Жизнь творчество юлии друниной. "И девушка наша в походной шинели…" Творчество Юлии Друниной

Это великое счастье – жить и не бояться гула самолётов, жить и радоваться солнечным, весенним дням, жить и строить планы на будущее. И это счастье для нас отвоевали у фашистов наши мужественные деды, наши героические бабушки. И мы не должны об этом забывать и должны всё делать так, что бы об этом знали и помнили наши дети и внуки, ведь живых свидетелей войны становится с каждым годом всё меньше и меньше.

Всё, что касается войны не оставляет равнодушным, но я с особым трепетом отношусь к теме женщины на войне. Как они смогли всё это выдержать, это известно только им.

К 70-ой годовщине окончания ВОВ я рассказывала о Зинаиде Самсоновой, в память о ней Ю. Друнина написала стихи «Зинка». Почитайте об этом .

Теперь я хочу рассказать о самой поэтессе.

Юлия Друнина — биография, стихи

Писать стихи Юлия Владимировна Друнина начала ещё в школе с 11 лет, как она потом вспоминает:

«В школьные годы я была жрицей чистого искусства, писала только об экзотической природе, о неземной любви — замки, рыцари, прекрасные дамы вперемешку с ковбоями, лампасами, пампасами… Мы пришли на фронт прямо из детства. И из моих стихов сразу, как ветром, выдуло и ковбоев, и пампасы, и прекрасных дам».

Как только началась война, Юля записалась на курсы медсестёр. Но школу, где работал директором её отец, решили эвакуировать в Сибирь. Юля не хотела ехать в эвакуацию, но согласилась только из-за тяжелой болезни отца (он перенёс инсульт) и они уехали в Тюменскую область.

В 1942 году отец умер. Юля твёрдо решила попасть на фронт, для этого она добавила себе один год и уехала в Хабаровск, где поступила в Школу младших авиационных специалистов.

Но тут объявили, что курсантов школы переводят в запасной женский полк. А на фронт отправляют девушек-медиков. Она, конечно же, нашла своё свидетельство об окончании курсов медсестёр и получила направление на фронт в санитарное управление 2-го Белорусского фронта. Назначение она получила в 667-й стрелковый полк 218-ой стрелковой дивизии, там она и познакомилась с Зинаидой Самсоновой, о которой я рассказывала ранее.

В 1943 году Друнина была тяжело ранена. Осколок снаряда прошёл буквально в паре миллиметров от сонной артерии. Не догадываясь об опасности ранения, она обвязала шею бинтами и продолжала спасать раненых, пока ей самой не стало плохо. Узнала она о том, что была в шаге от смерти, очнувшись в госпитале.

Её комиссовали, она вернулась в Москву и решила поступить в Литературный институт, но её не взяли, сказав, что её стихи не зрелые.

Она решила вновь вернуться на фронт. После пройденного обследования, её признали годной к военной службе и направили в 1038-й самоходный артиллерийский полк 3-го Прибалтийского фронта. В одном из боёв она была контужена, получила инвалидность и окончательно была признана негодной к строевой службе. Закончила войну Юлия Друнина в звании старшины медицинской службы, награждена орденом Красной звезды и медалью «За отвагу».

Естественно, пережитое на войне, не могло не отразится на её творчестве.

Друнина вернулась в Москву в декабре 1944 года и вновь решила поступить в Литературный институт. Поскольку занятия уже шли, она просто стала посещать лекции вместе с первокурсниками. Никто не посмел указать на дверь ветерану войны. С 1945 года она начала печататься, через два года её приняли в союз писателей.

После победы она вышла замуж за молодого поэта Н. Старшинова, у них родилась дочь, но брак распался. Позже она вышла замуж второй раз за известного киносценариста А. Я. Каплера. Их счастливый брак продлился 19 лет, в 1979 году Каплер скончался. Это было для Друниной невосполнимой утратой.

Юлия Владимировна Друнина не только выпускала сборники стихов, причём довольно часто, но и вела активную общественную жизнь. В 1990 году она стала депутатом Верховного Совета СССР, её целью было отстаивать интересы и права участников ВОВ и войны в Афганистане. Но, поняв, что ничего существенного у неё сделать в этой области не получается, она вышла из депутатского корпуса. В августе 1991 года принимала участие в защите Белого Дома.

21 ноября 1991 года она добровольно ушла из жизни, покончив с собой. Перед уходом Юлия Друнина писала:

«…Почему ухожу? По-моему, оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире, такому несовершенному существу, как я, можно, только имея крепкий личный тыл».

Её первый муж, Н.Старшинов так объяснил её уход:

«Я знаю, что Алексей Яковлевич Каплер относился к Юле очень трогательно - заменил ей и мамку, и няньку, и отца. Все заботы по быту брал на себя. Но после смерти Каплера, лишившись его опеки, она, по-моему, оказалась в растерянности… Вообще она не вписывалась в наступавшее прагматическое время, она стала старомодной со своим романтическим характером».

Судьба оградила её от смерти во время войны, где было миллион шансов погибнуть, а ушла она из жизни по собственной воле.

Конечно, не хотелось заканчивать этот рассказ в канун праздника на такой грустной ноте. Но, так сложилась жизнь известной поэтессы, женщины-фронтовички Юлии Владимировны Друниной. Близкие друзья называли её Юлечкой и вспоминали её бескомпромиссной, смешной, наивной, трогательной… и очень мужественной – и на фронте, куда пошла добровольно и потом, когда принимала последнее в своей жизни важное решение.

Именем Юлии Друниной крымские астрономы Юлия и Николай Черных назвали одну из далеких планет Галактики. Летящий к нам свет звезды — это, пожалуй, лучший памятник талантливой женщине — поэтессе, женщине — фронтовичке Юлии Друниной. Светлая ей память.

Светлая память все тем, кто погиб, защищая нашу Родину. Низкий поклон и долгих лет жизни всем тем, кто выжил в этой страшной войне.

С Днём победы всех нас! Здоровья, счастья и мирного неба над головой.

Елена Касатова. До встречи у камина.

В завершении ещё один стих Юлии Друниной.

Друнина Юлия Владимировна – советская поэтесса и общественный деятель (1924 - 1991 гг). За свою долгую жизнь она увидела войну, радости и стабильность «застойных 70-х», разочарования перестройки. Она ушла из жизни от того, что не смогла пережить "ломку" традиционных ценностей советского человека в конце 1980х годов.

Творчество Юлии Друниной

Юлия Друнина начала пробовать перо в начале второго десятка жизни. В конце 1930-х годов ее стихотворение «Мы вместе за школьной партой сидели» на одном из литературных конкурсов было признано лучшим и напечатано в издании «Учительская газета» и передано по радио.

Осенью 1941 будущая поэтесса записалась в добровольную санитарную дружину и отправилась на фронт в качестве санинструктора. Тогда же, по свидетельству самой поэтессы, она "приписала" себе 1 год. За время войны Юлия Владимировна прошла путь от рядового санинструктора до старшины медицинской службы. За службу в армии Юлия Друнина была награждена: Орденами Красной Звезды, Отечественной Войны 1й степени, а также 3 медалями. Под действием фронтовых впечатлений она написала множество небольших, но очень эмоциональных стихотворений о войне.

Одно из самых известных стихотворений поэтессы стало «Я только раз видала рукопашный», которые было напечатано во многих книгах о войне.

Я только раз видала рукопашный,
Раз - наяву. И сотни раз - во сне...
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.

Также широко известны сборники «Ветер с фронта», «В солдатской шинели», «Я родом не из детства», «Окопная звезда». После кончины поэтессы были изданы книги стихов «Судный час», «Мир до невозможности запутан».

Только в 50е-70е годы произведения Юлии Друниной стали печататься и издаваться в сборниках. Основными темами стихов были война, любовь к мужу, восхищение природой. Кроме написания собственных, Юлия Владимировна переводила стихи болгарских, казахских, татарских поэтов.

Произведения поэтессы публиковались в отдельных книгах и в советской прессе: газете «Литературные новости», журнале «Знамя».

Послевоенные годы

После возвращения с фронта и получения инвалидности в 1944 году она просто стала посещать лекции Литературного института, и никто не посмел выгнать калеку-фронтовика. В 1954 поэтесса окончила сценарные курсы при Союзе Кинематографистов. Во время обучения познакомилась со вторым мужем – А. Капплером.

В 1967 Друнина побывала в ГДР и ФРГ, Западном Берлине. В ответах на вопросы немецких журналистов утверждала, что весь смысл войны для граждан СССР был в защите женственности и материнства.

