Анализ стихотворения фета в благословенный день. А

Написанное в 1855 году стихотворение «Вечер» пополнило коллекцию пейзажной лирики А.А. Фета. В узком понимании произведение автора не имеет главного героя, лишь его ощущения, которые передаются с тонким намеком на то, что природа жива. Она может «прозвучать», «прозвенеть», «прокатиться» и «засветиться». А вместе с этим, все в ней подчинено своим законам, и каждый день переходит в вечер, после чего наступает ночь, предвестницей которой служит зарница.

Такое любование природой, каждым ее штрихом, очаровывает. Вместе с автором читатель наблюдает угасание дня. Ведь еще совсем недавно шумела роща, река была ясной, и луг манил свежестью. А уже на облаках каймой отражается вечернее низкое солнце. Да и этого предвестника ночи не осталось, тучки разлетелись, словно дым дрогнул на ветру. Оставшееся тепло отдает земля на пригорке, согревая влажный вечерний воздух. Последние огни горящего неба возвестили о скором приходе ночи. Фет искусно, штрих за штрихом дополняет картину уходящего дня, ночь у него диктует свои правила.

Точно выписанные детали конкретны. Время идет, оно не может остановиться и замереть. Сначала медленно, словно нехотя, но день уступает свои права. Об этом свидетельствуют глаголы, что стоят в начале каждой строчки первой строфы. Сравнения помогают оживить эстетическую картину засыпающего дня. Автор словно хочет заставить воображение каждого читателя почувствовать самому контрасты и переливы вечера, и метафоры в этом помогают. Эпитеты делают все признаки вечера более яркими. День еще может подарить свои очаровательные звуки и неповторяющиеся картины.

Размер стихотворения - трехстопный анапест, рифма перекрестная. Это определяет темп, настроение и мелодичность произведения. Оно легкое, живое, «дышащее». Каждая деталь плавно сменяет другую.

А. Фет. Стихи о любви

Стихи, посвященные МАРИИ ЛАЗИЧ

По мнению Д. Благого, это стихотворение было написано з 1849 году и связано с Марией Лазич. Единственное посвященное ей прижизненное стихотворение, оно стало одним из самых знаменитых у Фета. На него написана музыка М. Балакиревым, Н. Римским-Корсаковым, Н. Метнером и др.

В «Воспоминаниях» Фета рассказывается: виртуозность игры на фортепиано Марии Лазич так восхитила Ф. Листа, что он «написал ей в альбом прощальную музыкальную фразу необыкновенной красоты. Под влиянием последней я написал стихотворение «Какие-то носятся звуки».

Старые письма

Фет глубоко переживал трагическую гибель Марии, чувствуя себя виноватым в ее смерти. В своих воспоминаниях он так и не назвал ее настоящего имени, именуя Еленой Лариной. Только в XX веке исследователи смогли установить ее подлинное имя. В «Воспоминаниях» Фет впоследствии так рассказывал об их отношениях: «Главным полем сближения послужила нам Жорж Сайд с ее очаровательным языком, вдохновенными описаниями природы и совершенно новыми небывалыми отношениями влюбленных. Изложение личных впечатлений при чтении каждого нового ее романа приводило к взаимной проверке этих ощущений и к нескончаемым их объяснениям. Я узнал, что она почти с детства любила мои стихотворения. Никогда мы не проговаривались о наших взаимных чувствах. Да это было бы совершенно излишне. Мы оба были не дети: мне 28, а ей 22, и нам непростительно было совершенно отворачиваться от будничной жизни. Чтобы разом сжечь корабли наших взаимных надежд, я собрался с духом и высказал громко свои мысли касательно того, насколько считал брак для себя невозможным и эгоистичным.

Я люблю с вами беседовать, - говорила Елена, - без всяких посягательств на вашу свободу». Несколько иначе писал Фет об этом в письме своему ближайшему другу И. П. Борисову: «Я не женюсь на Лазич, и она это знает, а между тем умоляет не прерывать наших отношений. Этот гордиев узел любви (.), который чем более распутываю, тем туже затягиваю, а разрубить мечом не имею духу и сил».

Последовала разлука, во время которой при невыясненных обстоятельствах на Марии однажды вспыхнуло газовое платье. Она успела только крикнуть: «Берегите письма!» (речь шла, видимо, о письмах Фета). Умерла Мария в страшных мучениях. Поэт об этой ужасной смерти узнал много времени спустя. Так что название «Старые письма» в данном случае имеет особый смысл.

…
1857

В благословенный день, когда стремлюсь душою

Нерукотворные черты.

И вновь затрепещу, тобою просветленный, -
Но всё тебя не назову.

На имя нежное твое.

у стихотворения В БЛАГОСЛОВЕННЫЙ ДЕНЬ, КОГДА СТРЕМЛЮСЬ ДУШОЮ… аудио записей пока нет.

Ночь в лирике Ф.И. Тютчева и А.А. Фета

Список использованной литературы

Открыть глаза. И ничего не увидеть. Лишь тьму. Но почувствовать все. Проникнуть в тайну и дать ей проникнуть в себя. Тьма. Ночь раз за разом принимает мир, она одна для всех, но для каждого своя. Кому-то она позволяет забыть о жизни, и этим, возможно, спасает от повседневности, хотя бы ненадолго снимает тяжесть проблем, носимую человеком изо дня в день всю жизнь. Других ночь заставляет часами думать о ней, копаться в себе, размышлять, взвешивать свои мысли и чувства, поступки. Усталый, тот, кто провел день в труде, использует темное время, для того чтобы уснуть, сбросить груз с тела. Поэт видит красоту ночи и ее ужас, он отдает себя ночи и сбрасывает груз, гнетущий душу. Это время, когда неяркий свет луны и звезд - единственное, что дает возможность отличить бесплотное от материального, перед всеми предстает по-разному. Видеть ночь дано всем, чувствовать ее - немногим.

Я выбрала для исследования тему - «Ночь в поэзии А.А. Фета и Ф.И. Тютчева», потому что их творчество, особенно «ночные» стихи созвучны моему внутреннему миру. «Ночная тема» - одна из главных в творчестве поэтов, близка мне, и меня удивило, как изменяется у них с течением лет видение ночи. Мне захотелось понять, чем это обусловлено.

