Глава «Искусство Польши». Всеобщая история искусств. Том V. Искусство 19 века. Автор: Л.И. Тананаева; под общей редакцией Ю.Д. Колпинского и Н.В. Яворской (Москва, Государственное издательство «Искусство», 1964)

Польское искусство 19 в. - яркая страница в истории польской культуры. Особенности его развития определяются тем, что в 19 в. Польша находилась в глубоко драматической ситуации: она перестала существовать как политически независимое государство и как единое целое. Последний раздел Польши (1795) отдал различные ее части трем соседним монархиям: России, Австрии, Пруссии. Однако, несмотря на это положение, сулившее, казалось бы, неотвратимую гибель польской нации, не только развивалось героическое национально-освободительное движение, но на протяжении всего 19 в. шло утверждение принципов национальной польской культуры, польской музыки, литературы, изобразительного искусства. Искусство неоднократно оказывалось в условиях Польши той единственной областью, в которой могли открыто развиваться патриотические, общенародные идеи. Поэты, писатели, музыканты, художники, воплощавшие эти идеи в своем творчестве, приобретали для нации совершенно особое значение - роль идейных вождей, национальных героев. Таково было творчество А. Мицкевича, Ф. Шопена, Ю. Словацкого. Особая патриотическая направленность, пафос национального самоутверждения были неотделимой чертой польского искусства, создавая тот особый внутренний «климат» романтической героики, нервной одушевленности, стремления к борьбе и неприятия насилия, которые столь типичны и для национального характера и для всего лучшего, что было создано Польшей в искусстве на протяжении 19 в. Подобное положение могло сложиться лишь благодаря тому, что идея независимости, идея единства нации жила в народе постоянно, пронизывала все слои населения и находила свое яркое выражение в национально-освободительном движении.

Однако различные классы преследовали в этой борьбе разные цели, хотя иногда, особенно на ранних этапах движения, выступали под общим лозунгом, создавая видимость единства всех классов нации, что, однако, неоднократно опровергалось самим ходом борьбы. Первые полтора-два десятилетия 19 в. были эпохой бурной, сложной, полной политических перемен, Сложным было и развитие художественной жизни. Доживали свой век прежние традиции, значительно менялся контингент художников, и намечались новые формы в развитии искусства. Это был период, когда уехали Я. Норблин и А. Орловский; умерли М. Плоньский и К. Войняковский. Пытался приспособиться к новым условиям, но уже не мог дать ничего нового и значительного М. Бачиарелли. Догорало творчество польско-литовского художника Ф. Смуглевича (Смуглявичуса).

Пожалуй, наиболее свежим и живым очагом искусства в эти трудные годы была Вильна (Вильнюс) с ее университетом, являвшаяся в это время не только одним из культурных центров Литвы (см. раздел «Искусство Литвы), но одновременно и очагом польской культуры.

В Кракове продолжало развиваться творчество Михаила Стаховича (1768-1825). Он писал сценки из жизни обитателей Кракова, подкраковских крестьян, сцены из восстания Костюшки. В творчестве Стаховича, в его портретах и жанровых работах было много от просветительских тенденций искусства прошлого века, в известной мере он является живой связью между двумя этими очень разными эпохами. Ту же роль играет творчество 3. Фогеля, принесшего в 19 в. навыки реалистического пейзажа, и целого ряда других художников. Однако это скорее продолжатели традиции, чем зачинатели нового искусства.

Новый период польской истории - и вместе с тем искусства - начинается в последующем десятилетии, после 1815 г. (года окончания Венского конгресса). Этот период принес с собой определенную стабилизацию. Было основано в рамках Российской империи Королевство Польское, получившее от Александра I конституцию. В Варшаве, вернувшей себе полностью роль крупнейшего культурного центра, уже в 1816 г. было организовано отделение изящных искусств при Варшавском университете. В Кракове подобное отделение было открыто в 1818 г.

Судьбы искусства все более прямо и непосредственно связывались с судьбой общества в целом. Это явственно видно на примере архитектуры, вступившей в полосу нового подъема. 20-е гг. - начало новой волны строительства. Именно гражданское, государственное строительство, уже не связанное с отдельным меценатом, приобретает главное значение. Опираясь на традиции польского классицизма 18 в., архитекторы новой эпохи развивают их дальше, по пути большей монументальности, большего размаха, более сложных и синтетических архитектурных решений. 20-30-е гг. - период усиленного градостроительства. В это время происходит окончательное формирование центральной части Варшавы - сложение ее как крупного административного центра. В 1824-1825 гг. проводится застройка Банковской площади (архитектор А. Корацци, 1792-1877) с величественным зданием Государственной комиссии приходов и казны. Огромное здание трактовано как единый, целостный архитектурный объем. Однако оно лишено всякой монотонности. Спокойный и четкий ритм колонн облегчает его фасад, включает богатые светотеневые эффекты в зрительный образ здания. К Банковской площади близок по общему решению ансамбля комплекс Театральной площади с монументальным Большим театром, строившимся в 1825-1833 гг. тоже по проекту Корацци. Широта архитектурного замысла, точная и богатая отделка деталей типичны для дворцов, воздвигнутых Корацци для частных лиц, - таков блестящий дворец Сташица (1820-1823) (в нем помещалось Общество друзей науки) или дворец Мостовских (1823). Работы Корацци - наиболее яркое проявление развитого польского классицизма.

Ближе к традициям 18 в. остается творчество Якоба Кубицкого (1758-1833), который создал в 1818-1822 гг. одно из своих лучших произведений - Бельведерский дворец в Варшаве, простой и ясный по своим формам. Классицизм в Королевстве Польском держится дольше, чем в других странах. Еще в середине 19 в. в чисто классическом стиле Генрих Маркони (1792-1863) строит в Саксонском саду водонапорную башню (1854), напоминающую по форме римский храм в Тиволи. Расцвет архитектуры в Королевстве Польском подчеркивает его значение среди других областей Польши в развитии польской культуры этих десятилетий. В Галиции и в познанских землях в эти годы сколь-нибудь значительное новое строительство не ведется.

В области культуры ведущая роль переходит к крупной и средней буржуазии и обуржуазившейся шляхте. Это определило, в частности, расцвет буржуазного портрета, широко развившегося в Польше. Здесь особенно значительным представляется творчество Антони Бродовского (1784-1832) - художника, родом из Варшавы, учившегося в Париже у Жерара. Во Франции он воспринял типичные особенности французского портрета начала 19 в. Бродовский воплощает их с большой долей личного, взволнованного ощущения бытия человеческой души, мира человеческих чувств и страстей. К лучшим работам Бродовского относится портрет брата художника (1815; Варшава, Национальный музей). Брат А. Бродовского - Ю. Бродовский также был живописцем, развивавшим в своих произведениях традиции бытовой реалистической живописи. Пылкий, одушевленный мечтой и благородным порывом юношеский образ передан художником темпераментно, в свободной, широкой манере письма, явившейся новостью для большинства польских художников. В более поздний период А. Бродовский уже не демонстрирует такой взлет чувств, невольно приводящий на память всю бурную, романтическую, охваченную патриотическими настроениями среду польской молодежи времен раннего Мицкевича. Условен и сух А. Бродовский в своих мифологических композициях, таких, как «Эдип и Антигона» (1828; Варшава, Национальный музей). Эти работы знаменуют развитие академической, официальной живописи.

Страшным ударом для всей польской культуры были последствия неудачного восстания 1830-1831 гг., когда царское правительство закрыло Варшавский и Виленский университеты и художественное образование - в немалой степени и художественная жизнь - в Королевстве Польском практически на время прекратилось. 30-40-е гг. в истории польской культуры ознаменовались перемещением идейно-политического и культурного центра, во-первых, в Галицию, в Краков, во-вторых, - в Париж, где исключительную роль стала играть многочисленная польская эмиграция. В Париже писал в эти годы Мицкевич свою национальную эпопею - «Пан Тадеуш», здесь же в эти годы возникли наиболее совершенные и народные произведения Шопена, в которых он стал выразителем души своего народа. Здесь работали живописцы Г. Родаковский, П. Михаловский, Л. Каплиньский. В эти годы после разгрома революции 1846 г. в Кракове и подготовки восстания 1848 г. поляку легче было говорить от лица своего народа в Париже, чем в самой Польше. И все же именно на родине зародилось течение, давшее начало развитию реалистического, обращенного к польской действительности искусства. Постоянно и органично связанное с родной землей и ее народом, оно отличалось особой убедительностью своих образов. В этом отношении очень важную роль играла группа художников - по преимуществу жанристов, группировавшихся вокруг Феликса Пиварского (1795-1859). Сюжеты своих картин и гравюр Пиварский черпал из народной жизни, продолжая в какой-то мере на новом этапе традиции школы Норблина. Пиварский много сделал для развития в Польше литографии. Это было еще скромное по своим художественным результатам, но тесно связанное с родной землей и народом искусство. Целый ряд молодых художников-жанристов, расцвет творчества которых падает на 60-70-е гг., обязан Пиварскому, бывшему прекрасным педагогом, своим интересом к народной жизни и реалистическими основами творчества.

Если 30-е гг. были в известной мере периодом затишья, когда даже в самом польском обществе возник спор о «смысле существования национального искусства», то 40-50-е гг. дали ответ на этот спор, выдвинув несколько больших мастеров. Генрик Родаковский (1823-1894) проявил себя одаренным портретистом, создав «Портрет отца» (1850; Варшава, Национальный музей). Живя в Париже, он написал портрет генерала Г. Дембиньского (1852; Краков, Национальный музей), который только что вернулся из Венгрии, где предводительствовал революционными войсками поляков, присоединившихся к повстанцам-венграм. Эта работа - памятник не только славному современнику художника, но и целой эпохе в истории Польши. Фигура генерала, сидящего в грустной задумчивости под сенью полевого шатра, вырастаете образ «солдата-скитальца» - одного из самых типичных и драматических образов польской истории и польской поэзии. Написан портрет в спокойной и сдержанной оливково-серой темной гамме. В широкой, но точной манере письма сказываются типичные для Родаковского черты.

Но, безусловно, самой яркой фигурой середины века был Петр Михаловский (1800-1855), один из лучших мастеров польского искусства. Михаловский стоит несколько особняком среди других художников; аристократ но происхождению, связанный с правящей верхушкой Галиции, дилетант, не получивший систематического художественного образования, общественный деятель, входивший в Галицийский сейм до его роспуска Австрией (после 1848 г.), - он занимался живописью лишь урывками, в отдельные периоды своей жизни. И тем не менее он оставил позади себя почти всех польских художников-профессионалов, создавая произведения, стоящие на общеевропейском уровне художественного мастерства и в то же время глубоко национальные. Здесь сыграло немалую роль то, что не учившийся ни в одной Академии Михаловский не был связан канонами устаревшей уже академической школы. Кроме того, художник, часто уезжавший во Францию, постоянно вступал в непосредственный контакт с передовыми художественными течениями, во многом совпадавшими с его собственными исканиями. Наконец, пристальное изучение творчества таких мастеров, как Гойя и Веласкес, сообщали произведениям Михаловского особую художественную культуру, снимая налет «доморощенности», делая его художественный язык гибким и свободным. Но главными, конечно, оставались одаренность Михаловского, его талант, свободный и романтически одушевленный. Его увлекали в живописи динамика, размах, напряженность художественной формы. Кони, всадники, битвы долгое время были его излюбленными темами. Позже Михаловский обратился к портрету и создал много прекрасных полотен, в которых точность, конкретность реалистической характеристики, какая-то бескомпромиссная правдивость сочетались с передачей напряженной концентрированной душевной жизни человека. В своих колористических исканиях Михаловский стремился к единству цветового строя картины, к единому тону. Излюбленной гаммой были серые или оливково-коричневые тона, в которые вплеталось пятно синего, красного, бело-пепельного цвета. В зрелый период своего творчества Михаловский писал очень широко, свободно. Мазок его очень точен, он одним движением кисти «ставит» фигуру, ощутимо, на глазах, лепит, строит форму.

Обратившись к теме крестьянства, Михаловский создал полотна, до сих пор остающиеся одной из вершин польской живописи 19 в. Эти портреты воплощают характерные черты польского национального народного характера, как его себе представляет Михаловский. В портрете «Сенько» (ок. 1846; Краков, Национальный музей) в образе крестьянина художник воплотил целый мир внутренней борьбы и переживаний. Личность представляется художнику цельной, замкнутой в себе, противостоящей в какой-то степени окружающему миру. Реалистическая сила Михаловского сказалась здесь в полном отсутствии внешнего пафоса, от которого редко избавлялись польские романтики, в отсутствии внешней идеализации. Манера письма Михаловского в этом портрете стала гораздо тверже и крепче, чем в его романтических всадниках раннего периода. Но широта и свобода мазка остались, только теперь они связаны с реалистической лепкой, очень энергичной и выразительной. Характеры крестьян для него имеют такую же значительность и сложность, как портреты шляхтича, - они для него интересные, значительные люди, а не «униженные и оскорбленные», которым требуется сочувствие. Определяется эта черта творчества Михаловского в первую очередь тем, что он жил и складывался как художник в обстановке 1846-1848 гг. - годов революции, крестьянских восстаний и бунтов городской бедноты.

