Корниловский мятеж: роковые последствия для России.

В борьбе между Керенским и Корниловым, которая привела к таким роковым для России результатам, замечательно отсутствие прямых политических и социальных лозунгов, которые разъединяли бы борющиеся стороны. Никогда, ни до выступления, ни во время его - ни официально, ни в порядке частной информации Корнилов не ставил определенной "политической программы". Он ее не имел. Тот документ, который известен под этим названием, как увидим ниже, является плодом позднейшего коллективного творчества быховских узников. Точно также в сфере практической деятельности Верховного главнокомандующего, облеченного не отмененными правами в области гражданского управления на территории войны, он избегал всякого вмешательства в правительственную политику. Единственный приказ его в этой сфере имел ввиду земельную анархию и, не касаясь правовых взаимоотношений землевладельцев, устанавливал лишь судебные репрессии за насильственные действия, угрожавшие планомерному продовольствованию армии, вследствие "самоуправного расхищения на театре военных действий государственного достояния". Достоин внимания ответ Корнилова явившимся к нему подольским землевладельцам:*9 - Вооруженную силу для охраны урожая, необходимого для армии, я дам. Я не постесняюсь применять эту вооруженную силу по отношению к тем безумцам, которые, ради удовлетворения низменных инстинктов, губят армию. Но я не задумаюсь так же расстрелять любого из вас, в случае обнаружения нерадения или злоумышления при сборе нынешнего урожая.

Несколько неожиданно отсутствие яркой политической физиономии у вождя, который должен был взять временно в свои руки руль русского государственного корабля. Но при создавшемся к осени 1917 года распаде русской общественности и разброде политических течений казалось, что только такого рода нейтральная сила при наличии некоторых благоприятных условий могла иметь шансы на успех в огромном численно, но рыхлом интеллектуально сочетании народных слоев, стоявших вне рамок "революционной демократии". Корнилов был солдат и полководец. Этим званием своим он гордился и ставил его всегда на первый план. Мы не можем читать в душах. Но делом и словом, подчас откровенным, не предназначавшимся для чужого слуха, он в достаточной степени определил свой взгляд на предстоящую ему роль не претендуя на политическую непогрешимость, он смотрел на себя, как на могучий таран, который должен был пробить брешь в заколдованном круге сил, облепивших власть, обезличивших и обескровивших ее. Он должен был очистить эту власть от элементов негосударственных и не национальных и во всеоружии силы, опирающейся на восстановленную армию, поддержать и провести эту власть до изъявления подлинной народной воли.

Но слишком, быть может, терпимый, доверчивый и плохо разбиравшийся в людях, он не заметил, как уже с самого зарождения его идеи ее также облепили со всех сторон элементы мало-государственные иногда просто беспринципные. В этом был глубокий трагизм в деятельности Корнилова.

Политический облик Корнилова остался для многих неясным и теперь, три с лишним года спустя после его смерти. Вокруг этого вопроса плетутся легенды, черпающие свое обоснование в характере того окружения, которое не раз творило его именем свою волю.

На этом шатком и слишком растяжимом основании, представленном в широком диапазоне от мирного террориста через раскаявшегося трудовика до друга Иллиодора, можно выводить какие угодно узоры, с одинаковым вероятием на полное искажение истины. Монархист - республиканец. Реакционер - социалист. Бонапарт - Пожарский. "Мятежник" - народный герой. Такими противоположениями полны отзывы о покойном вожде. И, если "селянский министр" Чернов некогда в своем возмутительном воззвании объяснял планы Корнилова желанием "задушить свободу и лишить крестьян земли и воли", то митрополит Антоний в слове, посвященном памяти Корнилова, незадолго до оставления русской армией Крыма упрекнул погибшего... в "увлечении революционными идеями".

Верно одно: Корнилов не был ни социалистом, ни реакционером. Но напрасно было бы в пределах этих широких рамок искать какого либо партийного штампа. Подобно преобладающей массе офицерства и командного состава, он был далек и чужд всякого партийного догматизма; по взглядам, убеждениям примыкал к широким слоям либеральной демократии; быть может не углублял в своем сознании мотивов ее политических и социальных расхождений и не придавал большого значения тем из них, которые выходили за пределы профессиональных интересов армии.

Корнилова - правителя история не знает. Но Корнилова - Верховного главнокомандующего мы знаем. Этот Корнилов имел более чем другие военачальники смелости и мужества возвышать свой голос за растлеваемую армию и поруганное офицерство. Он мог поддерживать правительства и Львова и Керенского, независимо от сочувствия или не сочувствия направлению их политики, если бы она вольно и невольно не клонилась по его убеждению к явному разрушению страны. Он отнесся бы совершенно отрицательно в принципе, но вероятно не поднял бы оружия даже и против однородного социалистического правительства, если бы такое появилось у власти и, паче чаяния, проявило сознательное отношение к национальным интересам страны.

Корнилов не желал идти "ни на какие авантюры с Романовыми", считая, что "они слишком дискредитировали себя в глазах русского народа"; но на заданный ему мною вопрос - что, если Учредительное Собрание выскажется за монархию и восстановит павшую династию? - он ответил без колебания:
- Подчинюсь и уйду.

Но Корнилов не может мириться с тем, что "будущее народа - в слабых безвольных руках", что армия разлагается, страна стремительно идет в пропасть и, "как истинный сын русского народа", в неравной борьбе без колебания и без сомнения "несет в жертву Родине самое большое, что он имеет - свою жизнь".*10 Этой, по крайней мере, непреложной истины не могут отрицать ни друзья, ни враги его.

Официально борьба Корнилова с Керенским (точнее с триумвиратом) происходила на почве разногласия их по отношению к мероприятиям, предложенным в известной записке Корнилова.

Еще 30 июля на совещании с участием министров путей сообщения и продовольствия Корнилов высказал взгляд: "для окончания войны миром, достойным великой, свободной России, нам необходимо иметь три армии: армию в окопах, непосредственно ведущую бой, армию в тылу - в мастерских и заводах, изготовляющую для армии фронта все ей необходимое, и армию железнодорожную, подвозящую это к фронту"... "Не касаясь вопроса - какие меры необходимы для оздоровления рабочей и железнодорожной армий, предоставляя разобраться в этом вопросе специалистам", Корнилов считал, однако, что "для правильной работы этих армий они должны быть подчинены той же железной дисциплине, которая устанавливается для армий фронта".*11 В записке, приготовленной для доклада Временному правительству, указывалось на необходимость следующих главнейших мероприятий: введения на всей территории России в отношении тыловых войск и населения юрисдикции военно-революционных судов, с применением смертной казни за ряд тягчайших преступлений, преимущественно военных; восстановления дисциплинарной власти военных начальников; введения в узкие рамки деятельности комитетов и установления их ответственности перед замком.

История прохождения этой записки весьма характерна для выяснения взаимоотношений главных действующих лиц разыгравшейся в конце августа драмы и свидетельствует о том двоедушии, которое проявил Керенский и которое сделало неизбежным окончательный разрыв между ним и верховным командованием.

3 августа Корнилов прибыл в Петроград для доклада Временному правительству своей записки и вручил ее Керенскому. Ознакомившись с запиской, Керенский выразил принципиальное согласие с указанными в ней мерами, но, совместно с Савинковым, уговорил Корнилова не представлять записки правительству, а выждать окончания аналогичной работы военного министерства для согласования с ней. Было условлено, что после этого Корнилов вновь приедет сделать доклад правительству. В своей книге*12 Керенский мотивирует этот шаг... заботами об успешном прохождении мероприятий и о самом Верховном главнокомандующем: "доклад был написан в таком тоне, что я считал невозможным предъявить его Временному правительству. Он заключал в себе ряд мер, большая часть которых была вполне приемлема; но они были так формулированы и поддержаны такими аргументами, что оглашение доклада привело бы к обратным результатам. И если доклад стал бы достоянием гласности, не возможно было бы сохранить Корнилова на посту Верховного главнокомандующего".

