Не страны не погоста не хочу выбирать. Об одном стихотворении иосифа бродского

Главная

Биографии

В Венеции я впервые прочла эссе «Набережная неисцелимых». Точнее, я читала его прежде, когда была студенткой, но тогда Венеция для меня была мифом о загробной жизни. Эссе висело в воздухе. Не помню где, но я читала, как сам Бродский рассказывал об истории его написания: речь шла о том, что ему заказали эссе, дали на это определенный срок и неплохие деньги. Кроме того, я читала и слышала, что Бродский любил Венецию - и это факт: он часто там бывал и просил себя там частично похоронить.… Но что-то не состыковывалось: ведь он совсем не сентиментальный человек, - ну не курсистка же он, чтобы что-то обожать - какие-нибудь ленточки, кружева, бантики и фасады. И я понимала, что мне не хватает простого - посмотреть на Венецию. Я увидела Венецию и, наконец, поняла.
Замечу, никакого особого обожания в этом эссе нет. Единственное чувство, которое сквозит в нем, - отвращение. В том числе к себе. Видно, как он с добросовестностью профессионала вставляет чуть ли не из путеводителя туристические восторги венецианскими фасадами. Потом вдруг всплывают строчки о трудоустройстве итальянских безработных и… тоска.
Тоска.
Когда говорят, что Бродский любил Венецию, то как бы подразумевается, что он любил ее, предпочитая всем остальным городам мира. Легко ведутся на это венецианцы, которых все любят, и легко поверить в это нам, сегодняшним.
Представим себе Бродского - советского человека из нищей обшарпанной коммуналки, из глухой архангельской деревни, оказавшегося в тысяча девятьсот семьдесят каком-то на Манхэтенне (тоже невеселое местечко), и сразу после этого - Венеция. Это как оказаться внутри сказки про папу Карло: башенки, гобелены, кукольный театр - только без Карабаса с плеткой, а больше-то он нигде и не был.… И тоска…
Когда сидишь на набережной канала Дзакария, дистанция от твоего глаза до другого берега кажется такой же, как от Дворцовой набережной до Кронверкской. И вода такого же цвета. И запах каналов, заросших по краям водорослями, такой же, и линия, которая разделяет воду и небо, - это как в другом порядке выстроенная панорама: вот купол, вот шпиль Петропавловки, вот пилястры Эрмитажа, вот Зимняя канавка, внимательнее направо - Кресты, а еще одно движение глаз - промзона. И так же сыпется штукатурка со стен, и влажные пятна под окнами, решетки в первых этажах.… И тоска.
Ненавидел он Венецию, и умирать пришел на Васильевский остров, на 8-ю линию. Это его он мучительно искал сквозь туманный венецианский воздух.
Интересно: там бывает туман - в Венеции? Конечно. Он же пишет об этом. Туман. И по этому туману плывет в тоске неизъяснимой Васильевский остров.
Он любил Петербург.
Пару лет назад я начала искать документы, по которым могла бы проследить судьбы своей семьи. Мне удалось нащупать следы своего прадеда. Накануне войны он был сослан из Петербурга в Вологодскую область. Я нашла это место - глухая деревня, десять километров от ближайшего райцентра с чарующим названием Чарозеро. Давно заброшенные избушки чернели на фоне леса, и расстояние между дорогой и домом, где он умер, было покрыто таким слоем снега, что преодолеть его можно было только на «буране». По санному следу я прошла, наверное, четверть пути и остановилась. Я видела своего прадеда только на светло-коричневой фотографии, и дедушку, сгинувшего где-то в бухте Нагаева, знаю только по рассказам мамы, никогда не чувствовала с ними внутренней духовной связи и всю исследовательскую работу делала только ради детей и из чувства долга, которое у меня сильнее эмоций.
Я встала напротив дома «на опёнках», указанного старожилами. Чувство неизъяснимой тоски охватило меня - я физически ощущала, как это было, как к этому месту на санях подвезли немолодого петербургского интеллигента, словесника, преподавателя Ларинской гимназии. Он был болен туберкулезом и, видно, знал, что умирает. Он остановился на этом самом месте, смотрел на эти двадцать домов и на тот окраинный и понимал, что это и есть конец его жизни.
И тоска….
Что он угадывал, о чем думал, глядя сквозь этот снежный туман над лесом, мерещились ли ему купола, Петропавловский шпиль, пилястры, Васильевский остров?
Бог весть…

* * *
Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
я впотьмах не найду.
между выцветших линий
на асфальт упаду.

