Додонов эмоции. Эмоции как ценность
1. Альтруистические эмоции переживания, возникающие на основе потребности в содействии, помощи, покровительстве другим людям: желание приносить другим людям радость и счастье, чувство беспокойства за судьбу кого-либо, забота о нем; сопереживание удачи и радости другого; чувство надежности или умиления; чувство преданности; чувство участия, жалости.
Нередко студенты, чрезмерно склонные к альтруизму, вызывают постоянное недовольство преподавателей: они подсказывают своим однокурсникам, дают им конспекты, делают за них домашние задания. В данном случае соответствующая потребность оказывается сильнее, чем доводы рассудка и внешние требования.
2. Коммуникативные эмоции - возникающие на основе потребности в общении: желание общаться, делиться мыслями и переживаниями, найти им отклик; чувство симпатии, расположения; чувство уважения к кому-либо; чувство признательности, благодарности; чувство обожания кого-либо; желание заслужить одобрение от близких и уважаемых людей. Коммуникативные эмоции способствуют формированию неформальных отношений внутри учебной группы.
3. Глорические эмоции (от лат. "слава"), связанные с потребностью в самоутверждении и славе: стремление завоевать признание, почет; чувство уязвленного самолюбия и желание взять реванш; приятное щекотание самолюбия; чувство гордости; чувство превосходства; чувство удовлетворения тем, что как бы вырос в собственных глазах, повысил ценность своей личности. Некоторые студенты в процессе обучения стремятся не просто к получению знаний, а к высшим достижениям ("самый умный", "лучше всех успевающий" и т.д.).
4. Праксичсские эмоции, вызываемые деятельностью, ее изменением в ходе работы, успешностью или неуспешностью, трудностями осуществления и завершения: желание добиться успеха в работе; чувство напряжения; увлеченность, захваченность работой; любование результатами своего труда, его продуктами; приятная усталость; приятное удовлетворение от того, что дело сделано. Занимаясь любимым предметом, студент может испытывать сильное чувство усталости и одновременно удовольствие от самого процесса работы.
5. Пугнические эмоции (от лат. "борьба"), определяемые потребностью в преодолении опасности, интересом к борьбе: жажда острых ощущений; упоение опасностью, риском; чувство спортивного азарта; решительность; спортивная злость; чувство сильнейшего волевого и эмоционального напряжения, предельной мобилизации своих физических и умственных способностей.
Более актуальны соответствующие эмоции у мужчин, особенно в подростковом и юношеском возрасте. Поэтому между студентами нередко возникают специфические "соревнования" - борьба за лидерство, доминирование.
6. Романтические эмоции: стремление ко всему необыкновенному, таинственному; стремление к необычайному, неизведанному; ожидание чего-то необыкновенного и очень хорошего, светлого чуда; манящее чувство дали; волнующее чувство странно преображенного восприятия окружающего: все кажется иным, необыкновенным, полным значительности, тайны; чувство особой значительности происходящего; чувство зловеще-таинственного, мистического.
Сегодняшнему рациональному поколению бывает трудно понять своих родителей, которые в погоне за романтикой готовы были пренебречь всеми благами цивилизации и мчаться на край света "за туманом и за запахом тайги".
7. Гностические эмоции (от греч. "знание"), связанные с потребностью в познавательной гармонии: стремление понять происходящее или изучаемое, проникнуть в сущность явления; чувство удивления или недоумения при столкновении с проблемой; чувство ясности или смутности мысли; неудержимое стремление преодолеть противоречия в собственных рассуждениях, привести все знания и взгляды в систему; чувство догадки, близости решения; радость открытия истины. Если у студента оказались несформированными соответствующие эмоции, то его учебная деятельность ведется чисто на формальном уровне (репродуктивное заучивание учебных текстов).
8. Эстетические эмоции, связанные с лирическими переживаниями: жажда красоты; наслаждение гармонией и красотой объекта, явления; чувство изящного, грациозного; чувство возвышенного или величественного; наслаждение звуками; чувство волнующего драматизма; чувство светлой грусти и задумчивости; поэтически-созерцательные переживания; чувство душевной размягченности, растроганности; чувство родного, милого, близкого; сладость воспоминаний о давнем; горько-приятное чувство одиночества.
9. Гедонистические эмоции, связанные с удовлетворением потребности в телесном и душевном комфорте: наслаждение приятными физическими ощущениями - от вкусной пищи, тепла, солнца и т.п.; чувство беззаботности, безмятежности; нега, сладкая лень; чувство веселья; приятная бездумная возбужденность в компании, на танцах; сладострастие. Эти эмоции в студенческой жизни нередко либо подавляются (аскетический образ жизни), либо, актуализируясь, отвлекают студентов от учебной деятельности.
10. Акизитивные эмоции (от франц. "приобретение"), порождаемые интересом, тягой к накоплению, коллекционированию, обладанию: стремление иметь определенные объекты в своем безраздельном пользовании, умножать их число, накапливать; радость по случаю увеличения своих накоплений; приятное чувство при осмотре своих накоплений. Объекты коллекционирования могут быть самые неожиданные - от произведений искусства до крышек от бутылок. Кто-то "коллекционирует" собственные сердечные победы, а кто-то - книги с описанием чужих побед.
Эмоция как ценность
М., Политиздат, 1978. 272 с. (Над чем работают, о чем спорят философы).
Книга кандидата психологических наук, доцента Симферопольского государственного университета В. И. Додонова рассматривает проблему эмоций в своеобразном ракурсе - с точки зрения теории ценностей. Автор выдвигает и обосновывает положение об эмоциональной направленности личности как специфической для каждого человека потребности в эмоциональных переживаниях, показывает, что человек проявляется как личность прежде всего в активной, мировоззренчески и эмоционально направленной деятельности.
Работа адресована читателям, интересующимся философскими и психологическими проблемами.
ВВЕДЕНИЕ
Глава I. ЭМОЦИИ В СИСТЕМЕ ЦЕННОСТЕЙ
1. Эмоции и их функции
2. Проблема ценности эмоций и гедонистические теории поведения
3. Потребность в эмоциональном насыщении как природная основа ценности эмоций
4. Классификация эмоций и типов эмоциональной направленности личности
Глава II. ЭМОЦИИ И СКЛОННОСТИ
1. Счастье, эмоции и деятельность
2. Интересы
4. Воспоминания
5. Компонентный анализ эмоционального содержания интересов, мечтаний и воспоминаний человека
Глава III. ЭМОЦИОНАЛЬНЫЕ ТИПЫ ЛИЧНОСТИ
1. Общий подход к психологической классификации индивидов
2. Типологические проявления эмоциональной направленности личности
3. Эмоциональные типы, типичность и гармоническое развитие личности
4. Эмоциональная и мировоззренческая направленность в их единстве и взаимодействии
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
“...Сова Минервы начинает свой полет лишь с наступлением сумерек”, - заметил Гегель, имея в виду запоздалый приход исторической мудрости.
Примеряя к малому то, что сказано о большом, удостоверить меткость этого изречения мог бы и любой исследователь, В научной работе тоже не часто удается прийти к постановкеи решению какой-либо новой проблемы кратчайшим, прямым путем. Логика и психология мышления никогда полностью не совпадают. Той последовательной цепи изысканий, суждений и умозаключений, которую исследователь представляет на суд общественности в законченной работе, обычно не бывает в его действительных поисках; последние являются, так сказать, частным делом ученого, и он редко о них упоминает. Автор этой книги тоже не собирается водить читателей по лабиринтам своих мыслей. Но все же хотелось бы рассказать, “откуда все пошло”. Тем более, что “все пошло” от фактов, с которыми, вероятно, сталкивались многие.
Внешне они очень разные, эти факты. Возьмем хотя бы такой.
“Я был склонен к грусти, к элегии, - все это было в рассказах Бунина, - пишет о себе молодой советский прозаик Виктор Лихоносов.- И всегда была в его вещах мелодия, тот “звук”, без которого - сам признавался - он не мог написать первую строчку. Так вот музыка, тон, протяженность совпадали с настроем моей души, - и это правда, это не громкие слова. Поэтому я принимал Бунина как родного” 1 .
Это признание В. Лихоносова остановило на себе внимание потому, что чувство, звучания произведения “в ладя собственной душе было еще со школьных лет хорошо знакомо и мне. Ориентируясь на него, помнится, удавалось без ошибки выбирать интересную книгу, прочитав какой-нибудь абзац на любой, наугад раскрытой ее странице.
Нечто подобное происходило и с восприятием людей, событий, природы. С одной стороны, были просто хорошие люди, приятные события, красивые пейзажи. С другой, встречались одни, другие и третьи, по поводу которых хотелось по-пушкински: воскликнуть: "Это я!", выражая трудно передаваемое ощущение странной родственности воспринимаемого каким-то тайным “струнам своего сердца”, совпадения их мелодии с его мелодией.
1 В. Лихоносов, Элегия. М., 1976, стр. 3-4.
Если читатель не замечал за собой того же самого, пусть присмотрится - заметит. Ведь это присуще каждому - одному в большей, другому в меньшей степени.
Загадка этого ощущения родственности некоторых явлений и ситуаций каким-то собственным, неясно осознаваемым духовным устремлениям занимала нас многие годы. Нас интересовала природа того общего, что наше чувство обнаруживало подчас в совсем далеких друг от друга вещах и не находило в совсем близких...
Много позднее, читая курс психологии в педагогическом институте, я провел со студентами следующий эксперимент: предложил им классифицировать слова: поцелуй, таракан, соловей и кашель. Оказалось, что это, как будто бы совсем несложное задание разные студенты выполнили совершенно различным образом. Часть из них представила классификацию: 1) поцелуй, кашель; 2) соловей, таракан. Другая сгруппировала эти слова совсем иначе: 1) соловей, поцелуй; 2) таракан, кашель. Первые при этом ссылались на то, что “поцелуй” и “кашель” представляют собой действия, а “соловей” и “таракан” - объекты, живые существа. Вторые мотивировали свое решение тем, что “соловей” и “поцелуй” приятны, а “таракан” и “кашель”, наоборот, вызывают чувство брезгливости. Однако спора между “классификаторами” о правильности той и другой разбивки слов на группы не возникло: “Вообще-то, сгруппировать эти слова можно и так и этак”, - согласились они. Дальнейшие опыты показали, что “эмоциональная классификация” явлений, как мы сначала назвали классификацию второго типа, идет много дальше подразделения вещей на “приятные” и “неприятные”. Внутри каждого из таких подразделений есть свои “рубрики”. Герой и знамя, розы и стихи, шампиньоны и ботинки были разнесены нашими испытуемыми по разным группам не потому, что здесь, как в первом случае, отделялось привлекательное от непривлекательного, а потому, что все классифицированные объекты были по-разному хороши и ценны.