А 4 августа, то есть на другой день копия доклада находилась уже в редакционном портфеле советского официоза "Известия", и с 5-го началось печатание выдержек из него и одновременно широкая травля верховного командования.

На заседании 3 августа произошел инцидент, произведший глубокое впечатление на Корнилова. Детали и мотивы его все три участника (Корнилов, Керенский и Савинков) трактуют различно, но сущность его заключалась в следующем: Керенский остановил доклад Корнилова, когда последний коснулся вопроса о намеченной наступательной операции на Юго-западном фронте, а Савинков прислал записку, выражавшую неуверенность в том, что "сообщаемые Верховным главнокомандующим государственные и союзные тайны не станут известны противнику в товарищеском порядке".*13 Корнилов "был страшно поражен и возмущен тем, что в Совете министров Российского государства Верховный главнокомандующий не может без опаски касаться таких вопросов, о которых он в интересах обороны страны считает необходимым поставить правительство в известность". *14 Корнилов уехал, унося с собою мало надежды на удовлетворение своих требований, тем более, что в ближайшие дни в советской и вообще в крайней левой печати раздалось настойчивое требование об удалении его с поста, - требование, нашедшее живой отклик и в мыслях министра-председателя, который "почти ежедневно возвращался к вопросу о смещении генерала Корнилова, причем предполагалось, что Верховным главнокомандующим будет сам Керенский". *15 Все эти разногласия в вопросах реорганизации армии были скрыты Керенским от Временного правительства, члены которого узнавали о них из газет, а некоторые министры либеральной группы очевидно и в военном министерстве, с которым поддерживали более тесные отношения.

Между тем, военное министерство изготовило свой доклад, который, сохранив некоторые общие положения корниловской записки, вносил существенные изменения в ее основную мысль. Они касались не только формы изложения и мотивировки - более льстивых и следовательно более приемлемых для революционной демократии, но и расширяли значительно права военно-революционных учреждений и вводили весьма важные законопроекты о милитаризации железных дорог и торгово-промышленных предприятий, работающих на оборону. Общая схема взаимоотношений в армии в представлении составителя 2-ой записки, Верховного комиссара Филоненко рисовалась в таком виде: "комитеты должны выражать собою мнение армии, комиссары осуществлять в армии революционную государственную власть, а командный состав должен по-прежнему ведать часть оперативную и подготовку войск".*16 Впоследствии в положении о комитетах проект министерства, вопреки решительному протесту Корнилова, предусматривал даже участие комитетов в аттестовании начальников.

Таким образом 2-ая записка, если и вводила суровые репрессии, то по главному вопросу - организации армии - не шла далее закрепления существующего порядка.

Не может быть однако сомнения, что вся плохо прикрытая игра между Керенским и военным министерством велась вовсе не по поводу редакции доклада или даже существенных его положений, а исключительно вокруг одного основного вопроса - о введении смертной казни в тылу. Тем более, что в бурных заседаниях солдатской и рабочей секций Совета, обыкновенно очень хорошо осведомленного о том, что делается в кругах правительства, еще 7 и 8 августа было предъявлено требование отмены смертной казни, как меры, "преследующей явно контр-революционные цели".

Корнилов отказался ехать к 10-му августа в Петроград, ссылаясь на серьезное положение фронта. Действительными причинами были опасение подвоха со стороны Керенского и сложившееся убеждение о безнадежности проведения корниловских мероприятий. Этим только и можно объяснить предложение Корнилова Савинкову "взять на себя представление доклада Временному правительству с теми изменениями, которые желательно в нем сделать по мнению управляющего военным министерством". Однако Савинков и Филоненко переубедили Корнилова, и он выехал 9-го, не зная, что вслед ему послана телеграмма министра-председателя, указывающая, что его "прибытие не представляется необходимым и что Временное правительство снимает с себя ответственность за последствия его отсутствия с фронта".

9-го августа во время серьезного объяснения Савинкова с Керенским последний говорил, что "никогда и ни при каких обстоятельствах не подпишет законопроекта о смертной казни в тылу". Савинков счел себя вынужденным просить об отставке и заяпил, что "если военный министр не желает подписать докладной записки (Временному правительству), то ее подпишет Верховный главнокомандующий". *17 10 августа Корнилов приехал в Петроград и в военном министерстве ознакомился с возникшим конфликтом.

Сопровождавший Верховного генерал Плющевский-Плющик (редактировавший первый доклад) доложил Корнилову краткое содержание 2-ой записки (Филоненко), указав, что фактическая сторона ее почти целиком взята из первой, но выводы поражают прямой противоположностью.

Генерал Корнилов не возразил ничего, - рассказывал Плющевский-Плющик - молчал и Савинков. Но за то Филоненко вертелся мелким бесом и старался убедить меня, что это только первый шаг и что мы его делаем в ногу. Я резко ответил, что если первый шаг мы и делаем в ногу, т.

Е. признаем недопустимым развал фронта, то уже со второго идем в перебой.

Корнилов был поставлен в трудное положение: подписать записку и тем признать своими некоторые еретические взгляды той части ее, которая касалась реорганизации армии, или отклонить - следовательно порвать с Савинковым, дать моральную поддержку Керенскому в их конфликте и допустить отставку Савинкова.

Решение нужно было принять немедленно, и Корнилов принял первое решение.

Керенский, под предлогом, что он не ожидал приезда Верховного, не знаком с запиской (2-ой) и не может допустить доклад Временному правительству о военных мероприятиях, не изучив его основательно, ограничил обсуждение доклада рамками триумвирата.

Странный характер имело это заседание: составитель 2-ой записки не был на него допущен; представлял Корнилов, не имевший нравственного основания защищать положения большой ее части; читал ее Плющевский-Плющик, с глубоким возмущением относившийся к ее содержанию; слушал триумвират, относившийся отрицательно к записке, предубежденно к ее авторам и сводивший весь вопрос к личной политической борьбе.

На заседании было установлено, что первый, корниловский проект более приемлем, что "правительство соглашается на предложенные меры, вопрос же о их осуществлении является вопросом темпа правительственных мероприятий; что же касается... милитаризации железных дорог и заводов и фабрик, работающих на оборону, то до обсуждения этого вопроса, в виду его сложности и слишком резкой постановки в докладе, он подвергнется предварительному обсуждению в подлежащих специальных ведомствах". *18 С последним условием Корнилов согласился. Оставил первую записку и уехал на вокзал, увезя с собою вторую. Но там на перроне его ждали уже Савинков и Филоненко и после разговора с ними, Корнилов отправил Временному правительству с вокзала вторую записку... Характерная мелочь: у Филоненки предусмотрительно нашелся для этой цели и соответствующий конверт...

Политическая арена оказалась много сложнее и много грязнее, чем поле битвы.

Славного боевого генерала запутывали в ней.

Члены Временного правительства узнали о приезде Верховного только 10-го из газет, и на вопрос Ф. Кокошкина, министр-председатель обещал, что доклад состоится вечером. Но день прошел и 11-го также из газет они узнали о предстоящем оставлении своего поста Савинковым, ввиду разногласий с военным министром и невозможности провести известные военные реформы, а также с большим изумлением прочли, что Корнилов ночью отбыл в Ставку.

