Главная

11 класс

Чурила пленкович богатырь заезжий. Исторические пересказы

Читается за 4 минуты

В стольном городе Киеве у великого князя Владимира пир. На пиру князья, бояре и могучие богатыри. Вдруг появляются сто молодцов, за ними ещё сто, а за теми и ещё сотня. Все они избиты-изранены, буйные головы перевязаны кушаками. Побитые молодцы бьют князю челом. Ездили они по речке Череге на государевом займище и не встретили там ни зверя, ни птицы перелётной, а встретили молодцов числом за триста и за пятьсот. Жеребцы под этими молодцами латинские, кафтаны камчатные; всех соболей и куниц они повыловили, лисиц позыгнали, туров да оленей пострелили, а их самих избили да изранили. Поэтому княжеские молодцы назад к князю явились без добычи. Теперь и от князя жалованья им не будет; придётся их детям и жёнам сиротами по миру скитаться.

Князь Владимир челобитчиков не слушает, продолжает править свой пир. Появляется другая толпа молодцов числом за триста и за пятьсот, охотники рыболовные. Все тоже избиты-изранены, головы пробиты, кушаками перевязаны. И те жалуются, что по рекам и по озёрам никакой рыбы не сыскали: чужие молодцы всю рыбу повыловили, а государевым охотникам добычи нет, и от князя им жалованья не будет. И этих челобитчиков не слушает князь Владимир.

Не успели рыболовы уйти с княжьего двора - ещё две толпы во двор валят: молодцы-сокольники и молодцы-кречетники, все избиты-изранены, головы пробиты, кушаками завязаны. И эти молодцы рассказывают, как охотились в княжьих владениях, но не встретили ни соколов, ни кречетов, а встретили молодцов тысячу человек. Молодцы эти всех соколов да кречетов повыловили, княжьих сокольников и кречетников побили да изранили, а называются они дружиной Чуриловой. Тогда князь Владимир спрашивает: «Кто этот Чурила есть таков?» Старый воевода Бермята отвечает: живёт Чурила пониже малого Киевца, двор у него на семи верстах, а изукрашен так: «первые ворота вальящатые, другие ворота хрустальные, третьи ворота оловянные».

Услышав это, князь Владимир спешно снаряжается в дорогу к Чуриле, взяв с собой князей, бояр и могучих богатырей - Добрыню Никитича и Вермяту Васильевича Собралось их пяток человек, и поехали они к Чуриле Пленковичу. У ворот их встречает старый Плёнка: великому князю с княгиней открывает ворота вальящатые, князьям и боярам - ворота хрустальные, простым людям - ворота оловянные. Старый Алексей Суроженин ведёт князя с княгиней за стол, сажает на почётные места, начинает всех гостей потчевать. Вдруг князь, посмотрев в окно, видит множество людей и беспокоится: видно, едет к нему грозный посол из Орды, а князя дома нет. Старый Плёнка, усмехаясь, отвечает: это едет не грозный посол из Орды, а дружина молодого Чурилы Пленковича.

Подъехал Чурила к двору своему, а во двор въехать не может. Тогда он оставил дружину на окольном дворе, сам спустился в подвалы, взял там мехов, парчи, казны золотой, принёс все князю Владимиру, положил перед ним на убранный стол. Князь обрадовался, стал звать Чурилу Пленковича к себе в Киев на царскую службу. Чурила князя не ослушался, приказал седлать коня и поскакал вместе с князем в Киев.

В Киеве князь Владимир посылает Чурилу Пленковича собрать со всех князей да бояр по десяти рублей. Чурила обошёл всех и созвал к князю на пир, а во дворе старого Бермяты Васильевича позамешкался: перемолвился с молодой его женой Катериной. Все князья, бояре и богатыри на пиру допоздна сидели, а как утром пошли к заутрене - увидели свежие следы на снегу, удивились: «либо зайка скакал, либо зверь-горностай». А иные усмехались: то не зайка скакал и не зверь-горностай, а прошёл тут Чурила Пленкович к старому Бермяте Васильевичу, к молодой его жене Катерине.