Со второй половины 19 в. в польском искусстве получает широкое развитие жанровая реалистическая картина. Появившиеся на варшавских, а позже и на краковских выставках в 50-60-х гг. скромные жанровые композиции несли в себе нечто принципиально новое по сравнению с блестящими портретами Михаловского, хотя художественно им во многом уступали. Новое заключалось в том, что художники не только начали изображать реальные условия быта народа, но и высказывать свое отношение к его социальному положению. Правда, обращение к народу было ограничено сентиментальностью, желанием тронуть зрителя печальной участью бедняков, привлечь сострадание к ним. Зато эти художники считали себя ответственными за участь народа, хотели активно бороться за его права, помогать ему. Это стремление включить искусство непосредственно в общественную борьбу является, может быть, самым ценным, что внесли в него жанристы 60-х гг.

Подъем реалистического бытового жанра был связан в основном с российской областью Польши и объяснялся целым рядом причин. Годы, предшествующие восстанию 1863 г., отмечены особо острым интересом к социальной, в основном крестьянской тематике. В Польше были распространены настроения, близкие русскому народничеству, поэтому не случайно творчество многих жанристов этих лет напоминает искусство русских передвижников. В этом направлении работали многие варшавские художники: Ф. Костшевский (1826-1911) - «Дробильщики камня» (1862, Познань, Национальный музей); В. Герсон (1831-1901) - «Прощание крестьянина с конем» (1856) - и ряд других.

Особенно типичны работы Юзефа Шерментовского (1833-1876), крупного художника среди варшавских жанристов 60-х гг. В творчестве Шерментовского укрепилась своеобразная «жанрово-пейзажная» композиция, в которой главным является не действие, не сюжет, а общее настроение. Пожалуй, самым характерным из его произведений являются «Крестьянские похороны» (1862; Варшава, Национальный музей), тема, которая еще не раз прозвучит в польском искусстве. Герои ее - двое крестьян, потерявших близкого человека. Они понуро стоят у потрескавшейся стены деревенского кладбища, сливаясь с ней своей серой, тусклой одеждой. Светло-желтый некрашеный гроб на запряженной волами телеге, кажется, также терпеливо и уныло ждет, когда его опустят в землю, где только и обретают покой бедняки. Небо нахмурилось, за оградой, около старого костела, темнеют деревья. Луч света, неровно осветивший первый план, вот-вот скроется за надвигающимися тучами. Неровное, скользящее освещение, тени обогащают живописную сторону картины, несколько суховатую и скупую по цвету. Художник сводит все цвета к холодной, светлой гамме, где преобладает серый цвет различных оттенков, в который вплетаются голубые и желтоватые пятна. Очень хорошо написан задний план, где раскрывается вид на низкую равнину, окутанную дымкой, расплываются очертания хаты, дерева возле нее, журавля у колодца. Этот маленький кусочек польской равнины, по существу, один из первых национальных польских пейзажей. К крестьянской теме Шерментовский обращался и позднее («Крепостные», 1873).

В австрийской Польше, где бытовой жанр был менее широко развит, сложилось, однако, своеобразное, полное большой искренности творчество Александра Котсиса (1836-1877). Этот художник, внимательно и любовно изображавший жизнь подкраковских крестьян, среди которых он провел всю свою жизнь, был по преимуществу лириком. Лучшее его полотно - «Мать умерла» (1867; Львов, Картинная галерея). Картина изображает внутренность бедной избы, освещенной через небольшое окошко серебристым рассеянным светом. В углу - постель, на которой виднеется застывшая, с запрокинутой головой фигура умершей крестьянки. Трое детишек неподвижно стоят у кровати, еще не умея осознать свою беду. У ног их бегают кролики. Эти робкие зверьки как бы подчеркивают беззащитность своих маленьких хозяев - таких же слабых и одиноких. К удаче художника относится и «Последнее добро» (1870; Варшава, Национальный музей). Многочисленны портреты, наброски с крестьянских детей, приводящих на память Янко-музыканта Сенкевича.

Особое место занимает творчество другого художника, тоже выходца из Галиции, Артура Гроттгера (1837-1867), отразившего в своих графических сериях «Варшава» (1862), «Польша» (1863) и др. борьбу польского народа за национальное освобождение. Героем его стал рядовой повстанец, польский патриот. Творчество Гроттгера, противоречивое, не лишенное салонности и театральных эффектов, ценно своим активным характером, утверждением в искусстве актуальной, общественно значимой темы, а также гуманизмом и демократической, гражданской страстью. Оно знаменовало собой сильный подъем темы национально-освободительного движения в польском искусстве. Тема эта еще со времен Норблина и Орловского, отражавших в своих рисунках восстание Костюшки, прочно вошла в польское искусство. В ряде случаев мы встречаемся с прямым, непосредственным изображением событий, связанных с борьбой польского народа, - и здесь особенно велико значение Гроттгера, по стопам которого впоследствии шли такие мастера, как Мальчевский.

Годы кануна восстания 1863 года и время после его разгрома были переломными в развитии польского искусства. Этот период уже характеризуется в целом развитием демократического реализма. Романтический этап искусства казался завершенным, и все же романтическое понимание народности сказалось в творчестве такого крупного мастера исторической живописи, как Матейко. Творчество Яна Матейки (1838-1893) - целая эпоха в польской художественной и культурной жизни. Расцвет исторической живописи в стране, лишенной национальной независимости, - явление не случайное. Она становится активной формой борьбы - борьбы за прошлое, напоминая о котором, прославляя его, художник стремится воспитать в своем поколении патриотизм и веру в свои силы. Не случайно историческая картина расцвела в 19 в. в Венгрии, Чехии, позже - в Сербии, Болгарии. Это касается не только живописи - тема прошлого возникает в литературе, поэзии, музыке. И тот особый вес, который она получает, та значительность, которая за ней признается в системе других жанров искусства, является одной из наиболее характерных черт польской художественной культуры 19 в. В специфических условиях Польши прошлое всегда выступало идеализированным, в ореоле романтических мечтаний, представлялось потерянным раем, и это легко понять.

Первый период творчества Матейки (60-70-е гг.) был полон патриотического одушевления. Таковы его произведения «Станьчик на балу у королевы Боны в Вавеле» (1862) и «Проповедь Скарги» (1864; обе - Варшава, Национальный музей). В последней картине изображен проповедник 16 в., укоряющий правителей польского общества в своекорыстии и забвении общенациональных интересов. Критические, переломные моменты истории - время правления Зигмунда Старого (16 в.) и события недавнего сравнительно прошлого (конец 18 в.) - сближались, становились звеньями одной цепи, одного повествования о своекорыстии шляхты, приводящей страну на грань катастрофы, и вызывали у зрителя глубокие раздумья. Правящие круги очень отрицательно отнеслись к первым произведениям художника именно из-за концепции, заложенной в них. Матейко на эти нападки ответил своим «Приговором Матейке» (1867; Варшава, Национальный музей), где он под видом воссоздания эпизода из жизни 16 в. изобразил самого себя осужденным на казнь.

Уже в ранних полотнах сложились те художественные принципы, которые и в дальнейшем были свойственны искусству Матейки. Большое, многофигурное полотно, развернутый сюжет, сложно соотнесенные между собой многочисленные исторические персонажи, драматизм ситуации, психологическое напряжение будут типичны для всего творчества Матейки. В центре повествования всегда стоит герой, будь то Скарга или Костюшко. Все действие группируется вокруг него. В поздних работах перегруженность композиции, обилие зрительных центров и масса фигур, в равной мере привлекающих внимание зрителя, становится утомительными для глаза и ослабляют эмоциональное воздействие картины. Романтическое, взволнованное начало полотен Матейки порой превращается в чрезмерный пафос, патетику, что видно в работах позднего периода, когда и концепция картин Матейки существенно меняется. Возвеличивание прошлого, а в нем - шляхты и королей как вождей народа, что прямо связано с влиянием реакционной историографии (очень развитой в то время в Кракове), привело к тому, что творчество Матейки в 80-90-х гг. становится все более традиционно-официальным. Такие картины, как «Люблинская уния» (1869; Варшава, Национальный музей), «Баторий под Псковом» (1871; там же), знаменовали поворот к темам некритического прославления, возвеличивания феодально-магнатской Польши. Он обращается теперь к темам, которые связаны с победами, с триумфами польского оружия и польской государственности. Таковы «Прусская дань» (1882; Краков, Национальный музей), «Собеский под Веной» (1883) и многие другие. Не случайно именно в это время колоссальный художественный и моральный авторитет художника становится своего рода преградой, которую правящие классы выдвигают на пути развития реалистического искусства. Однако следует отметить, что Матейко начал огромную работу над росписями Мариацкого костела в Кракове (где помещен алтарь Вита Ствоша). Поиски монументально-декоративного стиля, захватившие на склоне лет художника, явились новым словом в польском искусстве. Они положили начало широкому и очень интересному течению, принесшему в 900-х гг. ряд достижений, особенно в творчестве Ст. Выспяньского.

В 70-х и 80-х гг. наиболее передовые тенденции проявились в искусстве на территории Королевства Польского, они знаменовали собой высшую точку развития демократического реализма. После реформы 60-х гг. наступило быстрое развитие капитализма. Гегемония польской шляхты кончилась. Это означало одновременно конец романтических иллюзий, художественных концепций, связанных с ними, и распространение буржуазной идеологии позитивизма, влияния которой не избежали такие большие писатели, как Б. Прус, Э. Ожешко и, собственно, вся школа варшавских художников-реалистов. При всем том их творчество является развитием художественных принципов, заложенных в произведениях реалистов 60-х гг. Однако надо отметить и возросший профессионализм художников, их стремление добиться настоящего мастерства. Картины Ю. Хелмоньского и особенно братьев М. и А. Герымских являются вкладом польского искусства в реалистическую европейскую живопись.

Творчество Юзефа Хелмоньского (1849-1914) посвящено почти исключительно жизни польского крестьянина. Поэтическое, спокойное «Бабье лето» (1875; Варшава, Национальный музей), где молодая крестьянка прилегла на межу, ловя рукой раннюю осеннюю паутинку; ребята-пастушки, убегающие от грозы («Перед бурей»; 1896, Краков, Национальный музей), или бешеные летящие на зрителя «Тройки» - подкупают то своим живым лиризмом, то ярким темпераментом.

Таланту Максимильяна Герымского (1846-1874) свойственны иные черты - тонкий и точный рисунок, изящество и музыкальность, слитые с исключительным ощущением жизни природы. М. Герымский счастливо соединял в себе пристального реалиста и истинного поэта. Это отчетливо видно на одной из лучших картин Герымского - «Повстанческий патруль» (ок. 1871; Варшава, Национальный музей). Картина эта изображает сцену из недавнего восстания 1863 г. Патруль из четырех всадников остановился на сельской дороге, предупрежденный нищим-разведчиком о приближении неприятеля. Простая и обыденная, отнюдь не героическая сцена приобретает внутренний смысл и глубокий эмоциональный подтекст благодаря пейзажу, которому Герымский всегда отводит огромную роль, продолжая в этом отношении традиции польских жанристов, в первую очередь - Шерментовского. Плоская песчаная равнина, обрамленная рыжеватым кустарником, с тонкой березкой у дороги, прозрачная тишина ранней осени, разлитая в этом мирном, клонящемся к вечеру дне, небо, струящее неяркий, рассеянный свет,- вся эта панорама средней Польши сливается с всадниками, вставшими на ее защиту, в одно целое, в образ, полный лиризма и внутренней драматичности. Интерес к пленэрной реалистической живописи впервые в Польше проявился в работах М. Герымского.

Еще более высоким мастерством в овладении системой реалистической живописи отличалось творчество его брата, Александра Герымского (1850-1901). Тема большого капиталистического города впервые в Польше нашла своего художника. Его варшавский цикл (в который входят картины «Тромбки», 1884, Краков, Национальный музей; «На песочном карьере на Висле», 1887; «Еврейка с апельсинами», 1881, обе - в Национальном музее, Варшава) показал умение художника глубоко воспринимать самую незаметную, повседневную жизнь, находить в ней скрытую для поверхностного взгляда красоту и значительность. В более поздние годы, живя в Париже, А. Герымский создает много полотен, среди них «Парижская Опера ночью» (1891; Познань, Национальный музей) и лучшую, пожалуй, свою работу - «Вечер над Сеной» (1893).

Своеобразным завершением столь типичной для польского искусства темы освободительного движения явилось творчество Яцека Мальчевского (1854-1929). Он выделился еще в 70-80-х гг. своими картинами из быта ссыльных: «Смерть на этапе» (1891), «Воскресенье в шахте» (1882), «Политические ссыльные» (1883) (все - Варшава, Национальный музей), в которых показал себя мастером психологической характеристики. Обычно у Мальчевского одна тема психологического состояния как бы разыгрывается во множестве вариантов, выявляя тем самым различные характеры, различные темпераменты и бросая свет на судьбы людей. В 90-х и особенно в 900-х гг. Мальчевский все сильнее уходит в символику, создавая полотна, где реальное, взятое из повседневности, причудливо перемешивается с фантастикой. Работы этого периода однообразны, отмечены печатью декаданса. В какой-то мере реалистическое видение мира у Мальчевского сохраняется в его портретах, которым свойственны верность и проникновенность психологической характеристики.

