Повседневная жизнь советских граждан 70 80 годов. Вступительное слово учителя

Представления о смысле жизни формировались властью при помощи идеологических институтов и средств массовой информации. Эти представления первоначально зеркально отража­ли политические и идеологические лозунги партии и государства. В предвоенные годы - установку любой ценой построить социализм; в годы войны - разгромить ненавистного врага; в первые послевоенные годы - восстановить разрушенную экономику; с начала 60-х гг. - в течение ближайших двадцати лет построить коммунизм. Уже перед войной был сделан вывод о построении в СССР социалистического общества, а нехватка элементарных товаров и услуг объяснялась внешней угрозой.

По мере нарастания экономических трудностей и раз­рыва между обещаниями властей и реалиями жизни вера людей в возможность достижения коммунистической перспективы сменилась скептицизмом. К середине 70-х гг., согласно данным социологических опросов, почти 70% взрослого населения видело смысл жизни в достижении не столько идеологических, сколько сугубо жизненных целей - получении детьми полноценного образования, их хорошего трудоустройства и т. п.

Кратковременные перемены в эти настроения внесла перестройка. С ее началом оживились надежды значительной части населения на «обновление социализма». Однако неспособность высшего руководства добиться реальных перемен в жизни людей к лучшему привела к формированию устойчиво негативного отношения населения к коммунистической идеологии, поиску смысла жиз­ни в непривычных ценностях и прежде всего в стремлении больше заработать.

Атеизм и религиозность

Несмотря на насильственное внедрение атеизма и официальные гонения властей на церковь, религиозные настроения в советском обществе были традиционно весьма распространены. Они еще более усилились в годы войны, когда человек в экстремальной ситуации обращался с мольбой о помощи и поддержке не к власти, а к Богу, а партийно-государственное руководство активно использовало авторитет и поддержку духо­венства различных конфессий в организации отпора врагу. Порой казалось, что и высшие лица страны обратились в самые трудные дни войны к вере отцов. Очевидцы рассказывают о том, как по приказу Сталина в самые сложные дни обороны Москвы осенью 1941 г. самолет с иконой Тихвинской Божией Матери совершил облет Москвы с целью не допустить падения столицы.

Заключенный в годы войны «конкордат» власти и церкви сохранялся не только до самой смерти Сталина, но практически до конца 50-х гг. С постановкой перехода к «развернутому коммунистическому строительству» власти начали новый этап борьбы с «религиозными пережитками», вновь начав разрушение церквей и установив партийно-государственный контроль над конфессиями. Верующие были вынуждены скрывать свои религиозные чувства и отправление обрядов.

По мере нарастания кризисных явлений в коммунистической идеологии, неспособной объяснить новые условия жизни, интерес людей к религии вновь возрос и приобрел открытые формы.

К концу же перестройки в условиях глубокого кризиса официальной идеологии религиозность населения страны стала впервые за все послереволюционные годы носить массовый характер. По данным опросов, о своей принадлежности к различным конфессиям заявляли в 1991 г. почти 75% опрошенных.

Наше продвижение к коммунизму предполагает освобождение сознания от религиозных предрассудков и суеверий, которые все еще мешают отдельным советским людям полностью проявить свои творческие силы. Нам нужна такая система научно-атеистического воспитания, которая охватывала бы все слои и группы населения, предотвращала распространение религиозных воззрений, особенно среди детей и подростков.

Изменение общекультурного и образовательного уровня

Завершение построения экономических основ индустриального общества в СССР потребовало и нового уровня об­разования и культуры населения. 60-70-е годы стали периодом перехода к всеобщему среднему образованию. В результате к середине 80-х гг. среднее образование (полное и незаконченное) имели уже почти 94% молодежи. Правда, качественные показатели были иногда еще далеко не лучшими, а сама реализация этого курса напоминала шумные идеологические кампании 20-30-х гг. Заметно выросло и мастерство учительских кадров: удельный вес учителей, закончивших педагогические институты и университеты, вырос с 14% в 1952 г. до 74% в 1982 г.

Несмотря на определенную идеологизацию, содержание школьного образования позволяло достигать высокого уровня знаний у учащихся.

Изменился и уровень общекультурной подготовки. По данным официальной статистики, каждый взрослый городской житель по нескольку раз в год посещал театры, музеи, выставки. Важнейшим и самым массовым видом культурного досуга стало посещение кинотеатров, однако в условиях закрытости советского общества от остального мира интерес зрителей привлекали главным образом зарубежные фильмы.

Традиционная ставка властей на развитие массовых и военно-прикладных видов спорта неизбежно вела к поддержанию значительного интереса болельщиков и зрителей к таким его видам, как футбол, а позже хоккей, фигурное катание и др.

Доступность цен на зрелищные мероприятия (билет в кинотеатр стоил 25 копеек, а в театр - от 50 копеек) давала возможность их массового посещения и даже вела к дефициту билетов на популярные постановки. Ежегодно зрителями театральных спектаклей становилось несколько миллионов человек.

В 70-80-е гг. одним из наиболее популярных жанров культуры стала эстрада. Концерты советских и зарубежных исполнителей (преимущественно из стран социалистического содружества), как правило, собирали полные залы.

Одним из важнейших завоеваний советской системы стала именно массовость культурных мероприятий и доступность учреждений культуры простому человеку.

