Беседы о красоте с владыкой антонием. Красота и уродство

Действия фильма «Горькая Луна» Романа Полански происходят в начале 90-х в Париже. Одноименный роман Паскаля Брюкнера, по мотивам которого был снят фильм, писался еще в 70-е. Но и в том, и в другом случае западный мир уже вовсю жил ценностями эпохи, которую Системно-векторная психология Юрия Бурлана определяет как кожную фазу развития человечества...

Они были друг от друга без ума. Они не могли ни минуты прожить в разлуке, но все не просто закончилось – все обесценилось, обернувшись своей темной стороной. «Помнишь ту карусель?» – говорит она ему, неподвижно лежащему в гипсе после недавно перенесенной травмы, намекая на карусель в парке, где счастливые и влюбленные, они так трогательно и нежно тянули друг другу руки, и он впервые произнес три заветных слова… Вот и сейчас она протягивает ему руку для прощания, но чтобы подать ей в ответ свою, он должен встать, а в его случае это небезопасно… Еще чуть-чуть и… Вот он, беспомощный, лежит на полу, а та, что когда-то так любила его, что готова была на любые унижения, лишь бы быть рядом, самодовольно улыбается, не скрывая своего торжества. Дальше – новая операция, новый реабилитационный период и… Снова она:

– У меня для тебя две новости… Первая – ты навсегда парализован ниже талии.

– Ладно, а какая же хорошая?

– Это как раз была хорошая. А плохая – то, что теперь я займусь тобой!

Взгляд из рая, обернувшийся пустотой

Действия фильма «Горькая Луна» Романа Полански происходят в начале 90-х в Париже. Одноименный роман Паскаля Брюкнера, по мотивам которого был снят фильм, писался еще в 70-е. Но и в том, и в другом случае западный мир уже вовсю жил ценностями эпохи, которую Системно-векторная психология Юрия Бурлана определяет как кожную фазу развития человечества. Все больше людей отказываются от долговременных брачных союзов с общим бытом, взаимными обязательствами и рождением детей в пользу одинокой жизни и непродолжительных, ни к чему не обязывающих сексуальных связей.

Не является исключением и американец Оскар. Ему скоро 40, и благодаря нежданно свалившемуся на него богатству, кажется, наконец-то появилась возможность осуществить давнюю мечту – стать писателем. Вдохновленный примером Хемингуэя и других известных литераторов прошлого, Оскар переезжает в Париж, но его успехи на литературном поприще, прямо скажем, никакие.

Согласно системно-векторной психологии Юрия Бурлана, литературный талант – одно из проявлений . Прежде чем вернуться к нашим героям, поясним – психика человека может включать в себя от одного до восьми векторов. У современного городского жителя их, как правило, от трех до пяти.

Звуковой вектор, необходимый для писательской работы, у Оскара есть, но этого недостаточно. В развитом состоянии звуковик ощущает все человечество, как единое духовное целое, но об Оскаре этого сказать нельзя. Его звук (звуковой вектор) слишком эгоцентричен, слишком зациклен на себе и собственных состояниях, чтобы талантливо и достоверно описывать судьбы и переживания других людей. Вдобавок ему недостает усидчивости и упорства, свойственного людям с , и ежедневному труду он предпочитает вечеринки и кратковременные любовные похождения.

Первый раз я встретилась с владыкой Антонием еще ребенком во время одного из его приездов в Россию, на одной из встреч. Такие встречи происходили поздно вечером на квартирах, в которые набивалось очень много народа. Владыка отвечал на самые разные вопросы: о вере, о Церкви, просто о жизни, и каждый выносил из этих бесед опыт реальности Бога и Божественной благодати. Потому что даже когда владыка просто смотрел на тебя - возникало ощущение, что ты в луче света, особого, проникающего вглубь. Становилось и радостно, и страшно.

Как-то мне задали вопрос: повлияла ли на меня как на художника встреча с владыкой? Напрямую - нет. Поиск художественного языка и своих тем - мучительный и долгий процесс. Но было два момента, связанных с митрополитом Антонием, которые мне очень важны и дороги.