Импрессионизм как целостная система художественного мировоззрения впервые проявляется в польском искусстве в творчестве Владислава Подковиньского (1866-1895) и Юзефа Панкевича (1866-1940), учившихся в Париже. Однако их работы оставались некоторое время одиноким явлением в польском искусстве. Лишь 90-е гг. принесли освоение метода импрессионистического искусства рядом крупных художников, которые интерпретировали его в формах национально своеобразных. Это в первую очередь Леон Вычулковский (1852-1936), Ян Станиславский (1860-1907). Для этих художников типичны неиссякающий интерес к родной земле и народу и способность вновь и вновь черпать вдохновение в верности жизненной правде. Станиславский любовно и проникновенно писал картины польской и украинской природы, наслаждаясь буйством красок, щедростью теплой земли, умея из невзрачного куста репейника, выросшего на речном берегу, сделать полную света, воздуха и тонкого поэтического настроения картину, настоящий символ родной природы. Лучшие картины Вычулковского связаны с крестьянской темой: «Пахота» (1903; Краков, Национальный музей); «Уборка свеклы» (1892; Варшава, Национальный музей) и другие.

Крестьянская тема оставалась ведущей в творчестве целого ряда других художников 90-900-х гг. Их творчество было завершением реалистической линии в польской живописи и одновременно той плодотворной традицией, из которой вырастало, пусть преобразуя ее, пусть порой даже отрицая, творчество художников следующего поколения.

Польский вопрос

ПОЛЬСКОЕ ВОССТАНИЕ 1830–1831 гг. - восстание, организованное шляхтой и католическим духовенством в Царстве Польском и сопредельных с ним губерниях Российской империи.

Главная цель восстания - отделение Царства Польского от России и отторжение от нее западных земель, входивших в 16–18 вв. в состав бывшей Речи Посполитой.

Конституция, дарованная императором Александром I Царству (Королевству) Польскому в 1815 г., предоставляла Польше широкую автономию. Но в 1820-е гг. в Царстве Польском, в Литве и на Правобережной Украине возникли тайные заговорщические, масонские общества, приступившие к подготовке вооруженного мятежа. В подготовке восстания активно участвовало католическое духовенство. Надежды заговорщиков усилила революция 1830 г. во Франции. Поводом к восстанию послужило известие о скорой отправке русских и польских войск на подавление бельгийской революции.

17 ноября 1830 г. толпа заговорщиков ворвалась в Бельведерский дворец - резиденцию наместника Польши великого князя Константина Павловича. В тот же день в Варшаве началось восстание, во главе которого стояло тайное общество П. Высоцкого. 18 ноября 1830 г. Варшава перешла в руки повстанцев. Константин Павлович с небольшим отрядом покинул Польшу. Мощные военные крепости Модлин и Замостье были сданы мятежникам без боя. Через несколько дней после бегства наместника Царство Польское оставили все русские войска.

Административный совет Царства Польского был преобразован во Временное правительство. 13 января 1831 г. сейм объявил о низложении Николая I - лишении его польской короны. К власти пришло Национальное правительство во главе с князем А. Чарторыйским, другом покойного Александра I. Революционный сейм отказался рассмотреть даже самые умеренные проекты аграрной реформы и улучшить положение крестьян.

Польская армия выросла до 130 тыс. чел. Русские войска, расквартированные в западных губерниях (до 183 тыс. чел.), не были готовы к войне. Но главнокомандующий русскими войсками генерал-фельдмаршал И.И. Дибич-Забалканский 24–25 января 1831 г. начал вторжение в Царство Польское. Сражение между русскими и польскими войсками 13 февраля 1831 г. при Грохове закончилось победой повстанцев. Дибич не отважился продолжать наступление, ожидая серьезного отпора. В это время мятеж перекинулся на Волынь, Подолию и Литву.

В нач. мая 45-тысячная польская армия Я. Скшинецкого отбросила за пределы Царства Польского 27-тысячный русский гвардейский корпус, которым командовал великий князь Михаил Павлович. 14 мая 1831 г. произошло новое крупное сражение при Остроленке, в котором польская армия была разгромлена. Поляки начали отступление к Варшаве, но в тыл русской армии, в Литву, был послан крупный польский отряд (12 тыс. чел.).

В конце мая 1831 г. И.И. Дибич-Забалканский заболел холерой и скончался. 13 июня 1831 г. в Польшу прибыл новый главнокомандующий русскими войсками - генерал-фельдмаршал И.Ф. Паскевич-Эриванский.

Польские власти объявили всеобщее ополчение, но простой народ отказывался проливать кровь за власть корыстолюбивых шляхтичей и фанатиков-ксендзов. Русская армия постепенно теснила польских повстанцев к Варшаве. 3 августа 1831 г. в Варшаве начались волнения. Сейм назначил главой правительства (президентом) генерала Я. Круковецкого и наделил его чрезвычайными правами. 6 августа русские войска начали осаду Варшавы. Войска Паскевича насчитывали 86 тыс. чел., а польские войска у Варшавы - 35 тыс. В ночь с 26 на 27 августа 1831 г. польские войска в Варшаве капитулировали.

В сентябре и октябре 1831г. русские войска вытеснили остатки польской армии, продолжавшей сопротивление, из пределов Царства Польского в Пруссию и Австрию, где поляки были разоружены. Восстание было подавлено, а государственность Царства Польского ликвидирована. Польскую армию упразднили, конституцию 1815 г. отменили. Наместником Польши был назначен И.Ф. Паскевич-Эриванский, получивший титул князя Варшавского. Вс. В.

ВАРШАВА (польск. Warszawa) - столица Царства Польского; расположена на берегу р. Висла.

Варшава впервые упоминается в 1-й пол. 13 в. С кон. 15 в. - столица Варшавского княжества, а затем и всей Мазовии, в 16 в. - столица Польши. Со времен царствования короля Сигизмунда Августа (1548–1572 гг.) в Варшаве стали собираться сеймы.

В 1795 г., после третьего раздела Польши город перешел под власть Пруссии. Во время Наполеоновских войн в 1807–1813 гг. Варшава была столицей Варшавского герцогства, зависимого от Франции. После победы над Наполеоном, по решению Венского конгресса, Польша перешла под российскую корону, и Варшава стала столицей Царства Польского в составе Российской империи. В 1830–1831 и в 1863–1864 гг. Варшава стала центром крупных польских восстаний и местом пребывания мятежных правительств.

В течение 18–19 вв. город интенсивно рос, численность его населения динамично увеличивалась: в 1790 г. в Варшаве проживало 120 тыс. жителей, в 1830 г. - 139,7 тыс. жителей, в 1890 г. - 456 тыс. жителей. Варшава - многонациональный город, основную часть населения составляли поляки, евреи, немцы и русские.

В 1816 г. был основан Варшавский университет, который с 1830 г. назывался Александровским в честь императора Александра I, основавшего его. В 1840-х гг. была построена железная дорога, соединившая Варшаву и Вену.

Основные достопримечательности Варшавы - Королевский дворец (13 в.), готический собор Св. Яна (кон. 14 в.), барбакан (укрепления 16 в.), колонна Сигизмунда III на Замковой площади (17 в.), дворцово-парковые ансамбли Вилянув (17 в.), Лазенки (18 в.) с памятником Шопену (19 в.), памятник Яну III Собескому (1788 г.), памятники Николаю Копернику (1830 г.), Александру I (1835 г.) и Адаму Мицкевичу (19 в.). Е. С.

ПАСКЕВИЧ Иван Федорович (08.05.1782–20.01.1856 гг.) - русский военачальник, генерал-фельдмаршал (1829 г.), граф Эриванский (1828 г.), светлейший князь Варшавский (1831 г.).

И.Ф. Паскевич, сын богатого помещика, родился в Полтаве. В 1800 г. окончил Пажеский корпус в Петербурге и был выпущен поручиком в Преображенский полк, затем назначен адъютантом к Павлу I. В 1806–1812 гг. участвовал в войне с Турцией, брал штурмом крепость Измаил. В 1809 г. в Молдавии он был ранен пулей в голову на глазах у генерала М.И. Кутузова. В 1811 г. назначен бригадным командиром. В ходе Отечественной войны 1812 г. командовал дивизией, отличился в боях под Салтановкой и Смоленском, при Бородино и под Вязьмой. В сражении при Бородино его дивизия защищала батарею Раевского, где шли жесточайшие бои. Во время Заграничного похода русской армии участвовал в сражениях под Дрезденом и Лейпцигом, в блокаде Гамбурга, во взятии Парижа.

С 1824 г. Паскевич - командир 1-го пехотного корпуса со штабом в Митаве.

После воцарения Николая I Паскевича вызвали в Петербург для участия в суде над декабристами, он стал членом Верховного уголовного суда.

В 1826 г. его отправили на Кавказ для командования войсками вместе с генералом А.П. Ермоловым в войне против Персии. И.Ф. Паскевич разбил персов под Елизаветполем, взял Эривань. В 1827 г. Паскевич сменил Ермолова на посту наместника Кавказа.

В феврале 1828 г. ему удалось добиться мира с Персией. Он подписал Туркманчайский мирный договор, составленный А.С. Грибоедовым, по которому к России отошли Туркманчайское и Эриванское ханства. В марте 1828 г. Николай I подписал указ о возведении Паскевича в графское достоинство с именованием «Эриванский».

В 1828–1829 гг. войска Паскевича овладели турецкой крепостью Каре, Ахалкалаки и Ахалцихом, заняли Эрзерум.

В 1831 г. Паскевич был назначен главнокомандующим войсками в Царстве Польском, направленными на подавление восстания, вспыхнувшего в Польше в кон. 1830 г. Паскевич действовал осторожно и даже медлил с нанесением решающего удара. 27 августа 1831 г. он начал штурм предместья Варшавы - Праги, на следующий день польская столица пала. Поляки совершили покушение на него, но неудачно. В 1831 г. Паскевичу был пожалован титул светлейшего князя Варшавского. Паскевич, князь Варшавский, занимал пост наместника Царства Польского и утвердил в крае русскую власть. В сентябре 1841 г. его назначили сенатором.

В 1849 г. он был главнокомандующим русской армией, направленной на подавление венгерского восстания. Он провел военную кампанию без громких побед, но завершил ее полным разгромом неприятеля.

Во время Крымской войны, с апреля 1854 г. Паскевич командовал русской армией на западной границе и в Дунайских княжествах. В мае 1854 г. во время осады крепости Силистрия был тяжело контужен, и ему пришлось уйти со службы. Паскевич умер в Варшаве и был похоронен в имении, которое подарил ему Николай I. Вс. В.

ПОЛЯКИ В ЦАРСКОЙ ИМПЕРИИ

Столетиями Россию называли тюрьмой народов. Нашлось в ней место и для поляков. Сотни тысяч людей оказались там против своей воли как ссыльные, но были и добровольцы, приехавшие туда в поисках шансов сделать карьеру и продвинуться по службе. Их заслуги в освоении бескрайних и безлюдных просторов — значительны.

Многие поляки оказались в царской России в качестве военнопленных. Первые из них попали в Сибирь еще во времена Стефана Батория. Очередные войны и восстания приносили русским новых пленников. Кто-то получил свободу по амнистии, многие не дождались освобождения. А некоторые остались на чужбине, сделав карьеру, например, в царской армии. После ноябрьского восстания в Сибири и на Кавказе оказалось около 9 300 военнопленных. В 1856 г. была объявлена амнистия; те, кто до нее дожил, могли вернуться на родину. Значительно больше ссыльных, около 40 тысяч, попало в Сибирь после январского восстания . Большинство из них вернулись в 70-е и 80-е годы XIX века, но часть ассимилировалась и осталась. Судьбу сосланных на Восток повстанцев разделил и целый ряд заговорщиков и революционеров — их число оценивается примерно в 4 000 человек.

Кроме ссыльных, российские просторы осваивали и поляки, служившие в царской армии. С разгрома ноябрьского восстания и до Первой мировой войны русский мундир примерили около 1,2 млн жителей Конгрессовки . Часть из них (в основном, крестьяне) по окончании службы осталась в Сибири. Около 20 тысяч поляков выбрали добровольную службу в царском офицерском корпусе — некоторые дослужились до высоких чинов и должностей.

Наконец, многие поляки приезжали в Россию в поисках работы. До начала январского восстания в Петербурге и Москве селилась интеллигенция. Позже к ней присоединились рабочие, которые устраивались на крупные промышленные предприятия. В конце XIX — начале ХХ века за Урал в надежде на лучшую жизнь двинулись и крестьяне. Их было около 100 тысяч, по большей части, из Конгрессовки и т.н. забранных земель .

