Произведения баркова прочитать. «ученье — свет…»

Смерть Баркова наступила в результате самоубийства в возрасте 36 лет. В состоянии алкогольного опьянения он бросился в выгребную яму и захлебнулся нечистотами. На прощанье Барковым была оставлена записка: «Жил грешно - умер смешно». Другой источник рассказывает о смерти Баркова от побоев в публичном доме. Возможно, побои предшествовали самоубийству Баркова, ведущего неблагопристойный образ жизни. Известно, что учился Барков неровно, несколько раз был сечен розгами за пьянство и хулиганские выходки, однажды - за грубость и ложный донос на ректора университета С. П. Крашенинникова - был даже закован в кандалы.

Литературное наследие Баркова делится на две части - печатную и непечатную.К первой относятся: «Житие князя А. Д. Кантемира», приложенное к изданию его «Сатир» (1762), ода «На всерадостный день рождения» Петра III, «Сокращение универсальной истории Гольберга» (с 1766 года несколько изданий). Стихами Барков перевёл с итальянского «драму на музыке» «Мир Героев» (1762), «Квинта Горация Флакка Сатиры или Беседы» (1763) и «Федра, Августова отпущенника, нравоучительные басни», с приложением двустиший Дионисия Катона «О благонравии» (1764).

Всероссийскую славу И. С. Барков приобрёл своими непечатными эротическими произведениями, в которых форма оды и других классицистских жанров, мифологические образы в духе бурлеска сочетаются с ненормативной лексикой и соответствующей тематикой (бордель, кабак, кулачные бои); нередко в них прямо обыгрываются конкретные места из од Ломоносова. На барковские произведения повлияла западноевропейская, прежде всего французская, фривольная поэзия (схожими приёмами пользовались Алексис Пирон и многие анонимные авторы), а также русский эротический фольклор. В Публичной библиотеке в Петербурге хранится рукопись, относящаяся к концу XVIII или началу XIX века, под названием «Девическая игрушка, или Собрание сочинений г. Баркова », но в ней рядом с вероятными стихами Баркова есть немало произведений других авторов (таких, как Михаил Чулков и Адам Олсуфьев, а часто и безвестных). Наряду со стихотворениями, Баркову приписываются и пародийные трагедии «Ебихуд» и «Дурносов и Фарнос», воспроизводящие штампы драматургии классицизма (прежде всего, Ломоносова и Сумарокова).

Н. И. Новиков писал о Баркове, что он «писал много сатирических сочинений, переворотов, и множество целых и мелких стихотворений в честь Вакха и Афродиты, к чему весёлый его нрав и беспечность много способствовали. Все сии стихотворении не напечатаны, но у многих хранятся рукописными». Под «переворотами» имеются в виду перелицовки (травестии) классических жанров.

«Срамные (шутливые) оды» Баркова и его современников - важная составляющая литературной жизни конца XVIII - начала XIX века; они, разумеется, не печатались, но, по словам Н. М. Карамзина в 1802 году, были «редкому неизвестны»; полушутя высоко о Баркове отзывались Карамзин, Пушкин и др. В творчестве Василия Майкова, Державина, Батюшкова, Пушкина современные исследователи находят переклички с Барковым. Пушкину-лицеисту на основании ряда весомых свидетельств приписывается пародийная баллада «Тень Баркова» (ок. 1815).

Помимо так называемой барковианы («Девическая игрушка» и других произведений XVIII века, созданных самим Барковым и его современниками), выделяется псевдобарковиана (произведения начала XIX века и более позднего времени, которые никак не могут принадлежать Баркову, но устойчиво приписываются ему в рукописной традиции). К последней относится, в частности, знаменитая поэма « », созданная в 1860-е годы; её неизвестный автор удачно сконцентрировал в этом произведении уже вековую на тот момент «барковскую» традицию. За рубежом под именем Баркова издавались также поэмы «Утехи императрицы» (она же «Григорий Орлов») и «Пров Фомич », относящиеся уже к XX столетию.

