Максим горький мать читать краткое содержание. М
Часть I
1
Каждый день над рабочей слободкой, в дымном, масляном воздухе, дрожал и ревел фабричный гудок, и, послушные зову, из маленьких серых домов выбегали на улицу, точно испуганные тараканы, угрюмые люди, не успевшие освежить сном свои мускулы. В холодном сумраке они шли по немощеной улице к высоким каменным клеткам фабрики; она с равнодушной уверенностью ждала их, освещая грязную дорогу десятками жирных квадратных глаз. Грязь чмокала под ногами. Раздавались хриплые восклицания сонных голосов, грубая ругань зло рвала воздух, а встречу людям плыли иные звуки – тяжелая возня машин, ворчание пара. Угрюмо и строго маячили высокие черные трубы, поднимаясь над слободкой, как толстые палки.
Вечером, когда садилось солнце, и на стеклах домов устало блестели его красные лучи, – фабрика выкидывала людей из своих каменных недр, словно отработанный шлак, и они снова шли по улицам, закопченные, с черными лицами, распространяя в воздухе липкий запах машинного масла, блестя голодными зубами. Теперь в их голосах звучало оживление, и даже радость, – на сегодня кончилась каторга труда, дома ждал ужин и отдых.
День проглочен фабрикой, машины высосали из мускулов людей столько силы, сколько им было нужно. День бесследно вычеркнут из жизни, человек сделал еще шаг к своей могиле, но он видел близко перед собой наслаждение отдыха, радости дымного кабака и – был доволен.
По праздникам спали часов до десяти, потом люди солидные и женатые одевались в свое лучшее платье и шли слушать обедню, попутно ругая молодежь за ее равнодушие к церкви. Из церкви возвращались домой, ели пироги и снова ложились спать – до вечера.
Усталость, накопленная годами, лишала людей аппетита, и для того, чтобы есть, много пили, раздражая желудок острыми ожогами водки. Вечером лениво гуляли по улицам, и тот, кто имел галоши, надевал их, если даже было сухо, а имея дождевой зонтик, носил его с собой, хотя бы светило солнце.
Встречаясь друг с другом, говорили о фабрике, о машинах, ругали мастеров, – говорили и думали только о том, что связано с работой. Одинокие искры неумелой, бессильной мысли едва мерцали в скучном однообразии дней. Возвращаясь домой, ссорились с женами и часто били их, не щадя кулаков. Молодежь сидела в трактирах или устраивала вечеринки друг у друга, играла на гармониках, пела похабные, некрасивые песни, танцевала, сквернословила и пила. Истомленные трудом люди пьянели быстро, во всех грудях пробуждалось непонятное, болезненное раздражение. Оно требовало выхода. И, цепко хватаясь за каждую возможность разрядить это тревожное чувство, люди из-за пустяков бросались друг на друга с озлоблением зверей. Возникали кровавые драки. Порою они кончались тяжкими увечьями, изредка – убийством.
В отношениях людей всего больше было чувства подстерегающей злобы, оно было такое же застарелое, как и неизлечимая усталость мускулов. Люди рождались с этою болезнью души, наследуя ее от отцов, и она черною тенью сопровождала их до могилы, побуждая в течение жизни к ряду поступков, отвратительных своей бесцельной жестокостью.
По праздникам молодежь являлась домой поздно ночью в разорванной одежде, в грязи и пыли, с разбитыми лицами, злорадно хвастаясь нанесенными товарищам ударами, или оскорбленная, в гневе или слезах обиды, пьяная и жалкая, несчастная и противная. Иногда парней приводили домой матери, отцы. Они отыскивали их где-нибудь под забором на улице или в кабаках бесчувственно пьяными, скверно ругали, били кулаками мягкие, разжиженные водкой тела детей, потом более или менее заботливо укладывали их спать, чтобы рано утром, когда в воздухе темным ручьем потечет сердитый рев гудка, разбудить их для работы.
Ругали и били детей тяжело, но пьянство и драки молодежи казались старикам вполне законным явлением, – когда отцы были молоды, они тоже пили и дрались, их тоже били матери и отцы. Жизнь всегда была такова, – она ровно и медленно текла куда-то мутным потоком годы и годы и вся была связана крепкими, давними привычками думать и делать одно и то же, изо дня в день. И никто не имел желания попытаться изменить ее.
Изредка в слободку приходили откуда-то посторонние люди. Сначала они обращали на себя внимание просто тем, что были чужие, затем возбуждали к себе легкий, внешний интерес рассказами о местах, где они работали, потом новизна стиралась с них, к ним привыкали, и они становились незаметными. Из их рассказов было ясно: жизнь рабочего везде одинакова. А если это так – о чем же разговаривать?
Но иногда некоторые из них говорили что-то неслыханное в слободке. С ними не спорили, но слушали их странные речи недоверчиво. Эти речи у одних возбуждали слепое раздражение, у других смутную тревогу, третьих беспокоила легкая тень надежды на что-то неясное, и они начинали больше пить, чтобы изгнать ненужную, мешающую тревогу.
Заметив в чужом необычное, слобожане долго не могли забыть ему это и относились к человеку, не похожему на них, с безотчетным опасением. Они точно боялись, что человек бросит в жизнь что-нибудь такое, что нарушит ее уныло правильный ход, хотя тяжелый, но спокойный. Люди привыкли, чтобы жизнь давила их всегда с одинаковой силой, и, не ожидая никаких изменений к лучшему, считали все изменения способными только увеличить гнет.
От людей, которые говорили новое, слобожане молча сторонились. Тогда эти люди исчезали, снова уходя куда-то, а оставаясь на фабрике, они жили в стороне, если не умели слиться в одно целое с однообразной массой слобожан…
Пожив такой жизнью лет пятьдесят, – человек умирал.
2
Так жил и Михаил Власов, слесарь, волосатый, угрюмый, с маленькими глазами; они смотрели из-под густых бровей подозрительно, с нехорошей усмешкой. Лучший слесарь на фабрике и первый силач в слободке, он держался с начальством грубо и поэтому зарабатывал мало, каждый праздник кого-нибудь избивал, и все его не любили, боялись. Его тоже пробовали бить, но безуспешно. Когда Власов видел, что на него идут люди, он хватал в руки камень, доску, кусок железа и, широко расставив ноги, молча ожидал врагов. Лицо его, заросшее от глаз до шеи черной бородой, и волосатые руки внушали всем страх. Особенно боялись его глаз, – маленькие, острые, они сверлили людей, точно стальные буравчики, и каждый, кто встречался с их взглядом, чувствовал перед собой дикую силу, недоступную страху, готовую бить беспощадно.