Первый произошел, когда в один из приездов в Москву владыка пришел к нам домой. Пришел уже как друг, просто на ужин, после долгого дня, проведенного на Патриаршем Соборе. Но отдохнуть ему не удалось, так как довольно быстро наша квартира заполнилась людьми, знакомыми и не очень, надеявшимися на встречу с владыкой. И каждый получил возможность поговорить с ним лично, задать какие-то главные вопросы. Я тогда была уже студенткой художественного института и задала такой вопрос, который мне казался неразрешимым: «Как быть? Вот я одновременно - и художник, и дочь, и будущая жена и мать. Но каждая из этих ролей требует от человека служения, отдачи всего себя. Нельзя быть художником наполовину, в свободное от других дел время. Как совместить? Как выбрать?» Помню, владыка ответил: «Ты и есть все это сразу. Прими себя во всех лицах. Главное - будь там, где ты находишься, будь полностью: и телом, и умом, и душой. Занимайся только тем, чем занимаешься в данную секунду. И будь перед Богом».

Разговор происходил в комнате, на стенах которой висели мои студенческие работы. «Владыка, а что вы скажете по поводу моих работ?» Митрополит Антоний внимательно огляделся и неожиданно для меня ответил: «Мне кажется, ты чего-то боишься». Владыка всегда отвечал на вопросы…

Я часто думаю над этим ответом. Быть предельно честным перед тем, что ты делаешь, готовым к непредвиденным открытиям и безжалостным к тому, что оказалось ложным в твоей работе, - это требует большого мужества.

Второе послание от владыки мне пришло совсем недавно. Я готовила персональную выставку, приуроченную к моему юбилею, в одном из московских музеев, и совсем закрутилась в хлопотах по ее устройству. В день открытия утром, решив хоть немного убраться в доме, запущенном за другими делами, подметая, я наткнулась на лежащий в центре моей комнаты обрывок бумаги. Я подняла его и прочла: « …что относится к красоте мира, это познание о Боге. Все творчество есть приобщенность Божественному творчеству - и это говорю не я, а Григорий Палама, один из величайших отцов церкви», и подпись - митрополит Антоний Сурожский.

Этот обрывок, неведомыми путями очутившийся в моих руках, стал для меня драгоценным подарком к юбилею.

Мне вспомнились эти важнейшие моменты моей жизни после того, как мне в руки попала недавно изданная книга митрополита Антония Сурожского «Красота и уродство. Беседы об искусстве и реальности ». Книга эта совершенно особая, прежде всего потому, что это - уникальное по силе и глубине свидетельство человека, врача и священника, блестяще образованного, прошедшего сквозь войну, эмиграцию, долгие годы служения Богу и людям и имеющего мужество ставить и обсуждать главные вопросы бытия.

Перевод на русский язык и издание «Бесед об искусстве и реальности» митрополита Антония - замечательное событие. Ибо в этих беседах владыка не просто восполняет пробел в Британской энциклопедии, где пропущен термин «красота». Он говорит о красоте с физической, психологической, христианской точек зрения. О красоте, как «откровении реальности и убедительной силе истины».

О смысле - как неотъемлемой составляющей красоты и выражении его различными видами искусства.

Об искусстве и псевдоискусстве.

О бескорыстии, свободе и отстраненности от объекта - как сердцевине творческого процесса.

И о том, почему Ницше говорил, что «надо носить в себе хаос, чтобы родить танцующую звезду». Так как «если мы хотим смотреть в лицо жизни, мы должны быть готовы столкнуться лицом к лицу с жизнью, как с хаосом, с таинственной реальностью, полной возможностей, которые, когда проявятся, могут напугать нас, если мы не готовы вырасти в их меру».

О том, что стоит за утверждением Достоевского «Мир спасет красота».

И почему встреча с уродством «требует от нас величия».

Много о чем эта книга. По сути, в этих беседах владыка ищет ответ на главный вопрос бытия: в чем смысл жизни и реальности, которую мы видим, в которой мы живем и «которую невозможно постигнуть, но которой можно приобщиться».

Будь на то моя власть - я бы включила этот текст в программу обучения вузов и семинарий. Ибо мы, любящие судить и рядить обо всем, пользуясь простыми и удобными для этого постулатами, все время забываем, что, по словам владыки, «существование материи не зависит от наших теорий о ней, так же как Бог не зависит от наших многообразных представлений о Нем», и необходимо найти в себе мужество открыто взглянуть в лицо красоте и истине, чтобы расти в их меру.