Не менее 600 тысяч

Установить число поляков в России в XIX веке — нелегкое дело. Первая официальная перепись населения была проведена только в 1897 г., но она не была полностью достоверной. Многие по разным причинам сообщали ложные сведения. Во всяком случае, в Центральной России, Средней Азии, Сибири и на Кавказе проживало 426 тыс. поляков. Важно, что в этом перечне не учтены поляки из Литвы, Белоруссии и правобережной Украины. По переписи 1905 г. 450 тыс. жителей России заявило о польском происхождении. Эти данные общепризнанно считаются заниженными. Более близкими к истине признаются расчеты Вацлава Серошевского, согласно которым в конце XIX — начале ХХ века в Российской империи, включая земли бывшей Речи Посполитой, проживало не менее 600 тыс. поляков.

Поляки жили в основном в городах европейской части империи; больше всего их было в Петербурге. Вначале это была интеллигенция, со временем к ней присоединились рабочие, ремесленники и прислуга. При этом характерны темпы роста польской колонии: в 1869 г. это было 9,8 тысяч, в 1913 г. уже около 70 тысяч человек. Крупные польские колонии существовали в Риге (около 47 тыс.), Одессе (около 25 тыс.) и Москве (около 20 тыс.). В девяти российских городах польское меньшинство составляло 5—8 тыс. человек, в двенадцати — 3 тыс., в 71 городе — от 1 до 2 тысяч.

Большие группы поляков жили в Сибири: это были в основном крестьяне, которые прибыли туда в конце XIX — начале ХХ века. Только в Енисейской губернии появилось около 20 польских сел, в которых жило около 10 тыс. иммигрантов из Конгрессовки. Позже крестьяне начали селиться в иркутской губернии; самым известным польским селом была Вершина, которую называли малой Польшей. Там до сих пор говорят по-польски и культивируют польские традиции. Помимо Сибири, небольшие скопления поляков находились на Кавказе и в Средней Азии. Там, по большей части, жили добровольные эмигранты.

Польский вклад в российскую науку

Весьма существенным был вклад поляков в научные исследования в России. Этого не отрицала даже советская историография. В каждом высшем учебном заведении, не исключая военных, работали польские профессора; в основном в Петербурге, так как там высших школ было больше всего. Но не только там. В Казанском университете, созданном в 1804 г., польских преподавателей было так много, что историки говорят о т.н. польских династиях (руководство кафедрой переходило от отца к сыну). В конце XIX — начале ХХ века поляки составляли более 60% научных кадров в Сибирском императорском университете.

В Петербурге больше всего поляков — как преподавателей, так и студентов — можно было встретить в Технологическом институте. Один из них — Ипполит Евневич, многолетний декан института, воспитавший многие поколения инженеров, автор работ в области гидравлики, сопротивления материалов, прикладной механики и теории упругости. В конце XIX — начале ХХ века там преподавало еще более десятка поляков. Некоторые из них после 1918 г. вернулись на родину.

В Петербургском университете польские преподаватели работали со времен его основания. Одним из самых выдающихся ученых был Викентий Вишневский, астроном и картограф, заслуги которого в организации астрономических исследований в России неоценимы. Еще одним выдающимся деятелем науки был Ян Бодуэн де Куртенэ, мировая знаменитость в языковедении, член Императорской Академии наук в Петербурге и многих других научных обществ. Он также преподавал в университетах Юрьева и Казани. До сих пор языковеды говорят о т.н. казанской лингвистической школе, которую создал Бодуэн де Куртенэ. Добавим, что по возвращении в Польшу он в 1922 г. был кандидатом на должность президента Республики Польша.

Знаменитый юрист проф. Леон Петражицкий, с 1908 г. заведовавший кафедрой энциклопедии и истории философии права в Петербургском университете, был создателем новой дисциплины — трудового права и гражданской политики. Он занимался психологическими и социологическими аспектами права, что создало ему репутацию на Западе. По возвращении на родину, он связал свою судьбу с Варшавским университетом. Ян Пташицкий был выдающимся математиком, членом Польской Академии искусств в Кракове, а также многих российских и иностранных научных обществ. А Генрих Мерчинг, профессор Института инженеров путей сообщения, был в России пионером гидромеханики и электротехники, а также горячим сторонником электрификации железной дороги. Помимо этого, он участвовал в деятельности польских обществ в Петербурге и занимался как любитель историей реформации на польских землях, а также демографией.

Поляки преподавали и в других высших учебных заведениях Петербурга: в Горном и Лесотехническом институтах, в Военно-медицинской академии и Императорском институте экспериментальной медицины, в Высшем художественном училище.

Труднее было получить преподавательскую должность в военных училищах, хотя и там хватало поляков. Помимо квалификации, им нужно было выказать лояльность по отношению к монархии. Самую большую карьеру сделали генералы Станислав Жилинский и Нестор Буйницкий. Первый окончил математическое отделение Московского университета, затем учился в Михайловской артиллерийской академии и на отделении геодезии Академии Генерального штаба. С 1865 г. служил в Генеральном штабе и преподавал в московском училище. В 1868—1900 гг. был начальником топографического отдела Туркестанского военного округа. Под его руководством составлена 71 карта Туркестана (они удостоились премии на международной выставке в Париже), Саратовской и Казанской губерний. Жилинский также готовил планы русских походов против хивинского ханства. Он был основателем и первым председателем Туркестанского отделения Русского географического общества; Ташкент обязан ему астрономической обсерваторией. Буйницкий же окончил Николаевскую инженерную академию, впоследствии стал там профессором и заведующим кафедрой фортификации. Он был автором более десяти книг, но наибольшее признание принес ему учебник о значении фортификации для оборонительных действий. Он также публиковался в профессиональных военных и энциклопедических журналах.

Деловые люди

Поляки были активны и в области экономики. Их можно было встретить в промышленных областях России (в Донецком бассейне, в московском регионе), на строительстве Транссибирской магистрали, на нефтеперерабатывающих заводах в Баку и во многих других промышленных регионах. Длинный список открывается именем Станислава Кербедза, с 1831 г. преподававшего строительное дело в нескольких высших учебных заведениях Петербурга. Он работал на строительстве первого моста через Неву, которое длилось восемь лет и принесло Кербедзу генеральский чин. Через несколько лет он стал членом Петербургской Академии наук. Впоследствии работал, в частности, на строительстве Петербургско-Варшавской железной дороги, руководил постройкой портов в Кронштадте и Петербурге. Был членом совета при министерстве путей сообщения. В 1891 г. он подал в отставку и поселился в Варшаве. Он всегда подчеркивал свое польское происхождение и участвовал в деятельности польских обществ в Петербурге, сосредоточенных вокруг храма св. Екатерины.

Самых больших успехов в экономике добились выпускники Технологического института и Института путей сообщения. Одним из них был Анджей Вежбицкий, управляющий и инициатор многих предприятий по индустриализации России, с 1912 г. директор Общества промышленников губерний Царства Польского. За несколько лет до Первой мировой войны он поселился в Варшаве, а его заслуги для экономики Второй Речи Посполитой неоценимы (он, в частности, был создателем Центрального союза польской промышленности, горного дела, торговли и финансов «Левиафан»). Не чуждался он и политической деятельности.

Сделали карьеру также Владислав Жуковский и Игнаций Ясюкевич. Первый, выпускник Варшавского университета и Горного института в Петербурге, руководил Брянским механическим заводом. С 1900 г. был постоянным представителем Совета съезда горнопромышленников Царства Польского, членом правления многих акционерных обществ и попечительских советов нескольких банков. Ясюкевич являлся одним из организаторов, а затем вице-председателем Совета съездов представителей промышленности и торговли, созданного в 1905 году. Эта организация оказала большое влияние на развитие экономической жизни в России.

Поляки принимали немалое участие в поисках месторождений железной руды в Донецком бассейне, развитии металлургической промышленности и строительстве железных дорог. В Сибири, с учетом специфических условий, у них не было столь ярких достижений, но они с успехом основывали небольшие фабрики по производству свечей, мыла или растительного масла. Среди многих, наибольших успехов добились Альфонс Козелл-Поклевский и генерал Альфонс Шанявский. Первый начинал чиновником в Петербурге. В начале сороковых годов XIX века он занялся экономической деятельностью, а в 1845 г. ввел в действие регулярную паровую навигацию по рекам Обь и Иртыш. Он быстро монополизировал производство и оптовую торговлю водкой — его называли водочным королем Урала. Помимо этого, он создал фабрику по производству фосфора, серной кислоты и стекла. Не жалел денег на общественную деятельность, особенно охотно жертвовал в пользу сосланных в Западную Сибирь поляков; многие соотечественники нашли работу на его промышленных предприятиях. Шанявский же принимал участие в топографических экспедициях; по окончании службы занялся добычей золота на Урале, что принесло ему состояние. Деньги он предназначал для общественно-просветительской деятельности, финансируя польские общества в Иркутске. Самым выдающимся его достижением было основание Свободного университета в Москве.

Путешественники и первооткрыватели

Поляки внесли неоценимый вклад в изучение Сибири. По большей части это были ссыльные после январского восстания. Один из них — Александр Чекановский, геолог и метеоролог, сотрудник Бенедикта Дыбовского; с 1869 г. его исследования поддерживало Русское географическое общество. Он составил первую геологическую карту Иркутской губернии, получившую премию на выставке в Париже. Его именем названы 23 окаменелости ископаемой флоры и фауны, пять видов современных растений и горный кряж в Якутии.

Не менее знаменит был Ян Черский, палеонтолог, член петербургской Академии наук. В его честь также названы горные хребты в Восточной Сибири.

Труды Бенедикта Дыбовского дали основание для надлежащего изучения фауны Байкала, а сам ученый был отмечен золотой медалью Русского географического общества. Кроме того, Дыбовский описывал обычаи местных народностей и вел гуманитарную деятельность на Камчатке.

Яркой личностью был самоучка Вацлав Серошевский, исследователь Якутии, автор книги «Двенадцать лет в краю якутов», одной из лучших полевых этнографических работ на польском языке. У Бронислава Пилсудского, сосланного в 1877 г. на Сахалин, огромные заслуги в изучении прошлого тамошних народов, прежде всего, айнов.

Среди исследователей оказались и поляки на царской службе, такие как генерал-лейтенант Бронислав Громбчевский и полковник Леон Барщевский. Громбчевский занимался топографией Средней Азии, а его карты помогли в завоевании этих территорий. Его также интересовали этнография, языкознание, археология и метеорология; помимо этого, он был способным дипломатом. После него осталось огромное наследие, насчитывающее несколько десятков тысяч документов. После 1920 г. он вернулся в Польшу. Топографией занимался и Барщевский; он участвовал во многих экспедициях в Туркестан, начал археологические работы в нынешнем Самарканде. Он также сделал сотни фотографий, сохранив образ умирающего мира кочевых народов Средней Азии.

Этот краткий обзор деятельности поляков показывает, какую важную роль сыграли они в царской России. Не для всех Российская империя стала сибирским адом — часто она давала возможность сделать карьеру. Некоторые наши соотечественники блестяще этой возможностью воспользовались.

______________________________

Восстание 1830—1831 гг. против власти Российской империи на территории Царства Польского, Литвы, частично Белоруссии и Правобережной Украины. Здесь и далее прим. пер.

Восстание 1863—1864 гг. на территории Царства Польского, Северо-Западного края и Волыни с целью восстановления Речи Посполитой с восточными границами 1772 года.

«Kонгрессовка» или Конгрессовая Польша — неофициальное название Царства Польского, территории Польши, отошедшей Российской империи по решению Венского конгресса в 1815 году.

Забранные земли — восточные воеводства Первой Речи Посполитой, присоединенные к Российской империи в результате разделов Польши в 1772—1795 годах.

Уже в течение почти ста лет, сначала во времена СССР, а затем и в постсоветский период события, связанные с падением Речи Посполитой, и последовавшие за этим польские восстания 1794 г., 1830-1831 г.г. и 1863 -1864 г.г. трактуются вначале советской, а после 1991 года белорусской и отчасти российской историографией, как «национально-освободительные». Естественно, что подобного взгляда придерживаются и польские историки.

Именно последняя точка зрения продолжает доминировать в белорусской исторической науке и в общественном сознании Республики Беларусь. Но если советский взгляд на события определялся исключительно идеологическим подходом под лозунгом «Россия - тюрьма народов», когда все нерусские выступления против российской власти автоматически заносились в разряд национально-освободительных, то вот позиция белорусской историографии не может не вызывать недоумения. Ведь даже беглый взгляд на польские восстания с точки зрения национальных интересов белорусского народа приводит к однозначному выводу о том, что цели, которых добивались участники упомянутых вооруженных выступлений, в корне отличались от устремлений белорусов как таковых, ведь в случае их успеха не было бы и речи о существовании Белоруссии как особого и самобытного национально-культурного явления.

