​Геродот - древнегреческий учёный, мыслитель, путешественник и «отец истории. Скифы геродота

Глава семнадцатая. Оборотни и людоеды

Я не колеблясь утверждаю, что среди упомянутых Геродотом
северных соседей скифов не только невры на Волыни и Киевщине,
но, вероятно, и будины, обитавшие между Днепром и Доном,
и даже скифы, именуемые и пахарями, и земледельцами и
помещенные Геродотом к северу от собственно степных областей
между верхним Бугом и средним Днепром, были, несомненно, славянами...

Любор Нидерле, чешский учёный-славист,
"Славянские древности", 1901 год

Скифская империя, которую мы только начали изучать, оказалась государством далеко не простым.

Во-первых, как легко было догадаться, она объединяла под общим названием "скифы" очень разные племёна: кочевые и оседлые, местные и пришлые, мирные и воинственные.
Во-вторых, сама империя весьма напоминала по структуре торт "наполеон" – слишком много слоёв ушло на её "выпечку". Уже при самом первом, поверхностном взгляде обнаружились как те, кого ожидали увидеть, без кого она не могла состояться – царские скифы, "самое доблестное и многочисленное племя "; так и те, о существовании которых учёные долгое время даже не подозревали.

Выяснилось, к примеру, что воины, похороненные в лесостепных курганах, археологи поначалу именно их полагали скифами, на самом деле отличались от степняков, но в тоже время не были схожи и с подвластными им земледельцами.

Для Геродота и покоившиеся под искусственными холмами, и жившие рядом с ними в городищах одинаково звались "скифами-пахарями". Мы же с вами будем именовать первых потомками киммерийцев , а вторых – наследниками чернолесцев , памятуя о раздельном происхождении каждого из этих слоёв и существенной антропологической разнице меж ними. Кроме того в империи обитали ещё "скифы-кочевники, ничего не сеющие и не пашущие ", вероятнее всего, некие скотоводы, толи пришедшие из Азии вместе со скифской миграционной волной, толи застигнутые ею в Северном Причерноморье, но отличные от киммерийцев. Их статус не слишком ясен. Вероятно, они поставляли к столу царей продукты животноводства, однако, могли принимать участие, на правах вассалов, и в скифских походах.

На берегах Черного и Азовского морей располагались греческие колонии, обитатели которых тоже находились в Скифии на особом положении. Они не являлись подданными скифских царей напрямую, однако, за покровительство со стороны всадников-стрелков причерноморским эллинам приходилось регулярно выплачивать оговоренные суммы. Кроме того, в случае возникновения внешней угрозы колонисты действовали вместе со скифами, как их верные союзники.
Впрочем, к эпохе Геродота в окрестностях Ольвии, а равно иных греческих городов побережья уже появились люди, которых этот историк называет "микс-эллинами" или, в другом переводе, "эллинскими скифами". Несомненно, это потомки переселенцев, смешавшихся с местными племенами. Иногда, их даже выделяют в качестве отдельных народов, к примеру, каллипидов и ализонов. О последних сказано:
"Они наряду с каллипидами ведут одинаковый образ жизни с остальными скифами, однако, сеют и питаются хлебом, луком, чесноком, чечевицей и просом ".
Вероятно, кроме отличий в продуктовом наборе, другой разницы со скифами-земледельцами у этих племён, обитающих по берегам Южного Буга, древнегреческий автор не усмотрел. Тем более, что владения скифов-пахарей, которые "сеют зерно не для собственного пропитания, а на продажу " вплотную примыкали к землям "микс-эллинов". Хлеборобы вообще широко распространились по всей лесостепной полосе Скифии: от Днестра до Дона. Геродот называет их то – "скифами-пахарями", то, по месту жительства на Днепре, – "скифами-земледельцами".
Археологи различают здесь целый ряд локальных культур. Очевидно, однако, что сходства в них гораздо больше, чем различий. Все они возникли на базе чернолесских племён, везде обнаруживаются вкрапления эллинских элементов, иногда слабые, иногда более сильные, всюду над аграриями господствуют всадники киммерийского происхождения. Отличия же заключаются лишь в некотором воздействии на этот мир со стороны ближайшего окружения. Где-то это были фракийцы, где-то балты, местами финно-угорцы.

Археологические культуры Восточной Европы скифского времени

Поскольку центральное место в нашем расследовании принадлежит отнюдь не скифам, будем для простоты изложения именовать всех лесостепных обитателей империи пахарями или земледельцами.

А вот их соседями займёмся основательней. Наша задача – найти славянских предков – лесных балтов. Постараемся отличить их от иных обитателей региона, узнать как можно больше об их жизни, обычаях и культуре. К великому счастью учёных, Геродот описал не только обитателей Скифии, но и народы, к ней примыкающие. Поищем среди них наших героев. Итак, согласно сведениям греческого историка, "части Скифии, простирающиеся внутрь материка, вверх по Истру (Дунаю), граничат сначала с агафирсами, затем с неврами, потом с андрофагами, и, наконец, с меланхленами ".
С востока к ним прилегают владения гелонов и будинов, за Танаисом (Доном) раскинулись наделы савроматов. Таков полный перечень варварских племен, окружавших империю Арианта.

Что ж, будем разбираться со всеми по порядку. Первыми упомянуты агафирсы, начнём наши розыски с этого племени. Их страна расположена к северу от Дуная по течению его левых притоков: Прута и, возможно, Днестра. Вот, что пишет о них Геродот:
"Агафирсы – самое изнеженное племя. Они обычно носят золотые украшения и сообща сходятся с женщинами, чтобы всем быть братьями и как родные не завидовать и не враждовать между собой. В остальном их обычаи схожи с фракийскими ".

Последняя фраза, видимо, ключевая. Действительно, в отношении агафирсов практически все исследователи проявили редкое единодушие. В них видят одно из северофракийских племён , испытавшее, видимо, в наибольшей степени влияние скифов. Тем не менее, им удалось сохранить некую степень свободы. По крайней мере, они отказали степным царям в поддержке в период нашествия Дария и даже, якобы, выдвинули войско к границе, когда кочевники собирались отступить в их края.
Надо заметить, что даже самые упорные искатели славян никогда не претендовали на родство с агафирсами. Слишком уж отличались их обычаи от тех, что были в ходу у предков. Изнеженность, изобилие золотых украшений и общность жён – это, пожалуй, полная противоположность неприхотливости, скромности и супружеской верности, отмеченных древними авторами у славян.
Географ Помпоний Мела подмечает у них ещё одну фракийскую черту, неведомую ни славянам, ни балтам: "агафирсы разрисовывали свои лица и тела более или менее, смотря по степени благородства ".

Зато, вероятно, не было такого историка, который не увидел бы славянских предков в неврах.
О последних Геродот сообщает буквально следующее: "У невров обычаи скифские. За одно поколение до похода Дария им пришлось покинуть всю свою страну из-за змей. Ибо не только их собственная земля произвела множество змей, но еще больше напало их из пустыни внутри страны. Эти люди, по-видимому, колдуны. Скифы и живущие среди них эллины, по крайней мере, утверждают, что каждый невр ежегодно на несколько дней обращается в волка, а затем снова принимает человеческий облик. Меня эти россказни, конечно, не могут убедить; тем не менее, так говорят и даже клятвенно утверждают это ".

Оборотни, бегущие от змей, разбередили воображение учёных мужей. Вспомнили про славянских волколаков, про традиции змееборчества. Принялись искать тех "гадов", что заставили пращуров покинуть родину и переселиться в чужую страну. При этом почти сразу исследователи заподозрили в геродотовых змеях не обычных пресмыкающихся, а, непременно, народ, который им поклонялся.
Таковые в округе нашлись. Академик Борис Рыбаков указывал на прибалтийские племена с "их извечным культом змеи". Другие историки усмотрели в качестве славянских врагов фракийцев, которые шли в сражения с эмблемами змей и драконов. Впрочем, давайте не спешить с выводами.

Тем более что, как оказалось, тема оборотничества, а именно превращения людей в волков известна далеко не одним лишь славянам. Распространена она у балтов, встречается у финнов, кельтов и даже в сагах скандинавских племён. Несомненно, подобные представления отражают определённый этап развития человеческого сообщества, когда люди полагали себя происходящими от зверей и искали в животном мире "пращуров-покровителей".
Как известно, почти у каждого индейского племени был свой тотем: черепаха, сокол, койот, олень и так далее, от кого они вели свою родословную. Не были исключением и волки. По легенде волчица вскормила братьев Ромула и Рема, основателей Рима. Сыновьями волчицы считало себя и монголоидное племя древних тюрков с Алтая. Так что, указание на способности невров превращаться в волков мало даёт нам в плане определения этнической принадлежности, зато чётко указывает на довольно низкий уровень развития этого племени. Понятно, что для образованного эллина Геродота люди, полагающие, что в определённый промежуток времени они становятся волками и даже убедившие в этом своих соседей, были не просто варварами, как те же скифы или фракийцы, а образчиками отсталости и дикости.