Барков Иван Семенович или Степанович, переводчик XVIII века и автор стихов непристойного содержания, родился в 1732 г., умер в 1768 г. в Петербурге, по происхождение «попов сын». Биографических сведений о Баркове очень мало, даже не установлено его отчество. Известно только из академических бумаг, касающихся Ломоносова , следующее: в 1748 г. Ломоносов и Браун должны были выбрать из воспитанников Невской семинарии лучших для академического университета. Они выбрали только пятерых, тогда явился Барков начальством не допущенный к экзамену. По определению Ломоносова, он выказал «острое понимание» и знание латинского языка.

В академии Иван Барков учился очень хорошо, но поведения был самого скверного, так что в 1751 г. должен был выйти из академии и определиться по наборному делу. С этого времени страсть поэта к пьянству, которая, по всей вероятности, и свела его в преждевременную могилу, – все увеличивалась. Видя выдающиеся способности Баркова, ему позволили частным образом учиться у профессоров русскому «штилю» и другим предметам.

Поэт Иван Барков. Иллюстрация XIX века

В конце 1750-х гг. Барков служил при академии копиистом и корректором и вскоре был назначен переводчиком, так как он мог писать не только прозой, но и владел стихом. По стихотворной технике, он уступал только Ломоносову и Сумарокову , а по простоте поэтической речи стоял гораздо выше их. Более подробных биографических сведений об Иване Баркове не сохранилось, кроме массы анекдотов, касающихся его пьянства и остроумных шуток, действительно, сказанных и проделанных им или только ему приписываемых.

Из печатных произведений Баркова можно указать на следующие стихотворные переводы с итальянского и латинского: 1) «Мир героев». Итальянское сочинение г. доктора Лудовика Лазарони Венецианина, переложение российскими стихами переводчика Ивана Баркова. Эта «драма на музыке» была представлена в июне 1762 г. во время торжества по поводу заключения мира между Петром III и Фридрихом II . 2) Квинта Горация Флакка Сатиры или Беседы (Спб. 1763), 3) «Федра; Августова отпущенница», 4) Нравоучительные басни, с Езопова образца сочиненные (Спб. 1784 и 1787). В конце книги приложены «Дионисия Катона» двустрочные стихи о благонравии.

Из оригинальных произведений Ивана Баркова надо отметить: «Житие кн. Антиоха Кантемира », приложенное к изданию сатир последнего (СПб. 1762) и «Оду на день рождения императора Петра III» (Спб. 1762). У Баркова есть еще следующие, более серьезные произведения: 1) Сокращение универсальной истории Гольберга, выдержавшее много изданий Спб. 1766, 1779, 1805 и М. 1808 г. 2) найденное в рукописи «Сокращение российской истории» от Рюрика до Петра Великого. 3) изданный вместе с Таубертом I том «Библиотеки Российской исторической» (Спб. 1767 г)., заключающей с себе летопись Нестора по Кенигсбергскому списку.

Несмотря на достоинства перечисленных произведений Баркова, известность этот поэт приобрел не ими, а непечатными «срамными сочинениями», которые в огромном количестве списков разошлись не только при его жизни, но и после смерти. Один список, под названием «Девичья игрушка или собрание сочинений Баркова», сохраняется в Публичной библиотеке. Этот род произведений Баркова был так популярен, что слово «барковщина» стало употребляться, как название всякой непристойности и мата в поэзии, и ему приписывали вещи, которые относятся к гораздо более позднему времени. Между тем в поэзии Баркова нет ни игривости, ни остроумия, а только самое грубое сквернословие, где вся соль заключается в том, что всякая вещь называется своим именем.

Сведения об Иване Баркове можно найти во всех энциклопедических словарях; довольно подробная характеристика сделана у Венгерова, в «Критико-биографическом словаре русских писателей и ученых, выпуск 25.

