Главная

Чехов

Огарёв николай платонович. Николай огарев

Николай Платонович Огарёв (24 ноября (6 декабря) 1813, Петербург - 31 мая (12 июня) 1877, Гринвич) - русский поэт, публицист, революционер, ближайший друг А. И. Герцена.

Биография

Николай Платонович родился в семье Платона Богдановича Огарёва (1777-1838) и его супруги Елизаветы Ивановны, урождённой Баскаковой (1784-1815), которая унаследовала от дяди М. Е. Баскакова богатое село Белоомут, пожалованное ему за участие в дворцовом перевороте 1762 года.

Мать скончалась, когда Николаю ещё не было двух лет. Потрясённый отец оставил службу и поселился в родовом имении Старое Акшино Инсарского уезда Пензенской губернии. В 1820 году Огарёвы переехали в Москву, где в возрасте 10 или 11 лет Огарёв познакомился с Сашей Герценом.

В главе «Ник и Воробьёвы горы» своего произведения «Былое и думы» Герцен рассказывает, как в 1827 году на Воробьевых горах юноши принесли клятву посвятить жизнь борьбе за свободу. Николай Огарёв поступил в Московский университет на правах вольнослушателя и посещал лекции на физико-математическом, словесном и нравственно-политическом отделениях. Он был одним из организаторов студенческого кружка политической направленности при Московском университете. В 1832 году по желанию отца поступил на службу в Московский главный архив.

Летом 1833 года за Огарёвым был установлен полицейский надзор, а в ночь на 10 июля 1834 года он был арестован. Благодаря влиятельным родственникам Огарёва выпустили на поруки, но 31 июля арестовали вторично из-за писем, написанных «в конституционном стиле». По приговору 31 марта 1835 года Огарёв был отправлен в ссылку в Пензенскую губернию. В 1835-1839 годы служил, отбывая ссылку, в канцелярии пензенского губернатора.

Годы с 1840 по 1846 провёл за границей, слушал курс лекций в Берлинском университете. Наряду с Герценом был желанным гостем в петербургском кружке Белинского. В 1846 году поселился в своем пензенском имении, где женился на Наталье Алексеевне Тучковой. В том же году освободил крестьян Белоомута от крестьянской зависимости. В 1850 пензенский губернатор обвинил его в участии в «коммунистической секте», последовал кратковременный арест.

В 1856 Огарёв эмигрировал в Великобританию; жил в Лондоне, где вместе с Герценом возглавил Вольную русскую типографию. Был одним из инициаторов и соредактором еженедельника «Колокол». Разработал социально-экономическую программу уничтожения крепостного права посредством крестьянской революции. Развил теорию «русского социализма», выдвинутую Герценом. В социалистических воззрениях Огарёва важную роль играли народнические тенденции. Участвовал в создании революционной организации «Земля и воля» (1860-1861), в пропагандистской кампании М.А. Бакунина и С.Г. Нечаева (1869-1870).

Огарёв - автор нескольких поэм и множества стихотворений (в основном романтических). Наиболее известна поэма «Юмор» (первая и вторая части - 1840-1841, третья часть - 1867-1868 опубликована в альманахе «Полярная звезда»). Выступал с публицистическими произведениями (пропагандировал идеи реализма).

В 1865, в связи с переездом из Лондона Вольной русской типографии, Огарёв поселился в Женеве. В 1873 переехал в Лондон, где через 4 года скончался. Его прах был перевезён в Москву 1 марта 1966 г. и ныне покоится на Новодевичьем кладбище.

Личная жизнь

В 1836 году Николай Огарёв сблизился с Марией Львовной Рославлевой (ок. 1817-1853), дочерью Льва Яковлевича Рославлева и Анны Алексеевны Панчулидзевой. Так как отец девушки разорился, Мария Львовна воспитывалась в доме дяди, губернатора А.А. Панчулидзева. П.В. Анненков писал: «Марья Львовна … росла и воспитывалась в богатом доме, обедневшем по „ непредвиденным обстоятельствам“. …Очутившись со скудными средствами и в зависимости от посторонних лиц, она устраняла поползновения общества смотреть на неё горделивым и презрительным обращением с людьми, резким и чересчур иногда откровенным словом.…Огарёв рано заметил оригинальную девушку, скоро сблизился с нею и покончил тем, что женился на ней». Брак, заключённый в 1838 году, оказался несчастливым. Став женой богатого человека, Мария Львовна посвятила себя светской жизни, разногласия между супругами увеличиваются, а в её жизни появляются другие мужчины. В декабре 1844 года супруги разъехались.

Николай Платонович Огарев (1813-1877)

Русский революционер, публицист, поэт, друг и соратник А. И. Герцена. Родился в дворянской семье. Рано лишился матери. Первоначальное образование получил дома. В 1830 г. поступил в Московский университет, где в то время уже учился А. И. Герцен. Хотя Н. П. Огарев числился вольнослушателем юридического факультета, он посещал также и лекции на физико-математическом и словесном факультетах. Интересы к естествознанию и философии роднили его с Герценом.

Мировоззрение Н. П. Огарева формировалось главным образом под воздействием движения декабристов, а также идей Великой французской революции, поэзии А. С. Пушкина, К. Ф. Рылеева, произведений Ж.-Ж. Руссо, Ф. Шиллера, идей западноевропейского утопического социализма. Вокруг Н. П. Огарева и А. И. Герцена возник студенческий кружок, в котором преобладали политические интересы. В 1834 г. Н. П. Огарев вместе с А. И. Герценом и некоторыми другими участниками кружка был арестован и после 9 месяцев тюрьмы сослан в Пензенскую губернию.

Педагогические идеи Н. П. Огарева возникли вместе с его проектами улучшения форм хозяйствования помещиков. Так, в 1837 г. Огарев задумал учредить губернские комитеты сельского хозяйства. Ими должны были руководить лучшие хозяева-помещики. В ведении этих комитетов должны находиться и сельские училища («училища сельского хозяйства»), где преподавались бы грамота, закон божий и теория агрономии с возможными применениями на опыте.

После смерти отца (1838) Н. П. Огарев освободил от крепостного состояния своего первого учителя, а в начале 1839 г. им были отпущены на волю крестьяне с. Верхний Белоомут Рязанской губернии с обязательством уплатить ему выкуп за землю.

Во время поездки на Кавказ с разрешения пензенского губернатора (1838) Н. П. Огарев познакомился с поэтом-декабристом А. И. Одоевским. Эта встреча описана им в рассказе «Кавказские воды». После окончания срока ссылки (1839) Н. П. Огарев вернулся в Москву, где сблизился с В. Г. Белинским и Т. Н. Грановским. В идейной борьбе 40-х гг. вместе с Белинским и Герценом он стоял во главе зарождавшегося революционно-демократического направления.

1841-1846 годы Н. П. Огарев провел за границей. Длительное путешествие по Европе (Париж, Рим, Вена, Берлин и другие города) обогатило его новыми впечатлениями о разных сторонах жизни народов Франции, Италии, Австро-Венгрии, Германии. За границей Н. П. Огарев встретился с В. Ф. Одоевским (1842), изучавшим постановку обучения в сельских начальных школах. В эти же годы Н. П. Огарев познакомился с произведением Л. Фейербаха «Сущность христианства» (1841) и понял разрушительную силу этой книги для христианства.

После возвращения в Россию Н. П. Огарев переехал в одно из своих имений - Старое Акшено Пензенской губернии (1846-1851). При посещении с. Верхний Белоомут, куда он попутно заехал, чтобы посмотреть, как живут прежние его крепостные, он понял, что многие попали в новую неволю: богатые крестьяне взяли на себя немалую долю выкупа вместо неимущих, а за это пользовались их наделами и личным трудом. Огарев задумал превратить помещичью усадьбу в показательную ферму и открыть заводы и фабрики -- винокуренные и сахарные. Но крестьяне не поняли Огарева, по вековечной привычке не доверяя барину.

Н. П. Огарев пришел к выводу о необходимости распространения грамотности в народе. Он составил проект «Народной политехнической школы», чтобы с ее помощью преодолеть косность и невежество, возбудить интерес к знаниям и подготовить крестьян к овладению рациональными формами сельскохозяйственного труда. Крепостничество выработало привычку к рабству, слепое повиновение, «нехотение постоять за свое право открыто». Эту психологию крестьянина Огарев намеревался изжить школьным воспитанием, призванным активизировать его личность, сделать способным к решительным действиям, к борьбе за право на человеческую жизнь.

Проект Н. П. Огарева представляет большую теоретическую ценность как одна из первых попыток использования общего образования народа для улучшения крестьянского труда и быта. Огарев считал «Народную политехническую школу» едва ли не главным средством переделки психологии крестьян. Заслугой его несомненно является то, что он обосновал новый тип школы для народа, хотя и неосуществимый в то время.

При вторичном аресте Н. П. Огарева (1850) жандармы нашли черновики его статьи «Рассуждения об основах народного образования», содержавшие положения проекта и другие мысли о том, каким он представлял себе школьное дело для народа.

Последующее хозяйствование Н. П. Огарева в Симбирской губернии с целью внедрения «очеловеченного» вольнонаемного труда (на Тальской писчебумажной фабрике) окончилось крахом (фабрика сгорела). Этот период (1851-1855) промышленных поисков Огарева, вероятно, убедил его, что идеальные представления сначала об образцовой ферме, а потом об образцовой фабрике по переделке психологии «русского мужика» в духе Р. Оуэна требуют серьезных поправок. В 1856 г. он уехал в Англию. В Лондоне возобновилась его литературно-публицистическая деятельность. Совместно с А. И. Герценом он руководил Вольной русской типографией, издавал газету «Колокол», сотрудничал в «Полярной звезде», был неутомимым пропагандистом революционных идей, участвовал в подготовке и создании общества «Земля и воля».

Русский букварь для обучения чтению. Собственность департамента народного просвещения. Спб., 1846. В противоположность прекрасно изданным азбукам для домашнего обучения в дворянско-помещичьих семьях официальный букварь, утвержденный департаментом народного просвещения, был маленькой, в 28 страниц, книгой без иллюстраций, отпечатанной на плохой бумаге. В течение двух десятков лет он был одним из основных пособий для начального обучения. Этот букварь последовательно проводит официальное указание о том, что "закон божий - единственно твердое основание всякому полезному учению". Сохраняя устаревшую методику преподавания, пособие обучает церковной и гражданской азбукам. Более половины текстов и примеров религиозного содержания набраны кириллицей. Небольшое количество гражданских нравоучительно-назидательных текстов учит детей покорности, благонамеренности. Букварь ярко иллюстрирует, каким было просвещение для народа в самодержавно-крепостнической России

Биография

Г.Елизаветина. Н.П.Огарев

Поэт, мыслитель, революционер Огарев принадлежал к плеяде тех, кого Добролюбов называл "людьми будущего", "перед которыми с изумлением преклонится всякое поколение". "Эти люди, - писал Добролюбов, - почерпнули жизненный опыт в своей непрерывной борьбе и умели его переработать силою своей мысли; поэтому они всегда стояли в уровень с событиями" {Н. А. Добролюбов. Собр. соч. в 9-ти томах, т. 4. М.-Л., Гослитиздат, 1962, с. 72.}.

Судьба их была нелегкой.

Ближайший друг и соратник Герцена, Огарев прожил жизнь, смысл и содержание которой составляли революционное дело н поэзия.

Николай Платонович Огарев родился 24 ноября (6 декабря) 1813 года в Петербурге, в одной из самых богатых и знатных семей России, из поколения в поколение поставлявшей государству крупных чиновников и гвардейских офицеров. Отец Огарева, Платон Богданович, продолжал традиции семьи. Он достиг высоких ступеней служебной лестницы и пошел бы, вероятно, еще дальше, если бы не бросил службу, потрясенный постигшим его несчастьем - ранней смертью жены. О матери Огарева, Елизавете Ивановне, урожденной Баскаковой, известно мало. Она умерла, когда ее сыну не было и двух лет. Добрая, умная, образованная, она навсегда осталась для сына воплощением женственности и любви. После смерти матери семья поселилась в родовом имении Старое Акшено Писарского уезда Пензенской губернии. Здесь прошло раннее детство Огарева.

Богатый дом и сад! оранжереи...
Полсотня слуг...
Сестра с своей мадамой безотлучной...
И сам отец, который с нами в день
Беседовал три раза очень важно
И коротко, - а на ночь подходил
К постелям - дать свое благословенье,
И исчезал, как царственная тень.
Знакомый, но какой холодный образ!
("Исповедь лишнего человека")

Атмосфера родного дома была тягостна, "дом мне был тюрьмой", - напишет позже Огарев ("Вы выросли, любя отца и мать..."). Платон Богданович был не злым, а лишь самым заурядным человеком, весьма далеким от рано проснувшихся поэтических и умственных интересов сына. В 1820 году Огаревы переехали в Москву, но уклад жизни не изменился: строгая чинность, традиционный семейный деспотизм отца, молебны и царящая надо всем тоска. "Все это, - вспоминал Огарев, - вызывало во мне сильное противодействие и отрывало от этого удушающего мира" ("Записки русского помещика"), В противоположность стоячему быту с большой интенсивностью шла внутренняя жизнь подростка. Через гувернантку Анну Егоровну Горсеттер, ее подругу Елизавету Евгеньевну Кашкину и некоторых учителей доходили до Огарева запрещенные стихи и отзвуки передовых идей времени. Но переломным моментом жизни стало для него восстание декабристов. "Да! - восклицал Огарев в своей исповеди, -1825 год имел для России огромное значение. Для нас, мальчиков, это было нравственным переворотом и пробуждением. Мы перестали молиться на образа и молились только на людей, которые были казнены или сосланы. На этом чувстве мы и выросли".

Через два месяца после событий на Сенатской площади скончалась бабушка Огарева. Гувернер мальчика отвел его в дом дальнего родственника Огаревых И. А. Яковлева и попросил "воспитанника" Яковлева, а в действительности его незаконного сына Александра Герцена, развлечь Ника, как называли Огарева в интимном кругу. Этот день, 14 февраля 1826 года, стал началом дружбы, прошедшей через всю жизнь обоих - Огарева и Герцена.

Полные решимости продолжить дело декабристов, юноши летом 1826 или 1827 года "в виду всей Москвы", на Воробьевых горах, дают клятву осуществить свои свободолюбивые мечты. Решение пожертвовать "жизнью на избранную <...> борьбу" {А. И. Герцен. Собр. соч. в 30-ти томах, т. VIII. М., Изд-во АН СССР, 1956, с. 81.} явилось для них "днем сознания своей дороги" ("Моя исповедь"),

К университетским годам Огарев подошел с немалым уже литературным и философским багажом. Пушкин, Рылеев, Руссо, Шиллер; Монтескье, Локк давали богатую пищу для размышлений и укрепляли свободолюбивые настроения юноши. Огарев набрасывает планы философских статей, увлекается музыкой, пишет стихи, но главным для него тогда было не это - главными были политические теории и проекты.

Огарев поступил в Московский университет на правах вольнослушателя, посещая лекции на физико-математическом, словесном и нравственно-политическом отделениях. Его основным занятием, по желанию отца, считалась служба: в 1832 году Огарев был зачислен в Московский архив Государственной коллегии иностранных дел. Но, как свидетельствуют его служебные документы, делом он "занимался мало".

Необыкновенная человеческая привлекательность Огарева, его отзывчивость и такт очень скоро сделали его вместе с Герценом своеобразным центром притяжения студенческого кружка, чаще всего и собиравшегося в доме отца Огарева, на Никитской.

Общественно-политические вопросы стали главными интересами кружка, хотя никакой ясной программы действий пока еще не было. "Что мы собственно проповедовали, - вспоминал Герцен в "Былом в думах", - трудно сказать. Идеи были смутны, мы проповедовали декабристов и французскую революцию, потом проповедовали сен-симонизм и ту же революцию, мы проповедовали конституцию и республику... Но пуще всего проповедовали ненависть к всякому насилью, к всякому правительственному произволу" {А. И. Герцен. Собр. соч., т. X, с. 318.}.

Друзья не скрывали своих убеждений: собирали деньги в помощь сосланным членам кружка Сунгурова, которые считали себя последователями декабристов, приезжали прощаться со ссыльными, носили трехцветные шарфы (цветов знамени французской революции 1789 г.). Между тем шло тягостное для России время - время николаевского царствования, когда подавлялось малейшее свободолюбивое движение, каждая сколько-нибудь прогрессивная мысль, когда людей арестовывали и ссылали по одному подозрению в том, что они разделяют взгляды казненных и сосланных в Сибирь декабристов. Московский же университет казался царю особенно опасным, был в его глазах настоящим рассадником "вредных" идей. Кружок Герцена - Огарева скоро привлек к себе пристальное внимание властей. Летом 1833 года за Огаревым был установлен секретный полицейский надзор, а в ночь на 10 июля 1834 года он был арестован.

Благодаря хлопотам влиятельных родных первый арест Огарева продолжался недолго: через несколько дней его взяли на поруки. Но после тщательного разбора отобранных у него бумаг, среди которых оказались письма, написанные "в конституционном духе", 31 июля он был арестовав вторично. Несколько ранее, 21 июля, аресту был подвергнут и Герцен.

На допросах в Следственной комиссии Огарев проявил незаурядную силу духа, никого не выдал, никого не запутал. Позже, в поэме "Тюрьма", он писал:

Мне не забыть во век веков
Безумно-сладостных часов,
Когда царя тупая сила
Во мне живую жизнь будила.

Объявленный 31 марта 1835 года приговор гласил, что Огарев ссылается в Пензу. Выбор именно этого города был и счастьем и несчастьем Огарева.