– Ну, расходись, сволочь! – глухо говорил он. Сквозь густые волосы на его лице сверкали крупные желтые зубы. Люди расходились, ругая его трусливо воющей руганью.
– Сволочь! – кратко говорил он вслед им, и глаза его блестели острой, как шило, усмешкой. Потом, держа голову вызывающе прямо, он шел следом за ними и вызывал:
– Ну, – кто смерти хочет?
Никто не хотел.
Говорил он мало, и «сволочь» – было его любимое слово. Им он называл начальство фабрики и полицию, с ним он обращался к жене:
– Ты, сволочь, не видишь – штаны разорвались!
Когда Павлу, сыну его, было четырнадцать лет, Власову захотелось оттаскать его за волосы. Но Павел взял в руки тяжелый молоток и кратко сказал:
– Не тронь…
– Чего? – спросил отец, надвигаясь на высокую, тонкую фигуру сына, как тень на березу.
– Будет! – сказал Павел. – Больше я не дамся…
И взмахнул молотком.
Отец посмотрел на него, спрятал за спину мохнатые руки и, усмехаясь, проговорил:
– Эх ты, сволочь…
Вскоре после этого он сказал жене:
– Денег у меня больше не спрашивай, тебя Пашка прокормит…
– А ты все пропивать будешь? – осмелилась она спросить.
– Не твое дело, сволочь! Я любовницу заведу…
Любовницы он не завел, но с того времени, почти два года, вплоть до смерти своей, не замечал сына и не говорил с ним.
Была у него собака, такая же большая и мохнатая, как сам он. Она каждый день провожала его на фабрику и каждый вечер ждала у ворот. По праздникам Власов отправлялся ходить по кабакам. Ходил он молча и, точно желая найти кого-то, царапал своими глазами лица людей. И собака весь день ходила за ним, опустив большой, пышный хвост. Возвращаясь домой пьяный, он садился ужинать и кормил собаку из своей чашки. Он ее не бил, не ругал, но и не ласкал никогда. После ужина он сбрасывал посуду со стола на пол, если жена не успевала вовремя убрать ее, ставил перед собой бутылку водки и, опираясь спиной о стену, глухим голосом, наводившим тоску, выл песню, широко открывая рот и закрыв глаза. Заунывные, некрасивые звуки путались в его усах, сбивая с них хлебные крошки, слесарь расправлял волосы бороды и усов толстыми пальцами и – пел. Слова песни были какие-то непонятные, растянутые, мелодия напоминала о зимнем вое волков. Пел он до поры, пока в бутылке была водка, а потом валился боком на лавку или опускал голову на стол и так спал до гудка. Собака лежала рядом с ним.
Умер он от грыжи. Дней пять, весь почерневший, он ворочался на постели, плотно закрыв глаза, и скрипел зубами. Иногда говорил жене:
– Дай мышьяку, отрави…
Доктор велел поставить Михаилу припарки, но сказал, что необходима операция, и больного нужно сегодня же везти в больницу.
– Пошел к черту, – я сам умру!.. Сволочь! – прохрипел Михаил.
А когда доктор ушел и жена со слезами стала уговаривать его согласиться на операцию, он сжал кулак и, погрозив ей, заявил:
– Выздоровлю – тебе хуже будет!
Он умер утром, в те минуты, когда гудок звал на работу. В гробу лежал с открытым ртом, но брови у него были сердито нахмурены. Хоронили его жена, сын, собака, старый пьяница и вор Данила Весовщиков, прогнанный с фабрики, и несколько слободских нищих. Жена плакала тихо и немного, Павел – не плакал. Слобожане, встречая на улице гроб, останавливались и, крестясь, говорили друг другу:
– Чай, Пелагея-то рада-радешенька, что помер он…
Некоторые поправляли:
– Не помер, а – издох…
Когда гроб зарыли – люди ушли, а собака осталась и, сидя на свежей земле, долго молча нюхала могилу. Через несколько дней кто-то убил ее…
3
Спустя недели две после смерти отца, в воскресенье, Павел Власов пришел домой сильно пьяный. Качаясь, он пролез в передний угол и, ударив кулаком по столу, как это делал отец, крикнул матери:
– Ужинать!
Мать подошла к нему, села рядом и обняла сына, притягивая голову его к себе на грудь. Он, упираясь рукой в плечо ей, сопротивлялся и кричал:
– Мамаша, – живо!..
– Дурачок ты! – печально и ласково сказала мать, одолевая его сопротивление.
– И – курить буду! Дай мне отцову трубку… – тяжело двигая непослушным языком, бормотал Павел.
Он напился впервые. Водка ослабила его тело, но не погасила сознания, и в голове стучал вопрос: «Пьян? Пьян?»
Его смущали ласки матери и трогала печаль в ее глазах. Хотелось плакать, и, чтобы подавить это желание, он старался притвориться более пьяным, чем был.
А мать гладила рукой его потные, спутанные волосы и тихо говорила:
– Не надо бы этого тебе…
Его начало тошнить. После бурного припадка рвоты мать уложила его в постель, накрыв бледный лоб мокрым полотенцем. Он немного отрезвел, но все под ним и вокруг него волнообразно качалось, у него отяжелели веки и, ощущая во рту скверный, горький вкус, он смотрел сквозь ресницы на большое лицо матери и бессвязно думал:
«Видно, рано еще мне. Другие пьют и – ничего, а меня тошнит…»
– Каким кормильцем ты будешь мне, если пить начнешь…
Плотно закрыв глаза, он сказал:
– Все пьют…
Мать тяжело вздохнула. Он был прав. Она сама знала, что, кроме кабака, людям негде почерпнуть радости. Но все-таки сказала:
– А ты – не пей! За тебя, сколько надо, отец выпил. И меня он намучил довольно… так уж ты бы пожалел мать-то, а?
Слушая печальные, мягкие слова, Павел вспоминал, что при жизни отца мать была незаметна в доме, молчалива и всегда жила в тревожном ожидании побоев. Избегая встреч с отцом, он мало бывал дома последнее время, отвык от матери и теперь, постепенно трезвея, пристально смотрел на нее.