И душа, неустанно
поспешая во тьму,
промелькнет над мостами
в петроградском дыму,
и апрельская морось,
над затылком снежок,
и услышу я голос:
- До свиданья, дружок.

И увижу две жизни
далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой,
- словно девочки-сестры
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед.

Иосиф Бродский
1962 г.

«Ни страны, ни погоста…» Иосиф Бродский

Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
я впотьмах не найду.
между выцветших линий
на асфальт упаду.

И душа, неустанно
поспешая во тьму,
промелькнет над мостами
в петроградском дыму,
и апрельская морось,
над затылком снежок,
и услышу я голос:
— До свиданья, дружок.

И увижу две жизни
далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой.
— словно девочки-сестры
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед.

Анализ стихотворения Бродского «Ни страны, ни погоста…»

В 1972 году Иосиф Бродский вынужден был покинуть Советский Союз под давлением сотрудников КГБ. Выбор у поэта был небольшой – либо навсегда уехать за границу, либо вновь отправиться в тюрьму и в лагеря, где Бродский провел без малого 5 лет. Поэт выбрал первый вариант, понимая, что вряд ли сможет еще когда-нибудь вернуться в любимый Ленинград.

Примечательно, что ровно за 10 лет до эмиграции, в 1962 году 22-летний Бродский написал стихотворение «Ни страны, ни погоста…», которое по сей день можно расценивать, как завещание поэта. В первых строчках этого произведения автор признается, что не хочет выбирать место своей смерти, так как оно очевидно. «На Васильевский остров я приду умирать», — отмечает поэт. Именно здесь. Среди полуразрушенных послевоенных бараков, прошла юность Бродского, который знает каждую выбоину в асфальте, и каждый кирпич в кладке соседских домов. Поэтому неудивительно, что в последние мгновения своей жизни Бродскому хочется видеть родной и до боли знакомый пейзаж. Поэт не исключает того, что к тому моменту, когда придет час уйти в иной мир, его любимый город изменится до неузнаваемости. Однако Бродского это нисколько не пугает, потому что ход времени остановить невозможно. «И душа неустанно, поспешая во тьму, промелькнет над мостами в петроградском дыму», — именно так поэт представляет последние мгновения собственной жизни.

Бродский верит в то, что за чертой, отделяющей жизнь от смерти. Существует некий иной мир, в котором все будет расставлено на свои места. Но уже сейчас поэту ясно, что, «к равнодушной отчизне прижимаясь щекой», он так и останется навсегда босоногим питерским мальчишкой, которому очень дороги детские воспоминания. Автор даже мысленно не может представить себе, что все произойдет как-то иначе, он не видит себя вне любимого города, вне страны, которую хоть и осуждает, но воспринимает, как родину, которую выбирать не принято. Тем не менее, уже через 10 лет станет очевидно, что спорить с судьбой совершенно бессмысленно.

Во время жизни за границей Бродский успел побывать во многих городах мира. Но особенно сильное впечатление произвела на поэта Венеция, в которой он увидел черты любимого Ленинграда. Поэтому часть своего праха Бродский завещал оставить на берегу одного из венецианских каналов. В итоге именно в Венеции поэт и был похоронен по настоянию родственников и друзей, которые поклялись выполнить последнюю волю усопшего.

НА ФОТО:
Васильевский остров в дельте реки Невы,
часть Ленинграда (нынешнего Санкт-Петербурга).

Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
я впотьмах не найду.
между выцветших линий
на асфальт упаду.

И увижу две жизни
далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой, -
словно девочки-сестры
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед.

В своем эссе "Одним абзацем" (см. http://www.proza.ru/2016/05/28/157) я писал: "Аура Нобелевской премии ослепляет окружающих. Но у меня имеются специальные «антиаурные очки», не пропускающие лучей ауры, что позволяет мне ясно видеть реальный вклад нобелевцев..." И вот что я нахожу, например, в этом стихотворении Бродского, сравнительно популярном среди его почитателей.