Сюжет борьбы со змеями, который многие историки усердно пытались использовать в доказательство славянства геродотовых невров, при ближайшем рассмотрении также дал немногое. Битва героя с неким пресмыкающимся оказалась присуща мифологии практически всех индоевропейских народов.
Индоарийский бог Индра, победивший трёхглавого дракона Вритру; Геракл, сокрушивший Гидру; драконоборец Зигфрид из древнегерманской "Песни о Нибелунгах" оказались ничуть не хуже Добрыни Никитича с его неизменным спутником –Змеем Горынычем. Поэтому оставим тему "оборотней, бегущих от змей" историкам, страдающим избытком фантазии, а сами попробуем извлечь максимум информации о неврах из трудов Геродота.

Итак, они у него недавние переселенцы ("за одно поколение до похода Дария "), враги пришли не откуда-то извне, а "их собственная страна " произвела эту напасть, особенно "пустыня внутри страны". "Поэтому-то невры были вынуждены покинуть свою землю и поселиться среди будинов ".
При этом обитать они стали в достаточно обширной области, поскольку греческий историк назвал её Невридой, выделив тем самым из общего ряда мест жительства иных варваров. Кроме того, отец всех историков чётко указал одну из границ распространения невров:
"Тирас (Днестр) движется в направлении северного ветра; он берёт начало из большого озера, которое отделяет Скифию от Невриды ". "В направлении северного ветра" означает – с севера на юг. Но Днестр в верхнем течении направлен с Запада на Восток и только сближаясь с Гипанисом (Бугом) поворачивает к Югу. Вероятно, под истоками Тираса Геродот и его современники разумели какой-то из левых притоков Днестра: Серет или Збруч, иначе направление выдержать не удаётся. Озеро, отделяющее Скифию от Невриды, следует поместить, таким образом, где-то на Волынской возвышенности.

Меж тем, именно на Волыни в эпоху Геродота располагалось пограничье милоградской культуры , которую исследователи дружно приписали неврам. Действительно, нет для этого более подходящих археологических древностей, чем милоградские. Имеется, правда, с ними и одна загвоздка. Геродот пишет, что изгнанные змеями племена поселились среди будинов, а будинов, в свою очередь, видит северными соседями савроматов, обитающих за Доном (Танаисом).
Милоградская культура занимает прежде всего Полесье – обширный лесной и болотный край на границе нынешних Украины и Белоруссии. На Севере она охватывает среднее течение Днепра и Березины, включая Минскую и Гомельскую области, на Западе местами достигает верховьев Западного Буга и Горыни, на Юге спускается по Правобережью Днепра до реки Роси. А вот на Востоке ей принадлежит лишь нижнее течение Десны.
Неврида, таким образом, оказывается страной бесконечных Припятских болот, лишь отдельными краями выползающая на более сухие места. При этом находится она на значительном расстоянии от бассейна Дона, следовательно, оборотни, бегущие от змей, никак не могли поселиться среди донских обитателей – будинов. На какие только ухищрения не пускались историки, чтобы объяснить данную заковыку.

Великий путаник академик Рыбаков савроматов решил поселить на Северском Донце, а не за Доном, дабы будинов разместить между ними и неврами. Всё равно получалась нелепица: либо Будиния должна быть бесконечно длинной, либо Неврида, но даже в этих случаях всё, что удавалось – поселить два народа по соседству.
В то время как у Геродота невры стали жить среди будинов, то есть непосредственно в их стране.

Карта Скифии по Б. Рыбакову

Обратите внимание на положение будинов, меланхленов и савроматов, идущее в разрез с указаниями Геродота

Белорусский историк Сергей Рассадин, много лет изучавший милоградскую культуру, нашёл ответы, как минимум, на две загадки Геродота. Во-первых, он сообразил, что за напасть превратила невров в переселенцев. Во-вторых, пришёл к заключению о том, что ни в какую Будинию оборотни не мигрировали. Если внимательно присмотреться к карте размещения милоградских памятников, становится вполне очевидно, что вся южная зона их распространения буквально накладывается на древности "скифов-пахарей". Последние при этом выглядят явными хозяевами здешних мест. Им тут принадлежат большие и малые городища. Они селятся на самых возвышенных местах, поближе к пахотным угодьям. И погребают своих царей во внушительных по размерам курганах. В то время как милоградцы на данной территории чувствуют себя типичными "бедными родственниками". Жмутся поближе к низинам, к пойменным участкам, которые в половодье заливает подъёмом рек, к неудобьям. В Скифии у невров нет городов, хотя за её пределами они их строят. Здесь же – только скромные селища. Милоградская керамика встречается и внутри скифских укреплений, но в небольшом количестве, в отдельных уголках городищ, где существовали, видимо, неврские кварталы. В одном из курганов "скифов-пахарей", где погребена была женщина-скифианка, на тот свет её сопровождала служанка, чьи вещи, керамика и украшения были милоградскими.

Сергей Рассадин видит следующую картину взаимоотношений народов:
"Пришлые иранцы-кочевники господствовали над оседлыми аборигенами, прямыми потомками чернолесья... Но оседлые "скифы", обладатели среднеднепровских городищ, имели в свою очередь своих данников " в лице милоградцев.
Геродот, по мнению Рассадина, вместо слова "скифы" по ошибке написал "будины".
Если исправить эту досадную описку, всё встаёт на свои законные места: невры действительно поселяются в стране пахарей и живут среди них на правах подвластного племени. Взаимоотношения днепровских земледельцев и пришедших с Севера жителей лесов и болот, в основном, мирные, знали, однако, и "чёрные полосы". На некоторых милоградских городищах, расположенных за пределами Скифии, археологи нашли следы разрушений и трёхлопастные скифские стрелы.
Вряд ли так глубоко в леса проникали всадники-стрелки, скорее их подданные – "скифы-пахари" – по какому-то поводу урезонивали собственных данников – невров. Последних белорусский исследователь называет "данниками данников". Впрочем, мы-то с вами знаем, что структура скифской империи оказалась ещё сложнее: царские скифы господствовали над потомками киммерийцев, те эксплуатировали земледельцев-чернолесцев, у последних, в свою очередь, оказываются собственные подчиненные – невры.

Что касается природы пресловутых "змей", изгнавших оборотней из мест их традиционного обитания, то с учётом ландшафтно-климатических условий Невриды, нетрудно догадаться, что за беда приключилась с милоградцами. Змея во многих древних культурах выступает символом воды, дождя и влажности в целом. "Пустыня внутри страны", точнее болотистая область вокруг Припяти, в некоторые исторические эпохи действительно становилась практически безлюдна.
"Начало одного из больших периодов возрастания влажности и понижения средних температур, выделяемых для Европы , – пишет профессор Рассадин – приходится на вторую половину VI века до нашей эры, что совпадает, как видим, с Геродотовой датировкой нашествия змей ".
Выходит, именно повышение влажности заставило некоторую часть милоградовцев сдвинуться южнее – на Волынскую возвышенность, на Киевщину и в низовья Десны, где они попали в зависимость от скифских пахарей. Впрочем, несмотря на отчётливое деление Невриды на две части "по линии проходящей несколько севернее границы леса и лесостепи" – северную болотно-лесную и южную, подвластную пахарям, очевидно, что скифское влияние ощущается на всей её территории. Милоградцы, как и многие другие восточные европейцы, с возникновением империи кочевников переживают явный подъём. Исследователи отмечают "благоприятное воздействие прочных контактов со Скифией " на все сферы жизни невров. Сюда, в глухие дебри Белоруссии и Северной Украины проникают с Юга новые вещи и прогрессивные технологии.

Геродот отмечал, что "у невров обычаи скифские".
Археологи подтверждают, что курганный обряд проникает и в северную зону милоградской культуры, правда, насыпные холмы здесь невысоки, погребальный инвентарь относительно беден, встречаются также грунтовые захоронения и кремация. Впрочем, даже южная часть милоградцев, её археологи именуют подгорцевской, показывает отнюдь не полное слияние с культурой пахарей.
"Несмотря на глубокую скифизацию , – пишет о них Сергей Рассадин – свою этническую самобытность "подгорцевцы", наверное, сохранили. Об этом можно судить по существованию у них оригинального ажурного стиля, от скифского "звериного" совершенно независимого ".
Сохраняется и необычная для здешних мест милоградская керамика – круглодонные сосуды, нижняя их часть напоминает яйцо. Такие неудобно перевозить в повозках или ставить на плоскую поверхность, но обложенные камнями очага, они становятся устойчивыми. Возможно, в болотистых краях, где жили невры, такая посуда оказалась практичней. Надо сказать, что несмотря на окружающий ландшафт, милоградцы занимались, в первую очередь земледелием и разведением скота: коров, лошадей, свиней. Конечно, они охотились на зверя и ловили рыбу, но эти занятия не были у них основными. Кость, как поделочный материал здесь почти не встречается, всё необходимое невры производили из дерева и железа. Оружие попадается редко, в основном, это наконечники стрел, иногда дротиков и копий. Мечей и доспехов нет вообще, зато много топоров и ножей, необходимых человеку для ведения хозяйства в лесной местности. Несомненно это был мирный народ, не стремившийся к войнам с соседями.