Семья

Значительные изменения в послевоенные годы претерпела советская семья. Гибель на фронтах войны миллионов мужчин привела к значительному росту числа неполных семей. Даже в начале 80-х гг. демографические последствия войны продолжали сказываться: на 100 мужчин в это время по статистике приходилось 115 женщин.

Не способствовали прочности советских семей и материальные условия жизни (отсутствие нормальных жилищных условий, достаточной заработной платы, необходимого ассортимента товаров и услуг в системе торговли и бытового обслуживания, элементарной бытовой техники и т. п.). В результате всего за неполных двадцать лет число разводов на каждую тысячу браков выросло втрое (в 1963 г. один развод приходился на девять браков, а в 1981 г. - на три).

Одной из самых острых проблем советской семьи стало пьянство. По официальным данным, в начале 80-х гг. до 10% доходов семей тратилось на покупку спиртного (а в селах этот показатель превышал третью часть семейного бюджета). Уже в начале 70-х гг. доходы государства от торговли спиртным составили 19 млрд рублей, что превышало все его расходы на здравоохранение и социальное обеспечение.

Все это вело к сокращению рождаемости и росту смертности. В СССР начала 80-х гг. она превышала аналогичный показатель США ровно вдвое (на 1000 человек здесь приходилось 10,2 умерших, а в Америке - 5,68).

Только за 1970-1975 гг. детская смертность в СССР выросла на треть.

Выход из создавшегося положения власти видели не в укреплении материально-бытовых условий жизни советской семьи, а в «повышении роли партийных организаций» в сфере быта и досуга граждан, попытках поставить под партийный контроль даже вопросы личной жизни: разводы и другие стороны личной жизни коммунистов стали обсуждаться на партийных бюро.

Перемены в повседневном быте

Повседневный быт советского человека за послевоенные годы претерпел серьезные изменения.

В первые послевоенные годы решение жилищной проблемы (особенно в разрушенных районах европейской части страны) проходило путем предоставления места в землянках, вагончиках и в лучшем случае - в коммунальной квартире. Однако с середины 50-х гг. был взят курс на масштабное жилищное строительство, что дало возможность в короткий срок (лишь за 1958-1964 гг.) увеличить жилой фонд страны на 40%. Значительно обновилось и качество жилья - новоселам предоставляли преимущественно отдельные квартиры. Эта тенденция, несмотря на некоторое снижение валовых показателей, сохранилась и в последующие годы.

Вместе с тем принижение роли материальных стимулов к труду на селе, подрыв приусадебного хозяйства колхозников привели уже в начале 60-х гг. к перебоям в снабжении населения продуктами питания. В последующие годы, несмотря на принятые меры, перемен к лучшему не отмечалось. Дефицит продуктов питания стал хроническим. Закупки их за границей могли обеспечить потребности лишь Москвы, Ленинграда и столиц союзных республик, куда устремились в поисках колбасы, масла, мяса миллионы жителей других регионов.

Неразвитость легкой промышленности вела к аналогичному положению дел с товарами повседневного спроса. В условиях тотального дефицита расцвели злоупотребления в сфере торговли.

Начало демонтажа планово-директивной экономики в годы перестройки и перехода на новую систему хозяйствования привело к обвальному нарушению снабжения населения товарами первой необходимости. В регионах (включая Москву) начала вводиться карточная система, отмененная в первые послевоенные годы.

Тем не менее, согласно официальной статистике, к концу 80-х гг. практически в каждой семье был не только минимальный набор мебели, но также телевизор, стиральная машина и холодильник отечественного производства.

Таким образом, завершение построения в СССР экономических основ индустриального общества сопровождалось ростом образовательного и общекультурного уровня населения страны. Вместе с тем общий кризис советской общественной системы нашел проявление в кризисе официальной идеологии, изменении представления советских людей о жизни, переменах в советской семье.

Наверное, будут спорить еще не одно десятилетие, а, может, и не один век. Если в первые годы после распада от всего советского многие старались побыстрее избавиться, то в последнее время наблюдается едва ли не обратная тенденция. Те, кому был дорог Советский Союз, пытаются сберечь то, что от него осталось. Например, дворовое домино или голубятни. Как жили в стране, которой больше нет, вспомнил корреспондент телеканала «МИР 24» Родион Мариничев.

За копейки коллекционеры сегодня готовы отдать не одну тысячу рублей. Хотя еще четверть века назад это было обыкновенное платежное средство. Советский рубль - один из главных памятников стране, которой больше нет. Многие до сих пор помнят наизусть цены, ведь они не менялись десятилетиями. «По 20 копеек стоил проезд, 14 копеек – сигареты «Прима». Полтинник стоил обед, и у тебя еще 20-30 копеек оставалось на кино», - вспоминает эксперт Министерства культуры РФ по нумизматике Владимир Казаков.

Средняя зарплата в СССР времен «развитого социализма» - 130 рублей. Те, кто пытались откладывать, хранили деньги в кубышках, книгах, нижнем белье и только потом, ближе к 1970-м, народ все чаще стал пользоваться сберкнижками.

В фильме «Любовь и голуби» советский быт и образ жизни показан настолько правдиво, что об этой картине часто говорят: вот так и было в СССР. У главного героя Василия Кузякина, кстати, списанного с реального человека, - самое народное увлечение: голуби.

Разведением голубей страна начала увлекаться вскоре после Великой Отечественной войны. Голубь - это, как известно, символ мира. Увлечение оказалось настолько серьезным, что голубятни стали появляться чуть ли не в каждом дворе. Небольшие голубятни даже строили по типовым проектам. Самые заядлые любители голубей возводили для них настоящие хоромы.