Так впервые наглядно предстали две теоретически выделенные философами формы деления явлений действительности: понятийная и ценностная. Постепенно стало ясно и другое: то общее, что объединяет разные явления по их эмоциональному “звучанию” и соответствию последнего тому “звуку”, который субъект находит в своей собственной “душе”, тоже есть ценность, хотя и совершенно особого вида. В дальнейшем пришло убеждение, что как раз она создает очень важную линию ценностных ориентации личности, в значительной мере определяющую такие явления, как интересы и мечты человека, его мироощущение, его представление о счастье.
О сущности этой ценности, о ее месте в мотивационной структуре деятельности, о склонностях людей, их особых запросах к жизни, наконец, об их типах в зависимости от общего “эмоционального лейтмотива”
проявлений их личности и пойдет главным образом речь в этой книге.
Как и в каждой работе, в предлагаемой читателю книге помимо текста будет определенный подтекст - в данном случае общие теоретические позиции автора в понимании человека, механизма его активности, его ценностей и ценностных ориентации. Подробно излагать эти позиции здесь нет ни возможности, ни необходимости. Но совсем умолчать о них тоже было бы неверным, потому что это помешало бы читателю правильно разобраться в той системе понятий, которая далее будет использована. Постараемся поэтому хотя бы эскизно наметить общие теоретические координаты нашей специальной концепции.
Прежде всего сориентируемся в некоторых аксиологических проблемах, то есть проблемах теории ценностей.
Как известно, всех философов-марксистов, занимающихся вопросами аксиологии, в противоположность многим буржуазным теоретикам, объединяет признание того, что зачисление людьми тех или иных явлений материальной или духовной действительности в разряд ценностей имеет под собой объективные основания.
“Ценности, - подчеркивает С. Л. Рубинштейн, - ...производны от соотношения мира и человека, выражая то, чтб в мире, включая и то, что создает человек в процессе истории, значимо для человека” 1 .
1 С. Л. Рубинштейн. Проблемы общей психологии. М., 1973, стр. 369.
Вместе с тем и в марксистской аксиологии понятие “ценность” трактуется не вполне однозначно. Одни авторы считают ценности неотделимыми от оценок, рассматривая те и другие как носителей “двуплановой информации объективно-субъективного содержания” 1 . Другие полагают, что “ценность нельзя рассматривать как результат оценивающего сознания, она существует объективно” 2 .
Думается, что это столкновение двух позиций не может быть разрешено простым преодолением какой-либо одной из них как ошибочной. И в этой связи методологически оправданным представляется поставить вопрос о разграничении фактических и признаваемых ценностей.
В “ранг” признаваемых ценностей предмет или явление “возводятся” оценкой со стороны того или иного лица, класса или всего человечества. Только признаваемая ценность способна выполнять важнейшую ценностную функцию - функцию ориентира при формировании человеком решения о том или ином поведении. Явления же, не получившие никакой оценки, как бы вовсе не существуют для субъекта деятельности, даже если и оказывают на него исподволь определенное влияние.
Однако ценность не есть нечто не подлежащее обсуждению. О ценностях можно и
1 М. С.Каган. Лекции по марксистско-ленинской эстетике. Л., 1971, стр. 89.
2 М. В. Демин. Проблемы теории личности. М., 1977, стр. 124.
нужно спорить. Одни признаваемые ценности поддаются доказательной защите, другие - доказательному развенчанию. Одни из них оказываются истинными, другие - ложными. Но это как раз и означает, что кроме признаваемой ценности существует еще фактическая ценность (хотя, подчеркнем снова, в качестве мотивов поведения 1 могут выступать только признаваемые ценности, причем совершенно независимо от того, истинны они или ложны).
Глубинной основой разграничения фактических и признаваемых ценностей является характер понятия “потребность”, по отношению к которой определяется значимость для людей тех или иных физических и духовных объектов. Словом “потребности” в научной литературе обозначают:
1) объективные нужды людей в определенных условиях, обеспечивающих их жизнь и развитие;
2) фундаментальные свойства личности, имеющие тенденцию определять ее отношение к действительности и собственным обязанностям, в конечном итоге - определять образ ее жизни и деятельности;
3) определенные состояния психики человека, отражающие недостаток веществ,
1 Следуя в трактовке мотива в основном точке зрения А. Н. Леонтьева, мы будем понимать его как ценность, рассматриваемую по отношению к той деятельности, которая направлена на утверждение этой ценности или овладение ею.
энергии и других факторов, необходимых для нормального функционирования человека как живого организма и личности.
Важно подчеркнуть, что за каждой из этих трех дефиниций стоит своя реальность. В первом случае это, так сказать, диктат со стороны объективных законов природы и общества, неподчинение которому грозит человеку физической и духовной деградацией или даже смертью. Во втором - отражение этого диктата в сложившихся “механизмах” активности личности, определяющих ее жизненные запросы. В третьем - чувственные сигналы в “инстанцию сознания” о том, что в удовлетворении этих запросов наступила нежелательная задержка.
Поскольку во всех трех случаях мы сталкиваемся с действительно существующими фактами, бессмысленно спорить, какое представление о потребности является правильным. Здесь можно разве что условиться ввести во избежание путаницы разграничительную терминологию (например: нужда - потребность - потребностное состояние). Но это вопрос не принципиальный. Другое дело - правильное соотношение трех указанных содержаний понятия “потребность” с иными психологическими понятиями и представлениями. Несомненно, в частности, что понятие “фактическая ценность” определяется соответствием предмета или явления понятию потребности как объективной нужды, а не нужды понимаемой или переживаемой субъектом.
Такова наша позиция по вопросу о двух статусах понятия “ценность”, В этой работе, впрочем, как правило, речь будет идти только о признаваемых положительных ценностях, называемых в таких случаях просто ценностями, что соответствует наиболее общей традиции использования данного термина. При этом, опять-таки в соответствии с традицией, слово “ценность” будет прилагаться как к явлению в целом, так и к одному лишь его ценностному качеству (сравните, например, выражения: “искусство - ценность” и “ценность искусства”).
Другой, еще более сложный вопрос, до которому необходимо уже здесь высказать свои взгляды, - это вопрос о ценностных ориентациях человека и о тех “механизмах” его активности, в которых эти ориентации закреплены.
Ориентация человека на определенные ценности может возникнуть только в результате их предварительного признания (положительной оценки - рациональной или эмоциональной). Однако одного этого мало. Для каждого из нас существует масса объектов, которые мы признаем как ценности, но которые тем не менее существенного влияния на нашу деятельность не оказывают. Об ориентации на ту или иную ценность можно говорить только тогда, когда субъект так или иначе “запроектировал” в своем сознании (или “подсознании”) овладение ею. А это человек делает, учитывая не только свои потребности, но и свои возможности. Формирование ценностных ориентации - сложный процесс, в который включена, в частности, и самооценка индивидуума.
Надо также иметь в виду, что для конкретной личности нет того обязательного движения от потребности к ценностям и ценностным ориентациям , которые существуют для человечества в целом. Для отдельного субъекта путь в ряде случаев может быть и прямо противоположным: перенимая от окружающих людей взгляд на нечто как на ценность, достойную того, чтобы на нее ориентироваться в своем поведении и деятельности, человек может тем самым закладывать в себе основы потребности, которой раньше у него не было.
Тем не менее, для того чтобы по-настоящему разобраться в далеко не единообразном характере ценностных ориентации, необходимо рассмотреть те внутренние образования личности, в которых эти ориентации или предпосылки к ним могут быть так или иначе закреплены. Лучше всего это рассмотрение начать с еще более широкого вопроса об источниках активности людей.
При абстрактном рассмотрении проблемы источник активности людей можно видеть в их объективных нуждах. Человечество для своего развития нуждается, например, в освоении новых пространств, в совершенствовании техники, в росте производства, в выработке новых, все более прогрессивных форм общественной жизни и т. д. Это, в общем, и определяет направление активности людей, некоторую суммарную составляющую их индивидуальных устремлений. Однако реализация объективных требований жизни в действиях людей происходит не автоматически, а через отражение этого императива необходимости в свойствах самого их организма и личности 1 . Поскольку, например, жизнь невозможна без удержания и развития антиэнтропийных состояний за счет увеличения энтропии веществ окружающей среды, то потребностью организма является соответствующая жизнедеятельность. Для личности в свою очередь такой потребностью может стать потребность бороться за лучшее переустройство общества или за укрепление прогрессивного общественного строя.
Полагаем, что именно такие потребности-свойства и надо рассматривать как механизмы, направляющие нашу активность на овладение определенными ценностями.) Подробно эта точка зрения была обоснована в статье “Потребности, отношения и направленность личности” 2 , все положения и аргументы которой мы излагать сейчас не станем. Скажем только, что в результате осуществленного в ней анализа потребностей-свойств был сделан вывод, что наиболее правильно их сущность раскрывается через понятие “программа жизнедеятельности”.
1 Это не то же самое, что отражение такого императива в сознании. В сознании отражаются и объективные нужды и субъективные потребности человека, благодаря чему личность обретает способность к известной корректировке последних.
2 См. “Вопросы психологии”, 1973, № 5.
В таких программах “потребности в потреблении” всегда являются лишь оборотной стороной “потребностей созидания” . Так,
“пищевая потребность” есть лишь следствие потребности “в производстве собственного тела” 1 .