Счастьем, потому что неподалеку, в одном из своих имений, жил тяжело больной отец, которого Огарев любил, и несчастьем, потому что никто не прикладывал столько усилий, чтобы сломить волю юноши, сколько приложил Платон Богданович. В доме были постоянные гости, старик заставлял выезжать и самого Огарева, делалось все, чтобы отвлечь его от политических интересов и прежних друзей. "Моя душа здесь, как в погребе, - писал Огарев друзьям, - ее обклали льдом, и ее внутренняя теплота борется с окружающим холодом и исчезает. О боже! как я несчастлив" {Н. П. Огарев. Избранные социально-политические и философские произведения, т. II. М., Госполитиздат, 1956, с. 270.}.

Но все усилия окружающих приводили только к тому, что Огарев все больше замыкался в себе, все настойчивее искал знаний, которые помогли бы ему действовать. Особое значение он придавал разработке собственной философской системы: она должна была стать теоретическим обоснованием его деятельности. "Узнай точку, на которой ты поставлен в мире, - писал Огарев в 1835 году, - и твоя будущность ярко разовьется пред тобою" {Там же, с. 273.}.

Самодовлеющее значение, которое в эти годы Огарев придавал философии, усиление религиозного настроения Огарева свидетельствовали о его теоретической незрелости, но даже и в это время увлечения идеалистической философией и христианским вероучением тенденции "реализма", как обычно называл материализм Огарев, были сильны в его мировоззрении. "Первый шаг наш в области мышления, - писал позже Огарев, - был не исканием абстракта, не начинанием с абсолюта, а был столкновением с действительным обществом и пробудил жажду анализа и критики" {Там же, с. 23.}. Столкновение с действительностью в ссылке и привело к тому, что социально-политические взгляды Огарева в этот период обгоняли его философские построения. Так, он задумывает и разрабатывает план улучшения положения крепостных крестьян.

План хотя и страдающий некоторой наивной умозрительностью, но, тем не менее, основанный на целом ряде экономических преобразований, от которых можно было ждать реального результата.

Огарев остро ощущает свое одиночество в это время: от друзей он был оторван, переписка с Герценом стала в силу необходимости крайне нерегулярной. Он искал единомышленников и, казалось, нашел. В Марии Львовне Рославлевой Огарев увидел женщину, которая, как он думал, станет его соратницей и подругой. Мария Львовна была племянницей пензенского губернатора Панчулидзева и жила у него в доме. Не слишком красивая, она умела нравиться, была образованна и обладала своевольным и увлекающимся характером. Нет оснований думать, что Мария Львовна лицемерила, убеждая жениха в готовности принести свою жизнь в жертву всеобщему благу. Вероятнее всего, она не предполагала, что мягкий и бесконечно любящий ее поэт будет так тверд в своих убеждениях. Вскоре после свадьбы обнаружилось полное несходство их жизненных позиций... Став женой богатого человека, Мария Львовна с присущей ей страстностью и безудержностью желаний бросилась в светскую жизнь. Состоявшаяся в 1838 году, с разрешения Панчулидзева, поездка на Кавказ показала Огареву, как далека от него его жена.

Во время этой поездки произошла встреча, о которой Огарев помнил долгие годы, - с сосланными на Кавказ декабристами. "Я стоял лицом к лицу с нашими мучениками, - вспоминал Огарев, - я - идущий по их дороге, я - обрекающий себя на ту же участь... это чувство меня не покидало" ("Кавказские воды"). Особенно сблизился он с поэтом-декабристом А. И. Одоевским. Под впечатлением

встречи Огаревым было написано стихотворение "Я видел вас, пришельцы дальних стран...". А почти через сорок лет Огарев посвящает памяти Одоевского стихотворение "Героическая симфония Бетховена":

Я вспомнил вас, торжественные звуки,
Но применил не к витязю войны,
А к людям" доблестным, погибшим среди муки
За дело вольное народа и страны.

В ноябре 1838 года умер отец Огарева, оставив сыну большие земельные владения и свыше четырех тысяч ревизских душ. Огарев приступает к осуществлению плана освобождения принадлежащих ему крепостных. В октябре 1840 года с доверенными выборными лицами от крестьян он подписывает договор, по которому 1800 крепостных села Белоомут за небольшой выкуп становились свободными. Договор долго не утверждался царем, окончательное завершение дела состоялось лишь в 1846 году.

Жена Огарева не одобряла его действий. С помощью влиятельных родственников добившись возвращения мужа из ссылки, она после переезда в Москву в 1839 году не только сама целиком ушла в светскую жизнь, но и тянула в нее Огарева, стараясь оторвать его от друзей и прежде всего от Герцена.

Встреча во Владимире, где Огарев и Мария Львовна навестили ссыльного Герцена в марте 1839 года, показала ей, как неразрывна связь друзей, как многое она определяет в жизни Огарева. И, стараясь повернуть эту жизнь по-своему, Мария Львовна вступила в борьбу с Герценом и другими членами московского кружка за влияние на мужа. Борьба оказалась роковой для семейного счастья Огаревых. Конец 30-х - начало 40-х годов в истории русской общественной мысли были временем, когда почти полная невозможность практической деятельности для людей мыслящих обратила всю их энергию на деятельность интеллектуальную. Изучение и знание философии становилось потребностью, то или иное понимание философских вопросов сводило и разводило людей. Герцен, Белинский, Грановский, Бакунин жадно читают философские труды Гегеля. "Все в нас кипело, - вспоминал участник московского кружка тех лет В. П. Боткин, - и все требовало ответа и разъяснения" {XXV. 1859-1884. Сборник, изданный Комитетом общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым. СПб., 1884, с. 500.}.

Огарев, мучаясь общественными и личными противоречиями, пытается в философии найти путь к гармонии. Но уже через несколько лет он разочаровывается в Гегеле и обращается к философии Фейербаха, Конта, к изучению экономических вопросов. "Мир с жизнью посредством науки, - пишет Огарев в 1840 году, - и любовь к жизни посредством поэзии - вот пароль на пропуск через 60 лет, которые мы проживем" {Н. П. Огарев. Избранные социально-политические и философские произведения, т. II, с. 313.}. Мысль Огарева мучительно бьется над разрешением важнейших мировоззренческих проблем.

В 1841 году он уезжает за границу, где пробыл с небольшими перерывами до 1846 года.

Писать он начал рано. Юношеским стихотворениям Огарева присуще романтическое восприятие мира. Лирический герой его поэзии не приемлет окружающей действительности, он несоизмерим с нею и презирает ее. Но поэт не отстраняется от мира, он пристально вглядывается в него, замечая социальные противоречия и ища выхода из них. Романтизм Огарева носил активный, революционный характер, в нем уже были заложены тенденции, позже приведшие Огарева в русло реалистического направления русской литературы.

В мае 1840 года одно из стихотворений Огарева было опубликовано в "Отечественных записках". Оно называлось "Старый дом". Дом И. А. Яковлева, где уже никто не жил и где так часто прежде бывал Огарев, навещая Герцена, наводит его на воспоминания о невозвратном прошлом. В действительности все обитатели дома тогда еще были живы, но Огареву важна здесь мысль о необратимости времени, о быстропреходящей жизни, и он заканчивает стихотворение нотой глубокой печали:

И мне страшно вдруг стало. Дрожал я,
На кладбище я будто стоял,
И родных мертвецов вызывал я,
Но из мертвых никто не восстал.

В октябре того же 1840 года "Отечественные записки" публикуют еще одно стихотворение - "Деревенский сторож". Тема одиночества, усиленная изображением окружающей героя зимней вьюжной ночи, звучит с пронзительной силой.

Огарев начинает регулярно посылать свои произведения в "Отечественные записки", лучшее тогда периодическое издание, журнал, критический отдел которого вел в это время Белинский. Стихотворения Огарева приобретают известность.

Страстный почитатель поэзии Пушкина и Лермонтова, воспитанный на произведениях Шиллера, увлекающийся терпкой иронией стихов Гейне, Огарев широко использует в своем творчестве их мотивы. Однако не подражания и не переводы определяют поэтическое, лицо Огарева. Его лирический герой - человек 40-х голов, размышляющий о жизни, ищущий пути ее улучшения, верящий, что они есть, но пока не находящий их.

В 1842 году Огарев пишет жене: "Философия примиряет в мысли - так! да факт-то, дело-то нам надо, подавай сюда счастье действительной жизни, да и только. А где оно? Что делать! Как вытащить страдающих из страданий? <...> Где вера? Где надежда? Разорванность - вот еще черта нашего времени" {Н. П. Огарев. Избранные социально-политические и философские произведения, т. II, с. 334.}.

Душевные противоречия, терзающие Огарева и его современников, отражены им в стихотворениях "Разлад", "Разорванность", "Хандра" и многих других. Герцен писал, характеризуя творчество друга: "Поэзия, печальная и меланхоличная, в которой переплетаются скептицизм и верное ощущение нашего положения при Николае, нашла своего истинного представителя в Огареве" {А. И. Герцен. Собр. соч., т. XXVI, с. 98.}.

Поэтические произведения Огарева появились в печати в то время, когда поэзия переживала трудный период. На первый план в литературе вышли прозаические жанры с более широкими возможностями отражения реальной действительности, быта и обстоятельств жизни простого человека. Нужна была новая поэзия, ярчайшим представителем которой позже стал Некрасов. Огарев ощущал веяние времени. В таких его стихотворениях 40-х годов, как "Зимняя ночь", "Кабак", "Изба", разработаны темы, которые станут определяющими для Некрасова и его поэтической школы. С этими стихотворениями Огарева в поэзию входит бедный "прозаический" быт, простые люди, чье счастье и горе определяются не роком и высокими страстями, а их имущественным положением.

Нечего и думать посвататься к любимой, если у тебя "скверная избушка" и нечем платить оброк ("Кабак"). Не спит девушка, но не потому, что мечты и грезы не дают ей уснуть, а потому, что надо прясть на всю семью ("Изба").

В этих стихотворениях не ощущается романтической струи, как во многих других произведениях Огарева той поры; поэтическое "я" Огарева становится голосом наблюдателя, внешне объективного и бесстрастного, но внутренне негодующего и оскорбленного представшими перед ним картинами.

Для Огарева, как до него для Пушкина и для Лермонтова, родная страна - это одновременно и самый дорогой на свете край, и место, где он больше всего перенес гонений и страданий:

Благодарю за день рожденья,
За ширь степей и за зиму,
За сердцу сладкие мгновенья,
За горький опыт, за тюрьму...

("Прощанье с краем, откуда я не уезжал...")

Огарев - тонкий и проникновенный поэт природы, хотя пейзажные зарисовки в его произведениях никогда не носят самостоятельного характера, не даются сами по себе, они всегда повод к философским размышлениям о человеке и его судьбе. В таких стихо* творениях, как "Туман над тусклою рекой...", "Полдень", "Весна" природа - напоминание о полноте жизни, о ее красоте и гармонии. И в то же время природа полна загадок и непонятного величия. Но человек не теряется в ней, не чувствует себя ничтожным и жалким, напротив - грандиозность явлений природы возвышает его душу:

Гуляю я в великом божьем мире
И жадно впечатления ловлю,
И все они волнуют грудь мою,
И струны откликаются на лире.

("Гуляю я в великом божьем мире...")

В лучших своих произведениях Огареву удается передать то - не всегда и выразимое словами - чувство, которое овладевает человеком в минуты душевной взволнованности и подъема. Белинский очень точно передал впечатление от этой особенности дарования поэта. В обзоре "Русская литература в 1841 году" он писал: "Вероятно, читатели "Отечественных записок" обратили внимание на стихотворения г. Огарева, отличающиеся особенною внутреннею меланхолическою музыкальностию; все эти пьесы почерпнуты из столь глубокого, хотя и тихого чувства, что часто, не обнаруживая в себе прямой и определенной мысли, они погружают душу именно в невыразимое ощущение того чувства, которого сами они только как бы невольные отзывы, выброшенные переполнившимся волнением" {В. Г. Белинский. Полн. собр. соч. в 13-ти томах, т. V. М., Изд-во АН СССР, 1954, с 579-580.}.

Особое место в творчестве Огарева 40-х годов занимает любовная лирика. К тому времени его отношения с Марией Львовной становятся мучительны. Она увлекается другими, уезжает от мужа и не скрывает, что для нее важны только те денежные средства, которые он обязан, по ее понятиям, предоставить ей. Огарев долго не может поверить, что былой любви не вернешь. Стихотворения, обращенные к Марии Львовне, полны горячего, но становящегося все более безнадежным чувства. Во всем виня себя ("Тебе я счастья не давал довольно..."), он просит лишь одного - не омрачать памяти о прошлом:

Я будущность широко мерил,
Мой мир был полон и глубок!
Но замер он среди печали;
И кто из нас виновен в том,
Какое дело - ты ли, я ли,
Его назад мы не вернем.

(К*** (М. Л. Огаревой))

Огарев вспоминает тех, кем увлекался прежде ("Стучу - мне двери отпер ключник старый..."), свою первую любовь ("К подъезду! - Сильно за звонок рванул я..."), он воссоздает случайные встречи, напоминающие ему о былой любви:

И я желал, чтоб нам еще далеко,
Далеко было ехать; чтобы нас
Без отдыха везла, везла карета,
И не имел бы этот путь конца,
И лучшие я пережил бы лета,
Смотря на очерк этого лица!

("Дилижанс")

Из потребности любви вырастает нежная привязанность Ога" рева к юной Евдокии Васильевне Сухово-Кобылиной, сестре знаменитого драматурга. Он создает цикл стихов, посвященных ей, назвав его "Buch der Liebe" ("Книга любви"). В стихах цикла нет страстности, они полны тихого любования, восхищения красотой девушки, чей облик напомнил поэту мадонну. Эта любовь не нуждается в осуществлении, она лишь "мечта", "сновиденье", еще одно воплощение вечно ускользающей от поэта любви:

Ведь я уже не раз любил, - и что же?
Горела, гасла, длилась, гасла вновь
На сны, в ночи бродячие, похожа
Моя тревожная любовь.

Евдокия Васильевна узнала об этой любви лишь после смерти поэта. Один из часто используемых Огаревым жанров - дружеское послание. В стихотворениях "Друзьям", "Т. Н. Грановскому", "Искандеру" раскрывается перед нами история духовных поисков поэта, приведших его к самым передовым для его времени, материалистическим убеждениям. Не все друзья Огарева смогли принять их и отошли от него:

Моя судьба во мне. Ни скорбь, ни скука
Не утомят меня. Всему свой срок.
Я правды речь вел строго в дружнем круге -
Ушли друзья в младенческом испуге.

("Искандеру")

Всю жизнь увлекавшийся музыкой, Огарев вводит в поэзию ее жанры, создав свои "Nocturno" с нх тревожным, "ночным" настроением (nocturne по-франц. ночной).

Музыкальность присуща не только таким стихотворениям, как "Serenade", но и тем, в которых Огарев сам подчеркивал повествовательное начало "Обыкновенной повести", например, полной удивительного музыкального и поэтического изящества. Через много лет другой поэт и писатель, И. А. Бунин, признавался, что чтение именно этого стихотворения послужило импульсом к созданию одного из самых его лиричных рассказов - "Темные аллеи" {И. А. Бунин. Собр. соч. в 9-ти томах, т. 9. М., Гослитиздат, 1967, с. 371.}.

"Умением умолчать, недоговорить и самой недомолвкой сказать так полно и много, как не сказалось бы в самом красноречивом рассказе, воспользовались поэты следующих поколений, - пишет один из исследователей творчества Огарева. - Стоит вспомнить превосходные стихи гр. А. Толстого: "То было раннею весной...", чтобы тотчас почувствовать, как сильно воспользовался автор манерой Огарева и особенно его стихотворением "Обыкновенная повесть" {Е. С. Некрасова. Н. П. Огарев. - "Почин". М., 1895, с. 86-87.}.

Вместе с тем Огарев был поэтом не только жизни сердца, но и борений разума, развивая вслед за Пушкиным, Лермонтовым, Тютчевым, Баратынским философское начало в поэзии. В середине 40-х годов Огарев создает поэтический цикл "Монологи", сделавший его имя популярным в широких кругах читателей. "В потребности публики, - писал Белинский еще в 1843 году, - поэзия мысли" {В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. VII, с. 65.}.

Интеллектуализм был в высшей степени свойствен творчеству Огарева. Поэзия Огарева по насыщенности мыслью, по философской культуре, которую она несет в себе, справедливо может быть отнесена к особому, по выражению Н. А. Добролюбова, "философическому роду" {Н. А. Добролюбов. Собр. соч., т. 6, с. 217.}.

Сфера мысли была для людей 40-х годов не чем-то отвлеченным и далеким, но тем, что определяло жизнь, и в этом смысле поэзия Огарева чрезвычайно характерна. В "Монологах" мысль становится грозной силой, меняющей судьбу героя:

Мысль! мысль! как страшно мне теперь твое движенье.
Страшна твоя тяжелая борьба!
Грозней небесных бурь несешь ты разрушенье,
Неумолима, как сама судьба.

Смятенность, мучительное рефлектирование, характерные для состояния внутреннего мира человека этой эпохи, выразились в "Монологах". "Сомнением испытанный боец", - говорит здесь о себе поэт. Но его сомнения - творческая сила, помогающая верить в преобразование жизни, во "всесильный дух движенья и созданья".

Обращался Огарев и к большим поэтическим формам. В 30-40-е годы он создает поэмы "Дон", "Царица моря", первую и вторую части поэмы "Юмор", которая стала значительным событием в эволюции поэта. Огарев рисует в "Юморе" широкую картину действительности и вместе с тем дает детальный анализ внутреннего мира героя. В письмах, относящихся ко времени работы над поэмой, Огарев подчеркивает важность и необходимость в литературном произведении "гражданского элемента" и героя, "который был бы все во всем" {См.: М. О. Гершензон. Образы прошлого. М., 1912, с. 415.}. В результате достигается то самое отражение "истории в человеке", о котором как об одном из важнейших творческих принципов говорил в "Былом и думах" Герцен.