В спальном московском районе Нагатино образцово-показательная голубятня дяди Коли сегодня - почти экзотика. Строительство он затеял еще в 1970-е, когда вернулся из армии. Говорит, в юности на этих птиц не жалко было и денег скопить. Пару раз не пообедаешь - и купишь голубку. А потом еще и посоревнуешься с соседним двором: чьи голуби ловчее. «Раньше если увидел, что партии летают, значит, все, надо своих поднимать, а то чужой летит! И всё Нагатино в голубях», - вспоминает Николай.

Дворовых увлечений в СССР хватало. Были еще шахматы, нарды и домино. Сегодняшние любители костяшек к своему увлечению относятся как к профессиональному спорту. Даже столик специальный, за такими чемпионаты проводят. В СССР, вспоминает Александр, все было гораздо проще. Игровым полем мог служить чей-нибудь рабочий портфель, ящик или просто кусок фанеры. «Играли в парках на скамейках», - говорит исполнительный директор Российской федерации домино Александр Терентьев.

Патриаршие пруды когда-то были излюбленным местом доминошников, как, впрочем, и большинство городских парков. Домино вошло в жизнь настолько прочно, что за него садились в любую свободную минуту. Например, в обеденный перерыв. «В рабочее время встречались, приходили люди из других цехов, - рассказывает чемпион России по домино 2015 года Александр Виноградов.

Проводить много времени в чьей-то компании приходилось и поневоле. Ведь в середине прошлого века больше половины населения страны жило в коммуналках. Наладить общий быт порой получалось с трудом. Писатель Владимир Березин вспоминает: в детстве он почти никогда не мылся в квартире.

«В маленькой двухкомнатной квартире жили две семьи. В ванной на положенных досках спала домработница второй семьи. Я застал банную культуру, которая объединяла людей совершенно разных по социальному происхождению», - говорит Березин.

Для большинства советских граждан - почти второй дом. По крайней мере, до конца 1960-х - эпохи хрущёвок и, пусть маленьких, но отдельных квартир со всеми удобствами. В бани многие ходили со своими шайками и мылом. Под паром в одной компании нередко встречались рабочий и доктор наук.

Банщик с 30-летним стажем Тахир Янов хорошо помнит длинные очереди в знаменитые Сандуны. Там все сохранилось с тех самых времен. Любители первого пара и сейчас приходят ни свет ни заря, как и в советскую эпоху.

Очереди - особый советский феномен. Они возникли в 1920-е годы, потом становились то длиннее, то короче, то снова длиннее.

Согласно данным Госкомстата СССР за 1985 год, на покупку товаров или получения услуг мужчины в рабочие дни тратили около 16 минут, женщины - 46. В выходные и того больше: мужчины - почти час (58 минут), женщины - полтора (85 минут). В очередях знакомились, решали дела, а иногда даже влюблялись и расходились.

«Передо мной стояла пара: парень и девушка. Они так объяснялись в любви, что я даже устала слушать. Наконец подошла их очередь. Там давали что-то всего по килограмму или по штуке. Девушка взяла на себя, и молодой человек на себя. И она говорит: «Зайка, давай деньги». Он раз-раз по карманам, и оказалось, что забыл деньги в общежитии! И этот Зайка тут же превратился в «сволочь этакую», - вспоминает певица Любовь Успенская.

Певица Любовь Успенская помнит и детские голодные годы, и советское слово «блат». В изобилие ей удалось окунуться лишь в 1970-е, когда она уехала на Запад. Но, в конце концов, поняла: такой радости, как в Советском Союзе, больше не испытывала нигде.

«На Новый год достанешь елочку, какую-никакую, самую простую и некрасивую, а какая радость была ее наряжать. А сейчас это у нас как автоматом делается», - говорит певица.

Стремительное прощание с советским бытом началось в 1990-е, но многие не порвали с ним до сих пор. Сегодня это что-то вроде экзотики, которую не всем хочется терять.

В СССР не могло быть культа богатства, зато был культ вещей. Фетишизм советского гражданина вмещал в себя широкий спектр пристрастий – от броских ковров до норковых шапок.

1. Ковер
Ковер в советской квартире выполнял сразу несколько важных функций. С одной стороны, он символизировал высокий социальный статус хозяина квартиры, с другой – помогал улучшить звуко- и теплоизоляцию квартиры. Лучшими коврами считались туркменские, азербайджанские, грузинские, армянские и дагестанские.


2. Слоники
Считалось, что семь слоников «мал мала меньше», выстроившихся где-нибудь на полке серванта, приносят дому счастье и удачу. Их делали из разных материалов, но самыми популярными были керамика и мрамор. Когда слоники пропадали в руки ребенку, чаще всего дело заканчивалось приклеиванием отбитого хобота на место.


3. Люстра из богемского стекла
Сервиз из чешского стекла был почти в каждом доме, его доставали только по праздникам. Но шиком считался не чешский хрусталь на столе, а люстра из богемского стекла. Она являлась показателем высокого статуса семьи, раз в полгода ее снимали и тщательно промывали от пыли, после чего возвращали на прежнее место.


4. Холодильник «Минск»
В 1962 году Минский завод выпустил свой первый холодильник «Минск-1». По сравнению со своими пузатыми и массивными предшественниками, «Минск-1» казался стройным и высоким красавцем. К 1970-м годам Минский завод стал выпускать двухкамерные холодильники. Главным конкурентом «Минска» был холодильник «ЗИЛ».


