Перейти в конец истории еще да.

Уже упоминавшийся выше Ф. Фукуяма в своей нашумевшей статье «Конец истории?» (1989), а затем в книге «Конец истории и последний человек» (1992) писал о наступившей в мире неоспоримой победе идей экономического и политического либерализма. А так как, по его мнению, мир идей определяет и творит материальный мир, то это означает грядущую в самом недалеком будущем полную победу капитализма на всем земном шаре. Капитализм есть наивысшее достижение человечества, дальше которого оно пойти не может и не пойдет. Поэтому с торжеством капитализма во всем мире придет конец человеческой истории. «Триумф Запада, западной идеи, - пишет он, - очевиден прежде всего потому, что у либерализма не осталось никаких жизнеспособных альтернатив... То, чему мы, вероятно, свидетели, - не просто конец холодной войны или очередного периода послевоенной истории, но конец истории как таковой, завершение идеологической эволюции человечества и универсализации западной либеральной демократии как окончательной формы правления».

Как оговаривается Ф. Фукуяма, это не означает, что в дальнейшем вообще не будет происходить никаких событий. Ведь от победы либерализма в сфере идей до его победы в реальном мире еще далеко. Мир в это переходное время будет разделен на две части: одна будет принадлежать уже к постистории, а другая пока еще к истории. Поэтому будут конфликты в остающейся еще исторической части мира, а также между постисторический и исторической его частями. Но все это мелочи. «...Для серьезного конфликта нужны крупные государства, все еще находящиеся в рамках истории; а они-то как раз и уходят с исторической сцены».

«Конец истории, - заключает автор, - печален. Борьба за признание, готовность рисковать жизнью ради чисто абстрактной идеи, идеологическая борьба, требующая отваги, воображения и идеализма, - вместо всего этого - экономический расчет, бесконечные технические проблемы, забота об экологии и удовлетворение изощренных запросов потребителя. В постисторический период нет ни искусства, ни философии; есть лишь тщательно оберегаемый музей человеческой истории».В целом наступает царство всеобщей мещанской радости и вечной скуки.

Как уверяет автор, он не первый, кто провозгласил грядущий конец истории. Когда-то ярым пропагандистом этой идеи был К. Маркс. Но только последний считал, что конец истории наступит с пришествием коммунизма, который разрешит все противоречия. Здесь у автора то же самое, что мы наблюдали у него в случае с ссылкой на М. Вебера. О последнем он знал понаслышке. Таков же характер его знакомства и с К. Марксом. Основоположник марксизма никогда не считал и не писал, что с победой коммунизма наступит конец человеческой истории. Наоборот, К. Маркс утверждал, что с этого момента только и начнется подлинная история человечества. Все, что было до этого, - это лишь предыстория человеческого общества.Кстати сказать, Ф. Фукуяма не первый, кто приписал К. Марксу идею конца истории. До него с подобного же рода утверждением выступали уже знакомые нам Л. фон Мизес и К. Поппер.

Но хотя ссылка на К. Маркса неверна, автор действительно не оригинален. Идея конца истории обосновывалась в свое время Г.В.Ф. Гегелем, а в XX в. - почитателем великого немецкого философа русским эмигрантом Александром Владимировичем Кожевниковым, известным как Кожев (1902 - 1968) в целом ряде работ, в частности в книге «Введение в чтение Гегеля» (француз. оригинал: 1947; англ. перевод: 1969; русск. перевод ряда разделов: Идея смерти в философии Гегеля. М., 1998.). «На самом деле, - писал А. Кожев, - конец человеческого Времени или Истории, т.е. окончательное уничтожение собственно Человека или свободного и исторического Индивида означает просто прекращение Действия в самом сильном смысле этого слова. Что практически означает следующее: исчезновение кровавых революций и войн. А также и исчезновение Философии: раз Человек по сути своей больше не меняется, то нет больше оснований и для того, чтобы изменять (истинные) принципы, лежащие в основе познания Мира и Я».[

И правление Путина, и (запрещенная в России) ИГИЛ не вечны, а вот лучше либеральной демократии человечество пока ничего не изобрело, сказал американский политолог, автор труда "Конец истории и последний человек" Фрэнсис Фукуяма в интервью корреспонденту Грузинской редакции Радио Свобода.

– Как вы неоднократно писали, модернизация не всегда предполагает демократию. Если посмотреть на страны, образовавшиеся после развала Советского Союза, то процессы в них не подтверждают логику неизбежности перехода к либеральной демократии. Был вначале момент всеобщего ликования, когда политики и аналитики Запада говорили о великом переходном периоде от тоталитаризма к демократии и от плановой экономики к свободному рынку. Теперь мы видим, что большинство государств за небольшим исключением никуда не перешли, в них силен авторитаризм, распад СССР привел к росту национализма и ксенофобии, а не либерализма. Но кто-то, как, например, организация Freedom House, по-прежнему говорит о переходном периоде, публикуя доклад Nations in Transit ("Нации в переходном периоде"), хотя в самом докладе некоторые из них названы "консолидированными авторитарными системами". Вы разделяете это мнение?

