Флавий Гонорий Август: биография. Императоры Византии

Гений Рима умер вместе с Феодосием, который был последним из преемников Августа и Константина, появлявшихся на полях брани во главе своих армий, и власть которого была всеми признана на всем пространстве империи. Однако память о его доблестях некоторое время охраняла слабую и неопытную юность двух его сыновей. После смерти своего отца Аркадий и Гонорий были провозглашены, с единодушного одобрения всего мира, законными императорами Востока и Запада, и клятва в верности была с жаром принесена лицами всех званий - и сенаторами старого и нового Рима, и духовенством, и судьями, и солдатами, и народом. Аркадий, которому было в ту пору почти восемнадцать лет, родился в Испании, в скромном жилище частного человека. Но он получил царское воспитание в константинопольском дворце, и вся его бесславная жизнь прошла в этой мирной и великолепной столице, из которой он, по-видимому, царствовал над Фракией, Малой Азией, Сирией и Египтом, от Нижнего Дуная до пределов Персии и Эфиопии. Его младший брат Гонорий принял на одиннадцатом году от рождения номинальное управление Италией, Африкой, Галлией, Испанией и Британией, а войска, охранявшие границы его владений, имели дело, с одной стороны, с каледонцами, а с другой - с маврами. Обширная и населенная воинственным народом иллирийская префектура была разделена между двумя братьями; провинции Иорика, Паннония и Далмация по-прежнему входили в состав Западной империи, но два больших округа, дакийский и македонский, охрана которых была поручена Грацианом Феодосию, были навсегда присоединены к Восточной империи. Граница Европы немногим отличалась от той, которая отделяет в настоящее время германцев от турок, и при этом окончательном и неизменном разделении Римской империи были добросовестно взвешены и уравновешены выгоды территории, богатства, населенности и военной силы. Наследственный скипетр сыновей Феодосия, по-видимому, принадлежал им по праву рождения и по воле их отца; и генералы и министры уже привыкли чтить в лице двух царственных юношей императорское достоинство, а опасный пример нового избрания не напоминал армии и народу об их правах и могуществе. Ни неспособность Аркадия и Гонория к делам управления, ни общественные бедствия их царствования не могли заглушить в сердцах их подданных глубоко запечатлевшиеся чувства преданности. Римские подданные, не переставая чтить личность или, скорее, имена своих государей, обратили свою ненависть на бунтовщиков, восстававших против верховной власти и министров, которые ею злоупотребляли.

Характер и правление Руфина. 386–395 гг.

Феодосий омрачил блеск своего царствования возвышением Руфина - отвратительного фаворита, который даже в веке гражданских и религиозных раздоров заслужил от всех партий обвинение во всевозможных преступлениях. Движимый сильным честолюбием и корыстолюбием, Руфин покинул свою родину в глухом уголке Галлии, чтобы искать счастья в столице Востока; будучи одарен бойким и находчивым красноречием, он с успехом подвизался на адвокатском поприще, а успех в этой профессии открыл ему доступ к самым почетным и важным государственным должностям. Он достиг шаг за шагом звания министра двора. При исполнении своих разнообразных обязанностей, столь существенно связанных со всей системой гражданского управления, он приобрел доверие монарха, который скоро заметил его усердие и деловые способности, но долго ничего не знал о его гордости, злости и сребролюбии. Эти пороки были скрыты под маской глубокого лицемерия; его страсти умолкали лишь для того, чтобы потакать страстям его повелителя; однако при страшном избиении жителей Фессалоники жестокосердый Руфин разжигал гнев Феодосия, но не последовал примеру императора и не раскаялся. Он смотрел на все человечество с высокомерным презрением и никогда не прощал самой легкой обиды; а тот, кто был его личным врагом, утрачивал в его мнении все права, приобретенные своими заслугами. Главный начальник пехоты Промот спас империю от вторжения остроготов, но Руфин с негодованием выносил первенство соперника, к характеру и убеждениям которого он питал презрение, и в публичном заседании совета выведенный из терпения воин нанес фавориту удар в наказание за его непристойное высокомерие. Об этом акте насилия было доложено императору как о таком оскорблении, которого он не мог простить из уважения к собственному достоинству. Промот подвергся опале и ссылке; ему было приказано немедленно отправиться на службу на берега Дуная, а смерть этого генерала (хотя он был убит в стычке с варварами) приписывалась коварству Руфина. Принесением в жертву героя Руфин удовлетворил свою жажду мщения, а отличия консульского звания еще более раздули его тщеславие; но его могущество было и неполно и непрочно, пока важные должности префектов восточного и константинопольского были заняты Тацианом и его сыном Прокулом, которые своим совокупным влиянием некоторое время сдерживали притязания и влияние министра двора. Оба префекта были обвинены в хищничестве и лихоимстве во время заведования министерствами юстиции и финансов. Суд над этими высокими преступниками император поручил особой комиссии; несколько судей были назначены для того, чтобы можно было разделить между ними виновность и порицания в несправедливости, но право постановить приговор было предоставлено одному председателю комиссии, а этим председателем был сам Руфин. Отставленный от должности восточного префекта отец был заключен в тюрьму; но его сын спасся бегством, зная, что немного найдется министров, способных доказать свою невинность, когда судьей над ними назначен их недруг; тогда Руфин, не довольствуясь гибелью того из двух министров, который был менее для него ненавистен, прибегнул к самым низким и неблагородным хитростям. Следствие производилось, по-видимому, с таким беспристрастием и такой мягкостью, что Тациан льстил себя надеждой на благоприятный исход дела; его уверенность была усилена формальными заявлениями и вероломными клятвами председателя, который дозволил себе замешать в это дело священное имя самого Феодосия, и несчастный отец наконец склонился на убеждения вызвать частным письмом бежавшего сына. Прокул был тотчас арестован и с такой торопливостью подвергнут допросу, осужден и обезглавлен в одном из константинопольских предместий, что не успел прибегнуть к милосердию императора. Без всякого сострадания к сенатору-консуляру жестокосердые судьи Тациана заставили его присутствовать при казни сына; на его собственную шею была надета роковая веревка, но в ту минуту, когда он ожидал и, может быть, желал смерти, чтобы скорее избавиться от своих страданий, ему было дозволено провести остальные годы старости в бедности и в изгнании. Для наказания двух префектов, быть может, и нашлось бы какое-нибудь оправдание в их собственных ошибках или заблуждениях, а неприязнь, которую питал к ним Руфин, можно приписать свойственной всем честолюбцам зависти и недоверчивости. Но Руфин обнаружил мстительность, не совместимую ни с благоразумием, ни со справедливостью, когда лишил их родину Ликию ранга римской провинции, заклеймил позором ее невинное население и объявил, что соотечественники Тациана и Прокула всегда будут считаться неспособными занимать какие-либо почетные или выгодные должности под императорским управлением. Впрочем, самые преступные предприятия не могли отвлечь нового восточного префекта (так как Руфин тотчас заменил своего соперника в его почетных должностях) от исполнения религиозных обязанностей, которое считалось в ту пору существенно необходимым для спасения души. В одном из предместий Халкедона, прозванном Дубом, он построил роскошную виллу и рядом с нею великолепную церковь, которая была освящена во имя апостолов Св. Петра и Св. Павла и в которой правильно организованное общество монахов постоянно занималось молитвами и покаянием. Почти все восточные епископы были созваны для того, чтобы торжественно совершить и освящение церкви, и крещение ее основателя. Эта двойная церемония отличалась необыкновенной пышностью, и, когда Руфин очистился в купели от всех совершенных им до той поры преступлений, какой-то почтенный египетский отшельник опрометчиво предложил высокомерному и честолюбивому министру принять на себя обязанности его крестного отца.