В другой былине рассказывается про смерть Чурилы. Не довела его до добра любовь к Катерине Микуличне. Пришёл он к ней в самый день Благовещенья, когда Бермята Васильевич был в церкви. Увидела Чурилу с Катериной девка-чернавка, пошла к хозяину в церковь и рассказала все. Бермята Васильевич домой вернулся, Чуриле саблей голову срубил, а Катерина Микулична сама грудью на острые ножики бросилась. А старый Бермята Васильевич дождался Христова Воскресения и повенчался с девкой-чернавкой.

Пересказал

Чурило Пленкович - герой русских былин, славянский щеголь-красавец "с личиком, будто белый снег, очами ясна сокола и бровями черна соболя", бабский угодник и заезжий ухажер. Постоянный соперник Дюка Степановича, Чурило Пленкович резко отличается от прочих богатырей киевского цикла. Свое иноземное происхождение он выдает тем, что из всех героев русского эпоса один заботится о своей красоте: поэтому перед ним всегда носят "подсолнечник", предохраняющий лицо его от загара.

Чурила Пленкович - Богатырь заезжий - Баженов П.Д. (1904-1941) Чурило Пленкович. Шкатулка, 1934.

Былины о Чурило Пленковиче распадаются по содержанию на два основных сюжета:

1. Поездка князя Владимира в поместье Чурилы и служба последнего в Киеве стольником-чашником, а затем "позовщиком на пиры"

2. Связь Чурилы Пленковича с женой Бермяты, молодой Катериной Никуличной, и смерть любовников от руки ревнивого мужа.

Сюжет первый.

Сюжет второй.

В другом сюжете рассказывается про смерть Чурилы. Не довела его до добра любовь к Катерине Микуличне. Пришёл он к ней в самый день Благовещенья, когда Бермята Васильевич был в церкви. По обязанностям службы, последний идет он к старому Бермяте Васильевичу приглашать на почестной пир князя, но, увидев молодую жену его, прекрасную Катерину, Чурило "позамешкался" и не вернулся во дворец даже утром, когда Бермята был у заутрени.

Свидание Чурилы с Катериной начинается игрой в шахматы, причем молодой "позовщик" делает ей три раза мат. Тогда она бросает доску и говорит, что у ней "помешался разум в буйной голове, помутились очи ясные" от красоты Чурилы и предлагает ему пойти в опочивальню.

Увидела Чурилу с Катериной девка-чернавка, пошла к хозяину в церковь и рассказала все. Бермята Васильевич домой вернулся, Чуриле саблей голову срубил, а Катерина Микулична сама грудью на острые ножики бросилась.

А старый Бермята Васильевич дождался Христова Воскресения и повенчался с девкой-чернавкой.

"...<>Да берет ею за правую за рученьку,

Да сводил-де девку во Божью церковь,

Да принял с девкой золотые венцы,

Да стал жить-быть да век коротати.

Да мы с той поры Бермяту в старинах скажем,

Да премладого Чурилу сына Плёнковича."

Спасибо за просмотр!

Источники:

Все шедевры мировой литературы в кратком изложении. Сюжеты и характеры. Русский фольклор. Русская литература XI−XVII вв. / Ред. и сост. В. И. Новиков. - М. : Олимп: ACT, 1998.

Во стольном во городе во Киеве.
У ласкового князя у Владимира
Было пированье - почестей пир,
Было столованье - почестей стол
На многие князи да на бояра,
На все поляницы удалые.
Будет день в половине дня,
А и будет стол во полустоле;
Хорошо государь распотешился,
Выходил на крылечко передке..
Зрел, смотрел во чисто поле,
Ко матушке ко Сороге реке.
Из далеча-далеча поля чистого,
Как от матушки от Сороги реки,
Толпа мужиков появилася:
Идеть с поля толпа сто молодцев,
Все они избиты, изранены,