– Я думаю, что представление многих людей о том, что после 1991 года переход совершится быстро, было неверным. И конечно, ряд авторитарных режимов с тех пор консолидировались. Но если посмотреть на европейскую историю, то процесс демократизации в Западной Европе тоже происходит в течение 150 лет. Так что провал последних 20 лет не означает, что такое движение невозможно никогда. Во многом это связано с экономическим развитием, потому что в быстро растущих странах с многочисленным средним классом и образованным населением всегда есть запрос на большее участие в политической жизни. На мой взгляд, рост путинизма в России и некоторых странах Восточной Европы – это провал модернизации, обусловленный именно тем, что в этих странах не сформировался средний класс.

– Путин – интересный пример, поскольку Россия при нем не только не демократизировалась, но даже пытается позиционировать себя как культурный или цивилизационный противовес Западу. Это берет истоки в истории – религиозное мессианство и обращение к Москве

Если Путин думает, что ему удалось создать какую-то жизнеспособную альтернативу либеральной демократии, то, как говорится, удачи ему

как к "Третьему Риму", который находится в оппозиции к "еретической Европе". Но это и часть современного мышления – иностранные демоны борются со святой Россией, российский патриарх сравнивает либерализм с глобальным злом, а политические элиты говорят то о "суверенной" демократии, то об "управляемой" демократии, но только не о либеральной демократии как таковой. То есть они пытаются построить какой-то культурный фундамент, на котором можно было бы вести антизападную политику. Не думаете ли вы, что эти модели создаются как попытка обосновать культурную альтернативу либеральной демократии?

– Если Путин думает, что ему удалось создать какую-то жизнеспособную и прочную альтернативу либеральной демократии, то, как говорится, удачи ему, потому что его конструкция построена на очень узкой, зависимой от энергоносителей экономической модели, которая сейчас разваливается. Такие же процессы происходят в других тоталитарных режимах в других частях света – в Иране и Венесуэле, например. Притом что цены на энергоносители в мире упали, пустышка этой российской модели начинает проявляться. Так что посмотрим через лет десять экономического провала, будут ли россияне по-прежнему думать, что это такая хорошая альтернатива свободе и процветанию, в которых живет Западная Европа.

Мне также кажется, что развитие России в последние 20 лет во многом также определялось внешней политикой. Неудача на ранних стадиях переходного периода, хаос годов правления Ельцина, восстановление, основанное на росте цен на энергоносители, в 2000-х при правлении Путина – можно понять, как россияне пришли к своим нынешним взглядам. Но нынешняя ситуация исторически ограничена, и не думаю, что она показывает, как новое поколение русских будет оценивать свою жизнь и систему, в которой они хотели бы жить.

– Некоторые критики левых взглядов упрекали вас за то, что вы не видите альтернативы свободному рынку и экономическому либерализму. Ваш тезис "конец истории" многие сравнивали с лозунгом Маргарет Тэтчер, что альтернативы свободному рынку нет. Можно ли называть западный капитализм справедливой и превосходящей другие экономической моделью, когда, например, в недавнем докладе гуманитарной организации Oxfam говорится, что 62 миллиардера накопили столько же состояния, скольким владеет половина населения мира.

– Прежде всего, мне кажется, что экономическая система, которая возникает в конце истории, – это не тэтчеризм, это не экономика конкуренции. Я думаю, что ведущая модель – это либеральная демократия при свободном рынке. Все либеральные демократии перераспределяют доход. Да, если в стране есть просто рыночная экономика, не подкрепленная истинно демократической системой, то происходит лишь рост неравенства. Именно поэтому каждая современная капиталистическая система имеет социальное обеспечение. В Европе система социального обеспечения потребляет 50 процентов ВВП, которые справедливым образом перераспределяются в обществе. В США несколько более свободная экономика, и мы перераспределяем меньше, чем Голландия или Швеция, но все равно все государства это делают. Я выступаю не за несдерживаемый капитализм, а за систему, которая встроена в демократию, где люди могут голосовать за то, чтобы обуздать рыночные операции. Кризис 2008 года в США показал, что рынок зашел слишком далеко.

– В ваших недавних работах вы предлагаете принять Данию – как ее культурный образ, так и конкретную страну – в качестве цели, к которой мир должен стремиться. Означает ли это, что вы склоняетесь к модели Северной Европы, которая сочетает свободный рынок с сильным социальным государством. Должно ли государство участвовать столь активно в справедливом распределении богатства?