5. Духи «Клима»
Духи в СССР не были редкостью, женщины любили хорошие ароматы и пользовались ими в повседневной жизни. Но французские духи «Climat» считались не только признаком хорошего вкуса, но и высокого благосостояния. Один флакон таких духов стоил не менее 25 рублей, что составляло примерно четвертую часть среднестатистической зарплаты.


6. Финская сантехника
Каждой советской семье хотелось иметь дома сантехнику из Финляндии. Причин у ее популярности было две. Во-первых, она была доступна отечественному потребителю. Во-вторых, у финской сантехники было одно маленькое преимущество над отечественной. Помимо качества, финская сантехника была еще и красивой.


7. Большой цветной телевизор
В наше время главное украшение стола что?<…>Телевизор!» - говорил почтальон Печкин. И был совершенно прав. В каждой правильной советской квартире должен был быть телевизор. Желательно – цветной. Желательно – два, один в гостиной, а другой, поменьше, на кухне. Если нельзя было достать импортный Sony или Philips, то лучшим вариантом был «Рубин-714», самый массовый цветной телевизор времен СССР.


8. Югославская «стенка»
Шкаф-стенка был атрибутом почти каждого семейства в СССР. Стенку умудрялись встроить даже в самую маленькую квартиру, поскольку иметь югославскую мебель в доме было очень престижно. За ней или стояли в очередях, или покупали у спекулянтов по более высокой цене. Причины популярности были вполне объективными - качество югославских «стенок» было очень высокое.


9. Пылесос «Тайфун»
Пылесосы «Тайфун» пользовались большой популярностью в Советском Союзе. Они были невероятно мощными, если в квартире включался такой аппарат, то экран телевизора покрывался помехами, а радио начинало заикаться. Если «Тайфун» что-то засасывал, то засасывал. Не удивительно, что дожившие до наших дней пылесосы все еще используют для уборки, но теперь уже строительного мусора.


10. Отдельная квартира
Получить отдельную квартиру – было большим успехом в СССР. В очередях на квартиру стояли годами, живя при этом или в тесных коммуналках, или в семейных общежитиях, или одной квартире с многочисленными родственниками.


11. Виниловый проигрыватель
Достать хороший виниловый проигрыватель в СССР было непросто. Конечно, в Союзе выпускались проигрыватели, но многие из них «запиливали» пластинки. Даже «Вега-106», польская начинка в отечественной упаковке, сильно уступала зарубежным аналогам. Поэтому раздобыть настоящий Philips было шиком и удачей.


12. Автомобиль
В СССР машина была далеко не у каждого. Наличие собственного автомобиля говорило о состоятельности человека, а марка машины позволяла определить степень его дохода. Одно дело – владелец «Запорожца» или старой «Победы», другое – нового «Жигуля». Самым престижным было владеть иномаркой, которую покупали с рук за большие деньги.


13. Ювелирные украшения
Золотые серьги и кольца, броши с драгоценными камнями и браслеты были предметом роскоши. Стоили ювелирные украшения дорого, но при этом имелись в каждом доме – на них копили, их доставали и, в итоге, передавали по наследству. Тогда же стала популярна услуга распиливания колец - это стоило гораздо дешевле, чем приобрести новое на более широкий палец.


14. Норковая шапка
В 80-е годы прошлого века в СССР пошла мода на норковые шапки. Они были безумно популярны, но были далеко не всем по карману. Одна такая шапка могла стоить почти две среднестатистические зарплаты, поэтому появились воры-шапочники. Они похищали норковые шапки и перепродавали их. В результате к шапкам стали пришивать специальные резинки, которые не позволяли сорвать головной убор и убежать.


15. Женские золотые часы
Изящные женские часы «Чайка» выпускали сравнительно небольшим тиражом, достать такие было удачей. Отдельно собирали часы с золотым браслетом вместо ремешка, и такой небольшой аксессуар автоматически становился свидетельством высокого статуса женщины. Такие украшения могли позволить себе далеко не все, стоимость золотых часов могла достигать 700 советских рублей.

Ж изнь всякого человека в немалой степени определяется его повседневным бытом. Не зная этой стороны дела, не поймешь и не оценишь правильно многие биографические факты. Тем более что предвоенный городской быт кардинально отличался от сегодняшнего, равно как и от предшествовавшего ему дореволюционного. Это была встреча двух совершенно разных эпох цивилизации: эпохи свечей, дровяных складов, выгребных ям, булыжных мостовых, гужевого транспорта и рукописных документов - и эпохи асфальта, синтетических тканей, телевидения, коммунальных удобств, личных автомобилей и всевозможной оргтехники.

В развитых странах мира этот переходный этап занял первую треть ХХ века, был увековечен в комедиях Чаплина и канул в небытие накануне войны. Россия ко времени революции, за исключением центральных кварталов Петербурга, еще полностью жила в прошлом. Большевики в погоне за мировым господством пошатнули этот патриархальный уклад, опрометью строили аэродромы, электростанции и домны, а следом неизбежно подтягивалась бытовая инфраструктура. Но поскольку жизнь простого человека никого, в сущности, не интересовала, вся техническая мощь государства проходила мимо нее ; и эта обывательская жизнь, предоставленная самой себе и стиснутая всевозможными нехватками, приспособилась жить как бы в тамбуре двух вагонов , между прошлым и будущим. Это неестественное, изматывающее бытовое неустройство затянулось в Москве до исхода пятидесятых годов. Ни в малой степени не претендуя на полноту охвата темы, я покажу некоторые детали глазами знакомых нам обитателей Казарменного переулка.