Елена Утенкова-Тихонова

В истинной красоте всегда есть изъян. (Ф. Бэкон)

В прекрасном - правда, в правде - красота. (Джон Китс)

Всем нравится прекрасная лошадь, но почему-то совершенно нет желающих ею стать. (Аврелий Августин)

Всё прекрасное так же трудно, как и редко. (Спиноза)

Глупость - не помеха, если ты воспитана и знаешь, как использовать свою красоту. (Моника Беллуччи)

Даже красавице ум не помеха. (Татарская посл.)

Даже прекраснейшая из обезьян безобразна. (Гераклит)

Добро нуждается в доказательствах, красоте они ни к чему. (Бернар Фонтенель)

Доброта требует доказательств, красота же их не требует. (Вольтер)

Доказательством совершенства является отсутствие претензии на то, чтобы быть совершенным. (Франсуа Фенелон)

Если хочешь быть красивым, поступи в гусары. (Козьма Прутков)

Есть люди в стиле барокко: много красивых деталей, а в целом безвкусица. (Мария Эбнер Эшенбах)

Идеальная красота - мираж. (Софи Лорен)

Идеальная красота, самая восхитительная наружность ничего не стоят, если ими никто не восхищается. (Бальзак)

Из двух красивей та,
Которая при нас не открывала рта. (Пьер Корнель)

Когда будешь брать жену, за деньгами не гонись и красоты в жене не ищи, по красоте выбирают возлюбленную. (Унсур аль Маали)

Красивая жена и чёрный ход скоро сделают богача бедняком. (Шотландская посл.)
(Расходы можно значительно уменьшить, если заткнуть чёрный ход этой самой женой)

Красивая женщина не должна быть слишком умна: это отвлекает внимание. (Марк Жильбер Соважон)

Красивое лицо является безмолвной рекомендацией. (Ф. Бэкон)

Красивое не нуждается в дополнительных украшениях, больше всего его красит отсутствие украшений. (И. Гердер)

Красивые птицы поют хуже других. То же относится и к людям. В вычурном стиле не следует искать глубокую мысль. (Лихтенберг)

Красивых женщин причисляют сегодня к талантам их мужей.
(Г. Лихтенберг)

Красота выше гения, потому что не требует понимания. (О. Уальд)

Красота делает женщину желанной, красота плюс ум - неотразимой. (Теткоракс)

Красота для женщины становится проблемой только в двух случаях: когда её нет и когда нет ничего кроме красоты. (Моника Белуччи)

Красота есть лишь обещание счастья. (Стендаль)

Красота заставляет сверкать добродетели и краснеть пороки.
(Ф. Бэкон)

Красота и мудрость в простоте. (Теренций)

Красота приводит нас в отчаяние, она - вечность, длящаяся мгновенье, а мы хотели бы продлить её навсегда. (Альбер Камю)

Красота редко сочетается с мудростью. (Гай Петроний Арбитр)

Красота - сила, с помощью которой женщина очаровывает любовника и держит в страхе мужа. (Амброз Бирс)

Красота спасёт мир, но погубят его уроды. (Автор не назвался)

Красота через три дня надоедает не меньше, чем добродетель.
(Д.Б. Шоу)

Кто спрашивает, почему нам приятно водиться с красивыми людьми, тот слеп. (Аристотель)

Мода - настолько невыносимая форма уродства, что её приходится менять каждые полгода. (О. Уальд)

Моя тётка наставляла меня: «Помни, что наименее уродливая сестра считается фамильной красавицей». (Д.Б. Шоу)

Мужчине красота даёт выигрыш в две недели. (Франсуаза Саган)

Невзрачные женщины знают о мужчинах больше, чем красивые. (Кэтрин Хепберн)

Некоторые женщины вовсе не красивы, а только так выглядят. (Карл Краус)

Некрасивым девушкам легче вести скромную жизнь. (Марлен Дитрих)

Нет некрасивых женщин, есть только женщины, не знающие, что они красивы. (Вивьен Ли)

Нет некрасивых обезьян, есть только обезьяны, не умеющие быть красивыми. (Теткоракс)

Нет такого урода, который не нашёл бы себе пары, и нет той чепухи, которая не нашла бы себе подходящего читателя. (А. Чехов)

Нет тяжелее работы, чем стараться выглядеть красивой с восьми утра до полуночи. (Брижит Бардо)

Никакая внешняя прелесть не может быть полной, если она не оживлена внутренней красотой. (В. Гюго)

Ни рифмой, ни одеждой не прикрыть уродство или скудность содержания. (Азербайджанская посл.)

