Без вести пропавшие танкисты в чеченской войне. Пропавшие и забытые

Статья из газеты "Право матери" октябрь 2003 №147/10

"ИЗВЕСТИТЬ В ТОТ ЖЕ ДЕНЬ"

24 СЕНТЯБРЯ Октябрьский районный суд удовлетворил иск, поданный Фондом "Право Матери” от имени Юлии Гавриловны Жариной из г. Ульяновска к в/ч № 5594 и Северо-Кавказскому округу внутренних войск МВД РФ о компенсации морального вреда, нанесенного пропажей без вести в Чечне ее сына Ивана, (1976 г. р.), несвоевременным извещением матери о его судьбе и бездействием должностных лиц по поиску тела пропавшего солдата.
Ивана призвали 8 декабря 1994 г.

Как и многие другие мальчишки того времени призыва, он оказался на I чеченской войне. 6 августа 1996 г. при выполнении боевого задания Иван Жарин пропал без вести. С огромным опозданием узнав о самом факте пропажи сына без вести, Юлия Гавриловна сама поехала в Чечню на его поиски. Главным результатом этой поездки были разговоры с сослуживцами сына, которые видели его последним. Тогда он спасал раненых товарищей из горящего БТР...

Юлия Гавриловна впервые обратилась в Фонд "Право Матери” в 2000 г. Она продолжала ждать Ваню и написала в анкете: "Мне кажется, что признать сына погибшим - это предательство”. Это тяжелый момент для наших юристов: объяснить матери пропавшего без вести сына, что объявление его умершим по суду не является предательством и не означает конца поисков и ожидания - это способ некоторой поддержки самих этих несчастных матерей, которые, приобретя статус матерей погибших, начинают хотя бы пользоваться теми небольшими льготами, которые предоставляет им нещедрое государство.

11 марта 2001 г. Заволжский районный суд г. Ульяновска объявил Ивана Жарина умершим - погибшим при исполнении обязанностей военной службы в период ведения боевых действий на территории Чеченской Республики. А в августе 2002 г. его тело опознали в 124 СМЛ в г. Ростове-на-Дону.Через 6 лет после его смерти мать похоронила своего сына на родине, в Ульяновске.

Результатом всего этого кошмара стал иск к воинской части и к СКО ВВ МВД РФ. Интересы Ю. Г. Жариной в суде в г. Ростове-на-Дону представляла юрист Фонда "Право Матери” Людмила Голикова. Она обратила внимание суда на то, что, в соответствии с п. 344 Устава гарнизонной и караульной служб ВС командование соответствующей войсковой части обязано известить ближайших родственников погибшего (пропавшего без вести) военно-служащего в тот же день. У каждого гражданина РФ есть право на своевременное получение информации о себе и своей семье. Юлии Гавриловне понесла тяжелые моральные страдания из-за самого факта гибели сына, но их неизмеримо усугубила и неизвестность о его судьбе, и напрасные обманутые ожидания, и то, что она не смогла во время отдать ему последний поминальный долг.

Ответчика представлял сотрудник отдела судебной защиты при СКО ВВ МВД РФ Алексей Деникин. Судья Наталья Владимировна Усенко согласилась с нашими доводами и обязала в/ч № 5594 выплатить матери погибшего 100 тысяч рублей, а СКО ВВ МВД РФ, вышестоящий по отношению к в/ч орган военного управления, на который законом также возложено обеспечение прав и свобод военнослужащих и членов их семей - 50 тысяч рублей.
Эти деньги очень пригодятся матери, потерявшей здоровье после случившегося кошмара.

Пропавшие в Чечне солдаты - позор России.

Под шумок о реализации пропагандистских национальных проектов власти России не нашли крохи для продолжения финансирования работы спецкомиссии при правительстве по поиску без вести пропавших и плененных в Чечне российских солдат. Их близким самим приходится искать сыновей на свой страх и риск. В поисках исчезнувшего в Чечне сына жительница Ульяновска Юлия Жарина встречалась и с Басаевым, и с Масхадовым.

В армию Ивана Жарина призвали осенью 94-го - вскоре после того, как он окончил школу. Попал в полк внутренних войск под Волгоградом. Служить парню нравилось. Да и мама Юлия Гавриловна приезжала едва ли не каждый месяц. В декабре 95-го Ваня подхватил желтуху. Дали отпуск домой.

- Когда Ванечка уезжал, я расплакалась. Чувствовала, наверное, что последний раз видимся. Вскоре засобиралась к нему в часть. Но пришло письмо: «Мама, не приезжай. Мы срочно уезжаем в Новосибирск за техникой». На самом деле солдаты грузились в вагоны ехать в Чечню. Из единственного письма сына оттуда Жарины узнали, что их сын в составе 101-й сборной бригады. 6 августа 96-го года Юлии Гавриловне с утра стало плохо. Вызвали «скорую». "Что-то с Ванечкой", - переживала она...

До октября Жарины не получили от сына ни одного письма. Юлия Гавриловна обращалась в военкомат, писала в Москву и Чечню. Отовсюду - один ответ: «Часть в зоне боевых действий. Никакой информации дать не можем». А 4 октября представители военкомата принесли извещение: «Ваш сын пропал без вести». Жарина собрала вещи и отправилась в Чечню. Сначала заехала в Ростов. Там в огромном железнодорожном холодильнике находились тела неопознанных военнослужащих. Среди них ей предстояло искать сына.

В сам холодильник нас не пустили. Ежедневно я и еще два десятка матерей со всей России собирались у экрана телевизора и смотрели снятые на видео тела. Страшное зрелище - некоторые солдатики сильно обгорели... Перекошенные, обезображенные лица. Оторванные руки и ноги... Я подробно записывала в блокнот приметы каждого. Однажды показалось, что я узнала Ваню. Та же футболка, носки. Бросилась к экспертам. Те уверяли, что тело под этим номером принадлежит чеченцу. Не найдя сына, я отправилась в Чечню.

В части, где служил Ваня, Жариной ничего нового о его судьбе сказать не смогли. И она, как сотни других русских матерей, начала собственные поиски. Отправилась на Гудермесскую улицу, где сына видели во время боя в последний раз. Обошла все дома. Седовласый старичок, лично закапывавший тела погибших в бою русских солдат, посмотрел на фотографию Вани и покачал головой:
- Нет, не было среди них такого. Точно говорю.
Вскоре это подтвердила еще одна женщина:
- Этого парня я видела. Он живой был. Его двое бородатых куда-то тащили.
Но что-то более конкретное сообщить не мог никто.

Нас расселили в солдатской казарме, - вспоминает Юлия Гавриловна. - Каждое утро я ходила по окрестным селам. Стучалась во все дома, показывала фото сына. «Нет, нет», - сочувственно отвечали мне. Иногда я задерживалась в очередном селе до ночи. И всегда находила и кров, и стол. Чеченцы - гостеприимный народ. Один - Адам Имадаев - после того как нашу часть перебросили в Россию и нам стало негде жить, приютил меня и еще нескольких женщин. У него дома мы прожили больше месяца.

Не раз бывала Жарина и в горах. Однажды попала в отдаленное селение на границе с Грузией, где жили боевики, воевавшие в Грозном. Но и у них ничего узнать не удалось.

Встречалась симбирянка и с чеченскими полевыми командирами - Шамилем Басаевым, Салманом Радуевым, Хаттабом. Была на приеме у тогдашнего главы Чечни Аслана Масхадова.