– Я всегда верил в то, что государство должно регулировать рынок, особенно финансовый рынок. Это стало особенно очевидно во время финансового кризиса конца первого десятилетия этого века. Но когда я говорю о том, что надо взять в качестве примера для подражания Данию,

Способностью государства оказывать услуги беспристрастно и безличностно – это один из самых важных аспектов либеральной демократии

я имею в виду не социальное государство, я имею в виду коррупцию, поскольку, с моей точки зрения, качество государство определяется уровнем коррупции. Способностью государства оказывать услуги беспристрастно и безличностно – это один из самых важных, а также один из самых недооцененных аспектов либеральной демократии. Мне кажется, в неспособности побороть коррупцию кроются причины неудачи многих государств, пытавшихся стать демократическими. И вот это – именно то, что отличает Данию: там политическая коррупция практически сведена к нулю. Это тот стержень, вокруг которого вращается мир: страны, которым удалось создать у себя модель Дании, и страны-клептократии. Именно это отличает сейчас Западную Европу от России.

– Как вы относитесь к росту ксенофобии и антииммигранских настроений в западном мире в последнее время? Либерализм, несмотря на различные свои формы и проявления, основан на свободе личности. Но разве не для того, чтобы получить свободу, люди требуют в первую очередь защитить их достоинство и базовые потребности – безопасность и кров над головой? Морально ли для либеральных демократий отказывать людям в этих базовых правах? Почему у людей сейчас такое настроение?

– У людей есть вполне привязанное к действительности беспокойство. Конечно, они хотят быть открытыми и помогать тем, кто нуждается, но иногда количество слишком высоко, иногда оно превышает возможности общества поглотить в себя столько людей. Европа сейчас подошла к этой черте. Уже не понятно, смогут ли европейские страны вместить в себя такое количество людей и обеспечить им достойную жизнь. Я не думаю, что есть моральная ответственность предоставлять людям приют за счет собственного благополучия или благополучия своих родных и близких.

– То есть вам эти тенденции не внушают опасений?

– Они, конечно, тревожные. Именно поэтому надо действовать политически осторожно. Ведь можно представить себе негативные последствия, если вы ставите общество в положение, когда оно не может

Есть определенное противоречие между модернизацией государства и демократической системой, но это не взаимоисключающие процессы

справиться с проблемой принять у себя такое количество иммигрантов. Да, конечно, это ужасно, что происходит такой взрыв негативных эмоций против иммигрантов, но на него надо реагировать более реалистичным подходом – надо думать о том, как решить проблему, как конструктивно прекратить этот процесс приема людей в свое общество.

– Еще раз о бывшем СССР. Грузия, например, совсем недавно прошла через болезненный опыт, когда реформистски настроенное правительство сначала устанавливало порядок, потом проводило реформы. Вопросы демократии отошли на второй план, поскольку реформы требуют сильной исполнительной власти, в то время как либеральная демократия нацелена на то, чтобы как можно больше сократить эту власть через систему сдержек и противовесов и через открытость государственных институтов. Как же соединить модернизацию и демократизацию?

– Я не думаю, что здесь есть какая-то последовательность. В Европе, например, такие страны, как Франция, Германия, Великобритания, создали современные государства до того, как развили демократию. И в каком-то смысле это была хорошая последовательность развития, поскольку современное государство – а под современным я понимаю лишенное индивидуального лидера, высокопроизводительное государство – сложнее создать, когда каждый гражданин обладает правом голоса и регулярно участвует в выборах. Но это возможно, и Грузия тому подтверждение. На мой взгляд, Грузия модернизировала себя после "революции роз", когда уже была демократической страной. Соединенные Штаты также прошли процесс модернизации в конце XIX века, уже будучи демократией. Так что есть определенное противоречие между модернизацией государства и демократической системой, но это не взаимоисключающие процессы.