Была она высокая, немного сутулая, ее тело, разбитое долгой работой и побоями мужа, двигалось бесшумно и как-то боком, точно она всегда боялась задеть что-то. Широкое, овальное лицо, изрезанное морщинами и одутловатое, освещалось темными глазами, тревожно-грустными, как у большинства женщин в слободке. Над правой бровью был глубокий шрам, он немного поднимал бровь кверху, казалось, что и правое ухо у нее выше левого; это придавало ее лицу такое выражение, как будто она всегда пугливо прислушивалась. В густых темных волосах блестели седые пряди. Вся она была мягкая, печальная, покорная…
И по щекам ее медленно текли слезы.
– Не плачь! – тихо попросил сын. – Дай мне пить.
– Я тебе воды со льдом принесу…
Но когда она воротилась, он уже заснул. Она постояла над ним минуту, ковш в ее руке дрожал, и лед тихо бился о жесть. Поставив ковш на стол, она молча опустилась на колени перед образами. В стекла окон бились звуки пьяной жизни. Во тьме и сырости осеннего вечера визжала гармоника, кто-то громко пел, кто-то ругался гнилыми словами, тревожно звучали раздраженные, усталые голоса женщин…
Жизнь в маленьком доме Власовых потекла более тихо и спокойно, чем прежде, и несколько иначе, чем везде в слободе. Дом их стоял на краю слободы, у невысокого, но крутого спуска к болоту. Треть дома занимала кухня и отгороженная от нее тонкой переборкой маленькая комнатка, в которой спала мать. Остальные две трети – квадратная комната с двумя окнами; в одном углу ее – кровать Павла, в переднем – стол и две лавки. Несколько стульев, комод для белья, на нем маленькое зеркало, сундук с платьем, часы на стене и две иконы в углу – вот и все.
Павел сделал все, что надо молодому парню: купил гармонику, рубашку с накрахмаленной грудью, яркий галстух, галоши, трость и стал такой же, как все подростки его лет. Ходил на вечеринки, выучился танцевать кадриль и польку, по праздникам возвращался домой выпивши и всегда сильно страдал от водки. Наутро болела голова, мучила изжога, лицо было бледное, скучное.
Однажды мать спросила его:
– Ну что, весело тебе было вчера?
Он ответил с угрюмым раздражением:
– Тоска зеленая! Я лучше удить рыбу буду. Или – куплю себе ружье.
Работал он усердно, без прогулов и штрафов, был молчалив, и голубые, большие, как у матери, глаза его смотрели недовольно. Он не купил себе ружья и не стал удить рыбу, но заметно начал уклоняться с торной дороги всех: реже посещал вечеринки и хотя, по праздникам, куда-то уходил, но возвращался трезвый. Мать, зорко следя за ним, видела, что смуглое лицо сына становится острее, глаза смотрят все более серьезно и губы его сжались странно строго. Казалось, он молча сердится на что-то или его сосет болезнь. Раньше к нему заходили товарищи, теперь, не заставая его дома, они перестали являться. Матери было приятно видеть, что сын ее становится непохожим на фабричную молодежь, но когда она заметила, что он сосредоточенно и упрямо выплывает куда-то в сторону из темного потока жизни, – это вызвало в душе ее чувство смутного опасения.
– Ты, может, нездоров, Павлуша? – спрашивала она его иногда.
– Нет, я здоров! – отвечал он.
– Худой ты очень! – вздохнув, говорила мать. Он начал приносить книги и старался читать их незаметно, а прочитав, куда-то прятал. Иногда он выписывал из книжек что-то на отдельную бумажку и тоже прятал ее…
Говорили они мало и мало видели друг друга. Утром он молча пил чай и уходил на работу, в полдень являлся обедать, за столом перекидывались незначительными словами, и снова он исчезал вплоть до вечера. А вечером тщательно умывался, ужинал и после долго читал свои книги. По праздникам уходил с утра, возвращался поздно ночью. Она знала, что он ходит в город, бывает там в театре, но к нему из города никто не приходил. Ей казалось, что с течением времени сын говорит все меньше, и, в то же время, она замечала, что порою он употребляет какие-то новые слова, непонятные ей, а привычные для нее грубые и резкие выражения – выпадают из его речи. В поведении его явилось много мелочей, обращавших на себя ее внимание: он бросил щегольство, стал больше заботиться о чистоте тела и платья, двигался свободнее, ловчей и, становясь наружно проще, мягче, возбуждал у матери тревожное внимание. И в отношении к матери было что-то новое: он иногда подметал пол в комнате, сам убирал по праздникам свою постель, вообще старался облегчить ее труд. Никто в слободе не делал этого.
Однажды он принес и повесил на стенку картину – трое людей, разговаривая, шли куда-то легко и бодро.
– Это воскресший Христос идет в Эммаус! – объяснил Павел.
Матери понравилась картина, но она подумала: «Христа почитаешь, а в церковь не ходишь…»
Все больше становилось книг на полке, красиво сделанной Павлу товарищем-столяром. Комната приняла приятный вид.
Он говорил ей «вы» и называл «мамаша», но иногда, вдруг, обращался к ней ласково:
– Ты, мать, пожалуйста, не беспокойся, я поздно ворочусь домой…
Ей это нравилось, в его словах она чувствовала что-то серьезное и крепкое.
Но росла ее тревога. Не становясь от времени яснее, она все более остро щекотала сердце предчувствием чего-то необычного. Порою у матери являлось недовольство сыном, она думала: «Все люди – как люди, а он – как монах. Уж очень строг. Не по годам это…»
Иногда она думала: «Может, он девицу себе завел какую-нибудь?»
Но возня с девицами требует денег, а он отдавал ей свой заработок почти весь.
Так шли недели, месяцы, и незаметно прошло два года странной, молчаливой жизни, полной смутных дум и опасений, все возраставших.
4
Однажды после ужина Павел опустил занавеску на окне, сел в угол и стал читать, повесив на стенку над своей головой жестяную лампу. Мать убрала посуду и, выйдя из кухни, осторожно подошла к нему. Он поднял голову и вопросительно взглянул ей в лицо.
– Ничего, Паша, это я так! – поспешно сказала она и ушла, смущенно двигая бровями. Но, постояв среди кухни минуту неподвижно, задумчивая, озабоченная, она чисто вымыла руки в снова вышла к сыну.
– Хочу я спросить тебя, – тихонько сказала она, – что ты все читаешь?
Он сложил книжку.
– Ты – сядь, мамаша…
Мать грузно опустилась рядом с ним и выпрямилась, насторожилась, ожидая чего-то важного.