Сегодня у нас на Сороге реки
Неведомые люди появилися,
Шелковы невода заметывали:
-Тетивочки были семи шелков,
Плутивца у сеточек серебряные,
Камешки позолоченые.
Рыбу сорогу повыловили,
И мелкую рыбу повыдавили,
И нас избили, изранили
Тебе, государь, свежа куса нет,
Нам от тебя нету жалованья.
Скажутся-называются
Все они дружиною Чуриловою!
Новая из поля появилася:
Идет толпа двести молодцев,
Все они избиты, изранены,
Булавами буйны головы пробиваны,
Кушаками буйны головы завязаны.
Идут мужики да все киевляне.
Бьют челом да жалобу кладут:
«Солнышко ты наше, Владимир князь!
Дай, государь, свой праведный суд,
Дай на Чурилу сына Пленковича!
Сегодня на тихих на заводях
Неведомые люди появилися,
Гуся да лебедя повыстрелили,
Серую пернату малу утицу,
И нас избили, изранили.
Нам, государь-свет, лову нет,
Тебе, государь-свет, приносу нет,
Нам от тебя нету жалованья.
Скажутся-называются
Все они дружиною Чуриловою!»
А и та толпа со двора не сошла,
Новая из поля появилася:
Идет толпа триста молодцев,
Все они избиты, изранены,
Булавами буйны головы пробиваны,
Кушаками буйны головы завязаны.
Идут мужики да все киевляне,
Бьют челом да жалобу кладут:
«Солнышко ты наше, Владимир князь!
Дай, государь, свой праведный суд,
Дай на Чурилу сына Пленковича!
Сегодня у нас на Сороге реке
Неведомые люди появилися:
Шелковые тенета заметывали,
Кунок да лисок повыловили,
Черного сибирского соболя,
Туры, олени повыстрелили,
И нас избили, изранили.
Нам, государь-свет, лову нет,
Тебе, государь-свет, добычи нет,
Нам от тебя нету жалованья.
Скажутся-называются
Все они дружиною Чуриловою!»
Говорит тут солнышко Владимир князь:
«На кого мне-ка дать вам да правый суд?
Не знаю я Чур иловой вотчины,
Не знаю я Чуриловой посельицы,
Не знаю я, Чурила где двором стоит?»
Говорят ему князи и бояра:
«Свет-государь, ты Владимир князь!
Двор у Чурилы ведь не в Киеве стоит,
Как живет-то Чурила во Киевце
На матушке на Сороге на реке,
Супротив креста Леванидова,
У святых мощей у Борисовых».
Тут-то солнышко латился,
Поскорей Владимир кольчужился,
И брал он любимого подручника
Старого казака Илью Муромца,
Брал и княгиню Апраксию.
Поднимался князь на Сорогу реку,
Поехал со князьями, со боярами,
Со купцами, со гостями со торговыми.
Будет князь на Сороге реки,
У чудна креста Леванидова,
У святых мощей у Борисовых.
Я Приезжает к Чурилову широку двору.
Двор у Чурилы на Сороге реки,
Двор у Чурилы на семи верстах,
Около двора все булатный тын,
На всякой дынинке по маковке,
А и есть по жемчужинке.
Двери были да все точеные,
Ворота были да все стекольчатые,
Подворотенка - дорог рыбий зуб.
На том на дворе на Чур иловом
Стояло теремов до семидесяти,
В которых теремах Чурила сам живет;
У Чурилы первы сени решетчатые,
У Чурилы други сини частоберчатые,
У Чурилы третьи сени да стекольчатые.
Из тех да из высоких из теремов
На ту ли улицу падовую
Выходил тут стар-матер человек; -
На старом шубочка соболья была
Под дорогим под зеленым под сами том,
Пуговки были вальячные
Вальянк от литы красна золота.
Кланяется да покланяется,
Сам говорит ласково слово:
«Пожалуй-ко, Владимир, во высок терем,
Во высок терем да хлеба кушати!»
Говорит Владимир таково слово:
«Скажись мне, стар-матер человек,
Как тебя да именем зовут,
Хотя знал бы, у кого хлеба кушати?»
«Я, - говорит, - Пленко - гость Сорожанин,
Я ведь Чурилов от есть батюшка».
Пошел Владимир во высок терем,