Личные достоинства Феодосия налагали на его министра обязанность лицемерить, которая иногда прикрывала, а иногда и сдерживала злоупотребление властью, и Руфин опасался вывести из усыпления нерадивого монарха, который еще был способен проявить те дарования и добродетели, которым он был обязан императорским престолом. Но сначала отсутствие, а потом смерть императора укрепили абсолютную власть Руфина над личностью и владениями Аркадия - слабого юноши, к которому надменный префект относился не как к своему государю, а как к своему воспитаннику. Не обращая никакого внимания на общественное мнение, он с тех пор стал предаваться своим страстям без угрызений совести и без всякого с чьей-либо стороны сопротивления, а его злобная и корыстолюбивая душа была недоступна для тех страстей, которые могли бы содействовать его собственной славе или счастью народа. Его алчность, по-видимому, преобладавшая в его развратной душе над всеми другими чувствами, притягивала в его руки богатства Востока при помощи разнообразных вымогательств, как частных так и общих, - при помощи притеснительных налогов, позорных взяток, чрезмерных денежных штрафов, несправедливых конфискаций, принудительных или подложных завещаний, отнимавших законное наследство у детей чужеземцев или его личных врагов, и заведенной им в константинопольском дворце публичной продажи правосудия и милостей. Честолюбец жертвовал большей частью своего наследственного состояния, чтобы купить этой ценой почетную и выгодную должность губернатора какой-нибудь провинции; жизнь и состояние несчастных жителей предоставлялись произволу того, кто давал высшую цену, а чтобы успокоить общее раздражение, иногда приносился в жертву какой-нибудь непопулярный преступник, наказание которого было выгодно только для его сообщника и его судьи - восточного префекта. Если бы алчность не была самая слепая из всех человеческих страстей, мотивы такого образа действий Руфина могли бы возбудить в нас любопытство, и мы постарались бы доискаться, с какой целью он нарушал все принципы человеколюбия и справедливости, накопляя такие громадные богатства, которых он не мог бы истратить на себя, если бы не совершал никаких безрассудств, и которых он не мог бы сохранить, не подвергаясь опасности. Быть может, он воображал, что делает это для пользы своей единственной дочери, которую он намеревался выдать замуж за своего царственного воспитанника и сделать восточной императрицей. Быть может, он обманывал самого себя, думая, что его алчность доставит ему средства для удовлетворения его честолюбия. Он желал утвердить свое высокое положение на таком прочном и самостоятельном фундаменте, который не зависел бы от прихоти юного императора, а между тем он не старался приобрести любовь солдат и народа щедрой раздачей тех сокровищ, которые он накопил таким трудом и такими преступлениями. Чрезмерная бережливость Руфина лишь навлекла на него зависть и обвинения в том, что его богатства нечестно нажиты; его подчиненные служили ему без преданности, и общая к нему ненависть сдерживалась лишь раболепным страхом. Участь, постигшая Лукиана, дала знать всему Востоку, что, хотя его префект стал менее усердно заниматься делами, он еще был неутомим в удовлетворении своей мстительности. Сын префекта Флоренция, тирана Галлии и Юлианова врага, Лукиан употребил значительную часть своего наследственного состояния, нажитого хищничеством и лихоимством, на то, чтобы купить дружбу Руфина и важную должность восточного графа. Но новый сановник имел неосторожность уклониться от принципов двора и того времени; он оскорбил своего благодетеля контрастом справедливой и воздержанной администрации и не захотел совершить одной несправедливости, которая могла бы доставить выгоды дяде императора. Аркадия было нетрудно убедить, что ему нанесено оскорбление, которое нельзя оставлять безнаказанным, и восточный префект решился лично привести в исполнение жестокое отмщение, которое он задумал против неблагодарного делегата, которому он уделил часть своей власти. Он проехал, не останавливаясь, семьсот или восемьсот миль, отделяющих Константинополь от Антиохии, прибыл в столицу Сирии во время мертвой ночной тишины и навел страх на жителей, не знавших цели его приезда, но хорошо знавших его характер. Графа пятнадцати восточных провинций притащили, как самого низкого преступника, на суд к Руфину. Несмотря на самые ясные доказательства его бескорыстия и несмотря на то что не нашлось ни одного человека, который обвинил бы его в противном, Лукиан был приговорен, почти без всякого судебного разбирательства, к жестокому и позорному наказанию.

По приказанию и в присутствии тирана исполнители его воли били Лукиана по шее кожаными ремнями, на конце которых был прикреплен свинец, а когда этот несчастный упал от боли в обморок, его унесли на закрытых носилках для того, чтобы негодующее население не могло видеть его агонии. Лишь только Руфин совершил этот бесчеловечный поступок, который был единственной целью его поездки, он возвратился из Антиохии в Константинополь, сопровождаемый тайными и безмолвными проклятиями испуганного народа, а его торопливость была усилена надеждой, что можно будет немедленно приступить к бракосочетанию его дочери с императором Востока. Но Руфин скоро узнал по опыту, что предусмотрительный министр должен постоянно опутывать своего царственного пленника крепкими, хотя и незаметными для глаз узами привычки и что его достоинства, а тем более оказанное ему милостивое доверие очень скоро изглаживаются в его отсутствие из памяти слабого и своенравного государя. В то время как префект удовлетворял в Антиохии свою жажду мщения, заговор любимых евнухов под руководством главного камергера Евтропия поколебал его влияние в константинопольском дворце. Заговорщики убедились, что Аркадий не чувствовал любовного влечения к дочери Руфина, которая была избрана ему в невесты без его согласия, и постарались заменить ее прекрасной Евдокией, дочерью состоявшего на римской службе франкского генерала Бото, которая воспитывалась, после смерти своего отца, в семействе сыновей Промота. Юный император, целомудрие которого строго охранялось заботливыми попечениями его воспитателя Арсения, с жадностью прислушивался к лукавым и льстивым описаниям прелестей Евдокии: он с пылом страсти любовался на ее портрет и понимал необходимость скрывать свои любовные замыслы от министра, так сильно заинтересованного в том, чтобы они не были приведены в исполнение. Вскоре после возвращения Руфина о предстоящей церемонии императорского бракосочетания было объявлено жителям Константинополя, которые приготовились приветствовать возвышение дочери префекта притворными выражениями радости. Блестящие ряды евнухов и придворных вышли со свадебной пышностью из ворот дворца, неся на руках диадему, одеяния и драгоценные украшения будущей императрицы. Торжественная процессия шла по улицам, которые были украшены гирляндами и наполнены зрителями; но, когда она поравнялась с домом сыновей Промота, главный евнух почтительно вошел в него, надел на прекрасную Евдокию императорские одеяния и с торжеством проводил ее до дворца и до спальни Аркадия. Тайна и успех, с которыми был веден этот заговор против Руфина, сделались неисчерпаемым источником насмешек над министром, который не сумел уберечься от обмана, находясь на таком посту, где искусство обманывать и притворяться считается самым выдающимся достоинством. С негодованием и страхом смотрел он на торжество честолюбивого евнуха, втайне снискавшего милостивое расположение его государя, а унижение его дочери, интересы которой были неразрывно связаны с его собственными, оскорбляло отцовскую нежность или, по меньшей мере, гордость Руфина. В ту самую минуту, когда он надеялся сделаться родоначальником длинного ряда монархов, посторонняя девушка, воспитанная в доме его непримиримых врагов, делается супругой императора; к тому же Евдокия скоро проявила такой здравый смысл и такую энергию, которые упрочили влияние ее красоты на ум ее молодого и влюбленного супруга. Император, конечно, скоро стал бы ненавидеть, бояться и стараться погубить могущественного подданного, которого он оскорбил, а сознание своих преступлений лишало Руфина надежды найти безопасность или спокойствие в уединенной жизни частного человека. Однако в его руках еще была такая сила, что он мог бы отстоять свое достоинство и даже раздавить своих врагов. Префект еще пользовался неограниченною властью над гражданским и военным управлением Востока, а если бы он решился употребить в дело свои сокровища, они могли бы доставить ему надлежащие средства для исполнения самых преступных замыслов, какие только могут быть внушены доведенному до отчаяния министру гордостью, честолюбием и желанием отомстить за себя. Характер Руфина, по-видимому, придавал вероятие обвинениям, что он замышлял гибель своего государя с целью занять после его смерти вакантный престол и что он втайне поощрял гуннов и готов вторгнуться в империю, чтобы этим усилить внутреннюю неурядицу. Хитрый префект, проведший всю свою жизнь в дворцовых интригах, отражал коварные происки евнуха Евтропия таким же оружием, но он совершенно оробел при известии о приближении более грозного соперника - генерала, или, скорее, повелителя, Западной империи великого Стилихона.