Тогда Масхадова только что избрали президентом Чечни. Пробиться к нему на прием оказалось непросто. Мы несколько часов стояли в очереди. Но Масхадов не захотел нам помочь. Он вышел и открыто сказал: «Женщины, пока Россия не отдаст наших солдат, я не могу вернуть вам ваших сыновей. Иначе как я буду смотреть в глаза чеченским матерям?» А вот Басаев оказался на удивление душевным человеком. Когда я и еще одна солдатская мать - Анна Алексеевна Соловьева из Белоруссии - пришли к нему, его на месте не оказалось. Ждем час, второй. Наконец Басаев приезжает в окружении японских корреспондентов. Все, думаем, не добьемся мы приема сегодня. Спрашиваем у охраны - стоит ли ждать. «Ждите, он к вам выйдет», - говорят нам. Наконец из дома появляется Басаев. Запросто подсаживается к нам. Спрашивает: «Что у вас, женщины?» Мы начинаем рассказывать про свои беды. Когда я попыталась назвать его по имени-отчеству, Басаев очень обиделся: «Для вас я просто Шамиль». Тогда он мне еще записку черкнул к полевому командиру Лече Хултыгову, чтобы тот помог мне в поисках. Уже темно было на улице. Тут я набралась смелости и говорю Басаеву: «Шамиль, нам идти далеко. Не дашь провожатых?» Он двум бойцам приказал довезти нас до российского блокпоста.

Гостили мы и на даче у Салмана Радуева. Он приказал своим бойцам - чтобы с голов этих женщин ни одного волоса не упало.
Из Чечни Жарина уезжала с тяжелым сердцем. Она так и не нашла своего мальчика. Потом были новые поездки в воюющую республику. Ей обещали встречу с сыном, который якобы находится в плену. Но все в последний момент срывалось.

Когда я искала своего Ванечку, узнавала и о других наших солдатиках, находящихся в плену. Разузнавала фамилии. И тут же сообщала в наши части. Однажды двое чеченцев ко мне прямо обратились с просьбой организовать обмен пленного Сережи Цыплова на их брата, сидящего в волгоградской тюрьме. Я через российских представителей нашла мать парня. Ее вызвали в Чечню. Домой она уехала со своим сыночком. Я до сих пор письма от нее получаю.

Даже спустя 10 лет Жарина верит, что ее сын жив.

А.Белов

Мать солдата

Шесть лет среди живых и мертвых искала своего сына жительница Ульяновска Юлия Гавриловна Жарина. Шесть раз она побывала в Чечне. Там, во время боя за Грозный в 1996 году, пропал без вести ее сын. И она нашла его. Он вернулся домой, только вот в цинковой "шинели".

После отпуска - в Чечню

Восемнадцатилетнего Ивана Жарина друзья и родные проводили в армию 8 декабря 1994 года. Как раз перед первой чеченской кампанией. Еще никто не знал, что такое Чечня, и представить не мог, сколько бед война принесет людям.

Парня направили служить под Волгоград, в 101-ю бригаду внутренних войск МВД РФ. Служба шла неплохо, и в начале 1996 года солдат Жарин приехал домой в отпуск. А сразу же после отпуска Иван прислал домой непонятное письмо. "Пока мне не пишите, мы уезжаем в Новосибирск за новой техникой". На самом деле его часть в срочном порядке отправили в Чечню, где в это время разворачивалась уже вторая чеченская кампания.

О том, что сын находится в Чечне, Юлия Гавриловна узнала только летом. Пришло письмо из Моздока. Сын писал, что они сейчас в Грозном, что ему остается служить всего месяц, просил не волноваться за него. "Здесь, в Грозном, все спокойно!". Но все равно затревожилось материнское сердце, хотя плохие мысли мать гнала прочь. "С ним все будет хорошо!". Вот и своему закадычному другу Ваня написал, чтобы больше не строчил письма в часть, а готовился к встрече. "Эх, погуляем!".

А потом вдруг - ни его, ни писем. С чего бы это, недоумевала Юлия Гавриловна. Но все равно верила только в лучшее.

Бой на Гудермесской

5 августа 1996 года боевики захватили Грозный, обосновавшись на площади Минутка. А через день в город вошли наши войска. Завязался страшный бой. Подразделение, в котором служил Иван Жарин, подняли по тревоге в 6 утра. Солдат сразу же посадили в БМП и направили на помощь армейским частям. Все произошло на улице Гудермесской, что недалеко от площади Минутка. Первая и вторая БМП "вэвэшников" успели проскочить засаду боевиков, а третью машину, на которой как раз ехал Иван, чеченцы подбили. БМП загорелась. Солдата Жарина слегка контузило, тем не менее он нашел силы вытащить раненых товарищей из горящей машины. На себе дотащил двоих к кирпичной стене частного дома, при этом еще и прикрывал огнем. Потом вновь побежал к горящей машине. Но в это время прогремел взрыв. Иван схватился за голову и упал на обочину дороги...

Больше его никто не видел ни живым, ни мертвым. Потом еще долго стояла на улице сгоревшая БМП, а вокруг лежали тела 11 солдат, погибших в том бою. Всех раненых пришедшие на подмогу бойцы переправили в госпиталь. А вот забрать тела убитых не смогли. Боялись потерять других, слишком сложная была обстановка.

Почти неделю пролежали тела солдат на улице. Никто их не забирал и не хоронил. В это время в Грозном стояла ужасная жара. Тела стали разлагаться. Тогда местные жители собрали всех погибших в одну яму и подожгли, после присыпали землей.

Вечером 4 октября того же года в квартиру Жариных позвонили. Мать бросилась открывать дверь. На пороге стояли военком Заволжского района и его заместитель. "Ваш сын пропал без вести!". Эта фраза потом долго мучила Юлию Гавриловну. "Нет, это какая-то ошибка, что-то где-то перепутали, - не находила она себе места. - Конечно, ошиблись, ведь Ваня последний раз писал, что потерял военный билет...".

Шесть белых кроватей

Бросив дела и семью, Юлия Гавриловна назанимала у знакомых денег и поехала в Ростов, в штаб Северо-Кавказского округа. Там ее приняли офицеры, обзвонили все воинские части, расквартированные в Чечне, и подтвердили информацию. "Ваш сын действительно пропал без вести, и это не ошибка". Даже высказали предположение, что, возможно, он убит. Тогда мать пошла в ростовский госпиталь, в судмедлабораторию, куда из всей Чечни привозили трупы убитых солдат. Юлия Гавриловна просмотрела несколько видеокассет, на которых были сняты тела солдат. Но среди погибших Вани не было. В Ростове в это время уже находилось много матерей, которые также искали своих детей. Они-то и подсказали Юлии Гавриловне, что надо самой ехать в Чечню и там искать сына. Ждать чего-то от военных бесполезно.

В комендатуре матери выдали разрешение, и тем же днем Юлия Гавриловна на военном самолете вылетела из Ростова в Моздок. Оттуда на вертушке добралась до Грозного. А потом, спустя день, опять же на вертолете (на машине было опасно передвигаться по городу) добралась до Ханкалы, где стояла часть, в которой служил ее сын.

Вертолет прилетел поздно вечером. Куда идти? Пошла следом за военными, так и вышла к бригаде. Офицеры устроили женщину в казарму, в которой уже жило около 20 матерей, также искавших своих детей. Юлии Гавриловне выделили коечку. Но она еле дождалась рассвета. И лишь солнечные лучи коснулись палатки, Юлия Гавриловна пошла в то подразделение, в котором служил ее сын. Шла и думала, что сейчас бросится на командира, закричит: "Как ты мог не уберечь моего сына?". А как увидела этого командира, еще совсем мальчика, то защемило сердце. "Он такой же, как и мой Ваня. Что он мог сделать?".

Сослуживцы Ивана рассказали матери все о том бое. Юлия Гавриловна попросила показать кровать, где спал ее сын. В палатке она увидела шесть кроватей, стоящих в стороне и аккуратно заправленных. А на голубых одеялах папиросами были выложены имена не вернувшихся из боя. Была и фамилия ее сына.
В ту ночь она спала рядом с Ваниной коечкой. Но сын ей не снился. Он почему-то редко приходил к ней во снах.

