Мы свыклись с представлением о том, что в русском обществе времён Пушкина основным языком общения был русский. А как же иначе? Гениальный русский поэт и соответственно героиня его романа в стихах, «русская душой Татьяна», не могли говорить ни на каком другом языке, кроме «великорусского». Ложное представление о том, какой язык был основным для Пушкина и героев «Евгения Онегина» закрепилось во многих из нас с лёгкой руки советских пушкинистов. Истина приносилась в жертву идеологии. В своих трактатах о Пушкине, при всей болтовне об интернационализме, советские пушкинисты делали ставку на русский национализм. Разговоры о влиянии на Пушкина французской поэзии - мягко говоря, не поощрялись, а во времена Сталина могли повлечь за собой обвинение в в космополитизме и клевете на великого русского поэта со всеми вытекающими отсюда последствиями.

И всё же «первейшим» языком для пушкинского общества, как не крути и не верти, был французский. Он, а не русский был разговорным языком дворянских усадеб, гостиных, всей собиравшейся на балах и званых ужинах «золотой» молодёжи и аристократической элиты того времени. Власть французского языка в годы детства Пушкина, можно сказать, была бераздельной в высшем обществе. «В гостиной, - пишет биограф Пушкина Ариадна Тыркова-Вильямс, - Саша жадно упивался французскими разговорами, остротами взрослых». Русский язык был, по крайней мере, в то время, чаще всего языком дворянских «задворок»: детской, где бывала челядь, девичьей и других мест, где концентрировалась прислуга или где барин судил-рядил свой суд над принадлежавшими ему крепостными.

Столичная аристократия, за редким исключением, говорила по-русски плохо, с акцентом, с чудовищными ошибками, причём как в устной, так и в письменной речи. Вот отрывок из дневника А.Олениной, едва не ставшей невестой Пушкина. Это о ней упоминает он в онегинских строфах: «Город пышный, город бедный, Дух неволи, стройный вид, Свод небес зелено-бледный, Скука, холод и гранит. Всё же мне вас жаль немножко, Потому что здесь порой Ходит маленькая ножка, Вьётся локон золотой». К счастью, до нас дошёл дневник Олениной. К несчастью, он написан плохим русским языком, без каких-либо знаков препинания, словно его вела, упражнявшаяся в русском иностранка. Он, можно сказать, «зерцало» того, как говорили и что выделывали пером барышни того времени. «Как часто в этот день, - записывает Оленина в дневник, - поглядывала я на дорогу и как забилось сердце моё когда увидела я колязку Алексея и в ней высокого мущину в козатской шапке... Наступили мои рождения. Приехало много гостей. Накануне ездили мы за грыбами. Я была нездорова, мои обыкновенные нервы разигрались, мне дёргало всю половину лица».

Но вот что кажется особенно неожиданным – это то, что пушкинская Татьяна, оказывается, плохо знала русский, а её письмо к Онегину, то самое, знаменитое: «Я вам пишу, чего же боле...», увы и ах, написано было, оказывается, ею по-французски, а затем переведено на русский язык автором, то бишь Пушкиным. Впрочем слово самому Пушкину.

Ещё предвижу затрудненья:
Родной земли спасая честь,
Я должен буду, без сомненья,
Письмо Татьяны перевесть.
Она по-русски плохо знала,
Журналов наших не читала
И выражалася с трудом
На языке своём родном...

Да что Татьяна? Сам Пушкин предпочитает объясняться в письмах к своей будущей невесте Натали языком Гюго и Стендаля. Французскими письмами обменивается он с Анной Керн, А. Смирновой-Россет, А.Раевским, братом «Лёвушкой» и многими другими. «Друг мой, - пишет Пушкин в своём французском письме Чаадаеву в июле 1831-го, - я буду говорить с вами на языке Европы» и делает тут же неожиданное признание - «он мне привычнее нашего», а в письме Вяземскому сетует: «Когда-нибудь, должно же вслух сказать, что русский метафизический язык находится у нас в диком состоянии. Дай Бог ему когда-нибудь образоваться, наподобие французского (ясного, точного языка прозы, т.е. языка мыслей)».

Когда двенадцатилетний Пушкин пришёл в лицей, он уже блестяще знал французский и настолько выделялся этим среди своих сверстников, что они наградили его кличкой «француз». Это о нём ходили по рукам шуточные и довольно колючие куплеты, сочинённые кем-то из лицеистов: «А наш француз свой хвалит вкус и матерщину порет». К поступлению в Лицей «француз»-Пушкин имел уже за собой солидный для его возраста опыт сочинительства на французском: стихи, поэму, комедию (под Мольера), эпиграммы. Без французского, без французских поэтов того времени: Буало, Альфреда де Мюссе и, конечно же, «нежного Парни» трудно представить себе творчество юного Пушкина.

И всё же в Лицей пришёл не только мальчик, знавший в совершенстве французский. Отец «баловался» русскими стихами. Дядя, своими баснями, памфлетами и каламбурами на русском языке был в то время довольно популярен в литературно-салонных кругах. И кроме того, мальчик несомненно «наглотался» родной речи: от бабушки, от няни, и от чтения тех, пока ещё немногочисленных русских книг, которые стали уже понемногу разбавлять собой в книжных шкафах сугубо французские переплёты. За пышным французским фасадом шла в России своя напряжённая работа. Такие, как Державин, Батюшков, Карамзин, Жуковский, всё более отдаляясь от французского оригинала, создавали культуру русского литературного языка, которая ещё достигнет свего эпогея в пушкинской поэзии.