Высокое счастье быть прославленным поэтом, способным воспевать подвиги героев, выпало на долю Ахилла и возбуждало зависть в Александре, а Стилихон наслаждался им в такой мере, которой едва ли можно было ожидать при упадке творческого гения и искусства. Преданная ему муза Клавдиана всегда была готова клеймить вечным позором его врагов Руфина и Евтропия и описывать самыми блестящими красками победы и доблести своего могущественного благодетеля. При обзоре такого периода, который беден достоверными историческими источниками, мы вынуждены освещать летописи царствования Гонория сатирами или панегириками современного писателя; но так как Клавдиан, как кажется, пользовался самыми широкими привилегиями и поэта и царедворца, то мы должны прибегнуть к помощи критики, чтобы перевести язык вымысла и преувеличения на правдивую и безыскусственную историческую прозу. Его молчание касательно рода Стилихона может быть принято за доказательство того, что его патрон и не мог, и не желал хвастаться длинным рядом знаменитых предков, а легкое упоминание о том, что отец Стилихона был офицером варварской кавалерии, находившейся на службе у Валента, по-видимому, подтверждает мнение, что генерал, так долго командовавший римскими армиями, происходил от дикого и вероломного племени вандалов. Если бы Стилихон на самом деле не обладал внешними отличиями физической силы и высокого роста, самый льстивый бард не осмелился бы утверждать в присутствии стольких очевидцев, что он был выше древних полубогов и что, когда он величаво проходил по улицам столицы, удивленная толпа сторонилась перед чужеземцем, который, будучи частным человеком, держал себя с величием героя. С ранней молодости он посвятил себя военному ремеслу; он скоро отличился на поле битвы своим благоразумием и мужеством; восточные всадники и стрелки из лука восхищались его необыкновенной ловкостью, и при каждом повышении его по службе общее мнение предупреждало и одобряло выбор монарха. Феодосий возложил на него заключение мирного договора с персидским монархом; при исполнении этого важного поручения он поддержал достоинство римского имени, а когда он возвратился в Константинополь, его заслуги были награждены близким родственным союзом с императорским семейством. Феодосий, из братской привязанности, принял на себя обязанности родного отца по отношению к дочери своего брата Гонория; красота и совершенства Серены были предметом общих похвал при раболепном дворе, и Стилихон был предпочтен всем соперникам, из честолюбия добивавшимся руки принцессы и милостивого расположения ее приемного отца. Уверенность, что муж Серены будет верным слугой монарха, принявшего его в свое родство, побудила императора возвысить положение Стилихона и употребить в дело его благоразумие и неустрашимость. Пройдя должности начальника кавалерии и графа дворцовой прислуги, Стилихон возвысился до звания главного начальника всей кавалерии и пехоты римской или, по меньшей мере, Западной империи, и даже его враги признавались, что он никогда не продавал на вес золота наград, принадлежавших заслугам, и никогда не присваивал жалованья и денежных раздач, которые назначались солдатам. Мужество и искусство, с которыми он впоследствии защищал Италию от нападений Алариха и Радагэза, оправдали славу его ранних подвигов, и в таком веке, который был менее нашего взыскателен в вопросах чести и личного достоинства, римские генералы могли охотно уступить первенство ранга превосходству гения. Стилихон оплакивал смерть своего соперника и друга Промота и отомстил за нее, а умерщвление нескольких тысяч спасавшихся бегством бастарнов выдается поэтом за кровавую жертву, которую римский Ахилл принес манам другого Патрокла. Доблести и победы Стилихона навлекли на него ненависть Руфина, и клевета, быть может, достигла бы своей цели, если бы нежная и бдительная Серена не оберегала своего супруга от внутренних врагов, в то время как он побеждал на поле битвы врагов империи. Феодосий не переставал поддерживать недостойного министра, усердию которого он поручил управление дворцом и всем Востоком; но когда он выступил в поход против тирана Евгения, он захотел разделить со своим преданным генералом труды и трофеи междоусобной войны, а в последние минуты своей жизни умирающий монарх возложил на Стилихона заботу о своих сыновьях и о республике. Ни честолюбие, ни дарования Стилихона не были ниже такой важной задачи, и он заявил притязание на звание регента обеих империй на время малолетства Аркадия и Гонория. Первые дела его управления, или, вернее, его царствования, обнаружили энергию и предприимчивость человека, достойного верховной власти. Он перешел через Альпы среди зимы, спустился по Рейну от крепости Базеля до болот Батавии, осмотрел положение гарнизонов, сдержал предприимчивость германцев и, утвердив вдоль берегов реки прочный и почетный мир, возвратился с невероятной быстротой в миланский дворец. И личность, и двор Гонория подчинялись главному начальнику Запада, а европейские армии и провинции без колебаний повиновались законной власти, которой Стилихон пользовался от имени их юного государя. Только два соперника не признавали прав Стилихона и вызывали его на мщение. В Африке мавр Гильдон удерживал надменную и опасную независимость, а константинопольский министр присвоил себе такую же власть над восточным императором и Восточной империей, какая принадлежала Стилихону на Западе.

Беспристрастие, которого желал держаться Стилихон в качестве опекуна над обоими монархами, заставило его поровну разделить оставшиеся после покойного императора оружие, драгоценные каменья, мебель и великолепный гардероб. Но самую важную часть наследства составляли многочисленные легионы, когорты и римские или варварские эскадроны, соединившиеся под знаменем Феодосия вследствие успешного окончания междоусобной войны. Эти разнохарактерные отряды европейцев и азиатов, еще так недавно воспламенявшиеся взаимной враждой, преклонились перед авторитетом одного человека, а введенная Стилихоном строгая дисциплина оберегала граждан от хищничества своевольных солдат. Однако, желая как можно скорее избавить Италию от присутствия этих страшных гостей, которые могли бы сделаться полезными лишь на границах империи, он уважил основательные требования Аркадиева министра, объявил о своем намерении лично отвести на место восточные войска и ловко воспользовался слухами о мятеже готов, чтобы скрыть свои тайные замыслы, внушенные и честолюбием, и жаждой мщения. Преступная душа Руфина была встревожена приближением воина и соперника, ненависть которого он вполне заслужил; его страх все усиливался; он соображал, как мало времени ему остается жить и наслаждаться своим величием, и прибегнул как к последнему средству спасения к вмешательству императора Аркадия. Стилихон, как кажется, подвигавшийся вперед вдоль берегов Адриатического моря, уже был недалеко от города Фессалоники, когда получил безусловные приказания императора, который отзывал восточные войска и объявлял ему, что, если он сам приблизится к столице, византийский двор сочтет это за неприязненное действие. Поспешное и неожиданное повиновение западного генерала убедило всех в его преданности и умеренности, а так как он уже заручился привязанностью восточных войск, то он поручил им исполнение своего кровавого замысла, который мог быть осуществлен в его отсутствие с меньшей опасностью и, быть может, с меньшим позором. Стилихон передал главное начальство над восточными войсками готу Гайне, на преданность которого он твердо полагался, и был по меньшей мере уверен, что смелый варвар не откажется от своего намерения из страха или от угрызений совести. Солдат было нетрудно склонить к наказанию того, кто был врагом Стилихона и Рима, и такова была общая ненависть, которую внушил к себе Руфин, что роковая тайна, вверенная тысячам солдат, хранилась в продолжение длинного перехода от Фессалоники до ворот Константинополя. Лишь только они решились убить Руфина, они стали льстить его гордости; честолюбивый префект увлекся надеждой, что эти могущественные союзники, быть может, согласятся возложить на его голову диадему, а сокровища, которые он стал раздавать слишком поздно и не совсем охотно, принимались этими негодующими людьми скорее за оскорбление, чем за подарок. Войска остановились на расстоянии одной мили от столицы, на Марсовом поле, перед Гебдомонским дворцом, и, согласно со старинным обыкновением, император появился в сопровождении своего министра для того, чтобы почтительно приветствовать силу, поддерживавшую его трон. В то время как Руфин проезжал вдоль рядов, скрывая под притворной приветливостью свое врожденное высокомерие, правое и левое крыло постепенно сомкнулись, так что обреченная на смерть жертва оказалась окруженной со всех сторон. Руфин еще не успел сообразить, как опасно его положение, когда Гайна подал сигнал к убийству; один из самых смелых и на все готовый солдат вонзил свой меч в грудь преступного префекта; Руфин со стоном упал к ногам испуганного императора и испустил дух. Если бы минутные предсмертные страдания могли искупать преступления всей жизни или если бы оскорбления, наносимые бездыханному трупу, могли возбуждать в нас сострадание, наше человеколюбие, быть может, было бы возмущено отвратительными сценами, которыми сопровождалось умерщвление Руфина. Его изуродованное тело было предоставлено зверской ярости жителей обоего пола, которые толпами стекались из всех частей города для того, чтобы попирать ногами бренные останки надменного министра, так еще недавно наводившего на них страх одним своим взглядом. Его правую руку отрезали и в насмешку несли по улицам Константинополя как будто для сбора пожертвований в пользу алчного тирана, голова которого была надета на длинное копье и выставлена перед публикой. По бесчеловечным правилам, существовавшим в греческих республиках, его невинное семейство должно бы было понести вместе с ним наказание за его преступления. Но жена и дочь Руфина были обязаны своим спасением влиянию религии. Ее святилище охранило их от яростного бешенства народа, и им было дозволено провести остальную жизнь в делах христианского благочестия в мирном убежище Иерусалима.

Распри между двумя империями. 395 г.