Казарменный переулок

Н а исходе XIX столетия Москву называли "большой деревней" не только из-за преобладания деревянных домов. Дома эти, расположенные по периметру кварталов, имели в тылу обширные дворы, переходившие в огороды, выгоны для скота, а нередко в усадебные парки с прудами и беседками, в рощицы и даже целые поля, засеянные пшеницей. Этот деревенский колорит удачно передал Поленов в своем "Московском дворике", прообраз которого еще в 1870-х годах существовал в переулках Арбата. До начала ХХ века, когда массовое строительство доходных домов взвинтило цены на городскую землю, центральные части кварталов оставались, как правило, незастроенными. Когда же началась застройка, никто не хотел выделять часть своей дорого купленной земли на дополнительные переулки, обходясь подворотнями и проходными дворами. Вот почему даже в старой части города иные кварталы столь велики, что их трудно обойти кругом. Там же, где этих пустых пространств изначально не было, переулки буквально налезают друг на друга (к примеру, на Сретенке).

Подкова Земляного Города, зажатая между двумя линиями укреплений, состояла из вереницы больших прямоугольных кварталов, как фотопленка из отдельных кадров. Радиальные дороги резали подкову поперек, следуя транзитом из ворот в ворота; между ними на большом протяжении обе крепостные стены были глухими, и ходить там было некуда. Поэтому внутри каждого большого квартала появлялись свои маленькие улицы, параллельные стенам и позволявшие жителям удобно добираться от одной радиальной магистрали до другой. В стороны от этих улочек стали в разных местах протаптывать дорожки и тупики, сформировав сеть коротких поперечных переулков.

Именно эту градообразующую схему видим в большом квартале Земляного Города между Покровским бульваром, Покровкой (улицей Чернышевского), Земляным валом (улицей Чкалова) и Воронцовым Полем (улицей Обуха). По оси квартала тянется бесконечный Введенский переулок, носящий с 1920-х годов имя давно забытого революционера Подсосенского. Поскольку квартал в сторону Покровки значительно расширяется, от Подсосенского переулка на середине его длины отходит под очень острым углом другой переулок, Лялин, увековечивший имя жившего здесь купца. От Лялина переулка к Курскому вокзалу напрямик спускается Яковоапостольский переулок, прозванный в честь соседней церквушки XVII века и долгое время носивший имя Елизаровой (фамилия старшей сестры Ленина, Анны, по мужу).

Казарменный переулок, вид в сторону Подсосенского переулка.

Фактическим продолжением Яковоапостольского переулка в сторону Покровского бульвара служит короткий Казарменный переулок . До революции его называли Дегтярным; другой Дегтярный переулок до сей поры существует на Тверской, и из-за этого постоянно выходила путаница. Наконец уже в советское время его переименовали в Казарменный, потому что он вытекает на бульвар из-за огромного классического здания Покровских казарм.

Когда начался строительный бум, участок земли по правой стороне Казарменного переулка, если смотреть с бульвара, купил богатый немец Гофман. Участок был узкий и длинный, зажатый между соседними владениями и далеко уходивший вглубь квартала. По переднему его краю, вдоль переулка, Гофман построил первый, самый респектабельный 3-этажный дом, огромную квартиру в котором собирался занять Константин Иванович Кононов [мой прадед, муж Ираиды Петровны, умерший в революцию]. В доме была подворотня, ведущая ко второму корпусу поменьше, за которым стоял еще третий, деревянный, для самых малоимущих. Рядом с ними уцелел остаток старого дворянского парка с прудами и стаями лебедей. Вскоре его купил богатый промышленник Па нишев, засыпал пруды и на их месте возвел три гигантских восьмиэтажных корпуса для жильцов разной степени состоятельности. Незадолго до Мировой войны Гофман умер, и все права владения перешли к двум его безалаберным дочерям.

Десятая квартира

К ирпичный дом во дворе владения Гофмана, был двухэтажным и очень небольшим в плане. В середине его располагалась парадная лестница, ведущая в четыре квартиры, по две на каждом этаже. Нумерация квартир во всех трех домах, принадлежавших Гофману, была сквозная, а так как первые шесть из них (самые респектабельные) находились в главном корпусе с подворотней, квартира на втором этаже дворового флигеля оказалась по счету десятой , и этот номер сохранился за ней навсегда.

Поднявшись по узкой лестнице и открыв тяжелую двойную дверь слева, посетитель оказывался в большой темной передней . Вдоль стен стояли вешалки и шкафы с барахлом. На стыке всех комнат стояла голландская печь, облицованная белым кафелем.

Направо из передней был вход в обширную кухню, а из ее дальнего конца, в свою очередь, можно было попасть в маленькую комнатенку (вероятно, бывшую кладовку), комнату последовательно занимали древняя старуха Паисия, милиционер с женой (которого поначалу опасались как осведомителя) и молодая пара с ребенком.

Паисия была девяностолетней вдовой фабриканта Елагина; две ее взрослые дочери ютились в каморках в доме напротив. Однажды утром - это было еще до войны - Паисия не вышла на кухню готовить завтрак. Ираида Петровна забеспокоилась, постучала в дверь, потом зашла и видит: лежит старуха на кровати мертвой. Ираида Петровна сходила за дочерьми, те прибежали и, перерыв комод, стали с алчностью напяливать на себя одно платье поверх другого (чтобы соседи не видели их выносящими свертки). Я, правда, не знаю, чем было вызвано стремление к такой секретности.