В этот же день Кокошкин предъявил министру-председателю ультимативное требование, чтобы правительство немедленно было ознакомленно с запиской Корнилова, угрожая в противном случае выходом в отставку всей кадетской группы (Кокошкин, Юренев, Карташев, Ольденбург). Вечером состоялось заседание, в котором Керенский прочел первую записку Корнилова и дал по ней весьма уклончивые объяснения. Распространение на тыл военно-революционных судов и смертной казни "подчеркивалось, как существенное разногласие, хотя тут же Керенский указывал, что он не возражает по существу, но что правительство введет эти судьи и смертную казнь тогда, когда само сочтет это нужным". В общем весь вопрос был отложен до окончания Московского государственного совещания, причем Керенский дал обещание сказать в своей речи о необходимости предложенных Корниловым мер для оздоровления армии и тыла. В части, касающейся реорганизации армии, он не исполнил обещания вовсе. По вопросу же об оздоровлении тыла Керенский произнес фразы, которые скорее звучали вызовом каким то неведомым врагам, чем свидетельствовали о принятом твердом решении: "...но пусть знает каждый, что эта мера (смертная казнь) - великое искушение, что эта мера - великое испытание. И пусть никто не осмеливается на этом пункте ставить нам какие либо безусловные требования.

Мы этого не допустим. Мы говорим только: если стихийное разрушение, развал, малодушие и трусость, предательское убийство, нападение на мирных жителей, сожжение строений, грабежи - если это будет продолжаться, не смотря на наши предупреждения, то хватить сил у Временного правительства бороться так, как то окажется нужным".

Керенский на Московском совещании пытался лишить Верховного главнокомандующего слова. Когда офицер, посланный к министру почт и телеграфа Никитину, ведавшему распорядком Совещания, просил указать время для выступления Верховного главнокомандующего российских армий, Никитин позволил себе даже глумиться:
- А от какой организации будет говорить генерал Корнилов?
Корнилов настоял, однако, на своем требовании. Ограниченный в свободе выбора тем для своей речи, он, как известно, сказал кратко, в широком обобщении и не касаясь тех вопросов, которые казались Керенскому слишком острыми.

17 августа по различным соображениям, и в том числе по настойчивому представлению Корнилова, министр-председатель отклоняет отставку Савинкова и соглашается на образование междуведомственной комиссии для разработки проекта о военно-революционных судах и смертной казни в тылу.

20 августа Керенский, по докладу Савинкова, соглашается на "объявление Петрограда и его окрестностей на военном положении и на прибытие в Петроград военного корпуса для реального осуществления этого положения, т.

Е. для борьбы с большевиками".*19 Кокошкин подтверждает, что постановление о военном положении в Петрограде действительно было принято правительством, но не приводилось в осуществление.

Как видно из протокола о пребывании в Ставке управляющего военным Министерством Савинкова, день объявления военного положения приурочивался к подходу к столице конного корпуса, причем все собеседники - как чины Ставки, так и Савинков, и полковник Барановский (начальник военного кабинета Керенского) пришли к заключению, что "если на почве предстоящих событий кроме выступления большевиков выступят и члены Совета, то придется действовать и против них"; причем "действия должны быть самые решительные и беспощадные"...

С какой бы стороны ни подходить к повороту, свершившемуся в мировоззрении Керенского 17 августа, он знаменовал собою полный разрыв с революционной демократией. Тем более, что 18-го после небывало бурного пленарного заседания Петроградского совета была вынесена подавляющим большинством голосов резолюция о полной отмене смертной казни; при этом резолюция эта была предложена... фракцией с.-ров., т. е. партией, к которой принадлежал Керенский.

Было ясно, что введение новых законов вызовет взрыв среди советов. Как оценивал положение Керенский, можно видеть из диалога между ним и В.

Львовым, сообщенного последним.

Негодование (против Совета) перельется через край и выразится в резне.

Вот и отлично! - воскликнул Керенский, вскочив и потирая руки. - Мы скажем тогда, что не могли сдержать общественного негодования, умоем руки и снимем с себя ответственность...*20 Обнаружение обстоятельств этого "грехопадения" Керенского произвело впоследствии большое впечатление на советские круги, а член следственной комиссии Либер, *21 ознакомившись с ними во время допроса Корнилова в Быхове, схватив себя руками за голову, патетически воскликнул:
- Боже мой, ведь это чистая провокация!..

Законопроект был готов 20-го, но министр-председатель раздумал и упорно отказывался подписать его. Так прошло время до 26-го, когда Керенский, после интимного разговора с Савинковым, разговора, в котором по-видимому звучала скрытая угроза, согласился представить законопроект в тот же день на обсуждение Временного правительства.

Такое постоянное резкое расхождение военного министра (Керенского) с управляющим его ведомством (Савинковым) - лицом им избранным и ему подчиненным представляется на первый взгляд малопонятным. Какие цепи связывали их? Почему Керенский, с такой изумительной легкостью свергавший Верховных, не мог расстаться с управляющим министерством? Только потому, что Савинков даже тогда, когда решительно ни на какие политические круги не опирался, импонировал ему своим террористическим прошлым. Керенский ненавидел Савинкова и боялся его.

Лучше было иметь Савинкова своим строптивым подчиненным, чем явным врагом, отброшенным окончательно в тот лагерь, который укреплялся возле Ставки и начинал все больше и больше волновать Керенского. И не случайность, что Керенский так легко расстался с Савинковым 31 августа, в тот именно день, когда генерал Алексеев ехал в Ставку для окончательной ликвидации закончившегося уже выступления Верховного главнокомандующего.

Заступничество Савинкова за арестованного Филоненко, игравшего двойную игру, было только предлогом.

Савинков остался среди зияющей пустоты. "Неумолимый враг диктатуры" делал затем попытки сближения с казачьими руководящими кругами, находившимися всецело на стороне Корнилова, и примирения с самим Корниловым. Современное политическое положение страны и взаимоотношение сил не давали выбора: против советов можно было бороться тогда только совместно с Корниловым - Что касается членов правительства, то участие их в этом деле как нельзя лучше определяется разговором, имевшим место в двадцатых числах августа между Керенским и Юреневым: *22 - Когда правительство будет обсуждать законопроекты, касающиеся реорганизации армии?
- Когда они будут готовы.

А кто же их изготовляет?
- Военный министр.

То есть - вы. Следовательно вы можете сообщить, в каком положении дело...

Я вам сказал, что правительство будет обсуждать законопроекты, когда они будут готовы.

Но я слышал, что у Савинкова готов уже какой-то законопроект?
- Когда законопроекты будут готовы, они будут внесены на обсуждение Временного правительства.

Этот диалог лучше чем самая пространная характеристика деятельности правительства дает понятие о внутреннем кризисе его - назревшем и даже перезревшем, в силу которого либеральная группа обращалась в простых статистов, призванных своим присутствием демонстрировать коалицию и прикрывать пустое место, образовавшееся в ее правом секторе. Если представители либеральной демократии, входившие в состав третьего правительства, тем не менее, шли на такую неприглядную роль, то это можно объяснить только огромным самопожертвованием, путем которого они долго и тщетно пытались склеить разбитую вдребезги храмину национального единства.

Таким образом, не находя или по крайней мере не высказывая возражений по существу по вопросу об изменении правительственного курса в сторону решительной борьбы с анархией, Керенский колебался, хитрил, то соглашался, то отказывался, старался выиграть время и все откладывал решение сакраментального вопроса, проведение которого, по его мнению, должно было оторвать массы влево и смести правительство, "сдерживающее зверя"...

Образовался заколдованный круг, из которого не видно было выхода, ибо мерами правительственной кротости сдержать анархию, охватившую страну, было невозможно. Но если образ "зверя" рисовался еще только в воображении, то перед Керенским тут же рядом стояла реальная угроза в лице Совета, недвусмысленно говорившего уже об "измене революции".