Стихотворение состоит из 24 строк – трех восьмистрочных строф. В каждой из этих строф я выделил разрядкой явные огрехи литературной техники Бродского.
1. Ни страны, ни погоста/ не хочу выбирать./ На Васильевский остров/ я приду умирать./ Твой ф а с а д т е м н о – с и н и й / я впотьмах не найду,./ между в ы ц в е т ш и х л и н и й / на асфальт упаду.
МОЙ КОММЕНТАРИЙ:
Посмотрите на фото Васильевского острова: вы видите его фасад как "темной-синий"? На мой взгляд, его фасад - скорей серо-желтый.
"Выцветшие линии" чего? Непонятно.
2. И д у ш а, н е у с т а н н о / поспешая во тьму,/ п р о м е л ь к н е т над мостами/ в петроградском дыму,/ и апрельская морось,/ над затылком снежок,/ и услышу я голос:/
- До свиданья, дружок.
МОЙ КОММЕНТАРИЙ:
"Душа... неустанно... промелькнет" – так нельзя сказать по-русски. Надо: или "неустанно мелькает", или "быстро промелькнет".
3. И увижу д в е ж и з н и / далеко за рекой,/ к равнодушной отчизне/ прижимаясь щекой./ - словно д е в о ч к и – с е с т р ы / из непрожитых лет,/ выбегая на остров,/ машут мальчику вслед.
МОЙ КОММЕНТАРИЙ:
Что за "две жизни"? Непонятно.
Что за "девочки-сестры из непрожитых лет"? Непонятно.
...Как профессиональный руководитель литстудий и редактор книг, я прекрасно знаю, что неумелые стихотворцы часто - ради ритма и рифмы - вставляют в свои стихи слова, которые оказываются там ни к селу и ни к городу.

Я лично знаком с десятками поэтов нашего с Бродским поколения – примерно с таким же уровнем стихов. И всем им, как и Бродскому, далеко до уровня лучших поэтов, среди которых – в том числе и те, которых он "не признавал": Евтушенко, Высоцкий и др. Так что Бродский – просто один из многих, и отнюдь – не веха в русской поэзии.
Это – о теме данного его стихотворения "Ни страны, ни погоста..." Но если вспомнить, что в действительности Бродский предпочел умирать отнюдь не на Васильевском острове в Петербурге, а в Гринич-Вилидже в Нью-Йорке, а "погост", т. е. кладбище, заранее оговорил себе в Венеции... Причем ненавистного ему Советского Союза тогда уже (в 1996 году, в год смерти Бродского) более четырех лет как не существовало – а значит, и никаких препятствий для "умирания на Васильевском острове" не было... Если вспомнить все это, то стихотворение "Ни страны, ни погоста..." - воспринимается уже не только как слабое по литературной техники, – но и как фальшивое по содержанию.

Рецензии

Уважаемый Эдвиг! Не могу с Вами согласиться.) Постараюсь быть кратким. Выцветшие линии - это линии, т. е. улицы, Васильевского острова. Да, улицы там называют линиями. Выцветшие, т. к. асфальт серый, сухой. Сравните у Пастернака:"...и солнце маслом асфальта б залило салат. " Это после ливня - асфальт, как будто масляный под лучами солнца. Фасад темно-синий? Потому что ночь. Автор, вероятно, говорит о фасаде конкретного дома, который не освещен.Расположен дом, конечно же, на Васильевском.) "Душа... неустанно... промелькнет?" Но ведь не так." Неустанно поспешая во тьму, промелькнет душа." Неустанно поспешая - действие растянутое во времени, а промелькнет - разовое. Душа поспешает из точки А в точку Я, а над мостами, т. е. над точкой, скажем, Н, между А и Я, она, конечно, промелькнет. Не задержится, не будет "неустанно мелькать. ") Две жизни? Это, например, жизнь поэта и его любимой женщины. Поэт уехал за границу, а женщина осталась. Могли бы прожить вместе, да не вышло. Из непрожитых лет. Девочки-сестры? Ну, понятно, что жизни двух близких людей, они, как сестры. "Сестра моя - жизнь. " Что касается фальшивого содержания... Если, скажем, когда-то поэт хотел погост на Васильевском, а через годы предпочел погост в Венеции, что же тут фальшивого? Страна ведь наша тоже сначала чтила коммунизм, а теперь чтит неизвестно что.) Бродский же не за неделю до своей смерти эти стихи написал. Вот такие у меня замечания к Вашим замечаниям.) С уважением. Влад.