Не глядя на нее, негромко и почему-то очень сурово, Павел заговорил:
– Я читаю запрещенные книги. Их запрещают читать потому, что они говорят правду о нашей, рабочей жизни… Они печатаются тихонько, тайно, и если их у меня найдут – меня посадят в тюрьму, – в тюрьму за то, что я хочу знать правду. Поняла?
Ей вдруг стало трудно дышать. Широко открыв глаза, она смотрела на сына, он казался ей чуждым. У него был другой голос – ниже, гуще и звучнее. Он щипал пальцами тонкие, пушистые усы и странно, исподлобья смотрел куда-то в угол. Ей стало страшно за сына и жалко его.
– Зачем же ты это, Паша? – проговорила она. Он поднял голову, взглянул на нее и негромко, спокойно ответил:
– Хочу знать правду.
Голос его звучал тихо, но твердо, глаза блестели упрямо. Она сердцем поняла, что сын ее обрек себя навсегда чему-то тайному и страшному. Все в жизни казалось ей неизбежным, она привыкла подчиняться не думая и теперь только заплакала тихонько, не находя слов в сердце, сжатом горем и тоской.
– Не плачь! – говорил Павел ласково и тихо, а ей казалось, что он прощается. – Подумай, какою жизнью мы живем? Тебе сорок лет, – а разве ты жила? Отец тебя бил, – я теперь понимаю, что он на твоих боках вымещал свое горе, – горе своей жизни; оно давило его, а он не понимал – откуда оно? Он работал тридцать лет, начал работать, когда вся фабрика помещалась в двух корпусах, а теперь их – семь!
Она слушала его со страхом и жадно. Глаза сына горели красиво и светло; опираясь грудью на стол, он подвинулся ближе к ней и говорил прямо в лицо, мокрое от слез, свою первую речь о правде, понятой им. Со всею силой юности и жаром ученика, гордого знаниями, свято верующего в их истину, он говорил о том, что было ясно для него, – говорил не столько для матери, сколько проверяя самого себя. Порою он останавливался, не находя слов, и тогда видел перед собой огорченное лицо, на котором тускло блестели затуманенные слезами, добрые глаза. Они смотрели со страхом, с недоумением. Ему было жалко мать, он начинал говорить снова, но уже о ней, о ее жизни.
– Какие радости ты знала? – спрашивал он. – Чем ты можешь помянуть прожитое?
Она слушала и печально качала головой, чувствуя что-то новое, неведомое ей, скорбное и радостное, – оно мягко ласкало ее наболевшее сердце. Такие речи о себе, о своей жизни она слышала впервые, и они будили в ней давно уснувшие, неясные думы, тихо раздували угасшие чувства смутного недовольства жизнью, – думы и чувства дальней молодости. Она говорила о жизни с подругами, говорила подолгу, обо всем, но все – и она сама – только жаловались, никто не объяснял, почему жизнь так тяжела и трудна. А вот теперь перед нею сидит ее сын, и то, что говорят его глаза, лицо, слова, – все это задевает за сердце, наполняя его чувством гордости за сына, который верно понял жизнь своей матери, говорит ей о ее страданиях, жалеет ее.
Матерей – не жалеют.
Она это знала. Все, что говорил сын о женской жизни, – была горькая знакомая правда, и в груди у нее тихо трепетал клубок ощущений, все более согревавший ее незнакомой лаской.
– Что же ты хочешь делать? – спросила она, перебивая его речь.
– Учиться, а потом – учить других. Нам, рабочим, надо учиться. Мы должны узнать, должны понять – отчего жизнь так тяжела для нас.
Ей было сладко видеть, что его голубые глаза, всегда серьезные и строгие, теперь горели так мягко и ласково. На ее губах явилась довольная, тихая улыбка, хотя в морщинах щек еще дрожали слезы. В ней колебалось двойственное чувство гордости сыном, который так хорошо видит горе жизни, но она не могла забыть о его молодости и о том, что он говорит не так, как все, что он один решил вступить в спор с этой привычной для всех – и для нее – жизнью. Ей хотелось сказать ему: «Милый, что ты можешь сделать?»
Но она боялась помешать себе любоваться сыном, который вдруг открылся перед нею таким умным… хотя немного чужим для нее.
Павел видел улыбку на губах матери, внимание на лице, любовь в ее глазах; ему казалось, что он заставил ее понять свою правду, и юная гордость силою слова возвышала его веру в себя. Охваченный возбуждением, он говорил, то усмехаясь, то хмуря брови, порою в его словах звучала ненависть, и когда мать слышала ее звенящие, жесткие слова, она, пугаясь, качала головой и тихо спрашивала сына:
– Так ли, Паша?
– Так! – отвечал он твердо и крепко. И рассказывал ей о людях, которые, желая добра народу, сеяли в нем правду, а за это враги жизни ловили их, как зверей, сажали в тюрьмы, посылали на каторгу…
– Я таких людей видел! – горячо воскликнул он. – Это лучшие люди на земле!
В ней эти люди возбуждали страх, она снова хотела спросить сына: «Так ли?»
Но не решалась и, замирая, слушала рассказы о людях, непонятных ей, научивших ее сына говорить и думать столь опасно для него. Наконец она сказала ему:
– Скоро светать будет, лег бы ты, уснул!
– Да, я сейчас лягу! – согласился он. И, наклонясь к ней, спросил: – Поняла ты меня?
– Поняла! – вздохнув, ответила она. Из глаз ее снова покатились слезы, и, всхлипнув, она добавила:
– Пропадешь ты!
Он встал, прошелся по комнате, потом сказал:
– Ну вот, ты теперь знаешь, что я делаю, куда хожу, я тебе все сказал! Я прошу тебя, мать, если ты меня любишь, – не мешай мне!..
– Голубчик ты мой! – воскликнула она. – Может, лучше бы для меня не знать ничего!
Он взял ее руку и крепко стиснул в своих.
Ее потрясло слово «мать», сказанное им с горячей силой, и это пожатие руки, новое и странное.
– Ничего я не буду делать! – прерывающимся голосом сказала она. – Только береги ты себя, береги!
Не зная, чего нужно беречься, она тоскливо прибавила:
– Худеешь ты все…
И, обняв его крепкое, стройное тело ласкающим, теплым взглядом, заговорила торопливо и тихо:
– Бог с тобой! Живи как хочешь, не буду я тебе мешать. Только об одном прошу – не говори с людьми без страха! Опасаться надо людей – ненавидят все друг друга! Живут жадностью, живут завистью. Все рады зло сделать. Как начнешь ты их обличать да судить – возненавидят они тебя, погубят!