Раболепный панегирист Стилихона превозносит со свирепым восторгом отвратительное дело, которое хотя, быть может, и удовлетворяло требованиям справедливости, но нарушало все законы природы и общества, унижало величие монарха и снова подавало опасный пример солдатского своеволия. Созерцание порядка и гармонии, господствующих во всей Вселенной, убедило Клавдиана в существовании Божества, но безнаказанность порока, по-видимому, была несовместима с нравственными атрибутами этого Божества, и одна только гибель Руфина была способна рассеять религиозные сомнения поэта. Но если умерщвление префекта и могло считаться отмщением за честь Провидения, оно не много содействовало благосостоянию народа. Менее чем через три месяца после того принципы нового управления сказались в странном эдикте, который отбирал в государственную казну все состояние Руфина и под страхом строгих наказаний запрещал подданным Восточной империи предъявлять какие-либо иски к имуществу грабившего их тирана. Даже Стилихон не извлек из умерщвления своего соперника той пользы, какую ожидал, и, хотя он удовлетворил свою жажду мщения, он обманулся в своих честолюбивых расчетах. Слабому Аркадию нужен был властелин, носящий название фаворита; но он предпочитал раболепное ухаживанье евнуха Евтропия, успевшего внушить ему доверие, в том, что касалось его домашней жизни, а суровый гений чужеземного генерала внушал императору страх и отвращение. Меч Гайны и прелести Евдокии поддерживали влияние главного камергера до тех пор, пока их не разъединила борьба за власть; вероломный гот, получив главное военное командование на Востоке, изменил без угрызений совести интересам своего благодетеля, и те же самые войска, которые незадолго перед тем убили Стилихонова врага, стали защищать против того же Стилихона самостоятельность константинопольского престола. Фавориты Аркадия стали вести тайную и непримиримую войну против грозного героя, который хотел быть правителем и защитником обеих римских империй и обоих сыновей Феодосия. Путем тайных и коварных интриг они постоянно старались лишить его доверия монарха, уважения народа и дружбы варваров. На жизнь Стилихона не раз покушались наемные убийцы, а константинопольский сенат склонился на убеждения издать декрет, который объявлял его врагом госу дарства и приказывал конфисковать его обширные поместья в восточных провинциях. В такое время, когда разрушение Римской империи могло бы быть приостановлено лишь прочным согласием и взаимным содействием всех народов, постепенно вошедших в ее состав, подданные Аркадия и Гонория научились от своих правителей относиться друг к другу безучастно и даже враждебно, научились радоваться бедствиям других и считать своими верными союзниками варваров, которых они подстрекали к вторжению на территорию своих соотечественников. Итальянские уроженцы делали вид, будто презирают раболепных и изнеженных византийских греков, которые усвоили себе одеяние и незаконно присвоили звание римских сенаторов, а греки со своей стороны еще не забыли, с какой ненавистью и каким презрением долго относились их образованные предки к грубым жителям Запада. Разъединение между двумя правительствами, которое скоро привело к разъединению между двумя нациями, дает мне право приостановить на время изложение византийской истории и описать без перерыва постыдное, но достопамятное царствование Гонория.

Восстание Гильдона в Африке. 386–398 гг.

Осторожный Стилихон, вместо того чтобы навязываться со своим покровительством к монарху и к народу, которые отталкивали его от себя, благоразумно оставил Аркадия на произвол его недостойных фаворитов, а его нежелание вовлекать две империи в междоусобную войну свидетельствует о сдержанности министра, так часто выказывавшего в блестящем свете свое мужество и свои воинские дарования. Но если бы Стилихон долее оставлял безнаказанным восстание Африки, он рисковал бы безопасностью столицы и унизил бы величие западного императора перед своенравной наглостью мавританского бунтовщика. Брат тирана Фирма Гильдон получил в награду за свою притворную преданность огромное состояние, которое было отобрано у его семейства в наказание за измену; продолжительная и полезная служба в римских армиях возвысила его до звания военного графа; близорукая политика Феодосиева двора усвоила вредный принцип опираться на интересы влиятельных семейств для того, чтобы поддерживать легальное правительство, и брат Фирма был назначен главным начальником войск в Африке. Из честолюбия он присвоил себе безотчетное и бесконтрольное заведование юстицией и финансами и в течение своего двенадцатилетнего управления удерживал за собою должность, с которой нельзя было его сместить, не подвергаясь опасностям междоусобной войны. В течение этих двенадцати лет африканская провинция стонала под владычеством тирана, по-видимому, соединявшего в себе бесчувственность иностранца с пристрастием и мстительностью, которые бывают последствием внутренних раздоров. Исполнение законов часто заменялось употреблением яда, а если дрожащие от страха гости, приглашенные к столу Гильдона, позволяли себе обнаружить свои опасения, такая дерзкая подозрительность лишь разжигала его ярость, и он громко призывал палачей. Гильдон удовлетворял попеременно то свое корыстолюбие, то свои похоти, и если его дни были страшны для богачей, его ночи были не менее страшны для мужей и отцов семейств. Самые красивые из их жен и дочерей, удовлетворив страсть тирана, делались жертвами отряда свирепых варваров и убийц, набранных между черными или смуглыми жителями пустыни, которых Гильдон считал единственной опорой своей власти. Во время междоусобной войны между Феодосием и Евгением граф, или, вернее, государь Африки, держался гордого и подозрительного нейтралитета, отказал обеим борющимся сторонам в помощи войсками или кораблями, выжидал приговора фортуны и приберег для победителя свои притворные уверения в преданности. Такие уверения не удовлетворили бы повелителя Римской империи, но смерть Феодосия, а затем слабость и раздоры его сыновей упрочили власть мавра, который снизошел до того, что в доказательство своей умеренности воздержался от употребления диадемы и не переставал доставлять в Рим обычную подать, заключавшуюся в хлебных запасах. При всяком дележе империи пять африканских провинций всегда присоединялись к владениям западного императора, и Гильдон изъявил готовность управлять этой обширной страной от имени Гонория; но, когда он ознакомился с характером и намерениями Стилихона, он решился признать над собою верховную власть более отдаленного от него и более слабого монарха. Министры Аркадия приняли сторону вероломного мятежника, а обманчивая надежда присоединить к восточной империи многочисленные африканские города побудила их заявить такие притязания, которых они не были в состоянии поддержать ни аргументами, ни оружием.

Стилихон твердо и решительно отверг притязания византийского двора и затем предал африканского тирана суду того трибунала, который когда-то был судьею над царями и народами всего мира; таким образом, после продолжительного перерыва снова ожило в царствование Гонория воспоминание о республике. Император сообщил римскому сенату подробное и пространное описание жалоб местного населения и преступлений Гильдона и предложил членам этого почтенного собрания произнести приговор над бунтовщиком. Они единогласно признали Гильдона врагом республики, и сенатский декрет придал законную санкцию римскому оружию. Народ, еще не забывший, что его предки были властителями всего мира, порадовался бы с сознательной гордостью этому напоминанию о старинных вольностях, если бы давно уже не привык предпочитать обеспеченную доставку хлеба мимолетным мечтам о свободе и величии. Но продовольствие Рима зависело от урожая в Африке, а объявление войны, очевидно, привело бы к голоду. Председательствовавший на сенатских совещаниях префект Симмах сообщил министру свои основательные опасения, что, лишь только мстительный мавр запретит вывоз хлеба, спокойствию и, быть может, безопасности столицы будет угрожать ярость мятежной черни, раздраженной голодом. Предусмотрительный Стилихон немедленно принял самые действенные меры для удовлетворения народных нужд. Обильные запасы хлеба, заготовленные внутри галльских провинций, были нагружены на суда, спущены вниз по быстрому течению Роны и затем доставлены морем из Роны в Тибр. В течение всей африканской войны хлебные магазины Рима были постоянно наполнены, его достоинство было избавлено от унизительной зависимости и умы громадного населения были успокоены уверенностью в безопасности и достатке.