Уважаемый Владимир Кондрашов!
1.Хорошие поэты не пишут так, чтобы их стихи были подобны ребусам или загадкам, которые могут быть поняты читателями лишь с помощью специалистов-толкователей.
2.С Вашим методом толкования, который вы тут используете, можно «найти» якобы скрытый смысл в любой стихотворном дилетантизме и графоманстве.
3.И сделаю Вам комплимент: хоть образная система Ваших стихов и напоми-нает иногда образную систему стихов Бродского, – но в целом Ваши стихи пред-ставляются мне все-таки более талантливыми, чем его стихи.

И еще.
У меня создалось впечатление, что по своему кругозору Бродский – человек недалекий, эрудиция его бессистемна и нахватана:
1. Идеализирует творчество Федора Достоевского и Уистена Хью Одена.
2. Верит в непогрешимость западной демократии.
3. Обладает гипертрофированным самомнением.
4. Нетерпим ко всем, сомневающимся в его гениальности, – например, воспрепятствовал публикации воспоминаний Карла Проффера, в которых тот писал о Бродском.
5. Преклоняется перед внешними эффектами – например, перед красотой Венеции, в которой, на чужбине, и предпочел быть похороненным.
И именно потому, что Бродский – человек недалекий, его проза, не прикрытая камуфляжем стихотворных находок, выглядит еще слабее, чем его стихи. Если как стихотворца я считаю его средним среди сотни стихотворцев нашего поколения, то как прозаик он, на мой взгляд, – гораздо ниже среднего, на уровне самых слабых журналистов желтой прессы. Т. е. опять-таки – не дилетант и не графоман; но тем не менее просто слабый журналист.
А в целом Бродский – типичный выскочка.
Выскочка – это «человек, который выдвинулся слишком быстро или занял видное общественное положение не по заслугам». (Ожегов С., Шведова Н., "Толковый словарь").

Если я заболею, к врачам обращаться не стану…
Я. Смеляков

Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
И. Бродский

Когда-то я написал иронически-шутливое стихотворение:

Ах, мои друзья – поэты
Любят красное словцо.
Сказанут про то, про это
Под дешёвое винцо.

Не сбылось, ну не случилось –
Как поэту не простишь.
Рифма так ведь и просилась -
Перед ней не устоишь.

Но если оставить в стороне шуточки, то стихотворение Бродского «Ни страны, ни погоста…» принадлежит к числу моих любимых стихотворений. Причём, сам Бродский, судя по всему, это стихотворение к своим лучшим не относил. Бродский больше ценил свои более поздние стихотворения. В этой связи интересны стихи, помещённые в известной антологии Евтушенко. Там, есть подборка стихотворений, подготовленная самим Бродским, и подборка, сделанная Евтушенко. В этой второй подборке как раз доминируют более ранние стихи Бродского, среди которых фигурирует и «Ни страны, ни погоста…» Это стихотворение люблю не только я. Достаточно в любом интернетовском поисковике набрать первые строки этого стихотворения, как откроются буквально сотни ссылок поклонников этого стихотворения. Думаю, секрета тут никакого нет. Стихи Бродского, как правило, содержат такое количество шарад, головоломок, разгадать которые могут весьма немногие. Бродский принадлежит к тем немногочисленным поэтам, которые демонстративно пишут только для избранных.(Я здесь цитирую свою статью «Кого можно называть русским национальным поэтом», опубликованную в журнале «Аврора»). Об этом же писал Солженицын: «Такое впечатление, что стихи (Бродского) нередко и рассчитаны на встречное напряжение читателя или ошеломить его сложностью. Многие из них заплетены как ребусы, головоломки. Насквозь прозрачный смысл в стихотворении бывает не часто. (Ну, это не у него же первого.) Сколько искрученных, исковерканных, раздёрганных фраз - переставляй, разбирай... Бывают фразы с непроизносимым порядком слов. Существительное от своего глагола или атрибута порой отодвигается на неосмысляемое, уже не улавливаемое расстояние; хотя формально имеется согласование, но до смысла нелегко доискаться. Фразы длиной по 20 стихотворных строк - это уже невладение формой? Переобременённые фразы приводят и к несуразным внутренним стыкам».Проиллюстрирую это утверждение Солженицина следующим примером. Вот одно типичное стихотворение Бродского:

Осень -- хорошее время, если вы не ботаник,
если ботвинник паркета ищет ничью ботинок:
у тротуара явно ее оттенок,
а дальше -- деревья как руки, оставшиеся от денег.

В небе без птиц легко угадать победу
собственных слов типа "прости", "не буду",
точно считавшееся чувством вины и модой
на темно-серое стало в конце погодой.

Все станет лучше, когда мелкий дождь зарядит,
потому что больше уже ничего не будет,
и еще позавидуют многие, сил избытком
пьяные, воспоминаньям и бывшим душевным пыткам.

Остановись, мгновенье, когда замирает рыба
в озерах, когда достает природа из гардероба
со вздохом мятую вещь и обводит оком
место, побитое молью, со штопкой окон.

Как расшифровать фразу "если ботвинник паркета ищет ничью ботинок". Вроде слова ботвинник и ничья отсылают к шахматам (правда причём здесь шахматы?). Может быть, паркет ассоциируется с шахматной доской? Может быть, вставший с постели человек шарит на паркете ботинок? Опять причём здесь осень? После этой фразы стоит двоеточие. Но дальше идёт предложение "у тротуара явно ее оттенок", видимо относящийся к осени? Короче, шарада ещё та! Конечно, при желании в этом стихотворении можно найти много интересных находок. Это и деревья, осенью похожие на руки, оставшиеся от денег. Это и природа, которая осенью раскидывает из гардероба мятые вещи. Это и мелкий осенний дождик, зарядивший надолго, после которого ничего не будет кроме унылой зимы. Но все эти находки чередуются с шарадами и кроссвордами, через которые читателю или слушателю надо продираться, как через дремучий лес.
И вот среди других его таких стихотворений эта жемчужина:

И увижу две жизни
далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой.
- словно девочки-сестры
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед.

Тут и узнаваемый Петербург с его мостами, дымами и моросью, и Петроградский патриотизм, к которому поздний Бродский несколько охладел. И замечательный изящный образ двух прошлых жизней - двух сестричек, машущих мальчику, уходящему во взрослую жизнь. И сердечность, которой так не хватает в подавляющем большинстве его стихотворений. Вспомним опять слова Солженицына: «Из-за стержневой, всепроникающей холодности стихи Бродского в массе своей не берут за сердце. И чего не встретишь нигде в сборнике - это человеческой простоты и душевной доступности. От поэзии его стихи переходят в интеллектуально-риторическую гимнастику». Сначала, когда я начал анализировать стихотворение «Ни страны, ни погоста…», я полагал, что это стихотворение - прощание Бродского с Петербургом, когда его высылали из СССР. И две жизни, которые фигурируют в стихотворении, это, во-первых, жизнь до ссылки за «тунеядство» и, во-вторых, семь лет в СССР после ссылки. Но, на самом деле, стихотворение написано в 1962 году, т.е. за несколько лет до его ссылки. И возникает естественное предположение о пророческом смысле этого предсказания о том, что у Бродского будет две жизни: одна в родной стране и одна на чужбине. Впрочем, не исключено, что здесь есть намёк на реинкарнацию, т.е. две прошлые жизни - это жизни, бывшие у его души раньше (до его рождения). Кстати, именно в 1962 г. Иосифа Бродского опалила любовь к Марине Басмановой, которую он пронёс через многие годы своей жизни. Так что отблеск этой любви, возможно, и наложил свой отпечаток на этот стих и придал ему такую душевность.

Разделы