Пробует себя Огарев и в жанрах прозы: кроме философских статей и написанных в 30-е годы прозаических произведений "Толпа" и "Три мгновения", Огарев начинает повести "История одной проститутки", "Саша", "Гулевой". Все они остались незавершенными.

Литература для Огарева - общественная деятельность, а не "уголок, куда можно от жизни спрятаться" {Н. П. Огарев. Избранные социально-политические и философские произведения, т. II, с. 380.}. Вот почему личное и общее нерасторжимы в его творчестве, а скорбь не повод уйти в себя, а призыв к действию. "Надо действия, - писал Огарев друзьям. - У меня как-то уж не вмещается в уме различие личной и общей жизни. Все есть личная жизнь" {Там же, с. 338.}.

Вернувшись в Россию в начале 1846 года, Огарев через несколько месяцев покидает Москву и надолго поселяется в деревне. Кратковременное пребывание в Москве показало, какие глубокие разногласия наметились у Огарева и Герцена с остальными членами московского кружка в понимании важнейших мировоззренческих проблем. Философско-материалистические взгляды, выработанные к тому времени Герценом и Огаревым, их понимание социально-политических вопросов, позже приведшее к революционному демократизму, оказались неприемлемы для Грановского, Кетчера, Корша, Боткина и других. Разрыв был неминуем. Поясняя его важность и неизбежность, Герцен писал в "Былом и думах": "Вся наша деятельность была в сфере мышления и пропаганде наших убеждений... Какие же могли быть уступки на этом поле?.." {А. И. Герцен. Собр. соч., т. IX, с. 212.}

Оставшись один после отъезда Герцена за границу, Огарев решает заняться практически-реформаторской деятельностью в своих имениях. Его главной задачей становится уничтожение барщины и введение вольнонаемного труда. Для достижения своей цели Огарев пытается внедрить фермерский способ ведения хозяйства на принадлежащих ему землях, строит суконную и приобретает Тальскую писчебумажную фабрику. Но социальный оптимизм Огарева скоро терпит крах. Утопические начала, положенные им в основу хозяйственных преобразований, оказались несостоятельными в условиях России середины XIX века.

Действия Огарева начинают снова привлекать внимание властей. Причиной тому послужили и некоторые обстоятельства его личной жизни. В 1849 году происходит его сближение с Натальей Алексеевной Тучковой, дочерью его соседа и друга. Между тем Мария Львовна наотрез отказала в разводе. Это не остановило Наталью Алексеевну. Не считаясь с моральными нормами своего времени, против желания родных она поселяетея с Огаревым. Лишь через несколько лет, после смерти первой жены, Огарев оформляет свой брак с Тучковой. Но до тех пор их совместная жизнь была вызовом обществу, тем более что пензенским губернатором по-прежнему оставался Панчулидзев, дядя Марии Львовны. На Огарева поступают доносы в III Отделение. Панчулидзев сообщает министру внутренних дел о "вольнодумии" и "безнравственности" Огарева. В феврале 1850 года Огарев был арестован и препровожден в Петербург.

Обвинение было признано необоснованным, но жизнь в России стала для Огарева нестерпимой. В 1856 году, после нескольких лет хлопот и напрасных ожиданий, Огарев с Натальей Алексеевной уезжают в Англию, к Герцену.

В том же 1856 году произошли два события, важные для Огарева-поэта: вышел первый сборник его стихотворений и была опубликована одна из его лучших поэм - "Зимний путь". "Истинным chef d"oeuvre"ом, в котором он совместил всю свою поэзию, всего себя со всей своей задушевной и задумчивой прелестью", - назвал эту поэму И. С. Тургенев в письме к П. В. Анненкову, добавив: "Мы с Толстым уже три раза упивались этим нектаром" {И. С. Тургенев. Полн. собр. соч. и писем в 28-ми томах. Письма, т. II. М.-Л., Изд-во АН СССР, 1961, с. 328.}.

Поэма состоит из десяти глав. Объединенные образом героя-путешественника, эти главы представляют собой ряд эпизодов русской жизни, поданных иногда в лирических, иногда в трагических, а иногда и в саркастических тонах. Выгоревшая нищая деревня, запустение дворянской усадьбы, загубленная жизнь бедняка-учителя - и рядом вечно прекрасная природа, роща, где

Звонко пел во мгле ветвей
Печаль и счастье соловей.

Тонкий лиризм в сочетании со строгим реализмом в изображении жизненных явлений сделали поэму Огарева заметным явлением в литературной жизни.

Выход в свет поэмы и сборника был отмечен периодической печатью того времени. Либеральная критика подчеркивала в творчестве Огарева мотивы грусти, безысходности, тоски. Огарев представал поэтом, понятным лишь узкому кругу читателей. "Воспоминание о чем-то милом, слабом, грустном, мечтательном, - писал, например, А. Дружинин, - как-то поневоле сливается со всяким отзывом о даровании <...> г. Огарева. Картины, им изображаемые, могли трогать только записных любителей поэзии, масса читателей не могла с особенным радушием на них любоваться" {"Библиотека для чтения", 1856, май, отд. "Критика", с. 19.}.

Наличия в поэзии Огарева настроений скорби, печали не отрицала и революционно-демократическая критика ("Каждый стих мой плачет" {М. О. Гершензон. Образы прошлого, с. 454.}, - писал сам Огарев), но она не ограничивалась лишь констатацией этого факта и не сводила его объяснение к свойственной человечеству во все времена неудовлетворенностью своим положением в мире, как это делали В. П. Боткин или Н. Ф. Щербина.

Чернышевский в рецензии на сборник Огарева подчеркивал, как и Герцен в своих отзывах, типичность его настроений для определенной эпохи. Поэзия Огарева, пишет Чернышевский, "принадлежит истории" {Н. Г. Чернышевский. Полн. собр.

соч. в 16-ти томах, т. III. M., Гослитиздат, 1947, с. 563.}. Тесно связывая имя Огарева с именем Герцена, которого назвать по цензурным соображениям Чернышевский не мог, он подчеркивает в своей рецензии значение деятельности друзей для русского освободительного движения и утверждает, что творчество Огарева займет "одну из самых блестящих и чистых страниц в истории нашей литературы" {Там же.}.

Встреча с Герценом в Лондоне после десятилетней разлуки ознаменовала собой новый этап в жизни Огарева. На первый план выдвигается публицистическая, издательская деятельность. Огарев принимает активное участие в работе Вольной русской типографии, созданной Герценом, пишет статьи для альманаха "Полярная звезда". и, наконец, именно Огареву принадлежит идея издания газеты "Колокол".

Завершается формированне революционно-демократических взглядов Огарева. Революционная активность масс становится для Огарева главным действующим фактором истории. "Можно, - утверждал Огарев, - на целую историю взглянуть как на ряд неудавшихся революций" {Н. П. Огарев. Избранные социально-политические и философские статьи, т. II, с. 212.}. Приблизить побеждающую революцию становится задачей Огарева-революционера.

В эти годы развернулось его дарование публициста и общественного деятеля. При активном участии Огарева в России создается тайное революционное общество "Земля и воля", ему принадлежит около двухсот статей в "Колоколе", вместе с Герценом он публикует разоблачающие русское самодержавие документы и произведения, запрещенные в России. К сборнику "Русская потаенная литература XIX столетия" Огарев пишет вступительную статью, в которой излагает свой взгляд на "гражданское движение в стихотворной литературе". Статья эта, близкая в своих основных положениях знаменитой статье Герцена "О развитии революционных идей в России", рисует картину развития русской общественной мысли и ее отражение в поэзии Пушкина, Рылеева, Полежаева, Кольцова, Лермонтова, Некрасова и других. "Живая связь с жизнью", по Огареву, - основа действенности поэтического произведения.

"Новое дело, - пишет Огарев, - создаст новое слово". Заканчивая статью обращением к будущим поэтам, Огарев утверждает: "Новая жизнь создаст своих поэтов".

Не прекращается в этот период и поэтическая деятельность Огарева. Память об оставленной родине, неумирающая связь с ней продолжают питать его поэзию. В стихотворении "Коршу" воссоздается образ той России, ради которой звонил "Колокол", "края бедных, битых и забитых". Воспоминания о смраде нищих изб, голодных детях, избиваемых бедняках и людях, равнодушно проходящих и проезжающих мимо, в воображении поэта предстают как "хаос жизни", "водоворот", "кружение бесовской пляски". Безотрадность жизни порождает и безотрадность стиха, "мрачность настроенья".

Огарев создает целый ряд стихотворений, посвященных тем, кто отдал все силы делу освобождения народов: "Ворцель", "Памяти Рылеева", "Михайлову". Их подвиг труден, но поэт не считает его бесплодным: погибших помнят, за ними идут новые поколения. Обращаясь к Михайлову, Огарев пишет:

Твой подвиг даром не пропал -
Он чары страха разорвал;
Иди ж на каторгу бодрей,
Ты дело сделал - не жалей!

Новые оттенки приобретает теперь образ поэта. В "Письмах деревенского жителя", созданных еще в России, Огарев замечает: "Если поэт и не созидает новых условий жизни, тем не менее слово его сильно колеблет неправду" {Н. П. Огарев. Избранные социально-политические и философские произведения, т. II, с. 20.}. Теперь это убеждение получает развитие в поэзии Огарева. Поэт может влиять на жизнь, слово - могущественная сила:

Забудь уныния язык!
Хочу - помимо произвола, -
Чтоб ты благоговеть привык
Перед святынею глагола.

("Напутствие")

Во многих стихотворениях Огарев размышляет об итогах своей жизни, о ее смысле. Свобода - вот что вбирает в себя все его стремления и определяет всю его деятельность (стихотворение "Свобода").

Гражданские мотивы звучат в поэзии Огарева в эти годы еще сильнее, чем в предшествующие, но и теперь рядом с ними продолжает существовать мягкая, интимная лирика.

По краям дороги
В тишине глубокой
Темные деревья
Поднялись высоко;
С неба светят звезды
Мирно сверх тумана...
Сердце? Сердце просит
Нового обмана.

("По краям дороги...")

Личная жизнь Огарева сложилась трагически. Наталья Алексеевна не дала ему счастья. Полюбив Герцена, она стала его женой, хотя формально и продолжала носить фамилию Огарева. Никогда ни единым словом Огарев не попрекнул ни друга, ни оставившую его женщину. Нравственная высота Огарева, его спокойное мужество и доброта были удивительными, единственными в своем роде.

Только осознав это, можно понять всю правоту Герцена, повторявшего своим детям, что они безошибочно могут считать хорошим то что считает хорошим Огарев, и плохим то, что находит плохим он. Сойдясь после разрыва с Тучковой с женщиной из самых низов Лондона, Мэри Сэтерленд, Огарев воспитывал, как родного, ее сына и до самых последних дней своей жизни не оставлял ее. "Я хочу быть добрым без всякой награды, - писал Огарев в одном из писем к Мэри. - Я хочу душевной красоты в этой жизни" {"Архив Н. А. и Н. П. Огаревых". М.-Л., Гослитиздат, 1930, с. 114.}.

Параллельно "Былому и думам" Герцена Огарев пишет свои воспоминания: в стихотворной форме ("Воспоминания детства", "Бабушка", "Exil") и в прозаической. Автобиографическая проза Огарева представляет собой лишь фрагменты - "Кавказские воды", "Моя исповедь", "Записки русского помещика" - задуманного большого полотна. Но в этих отрывках нашли отражение важнейшие этапы жизни Огарева: встреча с сосланными декабристами в "Кавказских водах", становление революционных убеждений, тщательно прослеженное в "Моей исповеди".

Автобиографический элемент значителен и в поэмах Огарева. "Юмор", над которым он продолжал работу, "Тюрьма", "Матвей Радаев" воссоздают образ человека передовых убеждений, ищущего пути борьбы с самодержавием и крепостничеством.

Многие поэмы Огарева остались незаконченными, тем не менее их место в творчестве поэта важно. Проблематика поэм, отражавшая идейные искания лучшей части русского общества, в сочетании с реалистическим изображением действительности и своеобразием творческого метода, позволившего Огареву дать в поэмах органический синтез лирики, сатиры, иронии, сделали его поэмы заметным явлением в развитии русской поэзии середины прошлого века. Они широко распространялись в списках, отрывки из них заучивались наизусть, перекладывались на музыку.

Присущее всему творчеству Огарева стремление к постановке важнейших общественных вопросов, пафос революционности, понимание необходимости связи с народными массами для победы того дела, которому всю жизнь служил Огарев, заставляло его искать новые поэтические формы. В таких произведениях, как "Восточный вопрос в панораме", "Гой, ребята, люди русские...", "За столом сидел седой дедушка", "Песня русской няньки у постели барского ребенка", Огарев использует разнообразные формы народной поэзии: раешник, речитатив, приемы народных зрелищ, например, панорамы.

Эпиграммы, такие стихотворения, как "Отступнице", демонстрировали возможности не только Огарева-лирика, но и Огарева-сатирика. Эволюция взглядов Огарева, приведшая его от дворянской революционности к революционному демократизму, сказалась в его творчестве четкостью и определенностью политических оценок, непримиримостью в борьбе с самодержавием и всеми формами угнетения человека.

Пережив в 1870 году смерть Герцена, оставшись одиноким, Огарев продолжал работать, движимый верой в будущность своей - родины и необходимостью деятельности для ее блага. За год до смерти Огарев писал: "Хотелось бы на Русь. В самом деле, я новый социальный элемент вижу там, и только там" {Н. П. Огарев. Избранные социально-политические и философские произведения, т. II, с. 551.}. 31 мая (12 нюня) 1877 года Огарев скончался в английском городе Гринвиче. В 1966 году прах Огарева был перенесен в Москву. Судьба творческого наследия Огарева не проста. В течение многих десятилетий при жизни Огарева и особенно после его смерти бытовала легенда о нем как о "самом мрачном из русских поэтов" {П. П. Перцов. Н. П. Огарев. - В кн.: "Философские течения русской поэзии". СПб., 1899, с. 172.}, певце безнадежности, лишь волею случая оказавшемся в стане политических борцов. В то же время всегда существовало и другое понимание жизни и творчества Огарева. Белинский, Некрасов, Добролюбов, Чернышевский видели в Огареве самобытного общественного деятеля, замечательного поэта, человека "высшего разбора".

В ярком, созвездии русских поэтических имен имя Огарева светит скромным, но самостоятельным светом. Его произведения, полные надежд и скорби, разочарования и порывов к будущему, были для его современников и остаются для нас примером неустанной работы духа, ищущего и мужественного в своих исканиях.

Биография

Выдающийся деятель русского революционного движения, поэт и писатель. Р. в семье богатого помещика. В 1834 в Москве, будучи уже студентом, О. одновременно с Герценом был арестован и привлечен к следствию по делу "О лицах, певших пасквильные стихи", и после 8-месячного тюремного заключения, нашедшего впоследствии отражение в стихотворном отрывке "Тюрьма", был выслан на родину в Пензу под наблюдение отца и местного начальства. В 1838 Огарев получил разрешение отправиться для излечения болезни (он страдал припадками эпилепсии) на кавказские минеральные воды; состоявшаяся здесь встреча Огарева с поэтом-декабристом А. И. Одоевским (см.), переведенным после ссылки рядовым в кавказские войска, сыграла значительную роль в развитии взглядов и настроений О. в этот период. Происшедшая в ноябре того же года смерть отца позволила О. приступить к выполнению давно задуманного дела: отпуску на волю наследственных крепостных родовой вотчины Рязанской губ. Свыше 1 800 крепостных семейств села Верхний Белоомут получили в результате 3-летних хлопот О. свободу.

Весной 1841 Огаревы отправились за границу, где оставались с некоторым перерывом в течение пяти лет. Вернувшись в Россию в начале 1846, Огарев совместно с Герценом активно пропагандировал в Московском кружке последнего материализм и политический радикализм. Сойдясь в начале 1849 с Н. А. Тучковой, Огарев подвергся преследованиям со стороны первой своей жены, отказавшейся предоставить Огареву официальный развод. Попытка Огарева эмигрировать вызвала арест по доносу отца и дяди первой жены О. и предъявление доверенной Марии Львовны Огаревой - Авдотьей Панаевой - безденежных векселей О. ко взысканию. Возникший судебный процесс привел к полному разорению Огарева. В начале 1856, с трудом собрав средства для уплаты долгов, Огарев оставил Россию. Руководя с этого времени вместе с Герценом деятельностью "Вольной русской типографии", являясь организатором "Колокола" и деятельным сотрудником всех изданий Герцена - "Полярной звезды", "Голосов из России", "Под суд", "Общее вече", - О. становится одним из крупнейших деятелей революционной агитации в России. Как пропагандист общины О. справедливо может считаться одним из предшественников революционного народничества.

Его перу помимо многих замечательных произведений революционной поэзии принадлежит огромное число статей по политическим и экономическим вопросам, брошюры и прокламации (среди них получили значительное распространение - "Что нужно народу", "Что нужно войску"; они легли в основу программы первой "Земли и воли"). В 60-х годах О. сближается с М. А. Бакуниным, а позднее занимает позицию, более близкую к молодой эмиграции, чем та, на которой стоял А. И. Герцен. В 1870, после смерти Герцена, Огарев сотрудничает в возобновленном Нечаевым и Бакуниным "Колоколе". Последние годы жизни больного О. проходят в крайнем одиночестве. Попытки О. в 1873-1875 снова войти в революционное движение и в частности примкнуть к "Вперед" П. Л. Лаврова остались незавершенными. О. был одним из виднейших деятелей того первого периода в развитии русской революции, когда выходцы из дворян 30-40-х гг., идя вслед за декабристами, широко развернули революционную агитацию, к-рую позднее подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями "Народной воли" (Ленин, Памяти Герцена).