В 70е годы Юлия Друнина написала повести «Алиска» и «С тех вершин». Последнее произведение написано на основе собственных впечатлений.

В 80е годы она выступала в советской прессе с публицистическими статьями, в которых описывала свою тревогу по поводу неудач перестроечного периода, ломки системы ценностей. Также поэтесса защищала права Советской Армии, ветеранов Великой Отечественной Войны и войны в Афганистане.

В 1947 году Юлия Друнина стала членом союза писателей СССР, в 1985 – секретарем правления этой организации. Также входила в редакционную коллегию (с 1990 года общественного совета) издания «Литературная газета».

В 1990 году поэтесса была избрана в Верховный Совет СССР. В середине 1991 сложила с себя депутатские полномочия по причине того, что поняла бесполезность выполнения функций представителя народа.

За литературную деятельность она была удостоена:

• Государственной премии РСФСР имени М. Горького,
• Серебряной медали имени А.А. Фадеева,
• 2х орденов Трудового Красного знамени и 1 ордена «Знак почета».

Поэтесса.
Родилась 10 мая в Москве в семье учителя. Детство прошло в центре Москвы, училась в школе, где работал отец. Любила читать и не сомневалась, что будет литератором. В 11 лет начала писать стихи.
Когда началась Отечественная война, в шестнадцатилетнем возрасте записывается в добровольную санитарную дружину при РОККе (Районное общество Красного Креста) и работает санитаркой в глазном госпитале. Участвует в строительстве оборонительных сооружений под Можайском, попадает под бомбежку и, выполняя свои прямые обязанности, становится санитаркой пехотного полка. Воевала, была ранена. После ранения была курсантом Школы младших авиаспециалистов (ШМАС), после окончания которой получает направление в штурмовой полк на Дальнем Востоке. Всеми силами рвется на фронт.
Получив сообщение о смерти отца, едет на похороны по увольнению, но оттуда не возвращается в свой полк, а едет в Москву, в Главное управление ВВС. Здесь, обманув всех, получает справку, что отстала от поезда, едет на Запад.
В Гомеле получает направление в 218-ю стрелковую дивизию. Снова была ранена. После выздоровления пыталась поступить в Литературный институт, но ее постигла неудача. Возвращается в самоходный артполк. Звание – старшина медслужбы, воюет в Белорусском Полесье, затем в Прибалтике. Контузия, и 21 ноября 1944 получает документ “…негоден к несению военной службы”.
На двадцатом году своей жизни приезжает в Москву. У Юлии Друниной нет сомнений, чем заниматься. Она идет в Литературный институт, приходит со студентами на лекцию и остается здесь. Никто не посмел ей отказать.
В начале 1945 в журнале “Знамя” была напечатана подборка стихов Друниной, в 1948 – стихи “В солдатской шинели”.
В марте 1947 участвует в 1 Всесоюзном совещании молодых писателей, была принята в Союз писателей, что поддержало ее материально и дало возможность продолжать свою творческую деятельность.
Институт закончила только в 1952, несколько лет пропустила из-за замужества и рождения дочери. Стихов не писала.
В 1955 сборник “Разговор с сердцем”, в 1958 – “Ветер с фронта”, в 1960 – “Современники”, в 1963 – “Тревога” и другие сборники. В 1967 побывала в Германии, в Западном Берлине.
В 1970-е выходят сборники: “В двух измерениях”, “Я родом из детства”, “Окопная звезда”, “Не бывает любви несчастливой” и др. В 1980 – “Бабье лето”, в 1983 – “Солнце – на лето”.
Автобиографическая повесть Друниной “С тех вершин…” увидела свет в 1979. Ю. Друнина трагически ушла их жизни, покончив с собой 21 сентября 1991 в Москве.
Я ушла из детства в грязную теплушку,
В эшелон пехоты, в санитарный взвод.
Дальние разрывы слушал и не слушал
Ко всему привыкший сорок первый год.
Я пришла из школы в блиндажи сырые,
От Прекрасной Дамы в “мать”
и “перемать”
Потому что имя ближе, чем “Россия”,
Не могла сыскать.
1942
Я только раз видала рукопашный.
Раз – наяву. И тысячу – во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.

Вариант 2

Родилась Друнина Ю. В. 10 мая в 1924 году в Москве. Советская поэтесса, народный депутат СССР, секретарь СП РСФСР и СП СССР. Ее родители были обычными учителями. Детство будущей поэтессы проходило в столице. Училась она в школе, где преподавал ее родной отец. С юных лет девочка уделяла все свое свободное время чтению, мечтала быть литератором. В свои 11 лет она начала писать первые стихи.

Во время Отечественной войны, тогда ей исполнилось уже 16 лет, она идет добровольно в санитарную дружину. Несмотря на бомбежку, она выполняет свои обязанности. Позже работает санитаркой уже в пехотном полке. Прошла войну, была ранена.

Узнав о смерти отца, увольняется, чтобы похоронить родного человека. После этого она направляется в Москву.

Выздоровев, пытается поступить в Литературный институт, однако попытки не принесли успеха. Тогда она решает вернуться самоходный артполк и получает звание старшей медсестры. Пройдя войну, ее контузит.

В свои 20 лет Юлия знает, что ей нужно. Она снова приходит в Литературный институт и остается учиться. Уже в 1945 в журнале “Знамя” мир увидел стихи Друниной, а в 1948 году – стихи “В солдатской шинели”. В марте 1947 года проходит совещание молодых писателей, на котором молодая девушка принимается в Союз писателей. Это событие ей придало уверенности и сил в дальнейшей своей работе.

В 1952 году окончила институт и уже в 1955 году выходит сборник “Разговор с сердцем”, в 1958 – “Ветер с фронта”, в 1960 – “Современники”. В 1970-е появляются сборники: “В двух измерениях”, “Я родом из детства”.

“С тех вершин…” является автобиографической повестью Юлии Друниной, которая вышла в 1979 году. 21 сентября 1991 года в Москве она покончила с собой. Причиной самоубийства стали, как говорят родные, могла быть утрата супруга и крушение собственных идеалов общества.

(1 оценок, среднее: 4.00 из 5)

Другие сочинения:

1. Константин Яковлевич Ваншенкин Биография Ваншенкин Константин Яковлевич родился 17 декабря 1925 года в Москве. Отец его был инженером на заводе, поэтому семья Ваншенкиных часто переезжала с одного предприятия на другое по всей средней полосе России и Сибири. В семье очень Read More ......
2. Леонид Генрихович Зорин (Зальцман) Биография Леонид Генрихович Зорин (Зальцман) – русский писатель, крупнейший российский драматург и сценарист родился 3 ноября 1924 года в Баку. С самых юных лет Леонид сочинял стихи. Уже в 9 лет он стал автором опубликованных работ Read More ......
3. Владимир Степанови Галкин Биография Галкин Владимир Степанович – русский прозаик, родился в 1951 году 15октября в г. Новосибирск, Россия. Перебрался в Москву, где окончил музыкальное училище и Московский институт культуры. Увлекся прозой и начал печататься в журнале “Сибирские огни”. В Read More ......
4. Михаил Михайлович Рощин Биография Советский, российский драматург, прозаик и сценарист Михаил Михайлович Рощин (Гибельман) родился в Казани 10 февраля 1933 года. Отец будущего писателя – Михаил Наумович Гибельман, 1908 г. р., мать – Клавдия Тарасовна Ефимова-Тюркина, 1911 г. р. Детство Read More ......
5. Александр Петрович Межиров Биография Межиров Александр Петрович, родился в Москве, в 1923 году, в семье юриста. Мать Александра, была учительницей по немецкому языку. В 1941 году, не дождавшись окончания школы, добровольцем уходит на фронт. Принимает активное участие в сражениях на Read More ......
6. Владимир Дмитриевич Дудинцев Биография Русский советский писатель-прозаик Дудинцев Владимир Дмитриевич родился в г. Купянск Харьковской области 16 (28) июля 1918 года. Отец будущего писателя, Семен Николаевич Байков служил в царской армии в чине офицера. Он был расстрелян большевиками в Харькове. Read More ......
7. Владимир Александрович Соллогуб Биография 20 августа 1813 года в семье аристократов родился будущий писатель Владимир Александрович Соллогуб. Место рождения известного русского писателя – Петербург. Отец Александр Иванович Соллогуб, мать фрейлина Софья Ивановна Архарова, дочь известного генерала И. П. Архарова. Владимир Read More ......
8. Михаил Павлович Коршунов Биография Михаил Павлович Коршунов(1924 -2003) – советский детский писатель. Является автором больше, чем 30 детских книг. Его произведения печатались в таких популярных журналах, как “Мурзилка”, “Пионер”, “Костер”, “Юность”, “Смена”, “Огонек” и “Москва”. Родина Коршунова – Симферополь. Семье Read More ......