Этот взгляд на организацию активности организма и личности вполне согласуется и с мнением представителей естественных наук. Согласно П. К. Анохину, например, “организм как открытая система активно ищет для своих “входов” точно запрограммированных ее обменом веществ недостающих компонентов” 2 . По мнению Н. П. Дубинина, “программа для человека”, которая “задается при воспитании... формирует поведение [его] в семье и обществе” 3 . Закрепившиеся, устойчивые программы жизнедеятельности человека постоянно дополняются экстренно образуемыми временными программами (“квази-потребностями”, по Курту Левину), учитывающими специфику тех ситуаций, в которых приходится реализовывать основ-
1 “Потребление есть непосредственно также и производство... - пишет по этому поводу К. Маркс- Что, например, в процессе питания, представляющем собой одну из форм потребления, человек производит свое собственное тело, - это ясно: но это же имеет силу и относительно всякого другого вида потребления, который с той или другой стороны, каждый в своем роде, производит человека” (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, стр. 27).
2 “Философские проблемы биологии”. М., 1973, стр. 95.
3 Там же, стр. 65.
ные программы. Так, например, основная Программа снабжения организма кислородом, осуществляемая обычно автоматически, дополняется программой определенных осознанных действий, если дышать человеку становится явно трудно. В этих случаях возникает потребность открыть форточку или выйти из душного помещения на улицу и т. д. Толчок для развертывания цепи познавательных, эмоциональных и волевых процессов, необходимых для формирования в нашем мозгу дополнительных программ жизнедеятельности, дают потребностные состояния . Последние, таким образом, непосредственно отражают не объективные нужды человека, как это часто утверждается, а ход реализации его программ-потребностей, которые сами формируются в конечном счете в результате отражения его объективных нужд. Состояния нуждаемости, как уже отмечалось, есть сигнал того, что осуществление этих программ почему-либо приостановилось и требуется принятие срочных мер, чтобы исправить положение. Поэтому одна и та же потребность человека (например, пищевая) дает о себе знать через трудно определимое множество разных потребностных состояний: одно - когда человек давно не ел; другое - когда он переел; третье - когда он съел не то, что надо, и т. д.
Формируемые в ответ на такие сигналы дополнительные программы поведения в общем ведут себя так же, как и основные, и в свою очередь могут потребностно переживаться и дополняться вторичными “программными достройками”. Однако в отличие от основных программ-потребностей временные программы (намерения, “квази-потребности”) живут недолго и стираются мозгом тотчас после их реализации.
В соответствии с такими механизмами нашей активности можно выделить два первых вида ценностных ориентации человека: простые ценностные ориентации, определяемые устойчивыми потребностями, и гаснущие ценностные ориентации, определяемые временными программами-потребностями.
В механизме дополнения постоянной программы-потребности временной особенно важную роль играют рождаемые первой оценочные отношения к создавшейся ситуации и включенным в нее объектам. Такого рода отношения чаще всего, выполнив свою роль, угасают. Но в определенных случаях (при очень интенсивном или неоднократном их переживании) они могут закрепиться в личности и эмансипироваться от породившей их потребности. Такие эмансипированные отношения, подобно следам прошлых восприятий, могут пребывать как в потенциальном, так и актуальном состояниях. В последнее состояние их приводит повторная встреча с объектом, когда-то уже стоявшим в определенном объективном отношении к потребностям человека, а теперь “пробуждающим” отразившую их тогда эмоцию уже вне реальной связи с этими потребностями. Тем не менее актуализация таких эмансипированных отношений способна также вызвать у человека определенные ценностные ориентации, которые назовем воспроизводымыми. Они не носят постоянного характера, как ориентации, за которыми стоит закрепленная потребность, но и не являются одноразовыми как гаснущие ценностные ориентации.
Наконец, последний вид ценностных ориентации возникает на следующей основе. Определенные субъективные отношения человека (как психологические, оценочные, так и практические, действенные) могут не только эмансипироваться от породивших их объективных потребностей, но и постепенно стать для личности самодовлеющей ценностью. В этом случае индивид специально программирует осуществление таких “ценных отношений” на будущее.
Программы отношений человека к действительности (или, что то же самое, потребности в определенном отношении к ней) могут иметь разную форму.
В убеждении программа отношения человека к действительности выражена в форме эмоционально окрашенного вербального самонаказа: “Жизнь дается один раз, и прожить ее надо так...” В идеале -в форме наглядного примера: сделав своим идеалом П. Корчагина, юноша старается так же относиться к своему народу, товарищам, труду и трудностям, как и он. В интересе в форме представления о предмете и деятельности, посредством которых данное отношение к миру может актуализироваться и реализоваться. Но во всех этих случаях мы сталкиваемся не просто с устойчивым отношением человека к чему-либо; а именно с запрограммированной установкой на такое отношение, за которое он готов бороться не только с другими, но и с самим собой. Просто закрепившееся эмансипированное отношение - реактивно (отзывчивость). Потребность в отношении активна (стремление помогать людям).
Важной особенностью таких зафиксированных в программах личности ориентации человека на те или иные отношения к миру является то, что эти ориентации часто маскируют свою сущность, проявляясь внешне через ориентации на определенные предметные ценности как средства осуществления “ценных отношений” и при поверхностном взгляде могут быть смешаны с простыми ориентациями. Однако в действительности эти два вида ценностных ориентации так же разнятся друг от друга, как разнится, скажем, направленность помыслов на пищу у гурмана и у изголодавшегося человека.
Для лучшего понимания особенностей предметных ориентации, создаваемых потребностями в отношении, рассмотрим следующий пример.
Коллекционер картин (как, впрочем, и всякий иной коллекционер) непосредственно ориентирован как будто бы на вполне материальные объекты. Но эти материальные объекты, разумеется, ценны для него не своими материальными качествами, а способностью возбуждать у него эстетические переживания. Кроме того, сама “охота” за полотнами живописи (репродукциями, марками и т. п.), равно как и изучение, размещение и демонстрация своих приобретений, представляет для коллекционера способ осуществления целого ряда других возможных ценных для него отношений к действительности - начиная с познавательных и кончая отношениями самоутверждения. Коллекционер потому и “ненасытен” в своей деятельности, что, приобретая материальные ценности, он, по существу, удовлетворяет потребность в определенных отношениях к миру. И удовлетворяет именно до тех пор, пока приобретает, изучает, обрабатывает, демонстрирует, - одним словом, действует, ибо отношение по своей природе процессуалъно, оно есть психическая и практическая деятельность.
В последние годы в психологии все чаще стали говорить об особой категории “ненасыщаемых” потребностей; однако, если вдуматься, это выражение не является точным с содержательной точки зрения. Всякая истинная (не “квази-”) потребность одновременно и ненасыщаема (в том смысле, что ее нельзя однажды удовлетворить раз и навсегда, а необходимо постоянно или систематически удовлетворять) и насыщаема, ибо для истинной потребности возможна такая степень удовлетворения на данный момент, за которой уже последует перенасыщение. Впечатление же не насыщав мости некоторых потребностей создается вследствие того, что они удовлетворяются лишь “ценным отношением”, а последнее, чтобы существовать, должно непрестанно вовлекать в свою сферу все новый и новый круг объектов. Поэтому если естественную потребность в ее связи с удовлетворяющими ее ценностями можно сравнить с ровно горящим огоньком свечи, то “потребность в отношении” надо уподобить пламени пожара, перебрасывающегося с одного объекта на другой и оттого при подходящих условиях без конца расширяющего радиус своего действия.
То же самое верно и по отношению к разным видам деятельности людей. Возьмем в качестве примера хотя бы Островского-Корчагина (автор так слит со своим героем, что не хочется их разъединять). Борьба с белогвардейцами в рядах красной конницы, участие в строительстве железной дороги, партийная работа, литература - последовательная ориентация молодого коммуниста на все эти совершенно разные формы деятельности была для него исполнением одной и той же программы отношения к жизни: борьбе за освобождение человечества.
Ценностные ориентации, создаваемые потребностями в отношении, мы будем называть проникающими ориентациями , поскольку одна и та же ориентация этого вида может выражать себя, проникая в очень разные сферы материальных и духовных объектов и деятельностей. Проникающие ориентации - наиболее важный вид ценностных ориентации. Именно они в своей соподчиненности и скоординированности друг с другом образуют, по нашему мнению, тот ведущий компонент в структуре личности, ко-
торый следует характеризовать как ее направленность.
Направленность личности имеет две стороны: морально-мировоззренческую и эмоциональную . Первая из них, по существу, уже рассмотрена во многих работах, например в тех, где исследовались коллективистический и индивидуалистический типы направленности 1 . Вторая сторона, связанная с ориентацией личности на определенное качество отношений-переживаний, будет рассмотрена в данной книге.
Выделяя эти две стороны проблемы, следует, однако, помнить, что они расчленяются лишь в абстракции, а реально направленность личности есть единое сложное образование психической сферы человека, обусловливающее не реактивное, а активное поведение индивидуума, внутреннее единство и последовательность его целей, преодолевающее случайности жизненных ситуаций. Именно благодаря этому решающему компоненту - своей направленности - зрелая личность (если воспользоваться сравнением) становится похожей не на щепку, плывущую по течению, а на корабль, который вопреки бурям и ураганам, твердо идет своим курсом.
Мы кратко описали тот концептуальный “подтекст”, в рамках которого станем рас-
1 См. Л. И, Божович. Личность и ее формирование в детском возрасте. М., 1968; Т. Е. Конникова. Формирование общественной направленности личности как педагогическая проблема.- В сб.: “О нравственном воспитании школьника”. Л., 1968.
сматривать специально, интересующую нас разновидность проникающих ценностных ориентации - ориентацию людей на определенные переживания, придающие дополнительную ценность вызывающим их объектам и деятельностям.
Впервые приступая к исследованиям такого плана, мы стремились охватить весь основной круг относящихся к этой проблеме вопросов, следствием чего является известная фрагментарность их изложения. Но вызвано это осознанной необходимостью рассмотреть выделенную линию мотивации человеческого поведения в возможно большем числе важнейших связей и опосредствовании, без чего, как учил В. И. Ленин, нельзя уберечься от односторонностей, преувеличений и принципиальных ошибок в понимании сложного явления.
Глава I. ЭМОЦИИ В СИСТЕМЕ ЦЕННОСТЕЙ
Эмоции и их функции
Термины, обозначающие психические явления, обычно называемые эмоциями или чувствами, к сожалению, не имеют строгого значения, и среди психологов до сих пор идут дискуссии на тему “что значит что”. Не вдаваясь в существо этих дискуссий, заметим только, что в данной работе употребляется, как правило, слово “эмоция” в его наиболее широком значении. Слово же “чувство”, как и некоторые другие его синонимы, мы используем чисто контекстуально - главным образом для обозначения тех же эмоций или их комплексов.