Развиваясь под влиянием идей революционного крыла декабристов, а позднее утопического социализма Сен-Симона и его учеников, О. к моменту возвращения в Россию имел тщательно выношенный план деятельности, намечавший прежде всего экспериментальную проверку в обстановке крепостной деревни возможностей применения вольнонаемного труда и организации промышленных предприятий. О. предполагал привлечь к этому делу ряд соратников и, образовав коммуну, поселиться в деревне и отдать все свои силы, знания и средства переделке жизни крепостного крестьянства. Против утопически-коммунистических проектов О. возражал Н. И. Сазонов (см. "Письмо Н. И. Сазонова Огареву", "Звенья", "Academia", том V).

Путь индивидуального реформаторства был испробован Огаревым в конце 40-х годов на практике и быстро показал свою несостоятельность. К этому именно времени относится последовательное развитие и созревание собственно революционных взглядов О. Множество произведений лирического характера, создавших О. славу проникновенного поэта-лирика, а также и ряд поэм ("Господин", "Деревня", "Радаев"), целый ряд отдельных стихотворений, проникнутых политическими мотивами, ряд позднейших статей в "Колоколе" на экономические и политические темы теснейшим образом связаны именно с этим периодом жизни О. . Многие факты указывают на то, что именно тогда закрепилось в О. сознание необходимости революционного, а не либерально-реформистского пути борьбы с крепостным строем.

Опыт практической деятельности привел Огарева к сознанию необходимости других, гораздо более решительных способов революционной перестройки действительности: "О! если так, то прочь терпенье! Да будет проклят этот край, Где я родился невзначай! Уйду, чтоб в каждое мгновенье В стране чужой я мог казнить Мою страну, где больно жить. Все высказав, что душу гложет, Всю ненависть или любовь, быть может!", восклицает О., отчаявшись в своих реформаторских опытах, и клянется: "Но до конца Я стану в чуждой стороне Порядок, ненавистный мне, Клеймить изустно и печатно И, может, дальний голос мой, Прокравшись к стороне родной, Гонимый вольности шпионом Накличет бунт под русским небосклоном" ("Письмо Юрия", 1854).

Борьба с либерализмом энергично велась Огаревым и во время реформы 60-х гг. "Когда один из отвратительнейших типов либерального хамства, Кавелин (писал В. И. Ленин в статье "Памяти Герцена"), восторгавшийся ранее "Колоколом" именно за его либеральные тенденции, восстал против конституции, напал на революционную агитацию, восстал против "насилия" и призывов к нему, стал проповедывать терпение, Герцен порвал с этим либеральным мудрецом. Герцен обрушился на его "тощий, нелепый, вредный памфлет", писанный "для негласного руководства либеральничающему правительству", на кавелинские "политико- сантиментальные сентенции", изображающие "русский народ скотом, а правительство умницей". "Колокол" поместил статью "Надгробное слово", в которой бичевал "профессоров, вьющих гнилую паутинку своих высокомерно-крошечных идеек, экс-профессоров, когда-то простодушных, а потом озлобленных, видя, что здоровая молодежь не может сочувствовать их золотушной мысли". Кавелин сразу узнал себя в этом портрете" (Ленин, Сочин., изд. 3-е, т. XV, стр. 467). "Надгробное слово", цитируемое Лениным, было написано О. Борьба с "золотушной мыслью экс-профессоров", с либерализмом и либералами продолжалась до конца его жизни.

Они свидетельствуют о некотором остаточном грузе сословно-классовой психологии, от к-рого не могли вполне избавиться революционеры дворянского периода. Тем не менее уже в эту пору ведущим началом идеологии О. являлся конечно не либерализм. О. приблизился к революционно-демократическим идеологам крестьянской революции гораздо более, чем многие другие поэты той поры. Этот переход на новые позиции со всей силой отразился на творчестве О. в 1860. В стихотворении "Сон" поэт рассказывает о "священном гневе", к-рый заставил его сорвать "дланью дерзновенной" венец с главы царя. "Довольно, я вскричал, - погибни наконец Вся эта ветошь ненавистной власти! Пророческая мощь мою вздымала грудь, И царь бледнел, испуганный и злобный. В народе гул прошел громоподобный..." В стихотворении "Студент" он воспевает "гонимого местью царской и боязнию боярской" революционера-демократа, кончившего свою жизнь "в снежных каторгах в Сибири". В поэме "Тюрьма" он радуется тому, что он народу не чужой: "И час придет, и час пробьет - Мы свергнем рабской жизни муку - И мне мужик протянет руку, Вот что мне надо! для того Готов стерпеть я без печали Тюрьму и ссылку в страшной дали".

Все эти мотивы разумеется никак не могли возникнуть в творчестве либерального поэта: в них звучит непримиримая ненависть О. к крепостническому режиму.

Идеологическая и художественная близость Огарева к Рылееву ни в какой мере не случайна: "Рылеев был мне первым светом... Отец по духу мне родной - Твое названье в мире этом Мне стало доблестным заветом И путеводною звездой" ("Памяти Рылеева"). Но конечно это продолжение рылеевской традиции крайне осложнялось той особо сложной обстановкой политических условий, которые характеризовали эпоху последекабрьского разгрома. Возникающие в этой атмосфере мотивы философской лирики, рефлексии носят особенный характер. Рефлексия О. вызвана была напряженными поисками новой революционной среды - среды "наследников декабризма". Именно рефлектирующая лирика О. 30-60-х годов впоследствии переросла в боевую гражданскую лирику, интенсивно разрабатываемую поэтом и вносящую ряд новых черт в поэзию О. Гл. обр. ко второму периоду деятельности О. относятся политические эпиграммы и пародии. По своей тематике молодой Огарев сближается с Лермонтовым, хотя поэзия Огарева в идеологическом отношении глубоко отлична от творчества томящегося в политическом тупике Лермонтова. В дальнейшем эти связи слабеют. Об отношении О. к поэзии Лермонтова см. статью-дневник О. "С утра до ночи".

Характерно однако, что уже в 40-х гг. и в поэзии и в поэтике Огарева возникают мотивы реалистической лирики, противопоставленные и мистико-романтическим и субъективистским мотивам предшествующего периода. В ряде произведений, посвященных крепостной деревне, намечается выход за пределы прежнего стиля. Однако законченного нового стиля О. не создал.

Поэзия О. обладает несомненными достоинствами простоты, искренности, политической насыщенности, представляя собой отображение одного из самых сложных этапов в истории русского революционного движения.

Лит-ая деятельность О. до сих пор не нашла правильной оценки. Буржуазно-эстетическая критика подчеркивала в О. усадебного лирика, поэта дворянского упадка, рефлексии, безвольной грусти, систематически искажая ведущее революционное содержание его поэзии. Высоко оцененная многими современниками (см. напр. отзыв Н. Г. Чернышевского, сохраняющий все свое значение и до настоящего времени), поэзия О. получила впоследствии искаженное освещение в серии высказываний от П. В. Анненкова, В. П. Боткина, Н. Щербины до Ю. Айхенвальда, А. Волынского и мн. др. Знаток биографии О., М. О. Гершензон подчеркнул в ряде своих статей именно те стороны его поэзии, которые делали О. причастным лит-ой традиции либерализма. Лишь в отдельных отзывах, напр. Андреевича (Соловьева), намечается правильная оценка: "В лирике Огарева, - пишет критик, - лучше всего протестующее настроение, ее ненависть к крепостничеству и ее порывы к свободе". Задача марксистской критики заключается в том, чтобы разрушить либерально-буржуазную легенду об О. и восстановить подлинное революционное значение его политической и лит-ой деятельности.

Библиография:
I. Стихотворения, М., 1856; То же, изд. 2-е, М., 1859; То же, изд. 3-е, М., 1863; То же, Лондон, 1858;
Стихотворения, 2 тт., под ред. М. О. Гершензона, изд. М. и С. Сабашниковых, М., 1904;
За пять лет (1855-1860). Политические и социальные статьи, ч. 2. Статьи Н. Огарева, Лондон, 1861;
Essai sur la situation russe, Лондон, 1862;
Юмор, с предисл. И-ра [А. И. Герцена], Поэма, Лондон, 1857; То же, с предисл. Я. Эльсберга, изд. "Academia", М. - Л., 1933;
Трилогия моей жизни, "Русская мысль", 1902, XI;
Исповедь лишнего человека, там же, 1904, VIII;
Русские пропилеи. Материалы по истории русской мысли и литературы. Собрал и приготовил к печати М. Гершензон, том II, Москва, 1915;
История одной проститутки, с примечаниями Н. Бродского, сборник "Недра", книга II, Москва, 1923;
С утра до ночи Записки-дневник 1872-1873 гг., с послесл. С. Переселенкова, "Литературная мысль", Л., 1923, I;
Записки русского помещика, "Былое", кн. XXVII-XXVIII (Л., 1925);
Переселенков С. А., "С утра до ночи". Статья-дневник Огарева;
сб. "Архив Н. А. и Н. П. Огаревых". Собр. М. Гершензон, под ред. и с предисл. В. П. Полонского, Гиз, М. - Л., 1930;
Гурштейн А., Забытые страницы Огарева, "Литература и марксизм", 1930, II;
Переселенков С. А., Из литературного наследия Н. П. Огарева, "Литература", I, под ред. А. В. Луначарского, Ленинград, 1931 (Труды Института новой русской литературы Академии наук СССР);
Мендельсон Н., Письма Н. П. Огарева, "Новый мир", 1931, V;
Его же, Письма Н. П. Огарева, сб. "Звенья", М. - Л., 1932;
Его же, Забытые статьи Н. П. Огарева, там же, М. - Л., 1933, II.
II. Чернышевский Н. Г.,
Эстетика и поэзия, СПБ, 1893, и в "Полном собр. сочин.", т. II, СПБ, 1905;
Тучкова-Огарева Н., Воспоминания, Москва, 1903;
Пассек Т., Из дальних лет, изд. 2-е, СПБ, 1905-1906;
Анненков П., Литературные воспоминания, СПБ, 1909;
Гершензон М. О., История молодой России, М., 1923 (ст. "Лирика Огарева");
Мендельсон Н. М., Н. П. Огарев, "История русской литературы XIX в.", т. II, М., 1911;
Неведомский М., К 100-летней годовщине Н. Огарева, "Наша заря", 1913, X-XI;
Андронов И., Н. П. Огарев, Очерк жизни и творчества, с предисл. Н. Котляревского, П., 1922;
Герцен А. И., Былое и думы, изд. "Academia", М. - Л., 1932 (см. по указателю);
Черняк Я. З., Огарев, Некрасов, Герцен, Чернышевский в споре об огаревском наследстве (Дело Огарева - Панаевой), По архивным материалам, [Предисл. Л. Б. Каменева], изд. "Academia", М. - Л., 1933.
III. Тихомиров Д. П., Материалы для библиографического указателя произведений Н. П. Огарева и литературы о нем, "Известия Отделения русского языка и словесности Академии наук", том XII (1907, кн. IV). Владиславлев И. В., Русские писатели, изд. 4-е, М. - Л., 1924;
Его же, Литература великого десятилетия, т. I, М. - Л., 1928.

Литературная энциклопедия: В 11 т. - [М.], 1929-1939.

Сочинения

Поэмы

Зимний путь (1855)
Матвей Радаев (1856)
Тюрьма (1858)
С того берега (1858)
Юмор (1861)
Забытье (1861)
Восточный вопрос в панораме (1869)
Гой, ребята, люди русские!.. (1869)

Стихотворения

1832
Огонь, огонь в душе горит...

1833
Когда в часы святого размышленья...
А. Герцену
Другу Герцену

1835
Аллея

1836
Проходит день, и ночь проходит...
1837
На смерть поэта
К друзьям
Удел поэта

1838
Смутные мгновенья
Шекспир
Я видел вас, пришельцы дальних стран
С моей измученной душою...
Моя молитва
Среди могил я в час ночной...

1839
Дорожное впечатление
Итак, с тобой я буду снова
В тюрьму я был брошен, отослан в изгнанье...
Старый дом
Новый год
Станция
Марии, Александру и Наташе
Е. Г. Левашовой
Песня (Ты откуда, туча, туча...)
А. А. Тучкову
Отцу
С полуночи ветер холодный подул...
Осеннее чувство
Ночь
Желание покоя
Augenblick
Ночь туманная темна...
Город (Смеркаться начинает...)
В прогулке поздней видел я...
О, возвратись, любви прекрасное мгновенье...

1840
Разлад
Мне было скучно в разговоре...
Туман над тусклою рекой...
К М. Л. Огарёвой (Хочу еще письмо писать...)
Город (Под дальним небосклоном...)
Деревенский сторож
Прощанье с краем, откуда я не уезжал
Зимняя ночь
Nocturno (Как пуст мой деревенский дом…)
Serenade (Песнь моя летит с мольбою...)
Похороны
Nocturno (Волна течет...)
К Е. В. Салиас
Fashionable
Я поздно лег, усталый и больной...
Кремль

1841
На смерть Лермонтова
Le cauchemar
Кабак
Много грусти!
Как жадно слушал я признанья...
Характер
Когда тревогою бесплодной...
Тебе я счастья не давал довольно...
Поэзия (Когда сижу я ночью одиноко...)
Дорога
Gasthaus zur Stadt Rom
Вечер (Когда настанет вечер ясный...)
Фантазия
Звуки
Прометей
Полдень
Младенец
Она никогда его не любила...
Разорванность
Друзьям
Хандра

1842
Гуляю я в великом божьем мире...
Обыкновенная повесть
Изба
Дилижанс
К подъезду! - Сильно за звонок рванул я...
На севере туманном и печальном...
Америка
Я помню робкое желанье...
Исповедь
Предчувствие воина
Весна
Я сорвал ветку кипариса

1843
На сон грядущий
Длинный день проходит вяло...
Миннезингер
ЭМС
Т. Н. Грановскому
Livorno
Разговор
Стучу - мне двери отпер ключник старый...
Bitch der liebe
Ночь (Когда во тьме ночной...)
Прощание с Италией

1844
Ещё любви безумно сердце просит...
К М. Л. Огарёвой (Расстались мы...)

1846-1847
Искандеру («Я ехал по полю пустому…»)
Отъезд («Ну, прощай же, брат! я поеду в даль…»)
«Бываю часто я смущён внутри души…»
Совершеннолетие («Спокойно вижу я годов минувших даль…»)
«Тучи серые бродят в поднебесье…»
Монологи
«Чего хочу?.. Чего?.. О! так желаний много…»

1848-1849
Упование
В пирах безумно молодость проходит...

1849 год
Fatum
Забыто

1850-1855
Арестант
К Н. (А. Тучковой)
Я виноват, быть может, в многом...
Купанье
Старик
К Лидии
Барышня
На мосту
Сплин
Сон
Первая любовь

1855-1856
Тот жалок, кто под молотом судьбы...
Aurora musae amica
Портреты
Немногим
Опять знакомый дом, опять знакомый сад...
Весною
Ты сетуешь, что после долгих лет...
Проклясть бы мог свою судьбу...
Я наконец оставил город шумный...
Е. Ф. Коршу
Искандеру (В уныньи медленном недуга и леченья...)

1857
Предисловие к "Колоколу"
Отступнице
Ворцель
Кавказскому офицеру
Мёртвому другу

1858
К В. А. Панаеву
Летом
Свобода (1858 года)
Осенью
У моря
Напутствие
Бабушка
По краям дороги...
Современное
Разлука
Дитятко! милость господня с тобою!..
Ночью
Сторона моя родимая...

1859-1860
Воспоминания детства
Юноше
Все превосходное...
Свисти ты, о ветер, с бессонною силой...
Памяти Рылеева
Дедушка
Среди сухого повторенья...
Труп ребёнка, весь разбитый...
Лизе
Вырос город на болоте...

1861-1862
И если б мне пришлось прожить еще года...
Михайлову
Отрывки (День за день - робко - шаг за шаг...)
Развратные мысли
Выпьем, что ли, Ваня...
Вихрь
Тате Герцен

1863-1864
Береза в моем стародавнем саду...
Exil
Настоящее и думы
Картины из странствия по Англии
Сим победиши
Мой русский стих, живое слово...

1865
Il giorno di Dante
Моцарт

1867
Она была больна, а я не знал об этом!..
До свиданья
Наташе

1868
Студент
Грановскому

1870-1871
Сегодня настроен мой мозг музыкально...
Памяти друга
Песня русской няньки у постели барского ребёнка

1870-е гг.
К моей биографии
Героическая симфония Бетховена
На новый год
Моя улица в Гринвиче

Стихотворения неизвестных лет

Переводы

Песня об иве (Шекспир/Огарёв)
Стансы (Байрон/Огарёв)

В семье богатого помещика - поэт, публицист.

Раннее детство прошло в пензенской деревне отца, где он общался с крепостными крестьянами. В автобиографических «Записках русского помещика» (70-е гг.) Николай Платонович писал, что он воспитывался на чувстве «ненависти крепостного человека к барству».

В 1841-42 и 1842-46 Николай Платонович Огарёв выезжал за границу.

С осени 1846, почти безвыездно жил в пензенском имении Старое Акшено, а затем на купленной им Тальской писчебумажной фабрике (Симбирская губерния).

В середине 40-х гг. отпустил на волю своих крепостных - белоомутских крестьян.