Я прочитала много книг о Фете и Тютчеве, чтобы понять их мировоззрение, философский взгляд на жизнь, а затем проследить, как в стихах о ночи отразились изменения в мироощущении поэтов.

Особо хочется отметить статьи о Ф.И. Тютчеве Владимира Соловьева, Николая Некрасова, Ивана Тургенева, Афанасия Фета, Юрия Тынянова, Владислава Ходасевича, Евгения Винокурова, Александра Кушнера, об А.А. Фете - Аполлона Григорьева, Михаила Евграфорича Салтыкова-Щедрина, Валерия Брюсова, Леонида Озерова, статью об обоих поэтах Татьаны Бек и Дмитрия Зантария и другие, которые помогли ответить на многие вопросы, связанные с темой моего исследования.

НОЧЬ В ЛИРИКЕ Ф.И. ТЮТЧЕВА И А.А. ФЕТА.

ОБЗОР КРИТИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Одна из основных тем лирики А.А. Фета - тема природы.

Критик В. Боткин писал: «Чувство природы у г. Фета, наивное, светлое, младенчески-радостное, можно сравнить только с чувством первой юношеской любви. В самых обыденных явлениях природы он умеет подмечать тончайшие мимолетные оттенки, эфирные полутоны, недоступные для живописи и которые может воспроизводить одна только поэзия слова - и никакая другая» .

Тема ночи занимает значительное место в стихотворениях А.А. Фета. Возможно, в ней он видел какое-то утешение, она помогала ему справиться с жизненными неурядицами.

Ночь у Фета заразительно яркая, красочная. В. Брюсов писал, что истинный смысл его поэзии - призыв к настоящей жизни, к великому опьянению мгновением» .

В своей книге «А.А. Фет - философ и поэт» литературовед Н.Лебедев замечает: «Ночь и звезды представляют собой для Фета утешение и приют от «коварства надежды и мрака жизни повседневной». Они воплощают противоядие жизненным тревогам, страданиям души и тела:

Думы ли реют тревожно-несвязные

Плачет ли сердце в груди, -

Скоро повысыплют звезды алмазные,

Забыто все, что угнетало днем,

<…> И тени нет тяжелого сомненья.

(«Встает мой день. »)

Только в пределах вселенной можно найти счастье. На земле его нет: «А счастье где? Не здесь - в среде убогой…» («Майская ночь»). Много раз Афанасий Афанасиевич подчеркивает свою любовь к звёздам и к ночи. Он прямо восклицает: «. Друг мой! Я звёзды люблю. » («Тихая, звёздная ночь. ») и провозглашает их красоту: «Долго ли чуять, что выше и краше вас ничего нет во храмине ночи?» («Угасшим звездам».) Он приветствует ночь, как любимого друга:

Здравствуй! Тысячу раз привет тебе, ночь!

Опять и опять я люблю тебя.

<…>Особенно привлекает Фета ночь своей тайной, которую поэт старается прозреть. Она открывается ему в ночном уединении и тишине. Тогда он проникает в суть бытия - в его бессмертие. Говоря словами Тархова, Фет хочет «измерить бездной ночного бытия всю глубину жизненного начала». Именно звезды - символ и свидетельство бессмертия:

Но лишь взгляну на огненную книгу,

Не численный я в ней читаю смысл <…>

Незыблемой мечты иероглифы,

Вы говорите: «Вечность - мы, ты - миг».

(«Среди звёзд») .

Фет довольно часто сравнивает ночь с днём. В книге «А.А. Фет-Шеншин. Поэтическое миросозерцание» В.А. Шеншина пишет: «Солнце символизирует жизненную энергию и свет вечности. Но вот наступает ночь, которая гасит своим дыханьем свет солнца. В стихотворениях Фета «Чудная картина» (1842) и «Лунный свет сияет ярко» (1847) луна, лунный свет навевают на поэта лирические воспоминания. Иногда «смеется месяц», а иногда он обретает волшебные и фантастические качества («Майская ночь»). Поэт называет ночное светило «талисманом». Лирический герой каждый раз, когда смотрит в небо и видит месяц, вспоминает о девушке, подарившей ему талисман - луну» .

Также В.А. Шеншина писала, что в «ночных» стихах Фета редко подчеркивается темнота ночи, страдание или смерть, что в них почти всегда присутствуют светлые элементы, как, например, в стихотворениях «Ночь светла. Мороз сияет» (1847) или «Ночью - месяц полон блеска» (1847), что в стихотворении «Есть ночи зимней блеск и сила» (1885) Фет сравнивает летнюю и зимнюю ночь, причём зимнее звёздное небо производит на него более сильное впечатление своими горящими огнями, чем мерцающие тени летней ночи» .

Так же, как и Фет, Тютчев достаточно внимания уделяет теме природы. К. Пигарев писал в своей статье о творчестве Тютчева: «Обычно мир природы изображается поэтом через глубоко-эмоциональное восприятие человека, стремящегося слиться с нею, ощутить себя частицей великого целого, вкусить «благодать» «земного самозабвения» . Поэт особенно любит ночную природу, к ней он обращается чаще всего. «Самой ночной душой русской поэзии» называл Тютчева А. Блок. .

Е. Винокуров замечал: «Умный, как день, Федор Иванович Тютчев любил ночь . был певцом ночи. День представлялся поэту обманом, покровом, накинутым над бездной. Но вот полог падает - и перед нами предстает ночь . ночное небо с бесконечным количеством звезд, небо с его вечной тайной. Метафора ночи и дня проходит через все творчество Тютчева.

И чудится давно забытым сном

Ему теперь все светлое, живое,

И в чуждом неразгаданном ночном

Он узнает наследье роковое.

Поэт ночных откровений, он не любил дня: «Как ненавистны для меня сей шум, движенье, говор, клики младого, пламенного дня». солнечный свет скрывает мир как бы пеленой, из-за солнечного света, этой помехи, мы не видим звездной бездны, забываем о вечности» .