В опустевшую комнату вселился молодой статный милиционер Андрей, родом из Орла. Его простоватая мать Аграфена временами наезжала в гости и свела близкие отношения с Ираидой Петровной. Оставшись в оккупации, она варила обеды вежливым немецким офицерам, которые у нее квартировали, и впоследствии не могла обвинить их ни в чем худом. Сам Андрей не стоял на посту, но работал где-то в управлении, а его брат Павел даже окончил строительный вуз. Когда Рита после войны поступила в МИСИ, он по собственной инициативе переслал ей целую гору конспектов.

На смену милиционеру въехала молодая, интеллигентная еврейская пара с двухлетним сыном, которого все звали Милягой. Однажды к нему наняли сиделку, которая в первый же день стала расставлять все на кухне по-своему и кричать Ираиде Петровне, что она на всех найдет управу. Вечером Алексей, одев костюм, заглянул к соседям, и больше эта сиделка не появлялась.

К торцевой стене лестничной клетки примыкало обширное помещение черного хода , куда можно было попасть из кухонь обеих квартир этажа. В середине размещалась чугунная винтовая лестница для доставки дров, воды и прочих припасов. Ее окружали громадные темные шкафы, на дверцы которых навешивались амбарные замки. Фасад в этом месте несколько выступал за линию дома, и ветер, продувая сквозь узкие боковые оконца, высушивал белье на веревках. Здесь же была кабинка уборной: от прорези в сиденьи вертикальный дощатый короб спускался к выгребной яме. Впрочем, еще до революции в дом провели водопровод и устроили канализацию. Яму засыпали, в кухне выгородили кабинку, а на стене по соседству укрепили мойку.

На исходе двадцатых годов, к общему ужасу обитателей, развернулся капитальный ремонт дома. Черный ход сломали, на его месте устроили еще одну крохотную квартирку. Сверху дом надстроили двумя этажами, а с торца, куда смотрело окно "детской", прилепили дополнительную секцию, в которой разместилось проектное учреждение "Техбетон". Алексей тут же подал на застройщика в суд, доказывая, что он и так до революции никакого света не видел, а теперь в комнате ребенка единственное окно загородили. Советский суд прислушался к жалобе трудящегося и обязал выделить ему в новой части здания дополнительную комнату с одним окном. Рабочие кое-как продолбили метровую внешнюю стену дома, навесили дверь, а в новом корпусе отгородили очень длинную и узкую комнату с невероятной высотой потолка 4,5 метра . Алексей же, отсудив дополнительную площадь и дождавшись завершения работ, потихоньку сломал перегородку, разделявшую прежние две комнаты, так что получилась одна большая, квадратная в плане.

Чтобы ребенок не мерз зимой, в новой комнате рабочие сложили небольшую кирпичную печку. Поскольку верхние этажи подобных печек, конечно, не имели, дымоход пришлось вывести куда-то вбок. Наружные стены новой части дома были выполнены прогрессивным советским способом : в полые бетонные блоки засы пали черный теплоизолирующий шлак. Этот шлак со временем уплотнился и осел, оставив работников "Техбетона" и жильцов верхних квартир, так сказать, нагишом на морозе. Забавно, что одним из жильцов оказался инженер, собственноручно запроектировавший эту пристройку. У Риты на втором этаже было еще терпимо, хотя и здесь в морозные дни наружная стена покрывалась пушистым инеем.

Вскоре после войны в доме провели центральное отопление, а следом и газ. Голландскую печку, верно отслужившую четыре десятка лет, оставили стоять без дела, а кухонную дровяную плиту сломали, заменив обычной газовой. Рите с Иваном не давала покоя малая печка в их комнате, потому что на ее место просился платяной шкаф. Однажды ночью, собравшись с духом, они разломали ее и обломки кирпича выбросили из окна. За печкой из стены торчал конец швеллера; они стали раскачивать его и наконец выдернули. Открылась дыра в помещение соседней бухгалтерии Техбетона ; швеллер там поддерживал вентиляционный короб, и он провис колбасой. К тому же из отверстия прямо на чей-то рабочий стол вывалился кирпич. Рита с Иваном кое-как заделали предательскую дыру и с трепетом стали ждать развития событий.

Время было сталинское, и последствия могли выйти плачевными. Но им повезло. Кирпичные обломки под окном к утру были начисто растащены окрестными жителями. В бухгалтерии не поняли, что случилось, но на всякий случай вызвали жилищную комиссию. Эта комиссия с чертежами в руках явилась в комнату к Рите и не нашла печки. Рита, сама будучи инженером, легко доказала им, что печки в многоэтажных домах всегда располагаются строго одна над другой ; на прочих этажах никаких печек нет; следовательно, печка в ее комнате - простая чертежная ошибка. Члены комиссии соскребли с чертежа печку, извинились и ушли.

Текст (с сокращениями)

Одежда и дрова

Х уже всего обстояло дело с одеждой и другими промышленными изделиями. Костюмы, платья, пальто и прочие вещи добывали по специальным талонам в крупных универмагах. С ночи у дверей скапливалась туча народу, при открытии возникала давка, многие получали травмы, а иные махали рукой и возвращались восвояси. Но даже по талонам готовые вещи бывали редко и, как правило, не того размера. Их все равно брали и несли к знакомым портнихам, которые подрабатывали втихую у себя дома. Милиция, конечно, знала об этой "теневой экономике", но никогда их не ловила. Значительно легче было достать отрезы материала. О расцветке не заикались и хватали что повезет. Старые вещи не выкидывались, а сперва перелицовывались : портниха распарывала их на составные детали, поворачивала протершуюся сторону ткани лицом к подкладке и сшивала все заново.