Ещё одной отличительной особенностью милоградской культуры стало распространение здесь так называемых "болотных городищ". Как мы уже знаем, в южной части Невриды укрепления милоградцы-подгорцевцы не создавали, вероятно, им не позволяли делать это скифы-пахари, у которых здесь были свои крепости и которые полагали эту землю своей. В северной зоне невры строили свои города на берегах рек, главным образом используя возвышенные участки. Такие их поселения археологи именуют "мысовыми городищами". Они, особенно, если сравнивать с укреплёнными районами скифов-пахарей, очень скромны по площади. Жило здесь до нескольких сотен человек. Да и валы не велики – полтора-два с половиной метра высотой.
Но были у невров и поистине удивительные сооружения.
Среди топей и болот, окружённые непролазными трясинами, появлялись сухие площадки, порой даже насыпные, которые окружались двухметровыми валами. Иногда это были абсолютно ровные круги среди болота, куда вели неприметные и тоже искусственно созданные тропки. Никаких иных построек в "болотных городищах" не обнаружено. Нет следов костров или жертвоприношений. Некоторые подобные площадки оказались невелики, могли вместить до сотни человек, другие были в десятки раз больше. Для чего они создавались – учёные точно сказать не могут. Если их строили как временные убежища на случай нашествия, то, очевидно, что в зимний период времени, когда болота промерзали, они утрачивали своё значение. Если это культовые места, то кому можно было поклоняться среди трясин, и где хоть какие-то следы вершимых здесь ритуалов?

Каково же происхождение этой удивительной культуры?
Если отбросить все потуги историков приписать это сообщество славянам, то главными претендентами на родство с милоградцами, безусловно, выступают лесные балты. Дело не только в том, что на территории её распространения обнаружены следы балтской топонимики, хотя это тоже показательно.
Само сообщество демонстрирует высокую степень близости к иным культурам лесной полосы Восточной Европы: днепро-двинской, штрихованной керамики, юхновской, а все они, безусловно, принадлежали к миру лесных городищ древних балтов.
Как пишет академик Валентин Седов: "В области милоградской культуры дославянская гидронимика оставлена балтами, следовательно, эта культура, наряду с днепро-двинской, юхновской и культурой штрихованной керамики, должна быть приписана балтоязычному населению ".

Милоградцы, если можно так выразиться, тоже "вышли из лесу". Точнее, из белорусских трясин.
Однако, непосредственной прародительницей неврского сообщества, как считают археологи, стала лебедовская культура Южной Белоруссии и Северной Украины. Она довольно долгое время занимала всю территорию позднейшей Невриды. Но где-то в IX веке, если не раньше, в украинскую лесостепь пришли чернолесские племена, стоявшие на более высоком уровне развития. Будущие скифы-пахари прогнали предков оборотней в болотистые дебри Белоруссии. Из которых те выбрались уже в VI веке до нашей эры, явившись на поклон к прежним обидчикам. Пахари, впрочем, многому их научили.
Если сравнить милоградскую культуру с соседними северными, тоже принадлежащими лесным балтам, бросается в глаза её относительная цивилизованность и облагороженность. В то время как уровень дикости обитателей лесных чащоб просто превосходит всякие ожидания.

Геродот вообще полагает области к северу от невров незаселёнными.
По мнению его информаторов, там "идёт уже безлюдная пустыня ".
Северо-восточными же соседями оборотней у него выступают людоеды.
"Среди всех племен самые дикие нравы у андрофагов . Они не знают ни судов, ни законов и являются кочевниками. Одежду носят подобную скифской, но язык у них особый. Это единственное племя людоедов в той стране ".
Обращает на себя внимание, что об этом народе скифам и эллинам, у которых черпал сведения греческий историк, известно было куда меньше, чем о неврах. Разумеется, кочевниками в нашем понимании обитатели лесных закоулков Восточной Европы быть не могли, скорее здесь надо переводить "бродяги", "люди постоянно меняющие место проживания".
Если у невров "скифские обычаи", то о каннибалах сказано иное: общее с цивилизованными южанами у них лишь в одежде. Скорее всего, их костюм заключался в штанах и куртках, которые вошли в моду у всех восточноевропейцев после появления в здешних краях скифов. Место жительство андрофагов – на Днепре, но конкретная привязка довольно туманна: "Эти земледельцы-скифы занимают область... к северу – на одиннадцать дней плавания вверх по Борисфену. Выше их далеко тянется пустыня. За пустыней живут андрофаги – особое, но отнюдь не скифское племя. А к северу простирается настоящая пустыня, и никаких людей там, насколько мне известно, больше нет ".
Непонятно при этом, как "далеко" на самом деле протянулась "пустыня", разделяющая скифо-пахарей и людоедов, тем более, что по данным археологов эти места вполне заселены, причём именно милоградцами – неврами.

Версий о том, кто же такие андрофаги, при подобном раскладе, может быть целых три.
Но боюсь, мой любезный читатель, все они могут вам не понравиться. Впрочем, задача наша – найти предков, а не превознести их. Мастеров последнего направления хватает и без нас. Итак, во-первых, андрофагами могли назвать северный вариант милоградской культуры. Тогда получается, что оборотни – это те, кто переселился к скифам-пахарям, а людоеды – оставшиеся на прежних местах обитания их болотно-лесные собратья. В случае, если за верховья Борисфена древние купцы принимали реку Березину, то они могли попадать в земли племён штрихованной керамики . Те жили на Востоке Литвы и на Севере Белоруссии, в том числе, у истоков Березины. Тогда людоедами становились они. Хотя это и маловероятно. Большинство исследователей вполне обоснованно видит в андрофагах представителей днепро-двинской культуры, располагавшейся в верховьях самого Днепра.

Парадокс в том, что для нашего расследования ни один из этих вариантов ничем не лучше остальных. Поскольку любая из этих культур имеет прямое отношение к миру лесных балтов, а они, как уже установлено нами, являются прародителями древних славян.
Посему, как ни крути, а геродотовы каннибалы оказываются некой частью наших пращуров. Вероятнее всего, ими было население смоленских городищ днепро-двинской культуры . Они, пожалуй, единственные из мира лесных балтов, лежащих к северу от невров, кто поддерживал регулярную торговлю со Скифией. Здесь найдены железные клиновидные топоры, судя по формам, попавшие в эти края с Юга, от скифов-пахарей. Значит, древние купцы поднимались по Днепру до нынешнего Смоленска, и у них имелись сведения о живущих здесь племенах.

Остальные области лесного мира балтов представлялись им "пустыней". И не мудрено. Жизнь здешних обитателей поражает своей первобытностью и дремучестью, даже в сравнении с уровнем развития невров. Последние восприняли от скифских соседей выплавку железа ещё как минимум в VII-VI веках до нашей эры. Их северные соседи: днепро-двинцы и штриховики освоили черную металлургию на пять столетий позже, только на рубеже эр. До того все свои орудия они делали при помощи камня, кости и рога. Бронза здесь встречалась лишь в виде украшений, а железные серпы, ножи и топоры привозили извне, либо с Прибалтики, либо из Скифии. Могильники лесных балтов того времени науке не известны, поселения малы даже сравнительно с милоградскими, укрепления появляются здесь не раньше II столетия до Рождества Христова. В геродотово время в глазах соседей они, конечно, выглядели "кочевниками", то есть бродячими племенами.

Если в рационе невров первое место занимали продукты земледелия, потом животноводства, а охота на диких зверей давала не более пяти процентов костных останков их поселений, то у штриховиков и днепро-двинцев картина была иная.
Пожалуй, их можно назвать лесными скотоводами, разведение коров, свиней и лошадей на мясо, играло важнейшую роль в их хозяйстве. Охота давала почти треть всего продовольствия, а приусадебное земледелие носило лишь вспомогательный характер. Они жили в длинных домах, разделённых на три-четыре секции. В центре поселениях иногда обнаруживаются ямы под столбы. Возможно, там возвышались деревянные идолы. Оружия практически нет, при этом у штриховиков не найдены даже наконечники стрел, только каменные или костяные острия копий и дротиков. Иногда это просто трубчатые кости, срезанные под углом. Следов имущественного неравенства не обнаружено, понятно, что "ни судов, ни законов" людоеды и их соседи-невидимки не знали.
Трудно сказать, действительно ли существовали у лесных балтов традиции каннибализма, или, указывая на этот отвратительный обычай, южные соседи хотели всего лишь подчеркнуть уровень их дикости. Впрочем, поедание себе подобных вполне традиционная черта отсталых сообществ, а мир лесных балтов именно таким перед нами и предстаёт.