Ничто не может быть красиво со всех точек зрения. (Гораций)

Нравственное уродство - равнодушие к плохим поступкам и словам. (Теофраст)

Отдалённость увеличивает обаяние. (Тацит)

Очарование - это красота в движении. (Г. Лессинг)

Очень легко быть красивой, гораздо труднее убедить в этом окружающих. (К. Мелихан)

Первое правило вежливости - быть красивой, или хотя бы не быть некрасивой. (Я. Ипохорская)

Поддеть красивую женщину - дело не из простых: ведь она от ваших слов не подурнеет. (Черчилль)

Прекрасно то, чего нет. (Ж.-Ж. Руссо)

Сознание того, что чудесное было рядом с нами, приходит слишком поздно. (А. Блок)

Там, где все горбаты, прекрасная фигура становится уродством. (Бальзак)

Творение природы совершеннее творений искусства. (Цицерон)

У женщины есть только одна возможность быть красивой, но быть привлекательной есть сто тысяч возможностей. (Монтескье)

Уродство до сих пор лучшее средство для сохранения женщиной её добродетели. (Сенека)

Хорошего вкуса не существует. Красивые вещи делаются бессознательно. (Эдгар Дега)

Хорошо там, где нас нет. В прошлом нас уже нет - и оно кажется прекрасным. (А.П. Чехов)

Москва, 21 сентября, Благовест-инфо. Диалог Церкви и культуры, «диагноз» современного искусства и его границы, возможности светской культуры в выражении христианских смыслов - эти и многие другие вопросы обсуждались 19 сентября в Культурном центре «Покровские ворота» на презентации книги митрополита Сурожского Антония «Красота и уродство. Беседы об искусстве и реальности» (М.: Никея, 2017). В дискуссии приняли участие: протоиерей Алексей Уминский - настоятель храма Живоначальной Троицы в Хохловском переулке; Александр Архангельский - литературовед, литературный критик, публицист, телеведущий, писатель; Джованна Парравичини - атташе по культуре посольства Ватикана в РФ, президент фонда «Христианская Россия».

Новая книга - это впервые изданные на русском языке беседы одного из самых известных духовников и проповедников XX века митрополита Сурожского Антония (Блума; 1914-2003), в которых он говорит о красоте, творчестве, искусстве, об образе и выражении реальности, о том, чем безобразие отличается от уродства и какую роль может сыграть уродство в постижении красоты. Этот цикл бесед состоялся в 1982 году по приглашению университета графства Кент в рамках ежегодных чтений, посвящённых памяти христианского поэта Томаса Элиота. Как отмечается в аннотации к книге, несмотря на, казалось бы, далекую от богословия тему, митрополит Антоний наполняет ее глубочайшим богословским содержанием. Предисловие для книги написала известный поэт, переводчик, филолог Ольга Седакова.

«За разговором о красоте стоит огромный пласт культуры», -- начал о. Алексей и напомнил, что само слово «культура» происходит от латинского cultura — возделывание и первоначально относилось к земледелию. В библейском контексте это означает, что человек призван работать над «волчцами и терниями», которые вырастают в его душе, возделывать и «окультуривать» ее. Пример такой внутренней работы дает сам митрополит Антоний: «За каждым словом владыки стоит глубокий внутренний труд, серьезнейшая работа, созерцание, внимание к своей совести, к своим собственным недостаткам, глубокое смирение, обнаженная правда… Без этой культуры невозможно соприкосновение с красотой. Если этой культуры нет - человек будет искать псевдокрасоту, … которая постоянно будет заполнять пустоту...». Митрополит Антоний в своих лекциях говорит о встрече с красотой как «о встрече со смыслом, с реальностью, встрече с истиной», -- отметил священник.