Яков РАБИНЕР

Про язык русской аристократии

"Многие из декабристов русского языка совсем или почти не знали. Так, М. П. Бестужев-Рюмин во время следствия, сидя в Петропавловской крепости, вынужден был, отвечая на допросные пункты, часами листать французско-русский лексикон, чтобы правильно перевести свои показания, которые он сочинял по-французски. Почти не говорил по-русски М. С. Лунин. Довольно плохо знали язык братья Муравьевы-Апостолы, воспитывавшиеся во Франции, - из них Матвей Иванович впоследствии, в Сибири, со слуха и благодаря чтению русских книг язык освоил вполне хорошо, а Сергей, за ранней гибелью, не успел, даже стеснялся писать по-русски и т. д.

Почти трагикомичной выглядела ситуация франкоязычия в 1812 году, когда в дневниках и переписке русской знати "на чистейшем французском языке выражалась величайшая ненависть к французам".

Плохому знанию русского языка способствовало и то, что на протяжении всего XVIII и начала XIX века он непрерывно менялся, общепризнанные грамматические нормы были практически неизвестны, а учебники грамматики почти отсутствовали.

Многие, вслед за М. А. Дмитриевым, могли сказать: "Русской грамматике меня не учили, да некому было и учить: никто не знал даже правописания".

В общем, учили родной язык в основном копируя прописи и заучивая немногочисленные русские стихи - примерно так же, как иностранные. А о правописании в большинстве случаев и не думали. Даже княгиня Е. Р. Дашкова - президент двух Академий и автор статей в толковом словаре русского языка - подписывала свою фамилию "Дашкава"...

Толчком к овладению русским языком стала образовательная политика и личный пример Николая I. Как говорили, на следующий же день после своего воцарения император, выйдя утром к придворным, громко поприветствовал их по-русски, сказав: "Доброе утро, дамы и господа".
Поскольку предшественник его, Александр I, всегда здоровался по-французски, наиболее проницательные из придворных сразу почувствовали, что наступают новые времена. Так и оказалось. С этого времени Николай общался по-французски только с дипломатами и дамами и очень раздражался, если подданный не мог поддержать разговора на русском языке. И писать - письма к сыновьям и деловые бумаги - Николай тоже стал по-русски, благо у него были хорошие учителя и он делал это вполне грамотно. В результате в считаные месяцы французский язык исчез из российского делопроизводства (за исключением дипломатического ведомства), а придворные и столичная знать наперебой принялись зазывать к себе учителей, чтобы учиться по-русски."

Как французский стал языком русской аристократии

Дворянские дети ещё в начале XIX века начинали говорить на французском раньше, чем на родном. А повзрослев, зачастую владели русским языком хуже, чем речью Мольера и Вольтера. Наши аристократы по-французски не только говорили, но и думали.

Лидер трендов

«Тело мое родилося в России, это правда; однако дух мой принадлежал короне французской». Денис Фонвизин. «Бригадир» (1769 г.)

Разумеется, случаев, когда правящий класс говорил по-другому, нежели народные массы, в истории предостаточно: норманнские завоеватели в Англии, монголы в юаньском Китае. Однако то были именно пришельцы-захватчики, сознательно отгораживавшие себя от простонародья (в том числе и языковым барьером). В Российской империи, напротив, правящий класс по большей части был русским (к примеру, на 1812 год среди генералитета доля «природных русаков» составляла порядка 60-65%; а если брать офицерство, количество носителей иностранных фамилий и вовсе не превышало 10-12%). Тем удивительнее ситуация, при которой языком не только международного, но и бытового общения отечественной элиты совершенно сознательно и на многие десятилетия избирается Français.

Для того были, казалось, и вполне объективные причины. Золотой век русского дворянства, длившийся с XVIII столетия и до конца наполеоновских войн, совпал с эпохой расцвета Франции, ставшей гегемоном в Европе, а значит, и во всём мире. За политическим лидерством всегда следует идеологическое: лионские белошвейки - законодательницы мод, Дидро и Вольтер - властители умов, а блеск Версаля - недостижимый идеал для других монархов. Неудивительно, что галльские язык и массовая культура занимали в мире такое же место, как США и английский - сейчас. Так что представитель элиты любой страны волей-неволей вынужден овладеть инструментом мирового общения, чтобы не остаться на обочине жизни.

Итог очевиден: к началу XIX века в домашней библиотеке русского дворянина в среднем более 70% книг современных авторов принадлежали перу французов, тогда как лишь оставшаяся треть приходилась на остальных, вместе взятых: англичан, немцев, итальянцев. А среди изданий, продававшихся в книжных лавках Петербурга и Москвы в 1801-1812 годах, 50% имели французский оригинал. Да и первые стихотворные опыты самого Пушкина были написаны по-… ну вы поняли.

Язык элитного потребления

«Князь говорил на том изысканном французском языке, на котором не только говорили, но и думали наши деды». Лев Толстой. «Война и мир»

Приведённые факты, однако, не объясняют, почему французский стал способом нашего элитарного общения. Но обратимся к лингвистической статистике. Из 300 слов русского языка, обозначающих элементы и фасоны одежды, по меньшей мере 1/3 - французского происхождения. Для предметов роскоши (дорогая утварь, бижутерия, парфюм, драгоценности, алкоголь) количество названий с галльскими корнями приближается уже к 3/4. Всё это - следствия «элитного потребления» нашего правящего класса, обменивавшие продукты труда подневольных крестьян на побрякушки и платья «из самого Парижу».

Влияние Франции на наши внешнеэкономические связи оставалось подавляющим вплоть до 1917 года: к началу XX века доля французского капитала среди всех иностранных инвестиций в Россию была наибольшей - 31% (Англия - 24%, Германия - 20%).

Учитель для русского

«Он по-французски совершенно мог изъясняться и писал». Александр Пушкин. «Евгений Онегин».

И всё-таки, попробуем разобраться: когда же в России отмечена первая вспышка галломании? Всякая революция, в том числе Великая Французская, по понятным причинам порождает колоссальную эмиграцию лучших людей, не нашедших места при новом режиме. За 1789-99 годы число таких беглецов в Россию превысило 15 тысяч: громадная цифра, учитывая, что общее количество российских дворянских родов составляло лишь около 100 тысяч. Надо ли говорить, что петербургский свет встретил изгнанников с сочувствием и восторгом, видя в них светочей культуры и защитников монархического порядка.