Сын стоял в дверях, слушая тоскливую речь, а когда мать кончила, он, улыбаясь, сказал:
– Люди плохи, да. Но когда я узнал, что на свете есть правда, – люди стали лучше!..
Он снова улыбнулся и продолжал:
– Сам не понимаю, как это вышло! С детства всех боялся, стал подрастать – начал ненавидеть, которых за подлость, которых – не знаю за что, так просто! А теперь все для меня по-другому встали, – жалко всех, что ли? Не могу понять, но сердце стало мягче, когда узнал, что не все виноваты в грязи своей…
Он замолчал, точно прислушиваясь к чему-то в себе, потом негромко и вдумчиво сказал:
– Вот как дышит правда!
Она взглянула на него и тихо молвила:
– Опасно ты переменился, о, господи!
Когда он лег и уснул, мать осторожно встала со своей постели и тихо подошла к нему. Павел лежал кверху грудью, и на белой подушке четко рисовалось его смуглое, упрямое и строгое лицо. Прижав руки к груди, мать, босая и в одной рубашке, стояла у его постели, губы ее беззвучно двигались, а из глаз медленно и ровно одна за другой текли большие мутные слезы.
С первых страниц романа мы видим заводской поселок, в котором жили бедные рабочие. Вся местность вокруг фабрики была пронизана полной нищетой. Вокруг было грязно и мрачно. С самого раннего утра гудок созывал всех на работу, а поздно вечером все возвращались домой уставшие и голодные. И до того тяжелая была работа, что мужчины желали одного - напиться спиртного и лечь отдыхать. В отношении этих трудящихся было много злобы, которая приводила их к отвратительным поступкам. Так проходил день за днем.
Главный персонаж произведения Ниловна тоже также жила. У нее был сын Павел, который берет пример со своего отца. Михаил целыми днями напивался после трудовых будней, да еще и в драку влезал. Всех подряд, и естественно, своих родных он оскорблял нецензурными словами. А свою жену он вообще не считал за женщину. Но, все-таки Павел еще не до конца стал таким, же, как остальные рабочие. Он встает на защиту матери, когда отец хочет ее поколотить.
Ниловна была женщиной не старой, но вся эта жизнь превратила ее в замученную старушку.
Вскоре умирает отец, и Павел продолжает проживать так же, как все остальные. Покупает себе красивую рубашку, гармошку и ходит на танцы, откуда приходит, всегда, в нетрезвом виде.
Но, вскоре, к ним в поселок заходили какие-то непонятные люди, говорили странные речи. И Павел внимательно прислушивался к их словам.
Потом в праздничные дни он уезжал в город, стал много увлекаться литературой и приносить домой книг на политическую тематику. Речь Павла тоже изменилась, он стал обращаться к Ниловне вежливо. И это пугало Пелагею. Она подозревала, что творится с ним что-то серьезное, а что это такое, она не понимала.
Позже сын говорит Пелагее, что хочет знать, какая она это- правда,о которой рассказывают революционеры. Он сказал, что будет учиться, и новые веяния о свободе, о хорошей жизни будет рассказывать своим товарищам. Но тут, же ее предупреждает, что за такую крамолу его могут сослать на каторгу и даже расстрелять.
В конце ноября Павел предупредил Ниловну, что к нему прибудут гости. Пелагея встретила их осторожно, но, как, оказалось, это были люди доброжелательные. Самым удивительным для нее стало, что к ним примкнул Николай Весовщиков, которого все обходили стороной и не пытались даже заговорить. А все это происходило потому, что его отец был жуликом. Приходила туда девушка по имени Наташа. Она была родом из богатой семьи и с детства видела тиранство и произвол в доме. Не желала она себе и другим такого существования и примкнула к рабочему кружку.
Среди заводчан пошел слух, что в доме Власовых собираются подозрительные люди, и о чем- то ведут беседы. Пытались узнать по-разному, кто-то спрашивал Пелагею о сыне, а иногда ночью хотели подсмотреть в окно, но, испугавшись, убежали. Далее среди рабочих начали распространяться агитационные бумаги, все их читали, но реагировали по-разному. Кто-то верил в написанный текст, были и те, которые, только махали безнадежно рукой.
Однажды Ниловну на улице встретилась Мария и шепнула ей, что у многих активистов был обыск, и очередной готовится в доме Власовых. Эта ночь прошла в ожидании и беспокойстве, но никто не пришел. Однако, жандармы, прибыли через месяц и стали искать запрещенную литературу. При этом присутствовал Андрей Находка, который не стерпел и начал переговариваться с представителями закона, вследствие чего он был арестован. Павел же держался уверенно и спокойно.
К Павлу все чаще стали приходить трудящиеся, которым Власов помогал советом в том или ином деле, а иногда отправлял в город за консультацией. После одной истории на фабрике люди стали относиться к Павлу более почтительно. Суть дела состояла в том, что их хозяин принял решение высушить болото, и объяснил всем, что это пойдет для улучшения их здоровья, но при этом, он вычтет некую сумму из их зарплаты. Власов болел в этот день, и когда к нему пришли его товарищи, то он тут же что-то написал на листке и отправил его в город, чтобы там опубликовали в редакции.
Павел болел ни один день, и заводчане попросили, чтобы он пришел на работу и объяснил происходящее. Речь молодого человека все слушали заворожено, многие уже поверили в его слова. Но когда им приказали разойтись, рабочие повиновались, а Павла забрала полиция.
Вскоре у Ниловны появился один из партийных работников, который объяснил ей, что нужно сделать, чтобы Павла выпустили из тюрьмы. И Пелагея начинает разбрасывать листовки на фабрике, под видом помощницы женщины, разносившей обеды. И никто не мог догадаться, что распространение этих бумажек - дело рук какой-то старушки.
За недостачей улик, Находку и Власова отпускают, но они не могут угомониться и устраивают митинг на демонстрации, посвященной 1 мая. Павел выступает с пламенной речью, держа в руках красное знамя. Выступающие были вновь подвержены аресту, а знамя сохранила Ниловна.
Егор Иванович просит Пелагею перелиться к нему в город, где она с его сестрой продолжает дело сына. Она разъезжает по селам и раздает там прокламации.
Мать постоянно приходит к Павлу в тюрьму, и даже передает письмо, где любящая его девушка предлагает ему план побега. Но, он отказывается, потому что хочет выступить с пламенной речью в суде.
В день суда Ниловне было по-особенному тревожно, так как допустили туда только родных. Делалось это с целью, чтобы народ не слышал, за что обвиняли рабочего. И Павел, выслушав приговор, произносит речь, где говорит о цели борьбы своей партии. Читая данные строки, автор показывает нам человека, изучившего немало книг и хорошо владевшего революционной теорией.
