граждан - на пять процентов больше, чем в 2009 году - мечтают уехать, а среди лиц в возрасте от 18 до 39 лет таких 43%.

Социологи предсказывают рост эмиграции на 10-15 тысяч человек в год.

Уезжают самые активные, умные и мобильные Дмитрий Орешкин, политолог

Среди политэмигрантов пятой волны преобладали неоднозначно воспринимаемые обществом олигархи и чиновники, выходцы с Северного Кавказа, борцы с коррупцией, задевшие интересы отдельных высокопоставленных персон, нацболы и другие радикалы. Теперь эмиграционные настроения охватили рядовых представителей городского среднего класса. И манит их, в отличие от советской эпохи и "лихих 90-х", не колбаса. Некоторые аналитики в связи с этим говорят об отдельной шестой волне.

"Часть общества впала в депрессию, усиливается ощущение, что страна топчется на месте или даже деградирует", - говорит директор "Левада-центра" Лев Гудков.

По мнению Гудкова, Кремль спокойно относится к исходу талантливых и критически мыслящих людей, так как это ослабляет оппозицию.

"Вымывается интеллектуальный потенциал страны: уезжают самые активные, умные и мобильные", - считает политолог Дмитрий Орешкин.

Однако ведущий эксперт Центра политической конъюнктуры Павел Салин считает, что Владимир Путин вряд ли зайдет так далеко, чтобы допустить массовое бегство из страны.

Весь мир облетела весть о присуждении Нобелев-ской премии по литературе Ивану Бунину — русская эмиграция переживала общий «невыдуманный наци-ональный праздник». Объединенные общим порывом, знаменитые и безвест-ные соотечественники Бунина, оказавшиеся за рубежом, плакали от радости, словно узнали о победе на фронте; «будто мы были под судом и вдруг оправ-даны», как было сказано в одном из поздравлений. Газеты, ликуя, трубили о победе русской литературы и русской эмиграции: «за Буниным ничего не было — утверждал поэт и лите-ратурный критик Георгий Адамович, — ни послов, ни ака--демий, ни каких-либо издательских трестов… Ничего. Никакой реальной силы. <…> Но этого оказалось достаточно для торжества».

Свежеиспеченный лауреат отправ-ляется в «столицу русского зарубежья» — Па-риж, где чествования и банкеты сменяли друг друга с карнавальной быс-тро-той в атмосфере всеобщего радост-ного опья-нения. Поездка со свитой в Сток-гольм, где Бунин восхитил сдер-жан-ных шведов царственно-аристократическими повадками и едва не потерял нобелевские диплом и чек, стала завершением праздника. Часть денег была роздана — пре-жде всего малоимущим друзьям-писателям (и не только друзь-ям: не была обде-лена и не жаловавшая «само-надеянного барина» Марина Цве-таева), но бóльшая часть денег была проку-чена; предпринятое нобелевским лауреатом собрание сочинений оказалось убыточным. И вот уже снова знако-мый стук колес, и Бунин ездит по разным концам Европы читать свои рассказы и украшать своим присутствием банкеты в собственную честь, и вновь бьется буквально «за каждую копейку» гонорара, пристраивая новые произведения в эмигрантской периодике.

Нобелевская премия Бунина стала первым подведением итогов всей эмиграции за дюжину лет ее послереволюционного рассеяния. Лауреатом впервые в исто-рии премии стало «лицо без гражданства».

Эмиграции предшествовало беженство, вызванное Гражданской войной. Фев-ральская революция, на которую возлагали столько надежд, не стала победой демократии и либерализма. Лозунгом Временного прави-тель-ства был «Война до победного конца», но солдаты устали воевать. Ленин же обещал мир — на-родам, землю — крестьянам, заводы и фабрики — рабочим, и привлек на свою сторону прежде всего трудовое население. После Октябрь-ской рево-люции страна раскололась на красных и белых, братоубийственная война оказа-лась беспощадной.

Красный террор выплеснул из страны многих. Сотни тысяч беженцев, осевших на чужих берегах, принято называть в отечественной историографии первой волной эмиграции.