О тютчевской ночи писал литературовед Е.А. Маймин: «Ночь у Тютчева помогает проникнуть в «тайное тайных» человека. Вместе с тем она является носителем загадок и тайн всего мироздания. Может быть, поэтому ночь в изображении Тютчева представляется столь величественной и грандиозной, столь трагической и страшной:

Но меркнет день - настала ночь;

Пришла и с мира рокового

Ткань благодатную покрова,

Сорвав, отбрасывает прочь.

И бездна нам обнажена

С своими страхами и мглами,

И нет преград меж ней и нами -

Вот отчего нам ночь страшна!

В ночи человек, как сирота, он чувствует себя безмерно одиноким. В стихотворении «Бессонница» так говорится об этом: «Нам мнится: мир осиротелый неотразимый рок настиг - и мы, в борьбе с природой целой, покинуты на нас самих». Но в этом роковом и космическом одиночестве и дано человеку познать мир и самого себя.

При всей мрачности ночь для Тютчева прежде всего «святая». Мрачное и святое в сознании поэта сливается воедино. Ночь раскрывает перед человеком глубочайшие бездны и сокровеннейшие тайны - и это знание для человека и самое страшное, и самое высокое» . Я согласна с мнением критика, мне кажется, что у Тютчева двойственное отношение к ночи, часто он говорит о ней как о чем-то страшном и пугающем, но порой она для него и таинственная, прекрасная.

А. Фет писал в статье о «сочувственном» поэте: «. не только каждое стихотворение, почти каждый стих нашего поэта дышит какою-нибудь тайной природы, которую она ревниво скрывает от глаз непосвященных. Каким всесильным чародеем проникает г. Тютчев в область сна. Прислушайтесь к тому, что ночной ветер напевает нашему поэту, - и вам станет страшно» . Действительно, во многих стихотворениях Тютчева ночь вселяет страх и ужас, оставляя человека один на один с вечностью.

Поэт В. Ходасевич заметил: «В шуме ночного ветра и в иных голосах природы он услыхал страшные вести из «древнего Хаоса», как сигналы, передаваемые с далекой родины» . Вот чем в самом деле может напугать ночной ветер. «В мире сменяется день и ночь, - продолжает Ходасевич. - Но для Тютчева не ночь покрывает природу, а, наоборот, день есть «златотканый покров», наброшенный над «безымянной бездной». Природа - только узор этого тканья. Настает ночь - и благодатный успокоительный покров исчезает, бездна под ним обнажена« с своими страхами и мглами». Изощренный слух и изощренное зрение приводят Тютчева к одному: к разрушению «невозмутимого строя» во всем, к нарушению «созвучья полного в природе» - к обнажению бездны, родины всего сущего. И ночь, и ветр ночной равно страшны тем, что они уничтожают преграду меж человеком и этой родиной. только ли день обольщает и утешает своим обманом, или он есть истинное прибежище. Тютчев ответа не нашел» .

На тему ночи и хаоса у Тютчева рассуждает в своей статье Вл. Соловьев: «Хаос, т.е. само безобразие, есть необходимый фон всякой земной красоты, и эстетическое значение таких явлений, как бурное море или ночная гроза, зависит именно от того, что «под ними хаос шевелится». В изображении всех этих явлений природы, где яснее чувствуется ее темная основа, Тютчев не имеет себе равных» .

Тютчев постоянно и пристально вглядывается в природу, прислушивается к ней и пытается с помощью нее понять человеческие душевные тайны. «Тютчев одинаково чуток к обеим сторонам действительности, - пишет Вл. Соловьев в статье о поэте, - он никогда не забывает, что весь этот светлый, дневной облик живой природы, который он так умеет чувствовать и изображать, есть пока лишь «златотканый покров», расцвеченная и позолоченная вершина, а не основа мироздания:

На мир таинственный духов,
Над этой бездной безымянной
Покров наброшен златотканый
Высокой волею богов.
День - сей блистательный покров -

День - земнородных оживленье,
Души болящей исцеленье.

Друг человеков и богов!

«День» и «ночь», конечно, только видимые символы двух сторон вселенной, которые могут быть обозначены и без метафор. Хотя поэт называет здесь темную основу мироздания «бездной безымянной », но ему сказалось и собственное ее имя, когда он прислушивался к напевам ночной бури:

О чем ты воешь, ветр ночной,
О чем так сетуешь безумно?
Что значит странный голос твой,
То глухо-жалобный, то шумный?
Понятным сердцу языком
Твердишь о непонятной муке,
И роешь и взрываешь в нем
Порой неистовые звуки.
О, страшных песен сих не пой
Про древний хаос . про родимый!
Как жадно мир души ночной
Внимает повести любимой!
Из смертной рвется он груди
И с беспредельным жаждет слиться.
О, бурь уснувших не буди:
Под ними хаос шевелится.

Хаос у Тютчева не имеет четких очертаний, это ужасающее, неведомое и оттого очень таинственное явление. «Стихия хаоса у Тютчева бестелесна. Стихи его опровергают мысль Вл. Соловьёва о «не-духовности» хаоса, наоборот, у Тютчева хаос бестелесен, но это духовная субстанция:

Мир бестелесный, слышный, но не зримый,

Теперь роится в хаосе ночном.

В хаосе ночи веют «волшебно-немые» сны, «волшебные твари», «таинственные птицы», плывет «волшебный челн» - всё нереально, нематериально, одни легко рассыпающиеся грезы. Бестелесная, бессознательная, мёртвая ночная стихия хаоса страшна для человека. О ночи поэт пишет: «И бездна нам обнажена с своими страхами и мглами». Ночь для Тютчева, «как зверь стоокий, глядит из каждого куста». Песни ночного ветра о хаосе - страшные песни. Слияние человека с хаосом ночи, которое связано с утратой его материального существования и его сознания, для Тютчева отнюдь не прекрасно, а, напротив, отталкивающе, страшно и трагично. Однако это слияние в конечном счёте неизбежно. Хаос назван у Тютчева родимым. Какие-то родственные любовные связи соединяют ночной мир души человека с хаосом («О чём ты воешь, ветр ночной?»)» .