А. Архангельский полагает, что лекции митрополита Антония, его представления о красоте и уродстве, о миссии искусства дают «почву», позволяющую искать ответы на вопросы, которые сам он не задавал, например - о современном (начала XXI века) искусстве. А оно, как правило, «связано с уродством, а не с красотой, оно отказывает нам в праве получать удовольствие…» О. Алексий согласен, что современная культура часто говорит с нами через уродство: после катастроф ХХ века «мир настолько уродлив и страшен, что с ним невозможно говорить на языке красоты, а предлагать ему язык красивости «просто неприлично» (тут он упомянул о кладбищенских пластмассовых цветочках, заполонивших центральные улицы Москвы, -- оказывается, в народе это называют «красотец»).

По словам о. Алексия, современное искусство «может раздражать, коробить, оскорблять чьи-то религиозные чувства», но оно «направлено чаще всего на то, чтобы просто разбудить пьяного, обожравшегося, ничего не хотящего человека, чтобы хоть как-то до него достучаться, растревожить, потому что истина и настоящая красота не может оставлять человека спокойным… Забетонированное сердце надо разбивать отбойным молотком».

«Большое искусство сегодня обещает нам то же, что подчас обещает нам Церковь, -- красоту как результат, а не как условие «входа». Ты приходишь в Церковь не для того, чтобы тебе стало хорошо, а для того, чтобы ты стал иным, самим собой», -- продолжил А. Архангельский. Однако если Церковь невозможна без догматов, то в настоящем искусстве «никакие догматы не годятся». «Где граница, через которую художник не может переступать?» -- задал Архангельский вопрос, который сейчас многих волнует, и сам ответил: «Я уверен, что нет такой границы… Единственное, что запрещено в искусстве, - это запрещать».

Используя метафору горы Фавор, Архангельский размышлял о том, что искусство в наше время находится «на спуске с горы» -- а там, согласно Мф.17: 14-16, Христа ожидало «уродство в лице беснующегося отрока». И мы не можем сказать, что просто не видим этого бесноватого, а «ужасы дня сегодняшнего» напоминают о евангельских параллелях: «Вдруг мы понимаем, глядя на не очень приятных беженцев, ту реальность, в которой происходила перепись и в которой оказалось Святое семейство. Мы вспоминаем самаритянку - в этом мире она исламистская фундаменталистка. Как с ней поговоришь?… Евангелие… рассказывает в той же мере о красоте Преображения, как и о физическом уродстве самого процесса Распятия… Это то, что Христос проходит, чтобы мы спаслись. Искусство, если оно серьезно…, должно проходить через это—ужас богооставленности, и кажущейся неразрешимости проблем, и физической немощи», -- считает он, подчеркивая в то же время неприемлемость такого искусства, которое «наслаждается безысходностью, не выходит из мира уродства, запирает нас там, а ключ выбрасывает в окошко».

Итак, современная культура находится явно не на подъеме на гору Преображения, она движется вниз, констатирует Архангельский. Но этот «спуск» можно расценивать не как «падение и утрату», а как потенцию нового подъема на «следующую гору», если «Бог даст возможность подъема».

Отвечая на вопросы о диалоге между Церковью и культурой, Архангельский отметил, что здесь-то все понятно: «Не очень хороша Церковь, которая не связана с культурой, и не очень хороша культура, если она не думает о тех проблемах, над которыми тысячелетиями работает Церковь». Главный диалог идет «внутри каждого из нас» -- если мы хотим приблизиться к глубине, к подлинной красоте, «мы должны двигаться». О направлении движения говорил о. Алексий, напоминая, что для митрополита Антония абсолютная красота - это Бог, и «встреча с Богом - это встреча с красотой».

А как же знаменитое «о вкусах не спорят» -- ведь каждый может считать красотой что-то свое, спросили из зала. «Отталкиваясь от проблем искусства, владыка говорил о красоте истины, а об этом не спорят, это в категориях вкуса не описывается. Есть в мире вещи важнее, чем искусство - и ими как раз искусство и занимается», -- ответил Архангельский.