Поэтесса
Лауреат Государственной премии РСФСР имени М.Горького (1975, за книгу стихов «Не бывает любви несчастливой»)
Кавалер ордена Отечественной войны 1 степени (1985)
Кавалер ордена Трудового Красного Знамени
Кавалер ордена Красной Звезды
Кавалер ордена «Знак Почёта»
Награждена медалью «За отвагу»
Награждена медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.»
Награждена Серебряной медалью имени А.А.Фадеева (1973)

Я только раз видала рукопашный,
Раз - наяву и тысячу - во сне.
Кто говорит,
что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.

Именно эти строки принесли ей самую большую известность.

Юлия Друнина родилась 10 мая 1924 года в семье учителя истории Владимира Друнина и его жены Матильды.

Школьницей она посещала литературную студию и много читала. Писала стихи. В конце 1930-х годов Друнина стала победительницей в конкурсе на лучшее стихотворение. Его опубликовали в «Учительской газете» и передали по радио. Переломным событием в жизни Юлии стал 1941 год – в это время она окончила школу и началась Великая Отечественная война.

Юлия в семнадцатилетнем возрасте работала на строительстве оборонительных сооружений в народном ополчении под Можайском, а позже записалась в добровольную санитарную дружину при РОККе (Районное общество Красного Креста). Позже она стала санитаркой в глазном госпитале, а потом вопреки воле родителей стала санинструктором в пехотном полку.

Выйдя с остатками армии из окружения, Юля вернулась в Москву, а ее семья перебралась подальше от фронта – в Сибирь, но Юля вернулась на фронт и попала на передовую в пехоту. «Подстриженная под мальчишку, была похожа я на всех», – вспоминала она много позже. А ее стихи, написанные позже о войне, были внешне просты и сдержаны, но за каждым словом открывалась бездна чувств.

Целовались.
Плакали
И пели.
Шли в штыки.
И прямо на бегу
Девочка в заштопанной шинели
Разбросала руки на снегу…

После тяжелого ранения в 1943 году, когда осколок прошел в двух миллиметрах от сонной артерии, Юлия вновь вернулась на фронт. Она стала курсантом Школы младших авиаспециалистов (ШМАС), после окончания которой получила направление в штурмовой полк на Дальнем Востоке. Получив сообщение о смерти отца, она поехала на похороны по увольнению, но оттуда не вернулась в свой полк, а поехала в Москву, где в Главном управлении ВВС, получила справку, что отстала от поезда, и поехала на западный фронт. В Гомеле Юлия Друнина получила направление в 218-ю стрелковую дивизию.

За участие в военных действиях она была награждена медалью «За отвагу» и орденом Красной Звезды – это было справедливое признание ее заслуг.

Она снова была ранена. После выздоровления Друнина неудачно пыталась поступить в Литературный институт. Позже она вернулась в самоходный артполк, получила звание «старшина медслужбы», воевала в Белорусском Полесье, а затем в Прибалтике. Она была контужена, и 21 ноября 1944 года признана негодной к несению военной службы.

Пока Советская Армия продолжала освобождать от фашистов города, Юлия в 1944 году в декабре снова пришла в Литературный институт, и в середине учебного года стала посещать лекции. Позже она рассказывала: «И никогда я не сомневалась, что буду литератором. Меня не могли поколебать ни серьезные доводы, ни насмешки отца, пытающегося уберечь дочь от жестоких разочарований. Он-то знал, что на Парнас пробиваются единицы...».

В Литинституте Юлия познакомилась со своим будущим мужем Николаем Старшиновым.

Возвратившись с фронта в сорок пятом,
Я стеснялась стоптанных сапог
И своей шинели перемятой,
Пропыленной пылью всех дорог.

Из воспоминаний Николая Старшинова: «Мы встретились в конце 1944 года в Литературном институте имени А.М.Горького. После лекций я пошел ее провожать. Она, только что демобилизованный батальонный санинструктор, ходила в солдатских кирзовых сапогах, в поношенной гимнастерке и шинели. Ничего другого у нее не было. Мы были студентами второго курса, когда у нас родилась дочь Лена. Ютились в маленькой комнатке, в общей квартире, жили сверхбедно, впроголодь. В быту Юля была, как впрочем, и многие поэтессы, довольно неорганизованной. Хозяйством заниматься не любила. По редакциям не ходила, даже не знала, где многие из них находятся, и кто в них заведует поэзией. Лишь иногда, услышав, что я или кто-то из студентов собирается пойти в какой-нибудь журнал, просила: «Занеси заодно и мои стихи…» Однажды я провожал ее (мы еще встречались) и мы зашли к ней домой. Она побежала на кухню и вскоре принесла мне тарелку супа. Суп был сильно пересолен, имел какой-то необычный темно-серый цвет. На дне тарелки плавали мелкие кусочки картошки. Я проглотил его с большим удовольствием. Только через пятнадцать лет, когда мы развелись и пошли после суда в ресторан - обмыть эту процедуру, она призналась, что это был вовсе не суп, а вода, в которой ее мать варила картошку «в мундирах». А Юля, не зная этого, подумала, что это грибной суп.

Я спросил:

Что же ты сразу не сказала мне об этом?

Мне было стыдно, и я думала, что, если ты узнаешь это, у нас могут испортиться отношения. Смешно, наивно, но ведь и трогательно…»

В начале 1945 года в журнале «Знамя» была напечатана подборка стихов Юлии Друниной, в 1948 году - сборник стихов «В солдатской шинели». В марте 1947 года Друнина приняла участие в 1-м Всесоюзном совещании молодых писателей, была принята в Союз писателей, что поддержало её материально и дало возможность продолжать свою творческую деятельность. Институт Юлия Друнина закончила только в 1952 году, пропустив несколько лет из-за рождения дочери Елены. Стихов в тот период она не писала.

На протяжении всего времени ее творчества Друнину относили к военному поколению. Но при всем обаянии и красоте (Юлию Друнину сравнивали с Любовью Орловой), у нее был бескомпромиссный и жесткий характер.

Я порою себя ощущаю связной
Между теми, кто жив
И кто отнят войной…

В 1955 году вышел сборник «Разговор с сердцем», в 1958 году - «Ветер с фронта», в 1960 году - «Современники», и в этом же году распался ее брак с Николаем Старшиновым. В 1963 году вышел новый сборник ее стихов «Тревога». В 1967 году она побывала в Германии, в Западном Берлине. Во время поездки по ФРГ её спросили: «Как Вы сумели сохранить нежность и женственность после участия в такой жестокой войне?». Она ответила: «Для нас весь смысл войны с фашизмом именно в защите этой женственности, спокойного материнства, благополучия детей, мира для нового человека».

В 1970-е годы вышли новые сборники ее стихов: «В двух измерениях», «Я родом из детства», «Окопная звезда», «Не бывает любви несчастливой» и другие. В 1980 году - «Бабье лето», в 1983 году - «Солнце - на лето». Среди немногих прозаических произведений Друниной - повесть «Алиска» в 1973 году, автобиографическая повесть «С тех вершин…» в 1979 году и публицистика.

Теперь не умирают от любви.
Насмешливая, трезвая эпоха...
Лишь падает гемоглобин в крови,
Лишь без причины человеку плохо...

Теперь не умирают от любви
Лишь сердце что-то барахлит ночами,
Но неотложку, мама, не зови,
Врачи пожмут беспомощно плечами:
Теперь не умирают от любви.

На стихи Юлии Друниной Александра Пахмутова написала песни «Походная кавалерийская» и «Ты - рядом».