Восточными соседями андрофагов, по Геродоту, оказываются меланхлены (от греческого –"чёрные плащи"). О них историку из Галикарнаса известно немногое, по сути, он приводит лишь расшифровку их прозвища:
".Все меланхлены носят черные одежды, отчего и происходит их название. Нравы у них скифские .".
Известно также, что они жили к западу от будинов и к востоку от Борисфена, на расстоянии двадцати дней пути от Меотиды. Если мы попробуем перевести эту дистанцию в километры (около 740) и наложить на современную карту, то получим приблизительно район украинской Черниговщины. Здесь, а равно в соседних Брянской, Орловской и Курской областях России в скифское время находилась юхновская археологическая культура .
Она действительно граничит с днепро-двинской, что полностью совпадает с описанием местоположения меланхленов у Геродота. Тем не менее, после работ академика Рыбакова её долгое время связывали с будинами. Делалось это, чтобы, как уже говорилось, приблизить будинов к неврам. Но таким образом картина расселения племён, окружающих Скифский квадрат, безнадежно запутывалась.
Меланхлены оказывались на Дону, восточнее будинов, что шло в разрез с прямыми указаниями древнегреческого историка.
Археологам юхновская культура представляется близкой милоградской. И по облику, и по уровню развития и, видимо, по происхождению. Схожесть эта иногда приводит к путанице, когда одни и те же древности в бассейне Десны некоторые исследователи причисляют одной культуре, их коллеги – другой. Но есть и отличия.
Невры, предков которых изгнали из Днепровского Левобережья, вернулись сюда униженными просителями. Их собратьям в чёрных одеждах, похоже, удалось отстоять часть Правобережья под натиском чернолесских племён. Но пришлось покориться киммерийским всадникам. По крайней мере, они могли воздвигать в лесостепи свои собственные городища, но в курганах, расположенных рядом с ними, покоятся всё те же воины с массивными и широколицыми черепами.
Вероятно, меланхленов следует считать балто-киммерийским племенем, что неплохо согласуется с замечанием Геродота – "нравы у них скифские".

Гораздо обширней сведения греческого историка об их восточных соседях...

К одним из первых письменных сообщений об обитателях Севера относятся сведения древнегреческого историка и географа Геродота (485–425 гг. до н. э.), давшего в своем бессмертном сочинении под названием «История» описание племен, обитавших далеко севернее и восточнее Скифии 32: гипербореях, исседонах, аримаспах, неврах, будинах, меланхленах, тиссагетах, иирках и аргиппеях.

Это была не выдумка Геродота, он в свою очередь ссылается на легендарного греческого путешественника и поэта Аристея, жившего в VII веке до н. э. и сочинившего поэму «Эпос об аримаспах». Она сохранилась, к сожалению, только в виде отдельных строф. Интересна история создания этого произведения. Однажды прошел слух, будто Аристей умер, через семь лет он неожиданно объявился в Греции живой и невредимый, и именно тогда в стихотворной форме рассказал эллинам о северных народах. Через некоторое время Аристей вновь исчез, но уже навсегда.

Так где же он был? Аристей сообщил, что он путешествовал в далекие северные края и побывал у племени под названием исседоны 33 .

«По его рассказам, за исседонами обитают аримаспы - одноглазые люди; за аримаспами - стерегущие золото грифы, а еще выше за ними - гипербореи на границе с морем. Все эти народы, кроме гипербореев, постоянно воюют с соседями. Аримаспы изгнали исседонов из их страны, затем исседоны вытеснили скифов…»

Геродот. История. Кн. IV, 3. (Перевод Г. А. Стратановского.)

В своей «Истории» Геродот сообщает сведения, полученные им самим от скифов, которые рассказали ему о себе и о соседних с ними северных странах. Там якобы, простирает свои воды огромный Океан, который, по утверждениям эллинов, «течет, начиная от восхода солнца, вокруг всей земли », но они не смогли представить доказательств его существования любопытному греку, а тот, естественно, не поверил и констатировал: «Омывается ли Европа морем с востока и с севера, никому достоверно не известно ».

Кстати, наиболее раннее упоминание о существовании северного водного пути находится в поэме «Аргонавтика» древнегреческого поэта Аполлония Родосского (295–215 гг. до н. э.). Он же, в свою очередь, ссылаясь на более раннего автора Скимна Хиосского, написал, что аргонавты достигли области Северного океана по реке Танаис (Дон), откуда перенесли свое судно «Арго» на копьях до берега океана 34 . Если вспомнить хорошо известный историкам торговый «путь из варяг в греки», появившийся значительно позднее, то это сообщение, конечно, не вызывает сомнения.

Описывая северные страны, о которых удалось узнать понаслышке, Геродот повествует, что если следовать вверх по Борисфену (Днепру), то в верховьях его можно обнаружить племена скифов-земледельцев , которые сеют зерно. На севере за скифской землей живут невры , умеющие превращаться в волков, а вот выше них уже никого нет - дальше простирается безлюдная пустыня.

На востоке от этой реки выше скифов-земледельцев , занимающих область от середины Борисфена до границы на севере, на расстоянии одиннадцати дней плавания вверх по реке, тянется большая пустыня, а за ней живет нескифское племя - андрофаги. Дальше к северу от них простирается другая огромная пустыня, и никаких людей больше нет. А севернее царских скифов , обитающих между реками Геррой (Южный Буг) и Танаисом (Доном), живет также не скифское племя - меланхлены , прозванные так за то, что они носили только черную одежду.

Скифы известили путешественника, что если следовать на север от Меотийского озера (Азовского моря), то на пятнадцатом дне пути начинаются земельные владения, принадлежащие савроматам. Выше их обитают будины , земли которых покрыты густым лесом разных пород. Дальше за будинами сначала простирается пустыня на семь дней пути, а потом далее на восток живут тиссагеты , по выражению Геродота, очень многочисленное и своеобразное племя, живущее охотой. В тех же краях по соседству с ними обитают люди по имени иирки. Они также заняты промыслом зверя.

У подножия каких-то высоких гор, рассказывает далее грек, обитают люди, лысые от рождения, как мужчины, так и женщины, плосконосые и с широкими подбородками, одевающиеся по-скифски и питающиеся древесными плодами. Их называли аргиппеями. Области к востоку от этих лысых людей заселены исседонами , что достоверно известно, подчеркнул путешественник.

Выше исседонов , об этом подтверждает и Аристей, живут одноглазые люди - аримаспы и стерегущие золото грифы. Скифы передали эти сведения Геродоту со слов исседонов , а также объяснили название аримаспов : «арима» у скифов значило единицу, а «спу» - глаз. Получилось - одноглазый человек. Но, вероятно, он ошибался.

Об упомянутых Аристеем самых северных народах - гиперборейцах , по словам Геродота, ничего не известно ни скифам, ни другим народам, обитавшим в этой части света, за исключением исседонов, которым тоже нельзя верить, прибавляет он. Он приводит только слухи о том, еще далее живут счастливые гипербореи , живущие за Бореем, то есть за пределами северного ветра - на Крайнем Севере.

Во всех названных странах зима столь сурова, что восемь месяцев там стоит невыносимая стужа. Он пишет, «в области, лежащей еще дальше к северу от земли скифов, как передают, нельзя ничего видеть, и туда невозможно проникнуть из-за летающих перьев» 35 , которые мешают зрению. Геродот так пытался объяснить причину этого явления:

«К северу от Скифской земли постоянные снегопады, летом, конечно, меньше, чем зимой. Таким образом, всякий, кто видел подобные хлопья снега, поймет меня; ведь снежные хлопья похожи на перья, и из-за столь суровой зимы северные области этой части света необитаемы. Я полагаю, что скифы и их соседи, образно говоря, называют снежные хлопья перьями».

Геродот. История. Кн. IV, 31.

В заключение Геродот об областях, расположенных севернее Скифии, пишет с трудно сдерживаемой досадой: «никто ничего определенного не знает… не видел ни одного человека, который бы мог ему сказать, что эти земли знает, как очевидец ».

Конечно, у Геродота есть и неверные сведения. Почему-то он нигде не упомянул самой главной скифской реки Ра (Волги ). Наверняка он ошибался, когда говорил, что какие-то большие реки, Оар и Лик , впадают в Меотийское море, где речь шла, вероятно, о самых крупных реках Скифии - Волге (Оаре ) и Урале (Лик ), впадающих не в Аральское, а в Каспийское море 36 . Можно еще привести много примеров.

И непонятно, почему он взял за ориентир Меотийское озеро, когда описывал расположение северно-восточных племен.

Как видно из рассказа Геродота, к самым северным племенам, которые нас, конечно, в первую очередь интересуют, можно отнести гиперборейцев, невров, будинов, тиссагетов, иирков, аримаспов, исседонов. Кого же из них можно отнести к предкам скандинавов, русских, славян и, собственно, таинственных биармов?

Если следовать расселению племен, по описанию Геродота, обитавших севернее скифской земли с запада на восток, то интересное сообщение будет для нас, конечно, о неврах.

Считалось, что все невры были колдунами, так как каждый невр якобы ежегодно на несколько дней мог обращаться в волка, а затем снова принимать человеческий облик. Из-за какого-то нашествия змей невры вынуждены были покинуть свою землю и поселиться среди будинов.

Если вспомнить содержание скандинавских саг, то только финны и биармы отлично ведали колдовством и чародейством, их почитали магами и чародеями. Конечно, было бы заманчиво увидеть в неврах и чуди заволоцкой предков финских племен. Знаменитый русский историк В. Н. Татищев (1686–1750) об этом же говорил, что «некоторые на финнов сие превращение преносят… О колдовстве, или чародействе, их праведный и древний слух есть до самой скаски волкообрасчения » 37 .