Ей помогали даже командиры боевиков

Три дня провела Юлия Гавриловна в той бригаде, но, поняв, что военные не занимаются поиском ее сына, решила сама искать его. В Грозном было опасно, военные практически не выходили из расположения части, но матери пропавших бойцов ничего не боялись и искали своих детей. Юлия Гавриловна начала поиск с Гудермесской улицы. Показывала всем фотографию сына, спрашивала про сражение. Чеченцы все рассказывали. Но, увидев фотокарточку, только качали головой. "Нет, не видели!". То место, где завязался бой, мать обошла, наверное, тысячу раз, невольно представляя, как все здесь происходило.

Чеченцы посылали ее в другие дома, в горные села, где прятались боевики. Она нашла полевых командиров, которые стреляли в русских парней, говорила с ними и даже посмела спросить: "А была ли возможность уйти раненому солдату?". Многие отвечали, что уйти можно было через частный сектор, и даже нашлась женщина, которая рассказала, как помогла двум русским парням перелезть через высокий забор дома. А один чеченский командир даже сообщил, что вроде этот парень жив, но находится в плену.

У Юлии Гавриловны появилась маленькая надежда. Она объездила много сел, но, увы, так и не смогла найти следов Вани.

"Твой сын жив, он в плену"

А в декабре, после хасавьюртовского соглашения о прекращении военных действий в Чечне, военные стали уходить из республики. Разобрали казармы, забрали все необходимое. И ранним декабрьским утром тридцать матерей, среди которых была Юлия Гавриловна, остались одни. За ночь воинская часть покинула Ханкалу. Три ночи промаялись женщины в холоде и голоде. Спали в пальто, укрывшись одеялами. Но жили надеждой найти сыновей. А в самый последний день старого года к ним вдруг пришел один важный чеченец и пригласил всех матерей в свой дом. Новый год Юлия Гавриловна встречала в тепле, при свете и даже с телевизором. В том доме она прожила до февраля 97-го. Дальше оставаться в Чечне не было смысла. Все военные чеченцы твердили одно и то же: "Твой сын жив, находится в плену, но пока освободить его не можем, потому что он воевал против нас! Вот если бы он не был в том бою...". Ничего не оставалось делать, как отправиться домой и ждать. Главное, что Ваня жив!

Радуев обещал помощь

В марте 97-го Юлия Гавриловна вновь отправилась в Чечню. На этот раз из Ульяновска с ней поехали еще три женщины, которые также искали своих детей. Вчетвером было намного легче. Но в Грозном решили ходить по двое, чтобы не привлекать к себе внимания.

И вот как-то в Урус-Мартане один полевой командир пообещал Юлии Гавриловне обменять Ваню на чеченского парня, который сидел в волгоградской тюрьме. Он сказал, что Иван Жарин в списках живых и его обязательно обменяют. И даже назначил день обмена. Мать летала от счастья. Но прошел месяц, вызволили из тюрьмы того чеченского паренька, а про Ваню никто и не вспоминал. Да и чеченцы как-то по-другому стали себя вести. Поняв, что ее обманули, Юлия Гавриловна решила встретиться с самыми отъявленными бандитами - Хаттабом, Басаевым и Радуевым. Радуев принял ее в своей резиденции и пообещал помочь. Приказал принести список военнопленных. Но среди них Вани не было. А потом была встреча с замом Масхадова. Тот подтвердил, что солдат Жарин жив, но отдать его они не смогут. "Женщина, - кричал он. - Если я отдам вам вашего сына, как я буду смотреть в глаза чеченским матерям, которые тоже потеряли детей". Ничего не оставалось делать, как снова ждать. Юлия Гавриловна уехала в Ульяновск. Так случилось, что за время поиска своего сына она вместе с другими матерями нашла ульяновского паренька, который сидел в плену. Через несколько дней за ним приехала счастливая мать.
Юлия Гавриловна вернулась в Чечню осенью того же года. Она не могла спокойно жить и работать, пока ее сын в плену. Дома местная власть предложила свою помощь - отдать чеченцам "уазики" в обмен на ее сына. Но все было тщетно.

Начались дагестанские события. Находиться в Чечне стало опасно, к тому же четырех матерей чеченцы взяли в плен, и въезд в республику русским женщинам запретили. Тогда и появились у Юлии Гавриловны первые сомнения. Наши войска так бомбили горные ущелья, где чеченцы держали пленных, что даже если бы Иван и выжил в том бою, то погиб бы от русских бомб.

Номер 523

Мать искала сына и среди мертвых. Она постоянно заезжала в ростовский госпиталь, смотрела тела погибших.

Однажды, в 2000 году, эксперты предложили внимательно посмотреть на одно тело, которое значилось под номером 523. Труп сильно обгорел, и определить человека по приметам было невозможно. Тем не менее эксперты склонялись, что это и есть Иван. При первом осмотре Юлия Гавриловна не признала сына. Тогда у нее и супруга взяли кровь на генетическую экспертизу. Одновременно в Москве проводилась другая экспертиза. Эксперты дали заключение: "На 99 процентов это ваш сын". Но мать потребовала независимую экспертизу и только после этого решила забрать тело.

По решению МО РФ и комитета солдатских матерей, все невостребованные и неопознанные тела солдат под номерами хоронили на Богородском кладбище под Ногинском. Не было смысла столько лет хранить обгоревшие трупы в рефрижераторе. Для экспертизы оставляли лишь небольшие фрагменты тел. Юлия Гавриловна не раз приезжала на похороны неизвестных солдат и слезно просила, пока не будут известны итоги независимой экспертизы, не хоронить тело под номером 523. Но в декабре прошлого года это тело предали земле. Мать была в шоке. Как же так, ее сына похоронили без нее? Она даже не простилась с ним. Тогда она потребовала провести эксгумацию и похоронить Ваню в Ульяновске на новогородском кладбище.

Юлия Гавриловна вместе с мужем присутствовали на эксгумации. После цинковый гроб переправили в Ульяновск. 2 сентября Ивана Жарина похоронили на аллее славы на новогородском кладбище с воинскими почестями. Долго думали, какую дату смерти поставить на траурной табличке. Остановились на 6 августа 1996 года.

Но я все равно всю жизнь будут ждать Ваню, - говорит Юлия Гавриловна. - Мне все кажется: вот раздастся звонок, откроется дверь и на пороге появится мой сынок. Улыбнется и скажет: "Здравствуй, мама!"...

Арсений Королев.

Из воспоминаний сослуживцев:
6 августа разведбат получает приказ выдвинуться в центр города на помощь одному из заблокированных подразделений. 42 разведчика на 3-х БТР мчатся по улицам под огнем противника. В районе автовокзала одну из коробочек подбивают. Колонна останавливается и парни принимают неравный бой. Неся крупные потери и оставшись без командира принимают решение - прорываться к 13 КПП. Живыми туда добрались лишь 16 человек. 26 погибли...

... Из расположения бригады на помощь разведчикам направляются одна за другой 2 группы, но и они попадают в засаду, не доехав до Минутки.
Погибших 6 человек.

Драный Иван Александрович, ряд
Жарин Иван Константинович, ряд
Равочкин Николай Иванович, мл.с-нт
Ружейников Александр Анатольевич,ряд
Шилин Павел Владимирович, ряд
Якшиц Олег Евгеньевич, мл.с-нт

Иван погиб, помогая раненым товарищам покинуть горящую машину. Число погибших в тот день в бригаде превысило 40 человек. Не было возможности забрать с мест боев всех, собирали позже при любой возможности. Меняли пленных боевиков на тела наших товарищей.
Неразбериха в списках возникала, как следствие тяжелой боевой обстановки. Городок был блокирован, поступающая информация не всегда была точной и требовала времени для проверки. И все это на фоне непрекращающихся боев, возрастающих потерь и ухудшения положения на отдаленных опорных пунктах.
Связь была долгое время только по радиостанциям, не всегда удавалось вовремя оказать помощь раненым (переправить в госпиталя).
Потому и возникали такие ситуации, как с Иваном, за которые уже наверное никто никогда не ответит в полной мере.