«Там, где у Тютчева одна-единственая картина - одна фреска, у Фета великое множество этюдов, дробная и настойчивая разработка одной и той же темы в бесконечной цепи вариантов», - сравнивает поэтов Л. Озеров .

Очень много статей написано о лирике Тютчева и Фета, о природе, о ночи в их творчестве. Сложно добавить к этому что-нибудь новое, свое, тем не менее я не нашла в литературе ни одного сравнения именно «ночных» их стихотворений. Этому вопросу будет посвящена исследовательская часть моей работы.

«Ночные» стихи Ф.И. Тютчева и А.А. Фета.

Сравнительный анализ

Я поставила перед собой задачу проследить развитие темы ночи в творчестве Ф.И. Тютчева и А.А. Фета, поразмышлять над их «ночными» стихотворениями, сравнить мироощущение обоих поэтов, проявившееся в них.

В одном из первых «ночных» стихотворений Ф.И. Тютчева «Бессонница» (1829г.) поэт рассказывает о длинной, томительной ночи, она пророчествует, дает человеку возможность посмотреть на свою жизнь словно со стороны и отпустить ее, наблюдать, как она «бледнеет всумрачной дали». В ночи человек как сирота, он чувствует себя очень одиноким. В стихотворении так говорится об этом: «Нам мнится: мир осиротелый неотразимый Рок настиг - и мы, в борьбе природой целой, покинуты на нас самих». Но в этом роковом и огромном одиночестве человек и должен познать мир и самого себя, осознать неизбежность смерти, понять, зачем живет.

Стихотворение «Тени сизые смесились» (1836г.) погружает читателей в мир тоски и утешения, герой просит сумрак утолить его тревоги, успокоить его. Он хочет не решения проблем, но чтобы ночной покой заставил боль утихнуть. Ночь тут совсем тихая, даже «мотылька полет незримый» можно различить. Она способна в «час тоски невыразимой» помочь страждущему, заполнить пустоту покоем. Думаю, что ключевые слова стихотворения - «всево мне и я во всем». Они дают понять, как гармоничен человек в ночи, как в такой тоске каждый может почувствовать себя частью вселенной.

В стихотворении «Очем ты воешь, ветр ночной?» (1836г.) Тютчев пишет о ночи, подруге хаоса, не зря она «внимает повести любимой», когда неистовый,

безумный ветер поет ей страшную песню про «древний хаос, про родимый». Поэт призывает ветер прекратить свои песни, чтобы ненароком не разбудить хаос, кроющийся в груди человека, в «смертной груди». Он хочет вырваться на свободу, но не стоит его выпускать, тревожить бури, заснувшие, скрывающие под собой хаос. Ведь никто не знает, что можно освободить, какие страшные бездны могут крыться в душе иного человека и к каким последствиям это может привести для него самого, а кто знает, возможно, и для других.

Стихотворение «День и ночь» (не позднее начала 1839г.) открывает читателю благодатный, милосердный день и обличающую, откровенную, страшную ночь. Ночью сорван человеколюбивый, защищающий от страхов и тревог покров дня, и «бездна нам обнажена с своими страхами и мглами». Но «. в конечном итоге «бездна» вмещает в себя «день и ночь». «День и ночь»<…> не противопоставлены во времени, «день» исчезает с наступлением «ночи», «ночь» исчезает с наступлением «дня», хотя они могут намекать друг о друге и «подлинность», «истинность» их в целом неравноправна. Человек же и «бездна» при всей своей противопоставленности могут существовать и существуют одновременно - противопоставление доведено до конечной остроты» . Я согласна с этой мыслью, ведь в стихотворении бездна есть всегда, просто днем она скрыта, а ночью открывается, приводя в ужас и отчаяние, и человек вынужден сосуществовать с тем, что заставляет его трепетать от страха.

В стихотворении «Святая ночь на небосклон взошла» (1848 или 1849, 1850г.) Тютчев говорит о загадочной, непостижимой ночи, она очищает человека, снимает с него шелуху внешнего мира, которая, хоть и второстепенна для души, но служит защитой для человека, и он «стоит теперь, и немощен и гол». Он остается один на один с собой, с вечностью, «лицом к лицу пред пропастию темной». Человек вынужден думать, рефлексировать без какой-либо помощи извне: ни родные, ни знакомая, привычная обстановка не поддерживают его, не вселяют уверенность. Ночь в этом стихотворении - откровение. Не зря поэт называет ее святой, она, как справедливый, беспристрастный судья, не допускает ни лжи, ни повседневной фальши. Лишь чистая правда, чистый мир, чистое понимание жизни.

В стихотворении 1849 года «Тихой ночью, поздним летом» Тютчев не дает своей ночи особенных свойств, характера, жизни. Он ее просто описывает. И хотя картина в общем-то должна получиться красивой - тихая ночь, рдеют звезды, зреют нивы, блестят в ночной тишине их золотистые волны - но свет звезд сумрачен, нивы «усыпительно-безмолвны». Описание деталей наводит на мысль, что ночь не столько прекрасна, сколько темна и безучастна, она своими сумрачными звездами, белой луной скорее затемняет картину, чем освещает. Не думаю, что такое время чем-то плохо. По-моему, ночь она для того и ночь, чтобы давать время, когда можно отдохнуть от света, от всего самого прекрасного и погрузиться в успокаивающую тьму.

Наш современник, поэт А. Кушнер, анализируя стихотворение «Кончен пир, умолкли хоры. » (1850г.) писал: «. звёзды в городском небе, затянутом тучами и дымом, разбавленном электрическим светом, почти не видны. Но их мерцающий укор, как слабый укол совести, мы всё равно ощущаем. («Как над этим дольным чадом, / В горнем выспреннем пределе / Звёзды чистые горели, / Отвечая смертным взглядам / Непорочными лучами. » И как бы ни было хорошо и весело в гостях, всё равно время, проведенное на пиру, кажется потерянным: вернувшись домой, хочется его наверстать; сразу лечь в постель невозможно; зажигаешь настольную лампу, открываешь книгу». Я не совсем согласна с такой трактовкой этого стихотворения, по-моему, Тютчев тут изображает непорочную, чистую, немного высокомерную ночь. Звезды смотрят на усталых людей, на то, как «. опорожнены амфоры, опрокинуты корзины, не допиты в кубках вины, на главах венки измяты. ». Со своей «выспренней» высоты они безучастно смотрят на грешную землю, но звезды очень далеки от мирских забот, им безразлично, что творится внизу. Равнодушие, чистота и покой - вот, что характеризует звезды, да и всю ночь в общем в этом стихотворении.