Если, конечно, исключить мистику, то, вероятно, Геродот слышал рассказы о «волчьих праздниках», во время которых невры надевали шкуры своего зверя-тотема волка и устраивали ритуальные пляски 38 . В древности у каждого племени был свой тотем - или образ зверя, или птицы, о чем будет ниже подробнее рассказано.

Другой северный народ, обитавший восточнее их, будины - было большое и многочисленное племя. На их земле находился деревянный город под названием Гелон, с высокой стеной из бревен, длиной 30 стадий (тут, вероятно, Геродот преувеличил, так как длина одной стадии равняется примерно 170–190 м), деревянными были также дома и святилища. Сразу можно представить древнерусский город с теремами, церквями и высокими купеческими домами - Псков, Суздаль, Муром. Будины и гелоны , другое упоминаемое Геродотом племя, обитали севернее савроматов. По мнению Стриннгольма (1835), автора книги «Походы викингов», эти племена занимали «теперешние губернии России - Саратовская, Пензенская, Симбирская и Казанская, еще поныне изобильные густыми дубовыми лесами » 39 .

У будинов Геродот особо отметил их голубые глаза и рыжие волосы, часто встречающиеся у финнов, скандинавов и, конечно же, наших предков - северных славян и русов. Кстати, название племени будины могло произойти от древнеславянского слова будина , означающего хоромы , или просто живущего в хорошем доме 40 . Важно еще то, что многие более поздние античные писатели также подчеркивали одну особенность будинов - это проживание в добротных деревянных домах.

Вся земля будинов была покрыта густыми лесами разной породы, а среди лесной чащи, по словам Геродота, находилось огромное озеро, окруженное болотами и зарослями тростника. В этом озере ловили выдру и бобров. Мехом этих животных будины оторачивали свои шубы, а бобровую струю использовали для лечения различных недугов.

О каком озере здесь ведется речь - трудно сказать. Однако, полагаем, что Геродоту не стали бы рассказывать о каком-то обычном водоеме-озере, которых были тысячи по всей Скифии. Возможно, им могло быть какое-то самое большое озеро на Севере. Не исключено, что это одно из крупнейших водоемов, например: Ильмень, Чудское, Ладожское или даже Онежское озеро.

Стоит еще обратить внимание на то обстоятельство, что, вероятно, земли невров и будинов граничили между собой, так как последние легко могли переселиться на землю первых. В таком случае, из рассказа Геродота следует, что андрофаги - самое дикое и единственное племя людоедов, которое жило где-то недалеко (севернее) от невров и будинов.

Кстати, по поводу людоедов, обитавших когда-то на Севере, существует интересное сообщение английских путешественников, побывавших в России в середине XVI века. Один из них, Стифен Берроу, в 1555 году, пытаясь найти морской проход через Ледовитый океан в Китай, сделал описание обитавших на Севере племен, в том числе, вероятно, и потомков геродотовских андрофагов 41:

«К северо-востоку от Печоры находится Вайгач; там живут дикие самоеды, не позволяющие русским высаживаться на берег; они убивают и едят их, как об этом рассказывают нам русские. Живут они кочующими толпами и в свои повозки впрягают оленей, так как лошадей у них нет».

Цит по: Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке. (Перевод Ю. В. Готье.)

Вторил ему другой известный английский путешественник, Антоний Дженкинсон. Он побывал в России несколько раз в 1558–1560 годы. Со слов жителя Холмогор Федора Товтигина англичанин записал рассказ о существовании на Севере племени людоедов 42:

«На востоке, за Югорской страной, река Обь образует самую западную границу страны самоедов. Самоеды живут по морскому берегу, и страна их называется Мангазея. Пищей им служит мясо оленей и рыба, а иногда они между собой пожирают один другого. Если к ним приезжают купцы, то они убивают одного из своих детей для самих себя и чтобы вместе с тем угощать купцов. Если какой-нибудь купец случайно умрет, будучи у них, то они не хоронят его, а поедают, точно так же, как и своих земляков».

Цит. по: Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке.

Но вернемся к Геродоту. В северо-восточном направлении от будинов , за простирающейся пустыней на семь дней пути, обитали фиссагеты , - по словам историка, многочисленное и своеобразное племя, живущее охотой. По соседству с ними жило другое племя - иирки 43 .

«Они также промышляют охотой и ловят зверя следующим образом. Охотники подстерегают добычу на деревьях (ведь по всей их стране густые леса). У каждого охотника наготове конь, приученный лежать на брюхе, чтобы меньше бросаться в глаза, и собака. Заметив зверя, охотник с дерева стреляет из лука, а затем вскакивает на коня и бросается в погоню, собака же бежит за ним. Над иирками к востоку живут другие скифские племена».

Геродот. История. Кн. IV, 22.

Судя по локализации фиссагетов (или тиссагетов ) и иирков , эти древние народы, вероятно, были прародителями финноугорских племен, или, точнее, одного из них - коми-зырян (команов ) и, собственно, самих угров. Кстати, имя парков встречается позднее у Плиния Старшего и Помпонии Мела в форме «Тугсае» и «Тигсае», что позволяет сопоставить их также с ургами Страбона и с уграми и обрами древнерусских летописей 44 .

Теперь остановимся на других северных племенах, живших восточнее этих двух народностей, часть которых, вероятно, обитала уже за Рипейскими горами (Каменным поясом, или Уральскими горами).

Первые из них аримаспы. Почему же они получили название одноглазых? Например, В. Н. Татищев считал, что название этого племени - сарматское и произошло от сложения слов: ары - значит крайний или внешний, ма - земля или предел , а спу - неизвестно, что означает. Он приводит пример, что вотяки , получившие такое название от реки Вятки, до сих пор называли себя ари , а землю свою - Арима , по его словам, туда раньше и Пермь включалась. Татищев поведал еще об одном древнем историке Дионисии Периегете, который считал аримаспов - самоядью (летописное название ненцев) из-за того, что при стрельбе из лука они зажмуривали один глаз 45 . Но это объяснение, конечно, вызывает улыбку.

По другой версии, это были отголоски старых легенд и мифов о циклопах, у которых, как вы помните, был один глаз во лбу. Кроме того, сейчас известно, что в древние времена некоторые северные племена рисовали, вырезали или выжигали на лбу ритуальный «третий глаз» - круг, символизирующий «коло» - солнце или луну, о чем свидетельствуют найденные в Пермской области очень древние бронзовые фигурки мужчин и женщин с большими кругами на лбу. Отсюда, вероятно, и возникла ассоциация у тех, кто впервые видел аримаспов , что люди с характерным кругом на лбу - одноглазые.

Существует еще одна, на наш взгляд, очень остроумная версия: не секрет, что все коренные северные народы носят меховые малицы и совики , представляющие собой куколь (плотно облегающий наголовник), соединенный с нераспашной одеждой мехом внутрь или наружу. Кстати, эта основная одежда аборигенов Севера не претерпела изменений в течение многих тысячелетий и сохранилась до настоящего времени. И конечно, если посмотреть издалека на человека в таком одеянии, то его голова действительно напоминает лицо с одним глазом 46 . Поэтому, вероятней всего, в аримаспах античные писатели могли увидеть предков современных самодийских народов (ненцев, саамов, других народностей) а по мнению Татищева, пращуров тех же коми-зырян.

Другие же племена, обитавшие южнее аримаспов и у которых побывал в гостях греческий путешественник и поэт Аристей - исседоны , оказывается, тоже считались «одноглазыми». Об этом он повествует сам (кстати, это единственные строчки, сохранившиеся от его большой поэмы) 47:

«Исседоны, чванящиеся длинными волосами. / Эти люди живут вверху, в соседстве с Бореем, многочисленные и очень доблестные воины, богатые конями, стадами овец и быков. / Каждый из них имеет один глаз на прелестном челе; они носят косматые волосы и являются самыми могучими из всех мужей».

Цит. по: Латышев В. В. Известия древних писателей о Скифии и Кавказе.

По нашему убеждению, те же иирики, аримаспы, исседоны или часть их обитали не только на севере Уральского хребта и ниже, в его предгорьях, за Каменным Поясом, и, вероятно, они могли являться предками народности хантей и манси (по летописным источникам - югры или угры ). В первом томе своей знаменитой «Истории Российской» В. Н. Татищев в одном из комментариев высказал мнение по поводу имени исседонов: «Есседоны, мню, имянованы комани, у русских угры » 48 .

Далее Геродот сообщил о фантастических и странных народах, живших на Севере, отделенных высокими, недоступными горами, и которых, по его словам, еще никто не переходил. И, вероятно, под ними он также подразумевал Уральские горы: «На горах обитают, хотя я этому не верю, козлоногие люди, а за этими горами - другие люди, которые спят шесть месяцев в году » (Кн. IV, 25).