Нижнюю одежду и постельное белье в каждой семье по возможности шили себе сами. Дом, где имелась дореволюционная швейная машинка "Зингер" , считался благополучным.

Сейчас даже трудно представить эти полотняные дамские панталоны с пуговицами на талии; эти сатиновые мужские трусы длиной до колен. Многие вместо трусов круглый год носили бя зевые армейские кальсоны из жесткой желтоватой материи, с застежками на поясе и на щиколотках. Они были такими прочными, что Алексей Ларионов, имея несколько пар, не сносил их за шестьдесят лет.

Женские чулки были шерстяными или хлопчатобумажными; они постоянно рвались, и домохозяйки целыми днями их штопали . Давно забытое искусство штопки, требовавшее китайского трудолюбия, состояло в заделывании обширной прорехи идущими в двух направлениях переплетенными между собой нитками. Безнадежно испорченные шерстяные чулки распускались , чтобы из полученной шерсти связать новые. Со времен нэпа появились полупрозрачные фельдипе рсовые и фельдико совые чулки приторно-розовой и голубой окраски; их считали роскошью и одевали в исключительных случаях.

Валентина Авдышева. "Натюрморт с утюгом", 1964

Без специальной карточки нельзя было даже помыться в бане. Ванн дома почти ни у кого не имелось; люди занавешивали угол кухни и ополаскивались из таза. В баню же ходили как следует отпариться, а главное, потому, что там каждому выдавали маленький обрезок мыла на помывку . Им пользовались осмотрительно и остатки приносили домой. Иногда в баню захватывали мелкое белье и стирали прямо в шайке.

Одна типография в обмен на керосин поставляла для Наркомнефти невостребованные плакаты идейного содержания. Их разрезали и сшивали в тетрадки, где можно было писать на обороте; с этими тетрадями дети сотрудников ходили в школу. Чтобы экономить бумагу и карандаши, школьники решали домашние задания угольком на белом кафеле печки и потом переписывали в тетрадь.

Большинство домов имело печное отопление и дровяные плиты. Поэтому домоуправление раз в несколько месяцев выдавало каждой семье ордера на дрова . Дрова измерялись полными кубометрами (без десятых долей); положенное количество вычислялось исходя из кубатуры помещения (на топку) и из количества членов семьи (для плиты).

В каждом большом квартале был свой дровяной склад, куда завозилась пересортица любой толщины и разделывалась на метровые обрубки. Иногда, впрочем, они оказывались по два метра , и их, для экономии собственного труда, старались не брать. Квартиросъемщик предъявлял ордер и сам набирал приглянувшиеся ему поленья, заполняя ими вертикальную мерную раму , которая обозначала квадратный метр древесины с учетом зазоров между стволами. Поленья были различных пород деревьев; особенно ценились дубовые и березовые, давашие сильный жар. Подавляющая масса поленьев была хвойного происхождения и горела удовлетворительно; зато все шарахались от ольхи и осины. Неподалеку переминались мужики с большими тачками; покупатель грузил добычу на тачку и в сопровождении мужика следовал домой. Здесь дрова разделывали на 3-4 части двуручной пилой и укладывали сохнуть в дровяной сарай , а по утрам кололи колуном (невероятно тяжелым топором на длинной ручке), сколько нужно на данный день.

Печи

Т рудно представить, что из современной бытовой техники и удобств люди тридцатых годов имели только электрическое освещение, канализацию и холодную воду в кухне, да и то не везде. Множество домов, главным образом деревянных, жило с выгребными ямами. В разных местах города (за пределами Садового кольца) были специальные станции, где золотари сливали свои бочки в городскую канализацию. Водопроводные трубы, не заходя в избы и бараки, тянулись под асфальтом вдоль тротуаров от одной колонки до другой. Жильцы приходили с ведрами, подставляли их под кран и отжимали вниз тугой железный рычаг. О горячей воде никто даже не заикался. Самые крупные дома для партийной знати имели автономное паровое отопление из собственной котельной.

Центром всякой московской квартиры была печка . Точнее, печей имелось как минимум две: большая (русская ) в кухне и малая (голландка ) в жилой части. Чтобы равномерно отапливались все комнаты, планировку квартир делали от печки : она стояла посередине, от нее расходились перегородки, и в каждую комнату смотрела какая-нибудь сторона печки. На самом деле это был целый куст отдельных печек , прижатых друг к другу и растапливавшихся каждая из своей комнаты.

В многоэтажных домах печи ставились друг над другом, образуя единый кирпичный столб , опиравшийся внизу на собственный фундамент (а не на перекрытия). Поэтому на них сверху не могло быть никаких лежанок, столь характерных для деревенских изб. Печные стены, облицованные белым кафелем, вертикально тянулись от пола до потолка. В центре печного столба прятался общий дымоход , выходивший на крышу и регулярно прочищавшийся от сажи трубочистами . Чтобы дым с нижних этажей не залетал в верхние, каждая топка имела в пределах дымохода свой отдельный вытяжной канал , как это и сейчас делают с вентиляцией.