Романтические мотивы раннего творчества Огарёва, созвучные развитию всей прогрессивной литературы 30-х гг., и прежде всего лирике Лермонтова , отвечали настроениям передовых людей его времени, болезненно переживавших поражение декабристского движения и наступление реакции. В стихотворениях поэта конца 30-х гг. в то же время ощутимы сильные тенденции к реалистическому изображению действительности, показу простых, обыденных явлений жизни. Здесь и яркие бытовые зарисовки:

«Моя лампада», 1838;

«Ночь», 1839,

и правдивые картины родной природы

«Осеннее чувство», 1839,

и образы, почерпнутые из устной народной поэзии

«Песня», 1839.

В 1840 в «Отечественных записках» и «Литературной газете» впервые появились стихотворения Огарёва:

«Старый дом»,

«Кремль»,

«Деревенский сторож»,

переводы из Гейне) и сразу обратили на поэта внимание читателей и критики. Ранние реалистические стихотворения Огарёва высоко оценил Белинский , усматривая в них залог будущего идейного развития поэта. «В душе этого человека есть поэзия»,- восклицал критик под впечатлением стихотворения «Деревенский сторож» (1840).

Глубокое воздействие на поэзию Николая Платоновича оказало поэтическое наследие декабристов, и прежде всего Рылеева . Живой всесторонний интерес к деятельности дворянских революционеров 20-х гг. был присущ поэту на протяжении всей его жизни. Как и Герцен, он рано осознал себя наследником декабристских традиций. Тема декабризма стала одним из основных мотивов его поэзии - от раннего стихотворений

«Я видел вас, пришельцы дальних стран...» (1838)

до стихотворения Огарёва-эмигранта

«Памяти Рылеева» (1859),

«И, если б мне пришлось прожить еще года...» (1861),

«Героическая симфония Бетховена» (1874) и другие.

Вольнолюбивый пафос передовой русской поэзии 20-30-х гг. XIX в., гражданские мотивы творчества Пушкина , Рылеева, Одоевского, Лермонтова органически определили ведущие, основные принципы эстетики Огарева. Весьма характерно в этом отношении его стихотворение «На смерть поэта» (1837), вызванное гибелью Пушкина и близкое своей страстной обличительной силой, как и яркой эмоциональной окрашенностью, знаменитому стихотворению Лермонтова.

Отзвуки гражданской поэзии декабристов слышны в ранней поэме Огарёва «Дон» (1838-39, опубликовано в 1888). В поэзии поэта отразился важнейший исторический момент в развитии русской революции - кризис первого, дворянского периода и затем наступление периода разночинского, или буржуазно-демократического. Подобно Герцену, он не видел тогда революционного народа в России и не мог верить в него. Ощущение безнадежности борьбы передового русского общества, чувство бессилия, доходящего порой до полного отчаяния,- эти настроения романтической и философской лирики молодого Огарёва, тесно переплетаясь с мотивами протеста и обличения существующего строя, отражали тягостное сознание поэтом своей оторванности от народа, одиночества.

Проявления этого «гамлетовского» направления в поэзии Огарёва решительно осуждал Белинский. Однако настроения тоски и обреченности в поэзии Огарёва, ее отвлеченно-философские, условные образы преодолевались поэтом.

В идейно-политической борьбе 40-х гг. Николай Платонович, вслед за Белинским и Герценом, решительно размежевался с буржуазно-дворянскими либеральными кругами, отстаивал передовые общественные идеи, выстраданные демократическими кругами России под гнетом царизма, в напряженной борьбе с реакцией.

Почетное место принадлежит Огарёву в развитии русской материалистической философии. Философские искания поэта после кратковременного увлечения идеалистическими и мистическими учениями завершились стройной материалистической системой взглядов на природу. «Разум взял свое,- писал Огарёв еще в начале 40-х гг.,- мистицизм растаял, как воск на свечке» (письмо к М. Л. Огаревой, 1841). Поэт оценил революционное значение диалектического метода: в поэме «Юмор» (1840-41) он писал о передовых философских идеях, что, «если б понял их народ, наверно б был переворот». Непосредственное участие Огарёва в общественно-политических исканиях русской передовой мысли 40-х гг. явилось могучим источником социального оптимизма его поэзии, принимавшей ярко выраженный реалистический характер. Правдивые, реалистические зарисовки жизни русской деревни, образы крепостных крестьян в стихотворениях и поэмах Николая Платоновича этого периода предвосхищали поэзию Некрасова . «Сколько реализма в его поэзии и сколько поэзии в его реализме!» - говорил о стихотворениях Огарёва Герцен. Стихотворения:

«Деревенский сторож»,

«Кабак» (1841),

«Дорога» (1841),

«Изба» (1841-42) и многие другие показывают, что социальные и эстетические искания Огарёва уже в начале 40-х гг. не только не замыкались в кругу романтически абстрактных проблем его ранней философской лирики, но решительно вели поэта к широким реалистическим обобщениям. В своих стихотворениях поэт отразил напряженную идейную борьбу, активным участником которой он был, мучительные поиски передовой русской общественной мыслью правильной революционной теории («Монологи», 1844-47; «Искандеру», 1846; «Друзьям», 1840-41, и другие).

О несомненном углублении реализма в творчестве Николая Платоновича Огарёва, связанном с ростом его революционных настроений, свидетельствовали его поэмы 40-50-х гг.: начальные части

повести в стихах «Деревня» (1847),

«Господин» (конец 40-х гг.),

Поэма «Юмор» проникнута патриотической верой в свою страну и народ, культом юношеской дружбы, любовью к родным пейзажам, знакомым с детства образам родины. Но гнев и ненависть поэта вызывают картины бесправия народа, «аристократов рабский круг», весь «политический быт» николаевской России. Через всю поэму проходит призыв к революционному действию. Выдающийся памятник революционных настроений русской интеллигенции прошлого, поэма «Юмор» поныне сохраняет свое большое историческое и художественное значение.

В стихотворной повести «Деревня» поэт рассказал о своих неудачных попытках хозяйственных «преобразований» на основе утопических проектов организации фабрики с вольнонаемным трудом крепостных крестьян. Убедившись в невозможности в условиях крепостнического строя осуществить свои планы, герой поэмы Юрий, по существу, приходит к мысли о революционной эмиграции.

Резкое сатирическое изображение «лишнего человека», русского помещика Андрея Потапыча, содержала повесть в стихах «Господин». Как бы предваряя по своему характеру поэму Некрасова «Саша», повесть «Господин» свидетельствовала о растущем критическом отношении Огарёва к дворянской интеллигенции.

Глубоко правдивыми картинами народного быта была отмечена поэма «Зимний путь», имевшая большой успех в русских литературных кругах.

Реакционные и либеральные буржуазно-дворянские критики стремились представить Огарёва поэтом «безвременья», наступившего после поражения декабристского движения, как «чистого лирика», чуждого общественной жизни и политической борьбы своего времени.

Против явного искажения места поэзии Огарёва в развитии русской литературы выступил Чернышевский на страницах «Современника» (1856). Статья Чернышевского, посвященная сборнику стихотворений Огарёва, глубоко анализировала историческое значение поэзии и всей деятельности поэта. Жизнь и произведения Огарёва, писал Чернышевский, принадлежат истории. Чернышевский ставит в своей статье задачу показать в поэзии Огарёва «отпечаток школы, в которой воспитывался его талант». Произведения поэта рассматриваются им как отражение идейной жизни передового русского общества 30-40-х гг. Высокая оценка поэзии Николая Платоновича тесно связывалась Чернышевским с признанием больших революционных заслуг Герцена и Огарёва перед русской литературой и освободительным движением. Он называет поэта «одним из представителей своей эпохи»; именно поэтому ему «принадлежит почетное место в истории русской литературы - слава, которая суждена очень немногим из нынешних деятелей».

Усиление реакции после поражения революции 1848 в Западной Европе привело к новым преследованиям поэта со стороны царского правительства.

В феврале 1850 Огарёв по доносу пензенского губернатора был арестован по обвинению в участии в «коммунистической секте» и доставлен в Петербург; «обвинение в коммунизме не подтвердилось», как было сказано в отчете III отделения, но за поэтом был снова установлен полицейский надзор.

Весной 1856 Николай Платонович навсегда уехал из России и присоединился в Лондоне к Герцену. Он принимает самое горячее участие в деятельности Вольной русской типографии. В. И. Ленин видел великую революционную заслугу Герцена в организации вольной русской прессы за границей. Поэт с полным правом делит с Герценом эту заслугу. Именно ему принадлежала мысль о создании «Колокола», стихами поэта открывался первый лист знаменитой газеты (1857); по инициативе Огарёва выходило приложение к «Колоколу» - «Общее вече» (1862-64).

В начале 60-х гг. Николай Платонович деятельно участвовал в организации тайного революционного общества в России, играл видную роль в создании и деятельности «Земли и воли» 60-х гг. Он настойчиво искал возможности совместной работы с «молодыми эмигрантами» из революционных разночинцев. Период жизни в эмиграции ознаменовался в идейном развитии Огарёва переходом на позиции революционной демократии.

Стихотворения, поэмы и публицистические статьи поэта содержали резкую критику буржуазно-мещанских отношений на Западе. В буржуазном строе он усматривает «новый вид рабства, при котором для большинства народонаселения гражданская свобода равна нулю» («Русские вопросы. Крестьянская община», 1858). Буржуазия, по мысли Николая Платоновича, развивалась «на счет народа», «противопоставив свою власть капитала его нищенству». Свобода труда, свобода приобретать, широко рекламировавшаяся буржуазной пропагандой, «оказалась больше насмешкою, чем правом». Буржуазное развитие, приходит он к выводу, «привело человеческое общество к нечеловеческому образу» («Русские вопросы. Крестьянская община»). Наблюдая картины буржуазной действительности в ряде европейских государств, поэт-демократ вынес из своих впечатлений глубокое убеждение в великом предназначении родного народа. Однако вера поэта в революционную силу народных масс России вскоре после отъезда в эмиграцию приобрела ярко выраженный народнический характер. Именно утопическая теория «русского социализма», одним из создателей которой, наряду с Герценом, был Огарёв, должна была, по его мысли, указать России путь избавления «от всех страданий западного развития». «Внутреннюю ткань» русского народа, в силу которой Россия могла бы прийти к «свободному устройству», то есть к социализму, Огарёв Н.П. усматривал в крестьянской общине и в общинном землевладении.

Историческое значение революционной проповеди поэта определялось боевым демократизмом, которым была пронизана вся деятельность поэта-эмигранта. Вслед за Герценом он разоблачает грабительский характер прославляемого либералами «освобождения крестьян» и так называемой крестьянской реформы. «Старое крепостное право,- писал Огарёв в «Колоколе»,- заменено новым. Вообще крепостное право не отменено. Народ царем обманут!» («Разбор нового крепостного права», 1861). Известия о жестоком усмирении крестьянских волнений в России вызывают у поэта гневную характеристику Александра II как «убийцы и палача». «Разрыв с этим правительством,- утверждает Огарёв,- для всякого честного человека становится обязательным». Борьба Огарева Н.П. на страницах «Колокола» с «робкой», «золотушной» мыслью русских либералов была отмечена в статье В. И. Ленина «Памяти Герцена»».

Стихотворения и поэмы Огарёва Николая Платоновича периода его эмиграции призывают к решительной борьбе с самодержавием, причем важнейшей движущей силой этой борьбы поэт начинает рассматривать революционный протест самого народа.

В конце 50-х - начале 60-х гг. поэт пишет поэму «Забытье», завершавшуюся популярной впоследствии песней о народном восстании в России.

Тема борьбы революционного народа в поэзии и публицистике Огарёва 60-70-х гг. занимает ведущее место. Его поэтические послания к революционной молодежи «Михайлову», 1862;

«Сим победиши», 1863, и другие),

Стихотворения

«Свобода» (1858),

«До свиданья» (1867),

«За новый год» (1876), обращения к Герцену-Искандеру получали широкое распространение в России, в частности в русском революционном подполье, нередко печатались в виде листовок и оказали значительное влияние на демократическую поэзию 60-х гг.

Большое художественное значение имели поэмы Огарёва Николая Платоновича лондонского периода:

«Сны» (1857),

«Ночь» (1857),

«Тюрьма» (1857- 58),

Патриотический пафос поэзии поэта, органическое единство его поэтической и революционной биографии обусловили художественное своеобразие творческого наследия поэта. В реалистических картинах его стихотворений и поэм запечатлен путь русского освободительного движения 40-70-х гг. XIX в. Его излюбленными жанрами были стихотворения-послания, обращения или поэма-исповедь, рассказ характерны самые названия:

«Другу Герцену»,

«К друзьям»,

«Грановскому»,

«Монологи»,

«Раздумье»,

«Исповедь лишнего человека»,

«Рассказ этапного офицера» и другие.

Своеобразие этих жанров открывало перед ним возможность непосредственного разговора с читателем, усиливая тем самым агитационно-пропагандистское звучание его поэзии. Из прозы Огарёва Н.П. наиболее значительны сохранившиеся отрывки из повестей 40-х гг.

«Гулевой»,

«История одной проститутки»,

«Саша», написанных в стиле «натуральной школы», и автобиографические записки, относящиеся к 50-70-м гг. и написанные под явным воздействием мемуаров Герцена «Былое и думы». В лучших своих страницах - «Кавказские воды», фрагменты из «Моей исповеди», «Записки русского помещика» и других - воспоминания Огарёва стали исповедью поколения, яркой летописью его идейных исканий.

Большое значение имела литературно - критическая деятельность Огарёва Развернувшаяся в годы его революционной эмиграции, она отвечала задачам борьбы русской демократии за идейное, целенаправленное искусство. Статьи-предисловия Огарёва к лондонскому изданию «Дум» Рылеева (1860) и к сборнику «Русская потаенная литература XIX столетия» (Лондон, 1861), статья «Памяти художника» («Полярная звезда» на 1859 г., кн. V), написанная в связи со смертью А. А. Иванова, содержали развернутое изложение его эстетических воззрений и взглядов на русский: историко-литературный процесс. Продолжая традиции передовой русской эстетической мысли, Николай Платонович глубоко связывал развитие литературы, возникновение великих произведений искусства с общественными условиями. Он верил в великое будущее передовой русской литературы, неразрывно связавшей свою судьбу с революционным движением народных масс.

В апреле 1865 Огарёв Н.П. переехал в Женеву, куда была перенесена деятельность Вольной русской типографии. Здесь прошло около десяти лет его жизни, исполненной напряженной издательской работы, составлению многочисленных прокламаций, брошюр и листовок.

В сентябре 1874 Николай Платонович Огарёв возвращается в Англию. Поэт занял почетное место в истории русской литературы и общественной мысли как крупный деятель освободительного движения нашего народа, талантливый поэт и публицист русской революционной демократии, философ - материалист.

В 1913 столетие со дня рождения поэта большевистская «Правда» писала: «Огарев ценен как поэт, у которого наряду с грустной лирикой столько бодрых призывов и веры в несомненно грядущую яркую, свободную, счастливую жизнь для всех людей».

Умер 31.V(12.VI).1877 г. в Гринвиче в Англии.