Однако большинство современных белорусских историков, а вслед за ними и идеологов властной вертикали предпочитают об этом не задумываться и продолжают рассматривать упомянутые восстания исключительно через призму польских интересов. Отсюда навязываемый белорусскому обществу культ польско-литовского рода Радзивиллов и руководителей польских восстаний 1794 и 1863 годов Анджея Тадеуша Костюшко и Винцента Константы Калиновского соответственно.

Справедливости ради следует заметить, что в последние годы в Белоруссия появилась целая плеяда историков, политологов и общественных деятелей, стремящихся донести до белорусского общества правду о положении Западной (Белой) Руси в Речи Посполитой, об антибелорусской сущности польских восстаний и, наконец, о спасительной роли России в судьбе белорусского народа. Но эти благородные устремления продолжают находиться вне главенствующей идеологической линии, видящей в шляхте некоего «подлинного носителя белорусской культуры, духовности и самосознания». Более того, на вполне официальном уровне утверждается, что шляхта организовывала и возглавляла борьбу белорусов «за свободу и независимость».

Во что сказано по этому поводу в 18-ти томной «Белорусской энциклопедии» (пер. с белорусского): «Шляхта начала освободительное движение в Белоруссии, шляхетский (дворянский) период которого приходится на 1794 -1864. Много претерпела шляхта Белоруссии после подавления восстаний 1794, 1830 - 31, 1863 - 64. Преимущественно из шляхты вышли руководители белорусского национально-освободительного движения конца 19 - нач.20 столетия с социалистическими взглядами: К. Каганец, И. и А. Луцкевичи, В. Ивановский, Тётка, Я. Купала и др.».

Приведенная цитата весьма многое поясняет. Так, она вполне определенно и недвусмысленно указывает на шляхетский, т.е узкосословный характер всех упомянутых восстаний. Кроме того (что важно), свидетельствует о шляхетских истоках т.н. белорусского национального движения, идеологический постулат которого об отдельности белорусов от русского народа и враждебности для них России лег в основу национально-государственной политики как в Белорусской ССР (в БССР речь шла о чуждости белорусам самодержавия и Российской империи), так и в суверенной Республике Беларусь, где «шляхетский гонор» едва ли не культивируется на государственном уровне.

Так, в январе 2012 г. по поручению президента правительство Республики Беларусь утвердило государственную программу «Замки Беларуси» на 2012 - 2018 годы. Официально целью программы является «создание благоприятных условий для сохранения, восстановления и рационального использования объектов историко-культурного наследия, развития внутреннего и въездного туризма», который призван «увеличить денежные поступления в государственный бюджет».

Казалось бы, данная программа призвана служить самым что ни на есть благим целям. Ведь какие возражения могут вызывать историко-познавательные путешествия и пополнение казны за этот счет? Вопрос, конечно, не в замках как таковых, которых в разные времена на Западной Руси существовало не менее 150 (реставрационно-обновительные работы предполагается провести на 38 объектах), а в содержании культурно-исторической части данной программы.

И вот здесь не может не возникнуть, по крайней мере, настороженности. Вот, к примеру, какими сведения о роли замков в истории Белоруссии сопроводило информацию о программе «Замки Беларуси» государственное информационное агентство БелТА: «В случае внешней агрессии замки, которые в мирное время выполняли функцию резиденций, становились могущественными форпостами, которые защищали от врагов не только населенные пункты, но и всю страну».

Как видим, в массовое сознание вкладывается не только идиллическая картинка «отцовской» заботы магнатов и шляхты о простом народе, но и то, что шляхта «ёсць соль зямлі беларускай» и поэтому, дескать, единственно верным является шляхетский взгляд на историю (и на то, кто является врагом!). В любом случае, именно такой подход характерен для Института истории Национальной академии наук (НАН) Белоруссии и министерства культуры Республики Беларусь.

В январе 2013 года исполнилась 150-летняя годовщина начала польского восстания 1863 года, в связи с чем 28.02.2013 в Центральной научной библиотеке НАН Белоруссии начала работу выставка «Страницы истории восстания 1863-1864 г.г.», на открытии которой в качестве почетного гостя присутствовал директор Польского института в Минске Петр Казакевич, заявивший в своем выступлении: «В этом году мы отмечаем 150-летие январского восстания, более известного здесь, в Белоруссии, как «восстание Кастуся Калиновского». Это восстание было широким национальным подъемом, свидетельством несгибаемой воли народа к получению независимости, отсутствия согласия на подчинение чужой власти, чужому государству. Восстание было задушено, мечты его польских участников осуществились только более чем через 50 лет. Однако именно воспоминания о вооруженной борьбе, о его героях отыграли решающую роль в формировании характеров позднейших создателей независимой Польши… это событие происходило на территории всей бывшей Речи Посполитой, в т.ч. на территории современной Белоруссии, несомненно, играя важную роль в становлении белорусского самосознания».

Вслед за академией наук «эстафету памяти» польского мятежа продолжила Президентская библиотека Республики Беларусь, в которой 11 марта открылась «экспозиция «За достоинство! За Родину!», приуроченная к 175-летию со дня рождения Кастуся Калиновского и 150-летию Восстания 1863-1864 г.г.». Судя по помпезному названию данной выставки, ее организаторы или полные невежи, или крайние циники, втайне разделяющие отношение мятежной польской шляхты и одного из руководителей мятежа 1863 года Винцента Константы Калиновского (а именно так в жизни звали этого исторического деятеля) к белорусскому народу и православной церкви. Но все же будем полагать (в любом случае, хотелось бы в это верить), что работники на ниве истории, культуры и идеологии белорусского государства не обладают необходимыми познаниями и именно по этой причине превозносят «героев чужой страны».

Теперь же постараемся разобраться с таким явлением как «белорусская шляхта». То, что шляхта как феодальное привилегированное сословие существовала на территории Белоруссии во времена Речи Посполитой - это без сомнения факт. И вот всю эту шляхту в суверенной Республике Беларусь принято огулом, не делая каких-либо различий, называть белорусской, подразумевая под этим не территориальную, а национальную принадлежность. Однако такой подход является абсолютно надуманным и является ничем иным, как грубейшим искажением исторического прошлого.

Взять хотя бы такого «змагара» (борца) за свободу, как пресловутый Кастусь Калиновский. Ну, во-первых, такого персонажа в истории не было вообще. Был шляхтич по имени Винцент Константы из старинного польского рода Калиновских (известен с конца XV в.), представители которого выводили свою родословную из Мазовии (центральная Польша). В своей повстанческой деятельности Калиновский ратовал за Речь Посполитую Польскую «от моря до моря» и призывал все сословия польского общества присоединиться к мятежу. Вот только некоторые выдержки из его воззваний: «Братья! Королевство восстало. Кровь, которая льется за Неманом, призывает нас к оружию. Ведь и для нас приближается час борьбы с захватчиками за наши священные права, за нашу свободу! Выступим же вместе и дружно, а Бог нам поможет! Боже, спаси Польшу!».

Или вот высказывание в том же духе, где Калиновский чётко определяет свою национальную принадлежность: «Мы, что живём на земле Польской, что едим хлеб Польский, мы, Поляки из веков вечных». А вот отношение этого «национального героя белорусов» к Православию: «Правильная вера - это униатство, а православие — вера собачья, схизма, которую силой навязали российские власти».

Во время восстания 1863 года мятежники, как известно, делились на «белых» и «красных». Первые представляли интересы крупной и средней польской шляхты, а вторые мелкой шляхты и разночинцев. И если в социально-экономических вопросах оба крыла повстанцев разнились, то в вопросе национально-государственном они отличались полным единодушием. И «белые», и «красные» добивались восстановления Речи Посполитой в границах 1772 года на востоке, и таким образом вся территория Белоруссии, по их замыслу должна была вновь оказаться под польским владычеством. При этом речь шла не только о распространении польской власти на белорусской земле, вопрос ставился об окончательном ополячивании проживавшего на них восточнославянского населения.

Поэтому вся агитационная деятельность «красных» мятежников и В.-К. Калиновского, несмотря на внешне социальную направленность, была нацелена на ополячивание белорусских крестьян. К агитационному наследию Калиновского обычно относят газету-листовку «Muzyckaja prauda» («Мужицкая правда») и газету «С?or?giew swobody» («Хоругвь свободы»). Помимо этого, польская историография относит к агитационной публицистике Калиновского еще и «Письмо Яськи-хозяина из-под Вильни к мужикам земли польской». И во всех этих изданиях сквозит с одной стороны дух польскости, а с другой - ненависть к «москалям». При этом «С?or?giew swobody» издавалась чисто по-польски, т.к. была рассчитана на шляхту и горожан, а «Muzyckaja prauda» (всего вышло 7 выпусков) печаталась на западнобелорусском гродненском наречии с использованием польской латиницы, отличалась крайне упрощенными текстами и была предназначена для крестьян.

Несмотря на социальную демагогию, повстанческая агитация в восточнославянской крестьянской среде полностью провалилась именно из-за ее пропольской направленности. Использование польской латиницы свидетельствует о том, что газета-листок «Muzyckaja prauda» была предназначена для крестьян-католиков, т.к. православные селяне в своей массе не были знакомы с латиницей. Однако, как показали события, национальное самосознание и вероисповедание были вещами далеко не тождественными. Восточнославянские крестьяне-католики в национальном отношении осознавали себя «Русью» («Все это население называет себя племенем Русь, употребляя белорусское наречие) и к польской интриге, относились в лучшем случае безучастно.

Что касается православных крестьян-белорусов, в сознании которых Речь Посполитая однозначно воспринималась как жестокий панский гнет, от которого их защищает «белый русский царь», то польская пропаганда была им совершенно чуждой.

Все это является свидетельством того, что главным конфликтом описываемых событий были по сути непримиримые на тот момент национальные противоречия между Русью и Польшей. В данном случае речь идет не о России как государстве, а о Руси как народе, т.е. восточнославянской национально-культурной общности, которая ко времени событий 1863 года уже в течение более чем четырех с половиной столетий вела непрекращающуюся тяжелую, непростую борьбу за свою самобытность и свое существование как таковое. Ведь первое вооруженное выступление под началом князя Андрея Полоцкого против подчинения Западной Руси Польше произошло в 1395 году, т.е. сразу после заключения великим литовским князем Ягайло пресловутой Кревской унии, ставшей роковым рубежом в судьбе возникших позже Белоруссии и Украины.

Следует подчеркнуть, что все польские восстания (1794 г., 1830-31 г.г., 1863-64 г.г.) преследовали в отношении белорусских и малороссийских земель захватнические цели. Это была агрессия польской шляхты, от которой Белоруссия и Малороссия были ограждены Россией. Российское государство, ликвидируя эти мятежи, обеспечивало будущее белорусскому народу. Без побед над польскими мятежниками Белоруссии бы просто не существовало, а вместо нее на карте была бы еще одна польская провинция.

3 мая 1791 года чрезвычайным сеймом Речи Посполитой был принят «Правительственный закон», который прекратил действие Люблинской унии 1569 года и стал на путь превращения Речи Посполитой в польское унитарное государство. Причем, если до 1791 года такое понятие, как Русь, хоть в каком-то качестве присутствовало в официальных документах польско-литовского государства (русский язык был лишен официального статуса в 1696 г.), то в «Правительственном законе» говорится только о Речи Посполитой Польской и польском народе, а господствующей религией объявлялся исключительно католицизм: «Господствующей польской религией есть и будет святая римская католическая церковь со всеми ее законами. Переход из государственной веры в какое-либо другое вероисповедание запрещается под страхом наказания за вероотступничество».

На территории современной Белоруссии название Русь (в форме Белая Русь) оставалось только на белорусских землях, уже отошедших к российскому государству, что и сохранило это понятие для будущей истории. Польские же повстанцы всех трех мятежей были нацелены на создание новой Речи Посполитой на основе «конституции 1791 года», в которой существование белорусского народа как национально-культурного явления не было предусмотрено.

Важно заметить, что цели польских восстаний были в значительной мере воплощены в довоенной Польше, созданной Юзефом Пилсудским в конце 1918 года. После того, как по Рижскому договору 1921 года Западная Белоруссия оказалась под властью второй Речи Посполитой, она подверглась чрезвычайно жесткой политике полонизации, которая продолжалась вплоть до сентября 1939 года, т.е. до воссоединения западнобелорусских земель с СССР и Белорусской ССР. «Начальник государства» Юзеф Клеменс Пилсудский был не просто идейным последователем повстанцев, а продолжателем дела своего отца, который во время восстания 1863 года был комиссаром т.н. «национального правительства» («жонд народовы») в Ковенском крае (Литва).

Но вернемся к шляхте, которая выступала главной движущей силой польских восстаний. Шляхта была непосредственным порождением Речи Посполитой и являлась польско-литовском государстве господствующим сословием (около 8 % населения), полностью подчинившим себе это государство. Власть избираемого шляхтой короля была слабой, при этом шляхта добилась для себя права «рокоша», т.е. официального мятежа против короля под лозунгом защиты своих «прав и свобод», которые вылились в бесконечные внешние и внутренние войны и вооруженные «наезды» на соседей. В мирное время большинство шляхтичей проводила время на охоте, в пирах, танцах и других галантных увеселениях. По сути, Речь Посполитая была шляхетской республикой, неизменно сползавшей к магнатско-щляхетскому беспределу, что в конечном итоге и привело ее к краху.