Даже при беглом просмотре новой книги бросается в глаза, что беседы митрополита Антония о красоте и уродстве изобилуют цитатами и ссылками на русских и европейских писателей, философов, поэтов и даже ученых -естественников, что говорит о широкой эрудиции автора лекций. «Но дело не в эрудиции (хоть он и блещет ею), -- сказала инициатор издания, президент фонда «Духовное наследие митрополита Антония Сурожского» Елена Садовникова.—Владыка делает то, что советует всем: он вносит в любую светскую дисциплину, в любую ситуацию опыт вечности. Главное в его подходе -- во взаимопроникновении вечного и временного».

Юлия Зайцева

Ваш Отзыв
Поля, отмеченные звездочкой, должны быть обязательно заполнены.

«Уродство непредсказуемо, красота предельна», - примерно в таком духе размышляет философ и историк Умберто Эко, автор двухтомного культурологического исследования на эту тему - истории красоты и уродства. «Теории и практики» публикуют расшифровку лекции итальянского писателя и ученого-медиевиста о том, что общего у Ричарда Гира с эпохой Ренессанса, зачем Иероним Босх рисовал людей с пирсингом и почему уродство куда занятнее красоты.

В любую эпоху художники и философы воспроизводили идеалы красоты, актуальные для своего времени. Благодаря их работам сегодня можно воссоздать историю эстетических идей, однако с уродством такого не произошло. Большую часть времени уродство служило антиподом красоты, но никто никогда не посвящал этому феномену научных исследований. Первой серьезной работой на эту тему была «Эстетика безобразного», написанная Карлом Розенкранцем в 1853 году. Однако это единственный пример такого рода, в то время как история красоты опирается на прочную теоретическую и философскую базу, на основе которой мы можем рассуждать о вкусах интересующей нас эпохи.

В современном искусстве граница между уродством и красотой отсутствует, поскольку искусство больше не заинтересовано в создании прекрасных уникальных объектов

Должен отметить, что искать визуальные материалы для истории уродства было куда забавнее, чем для истории красоты. Красота в каком-то смысле скучна, ведь даже если само понятие претерпевает какие-то изменения во времени, то конкретные объекты все равно должны отвечать неким требованиям. К примеру, красивый нос не может быть длиннее или короче определенных параметров, а уродливый нос может быть какого угодно размера и формы. Уродство непредсказуемо, красота же предельна.

Но у истории красоты и уродства много общего. Во-первых, единственные документальные свидетельства - это произведения искусства. Можно лишь заметить, что вкусы обыкновенных людей не всегда совпадали со вкусами художника, но судить об этом с уверенностью мы не можем. Во-вторых, говоря о красоте и уродстве, мы опираемся в основном на западную культуру, так как экзотические культуры в большинстве своем не имеют теоретических текстов, которые бы раскрывали для нас присущие им каноны красоты. Соответственно, мы не можем утверждать создана ли эта африканская маска с тем, чтобы вызывать страх или восхищение. Понятия красоты и уродства зависят от ценностей, заложенных в основу той или иной культуры.

Атрибутика красоты и уродства обязана не эстетическим, а социальным критериям. Маркс указывал на то, что обладание капиталом может компенсировать непривлекательность. Он сказал: «Я уродлив, но я могу позволить себе самых прекрасных женщин. Значит, я не уродлив, ибо действие уродства, его отпугивающая сила, сводится на нет деньгами. Пусть я - по своей индивидуальности - хромой, но деньги добывают мне 24 ноги. Значит, я не хромой». Теперь, если мы присмотримся, то заметим, что это эффект не только денег, но власти в целом. Вот почему правители, которые без сомнения были очень, очень уродливыми и чьи портретные изображения мы можем наблюдать через призму власти, виделись их подданным скорее харизматичными и вызывали обожание.

Мы должны отличать врожденное, тотальное уродство наподобие вот этой собачки, которая удостоилась звания самого некрасивого пса в мире, и формальное уродство, понимаемое нами как нарушение равновесия частей целого. На этой великолепной картине Гирландайо видно, как нежно относится дитя к старику. Следовательно, человек или животное может быть непривлекательным внешне, но милым. Как бы то ни было, этот портрет очень тонко передает уродство художественными средствами, что не всегда удается другим художникам. Давайте посмотрим на обратный пример, то есть пример уродливой художественной работы, настоящий образчик китча. По стечению обстоятельств автором полотна является Адольф Гитлер. Тот факт, что он решил сместить вектор деятельности в сторону политики, стал трагедией для истории человечества, но, безусловно, счастливым событием для истории искусства.