Политическая и социальная борьба, раздиравшая русское государство, вступила в новый фазис, сохраняя однако прежнее соотношение и противоположение сил. Ибо если Керенский, демонстрируя независимость верховной власти, влачил за собою тяжелую цепь, приковывавшую его к советам, то за Корниловым, не взирая на отсутствие в нем интереса к чисто политическим вопросам и классовой борьбе - стояли буржуазия, либеральная демократия и то безличное студенистое человеческое море русской обывательщины, по которой больно ударили и громы самодержавия и молнии революции и которая хотела только покоя. Стояли - одни явно, другие тайно, третьи полусознательно.

Центральный комитет советов формулировал положение так: "значительные слои буржуазии, не желающие нести требуемых революцией жертв, в союзе с контрреволюцюнными элементами пользуются испытанными страной затруднениями, чтобы начать открытый натиск на полномочные органы революционной демократии и вести подкоп под созданное революцией Временное правительство"... *23 Совещание общественных деятелей не возражало: "...Правительство должно немедленно и решительно порвать со служением утопиям, которые оказали гибельное влияние на его деятельность"...

Правительство должно "решительно порвать со всеми следами зависимости от каких бы то ни было комитетов, советов и других подобных организаций"...*24 А безликий обыватель в бесчисленных обращениях к тому, кого он считал призванным водворить порядок, просил только поторопиться, так как "жить становится невмоготу"... "Раз Вы - избранник Божий, то Вам и надлежит принять на себя роль избавителя и спасителя... Не бойтесь - время, мудрость и опыт научат Вас всему"...*25

Однако Керенский, публиковавший время от времени другие, мало отличающиеся версии своей первой встречи со Львовым, в последнем произведении, написанном через 50 лет после этих событий, во многом иначе осветил эту встречу. Пересказывая разговор прямой речью, он отмечает, что спросил Львова: «Что вы хотите, чтобы я теперь сделал?» и что Львов ответил, что «некоторые круги» хотели бы его поддержать, но что ему для этого следует прийти к соглашению с ними. Тогда Керенский настоятельно попросил назвать тех людей, от имени которых он пришёл к нему. Львов ответил, что он не имеет права этого сделать, но, если Керенский согласен, он передаст содержание их разговора этим лицам. «Конечно, вы можете», – сказал Керенский. «Вы знаете, что я заинтересован в формировании правительства, опирающегося на твёрдую основу, и не цепляюсь за единоличную власть» . Львов, видимо, был доволен встречей и при прощании сказал Керенскому, что намерен снова его навестить.

Таким образом, в последнем пересказе событий Керенский, в конечном счёте, признал четыре важных обстоятельства, которые он с жаром оспаривал или отрицал в предыдущих описаниях дела Корнилова. Во-первых, он согласился, чтобы Львов передал пославшим его лицам содержание их разговора, так и не узнав, о ком шла речь. Во-вторых, сообщил Львову, что заинтересован в создании правительства на прочной основе. В-третьих, он заявил Львову, как говорил и другим при разных обстоятельствах, что не цепляется за личную власть. И наконец, он узнал, что Львов собирается снова к нему зайти. Эти поздние признания совершенно по-иному освещают разговор между Львовым и Керенским, чем показания Керенского Следственной комиссии.

Что могло побудить Керенского по-иному изложить эту историю? Желание успокоить совесть? Стремление подкрепить достоверность рассказа Львова, причудливое повествование которого в целом подтверждает разъяснения самого Керенского? Львов утверждает наличие, уже в июле 1917 года, мощного и хорошо организованного заговора против Керенского, как в Ставке, так и в Петрограде и Москве, в который были вовлечены политические деятели, генералы, представители торговых, промышленных и высших финансовых кругов. Каковы бы ни были причины этой подправки Керенским своих воспоминаний, само её появление ещё раз подтверждает опасность некритического подхода к его рассказу о корниловских событиях.

А. Керенский. Портрет работы И. Бродского, 1917

Последний рассказ Львова о посещении Керенского был написан в совсем иных обстоятельствах, чем когда он давал показания Следственной комиссии. Он публиковался в парижской русской газете «Последние Новости» с 30 ноября по 9 декабря 1920 года. К этому времени Львов сполна испытал на себе превратности судьбы. Он эмигрировал во Францию и в Париже превратился в настоящего бродягу, ночуя под мостами и питаясь тем, что он мог выпросить у своих старых знакомых. Публикацией сенсационных сведений о деле Корнилова он решил заработать немного денег. Из его писаний следует, что перед разговором с Керенским он встречался в Москве и вёл политические разговоры с двумя несколько загадочными личностями: доктором И.А. Добрынским и бывшим членом Думы Аладьиным (о нём см. выше, гл. 4), недавно вернувшимся из Англии в Россию с рекомендательными письмами от его личных знакомых из британского военного командования. Во время разговоров с ними во впечатлительном мозгу Львова укрепилась мысль о том, что Корнилов думает провозгласить себя диктатором. Было решено, что Львов должен предупредить Керенского о необходимости начать переговоры с «некоторыми кругами», с целью реорганизации правительства. В статьях, опубликованных в Париже, Львов пишет, что он пришёл к Керенскому по просьбе Добрынского, который якобы знал всё о заговоре, готовящемся в Ставке. Приехав 22 августа в Петроград, Львов якобы сперва позвонил бывшему управляющему делами Временного правительства В.Д. Набокову и сообщил ему, что 27-го числа Керенскому будет предъявлен ультиматум, который, предсказывал он, приведёт к гражданской войне. Керенский утверждает , что Набоков примерно так же осветил этот эпизод в своих воспоминаниях, опубликованных в «Архиве Русской Революции» . Это неверно, и в возмущенном письме от 15 декабря 1920 года редактору «Последних Новостей» Набоков отвергает версию Львова в следующих выражениях:

Из-за этого письма Набокова (и в ущерб исторической науке) «Последние Новости» прекратили публикацию воспоминаний Львова. Но и опубликованные главы достаточно освещают первый разговор между Львовым и Керенским. Львов пишет, что, лишь получив отрицательный ответ от Набокова и «изумлённый его государственной слепотой», он решил обратиться к Керенскому. Разговор с Керенским Львов передаёт прямой речью, что, конечно, по прошествии трёх лет не прибавляет ему достоверности. В ключевом месте, внося драматическую нотку в диалог, Львов утверждает, что Керенский его спросил: «Что же вы хотите, чтобы я сделал?» На это Львов ответил:

– Протяните руку тем, которых вы от себя отталкивали. Реорганизуйте правительство так, чтобы оно удовлетворяло широкому слою всего русского общества и народа. Включите в него представителей правее кадет , с другой стороны пусть в нём будут социалисты государственники, а не исключительно представители совета.

– Ну всё же нельзя обойтись без представителей совета, – сказал Керенский.

– Я не спорю, пусть так, но пойдите на соглашение с теми, которые вас ненавидят. Момент наступил крайне важный. Я знаю, что я говорю. Ради блага Родины я заклинаю вас!

Керенский был тронут.

– Хорошо, – сказал он. – Я согласен и если даже потребуется моя отставка, я согласен уйти, но поймите же, что я не могу бросить власть; я должен передать её с рук на руки.

– Так дайте мне поручение, – сказал я, – войти в переговоры от вашего имени со всеми теми элементами, которые я сочту необходимыми.

– Я даю вам это поручение, – сказал Керенский, – только прошу вас всё держать в секрете, и крепко пожал мне руку.

– Я поставлю вас в известность о достигнутых результатах, – сказал я.

– Куда вы едете? – спросил Керенский.

– Я еду туда, откуда приехал, – сказал я, улыбаясь. Я вышел. Керенский провожал меня и, вышедши за двери кабинета, долго мне махал рукой .

Покинув Керенского, Львов без промедления выехал в Москву, где вновь встретился с Добрынским и со своим братом, членом Думы Н.Н. Львовым. Все они чувствовали, что предстоит сыграть важную роль в судьбах страны, а Владимир Львов во время этих разговоров, вероятно, взял на себя роль доброжелательного посредника между Верховным Главнокомандующим и министром-председателем.