В имущественном отношении шляхта сильно разнилась, к ней относились и магнаты («ясновельможные паны»), и крупные землевладельцы («паны»), и «дробная» шляхта, составлявшая основную массу шляхетского сословия, но все они обладали непомерным «гонором» и резко отделяли себя (даже самые бедные шляхтичи) от «хлопов» и мещан. У шляхты был сильный корпоративный дух: гордость, переходящая в спесь, за принадлежность к «благородному сословию».

Вот как характеризовал мелкую шляхту русский историк XIX века Н.И. Костомаров: «Она ничем не отличалась от хлопов, даже по одежде и наружному виду. Разница была та, что у шляхтича при боке висела постоянно сабля (karabela). По старым шляхетским понятиям для человека благородного происхождения предосудительно было заниматься ремеслом, промыслом или торговлей; но шляхтич не стыдился лакействовать, продавать свою совесть, нищенствовать, а при случае грабить и воровать. Гордый своим званием, он смотрел свысока на всякого не принадлежащего к шляхетству».

Несомненно, главенствующую роль в шляхетском «народе» играла католическая шляхта коренного польского происхождения, а также примыкавшая к ней ополячившаяся знать, имевшая литовские и западнорусские корни. Причем процесс ополячивания восточнославянской шляхты продолжался в течение нескольких столетий, хотя до полной полонизации дело так и не дошло. Более того, в течение длительного времени западнорусская шляхта с разной степенью активности противилась полонизации и отстаивала свою русскость.

Вот что сказано по этому поводу в книге «Исторические сведения о примечательных местах в Белоруссии» (1855) известного этнографа и краеведа XIX века М.О. Без-Корниловича: «Русский язык и Православная вера, были господствующими в Белоруссии по её завоевании литовцами, и по соединении Литвы с Польшей; с введением в Белоруссии унии, многие дворяне из православных сделались униатами, но простой народ долго противоборствовал изменению православной веры. Что касается до языка, тому лучшим свидетелем служит челобитная брацлавских дворян к польскому королю Стефану Баторию, ему поданная в 1576 г. июля 7, где основываясь на правах, они просили: чтобы королевские указы к ним присылаемые, были писаны по-русски, а не польском языке».

Наибольший пик ополячивания западнорусской шляхты пришелся на конец XVII - начало XVIII века после запрета русского языка сеймом Речи Посполитой в 1696 году: «pisarz powinien po polsku, a nie po rusku pisac» («писарь должен по-польски, а не по-русски писать»). Этому предшествовало заключение Андрусовского мира 1667 года, который подвел юридическую черту под многолетней войной между Царством Русским и Речью Посполитой 1654-1667, а также стал итогом 20-летней вооруженной освободительной борьбы (начало было положено освободительной войной 1648-54 годов) Малороссии и Белой Руси против польско-католического владычества. Андрусовский мир был особенно выгоден Речи Посполитой, которая, оказавшись на краю гибели, сумела еще на столетие продлить свое существование, но вот для Западной Руси последствия были крайне тяжелыми.

В конце XVII столетия Литовско-Русское великое княжество окончательно утратило свою русскую составляющую и превратилось в чуждое западнорусскому народу польско-католическое Великое княжество Литовское, ставшее, по сути, провинцией польского королевства. Значительное количество западнорусского населения, не желая вновь оказаться под властью поляков, переселилось в пределы Московского государства и казачьи области. Белая Русь фактически потеряла западнорусский образованный слой (чего только стоит один только Симеон Полоцкий!) и большое число мастеровых людей. Цвет Западной Руси перешел в Московское государство. Многие из западнорусов заняли достойное место в Российском государстве: в Москве и других российских городах возникли целые слободы белорусских мастеровых людей, выходцы из западнорусской шляхты охотно принимались на военную и государственную службу, а Симеон Полоцкий стал не только известным православным проповедником и писателем, но и воспитателем царских детей.

Исконное русское начало на западнорусских землях оказалось сильно ослабленным, что повлекло за собой не только запрет русского языка, но и резкую активизацию деятельности ордена иезуитов и других католических орденов, направленной на окончательное окатоличивание, а, следовательно, и ополячивание западнорусской знати. XVIII век для многих знатных тогда западнорусских княжеских и боярских родов стал роковым с точки зрения полной утраты ими русского самосознания и превращения их во враждебную Руси польскую знать.

В этом отношении показательна судьба старинного западнорусского рода Глебовичей, происходившего из смоленских бояр. По иронии судьбы со стороны Речи Посполитой Андрусовский мир был подписан последним русским представителем этого рода - Юрием Николаевичем, хотя в польских документах он уже проходит как Ежи Кароль Глебович. Собственно, на нем род Глебовичей пресекся, т.к. сыновей у него не было, а дочери Марцебела и Кристина Барбара вышли замуж за князя Мартина Огинского и королевского вельможу Казимира Яна Сапегу. Но Огинские и Сапеги также имели русское происхождение. Родословная первых по преданию велась от знаменитого князя Михаила Черниговского. Еще в XVI веке представители этого рода в документах литовско-русского государства проходят как русские князья. Например, Богдан Дмитриевич, князь Огинский. Но уже через сто лет в Речи Посполитой они значатся польскими вельможами - Ян Феликс, Ян Ежи и другие.

Интересно, что после разделов Речи Посполитой и возврата западнорусских земель в лоно русской государственности российские императоры весьма благосклонно относились к роду Огинских, и это несмотря на то, что представители этой фамилии активно выступали за восстановление польско-литовского королевства. Так, наиболее известный из Огинских Михаил Клеофас (композитор, автор знаменитого «Полонеза Огинского») занимал высшие посты в Речи Посполитой [мечник литовский (1789), подскарбий великий литовский (1793)] и во время польского восстания 1794 года сформировал батальон егерей и участвовал в боях на стороне повстанцев. После разгрома восстания бежал из Польши. В 1797 году обосновался в Париже, где завязал близкие отношения с ловким и влиятельным политиком, мастером политической интриги и министром иностранных дел Шарлем Талейраном с целью восстановления Речи Посполитой. Однако вскоре проницательный Михаил Клеофас Огинский убедился в бесперспективности подобных прожектов и получил разрешение вернуться в Россию. В 1810 году он поступил на русскую службу, был назначен сенатором и вскоре стал одним из доверенных лиц императора Александра I. В 1811 году представил императору проект образования из провинций Польши Великого княжества Литовского, который, однако, одобрения не получил. С 1815 года жил во Флоренции.

Любопытна история и другого представителя рода Огинских - Михаила Казимира, Он был «гетманом великим литовским» и совместно с «гетманом великим коронным» входил в число двух высших военачальников Речи Посполитой. Был участником Барской конфедерации (образована в феврале 1768 г.), вооруженного выступления польских магнатов и шляхты против решения сейма Речи Посполитой, принятого под давлением Екатерины II, о равных правах католиков и православных. Михаил Казимир Огинский (ему прочили в случае победы конфедератов польский престол) командовал корпусом в 5 тысяч человек и в сентябре 1771 года столкнулся у местечка Столовичи (ныне Брестская обл.) с отрядом А.В.Суворова в 900 человек. В ходе сражения Михаил Казимир Огинский был полностью разгромлен и, как писал в рапорте Суворов, ускакал на коне без сапог и в драном жупане. Сражение при Столовичах имело самые серьезные последствия. Русскими был взят весь обоз и вся артиллерия Огинского. Восстанию на территории Литвы был положен конец. Как сообщал в донесении А.В.Суворов, «сражение продолжалось от трёх до четырех часов, и вся Литва успокоилась».

После разгрома под Столовичами Михаил Казимир Огинский несколько лет жил в эмиграции, в 1781 году был назначен наместником Литовской провинции, а после отречения от престола последнего польского короля и великого князя литовского Станислава Августа Понятовского принял в 1795 году российское подданство и последние годы жизни (умер в 1800 г.) провел во Флоренции. Необходимо заметить, что представители рода Огинских, принявшие присягу России (как и большинство других потомков западнорусской знати), заняли достойное место среди российского дворянства и честно служили русским императорам. К примеру, братья Богдан и Михаил Огинские в 1868 году были признаны в княжеском достоинстве и с 1899 года имели чин статского советника.

Буквально сразу после того, как в лоно Русского государства вернулись земли нынешней Восточной Белоруссии в 1772 году, российские власти начали проводить большую работу по «разбору шляхты». Каждый называвший себя шляхтичем должен был доказать свою принадлежность к благородному сословию соответствующими документами и гербом. Шляхтичи, успешно прошедшие «разбор», причислялись к сословию российского дворянства. Те же, кто не смог подтвердить своего шляхетства, становились однодворцами, мещанами или вольными хлебопашцами. «Разбор шляхты» был необходим не только из-за чрезмерно большой численности привилегированного сословия на присоединенных землях (7-8 % всего населения Речи Посполитой), но и вследствие значительного различия «прав и вольностей» российского дворянства и шляхты Речи Посполитой.

Дворянство было служилым сословием, шляхта - военно-анархической вольницей. Первые служили государю, вторые считали «за гонор» не просто не подчиняться королю, а образовывать мятежные сообщества - «конфедерации» и путем вооруженных выступлений указывать монарху на его место. Кроме того, в обычае шляхты были вооруженные «наезды», т.е. грабительские набеги на владения соседей. В отличие от служилого российского дворянства шляхта в последний период существования Речи Посполитой жила разбойно-анархической жизнью, не желая обременять себя никаким «тяглом». Шляхетский сословный эгоизм и абсолютная нетерпимость к религиозным диссидентам (православные, протестанты) со стороны иезуитов, имевших практически неограниченное влияние при королевском дворе и на магнатов, стали по сути главной причиной конца Речи Посполитой. Российское же государство в отличие от последней было веротерпимым и не националистическим, и поэтому возможность войти в состав российского дворянства получали представители шляхетского сословия вне зависимости от вероисповедания и национальной принадлежности.

После отречения в ноябре 1795 года от королевского престола Станислава Августа Понятовского и возврата западнорусских земель в состав Русского государства, польские магнаты и шляхта, имевшие владения на Западной Руси, в большинстве своем приняли российское подданство и присягу русскому императору. Но если шляхта западнорусского происхождения, приняв российскую присягу, в основной своей массе стала надежной опорой русскому престолу, то польские магнаты и шляхта как раз наоборот. Для большинства их них российская присяга была лишь средством сохранения состояний и своего доминирования на восточнославянских землях бывшей Речи Посполитой, а также формирования влиятельного пропольского лобби в правящих кругах Российской империи.

При этом в среде уже российско-подданной польско-католической шляхты постоянно бродили идеи исторического реванша и восстановления Речи Посполитой в границах образца 1772 года, в том числе и с помощью иностранного вмешательства. Все это обернулось участием польских магнатов (Доминик Радзивилл и др.) и шляхты, имевших российское подданство, во вторжении Наполеона I в Россию в 1812 году на стороне последнего.

Наполеон был разбит и изгнан из России, а магнаты-изменники и прочая польская шляхта, воевавшая на стороне Бонапарта, «вышли сухими из воды». Император Александр I по случаю победы над супостатом объявил всеобщее прощение и даровал образованному в 1815 году Царству Польскому конституцию и самое широкое самоуправление. Подобными привилегиями не пользовались ни поляки на польских территориях в Пруссии и Австрии, ни жители всей остальной части России.

Но, как говорится, «сколько волка не корми…». В 1830 году польский сейм заявил о нежелании видеть на троне Царства Польского династию Романовых, отверг конституцию 1815 года (одну из самых демократичных для того времени) и заявил о претензиях на белорусские, малороссийские и литовские земли, не входившие в состав Царства Польского, но до 1772 года находившиеся под властью польского короля в Речи Посполитой. Польская шляхта «отблагодарила» российских государей кровавыми мятежами 1830-31 и 1863-64 годов, посчитав царское великодушие за слабость и нерешительность российской власти. Бывшие властители Речи Посполитой никак не хотели смириться с утратой своей безраздельной власти над Белоруссией и большей частью малороссийских земель, российская же власть предлагала польской шляхте умерить аппетиты. Надо заметить, что практически до последней трети XIX века польские паны продолжали доминировать на белорусских землях в культурно-экономическом отношении, но все же это уже не было таким неограниченным господством, как в Речи Посполитой.

Правда программа «красного» крыла польских повстанцев 1863 года предполагала определенные ограничения прав шляхты, но это касалось исключительно социально-экономической сферы и лишь усиливало шовинистическую направленность мятежа, который носил не только антироссийский, но и радикально антибелорусский характер.