Любопытно отметить, но среди русского населения известно одно, жившее веками древнее поверье, что где-то далеко на Севере существовало царство Лукоморье, где люди умирали на зиму и воскресали весной. Об этом же писал в XIX веке собиратель русских сказаний, преданий и обычаев И. М. Снегирев 49:

«Еще в XVI веке существовало на Руси поверье, что в Лукоморье есть люди, которые умирают на Юрьев день осенний (26 ноября), а в весенний (23 апреля) оживают, снося перед смертью своей товары в одно место, где соседи их, в течение зимы, могут брать оные за известную плату. Зимнеспячки, воскресая весною, рассчитываются с ними. Подобное сказание о полнощных народах, спавших по шести месяцев в году, известно было и Геродоту».

Снегирев И. М. Русские простонародные предания и суеверные обряды.
| |

Я не колеблясь утверждаю, что среди упомянутых Геродотом северных соседей скифов не только невры на Волыни и Киевщине… но и скифы, именуемые пахарями и земледельцами и помещенные Геродотом… между верхним Бугом и средним Днепром, были, несомненно, славянами, которые испытывали влияние греко-скифской культуры.

Любор Нидерле.

Анализ этногеографических записей Геродота подвел нас к важному, но почти необъятному комплексу вопросов, связанных с происхождением славян, с областью их расселения в разные исторические эпохи и с их историческими судьбами. Рассмотрен этот комплекс здесь может быть только конспективно, без развернутой в полном объеме аргументации.

Поиски предков славян среди народов, описанных Геродотом, велись очень давно, начиная с XVII в., когда в обычае было отождествлять скифов со славянами. Выявление в XIX в. принадлежности скифов к иранской языковой семье (В.Ф. Миллер) устранило такую прямолинейность отождествлений, но новейшие исследования В.И. Абаева и В. Георгиева показали существование своего рода скифского периода в истории праславянского языка, выразившегося в большом количестве иранизмов, включенных в славянские языки; из них на первое место следует поставить слово «Богъ», сменившее индоевропейское «Deivas» .

Мне кажется глубоко верным наблюдение Б.В. Горнунга: «Можно сделать вывод о временной поверхностной „скифизации“ скифов-пахарей (славян?) и некоторых других племен лесостепи» .

Частный вопрос: где размещались праславяне в эпоху Геродота? - является разделом большой проблемы о местоположении праславян вообще и должен решаться в рамках всего славянского мира, изученного недостаточно равномерно.

Пока у нас в руках находится только тонкая путеводная нить, ведущая к определению места части праславян в скифское время, это - произведенное мною выше сопоставление лингвистических (гидронимических) изысканий О.Н. Трубачева с археологическим ареалом чернолесской культуры и некоторых культур скифского времени. Для изученной лингвистом области Среднего Поднепровья устанавливается точная датировка: своеобразная конфигурация чернолесской культуры (удержавшаяся в скифской традиции вплоть до IV в. до н.э.) сложилась в VIII в. до н.э., когда правобережные чернолесские племена колонизовали левый берег Борисфена и заселили Ворсклу-Пантикапу. Ситуацию VIII - IV вв. до н.э. и отразила архаичная славянская гидронимика, определенная О.Н. Трубачевым. Никогда - ни раньше, ни позже бытовые черты среднеднепровских племен, выявляемые археологами, не совпадали с такой полнотой с данными архаичной славянской гидронимики. Как ни интересен этот пример, степень его доказательности снижается в известной мере его единичностью. Для ведения поиска местоположения праславян в скифское время я считаю необходимым ретроспективный метод. Возьмем следующие хронологические срезы:

1. Средневековое славянство в Европе, X - XI вв. н.э.
2. Славяне накануне великого расселения, VI - VII вв. н.э.
3. Славянский мир времен первых упоминаний венедов, рубеж н.э.
4. Славяне в эпоху Геродота.
5. Славянство в период первичного отпочкования от других индоевропейских племен.

Первый раздел хорошо обеспечен всеми видами источников (письменные свидетельства, археология, антропология, лингвистика) и является наиболее ясным. Второй хронологический срез обеспечен точными сведениями письменных источников о походах склавинов и антов на византийские владения и весьма туманными сведениями как об исконном местожительстве тех и других, так и о местоположении венедов, их общих предков. Односторонность письменных источников компенсируется археологическими данными: в настоящее время очень тщательно изучена культура «пражского типа» (или «типа Корчак») VI - VII вв. н.э. , признаваемая за славянскую. Совмещение двух карт (славяне в X - XI вв. и культура пражского типа VI - VII вв.) дает следующее: зона славянской керамики VI в. занимает срединное положение, простираясь широкой полосой от Одера до Среднего Днепра. Южная граница - среднеевропейские горы (Судеты, Карпаты), северная - от изгиба Вислы в районе Плойка далее по Припяти. Таково положение накануне великого расселения славян.

За три - четыре столетия славяне продвинулись на западе к Эльбе и Фульде, на юге, перейдя Дунай, прошли почти весь Балканский полуостров до Пелопоннеса. Особенно широко шло колонизационное движение в северо-восточном направлении, где славяне вселялись в сравнительно редкую балтскую и финно-угорскую среду. Здесь славяне достигли Чудского озера, Ладожского озера, Верхнего Заволжья; юго-восточная граница шла от средней Оки на Воронеж и на Ворсклу. Степи, как всегда, были заняты кочевниками.

На этапе VII в. еще можно проследить расширение археологического ареала (Русанова, карта 75), но в дальнейшем роль археологических данных резко снижается. Уловить по археологическим материалам контуры всего славянского мира X в. значительно труднее, чем для VI в.

Третий хронологический срез намечен на рубеж нашей эры (± 2 века). Было бы крайне желательно рассмотреть то яркое время в истории славянства, которое автор «Слова о полку Игореве» назвал «трояновыми веками», - II - IV вв. н.э., когда славянство благоденствовало в интервале между сарматскими наездами и нашествием гуннов, когда завоевание Дакии Траяном сделало славян непосредственными соседями Рима, в силу чего широко возобновилась старая торговля хлебом. Но эта интересная эпоха осложнена, во-первых, великим переселением народов, продвижением готов и других германских племен, а во-вторых, сильным нивелирующим влиянием римской культуры, римского импорта, затрудняющим распознавание этнических примет. Поэтому в поисках славянской «прародины» эпоху Черняховской и позднепшеворской культур правильнее будет пропустить.

Наш третий срез захватывает время пшеворской и зарубинецкой культур (II в. до н.э. - II в. н.э.), которые в своей совокупности очень точно отвечают основному массиву славянской культуры более позднего второго среза VI в. н.э. Точно так же пшеворско-зарубинецкий массив простирается от Одера до Среднего Днепра (охватывая здесь оба берега); северная граница идет от излома Вислы по Припяти, а южная так же опирается на горные цепи и идет от Карпат к Тясмину. Географическое совпадение почти полное. Но достаточно ли этого для признания пшеворско-зарубинецкого массива славянским?

Польский славист Т.Лер-Сплавинский по данным архаичной славянской гидронимики примерно на I - II вв. н.э., т.е. именно на время существования пшеворско-зарубинецкой археологической культуры, намечает две соприкасающиеся географические области, которые совпадают с указанными выше археологическими культурами этого же времени . Даже граница между двумя зонами гидронимики проходит именно там, где лежит рубеж зарубинецкой и пшеворской культур. Единственное отличие заключается в том, что ареал архаичной славянской гидронимики в западной половине несколько шире пшеворской культуры и охватывает верховья Эльбы и Поморье. В восточной, зарубинецкой, половине совпадение лингвистических данных с археологическими полное. Исконную принадлежность славянам области зарубинецкой культуры убедительно доказывает по лингвистическим данным Ф.П. Филин .

Археологические материалы дают нам не только статику (ареал), но и динамику. Основные черты временных изменений таковы: с запада в область пшеворской культуры проникают германские элементы; пшеворские элементы частично вклиниваются (по южной кромке) в зарубинецкую культуру, а зарубинепкие славянские племена начинают активный колонизационный процесс на северо-востоке, за Днепром, вклиниваясь в среду балтских племен Подесенья. Для наших целей важно то, что к этому же пшеворско-зарубинецкому времени относятся не только лингвистические славянские материалы (датируемые приблизительно), но и первые письменные свидетельства о славянах-венедах. Историки VI в. н.э. писали о том, что общим предком «склавинов» и «антов», нападавших на Византию с северо-запада и с северо-востока, являлся народ венетов. Географы I - II вв. н.э. знали самих венетов как народ, населяющий обширную «Сарматию» .

Для того чтобы правильно оценить степень полезности для нашей цели письменных источников, современных пшеворско-зарубинецкой культуре, нам совершенно не достаточно отдельных хрестоматийных выдержек, говорящих о венетах у Вислы или о сходстве венетов с сарматами или германцами . Необходимо рассмотреть географическую концепцию древних авторов и изменение этой концепции под влиянием того практического ознакомления с народами Европы, которое происходило в результате продвижения римлян на север. Многое в этом направлении сделано Л. Нидерле и в наше время Г. Ловмянским.