В.Н. Львов выехал в Могилёв 24 августа и попросил Корнилова тут же принять его. Но это оказалось невозможным: Корнилов был слишком занят, чтобы принять даже бывшего министра Временного правительства, тем более что Львов явился в Ставку без предварительного доклада и отказался раскрыть причину своего приезда. Приём состоялся несколько позже.

Сообщения о том, что было сказано при встрече Львова и Корнилова, сильно разнятся между собой. Во-первых, есть очень лаконичный отчёт в письменных показаниях Корнилова . Второй вариант – мнение Керенского – можно извлечь из протоколов Следственной комиссии. Третий – переработанный текст подлинных показаний Львова Следственной комиссии в 1917 году. Четвёртый вариант, хронологически последний, изложен в статьях Львова в «Последних Новостях».

Начнём с показаний Корнилова, написанных всего через несколько дней после встречи с Львовым:

Войдя ко мне в кабинет, Львов сразу заявил мне: «Я к Вам от Керенского с поручением». Я подчёркиваю, что Львов был послан не мной, так как я его с апреля месяца не видел и слишком мало знал, а прибыл ко мне от Керенского. <...>

В.Н. Львов заявил мне от имени Керенского, что если, по моему мнению, дальнейшее участие последнего в управлении страной не даст власти необходимой силы и твёрдости, то Керенский готов выйти из состава Правительства. Если Керенский может рассчитывать на поддержку, то он готов продолжать работу. Львов просил меня высказать моё мнение по поводу предложения Керенского и изложить программу. Я, очертив общее положение страны и армии (положение дел на фронте, приготовление немцев к производству десанта на побережье Рижского залива и возможность дальнейшего развития этих операций в направлении на Ревель и Петроград, известие об убийстве солдатами начальника III пехотной дивизии генерала Гиршфельда и комиссара XI армии Линде, пожар пороховых и артиллерийских складов в Казани), заявил, что, по моему глубокому убеждению, единственным исходом из тяжёлого положения страны является установление диктатуры и немедленное объявление страны на военном положении. Я заявил, что лично не стремлюсь к власти и готов немедленно подчиниться тому, кому будут вручены диктаторские полномочия, будь то сам А.Ф. Керенский, генерал Алексеев, генерал Каледин или другое лицо. Львов заявил, что не исключается возможность такого решения, что, ввиду тяжёлого положения страны, Временное правительство, в его нынешнем составе, само придёт к сознанию необходимости установления диктатуры и, весьма возможно, предложит мне обязанности диктатора. Я заявил, что если бы так случилось, то, всегда держась мнения, что только твёрдая власть может спасти страну, я от такого предложения бы не отказался .

Совсем иначе описывается этот разговор в статьях, опубликованных В.Н. Львовым в «Последних Новостях» . Там говорится, что, когда он вошёл к Корнилову и объявил, что прибыл с поручением от имени Керенского, глаза генерала загорелись «недобрым огнём» . Как бы ни расценивать этот «огонь», Львов, во всяком случае, ошибается относительно времени своей встречи с генералом – по его словам, в 10 часов вечера 24 августа, – но это весьма маловероятно: Корнилов был тогда слишком занят, он провожал Савинкова в Петроград и давал ему последние инструкции. Львов утверждает, что вторично встретился с Корниловым на следующий день в 10 часов утра; это сходится с заявлением самого Корнилова о том, что встреча состоялась именно 25 августа. Всё остальное, что вспоминает Львов о первой встрече с Корниловым, – того же уровня, что и замечание о «недобром огне». Вопреки заявлениям Савинкова (см. выше, с. 88), Львов в «Последних Новостях» утверждает, что Корнилов был вполне готов прогнать Керенского, для того чтобы упрочить правительство. В то же время он утверждает, будто Корнилов сказал, что ему всё равно, кто будет Верховным Главнокомандующим, если только Временное правительство предоставит этому лицу всю полноту власти . Львов продолжает:

Я сказал Корнилову:

– Раз дело идёт о военной диктатуре, то кому же быть диктатором, как не вам.

Корнилов сделал жест головой в знак согласия и продолжал.

– Во всяком случае Романовы взойдут на престол только через мой труп. Когда власть будет лишь передана, я составлю свой кабинет .

Не подлежит сомнению, что многое из утверждений Львова в 1920 году – это только вышивка по канве ранее опубликованных работ – таких как «Дело Корнилова» Керенского или ответ на эту книгу Савинкова. Упоминание Романовых восходит к изложению разговора между бывшим военным министром Гучковым и Корниловым, во время которого Гучков сделал попытку заговорить с Корниловым о передаче престола великому князю Дмитрию Павловичу и получил за это нагоняй от темпераментного генерала. Озабоченность Львова личной безопасностью Керенского и Савинкова, в случае попытки покушения на их жизнь – проявлялась уже давно (он упомянул об этом уже в разговоре с Керенским 22 августа); одержимость его этим вопросом несёт все признаки болезненного психического состояния.

По свидетельству ген. Лукомского, которому Корнилов рассказал о своих переговорах со Львовым, Львов предложил три возможности создания «сильной власти» в России: во-первых, Керенский мог сам составить новое правительство; во-вторых, могло быть создано нечто вроде директории, состоящей из трёх или четырёх членов, включая Верховного Главнокомандующего; в-третьих, Верховному Главнокомандующему, кто бы это ни был, могли быть даны диктаторские полномочия. Корнилов был сторонником третьего пути при условии, что Керенский и Савинков также будут участвовать в правительстве. Состав правительства обсуждался в окружении Корнилова в течение всего дня (25 августа). Львов сам участвовал в этом обсуждении вместе с Добрынским и Аладьиным, которые сопровождали его в Могилёв. Присутствовали также личный секретарь Корнилова В.С. Завойко и правительственный комиссар Филоненко.

В мемуарной литературе много противоречивых данных об этих переговорах и планах создания нового правительства. Из дальнейших, несколько путаных рассказов Львова выясняется, что Корнилов не всегда лично присутствовал на обсуждении этих вопросов. Собственной идеей Корнилова было, видимо, создание Совета народной обороны под его началом. Керенский был бы его помощником, а Савинков, ген. Алексеев, адм. Колчак и Филоненко – членами Совета. Совет народной обороны должен был располагать диктаторской властью. На другие правительственные должности должны были быть назначены два либеральных министра бывшего царского правительства – М.Н. Покровский и граф П.Н. Игнатьев, а также А.Ф. Аладьин, виднейший русский марксист Г.В. Плеханов, бывший председатель Временного правительства князь Г.Е. Львов и В.С. Завойко. Но состав правительства оставался в значительной степени неопределённым, и Корнилов вызвал в Ставку ряд других лиц для консультаций, в частности, председателя Государственной Думы Родзянко, видного кадета В.А. Маклакова и тогдашнего министра иностранных дел М.И. Терещенко. Корнилов ожидал, что все они встретятся с Керенским и Савинковым и обсудят с ними состав нового правительства.

Корнилов, совершенно очевидно, и не подозревал, что Львов мог вовсе не быть подлинным посредником, действительно посланным Керенским. Принимая всё это за чистую монету, он основывался на том, что Савинков занимался, главным образом, военными вопросами и в прошлом имел ряд сложностей во взаимоотношениях с Керенским. Поэтому ему могло показаться естественным, что Керенский послал к нему профессионального политика, бывшего члена правительства для того, чтобы вести переговоры о типе будущей диктаторской власти. Даже предупреждение Лукомского о том, что, несмотря на безупречную и незапятнанную репутацию Львова, близкие к нему люди знают его и как бестолкового и суетливого человека, – не смогло поколебать убеждения Верховного Главнокомандующего в том, что он, наконец, установил полное взаимопонимание с Керенским.