Низкий поклон всем родителям, потерявшим своих сыновей на той войне, от бойцов нашей бригады.

Собственно говоря, поиском пропавших без вести солдат в России озаботились только в 1992 году. Инициаторами выступили, как ни странно, американцы. После встречи Бориса Ельцина и Джорджа Буша-старшего была создана российско-американская комиссия по по-иску военнопленных и пропавших без вести. Комиссия эта занималась в основном поиском американских военнослужащих, пропавших без вести или захороненных на территории СССР после Второй мировой, корейской и вьетнамской войн.

В 1994 году была создана Комиссия по военнопленным, интернированным и пропавшим без вести при Президенте РФ, которая разыскивала уже советских военнослужащих. Иницииро-вал её создание начальник Института военной истории Дмитрий Волкогонов. Он же и стал её председателем. До этого в СССР такой структуры попросту не существовало. Поиском и захоронением останков наших солдат занимались только поисковые отряды.

По данным комиссии, пропавшими без вести на тот момент числились около 4 млн. человек. Большинство из них - 3,5 миллиона - пропали во время Второй мировой войны. Еще 274 чело-века пропали в Афганистане, 228 в Таджикистане, 2 в Мозамбике и 12 в Анголе.

После начала первой чеченской кампании при комиссии была организована временная рабо-чая группа, которая стала заниматься поиском и освобождением пленных и пропавших без вести в Чечне. В этом номере - интервью с Виталием Бенчарским, который возглавлял эту рабочую группу в августе 1996 года.

Поначалу чеченцы наших пленных отпускали. Как это произошло, например, в ноябре 94-го, после разгрома танковой ко-лонны автурхановской оппозиции в Грозном. Тогда дудаевцы пленных вернули. И в самом начале полномасштабных боевых действий в декабре 94-го они тоже отпускали наших солдат. Но потом перестали это делать, потому что их попросту ни-кто не требовал вернуть. И число захваченных боевиками российских военнослужащих стало расти.

Их судьбой начали заниматься только после того, как командующим группировкой был назначен генерал Анатолий Рома-нов. Это было весной 95-го. По инициативе Романова была создана совместная российско-чеченская наблюдательная ко-миссия (СНК). Это была неофициальная структура, которая заключала договоренности непосредственно с полевыми ко-мандирами. Но просуществовала СНК недолго. После покушения на Романова она какое-то время еще продолжала рабо-тать, но потом её деятельность сошла на нет.

В октябре 95-го, когда стало очевидно, что людей пропало много, а их розыском практически никто не занимается, на-чальник Генерального штаба Михаил Колесников издал директиву о создании группы по поиску пропавших военнослужа-щих. В состав группы должны были войти офицер из главного штаба Сухопутных войск, офицер управления кадров СКВО и офицер оргмобуправления СКВО. Я в то время служил в главном штабе Сухопутных войск и сам попросился в эту группу. Однако в моей просьбе почему-то усмотрели какой-то умысел. Мне пришлось объяснять, что служил в Грозном с 72-го по 80-й год, у меня там осталось много знакомых, возможно, их удастся разыскать, договориться, установить какие-то кон-такты с местным населением. Мне казалось, что я могу сделать эту работу. И после проволочек в январе 96-го я все-та-ки уехал в Чечню.

Приехал, осмотрелся. Бог его знает, с чего начинать, как работу строить? Дико было - в своем государстве свои гражда-не своих же солдат в плен берут! Посидел без дела день, другой, третий и пошел к начальнику штаба. Во-первых, нужно было наладить контакты с мест-ными. Боевики постоянно мигрировали - сегодня они в Шатое, завтра в Ведено. Вместе с собой они перевозили и пленных. Информацию о том, где именно наши ребята находятся в данный момент, надо было получать от боевиков. Во-вторых, све-дения должны оплачиваться, значит, нужны деньги. В-третьих - эксгумация. Никто из нас тогда даже не представлял, как это делается. В 205-й бригаде была внештатная эксгумационная команда, но к тому моменту она распалась. Чтобы ее вос-создать, нужны были специалисты.

Какого-то опыта на тот момент у нас практически не было - мы только один раз съездили в Шатой и смогли освободить че-тырех человек. Правда, нас там чуть не расстреляли тогда. Эта поездка показала, что к работе нужно подходить основа-тельно, создавать официальные структуры.

Командующим Объединенной группировкой был Вячеслав Тихомиров, и, надо отдать ему должное, поиску солдат он уде-лял большое внимание. На уровне правительства Чечни этот вопрос был решен. В правительстве Завгаева тоже была соз-дана комиссия, которая, в отличие от СНК, к тому моменту уже распавшейся, была официальной. Она тоже занималась пленными - как с той, так и с другой стороны.

2 февраля из Москвы прилетела команда из администрации президента. Привезли с собой специалистов из МВД, людей, которые занимались эксгумацией. Как оказалось, это была рабочая группа при Комиссии по военнопленным. Создана она была по инициативе генерала Анатолия Волкова, заместителя Дмитрия Волкогонова. В 95-м Волков воевал в Грозном на консервном заводе, был награжден орденом Мужества. Он все видел своими глазами. И, вернувшись из Чечни в Москву, предложил создать эту группу. В декабре 95-го Ельцин указ подписал, но если бы Анатолий Волков не инициировал её создание, то вряд ли бы она когда-нибудь появилась.

Самую последовательную и активную работу по поиску своих пропавших сыновей вели матери. В Ханкале в тот момент жили многие из них. Страшно было после января в Грозном. Матушки каждый божий день к нам: ну как, ну что? А что мы можем им ответить? Страна узнала о том, что у неё есть пленные, только 23 февраля 96-го, после программы "Взгляд". Уже год как шла война. Любимов сделал тогда материал о группировке. В том числе подняли и тему пленных. До этой пе-редачи даже офицеры в Чечне не знали, сколько наших пленных у боевиков. Тогда была озвучена цифра - пятьсот чело-век, но, по-моему, на самом деле их было гораздо больше.

Тогда мы собрали матерей, пять человек, и отправили в правительство, в Москву. Я говорю: меня там никто слушать не будет, мой ранг полковника не позволяет войти в эти кабинеты, но вы, мамы, возможно, сможете попасть к высокопостав-ленным чиновникам. На эту поездку родители собрали последние деньги. Поехали. Единственный, кто им помогал в Моск-ве, это Анна Ивановна Пясецкая. Вы думаете, хоть кто-нибудь из чиновников принял родителей в Москве? Никто!

Государственной программы по вызволению наших солдат и офицеров из плена не было, была только добрая воля людей. Со временем у меня сложились хорошие отношения с сотрудниками МВД и ФСБ. Они часто делились информацией, помога-ли нам. Гражданские иногда приезжали, рассказывали, что знают, где сидят столько-то пленных.

Потом я сообразил, что нельзя так работать разрозненно. Объединил в своей группе и внутренние войска, и МВД, и погра-ничников. С ФСБ не всегда получалось - у них были свои методы. Но это и правильно. Если боевики узнавали, что плен-ный эфэсбэшник, его сразу убивали. Поэтому своих они вытаскивали сами.

К тому времени я все еще был руководителем группы Министерства обороны. Мы и рабочая группа комиссии работали па-раллельно - общего руководства не было. Руководителем группы был Константин Голумбовский. Приехал он к нам, посиде-ли, поговорили, обсудили планы. После этого начали работать гораздо эффективней.