Стилихон возложил защиту римских интересов и ведение африканской войны на предприимчивого генерала, горевшего нетерпением выместить на тиране свои личные обиды. Дух раздора, господствовавший в семействе Набала, возбудил непримиримую вражду между двумя его сыновьями, Гильдоном и Маскецелем. Узурпатор преследовал с неумолимой яростью своего младшего брата, наводившего на него страх своим мужеством и дарованиями, и Маскецель, не будучи в состоянии бороться с ним, искал убежища при миланском дворе; там получил он страшное известие, что двое его невинных и беззащитных детей были умерщвлены их бесчеловечным дядей. Горесть отца умолкла только перед жаждой мщения. Бдительный Стилихон уже собирал морские и военные силы Западной империи и решился лично выступить против тирана в случае, если бы он был способен оказать упорное сопротивление. Но так как Италия требовала его присутствия и так как было бы опасно ослаблять пограничные гарнизоны, он нашел более уместным, чтобы Маскецель попытался исполнить трудную задачу во главе отборного отряда галльских ветеранов, служивших незадолго перед тем под знаменем Евгения. Эти войска, призванные доказать перед целым миром, что они способны ниспровергнуть трон узурпатора точно так же, как они были способны его поддерживать, состояли из легионов Юпитерского, Геркулианского и Августова, из нервийских союзников, из солдат, выставлявших на своих знаменах изображение льва, и из тех отрядов, которые носили многообещавшие названия Счастливых и Непобедимых. Но так был незначителен их состав или так велика была трудность пополнять их новыми рекрутами, что эти семь отрядов, пользовавшихся на римской службе большими отличиями и прекрасной репутацией, представляли не более пяти тысяч человек. Флот, состоявший из галер и транспортных судов, вышел в бурную погоду из гавани Пизы, в Тоскане, и направился к маленькому острову Капрарии, получившему это название от своих первоначальных обитательниц, диких коз, место которых было в ту пору занято новой колонией, имевшей странную и дикую внешность. «Весь этот остров, - говорит один остроумный путешественник того времени, - наполнен или, скорее, осквернен людьми, которые избегают дневного света. Они сами себя называют монахами или отшельниками, потому что живут в уединении и не хотят, чтобы кто-нибудь был свидетелем того, чем они занимаются. Они не ищут даров фортуны из опасения утратить их и, чтобы избежать несчастий, добровольно обрекают себя на жизнь в нищете. Как нелеп их вкус! Как извращен их разум! Разве может бояться несчастий тот, кто не способен наслаждаться радостями человеческой жизни. Или это меланхолическое сумасбродство происходит от физической болезни, или же сознание своей виновности заставляет этих несчастных людей подвергать себя тем мучениям, на которые правосудие обрекает беглых рабов». Таково было презрение светского должностного лица к монахам Капрарии, в которых благочестивый Маскецель видел избранных служителей Божьих. Некоторые из них согласились на его просьбу - отплыть вместе и ним, и, в похвалу римскому генералу, было замечено, что он проводил дни и ночи в молитвах, посте и пении псалмов. Благочестивый военачальник, которому такие подкрепления, по-видимому, внушали уверенность в победе, обошел опасные скалы Корсики, проплыл вдоль восточного берега Сардинии и уберег свои суда от стремительности южных ветров, бросив якорь в безопасной и обширной гавани Кальяри, на расстоянии ста сорока миль от берегов Африки.

Гильдон приготовился отразить нападение со всеми военными силами Африки. Щедрыми подарками и обещаниями он старался укрепить сомнительную преданность римских солдат и в то же время привлекал под свои знамена семидесятитысячной армии, и хвастался с той опрометчивой самонадеянностью, которая служит предвестницей беды, что его многочисленная кавалерия растопчет войска Маскецеля под ногами своих коней и засыпет тучами жгучего песка уроженцев холодных стран Галлии и Германии. Но мавр, командовавший легионами Гонория, был хорошо знаком с нравами своих соотечественников и потому не боялся бесчинных скопищ полуодетых варваров, у которых левая рука была прикрыта, вместо шлема, одним плащом, которые оставались совершенно безоружными после того, как они пустили правой рукой свои дротики, и у которых лошади не были приучены выносить стеснение узды или повиноваться ее движением. Со своими пятью тысячами веретанов он стал лагерем на виду более многочисленного неприятеля и после трехдневного отдыха подал сигнал к решительной битве. Выехав вперед с предложениями мира и помилования, Маскецель повстречался с одним из передовых африканских знаменосцев и на его отказ подчиниться ударил его мечом по руке.

Удар был так силен, что рука и знамя опустились, и это воображаемое изъявление покорности было поспешно повторено всеми знаменосцами вдоль неприятельских рядов. По этому сигналу недовольные когорты провозгласили имя своего законного государя; варвары, пораженные удивлением при виде измены своих римских союзников, обратились в бегство и рассеялись по своему обыкновению в совершенном беспорядке, и Маскецель одержал легкую победу почти без пролития крови. Тиран бежал с поля битвы к морскому берегу и бросился на небольшой корабль в надежде безопасно добраться до какого-нибудь из портов дружески расположенной к нему Восточной империи; но сильный ветер загнал его назад в гавань города Табраки, признавшего вместе с остальной провинцией верховенство Гонория и власть его заместителя. В доказательство своего раскаяния и преданности жители задержали Гильдона и заключили его в тюрьму, а его собственное отчаяние спасло его от невыносимого унижения предстать перед оскорбленным и победоносным братом. И пленники и добыча были отправлены к императору; но Стилихон, умеренность которого всего ярче обнаруживалась в счастии, все еще хотел сообразоваться с законами республики и предоставил римскому сенату и народу постановление приговора над самыми знатными преступниками. Их суд производился публично и торжественно, но при пользовании своим устарелым и непрочным правом судьи заботились главным образом о том, чтобы не остались безнаказанными африканские чиновники, прекратившие доставку хлеба в Рим. Богатая и преступная провинция испытала на себе всю строгость императорских министров, которые, очевидно, находили свой интерес в том, чтобы увеличивать число сообщников Гильдона, и хотя один из эдиктов Гонория, по-видимому, сдерживал злобное усердие сыщиков, другой эдикт, изданный через десять лет после того, приказывал продолжать и возобновлять судебное преследование за преступления, которые были совершены во время общего восстания. Те из приверженцев тирана, которые спаслись от ярости и солдат и судей, могли находить для себя утешение в участи, постигшей его брата, которому римское правительство никогда не могло простить оказанной им государству громадной услуги. После того как Маскецель окончил важную войну в одну зиму, он был принят при миланском дворе с громкими выражениями одобрения, с притворной признательностью и с тайной завистью, а его смерть, происшедшая, быть может, от какого-нибудь несчастного случая, приписывалась преступлению Стилихона. Мавританский принц, сопровождая главного повелителя Запада при переезде через один мост, был внезапно сброшен со своей лошади в реку; услужливая торопливость лиц его свиты была сдержана безжалостной и коварной улыбкой, которую они заметили на лице Стилихона, и, в то время как они медлили поданием помощи, несчастный Маскецель утонул.

Радость, доставленная африканской победой, сопровождалась бракосочетанием императора Гонория с его двоюродной сестрой, дочерью Стилихона Марией, и этот почетный родственный союз, по-видимому, давал могущественному министру отцовские права над покорным юношей, который находился под его опекой. Муза Клавдиана не молчала по случаю этого счастливого события: он с жаром воспевал на различные тона и счастье царственных супругов, и величие героя, устроившего их брак и поддерживавшего их трон. Старинные греческие басни, уже не внушавшие почти никакого религиозного уважения, были спасены от забвения гением поэзии. И описание Кипрской рощи, служившей приютом для гармонии и любви, и торжественное шествие Венеры по ее родным волнам, и кроткое влияние, разливавшееся от ее присутствия в миланском дворце, - все это выражало понятные для всех веков естественные сердечные чувства приятным языком аллегорического вымысла. Но любовное нетерпение, которое Клавдиан приписывает молодому императору, должно было вызывать улыбку на устах царедворцев, а прекрасной императрице (если допустить, что она действительно была прекрасна) страстность ее любовника не могла внушать ни сильных опасений, ни больших надежд. Гонорию было только тринадцать лет; мать его супруги Серена успела при помощи хитростей или убеждений отсрочить довершение этого брака; Мария умерла девственницей после того, как провела десять лет в замужестве, а целомудрие императора охранялось холодностью его темперамента или, быть может, слабостью его сложения. Его подданные, внимательно изучавшие характер своего юного монарха, пришли к убеждению, что у Гонория не было страстей, а следовательно, не было и дарований и что его слабый и вялый нрав делал его неспособным и к исполнению обязанностей его высокого положения, и к наслаждению удовольствиями его возраста. В ранней молодости он упражнялся с некоторым успехом в верховой езде и в стрельбе из лука, но он скоро отказался от этих утомительных занятий, и откармливание домашних птиц сделалось серьезной и ежедневной заботой западного монарха, передавшего бразды правления в твердые и опытные руки своего опекуна Стилихона. История всей его жизни подтверждает подозрение, что этот родившийся на ступенях трона принц был воспитан хуже самого последнего из живших в его владениях крестьян и что его честолюбивый министр не пытался пробудить в нем мужество или просветить его разум даже тогда, когда он пережил годы юности. Предместники Гонория имели обыкновение воодушевлять мужество легионов своим примером или по меньшей мере своим присутствием, а места, которыми помечены их декреты, свидетельствуют о том, что они беспрестанно разъезжали по всем провинциям своей империи. Но сын Феодосия провел свою сонливую жизнь пленником в своем дворце, чуждавшимся всего, что касалось его отчизны, и терпеливо, даже равнодушно взиравшим на бедствия западной империи, на которую беспрестанно нападали варвары и которую они в конце концов разрушили. В богатой событиями истории его двадцатилетнего царствования нам редко представится необходимость называть имя императора Гонория.

ГОНОРИЙ, Флавий. Римский император в 393-423 гг. Сын Феодосия I. Род. 9 сент. 383 г. + 15 авг. 423 г.