© Жак Луи Давид. Прощание Телемаха и Эвхариды.

Греки идентифицировали красоту с добром, а уродство соответственно со злом. Вот, к примеру, описание Терсита у Гомера: «Муж безобразнейший, он меж данаев пришел к Илиону, / Был косоглаз, хромоног. Совершенно горбатые сзади / Плечи на персях сходились. Глава у него поднималась / Вверх острием и была лишь редким усеяна пухом. / Враг Одиссея и злейший еще ненавистник Пеллида, / Их он всегда порицал». В то же время греки отождествляли безобразие Сократа с силенами, но не ставили под сомнение его высокую добродетельную душу. Эзоп был так же, согласно легенде, омерзительным, отталкивающим, с выпирающим животом, плоскими стопами, низкого роста, с кривыми ногами и тонкими губами.

Мы зачастую идеализируем греческую культуру, фокусируясь на гармоничных и прекрасных образах, но не стоит забывать и о множестве страшных существ, чей облик нарушал всякие законы природы. Вспомните гарпий или сирен, которые отнюдь не были привлекательными женщинами с рыбьими хвостами, какими они предстают в поздних переводах, но мерзкими, назойливыми птицами. Еще один пример безобразного в греческой культуре - Приап, нелепый персонаж с огромным фаллосом, не способный из-за своего дефекта соблазнить ни одну нимфу.

Искусство на протяжении многих веков безустанно стремилось запечатлеть уродство, с тем чтобы, несмотря на оптимистичные взгляды отдельных метафизиков, напоминать нам, что есть нечто печально злокачественное в природе нашего мира

Хотя история литературы насчитывает бесчисленное количество описаний уродливых мужчин, отдельное внимание стоит обратить на сквернословие в адрес женщин, чья физическая непривлекательность расценивалась как показатель злого нрава. Гораций, Катулл, Марциал - авторы отвратительных женских портретов. В раннехристианской литературе Тертуллиан поднимал проблему косметики, приравнивая желание казаться красивой к занятиям проституцией.

В Средние века изображение старой женщины часто являлось символом физического и морального разложения. В эпоху барокко женское уродство стало популярной темой для памфлетов. Позвольте процитировать стихотворение Клемана Маро «Блазон безобразным титям» (1535 год): «Тити, две висячих тити! / Хоть кого собой смутите! / Кожаные две сумы! / Поражаете умы! / Как знамена в ясной выси, / две висите вислых сиси! / Ни малейшего стыда! / Знай ходить туда-сюда! / Тот и хват, кто пару тить может с ходу ухватить!»

Что до мужского уродства, то мы уже видели с вами Приапа. Гегель в своей «Эстетике», правда, утверждает, что история мужского уродства началась благодаря христианскому искусству, когда нужно было передать страдания Христа, но сделать это при помощи греческих канонов не получалось. Традиционно некрасивыми были и гонители Христа. Уродство вообще часто служило художественным приемом для обозначения врага.

слева направо: Приап; иллюстрация из труда Джамбаттиста делла Порта.

Важной составляющей истории уродства стала физиогномика. Джованни Баттиста делла Порта и другие авторы ассоциировали черты лица человека с его характером и моральными качествами. Так делла Порта, например, сравнивает некоторые типы человеческих лиц с мордами животных и приходит к выводу, что божественное провидение проявляет себя в том числе и во внешности. Следуя этой логике, мы в XIX веке доходим до криминальной антропологии Чезаре Ламброзо, который, изучая физиогномику криминальных элементов, не стал упрощать теорию до того, чтобы утверждать будто все уродливые люди обязательно преступники, однако он также ассоциировал физические признаки с моральными качествами личности.