Когда срок моей командировки закончился, меня Вячеслав Тихомиров не хотел отпускать, предлагал остаться еще на три месяца. Для меня это было тяжело. Солдатские матери - мои ровесницы, мой сын тоже мог бы быть здесь. В общем, я от-казался. Заменил меня Вячеслав Пилипенко. Я вернулся в Москву, но, как оказалась, ненадолго. Включили меня в состав рабочей группы при комиссии. И 6 августа 1996-го я вернулся в Чечню уже как руководитель временной рабочей группы при Комиссии по военнопленным, интернированным и пропавшим без вести. В тот день как раз начались кровопролитные бои за Грозный.

Помню случай один. Только закончилась война, я выехал по делам в чеченскую комендатуру Октябрьского района. Ко мне подошла русская женщина, говорит: "Там мальчишка лежит прикопанный. Если есть возможность, заберите его, собаки же растащат". Убитых тогда было очень много, их даже не успевали убирать. У меня были хорошие отношения с команди-ром 205-й бригады генералом Валерием Назаровым, я попросил его выделить похоронную команду. Он с пониманием отнес-ся, выделил. Начали собирать тех, кто в городе лежал незахороненный. Я поехал посмотреть, что за солдатик, про которо-го рассказала женщина. Место, где он присыпан, разрушенное. Смотрим, по сторонам кости лежат, рядом мешок какой-то непонятный. Туловище только осталось. От жары оно начало распухать, и вот этот мешок... Это и был наш солдатик.

Забрали его, голову тоже нашли, она сохранилась. А присыпан он был над газовой магистралью. Там из земли штырь тор-чал металлический, а на нем желтая табличка "Осторожно, газ". На ней карандашом написано: "Здесь похоронен россий-ский солдат..." А фамилию прочитать невозможно! Вот таких погибших очень много.

Первым из государственных чиновников, который начал заниматься пленными, был Александр Лебедь. Когда он прилетел на переговоры, я подошел к нему и сказал, что в договоренностях есть неточная формулировка - обмен пленных всех на всех. Этого нельзя было сделать, так как мы не имели всей информации по чеченским пленным. Он ответил, что этим во-просом займется позже. И действительно занялся! В качестве примера могу сказать, что в Гойском тогда был единствен-ный общий лагерь пленных Ичкерии - все остальные пленные содержались по бандам, а этот был вроде как государствен-ный. Лебедь поставил условие - освободить этих пленных. И они были освобождены, около 30 человек. Этот вопрос очень его волновал. Александр Мукомолов, председатель Фонда Лебедя, поиском ребят занимается до сих пор.

С этого момента комиссия рассматривала дела арестованных боевиков, и если они сидели не за тяжкие преступления, то их амнистировали. А уже их родственники искали, договаривались и освобождали наших солдат. Как - это были их пробле-мы. Такая схема стала работать. Но опять же настолько это было неповоротливо, медленно, бюрократично.

Наибольшую активность рабочая группа проявила именно в послевоенный период. Девяносто седьмой год - это пик актив-ности, пик количества освобожденных.

Когда началась вторая кампания, Минобороны уже не стало создавать свою группу по розыску, как это было в начале пер-вой.

У нас была информация по первой кампании, что без вести пропали более тысячи двухсот человек. Из этих тысячи двух-сот за мою бытность было освобождено 353 человека. Живых. Сколько было эксгумировано павших, у меня данных нет. Но понятно, что люди в плену оставались. Сто, двести, триста? Не знаю. В общем, боевики всех наших пленных, по-видимо-му, просто расстреляли и все. В прошлом году пропавших без вести официально признали умершими. На этом все и закон-чилось.

Да чего говорить, даже тех неопознанных, кого захоронили на Богородском кладбище, можно было опознать! Сумма-то нужна смехотворная, чтобы провести экспертизу и доказать почти со стопроцентной уверенностью, кто есть кто! Но для этого денег не нашлось...

Многие матери так и не знают, где их дети. Это Татьяна Ильючик, Ольга Милованова и многие другие. Они до сих пор каж-дый год 25 сентября приезжают на Богородское кладбище - чужих поминать, не своих. И таких много. По 200-300 человек приезжает.

НЕЗАВИСИМОЕ ВОЕННОЕ ОБОЗРЕНИЕ № 9 (23.03.2007)

Пропавшие и забытые

Владимир Мухин

Министерство обороны России на днях обнародовало последние данные о потерях в Чечне: за январь-февраль 2007 года там пали 10 его военнослужащих. Всего же с осени 1999 года и по настоящее время в ходе контртеррористических операций на Северном Кавказе военное ведомство потеряло убитыми 3613 человек. Естественно, в это число не входят солдаты и офицеры Внутренних войск, сотрудники МВД и ФСБ, а также военнослужащие, скончавшиеся от ранений в госпиталях.

В 2006 году в Чеченской Республике, по официальным данным, сложили головы 57 военнослужащих Минобороны и один пропал без вести. В свою очередь, заместитель министра внутренних дел - руководитель оперативного штаба в ЧР генерал-полковник милиции Аркадий Еделев сообщил, что в прошлом году на Северном Кавказе погибли 239 военнослужащих МО, Внутренних войск и сотрудников правоохранительных органов. При этом немалая часть из них - в Дагестане. Бывший и.о. командира 2-го полка ППС подполковник милиции Абдурашид Бибулатов, заявил недавно, что «только в 2006 году мы потеряли 195 товарищей, всего с 1999 года погибло 534 дагестанских милиционера».

Между тем остается неясным вопрос с поиском пропавших без вести военнослужащих. 20 февраля 2003 года члены комиссии при президенте России по военнопленным, интернированным и пропавшим без вести заявили, что в розыске после двух чеченских кампаний на тот момент находились 832 военнослужащих (590 - из частей Минобороны, 236 - из подразделений МВД, 6 - из других силовых структур). Непонятно, входят ли в это число 266 военнослужащих, личности которых не смогли установить в Ростовской судебно-медицинской лаборатории Минобороны РФ и похороненных на Богородском кладбище в подмосковном городе Ногинске.

К сожалению, есть все основания предполагать, что после 2003 года скорбный перечень без вести пропавших в Чечне военнослужащих продолжал пополняться. Однако президентская комиссия по пропавшим без вести и военнопленным расформирована, и сейчас непонятно, кто продолжает ее дело.

По данным председателя Союза комитетов солдатских матерей (СКСМ) Валентины Мельниковой, которые она предоставила «НВО», в списки без вести пропавших в Чечне на сегодняшний день занесены фамилии не менее 800 военнослужащих, многие из которых скорее всего погибли. Мельникова говорит, что в Минобороны существует специальная карта, на которую нанесены не менее 200 мест безымянных захоронений, но ими никто не занимается. Поисковая сфера, как считает Мельникова, отдана на откуп правительству Чечни, которому из бюджета на этот год выделена сумма более 40 млн. рублей. Но, судя по обращениям людей, «никаких работ там не ведется».

Это, конечно, выглядит странным. Ведь согласно президентскому Указу от 30 апреля 2005 года № 480, вся забота о погибших защитниках Отечества в государстве полностью передана Министерству обороны России. Именно этим документом вновь образована Межведомственная комиссия (МВК) по военнопленным, интернированным и без вести пропавшим (а старая президентская - упразднялась), и возглавить ее президент поручил помощнику министра обороны РФ генерал-лейтенанту Владимиру Шаманову. Однако на днях Шаманов заявил, что работа по поиску военнослужащих, погибших в Чечне, в его обязанности не входит. Мол, возглавляемая им комиссия даже не приступала к своей работе. Даже «пока не утвержден состав нашей комиссии и положения о работе». Генерал уточнил, что «в рамках Южного федерального округа все проблемы по розыску пропавших без вести солдат и офицеров в ходе контртеррористической операции на Северном Кавказе координирует представитель президента Дмитрий Козак».