В стихотворении «День вечереет, ночь близка» (1 ноября 1851г.) лирический герой влюблен, он говорит, что ему не жаль отпускать день, он не боится мрака наступающей ночи, только бы «волшебный призрак» любимой не покидал его. Герою кажется, что он все готов стерпеть и тьма будет для него благом, если сердце утешит Она. Ночь для Тютчева тут - время встречи с таинственной и прекрасной «страстной женскою душой». Как будто окно надежды, разве может ночь быть темной и страшной вдвоем? Сложно понять, «небесный. или земной, воздушный житель, может быть. » или обычная девушка это прелестное создание, но она способна заставить мужчину забыть обо всем, о страхе и печали.

« Ночное небо так угрюмо» (18 августа 1865г.) - первая строчка стихотворения, в котором Тютчев описал вялую, темную, тихую ночь. Небо угрюмо, но это не «угроза и не дума». Это вялый, какой-то ватный, бессмысленный сон, он не дает никому утешения, не восстанавливает душевный покой. И только молнии нарушают мутное течение ночи, Тютчев называет их глухонемыми демонами. Им не важно, что творится под ними, им вообще ничего не важно и не нужно, они - лишь бессмысленные всполохи. Молнии поминутно озаряют леса и поля, но тьма тут же возвращается, она все равно всегда берет свое, и вспышки света лишь подчеркивают это, поэту они кажутся похожими на «таинственное дело. там - на высоте».

В ночной природе Тютчева все полно загадок: и «звездный сонм», и «восклицания» какой-то «дальней музыки», и «сладкий свет месяца» и больше всего - «чудный еженощный гул», рожденный в хаосе «мир бестелесный, слышный, но незримый», наполненный мыслями людей, которым дана свобода ночью:

На мир дневной спустилася завеса;

Изнемогло движенье, труд уснул.

Стихотворение Фета А.А.
«В благославенный день. »

"В благославенный день. "

В благословенный день, когда стремлюсь душою
В блаженный мир любви, добра и красоты,
Воспоминание выносит предо мною
Нерукотворные черты.

Пред тенью милою коленопреклоненный,
В слезах молитвенных я сердцем оживу
И вновь затрепещу, тобою просветленный,я
Но все тебя не назову.

И тайной сладостной душа моя мятется;
Когда ж окончится земное бытие,
Мне ангел кротости и грусти отзовется
На имя нежное твое.

Стихотворение Фета А.А. - В благославенный день.

См. также Афанасий Фет - стихи (Фет А. А.) :

В вечер такой золотистый и ясный.
В вечер такой золотистый и ясный, В этом дыханье весны всепобедной Не.

Вдали огонек за рекою
Вдали огонек за рекою, Вся в блестках струится река, На лодке весло у.

Послушать стихотворение Фета В благословенный день

Темы соседних сочинений

Картинка к сочинению анализ стихотворения В благословенный день

Чудная картина,
Как ты мне родна:
Белая равнина,
Полная луна,

Свет небес высоких,
И блестящий снег,
И саней далеких
Одинокий бег.

1832

В тиши и мраке таинственной ночи,
Я вижу блеск приветный и милый,
И в звездном хоре знакомые очи
Горят в степи над забытой могилой.

Трава поблекла, пустыня угрюма,
И сон сиротлив одинокой гробницы,
И только в небе, как вечная дума,
Сверкают звезд золотые ресницы.

И снится мне, что ты встала из гроба,
Такой же, какой ты с земли отлетела,
И снится, снится: мы молоды оба,
И ты взглянула, как прежде глядела.

1864

* Равномерность течения времени во всех головах
доказывает более, чем что-либо другое,
что мы все погружены в один и тот же сон;
более того, что все видящие этот сон являются
единым существом. Шопенгауэр (нем.).

Ты видишь, за спиной косцов
Сверкнули косы блеском чистым,
И поздний пар от их котлов
Упитан ужином душистым.

Лиловым дымом даль поя,
В сияньи тонет дня светило,
И набежавших туч края
Стеклом горючим окаймило.

Уже подрезан, каждый ряд
Цветов лежит пахучей цепью.
Какая тень и аромат
Плывут над меркнущею степью!

В душе смиренной уясни
Дыханье ночи непорочной
И до огней зари восточной
Под звездным пологом усни!

Жизнь пронеслась без явного следа.
Душа рвалась – кто скажет мне куда?
С какой заране избранною целью?
Но все мечты, всё буйство первых дней
С их радостью – всё тише, всё ясней
К последнему подходят новоселью.

Так, заверша беспутный свой побег,
С нагих полей летит колючий снег,
Гонимый ранней, буйною метелью,
И, на лесной остановясь глуши,
Сбирается в серебряной тиши
Глубокой и холодною постелью.

Как нежишь ты, серебряная ночь,
В душе расцвет немой и тайной силы!
О, окрыли – и дай мне превозмочь
Весь этот тлен бездушный и унылый!
Какая ночь! Алмазная роса
Живым огнем с огнями неба в споре,
Как океан, разверзлись небеса,
И спит земля – и теплится, как море.
Мой дух, о ночь, как падший серафим,
Признал родство с нетленной жизнью звездной
И, окрылен дыханием твоим,
Готов лететь над этой тайной бездной.

Пришла, – и тает всё вокруг,
Всё жаждет жизни отдаваться,
И сердце, пленник зимних вьюг,
Вдруг разучилося сжиматься.

Заговорило, зацвело
Всё, что вчера томилось немо,
И вздохи неба принесло
Из растворенных врат Эдема.

Как весел мелких туч поход!
И в торжестве неизъяснимом
Сквозной деревьев хоровод
Зеленоватым пышет дымом.

Поет сверкающий ручей,
И с неба песня, как бывало;
Как будто говорится в ней:
Все, что ковало – миновало.