КОНЕЦ ИСТОРИИ

КОНЕЦ ИСТОРИИ

Выражающий идею, что начиная с какого-то ключевого момента времени человеческая радикально изменит свое течение или придет к завершению. Данная только немногим моложе самой науки истории, в рамках которой она периодически оживляется и обретает новый, соответствующий своему времени .
В христианском мировоззрении царство небесное вводилось в историю как ее предел. Оно мыслилось как абсолютного блаженства, достижение идеального состояния, требующее в качестве своего уничтожение всего сущего и воссоздание его на новых основаниях. История оборвется, будет сожжен всепожирающим огнем, окончится - только тогда наступит совершенно иная жизнь, в которой уже не будет зла. До окончания же мировой истории, как сказано у Августина, Вавилон злых и Иерусалим добрых будут шествовать вместе и нераздельно.
В марксизме о завершении истории также связывалась с возникновением идеального общества, но уже не на небесах, а на земле. Движущей силой истории провозглашалась классов, остальные революции считались локомотивами истории. В коммунистическом обществе не будет борьбы классов и исчезнет почва для социальных революций, в силу чего с построением такого общества история в старом смысле прекратится и начнется собственно человеческая история. «...Буржуазной общественной формацией завершается предыстория человеческого общества» (К. Маркс). О том, в чем именно будет состоять «собственно история», говорит так же мало, как и о жизни в царстве небесном. Но ясно, что историческое изменит свой ход и мерой его станут тысячелетия или даже , как в царстве небесном. Идея истории как диалектического прогресса с началом и неизбежным концом была позаимствована Марксом у Г.В.Ф. Гегеля, еще в 1806 провозгласившего, что история подходит к концу.
Как в христианском понимании, так и у Гегеля и Маркса завершение истории связывалось с идеей ее цели. Достигая этой цели, история переходит в др. русло, исчезают противоречия, двигавшие старую историю, и неспешный, не связанный с крутыми поворотами и революциями ход событий если и является историей, то уже в совершенно новом смысле.
Национал-социализм видел завершение истории (или «предыстории») в достижении главной своей цели - создании и утверждении на достаточно обширной территории расово чистого, арийского гос-ва, имеющего все необходимое для своего безоблачного существования на протяжении неопределенно долгого времени («тысячелетний рейх»).
Истолкование идеи «К.и.» как перехода от предыстории к собственно истории можно назвать абсолютным К.и. Представление об абсолютном К.и. является необходимым элементом идеологии всякого коллективистического общества, ориентированного на коллективные ценности и ставящего перед собой глобальную , требующую мобилизации всех его сил. Индивидуалистическое (открытое) не имеет никакой единой, всеподавляющей цели, с достижением которой можно было бы сказать, что предыстория завершилась и начинается собственно история. Понятие «К.и.» отсутствовало, в частности, в др.-греч. мышлении, с т.зр. которого история не имеет никакой находящейся в конце ее или вне ее цели. Идеология капиталистического общества также не содержит представления о будущем радикальном изменении хода истории и переходе ее в совершенно русло.
Идея «К.и.» является одним из аспектов триединства проблемы, центральной для мышления коллективистических обществ, - проблемы перехода от существующего несовершенного общества к будущему совершенному обществу, к «раю на небесах» или «раю на земле».
История 20 в. была прежде всего историей противостояния индивидуалистических обществ, называемых либеральными и демократическими, и коллективистических обществ, имевших две основные формы - коммунистическую и национал-социалистическую. Это противостояние привело вначале к «горячей» войне национал-социализма с индивидуалистическими обществами, объединившимися на короткий срок с коммунизмом. Военное поражение национал-социализма явилось одновременно и поражением национал-социалистической идеи. Затем развернулась уже «холодная» между индивидуалистическими обществами и коммунизмом, ядром которого являлся Советский Союз. К . 1980-х гг. поражение коммунизма стало очевидным.
Если история понимается как постоянные, не приводящие ни к каким окончательным итогам колебания обществ и их групп между двумя возможными полюсами - индивидуалистическим и коллективистическим обществом, - то о «К.и.» можно говорить только в относительном смысле. История как противостояние индивидуалистических и коллективистических обществ на какой-то исторически обозримый срок придет к своему завершению, если (коллективизм) одержит победу над коллективизмом (индивидуализмом) и существенным образом вытеснит его с исторической арены.
В на историческом горизонте не видно никакой жизнеспособной коллективистической идеи. Традиционный марксизм-ленинизм умирает как , способная мобилизовать массы. Возможности религии и национализма в качестве основы для создания новых, достаточно мощных коллективистических обществ, оказывающих влияние на ход мировой истории, весьма ограничены. Что не менее важно, отсутствуют глубинные массовые энтузиастические движения, способные в обозримом будущем востребовать ту или иную форму коллективистической идеологии. Все это говорит о том, что история на определенный период перестает быть ареной противостояния индивидуалистических и коллективистических обществ. Это не означает, что не вернется со временем на историческую сцену в какой-то новой своей форме, напр. в форме общества с коллективной собственностью на основные (и только основные) средства производства и рыночной экономикой. Предсказания, касающиеся коллективизма, всегда в известном смысле ненадежны. Его идейные предпосылки вызревают медленно, но его появление и в качестве массового движения всегда занимало считанные годы (см. ИНДИВИДУАЛИСТИЧЕСКОЕ ), (см. ЭПОХА).

Философия: Энциклопедический словарь. - М.: Гардарики . Под редакцией А.А. Ивина . 2004 .