Геродотовское представление о Скифии, основанное на точных измерениях и подробных перекрестных расспросах, на несколько сотен лет определило взгляды греческих географов на эти земли. Но Геродот уделял большое внимание Востоку, тем краям, откуда, по его мнению, пришли некогда скифы; для этой цели он привлек Аристея Прокопнесского с его сведениями о Приуралье. На севере Геродот дознался истоков Борисфена, края далеких «андрофагов», и утвердил за этой рекой ясное основополагающее место в географических отсчетах. Но западное и северо-западное направления в сторону от его скифского квадрата мало интересовали историка, и надолго истоки Тиры и земли за неврами стали для географов областью неизвестного.

Продвижение греческой колонизации на запад, к берегам Сицилии и Галлии, дало географам новые точки зрения на Европу и место в ней Скифии. Эфор, историк IV в. до н.э. (405-330), дает интереснейшее распределение народов Старого Света:

«Область, обращенную к Апелиоту и близкую к солнечному восходу, заселяют инды; обращенною к Ноту и полудню владеют эфиопы; область со стороны Зефира и солнечного заката занимают кельты, а обращенную к Борею и северу заселяют скифы.

Части эти неравны между собой: область скифов и эфиопов больше, а область индов и кельтов меньше». «Заселенная скифами область занимает промежуточную часть солнечного круга: она лежит против народа эфиопов, который, по-видимому, тянется от зимнего восхода до кратчайшего заката» .

«Скифам» или тем народам, которые скрывались под этим обобщенным именем, Эфором отведено огромное пространство, охватывающее ойкумену с севера и с северо-востока и доходящее на северо-западе до небольшой земли кельтов.

Для эпохи Эфора археологическая граница кельтской культуры доходила до Одера. Следовательно, к «скифам» его времени следует относить расположенные восточнее Одера по Висле памятники так называемой культуры подклёшевых погребений .

Определение Скифии как соседки Кельтики может показаться просто результатом географической неосведомленности Эфора, уроженца Малой Азии. Но в это же время, около середины IV в., размещение Скифии на берегу Балтийского моря становится новой географической концепцией. Автором ее является, по-видимому, Питей, исходная точка зрения которого была смещена далеко на запад от Греции: он был выходцем из самой дальней западной греческой колонии в Кельтике - из Массилии (совр. Марсель). Питей путешествовал по Северному морю, знал Британию и Ирландию и, возможно, доплыл до Ютландии.

«Против Скифии, лежащей выше Галатии, на Океане есть остров, называемый Басилией. На этот остров волны выбрасывают в изобилии вещество, называемое электром, нигде более во вселенной не встречающееся…

Электр собирается на вышеупомянутом острове и привозится туземцами на противолежащий материк (т.е. в Скифию. - Б.Р.), по которому и перевозится в наши страны» (Диодор Сицилийский) .

Концепция балтийской Скифии, или точнее «Скифии до Балтийского моря», особенно окрепла после продвижения римлян к берегам Рейна и Северного моря, т.е. в эпоху наивысшего расцвета пшеворско-зарубинецких племен.

После походов римлян на Рейн и Эльбу и после создания ими непрерывной оборонительной линии от моря до Дуная их географические представления о Европе получили более целостный характер: давнее познание южных областей сомкнулось с новоприобретенными сведениями о Северном море и Балтике. В этой связи очень важны показания двух современников, писавших в середине I в. н.э.: уроженца Испании Помпония Мелы и участника северных походов Плиния Старшего.

Упомянув о Рейне, Эльбе и окруженной островами Ютландии, Помпоний Мела определяет восточный предел германских племен у самого западного края Балтики и переходит к описанию «Сарматии»:

«Внутренняя часть Сарматии шире ее прибрежной части. От земель, лежащих восточнее, Сарматию отделяет река Вистула. Южной границей Сарматии служит река Истр» .

Здесь под Сарматией подразумеваются расположенные южнее Балтийского моря и западнее Вислы (очевидно, ее низовий) области распространения племен пшеворской и оксывсской (прибрежной) культур первых веков н. э. В дальнейшем изложении Мела говорит о причерноморских сарматах. Примечательно стремление географа связать воедино народы Причерноморья с народами балтийского Поморья. На первый взгляд кажется, что Мела совершил ошибку, приняв Вислу за восточную границу Сарматии: ведь настоящие сарматы и их непосредственные соседи находились не западнее, а юго-восточнее Вислы. Но это противоречие разрешается важным примечанием географа: внутренняя, южная часть шире прибрежной. Очевидно, устьем Вислы он определил более ясный для него приморский рубеж .

Плиний, опираясь, очевидно, на сведения о плавании римской эскадры в 5 г. н.э., описывает Балтийское море, упоминая Скандинавию и Скифию как южный янтарный берег моря. Г. Ловмянский очень остроумно предположил, что эскадра, сведениями которой воспользовался Плиний, совершила круговой объезд моря, до устья Вислы, а южный берег римляне называли то «Скифской областью», то «островом» Энингией, где «вплоть до Вислы жили сарматы, венеды, скирры и гирры» (Плиний кн. IV, § 97) .

Клавдий Птолемей во II в. н.э. тоже рассматривает «Европейскую Сарматию» в очень широких географических рамках от Танаиса до Вислы и от Венедского залива Балтийского моря («Сарматского океана») до побережья Черного моря .

Птолемей дает точные координаты «Венедских гор» (47°30′ восточной долготы 55° северной широты). Это соответствует по широте Будинским и Аланским горам, т. е. по нашему счету примерно 50-й параллели. В меридиональном направлении эти горы расположены на север от Дунайских ворот и Карпат. Таким координатам (разумеется, приблизительным) соответствует Малопольская возвышенность в верховьях Вислы, Варты и притоков Одера, часть которой составляют Свентокшижские горы.

Венедов, живущих «по всему Венедскому заливу», Птолемей называет на первом месте среди племен Сарматии, и от венедов, как ориентира, он отсчитывает (не очень отчетливо, правда) положение других племен: гитоны (ниже венедов, близ Вислы), аварины близ истоков Вислы. Ниже венедов живут в восточном направлении галинды, судины, ставаны. «Ниже» в данном случае означает «ближе к морю», «ниже по течению» Вислы.

На Птолемее кончается скифо-балтийская концепция, родившаяся как стремление соединить знания, полученные с разных концов Старого Света - со стороны Черного моря и со стороны Марселя и Кельтики. Подкреплялась эта концепция наличием славянских (венедских) племен и в Скифии (в широком географическом смысле) и близ Балтийского моря за Вислой.

Восточная граница германских племен на рубеже нашей эры проходила по бассейну Эльбы, но на протяжении двух последующих столетий происходило два разнородных, но отчасти связанных один с другим процесса: во-первых, у римских географов расширялось представление о племенах за Альбисом (на восток от Эльбы); некоторые из них оказались германцами (семноны, бургунды), а других просто причислили к германцам, и в географических сочинениях появилась вместо «Скифии» или «Сарматии» новая искусственная область - «Германия», простиравшаяся до Вислы. Во-вторых, шел реальный процесс некоторой инфильтрации германских элементов в восточном и южном направлениях, процесс, отраженный и в археологических культурах эльбо-висленского междуречья. Следует сказать, что результаты этого процесса были далеко не так значительны, как это может показаться по географическим обзорам того времени. Области восточнее Одера продолжали оставаться пшеворскими по своему археологическому облику.

Подведя итоги нашему третьему хронологическому срезу, следует сказать, что письменные источники, в полном согласии с археологическими, определяют в Европе обширную балтийско-понтийскую область, заселенную «скифами», «сарматами», венедами. Археологическое единство для эпохи Мелы и Плиния, позволяющее перенести восточноевропейскую терминологию (скифы, сарматы) на Балтику, только одно - пшеворско-зарубинецкое.

В нашем постепенном ретроспективном движении пропустим четвертый хронологический срез (скифское время) как искомый и предварительно ознакомимся с самой первичной областью расселения славян, принятой нами за пятый хронологический срез.

Лингвисты определяют время отпочкования праславян от массы индоевропейских племен примерно II тысячелетием до н. э. В. Георгиев говорит о начале II тысячелетия, а Б.В. Горнунг более определенно о середине II тысячелетия до н.э. и связывает с тшинецкой археологической культурой XV - XII вв. до н.э. Тшинецкая культура среднего бронзового века в настоящее время изучена достаточно хорошо. Область ее распространения обрисована С. С. Березанской так: от Одера до Среднего Поднепровья широкой полосой между Припятью и верховьями Вислы, Днестра и Буга . В этих рамках тшинецкая культура настолько полно совпадает с общим ареалом пшеворской и зарубинецкой культур, что для ее точного географического определения вполне можно воспользоваться картой этих двух культур, хотя между тшинецкой культурой и зарубинецко-пшеворским комплексом лежит около девяти веков.

Целый ряд исследователей (А. Гардавский, Б.В. Горнунг, В. Гензель, П.Н. Третьяков, А.И. Тереножкин, С.С. Березанская) считает возможным возводить прародину славян или первичное размещение праславян к тшинецкой (или к тшинецко-комаровской) культуре между Одером и Левобережьем Днепра.