Во терем он идет, сам дивуется.
Хорошо терема изукрашены:
Пол-середа одного серебра,
Стены, потолок - красна золота.
Печки-то были все муравленые,
Подики-то все были серебряные.
Все в терему по-небесному:
На небе солнце - и в тереме солнце,
На небе месяц - и в тереме месяц,
На небе звезды - и в тереме звезды,
На небе зори - и в тереме зори,
На небе звездочка покатится -
По терему звездочки посыплются.
Все в терему по-небесному.
Садился князь за дубовый стол.
В те поры были повара догадливы:
Носили яства сахарные
И питьица медвяные,
А питьица заморские.
Будет пир во полупире,
Будет стол во полустоле,
Весела беседа, на радости день,
И князь с княгиней весел сидит.
Посмотрел во окошко косящатое:
Как из далеча-далеча чиста поля,
От матушки от Сороги от реки,
Идет с поля толпа - сто молодцев:
Молодцы на конях одноличные,
Кони под ними одношерстные,
Узды-поводы сорочинские,
Седелышки были на золоте.
Сапожки на ножках зелен-сафьян,
Кожаны те на молодцах лосиные,
Кафтанчики на молодцах скурлат-сукна,
Источенками подпоясанные,
Шапочки на них - золоты верхи.
Молодцы на конях бы свечи горят,
Кони под ними бы соколы летят!
Та толпа на двор не пришла,
Новая из поля появилася:
От матушки-от от Сороги реки
Идет толпа двести молодцов.
Та толпа на двор не пришла,
Новая из поля появилася:
Идет толпа - триста молодцов!
Один молодец получше всех:
На молодце-то шуба соболья была
Под дорогим под зеленым под самитом,
Пуговицы были вальячные,
По дорогу явлоку свирскому.
Волосинки - золота дуга - серебряные,
Шея Чурилы будто белый снег,
А личико будто маков цвет,
Очи будто у ясна сокола,
Брови будто у черна соболя.
Идет Чурило, сам тушится:
С коня да на конь перескакивает,
Из седла в седло перемахивает,
Через третье да на четвертое.
Вверх копье да подбрасывает,
Из ручки в ручку подхватывает.
Владимир-то сидит за дубовым столом,
Взад да вперед стал поерзывати:
«Охти мне, уже куда да буде мне!
Али же тут едет да царь с ордой?
Али же тут едет король с литвой?
Не думный боярин ли, не сватовщик
На моей на племяннице любезной,
На душке Забаве на Путятичной?»
Говорит Пленко да гость Сорожанин:
«Не бойся, Владимир, не полошайся.
Тут ведь едет сынишко мое -
Премладое Чурило сын Пленкович!»
И выходит Пленчище Сорожанин
На заднее перенос крылечико;
Возговорит Пленчище таковы слова:
«Ай же ты, Чурилушка Пленкович!
Есть у тебя любимый гость,
Солнышко Владимир стольно-киевский.
Чем будешь гостя потчевати?
Чем будешь гостя жаловати?»
Брал ли Чурила золоты ключи
И шел-то Чурила в кованы ларцы:
Брал сорок сороков черных соболей,
Многие пары лисиц да куниц,
Подарить-то князя Владимира;
И брал-то камочку хрущатую:
Дарить-то княгиню Апраксию.
Бояр-то дарил да все лисками,
Купцов-то дарил все куницами,
Мужиков-то дарил золотой казной.
Говорит-то Владимир таково слово:
«Хоть много на Чурилу было жалобщиков,
А поболе того челобитчиков.
Ай же ты, Чурилушка Пленкович!
Не довлеет ти, Чур иле, жить во Киевце,
А довлеет ти, Чуриле, жить во Киеве.
Хошь ли идти ко мне во стольники,
Во стольники ко мне, во чашники?»
Ин от беды так откупается,
А Чурила на беду и нарывается:
Пошел ко Владимиру во стольники,
Во стольники к нему, во чашники.
Приезжали они во Киев град.
Свет-государь-де Владимир князь
На хорошего на нового на стольника
Да заводил-де государь почестей пир.
Премладое Чурило сын Пленкович
Ходит да ставит дубовы столы;
Желтыми кудрями сам потряхивает,