Эмиграция, предпочтенная террору, ежедневным арестам, экспроприации — это не рациональный просчет жизненных стратегий, это бегство, желание укры-ться в безопасном месте, переждать до лучших времен. Среди тех, кто покинул родину после Октября 1917 года, оказалось немало выдающихся пред-ставителей русской литературы, музыкантов и художников, артистов и фило-со-фов. Перечислим главные причины, побудившие их к отъезду или даже бегству.

Во-первых, резкое неприятие большевистской власти, отторжение не только ее идеологии, но и ее главных деятелей: так, Бунин и Куприн прославились такой острой антибольшевистской публицистикой, что остаться для них означало добровольно встать к стенке. Оставшись в Петрограде и выжидая, даже про-должая заниматься сочинительством, Дмитрий Мережковский и Зи-наида Гиппиус пришли позже к тому же решению и стали столь же резкими крити-ками новой власти. Большевистскую революцию не приняли многие — это был сознательный выбор, творческий и идеологический. Не пред-принимая никаких явных антибольшевистских шагов, уехал в Италию с лекци-ями симво-лист Вячеслав Иванов; «на лечение» (это была удобная формулировка для мно-гих беглецов, поддержанная наркомом просвещения Луначарским) уехал в Бер-лин писатель Алексей Ремизов. Оба не вернулись.

Во-вторых, физическое выживание. Для многих деятелей литературы и искус-ства революция и Гражданская война означали прекращение профессиональ-ной деятельности. Далеко не всех устраивали выступления перед красноармей-цами за скудный паек, сочинение агиток и малевание плакатов. Рахманинов и Прокофьев покинули Россию, чтобы покорить Америку: великая слава пиа-ниста-виртуоза навсегда задержала Сергея Рахманинова в эмиграции, а Сергей Прокофьев, плодотворно работавший и как композитор, вернулся на родину и органично влился в идеологизированное советское искусство, соз-дав, напри-мер, «Здравицу» Сталину. Артисты МХТ, уехав на длительные га-стро-ли, вер-нулись не все — труппа раскололась. Уезжали и звезды дореволю-ционного русского экрана. В гастрольную поездку отправилась гордость отечественной сатиры Тэффи — ради заработка, читать комические стихи и скетчи; закон-чилось это турне в Париже.

В-третьих, советская власть могла сделать врагом недавних сторонников. Даже не прибегая к крайним мерам, советская власть избавлялась от слишком неза-висимых умов, высылая их из страны. На так называемом философском паро-ходе (на самом деле их было два: «Обербургомистр Хакен» и «Пруссия») бо-лее 160 интеллектуалов вместе с семьями прибыли в конце 1922 года в немец-кий порт Штеттин. Высланные не были врагами советской власти, но их инако-мыслие было слишком очевидным.

В-четвертых, границы Советской России сильно уменьшились по сравнению с дореволюционными, появились новые государства, и в традиционно дачных местах оказались за рубежом — в Финляндии Леонид Андреев и Илья Репин, а в Эстонии — Игорь Северянин. В прибалтийских государствах сложились большие русские диаспоры никуда не уезжавших людей, родившихся и вырос-ших в Риге или Дерпте (Тарту). Немало русских жили в Польше и в Харбине, на территории Китая.

Было и в-пятых: Марина Цветаева, отлично вписавшаяся благодаря особен-ностям таланта и характера в творческую обстановку послереволюционной Москвы 1920-х годов, отправилась в Прагу, где жил ее муж Сергей Эфрон — белоэмигрант. Сложный случай Горького — организатора большевистской культурной поли-тики, уехавшего из-за разногласий с новой властью и не имев-шего связей с эмиграцией — повлиял на другие судьбы: Владислав Ходасевич с Ниной Берберовой поехали именно к нему, но уже не вернулись.

Наконец, младшее поколение эмиграции: юношам, оказавшимся в белой ар-мии, путь в Россию был отрезан. Судьбы их оказались разными: Гайто Газданов стал писателем; Алексей Дураков — поэтом, погибшим в сербском Сопротивле-нии; Илья Голенищев-Кутузов, тоже поэт и тоже сербский парти-зан, вернулся в Россию после Второй мировой войны и стал крупным ученым, специалистом по творчеству Данте. Впрочем, его увозили родители — как и Владимира Набо-кова, чей отец был одним из лидеров кадетской партии. Невозможно предста-вить Набокова советским писателем; появление же «Лолиты» в СССР и вовсе превосходит все мыслимые допущения.