Невысоко над полом в печке имелась вместительная полость, называемая топкой , где горели дрова. Отверстие в топку было достаточно широким и прикрывалось чугунной заслонкой . В русских печах она снималась и одевалась, в более миниатюрных голландках подвешивалась на петлях. Дрова горели на чугунной решетке, которая прикрывала подпечье . Оно выполняло две функции: туда из топки сыпались головешки и пепел, настречу поступал воздух, создавая тягу . По окончании топки печная зола выгребалась из подпечья кочергой (загнутым на конце прутом) через специальную дверцу. Вверх из топки вел дымоходный канал, причудливо извиваясь в кирпичной толще; горячий воздух, проходя по бесконечным извивам и поворотам, успевал отдать печке бо льшую часть своего тепла. На высоте человеческого роста канал проходил сквозь небольшую камеру, в которую снаружи вела третья дверца. Туда можно было заглянуть и накрыть отверстие канала круглой чугунной вьюшкой для прекращения тяги. Когда печь не топилась, открытая дверца позволяла использовать дымоход для проветривания комнаты. Пол перед печкой обыкновенно делали цементным или укладывали жестяной лист во избежание пожара.

Летом голландку, служившую для обогрева комнат, использовали редко, разве что в затяжное ненастье для удаления сырости. Осенью, по мере того, как температура падала, частота топок нарастала и наконец, когда ложился снег, топить приходилось каждое утро. В сильные морозы еще дополнительно подтапливали на ночь, чтобы не окоченеть к рассвету. С другой стороны, следовало беречь дрова, получаемые по карточкам. Печь медленно нагревалась и медленно отдавала тепло, однако при любом раскладе к вечеру она остывала, так что приходилось ложиться в холодную, сырую постель. Отсюда возникло множество малопонятных нам бытовых предметов: теплые грелки, вязаные ночные колпаки, длиннейшие ночные рубашки и даже полог над кроватью, сберегавший выдыхаемое спящими тепло. Выбираться поутру из постели в нетопленую комнату было мучительно, зато сон моментально улетал прочь.

Растопка печи составляла особое искусство, которым владели далеко не все, а кто не умел - не брался. В сущности, оно мало чем отличалось от разжигания лесного костра. В семействе Ларионовых топить печь умели Алексей да Ираида Петровна. С вечера кто-нибудь притаскивал из сарая существенную охапку наколотых накануне дров. От них ножом щепали лучинки на растопку. Всю ночь дрова подсыхали в передней. Утром Алексей открывал вьюшку и нижнюю дверцу для создания тяги, в топку укладывал лучинки домиком и поджигал спичкой. За лучинками следовали поленья потоньше, потом все прочие, и наконец заслонка закрывалась в целях безопасности, чтобы не стрельнул шальной уголек. Внутри бушевало пламя, воздух свистел в дымоходе, унося ядовитый угарный газ (СО). Он выделялся до тех пор, пока на дровах плясали голубоватые языки пламени. Наконец поленья прогорали, пламя гасло, и лишь багровые узоры мерцали в темноте топки на обугленных головешках. Тогда закрывалась вьюшка, чтобы тепло перестало уходить в дымоход. (Тот, кто после вечерней топки слишком спешил ее закрыть, нередко расплачивался жизнью, угорая во сне. В лучшем случае дело обходилось отчаянной головной болью.) Головешки еще долго тлели внутри, сполна отдавая свой жар. Наконец к вечеру остатки выгребали из подпечья и вместе с прочим мусором выносили на двор.

В голландке никогда не готовили пищу, для этого в кухне существовала гораздо более удобная русская печь с очень вместительной топкой. Однако на нее расходовалось столько дров, что в бедственные революционные годы горожане совершенно в ней разочаровались и стали искать замену. Некоторые пользовались самодельными буржуйками - железными бочками на ножках с прорезанной в боку дверцей для дров. В верхний торец бочки вделывалась жестяная труба типа водосточной и уходила в форточку. Буржуйка была как бы антиподом русской печи, противоположной крайностью. Поленья для нее приходилось крошить до микроскопическоих размеров, тепла она вовсе не держала да еще норовила поджечь комнату.

После революции в московских домах развернулась борьба с кухонными печами. Их выламывали по всей высоте здания, не трогая магистральных дымоходов. Вместо них выкладывали простенькие и гораздо более экономные дровяные плиты - подобие невысокого кирпичного камина с чугунной верхней крышкой. Через боковую дверцу в топку подкладывали поленья и разводили огонь; дым удалялся вбок через общий дымоход. Пламя било в чугунную крышку, где были проделаны круглые отверстия с решеточками. Они назывались конфорками ; площадь отверстий могла увеличиваться или уменьшаться, смотря по надобности. На конфорки ставили кастрюли, и пламя лизало их снизу. Если конфорка не использовалась, ее закрывали специальной крышечкой. Внутри камина, рядом с топкой, находился духовой шкаф .

Поскольку сила пламени в топке непрестанно колебалась, хозяйка не могла отойти от своих кастрюль или наперед рассчитать необходимое для варки время, как это делаем мы. В зависимости от тысячи причин кушанье могло оказаться готовым и через десять минут, и через полчаса. Человек у плиты находился в положении водителя, который не отрываясь глядит на дорогу, не зная, какие неожиданности подстерегают его впереди.

Ну и обещанные карты:

Современный вид со спутника. Путеводитель 1938 года. Немецкая карта 1941 года.

Текст (с сокращениями)