Валентина Мельникова считает, что военное ведомство не выполнило Указ президента № 480 об образовании МВК, поэтому вся поисковая работа в Чечне и загублена. «Прошло два года, и выясняется, что пункты указа главы страны, предписывающие Минобороны создать в двухмесячный срок положения о МВК и дать ему на утверждение состав комиссии по поиску военнопленных и пропавших без вести, не выполнены».

Между тем, по версии Шаманова его комиссии все же найдется работа - правда, за рубежом. Генерал сообщил, что МВК будет взаимодействовать с руководством ряда стран по розыску пропавших без вести российских военнослужащих в Афганистане, Корее, Вьетнаме, Анголе и других странах, где российские и советские военнослужащие принимали участие в боевых действиях.

Заметим, что кроме Шаманова розыском без вести пропавших военнослужащих в годы Великой Отечественной войны занимается Тыл ВС РФ и лично его начальник - генерал армии Владимир Исаков. По приказу бывшего министра обороны Сергея Иванова в Ленинградском военном округе Генштабом для этих целей сформирован целый отдельный поисковый батальон.

А что же наши безымянные погибшие в Чечне? О них, похоже, в руководстве РФ забыли.

Для комментирования необходимо зарегистрироваться на сайте

В Общественной палате России прошли слушания, посвященные поиску пропавших без вести в двух Чеченских войнах солдат и офицеров. Сенсацией стало высказывание на них заместителя начальника Управления Минобороны по увековечению памяти погибших при защите Отечества полковника Андрея Таранова . По сообщению присутствовавшего на слушаниях журналиста, полковник заявил: «Чеченские власти запрещают искать пропавших без вести солдат ».

Как это может быть? В собственной стране чиновники мешают военным возвращать из небытия своих павших? Что это? Недомыслие, предательство или иное преступление?

«СП» тотчас связалась с полковником Тарановым. Выяснилось, что его слова СМИ переврали. На самом деле, как рассказал редакции сам полковник, в Общественной палате он заявил: «Работать системно группе поиска Южного военного округа (ЮВО), к сожалению, мешают местные органы власти в Чечне ». Смысл и вправду несколько иной. Но, выходит, проблем с властями республики все же хватает? В чем они? Таранов отметил:

— С 1994-го года в результате проведенных мероприятий число военнослужащих, чья судьба остается неизвестной, сократилось с 927 до 336 человек. При этом по состоянию на 1 февраля этого года у Министерства обороны имеется информация о 110 предполагаемых местах захоронений военнослужащих. По ним работает поисковая группа в составе пяти человек, которая создана в Южном военном округе.

«СП»: — Но чем вызваны трудности, о которых вы говорили?

— Тем, что порой установить заранее, обнаружено захоронение наших военных или чеченских боевиков, невозможно. Поднимаются и те, и другие. А по исламским обычаям эксгумировать тело мусульманина запрещено. Поэтому, прежде чем начать работу с захоронением, нужно точно установить, что в нем похоронены наши солдаты. Лишь тогда чеченские власти дают разрешение на работу. На фоне этих тонкостей этического характера и возникают иногда определенные сложности. Но они носят абсолютно технический характер и решаются в рабочем порядке.

«СП»: — Сколько еще воевавших в Чечне солдат, чья судьба на сегодняшний день неизвестна?

— На начало 2012-го их было 400. За минувшие полгода выяснилась судьба 64 военнослужащих. При этом 14 из них оказались живыми: кто-то находился в плену, кто-то дезертировал и скрывался все это время, кто-то угодил в психлечебницу. Причем, если вдруг в горах обнаруживают останки какого-то человека, то до момента установления его личности он считается пропавшим без вести военнослужащим. Но сейчас такого почти не происходит.

Розыском пропавших без вести солдат занимается и общественная организация «Миротворческая миссия имени генерала Лебедя». Ее руководитель Александр Мукомолов подробнее рассказывает о работе поисковых групп и их сотрудничестве с местными властями:

— Чеченская власть никогда не препятствует нам. А у нас 15-летний опыт работы в этом регионе. Сначала освобождали солдат из плена, затем занялись розыском пропавших без вести. Все это время очень плотно взаимодействуем с правительством Чеченской республики. Наработаны многолетние твердые связи. Работа санкционирована высшим руководством Чечни.

«СП»: — Как розыск ведется сегодня?

— С недавнего времени появились новые научные возможности установления личности погибших через процедуру молекулярно-генетической экспертизы. Раньше необходимое оборудование и материалы приходилось закупать за границей, что обходилось очень дорого. Поэтому исследования носили буквально штучный характер. Теперь многое производится и в России, что значительно дешевле. Естественно, дело пошло быстрее. Работа приняла системный характер.

Для того чтобы установить, кому принадлежат обнаруженные останки, нужно иметь определенную базу, с которой сравнение будет проводиться. Родственники наших пропавших солдат давно сдали необходимые образцы биологических материалов. Но среди исчезнувших немало и граждан Чечни. Не только боевиков, но и мирных жителей, оказавшихся в зоне боевых действий. Однако в республике создание базы для молекулярно-генетических исследований идет медленнее, чем надо бы. Хотя все же берем для исследования образцы крови местных жителей, чьи родственники также пропали за годы войны. Одно такое исследование стоит 5−10 тысяч рублей.

В этих исследованиях одной из проблем является отсутствие единого научного центра, объединяющего все усилия. Пока ими занимается множество разных министерств и ведомств. У каждого своя база. И это касается не только молекулярно-генетических исследований, но и всей поисковой работы в целом.

«СП»: — Вы удовлетворены тем, как ведется розыск пропавших без вести?

— Нет, он ведется неудовлетворительно. Темпы обнаружения тел очень низкие. В Южном военном округе поисками занимается группа всего из 5 человек — их усилий просто недостаточно. Представьте себе, какую работу необходимо проделать специалистам, если обнаруживается захоронение 10−20 человек, не говоря уже о более крупных. Людям приходится работать с костным материалом. Для этого нужны антропологи, следователи, судмедэксперты и т. д. По Чеченской республике нам известно более сотни захоронений, до которых пока руки не дошли. Мы предполагаем, что всего по Чечне в захоронениях находятся неидентифицированные останки около 8000 человек. Предстоит очень масштабный труд, который сегодня ведется в вялотекущем режиме.

По подсчетам «Новой газеты», за две чеченские войны погибли не менее 12 000 военнослужащих. Мирных жителей - не менее 40 000 Первая чеченская война длилась два года. Уже четыре года продолжается вторая чеченская военная кампания, которая...

По подсчетам «Новой газеты», за две чеченские войны погибли не менее 12 000 военнослужащих. Мирных жителей - не менее 40 000