Огарев, Николай Платонович

Писатель, друг и сотрудник Герцена; родился 24-го ноября 1813 года в С.-Петербурге. Отец его - Платон Богданович принадлежал к богатой дворянской фамилии. Он имел много поместий в нескольких губерниях и, между прочим с. Старое Акшино в Пензенской губ. Матери его - Елизавете Ивановне (урожденной Баскаковой) принадлежало значительное родовое село Белоомут в Рязанской губ. Семья Огаревых обыкновенно проживала зимой в Москве, а на лето переезжала в какое-нибудь из своих богатых имений. Николай Платонович потерял свою мать двухлетним ребенком. Детство свое он провел в мирной обстановке, чисто обломовского характера, на попечении двух бабушек, няни из крепостных и дядьки, выучившего его читать и писать. Бабушки и дядьки способствовали выработке в нем внешнего религиозного настроения, которое впоследствии легко исчезло под влиянием Байрона и философии 18 века, для того, чтобы с течением времени снова возродиться в обновленном виде. Чтение в деле развития Огарева имело большое значение, особенно производил впечатление на него Шиллер, впервые пробудивший в душе его идеальные стремления. Немец-гувернер - Карл Иванович Зоненберг, приставленный к будущему поэту, когда последнему исполнилось тринадцать лет, был слишком ничтожной личностью для того, чтобы иметь на кого-либо нравственное влияние, но он много способствовал физическому развитию своего воспитанника и, кроме того, сыграл громадную роль в судьбе Огарева, познакомив его с Герценом. С первого же момента этого знакомства между двумя различными (одной нежной, замкнутой в себе, с оттенком грусти, а другой - порывистой, горячей, энергичной), но одинаково настроенными натурами завязалась дружба, сохранившаяся у того и другого до гробовой доски. Около того же времени начинается более или менее серьезное, систематическое совместное образование обоих друзей. "Как святыню", до старости сохранил Огарев память о некоторых из своих наставников. Отчасти под влиянием их, а главным образом под влиянием чтения, юные друзья мечтали о высоком призвании, о служении правде, но окружающая действительность не была благоприятна для их порывов. И чем мрачнее, по их мнению, становилось кругом, тем острее и воинственнее делалось их настроение, а в душе укреплялось убеждение, что они - избранные натуры, способные обновить если не целый мир, то по крайней мере Россию. Настроение их приняло оппозиционный характер. Они считали себя преемниками декабристов. - Так развивались Огарев и Герцен до 1830 года, когда во Франции внезапно грянула политическая гроза, известная под именем июльской революции. Известие об этом событии сильно взволновало обоих юных мечтателей. Оно застало их в преддверии Московского университета, куда поступили они на математический факультет и где вскоре они сгруппировали вокруг себя целый кружок товарищей, сочувствовавших их направлению. Старейший из русских университетов просыпался тогда от своего временного усыпления; состав прежних профессоров стал пополняться свежими силами, а буйные студенты обращаться в увлекающихся идеалистов; начали появляться студенческие кружки, из которых, как известно, скоро вышли люди, имевшие немалое значение в истории нашего умственного и общественного развития. Самыми замечательными из кружков, без сомнения, были кружок Станкевича и кружок Герцена-Огарева. Последующие за 30-м годом события сильно поколебали веру идеалистов-друзей, но вытравить ее из сердца их эти события были не в силах. Убедившись в несостоятельности своего детского либерализма, они заменили его системой Сен-Симона. Не успел Огарев кончить университетского курса, как над ним и его друзьями стряслась вдруг неожиданная беда. Летом 1834 года несколько членов кружка были арестованы, а весной следующего года Огарева выслали на попечение отца в его родовое имение Старое Акшино. Поводом к аресту послужило знакомство члена кружка - Сатина с поэтом Соколовским, поплатившимся за одно свое стихотворение политического характера. С внешней стороны ссылка не была особенно тяжела для Огарева, но его мучило одиночество вследствие оторванности его от друзей, так как сойтись с местным обществом он не мог, хотя и не пренебрегал его удовольствиями и развлечениями. Умственный труд удовлетворял духовным потребностям поэта, но Огарев не мог отдаться ему всецело, вследствие отсутствия выдержки и непривычки к упорной систематической работе. Время у него не проходило праздно, но широкие планы обыкновенно не осуществлялись, а начатое не доводилось до конца. Одиночество и неудачи возбуждали в ссыльном недовольство и уныние. Тяжела была в это время и домашняя обстановка Огарева: на глазах его умирал медленной смертью разбитый параличом его старик-отец. В такие темные дни явилась к поэту любовь, но она осчастливила его только на самое короткое время. В 1837 году он обвенчался с племянницей пензенского губернатора А. А. Панчулидзева - Марьей Львовной Рославлевой. Сперва казалось, что супруги зажили счастливо, но уже вскоре между ними стали замечаться недоразумения, которые, не переходя в открытый разрыв, долго, как медленно действующий яд, подтачивали спокойствие Огарева. Летом 1838 года Огареву дозволено было отправиться на минеральные кавказские воды, где он познакомился с декабристами, отбывавшими наказание на Кавказе. Из них особенно сильное впечатление произвел на него А. И. Одоевский. Огарев быстро сблизился с ним и стал смотреть на него, как на своего учителя. Одоевский сделался его критиком, перед авторитетом которого Огарев беспрекословно склонялся, и его наставником в вопросах как философского, так и общественного характера; особенно Одоевский способствовал усилению в Огареве религиозно-политической экзальтации, зачатки которой у него были и раньше. В половине 1839 года Огареву разрешили вернуться в Москву, за ним прибыл туда же и Герцен. Впрочем, Герцен скоро уехал в Петербург, а около Огарева сгруппировался новый кружок, в котором на первом плане стали бывшие члены кружка Станкевича, имея во главе Белинского и Бакунина. Однако положение Огарева в этом кружке было очень тяжелым. Друзья его окончательно разошлись с любимой им женщиной, относившейся к ним со своей стороны враждебно, а он, еще не потерявший веры в нее, старался всеми силами примирить людей, которых примирить было невозможно. Разумеется, попытка сделать это не удалась, и измученный поэт в 1841 году вынужден был удалиться за границу, где в конце концов навсегда расстался со своей женой. Во главе созданного Огаревым кружка с 1842 г. стали Герцен и Грановский.

За границей, если не считать кратковременного приезда его в Россию в 1841 году, Огарев пробыл около пяти лет. Там он иногда старался заглушить тоску, терзавшую его душу, разгулом и рассеянным времяпрепровождением, но там же, под влиянием впечатлений западноевропейской жизни, новых философских течений и научных занятий, он изменил основные идеи своего прежнего мировоззрения, став на почву материализма, а в обсуждении общественных вопросов начал придерживаться более реальных взглядов, чем прежде. Такие перемены в мировоззрении Огарева повели к несогласию его с друзьями, с которыми приходилось иногда расходиться в очень существенных вопросах, а это, в свою очередь, вело к разладу с ними. Особенно тяжелым бременем лег на душу Огарева разлад его с Грановским. Возвратившись в 1846 году на родину, Огарев поселился в деревне. Там он занялся химией, сельским хозяйством и фабриками, но над всеми его предприятиями тяготел какой-то злой рок. Одна из фабрик его сгорела. Хозяйство расстраивалось. Даже освобождение крестьян в одном из доставшихся Огареву по наследству имений (село Белоомут), затеянное им еще в 1840 году, но не по вине его затянувшееся до 1846 года, не принесло, по-видимому, желанного результата, так как есть известие, что часть из вышедших на волю крепостных попала в сети кулаков. В одном только судьба за это время благосклонно отнеслась к поэту: в лице Натальи Алексеевны Тучковой, умной и образованной дочери соседнего помещика, он нашел близкого для себя человека. В 1855 году Огарев, после смерти своей первой жены, обвенчался с ней, а в следующем году удалился вместе с ней за границу, на этот раз навсегда. В самый блестящий период литературной деятельности знаменитого своего друга - Герцена, когда в России подготовлялась отмена крепостного права, Огарев принимал ближайшее участие в его известных заграничных изданиях, хотя позже он же, вместе с Бакуниным, более всего способствовал их падению и прекращению. В политических увлечениях своих в конце шестидесятых и в начале семидесятых годов Огарев значительно изменился, и, несмотря на мягкость и мечтательность натуры, порой не брезгал крутыми средствами для достижения намеченных целей.

Последние годы Огарева (особенно после смерти Герцена) были ужасны. Счастье ему изменило. По разным причинам друзья его оставили. Поэтический талант ослабел. Вера в прежние идеалы утратилась, а новых не являлось на смену. Нужда, постоянные физические недомогания и несчастная страсть к вину, от которой он не в силах был отделаться, делали его тяжелое положение еще более невыносимым. За несколько лет до смерти он сошелся с пожилой вдовой англичанкой, которая ухаживала за ним, как за ребенком, но которая, по своему неразвитию, не могла делить с ним умственных его интересов. Умер Огарев в 1877 году 31 мая в Гринвиче, недалеко от Лондона.

Из всего литературного наследия Огарева самым ценным считаются его лирические стихотворения, которым, главным образом, он обязан своей известностью. В печати Огарев появился в первый раз в "Телескопе" 1831 года с двумя переводными философскими трактатами. Первые стихотворные опыты Огарева, увидевшие свет только после смерти его в конце прошлого столетия, свидетельствуют о том, что поэт начал свою деятельность с увлечения теми направлениями романтизма, какие господствовали у нас в тридцатых годах. Недостатки этих опытов, вероятно, ясны были и для самого автора. По крайней мере, он решился выступить в печати в качестве стихотворца только в начале сороковых годов, хотя достоверно известно, что поэзия занимала Огарева еще в тридцатых. Впервые стихотворения Огарева появились в "Литературной газете" 1840 г. Затем он участвовал в "Отечественных Записках", "Современнике" и в "Русском Вестнике". Раньше всех из журналистов оценил Огарева Белинский. В пятидесятых годах, когда появились отдельные издания стихотворений Огарева, о последних с похвалой отозвались лучшие критики того времени: Чернышевский, А. Григорьев, Дружинин и Щербина. Большинство стихотворений Огарева пользуются широкой известностью среди литературно образованной публики, а некоторые из них вошли давно даже в школьные хрестоматии. Огарев принадлежит к той плеяде европейских поэтов, которая носит название поэтов мировой скорби. Скорбь его поэзии скорее философского, чем общественного характера. Огарев был одарен сердцем, чутким ко благу ближнего, жаждущим не одного личного счастья, но и счастья для других. Он и его друзья вошли в жизнь "с прекрасным упованьем", с "неробкой душой", "с желаньем истины, добра желанием, с любовью, с поэтической душой". Они, не щадя себя, готовы были вступить в борьбу за свои идеалы, но вокруг себя не встретили сочувствия. Мало того, они увидели, что все кругом печально и грустно, начиная с людей и кончая неодушевленной природой. Любовь не только, сплошь и рядом, не приносит счастья, когда для нее неблагоприятно сложатся обстоятельства, но сама по себе она непостоянна, проходит и забывается, как забывается все на свете. Дружба надежнее, но и она нередко грустно обрывается, хотя, впрочем, бывает иногда глубока и неизменна и часто служит единственной опорой в жизни. Поэт не проходит мимо мрачных сторон последней, он пытливо вглядывается в них и страдает, глядя на них, но он не анализирует своих впечатлений, не отдает отчета в том, кто виноват в несовершенстве человеческого существования, а если тень такого сознания у него и появляется, он не обладает достаточной энергией, чтобы сделаться борцом, защитником того, что для него дорого. Кроме того, воля поэта парализуется отсутствием в нем твердой веры в торжество правды и света. Изредка она у него появляется, но это - только минутные вспышки, которые быстро проходят, сменяясь горьким разочарованием.

Поэзия Огарева - плач нежного, способного глубоко любить, но слабого в других отношениях существа, искренно, но бессильно страдающего о том, что в мире слишком мало любви, справедливости и счастья. В ней не слышится мощных звуков, призывающих к борьбе; в ней не все узко личное, но нет почти ничего определенного в общественном смысле. Огаревская скорбь - не скорбь о несовершенстве человеческих отношений, а скорбь о несовершенствах мироздания, органических несовершенствах человека и о человеческом бессилии. - В описаниях природы Огарев большей частью субъективен: он наблюдает и рисует ее сквозь призму своего собственного настроения. Субъективен он также и в поэмах, из которых одни ("Зимний путь", "Юмор", "Ночь") представляют собой ряд отдельных стихотворений с лирическим оттенком, связанных в одно механически, а другие ("Хозяин", "Радаев") рисуют лишнего человека 40-х годов, родственного в некоторых отношениях самому автору. Впрочем, у Огарева есть несколько пьес, проникнутых бодростью и энергией. К числу их принадлежит стихотворение "Искандеру", написанное в 1858 году, когда в Англию, где проживал в то время поэт, пришла первая весть о начавшемся на Руси освобождении крестьян. Крестьянскому же вопросу Огарев посвятил целый ряд статей, напечатанных в "Колоколе" и "Полярной Звезде". В нашей литературе не раз указывалось на общественные заслуги герценовских изданий в пятидесятые годы, но при этом как-то замалчивалось, что в них близкое участие принимал Огарев. Увлекшись западноевропейским социализмом, он думал найти осуществление заветных идеалов в русской народной жизни, которая, по его мнению, в зачаточном виде заключала в себе много данных, благоприятных для развития в будущем идеально справедливых социальных и экономических отношений между людьми. Такие надежды заставили его ближе присмотреться к деревне, детально ее изучить не только по книгам, но и путем непосредственных наблюдений. Свои знания он обнаружил за границей в те годы, когда разрешался крестьянский вопрос в России, где далеко не все возможно было высказывать вследствие цензурных затруднений. Как и Герцен, он стоял за немедленное освобождение крестьян с землей и с сохранением общины. Кроме крепостничества, другой корень зла в современной ему жизни Огарев видел в чиновничестве, институт которого он рекомендовал заменить выборным началом. Огарев отстаивал также свободу печати, самоуправление в высших учебных заведениях и гласный суд при участии общественного элемента. Позднее публицистическая деятельность его приняла резко оппозиционный характер. С внешней стороны, статьи Огарева по общественным вопросам страдают вялым изложением и отсутствием воодушевления, необходимого для журнального деятеля.

В 1861 году в Лондоне издан был сборник так называемой "потаенной" русской литературы. Он начинался обширным введением, принадлежащим перу Огарева. Это - исторический очерк нашей литературы 19 века; главной задачей автора было проследить по ее произведениям развитие у нас общественности за указанный период. Пытался Огарев писать и философские трактаты, но обыкновенно не доводил их до конца. Сохранившиеся до нас отрывки их как в печати, так и в рукописях, обнаруживают в Огареве крайнего метафизика, не сходившего со скользкой почвы теоретического мышления даже в тот период своего развития, когда ему казалось, что он вступал на путь реализма. Написал также Огарев прозаическую повесть "Саша" и драматические сцены "Исповедь лишнего человека". Оба эти произведения не напечатаны. Первое из них - очень слабая вещь в литературном отношении. Второе - тоже слабо в целом, но в нем есть сильный монолог, ценный особенно потому, что этот монолог, без сомнения, исповедь самого поэта. В самые последние годы жизни Огарев, больной физически и нравственно, не оставлял, однако, привычки писать, но большая часть его стихотворений, относящихся к этому времени, не имеет ничего общего с поэзией. Тем не менее, они важны для его характеристики. Слабые по форме, эти стихотворения свидетельствуют о том, что Огарев, растеряв все дорогое для него в мире, и разочаровавшись во всем, не переставал верить в Россию, о которой не забывал никогда и о которой нежно и любовно вспоминал до конца своих дней.

Рукописи Н. П. Огарева, принадлежащие проф. Лозаннского университета А. А. Герцену. - Н. П. Огарев: "Стихотворения", 3 изд., М. 1856 г., 1859 г. и 1863 г.; "Стихотворения", Лондон, 1858 г.; "Юмор", Лондон, 1857 (с пред. И - ра); "За пять лет" (1854-1860), Лондон 1860, ч. II; "Студент" - стихотв., печатано отдельными листками в 1869 г.; "Финансовые споры", Лондон 1864; "Question d"orient en panorame". - Рифмованные строчки Н. Огарева. Женева 1869; "Essai sur la situation russe", Londres, 1863; "В память людям 14 дек. 1825 г.", Лондон 1870; "Надгробное слово" (в память А. Потебни), - Лондон 1870; "Общее дело" - журнал (приложение к "Колоколу"); издан. Огаревым (Старообрядцем) с 15 июня 1862 по 15 июня 1864 г.; вышло 29 №№. - Ряд статей, заметок и стихотворений в следующих журналах и изданиях: "Телескоп" 1831 г., ч. IV; 1832, ч. II; "Лит. Газета" 1840, № 63: "Отечеств. Записки" 1840-1845, 1853 гг.; "Современник" 1847 г., т. I и III; "Русский Вестник" 1856 г.; "Колокол" 1858-1863 гг.; "Будущность" 1870 г.; "Литературные Вечера", М. 1844; "Полярная Звезда" на 1856, 1857, 1858, 1859, 1861, 1862, 1869; "Лютня", Лейпциг 1869, ч. II; "Газета Гатцука" 1879, № 3 и 6; "Русск. Стар." 1886 т. 49; 1887, т. 56; 1888, т. 60; 1889, т. 61-62, т. 63; 1890, т. 65, т. 66; 1891, т. 08; 1892, т. 72; 1893 т. 80; "Полярная Звезда" 1881 г., № 3 и 5; "Русск. Мысль" 1888 г., кн. VII и Х; 1889, кн. IV, VI, Х, XII; 1902, кн. III; "Литературный Вестник" 1901; "Литературный Архив", изд. П. А. Картавовым. СПб. 1902 г. - сент.; "Помощь голодающим" (сборник, М. 1892). Биографические сведения об Огареве и оценка его литературной деятельности. Некрологи: "Газета А. Гатцука", 1877, № 28; "Русск. Обозр." 1877, № 23; "Сев Вестн." 1877, № 49; "С.-Петербургск. Вед." 1877, № 167; "Наш Век", 1877, № 105; "Неделя" 1877, № 25; "Общее Дело" 1877, № 8; "Община" 1877; "Русск. Арх." 1877, П. С. А. Венгеров (Словарь Брокгауза и Ефрона т. 21); Словарь Граната (т. VI), Клюшникова (1878, II), Березина (т. III); - "Отеч. Записки" 1842, т. 20, отд. V (статья Белинского); 1854, №№ 11 и 12; 1866, дек.; "Русск. Вестн." 1863, №№ 166, 169, 188, 189, 196, 248; "Голос" 1863, № 195; "Московск. Вед." 1865, № 183; "Бирж. Вед." 1868, № 119; "Библиот. для Чтения" 1857, т. 142; "Библиограф. Записки", 1859 и 1861 г.; "Домашн. Беседа" 1867, № 6; "Истина" - (журн. изд. в Йоханнесбурге 1867 г., "Русск. Старина 1880 г. (Записки И. В. Селиванова); 1885, № 3; 1889, № 1-7; 1892, № 3; 1896, № 12; 1898, № 3; 1899, № 9; "Современник" 1850, т. XIX, отд. VI; "Историч. Вестн." 1881; 1889; 1892; 1898; 1900; "Вестн. Евр." 1880, № 1-5; 1885, № 3; 1900, № 8, 11; 1901; "Новое Время" 1883, № 1; "Новости" 1902, № 148; "Русь" 1883, № 1; "Неделя" 1892, кн. 3 (ст. Огарев как поэт); 1899, № 46; "Русск. Арх." 1884, II; 1885, III; 1887, I; 1902, I; "Русская мысль" 1888, №№ 7, 9-11; 1889, №№ 1, 4, 10-12; 1890, №№ 3, 4, 8-10; 1891, №№ 6-8; 1892, №№ 7-8; 1897, 1900, кн. 7; 1902, кн. 5, 11, 12; "Север" 1892, № 33; Северн. Вестник" 1894, №№ 3, 8, 11; 1895, № 11; "Русск. Обозр." 1895, кн. 5, 6, 8, 10; 1898, кн. 1; "Русск. Богатство" 1902, кн. 2, 3, 4. "Наблюдатель" 1900, кн. 2. 3, 4; "Вестник Всемирн. Истории" 1900, кн. 6: "Русск. Слово" 1900, № 298; "Литерат. Вестн" 1902, кн. 5; "Мир Божий", 1903, кн. 5; А. И. Герцен: "Былое и Думы", Лонд. 1861. "Нынешнее состояние России и заграничн. русск. деятели", Берлин 1862; "Центральн. народн. польск. комитет в Варшаве и издат. "Колокол", Лонд. 1862; А. В. Дружинин: "Сочинения", т. VII; А. Григорьев: "Сочинения". т. I; В. В. Андреев: "Раскол и его течение в народе русск. истории", СПб. 1870 (гл. VII): Ф. В. Ливанов: "Раскольники и острожники СПб. 1871, т. III; Н. П. Барсуков "Жизнь и труды Погодина", т. VIII, XV; "Письмо К. Д. Кавелина и И. С. Тургенева к А. И. Герцену", Женева 1892; "Письма Бакунина к Герцену и Огареву" (с прим. М. Драгоманова), Женева 1896; А. И. Колюпанов: "Биография А. И. Кошелева", М. 1892, т. II; "Анненков и его друзья", СПб. 1892; Н. Чернышевский: "Эстетика и поэзия" СПб. 1893: "Почин" сборник, М. 1895; "Под знаменем науки" (сборник, М. 1902); Перцов: "Философские течения русской поэзии", СПб. 1900; Н. А. Белоголовый: "Воспоминания". М. 1897; В. Д. Смирнов: "Жизнь и деятельн. Герцена" СПб. 1897; "Т. Н. Грановский и его переписка", т. I и II; Н. А. Огарева-Тучкова: "Воспоминания (1848-1870), М. 1903; "Вестн. Европы" 1903, кн. 9.