Барков, Иван Семёнович

Помимо так называемой барковианы («Девическая игрушка» и других произведений XVIII века , созданных самим Барковым и его современниками), выделяется псевдобарковиана (произведения начала XIX века и более позднего времени, которые никак не могут принадлежать Баркову, но устойчиво приписываются ему в рукописной традиции). К последней относится, в частности, знаменитая поэма «Лука Мудищев », созданная в 1860-е годы; её неизвестный автор удачно сконцентрировал в этом произведении уже вековую на тот момент «барковскую» традицию. За рубежом под именем Баркова издавались также поэмы «Утехи императрицы» (она же «Григорий Орлов») и «Пров Фомич», относящиеся уже к XX столетию .

Издания

• Девичья игрушка, или Сочинения господина Баркова / Сост. А. Зорин и Н. Сапов [С. Панов]. - М., 1992.
• Барков И. С. Стихотворения. - СПб.: Новая библиотека поэта, 2001.

В беллетристике

• Михаил Казовский «Наследник Ломоносова», историческая повесть, 2011

Примечания

Ссылки

• И. З. Серман. Биографическая справка о Баркове из сборника «Поэты XVIII века», «Библиотека поэта»

Категории:

• Персоналии по алфавиту
• Писатели по алфавиту
• Родившиеся в 1732 году
• Умершие в 1768 году
• Умершие в Санкт-Петербурге
• Поэты России
• Русские поэты
• Переводчики поэзии на русский язык
• Пародисты
• Порнография в России

Wikimedia Foundation . 2010 .

«ЗНАМЕНИТЕЙШЕЕ ЛИЦО»

Иван Семенович Барков — скандально известный русский поэт, человек, чье имя не принято упоминать и, уж тем более, цитировать в приличном обществе и серьезной литературе. Барков — это моветон. То есть, дурной тон, нечто по форме безобразное и оскорбительное. Однако не будем торопиться с преждевременными выводами.

Было время, когда имя Баркова служило своеобразным паролем для многих свободолюбивых людей России. Александр Пушкин в письме к Петру Вяземскому писал: «Вы не знаете стихов… Баркова и собираетесь вступить в университет, это курьезно. Барков — одно из знаменитейших лиц в русской литературе; стихотворения его в ближайшем будущем получат огромное значение… Для меня… нет сомнения, что первые книги, которые выйдут в России без цензуры, будет полное собрание сочинений Баркова».

Стихи Баркова были непременным атрибутом веселых студенческих пирушек. Цитатами из крамольного поэта сыпали в застольных беседах Дельвиг, Боратынский, Грибоедов, Денис Давыдов... Хорошо знал и цитировал наизусть барковские стихи Некрасов. Творчество автора «Девичьей игрушки» изучали Куприн, Горький, Пастернак и Андреев. Последний одно время даже хотел сочинить о нем эротико-комический роман.

Сегодня имя Баркова подзабылось. Вспоминают о нем лишь отдельные литературоведы да немногочисленные любители «остренького», с удовольствием цитирующие наизусть знаменитую поэму «Лука Мудищев» (Баркову, кстати, не принадлежащую) да некоторые стихи из сборника «Девичья игрушка». Эта «Игрушка» принесла Баркову всероссийскую известность и послужила источником бесчисленных подражаний. В подражании Баркову упражнялись Константин Случевский и Алексей Толстой, Иван Бунин и Сергей Есенин. В этом «постыдном» занятии было замечено и «солнце русской поэзии» — Пушкин, написавший поэму «Тень Баркова». Поэма, заметим кстати, совершенно бесцветная. Сразу видно, что по части умения остроумно сквернословить Пушкину далеко до Баркова. Но, как говорится, и слава Богу!

БЕСПОКОЙНЫЙ СТУДЕНТ

О жизни Ивана Баркова известно чрезвычайно мало. Даже отчество его, по одним данным, Семенович, по другим Степанович, по третьим Иванович. Исторические анекдоты о нем, рассеянные по мемуарам разных лиц, — единственный доступный источник сведений о нем. И если они хотя бы частично отражают личность Баркова, то это был человек «веселого и беспечного нрава».