КОНЕЦ ИСТОРИИ

КОНЕЦ ИСТОРИИ - , применяющееся в философии для обозначения социальной трансформации, в ходе которой происходит отказ от ряда доминировавших в данном обществе принципов. Первоначальные представления об этом понятии могут быть найдены в теологических трудах ранних христианских идеологов. Противопоставив античным идеям цикличности гипотезу направленного прогресса, они тем самым задали цель развития человечества и соответственно предел его эволюции. Как известно, еще св. Августин считал, что “земной град не будет вечным, и прежде всего потому, что его назначением является не более чем исполнение числа праведников, предназначенных к спасению” {St. Augustinus. De civitate Dei, XV, 4); позже св. ФомаАквинский указывал, что завершенным состоянием цивилизации станет особая государства, в котором усилия людей будут направлены на процветание всего общества в целом и на преодоление неравенства (St. Thomas Aquinas. De regimine principum,!,!).

Концепция ограниченности прогресса, являющаяся идеологическим основанием идеи конца истории, наполнилась иным содержанием, оставаясь на протяжении 16-19 вв. инструментом обоснования возможности или даже желательности сохранения существовавшей (прежде всего политической) системы. И как бы ни отличались доктрины Н. Макиавелли и Т. 1Ьббса от гегелевской философии истории, как в первом, так и во втором случае конец истории отождествлялся с современным их авторам политическим устройством. В трактовке Гегеля конец истории означал на политическом уровне тождественность государства и общества.

В 17 в. возник целый исторических теорий, авторы которых рисовали будущее общество как строй, где будет “навсегда искоренено интеллектуальное и социальное неравенство” (Кондорсе), понятие собственности окажется упраздненным в силу того, чтобудут удовлетворены все человеческие желания (Юм). В 19 в. вершиной данного понимания конца истории стала марксистская коммунистической общественной формации как идеальной социальной формы, которая преодолевает “царство необходимости”.

В современной социологии концепция конца истории проявляется в двух направлениях: в более общем плане, как идея “постисторизма”, и как собственно конца истории. Первое берет свое начало в концепции известного французского , философа и экономиста А. О. Курно. Согласно Курно, конец истории представляет собой некий ограниченный отрезок пути цивилизации, простирающийся между двумя относительно стабильными состояниями - периодом примитивных общинных форм и эпохой гуманистической цивилизации будущего, в которой социальной эволюции будет поставлен под человека и утратит свой стихийный , станет собственно историей.

историей и кризисом западной цивилизации. В 20-30-е гг. Германия оставалась центром исследований данной проблематики, причем идея постистории все чаще связывалась с национальным контекстом.

В 60-е гг. понятие “постистория” стало инструментом осмысления новой социальной реальности. Немецкие социологи П. Брюкнер и Э. Нольте связывали эту идею с выходом за пределы традиционных категорий, в которых описывалось западное общество. Французские исследователи (Б. же Жувенель и Ж. ) обращались к постистории с точки зрения новой роли личности и утраты прежней инкорпорированности в социальные процессы человека. Немецкий социолог X. де Ман обращал на то, что с переходом от традиционных потребностей к новым индивидуалистическим и порой непредсказуемым стремлениям разрушается привычная концепция причинности социального прогресса, что также выводит таковой за пределы истории (Man H. de. Vermassung und Kulturverfall. 1953, S. 125). Тем самым идея постистории оказывалась ближе к концепции постмодерна, постистория заменялась рассмотрением некоего нового, “сверхисторического” времени.

В 80-е гг. о том, что “преодоление истории представляет собой не более чем преодоление историцизма” (см.: Vattimo G. The End of Modernity, 1991, p. 5-6), стало распространенным; затем внимание начало акцентироваться не столько на конце истории, сколько на конце социального начала в истории (Бодрийар), после чего пришло того, чтовернее говорить не о пределе социального развития, а лишь о переосмыслении ряда прежних категорий (Б. Смарт). Второе направление в понимании конца истории связано с концепциями индустриального общества или эпохи модерна. При этом идея конца истории использовалась для пересмотра перспектив, открывающихся перед развитыми индустриальными обществами. Сторонники такого подхода отмечают роли и места западной цивилизации в современном мире. Дискуссия о конце истории в этом аспекте активизировалась после выхода в свет сначала статьи (1989), а затем и книги (1992) американского политолога Ф. Фукуямы, озаглавленных “Конец истории”.

Идея конца истории подвергалась критике за одномерную трактовку социального прогресса, реализующего единый , которую опровергает ход истории. Напр., Д. Белл отметил, что “в словосочетании “конец истории” беспорядочно перемешаны различные понятия; ему не хватает ясности”, что эта идея основывается на “гегельянско-марксистском представлении о линейном развитии единого мирового Разума по направлению к телосу объединенной социальной формы, что [является] неправильным толкованием природы общества и истории” (Белл Д. Грядущее , М., 1998, с. LIX).