В.-К. Калиновский рассматривал Великое княжество Литовское в восстановленной Речи Посполитой исключительно как польскую провинцию. Вот, что писал по этому поводу в 1923 году профессор Виленского университета С. Костелковский: «Считаю, что в 1863 году можно противопоставить повстанческое правительство в Варшаве такому же самому правительству в Вильно не как польское национальное правительство литовскому национальному правительству, а только как правительство центральное правительству провинциальному… Не было даже разговора про образование самостоятельного, а тем более враждебного к Польше, литовского государства… У Калиновского обособленность держалась только на разнице в повстанческой тактике и была связана с определёнными личными претензиями».

Однако в советское время, следуя троцкистским догмам в национальной политике, партийные идеологи «слепили» из породистого польского шляхтича Винцента Константы Калиновского, к тому же имевшего бандитско-террористические наклонности, «белорусского революционера-демократа Кастуся Калиновского». Подход был чисто формальный. Родился на территории Белоруссии (Гродненская губерния) - значит белорус. Пытался втянуть в мятеж крестьян - следовательно, демократ. Ну а кровавые расправы, убийства и террор вполне вписываются в понятие революционных действий. Вот какой «прогрессивный» образ рисовала Калиновскому система школьного образования Белорусской ССР: «Мужыцкая праўда» - белорусская газета, выходившая подпольно в Белостоке с июня 1862 г. по январь 1863 г. Ее издавал выдающийся белорусский революционер-демократ Константин Калиновский, руководивший в Белоруссии революционным крылом участников восстания 1863 г. Калиновский стремился разжечь пламя аграрного движения, превратить крестьянские выступления во всеобщее вооруженное восстание, направленное против власти царизма и помещиков. Но его попытки не увенчались успехом, движение крестьянства оставалось разрозненным и стихийным; в выступлениях крестьян еще были сильны царистские иллюзии».

В постсоветское время, особенно в первые годы «незалежности», советская традиция почитания Калиновского едва не переросла в государственный культ. В 1994 году Верховный Совет Белоруссии своим указом утвердил «орден Калиновского» в качестве одной из высших наград Республики Беларусь, а в 1996 году эта награда была повторно утверждена уже указом президента РБ А.Г. Лукашенко. Помимо этого на государственном уровне осуждался вопрос переименовании Минского суворовского училища в «вучэльню імя Каліноўскага». Но активные протесты общественности, в частности, белорусского союза офицеров воспрепятствовали этому. Орден Калиновского также не состоялся. Им никого не наградили, а в 2004 году его вообще упразднили. В Белоруссии Православная церковь является одним из самых влиятельных общественных институтов, и орден Калиновского в качестве одной из высших государственных наград был бы постоянным оскорбительным выпадом в ее отношении. И у власти хватило благоразумия исключить этот орден из числа государственных наград. Но сделано это было втихомолку и без каких-либо объяснений для общественности.

Однако ликвидация одиозной награды никак не отразилась на положении В.-К. Калиновского в белорусской системе исторического образования. Это имя до сих пор на почетном, но никак не заслуженном месте народного героя, а упомянутые польские восстания продолжают преподноситься как национально-освободительные. К примеру, именно так они именуются в вышедшей в 2010 году «Военной энциклопедии Беларуси».

Теперь коснемся способов вооруженной борьбы, которые использовали польские повстанцы. Если в 1794 и 1830-31 годах это были войсковые операции и боевые столкновения с русскими войсками, то в ходе восстания 1863-64 годов тактика мятежников претерпела значительные изменения и приобрела диверсионно-террористический характер. Хотя террор как способ установления «революционного порядка» повсеместно применялся уже во время восстания Тадеуша Костюшко. Были учреждены такие органы революционного террора, как комитеты общественной безопасности и революционные трибуналы, которые были призваны «карать изменников Отечества, противных его восстанию». Следствие и суд в отношении «изменников» вершились одновременно в течение одного дня, и приговор чаще всего выносился один - смертная казнь. После чего осужденных незамедлительно вешали или сажали на кол. «Виселицы для народа» (так они именовались в официальных документах) стали неотъемлемой частью видов городов и местечек, оказавшихся во власти мятежников. Так, в «Постановлении гродненской комиссии о виселицах для врагов народа» говорилось: «…что на рынке Гродно поставлена виселица с надписью на одной стороне - «смерть изменникам отечества», а на другой - «страшись, изменник», признавая в том поставленном орудии смерти честный и добрый способ мышления и милости для своего отечества».

Тадеушу Костюшко принадлежит первенство в создании заградительных отрядов, в задачу которых входило удерживать от отступления с поля боя ненадежные войска, состоявшие из косионеров, т.е. крестьян вооруженных косами. Так, инспектируя в районе Бреста корпус генерал-майора Кароля Юзефа Сераковского, он приказал «выделить специальные подразделения, задачей которых было бы открытие огня по тем, кто убегает с поля боя». При этом жестокие репрессивные меры применялись на территории Западной Руси и в отношении лиц шляхетского сословия. Вот что свидетельствовал по этому поводу шляхтич Ю.Мацулевич: ««польские жолнеры приказывали им, шляхте, чтоб они шли к ним в службу… кто в службу к ним не пойдёт, то будет повешен…». И таких свидетельств были сотни.

В 1863-64 годах польские мятежники действовали в основном методами диверсионно-террористической войны, совершая диверсии на железных дорогах и телеграфных линиях, устраивая нападения из засад и совершая покушения на убийства из-за угла. По решению руководства восстания из числа наиболее отпетых головорезов были сформированы специальные карательные отряды жандармов-кинжальщиков и жандармов-вешателей, которые занимались убийствами неугодных главарям мятежа людей. Первые орудовали в основном в городах и убивали ударами кинжала, вторые чинили расправу в сельской местности. Только в Литве и в Белоруссии «кинжальщиками» и «вешателями» за первые недели восстания было убито более 300 человек. Особую ненависть у т.н. жандармов вызывали православные духовные лица, немало которых пало от рук этих палачей. Среди убитых на территории Белоруссии были священники Константин Прокопович (из Суража Белостокского уезда), Даниил Конопасевич (из села Богушевичи Игуменского уезда), Роман Рапацкий (из села Котры Гродненской губернии) и другие.

В Царстве Польском, Литве и на прилегавших к ним белорусских и малороссийских территориях происходил разгул террора и политического и уголовного бандитизма. Известны слова В.-К. Калиновского о том, что «топор инсургента (повстанца - авт.) не должен останавливаться даже над колыбелькой шляхетского младенца».

Пытаясь придать восстанию массовость, его руководство, особенно «красные», постоянно пыталось привлечь к участию в мятеже крестьян, но т.к. из этой затеи ничего не получалось, то повстанцы обрушили на селян беспощадные репрессии. Они силой отнимали у крестьян продукты, убивали тех, кто отказывался вступать в повстанческие отряды, причём не только крестьян-мужчин, но и женщин, и даже детей (людям выламывали суставы, ломали руки и ноги). На первом этапе воздействие от террора было таково, что крестьяне, опасаясь расправы, даже боялись разговаривать с представителями властей. Вот что писал об этом 2 (14) мая 1863 года императору наместник Царства Польского великий князь Константин Николаевич: «Зверство их, особенно к крестьянам превосходят всякое воображение! Они их вешают и режут беспощадно, даже жен и детей. Чрез это крестьяне совершенно терроризированы». Особенными жестокостями и крайним зверством, как уже отмечалось выше, отличались повстанческие жандармы. Карательные отряды «вешателей» и «кинжальщиков» буквально свирепствовали в Литве и на оказавшихся в зоне восстания белорусских землях. Вот только некоторые свидетельства их злодеяний.

Из воспоминаний командира Лейб-гвардии Финляндского полка генерал-майора И.С. Гонецкого, участвовавшего в борьбе с мятежниками в Виленской и Гродненской губерниях: «Дня за два до прихода нашего отряда, человек 20 повстанцев и жандармов-вешателей, предводимых ксендзом, несшим распятие, ворвались в местечко Шерешево. Здесь они, всполошив народ, забрали несколько подвод с провизией, угнали скотину, отобрали деньги, хранившиеся в волостном управлении, повесили троих крестьян (одного православного и двоих католиков) и двух евреев и напоследок сожгли пивной завод. Совершив такие подвиги, повстанцы с песней: «еще Польша не сгинела, кеды мы жиемы», ушли в лес и там скрылись».

«Конная шайка вешателей, возглавляемая помещиком Кобринского уезда Нарбутом, отличилась в особенности неслыханными зверствами и насилиями. Многие из крестьян Брестского уезда бесчеловечно были наказаны плетьми. В деревне Новоселки, Кобринского уезда был повешен волостной старшина Полетило. Издевательствам, при надевании петли на шею, были подвержены дьячок Александрович и лесной стражник Кузьмицкий. Нарбут угрожал крестьянам повешением и различными насилиями, если они не будут привержены к святому делу освобождения отчизны».

Не останавливались жандармы-вешатели и перед убийством женщин и детей. Так, жандарм Паулинский повесил беременную женщину, а ее четырехлетнего сына «приковал гвоздями к дереву». Всего Паулинский замучил 30 крестьян. Жандарм Коронин повесил 29 крестьян, в числе которых было и 4 женщины.

Засвидетельствованы случаи, когда мятежники за отказ присоединяться к их отрядам вешали «хлопов» (и мужчин, и женщин) в «братском объятии» (по несколько человек сразу). Некоторые из повстанческих карательных отрядов возглавляли католические ксендзы. Например, ксёндз Мацкевич был главарём одной из банд «жандармов-вешателей» и лично совершал казни. Только в Литве число жертв «вешателей» и «кинжальщиков» превысило 850 человек. Лишь в одном в поминальнике Виленского православного Пречистенского собора жертв «вешателей» записано более 300 человек - крестьян, ремесленников, священников, т.е. людей исключительно мирных, вся вина которых была в том, что они не желали поддерживать шляхетский мятеж.

Масло в огонь усиленно подливала и римская курия. Римский папа открыто выступил в поддержку польского мятежа и в 1863 году в пику православной церкви объявил святым униатского епископа Иосафата Кунцевича, убитого в ходе восстания в Витебске в 1623 году за глумления и издевательства над православными.

Особенно напряженными были отношения крестьян и помещиков в Белоруссии. Помещики были в основном поляками и сторонниками мятежа, а крестьяне-западнорусы - его непримиримыми противниками. И по мере усиления попыток распространить восстание на территорию Белоруссии белорусские крестьяне начали подниматься на борьбу с польской шляхтой. В апреле 1863 года после нападения мятежников на русские воинские команды белорусские крестьяне в Витебской губернии сожгли и разорили более 20 имений польской шляхты и разгромили несколько отрядов восставших. В Слуцком уезде крестьяне для защиты от шляхты собрали тысячный отряд.

Когда повстанцы из отряда под командованием графа Л. Плятера захватили воинский транспорт, двигавшийся из Динабургской крепости (ныне Даугавпилс, Латвия) в Дриссу (ныне Верхнедвинск, Витебская обл.), и убили сопровождавший его конвой, крестьяне-старообрядцы, вооружившись кольями и дубинами, напали на пытавшихся уйти с добычей мятежников, захватили их и сдали властям.

Выступления западнорусских, а также литовских крестьян против мятежной шляхты принимали такой размах, что уже были похожи на разгоравшуюся антишляхетскую народную войну. Обстановка в Северо-Западном крае (Белоруссия и Литва) непрерывно накалялась и требовала решительных действий по ее нормализации.

И тогда во главе края встал человек, буквально выпестовавший будущее белорусского народа, имя которого до сих пор вызывает приступы жгучей ненависти у идейных последователей той кровавой шляхетской замятни. Это был граф Михаил Николаевич Муравьёв. 1 (13) мая 1863 года он был назначен главой Виленского генерал-губернаторства и сразу же заявил о необходимости защиты западнорусских крестьян от произвола польских помещиков. Первым делом он освободил из Динабургской тюрьмы тех самых старообрядцев, которых посадили туда за… борьбу с мятежной шляхтой.

Михаил Николаевич ясно отдавал себе отчёт, что без решительных и жёстких мер невозможно восстановить законность в крае и прекратить кровавую вакханалию, порождённую шляхетским мятежом. Он неуклонно начал претворять в жизнь существовавшие законы, предусматривавшие наказание за грабежи, бунт и подстрекательство. Так, 24 мая (5 июня) 1863 года в Вильно были расстреляны ксёндз и шляхтич, читавшие воззвание, подстрекавшее население к участию в восстании. Подобные меры в корне отличались от фактического бездействия прежних властей, резко остудили, а значит, и спасли немало безрассудных голов. Обстановка в Вильно стала быстро приходить в норму.

В ответ на террор мятежников М.Н. Муравьёв стал решительно действовать в направлении умиротворения края. Из генерал-губернаторства за подстрекательскую деятельность было выселено 177 ксендзов, а 7 ксендзов было расстреляно за участие в убийствах. С мая по сентябрь 1863 года за содеянные тяжкие преступления было казнен 31 участник мятежа. И эти цифры не идут ни в какое сравнение с количеством жертв, погибших от рук мятежников, которые нередко только за один день убивали по несколько десятков человек. Как следует из последних исследований польских ученых, повстанческая жандармерия и другие части мятежников казнили в общей сложности (главным образом через повешение) 2000 человек, из них 2/3 были крестьянами. Всего при Муравьёве заслуженную кару в виде смертной казни понесло 128 участников мятежа, из них 47 - за убийства, 11 - за выполнение роли палачей.