Премладая то княгиня да Апраксия,
Рушила княгиня лебедь белую,
Порезала княгиня руку левую;
Сама взговорит таково слово:
«Не дивуйтесь-ка, жены мне господские,
Что обрезала я руку левую,
Я, смотря на красоту Чурилову,
На его на кудри на желтые,
На его на перстни злаченые,
Помутились у меня очи ясные!»
И возговорит Владимир таково слово:
«Не довлеет ти жить во стольниках,
А довлеет ти жить в позовщиках,
Ходить по городу по Киеву.
Зазывать гостей на почестей пир».
Кто от беды откупается,
А Чурила на беду накупается.
Того дела Чурилушка не пятится.
Вставает Чурило ранешенько,
Умывается Пленкович белешенько,
Надевает сапожки зелен-сафьян,
Около носов яйцом прокатить,
Под пятой-пятой воробей пролетит,
Улицами идет - переулками,
Под ним травка-муравка не топчется,
Лазоревый цветик не ломится.
Желтыми кудрями потряхивает:
Желтые-то кудри рассыпаются,
Быв скатен жемчуг раскатается.
Где девушки глядят - заборы трещат,
Где молодушки глядят - оконенки звенят,
Стары бабы глядят - прялицы ломят.
Половина Чурилушке отказывает,
А другая Чурилушке приказывает.