Лит.: Белл Д. Грядущее . М., 1998; Гоббс Т. Левиафан. М., 1898; Кондорсе Ж. А. Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума. М., 1936; Поппер К. Нищета историцизма. М., 1993; Шпечглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории, т. 1-2. М., 1998; Юм Д. Трактат о человеческой природе. - В кн.: Он же. Соч., т. 1. М., 1965; Baudriltard J., L"An 2000 ne passera pas. - “Traverses”, 1985, N 33/34; Idem. In thé Shadow of the Silent Majorities or. The End of the Social and Other Essays. N. Y., 1983; Cournot A.A. Traitü de l"enchainement des idnes fondamentales dans les sciences et dans l"histoire. - Idem. Oeuvres complûtes, t. 3. P., 1982; GehlenA. Studien zurAntropologie und Soziologie. В., 1963; GehlenA. Moral und Hypermoral. Fr./M., 1970; Fukuyama F. The EndofHistory. -“National Interest”, 1989, N 4; /(fern. The EndofHistory and the Last Man. N. Y., 1992; Idem. The End of Order. L., 1995; Jouvenel B. de. On Power: it"s Nature and the History of it"s Growth. N. Y, 1949; Jwger E. Ander Zeitmauer. Stuttg., 1959; Heller A., Feher F. The Postmodern Political Condition. Cambr, 1988; LefebvreH. La fin de l"histoire. P., 1970; Man H. de. Vermassung und Kulturverfall. Мьпсп., 1953; /Vote E. Wts ist bbrgerlich? Stuttg., 1979; Seidenberg R. Pösthistoric Man: An Inquiry. Chapel Hill (NC), 1959; Seidenberg R. Anatomy ofthe Future. Chapel Hill (NC), 1961; Smart В. POstmodernity. L.-N. Y., 1996; VattimoG. The End f Modernity. Oxf„ 1991.

В. Л. Иноземцев

Новая философская энциклопедия: В 4 тт. М.: Мысль . Под редакцией В. С. Стёпина . 2001 .

Смотреть что такое "КОНЕЦ ИСТОРИИ" в других словарях:

С английского: The End of History. Название статьи, опубликованной (лето, 1989) американским политологом японского происхождения Фрэнсисом Фукуямой (Francis Fucujama, p. 1952) в журнале «The National Interest» (США). Он писал о том, что… … Словарь крылатых слов и выражений

«Конец истории» - Концепция американского политолога Френсиса Фукуямы содержит идею «полной и окончательной» победы либеральной демократии западного образца в качестве окончательной, наиболее разумной формы государства после крушения биполярного миропорядка.… … Геоэкономический словарь-справочник

Время проходит. Но Крис так и не может забыть Еву, он, скорее, не хочет ее забывать.
Перед вечеринкой в честь Хэллоуина Крис с друзьями собрались у Вильяма, чтобы пропустить по стаканчику пива и «посплетничать».
Все время пока парни что-то очень эмоционально обсуждали, Кристофер тихо сидел полностью оперевшись на спинку твердого стула и все прокручивал в голове тот момент, когда встретил её - Еву. Он пытался воспроизвести у себя в голове все, до мельчайших подробностей: фигуру, цвет помады, черные кеды, запах духов. Она казалось ему нереальной.
Как будто она всего лишь сладкий сон, который в любой момент может закончиться, и наступит суровая реальность.
Но вдруг он услышал знакомое до боли имя.
- Стоп, стоп… Что ты только что сказал? кто? - быстро перебил парней Крис, при этом вскакивая со стула.
- Эй, ты чего? Я просто рассказывал, что Ева подозревает меня в измене с Ингрид, но на самом деле, я общаюсь с ней только ради травы. - ответил Юнас и улыбнулся.
-Ева… ты… вы с ней встречаетесь? - осторожно и медленно произнес Кристофер.
-Эм, ну да, друг, уже давно.
И после этих слов сон закончился, оборвался. Крис как будто потерял все, что имел. Он чувствовал боль, сильную боль, ноющую боль, которая ранит его глубоко, при этом оставляет на его сердце кровоточащие раны.
Крис как будто потерял ее, хотя, на самом деле, он никогда и не обладал ей. И от этой мысли еще больней. Ведь только он смог почувствовать это чувство, которое никогда ранее не мог испытать, и от которого теперь придется отказаться.
Время собираться на вечеринку, все уже оделельсь и собирались выходить, но заметила Криса, который неподвижно сидел за столом и пустым взглядом смотрел в пол.
-Эй, ты идешь или остаешься? - крикнул ему кто-то из толпы, на что Крис ничего не ответил, а лишь поднял голову и направился вслед за друзьями. Всю дорогу он думал. Думал « и что дальше? » «это конец? ».
Он смотрел на Юнаса, своего друга (или уже нет), и думал чем же он хуже, почему Юнас? Но потом, через минуту, ненавидел себя за эти мысли, ведь как не крути, он его друг, хороший друг.
Не прошло много времени, как кампания дошла до места тусовки. Все таже громкая музыка, все теже красные стаканы с пивом, все таже уютная для Криса атмосфера, вот только теперь она стала ни чуть не уютной.
Обходя танцпол Крис направился к столу с выпивкой, выпил четыре стакана и заглушив боль и обиду пошел танцевать.
Он двигался под музыку с закрытыми глазами, при этом представлял Еву. Всю такую красивую, улыбчивую, горячую. Кристофер полностью отдался музыке, он прыгал, поднимая руки вверх, целовал липнувших к нему девушек, заливал в рот горькую выпивку. Он был в истерике. Он не отдавал отчет своим действиям.
Но это вскоре закончилось.
Перейти в конец истории
Выбрать файлы
Ещё
Напишите сообщение…