Сын священника, в двенадцать лет он был отдан в обучение в Александро-Невскую семинарию. Неизвестно какой бы священник получился бы из этого не в меру проказливого отрока, если бы на его счастье при столичной Академии наук не был основан университет. Первых 30 студентов решили выбрать из семинаристов, устроив им серьезные экзамены. Барков на экзамены не попал — болел. А когда выздоровел, экзамены уже закончились, все тридцать вакансий заполнены. Однако попов сын ни робостью, ни сомнениями не страдал — явился к профессору Михайло Ломоносову проситься в студенты.

В сохранившемся документе, названном «Доношением», Ломоносов сообщает своему начальству: так, мол, и так, пришел к нему воспитанник духовной семинарии Иван Барков, попов сын, 16 лет от роду. «Просил меня, чтоб я его екзаменовал. И по его желанию говорил я с ним по латине и задавал переводить с латинского на российский язык, из чего я усмотрел, что он имеет острое понятие…». И в конце записки: «…ежели канцелярия заблагорассудит его с протчими семинаристами в Академию потребовать, то я уповаю, что он в науках от других отменить себя сможет». С благословения Ломоносова, Иван Барков поступил в Академию.

Что может быть прекраснее студенческой жизни? Только воспоминания о ней. Вот уж где Барков смог разгуляться вволю. О его разгульной жизни свидетельствуют многократные упоминания в приказах президента Академии, и всякий раз с приговором: подвергнуть порке за самовольную отлучку «и другие мерзкие проступки». Какие другие? Например, за то, что привел в студенческую комнату двух «случайных» женщин; за то, что испортил казенное имущество (испражнился в сапог нелюбимого преподавателя); за сочинение и выцарапывание оскорбительных стихов и рисунков на стенах профессорской уборной…

Впрочем, все это мелочи по сравнению с пьяными разгульными кутежами, которых Барков всегда был первым зачинщиком. Академическая канцелярия вынуждена была истребовать команду из восьми солдат для поддержания порядка и сечения провинившихся розгами. Но это мало помогало. В конце концов, Баркова, несмотря на заступничество Ломоносова, изгнали из Академии. Но, поскольку Барков действительно «в науках от других отменить себя смог», изгнали его недалеко — в академическую типографию, учеником наборного дела. Вменив в обязанность «обучаться российскому штилю и языкам французскому и немецкому…»

«ПЕРЕВОДЧИК» КНИГ

И стал служить Иван Семенович в этой типографии — наборщиком и корректором, отчаянно бедствуя на мизерном содержании, по нескольку раз в год отправляя прошения канцелярии об «убогом своем нынешнем состоянии» и необходимости «прибавить к окладу жалования». Вряд ли бы его слезные прошения возымели действие, если бы академическое начальство не ценило его явные дарования. За их то ему и ранее прощалось многое, а теперь уж — тем более. Сначала прибавку небольшую дали, потом назначили академическим копиистом — «для переписки набело случающихся дел», а после прикомандировали в качестве секретаря и помощника к Ломоносову.

Переписывая всякие «глупости новейших русских поэтов», изнывая от скуки, взялся Иван за сочинение остроумных пародий на них. Пародировал даже своего патрона за его высокопарный «штиль». Ломоносов, знакомясь с твореньями своего подчиненного, поначалу очень сердился, иной раз даже хорошенько прикладывался своей могучей рукой потомственного крестьянина по тонкой шее поповича. Однако быстро отходил, и проставлял «отменному пииту» профессорское угощение — бутылку вина. А в застолье так и совсем мягчал, и даже сетовал ему: как же ты, настоящий поэт, не пишешь стоящих стихов, а занимаешься всякими глупостями — «Не знаешь, Иван, цены себе, поверь, не знаешь»!