1. Гонорий и его империя

Гонорий, точно также, как и его брат, византийский император Аркадий (), был человек ничтожный, болезненный и безвольный. С самого начала своего самостоятельного правления в 395 г. и до смерти он всегда находился под чужим влиянием. Между тем эпоха его царствования была в римской истории одной из самых бурных и изобилующих трагическими поворотами. После смерти Феодосия () Гонорий получил в свое управление Италию, Африку, Галлию, Испанию, Британию, а также придунайские провинции Норик, Паннонию и Далмацию. (Гиббон: 29). Впрочем, верховная власть принадлежала ему только по имени, так как всеми делами распоряжался Стилихон, вандал по происхождению (Евнапий: 63). Его умирающий Феодосий оставил опекуном над своими малолетними сыновьями. (Олимпиодор: 2). В 398 г. Стилихон женил Гонория на своей дочери Марии, которая, по свидетельству античных историков, пробыв в замужестве десять лет, так и умерла девственницей. (Гиббон: 29).

2. Вторжение вестготов в Италию

Впоследствии Стилихона обвиняли в покушении на императорскую власть, но даже враги отдавали должное его энергии и воинскому искусству. Благодаря ему империя некоторое время с успехом отбивала нападения варваров. Главными врагами римлян оставались готы, проживавшие в Иллирии на правах федератов. В ноябре 401 г. их король Аларих взял Аквилею, а зимой 402 г. вторгся в Италию и подошел к беззащитному Медиолану. (Скржинская: 427). Гонорий в страхе бежал из своей резиденции и, преследуемый готской кавалерией, укрылся в Асте. Аларих приступил к этой крепости и повел энергичную осаду. Положение императора казалось безнадежным, но тут явился Стилихон и 6 апреля возле Полленции произошло ожесточенное сражение. В конной схватке готы одержали верх над союзными римлянам аланами, но удар римской пехоты выправил положение - готы должны были отступить за укрепления своего лагеря, а затем были выбиты и оттуда. Аларих отступил к Вероне. Летом 403 г. вестготы вновь были разбиты на реке Атезии. После этого Аларих заключил со Стилихоном выгодный для империи мир - король вновь получил звание магистра армии Иллирик, а его соплеменники стали федератами. Вестготы ушли из Италии обратно в Иллирик. (Гиббон:30). В 404 г. Гонорий отпраздновал в Риме триумф, но он уже не вернулся в Медиолан, а поселился в укрепленной Равенне, которая с этого времени сделалась столицей Западной Римской империи.

3. Война с Радагайсом

Не успели римляне опомниться после нападения вестготов, как в 405 г. в Италию из-за Альп вторглась новая армия варваров, возглавляемая Радагайсом. Главную силу ее составляли вандалы, свевы и бургунды. Они осадили Флоренцию, но были здесь окружены и разбиты Стилихоном при Фезулах.

4. Нашествие варваров. Отпадение дальних провинций

Для отражения Радагайса Стилихону пришлось отовсюду стянуть легионы в Италию. Дальние провинции оказались без защиты и вскоре были потеряны для империи. Вандалы () под предводительством своего короля Годагисла () снялись с места прежнего поселения между Тиссой и Дунаем (где они прожили около 60 лет) и двинулись в Галлию. В этом движении на запад к ним присоединились свевы, аланы и ряд других племен. В конце 406 г. вандалы и их союзники приблизились к Рейну. Франки, бывшие тогда федератами империи, смело выступили против пришельцев. В ожесточенном сражении пал сам Годагисл и двадцать тысяч его соплеменников. Если бы не помощь аланской конницы, весь народ вандалов был бы истреблен в этой жестокой битве. Но, так или иначе, франки не смогли остановить нашествия вандалов и их союзников, которые 31 декабря 406 г. перешли по льду Рейн и вторглись сначала в Римскую Германию, а потом в Галлию. В следующие два года варвары сделались хозяевами всей этой обширной и богатой страны от Пиреней и Альп до самого океана. (Гиббон: 30). Вслед затем восстали британские войска. Поставив и свергнув у себя нескольких императоров, они в 407 г. провозгласили августом Константина. Константин отправил послов к Гонорию и, говоря в свою защиту, что солдаты заставили его против воли принять власть, просил прощения и предлагал соучастие в императорской власти. Гонорий, вследствие возникших затруднений согласился на соправительство. После этого Константин переправился в Бононию. Остановившись там, он привлек на свою сторону всех галльских и аквитанских солдат и подчинил себе все области Галлии вплоть до Альп. (Олимпиодор:12). Его власть признала также Испания. (Гиббон: 30). Правда страна оставалась под управлением Константина не более двух лет.

В 409 г. армии вандалов, аланов и свевов, предводительствуемые сыном Гидагисла Гундерихом (406-428, подступили к Пиринеям. Некоторое время испанцы сдерживали их на границе гор, но затем из-за предательства римских войск, вандалы, свевы и аланы проникли на Пиренейский полуостров. По свидетельству Идация, нашествие их сопровождалось самыми страшными бедствиями, так как варвары обходились с одинаковым бездушием, как с римлянами, так и с испанцами и с одинаковым жестокосердием опустошали города и селения. В конце концов германцы насытились убийствами, грабежами и поселились на постоянное жительство в обезлюдевшей стране: вандалы и свевы заняли Галлецию, аланы - Лузитанию и Картахену, а силинги - Бетику. (Гиббон: 31).

5. Новое вторжение вестготов в Италию и падение Рима

Равеннский двор бессилен был чем-нибудь помочь испанцам, так как сама Италия была в это время наводнена полчищами варваров. Новому вторжению вестготов предшествовала опала Стилихона. Пользуясь длительными отлучками могущественного временщика, его враги (среди них важную роль играл Олимпий) сумели подорвать к нему доверие императора. Гонорию внушили, что Стилихон будто бы намеревается убить его для того, чтобы провозгласить императором своего сына Евхерия. Летом 408 г. Гонорий отправился в Павию и произнес перед легионами заученную речь против Стилихона. По данному сигналу легионеры умертвили всех преданных Стилихону командиров, в том числе двух префектов претория. Известия об этих событиях произвели мятеж в италийской армии. Едва избежав смерти, Стилихон бежал в Равенну под защиту зятя, но Олимпий приказал схватить его и казнить. Вслед затем был казнен его сын, а император развелся с его дочерью Ферманцией, на которой женился совсем недавно. Со смертью Стилихона прервались переговоры с готами о выплате им дани. (Гиббон: 30) . Узнав о казни Стилихона и не получив обещанной ему платы, Аларих осенью 408 г. опять начал войну. (Олимпиодор: 3). Вестготы смело и быстро перешли через Альпы, форсировали По и, не встречая никакого сопротивления, стремительно двинулись на Рим. В конце года они подступили к столице империи и, осадив ее, расположили войска по Тибру, так что римляне не могли ввозить в город никаких припасов. Осажденные очень скоро стали испытывать ужасные лишения. В городе усилился голод и повальные болезни, и многие рабы - в особенности варвары - стали перебегать к Алариху. Наконец сенаторы вступили с готами в переговоры. Аларих согласился снять осаду, если ему доставят пять тысяч фунтов золота, тридцать тысяч фунтов серебра, четыре тысячи шелковых одеяний, три тысячи кусков тонкого алого сукна и три тысячи фунтов перцу. Когда эти условия были выполнены, вестготы отошли от Рима. За месяцы осады к ним перебежало более сорока тысяч рабов.

Аларих отступил к Аримину и отсюда через префекта Италии Иовия завязали переговоры с Гонорием. Аларих требовал денег, продовольствия и достоинства римского военачальника. Гонорий согласился дать денег, поставить провиант, но в достоинстве военачальника Алариху отказал. Тогда король стал просить земель для поселения. Он требовал, чтобы ему были отданы в управление Далмация, Норик и Венеция или, на худой конец, один Норик. Получив отказ и в этих требованиях, Аларих в 409 г. вновь двинулся к Риму и овладел Остией. Огромные запасы хлеба, хранившиеся здесь, перешли в руки готов. Угроза голода опять нависла над римлянами. Повинуясь требованиям осаждавших, сенаторы объявили императора Гонория низложенным. Вместо него императором был провозглашен городской префект Аттал. Последний провозгласил Алариха предводителем обоих родов войск и готы двинулись на Равенну. Гонорий, узнав об этом, писал Атталу, что он с удовольствием принимает его в соправители. Но Аттал не хотел разделения власти. Он предлагал Гонорию отречься от престола и поселиться на каком-нибудь острове в качестве частного человека. Гонорий отказался, и Аларих начал саду Равенны. Между тем Гераклион, управлявший Африкой, запретил купеческим кораблям отплывать в Италию. Вскоре в Италии стал ощущаться недостаток продовольствия. В Риме же открылся настоящий голод. Вместо хлеба стали употреблять каштаны. Отмечены были даже случаи людоедства. Наконец Аларих понял, что хлопочет о деле, превышающем его возможности, и завязал с Гонорием переговоры о низложении Аттала. Аттал публично сложил с себя знаки императорской власти, а Гонорий обещал не помнить на него зла. Но Аттал, не доверяясь его слову, остался при Аларихе. Аларих подступил к Равенне и вновь стал вести переговоры с Гонорием. В это время некто Сар, родом варвар, неожиданно напал на готов и перебил некоторых из них. Разгневанный и испуганный этим Аларих в 410 г. в третий раз осадил Рим. В ночь на 24 августа 410 г. рабы открыли Саларийские ворота, через которые готы вступили в город. Аларих отдал Рим на разграбление своим воинам, но призвал их щадить жизни жителей и имущество храмов св. Петра и св. Павла. (Созомен:9; 6-9). Пожелания его, впрочем, выполнялись не всегда. По свидетельству Иеронима, варвары безжалостно истребили многих римлян, так что городские улицы были усеяны трупами, оставшимися без погребения во время всеобщего смятения. Убийства, грабежи и насилия продолжались шесть дней. Затем, нагруженные добычей готы двинулись на юг Италии. Говорят, что в это время в Равенне императору Гонорию один из евнухов, вероятнее всего, смотритель его птичника, сообщил, что Рим погиб; в ответ император громко воскликнул: “Да ведь я только что кормил его из своих рук!” Дело в том, что у него был огромный петух, по имени Рим; евнух, поняв его слова, сказал, что город Рим погиб от руки Алариха; успокоившись, император сказал: “А я-то, дружище, подумал, что это погиб мой петух Рим”. Столь велико, говорят, было безрассудство этого императора. Охваченный страхом, он держал наготове суда, намериваясь бежать в Ливию или в Константинополь. Но в тот момент, когда, казалось, все для него уже было потеряно, дела его вдруг самым неожиданном образом стали поправляться. (Прокопий: “Войны Юстиниана”; 3; 2).