Помимо подавления восстания военной силой М.Н. Муравьёв лишил мятежников экономической базы. Он обложил высокими военными налогами польских помещиков, дававших деньги на мятеж. У тех же помещиков, которые открыто поддерживали повстанцев, имения были незамедлительно изъяты и переданы в казну. И таким образом, всего за чуть более два месяца восстание было лишено значительной части тех денежных средств, которые его питали.

Важно отметить, что в проведении своей политики умиротворения М.Н. Муравьев самым широким образом опирался на белорусское крестьянство. Крестьяне с приходом в Вильно Муравьёва начали массово передавать русскому военному командованию пойманных ими повстанцев. Порядок в крае наводился при поддержке большинства населения, и суровое наказание мятежников воспринималось как справедливое возмездие.

Граф М.Н. Муравьев подержал желание крестьян сражаться против польских мятежников, были созданы крестьянские вооружённые формирования - сельские караулы. За помощь в подавлении мятежа сотни крестьян были удостоены высоких государственных наград. Так, 1 апреля 1866 года гродненский губернатор получил 777 медалей «За усмирение польского мятежа» для вручения их чиновникам и крестьянам губернии. За исключением четырех чиновников все награждённые были крестьянами различных волостей, которые служили в сельских караулах.

Все эти меры в совокупности привели к быстрому затуханию мятежа на территории Белоруссии и в Литве, а затем и к его окончательному разгрому в Польше. Но Михаил Николаевич Муравьёв прекрасно понимал, что мало подавить мятеж вооружённым путем, необходимо было исключить условия возникновения чего-то подобного в будущем. В Белорусском крае подавляющее большинство населения составляли православные белорусы, но они были буквально загнаны польскими помещиками и еврейскими арендаторами. Нужно было вернуть белорусам самосознание и человеческое достоинство. И он сделал это и создал ту основу, на которой в последующем сформировалась современная Белоруссия!

Еще до восстания многие польские помещики ввиду ожидавшегося освобождения крестьян (реформа 1861 г.) заменили земли, которые находились в пользовании крестьян на худшие, которые затем им и достались. Многие крестьяне вообще лишились земельных наделов. Став Виленским генерал-губернатором М.Н. Муравьёв распорядился создать особые проверочные комиссии из русских чиновников, которые разобрались с махинациями польских помещиков и возвратили крестьянам отобранные у них земли. Кроме того, Муравьёв своей властью за счёт изъятых в казну польских поместий наделил землёй обезземеленных крестьян.

Но хозяйственное благополучие белорусских крестьян - это лишь полдела. Нужно было поднять образовательный и культурный уровень народа, вытащить его из беспросветности. И Михаил Николаевич с присущими ему энергией и упорством принялся создавать необходимую базу. Он основал в Белорусском крае систему народного образования, включавшую двух-четырёхклассные училища и учительские семинарии. При нём, а затем по его наказам было создано 1406 народных школ. Из этих учебных заведений в последующем вышла та плеяда писателей и поэтов, которые в будущем стали классиками белорусской литературы. Без деятельности виленского генерал-губернатора это было бы невозможно.

В 1864 году Михаил Николаевич основал Виленскую археографическую комиссию, которая изучила и упорядочила источники по истории Западной Руси. Результатами деятельности этой комиссии историки пользуются до сих пор. М.Н. Муравьёв особое внимание уделял возрождению храмовых памятников православной культуры, великой традиции православного зодчества, которая присутствовала на Западной Руси в течение столетий и которую пытались искоренить в период жестоких гонений на православие и господства церковной унии. В планы М.Н. Муравьёва входило и открытие на территории Белоруссии высших учебных заведений, в частности, Жировичской учительской и духовных семинарий.

Роль Михаила Николаевича Муравьева в истории западнорусских земель просто огромна. Он не только защитил белорусский народ от угрозы нового порабощения, окончательной полонизации и католизации, но и неустанно трудился над тем, чтобы вытащить Белорусский край из той бедности и нужды, в которых он оказался под тяжелым гнётом польских магнатов и панов. И имя этого выдающегося человека и великого патриота должно быть, наконец, очищено от той клеветы, которую уже полтора столетия возводят на него недруги белорусского народа.

Что касается В.-К. Калиновского, то в октябре 1863 года он был арестован и в марте 1864 года за совокупность совершенных преступных деяний был казнён через повешение. Таков был конец польского националиста-террориста, девизом которого были слова: «польское дело - это наше дело, это дело свободы».

Антироссийские восстания 1794, 1830-31, 1863-64 годов носили польский шляхетский характер, были чужды и глубоко враждебны национальным интересам Белой (Западной) Руси.

Восточнославянское население белорусских земель не только всячески поддерживало действия России по ликвидации мятежей, но и активно боролось с повстанцами, в том числе и путем создания вооруженных формирований (1863 г.) - «народных караулов». В ходе событий 1863-64 годов народная Западная Русь решительно встала на сторону Русского Белого царя, осознавая свою неразрывность с Россией и не желая вновь оказаться под гнетом польских панов.

Стремление к единству с Россией с новой силой проявилось спустя шесть десятилетий, когда в Западной Белоруссии, вновь попавшей под власть польских панов (Рижский договор 1921 г.), развернулось широкое национально-освободительное движение во главе с Коммунистической партией Западной Белоруссии и другими народно-демократическими организациями. По сути, это была новая форма многовековой борьбы Руси за свободу, самобытность и национальное достоинство.

В настоящее время официальная белорусская историография (а через нее и государственные идеологические структуры) находится под сильным воздействием польско-шляхетских воззрений на события прошлого, что непосредственно отражается как на содержании учебных программ по истории, так и на культурной политике, проводимой в Республике Беларусь. К примеру, от общественности тщательно скрывается тот исторический факт, что исконное название нынешней Белоруссии - Русь, а историческое самоназвание белорусов - русские. В свою очередь министерство культуры РБ всемерно культивирует польско-литовский магнатский род Радзивиллов. И, по-видимому, неслучайно в Республике Беларусь на официальном уровне никак не отмечался 100-летний юбилей (родился 1 февраля 1913 г.) одного из легендарных вождей национально-освободительного движения в Западной Белоруссии Сергея Осиповича Притыцкого. Видимо, яркая личность этого истинно народного героя никак не вписывается в идеологию челяди польских панов (враждебность к России, неприязнь к подлинно народной культуре), которую определенные силы пытаются навязать белорусскому обществу в качестве государственной идеологии Республики Беларусь.

Польско-шляхетская линия белорусской историографии формирует у граждан Республики Беларусь не только искаженное представление об историческом пути белорусского народа, но и недружественное отношение к России, чем наносит существенный ущерб, как делу строительства Союзного государства, так и интеграционным процессам на постсоветском пространстве в целом. И подобное положение никак нельзя оставлять без внимания.

В завершение необходимо сказать, что Винцент Константы Калиновский стоит в одном ряду с таким историческим персонажем как Юзеф Клеменс Пилсудский. Они оба были революционерами-радикалами, боевиками-террористами и польскими националистами. Они оба выступали за Речь Посполитую польскую «от моря до моря» и оставили в истории Белоруссии кровавый след из страданий и мук белорусов. И поэтому В.-К. Калиновскому не должно быть места среди героев белорусского народа, он всецело принадлежит Польше, пусть там и остается.

Петербург и Варшава // Вестник Западной России. №7. 1864, с. 123,124.

Http://ostkraft.ru/ru/articles/286.

Несмотря на жестокое поражение антироссийского восстания 1830 года, польские патриоты продолжали свою борьбу. В 1863 году территорию Польши, а также земли Западной Белоруссии и Украины всколыхнуло новое мощное восстание против Российской империи. Оно продолжалось больше года: с начала 1863 по конец 1864 года.

Восставшие хотели восстановления страны в границах 1772 года, то есть вернуть земли, на которых проживали и белорусы и украинцы.

Император Александр I хорошо относился к полякам. Польша получила конституцию более чем на сто лет раньше России. Полякам были обещаны разнообразные свободы: слова, собраний, совести. Однако, им было мало этого – поляки хотели получить независимую Польшу. Знаменитый русский анархист и революционер Петр Кропоткин написал о поляках следующие строки: «Польша никогда не потеряет своего национального характера - он слишком резко вычеканен…»

Предыстория восстания

Польские территории, после их вхождения в состав России стали для империи постоянным источником нестабильности и сепаратизма. Александр I, симпатизировавший полякам, дал им либеральную конституцию и свободы, о которых Россия могла только мечтать. Но потом сам начал нарушать эти правила, что и привело к восстанию 1830 года.

Его приемник, Николай I проводил в Польше очень жесткую политику. Однако, настроения польского общества это не изменило. Множество поляков бежали за границу после поражения восстания 1830 года и образовали довольно мощную диаспору, которая всячески помогала революционным процессам на родине. Раздражение политикой России копилось в польском обществе, и достаточно было предлога, чтобы вспыхнуло новое восстание. В Европе произошло объединение итальянских земель, в соседней Австрии проводились прогрессивные реформы. Все это вдохновляло поляков на борьбу.

После смерти российского наместника Паскевича, который проводил очень жесткую политику, его предшественники не отличались ни жесткостью, ни управленческими талантами.

В Польше начались манифестации, а затем и волнения. Подготовка к восстанию началась еще в 1857 году. По всей стране были созданы подпольные организации, которые готовились именно к вооруженному восстанию.

Восстание

В 1863 году, после похорон жены генерала Совинского (героя восстания 1830 года), в Варшаве начались беспорядки. Были разгромлены православные кладбища, с магазинов срывались вывески на русском языке, русские жители города начали получать угрозы.

Позже прошла манифестация в годовщину Гроховского сражения, она закончилась столкновениями с войсками. Были убиты пять человек. Александр II пошел на уступки полякам: он восстановил Государственный совет и увеличил уровень самоуправления в Польше. Также были проведены еще некоторые прогрессивные реформы: отменили барщину, улучшили положение евреев, изменили систему образования. Но это не помогло.

В это же время был объявлен рекрутский набор в армию. Российские власти хотели избавиться от революционного элемента, отправив смутьянов в армию. Планировалось направить в армию около 12 тысяч человек, подозреваемых в революционной деятельности. Это и вызвало восстание. Именно уклонившиеся от призыва мужчины стали организовывать первые отряды.

После начала вооруженных действий появилось временное национальное правительство, которое возглавили Стефан Бобровский, ксёндз Микошевский и Яновский.

10 января временное правительство издало манифест, в котором призвало поляков к вооруженной борьбе против России. По всей стране начались нападения на русские гарнизоны. По всей стране началась партизанская война против оккупантов.

В ответ российское правительство восстановило военное положение, захваченных повстанцев разрешили судить полевым судом. Но эти меры не помогли, пожар восстания разгорался.

Повстанцы были плохо вооружены и обучены, поэтому обычно терпели поражения в стычках с царскими войсками. Отрядам повстанцев удалось освободить южную и частично западную границу Польши. Используя ее, они смогли получать подкрепления, оружие и другие необходимые вещи.

Группы повстанцев появлялись на землях Западной Украины и даже в районе Киева. Однако, в этих районах было большое количество российских войск и восстание там было быстро подавлено. Немногочисленные повстанческие отряды были и в Западной Белоруссии.

Поражение

Кульминация восстания приходится на 1863 год, потом военные действия постепенно затихают. Весной 1863 года был издан манифест, обещавший амнистию восставшим, которые сдадутся властям до 1 мая. Но он не принес результатов. В 1863 году было зафиксировано почти 550 боевых столкновений между российскими войсками и польскими повстанцами, в 1864 году их было всего 84. Перевес российских войск был подавляющим. Российские источники утверждают, что повстанцы потеряли около 30 тысяч человек, потери царских войск оценивают примерно в 3 тысячи. Две тысячи повстанцев были казнены. Следует отметить, что эти цифры очень спорные и многие историки сомневаются в их подлинности. После неудачи восстания 1863 года началась новая волна иммиграции поляков.

Еще одним последствием восстания 1863 года можно назвать земельную реформу, которая на польских и белорусских землях была гораздо выгоднее для крестьянина, чем на территории России. На Западной Украине и в Белоруссии это восстание привело к развитию начальной школы: царское правительство считало, что обучение детей в российском православном духе сделает из них более лояльных подданных в будущем.

После восстания 12500 человек были высланы в Сибирь и на Дальний Восток, из них восемьсот человек были приговорены к каторжным работам.

В 1864 году был введен запрет на использование в литовских землях латинского алфавита. Он оставался в силе до 1904 года. В Литве и Белоруссии было запрещено занимать государственные посты лицам католического вероисповедания.

Хотя восстание 1863 года и потерпело поражение, но оно дало мощный толчок развитию национального самосознания поляков. Даже в Сибири, в тысячах километрах от родного дома, польские патриоты поднимали восстания (Кругобайкальское восстание).