«Скоро в самых отдалённых губерниях всякий небогатый даже помещик начал иметь своего маркиза» - писал в мемуарах современник Пушкина, Филипп Филиппович Вигель. Малоизвестный факт: в феврале 1793 года, под впечатлением от казни Людовика XVI, Екатерина Великая издала указ, обязывавший французов или выехать за границу, или принести присягу, что те не поддерживают революционные идеи. Соответствующую клятву дали около полутора тысяч, отказались от присяги - 43 человека.

В итоге, множество вчерашних парижан стали гувернёрами и учителями помещичьих детей; даже наставником императора Александра I в юные годы был швейцарец-франкофон Лагарп. (Добавим в скобках, что следующее поколение русских аристократов было выпестовано многими из 190 тысяч пленных французов, оставшихся в стране снега после разгрома Наполеона).

Так что язык Декарта и Бюффона над колыбелью дворянского младенца начинал звучать куда раньше, чем сказки Арины Родионовны.

Закат франкофонии

«Француз - кургуз». Владимир Даль. «Пословицы русского народа».

В 1812 г. русским офицерам во время кавалерийских разъездов запрещалось говорить на французском, поскольку партизаны, особенно в тёмное время суток, могли и пальнуть из засады, услышав «ненашенский» говор. На процессе 1826 года многие декабристы давали показания по-французски, так как родным владели плохо.

Вслед за превращением в XIX веке Великобритании в мирового лидера поменялись и, с позволения сказать, лингвистические тренды. Уже при Николае I императорский двор заговорил по-русски (даже с женщинами, что, как отмечали современники, явилось «неслыханным делом»). А к середине столетия удивительное общество, где любой офицер, переодевшись в партикулярное платье, мог заехать в расположение наполеоновской гвардии и успешно выдать себя за француза, осталось лишь на страницах «Войны и мира».

(Языковая личность Лермонтова - билингва как объект лингвистических и литературоведческих исследований)*

Не углубляясь в петровскую Россию, когда русский человек впервые, в силу возникновения не просто новой, а ирреальности, был оторван от своей русской среды и русского языка, вспомним пушкинскую эпоху, в которой продолжал творить на русском языке Г. Державин, вырвавший из уст молодого собрата по перу в письме А. А. Дельвигу в июне 1825 года: «Этот чудак не знал ни русской грамоты, ни духа русского языка… Ей-богу, его гений думал по-татарски - а русской грамоты не знал за недосугом. (1., с. 160).
Вспомним самого А. С. Пушкина и его франкоязычную среду, не опускавшуюся до русского языка - языка черни. Говоря о том, как выглядит Онегин внешне, Пушкин не может не прибегнуть к языку, на котором ему легче изъясняться:

… В последнем вкусе туалетом
Заняв ваш любопытный взгляд,
Я мог бы пред учёным светом
Здесь описать его наряд;
Конечно б, это было смело,
Описывать моё же дело:
Но панталоны, фрак, жилет,
Всех этих слов на русском нет;
А вижу я, винюсь пред вами,
Что уж и так мой бедный слог
Пестреть гораздо меньше мог
Иноплеменными словами,
Хоть и заглядывал я встарь,
В Академический словарь;
А мой торжественный словарь
Мне не закон, как было встарь. (Гл. 1, XXVI)

В той же XXVI строфе узнаем, что незнание родного языка очередным поколением превращается в серьезную проблему всего общества:

Ещё предвижу затрудненья:
Родной земли спасая честь,
Я должен буду, без сомненья,
Письмо Татьяны перевесть.
Она по-русски плохо знала,
Журналов наших не читала,
И выражалася с трудом
На языке своём родном,
Итак, писала по-французски...
Что делать! повторяю вновь:
Доныне дамская любовь
Не изъяснялася по-русски,
Доныне гордый наш язык
К почтовой прозе не привык.

Если в первом случае автору понадобилось знание чужого языка, чтобы описать одежды чужого (европейского) народа, то во втором случае – считается, что русский язык настолько грубый, что на нем нельзя передать нежнейшие чувства, зародившиеся в груди юной девушки. И поэт переводит нам на язык «почтовой прозы», т.е. на русский язык, письмо своей героини, написанное на французском языке.
Понимая абсурдность такого общества, в котором чужой язык принят как единственно приемлемый, а родной язык вытеснен с парадной лестницы, Пушкин пишет:

Сокровищем родного слова
(Заметят важные умы)
Для лепетания чужого
Безумно пренебрегли мы.
Мы любим муз чужих игрушки
Чужих наречий погремушки,
А не читаем книг своих.
Но где ж они? Давайте их...

Оказывается, своих-то книг нет, а все, что выходит из-под пера соотечественников – это по большей части переводы или подражания, в которых проявляется чужой менталитет, чужой дух, о чем пишет автор далее:

Конечно: северные звуки
Ласкают мой привычный слух,
Их любит мой славянский дух,
Их музыкой сердечны муки
Усыплены... но дорожит
Одними звуками Пиит.

Чтобы понять, когда и с чего началось отторжение от своего, национального, родного, Пушкин задается вопросами, на которые сам же и отвечает, так как не понимать очевидного нельзя:

Но где ж мы первые познанья
И мысли первые нашли,
Где применяем испытанья,
Где узнаём судьбу земли;
Не в переводах одичалых,
Не в сочиненьях запоздалых,
Где русский ум да русский дух
Зады твердит и лжёт за двух.
Поэты наши переводят,
А прозы нет. Один журнал
Исполнен приторных похвал,
Тот брани плоской. Все наводят
Зевоту скуки; хоть не сон.
Хорош российский Геликон!