Аларих предполагал переправиться в Сицилию, а потом - в Африку. Но сильная буря разметала его флот. Пока Аларих, потрясенный этой неудачей, размышлял, что ему предпринять, он был внезапно застигнут преждевременной смертью. Готы оплакивали его по своей огромной любви к нему. Они отвели из русла реку Бузент, посреди этого потока вырыли место для погребения и в лоно этой могилы опустили Алариха со множеством сокровищ, а затем вернули воды обратно в их русло.

6. Атаульф. Завоевание вестготами Аквитании

После смерти Алариха готы передали королевскую власть его шурину (брату жены) Атаульфу (410-415) за выдающийся ум и красивую внешность (). Из области бруттиев Атаульф вернулся в Рим и, наподобие саранчи, сбрил там все, что еще оставалось. Только в 412 г., окончательно разорив страну, Атаульф заключил с императором мир и союз. Ему было дано звание римского военачальника и поручено освободить Галлию от разорявших ее варваров и тиранов. Готы - частью силой, частью без всякого сопротивления - немедленно заняли города Нарбонну, Тулузу и Бордо, и хотя комит Бонифаций отразил их от стен Марселя, они скоро рассеялись по всему пространству Галлии от берегов Средиземного моря до океана. (Гиббон: 31).

7. Констанций III

Вместе с тем нашлась наконец замена Стилихону. Его место занял энергичный полководец Констанций, родом иллириец из дакийского города Наиса, совершивший во времена Феодосия Великого много успешных походов. (Олимпиодор: 39). При Гонории он имел репутацию мужа сильного в военном искусстве и прославленного во многих битвах. (Иордан: 164). После казни варвара Стилихона, многие годы заправлявшего всеми делами империи, Констанцию была поручена война с тиранами и вестготами. По словам Орозия, государство сразу почувствовало, какое благо, наконец, обрело оно в лице римского вождя и то, какую опасность до сих пор переживало, подчиняясь столь долгое время полководцам-варварам. (Орозий: 7; 42). В 411 г. Констанций выступил против тирана Константина, овладевшего всей Галлией, и осадил его в Арелате. На помощь осажденным явился полководец Эдовах с армией из алеманов и франков. Констанций заблаговременно укрыл свою конницу и вступил в бой с варварами. В разгар сражения его конница ударила в тыл неприятеля. Разбитый Эдовах бежал. Узнав об этом, тиран Константин сложил с себя знаки императорского достоинства и сдался Констанцию. Его отослали в Италию и по пути убили. (Созомен: 9; 13-15). Вслед затем Констанций выступил против другого узурпатора - стратига Геронтия и вынудил его лишить себя жизни. Покончив таким образом со всеми смутами и укрепив власть императора Гонория, Констанций вернулся в Италию и занял при дворе самое выдающееся место. Олимпиодор пишет, что когда Констанций выступал в процессиях, он имел вид угрюмый и мрачный. Пучеглазый, с толстым затылком и плоской головой, он ехал, навалившись всем телом на шею своей верховой лошади, и смотрел искоса то в одну, то в другую сторону, так что всем казалось, что у него вид достойный тирана. На пирах он, напротив, был приятен и вежлив и часто состязался с мимами, игравшими перед столом. (Олимпиодор:16,23).

8. Завоевание вестготами Испании

В начале 414 г. Атаульф женился в Нарбонне на Галле Плацидии, сестре Гонория, которую готы вели за собой в качестве пленницы. Немного позже Атаульф разбил двух других узурпаторов - Иовина и Себастиана - и прислал их головы Гонорию. Вскоре после этого он перешел Пиренеи и вторгся в Испанию. Готы врасплох овладели Барселоной, а затем в течение года вели упорные войны с вандалами. Осенью 415 г. Атаульф был коварно убит в барселонском дворце Эвервульфом, над маленьким ростом которого король имел привычку постоянно потешаться.

9. Сигерик

После убийства Атаульфа партия мятежников возвела на престол Сеигерика, хотя он не состоял в родстве с королевским домом. Первым делом его правления стало безжалостное умерщвление шестерых детей Атаульфа. Его жену Галлу Плацидию он подверг всяческим унижениям. На седьмой день царствования народ восстал против короля и убил его.

10. Валия

После убийства Сегерика вестготы выбрали королем храброго Валию (415-419), врага римлян и римских обычаев, которого очень любил Атаульф. Он прошел из Барселоны до Атлантического океана и до Гибралтарского пролива, через который бросал жадные взгляды на Африку. Но бури помешали переправе. Между тем войско вестготов терпело недостаток в продовольствии, а из Галлии наступал полководец императора Гонория Констанций с римскими легионами. Валия встретился с ним в теснинах Пиренеев. С обеих сторон были снаряжены посольства, которые сошлись на таком договоре: Валия вернет императору его сестру Плацидию, захваченную еще Аларихом, и не будет отказывать римской империи в помощи, если в ней случится нужда. Римляне доставили готам провиант, в котором те терпели сильный недостаток. После этого Валия, уже как полководец Гонория, продолжил войну с германскими племенами, поселившимися на Пиренейском полуострове. В 416 г. он истребил в Бетике вандальское племя силингов, имя которых после этого исчезло из истории, а в 417 г. в кровопролитном сражении победил аланов. Вскоре вандалам пришлось воевать со свевами. В этой войне свевы добились успеха, и вандалы были бы уничтожены полностью, если бы в борьбу не вмешались высшие представители римской администрации на полуострове - граф Астерий и субвикарий Мавроцел. В результате достигнутого соглашения вандалы в 420 г. оставили занятые ими северо-западные районы Галлеции и переправились в Бетику. Здесь они вскоре опять усилились и сделались грозными противниками римлян. Гундерих овладел Геспалисом (Севильей) и Новым Карфагеном (Картахеной).

Формально король вестготов восстановил власть Гонория в Галлии и Испании. Но в действительности все заальпийские земли были навсегда потеряны для империи: в Испании и Южной Галлии расселились вестготы (столицей их королевства стала Тулуза); немного позже бургунды были признаны федератами и получили в галльских провинциях обширные земли для постоянного поселения; Британия также сохранила свою независимость и тамошнее население самостоятельно вступило в борьбу с англами и саксами. (Гиббон: 31).

11. Смерть Констанция

В 417 г., во время второго консульства, Констанций женился на Галле Плацидии, сестре императора. Она упорно не соглашалась идти за него и возбудила против Констанция всех своих слуг. Тем не менее, в день своего вступления в консульство Гонорий насильно взял ее за руку и вручил Констанцию. В 421 г. Гонорий провозгласил Констанция соправителем и даровал ему титул августа. Вскоре после этого с Констанцием случилась болезнь и императорская власть ему опротивела, потому что, скованный этикетом, он не мог больше по своей воле, как прежде, уходить, куда хотелось, и возвращаться, когда хотелось, и ему, императору, нельзя было забавляться тем, чем он привык забавляться. Процарствовав семь месяцев, он скончался от болезни легких. До своего брака с Плацидией он был щедр, но потом впал в сребролюбие, и после его смерти в Равенну со всех сторон стекались жалобы от тех людей, которых он обидел, отобрав у них деньги. (Олимпиодор:34,39).