Большинство эмигрантов не предполагали, что эмиграция станет их судьбой. Некоторые писатели и деятели культуры продолжали жить с советскими паспортами, с симпатией писать о советской литературе и культуре и носить прозвище «большевизанов» (как Михаил Осоргин). Но всеобщие надежды на недолговечность большевиков быстро таяли, с 1924 года все больше стран признавали СССР, а контакты с друзьями и родственниками сходили на нет, поскольку переписка с заграницей грозила советским гражданам нешуточными преследованиями. Историк-классик Михаил Ростовцев предупреждал Бунина:

«В Россию? Никогда не попадем. Здесь умрем. Это всегда так кажется людям, плохо помнящим историю. А ведь как часто приходилось чи-тать, например: „Не прошло и 25 лет, как то-то или тот-то измени-лись“? Вот и у нас будет так же. Не пройдет и 25 лет, как падут боль-шевики, а может быть, и 50 — но для нас с вами, Иван Алексеевич, это вечность».

У послереволюционной эмиграции стратегия оказалась одна: выживание. Направление беженства определило характер эмиграции. Из Крыма и Одессы эвакуировались остатки белой армии; с ними уходило гражданское населе-ние — семьи военных; уходили те, кто в глазах победивших большевиков вы-глядел «контрой», недобитыми буржуями. Воспетое Блоком в «Двенадцати» «Тра-та-та» («Эх, эх, без креста!») приводило Бунина в ярость; он был среди тех, кто не принимал большевизма не просто политически, но и психофизи-чески: «какие-то хряпы с мокрыми руками» не убеждали его ни как будущие правители государства, ни как слушательницы возвышенных стихов.

Первой оста-новкой оказался Константинополь, турецкая столица. Французские окку-паци-онные власти, ужаснувшись численности прибывшей русской армии, отпра-вили военных в лагеря на голых островах — Галлиполи и Лемнос, и еще даль-ше — в тунисскую Бизерту. В островных лагерях проводились концерты, ставились спектакли, а ежеднев-ная газета не издавалась на бумаге, а звучала из репродуктора. Обеспокоенные отличной подготовкой и приподнятым духом русских солдат, французы по-спешили отослать их на работу в славянские страны, прежде всего в Сербию и Бол--гарию.

Русских беженцев приютило Королевство сербов, хорватов и словенцев (с 1929 года — Королевство Югославия), и на Балканах возникла русская диаспора. Это была по большей части монархическая, в еще большей части патриотическая и ан-ти-большевистская эмиграция. После войны, распада Австро-Венгерской монархии и Османской империи новообразованное коро-левство остро нуждалось в квалифицированных кад-рах — врачах, учителях, юристах. Русские эмигранты оказались исключительно кстати: они препода-вали в университетах и школах, работали врачами и мед-пер-соналом всех уров-ней, прокладывали дороги и строили города. В присут-ствии королевской семьи 9 апреля 1933 года был открыт Русский дом имени императора Николая II: «Не кичись, Европа-дура, / Есть у нас своя культура: / Русский дом, блины с икрой, / Досто-евский и Толстой!»

Между тем своим появлением Русский дом обязан приня-тию в среде русской эмиграции положения о «русских Афинах», то есть о раз-витии национальной эмигрантской культуры, которая должна была вер-нуться в Россию. «Бедные, старые, лохматые русские профессора наполнили на чуж-би-не книгами кафед-ры и университеты, как греки некогда, после паде-ния Константинополя», — вспоминал поэт Милош Црнянский.

Целостной эмигра-ция не была нигде, не исключение и Королевство сербов, хорватов и словенцев: большинство русских осталось на земле южных славян, они не обязательно ассимилировались, но Белград или Скопье стали их новой родиной. Русские зодчие отстроили новый Белград со всеми его узнаваемыми зданиями: королевские резиденции (возведенные Николаем Красновым, соз-дателем крым--ской Ливадии), новые церкви в сербско-византийском стиле (разработан-ном Григорием Самойловым), театры, банки и гостиницы, в том числе лучшие отели Белграда «Москва» и «Эксельсиор». Эмигрировавших из послереволюци-он-ной России архитекторов и инженеров-строителей в Югославии трудилось более трехсот.