Но, когда мужчины, не советуясь с женщинами, внедряют свои реформы, в том числе и насильственно (как Петр I), выправлять ситуацию, как правило, начинают с женщин. Что в данном случае, когда речь идет о возвращении к своим истокам, к родному языку, вполне оправданно, так как именно женщина – мать учит ребенка первым словам на родном языке, который на чеченском языке называется «ненан мотт», т.е. язык матери. (Когда хотят узнать, говорит ли человек на родном языке, у нас так и спрашивают, владеет ли он языком матери?)
Пушкин в своем романе подмечает и эту наметившуюся тенденцию в русском обществе:

Я знаю: дам хотят заставить
Читать по-русски. Право, страх!
Могу ли их себе представить
С «Благонамеренным» в руках!
Я шлюсь на вас, мои поэты;
Не правда ль: милые предметы
Которым, за свои грехи,
Писали втайне вы стихи,
Которым сердце посвящали,
Не все ли, русским языком
Владея слабо и с трудом,
Его так мило искажали…
И в их устах язык чужой
Не обратился ли в родной? (XXVII)

Послушаем женщину пушкинской поры - Бакунину В. И., которая в своих заметках о 1812 годе вспоминает:
«Пишут из Вильны, что занимаются разводами, праздниками и волокитством, от старших до младших, по пословице - игуменья за чарку, сестры за ковши; молодые офицеры пьют, играют и прочее... вседневные оrgiеs (не знаю русскаго слова сего значения, по чистоте нравов наших, не давно искаженных; не имели мы доселе нужды обогащать такими изречениями язык наш; новые наши сочинители, конечно, оказали оному сию услугу, научились по русски в старых).
У нее же мы находим неприкрытую иронию в адрес Шишкова, который вложил всю свою душу русского патриота в текст царского манифеста, который должен был прозвучать на русском языке, поскольку врагом России были французы, занявшие всецело империю без единого выстрела гораздо раньше реального военного вторжения. «Слог его важен, красноречив и силен, но дик для многих: не привыкли к изречениям и оборотам речи совершенно русским; одна речь взята из Феофанова слова на Полтавскую победу; большая часть читателей не выразумела», - пишет она, чей слух с детства приучен к французской речи. Но государю понравилось. «Я не много читал русскаго, а иностраннаго довольно, но ничего не читал такого прекраснаго, как ваша речь о любви к отечеству», - похвалил он Шишкова, который в должности государственного секретаря (на месте удалённого Сперанского) всю войну с французами писал ему важнейшие приказы и рескрипты.
О нем же, Шишкове, вспоминает в своем романе Пушкин, перечисляя достоинства изменившейся Татьяны:

…Всё тихо, просто было в ней,
Она казалась верный снимок
Du comme il faut... (Шишков, прости:
Не знаю, как перевести.)

Если в конце 20-х-начале 30-х годов XIX века дворянок уже «заставляют читать по-русски», то к появлению Лермонтова как поэта, русский язык должен был стать, если не полноправным членом в свете, то и не принадлежащим одной грубой черни. Пушкин, писавший гениальные стихи на русском языке, в то же время вел свою переписку (с друзьями, супругой, с официальными лицами) на французском языке, на котором, очевидно, и мыслил.
Что происходит, в этом плане, с Лермонтовым – человеком и поэтом?
Во всем его творчестве (словесном, живописном, детских скульптурах) Лермонтов повернут не на Европу, а на Кавказ. Причем, с самого детства.
Его первый большой поэтический опыт - поэма «Хаджи Абрек» не просто о Кавказе, о горцах, она о горских обычаях, о горском этикете, о горском военном и политическом лидере – Бейбулате и о сугубо горском, не всегда положительном, герое – абреке. Все эти герои, обычаи, традиции были выписаны юным автором не с точки зрения господствовавшего в литературе романтического направления, а даны были в рамках самого сурового реализма, составлявшего правду жизни горца, сохранившуюся до наших дней.
Поэма «Каллы», название которой породило тоже немало толков среди ученых (тюрское «Канлы» или осетинское «каллы»? «кровавый» или «убийца»?), о том же, но в основу положен закон кровной мести. Подстрекаемый муллой, кабардинец Аджи убивает целую семью, а затем самого муллу, который внушал ему, что он, Аджи, «на земле орудье мщенья, (Кхел ица къолнарг, – сказали бы чеченцы) На грозный подвиг ты назначен…» (То есть «кхел йа» - на чеченском). Аджи убивает старика, стоявшего на молитве, сына его и спящую дочь. Затем в отчаянии идет к мулле и закалывает его. Возмездие («кхелла») настигло главных героев поэмы. «И он лишь знает почему /Каллы ужасное прозванье /В горах осталося ему», - финал поэмы.
«Кхел» такое же звучное слово, как и «тезет» (с ударением на первом слоге, - на чеченском языке, так называют три первых дня (время тезета) после смерти человека, когда двор родственников умершего открыт для принятия соболезнований. Слово, ставшее в свое время для героя поэмы «Тазит» Пушкина именем собственным).
Название поэмы «Мцыри» тоже переводится с чеченского: «Мец ыра» - сидел голодным. Вспомним: «Он знаком пищу отвергал /И тихо, гордо умирал». Вспомним: «И повесть горьких мук моих /Не призовет меж стен глухих /Вниманье скорбное ничье /На имя темное мое». «На имя темное…» - очевидно, автор намекал, что слово это поддается не переводу, а расшифровке. В рукописи поэма называлась «Бэри» - в переводе с чеченского языка – «Ребенок». Поэма о ребенке, лет с шести оказавшемся в плену у русского генерала.
Лора, - главная героиня поэмы «Джюлио» носит имя, которое с чеченского переводится как «уважаемая мною», «уважаю». Джюлио - «уроженец Юга» неитальянского происхождения оставил ее далеко в своей стране, откуда сам вынужден был бежать исключительно из-за любви к ней. В поэме Лора носит под сердцем ребенка Джюлио, зачатого во грехе, но Лермонтов не бросает даже тень на ее имя, не говоря об упреках в ее адрес. - Она в поэме вызывает уважение и сочувствие.