Ее вторым мужем стал кинорежиссёр, сценарист, актёр и телеведущий Алексей Яковлевич Каплер. Эльдар Рязанов в интервью рассказывал: «У меня были свои счёты к Каплеру, он ни разу не позвал меня в свою «Кинопанораму», хотя я снял неплохие фильмы к тому времени. На премьере «Иронии судьбы», когда весь зал смеялся, вздыхал, плакал, Каплер и Друнина в середине фильма встали и ушли. Так что я не любил его, не любил Друнину, которая была одним из руководителей Союза писателей, сидела в президиумах. Но для меня, когда я узнал историю их жизни, стало принципиальным сделать картину о любви. Это была история Ромео и Джульетты, уже немолодых, но абсолютно прекрасных…

Они познакомились на сценарных курсах при Союзе кинематографистов в 1954 году - Друниной было 30 лет, а Каплеру - 50. А в 1960 году она рассталась с Николаем Старшиновым, прожив в браке пятнадцать лет. Они расстались, сумев, несмотря ни на что, остаться друзьями».

А всё равно
Меня счастливей нету,
Хотя, быть может,
Завтра удавлюсь…
Я никогда
Не налагала вето
На счастье,
На отчаянье,
На грусть.

Я ни на что
Не налагала вето,
Я никогда от боли не кричу.
Пока живу - борюсь.
Меня счастливей нету,
Меня задуть
Не смогут, как свечу.

В присутствии Друниной мало кто осмеливался безнаказанно бросить тень на священную память о прошлом. Когда в конце 1980-х годов ветераны войн и военнослужащие начали испытывать несправедливое отношение к себе со стороны государства, Друнина пыталась отстаивать честь и достоинство военнослужащих. В 1990 году она баллотировалась и была избрана в Верховный Совет СССР. Позже, разочаровавшись в полезности этой деятельности и поняв, что сделать ничего существенного не сможет, она перестала ходить на заседания и вышла из депутатского корпуса.

И откуда вдруг берутся силы
В час, когда в душе черным-черно?..
Если б я была не дочь России,
Опустила руки бы давно,
Опустила руки в сорок первом.
Помнишь? Заградительные рвы,
Словно обнажившиеся нервы,
Зазмеились около Москвы.
Похоронки, раны, пепелища…
Память, душу мне войной не рви!
Только времени не знаю чище
И острее к Родине любви.
Лишь любовь давала людям силы
Посреди ревущего огня.
Если б я не верила в Россию,
То она не верила б в меня.

Мне близки армейские законы,
Я недаром принесла с войны
Полевые мятые погоны
С буквой «Т» – отличьем старшины.
Я была по-фронтовому резкой,
Как солдат, шагала напролом,
Там, где надо б тоненькой стамеской,
Действовала грубым топором.
Мною дров наломано немало,
Но одной вины не признаю:
Никогда друзей не предавала –
Научилась верности в бою.

Для Друниной оказалось страшным шоком крушение целого мироздания, под обломками которого оказались погребенными идеалы всего ее поколения.

В августе 1991 года Юлия Друнина вместе с другими россиянами защищала Белый дом. А через три месяца ушла из жизни добровольно. Вспоминал Л.Грач: «Она, как и многие в те дни, не смогла смириться с происходящим. Открыла в своём гараже, где у неё стоял «Москвич», выхлопную трубу и задохнулась. Нашли её предсмертную записку, где она просила похоронить её возле мужа, известного драматурга Алексея Каплера, кстати, киевлянина по рождению. В своё время Друнина и Каплер отдыхали в Коктебеле и ходили по 25 километров в Старый Крым. Наверное, поэтому Друнина похоронила его на Старокрымском кладбище».

Друнина составила предсмертную записку зятю: «Андрюша, не пугайся. Вызови милицию и вскройте гараж». Она также оставила около десяти писем родным, знакомым, в них никого не винила и покончила с собой 21 ноября 1991 года.

«…Почему ухожу? По-моему, оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире такому несовершенному существу, как я, можно только имея крепкий личный тыл… А я к тому же потеряла два своих главных посоха - ненормальную любовь к старокрымским лесам и потребность «творить». Оно и лучше уйти физически не разрушенной, душевно не состарившейся, по своей воле. Правда, мучает мысль о грехе самоубийства, хотя я, увы, не верующая. Но если Бог есть, он поймет меня. 20.11.91»

Из стихотворения «Судный час»:

Покрывается сердце инеем –
Очень холодно в судный час…
А у вас глаза как у инока –
Я таких не встречала глаз.

Ухожу, нету сил.
Лишь издали
(Все ж крещенная!)
Помолюсь
За таких вот, как вы, –
За избранных
Удержать над обрывом Русь.

Но боюсь, что и вы бессильны.
Потому выбираю смерть.
Как летит под откос Россия,
Не могу, не хочу смотреть.

Из воспоминаний Николая Старшинова: «Меня и нашу дочь Лену неоднократно спрашивали о причине, вызвавшей ее добровольный уход из жизни. Односложного ответа на этот вопрос нет. Причин много… Она никак не хотела расстаться с юностью. Наивно, но она была категорически против, чтобы в печати появлялись поздравления с ее юбилеем, поскольку там указывался возраст. Она хоть на год, но старалась отодвинуть год своего рождения. Мало того, ей не хотелось, чтобы внучка называла ее бабушкой. И уйти из жизни она хотела не старой и беспомощной, но еще здоровой, сильной и по-молодому красивой. Она была незаурядной личностью и не могла пойти на компромисс с обстоятельствами, которые были неприемлемы для ее натуры и сильнее ее. И смириться с ними она не могла. Одно из последних стихотворений она начала так: «Безумно страшно за Россию…» Она как кровную обиду переживала постоянные нападки на нашу армию. И немедленно вступала в яростные споры, защищая ее. Хорошо зная ее нелюбовь и даже отвращение ко всякого рода заседаниям и совещаниям, я был удивлен, что она согласилась, чтобы ее кандидатуру выдвинули на выборах депутатов Верховного Совета СССР. Я даже спросил ее: зачем?

Единственное, что меня побудило это сделать, - желание защитить нашу армию, интересы и права участников Великой Отечественной войны.

Когда же она поняла, что ничего существенного для этого сделать невозможно, перестала ходить на заседания Верховного Совета, а потом и вышла из депутатского корпуса… О ее душевном состоянии лучше всего говорит одно из писем, написанных перед уходом из жизни: «…Почему ухожу? По-моему, оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире такому несовершенному существу, как я, можно, только имея крепкий личный тыл…» Я знаю, что Алексей Яковлевич Каплер (второй муж Друниной) относился к Юле очень трогательно - заменил ей и мамку, и няньку, и отца. Все заботы по быту брал на себя. Но после смерти Каплера, лишившись его опеки, она, по-моему, оказалась в растерянности. У нее было немалое хозяйство: большая квартира, дача, машина, гараж - за всем этим надо было следить, поддерживать порядок. А этого делать она не умела, не привыкла. Ну и переломить себя в таком возрасте было уже очень трудно, вернее - невозможно. Вообще она не вписывалась в наступавшее прагматическое время, она стала старомодной со своим романтическим характером».

В 2005 году о Юлии Друниной был снят документальный фильм «Последняя осень Юлии Друниной», выстроенный в жанре расследования. Авторы старались понять сами и рассказать зрителю, почему сознанием Юлии Друниной овладела апатия, которую Марина Цветаева называла «нежеланием быть». И почему поэтесса, обладавшая характером и мужеством, по-настоящему красивая женщина, полностью состоявшаяся как жена и как мать, решила покончить с собой.

Your browser does not support the video/audio tag.

Текст подготовил Андрей Гончаров

Текст подготовлен по материалам:

Материалы сайта Википедия
Материалы сайта www.drunina.ouc.ru
Статья Татьяны Пантюховой «Связные»
Воспоминания бывшего мужа Юлии Друниной Николая Старшинова

https://www.сайт/users/Margosha/
Miliza
[ Margosha ]

Неофициальная биография - Юлии Друниной - часть 1

Неофициальная биография – Юлии Друниной
Часть первая.