Нельзя заботы мелочной
Хотя на миг не устыдиться,
Нельзя пред вечной красотой
Не петь, не славить, не молиться.

Истрепалися сосен мохнатые ветви от бури,
Изрыдалась осенняя ночь ледяными слезами,
Ни огня на земле, ни звезды в овдовевшей лазури,
Всё сорвать хочет ветер, всё смыть хочет ливень ручьями.

Никого! Ничего! Даже сна нет в постели холодной,
Только маятник грубо-насмешливо меряет время.
Оторвись же от тусклой свечи ты душою свободной!
Или тянет к земле роковое, тяжелое бремя?

О, войди ж в этот мрак, улыбнись, благосклонная фея,
И всю жизнь в этот миг я солью, этим мигом измерю,
И, речей благовонных созвучием слух возлелея,
Не признаю часов и рыданьям ночным не поверю!

Конец 1860-х

Всю ночь гремел овраг соседний,
Ручей, бурля, бежал к ручью,
Воскресших вод напор последний
Победу разглашал свою.

Ты спал. Окно я растворила,
В степи кричали журавли,
И сила думы уносила
За рубежи родной земли,

Лететь к безбрежью, бездорожью,
Через леса, через поля, –
А подо мной весенней дрожью
Ходила гулкая земля.

Как верить перелетной тени?
К чему мгновенный сей недуг,
Когда ты здесь, мой добрый гений,
Бедами искушенный друг?

«Что ты, голубчик, задумчив сидишь,
Слышишь – не слышишь, глядишь – не глядишь?
Утро давно, а в глазах у тебя,
Я посмотрю, и не день и не ночь».

– Точно случилось жемчужную нить
Подле меня тебе врозь уронить.
Чудную песню я слышал во сне,
Несколько слов до яву мне прожгло.

Эти слова-то ищу я опять
Все, как звучали они, подобрать.
Верно, ах, верно, сказала б ты мне,
В чем этот голос меня укорял.

Не тем, Господь, могуч, непостижим
Ты пред моим мятущимся сознаньем,
Что в звездный день Твой светлый серафим
Громадный шар зажег над мирозданьем,

И мертвецу с пылающим лицом
Он повелел блюсти твои законы:
Всё пробуждать живительным лучом,
Храня свой пыл столетий миллионы.

Нет, Ты могуч и мне непостижим
Тем, что я сам, бессильный и мгновенный,
Ношу в груди, как оный серафим,
Огонь сильней и ярче всей вселенной.

Меж тем как я – добыча суеты,
Игралище ее непостоянства, –
Во мне он вечен, вездесущ, как Ты,
Ни времени не знает, ни пространства.

Глубь небес опять ясна,
Пахнет в воздухе весна,
Каждый час и каждый миг
Приближается жених.

Спит во гробе ледяном
Очарованная сном, -
Спит, нема и холодна,
Вся во власти чар она.

Но крылами вешних птиц
Он свевает снег с ресниц,
И из стужи мертвых грез
Проступают капли слез.

Это утро, радость эта,
Эта мощь и дня и света,
Этот синий свод,
Этот крик и вереницы,
Эти стаи, эти птицы,
Этот говор вод,

Эти ивы и березы,
Эти капли – эти слезы,
Этот пух – не лист,
Эти горы, эти долы,
Эти мошки, эти пчелы,
Этот зык и свист,

Эти зори без затменья,
Этот вздох ночной селенья,
Эта ночь без сна,
Эта мгла и жар постели,
Эта дробь и эти трели,
Это всё – весна.

Восточный мотив

С чем нас сравнить с тобою, друг прелестный?
Мы два конька, скользящих по реке,
Мы два гребца на утлом челноке,
Мы два зерна в одной скорлупке тесной,
Мы две пчелы на жизненном цветке,
Мы две звезды на высоте небесной.

Солнце садится, и ветер утихнул летучий,
Нет и следа тех огнями пронизанных туч;
Вот на окраине дрогнул живой и нежгучий,
Всю эту степь озаривший и гаснущий луч.

Солнца уж нет, нет и дня неустанных стремлений,
Только закат будет долго чуть зримо гореть;
О, если б небо судило без тяжких томлений
Так же и мне, оглянувшись на жизнь, умереть!

Добро и зло

Два мира властвуют от века,
Два равноправных бытия:
Один объемлет человека,
Другой – мечта и мысль моя.

И как в росинке чуть заметной
Весь солнца лик ты узнаешь,
Так слитно в глубине заветной
Все мирозданье ты найдешь.

Не лжива юная отвага:
Согнись над роковым трудом –
И мир свои раскроет блага;
Но быть не мысли божеством.

И даже в час отдохновенья,
Подъемля потное чело,
Не бойся горького сравненья
И различай добро и зло.

Но если на крылах гордыни
Познать дерзаешь ты, как Бог,
Не заноси же в мир святыни
Своих невольничьих тревог.

Пари всезрящий и всесильный,
И с незапятнанных высот
Добро и зло, как прах могильный,
В толпы людские отпадет.

Смерти

Я в жизни обмирал и чувство это знаю,
Где мукам всем конец и сладок томный хмель;
Вот почему я вас без страха ожидаю,
Ночь безрассветная и вечная постель!

Пусть головы моей рука твоя коснется
И ты сотрешь меня со списка бытия,
Но пред моим судом, покуда сердце бьется,
Мы силы равные, и торжествую я.

Еще ты каждый миг моей покорна воле,
Ты тень у ног моих, безличный призрак ты;
Покуда я дышу – ты мысль моя, не боле,
Игрушка шаткая тоскующей мечты.

Я видел твой млечный, младенческий волос,
Я слышал твой сладко вздыхающий голос –
И первой зари я почувствовал пыл;
Налету весенних порывов подвластный,
Дохнул я струею и чистой и страстной
У пленного ангела с веющих крыл.

Я понял те слезы, я понял те муки,
Где слово немеет, где царствуют звуки,
Где слышишь не песню, а душу певца,
Где дух покидает ненужное тело,
Где внемлешь, что радость не знает предела,
Где веришь, что счастью не будет конца.