Последнее слово судьи гласило, что все осужденные отправляются на каторгу. Сашенька готова идти за ним, мать тоже хочет быть рядом с сыном. Жаль, что такие слова не были услышаны рабочими, и тогда Николай Иванович относит текст, записанный им на бумаге, в редакцию, чтобы напечатать.
Мать Павла,соглашается отвезти агитационные листки в другой город, но ее выслеживают и хотят отвезти в полицию. Но, Ниловна, вырываясь из рук сыщика, раскидывает все листовки на перроне вокзала, объясняя, что это-речь ее осужденного сына. Она не успевает договорить, так как один из полицейских сдавливает ее горло.
Роман учит нас постоянно самосовершенствоваться, получать новые знания и передавать другим людям. Ведь получая определенные знания, человек становится свободным. А свобода помогает повести за собой остальных.
Можете использовать этот текст для читательского дневника
Горький. Все произведения
- Бывшие люди
- Мать
- Челкаш
Мать. Картинка к рассказу
Сейчас читают
- Краткое содержание Шергин Детство в Архангельске
- Краткое содержание Пора спать Мамин-Сибиряк
Аленушка очень хотела быть царицей. Так хотела, что привиделось ей море цветов. Обступили они девочку, переговариваются между собой. Стали они предполагать, кто из них больше подходить на роль царицы
- Краткое содержание Лавкрафт Хребты безумия
Повествование ведется от лица ученого, который старается остановить экспедицию в Антарктику. В своей прошлой экспедиции он стал свидетелем страшных событий, о которых клялся никому не рассказывать
- Краткое содержание Пришвин Женьшень
Один человек будучи заядлым охотником не удержался и сразу после участия в военных действиях с японцами отправился на охоту. Из Маньчжурии перешел в Россию. За одним из хребтов познакомился с китайцем, которого звали Лувен
- Краткое содержание Лавкрафт Зов Ктулху
Повествование о Ктулху начинается с того, что при несколько странных обстоятельствах умирает двоюродный дед рассказчика – Джон Энджел. Племяннику приходится разбирать его вещи и в них он находит странную шкатулку, на которой загадочные знаки.
Горький Максим (1868-1936). Краткое содержание романа «Мать».
Семья Павла Власова
Михаил Власов считался лучшим слесарем на фабрике и первым силачом в слободке, но зарабатывал мало. Его никто не любил, потому что он был груб, каждый праздник кого-нибудь избивал, дома, налившись, бил жену Пелагею Ниловну и сына Павла.
Однажды, когда Павлу уже было четырнадцать лет, он решил оттаскать его за волосы, но сын взял в руки тяжелый молоток, и отец его не тронул. Характер слесаря еще более испортился: он перестал давать жене деньги, стал все пропивать. Когда Власов умер от грыжи, никто о нем не жалел.
Вскоре после смерти отца Павел пришел домой пьяный и начал куражиться над матерью, но та только ласково на него посмотрела. После этого он уже так не напивался, купил себе гармонь, научился танцевать кадриль и польку и только по праздникам возвращался домой выпивши.
Павел вовлекается в революционную деятельность
Работал Павел усердно, хорошо зарабатывал, все реже посещал вечеринки, уходил куда-то в город, возвращался поздно и начал читать книги. Однажды он сказал матери, что эти книги — запрещенные и если про них узнают, его
посадят в тюрьму. Пелагея Ниловна очень испугалась за сына и недоумевала, зачем он это делает, но Павел ответил, что хочет знать правду об их жизни.
Как-то в праздник Павел предупредил мать, что в субботу у них будут гости из города. Пелагея очень волновалась, ей казалось, что это какие-то страшные люди. Но гости понравились ей.
Это были хохол Андрей Находка с ласковыми понимающими глазами, милая девушка Наташа и несколько рабочих с фабрики. Они сидели за столом, пили чай, читали какую-то книгу, и мать не могла понять, что в этом плохого и почему это запрещено. Со временем стали появляться и другие люди из города, среди них — Николай Иванович, небольшого роста, сутулый веселый человек в очках, и высокая тоненькая девушка Сашенька с серьезным и строгим лицом. Все они уважительно относились к Ниловне, и ей они тоже были симпатичны. Она предложила Андрею поселиться у них, чтобы не ходить каждый день в город за семь верст, и тот согласился.
Арест Павла
На фабрике начали появляться листовки, в которых рабочим разъяснялось, как бессовестно обманывают их хозяева.
Организовался стихийный митинг, на котором Павел выступил с горячей речью, после чего начальство и полиция взяли его на заметку.
Однажды соседка предупредила Пелагею, что вечером у них будет обыск. Ниловна испугалась. но, увидев, как пренебрежительно жандармы относятся к людям и книгам, почувствовала к непрошеным гостям презрение и злость.
Андрея и ещё одного находившегося в это время у них рабочего арестовали и увели в тюрьму. Вскоре арестовали и Павла. Николай Иванович попросил Ниловну найти кого-нибудь, кто будет проносить листовки на фабрику, чтобы в полиции подумали, что ее сын не имеет к крамоле никакого отношения.
Мать Ниловна начинает помогать революционерам
Из любви к сыну Ниловна сама стала носить на фабрику горячие обеды, а под одеждой прятала листовки. Сначала ей было страшно, а потом стало весело обманывать жандармов. На свидании в тюрьме Ниловна рассказала сыну. чем она занимается, и тот был очень горд за неё.
Вскоре из тюрьмы выпустили сначала Находку, а потом и Павла. Андрей предложил Пелагее научить ее читать, но ей было стыдно перед ним, и она сама потихоньку стала учиться. Из разговоров сына с Находкой она узнала, что Андрей любит Наташу, а Павел Сашеньку и что девушки отвечают им взаимностью, но молодые люди хотят отдать себя полностью революционному движению, поэтому отказываются быть вместе.
Демонстрация 1 мая
На первое мая рабочие решили устроить демонстрацию. Павел хотел нести знамя, хотя это заведомо грозило тюрьмой. Сашенька и мать просили его не делать этого, но он стоял на своем.
В конце апреля в слободке был убит доносчик Исай. Оказалось, что убил его один из рабочих, ударив по голове, а Андрей был почти свидетелем убийства и мог помешать, но не сделал этого и теперь сильно переживав, хотя и говорил, что ради революционного дела не пожалеет даже родного сына. Ниловне было страшно слушать такие речи.