Люблю я цвет их желтых лиц,
Подобный цвету наговиц,
Их шапки, рукава худые,
Их темный и лукавый взор
И их гортанный разговор. –

писал Лермонтов о чеченцах в стихотворении «Я к вам пишу: случайно! право…».
«Гортанная» речь чеченцев Лермонтову могла напоминать французскую речь, к которой был приучен его абсолютный слух. Во французском и чеченском языках очень много схожих по произношению звуков. Бота Шамурзаев, служивший одно время переводчиком «при начальнике левого фланга Кавказской линии», мог давать Лермонтову уроки чеченского языка. Но откуда было в Лермонтове это тяготение ко всему чеченскому, горскому, кавказскому, если в России мстить учили у «женской груди», а «вечная война» на Кавказе для все новых поколений казалась трамплином не в загробный, а в высший свет?
Там, где Пушкин говорит: «Я вас любил, Любовь еще, быть может…» или «Я вас люблю, к чему лукавить…», Лермонтов пишет: «Люблю я цвет их желтых лиц…». Обратный порядок слов в построении фразы, которым пронизано все творчество Лермонтова, как отмечают языковеды, – это порядок, или закон чеченского языка, которым нельзя пользоваться искусственно, нарочито конструируя фразы.
«Проникая в таинства» гортанного разговора чеченцев, фразы которых лаконичные, мужские, с опорой на глагол, т. е. с обратным порядком слов, Лермонтов внес в свой поэтический язык эту особенность чеченского языка, придававшую его художественному стилю экспрессивность, убедительность, начисто лишая всякого налета сентиментального романтизма, к которому был приучен слух русского читателя.
Привыкшая мыслить на русском языке, я часто попадаю в неловкое положение, общаясь с представителями нашего старшего поколения, чей слух режет моя нечеченская речь, поскольку строю я фразы по-русски. Впервые мое внимание на это обратил один старик, с которым я вела свободно беседу, радуясь, что избегаю вставок на русском языке. «Ты чеченка?» - прищурился он, дав мне закончить фразу. Мое искреннее недоумение его развеселило: «Ты говоришь на родном языке, как иностранка, выучившая наш язык!»
Прямой порядок слов в чеченском языке не дает мысли той основательности, кованости, четкости и дипломатичности, которые выстраиваются сами собой при обратном порядке слов. Речь (особенно это касается женщин) кажется грубой, резкой, с претензией на конфликтность, что хорошо на комсомольском собрании, но по нормам чеченского этикета категорически исключается. Лермонтов не мог не заметить эту разницу на уровне звучания речи.
Печорин, полюбив Бэлу, «учился по-татарски», - пишет Лермонтов. Вопрос: «Разве ты любишь какого-нибудь чеченца?», - снимает завесу со слова «татарский». Какой язык учил Печорин, если хотел общаться с Бэлой на родном ей языке, а ее сердце могло быть занято любовью к «чеченцу»?! (Но это не исключает, что прототипом художественной героини была кумычка, - речь сейчас не о тайнописи автора)
Сам Лермонтов, который учил чеченский язык, знал традиции, морально-нравственные ценности чеченского народа и горцев вообще, собирался переориентировать устремленную на европейские ценности (каковые сам он считал «развратом, ядом просвещенья») российскую творческую среду на Кавказ, где, не только на его взгляд, «сокровища поэтические необычайные».
Как языковая личность билингва, Лермонтов уникальный объект для лингвистических и литературоведческих исследований, если не увлекаться традиционным подходом к судьбе поэта в лермонтоведении.
В января 1871 г. Л. Толстой из Ясной Поляны писал А.А. Фету: «Гомер только изгажен нашими, взятыми с немецкого образца, переводами… Все эти Фосы и Жуковские поют каким-то медово-паточным, горловым подлым и подлизывающимся голосом, а тот черт и поет, и орет во всю грудь, и никогда ему в голову не приходило, что кто-нибудь его будет слушать…».
14 августа ровно 40 лет назад А. Пушкин писал из Царского Села в Москву П.А. Вяземскому: «У Жуковского понос поэтический хотя и прекратился, однако ж он всё еще - - - - - - гекзаметрами… Право, надобно нам начать журнал, да какой?».
Если в пушкинское время сентиментально-романтический язык переводов Жуковского уже начинал раздражать (особенно в жесткую пост декабристскую эпоху и следовавших затем репрессий), а в толстовское время стал вовсе не удобоварим, то в период возмужания Лермонтова язык этот, «медово-паточный» становился просто нетерпимым.
В отличие от Пушкина, в планах Лермонтова, решившего выйти в отставку, чтобы заняться литературной деятельностью, было не только издание своего журнала, но он еще и знал, каким он будет, т.е. в корне меняющим отношение к художественному слову, о чем А.А. Краевский и рассказал П.А. Висковатову. «Мы должны жить своею самостоятельною жизнью и внести свое самобытное в общечеловеческое, – говорил Лермонтов. - Зачем нам все тянуться за Европою и за французским. Я многому научился у азиатов, и мне бы хотелось проникнуть в таинства азиатского миросозерцания, зачатки которого и для самих азиатов и для нас еще мало понятны. Но, поверь мне, там на Востоке тайник богатых откровений... Мы в своем журнале не будем предлагать обществу ничего переводного, а свое собственное. Я берусь к каждой книжке доставлять что-либо оригинальное, не так, как Жуковский, который все кормит переводами, да еще не говорит, откуда берет их».
В 48 часов высланный из Петербурга М. Лермонтов, писал из Пятигорска своей бабушке: «купите мне полное собрание сочинений Жуковского последнего издания и пришлите сюда тотчас. Я бы просил также полного Шекспира по-английски, да не знаю, можно ли найти в Петербурге...».
Как видим, Лермонтов не оставил своих планов по реорганизации литературного дела в России, но ему не суждено было вернуться с Кавказа.
Смерть же прервала и работу Жуковского над его переводом "Илиады". Последним творением его стало стихотворение «Царскосельский лебедь» (1851), в котором он сам проговорит, наконец, то, что хотел донести до него много раньше М. Лермонтов:
«Лебедь белогрудый, лебедь белокрылый, /Как же нелюдимо ты, отшельник хилый, /Здесь сидишь на лоне вод уединенных!.. /Сумрачный пустынник, из уединенья /Ты на молодое смотришь поколенье /Грустными очами… /Ты ж старик печальный… /и в приют твой ни один не входит /Гость из молодежи, ветрено летящей /Вслед за быстрым мигом жизни настоящей».
Но что эти поздние признания были для того, кто так и не успел осуществить свои замыслы, которые соединили бы все богатство русского языка с силой, мощью и величием Кавказа, «мало понятного» пока еще для русского человека?!
Сегодня, когда политическая власть в России, в силу обстоятельств, вынуждена обратить свой взор на Восток, есть надежда, что «тайник богатых откровений...» будет, наконец, вскрыт. Но сами россияне (к несчастью, молодежь) по инерции ломятся в Европу, спеша избавиться от русского акцента в английском, французском, немецком… Зачем же ждать, пока в их устах язык чужой не обратится вновь в родной? И тогда никакой Лермонтов не спасет.
Утешимся, чужим словом «билингв»?
__________
* Материал 8-й Международной научно-методической конференции «Русскоязычие и би(поли)лингвизм в межкультурной коммуникации XXI века: когнитивно-концептуальные аспекты». Пятигорск. ПГЛУ. Апрель 2015 года.