Философу Фрэнсису Фукуяме, провозгласившему в 1990-х «Конец истории», в этом октябре исполнилось 65 лет. В книге «Конец истории и последний человек», опубликованной в 1992 году, он доказывал, что триумф либерального миропорядка, демократии и капиталистической экономики - это логичный финал, после которого дальнейшая эволюция форм государственной власти невозможна.

Либерализм, как мы видим, действительно торжествует - но все же откуда тогда победы «правых» кандидатов в Европе, неожиданные геополитические изменения и все возрастающий запрос на альтернативу либеральному миропорядку? В чем же Фукуяма оказался не прав?

Об этом рассказывает философ Александр Дугин, который лично беседовал с мыслителем в далеком 2005-м году:

«Сам Фукуяма считает, что его прогнозы не оправдались, и что надо их скорректировать. К этому он пришел еще в 90-х гг., а когда мы встретились в 2005-м, он уже был в этом убежден.

На мой взгляд, его концепция «конца истории» - очень серьезна и основательна. Фукуяма исходит (вслед за Кожевым) из прочтения Гегеля в либеральном ключе. Сам концепт, безусловно, взят у Гегеля. В принципе можно прочитать гегелевский тезис о «конце истории» в трех парадигмах - в консервативно-монархической (как думал сам Гегель или как это мы видим у фашистского теоретика Джованни Джентиле), коммунистической (это коммунизм Маркса - ведь в коммунизме истории больше нет тоже, так как смысл истории - классовая борьба, после окончательной победы пролетариата она завершается) или в либеральной (как и делает Фукуяма). Фукуяма в конце 80-х - начале 90-х подвел итог войны за интерпретацию «конца истории», что составляло сущность ХХ века. Вначале рухнул фашистский конец истории, затем коммунистический, и либерализм остался наедине с самим собой.

Значит, делает вывод из краха коммунизма Фукуяма, конец истории наступил или наступает. И в чем тут оправдываться? Этот конец просто оказался не таким, каким он виделся. Но в целом Фукуяма был прав, если судить по шкале идеологий. После конца коммунизма осталась одна идеология, либеральная, а значит, исчез тот принципиальный двигатель диалектики, который заключался в антагонизме. История есть борьба идеологий. История заканчивается тогда, когда у победившей идеологии - либерализма - больше нет системной оппозиции. Поэтому отныне все должно перейти от политики к экономике, а от международной политики - к внутренней политике (глобализация и глобальное мировое правительство любую политику превращает во внутреннюю).

Именно это изложено к тексте Фукуямы, и это совершенно верно. Непонятно, за что тут извиниться и корректировать. В рамках идеологии все именно так.

Однако у Фукуямы мы видим не просто догматизм, но и отклик на добросовестно проведенный reality check. В конце 90-х годов Фукуяма заявляет, что он несколько поспешил, поскольку после принципиальной победы либеральной демократии в мире вскрылось новое - совершенно принципиальное - обстоятельство. Не везде степень либерализма оказалась столь глубокой, чтобы при крахе своего формального идеологического оппонента в лице мирового коммунизма все общества оказались в равной мере готовыми к глобализации и усвоению ее нормативов и парадигм.

«Конец истории» наступает тогда, когда по сути единственным классом остается средний класс, носитель буржуазного сознания. Тогда общество любой страны состоит из разрозненных индивидуумов, которые можно объединять в любые агломерации - как национальные, так и глобальные. Это не принципиально, так как коллективная идентичность (классовая - коммунизм и национально-расовая - фашизм/нацизм) упразднена. Но этого в 90-е годы как раз и не обнаружилось. Идеологически либеральной демократии никто ничего возразить не мог, но тут вступил в дело фактор цивилизации. Общества Запада (Евросоюз, США) либерализм проработал основательно, а вот другие цивилизации оказались носителями новых - хотя и не идеологических - идентичностей, весьма далеких от либерального индивидуализма. И это несмотря на рынок, технологию и повсеместное распространение демократических институтов и конституций. Эту поправку внес оппонент Фукуямы Хантингтон. И она оказалась чрезвычайно важной.

Фукуяма попытался идентифицировать новую преграду в «исламо-фашизме», как он назвал феномен исламского фундаментализма, но дело было куда серьезнее.