Если на Балканах диаспора была по преимуществу «недемократической», православно-монархической, то Праге суждено было стать центром «прогрес-сивных русских». С 1921 по 1932 год в Чехословакии действовала инициирован-ная правительством «Русская акция». Средства на сохранение «остатка куль-турных сил России» (слова президента Чехословакии Масарика) выделялись весьма значительные, но принимающая сторона руководствовалась не только гуманизмом — подготовкой кадров для будущей России, — но и прагматикой: рус-ские культурные и научные институты, учрежденные и развиваемые эми-гран-тами, служили престижу Чехословакии.

«Русский Оксфорд» собирал сту-ден-тов со всего зарубежья, обеспечивая их сти-пендиями. Именно так попал в Прагу Сергей Эфрон — муж Марины Цветаевой. Интеллигенция — профес-сора, учи-теля, инженеры, писатели и журналисты — были обеспечены посо-биями. Даже поэтические кружки обретали строгий академический вид: так, «Скитом поэ-тов» руководил профессор Альфред Бем, и там проходили насто-ящие исто-рико-филологические чтения.

Литературная Прага соревновалась с Парижем; Марк Слоним, возглавлявший литературный отдел в журнале «Воля России», не делил русскую литературу на советскую и эмигрантскую, но предпочтение неизменно отдавал первой. Стоит сравнить атмосферу Праги, зачитывавшейся советскими писателями, с Белградом: когда Голенищев-Кутузов опубликовал в Белграде статьи о пер-вом томе «Поднятой целины» Шолохова и романе Алексея Толстого «Петр I», то номера журнала были конфискованы югослав-ской полицией, а автора аре-стовали за «советскую пропаганду».

Русским пра-жанам, мечтавшим о «возвра-щенчестве с высоко поднятой голо-вой», победно вернуться не удалось; многих ждала драматическая участь после Второй миро-вой войны — вплоть до ареста и гибели, как Альфреда Бема. «Ев-ра-зийский соблазн» завершился расколом на правую и левую группы. Левые евразийцы стремились в Советский Союз, поверив в идеи коммунизма. Сергей Эфрон и Дмитрий Святополк-Мирский поплатились за свою веру жизнью (оба были арестованы и погибли).

После «кламарского раскола» (на рубеже 1928-1929 годов) евразийство воз-главил представитель правого крыла — Петр Савицкий, и до оккупации Чехо-слова-кии интенсивно развивалась евра-зийская историософия, но гитлеров-ская власть запретила движение, нало-жив вето на последнюю, уже подго-тов-ленную к изданию «Евразийскую хро-нику». После победы Савицкий был арестован, отсидел в мордовских лагерях; к этому времени относится его эпистолярное зна-комство со Львом Гумилевым, позже начинается активная переписка, обмен идеями и взаимовлияние.

Литературная и театральная Прага была средоточием нескольких культур, куда органично влилась и русская. Если в иных центрах русского рассеяния эми-гран--ты чувствовали себя чужими в чуждом и непонятном мире, то в Праге, напротив, было взаимное притяжение интеллигенции двух славянских наро-дов. Особой национальной гордостью эмигрантов была Пражская труппа Мос-ковского Художественного театра: в ее составе были актеры, не вернув-шиеся в СССР после заграничных гастролей.

Если некогда Константинополь стал своего рода гигантским пересыльным пунктом, где вчерашним гражданам огромной мощной страны пришлось свыкаться со ста-ту-сом эмигрантов, то в Берлине, игравшем в 1921-1923 годах роль одного из центров русской культурной жизни, скрещивались на краткий исторический миг пути тех, кто останется в эмиграции, и тех, кто вернется на родину. В Бер-лине надолго или временно останавливались Андрей Белый, Алексей Ремизов, Илья Эренбург, Владислав Ходасевич, Виктор Шкловский, Борис Пастернак, Борис Пильняк, Сергей Есенин.

Немецкая марка упала, и жизнь привлекала дешевизной. Именно экономи-ческие выгоды обусловили размах постановки издательского дела: с 1918 по 1928 год в Берлине было зарегистрировано 188 русских издательств. Самые известные среди них — «Издательство Зино-вия Гржебина», «Издательство Ладыжникова», «Знание», «Геликон», «Петро-полис», «Слово». Редактор жур-нала «Русская книга» (позд-нее — «Новая русская книга») Александр Ященко сформулировал принцип единства русской лите-ратуры — без разделения на советскую и эмигрантскую.