Характеризуя эмоции в чисто феноменологическом, описательном плане, можно выделить такие их признаки: 1) представленность эмоций в сознании в форме непосредственных переживаний ; 2) двойственный, психофизиологический характер этих явлений; с одной стороны - аффективное волнение, с другой - его органические проявления 1 ; 3) ярко выраженная субъективная окраска эмоций, присущее им качество особой “интимности”.
Последнее проявляется, во-первых, в том, что, передавая свое переживание, человек может лишь словесно обозначить его, но не раскрыть наглядно; эмоцию не передашь, например, в рисунке, как можно это сделать с образом восприятия, представления или воображения. Во-вторых, “интимность” эмоции состоит также и в том, что для самого переживающего эмоцию субъекта она, говоря словами швейцарского психолога Э. Клапареда, “содержит свою значимость в себе”, то есть является приятной или неприятной без всякого обращения к прошлому опыту. “Интимность” эмоций проявляется в трудноопределимой их связи с тем, что человек считает наиболее характерным для себя как живого существа. Современные электронно-вычислительные машины решают сложные математические задачи и могут успешно состязаться с не очень квалифицированными композиторами и шахматистами в искусстве сочинять музыку и играть в шахматы. Но если бы вдруг выяснилось, что обыкновенные конторские счеты способны испытывать хотя бы подобие самых простых человеческих эмоций, люди почувствовали бы несравненно большее свое родство с ними, чем сейчас с самыми совершенными компьютерами.
1 См. П. Фресс, Ж. Пиаже. Экспериментальная психология, вып. V. М., 1975.
Перечисленные признаки эмоций, однако, в методологическом отношении служат весьма специальной задаче: они позволяют более или менее точно очертить круг явлений, которые автор этим словом называет. Сущность же эмоций может быть раскрыта только в конструктивном теоретическом анализе.
Для того чтобы лучше обозначить некоторые характерные особенности эмоций, сопоставим их сначала с мышлением.
В современной философской и психологической литературе эмоции и мышление рассматриваются как тесно связанные между собой, однако принципиально разнородные процессы. Правда, иногда пишут об “эмоциональном мышлении”, но в смысле научной метафоры. (Имеется в виду, что “мышление превращается из рационального в собственно эмоциональное тогда, когда основная тенденция его приводит к включению чувств, желаний в свой процесс и результат, выдает эти субъективные моменты за объективные свойства самих независимых от сознания материальных вещей и связей” 1 . При классификации психических явлений мышление традиционно объединяют с ощущениями, восприятиями и некоторыми другими внутренними деятельностями в группу познавательных процессов, а эмоция либо выделяют в самостоятельный разряд, либо “приплюсовывают” к воле.
1 “Проблемы мышления в современной науке”. М., 1964, стр. 158-159.
Нам представляется, однако, что на самом деле между эмоциями и мышлением существует гораздо большая общность, чем между мышлением и ощущениями и восприятиями. “Чистые” ощущения и восприятия как деятельности “снятия” идеальных копий с действительности - это информационные процессы, которые служат основой для ориентировки живого организма в мире объективных предметов и явлений, но сами по себе его ни на какое поведение не мобилизуют. Очень своеобразно это проявляется, например, в поведении людей, страдающих непереносимой физической болью, после операции рассечения лобных долей (лоботомии). Обычно больные, как говорится, прежде не находившие себе места, после операции в значительной мере избавляются от страданий, хотя, впрочем, и совершенно парадоксальным образом. Вот как рассказывает об этом американский ученый Д. Вулдридж: “Один врач, беседуя с больной после операции, задал ей обычный в таких случаях вопрос, чувствует ли она облегчение боли. Он был уверен, что получит утвердительный ответ, так как больная явно выглядела после операции более спокойной и довольной. Поэтому врач был немало удивлен, услышав от больной, что боль не только не исчезла, но даже не уменьшилась. При дальнейших расспросах выяснился важный факт, что операция привела не к ослаблению самой боли, а к такому изменению в психическом состоянии больной, в результате которого боль перестала беспокоить ее, хотя сама по себе не прекратилась. Расспросы других больных показали, что этот результат типичен. Фронтальная лоботомия не устраняет неизлечимую боль, а только изменяет отношение к ней больного” 1 .
Описанный факт нельзя интерпретировать иначе, как в том смысле, что в результате лоботомии боль остается как органическое ощущение, но перестает вызывать общую эмоциональную оценку. Подобное “рафинирование” (от субъективного эмоционального компонента) ощущения боли приводит к тому, что больные перестают обращать на нее внимание.
Информация сама по себе никакой значимости не имеет: она приобретает ее в контексте потребностей субъекта . Эмоции и мышление - это внутренняя деятельность, в которой первичная информация о действительности подвергается определенной переработке, в результате чего организм (личность) получает “аргументы к действию”.
1 Д. Вулдридж. Механизмы мозга. М., 1965, стр. 212-213. О том же пишет в книге “Боль и обезболивание” (М., 1960) советский физиолог Г. Н. Кассиль: “Большинство исследователей склоняется к мысли, что у человека болевая чувствительность связана с теменной долей головного мозга и задней центральной извилиной. Однако аффективную эмоциональную окраску чувство боли приобретает под влиянием лобных долей головного мозга. Одно время при лечении некоторых душевных заболеваний производилась перерезка нервных путей, связывающих лобные доли с другими частями мозга. В этих случаях чувство боли не исчезало, но боль становилась безразличной, как бы нереальной” (стр. 56).
Однако близость функций эмоций и мышления маскируется двумя обстоятельствами: абсолютизацией гносеологического аспекта человеческого мышления и традиционным феноменологическим отнесением к эмоциям не процессов, а одних их конечных “продуктов” - аффективных “волнений” и “телесных” изменений, легко доступных интроспекции или внешнему наблюдению.
Мышление в своем истоке и в своем конечном пункте есть особый вид ориентировочной деятельности, цель которой - помочь человеку сделать “мир вне его” “миром для него”, обеспечить наилучшее удовлетворение его потребностей. Оно так или иначе направлено на опознание ценностей , “того, что надо человеку”. Гносеологичность мышления, познание им “мира в себе” лишь один из “моментов” рационального. В конце концов различение истины и заблуждения, необходимости и случайности может приобретать для человека аксиологический смысл различения добра и зла. Мышление способно выполнять аксиологическую функцию и самым непосредственным образом, путем дедуктивного категориального узнавания некоторых полезных и вредных для субъекта предметов и явлений. Можно предположить, что эта функция была первой и ведущей в “становящемся” мышлении на ранних этапах эволюции человека.
Что же касается эмоций, то сводить их только к “аффективным волнениям” и физиологическим реакциям столь же неверно, как, скажем, относить к процессу письма одни появляющиеся при этом буквы и слова. В действительности эмоции в качестве процесса есть не что иное, как деятельность оценивания поступающей в мозг информации о внешнем и внутреннем мире , которую ощущения и восприятия кодируют в форме его субъективных образов.
Характеристика эмоций как своеобразных оценок действительности или, точнее, получаемой информации о ней - общепризнанная точка зрения советских психологов, физиологов и философов. Но при этом под оценками чаще всего имеются в виду только “аффективные волнения”, то есть уже “вынесенные оценки”, “оценки-приговоры”, а не оценки как действия оценивания.
Фактически же эмоции суть и то и другое, подобно тому как ощущения и восприятия - это и процессы формирования субъективных образов объективного мира, и сами эти образы, “продукты” указанных процессов. Эмоциональная деятельность заключается в том, что отраженная мозгом действительность сопоставляется с запечатленными в нем же постоянными или временными программами жизнедеятельности организма и личности.
По существу, так представлено возникновение эмоций и в ряде современных физиологических теорий организации поведения живого организма.
Согласно П. К. Анохину, например, “положительное эмоциональное состояние типа удовлетворения какой-либо потребности возникает лишь в том случае, если обратная информация от результатов происшедшего действия... точно совпадает с аппаратом акцептора действия”. Наоборот, “несовпадение обратных афферентных посылок от неполноценных результатов акта с акцептором действия” ведет к отрицательной эмоции 1 . При этом отметим, что в последних работах П. К. Анохина понятие акцептора действия трактуется очень широко, охватывая и врожденные человеческие потребности. Так, он пишет, что у новорожденных “для принятия молока акцептор результата действия к моменту рождения бывает готов... Сравнительный аппарат у новорожденных также готов” 2 .
Рассуждая о механизме возникновения эмоций, большинство физиологов, как правило, определяют эмоцию с точки зрения эффекта, произведенного сопоставлением, неправомерно вынося само сопоставление за скобки эмоционального процесса. Между тем “аксиологическое сопоставление”, то есть оценивание действительности с точки зрения потребностей, планов индивидуумов, составляет самую суть его. Иногда задаются вопросом (П. В. Симонов): почему, собственно, возникли эмоции, почему природа “не могла обойтись” одним разумом, мышлением? Да потому, что древние эмоции и были предформой мышления, выполнявшей самые простые и самые жизненно необходимые его
1 См. статью “Эмоции” в БМЭ, т. 35. М., 1964.
2 П. К. Анохин. Проблема принятия решения в психологии и физиологии.- В сб.: “Проблемы принятия решения”. М., 1976, стр. 14.
функции. Эмоция “заинтересованно”, “пристрастно” оценивает действительность и доводит свою оценку до сведения организма на языке переживаний . Поэтому она открывает возможность своеобразных умозаключений о том, как следует себя вести, уже для животных, у которых нет собственно интеллектуальной деятельности.
Проанализируем, например, такое наблюдение этологов. Самец небольшой рыбки колюшки одевается во время брачного сезона в яркий наряд; при этом брюшко у него становится ярко-красного цвета. В это время он вступает в драку с каждым самцом своего вида, оказавшимся на его территории. Как же он воспринимает другого самца? Простые и изящные опыты показали, что самец реагирует на продолговатый предмет, красный снизу. “Достаточно кусочка пластилина, напоминающего по форме веретено и окрашенного в красный цвет снизу, чтобы вызвать свирепое нападение” 1 .