Ожидая в ближайшие дни приезда в Ставку вызванных им политических деятелей, Корнилов по телеграфу сообщил Савинкову о том, что 3-й конный корпус будет сосредоточен 28 августа на подступах к Петрограду и что Временному правительству следовало бы в тот же день объявить военное положение в столице. Ни минуты Корнилов не усомнился в утверждении Савинкова, что законопроекты, выработанные генералом и одобренные Керенским 17 августа, будут приняты правительством и немедленно применены. Это неизбежно должно было привести к противоправительственному восстанию, возглавляемому большевиками и, возможно, Советом, которое было бы тогда усмирено 3-м конным корпусом.

26 августа Корнилов обсудил со своими советниками и друзьями состав будущего Совета народной обороны и пришёл к заключению, что будет разумнее разделить власть с другими старшими военными начальниками, назначив Керенского им в помощники, и не принимать власть единолично. Ещё утром (как будет описано в следующей главе) он был вызван к аппарату Юза и имел короткий разговор с Керенским и также, как он думал, со Львовым. «Львов» подтвердил, что передал все его поручения министру-председателю. Керенский же заверил Корнилова, что выедет в Ставку вместе с Савинковым на следующий день (27-го). Тон их разговора был дружелюбным, даже тёплым. Корнилов принял все меры, чтобы начать 28 августа переговоры с Керенским, и в Могилёве все радовались тому, что отношения между Верховным Главнокомандующим и министром-председателем налаживаются.

– Передача одной военной власти или также и гражданской? – спросил я.

– И военной, и гражданской, – пояснил Корнилов.

– Вы мне позволите всё это для памяти записать?

– Пожалуйста, – сказал Корнилов, – и протянул мне карандаш и бумагу. [Когда на следующий день Львов явился к Керенскому, у него также не оказалось с собой карандаша и бумаги. – Г.К. ]

– Быть может, лучше просто совмещение должности Верховного Главнокомандующего с должностью Председателя Совета Министров, – вставил я.

Корнилов смутился. – Пожалуй, можно и по вашей схеме, – сказал Корнилов.

– Затем, – продолжал он, – предупредите Керенского и Савинкова, что я за их жизнь нигде не ручаюсь, а потому пусть они приедут в Ставку, где я их личную безопасность возьму под свою охрану.

Я был тронут этими словами Корнилова и сказал ему: "Вы – благородный человек".

Корнилов продолжал:

– Кто будет Верховным Главнокомандующим, меня не касается, лишь бы власть ему была передана Временным правительством»

Львов утверждает (там же), что Корнилов продолжил:

«– Я не верю больше Керенскому, он ничего не делает.

– А Савинкову вы верите? – спросил я.

– Нет, и Савинкову я не верю. Я не знаю, кому он нож хочет всадить в спину, не то Керенскому, не то мне, – отвечал Корнилов.

– Если вы такого мнения о Савинкове, отчего же вы его вчера не арестовали, когда он был здесь?

Корнилов молчал.

– Впрочем, – продолжал Корнилов, – я могу предложить Савинкову портфель военного министра, а Керенскому портфель министра юстиции».

Весь этот якобы состоявшийся диалог показывает, что ко времени его публикации мысли Львова были в полном расстройстве. Как можно поверить, что Корнилов, считая Львова посланцем Керенского и предприняв навстречу Керенскому ряд важных политических шагов, мог сообщить Львову, что он «больше не верит» министру-председателю? Эта фраза, очевидно, списана с ранее опубликованного диалога между Савинковым и Корниловым, состоявшегося 23 августа. Таким же образом слова Львова «Вы – благородный человек» очень напоминают знаменитую фразу, сказанную Керенским вел. кн. Михаилу Александровичу, когда последний отказался от престола, поскольку он не был ему предложен Учредительным Собранием (см.: Г. М. Катков. Февральская революция. М., 1997, с. 400). Таким же образом очень недостоверным представляется рассказ Львова о его переговорах с Завойко и другими офицерами 25 августа, когда ему якобы сообщили, что на Керенского, во время его пребывания в Могилёве, готовится покушение (несмотря на заверения Корнилова об обеспечении ему полной безопасности!).

Мятеж не может кончиться удачей, в противном случае его зовут иначе.

Маршак С.Я.

Корниловский мятеж проходил с 25 по 30 августа 1917 года. Противниками выступали верховный главнокомандующий армией генерал Корнилов и премьер-министр Керенский. События тех дней находят больше вопросов, чем ответов. Официальная версия гласит о том, что генерал Корнилов поднял мятеж и пытался захватить власть. Он пытался сосредоточить власть в своих руках, чтобы стать единственным правителем России, уничтожив плоды февральской революции. В рамках сегодняшней статьи я хочу привести некоторые факты из Корниловского мятежа, которые укажут слабые стороны официальной версии, а также позволит взглянуть на это историческое событие с другой точки зрения.

Путь Корнилова к власти

Лавр Георгиевич Корнилов родился в 1870 году. Он закончил Омский кадетский корпус, набрав наивысший бал. В 1898 году окончил академию Генерального штаба. Участвовал в русско-японской войне, героически проявив себя в сражении под Мукденом. С началом первой мировой принял командование пехотной дивизией. В ее составе попал в плен в апреле 1915, а в июле 1916 бежал. 2 марта 1917 был назначен командующим Петроградским военным округом. Участвовал в разгоне демонстраций в апрельские кризисные дни. После конфликта с Советами возвращается на фронт и принимает командование арией. Они едва ли не единственная, кто успешно воюет. 19 июля занял пост Главнокомандующего, сменив на этой должности Брусилова.

Почему возник мятеж

25 июля в Ставке, которая находилась в Могилеве, Лавр Корнилов высказал идеи, которые заключались в наведении в стране порядка. Для этого предполагалось реализовать следующие меры:

1. Немедленное введение в стране военного положения.
2. Отмена полностью или частично Приказ №1.
3. Введение военно-полевых судов в армии.
4. Запрет политической деятельности бармен.

Этими мерами предполагалось навести порядок на фронте и в тылу.

3 августа Корнилов прибывает в Петроград и в этот же день в газете Известия публикует свой «Доклад временному правительству». Доклад вызвал широкий резонанс, поскольку люди, получившие власть в результате февральской революции, почувствовали угрозу. Доклад Корнилова получил полное одобрение среди генералов и среди общественных организаций России.

С 12 по 15 августа 1917 года на Государственном совещании выступали Керенский и Корнилов. Керенский говорил о перемирии и осуждении любых форм экстремизма. Корнилов говорил о принятии решительных мер для наведения порядка в стране. Речь Корнилова была встречена с гораздо большим энтузиазмом, чем речь Керенского. После Корнилова на заседании выступал генерал казачьих войск Каледин, который частично поддержал идеи главнокомандующего, заявив, что все революционные организации внутри страны должны быть уничтожен.

Корнилов пользоваться популярностью армии, общественных организаций, буржуазии. Это была существенная сила, к которой нужно было прислушиваться. Поэтому Керенский решился на ведение переговоров. 23 августа заместитель военного министра Савинков после распоряжения Керенского проводит переговоры с Корниловым. По результатам этих переговоров были сформированы следующие позиции:

• 29 августа 1917 года в Петрограде вводилось военное положение.
• Петроградский военный гарнизон полностью переходил в распоряжение главнокомандующего.
• Для наведения порядка в Петрограде в город перебрасываются 3 кавалерийский корпус генерала Крымова.
• Создание чрезвычайного совета народной обороны для управления страной. В совет должны были войти Корнилов, Керенский, Алексеев, Колчак, Савинков и Филоненко.

25 августа армия генерала Крымова, в состав которых входили Первая донская казачья дивизия, Уссурийская конная дивизия, Кавказская туземная конная дивизия, начали движение на Петроград. Корнилов находился в ставке.