Застолье за застольем, бутылка за бутылкой, а там глядишь — и вот уже перед нами не уважаемый профессор и его секретарь, а два собутыльника, два красноносых пьяницы. И от этой дружбы с зеленым змием у обоих неприятности по службе. Один из анекдотов по этому поводу сообщает: поручили академическому переводчику Баркову перевести на русский язык некий иностранный фолиант, очень редкую и, главное, чрезвычайно дорого стоящую книгу. Прошел срок, а задание не выполнено. Почему? А Барков отвечает: «Книга переводится!» Еще месяц истек. «Где работа?» — допытываются. «Переводится!» Время спустя опять призывают: «Где?..» А он — сердито так: «Да переводится же! Сначала в одном кабаке заложил, потом в другом… Вот так из кабака в кабак и переводится…»

«ДЕЛО» В ШЛЯПЕ

Кто-то сказал: длинный язык хорош только в виде заливного. Длинный язык Баркова несомненно сильно укоротил его век. Большому насмешнику всегда достается самая длинная палка. В детстве его чуть ли не каждый день секли за непослушание и шкодливость. В студенчестве — за нарушение дисциплины и неуважение к старшим. В зрелые годы — за его слишком длинный язык и склонность к сомнительного свойства увеселениям и розыгрышам.

В одном из анекдотов рассказывается, как Барков привел к Ломоносову полуглухого поэта-самородка — тех, что из народа. Битый час новоявленный поэт не говорил, а оглушительно выкрикивал Ломоносову в самые уши кто он такой и откуда. Ломоносов, в свою очередь, кричал не менее громко, расспрашивая поэта о его стихах. Когда «поэт» стал наконец читать стихи, выяснилось, что это старые барковские стихи — пародия на одну из од самого Ломоносова. Возмущению ученого не было предела. Вконец сорвав голос, он сначала жестами, а потом уже и тычками в спину вытолкал горе-поэта за дверь. Тут же явился Барков и рассказал, что ушедший поэт — вовсе не поэт, а заурядный актеришка, его знакомый, которого он всего за полкувшина вина подговорил сыграть глухого поэта. Что в тот раз сделал Ломоносов со своим приятелем-собутыльником история умалчивает. Скорее всего, дело завершилось мировой — посещением ближайшего кабака и опустошением приличного количества винных бутылок.

И все же главным объектом насмешек Баркова был не Ломоносов, а не менее известный сочинитель того времени Александр Петрович Сумароков. Он и Ломоносов постоянно оспаривали между собой звание первого поэта Российской империи, и Барков, друг и того и другого, всячески играл на этих слабых струнах Александра Петровича.

Сам Сумароков очень уважал Баркова и как ученого, и острого критика, и всегда спрашивал его мнения относительно своих сочинений. Барков, который обыкновенно его не баловал, пришел однажды к Сумарокову и, напустив на себя торжественный вид, заявил: «Александр Петрович, вы — великий человек. Вы — первый русский стихотворец!» Обрадованный Сумароков велел тотчас подать Баркову водки. А тому только того и хотелось. Прилично «заправившись» и уже выходя от Сумарокова, он кивнул ему пальцем, подзывая к себе, и, через слово икая, сказал: «Александр Петрович, я тебе солгал: первый-то русский стихотворец — я, второй — Ломоносов, а ты — только третий». Сумароков, как повествует мемуарист, чуть его не зарезал.

Вот еще одна история из сборника литературных анекдотов: «...Сумароков свои трагедии часто прямо переводил из Расина и других... Барков однажды выпросил у Сумарокова сочинения Расина, все подобные места отметил, на полях написал: «Украдено у Сумарокова» — и возвратил книгу по принадлежности».

Наконец, самая известная проделка Баркова. Однажды он заспорил с Сумароковым о том, кто из них скорее напишет оду. Сумароков заперся в своем кабинете, оставив Баркова в гостиной. Через четверть часа Сумароков выходит с готовой одой и уже не застает Баркова. Люди докладывают, что он ушел и приказал сказать Александру Петровичу, что-де его дело в шляпе. Сумароков догадывается, что тут какая-нибудь очередная проказа Баркова. Так оно и есть! Осторожно, почти на цыпочках, подойдя к лежащей на полу шляпе, он заглядывает в нее и видит… Отгадаете с трех раз, что было в шляпе?