Она сказала о себе: "Я родом не из детства, из войны..." И это казалось правдой. Будто не было детства. Будто сразу - война, первое и самое яркое впечатление жизни. Как у других - любовь.
У Юлии Друниной тоже была любовь. Но война заслоняла все. Большая часть ее стихов – на военную тему, и эта тема просверкивала неожиданно в творчестве поэтессы и через двадцать, и через тридцать, и через сорок лет после войны. Война пробудила когда-то ее душу – и бередила память до последнего дня, когда поэтесса сама решила, что пора уходить...
Юлия Друнина родилась 10 мая 1924 года, в Москве, в интеллигентной семье: отец – учитель истории Владимир Друнин, мать - Матильда Борисовна, работала в библиотеке и давала уроки музыки. Жили в коммуналке. Жили бедно. Но дочь с самых ранних лет приобщали к культуре. Читала девочка много, отец давал ей классиков, от Гомера до Достоевского, сама она, правда, тянулась к Дюма и Чарской – у них находила ту запредельную отвагу и искренность чувств, которые классиками никогда не описывались, как нечто в реальной жизни невозможное. Но Юля Друнина верила что возможно – все. Все ее поколение верило. И жизнью своей все они доказали: действительно – все возможно… Надо только в это верить.
Быть девочкой Юле ужасно не нравилось. Она дружила с мальчишками, играла в войну, ненавидела бантики и всякие украшения настолько, что однажды из чувства протеста отстригла огромный бант вместе с хвостиком, на который его повязали: семья ждала гостей и Матильда Борисовна решила приукрасить дочку, но в результате пришлось срочно вести ее в парикмахерскую и стричь под мальчика… Больше бантиков ей не завязывали. Вообще – с мамой у Юли были сложные отношения всю жизнь. Уж очень разное у них было мнение относительно того, какой следует быть девочке, девушке, женщине… Матильда Борисовна считала, что женственной, кокетливой и нежной, а Юля видела своим идеалом кавалерист-девицу Надежду Дурову, а высшими качествами почитала безграничную отвагу, верность клятве и упорство в достижении цели – разумеется, самой высокой цели, которую только можно себе избрать!
В 1931 году Юля поступила в школу. Стихи писала уже тогда. Посещала литературную студию при Центральном Доме Художественного воспитания детей, помещавшуюся в здании Театра юного зрителя. В конце 30-х годов участвовала в конкурсе на лучшее стихотворение. В результате, стихотворение «Мы вместе за школьной партой сидели…» было напечатано в «Учительской газете» и передано по радио. Отец Юли тоже писал стихи и издал несколько брошюр, в том числе о Тарасе Шевченко. И он, сам как поэт не состоявшись, не верил в литературное призвание дочери. Позже она вспоминала: «И никогда я не сомневалась, что буду литератором. Меня не могли поколебать ни серьезные доводы, ни ядовитые насмешки отца, пытающегося уберечь дочь от жестоких разочарований. Он-то знал, что на Парнас пробиваются единицы. Почему я должна быть в их числе?..» К сожалению, отец не дожил до настоящего литературного успеха Юли. И она окрушалась об этом всю жизнь – она была все-таки папиной дочкой, а не маминой, она боготворила отца…
Как и все ее поколение, Юля мечтала о подвигах и отчаянно жалела о том, что сама еще так молода, что ни в чем не может поучаствовать, ей казалось, что все самое главное проходит мимо: «Спасение челюскинцев, тревога за плутающую в тайге Марину Раскову, покорение полюса, Испания - вот чем жили мы в детстве. И огорчались, что родились слишком поздно… Удивительное поколение! Вполне закономерно, что в трагическом сорок первом оно стало поколением добровольцев…». Она была из одного поколения с молодогвардейцами и Зоей Космодемьянской. Она была так же светла, наивна и изначально готова к подвигу и даже к гибели во имя Родины, как и они. В поэме «Памяти Клары Давидюк», посвященной радистке, погибшей в тылу врага, героически и романтически подорвавшей одной гранатой себя и своего смертельно раненного возлюбленного на глазах у группы фашистов, Юлия Друнина написала – ну, совершенно как бы про себя:
Застенчивость. Тургеневские косы.
Влюбленность в книги, звезды, тишину.
Но отрочество поездом с откоса
Вдруг покатилось с грохотом в войну…

Она как раз закончила школу, когда грянула война. Конечно, сразу бросилась с военкомат. И конечно, ее попросту прогнали: ведь ей едва исполнилось семнадцать! А на фронт брали с восемнадцати лет. Это было ужасно обидно, ведь тогда, в июне-июле 1941 года, шестнадцатилетние и семнадцатилетние боялись, что война окончится раньше, чем они успеют в ней поучаствовать… Юля завидовала тем девушкам, кто был старше ее на год и значит – мог попасть на фронт: в санинструкторы, в стрелковые батальоны, в авиацию, в радистки.

Какие удивительные лица
Военкоматы видели тогда!
Текла красавиц юных череда <…>
Все шли и шли они –
Из средней школы,
С филфаков,
Из МЭИ и из МАИ,
Цвет юности,
Элита комсомола,
Тургеневские девушки мои!

Она и сама была совершенно тургеневской девушкой. Книжной. Романтической. Она, кажется даже не подозревала, что в жизни существует жестокость, грубость, грязь… И всего этого ей пришлось хлебнуть с лихвою.
В начале войны, по совету отца, она работала санитаркой в глазном госпитале в Москве. Набиралась опыта для будущей работы в военных госпиталях. Окончила курсы медсестер. Немцы рвались к столице – к концу лета Юле пришлось оставить госпиталь и идти рыть окопы. Там, во время одного из авионалетов, она потерялась, отстала от своего отряда, и ее подобрала группа пехотинцев, которым была очень нужна санитарка. Юля умела перевязывать… Правда, она с самого детства ужасно боялась крови, ей дурно становилось при виде даже крохотной ранки… Но комсомолка должна была воспитывать в себе железную волю. И Юля справилась со страхом перед кровавыми ранами, тем более, что очень скоро ей пришлось хлебнуть куда более серьезных опасностей. Пехотинцы попали в окружение, им пришлось выбираться, тринадцать суток они шли к своим: «Мы шли, ползли, бежали, натыкаясь на немцев, теряя товарищей, опухшие, измученные, ведомые одной страстью – пробиться! Случались и минуты отчаяния, безразличия, отупения, но чаще для этого просто не было времени – все душевные и физические силы были сконцентрированы на какой-нибудь одной конкретной задаче: незаметно проскочить шоссе, по которому то и дело проносились немецкие машины, или, вжавшись в землю, молиться, чтобы фашист, забредший по нужде в кусты, не обнаружил тебя, или пробежать несколько метров до спасительного оврага, пока товарищи прикрывают твой отход. А надо всем – панический ужас, ужас перед пленом. У меня, девушки, он был острее, чем у мужчин. Наверное, этот ужас здорово помогал мне, потому что был сильнее страха смерти».
Именно там, в этом пехотном батальоне – вернее, в той группе, что осталась от батальона, попавшего в окружение, - Юля встретила свою первую любовь, самую возвышенную и романтическую.
В стихах и в воспоминаниях она называет его Комбат – с большой буквы. Но нигде не упоминает его имени. Хотя память о нем пронесла через всю войну и сохранила навсегда. Он был ненамного старше ее… Красивый парень с голубыми глазами и ямочками на щеках. А может, красивым он стал потом, в воспоминаниях поэтессы, в ее воображении: «…конечно, помогала моя вера в комбата, преклонение перед ним, моя детская влюбленность. Наш комбат, молодой учитель из Минска, действительно оказался человеком незаурядным. Такого самообладания, понимания людей и таланта молниеносно выбрать в самой безнадежной ситуации оптимальный вариант я больше не встречала ни у кого хотя повидала немало хороших командиров. С ним солдаты чувствовали себя как за каменной стеной, хотя какие «стены» могли быть в нашем положении?».
Есть такая профессия – Родину защищать… Но у молодого учителя из Минска профессия была совсем другая – учить детей. Так же, как у влюбленной в него юной санитарки – совсем иное предназначение: писать стихи. Однако Родине в 1941 году воины и санитарки оказались нужнее учителей и поэтесс. И молоденький Комбат-учитель вдруг оказался прирожденным воином. Когда их осталось только девять человек, они вышли к немецкому переднему краю, и единственным местом, где они могли проскочить, оказалось минное поле. И Комбат пошел по полю, пошел на мины… Которые, к счастью, оказались противотанковыми и от веса человека не детонировали. Тогда он позвал за собой солдат. И уже на краю поля, когда они все почитали себя в безопасности, одна из мин оказалась противопехотной… Комбат погиб и два человека, которые шли за ним, тоже погибли. Юля уцелела. «Мина, убившая комбата, надолго оглушила меня. А потом, через годы, в стихах моих часто будут появляться Комбаты…».
Юля снова оказалась в Москве. Была осень. Москва эвакуировалась. Отец – директор школы – должен был уехать вместе со всем коллективом и учениками в Сибирь, в поселок Заводоуковск. А Юля ехать не хотела, Юля снова брала штурмом военкоматы, доказывала, что она нужна на фронте, что она может быть на фронте, ведь она уже была там… Но ей все еще не было восемнадцати лет и никто не решался направить ее на фронт. Однако Юля верила, что рано или поздно она переломит глупое упрямство начальства.
Наконец, пришел день, когда родители уехали, а она осталась одна в пустой квартире. Но среди ночи, в бомбежку, вернулся отец и сказал, что он останется с ней… И Юля сдалась – на следующий день они уехали вместе. У отца были больные сосуды и в начале войны он уже пережил один инсульт, теперь хромал, у него дрожали руки… Второго инсульта он не пережил бы. Юля поехала в эвакуацию – чтобы спасти его. Но и в эвакуации она не рассталась с мечтой во что бы то ни стало попасть на фронт. Отец умер в начале 1942 года: не выдержал ужасных известий с фронтов. Его хватил удар и несколько недель он лежал, парализованный, медленно угасая. Юля ухаживала за ним. А когда похоронила – решила, что больше ее в эвакуации ничто не держит и надо прорываться на фронт. Восемнадцать ей должно было исполниться только летом, но она уехала в Хабаровск и поступила учиться в школу младших авиаспециалистов. Учеба в школе стала очередным кошмаром, уж очень «социально неоднородный» коллектив ее окружал, и она не слишком преуспела в сборке-разборке пулеметов, хотя получила первую премию за литературную композицию. Только вот фронту нужны были люди с ловкими руками, а не с хорошим воображением… И все-таки Юля была уверена, что рано или поздно она пригодится. Так и случилось.
Однажды девушкам – младшим авиаспециалистам – объявили, что их переводят в женский запасной полк. Старшина-инвалид, который принес им эту радостную, с его точки зрения весть, пояснил: «Будете там, как на роду положено, нас, мужиков, обстирывать да обшивать. Так что поздравляю! Живыми останетесь и не увечными». Юлия Владимировна позже вспоминала, что едва не упала в обморок от этого известия – упала бы, если бы умела это делать так легко, как героини романов столь любимой ею Лидии Чарской! Ведь не для того она столько времени боролась и мучилась со сборкой-разборкой пулемета, чтобы стать прачкой в бабьем батальоне! Старшина, однако, добавил, уходя: «Окромя, конечно, тех, кто, значит, медики. Без них пока обойтись не можем. Больно много медицины ТАМ выбивает». Юля просияла, помчалась искать свидетельство об окончании курсов медсестер и уже следующим вечером, ликуя, вручила его этому же самому старшине. «Он пожал плечами и пробормотал: «Жизнь молодая надоела?» Но видимо, медики и впрямь до зарезу были нужны Действующей армии: уже на другой день я получила направление в санупр Второго Белорусского фронта. Я бежала на Белорусский вокзал, а в голове неотступно крутилось: «Нет, это не заслуга, а удача – стать девушке солдатом на войне, нет, это не заслуга, а удача…»
Дописала это стихотворение она только двадцать лет спустя:

Нет, это не заслуга, а удача -
Стать девушке солдатом на войне,
Когда б сложилась жизнь моя иначе,
Как в День Победы стыдно было б мне!...

«Два с лишним года понадобилось мне, чтобы вернуться в дорогую мою пехоту!» - сокрушалась Юлия Друнина и через сорок лет. Она радовалась, что попала на фронт, она радовалась, что ей удалось поучаствовать в великих сражениях, но насколько тяжело это было каждый день, изо дня в день… Холод, сырость, костров разводить нельзя, спали на мокром снегу, если удавалось переночевать в землянке – это уже удача, но все равно никогда не получалось как следует выспаться, едва приляжет сестричка – и опять обстрел, и опять в бой, раненых выносить, и многопудовые сапоги с налипшей грязью, длительные переходы, когда она буквально падала от усталости, а надо было все равно идти, просто потому, что надо… А еще грязь и как следствие – чирьи, непроходящая простуда, перешедшая в болезнь легких, и голод, потому что еду не всегда успевали подвезти… «Я пришла из школы в блиндажи сырые, от Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать»…» И это не говоря уж об артобстрелах, о ежедневных свиданиях со смертью, об отчаянии, которое охватывало ее от сознания собственной беспомощности, когда раненые умирали у нее на руках – порой ведь можно было бы их спасти, если бы поблизости был настоящий госпиталь, настоящие врачи и инструменты! Но довезти не всегда успевали… А еще чисто женские проблемы, о которых так часто забывали и писатели, и кинематографисты послевоенной поры – о которых они просто не подозревали! «И сколько раз случалось – нужно вынести тяжело раненного из-под огня, а силенок не хватает. Хочу разжать пальцы бойца, чтобы высвободить винтовку – все-таки тащить его будет легче. Но боец вцепился в свою «трехлинейку образца 1891 года мертвой хваткой. Почти без сознания, а руки помнят первую солдатскую заповедь – никогда, ни при каких обстоятельствах не бросать оружия! Девчонки могли бы рассказать еще и о своих дополнительных трудностях. О том, например, как, раненные в грудь или в живот, стеснялись мужчин и порой пытались скрыть свои раны… Или о том, как боялись попасть в санбат в грязном бельишке. И смех и грех!..» Юле и самой пришлось однажды скрывать свое тяжелое ранение – осколок артиллерийского снаряда вошел в шею слева и застрял в нескольких миллиметрах от артерии. Но Юля не подозревала, что рана опасна, до госпиталя было далеко, и она просто замотала шею бинтами и продолжала работать – спасать других. Скрывала, пока не стало совсем плохо. А очнулась уже в госпитале и там узнала, что была на волосок от смерти.
В госпитале, в 1943 году, она написала свое первое стихотворение о войне, которое вошло во все антологии военной поэзии:

Я столько раз видала рукопашный,
Раз наяву. И тысячу - во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.

Она знала о войне – все… А было ей тогда только девятнадцать. Косы, которые она почитала своей единственной красою и берегла, несмотря на все сложности фронтового быта, обрезали практически под ноль, когда ее в беспамятстве привезли в госпиталь. Она была ужасно худа и очень похожа на мальчишку. К тому же в том госпитале вообще не было палаты, предназначенной для женщин, и Юля лежала в мужской. Раненые с соседних коек деликатно отворачивались, когда приходили санитарки, чтобы осуществить необходимый уход за тяжелораненой, не встававшей с койки «сестричкой». Они вообще были очень почтительны с единственной в палате девушкой и каждого новоприбывшего предупреждали, чтобы не вздумал матюгаться во время перевязок… А молоденькая повариха, разносившая раненым еду, и вовсе влюбилась в Юлю, будучи уверена, что перед ней – совсем молоденький мальчик. Жалела, подкармливала, а когда выяснила истину – наградила оплеухой за обман, инициатором которого в общем-то была не сама Юля, а ее соседи по палате.
После госпиталя она была признана инвалидом и комиссована. Вернулась в Москву: «…выйдя из метро, увидела у ларька толпу возбужденных женщин. Я заинтересовалась, что дают? Ответ меня ошеломил – журнал мод… Чувство было такое, словно я попала на другую планету, в другое измерение…» Юля и вела себя, как бы попав в другое измерение. То есть делала все, что хочется. На все выданные в госпитале деньги купила в комиссионке черное шелковое платье. У нее такого никогда не было. На следующий день начистила сапоги, надела поверх шелкового платья гимнастерку с медалью «За отвагу» и пошла в собес, получать продовольственные карточки и пенсию: «Иду, голова забинтована, медаль позвякивает. А сзади два мальчугана лет по десяти обмениваются мнения
ми. «Партизанка!» - говорит один восторженно. Я еще выше задираю нос. И тут слышу реплику второго: «Ножки-то у нее, как спички. Немец ка-ак даст, они и переломятся!». Вот дураки!». Получив пен