Чурило Пленкович

Ч урило Пленкович - герой русских былин, типичный щеголь-красавец "с личиком будто белый свет, очами ясна-сокола и бровями черна-соболя", бабский угодник и заезжий Дон-Жуан. Постоянный соперник , Ч. резко отличается от прочих киевского цикла. Свое иноземное происхождение он выдает тем, что из всех героев русского эпоса один заботится о своей красоте: поэтому перед ним всегда носят "подсолнечник", предохраняющий лицо его от загара. Былины о Ч. распадаются по содержанию на два основных сюжета: 1) поездка князя Владимира в поместье Ч. и служба последнего в Киеве стольником-чашником, а затем "позовщиком на пиры", и 2) связь Ч. с женой Бермяты, молодой Катериной Никуличной, и смерть любовников от руки ревнивого мужа. Основной тип первой были состоит в следующем. Во время традиционного пира к Владимиру является толпа крестьян с жалобой на молодцов Ч., которые повыловили всю дичь, а княжеских охотников избили булавами. Вторая группа жалобщиков - рыболовы, у которых молодцы Ч. силой перехватили всю рыбу. Наконец, приходят стольники и доносят князю, что дружина Ч. повыловила соколов и кречетов на государевом займище. Только тогда Владимир обращает внимание на жалобы и, узнав, что неведомый ему Ч. живет на реке Сароге, пониже Малого Киевца, у креста леванидова, берет княгиню Апраксию, богатырей, 500 дружинников и едет в усадьбу Ч. Его встречает старый отец Ч., Пленко Сорожанин, приглашает в гридню и угощает. В это время подъезжает дружина Ч., показавшаяся князю такой многочисленной, что он подумал, уж не идет ли на него войной ордынский хан или литовский король. Ч. подносит Владимиру богатые подарки и так пленяет гостей своей красотой, что Владимир забывает жалобы своих людей и приглашает Ч. к себе на службу. Однажды во время пира Апраксия засмотрелась на "желтые кудри и злаченые перстни" Ч., подававшего к столу блюда, и, "рушая" крыло лебединое, порезала себе руку, что не ускользнуло от боярынь. Когда княгиня просит мужа сделать Ч. постельником, Владимир ревнует, видит опасность и отпускает красавца в его усадьбу. Второй сюжет связан с предыдущим. Владимир назначает Ч. "позовщиком". По обязанностям службы, последний идет к старому Бермяте Васильевичу приглашать на почетный пир князя, но, увидя молодую жену его, прекрасную Катерину, Ч., "позамешкался" и не вернулся во дворец даже утром, когда Бермята был у заутрени. Свидание Ч. с Катериной начинается игрой в шахматы, причем молодой "позовщик" делает ей три раза мат. Тогда она бросает доску и говорит, что у нее "помешался разум в буйной голове, помутились очи ясные" от красоты Ч. и предлагает ему пойти в опочивальню. Сенная девка-чернавка извещает Бермяту об измене жены. Происходит полная трагизма сцена расправы над любовниками, и былина оканчивается смертью Ч. и Катерины, причем в некоторых вариантах Бермята женится на сенной девке, в награду за донос. Остальные подробности, очень важные для вопроса о западном происхождении заезжего щеголя, приводятся обыкновенно всеми исследователями. Былины о Ч., полные и отрывки, известны более чем в 40 вариантах: См. "Сборник Кирши Данилова" под редакцией П.Н. Шеффера (Санкт-Петербург, 1901, стр. 11, 41, 65 - 68, 189); Рыбников, I, № 45, 46, II, № 23, 24, III, 24 - 27; ("Сборник II Отделения Академии Наук", LIX - LX; № 223, 224, 229, 242, 251, 268, 309); и "Былины старой и новой записи" (Москва, 1895, № 45, 46, 47, 48); А. Марков "Беломорские былины" и "Известия Петербургского отделения Академии Наук" (1900, книга II); Н. Ончуков ("Живая Старина", 1902, выпуски III - IV, 361). Былины о Ч. разработаны пока очень мало. Даже относительно самого имени Ч. существуют разнообразные теории. Одни ученые говорят о южнорусском происхождении его, так как разные варианты этого имени (Джурило, Журило, Цюрило) принадлежат к тем немногим эпическим именам, которые до сих пор сохранились в народных песнях Холмской, Подлясской и Галицкой Руси. В конце XIV века упоминается боярский род Ч. (nobilis... Czurilo, "Acta grodzkie i ziemskie", документ 1410 г.), из которого вышли основатели города Чурилова в Подольский губернии ( "Заметки о собственных именах в великорусских былинах", "Живая Старина", 1890, выпуск II, 95). По мнению академика , имя Ч. произошло из древнерусского Кюрил - Кирилл, подобно образование Куприан - Киприан и др. ("Сборник II Отделения Академии Наук", том XXXVI, стр. 81). Против такой этимологии возражал академик А. Соболевский, который предлагает другую теорию: Ч. - уменьшительное имя от Чурослав, как Твердило - от Твердислав ("Живая Старина", 189, выпуск II, 95). Наконец, Всеволод Миллер думает, что на переход "к" в "ч" могла повлиять латинская форма Cyrillus ("Очерки русской народной словесности", Москва, 1897, стр. 121). Менее загадочно отчество Ч. "Пленкович", которое есть собственно песенный эпитет, первоначально относившийся к самому Ч. (щап - щеголь, щапить - щеголять), подобно тому, как Соловей стал Рахмановичем, Микула - Селяниновичем ( "Сказания о кралевиче Марке", I, 137); из "Ч. Щапленковича, т. е. Щеголовича, благодаря забытому первоначальному значению прозвища Ч., сложился отдельный образ "Пленка", богатого гостя - Сарожанина" ("Великорусские былины киевского цикла", 208). производит Пленка от слова "пленка" ("Русские народные картинки", IV, 97). А. Веселовский видит в Пленке Сарожанине фряжского гостя из Сурожа, древней Сугдеи (Судак в Крыму), откуда сурожанин означало "заморянин", а Пленк объясняется порчей слова "франк - итальянец" ("Сборник II Отделения Академии Наук", том XXXVI, стр. 67, 78 - 81). В. Миллер