Это типичный пример реакции животного на так называемый “релизер”, или ключевой раздражитель, поведение, в котором нет ни грана интеллектуальности. Тем не менее по своей структуре оно изоморфно логической дедукции : “Все продолговатые предметы красные снизу - мои враги” (большая посылка). “Этот предмет продолговат и красен снизу” (малая посылка). “Следовательно, он мой враг” (умозаключение).
Операцию, аналогичную умозаключению, судя по свирепому нападению рыбки, у нее
1 Р. Шовен. Поведение животных. М., 1972,стр. 35.
выполняют именно эмоции. Каждая человеческая эмоция также, по существу, представляет собой аналог логического оценочного суждения о предмете или явлении. Разумеется, механизм оценки здесь всем иной.
Изоморфность эмоционального процесса логическому мышлению 1 не ограничивается тем, что тот и другой как бы строятся по одной схеме. Эмоции, подобно мышлению, в своих сопоставлениях нередко опираются на продукты своего прежнего функционирования. Если мышление создает понятия, то пережитые эмоции ведут к возникновению эмоциональных обобщений. У детей и так называемых “первобытных народов” эти обобщения еще плохо разграничены с понятиями и часто смешиваются с ними. Когда маленький мальчик, увидев пьяного, с испугом бежит к матери, крича ей: “бик!” (бык), то он пользуется именно таким обобщением.
Равным образом, как отметил известный исследователь “первобытного мышления” Люсьен Леви-Брюль, у нецивилизованных племен их “представления, не приобретшие формы правильных понятий, вовсе не обязательно лишены всякой общности. Общий эмоциональный элемент может некоторым образом заменить логическую общность” 2 . В этом случае общность заключается “не в
1 Речь идет именно о логическом мышлении
как “верхушечной части” реального мыслительного процесса.
2 Л. Леви-Брюль. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М., 1937, стр. 262.
каком-то неизменном или повторяющемся признаке... а скорее в окраске или, если угодно, в тональности, общей определенным представлениям и воспринимающейся субъектом как нечто присущее всем этим представлениям” 1 .
В связи со сказанным может возникнуть вопрос: если эмоции и мышление одинаково основаны на сопоставлениях, то в чем тогда их различие? Оно, на наш взгляд, состоит в том, что при словесно-логическом мышлении сопоставляются либо одни образы объективной действительности и понятия о ней, либо (при аксиологическом подходе) те же образы и понятия, с одной стороны, и “идея потребности” - с другой. Так что процесс в этом случае развертывается главным образом на уровне корковых связей, преимущественно второсигнальных. Эмоциональный же процесс всегда в большой мере вовлекает в сферу своего действия и подкорку, “нижние этажи” мозга. “Те же древние струны, - пишет по этому поводу С. Л. Рубинштейн, - которые вибрировали в связи с примитивными инстинктами животного, продолжают вибрировать и звучать резонируя в самых глубинах организма, под воздействием подлинно человеческих потребностей и интересов” 2 .
Конечно, этот ответ носит очень общий характер, но все же он представляется нам
1 Л. Леви-Брюль. Сверхъестественное в первобытном мышлении, стр. 21-22.
2 С. Л. Рубинштейн. Основы общей психологии. М., 1946, стр. 116.
достаточным для того, чтобы, признав сходство процессов мышления и эмоций, не ставить между ними знака равенства. Следует, однако, отметить, что любое противопоставление мышления эмоциям вообще имеет смысл лишь постольку, поскольку мы выделяем в мышлении исключительно его рациональный, преимущественно словесно-логический механизм. Мышление же, взятое в целом со всеми его не только осознаваемыми, но и неосознаваемыми компонентами, противопоставить эмоциям вообще невозможно. В. И. Ленин писал: “...без “человеческих эмоций” никогда не бывало, нет и быть не может человеческого искания истины” 1 , Понимание этого ленинского положения в советской психологии долгое время ограничивалось представлениями об участии эмоций в мотивации мыслительной деятельности. На самом деле, однако, эмоции , как это показали интереснейшие исследования О. К. Тихомирова, не только активизируют мыслительные процессы, но, входя в их структуру, выполняют роль эвристик 2 .
Так, при решении испытуемыми шахматных задач ходы, открывающие путь к правильному решению, как бы эмоционально притягивали к себе решающего, возвращали его внимание к себе вновь и вновь даже тогда, когда расчет вариантов долго отбрасывал их как негодные. Эмоции, по образному сравнению исследователя, в про-
1 В.И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 25, стр. 112.
2 См. О. К. Тихомиров. Структура мыслительной деятельности человека. М., 1969, стр. 220.
цессе поиска правильного решения выполняли ту же роль, что слова “тепло” и “холодно” в известной детской игре на поиск спрятанного предмета 1 . Данные других авторов, преимущественно математиков, указывают на первостепенную эвристическую роль эстетических эмоций. При этом есть основания думать, что эстетическая эмоциональная оценка зиждется на интуитивном постижении человеком степени объективной целесообразности соотношения элементов воспринимаемого объекта, соответствия его формы его назначению.
На связь эстетических эмоций с математической интуицией указывают многие. Согласно признаниям А. Пуанкаре, эстетическое чувство играло для него решающую роль при комбинировании идей и образов и, главное, при отборе из них наиболее продуктивных 2 .
Люди издавна восхищались красотой древнегреческого храма Парфенона с его знаменитой колоннадой. А недавно ленинградский архитектор С. В. Васильев установил, что каждая колонна Парфенона является идеально равнопрочным стержнем. Вместе с тем формула такого стержня была выведена только в XVIII веке при помощи дифференциального исчисления, которого античные математики не знали. А. Пунин,
1 См. О. К. Тихомиров. Структура мыслительной деятельности человека, стр. 219.
2 См. в сб.: “Художественное и научное творчество”. Л., 1972, стр. 77.
по чьей статье “Архитектурный образ и тектоника” настоящий материал цитируется, замечает по этому поводу: “Очевидно, равнопрочность колонны является следствием какой-то интуиции строителей Парфенона, и очень возможно, что при этом важную роль сыграло то тонкое эстетическое осмысление тектонических закономерностей, которое так ярко и своеобразно отразилось в формах античных ордеров” 1 .
Проанализировав целый ряд других подобных фактов, тот же автор в заключение пишет: “Происходит на первый взгляд парадоксальное явление... Законы передачи усилий, законы распределения сил и напряжений являются объектом изучения “физики”. Вместе с тем... они становятся объектом эмоционально-эстетического познания... Очевидно, где-то в глубинах человеческой психики, на каком-то определенном уровне возникает сложное “наложение”, слияние логически воспринятой информации о тектонических закономерностях... и тех эмоциональных переживаний, которые формируют критерий прекрасного” 2 .
В этом высказывании неудачна только ссылка на логически воспринятую информацию: ведь сам автор выше показал, что как раз осознанно учитывать тектонические закономерности древние греки не могли. Речь, очевидно, должна идти о другом, а именно, что эталоны прекрасного, отражающие объ-
1 “Содружество наук и тайны творчества”. 1968, стр. 273.
2 Там же, стр. 283-284.
ективные. тектонические закономерности, могли непроизвольно сформироваться у людей в процессе их предшествующей многовековой созидательной деятельности, подобно тому как, по словам В. И. Ленина, в практической деятельности сформировались фигуры силлогизма, запечатлелись аксиомы. На основании изложенного можно высказать предположение, что эстетическое оценивание как бы осуществляет гносеологический акт посредством аксиологического : специфичским, субъективно переживаемым “добром” (красотой) благодаря ему оказывается такое сочетание элементов какой-либо системы, которое лучше всего соответствует объективным закономерностям целесообразного.
Эстетическое чувство, говоря словами С. Л. Рубинштейна, “уже не просто вызывается предметом, оно не только направляется на него, оно по-своему познает его собственную сущность” 1 . Возможно, именно на уровне “первобытных” эстетических чувств единый “ствол” эмоционально-оценочной деятельности древнего прачеловека постепенно выбросил из себя мощную ветвь рационального мышления, продолжая в то же время и сам расти ввысь. Как бы там ни было, но эмоции и мышление современного человека - это, образно говоря, два ответвления одного дерева: эмоции и мышление имеют одни истоки и тесно переплетаются
1 С. Л. Рубинштейн. Основы общей психологии, стр. 401.
друг с другом в своем функционировании на высших уровнях .
Почему же эмоции и после возникновения мышления не были “сняты” им, а продолжают сохранять свое самостоятельное значение?
Чтобы ответить на этот вопрос, надо прежде всего вспомнить о двойственной, психофизиологической природе эмоций. Они не просто отражают соответствие или несоответствие действительности нашим потребностям, установкам, прогнозам, не просто дают оценки поступающей в мозг информации о реальном. Они одновременно функционально и энергетически подготавливают
организм к поведению , адекватному этой оценке. По словам П. К. Анохина, “решающей чертой эмоционального состояния является его интегративность. Эмоции охватывают почти весь организм... производя почти моментальную интеграцию (объединение в одно целое) всех функций организма ”. Благодаря эмоциям “организм непрерывно остается в русле оптимальных жизненных функций” 1 .
Даже так называемые астенические эмоции, снижающие уровень органической жизнедеятельности, отнюдь не лишены целесообразности. Человек, например, может “оцепенеть от ужаса”. Но ужас как субъективное явление есть своего рода оценка, которую словами можно было бы выразить приблизительно так: “Передо мной враг, от ко-
1 БМЭ, т. 35, статья “Эмоции”.
торого не снастить ни нападением, ни бегством”. В таких случаях неподвижность - единственный шанс на спасение: можно не обратить на себя внимание или быть принятым за мертвого (так, между прочим, случилось с известным исследователем Африки Ливингстоном, которого с разочарованием оставила напавшая было на него львица, поскольку он, парализованный “эмоциональным шоком”, не оказал ей никакого сопротивления).