Сию в сто пять рублей, Юля тут же всю ее потратила на мороженое. Получилось ровно три порции – по тридцать пять рублей каждая: «Никогда я не жалела об этом поступке! Волшебное, сказочное, заколдованное мороженое! В нем были вкус возвратившегося на мгновение детства, и острое ощущение приближающейся победы, и прекрасное легкомыслие юности!..»
В тот же день она пришла в Литературный институт имени Горького, где встретилась с парторгом – Славой Владимировной Шириной – которая, в общем-то, отнеслась к ней сердечно, ведь пришла раненая фронтовичка… Но стихи раскритиковала, как незрелые, и в поступлении в институт отказала. Для Юли это было серьезным ударом. Она не представляла себе дальнейшей жизни в Москве. Ей казалось: или – Литературный институт, или… Ничего! Жизнь вновь ощущалась пустой и бессмысленной, и в душе зародилась фронтовая ностальгия – по крайней мере, ТАМ она была нужна! И Юля решила вернуться. К счастью, ее признали годной к строевой. Она опять попала в пехоту.
Последние год войны для Юли в чем-то был даже тяжелее, чем первый, когда она с остатками полка выбиралась из окружения. Тогда тяжело было физически и морально, но зато совсем на страшно казалось умирать – были другие страхи, серьезнее. А теперь умирать было не то чтобы страшно, но… Как-то обидно. Ведь победа была так близка! К тому же шли они не по России и Белоруссии, где солдат встречали как освободителей, как своих, родных, а по враждебным Прибалтийским землям, где даже еду в оставленных домах нельзя было пробовать – она могла оказаться отравленной. В Эстонии Юля впервые реально лицом к лицу столкнулась с немцем – раньше немцы были для нее лишь враждебными безликими фигурами во мраке, да пулями прилетали, да артиллерийскими снарядами с неба сыпались, да минами в земле таились… А в этот раз она увидела немца так близко, что он ей даже показался человеком, таким же, как те ребята, с которыми рядом она воевала: «Полковая разведка притащила «языка». Перед тем, как передать его в штаб, ребята попросили меня «чуток отремонтировать фрица». «Фриц» - молодой обер-лейтенант – лежал на спине с закрученными назад руками. Светловолосый, с правильными резкими чертами мужественного лица, он был красив той плакатной «арийской» красотой, которой, между прочим, так не хватало самому фюреру. Пленного даже не слишком портили здоровенная ссадина на скуле и медленная змейка крови, выползавшая из уголка рта. На секунду его голубые глаза встретились с моими, потом немец отвел их и продолжал спокойно смотреть в осеннее небо с белыми облачками разрывов – били русские зенитки… <…> Что-то вроде сочувствия шевельнулось во мне. Я смочила перекисью ватный тампон и наклонилась над раненым. И ту же у меня помутилось в глазах от боли. Рассвирепевшие ребята подняли меня с земли. Я не сразу поняла, что случилось. Фашист, которому я хотела помочь, изо всей силы ударил меня подкованным сапогом в живот…».
Поскольку победа была так близка, все так надеялись выжить, что даже осмеливались строить планы на будущее. Юля тоже – и все ее планы были связаны с литературным творчеством и с учебой в литературном институте. Она регулярно писала Славе Владимировне Шириной и отправляла ей свои стихи. В одном из писем сообщила, что пишет, лежа на земле под БМП, а потом подумали и справила на «под танком», поскольку предполагала, что парторг Литинститута может и не знать, что это такое – боевая машина пехоты!
Вскоре в одном из боев Юля была контужена… И снова госпиталь, и снова комиссована. В истории болезни было перечислено: частые обмороки, частое кровотечение из полости носа, сильные головные боли, кашель с кровавой мокротой… вывод: «негоден к несению военной службы с переосвидетельствованием через шесть месяцев». Это свидетельство было выдано 21 ноября 1944 года. Как раз

через шесть месяцев закончилась война.
В Москве Юля – награжденная Орденом Красной Звезды – оказалась в конце декабря, как раз в середине того учебного года, и сразу же пришла в Литинститут. Просто вошла в аудиторию, где сидели первокурсники, и села среди них: «Мое неожиданное появление вызвало смятение в учебной части, но не выгонять же инвалида войны!» Она сдала сессию и даже получила стипендию: сто сорок рублей, тогда как килограмм картошки на черном рынке стоил сто рублей. Правда, в первые пол года она получала военную пенсию – еще сто пять рублей. Из одежды у нее имелись то самое черное шелковое платье, кофточка, несколько шерстяных чулок, рейтузы, галифе, гимнастерка, шинель и сапоги. Но в тот год едва ли не весь Литинститут ходил в шинелях. А кое-кто – еще и на костылях. Было и голодно, и холодно, в аудиториях замерзали чернила. И все-таки это было такое счастливое время – для всех! И позже она вспоминала его со светлой тоской: «Несмотря на невыносимо тяжелый быт, время это осталось в памяти ярким и прекрасным. Хорошо быть ветераном в двадцать лет! Мы ловили друг друга в коридорах, заталкивали в угол и зачитывали переполнявшими нас стихами. И никогда не обижались на критику, которая была прямой и резкой. Мы еще и понятия не имели о дипломатии».
В начале 1945 года в журнале «Знамя» напечатали подборку стихов молодой поэтессы Юлии Друниной. Так началась ее «литературная карьера». Юля очень жалела, что отец до этого не дожил… Если бы можно было показать ему эти строки на тонкой желтой бумаге, и главное – свое имя над ними!
Война кончалась, люди понемногу возвращались к жизни, и теперь, как никогда раньше, хотелось любить и рожать детей. Впрочем, это наблюдалось во всем мире, даже в США, где война была чем-то очень далеким, все равно с 1945 по 1947 года случился «бэби-бум» - игралось огромное количество свадеб, рождалось огромное количество детей. Но в истерзанной, обескровленной России наблюдалась несколько иная ситуация. Любить и рожать хотелось. Но… некого было любить и не от кого рожать. По статистике, среди фронтовиков 1922, 1923 и 1924 годов рождения к концу войны в живых осталось три процента. Это было поколение Юлии Друниной… Она писала:

Да и не с кем гулять
В сорок пятом году…
(Нашим детям понять
Трудно эту беду,)
По России гремел
Костылей перестук…
Эй, пускай бы без ног,
Эх, пускай бы без рук!

Она вспоминала, как бегала на танцы… В те времена худоба считалась ужасно не модной и не красивой и Юля надела две пары чулок под рейтузы и кофточку под шелковое платье, чтобы казаться попухлее.
Из эвакуации вернулась мама. Отношения были по-прежнему сложные. Мать и дочь совершенно не понимали друг друга. Будто с разных планет.
Поэтому самым близким человеком для Юли стал ее избранник. Тоже фронтовик, тоже с нашивками за ранения, тоже поэт, однокурсник – Николай Старшинов. Впрочем, фронтовиков на курсе было много, а с Николаем Юлю сближало еще и то, что оба они были москвичами и в детстве ходили в одну художественную студию, и даже любимый спектакль в театре юного зрителя у них оказался общий – «Том Кэнти». Старшинов вспоминает: «Она была измучена войной – полуголодным существованием, была бледна, худа и очень красива. Я тоже был достаточно заморенным. Но настроение у нас было высоким – предпобедным…». Общее настроение и почти абсолютное взаимопонимание в первые годы совместной жизни – супружество Юлии Друниной и Николая Старшинова поначалу было счастливым, несмотря на все бедствия. Они оба были инвалидами и оба были поэтами, и жили не просто бедно, а как пишет Старшинов, «сверхбедно», они были самыми бедными во всей огромной коммуналке! Все время болели – по-очереди, то он, то она. Но все равно были счастливы.
В 1946 году у них родилась дочка Лена. В младенчестве она тоже хворала и Юля очень переживала, боясь, что это из-за нее, из-за ее многочисленных хворей малышка получилась такой хрупкой. Но потом девочка выправилась, стала здоровой и бойкой. Из Литинститута, правда, пришлось уйти, восстановилась Юля только через три года, а год после рождения дочки был особенно тяжелым… Но жизнь постепенно налаживалась. И это несмотря на бесхозяйственность Юли – поэтесса, они все такие! – не умевшей и не любившей организовать быт. Впрочем, ее безразличие к быту было не поверхностным, как у какой-нибудь белоручки, а подлинным, солдатским, спартанским. Даже муж не осуждал ее за это и даже восхищался: «Все трудности военной и послевоенной жизни Юля переносила стоически – я не услышал от нее ни одного упрека, ни одной жалобы. И ходила она по-прежнему в той же шинели, гимнастерке и сапогах еще несколько лет…»
Не умела она организовать и собственное творчество, вернее, устроиться с публикациями. Старшинов вспоминал, что Юлия Друнина никогда не бегала по редакциям, и только изредка, узнав, что кто-то из приятелей идет в какой-нибудь журнал, просила заодно занести и ее стихи. Юлия Друнина была участницей Первого Всесоюзного совещания молодых писателей в 1947 году, тогда же получила рекомендацию в Союз Писателей. Но реально вступить в Союз ей удалось еще не скоро… А ту первую публикацию в «Знамени» помнили, стихи Друниной вызвали широкий резонанс – и это в то время, когда чуть ли не все стихи писались на военную тематику! – и ей предложили издать первый сборник. Это было большой удачей и серьезным материальным подспорьем молодой семье.
Ее первая книга стихов «В солдатской шинели» вышла в 1948. Имела успех.
А в последующие годы сборники выходили один за другим: «Разговор с сердцем» (1955), «Современники» (1960), «Не бывает любви несчастливой…» (1973), «Окопная звезда» (1975), «Мир под оливами» (1978), «Бабье лето» (1980), «Мы обетам верны» (1983), двухтомный сборник поэзии и прозы в 1989 году и еще, и еще… Выходят книги Друниной и по сей день. Значит, и сейчас ее читают!
Военная тема оставалась для нее главной всегда. Николай Старшинов вспоминает, что «над ней нередко и подшучивали: мол, написала стихи о сосновом боре, а все равно в нем оказались неожиданно сапоги или обмотки…» А она отвечала насмешникам своими стихами: Я порою себя ощущаю связной
Между теми, кто жив
И кто отнят войной...
Я - связная.
Бреду в партизанском лесу,
От живых
Донесенье погибшим несу.