не согласен с последним мнением, так как, по определению былин, двор Ч. стоял на реке Сароге, Череге или на Почай-реке (Почайне), у святых мощей у Борисовых, и находит подобное название в древних поселениях новгородских пятин ("Очерки", 196 - 200); он указывает еще на то, что суффикс Пленко вполне подходит к старинным южно-русским и нынешним малорусским именам, вроде Владимирко, Василько, Левко, Харько (там же, стр. 122). Не менее спорен вопрос о психологии самого героя, о его происхождении и значении в былинном цикле. передает содержание былины по записи Кирши и делает из нее вывод, что "в лице Ч. народное сознание о любви как бы противоречило себе, как бы невольно сдалось на обаяние соблазнительнейшего из грехов. Ч. - волокита, но не в змеином (Тугарин Змеевич) роде. Это - молодец хоть куда и лихой богатырь". Кроме того, критик обращает внимание на то, что Ч. выдается из всего круга Владимировых богатырей своей гуманностью, "по крайней мере в отношении к женщинам, которым он, кажется, посвятил всю жизнь свою. И потому в поэме о нем нет ни одного грубого или пошлого выражения; напротив, его отношения к Катерине отличаются какой-то рыцарской грандиозностью и обозначаются более намеками, нежели прямыми словами" ("Отечественные Записки", 1841; "Сочинения", издание , том V, стр. 117 - 121). Этому замечанию Белинского нашлось характерное объяснение, отмеченное впоследствии Рыбниковым, по словам которого былины о Ч. поются более охотно женщинами-сказительницами, а потому принадлежат к числу "бабьих старин", исключающих грубые выражения (том III, стр. XXVI). По мнению Буслаева, такие реальные личности, как заезжий Ч. и Дюк, расширили киевский горизонт иноземным влиянием и ввели в эпос новое, богатое содержание. Разбора былины по существу он не дает и только замечает, что Ч. был чем-то вроде удельного князя ("Русский богатырский эпос", "Русский Вестник", 1862, и "Сборник II Отделения Академии Наук", том XLII, стр. 181 - 190). Д. Ровинский называет Ч. "богатырем Алешкиной масти, потаскуном, бабьим соблазнителем" и прибавляет, что Ч. особенно жаловал ; "у него все чины всешутейшего собора звались Чурилами, с разными прибавками" ("Русские народные картинки", книга IV, стр. 97 - 98). Попытки ученых вникнуть глубже в вопрос о происхождении образа Ч. отличаются некоторой кабинетной тяжеловесностью. Так, во время господства мифической теории даже имя отца Ч., переиначенное почему-то в "Плен", ставилось в связь с "пленом человеческого сознания у внешней космической силы", а происхождение Ч. относилось к эпохе Даждьбога, когда "сам бог представлялся в плену, в узах" (П. Бессонов). С точки зрения той же теории смотрел на Ч. и , который даже в трагической развязке любовных похождений Ч. готов был видеть какую-то "мифическую обусловленность", и отсюда выводил, что гибель героя могла указывать на его "первоначальное мифически злое значение". Новейшими учеными был поставлен более реальный вопрос: какими путями Ч. был вовлечен в киевский эпический цикл. М. Халанский приурочивает сказания о Ч. к Южной Руси, но выработку цельного типа Ч., вместе с Соловьем, Дюком, Микулой и Святогором, переносит к московскому периоду князей-собирателей, когда мирные свойства героев с охотой привлекались к северо-великорусскому эпосу. Против этого взгляда высказался Всеволод Миллер. Он находит в Ч. несколько черт, говорящих о новгородском его происхождении: этот богач-красавец, опасный для мужей (в том числе и для самого Владимира, личность которого низведена с пьедестала эпического князя-правителя), "продукт культуры богатого города, в котором развитие промышленности и торговли отразилось на нравах его обитателей и создало людей независимых, превосходивших во всех отношениях князя". Этим Ч. напоминает других, несомненно новгородских богатырей - Ваську Буслаева и гостя - Садка. На основании упоминаний в былине литовского князя, Миллер определяет и время обработки ее - конец XV века, период, предшествовавший падению Новгорода ("Почин общества любителей российской словесности", Москва, 1895, и "Очерки русской народной словесности", Москва, 1897, стр. 187 - 200). Академик А.Н. Веселовский видит в Ч. чисто бытовую фигуру одного из тех греко-романских гостей-сурожан, которые являлись в Киев и изумляли более грубых соседей своей красотой, блеском культурных привычек и роскошью обстановки. Впечатление, произведенное Ч. на Апраксию и Катерину, давало готовый материал для новеллы с трагической развязкой, в стиле Giraldi Cintio ("Южно-русские былины", в "Сборнике Академии Наук", том XXXVI, стр. 69 - 110). Относя происхождение типа Ч. к киевскому периоду русской истории, Веселовский опирается, между прочим, на схожие имена в малорусских свадебных песнях (Журило, Цюрило). также остановился на малорусских именах вроде Джурыло, отразившихся в некоторых былинах ("Этнографическое Обозрение", 1889, книга III, стр. 207 - 210, 1890, книга VI, стр. 252). Кроме того, академик Веселовский привел целый ряд восточных и западных параллелей, правда, мало объясняющих происхождение былины, но указывающих на иноземный элемент, создавший образ изящного и пленительного героя, столь необычного на всем пространстве киевского цикла. В таком же направлении разрабатывал вопрос К.Ф. Тиандер, который привлек к сравнению параллельные скандинавские и шотландские сказания, испанские романсы, старофранцузские и некоторые славянские песни ("Западные параллели в былинах о Ч. и Катерине", в "Журнале Министерства Народного Просвещения", 1898, XII). А.И. Яцимирский.

Другие интересные биографии:
;

Разделы