«УЧЕНЬЕ — СВЕТ…»

Барков был одним из образованнейших людей своего времени. Это признавали даже его недруги. Его перу принадлежит немало серьезных академических произведений: очерк русской истории от Рюрика до Петра I, биография русского поэта Кантемира, ода «На всерадостный день рождения Петра III», переводы Горация, Федра, Лазарони, Марка Аврелия и «хроники жития Карла XII, короля шведского». Однако настоящую славу ему принесла «Девичья игрушка» — собрание откровенно непристойных стихов и поэм. Первый же стих этого сборника сообщал читателю литературное кредо автора: «Ученье — свет, а в яйцах — сила». Такой литературы Россия еще не знала.

Похоже, Барков и сам испытывал некоторую неловкость за свою книгу и поэтому счел нужным объясниться в предисловии к ней: «Так для чего же, ежели подьячие говорят открыто о взятках, лихоимцы о ростах доходов, пьяницы о попойках, забияки о драках, без чего обойтись можно, не говорить нам о вещах необходимо нужных... Лишность целомудрия ввело в свет ненужную вежливость, а лицемерие подтвердило оное, что мешает говорить околично о том, которое все знают и которое у всех есть».

Очень трудно привести даже несколько более-менее приличных цитат из этой книги, чтобы можно было представить себе уровень литературного таланта Баркова. Может быть, это даже не столько литература, сколько литературное баловство, игра ума, не сдерживаемая никакими условностями. И все ее очарование — в веселом, пенящимся потоке, легко и непринужденно соединяющим в себе чистейшие формы поэзии с пошлейшим содержанием. Это, кстати, один из приемов остроумия, который называется смешение разных стилей. Может быть, Барков — все-таки не столько поэт, сколько блестящий, хоть и бесконечно циничный, острослов? Судите сами (рискнем привести в замноготоченном варианте несколько строф из его творений). Одно из самых цензурных его четверостиший звучит так:

Муж спрашивал жены, какое делать дело:

«Нам ужинать сперва иль еться зачинать?»

Жена ему на то: «Ты сам изволь избрать.

Но суп ещё кипит, жаркое не поспело».

Или вот вам еще «стишок»:

Стая воробышков к югу промчалась, —

Знать, надоело г…но им клевать...

Там на осине ворона уср…ась...

Ну и природа, … твою мать!

Скажете, фи, какая пошлость? Наверное, вы правы. Но, признайтесь, разве вы сейчас не улыбнулись? Или мне это только показалось?..

Отыскать в стихах Баркова хотя бы четыре «нормальных» строчки — не так то просто. Например, три первых строки оды «Утренней заре» звучат вполне благопристойно:

Уже зари багряной путь

открылся дремлющим денницам.

Зефир прохладный зачал дуть…

под юбки бабам и девицам...

...О утро, преблаженный час!

Дражайше нам златого века.

В тебе натуры сладкий глас

зовет к работе человека.

ПОШЛЫЙ И ЛЕГЕНДАРНЫЙ

О Баркове ходило множество самых фантастических легенд. Одна из них рассказывает о том, как Екатерина II, познакомившись с неприличными о ней стихами, призвала привести их автора к себе, непременно в кандалах, и повелела — иным в назидание — предать мучительной казни. Злодея доставили, доложили: государственный преступник — здесь! Час был ранний, Екатерина II еще нежилась в постели. Тем не менее повелела: «А подать-ка его сюда, хочу видеть нарушителя приличий». Повеление исполнили, ввели Баркова в спальню царицы, откуда он вышел через три дня, держась за стену, но уже с графским титулом.

Другая, более похожая на правду, легенда сообщает о споре Баркова с неким иноземным матросом. Матрос этот, здоровенный детина с большим брюхом, хвастался в одном из кабаков тем, что сможет перепить любого русского. Барков, человек щуплый и небольшого роста, якобы подошел к хвастуну и заявил, что сможет выпить вдвое больше, чем он, но при условии, что после этого тот даст ему рубль в награду. Верзила-матрос согласился. Выпивка и закуска, разумеется, была за счет иностранца. Через час, хорошенько наевшись и напившись, Барков взял свою шляпу, молча откланялся матросу и направился к выходу. «Эй, ты куда?» — закричал матрос. — «Домой», — не останавливаясь, отвечает Барков. — «Как домой? А как же наш спор?» — «Ты выиграл. Поздравляю…» Пока «победитель» соображал, что же произошло, «побежденный», находясь в отличном настроении, торопливо шагал в сторону ближайшего публичного дома.