Творческий путь Юлии Друниной и в мирное время изобиловал всевозможными трудностями не только бытовыми, но и общественными. Причем причиной большинства этих трудностей была ее внешняя привлекательность. Николай Старшинов пишет: «Юля была красивой и очень обаятельной. В чертах ее лица было что-то общее с очень популярной тогда актрисой Любовью Орловой. Привлекательная внешность нередко помогала молодым поэтессам «пробиться», попасть на страницы журналов и газет, обратить особое внимание на их творчество, доброжелательнее отнестись к их поэтической судьбе. Друниной она – напротив – часто мешала в силу ее неуступчивого характера, ее бескомпромиссности…»
Нашумевшей была история ее нелегких взаимоотношения с поэтом Павлом Григорьевичем Антокольским, который вел семинар в Литинституте. Юля училась у него и сначала Антокольский очень ее хвалил, а потом вдруг объявил бездарной и предложил исключить из института, как творчески несамостоятельную. Юле позволили перевестись на другой семинар… А несколько лет спустя она очень резко очень резко выступила против Антокольского на собрании Союза писателей, приуроченного к всесоюзной борьбе с космополитами… И этого ей не забыли и не простили. Старшинов вспоминает, что даже во время похорон, на гражданской панихиде в Доме литераторов, Григорий Поженян «стоя у ее гроба, в своем выступлении не упустил возможности напомнить об этом».
А между тем, Антокольский был влюблен в Друнину – или не влюблен, а правильнее сказать, воспылал к ней преступной страстью! – потому что любящие не преследуют так нагло и дерзко предмет своей любви, зато вожделеющий мужчина во имя страсти способен на многое, в том числе на откровенно недостойные поступки. Именно так поступил Павел Антокольский. Юлия Друнина несколько месяцев отказывала ему в его притязаниях и наконец произошла кульминация: в конце 1945 года в издательстве «Молодая гвардия» под редакцией Антокольского вышла первая книга стихов Вероники Тушновой, с которой Друнина и Старшинов дружили. На ужин в честь выхода книги она пригласила и Антокольского – само собой! – и многих своих друзей, в том числе и еще не женатых, но уже влюбленных друг в друга Друнину и Старшинова, который позже вспоминал: «Где-то между тостами Юля вышла в коридор. Вышел и Антокольский. Вскоре я услышал шум и возню в коридоре и, когда вышел туда, увидел, как Павел Георгиевич тащит упирающуюся Юлю в ванную. Я попытался помешать ему. Он рассвирепел – какой-то мальчишка смеет ему перечить! – обматюгал меня. Впрочем, я ему ответил тем же, но настоял на своем». Результатом конфликта стало то, что Антокольский, пользуясь своей властью и положением преподавателя, стал откровенно унижать Старшинова едва ли не на каждом занятии, а Друнину попытался выжить из института. Конечно, то, что для сведения счетов с обидчиком поэтесса воспользовалась общим положением в стране и процессом против космополитов, выглядит не очень-то красиво, но с другой стороны – для девушки того времени оскорбление было нанесено слишком жестокое, из тех, которые, как говорится, смываются только кровью!
Другим неудавшимся соблазнителем Юлии Друниной стал известный поэт Степан Щипачев, заместитель главного редактора журнала «Красноармеец», член редколлегии журнала «Октябрь», который пригласил молоденькую поэтессу прочесть ему свои стихи и обещал напечатать их в обоих журналах. Что произошло между Друниной и Щипачевым в его кабинете – мы знаем опять же со слов Николая Старшинова, который как раз ждал свою молодую жену на улице: «Не прошло и четверти часа, как она выбежала ко мне, раскрасневшаяся и возмущенная: «Ты представляешь, что придумал этот старый дурак? Только я вошла к нему в кабинет, он весь расплылся в доброй улыбке: «Ощень хорошо, Юля, что вы пришли вовремя. Садитесь, садитесь, вот сюда на диван. Я уже прощитал все ваши стихи, ваши замещательные стихи. И мы их непременно напещатаем и в «Красноармейсе», и в «Октябре»… Право, не знаю, щем вас и угощать… Да вот, пожалуйста, хоть попробуйте смородину…» Он пододвинул ко мне поближе блюдечко с красными ягодами, а сам сел рядом со мной на диване. Я немного отодвинулась от него, а он снова сблизился и обнял меня за талию. Я стала отстраняться от него. И тогда он произнес такую дурацкую речь: «Ну, щего вы боитесь, нашей близости? Но ведь об этом никто не узнает. А зато у вас на всю жизнь останутся воспоминания о том, что вы были близки с большим совеским поэтом!..» Я вскочила с дивана и стрелой вылетела на улицу от «большого совеского поэта»…» Вот и все происшествие. Можно только добавить, что стихи Юли не появились ни в «Красноармейце», ни в «Октябре».»
Какое-то недопонимание произошло у Юлии Друниной и с Константином Симоновым – так что, в результате, Симонов долго препятствовал вступлению Друниной в Союз писателей и, если бы не вмешательство Александра Твардовского, отстоявшего ее кандидатуру, не известно, как долго она была бы «кандидатом в члены Союза».
Может создаться впечатление, будто Друнина была попросту слишком сложным и конфликтным человеком. Но на самом деле она была не сложным, а как раз очень простым и целостным человеком, с четкими понятиями о том, что хорошо, а что плохо, человеком, для которого мир полярно делился на черное и белое. К тому же она была романтиком. Настоящим романтиком. И ей с ее восприятием мира на фронте было даже проще, чем в мирной жизни. Она все равно писала восторженно и совершенно искренне:
Но коль сердце мое
Тебе нужно, Россия,
Ты возьми его,
Как в сорок первом году.
В девяносто первом она отдаст свое сердце России – но вот только нужно ли это было кому-то, кроме нее самой, принял ли кто-то эту жертву, заметил ли?..
Друнина не умела юлить и пригибаться. Она навстречу любой проблеме шла с открытым забралом. Некоторые из знакомых считали даже, что Юлия Владимировна как-то совсем не взрослеет. Она оставалась не только по-юношески искренней и чувствительной, но еще и ребячливой в своих увлечениях и пристрастиях. Она никак не могла остепениться. И после тридцати лет – для тех времен уже серьезный возраст! – любила ходить в горы, да еще партизанскими тропами, и, приезжая в Коктебель, обязательно выпрашивала у пограничников лошадь, чтобы часок поскакать верхом, а взамен выступала перед пограничниками с чтением стихов. Наверное, верховая езда напоминала ей о любимых ею героях юности: Надежде Дуровой, Жанне Д′Арк, мушкетерах… Любовь к лошадям она передала и своей дочери, которая пошла учиться в Ветеринарную академию и после работала на ипподроме зоотехником.
Юлия Владимировна вообще ненавидела вспоминать о своем возрасте и категорически выступала против того, чтобы в печати появлялись поздравления с ее юбилеем. Когда появилась внучка, не хотела, чтобы та называла ее «бабушкой». Она еще мамой-то себя не успела почувствовать и тут – на тебе! – уже бабушка… А ведь в душе она ощущала себя такой юной! Тем более, что в уже довольно зрелом возрасте в ее жизнь пришла третья – последняя – и самая главная в ее жизни любовь. И она влюбилась – как девочка, и ее любили – как девочку… Потому что избранник ее сердца, известный сценарист Алексей Яковлевич Каплер, был старше Юлии Владимировны Друниной на двадцать лет.