С. Переселенков.

{Половцов}

Огарев, Николай Платонович

Известный поэт (1813-1877); родом из богатой дворянской семьи Пензенской губернии. Получив превосходное домашнее воспитание, поступил вольнослушателем в московский университет. Важнейшим фактором юношеских лет О., а затем и всей его жизни, является теснейшая, восторженная дружба с дальним родственником его, Герценом, который говорил, что он и О. - "разрозненные тома одной поэмы" и что они "сделаны из одной массы", хотя и "в разных формах" и "с разной кристаллизацией". В 1831 г. О. должен был оставить университет, за участие в студенческой истории. Высланный к отцу в Пензу, он через 2 года вернулся в Москву, но в 1834 г. был привлечен, вместе с Герценом и Сатиным, к известной истории об университетских кандидатах, певших, на пирушке, антиправительственные песни и разбивших бюст государя. Ни О., ни Герцен участия в пирушке не принимали, и суровое наказание, постигшее действительных ее участников, их миновало; но захваченные при обыске у них бумаги показали, что они очень интересуются французскими социальными системами в особенно сен-симонизмом - и этого было достаточно, чтобы признать и их виновными. Герцен был сослан в Пермь, Сатин - в Симбирск, О. же, из внимания к его отцу, пораженному апоплексическим ударом - в Пензу. Здесь он с жаром отдался чтению по всем отраслям наук и приступил к целому ряду статей и исследований, не пошедших, однако, дальше предисловий и черновых набросков. Особенно много и относительно усидчиво работал он над своей "системой", составляющей главный предмет его обширной переписки с Герценом и другими друзьями, напечатанной в 90-х гг. в "Русской Мысли". Несколько раз менялись основы "системы"; в последнем своем фазисе Огаревское "мироведение" объясняло происхождение вселенной по закону тройственности - сущность, идея и осуществление идеи в жизни человечества. О. брался "показать в каждой отдельной эпохе, в каждом народе, в каждом моменте древности и христианства тот же закон тройственности", он набрасывал также планы общественного устройства, в котором эгоизм должен был гармонично сочетаться с самопожертвованием. Чтобы не огорчать близких, О. стал бывать довольно часто в пензенском "свете" и в этой неподходящей для него среде нашел себе жену в лице родственницы пензенского губернатора Панчулидзева, М. Л. Милославской - женщины, оказавшей роковое влияние на всю жизнь О. Бедная сирота, она должна была сама себе пробивать дорогу - и это совершенно извратило ее нравственную природу, не лишенную хороших задатков. Умная и интересная, она на первых порах очаровала не только самого О., но и проницательного Герцена и других друзей мужа. Быстро поняв общий душевный строй О. и его кружка, она сумела сделать вид, что понимает жизнь исключительно как подвиг и стремление к идеалу. Но стоило ей только побывать в столицах, где она выхлопотала О. освобождение, и присмотреться к соблазнам столичной жизни, чтобы в ней проснулись порочные инстинкты. Огромное состояние, полученное О. в конце 30-х годов, окончательно разнуздало ее страсти, и вскоре она, уехав с О. за границу, покрыла позором его имя рядом скандальных похождений. О. был бесконечно снисходителен, согласился даже признать прижитого женой ребенка, давал ей беспрекословно десятки тысяч ежегодно, но жизнь его была разбита и в нем навсегда заглохли личные интересы и стремление к личному счастью. В конце 40-х гг. он нашел подругу в семье пензенских помещиков Тучковых и обвенчался с ней в середине 50-х гг., после смерти первой жены. В 1856 г. О. окончательно покинул Россию и, вскоре примкнув к деятельности Герцена, вместе с ним стал во главе русской эмиграции. Огромное состояние его к тому времени почти растаяло. Получив наследство, заключавшееся в населенных имениях, О. тотчас же решил освободить своих крестьян на самых льготных условиях. Ему досталось, между прочим, громадное село на Оке, Белоомуты, с 10000 десятинами строевого леса. Между белоомутцами было несколько управляющих по откупам, предлагавших О. по 100000 руб. за вольную. Но О. не захотел воспользоваться своим правом и устроил выкуп всех белоомутцев на столь выгодных для них и столь невыгодных для него условиях, что общая выкупная сумма за село, стоившее по меньшей мере 3-4 миллиона, составила едва 500000 руб. Самое печальное в этой сделке было то, что она не достигла цели, ради которой О. приносил такую жертву: выгодами выкупа воспользовались только богачи, державшие в кабале бедных сельчан, которые теперь попали в еще худшее положение. Очень большое и после выкупа Белоомутов состояние исчезало быстро, как вследствие мотовства жены О. и беспорядочности его самого, так и вследствие пожара бумажной фабрики, устроенной им для блага крестьян других своих имений. Деятельность О. в качестве эмигранта не ознаменована ничем выдающимся; его вялые статьи в "Колоколе" и экономические поэмы ничего не прибавляли к влиянию газеты Герцена. В эпоху упадка влияния Герцена многие действия последнего, на которые он шел неохотно, были предприняты под влиянием О., несмотря на свое добродушие всегда поддававшегося самым крайним теориям. Так, под влиянием О. состоялась странная попытка союза русской свободомыслящей эмиграции с румынскими старообрядцами, и О. стал во главе выходившего в начале 60-х гг. "Веча". Под давлением О. Герцен, против своего желания, отдал глубоко ему антипатичному Нечаеву капитал, предоставленный одним русским в распоряжение Герцена для революционных целей. Конец жизни О. был очень печален. Больной, без всяких средств, запутавшись в своих отношениях и со второй женой, отчасти став в ложное положение и по отношению к Герцену, он жил на небольшую пенсию, сначала от Герцена, а после смерти последнего - от семьи его. Человек крайне скромный, застенчивый, хотя и полный веры в свое призвание, Огарев неотразимо действовал на всякого, кто был чуток к душевной красоте. Вокруг него всегда создавался особый "Огаревский культ", в его присутствии люди становились лучше и чище. Герцен говорил, что "жизненным делом О. было создание той личности, какую он представлял из себя". Человек обширного энциклопедического образования, О. действовал на своих знаменитых друзей и умственным богатством своим. В значительной степени напоминая всей своей личностью Станкевича,О., мало продуктивный в печати, влиял личной беседой, делясь богатым запасом своих знаний, давая широкие обобщения, высказывая яркие мысли и притом часто в очень ярких образах. Отсутствие выдержки и усидчивости, беспредметная мечтательность, лень и привычка к жизни изо дня в день, без определенной цели, помешали творчеству О. развернуться в полном объеме. Тем не менее, небольшая книжка его стихотворений отводит ему очень видное место в ряду второстепенных поэтов наших. О. поэт совсем особого рода - в одно и то же время и глубоко-искренний, и совершенно лишенный непосредственности. Он представитель исключительно рефлективной поэзии, того, что немцы называют Grübeleien. Стих его музыкален и мелодичен: О. был страстный музыкант и всегда томился желанием выразить сладко наполнявшие его душу неопределенные "звуки" ("Как дорожу я прекрасным мгновеньем! музыкой вдруг наполняется слух, звуки несутся с каким-то стремленьем, звуки откуда-то льются вокруг. Сердце за ними стремится тревожно, хочет за ними куда-то лететь, в эти минуты растаять бы можно, в эти минуты легко умереть"). Но и музыкальность О. тоже не непосредственная, а рефлективная, потому что составляет результат высокой душевной культуры. О. - поэт без молодости, без настоящего, живущий исключительно воспоминаниями и тоской по безвозвратно прошедшему. У него едва ли можно найти с полдесятка стихотворений без помыслов о прошедшем. Можно ли смотреть на тоску О. по прошлому как на результат его разбитой жизни? Только отчасти. Одно из известнейших стихотворений О. - "Мы в жизнь вошли с прекрасным упованьем" - есть своего рода отходная, где поэт себя и друзей сравнивает с кладбищем и говорит, что их "лучшие надежды и мечты, как листья средь осеннего ненастья, попадали и сухи и желты". Но когда написана эта отходная? Во время пензенской "ссылки", когда автору было двадцать с небольшим лет, а само "несчастье", его постигшее, было вовсе не тяжкое. Один из счастливейших моментов жизни О. нашел себе отклик в стихотворении: "Много грусти" - и вот его заключительные слова: "А я и молод, жизнь моя полна, и песнь моя на радость мне дана, но в этой радости как грусти много". Грусть, тихая и почти беспричинная, является основным тоном поэзии О. Он далеко не безусловный пессимист, ему не хочется умереть ("Проклясть бы мог свою судьбу", "Когда встречаются со мной"), он оживает, когда сталкивается лицом к лицу с природой и этим обязан лучшим своим вдохновениям ("Полдень", "Весна", "Весной"); минувшее всегда рисуется ему в самых светлых очертаниях, жизнь вообще, "универсально", как он выражался, ему ничуть не кажется юдолью горя и плача - но индивидуально он способен отзываться почти исключительно на грустное и меланхоличное. Его внимание привлекает всего чаще вид разрушения и запустения ("Старый дом", "Стучу, мне двери отпер", "По тряской мостовой", "Опять знакомый дом", "Зимняя дорога"), уходящий вечер ("Вечер"), догорающая свеча ("Фантазия"), ночь в пустом доме (Nocturno), тускло освещенная снежная поляна ("Дорога"), тоскливо-унылый звук доски ночного сторожа ("Деревенский сторож"), чахоточная, приближающаяся к смерти ("К подъезду"), старики, потерявшие дочь ("Старик как прежде"), забытая любовь ("Забыто", "Обыкновенная повесть"), мертвое дитя ("Младенец", "Fatum"). Роскошь Юга вызывает в нем желание быть "на севере туманном и печальном"; пир его не веселит: "он не шлет забвенья душевной скорби; судорожный смех не заглушает тайного мученья" ("В пирах безумно молодость проходит", "Домой я воротился очень поздно"); "что год, то жизнь становится скучней" ("Праздник"), "скука страшная лежит на дне души" ("Бываю часто я смущен"). Поэту кажется, что "вся жизнь пройдет несносною ошибкой" ("Ночь"), что он живет "в пустыне многолюдной" ("Портреты"); он себе представляется затерянным "в море дальнем", где вечно "все тот же гул, все тот же плеск валов, без смысла, без конца, не видно берегов" ("За днями идут дни"). Лишь изредка "еще любви безумно сердце просит", но "тщетно все - ответа нет желанью", "замолкший звук опять звучать не может" ("Еще любви безумно сердце просит"). Один только раз женственная лира О., самая может быть нежная во всей русской поэзии, взяла несколько бодрых и даже воинственных аккордов - в последнем из небольшого цикла четырех превосходных стихотворений, озаглавленных "Монологи". Но это черта чисто-биографическая: О. был в то время (1846) за границей, слушал лекции, чувствовал себя вновь "школьником", и ему на мгновенье показалось, что его дух "крепок волей", что он наконец "отстоял себя от внутренней тревоги". Его прельстил "дух отрицанья, не тот насмешник черствый и больной, но тот всесильный дух движенья и созданья, тот вечно юный, новый и живой; в борьбе бесстрашен он, ему губить отрада, из праха он все строит вновь и вновь, и ненависть его к тому, что рушить надо, душе свята, так как свята любовь". Эта мимолетная и случайная вспышка находится в полном противоречии с проникающим всю поэзию О. чувством всепрощения и глубокой резиньяции, как говорили в 40-х годах любимым выражением столь любимого тогда Шиллера. В прощальном стихотворении жене ("К ***"), он говорит женщине, разбившей его жизнь: "о, я не враг тебе... дай руку"! и спешит уверить ее, "что не смутят укором совесть тебе отнюдь мои уста"; он признательно помнит только светлое прошлое: "благодарю за те мгновенья, когда я верил и любил". Не только в личной жизни полон О. такого всепрощения и покорности судьбе. Лира этого поэта, всю жизнь составлявшего предмет внимания политической полиции, почти не знает протестующих звуков. В собрании стихов О., изданных в России, найдется не более 4-5 пьес, где затрагиваются, и притом самым мимолетным образом, общественные поэмы. "Кабак" заканчивается возгласом обиженного отказом парня: "эх, брат, да едва ли бедному за чаркой позабыть печали"; "Соседка" - словами: "да в нашей грустной стороне скажите, что ж и делать боле, как не хозяйничать жене, а мужу с псами ездить в поле"; наконец, "Дорога" - четверостишием: "я в кибитке валкой еду да тоскую; скучно мне да жалко сторону родную" - вот и весь "протестующий" элемент поэзии будущего главаря русской эмиграции. Самым полным выражением огаревской резиньяции является уже названное стихотворение "Друзьям", написанное во время ссылки: "мы много чувств, и образов, и дум в душе глубоко погребли... И что же? Упрек ли небу скажет дерзкий ум? К чему упрек?... Смиренье в душу вложим, и в ней затворимся без желчи, если можем".

Очень неполное собрание стихотворений О.,вышедшее в 1856 г., имело в России 3 изд. (М., 1856, 1859 и 1863). Лондонское изд. 1858 г. гораздо полнее, хотя и не вследствие цензурных причин; значительное большинство напечатанных здесь впервые стихотворений вполне цензурно. Но и это издание весьма неполно. Много стихотворений О. напечатано в воспоминаниях Татьяны Пассек и второй жены О. Тучковой- Огаревой, также в "Русской Старине" 1890-х гг. и в переписке О. ("Из переписки недав. деятелей"), в "Русской Мысли" 1890-х гг. Ср. Герцен, "Былое и думы"; Анненков, "Идеалисты в 30-х годах" (в кн. "П. В. Анненков и его друзья"); Т. Пассек, "Из дальних лет"; Тучкова-Огарева, "Воспоминания" (в "Русской Старине" 1890-х гг.); Е. Некрасова, в "Почине" (т. I); Ап. Григорьев, "Сочинения" (т. I); Чернышевский (СПб., 1896); Дружинин, "Сочинения" (т. 7); Щербина, в "Библиотеке для Чтения"; В. Чуйко, "Современная поэзия"; П. Перцов, в книге "Философские течения русской поэзии".

С. Венгеров.

{Брокгауз}

Огарев, Николай Платонович (дополнение к статье)

Русский поэт и политический деятель. Собрание его стихотворений вышло в 1904 г., в Москве, под редакцией М. О. Гершензона. Собрание это неполное; по цензурным соображениям из него исключено 7 стихотворений, ранее напечатанных; некоторые стихотворения, напечатанные даже в "Русской Старине" в полном виде, помещены с цензурными сокращениями; 55 стихотворений исключены редактором, как незаслуживающие внимания. См. E. Некрасова, "Н. П. О." (в Сборнике, изданном в честь Н. И. Стороженко: "Под знаменем науки", Москва, 1902); Н. Мендельсон, "Н. П. О. в воспоминаниях крестьянина" (там же); E. Некрасова, "Н. П. О. Значение его личности и поэзии" (в сборнике "Почин", 1905); М. Гершензон, "Н. П. О. и его крепостные" ("Научное Слово", 1903, № 4); его же, "Лирика Н. П. О." ("Вестник Европы", 1903, № 9); его же, "История одной дружбы. Грановский, Герцен, Огарев" ("Научное Слово", 1903, №№ 8 и 9); Н. А. Огарева-Тучкова, "Воспоминания" (Москва, 1903); М. К. Лемке, "Очерки жизни и деятельности Герцена, Огарева и их друзей" ("Мир Божий", 1906, № 1). В "Русской Мысли" 1904 г., № 8, появилась "Исповедь лишнего человека" Огарева.