Инструкция

Осознанная работа над собой возможна уже в более-менее осознанном возрасте. Помочь в язык овом развитии и обеспечить язык овую компетентность – задача . Знания, которые даются в – это базовые знания, адаптированные под среднего школьника, а вовсе не заоблачные. Именно поэтому если вы хотите отлично знать русский язык , старайтесь всегда знать на «отлично» школьную программу. Ничего лишнего в ней нет, даже если вам так кажется.

Но , если школу вы уже закончили, а знание язык а все еще нельзя назвать отличным? Здесь поможет либо высшее филологическое , либо индивидуальная работа. В первом случае все более-менее понятно. На филологическом факультете, если ответственно относиться к учебе, вы непременно овладеете если не отличным знанием русского язык а, то очень хорошим как минимум. Если вы занимаетесь индивидуально, то стоит изучать пособия по предмету «Русский язык и культура речи». Только обязательно удостоверьтесь, что пользуетесь качественным изданием, одобренным специалистами.

Помимо всего прочего, есть несколько советов, которые будут помогать вам в совершенствовании язык а вне зависимости от того, из какой вы семьи, какое имеете образование и сколько вам лет. Во-первых, читайте как можно больше. В основном, классические произведения – отечественных и зарубежных авторов. Не забывайте искать значения незнакомых слов в словаре – в школе подобная учителей кажется занудством, а на деле очень развивает эрудицию. Чаще обращайтесь к словарям, особенно к академическому орфоэпическому – тому самому, который все еще хранит в себе классическое произношение, не вбирая современные поблажки Министерства образования. Даже если вы давно окончили школу, пробуйте иногда решать тесты по язык у для старших классов и проверять себя – вдруг забыли какое-то правило. А еще старайтесь, общаясь с разными людьми, подмечать, но не заимствовать у них те или иные речевые ошибки.

Умом и волею живой,

И своенравной головой,

И сердцем пламенным и нежным?

Ужели не простите ей

Вы легкомыслия страстей?

Кокетка судит хладнокровно,

Татьяна любит не шутя

И предается безусловно

Любви, как милое дитя.

Не говорит она: отложим -

Любви мы цену тем умножим,

Вернее в сети заведем;

Сперва тщеславие кольнем

Надеждой, там недоуменьем

Измучим сердце, а потом

Ревнивым оживим огнем;

А то, скучая наслажденьем,

Невольник хитрый из оков

Всечасно вырваться готов.

Еще предвижу затрудненья:

Родной земли спасая честь,

Я должен буду, без сомненья,

Письмо Татьяны перевесть.

Она по-русски плохо знала,

Журналов наших не читала,

И выражалася с трудом

На языке своем родном,

Итак, писала по-французски…

Что делать! повторяю вновь:

Доныне дамская любовь

Не изъяснялася по-русски,

Доныне гордый наш язык

К почтовой прозе не привык.

Могу ли их себе представить

С «Благонамеренным» в руках!

Я шлюсь на вас, мои поэты;

Не правда ль: милые предметы,

Которым, за свои грехи,

Писали втайне вы стихи,

Которым сердце посвящали,

Не все ли, русским языком

Владея слабо и с трудом,

Его так мило искажали,

И в их устах язык чужой

Не обратился ли в родной?

Не дай мне Бог сойтись на бале

Иль при разъезде на крыльце

С семинаристом в желтой шале

Иль с академиком в чепце!

Как уст румяных без улыбки,

Без грамматической ошибки

Я русской речи не люблю.

Быть может, на беду мою,

Красавиц новых поколенье,

Журналов вняв молящий глас,

К грамматике приучит нас;

Стихи введут в употребленье;

Но я… какое дело мне?

Я верен буду старине.

Неправильный, небрежный лепет,

Неточный выговор речей

По-прежнему сердечный трепет

Произведут в груди моей;

Раскаяться во мне нет силы,

Мне галлицизмы будут милы,

Как прошлой юности грехи,

Как Богдановича стихи.