Мятеж

22 августа Владимир Николаевич Львов, бывший обер-прокурор Синода, встретился с Керенским и предложил свои услуги в переговорах с Корниловым, чтобы уладить разногласия между ними. Дальше есть 2-е версии событий. Львов говорит, что Керенский дал согласие, а Керенский утверждает, что согласия на встречу не давал. Кому верить? Нужно рассматривать совокупность следующих действий, чтобы понять ответ на этот вопрос.

24 августа Львов встречается с Корниловым в Ставке. Генерал подтверждает все 4 пункта оговоренные раньше, и заявляет, что ждет Керенского в Могилеве для передачи полномочий.

26 августа Львов возвращается в петроград и передает требования Керенскому. Так начался Корниловский «мятеж». Однозначно формировать хронику событий этого дня невозможно, поскольку и источников осталось крайне мало. Около полуночи Керенский созывает экстренное заседание правительства и объявляет об измене Корнилова. Одновременно с этим он требует:

• Всей полноты власти для себя
• Создание Директории, которая будет управлять страной.

Ничего из этого премьер-министр не получил. Все министры экстренного совещания подали в отставку. Это был переломный момент, когда Керенский фактически лишился опоры.

27 августа Керенский отправляет приказ в Ставку. В нем он приказывает Корнилову сложить с себя полномочия главнокомандующего, передав их своему начальнику штаб Лукомскому. Лукомский ответил отказом и полной поддержкой своего командира. Сам Керенский обращается за поддержкой во ВЦИК, который образует «Комитет народной борьбы с контрреволюцией».

Россия, наша Родина умирает! Кончина ее близка! Временное правительство, которое поддерживает большинство Советов, полностью осуществляет план немецкого генерального штаба. Правительство убивает армию и потрясает страну изнутри. Я, генерал Корнилов, заявляю – мне ничего не нужно, кроме сохранения России и ее могущества. Я клянусь довести народ путем победы до Учредительного собрания, на котором будет решена судьба государства и государственной жизни.

Давр Корнилов

28 августа выходит экстренный выпуск газеты «Известия», в котором Керенский обвиняет генерала Корнилова в государственной измене и попытке мятежа. Он подтвердил, что 26 августа через Львова получил ультиматум Корнилова о передачи ему всей полноты государственной и военной власти. В статье он повторил приказ Корнилову сдать должность командующего, а также уведомил о переводе Петрограда на военное положение.

Генерал Крымов и его роль

Тем временем к Петрограду шла армия генерала Крымова, который понятия не имел о происходящем. Он начал выдвижение еще до ссоры Керенского и Корнилова и был абсолютно уверен в том, что все идет по плану. Однако под Псковом он получает 2 приказа, которые повергли его в шок. Одновременно приходит приказ Корнилова идти на Петроград, и приказ Керенского немедленно отступить. После раздумий он решает выполнять приказ своего командира. Но возникли проблемы. Армия была готова идти на Петроград, но она шла туда наводить порядок, а тут оказалось, что они идут спасать Корнилова и снимать Керенского. Поэтому Крымов пошел на хитрость. Он объявил армии, что в Петрограде бунты и армия должна туда войти, чтобы навести свой порядок. Возникли 2 проблемы:

• Донская казачья дивизия под командованием Хрещатицкого отказалась двигаться дальше.
• Туземная дивизия в полном составе объявила о прекращении действий.

Особо интересен случай Туземной дивизии. Она состояла из кавказских народов. К слову, в Петрограде крайне боялись ее прихода, поскольку понимали, что кавказцам все равно кто там «правый», а кто «левый» - будут просто резать всех. Но в это самое время в городе проходил съезд лидеров мусульманских общин, которые направились в дивизию и в течение часа с ней общались. После этого кавказцы решили не воевать.

Фактически Крымов остался без армии, и в его карьеры впервые была ситуация, что армия отказалась выполнять его приказы. Он всегда гордился отношениями с солдатами, которых хорошо понимал. Но тут такой поворот. Фактически на этом Корниловский мятеж был окончен.

Генерал Крымов 30 августа пребывает в Петроград для встрече с Керенским. Нам не известно о чем они говорили, известно только, что в эту же ночь Крымов застрелился.

Арест Корнилова

На стороне Керенского был известный генерал Алексеев, который пользовался большим уважением в войсках. 31 августа Алексеев прибывает в Могилев. Содержание его беседы с Корниловым также неизвестно, но после нее Корнилов согласился сложить с себя полномочия главнокомандующего, если власть отпустить Деникина и других генералов, которые были арестованы как изменники, а также признает факт недопонимая и не будет объявлять никого мятежниками. Алексеев передает эти требования в Петроград, после чего Керенский назначает себя главнокомандующим, Алексеева начальником штаба, а генерала Верховского военным министром.

Свои обещания Керенский не сдержал. Алексееву дан приказ разобраться с мятежниками и 2 сентября он арестовывает Корнилова еще 21 человек из его армии.

Через 3 дня в ставку приезжает Керенский, который лично отчитал Алексеева, что арестованных очень мало и нужно жоще наказать как можно больше людей. Алексеев отказался и подал в отставку.

Генерал Корнилов находился под арестом в Могилеве. Потом сбежал и принял участие в Гражданской войне, погибнув под Екатериноградом.

Можно ли назвать Корниловский мятеж мятежом?

Советские историки однозначно говорили, что Корниловский мятеж это был заговор с целью разрушения свобод, завоеванных революцией. В постсоветской эпохе все чаще говорится о том, что между Керенским и Корниловым был договор, который в последний момент пошел не по плану, что привело к конфронтации. Действительно «красное знамя революции» Керенского и «преданная армия» Корнилова могли навести порядок в стране.

Сам же мятеж и то, как его преподносили Советы, имеет ряд очень спорных моментов:

• Генерал Корнилов все время «мятежа» не покидал Могилев. Вы можете себе представить, что начался бунт, а его вожак находится за сотни километров?
• Если предположить, что это действительно был мятеж, то центром мятежа был Могилев, где находилась Ставка. Следовательно восстала вся армия. Тогда абсолютно непонятно, почему после самоубийства Крымова Корнилов не послал другие полки на Петроград. Ведь армия была за него…
• Как удалось арестовать генерала в Ставке, которая была центром мятежа?

На самом деле Корнилов, как солдат, хотел спасти Россию, которой угрожала война. Его требования были разумными. Генерал требовал полноты власти для себя до созыва Учредительного собрания, но именно это сделал и Керенский. Премьер-министр за стуки до официального заявления потребовал для себя всей полноты власти. Проблема в том, что Керенскому власть была нужна для укрепления своих позиций, а Корнилову – чтобы спасти армию и страну, не допустив разгрома на фронте.

В конце я предлагаю ответить поклонникам классической версии на простой вопрос – кто подавил Корниловский мятеж? Все мятежи и бунты кто-то подавлял. Даже если вы не помните имени конкретного человека, то можете вспомнить армию, которая подавила мятеж Разина, Медные бунты и другие мятежи. Но кто подавил мятеж генерала Корнилова? Получается что никто. Мятеж сам по себе возник и сам по себе исчез. Не логично это…

Исторические последствия

В исторической оценки событий августа 1917 года можно понять как Корниловский мятеж повлиял на октябрьскую революцию. Дело в том, что все партии, кроме большевиков, так или иначе оказались вовлечены в события «мятежа». В конечном итоге это подорвало веру людей к ним. Но большевики оказались мудрее. Они не поддержали ни Корнилова ни Керенского, в результате чего народ увидел в них своих, а не людей, готовых на все ради власти. Это привело к их поддержке и усилению позиций, чот в свою очередь привело к октябрьской революции.