Конечно, все вегетативные и “телесные” реакции при эмоциях “рассчитаны” на биологическую, а не на социальную целесообразность поведенческого воплощения эмоциональной “оценки”. Отсюда нередкие “издержки” этих реакций, о чем немало пишется в медицинской литературе. Но в целом “физиологические сдвиги” при эмоциях - важный положительный фактор и в организации человеческой деятельности. Ведь помимо всего прочего, как отмечает Г. X, Шингаров, физиологические явления при эмоциях включают в себя и “настройку анализаторов”, а тем самым сказываются и на интрапсихической регуляции и координации, других психических процессов l . Поэтому деятельность, поддерживаемая эмоциями человека, протекает, как правило, много ус-
пешней, чем деятельность, к которой он себя принуждает одними “холодными доводами рассудка ”.
1 См. Г. X. Шингаров. Эмоции и чувства как формы отражения действительности. М., 1971, стр. 16-28 и 156.
Сохранив у современного человека в основном свое прежнее физиологическое значение, в психологическом плане человеческие эмоции радикальным образом изменили свое “природное лицо”. Прежде всего, “став на службу” социальным потребностям личности, они приобрели совершенно иное предметное содержание. Огромное место в эмоциональной жизни субъекта стали занимать нравственные чувства, а также целый ряд других переживаний, недоступных не только животному, но и древнему прачеловеку.
Дело, однако, не только в этом, а и в том, что произошли существенные изменения, если можно так выразиться, в самой архитектонике эмоций. Прежде всего, надо полагать, что в человеческих эмоциях чрезвычайно возросла роль и выраженность их субъективного компонента.
Можно думать, что этот компонент - “аффективное волнение” - в жизни животных отнюдь не имеет того значения, которое он приобретает для людей: некоторые факты эмоционального реагирования самого человека в специальных условиях позволяют сделать именно такой вывод.
Кому случалось, будучи погруженным в свои мысли, встретиться с неожиданной опасностью (например, заметить идущую навстречу автомашину), тот знает, какой утрированной бывает в таких случаях двигательная эмоциональная реакция и как при этом слабо выражен ее “чувственный” компонент. Метнувшись “как ошпаренный”
в сторону, много быстрее и энергичнее, чем того требовали обстоятельства, человек, однако, впоследствии не может припомнить никакого субъективно пережитого страха или, самое большее, припоминает его как мгновенный “аффективный толчок”, от которого ничего не осталось к тому времени, когда реакция была осознана. На этом основании некоторые зарубежные психологи вообще считают, что субъективное эмоциональное состояние возникает лишь в том случае, если поведенческий акт оказывается задержанным. Думается, что такой вывод - преувеличение. Субъективное переживание при эмоции в норме должно быть всегда, но длительность субъективной оценки факта, очевидно, действительно бывает тем меньшей, чем быстрее она реализуется в поведении. Поведенческая импульсивность и субъективная эффективность эмоций, должно быть, явления противоположные друг другу, подтверждение чему дают уже наблюдения за маленькими детьми. Это оправдано и “логически”: субъективная оценка становится излишней после того, как она реализовалась.
Особенностью сознательного человека является, однако, то, что эмоции не определяют его поведение ни единолично, ни сразу. Формирование “решения к действию” есть отдельный, сложный акт, в процессе которого тщательно взвешиваются все обстоятельства и мотивы. Но для того чтобы такое “взвешивание” могло полноценно осуществляться, необходима более отчетливая представленность в сознании личности всех субъективных аргументов “за” и “против” той или иной линии поведения. Поэтому эмоциональные оценки должны “звучать” долго и отчетливо. Но и это еще не все.
Главной особенностью эмоциональной деятельности человека, как мы думаем, является то, что она не только “производит” “аффективные волнения” как форму оценки факта, но сплошь и рядом включает эти свои “продукты” в новый “цикл” сопоставлений и оцениваний. Это создает своеобразную “многоэтажность” эмоциональных процессов у человека, причем если их первый, “подвальный этаж” в основном скрыт от самонаблюдения и объективируется разве что в своих готовых “продуктах” - оценках, то все другие “этажи” более или менее открыты для нашей интроспекции.
Хорошей иллюстрацией к сказанному может послужить стихотворная миниатюра “Отчего” М. Ю. Лермонтова.
Мне грустно, потому что я тебя люблю,
И знаю: молодость цветущую твою
Не пощадит молвы коварное, гоненье.
За каждый светлый день иль сладкое мгновенье
Слезами и тоской заплатишь ты судьбе.
Мне грустно... потому что весело тебе.
Абстрагируемся от “художественного статуса” стихотворения и взглянем на него просто как на документ об одном из моментов “душевной жизни” поэта. Тогда нетрудно будет воссоздать картину некоего психологического процесса. Исходный момент процесса - актуально переживаемое чувство любви автора к молодой девушке и наблюдение за ее весельем. Следующий момент - побуждаемое любовью размышление о судьбе девушки, приводящее к мысли о той “расплате” за беспечность и веселье, которая ее ожидает. Наконец, завершающий момент - “рассогласование” этого знания с любовью, рождающее у поэта глубокую грусть. Схема этого последнего момента, представляющего собой акт возникновения новой эмоции, такова: люблю (продукт предыдущих эмоциональных оцениваний) -> знаю (продукт мышления) -> грустно (производный эмоциональный продукт).
Раскрытая в стихотворении эмоция грусти поэта носит, как выражается А. Н. Леонтьев, идеаторный характер; она выступает как завершающий момент сложного эмоционального переживания, начинающегося с эмоциональной оценки и кончающегося также ей. Но “внутри” этого переживания функционирует мысль.
Эмоциональное переживание человека, таким образом, отнюдь не синоним простого “аффективного волнения”, хотя последнее и является специфической чертой любой эмоции.
Если “аффективные волнения” можно уподобить отдельным звукам, то эмоциональные переживания - это музыка, секрет которой отнюдь не тождествен секрету устройства рояля. В музыке звуки объединяются в мелодию не по законам физики, а по законам гармонии. В эмоциональном переживании “аффективные волнения” сменяют друг друга и сливаются друг с другом водин цельный поток, скрепленный мыслью, непо законам физиологии, а по психологическим закономерностям человеческой деятельности.
На психологическом уровне анализа эмоцийможно поэтому рассматривать эмоциональный процесс, в известной мере отвлекаясь от звучащих в глубине мозга “древних струн” и сосредоточивая внимание на “самодвижении” взаимодействующих друг с другом “психологических продуктов”, главное направление которого определяют мотивы и программы личности. Реально психолог имеет дело не с отдельными эмоциональными актами, а с целостной психической деятельностью, которую он называет переживанием в том случае, когда она предельно насыщена чувственными оценочными моментами и рассматривается им с точки зрения этих моментов.
Эмоционально-оценочная деятельность человека должна еще стать предметом многих изысканий. Как показал П. В. Симонов, эмоциональная оценка несет в себе большое разностороннее содержание. Она не просто оценивает, насколько действительность соответствует потребности субъекта, но отражает в себе также изменения к лучшему или к худшему. “Сообщает” она и о том, с позиций какой потребности эта оценка “выставляется”. “Потребность накладывает на эмоцию свой мощный отпечаток, придает эмоциональному состоянию качественно своеобразные черты. Излишне доказывать, что наслаждение от созерцания картины великого живописца несопоставимо с удовольствием, получаемым от поглощения шашлыка” 1 .
Правда, определить в настоящее время все оценочные параметры эмоций не представляется возможным. Вероятно, разные эмоции оценивают действительность по нескольким различным параметрам, поэтому, в отличие от П. В. Симонова, мы не видим сейчас возможности охватить все эмоции единой “измерительной формулой”. Очевидно, для каждого их класса “формула” должна быть своя.
К числу таких классов (если “анатомировать” живое, сложное, текучее эмоциональное переживание) можно отнести следующие:
1. Наши желания (не “хотения”!) -простые и сложные - как оценки степени соответствия какого-либо объекта нашим потребностям. Назначение этих “оценок” - презентация в психике мотива деятельности 2 .
2. Эмоции, субъективно выявляющие себя в форме радости, огорчения, досады и т. п., как оценки изменения действительно-
1 П. В. Симонов. Высшая нервная деятельность человека. М., 1975, стр. 91.
2 Подробно эта функция эмоциональных переживаний разобрана в работе В. Вилюнаса “Психологический анализ эмоциональных явлений”.- В сб.: “Новые исследования в психологии”, 1973, № 2; 1974, № 1-2.
ти в благоприятную или неблагоприятную сторону; оценки успеха или неуспеха деятельности по реализации мотива.
3. Чувства удовольствия и неудовольствия как оценки качества удовлетворения каких-либо потребностей.
4, Наши настроения и эмоциональные состояния как оценки общего соответствия действительности нашим потребностям и интересам.
Каждый из этих подклассов эмоциональных явлений обладает своими специфическими особенностями. Но их объединяет то, то все они выполняют аксиологическую функцию, являясь “с точки зрения интересов человека своего рода оценкой того, что происходит вне и внутри нac” 1 .
В этой своей функции они, несомненно, включены в мотивацию нашего поведения, но сами по себе мотивами не являются, как и не определяют единолично принятия решения о развертывании той или иной деятельности.
Мы попытались вычленить главное в эмоциях, то, “для чего их создала” эволюция, - их оценочную функцию, рассмотрев ее в некоторых основных аспектах.
Понятно, что эта функция необходима для существования организма и личности, для их ориентировки в мире, для организации их поведения. И поэтому про эмоции-оценки можно сказать, что они имеют для
1 Цит. во Т. Ярошевский. Размышления о практике. М., 1976, стр. 167.