Но полно. Мне пора заняться

Письмом красавицы моей;

Я слово дал, и что ж? ей-ей,

Теперь готов уж отказаться.

Я знаю: нежного Парни

Перо не в моде в наши дни.

Певец Пиров и грусти томной,

Когда б еще ты был со мной,

Я стал бы просьбою нескромной

Тебя тревожить, милый мой:

Чтоб на волшебные напевы

Переложил ты страстной девы

Иноплеменные слова.

Где ты? приди: свои права

Передаю тебе с поклоном…

Но посреди печальных скал,

Отвыкнув сердцем от похвал,

Один, под финским небосклоном,

Он бродит, и душа его

Не слышит горя моего.

Письмо Татьяны предо мною;

Его я свято берегу,

Кто ей внушал и эту нежность,

И слов любезную небрежность?

Кто ей внушал умильный вздор,

Безумный сердца разговор,

И увлекательный и вредный?

Я не могу понять. Но вот

Неполный, слабый перевод,

С живой картины список бледный,

Или разыгранный Фрейшиц

Перстами робких учениц:

Письмо Татьяны к Онегину

Я к вам пишу – чего же боле?

Что я могу еще сказать?

Теперь, я знаю, в вашей воле

Меня презреньем наказать.

Но вы, к моей несчастной доле

Хоть каплю жалости храня,

Вы не оставите меня.

Сначала я молчать хотела;

Поверьте: моего стыда

Вы не узнали б никогда,

Когда б надежду я имела

Хоть редко, хоть в неделю раз

В деревне нашей видеть вас,

Чтоб только слышать ваши речи,

Вам слово молвить, и потом

Всё думать, думать об одном

И день и ночь до новой встречи.

Но говорят, вы нелюдим;

В глуши, в деревне всё вам скучно,

А мы… ничем мы не блестим,

Хоть вам и рады простодушно.

Зачем вы посетили нас?

В глуши забытого селенья

Я никогда не знала б вас,

Не знала б горького мученья.

Души неопытной волненья

Смирив со временем (как знать?),

По сердцу я нашла бы друга,

Была бы верная супруга

И добродетельная мать.

Другой!.. Нет, никому на свете

Не отдала бы сердца я!

То в вышнем суждено совете…

То воля неба: я твоя;

Вся жизнь моя была залогом

Свиданья верного с тобой;

Я знаю, ты мне послан Богом,

До гроба ты хранитель мой…

Ты в сновиденьях мне являлся,

Незримый, ты мне был уж мил,

Твой чудный взгляд меня томил,

Давно… нет, это был не сон!

Ты чуть вошел, я вмиг узнала,

Вся обомлела, запылала

И в мыслях молвила: вот он!

Не правда ль? я тебя слыхала:

Ты говорил со мной в тиши,

Когда я бедным помогала

Или молитвой услаждала

Тоску волнуемой души?

И в это самое мгновенье

Не ты ли, милое виденье,

В прозрачной темноте мелькнул,

Приникнул тихо к изголовью?

Не ты ль, с отрадой и любовью,

Слова надежды мне шепнул?

Кто ты, мой ангел ли хранитель

Или коварный искуситель:

Мои сомненья разреши.

Быть может, это всё пустое,

Обман неопытной души!

И суждено совсем иное…

Но так и быть! Судьбу мою

Отныне я тебе вручаю,

Перед тобою слезы лью,

Твоей защиты умоляю…

Вообрази: я здесь одна,

Никто меня не понимает,

Рассудок мой изнемогает,

И молча гибнуть я должна.

Я жду тебя: единым взором

Надежды сердца оживи

Иль сон тяжелый перерви,

Еще предвижу затрудненья:
Родной земли спасая честь,
Я должен буду, без сомненья,
Письмо Татьяны перевесть.
Она по-русски плохо знала,
Журналов наших не читала
И выражалася с трудом
На языке своем родном,
Итак, писала по-французски...
Что делать! повторяю вновь:
Доныне дамская любовь
Не изьяснялася по-русски,
Доныне гордый наш язык
К почтовой прозе не привык.

Стоп-стоп-стоп драгечи. Не спешите обвинять несчастную Т. Ларину в том, что она полнейшая невежда. По русски она говорила хорошо и правильно, уверен на все 143 % Речь идет об эпистолярном жанре. Писать по-русски, да еще о любви...это было крайне сложно даже для людей более опытных и искушенных. А тут молодая девушка.... Откуда ей набраться словей то таких красЫвых, прости-господи....:-) Тем более журналов она наших не читала (ну там "Лиза" и "Домашний очаг", ага-ага). Так что училась высокому слогу у учителей француженок(ов), да и в модных романах. На французском языке... так что....:-) Но мы продолжаем.

Я знаю: дам хотят заставить
Читать по-русски. Право, страх!
Могу ли их себе представить
С «Благонамеренным» в руках!
Я шлюсь на вас, мои поэты;
Не правда ль: милые предметы,
Которым, за свои грехи,
Писали втайне вы стихи,
Которым сердце посвящали,
Не все ли, русским языком
Владея слабо и с трудом,
Его так мило искажали,
И в их устах язык чужой
Не обратился ли в родной?

А. Измайлов

Экий, все-таки свет наш Александр Сергеич тролль....:-)) Человек, который больше всего успевал в лицее именно во французском, и первые строчки написал на языке Руссо и Дидро знает о чем говорит:-))) Может возникнуть вопрос - что за "Благонамеренный" такой, от лицезрения которого поэт приходит в ужас. Нуу..это такой странноватый русский журнал. Издавался этаким циничным баснеписцем А. Измайловым и выходил крайне не регулярно и нередко фраппировал почетную публику.