12. Кончина Гонория

Гонорий едва ли отдавал себе отчет в том что происходит в стране. Расположение императора к собственной сестре Галле Плацидии, после смерти ее мужа стало таково, что их безмерная любовь и частые поцелуи в уста внушили многим постыдные подозрения. Но затем их жаркая любовь сменилась жестокой ненавистью. В конце концов Плацидия уехала вместе с детьми в Константинополь. Гонорий вскоре после этого заболел водянкой и скончался. (Олимпиодор: 40,41).

Рим и его соседи в эпоху империи

Стилихон и Аларих

Теперь старший сын Феодосия восемнадцатилетний Аркадий встал во главе Восточной империи, а его одиннадцатилетний брат Гонорий номинально возглавил Западную Империю; на этом существование воссоединенной Империи прекратилось. Братья оставались императорами до тридцати и двадцати восьми лет соответственно. Аркадий был невысокого роста, сонливый и косноязычный. Гонорий был набожным и мягким человеком, но некомпетентным и упрямым, как осел. Шотландский историк восемнадцатого века Вильям Робертсон считал, что самый пагубный стопятидесятилетний период в жизни человечества «начался с вступления на престол этой унылой пары».

Конечно, задача управления двумя империями перепоручалась другим лицам. Реальным правителем Запада и выдающимся военным и политическим деятелем своего времени был загадочный Стилихон, полуримлянин - полугерманец, который стал Учителем Солдат Феодосия I и был женат на его любимой племяннице Серене.

Стилихон был военачальником исключительного таланта и энергии. Однако его карьера, которая могла обеспечить Риму длительную передышку, была не совсем гладкой по двум причинам. Первая заключалась в его отношении к Восточной Римской империи, а вторая - в отношении к вестготским федератам, которые теперь селились внутри границ империи.

К Восточным властям Стилихон относился не только прохладно, но даже враждебно, поскольку он хотел отнять у них Балканы - и это намерение привело к ужасному разрыву между двумя империями. По отношению к вестготам, с другой стороны, и особенно к их могущественному предводителю Алариху I (395-410) Стилихон не проявлял враждебности, как это казалось должно быть. После смерти Феодосия I Аларих поднял восстание, объясняя это тем, что его людям не было выплачено жалование. Позднее Стилихон выиграл несколько битв с ним - и мог бы разбить его окончательно, но никогда так не делал, потому что верил, что его собрат-германец может служить полезным противовесом Восточной империи. В результате Аларих, вначале претендовавший на мирное сотрудничество с имперскими властями, стал их врагом, что было для империи крайне опасным.

Неприятности начались с того, что Стилихон, оставленный Феодосией в качестве регента Гонория на Западе, возмутился тем, что другой человек, Руфин, был назначен командиром гвардии императора Аркадия на Востоке. Поэтому когда Аларих поднял мятеж и направился к Константинополю, а Стилихону было приказано восточными властями остановить его, он преднамеренно действовал неэффективно, и в 395 г. устроил так, что Руфин, которого он подозревал в саботаже своих планов, был убит.

Двумя годами позже Стилихон появился на Балканах с другой армией и окружил вестготов в Греции. И снова, на беду восточного правительства, он не заставил их капитулировать.

В 401 г. Аларих, несмотря на сдержанность Стилихона восстал против Западной империи и начал вторжение в Италию. Стилихон, дочь которого Мария, была замужем за императором Гонорием, вызвал войска с Рейна и Британии и в последующие 402 и 403 годах нанес поражение захватчикам в Северной Италии. И снова Алариху было дозволено покинуть страну.

Тем временем другая группа германских племен, остготы, заняла территории Империи на Среднем Дунае. Большая часть римского населения была вынуждена бежать с венгерской равнины, тем самым лишая Восточную империю одного из лучших районов вербовки солдат-новобранцев. В 405 г. остготы и другие германские племена, ведомые неким Радагайсом, устремились на юг, в Италию. Стилихон разбил их при Фесуле (Фисоле) у Флоренции. Затем он сделал ряд предложений Алариху скоординировать военное наступление, но не против внешних врагов, а против Восточной империи. Однако его планы были нарушены самым серьезным и самым решительным из всех вторжений германских племен на Западе.

Все это произошло в последний день 406 г. Смешанные полчища различных германских племен - вандалы, свевы, аланы, бургунды - перешли по льду замерзший Рейн и, встречая только слабое сопротивление, ворвались на соседние территории и в пределы самой Галлии, сея опустошения везде, где они прошли. Были разграблены Могунтиак (Майнц) у места их прорыва, Тревери (Трир); многие другие города на территории нынешней Бельгии и Северной Франции постигла та же судьба.

Захватчики и проникшие в Галлию другие племена продолжили свой марш, пока они не пересекли всю страну и достигли Пиренеев. Только редкие города, в частности, Толоза (Тулуза) вступали с ними в борьбу. «Бесчисленные и самые свирепые люди, - писал св. Иероним, - теперь захватили всю Галлию … За малым исключением, все города были опустошены либо от меча, либо от голода». Это была уж очень мрачная картина, но отмечая, что этот прорыв являлся поворотным пунктом в судьбе народов, Иероним был совершенно прав.

… Знаменитый переход через Рейн (тщательно проанализированный Гиббоном) можно рассматривать как падение Римской империи в странах за Альпами; барьеры, которые так долго разделяли варваров и цивилизованные нации, с этого фатального момента были сравнены с землей.

Стилихон не оказал никакой помощи, поскольку был полностью поглощен своими планами вторжения на Восток. Тем не менее отзвуки германских атак побудили амбициозных римских военачальников на несколько попыток узурпировать западный трон. Один из этих узурпаторов, Константин III, был объявлен императором войсками в Британии, после чего он переправился через Ла-Манш, оставив страну полностью беззащитной от последующих вторжений саксов, против которых британцам было предложено организовать самостоятельную оборону, насколько это было возможно. Затем, вступив в борьбу с германцами в Галлии и получив временное признание имперского правительства, Константин двинулся в Испанию, но не смог противостоять многим германским захватчикам, преследовавшим его и в конце концов ворвавшимся в эту страну.

Тем временем Аларих потребовал от римских властей четыре тысячи фунтов золота, и Стилихон заставил упорно сопротивлявшийся сенат согласиться на это. Однако влияние Стилихона было на исходе, и вскоре он был обвинен в тайном сговоре с Аларихом с целью посадить на имперский трон своего собственного сына. В результате против Стилихона был организован мятеж в гарнизоне Тицина (Павии), который закончился уничтожением его сторонников, включая многих высших военных и гражданских лиц. Сам он отправился в Равенну, ставшую столицей Западной империи, и здесь, после того, как ему было отказано в передаче германской личной гвардии под его начало, сдался императору Гонорию и был казнен. Эдиктом императора он был объявлен изменником, стремившимся обогащать и подстрекать к восстанию варваров. В течение следующей половины века ни один германец не смог вновь занять в Западной империи пост главнокомандующего.

На волне антигерманских настроений, сопровождавших смерть Стилихона, римские войска уничтожали жен и детей своих собратьев - германских солдат-федератов, которые в результате массами бежали к вестготам. Аларих, лишившись полезных контактов со Стилихоном, потребовал деньги и армию для своих людей, и когда ему в этом было отказано, пошел маршем на Рим и отрезал его от источников продовольствия. Он снял осаду и отошел только тогда, когда сенат заплатил ему большое количество золота, серебра и меди. На следующий год правительство вновь отказалось удовлетворить требования Алариха и уплатить ему деньги, тогда он повторил поход на Рим, где посадил на трон временного императора Приска Аттала.

В 410 г. побуждаемый продолжающейся непреклонностью имперских властей признать его силу, Аларих в третий раз осаждает Рим. Ворота города были предательски открыты, после чего к ужасу жителей Рима солдаты Алариха вошли внутрь и оккупировали древнюю столицу, которая не знала вражеского сапога почти восемьсот лет. Много добра было разграблено и ряд зданий сожжено. Однако все это еще не было концом Римской империи, как впоследствии объявили историки Ренессанса, поскольку войска вестготов оставались в городе только три дня.

Уйдя из Рима и захватив с собой двадцатилетнюю сводную сестру императора Галлу Пласидию, Аларих направился к южной оконечности Италии. Отсюда он намеревался вторгнуться в Северную Африку, однако его суда потерпели крушение, и он повернул обратно. Достигнув Конзенции (нынешний Козенца), он умер. Его тело, украшенное драгоценной добычей, было глубоко захоронено в толще дна реки Басент (Бусенто) с тем, чтобы его никогда не нашли и никогда не смогли осквернить.

Аларих Вестгот В то время, когда императорский двор, епископы и простые жители Константинополя наблюдали за взлётами и падениями Иоанна Златоуста, на границах происходили грозные события, начавшиеся ещё со времени смерти Феодосия.Его сыновья, Аркадий и Гонорий, были