Что касается барковской репутации необычайного героя-любовника, то здесь одна легенда противоречит другой. В одних историях повествуется о том, какие геракловы подвиги совершал Барков, счастливый обладатель семивершкового (вершок — около 4,5 см) мужского достоинства, на ниве постельных баталий. В других — говорится о том, что Барков, несчастный импотент и заурядный подкаблучник, в публичных домах если и удивлял тамошнюю публику, то не любовным аппетитом и отнюдь не исполинскими размерами своего «инструмента», а скандалами, за которые был не однажды бит. Причем, бит не только мужчинами, но и женщинами. В том числе — женой и дочкой, которые частенько вытаскивали его из зловонных канав и помойных ям и, ухватив гуляку подмышки, волокли его, упившегося вусмерть, ограбленного или избитого, домой. На следующее утро, в целях примирения, Барков сочинял и посвящал своим спасительницам стихотворные оды… сплошь состоящие из отборнейшего мата.

Что за скандалы устраивал Барков? Разные, от совершенно безобидных до крайне бесстыдных. Например, кто громче испортит воздух. Или — кто «воздвигнет» самую большую фекальную пирамидку… О крайне бесстыдных мы благоразумно умолчим.

О смерти Баркова также нет недостатка в версиях. По одной из них, Барков умер от побоев в публичном доме. По другой — будучи в состоянии запоя, утонул в нужнике. По третьей — будто бы покончил с собой, причем довольно курьезным способом. Вошедшие утром в кабинет Баркова люди обнаружили его «с головой, засунутой в печку с целью отравления себя угарным газом, а наружу имелась торчащая ж…па без наличия штанов, но зато с воткнутой в нее бумажкой…». В бумажке было написано: «Жил — грешно, а умер — смешно!».

«…НО ТАКОГО СКВЕРНОСЛОВА НЕТ НИ ОДНОГО»

Иван Тургенев называл его «русским Вийоном», а Лев Толстой говорил о нем, как о ярмарочном шуте, у которого «на рубль вкуса, и ни на копейку стыда». «Поэт, которого неудобно цитировать», — так однажды выразился о нем Чехов. «Критико-биографичекий словарь» С. А. Венгерова дал такую характеристику Баркову:

«Подавляющее большинство того, что написано в нецензурном роде, состоит из самого грубого кабацкого сквернословия, где вся соль заключается в том, что всякая вещь называется по имени. Пушкин понимал, что так называемая пикантность только в том и заключается, что завеса приподымается чуть-чуть. Барков же с первых слов выпаливает весь свой немногочисленный арсенал неприличных выражений и, конечно, дальше ему уже остается только повторяться. Для не знакомых с грязною музой Баркова следует прибавить, что в стихах его, лишенных всякого оттенка грации и шаловливости, нет также того почти патологического элемента, который составляет сущность произведений знаменитого маркиза де Сада. Сад услаждается разными противоестественными ситуациями и ощущениями, а Барков нигде не идет дальше самого элементарного и, если так можно выразиться, нормального порока. И вот почему мы склонны видеть в Баркове просто выражение низкой культуры того времени. Это всего-навсего кабацкий заседатель, на беду наделенный умом и стихотворным талантом. Порнография его есть прямое отражение той невоспитанности русской, которая и поныне остается одной из самых характерных черт нашей общественной жизни. Ни в одной литературе нет писателя подобного Баркову. В Европе есть порнографы в десятки раз более безнравственные и вредные, но такого сквернослова нет ни одного».