Страницы милые опять персты раскрыли;
Я снова умилен и трепетать готов,
Чтоб ветер иль рука чужая не сронили
Засохших, одному мне ведомых цветов.

О, как ничтожно всё! От жертвы жизни целой,
От этих пылких жертв и подвигов святых –
Лишь тайная тоска в душе осиротелой
Да тени бледные у лепестков сухих.

Но ими дорожит мое воспоминанье;
Без них всё прошлое – один жестокий бред,
Без них – один укор, без них – одно терзанье,
И нет прощения, и примиренья нет!

Дух всюду сущий и единый.
Державин

Я потрясен, когда кругом
Гудят леса, грохочет гром
И в блеск огней гляжу я снизу,
Когда, испугом обуян,
На скалы мечет океан
Твою серебряную ризу.

Но просветленный и немой,
Овеян властью неземной,
Стою не в этот миг тяжелый,
А в час, когда, как бы во сне,
Твой светлый ангел шепчет мне
Неизреченные глаголы.

Я загораюсь и горю,
Я порываюсь и парю
В томленьях крайнего усилья
И верю сердцем, что растут
И тотчас в небо унесут
Меня раскинутые крылья.

Есть ночи зимней блеск и сила,
Есть непорочная краса,
Когда под снегом опочила
Вся степь, и кровли, и леса.

Сбежали тени ночи летней,
Тревожный ропот их исчез,
Но тем всевластней, тем заметней
Огни безоблачных небес.

Как будто волею всезрящей
На этот миг ты посвящен
Глядеть в лицо природы спящей
И понимать всемирный сон.

На рассвете

Плавно у ночи с чела
Мягкая падает мгла;
С поля широкого тень
Жмется под ближнюю сень;
Жаждою света горя,
Выйти стыдится заря;
Холодно, ясно, бело,
Дрогнуло птицы крыло…
Солнца еще не видать,
А на душе благодать.

Прости – и всё забудь в безоблачный ты час
Как месяц молодой на высоте лазури;
И в негу вешнюю врываются не раз
Стремленьем молодым пугающие бури.

Когда ж под тучею, прозрачна и чиста,
Поведает заря, что минул день ненастья, –
Былинки не найдешь и не найдешь листа,
Чтобы не плакал он и не сиял от счастья.

Ты вся в огнях. Твоих зарниц
И я сверканьями украшен;
Под сенью ласковых ресниц
Огонь небесный мне не страшен.

Но я боюсь таких высот,
Где устоять я не умею.
Как сохранить мне образ тот,
Что придан мне душой твоею?

Боюсь – на бледный облик мой
Падет твой взор неблагосклонный,
И я очнусь перед тобой,
Угасший вдруг и опаленный.

Чем доле я живу, чем больше пережил,
Чем повелительней стесняю сердца пыл, –
Тем для меня ясней, что не было от века
Слов, озаряющих светлее человека:
«Всеобщий наш Отец, Который в небесах,
Да свято имя мы Твое блюдем в сердцах,
Да прийдет Царствие Твое, да будет воля
Твоя, как в небесах, так и в земной юдоли.
Пошли и ныне хлеб насущный от трудов,
Прости нам долг, – и мы прощаем должников,
И не введи Ты нас, бессильных, в искушенье,
И от лукавого избави самомненья».

Между 1874 и 1886

С солнцем склоняясь на темную землю,
Взором весь пройденный путь я объемлю:
Вижу, бесследно пустынная мгла
День погасила и ночь привела.

Странным лишь что-то мерцает узором:
Горе минувшее тайным укором
В сбивчивом ходе несбыточных грез
Там миллионы рассыпало слез.

Стыдно и больно, что так непонятно
Светятся эти туманные пятна,
Словно неясно дошедшая весть…
Всё бы, ах, всё бы с собою унесть!

Как беден наш язык! – Хочу и не могу. –
Не передать того ни другу, ни врагу,
Что буйствует в груди прозрачною волною.
Напрасно вечное томление сердец,
И клонит голову маститую мудрец
Пред этой ложью роковою.

Лишь у тебя, поэт, крылатый слова звук
Хватает на лету и закрепляет вдруг
И темный бред души и трав неясный запах;
Так, для безбрежного покинув скудный дол,
Летит за облака Юпитера орел,
Сноп молнии неся мгновенный в верных лапах.

Одним толчком согнать ладью живую
С наглаженных отливами песков,
Одной волной подняться в жизнь иную,
Учуять ветр с цветущих берегов,

Тоскливый сон прервать единым звуком,
Упиться вдруг неведомым, родным,
Дать жизни вздох, дать сладость тайным мукам,
Чужое вмиг почувствовать своим,

Шепнуть о том, пред чем язык немеет,
Усилить бой бестрепетных сердец –
Вот чем певец лишь избранный владеет,
Вот в чем его и признак и венец!

Прости! во мгле воспоминанья
Всё вечер помню я один, –
Тебя одну среди молчанья
И твой пылающий камин.

Глядя в огонь, я забывался,
Волшебный круг меня томил,
И чем-то горьким отзывался
Избыток счастия и сил.

Что за раздумие у цели?
Куда безумство завлекло?
В какие дебри и метели
Я уносил твое тепло?

Где ты? Ужель, ошеломленный,
Кругом не видя ничего,
Застывший, вьюгой убеленный,
Стучусь у сердца твоего?..

Как трудно повторять живую красоту
Твоих воздушных очертаний;
Где силы у меня схватить их на лету
Средь непрестанных колебаний?

Когда из-под ресниц пушистых на меня
Блеснут глаза с просветом ласки,
Где кистью трепетной я наберу огня?
Где я возьму небесной краски?

В усердных поисках всё кажется: вот-вот
Приемлет тайна лик знакомый, –
Но сердца бедного кончается полет
Одной бессильною истомой.

Из тонких линий идеала,
Из детских очерков чела
Ты ничего не потеряла,
Но всё ты вдруг приобрела.

Твой взор открытей и бесстрашней,
Хотя душа твоя тиха;
Но в нем сияет рай вчерашний
И соучастница греха.

Еще люблю, еще томлюсь
Перед всемирной красотою
И ни за что не отрекусь
От ласк, ниспосланных тобою.