нас большую ценность, но ценность эта служебная. Это ценность средства, а не цели 1 . Однако, будучи всегда, при всех обстоятельствах (за исключением патологии), оценкой, эмоция не является только ею. И в этом - еще один из парадоксов “двойственности эмоций”. Наряду с функцией оценок, имеющей лишь служебную ценность, некоторые эмоции обладают и другой функцией: они выступают и в качестве положительных самостоятельных ценностей. Этот факт достаточно хорошо осознан и вычленен житейской психологической интуицией, четко разграничившей случаи, когда человек что-либо делает с удовольствием и когда он чем-либо занимается ради удовольствия . Однако с теоретическим осмыслением указанному факту явно не повезло. С самого начала на него легла тень некоторых ошибочных философских и психологических концепций, критика которых, как это часто бывает, “выплеснула вместе с грязной водой и самого ребенка”. И хотя в работах отдельных советских авторов (П. М. Якобсона, Л. И. Божович, Ю. А. Макаренко, а также ряда специалистов по эстетике) вскользь отмечается возможность появления потребности в определенных (особенно эстетических) переживаниях, однако попыток обстоятельного анализа данного явления до сих пор почти не предпринималось. Напротив, пока что весьма распространено мнение, будто любое признание эмоции в качестве ценности или мотива деятельности должно быть априорно отброшено как давно разоблаченная философская ошибка. Так, автор вышедшей в 1969 г. хорошей в целом книги “Формирование познавательных интересов у аномальных детей” Н. Г, Морозова, возражая против того, чтобы считать интерес мотивом, на странице 39 пишет: “Если бы мы стали на ту точку зрения, что интерес есть мотив, то пришли бы к гедонизму, согласно которому субъект действует ради переживания интереса или ради самого отношения”.
Один из крупнейших советских психологов С. Л. Рубинштейн тоже, пожалуй, излишне категорично формулирует следующий тезис: “...не стремление к “счастью” (к удовольствиям и т. д.) определяет в качестве мотива, побуждения деятельность людей, их поведение, а соотношение между конкретными побуждениями и результатами их деятельности определяет их “счастье” и удовлетворение, которое они получают от жизни” 1 .
При таком положении дел в теории имеет смысл взглянуть на интересующее нас явление глазами людей, не озабоченных созданием каких-либо специальных философских или психологических концепций, и рассмотреть относящийся к этому явлению “живой” материал. Обратимся в первую очередь к наблюдательности писателей: если, как говорится, соответствующие факты имеют место, они едва ли могли ускользнуть от их внимания. И в самом деле, в произведениях писателей,
"В мире эмоций", Киев, 1987 г., С. 48-52.
Как известно, существует два вида оценивания действительности: эмоциональное и рациональное, словесное. Словесные оценки "хорошо - плохо", "опасно - неопасно", "красиво - некрасиво" и т. д. выступают как мера ценности предметов, событий, поступков. Иначе обстоит дело с эмоциональными переживаниями человека. Обозначая ценность определенных явлений действительности, они и сами являются своеобразными ценностями. Люди поэтому могут не только любить кого-то, но, как отмечали, например, Байрон и Толстой, любить самое любовь, переживания любви. При этом ценность эмоций может быть как опосредованной убеждениями человека моральной ценностью, так и непосредственной ценностью, уходящей своими корнями в природную потребность организма в эмоциональном насыщении.
Когда поэт, обращаясь к судьбе, восклицает: "Пошли мне бури и ненастья, но от покоя сохрани!" - он подчеркивает прежде всего моральную ценность эмоций, противопоставляя их преступному равнодушию. Но эмоции желанны для нас и помимо всякой своей ценности как регулятора морального поведения. Если чело-в-ка долго ничего не волновало, не тревожило, он начинает испытывать настоящий эмоциональный голод. Как и всякая другая неудовлетворенная потребность, эмоциональный голод имеет свое специальное эмоциональное выражение. Это хорошо известное всем чувство скуки, которое человек испытывает, когда ему не-и чем заняться или когда он занимается однообразной работой, недоставляющей ему необходимого разнообразия переживаний. Эмоциональный голод не просто неприятен - он мешает нормальному развитию человеческого организма в период детства и губительно действует на него в зрелом возрасте. К эмоциональному насыщению неосознанно стремятся даже животные, однако лишь у людей потребность в эмоциях становится индивидуально дифференцированной и прочно связывается с процессами определенной деятельности, осознаваясь как склонность к ней. Так природная необходимость эмоций не только для ориентации организма, но и для его нормального развития и функционирования приобретает чисто человеческий статус самодовлеющей ценности.
То, что человеческие эмоции одновременно выступают в роли оценки и в роли ценности, не означает, что эти две их роли нераздельны. Напротив, в каждой из двух своих ипостасей эмоция бывает представлена также и в двух разных системах отношений. Первая система -это отношение субъекта деятельности к ее целям, промежуточным результатам и разного рода обстоятельствам, облегчающим или затрудняющим их достижение. Вторая - его же отношение к самой деятельности. Поясним сказанное на довольно простом примере. Скажем, кто-либо из наших читателей любит в свободное время поиграть в шахматы. Каждый раз как он садится за доску с тем или иным интересным для него партнером, он мечтает выиграть. Выигрыш выступает для него как ценность и цель, само же эмоционально окрашенное желание выиграть- как оценка значимости той цели, которую человек поставил перед собой уже в начале игры. Чем значимее цель, тем больше желание ее достигнуть.
Выигрыш у сильного партнера способен поднять шахматиста в собственных глазах и в глазах других игроков выше, чем выигрыш у слабого, поэтому и желание в первом случае сильнее. Но вот началась игра. Создалась острая и сложная позиция с обоюдными шансами. К желанию выиграть присоединяются теперь волнение и особое интеллектуальное чувство проблемности ситуации, своеобразное "когнитивное страдание". Эта эмоция - тоже оценка, отражающая сложность позиции. Если в то время, когда игрок обдумывает ход, раздается посторонний шум, он, возможно, вызовет у шахматиста раздражение, то есть невербальную (несловесную) отрицательную ситуацию, которая мешает ему сделать правильный ход и тем самым достичь необходимого промежуточного результата.
Но вот играющему удалось хорошо разобраться в позиции, выработать многообещающий план дальнейшей игры, который, как он надеется, приведет его к победе. В этом случае он испытывает радость как оценку удачного решения проблемы, а возможно, и гордость - как оценку своих способностей. Если же вскоре выясняется, что его расчет оказался ошибочным, это будет оценено эмоцией разочарования, а если план сорвется из-за простой небрежности, например неудачной перестановки ходов, игрок испытает досаду. Однако не все еще потеряно, игра продолжается, к в процессе ее шахматист продолжает испытывать множество новых разнообразных переживаний-оценок, в том числе и немало эстетических от того или иного красивого хода как со своей стороны, так и со стороны противника (вот оно - "бескорыстие" эстетических эмоций!). Наконец, игрок может бурно обрадоваться, выиграв партию, или огорчиться и почувствовать себя уязвленным, проиграв ее. И все эти эмоции по отношению к цели игры будут не чем иным, как оценками.
Но нас заинтересовал еще один вопрос: сел ли данный человек за доску только ради самоутверждения или у него был и другой мотив? Такой мотив безусловно существовал, более того, в данном случае он скорее всего был даже основным, поскольку речь идет об игре, а не о продуктивной деятельности. Таким мотивом было удовольствие от игры. Из чего же оно сложилось? Да из тех же самых переживаний, которые рождало у шахматиста оценивание определенных ситуаций и эффектов его деятельности в данный момент. Но поскольку субъекта побуждало к игре желание получить удовольствие от нее, то последнее и все, стало быть, составляющие его конкретные переживания в системе отношений "субъект - деятельность" выступали уже как ценности. На основании этого примера и подобных ему мы делаем вывод, что человек не безразличен не только к результатам деятельности, к той пользе, которую она приносит, но и к ее эмоциональному содержанию.
В зависимости от того, в какой роли мы рассматриваем эмоцию, меняются и многие другие ее характеристики. Так, отрицательные эмоции, выступая в качестве оценок, всегда отталкивают субъекта от оцененной им ситуации или побуждают к ее преодолению, уничтожению. Они же в качестве ценностей могут иной раз не отталкивать, а притягивать личность к определенным занятиям. Интуитивно такую диалектическую двойственность эмоций очень верно подметил А. С. Пушкин, когда писал о Татьяне Лариной:
Тайну прелесть находила
И в самом ужасе она
Так нас природа сотворила,
К противоречию склонна.
Всякое наслаждение, понуждающее нас к деятельности, вообще никогда не состоит из одних положительных эмоций. "Музыка наслаждения" - это всегда сложная структура из разных эмоций при таком их сочетании, когда возникающие отрицательные переживания достаточно быстро "снимаются" положительными. "Люблю накал борьбы,- написал в анкете один из опрошенных нами студентов факультета физвоспитания Симферопольского госуниверситета, отвечая на вопрос, за что он любит спорт.-Когда выходишь на финишную прямую, буквально задыхаешься от недостатка кислорода, в висках стучит, ноги не поднимаются, а темп бега все нарастает. Именно это я люблю. Если на соревнованиях не было спортивной борьбы на дистанции, я остаюсь неудовлетворенным от бега: не было тех ощущений, о которых
мечтал, становясь на старт".
Каждый полет для абсолютного чемпиона мира по высшему пилотажу Владимира Мартемьянова, по его словам, "был наслаждение", и к самолету он поэтому спешил "с радостным волнением и нетерпением... как когда-то спешил на свидание с девушкой".
И вот из чего складывалось это наслаждение: "Сначала бросаю самолет отвесно вниз. Высота предательски быстро теряется, а нужной скорости все нет. С ужасом понимаю: так можно лететь до самой земли - и все безрезультатно... Началась жестокая схватка с разжиженным жарой коварным испанским небом..."
Великое наслаждение испытывал А. С. Пушкин, создавая свои творения. "И ведаю: мне будут наслажденья...- писал он,- порой опять гармонией упьюсь, над вымыслом слезами обольюсь". Не только спорт или поэзия, но и самый обыкновенный труд бывает мил людям за то, что он заставляет их переживать, волноваться, грустить, ликовать. Муки и радость творчества неразделимы и лишь в сочетании друг с другом приносят наслаждение творцу. Если эмоция в роли оценки выступает, говоря словами А. Н. Леонтьева, как "механизм движения деятельности", то есть выполняет служебную функцию, побуждая к деятельности ради
"помеченной" ею ценности, то в качестве самостоятельной ценности она становится одним из мотивов деятельности. Следовательно, эмоция, выступая одновременно в двух ипостасях, двояким образом участвует и в обусловливании деятельности, в ее организации.