…Виктор Гюго однажды сказал: «Исследователь, который отворачивается от грязных слов, подобен хирургу, который увидит бородавку или лягушку и скажет: «Фи, гадость». Наверное, нам было бы приятнее знать и слышать один только литературный язык и не слышать — к великому сожалению, почти на каждом шагу — слов матерных, несущих в себе огромнейший заряд негативной энергии. Никакое остроумие, никакая пикантность не сможет оправдать той словесной — читай: ментальной — грязи, что мы выбрасываем на свои и чужие головы, когда прибегаем к нецензурной брани.

Научно доказано: мат разрушает генетический код не только человека, но и любого биологического существа, включая насекомых, растения и воду. Мат приводит к тяжелейшим генетическим заболеваниям, половым расстройствам и психическим болезням, ослаблению иммунитета и даже к злокачественным новообразованиям. Не оттого ли патологический матерщинник Барков и умер так равно — в 36 лет?

Как было бы хорошо жить, не зная, не видя и не слыша ничего грязного. Но можно ли жить в счастливом неведении? Да и жизнь ли это будет? Может быть, прав был Бунин, когда говорил: «русский язык — большой барин, он все перетерпит, выдержит и все равно справится со всеми недостатками». Может быть, и мы — справимся?

Иван Семенович Барков (1732-1768), дворянский сын, русский поэт и переводчик.

Закончил семинарию, затем состоял при Российской Академии Наук последовательно: студентом, наборщиком, переписчиком, переводчиком. Барков переводил преимущественно античных авторов. Растратил свой талант и силы неумеренным пьянством. Перевел на русский язык сатиры Горация (1763), Басни Федора (1764). Барков написал также "Житие князя Антиоха Дмитриевича Кантемира", приложенное к изданию его "Сатир", изданных в 1762 г. Барков владел свободным, гладким и легким стихом, не уступая в этом отношении даже лучшим поэтам-современникам Ломоносову и Сумарокову. Воздавая должное Баркову как поэту и переводчику, следует сказать, что громкую всероссийскую славу он приобрел своими, по выражению митрополита Евгения Болохвитинова, "срамными" непечатными произведениями. Эти стихотворения расходятся по всей россии в списках около двух столетий. Слава их так велика, что родился особый термин для произведений такого рода - "барковщина".

Пушкин, впоследствии, замечал, что Барков первый из русских поэтов отбросил архаический стиль и стал писать живым народным языком. Характеристика "срамной" музы Баркова дана А.С.Венгеровым в его "Критико-библиографическом словаре русских писателей и ученых" (Вып.25, Спб.1890).

Историки литературы брезгливо обходили вниманием этот вид литературы, а в известной мере он заслуживает внимания, как весьма влиятельный, ибо уж очень большим распространением пользовался. Кажется, только один А.С.Венгеров пробовал разобраться в барковщине, но сквернословие, которым действительно уснащены произведения Баркова, раздавило исследователя.

Подавляющее большинство из того, что им написано в нецензурном роде, состоит из самого грубого кабацкого сквернословия, где вся соль заключается в том, что всякая вещь называется своим именем. Барков с первых слов выпаливает весь немногочисленный арсенал неприличных выражений и, конечно, дальше ему остается только повторяться. Для незнакомых с грязной музой Баркова следует прибавить, что в стихах его, лишенных всякого оттенка грации и шаловливости, нет также того патологического элемента, который составляет сущность произведений знаменитого Маркиза де Сад. В Европе есть порнографы в десять раз более его безнравственнее и вреднее, но такого сквернослова нет ни одного.

Однако, кроме сквернословия, следовало бы отметить у Баркова простонародный юмор, реалистическую манеру и крепкий язык. В той борьбе, которая шла в литературе против высокого стиля, Барков тоже сыграл свою роль.

Умер в состоянии психического припадка в момент запоя, утонув в нужнике, перед смертью отметив свою судьбу в эпитафии: "жил грешно и умер смешно".

"Сочинения и переводы" его изданы в Петербурге в 1872г. под ред. С.Венгерова, издание сильно искажено опущенными местами. Полное издание без купюр и искажений вышло в Риге, в 1932 г. Полное собрание непечатных произведений Баркова хранится в публичной библиотеке СССР им.Ленина и имеет название "Девичья игрушка".