Покуда на груди земной
Хотя с трудом дышать я буду,
Весь трепет жизни молодой
Мне будет внятен отовсюду.

Покорны солнечным лучам,
Так сходят корни в глубь могилы
И там у смерти ищут силы
Бежать навстречу вешним дням.

Во сне

Как вешний день, твой лик приснился снова, –
Знакомую приветствую красу,
И по волнам ласкающего слова
Я образ твой прелестный понесу.

Сомнений нет, неясной нет печали,
Всё высказать во сне умею я,
И мчит да мчит всё далее и дале
С тобою нас воздушная ладья.

Перед тобой с коленопреклоненьем
Стою, пленен волшебной красотой,
А за тобой – колеблемый движеньем
Неясных звуков отстающий рой.

О, как волнуюся я мыслию больною,
Что в миг, когда закат так девственно хорош,
Здесь на балконе ты, лицом перед зарею,
Восторга моего, быть может, не поймешь.

Внизу померкший сад уснул, – лишь тополь дальный
Всё грезит в вышине, и ставит лист ребром,
И зыблет, уловя денницы блеск прощальный,
И чистым золотом, и мелким серебром.

И верить хочется, что всё, что так прекрасно,
Так тихо властвует в прозрачный этот миг,
По небу и душе проходит не напрасно,
Как оправдание стремлений роковых.

Всё, что волшебно так манило,
Из-за чего весь век жилось,
Со днями зимними остыло
И непробудно улеглось.

Нет ни надежд, ни сил для битвы –
Лишь, посреди ничтожных смут,
Как гордость дум, как храм молитвы,
Страданья в прошлом восстают.

Весенних чувств не должно вспоминать…

Весенних чувств не должно вспоминать,
Когда весна оденет вновь березу,
А вы, а вы, бог с вами, вы опять
Напомнили мне соловья и розу.

Что в прошлом нам тревожит робкий ум,
В грядущем нас встречает как родное,
И светлый ряд новорожденных дум
Встает из мглы, как пламя заревое.

Прекрасному поклонится поэт,
И убежит ненужная угроза.
В прекрасном всё - разъединенья нет,
И в вас одной и соловей и роза.

Весь вешний день среди стремленья…

Весь вешний день среди стремленья
Ты безотрадно провела
И след улыбки утомленья
В затишье ночи принесла.

Но, верить и любить готова,
Душа к стопам твоим летит,
И всё мне кажется, что снова
Живее цвет твоих ланит.

Кто, сердцеведец, разгадает -
Что в этом кроется огне?
Былая скорбь, что угасает,
Или заря навстречу мне?

В царство розы и вина приди…

В царство розы и вина приди,
В эту рощу, в царство сна - приди.

Утиши ты песнь тоски моей -
Камням эта песня слышна - приди.

Кротко слез моих уйми ручей -
Ими грудь моя полна - приди.

Дай испить мне здесь, во мгле ветвей,
Кубок счастия до дна - приди.

Чтоб любовь до тла моих костей
Не сожгла - она сильна - приди.

Но дождись, чтоб вечер стал темней;
Но тихонько и одна - приди.

В темноте, на треножнике ярком…

В темноте, на треножнике ярком
Мать варила черешни вдали…
Мы с тобой отворили калитку
И по темной аллее пошли.

Шли мы розно. Прохлада ночная
Широко между нами плыла.
Я боялся, чтоб в помысле смелом
Ты меня упрекнуть не могла.

Как-то странно мы оба молчали
И странней сторонилися прочь…
Говорила за нас и дышала
Нам в лицо благовонная ночь.

В руке с тамбурином, в глазах с упоеньем…

В руке с тамбурином, в глазах с упоеньем,
Ты гнешься и вьешься, плывешь и летишь…
Так чуткая травка под грезы Эола,
Под сонную арфу качается в тишь.

Так в теле, так в членах, объятых забвеньем,
Одно безусталое сердце стучит
В тот час, как при звездах недвижных, холодных
Одна яркой искрою к бездне летит.

В долгие ночи, как вежды на сон не сомкнуты…

В долгие ночи, как вежды на сон не сомкнуты,
Чудные душу порой посещают минуты.
Дух окрылен, никакая не мучит утрата,
В дальней звезде отгадал бы отбывшего брата!
Близкой души предо мной все ясны изгибы:
Видишь, как были, - и видишь, как быть мы могли бы!
О, если ночь унесет тебя в мир этот странный,
Мощному духу отдайся, о друг мой желанный!
Я отзовусь - но, внемля бестелесному звуку,
Вспомни меня, как невольную помнят разлуку!

В златом сиянии лампады полусонной…

В златом сиянии лампады полусонной
И отворя окно в мой садик благовонный,
То прохлаждаемый, то в сладостном жару,
Следил я легкую кудрей ее игру:
Дыханьем полночи их тихо волновало
И с милого чела красиво отдувало…

В молодые тоже годы…

В молодые тоже годы
Знал я тяжкие невзгоды,
Как пылал не раз.
Но дровам цена безмерна,
И огонь потухнет, верно,
Ma foi! и в добрый час.

Вспомни это, друг прекрасный,
Устыдись слезы напрасной
И нелепого огня.
Если жизнь ты сохранила,
То забудь, что ты любила,
Ma foi! обняв меня.

В благословенный день, когда стремлюсь душою…

В благословенный день, когда стремлюсь душою
В блаженный мир любви, добра и красоты,
Воспоминание выносит предо мною
Нерукотворные черты.

Пред тенью милою коленопреклоненный,
В слезах молитвенных я сердцем оживу
И вновь затрепещу, тобою просветленный, -
Но всё тебя не назову.

И тайной сладостной душа моя мятется;
Когда ж окончится земное бытие,
Мне ангел кротости и грусти отзовется
На имя нежное твое.

В день позавидуешь раз со сто…

В день позавидуешь раз со сто
Твоей учености, друг мой:
Всё для тебя светло и просто
Там, где брожу я как слепой.

Кругом по стеночке в манеже
Тебе отлично гарцевать,
Когда мне, бедному невеже,
В ночной степи хоть пропадать.

Страницы: 1