Время шло, на фабрике все чаще появлялись листовки, призывающие рабочих первого мая не выходить на работу, а идти на демонстрацию. Павел все вечера где-то пропадал, проводя собрания, и мать даже думала, что лучше бы его сейчас арестовали. И вот наступил день праздника.
Рабочие большой колонной шли от фабрики к церкви. Павел шагал впереди всех, держа в руках красное знамя на длинном белом древке. Люди пели революционные песни и хор их звучал слаженно и грозно.
В этот момент Пелагея Ниловна гордилась своим сыном, хотя одновременно и боялась за него. У церкви демонстрацию ждали солдаты, приехал и губернатор. Толпа рабочих стала редеть, и наконец под знаменем осталось лишь человек двадцать, которые продолжали петь и шли прямо на нацеленные на них винтовки.
Солдаты окружили их, кто-то вырвал знамя из рук Павла и бросил на землю. Мать оттолкнули, и она, подобрав с земли обломок древка с оставшимся на нем обрывком знамени. опираясь на него как на палку, почти без сил пошла домой.
В одном из переулков люди обсуждали демонстрацию, выражая поддержку. Ниловна обратилась к ним со словами, что надо идти за детьми, что дело их правое и они не зря идут на смерть.
Все слушали ее и сочувствовали ей. Вечером к ней пришли с обыском, перевернули весь дом, но ничего не нашли.
Переезд Ниловны в город
На следующий день пришел Николай Иванович и сказал, что Пелагея должна переехать к нему в город. Она попросила дать ей какую-нибудь работу, чтобы помочь их общему делу, и он ответил, что нужно будет по деревням разносить газеты, которые печатали специально для крестьян.
Через четыре дня Ниловна переехала в город и стала жить у Николая Ивановича. Она занималась домашним хозяйством, стараясь сделать ему что-нибудь приятное.
В доме часто бывала старшая сестра Николая Ивановича Софья. Она тоже участвовавшая в революционном движении. Муж ее умер в эмиграции, она продолжала его дело, прятала бежавших из тюрьмы и ссылки товарищей, перевозила нелегальную литературу.
Однажды они вместе ходили за восемьдесят верст в деревню, чтобы доставить крестьянам напечатанную для них газету. Поначалу Ниловна опасалась, что городской женщине будет трудно одолеть такую дорогу и найти общий язык с мужиками, но Софья прошла весь путь очень легко, постоянно что-нибудь рассказывая или напевая, легко сошлась с крестьянами и много говорила им о рабочем движении в других странах.
Живя в доме Николая Ивановича, Пелагея Ниловна стала замечать различия в поведении людей, собиравшихся у ее сына, и тех, кто приходил к Николаю Ивановичу в городе. Здесь люди постоянно говорили о том, как разрушить старое, споры были бурными, но какими-то искусственными, а там рабочие мечтали о новой жизни, о светлом будущем, н их речи были более понятны.
Пелагея стала помогать им в революционной работе. Она развозила нелегальную литературу, переодеваясь то мещанкой, то монахиней, то крестьянкой. Ей нравилось ездить, видеть новые места, она любила общаться с незнакомыми людьми и придумывала про себя разные истории.
Беглый революционер
Однажды Николай Иванович пришел домой намного позже обычного и рассказал, что из тюрьмы кто-то сбежал. Пелагея, надеясь, что это Павел, вышла на улицу.
Случайно она встретила Николая Весовщикова, рабочего из кружка сына, который действительно убежал из тюрьмы.
Они сделали вид, что не знают друг друга, но Николай незаметно пошел за Ниловной. которая привела его к Егору, революционеру, умиравшему от чахотки. Там беглеца переодели и увели на другую квартиру, а Егора увезли в больницу, где он на следующий день скончался.
Вечером несколько человек собрались у Николая Ивановича и тихо вспоминали Егора. Каждый помнив его как замечательного товарища, всегда готового помочь в трудную минуту, никогда не унывавшего и не жаловавшегося. Как бы трудно ему ни было.
Пришла Сашенька и рассказала, что Николай Весовщиков предлагает устроить товарищам побег из тюрьмы. Утром У больницы собралось много народу. Соратники Егора пытались превратить его похороны в демонстрацию и митинг протеста, но конные полицейские сопровождали похоронную процессию до кладбища и там, когда один из товарищей начал произносить про шальную речь, разогнали всех, избивая зачинщиков саблями.
Пелагея Ниловна увела с кладбища одного из раненых. Дома у Николая Ивановича доктор осмотрел парня, сказал, что у того пробит череп, наложил повязку и велел лежать, а назавтра пообещал забрать его в больницу.
За чаем говорили о типографии и газете. Женщине, печатавшей газету, требовался помощник, и Ниловна предложила свои услуги. Ей ответили, что ее помощь понадобится, когда откроют новую типографию за городом. Мать
была очень рада. что уедет из города, который так и остался для нее чужим. Она думала о сыне. Тревога и гордость за него переполняли ее сердце.
Во время тюремного свидания Пелагея передала Павлу записку с предложением совершить побег, иносказательно сообщила о Николае Весовщикове и о стычке с жандармами на кладбище.
Вечером забежала Сашенька узнать о Павле. Ниловне было очень жаль девушку, понимающую, что она не сможет никаким образом повлиять на Павла, заставить его отказаться от борьбы ради спокойной семейной жизни.
Через несколько дней Ниловну попросили отвезти газету и книги в ту самую деревню, куда они когда-то холили с Софьей. На этот раз она ехала на почтовых лошадях. На станции остановились поменять лошадей, и Пелагея пошла в дом выпить чаю.
В это время с улицы послышался какой-то шум. Это становой привел связанного
и избитого Рыбина, который еще в слободке приходил к Павлу и которому они в прошлый раз привозили нелегальную литературу. Пока становой ездил за урядником, мужики развязали Рыбину руки. Он был спокоен, объяснял крестьянам, за что его арестовали.
Ниловна задвинула тяжелый чемодан с литературой под лавку и стала думать, что ей теперь делать. Приехавший урядник увез арестованного в город. Один из мужиков заговорил С Пелагеей, и она попросилась к нему переночевать.
Мужик взял ее чемодан, громко сказал, что тот, видно, совсем пустой, и ушел, наказав девчонке, подававшей чай, проводить женщину к нему в дом. В доме ее встретила молодая хозяйка, хлопотавшая у печи. Появился хозяин, а следом еще один крестьянин. Они начали разговаривать.