П ервая чеченская война длилась два года. Уже четыре года продолжается вторая чеченская военная кампания, которая ежедневно уносит жизни российских солдат, офицеров, мирных граждан. Известно ли вообще, сколько погибло? Кто и как считает эти безвозвратные потери?
Оказывается, подсчетами погибших занимаются десятки государственных и общественных организаций, различные силовые ведомства. Один только их перечень занял бы значительное место в этой публикации, поэтому перечислю лишь основные: Главное организационно-мобилизационное управление (ГОМУ) Генерального штаба ВС России; Главный штаб внутренних войск МВД; Военно-медицинское управление ФСБ; спецотдел тыла Вооруженных сил; Комиссия при президенте России по военнопленным, интернированным и пропавшим без вести; 124-я лаборатория медико-криминалистической экспертизы МО РФ; комитеты солдатских матерей; Российский информационный центр; военные комиссариаты различного уровня; правозащитные организации «Мемориал» и «Право матери»; прокуратура Объединенной группировки российских войск в Чечне; военно-страховые компании силовых ведомств…
Но при этом многообразии и многочисленности подсчитывающих никто не может назвать точной и общей цифры. Одни - общественные правозащитные организации - хотели бы это сделать, но недостаточно информированы. Другие, выступающие от лица государства, за редким исключением пассивны и безразличны. И как результат - общество в целом и власть в частности не знают, а порой и не хотят знать правду.
В самом начале второй чеченской кампании вся информация о погибших в Чечне стекалась в специально созданный правительством Росинформцентр, который довольно регулярно озвучивал данные о потерях устами официальных государственных чиновников - как правило, помощника президента России Ястржембского или первого заместителя начальника Генерального штаба генерал-полковника Манилова. Журналисты и правозащитники относились к этой информации по-разному, в основном с недоверием. Она действительно была в чем-то ущербной. В частности, не раскрывалась методика подсчета, не проводилась аналитика: потери не делились на боевые и небоевые, не учитывались умершие в госпиталях в результате полученных ранений. Но все же от этой информации можно было хоть как-то отталкиваться, дополняя сведениями из других источников.
Росинформцентр существует и по сей день, но с апреля 2001 года, после изменений в руководстве страны и Минобороны, никакой информации о погибших в Чечне РИЦ не дает, по всей видимости, ею просто-напросто не владея. Во всяком случае, в телефонном разговоре представитель центра заявил: «Мы подсчетами потерь в Чечне не занимаемся».
Кто же тогда обобщает эти данные, сводя списки по всем силовым ведомствам? А никто. Тогда другой вопрос: кто должен это делать?
По логике вещей, раз за антитеррористическую операцию в Чечне до 1 сентября нынешнего года в течение трех последних лет из четырех отвечала Федеральная служба безопасности, ФСБ и должна была подсчитывать потери среди всех, кто в этой операции участвует. Но нет, не подсчитывает. Мало того, об итогах своей руководящей деятельности перед российским обществом не отчиталась. И даже о потерях среди служащих своего ведомства - молчок.
Что же, будем считать сами - по всем силовым структурам, выполняющим те или иные задачи в Чечне.

Потери войск, подчиненных Министерству обороны
Официальная цифра общих потерь в Чечне военнослужащих, подчиненных Министерству обороны, была оглашена в конце 2002 года. Министр обороны Сергей Иванов сообщил, что с 1 октября 1999 года по 23 декабря 2002 года в Чечне погибли 2750 военнослужащих Минобороны.
Но в этой информации есть серьезный изъян. Боевые действия против банд Басаева и Хаттаба в Ботлихском и Цумадинском районах Дагестана начались в начале августа 1999 года. В конце августа - начале сентября произошли боестолкновения с ваххабитами в селениях Чабанмахи и Карамахи Буйнакского района Дагестана. Затем тогда же, в сентябре 1999 года, банды Хаттаба и Басаева напали на Новолакский район Дагестана. Министр обороны по какой-то причине не учел тех, кого его ведомство потеряло за эти два месяца активных боев.
Потери же подразделений Минобороны, внутренних войск МВД и милиции (причем не только дагестанских милиционеров, но и сводных отрядов из различных регионов России), даже по официальным данным, в августе-сентябре 1999 года перевалили за 300 человек. По нашим данным, с учетом умерших в госпиталях, погибших военнослужащих различных силовых ведомств в Дагестане - более 500 человек. Не менее половины из них - солдаты и офицеры Министерства обороны.
17 июля этого года, находясь в Ростове-на-Дону, министр обороны Сергей Иванов озвучил число погибших военных своего ведомства за шесть месяцев текущего года: 148 погибших. С учетом умерших в течение года из-за ранений, несовместимых с жизнью (эти сведения мы получали из собственных источников, и они, безусловно, не могут быть полными. - В.И.), потери военнослужащих Министерства обороны в ходе боевых действий - с августа 1999 года в Дагестане по сентябрь 2003 года в Чечне - превышают 3500 человек.
Напомню читателям: за два года первой чеченской кампании официальная цифра потерь военнослужащих подразделений Минобороны составляла на конец декабря 1996 года 3006 человек. С учетом идентифицированных в 124-й ростовской лаборатории медико-криминалистической экспертизы тел солдат и офицеров, эксгумированных в Чечне в более поздние годы, умерших в госпиталях или дома в течение года после ранения, цифра потерь за первую кампанию также превышает 3500 человек.
Но и все эти цифры не могут считаться полными и окончательными. По официальным данным Комиссии при президенте России по военнопленным, интернированным и пропавшим без вести, озвученным 20 февраля нынешнего года на заседании экспертно-консультативного совета, в розыске (после двух чеченских кампаний) находятся 832 военнослужащих. 590 из них - из частей Минобороны, 236 - из подразделений МВД и 6 человек - из других силовых структур.
Печальный опыт показывает: большинства из этих людей, скорее всего, нет в живых.
Но и это еще не все. На Богородском кладбище в подмосковном городе Ногинске захоронены неопознанные останки 266 военнослужащих, которых не смогла идентифицировать 124-я ростовская лаборатория. 235 из них погибли в первую чеченскую кампанию и 31 - во вторую.
Итак, суммируем: только Министерство обороны потеряло более 8000 человек (по 4000 за каждую из двух чеченских войн).

Потери военнослужащих внутренних войск МВД и милиции
В МВД и внутренних войсках учет потерь в Чечне организован значительно лучше, чем в Министерстве обороны. Это мнение не только автора, но и экспертов из Комиссии при президенте России. Об этом говорят и факты.
Поименный учет потерь в Чечне ведет специальная группа в Главном штабе внутренних войск. Кроме того, списки погибших солдат и офицеров публикуются в ведомственном журнале «На боевом посту». Его главный редактор полковник Виктор Ульяновский придает этой работе особое значение. Он специально назначил двух офицеров, которые занимаются Книгой памяти. Один из них - подполковник Сергей Колесников - имеет огромный опыт этой работы еще со времен первой чеченской кампании. Для того чтобы не пропустить ни одной фамилии, он находится в постоянном контакте не только с командованием и Главным штабом внутренних войск, но и с комитетами солдатских матерей в различных регионах России, ведет переписку с родными погибших. Поэтому к официальным данным о погибших военнослужащих внутренних войск мы относимся с бо€льшим доверием.
Но все же и в них возможно внести некоторые коррективы. На конец августа в списке погибших военнослужащих внутренних войск за время второй чеченской кампании - 1054 фамилии. Но это без учета многих умерших в течение года после ранений. Кроме того, среди 236 военнослужащих МВД, числящихся в розыске по данным президентской комиссии, почти половина пропали без вести во второй чеченской кампании, некоторые из них - в числе тех неопознанных 26 человек, что захоронены на Богородском кладбище. Исходя из всего этого, к официальному списку погибших, скорее всего, нужно прибавить не менее 200 человек.
Потери внутренних войск за четыре года второй чеченской кампании фактически аналогичны потерям за два года первой войны. Напомню: по официальным данным, в первую чеченскую кампанию во внутренних войсках погибли 1238 человек.
Если официальные данные о погибших военнослужащих внутренних войск известны поименно, то о погибших в Чечне милиционерах полные сведения не сообщались. Иногда давалась информация об общем количестве потерь среди сотрудников МВД - внутренних войск и милиции. Зная данные по ВВ, можно с большой долей вероятности определить, что в Чечне погибли более 1100 российских милиционеров (с учетом сотрудников чеченской милиции).
Самым тяжелым для сводных отрядов милиции, направленных в Чечню из разных регионов России, был 2000 год, особенно его первая половина, когда бандиты специально устраивали засады на милиционеров. Так погибали пермские, новосибирские, пензенские сводные отряды. Некоторые милицейские базы в Чечне были протаранены груженными взрывчаткой грузовиками, которыми управляли смертники. 2 марта 2000 года в результате роковых ошибок и преступной халатности начальников погибла автомобильная колонна сергиево-посадских омоновцев в районе Старых Промыслов под Грозным.
К 2002 году была сформирована чеченская милиция, и бандиты переключились на нее. Управляемые фугасы, взрывы райотделов милиции в Грозном и райцентрах с десятками погибших в каждом случае характерны именно для этого года.
Суммируя цифры потерь военнослужащих внутренних войск и милиции, можно сделать вывод, что за четыре года последней кампании МВД России потеряло в Чечне не менее 2350 человек.
Соответственно за две войны - не менее 3850 человек.