Атмосфера в Петрограде была неспокойной с весны 17-го года. В обстановке полного тупика, в котором к этому времени оказалась армия (уже практически не воевавшая и стоящая на грани полнейшего разложения), большинство людей в армейских кругах видели единственным выходом из сложившегося положения введение военной диктатуры. Идея «крепкой руки» витала и в кругах значительной части бывшего царского чиновничества, которое связывала с новой сменой власти надежды на возвращение на государственную службу. Даже в самом Временном правительстве находились умеренные революционеры (в основном, из числа «кадетов»), разочаровавшиеся в бесконечном потоке лозунгов и увещеваний на митингах, и тоже видевшие спасение в установлении диктатуры.

Очень опасались министры Временного правительства и сам А. Ф. Керенский и порядком преувеличенную на тот момент времени угрозу восстания большевиков. Керенский, после Июльского большевистского выступления, предпринял попытку расформирования и выведения из города заражённых большевистской пропагандой полков (Солдатская секция Петроградского совета, однако, отказала в правомерности этого решения). Керенский, понимая, что теряет контроль над складывающейся ситуацией, решает тоже опереться на армию и сменяет «социалиста и республиканца» Брусилова Корниловым на посту Верховного Главнокомандующего армией.

Личность Корнилова стала известной в России после событий 1916 года, когда он сумел бежать из австрийского плена. 2 марта 1917 года Корнилов по поручению начальника Главного штаба генерала Михневича быд назначен ещё Николаем II командующим Петроградского военного округа. Лавр Корнилов был сторонником самых жёстких мер в деле наведения порядка. Среди его требований было: введение смертной казни в тылу и на фронте, полное подчинение транспортной отрасли верховному командованию, привлечение работы промышленности исключительно на фронтовые нужды и абстрагирование политического руководства от военных дел.

Отдельным пунктом программы Лавра Георгиевича стояла «разгрузка» Петрограда от нежелательных и вредных военных элементов. Планировалось с помощью сохранивших боеготовность фронтовых частей произвести разоружение Петроградского гарнизона и вывести революционные войска на фронт. Кронштадтский гарнизон при этом подлежал полной ликвидации, как главный очаг революционных настроений. Сам Петроград предполагалось перевести на военное положение. В планах по «разгрузке» Петрограда уже проявляются разногласия в политических целях, которые ставили перед собой её организаторы. А. Ф. Керенский подготавливал почву для избавления от влияния Советов и сосредоточения единоличной власти в собственных руках. Военный генералитет же (в целом оппозиционный Временному правительству) ставку делал на военную диктатуру.

Сам Корнилов, чувствующий словно наэлектризованную атмосферу, подогреваемую уставшими от хаоса и беспорядков простыми людьми, словно поверил в этот момент в свою исключительность и провиденциальность того, что именно он должен стать во главе страны.

Несмотря на то, что Корнилов считался плохим политиком даже в своём ближайшем окружении, Лавр Георгиевич разработал перед мятежом целую политическую программу. Она включала в себя множество пунктов: восстановление дисциплинарного права командиров в армии и на флоте, отстранение комиссаров Временного правительства от вмешательства в действия офицеров, ограничение прав солдатских комитетов, запрет митингов в армии и забастовок на оборонных заводах, Кроме этого, Корнилов предполагал перевести на военное положение всю систему железных дорог, промышленность, работавшую на фронтовые нужды, а действие закона о смеритной казни распространить и на тыловые части.

Политическая часть программы Корнилова включала в себя упразднение Советов в тылу и на фронте, запрещение деятельности профсоюзных комитетов на фабриках, введение цензуры в армейскую печать. Верховная власть должна была перейти к Совету народной обороны, в который бы вошли сам Корнилов, Керенский, А. В. Колчак, Б. В. Савинков и другие. Всероссийское Учредительное собрание предполагалось созвать либо после окончания войны, либо же — созвать его и распустить в случае несогласия с решениями, принятыми верхушкой военных диктаторов.

Я ужинал с госпожой Р. и за ужином встречался с князем Чавчавадзе, который командовал одной из бригад кавказской Ди­кой дивизии и поведал мне удивительную историю о марше на Петроград.

Дивизия, которая шла впереди сил Корнилова, оказалась изо­лированной: по приказу Совета вся связь со Ставкой была на­рушена. Авангард горцев выгрузился в районе Павловска, в 17 милях к югу от Петрограда. Команду из 40 человек отправили в по­селок, чтобы выбрать для солдат места для постоя. Эти 40 че­ловек вышли на батальон Павловского полка с пулеметами, на­правленными «на защиту революции», и батальон бежал.

Кавказцы удивились и наконец решили, что наткнулись на место проведения учений. Они говорили: «Должно быть, эти солдаты учатся воевать, но не знают, с чего начать!»

Когда они вышли к главным силам Павловского полка, один из солдат пошел к кавалеристам и спросил, куда они направля­ются. Кавказцы ответили, что они идут в Петроград, чтобы по­давить большевистский мятеж. Тогда солдаты-павловцы отве­тили: «В таком случае мы пойдем с вами, а то мы думали, что вы идете устраивать контрреволюцию».

Довольные тем, что не нужно воевать, они вместе добрались до штаба армии обороны, где нашли заместителя командую­щего Петроградским военным округом, простодушного и веж­ливого генерал-лейтенанта Кузьмина, сидевшего в одном из помещений складов в окружении телефонных аппаратов. Едва прибывшие успели объяснить, что происходит, вперед рванулся какой-то длинноволосый человек, который пообещал каждо­му дополнительно по два с половиной акра земли при ее бу­дущем разделе, если он будет сражаться за революцию. Это был министр земледелия Чернов. Поскольку вроде бы ничего не обещало, что вот-вот начнутся бои за революцию, все со­гласились.

3 сентября Савинков просил Корнилова направить один кава­лерийский корпус в Петроград, но заранее определил, что коман­довать этим корпусом не должен генерал Крымов и что в составе корпуса не должно быть кавказской Дикой дивизии.

Однако к городу был направлен III кавалерийский корпус как раз под командованием генерала Крымова, и в его состав входила Дикая дивизия, которую не заменили на регулярную кавалерию. Позже генерал Крымов получил следующий приказ Верховного главноко­мандующего: «Узнав от меня (Корнилова) или из местных источни­ков о начале большевистского восстания, немедленно наступайте на Петроград, занимайте город и разоружайте те дивизии Петроград­ского гарнизона, которые присоединятся к восстанию. Отберите оружие у населения и разгоните Совет».

В Лугу для встречи Крымова отправили офицера, прежде слу­жившего с ним, который должен был вернуться с генералом в Пе­троград.

Этот офицер позже утверждал, что во время встречи с Керенским Крымов заявил премьер-министру: «Говорю откровенно. Не буду вас обманывать. Я хотел бы повесить большую часть из вас». Керен­ский потребовал, чтобы генерал повторил это заявление в письмен­ном виде. Крымов зашел в один из кабинетов, где ему дали бумагу и чернила. Когда его оставили одного, вдруг оттуда раздался вы­стрел: генерал выстрелил себе в голову.

Открытый разрыв между Керенским и Корниловым разрушил все надежды на восстановление эффективного взаимодействия и сотрудничества русской армии и союзников.

Активная деятельность Керенского по «разоблачению заговора» сразу же поставила офицеров в такое положение, что они стали зави­сеть от милосердия солдатни. Их положение и прежде было трудным, но сейчас оно сразу же стало невозможным. Гвардейские кавалерий­ские полки изгнали всех своих офицеров. Офицеров линкора «Пе­тропавловск», стоявшего в Гельсингфорсе, заставили подписать за­явление, в котором Корнилов осуждался как предатель.

Четверо из самых молодых рискнули отказаться, и их арестовали. Под охраной 14 матросов их отправили на берег. Те, истратив все патроны и так и не добив юношей, до смерти забили их ногами.