Не дай мне бог сойтись на бале
Иль при разъезде на крыльце
С семинаристом в желтой шале
Иль с академиком в чепце!
Как уст румяных без улыбки,
Без грамматической ошибки
Я русской речи не люблю.
Быть может, на беду мою,
Красавиц новых поколенье,
Журналов вняв молящий глас,
К грамматике приучит нас;
Стихи введут в употребленье;
Но я... какое дело мне?
Я верен буду старине.

Неправильный, небрежный лепет,
Неточный выговор речей
По-прежнему сердечный трепет
Произведут в груди моей;
Раскаяться во мне нет силы,
Мне галлицизмы будут милы,
Как прошлой юности грехи,
Как Богдановича стихи.
Но полно. Мне пора заняться
Письмом красавицы моей;
Я слово дал, и что ж? ей-ей
Теперь готов уж отказаться.
Я знаю: нежного Парни
Перо не в моде в наши дни.

И. Богданович

Мед на сердца учителей русской словесности. Хотя Пушкин продолжает троллить. Сексисткие шуточки, кстати. :-))) Про шаль и чепец - это он так про женщин-ученых отзывается. Не сильно ценит, сразу видно.... Но разберем не понятные термины. Галлинизмы - слова вошедшие в русский язвк из Франции, часть которой в прежние времена называли Галлией. Богданович и Парни - это такие поэты. Ипполит Богданович вошел в историю своей развлекательной поэмой «Душенька» — вольным переложением романа Лафонтена «Любовь Психеи и Купидона». А Эварист Дезире де Форш Парни и вовсе почти эротику писал:-)

Э. Парни

Певец Пиров и грусти томной,
Когда б еще ты был со мной,
Я стал бы просьбою нескромной
Тебя тревожить, милый мой:
Чтоб на волшебные напевы
Переложил ты страстной девы
Иноплеменные слова.
Где ты? приди: свои права
Передаю тебе с поклоном...
Но посреди печальных скал,
Отвыкнув сердцем от похвал,
Один, под финским небосклоном,
Он бродит, и душа его
Не слышит горя моего.

Е. Баратынский

"Певец Пиров" и аллюзия на финское небо - это отсылка к судьбе приятеля Пушкина поэта Евгения Баратынского. Помните, как там у Вяземского: "Пушкин, Дельвиг, Баратынский — русской музы близнецы". Человек сложной судьбы в эти года служил унтер-офицером в Нейшлотском пехотном полку в Южной Карелии (Финляндия)

Офицеры Нейшлотского полка под Мукденом в начале 20 столетия.

Письмо Татьяны предо мною;
Его я свято берегу,
Читаю с тайною тоскою
И начитаться не могу.
Кто ей внушал и эту нежность,
И слов любезную небрежность?
Кто ей внушал умильный вздор,
Безумный сердца разговор,
И увлекательный и вредный?
Я не могу понять. Но вот
Неполный, слабый перевод,
С живой картины список бледный
Или разыгранный Фрейшиц
Перстами робких учениц:

Фрейшиц - немецкое название знаменитой оперы Карла Марии фон Вебера "Вольный стрелок", а "список бледный" тут употребляется как копия. Но больше мы отвлекаться не будем и просто приведем все письмо полностью. Благо, многие учили наизусть:-)

Опера "Вольный стрелок"

Письмо
Татьяны к Онегину

Я к вам пишу — чего же боле?
Что я могу еще сказать?
Теперь, я знаю, в вашей воле
Меня презреньем наказать.
Но вы, к моей несчастной доле
Хоть каплю жалости храня,
Вы не оставите меня.
Сначала я молчать хотела;
Поверьте: моего стыда
Вы не узнали б никогда,
Когда б надежду я имела
Хоть редко, хоть в неделю раз
В деревне нашей видеть вас,
Чтоб только слышать ваши речи,
Вам слово молвить, и потом
Все думать, думать об одном
И день и ночь до новой встречи.
Но, говорят, вы нелюдим;
В глуши, в деревне все вам скучно,
А мы... ничем мы не блестим,
Хоть вам и рады простодушно.

Зачем вы посетили нас?
В глуши забытого селенья
Я никогда не знала б вас,
Не знала б горького мученья.
Души неопытной волненья
Смирив со временем (как знать?),
По сердцу я нашла бы друга,
Была бы верная супруга
И добродетельная мать.

Другой!.. Нет, никому на свете
Не отдала бы сердца я!
То в вышнем суждено совете...
То воля неба: я твоя;
Вся жизнь моя была залогом
Свиданья верного с тобой;
Я знаю, ты мне послан богом,
До гроба ты хранитель мой...
Ты в сновиденьях мне являлся
Незримый, ты мне был уж мил,
Твой чудный взгляд меня томил,
В душе твой голос раздавался
Давно... нет, это был не сон!
Ты чуть вошел, я вмиг узнала,
Вся обомлела, запылала
И в мыслях молвила: вот он!
Не правда ль? я тебя слыхала:
Ты говорил со мной в тиши,
Когда я бедным помогала
Или молитвой услаждала
Тоску волнуемой души?
И в это самое мгновенье
Не ты ли, милое виденье,
В прозрачной темноте мелькнул,
Приникнул тихо к изголовью?
Не ты ль, с отрадой и любовью,
Слова надежды мне шепнул?
Кто ты, мой ангел ли хранитель,
Или коварный искуситель:
Мои сомненья разреши.
Быть может, это все пустое,

Обман неопытной души!
И суждено совсем иное...
Но так и быть! Судьбу мою
Отныне я тебе вручаю,
Перед тобою слезы лью,
Твоей защиты умоляю...
Вообрази: я здесь одна,
Никто меня не понимает,
Рассудок мой изнемогает,
И молча гибнуть я должна.
Я жду тебя: единым взором
Надежды сердца оживи
Иль сон тяжелый перерви,
Увы, заслуженным укором!

Кончаю! Страшно перечесть...

По-моему очень сильно. Очень! Но продолжим в следующий раз.
Продолжение следует...
Приятного времени суток