Потери других силовых структур
По нашим подсчетам, не менее 100 человек - пограничников, сотрудников ФСБ и прокуратуры - погибли в Чечне за четыре последних года. Официальных данных по этим ведомствам нет.
Автор этих строк обращался за официальной информацией к пограничникам. Но после того как летом этого года Федеральная пограничная служба была реорганизована и вошла в качестве структурного подразделения в Федеральную службу безопасности, в пресс-службе пограничников мне посоветовали обратиться в ФСБ.
Я позвонил начальнику Центра общественных связей (ЦОС) ФСБ Сергею Игнатченко и попросил сообщить данные о потерях среди пограничников и сотрудников ФСБ. Сергей Николаевич вежливо сообщил, что официально такой информации нет. Но потом поправился, что она не дается помесячно - есть только по итогам года. Цифру за 2002 год он предложил поискать на сайте FSB.ru. Увы, на этом сайте есть данные о потерях боевиков в Чечне: объявлена цифра - 1000 человек. Но сведений о потерях сотрудников ФСБ и тем более пограничников там нет.
Суммируя потери военнослужащих всех силовых структур в Чечне, можно с большой долей уверенности сказать, что за четыре года второй чеченской кампании погибли около 6500 человек: около 4 тысяч - МО, не менее 2350 - МВД (милиция и внутренние войска) и не менее 100 - из других силовых ведомств.
За два года первой чеченской кампании - не менее 5500 погибших.
Правда, существует организация, которая дает иные цифры, - Союз комитетов солдатских матерей. Сопредседатель союза Валентина Мельникова сообщила мне, что, по их данным, в первую чеченскую кампанию погибли не менее 14 тысяч военнослужащих, а во вторую - 10-12 тысяч. Поименным списком погибших, призналась она, эти цифры не обеспечены (за вторую кампанию имеется список только на две тысячи погибших).
Как удалось выяснить, эти подсчеты делаются следующим образом: объявленная официальная цифра раненых делится на три - исходя из того, как говорит Валентина Дмитриевна, что согласно устоявшейся во всем мире методике на трех раненых приходится один погибший. (Именно так считали и во время Второй мировой.)
Не считаю, что эти подсчеты верны. Специфика боевых действий в Чечне и Афганистане - иная, чем во время крупномасштабных, тотальных войн. Иные возможности теперь и у медицины. Даже если взять для примера конкретные боевые операции, они никак не подпадают под схему Союза комитетов солдатских матерей. Под Улус-Кертом в конце февраля 2000 года бандиты уничтожили 86 псковских десантников из знаменитой шестой роты - только четверо остались живы. Подобное случалось и в первую кампанию - например, гибель семидесяти шести из более чем ста военнослужащих 245-го мотострелкового полка, попавших в засаду 16 апреля 1996 года между селениями Дачу-Борзой и Ярыш-Марды. Существуют и прямо противоположные случаи, когда масштабная войсковая операция проходила почти без потерь, но сопровождалась большим количеством раненых.
Ни в коем случае не хочу обидеть Союз комитетов солдатских матерей - их попытки выяснить правду заслуживают глубочайшего уважения и вполне объяснимы: ведь официальная информация о потерях или ущербна, или ее вовсе скрывают. Именно позиция руководства силовых ведомств и страны в целом порождает мифы, а порой и различные спекуляции на тему потерь российских военных в Чечне.

О погибших и без вести пропавших жителях Чечни
В этом вопросе ясности и правды во много раз меньше, чем в вопросе о погибших и без вести пропавших военнослужащих.
Реально никто погибших жителей Чечни не считает. По данным Госкомстата России, в Чечне за первую войну погибли от 30 до 40 тысяч жителей (даже статистики дают примерные цифры!). За четыре года второй кампании - от 10 до 20 тысяч человек. По мнению правозащитного центра «Мемориал», уже весной 2000 года количество жителей Чечни, погибших во второй войне, перевалило за 6 тысяч человек, а на сегодняшний день - за 10 тысяч. Об этом сообщил мне один из ведущих сотрудников «Мемориала» Александр Черкасов. При этом поименный список, составленный «Мемориалом» по заявлениям родственников погибших, на 1 сентября нынешнего года включал только 1259 фамилий.
Корреспондент «Новой газеты» Майнат Абдулаева получила от министра здравоохранения Чечни Мусы Ахмадова в апреле этого года иную цифру погибших мирных жителей - 3500 человек.
Что касается без вести пропавших жителей Чечни, то сведения также разнятся.
Вице-премьер правительства Чечни Мовсар Хамидов сообщил, что пропали более 2800 человек. Прокуратура Чеченской Республики на основании заявлений граждан дает другое число без вести пропавших - 1900. Поименный же список пропавших без вести только за первую кампанию жителей Чечни состоял из 1523 фамилий.

Боевики
Еще один вопрос, ставший предметом спекуляций прежде всего со стороны руководителей антитеррористической операции в Чечне, - количество живых и уничтоженных боевиков.
Наши силовики ежегодно говорят о двух-трех тысячах воюющих боевиков. При этом, если исходить из озвученных ими же цифр уничтоженных боевиков и бандитов, эти две-три тысячи перекрываются многократно.
Одно несомненно: потери боевиков наши военные озвучивают гораздо чаще и охотнее, чем данные о своих погибших солдатах и офицерах, да и считают потери противника увереннее.
Методика этого подсчета потерь остается для общественности непонятной, потому не вызывает никакого доверия. Правда, несколько раз высокопоставленные генералы по этому поводу все же проговорились.
Бывший командующий Северо-Кавказским военным округом генерал-полковник Геннадий Трошев на вопрос журналистов, как военные считают потери боевиков в Чечне, сообщил о своем оригинальном методе: поднимается вертолет, облетает чеченские кладбища, и военные считают свежие могилы. Их количество выдается за количество уничтоженных боевиков.
Примерно так же оправдывался на слушаниях в Государственной Думе 6 апреля 2000 года тогдашний заместитель министра внутренних дел России генерал-полковник Федоров. Он доказывал, что колонна сергиево-посадских омоновцев 2 марта попала в засаду, устроенную не своими же коллегами, а боевиками. При этом он сообщил: напавших боевиков уничтожили. А подсчитали их так же - по свежим могилам на кладбище.

И последнее на тему потерь в Чечне. Никто не ищет тех, кто пропал без вести в Чечне между 1996 и 1999 годами. Об этом я пишу по просьбе матерей пропавших без вести россиян: капитана МЧС Дмитрия Бобрышева, журналиста Владимира Яцины и московского физика Михаила Курносова.
Почти каждый день мне в газету звонит Надежда Ивановна Яцина, мама похищенного бандитами и пропавшего в Чечне корреспондента ИТАР-ТАСС, и повторяет одну и ту же фразу: «Неужели судьба наших детей всем безразлична?». И сама же в последний раз ответила: «Скоро очередные выборы депутатов Госдумы и президента. Власти мы нужны только как электорат».

P.S . Мы предполагаем продолжить работу по уточнению количества погибших и без вести пропавших жителей Чечни. Если это не нужно тем, кто управляет нашим государством, то это нужно тем, кто в нем живет. Чтобы спустя десятилетия учителя истории не говорили своим ученикам постыдно примерные цифры - плюс-минус столько-то тысяч, как говорят сейчас о Великой Отечественной: 20-30 миллионов.