Берлинская пресса была самого разного спектра: от эсеровских газет до жур-нала «Беседа», в редколлегию которого входили Ходасевич и выехавший «для лечения» Горький. Будто нет и не было никакой цензуры, в Берлине печатали новые произведения Федора Сологуба, Михаила Булгакова, Евгения Замятина, Константина Федина, а тиражи отправляли в Россию.

В восстановленном по петроградскому образцу Доме искусств на подмостки выхо-ди-ли писатели, которым через несколько лет суждено было расстаться навсегда. К берлинскому периоду жизни Набокова (с 1922 по 1937 год), всту-пившего в литературу под псевдонимом Сирин, отно-сится почти все написан-ное им по-русски в стихах и прозе в межвоенное время. Затерянные среди немцев с их унылым картофельным салатом и устрашающим совместным пением, русские, казалось Набокову, скользили по берлинской жизни подобно «мертвенно-яркой толпе» статистов в немом кино, чем многие эмигранты не грешили подрабатывать «за десять марок штука», как описывает он в романе «Машенька». Русские лица оказались запечатленными на кино-пленку в филь-мах немого кино «Метрополис», «Фауст», «Голем», «Последний человек».

Подспудно шел активный процесс взаимного обогащения культур, быстрого знакомства с современными эстетическими и интеллектуальными тенден-циями, многие из которых привезли в Берлин эмигранты: русский авангард в искусстве, формализм в литературоведении, из которого возникнет впослед-ствии европейский структурализм. Выставки русских художников сменяли друг друга: Гончарова, Коровин, Бенуа, Сомов, Кандинский, Явленский, Шагал.

Несколько лет существования русского Берлина стали своего рода передышкой, временем самоопределения для оказавшейся в нем русской творческой элиты. Те, кто выбрал эмиграцию, вскоре разъехались из Германии: большинство —в Париж, некоторые — в Прагу, иные — в прибалтийские страны. Эксперимент закончился, «Шарлоттенград», где все говорили по-русски, перестал сущест-вовать.

Как известно, Россия состоит из столицы и провинции. Именно так оказался устроен и мир русского рассеяния. Космополитической столицей после Первой мировой войны был Париж. Париж, город, в который полтора века стремились все мыслящие русские люди, стал и столицей русского рассеяния. Благодаря политике Третьей рес-публики, благосклонной к русским беженцам, русские эмигранты буквально хлынули на берега Сены.

После краткого пребывания в Константинополе и Софии в марте 1920 года в Париж прибыл и Бунин, который быстро стал играть роль литературного мэтра. «Па-риж нравится», — записала в дневнике жена писателя Вера Муромцева-Бунина. И грустно добавила:

«Нет почти никаких надежд на то, чтобы устроиться в Па-риже. <…> За эту неделю я почти не видела Парижа, но зато видела много рус-ских. Только прислуга напоминает, что мы не в России».

Почти непроницаемое существование двух миров, французского и русского, продолжалось вплоть до Второй мировой войны: измученный «Великой» — Первой мировой — вой-ной, Париж веселился в упоении от победы, от Вер-сальского мирного дого-вора, наложившего непо-мерную контрибуцию на Германию, и равнодушно отнесся к русским. Многие вчерашние «вранге-левцы» и «деникинцы», кадровые офицеры были согласны на любое место: чернорабочих на заводах «Пежо» и «Рено», груз-чиков, таксистов. Русская интеллигенция, аристократия, буржуазия, военное и чиновническое сословие во Франции стремительно обеднели и пролетаризи-ровались, пополняя ряды лакеев, официантов, мойщиков посуды.

Париж стал главным литературным центром русского зарубежья. Русский «городок», как его называла Тэффи, собрал все лучшие, жизнеспособные твор-ческие силы эмиграции. Париж уже в конце XIX века был Меккой для худож-ников и музыкантов. В предреволюционное десятилетие Русские сезоны Сергея Дягилева завоевали Париж и весь культурный мир. Музыкально-театральная жизнь русского Парижа только в перечислении имен и событий заняла бы многие страницы.