Знание, что эмоция постоянно выступает и как ценность, положительная или отрицательная (антиценность), позволяет глубже понять природу многих психологических явлений: склонностей, которые представляют собой человеческую потребность в определенных видах деятельности не только как в средствах достижения желанных целей, но и как в источниках желанных ("ценных") переживаний, удовольствия от деятельности, и конкретно исследовать состав последнего для каждого конкретного случая. Иногда искусствоведы прямолинейно считают, что мажорность или минорность стиля писателя, грустный или веселый тон его произведений определяется его характером. "Пессимист, меланхолик,- пишет, например, Л. А. Зеленев,- на все откликается грустной нотой; художник с оптимистическим складом характера тяготеет к созданию образов, звучащих мажорно".
На самом же деле не все так просто. Тон творчества в гораздо большей мере определяют не те эмоции, которые чаще всего испытывает художник, а те, которые для него наиболее ценны. Подтверждение этому можно найти, например, в "Авторской исповеди" Н. В. Гоголя: "На меня находили припадки тоски... Чтобы развлекать себя самого, я придумывал себе все смешное, что только мог выдумать". О своем "невеселом и задумчивом характере" говорили и многие другие писатели, получившие известность как юмористы (Джером К. Джером, М. Зощенко и др.).
В 70-х годах XX века развернулась дискуссия между Б. И. Додоновым и П. В. Симоновым относительно того, являются ли эмоции ценностью. На первый взгляд спор этот не имеет отношения к рассмотрению мотивационной роли эмоций. Однако в действительности понимание эмоции как ценности означает не что иное, как осуществление эмоциями функции побуждения, притягательности для человека.
Додонов справедливо считает, что эмоции необходимы для существования человека и животных, для их ориентировки в мире, для организации их поведения.
«И поэтому про эмоции-оценки можно сказать, что они имеют для нас большую ценность, но ценность эта служебная. Это ценность средства, а не цели» (1978, с. 46-47).
Однако эмоции, по Додонову, обладают и самостоятельной ценностью. «Этот факт, - пишет он, - достаточно хорошо осознан и вычленен житейской психологической интуицией, четко разграничившей случаи, когда человек что-либо делает с удовольствием и когда он чем-то занимается ради удовольствия» (Там же, с. 47). Ученый отмечает, что с теоретическим осмыслением этому факту явно не повезло. С самого начала на него легла тень некоторых ошибочных философских и психологических концепций, критика со стороны которых «выплеснула вместе с грязной водой и самого ребенка». До сих пор «весьма распространено мнение, будто любое признание эмоции в качестве ценности или мотива деятельности должно быть априорно отброшено как давно разоблаченная философская ошибка» (Там же, с. 47-48). При этом Додонов ссылается на многие художественные произведения, в которых писатели и поэты отразили мотивационное значение эмоций, представив эмоцию как мотив поведения.
Потребность в эмоциональном насыщении. Понимание эмоции как ценности приводит Б. И. Додонова (1978) к представлению о том, что у человека имеется потребность в «эмоциональном насыщении», т. е. в эмоциональных переживаниях. Действительно, еще знаменитый математик Б. Паскаль говорил, что мы думаем, что ищем покоя, а на самом деле ищем волнений. Это означает, что эмоциональный голод может прямо обусловливать мотивационный процесс.
Для обоснования этой потребности Додонов ссылается на известные последствия отрыва ребенка от матери и на феномен сенсорной депривации. Первое доказательство основывается на том, что отсутствие интимного контакта младенца с матерью приводит к плохому его развитию, к частым болезням, ущербной эмоциональности, «холодности», низкой способности к сопереживанию и сочувствию (Обуховский, 1972; Bakwin, 1949; Bowlby, Robertson, 1956). С этим доводом можно согласиться, хотя этот пример скорее свидетельствует о том, что для развития эмоциональной сферы ребенка нужна тренировка этой сферы, которая и обеспечивается контактом с матерью и связанными с ним чувствами, переживаниями. Со вторым же примером согласиться трудно. Ведь при сенсорной депривации речь идет об ограничении притока раздражителей, воздействующих на органы чувств (анализаторы), но отнюдь не о чувствах и эмоциях. Возникающие при сенсорной депривации психические нарушения, как утверждает сам Додонов, дают лишь основание подозревать, что среди причин, вызывающих эти нарушения, может быть и отсутствие разнообразия эмоциональных переживаний. Поэтому он говорит об эмоциональной депривации, считая, что она является следствием сенсорной депривации. По этому поводу автор пишет: «…если доказана важность чисто сенсорного насыщения для нормального развития и функционирования мозга, то не естественно ли предположить, что насыщение эмоциями… является для него еще более необходимым? А раз дело обстоит именно таким образом, то это означает, что эмоциональное насыщение организма является его важной врожденной и прижизненно развивающейся потребностью» (1978, с. 76).
В этой цитате обращает на себя внимание смелый переход автора от предположения о необходимости насыщения эмоциями к констатации этого как уже имеющего место факта.
Додонов полагает, что потребность в эмоциональном насыщении является физиологической, несмотря на то что сами эмоции несут в себе психологическое содержание. Он обосновывает это тем, что всякий орган должен функционировать, в противном случае произойдет его инволюция, деградация. Следовательно, центры эмоций нуждаются в функционировании, т. е. в проявлении эмоций для того, чтобы сохранить свою реактивность.
П. В. Симонов не согласен с трактовкой эмоций как ценности, так как в этом случае они сами являются мотивом, «притягивающим» субъекта к деятельности. Он ссылается на А. Н. Леонтьева (1971), который утверждал, что эмоции не являются мотивами, и на философа С. Штрессера (Strasser, 1970), который не отождествляет эмоции с влечениями и потребностями. По Симонову, самостоятельная ценность эмоций, их способность мотивировать поведение в любом случае оказываются иллюзией.
Стремление к переживанию положительных эмоций не в состоянии объяснить, почему данный человек стремится именно к такому, а не иному источнику удовольствия.
С последним утверждением можно согласиться. Однако нельзя при этом не отметить ограниченность понимания Симоновым (и не только им) мотива. Дело в том, что эмоция-потребность, во-первых, еще не весь мотив, и во-вторых, как всякая потребность, она может удовлетворяться разными способами и средствами. Поэтому нельзя требовать от потребности ответа на все вопросы: почему, для чего и как. Но это не устраняет у потребности в эмоциональном переживании функции побуждения. Просто надо понимать, что это побуждение не к деятельности, а лишь к развертыванию мотивационного процесса, формированию мотива. Кроме того, ссылаясь на А. Н. Леонтьева, П. В. Симонов не учитывает, что он говорил о «сдвиге мотива на цель», когда деятельность начинает выполняться просто потому, что доставляет человеку удовольствие.
О потребности человека в положительных эмоциях пишет Э. Фромм. Действительно, человек делает многие вещи ради получения удовольствия, наслаждения: слушает музыку, читает нравящуюся ему и не раз уже читанную им книгу, катается на американских горках, чтобы испытать «острые ощущения» и т. д. Поэтому эмоция выступает в виде цели (человек делает что-то ради получения желаемого переживания). Осознаваемая же цель является для человека ценностью или, по Б. И. Додонову, мотивом поведения.
Полнота удовлетворения эмоциональной потребности зависит от качества предмета удовлетворения. Это отчетливо проявилось в исследовании В. Д. Балина и А. А. Меклер (1998), которые показали, что прослушивание музыки при ее воспроизведении на аппаратуре высшего качества с пластинки вызывает эмоции большей интенсивности и в большем количестве, чем с кассетного магнитофона третьего класса. По аналогии можно сказать, что глубина и интенсивность эмоционального переживания при прослушивании музыки на стереофоническом проигрывателе будет больше, чем на монофоническом, а присутствие на концерте доставит большее эмоциональное наслаждение, чем прослушивание того же музыкального произведения дома. Точно так же большее эмоциональное впечатление окажет посещение картинной галереи, чем просматривание дома альбомов, слайдов и открыток.
Хотя эмоции сами по себе не являются мотивами (которые я рассматриваю как сложное образование, включающее в себя потребность, идеальную (представляемую) цель и мотиваторы, т. е. факторы, повлиявшие на принятие решения и формирование намерения), они могут выступать в мотивационном процессе не только в качестве «советчика» или энергетического усилителя побуждений, возникающих в процессе мотивации, но и самого побудителя, правда, не действий по удовлетворению потребности, а мотивационного процесса. Это происходит в том случае, когда у человека возникает потребность в эмоциональных ощущениях и переживаниях и когда человек осознает их как ценность.
Эмоции как" ценность. В 70-х годах XX века развернулась дискуссия между Б. И. Додоновым и П. В. Симоновым относительно того, являются ли эмоции ценностью. На первый взгляд спор этот не имеет отношения к рассмотрению мотивацион-ной роли эмоций. Однако в действительности понимание эмоции как ценности означает не что иное, как осуществление эмоциями функции побуждения, притягательности для человека.
Додонов справедливо считает, что эмоции необходимы для существования человека и животных, для их ориентировки в мире, для организации их поведения. «И поэтому про эмоции-оценки можно сказать, что они имеют для нас большую ценность, но ценность эта служебная. Это ценность средства, а не цели» (1978, с. 46-47). Однако эмоции, по Додонову, обладают и самостоятельной ценностью. «Этот факт, -пишет он, - достаточно хорошо осознан и вычленен житейской психологической интуицией, четко разграничившей случаи, когда человек что-либо делает с удовольствием и когда он чем-то занимается ради удовольствия» (Там же, с. 47). Ученый отмечает, что с теоретическим осмыслением этому факту явно не повезло. С самого начала на него легла тень некоторых ошибочных философских и психологических концепций, критика со стороны которых «выплеснула вместе с грязной водой и самого ребенка». До сих пор «весьма распространено мнение, будто любое признание эмоции в качестве ценности или мотива деятельности должно быть априорно отброшено как давно разоблаченная философская ошибка» (Там же, с. 47-48). При этом Додонов ссылается на многие художественные произведения, в которых писатели и поэты отразили мотивационное значение эмоций, представив эмоцию как мотив поведения.
Потребность в эмоциональном насыщении. Понимание эмоции как ценности приводит Б. И. Додонова (1978) к представлению о том, что у человека имеется потребность в «эмоциональном насыщении», т. е. в эмоциональных переживаниях. Действительно, еще знаменитый математик Б. Паскаль говорил, что мы думаем, что ищем покоя, а на самом деле ищем волнений. Это означает, что эмоциональный голод может прямо обусловливать мотивационный процесс.