В период с конца XVIII столетия и до расцвета романтической эпохи мы наблюдаем как бы сокращение присутствия темы уродства в искусстве. Эстетика возвышенного коренным образом изменила то, как люди видели уродство. В своем эссе о трагическом в искусстве Шиллер отметил следующий феномен человеческой природы: печальные, ужасные, пугающие и страшные вещи привлекают и отталкивают нас одновременно. Среди протагонистов романтической прозы мы видим проклятого героя Байрона или злодеев Эжена Сю, Бальзака, Эмили Бронте, Стивенсона. Но настоящий романтический панегирик уродству был спет Виктором Гюго, вспомнить хотя бы его описания Квазимодо или Гуинплена («Человек, который смеется»). Уродство, которое описывал Гюго, типично для новой эстетики - это гротеск. Гюго как бы заставляет красоту сделать полный круг и обернуться уродством.

Декадентизм же наоборот был снисходителен к самым отталкивающим формам разложения, чему примером служит стихотворение Шарля Бодлера «Падаль». Художники эпохи пишут идеализированные портреты измученной и покинутой красоты на пороге смерти. На заре XX века футуристы выступают резко против устоявшихся форм искусства, в том числе за смелое изображение уродства. Немецкие экспрессионисты с завидным постоянством пишут отталкивающих персонажей, которые символизируют прогнивший буржуазный мир. У дадаистов пристрастие к уродству вылилось в гротеск. Склонность к пугающим неоднозначным образам выказали и сюрреалисты в своем манифесте 1924 года. Приведем еще знаменитую сцену с разрезанием глаза из фильма Луиса Бунюэля «Андалузский пес».

Позднее новый реализм заново открывает мир индустриальных предметов, поп-арт переосмысливает эстетическую ценность мусора, а художник Пьеро Манцони продает по очень высокой цене свои экскременты.

Гегель в своей «Эстетике» утверждает, что история мужского уродства началась благодаря христианскому искусству, когда нужно было передать страдания Христа, но сделать это при помощи греческих канонов не получалось

Сегодня мы находим художественно прекрасным то, что ужасало наших отцов. Уродство авангарда было принято нами за новый эстетический эталон. В современном искусстве граница между уродством и красотой отсутствует, поскольку искусство больше не заинтересовано в создании прекрасных уникальных объектов, но в производстве все новых форм провокационного поведения. Эта разделительная линия исчезает и в обычной жизни, оппозиция прекрасное-безобразное больше не обладает эстетической ценностью.

В то же время реклама и глянцевые издания предлагают нам идеалы красоты, которые не сильно отличаются от тех, что были в прошлом. Мы можем с легкостью вообразить лицо Ричарда Гира или Николь Кидман на портрете мастера эпохи Ренессанса. В то же время внешность некоторых рок-певцов, по которым сегодня сходит с ума молодежь, показалась бы людям того времени отталкивающей.

Какая разница между современными молодыми людьми, украшенными пирсингом, и вот этими персонажами на картине Иеронима Босха? Босх хотел изобразить врагов Христа, поэтому он написал этих мужчин с пирсингом, как пиратов или варваров. Сегодня пирсинг и татуировки - это атрибутика молодежной культуры, но никак не признак принадлежности к криминальному сообществу.

Иероним Босх. Фрагмент картины «Христос, несущий крест».

В повседневной жизни нас порой окружают ужасные вещи. Мы видим детей, умирающих от голода и сморщенных до размеров скелета. Мы видим страны, где интервенты насилуют женщин, а прочее население пытают. Мы видим развороченные взрывом небоскреба тела и живем в постоянном страхе, что завтра может прийти наш черед. Мы все прекрасно знаем, что эти вещи безобразны. Не только в моральном, но и физическом смысле, потому как эти сцены вызывают у нас отвращение, страх, неприятие, независимо от того факта, что они могут равно побудить и к состраданию, негодованию, бунту, солидарности. Никакой фатализм, никакое понимание того, что эстетические ценности относительны, не помешает нам немедленно определить эти вещи как уродство, которое мы никак не сможем превратить в объект удовольствия. Иногда с присущей ему маргинальностью искусство на протяжении многих веков безустанно стремилось запечатлеть уродство с тем, чтобы, не смотря на оптимистичные взгляды отдельных метафизиков, напоминать нам, что есть нечто печально злокачественное в природе нашего мира.

Я продемонстрировал вам изображения, которые доказали: уродство может вызывать страх, отвращение, изумление, смех. Но думаю, что, убедившись в том, как приятно может быть безобразие, когда оно не касается лично нас, думаю, будет разумно закончить призывом к состраданию.