Но культурное наследие русского зарубежья прежде всего логоцентрично, что про-явилось в издательской деятельности, в разноплановости периодики, в мно-гообразии литературы художественной, поэзии и прозы, и документаль-ной — мемуары, дневники, письма. К этому следует прибавить философские трактаты, критику и публицистику. И если метафорически русская эмиграция может быть определена как текст, то его главные страницы были написаны в Париже.--

«Мы не в изгнании, мы в послании», — заметила однажды Нина Берберова. Завершив традиции классической русской прозы в творчестве Бунина и поэти-ческого Серебряного века в творчестве Георгия Иванова и Марины Цветаевой, создав миф о православной Руси в эпопеях Ивана Шмелева, придав русской книжности и фольклорной архаике черты модерна в сочинениях Алексея Реми-зова, русское зарубежье восполнило русскую литературу XX века, воссоздав ее целостность.

Эмигранты держались сознанием, что они выбрали свободу, что в оставленной России творческая личность унижена и придавлена полити-ческим режимом и социальным заказом. Георгию Адамовичу казалось, что советская литература упрости-лась до лубка, а Ходасевичу предписанное соцреализмом «счастье» виделось чем-то вроде удавки — по мере приближения общества к коммунизму «литература задохнется от счастья».

Культура русской эмиграции во многом оказалась компенсаторной по отно-шению к советской — не только в слове, но и в балете или в изобразительном искусстве. Это происходило во всем: религиозная философия против научного коммунизма, литературный модерн и поэтизация русской старины против авангарда 20-х и соцреализма 30-х, одиночество и свобода против диктатуры и цензуры. У большинства мэтров литературы русского зарубежья советская действительность и советская культура вызывали отвращение и отторжение. Зинаида Гиппиус предлагала:

«Неужели никому не приходило в голову, оставив в стороне всякую „полити-ку“, все ужасы, разрушенье, удушенье, кровь (это тоже зовется „политикой“), взглянуть на происходящее в России и на советских повелителей только с эсте-тической точки зрения? <…> Попробуйте. Если насчет всех прочих сторон („политика“) еще могут найтись спорщики, то уж тут бесспорно: никогда еще мир не видал такого полного, такого плоского, такого смрадного — уродства».

Советские люди пугали эмигрантов даже на фо-тографиях: без носков ходят (летом). Казалось, однако, что уродство пройдет, что Россия вернется к своим традициям и тогда окажется, что эмиграция стала соединительным мостом между прошлым и будущим. В Па-риже в 1924 году Бунин произнес речь «Мис-сия русской эмиграции». Пи-са-тель говорил о погибели России, имея в виду тысячелетнюю Россию с ее пра-во-слав-ной верой, сложившимся обще-ственным укладом с царем во главе госу-дарства, с историческими завоева-ниями, побе-дами и великими культур-ными дости-же-ниями. Миссия русской эмиграции виделась в сохранении этой преем-ствен-ности. Но как это сделать — ни поли-тики, ни писатели, ни фи-ло-софы, ни тем более юные балерины от-вета бы дать не смогли.

Никакой моти-вации жить в чужой стране у большинства не было. Вернуться для барской жизни и всенародной славы? Это удалось Алексею Толстому, а Сер-гей Про-кофьев умер в коммунальной квартире. Старенький и больной Куприн уехал, чтобы уме-реть на родине; Горького почти выкрали — это была знаковая фигура, и писа-тель был обязан продолжать служить революции. Бу-нин же и после войны, в эйфории от побе-ды, вернуться не решился. Его России уже не существо-вало — а новой он не знал.

Никаких стратегий у эмиграции не было — было выживание. «Так всех нас разметало по белому свету, / Что не хватит бумаги заполнить анкету», — опре-делила русскую скитальческую судьбу XX века Ларисса Андерсен. Когда поэ-тесса скончалась на 102-м году жизни, метафора возник-ла сама — последний лепесток восточной, харбинской ветви эмиграции отлетел. «Писать стихи на русском, живя среди иностранцев (а я всю жизнь пишу только на род-ном языке), — это то же самое, что танцевать при пустом зале», — признава-лась поэтесса.