Ниловна почувствовала интерес к себе и стала, не называя имен, рассказывать о революционном движении. Когда у нее спросили, что она будет делать с газетами и книгами, она предложила оставить все им. Мужики, довольные, согласились.
Дома дверь ей открыл Николай Иванович и сказал, что ночью приходили с обыском. В квартире все было разбросано, даже сорваны со стен обои и выломаны подоконники. Правда, ничего запрещенного жандармы не нашли. Услышав рассказ об аресте Рыбина, Николай туг же написал об этом происшествии листовку и отдал Ниловне, чтобы та отнесла ее в типографию,
Ночью появился один из парней, работавших вместе с Рыбиным. Он рассказал Весовщикову, которому дали задание переправлять литературу в деревню, к кому следует обращаться, сообщил адреса и пароли.
Во время очередного свидания с сыном Пелагея получила от него записку. В ней Павел говорил, что все товарищи отказываются от побега и просят в первую очередь освободить Рыбина, которому очень трудно в тюрьме, потому что у него чрезвычайно независимый и гордый характер. На следующий день Рыбину устроили побег. Ниловна видела все своими глазами, и когда преследователи спросили ее, куда побежал заключенный, отправила их в противоположную сторону.
Она обратила внимание на молодого человека, крутившегося поблизости от тюрьмы, поскольку у него одно плечо было выше другого. Дома Николай Иванович сказал, что Павел отказался от побега, поскольку суд ему нужен как ораторская трибуна. Мать со страхом ждала суда, ее пугала неизвестность. И вот им сообщили, что день назначен и даже уже известен приговор.
Суд на Павлом
Наступил день суда. В зале собрались только родственники подсудимых. Посторонние допущены не были. Процедура тянулась долго и скучно, Пелагея почти ничего не понимала. Заключенные выглядели веселыми, некоторые из них отказались от зашиты.
После выступления прокурора слово было предоставлено подсудимым. Первым говорил Павел. Он рассказал о своей деятельности на благо всего простого народа и заявил, что свержение самодержавия — это только первый шаг в их борьбе, а главной целью является построение нового общества, в котором не будет места угнетению.
В перерыве, когда судьи ушли обсуждать приговор, Ниловна опять увидела человека, с которым встретилась около тюрьмы. Он разговаривал с одним из
жандармов и пристально смотрел на нее. Огласили приговор. Все должны были отправиться на поселение в Сибирь.
В это время на улице собрались люди, ждавшие, чем закончится суд. Начался стихийный митинг. Уставшую Ниловну подхватила под руку Сашенька и увела домой.
Слежка за Ниловной
Дома Николай Иванович написал текст листовки с речью Павла на суде. Пелагея должна была отнести ее в типографию, а потом распространить в городе и деревнях.
Год издания книги: 1906
Роман «Мать» читать сейчас не менее актуально, чем и на момент его написания. Недаром это произведение считают одним из самых сильных в творчестве Горького. И если во времена советского прошлого он являлся знаковым в контексте борьбы за коммунистическое будущее, то сейчас «Мать» читать следуют исходя из значимости произведения в мировой литературе. Ведь роман «Мать» Горького был переведен практически на все основные языки, а сила прописанных образов поражает читателей во всем мире. Во многом именно благодаря этому роман «Мать» попал в наш список .
Роман «Мать» краткое содержание
Действие книги «Мать» Горького разворачиваются в начале двадцатого века в России. Мать – Палагея Ниловна и сын – Павел Власов, живут в фабричной слободе. Жизнь здесь однообразна с утра работа на фабрике, вечеров водка и пьяные драки. Только Павел выбивается из общей картины жизни в слободе. Он много читает особенно запрещенной литературы и постепенно вокруг него собираются его единомышленники. Многих из них Палагея Ниловна знает по работе на фабрике, но есть и новые лица. Особенно выделяется Андрей Находка, который впоследствии перебирается жить в дом Палагеи Ниловны, Сашенька, которая ушла из богатой семьи и питает теплые чувства к Павлу, а также молодая учительница Наташа.
Излагая роман «Мать» кратко можно рассказать, что со временем на местной фабрике начинают появляться листовки, раскрывающие несправедливость фабриканта к своим рабочим. Палагея Ниловна понимает, что это дело рук ее сына с соратниками. Поэтому когда в их дом приходят с обыском жандармы, женщина ведет себя мужественно. Тем не менее, несмотря на то, что в доме Палагеи нечего найти не удалось, арестовывают Находку. Павел же возглавляет стихийный митинг рабочих вызванный новым побором на фабрике. И несмотря на кажущуюся принципиальность собравшихся рабочих, после команды директора все идут по рабочим местам. А Павла вечером арестовывают жандармы.
В романе «Мать» Горького дабы отвести подозрения на Павла, Палагея Ниловна начинает лично носить листовки на фабрику. Это помогает ее сыну, его выпускают из-под ареста. Но первомайская демонстрация делает эту свободу недолгой. Павла несшего красное знамя и Андрея шедшего рядом жандармы хватают одними из первых во время разгона демонстрации. Им грозит суд.
Тем временем один из соратников Павла забирает Палагею Ниловну в город, как и обещал Павлу в случае его ареста. Здесь Палагея приобщается к подпольной работе и ей это нравится. Тем более что идеи, пропагандируемые ее сыном, ей очень даже привлекательны. Тем временем Сашенька предлагает организовать заключенным побег, но они отказываются от этого. В день суда Власов произносит пламенную речь, которую даже решают напечатать в газете. Но Павла и Андрея, как и , отправляют в ссылку, а Сашенька просится вместе с ними. Палагея обещает приехать нянчить внуков.
Далее в романе «Мать» читать вы можете, как Палагея Ниловна отправляется с речью своего сына в другой город, где ее должны издать. На вокзале она видит молодого человека и понимает, что это жандарм. Ее пытаются обвинить в воровстве, но Палагея начинает раздавать листовки окружающим людям. Появляются еще жандармы. Один из них хватает Палагею за горло, не давая ей говорить. На перроне слышен плач. На этом роман Горького»Мать» оканчивается.
Роман «Мать» на сайте Топ книг
Роман Горького «Мать» читать сейчас настолько популярно, что книга заняла высокое место в нашем рейтинге . При этом в последнее время отмечается незначительный рост интереса роман «Мать» читать не только среди школьников, для которых это обязательно согласно школьной программы, но и обычных читателей. Это позволяет предположить более высокие позиции книги «Мать» уже в следующих рейтингах нашего сайта.