{Брокгауз}

Огарев, Николай Платонович

{Половцов}

Огарев, Николай Платонович

Выдающийся деятель русского революционного движения, поэт и писатель. Род. в семье богатого помещика. В 1834 в Москве, будучи уже студентом, О. одновременно с Герценом был арестован и привлечен к следствию по делу "О лицах, певших пасквильные стихи", и после 8-месячного тюремного заключения, нашедшего впоследствии отражение в стихотворном отрывке "Тюрьма", был выслан на родину в Пензу под наблюдение отца и местного начальства. В 1838 Огарев получил разрешение отправиться для излечения болезни (он страдал припадками эпилепсии) на кавказские минеральные воды; состоявшаяся здесь встреча Огарева с поэтом-декабристом А. И. Одоевским (см. ), переведенным после ссылки рядовым в кавказские войска, сыграла значительную роль в развитии взглядов и настроений О. в этот период. Происшедшая в ноябре того же года смерть отца позволила О. приступить к выполнению давно задуманного дела: отпуску на волю наследственных крепостных родовой вотчины Рязанской губ. Свыше 1 800 крепостных семейств села Верхний Белоомут получили в результате 3-летних хлопот О. свободу. Весной 1841 Огаревы отправились за границу, где оставались с некоторым перерывом в течение пяти лет. Вернувшись в Россию в начале 1846, Огарев совместно с Герценом активно пропагандировал в Московском кружке последнего материализм и политический радикализм. Сойдясь в начале 1849 с Н. А. Тучковой, Огарев подвергся преследованиям со стороны первой своей жены, отказавшейся предоставить Огареву официальный развод. Попытка Огарева эмигрировать вызвала арест по доносу отца и дяди первой жены О. и предъявление доверенной Марии Львовны Огаревой - Авдотьей Панаевой - безденежных векселей О. ко взысканию. Возникший судебный процесс привел к полному разорению Огарева. В начале 1856, с трудом собрав средства для уплаты долгов, Огарев оставил Россию.

Руководя с этого времени вместе с Герценом деятельностью "Вольной русской типографии", являясь организатором "Колокола" и деятельным сотрудником всех изданий Герцена - "Полярной звезды", "Голосов из России", "Под суд", "Общее вече", - О. становится одним из крупнейших деятелей революционной агитации в России. Как пропагандист общины О. справедливо может считаться одним из предшественников революционного народничества. Его перу помимо многих замечательных произведений революционной поэзии принадлежит огромное число статей по политическим и экономическим вопросам, брошюры и прокламации (среди них получили значительное распространение - "Что нужно народу", "Что нужно войску"; они легли в основу Программы первой "Земли и воли"). В 60-х годах О. сближается с М. А. Бакуниным, а позднее занимает позицию, более близкую к молодой эмиграции, чем та, на которой стоял А. И. Герцен. В 1870, после смерти Герцена, Огарев сотрудничает в возобновленном Нечаевым и Бакуниным "Колоколе". Последние годы жизни больного О. проходят в крайнем одиночестве. Попытки О. в 1873-1875 снова войти в революционное движение и в частности примкнуть к "Вперед" П. Л. Лаврова остались незавершенными.

О. был одним из виднейших деятелей того первого периода в развитии русской революции, когда выходцы из дворян 30-40-х гг., идя вслед за декабристами, широко развернули революционную агитацию, которую позднее подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями "Народной воли" (Ленин, Памяти Герцена). Развиваясь под влиянием идей революционного крыла декабристов, а позднее утопического социализма Сен-Симона и его учеников, О. к моменту возвращения в Россию имел тщательно выношенный план деятельности, намечавший прежде всего экспериментальную проверку в обстановке крепостной деревни возможностей применения вольнонаемного труда и организации промышленных предприятий. О. предполагал привлечь к этому делу ряд соратников и, образовав коммуну, поселиться в деревне и отдать все свои силы, знания и средства переделке жизни крепостного крестьянства. Против утопически-коммунистических проектов О. возражал Н. И. Сазонов (см. "Письмо Н. И. Сазонова Огареву", "Звенья", "Academia", том V). Путь индивидуального реформаторства был испробован Огаревым в конце 40-х годов на практике и быстро показал свою несостоятельность. К этому именно времени относится последовательное развитие и созревание собственно революционных взглядов О. Множество произведений лирического характера, создавших О. славу проникновенного поэта-лирика, а также и ряд поэм ("Господин", "Деревня", "Радаев"), целый ряд отдельных стихотворений, проникнутых политическими мотивами, ряд позднейших статей в "Колоколе" на экономические и политические темы теснейшим образом связаны именно с этим периодом жизни О. . Многие факты указывают на то, что именно тогда закрепилось в О. сознание необходимости революционного, а не либерально-реформистского пути борьбы с крепостным строем.

Опыт практической деятельности привел Огарева к сознанию необходимости других, гораздо более решительных способов революционной перестройки действительности: "О! если так, то прочь терпенье! Да будет проклят этот край, Где я родился невзначай! Уйду, чтоб в каждое мгновенье В стране чужой я мог казнить Мою страну, где больно жить. Все высказав, что душу гложет, Всю ненависть или любовь, быть может!", восклицает О., отчаявшись в своих реформаторских опытах, и клянется: "Но до конца Я стану в чуждой стороне Порядок, ненавистный мне, Клеймить изустно и печатно И, может, дальний голос мой. Прокравшись к стороне родной, Гонимый вольности шпионом Накличет бунт под русским небосклоном" ("Письмо Юрия", 1854).

Борьба с либерализмом энергично велась Огаревым и во время реформы 60-х гг. "Когда один из отвратительнейших типов либерального хамства, Кавелин (писал В. И. Ленин в статье "Памяти Герцена"), восторгавшийся ранее "Колоколом" именно за его либеральные тенденции, восстал против конституции, напал на революционную агитацию, восстал против "насилия" и призывов к нему, стал проповедывать терпение, Герцен порвал с этим либеральным мудрецом. Герцен обрушился на его "тощий, нелепый, вредный памфлет", писанный "для негласного руководства либеральничающему правительству", на кавелинские "политико-сантиментальные сентенции", изображающие "русский народ скотом, а правительство умницей". "Колокол" поместил статью "Надгробное слово", в которой бичевал "профессоров, вьющих гнилую паутинку своих высокомерно-крошечных идеек, экс-профессоров, когда-то простодушных, а потом озлобленных, видя, что здоровая молодежь не может сочувствовать их золотушной мысли". Кавелин сразу узнал себя в этом портрете" (Ленин, Сочин., изд. 3-е, т. XV, стр. 467). "Надгробное слово", цитируемое Лениным, было написано О. Борьба с "золотушной мыслью экс-профессоров", с либерализмом и либералами продолжалась до конца его жизни.

Пламенная ненависть к крепостническому порядку не могла однако устранить из поэтического творчества Огарева мотивов, отражающих разрушение усадебного быта, некоторой поэтизации его упадка ("Старый дом"), рефлексии, столь характерных для дворянской интеллигенции 30-40-х гг. Именно в этом плане находят себе объяснение те произведения О., в которых раскрыты драматические переживания политического одиночества революционеров в эпоху 40-х гг. Он стремится воплотить в жизнь волнующие его идеалы: "И мы клялись... И бросились друг-другу мы на шею. И плакали в восторге молодом... И что ж потом? Что ж вышло? - Ничего!" ("Исповедь лишнего человека"). О. бичует этих "мечтам не верящих мечтателей" за расхождение слова и дела, но подчас признания такого рода появляются у него самого: "Мы в жизнь вошли с прекрасным упованьем... Но мы вокруг не встретили участья. И лучшие надежды и мечты, Как листья средь осеннего ненастья, Попадали и сухи и желты" ("Друзьям"). Или много позднее: "Тебе с тоскующей мечтой не совладать, изгнанник добровольный" ("Радаев"). Все эти мотивы возникли у О. не случайно. Они свидетельствуют о некотором остаточном грузе сословно-классовой психологии, от которого не могли вполне избавиться революционеры дворянского периода. Тем не менее уже в эту пору ведущим началом идеологии О. являлся конечно не либерализм. О. приблизился к революционно-демократическим идеологам крестьянской революции гораздо более, чем многие другие поэты той поры. Этот переход на новые позиции со всей силой отразился на творчестве О. в 1860. В стихотворении "Сон" поэт рассказывает о "священном гневе", который заставил его сорвать "дланью дерзновенной" венец с главы царя. "Довольно, я вскричал, - погибни наконец Вся эта ветошь ненавистной власти! Пророческая мощь мою вздымала грудь, И царь бледнел, испуганный и злобный. В народе гул прошел громоподобный..." В стихотворении "Студент" он воспевает "гонимого местью царской и боязнию боярской" революционера-демократа, кончившего свою жизнь "в снежных каторгах в Сибири". В поэме "Тюрьма" он радуется тому, что он народу не чужой: "И час придет, и час пробьет - Мы свергнем рабской жизни муку - И мне мужик протянет руку, Вот что мне надо! для того Готов стерпеть я без печали Тюрьму и ссылку в страшной дали".

В стилевом отношении поэзия Огарева представляет собой явление переходного периода. Порывая не только со средой крепостников, но - по мере обострения классовых конфликтов - и с либеральными группами дворянства, Огарев перестает удовлетворяться только сменой однородных поэтических мотивов, стремясь найти адекватную форму новому отношению к действительности, выросшей поли-тич. мысли и револ. практике. Путь О. в этом отношении аналогичен пути Рылеева от "Дум" к историческим и народным сюжетам "вольнолюбивых" поэм с одним однако отличием: политическая лирика О. искала не эпических, а ораторских форм - следствие сознательной пропагандистской установки поэта. Все более отчетливо ораторская установка сказывается и в многочисленных у О. посланиях и посвящениях ("Искандеру", "Герцену", "Предисловие к "Колоколу"", "На смерть Пушкина" и др.). Идеологическая и художественная близость Огарева к Рылееву ни в какой мере не случайна: "Рылеев был мне первым светом... Отец по духу мне родной - Твое названье в мире этом Мне стало доблестным заветом И путеводною звездой" ("Памяти Рылеева"). Но конечно это продолжение рылеевской традиции крайне осложнялось той особо сложной обстановкой политических условий, которые характеризовали эпоху поcледекабрьского разгрома. Возникающие в этой атмосфере мотивы философской лирики, рефлексии носят особенный характер. Рефлексия О. вызвана была напряженными поисками новой революционной среды - среды "наследников декабризма". Именно рефлектирующая лирика О. 30-60-х годов впоследствии переросла в боевую гражданскую лирику, интенсивно разрабатываемую поэтом и вносящую ряд новых черт в поэзию О. Гл. обр. ко второму периоду деятельности О. относятся политические эпиграммы и пародии. По своей тематике молодой Огарев сближается с Лермонтовым, хотя поэзия Огарева в идеологическом отношении глубоко отлична от творчества томящегося в политическом тупике Лермонтова. В дальнейшем эти связи слабеют. Об отношении О. к поэзии Лермонтова см. статью-дневник О. "С утра до ночи".

Библиография: I. Стихотворения, М., 1856; То же, изд. 2-е, М., 1859; То же, изд. 3-е, М., 1863; То же, Лондон, 1858; Стихотворения, 2 тт., под ред. М. О. Гершензона, изд. М. и С. Сабашниковых, М., 1904; За пять лет (1855-1860). Политические и социальные статьи, ч. 2. Статьи Н. Огарева, Лондон, 1861; Essai sur la situation russe, Лондон, 1862; Юмор, с предисл. И-ра [А. И. Герцена], Поэма, Лондон, 1857; То же, с предисл. Я. Эльсберга, изд. "Academia", M. - Л., 1933; Трилогия моей жизни, "Русская мысль", 1902, XI; Исповедь лишнего человека, там же, 1904, VIII; Русские пропилеи. Материалы по истории русской мысли и литературы. Собрал и приготовил к печати М. Гершензон, том II, Москва, 1915; История одной проститутки, с примечаниями Н. Бродского, сборник "Недра", книга II, Москва, 1923; С утра до ночи Записки-дневник 1872-1873 гг., с послесл. С. Переселенкова, "Литературная мысль", Л., 1923, I; Записки русского помещика, "Былое", кн. XXVII - XXVIII (Л., 1925); Переселе н ковС. А., "С утра до ночи". Статья-дневник Огарева; сб. "Архив H. A. и Н. П. Огаревых". Собр. М. Гершензон, под ред. и с предисл. В. П. Полонского, Гиз, М. - Л., 1930; Гуpштейн А., Забытые страницы Огарева, "Литература и марксизм", 1930, II; Переселенков С. А., Из литературного наследия Н. П. Огарева, "Литература", I, под ред. А. В. Луначарского, Ленинград, 1931 (Труды Института новой русской литературы Академии наук СССР); Мендельсон Н., Письма Н. П. Огарева, "Новый мир", 1931, V; Eго же, Письма Н. П. Огарева, сб. "Звенья", М. - Л., 1932; Его же, Забытые статьи Н. П. Огарева, там же, М. - Л., 1933, II.

II. Чернышевский Н. Г., Эстетика и поэзия, СПб, 1893, и в "Полном собр. сочин.", т. II, СПб, 1905; Тучкова-Огарева Н., Воспоминания, Москва, 1903; Пассек Т., Из дальних лет, изд. 2-е, СПб, 1905-1906; Анненков П., Литературные воспоминания, СПб, 1909; Гершензон М. О., История молодой России, М., 1923 (ст. "Лирика Огарева"); Мендельсон Н. М., Н. П. Огарев, "История русской литературы XIX в.", т. II, М., 1911; Неведомский М., К 100-летней годовщине Н. Огарева, "Наша заря", 1913, X - XI; Андронов И., Н. П. Огарев, Очерк жизни и творчества, с предисл. Н. Котляревского, П., 1922; Герцен А. И., Былое и думы, изд. "Academia", M. - Л., 1932 (см. по указателю); Черняк Я. З., Огарев, Некрасов, Герцен, Чернышевский в споре об огаревском наследстве (Дело Огарева - Панаевой), По архивным материалам, [Предисл. Л. Б. Каменева], изд. "Academia", M. - Л., 1933.

III. Тихомиров Д. П., Материалы для библиографического указателя произведений Н. П. Огарева и литературы о нем, "Известия Отделения русского языка и словесности Академии наук", том XII (1907, кн. IV). Владиславлев И. В., Русские писатели, изд. 4-е, М. - Л., 1924; Его же, Литература великого десятилетия, т. I, М. - Л., 1928.

Я. Черняк.

{Лит. энц.}

Огарев, Николай Платонович

Публицист, поэт, философ. Род. в Петербурге. Происходил из дворянской семьи. Идейное формирование О. началось под влиянием восстания декабристов. С 1830 - студент Моск. ун-та. Увлекался соц.-утопическими воззрениями Сен-Симона и его школы. Вместе с А.И.Герценом организовал полит. кружок передовой молодежи. По решению царя Николая I за непозволительный образ мыслей в 1834 был арестован и после 9-месячного тюремного заключения с 1835 по 1839 находился в ссылке в Пензенской губ. В 1841-1846 был за границей (Германия, Франция, Италия); слушал лекции по филос. и естеств. наукам в Берлинском ун-те, посещая мед. школу в Париже. В 40-е же гг. вместе с А.И.Герценом вел борьбу со славянофилами. С 1846 жил в Пензенском имении, в 1850 подвергся кратковременному аресту. В 1856 эмигрировал в Англию. В Лондоне вместе с Герценом возглавил Вольную рус. типографию, издавал "Колокол" (1857-1867). Участвовал в создании тайного об-ва "Земля и воля" 60-х гг. Активно поддерживал польское восстание 1863-1864. С 1865 жил в Швейцарии, в 1873 вновь переехал в Англию. Умер в Гринвиче, близ Лондона. В 1966 его прах был перевезен в Москву, на Новодевичье кладбище. Филос. взгляды О. существенно изменялись в течение его жизни. В университетский период для О. характерно рационалистическое идеалистическое мировоззрение. В период пензенской ссылки он стал тяготеть к мистике. В середине 40-х гг., высказывая свое несогласие с идеализмом в коренных понятиях, стал склоняться к материализму, усиленно изучать естеств. науки. Он писал: "Науку живого мира хочу я. Играние неопределенными словами метафизики мне противно. Логика - великое дело, как скелет мирового организма. Но я ее вне этого живого организма не понимаю и даже смотрю на нее с некоторой ненавистью, если мне ее выставляют как особь статью, равно и на людей, которые могут удовлетвориться абстракцией" (Избранные социально-политические и философские произведения. Т.П. М., 1956. С.374). Филос. позиции О. приближаются к взглядам А.И.Герцена. Он отстаивает идею внутр. источника саморазвития предметов, называет "негацию" "душой самосотворения природы" и т.д. Считает физиологию достаточным основанием для объяснения как механизма, так и содержания мыслительных процессов. В дальнейшем О. все больше критикует материализм, считая, в частности, его ошибкой то, что вещество принимается "за факт всесильный, за вещь an sich, которая вместе phenomenon и noumenon" (Там же. С.44). Уже в 50-е гг. стал разделять ряд положений позитивизма О.Конта. Принял разделение истории мысли на теологич., метафиз. и позитивную эпохи, противопоставлял позитивный метод "опыта и изучения природы" всей филос. К идеям социализма О. обратился в 30-х гг. под влиянием революц. событий в Европе. Он истолковывает социализм как "новое христианство", акцентируя его нравств. аспект, проблемы свободы личности, героического подвижничества. В конце 30-х гг., став после смерти отца обладателем громадного наследства, О. пытался осуществить собственный проект освобождения крестьян. За умеренный выкуп около 4 тыс. крестьян получили свободу; в распоряжение общины были переданы земля, луга, леса. В конце 40-х гг. в одном из своих имений он задумал преобразовать производство на основе вольнонаемного труда, к-рым заменил барщину. Убедившись в невозможности преобразования крепостничества таким путем, приходит к выводу о необходимости революц.-демократической борьбы с существующим строем. В 50-60-е гг. О. вслед за Герценом развивает идеи крестьянского, "русского" социализма, ратуя за создание в России на основе общинного строя нар. гос-ва - федеративной республики самоуправляющихся общин. "В сущности, формы социализма могут быть разнообразны, а уже, конечно, не приведенные под один почти что казенный уровень", но "гл. их точка отправления - это общинное... владение".

- (24.11(6.12).1813, Петербург 31.05(12.06).1877, Гринвич, Великобритания, в 1966 перезахоронен на Новодевичьем кладбище в Москве) поэт, публицист, философ и общественный деятель. С 1830 г. О. учился в Московском ун те. В 1834 г. был арестован за… … Русская философия: словарь

Разделы