И вот тут Фукуяма высказывает второй не менее важный тезис - «стэйт билдинг» в книге «Госстроительство: управление и мировой порядок в 21 веке». Этот тезис будет понятен только тогда, если мы поняли первый - про «конец истории». Итак под формальным протоколом либерализма, принятого человечеством, обнаружились цивилизационные различия, а значит, особые идентичности, не учтенные классическими идеологиями Модерна. И чем больше глобалисты настаивали на упразднении национальных государств, тем больше (а не меньше) эти различия проявлялись. Яркий пример - арабская весна. Снесли диктатуры, получили запрещенные в России ИГИЛ (запрещена в РФ) или Аль-Каиду (запрещена в РФ). И так везде. Стоит перегнуть палку в продвижении гей-браков, и забытые консерваторы и традиционалисты возвращаются в популистском тренде.

Вот тогда Фукуяма говорит: надо немного подождать с глобализацией, чуть отложить «конец истории» и заново укрепить государство. Это необходимо по прагматическим соображениям: государственная машина подавления необходима для того, чтобы использовать репрессивную власть государственных структур и с их помощью глубже укоренить либерализм. В этом суть второго тезиса Фукуямы. Он обосновал по сути необходимость либеральной диктатуры (или даже цезаризма) для того, чтобы подготовить человечество к глобализации. Рано упразднять государство. Его надо использовать для глубинного уничтожения всех форм идентичности, не являющихся чисто индивидуальными. Для этого кстати служили буржуазные государства изначально.

В этом второй тезис Фукуямы. И здесь, я полагаю, он снова прав.

Интересно, что в конце 90-х вслед за Фукуямой, или просто получив директиву из общего с Фукуямой источника, либеральный олигарх Патер Авен, идеолог и один из совладельцев Альфа-группы, пишет программный текст в «Коммерсанте» о том, что России не хватает не демократии (как считали большинство российских либералов), а сильной руки, так как, по Авену, только просвещенный авторитаризм способен обеспечить защиту интересов российского олигархата перед лицом обобранного и раздавленного народа. То есть в России необходимо было ввести либеральную диктатуру. Ровно это и было сделано на рубеже 2000-х и «Альфа-группа» оказалась в этом проекте в авангарде.

Таким образом Фукуяма предсказал и российский цезаризм, и возможно, выступил его апологетом. Transformismo в таком случае и есть «стэйт билдинг» - модернизация общества во имя искоренения иллиберальных идентичностей.

Оба тезиса Фукуямы - это две скорости глобализации - быстрая («конец истории» здесь и сейчас) и медленная (к тому же «концу истории» через этап либеральной диктатуры - то есть через цезаризм). Быстрая скорость оказалась опасной, Фукуяма предложил перейти к плану Б. Этот план Б заработал не только в России, но и в Америке. Фукуяма, как и другие неоконсы, вначале горячо поддержал Буша младшего, правда, позднее - к моменту нашей с ним беседы - в нем разочаровался. Но не из той ли серии Трамп? План Б - «стэйт билдинг», что-то типа «нации россиян» -- без миссии, Империи или сложных глубинных идентичностей. Ничего не напоминает? Вот именно.

В чем не прав Фукуяма? Прав во всем. Но это не значит, что надо с ним соглашаться. Он описывает то что есть и то, что он хочет, чтобы было. И в этом он догматичен. Он предсказывает как неизбежное, фатальное то, во что верит и чего хочет. Но всякое thinking - это wishful thinking. Поэтому глупо сердиться на него, если мы хотим иного и видим по другому саму структуру времени. Тогда все, о чем говорит Фукуяма, и что весьма реалистично, надо признать за status quo и одновременно за либеральный проект. А само status quo есть не что иное, как реализованный либеральный проект вчерашнего дня. Факт - дословно это нечто сделанное, причастие от facere - factum. Либералы вчера хотели своей победы и добились своего. На завтра у них есть следующий план, который они и воплощают в жизнь - делают, чтобы он стал завтра фактом и status quo. Это можно принять, если мы согласны с предпосылками либерализма, с его метафизикой индивидуума, разрыва, освобождения субиндивидуального уровня и перехода к роботам и к сильному искусственному интеллекту (трансгуманизм). Тогда вы не просто принимаете либеральное будущее, но одобряете его, легитимизируете его и помогаете ему сбыться. То есть вы на стороне Фрэнсиса Фукуямы.

Есть, однако, и другое wishful thinking - воля к иному - иллиберальному - завтра. Без плана А (“конец истории”) и плана Б (откладывание “конца истории” до окончания цикла либеральных авторитетарных диктатур - стейт билдинг). То есть, борьба за конец истории не закрыта, поскольку кроме трех идеологий Модерна может быть - должна быть - четвертая. Речь идет о Четвертой Политической Теории. И здесь, если наш wishful thinking сбудется, то Фукуяме - а не истории - придет конец».