Соседями первичных праславян были племена с другими центрами тяготения, из которых в эти же столетия (а на юге, может быть, и раньше) формировались следующие группы: германцы и кельты - на западе; иллирийцы, фракийцы и, возможно, ираноязычные доскифские племена - на юге; балты - на широком, но пустынном северном пространстве. Наименее определенной была северо-восточная окраина земли праславянских племен, где могли быть неясные для нас индоевропейские племена, не создавшие прочного, ощутимого для нас единства, но оказавшиеся субстратом для тех колонистов, которые медлительно на протяжении тысячелетия расселялись со стороны Днепра.

Представление о тшинецко-комаровской культуре как о праславянской очень удачно, на мой взгляд, примиряет две соперничавшие гипотезы «прародины»: висло-одерскую и буго-днепровскую, т.к. и тшинецкая и позднейшая зарубинецко-пшеворская культуры охватывают и висло-одерскую область и примыкающую к ней вплотную бугоднепровскую .

Вытянутость праславянской области в широтном направлении на 1300 км (при меридиональной ширине 300-400 км) облегчала соприкосновение с разными группами соседних племен. Западная половина праславянского мира втягивалась в одни исторические связи, восточная - в другие. Особенно это сказалось в конце бронзового и начале железного века, когда западные праславяне были втянуты в орбиту лужицкой культуры, а восточные, спустя некоторое время, - в орбиту скифской. Это еще не создавало обособленных западных и восточных праславян, но как бы предсказывало и обусловливало будущее деление славян в I тысячелетии н.э. на западных и восточных.

Праславянский мир представлял собою как бы эллипс, у которого есть общий периметр, но внутри которого исследователь может обнаружить два самостоятельных фокуса. Как только ослаблялись внешние связи, то четко и ощутимо обнаруживалось единство праславянского мира. Из изложенного выше кратчайшего обзора области расселения славян в разные эпохи видно, что трижды на протяжении двух тысячелетий это единство проявлялось в однородности археологического материала на одной и той же территории:

1. После бурной эпохи передвижений индоевропейцев-скотоводов (на рубеже III и II тысячелетий до н.э.) примерно в XV в. до н.э. устанавливается единство тшинецкой культуры. Это наш пятый, самый глубокий хронологический срез.

2. После высокого подъема, пережитого праславянами совместно с племенами лужицкой культуры и скифами и после падения скифской державы, снова в тех же самых географических границах проявляется единство зарубинецко-пшеворской культуры, подкрепленное архаической славянской гидронимикой и свидетельствами древних географов, растягивавших «Скифию» или «Сарматию» до южного берега Балтийского моря включительно. Дата этого единства - II в. до н.э. - II в. н.э.
3. После трех столетий оживленнейших экономических связей с Римской империей (II - IV вв. н.э.) и после падения Рима еще раз обозначается славянское единство. Это культура типа Прага - Корчак VI - VII вв. Великое расселение славян в VI - VIII вв. уничтожило рубежи древнего единства и те общие языковые процессы, которые переживались всеми праславянами сообща.

Двухтысячелетняя устойчивость основной области расселения праславян (разумеется, не абсолютная) позволяет взглянуть и на скифский мир Геродота с позиций слависта: те области его «Скифии», которые приходятся на ареал предшествующей тшинецкой культуры и вместе с тем на ареал последующей зарубинецкой культуры, следует рассматривать как праславянские и подвергнуть их анализу с этой стороны.

Блестящее подтверждение сказанному мы уже видели в полном совпадении ареала архаичной протославянской гидронимики, выявленной О.Н. Трубачевым, с ареалами чернолесской культуры предскифского времени, во-первых, и скифской земледельческой культуры борисфенитов - во-вторых.

Скифским генеалогическим легендам, записанным Геродотом, посвящена огромная литература. В недавнее время вышли в свет две книги, подводящие итог историографии вопроса за последние десятилетия; это книги А. М. Хазанова и Д.С. Раевского . Их историографические главы избавляют меня от разбора разноречивых мнений (А. Кристенсена, Ж. Дюмезиля, Э. Бенвениста, Б.Н. Гракова и Э.А. Грантовского), которые содержат, на мой взгляд, четыре ошибочных построения:

1. Две легенды, рассказанные Геродотом (одна в §§ 5-7, а другая в §§ 8-10), рассматриваются как «две версии», «два варианта» одного общескифского предания, хотя они принципиально различны.

2. Обе «версии» приурочиваются или ко всей Скифии в целом, или же специально к «пришлой кочевой среде» , хотя против кочевых, непашущих скифов говорит ритуальное поклонение плугу и ярму .

3. Дары небес, перечисленные в одной из легенд, рассматриваются как отражение «сословно-кастовой структуры скифского общества»:

Топор - цари и аристократия
Чаша - сословие жрецов
Плуг и ярмо - скотоводы (?)

Естественнее рассматривать священные золотые дары как воплощение элементарной магической символики: плуг с ярмом - обильный урожай, обеспеченность хлебом, чаша - обеспеченность питьем (может быть, и ритуальным), топор - символ охраны, безопасности.

4. Четвертой ошибкой я считаю давно обозначившееся стремление распределить по указанной «сословно-кастовой» схеме четыре «рода», идущие от царей-первопредков:

Такие схемы вызывают возражения. Во-первых, существование сословно-кастовой структуры у кочевых или у земледельческих скифов ничем не доказано, а во-вторых, очень странно возводить происхождение простых пастухов к царю или сыну царя.

Третьим и наиболее серьезным возражением является то, что Плиний упоминает авхетов не как социальный слой (воинов - по Дюмезилю, жрецов - по Грантовскому), а как племя, имеющее определенное географическое пространство на Гипанисе.

А. М. Хазанов склоняется к признанию того, что в легенде сквозит стремление «обосновать божественное установление присущих Скифии социальных отношений» , но не порывает полностью и с этническим толкованием «родов» Липоксая и его братьев.

Д.С. Раевский стремится примирить сословно-кастовую гипотезу с этнической, выдвигая новое религиозно-мифологическое толкование, которое, по его мысли, должно дополнять и объяснять все недоумения .

Прежде чем входить в рассмотрение социально-космогонической гипотезы (не отрицая интересных и плодотворных отдельных положений), попытаемся применить простейший географический метод, принципиально отрицаемый нашими авторами: Геродотов географический «скифский квадрат» 4000 х 4000 стадий рассматривается как «отражение представлений об организованной вселенной» ; географическо-хозяйственные различия во внимание не принимаются, этническая сторона легенд игнорируется.

Мне кажется, что анализу мифологической сущности легенд должно предшествовать определение их племенной принадлежности. Очень опасным мне представляется приписывание культа пахотных орудий кочевым скотоводам, о которых Геродот настойчиво говорил, что «скифы ведь не землепашцы, а кочевники» (§ 2).

Рассмотрение легенд я хотел бы начать не в той последовательности, в какой поместил их в своей книге Геродот. Начнем с легенды об Агафирсе, Гелоне и Скифе, рассказанной историку местными греками (так называемая эллинская версия). Сущность ее состоит в следующем: находившаяся в Гилее (очевидно, днепровской) полузмея-полудева, властительница земель, родила от Геракла троих сыновей: Агафирса, Гелона и Скифа . Геракл, покидая полузмею, завещал ей свой лук и пояс с тем, чтобы она отдала свое царство тому из сыновей, кто сможет натянуть лук и правильно опоясаться. Выполнить завет отца смог только младший сын, Скиф. «Двое сыновей - Агафирс и Гелон - не могли справиться с задачей, и мать изгнала их из страны» (§ 10). Скиф, сын Геракла, стал родоначальником всех скифских царей.

Легендарные события приурочены, очевидно, к «Исконной Скифии», простиравшейся от Дуная до Каркинитиды. Где-то в середине этой полосы у Днестра погибли киммерийские цари. Вполне возможно, что легенда отражает первичное расселение скифских и родственных им племен в VII в. до н.э. после истребления киммерийцев. Одни племена двинулись далее на запад к Карпатам, где покорили изнеженных фракийцев и восприняли многое из их культуры (агафирский союз) , другие (гелонский союз племен) двинулись на север, в днепровское Левобережье, подчиняя себе как туземное население протобалтского (?) облика, будинов, так и недавно переселившихся сюда с правого берега борисфенитов по Ворскле-Пантикапе. Собственно скифы остались в Причерноморье и Приазовье. В какое-то время (VI - V вв. до н.э.) часть скифов отделилась от царских и откочевала на Дон.

Генеалогическая легенда отражает вполне вероятное расселение скифоидных племен по Восточной Европе, считая исходной областью южные причерноморские степи, откуда пришельцы-кочевники расходились веером: в прикарпатские пастбища, в степное и лесостепное Левобережье Днепра и в далекие земли Среднего Дона. В районах расселения агафирсов и гелонов, где были не только степи, но и лесостепь, существовало оседлое туземное население, ставшее субстратом новых этнических образований, что и обособило их от степных скифов.

Д.С. Раевскому принадлежит очень интересная расшифровка сюжетов изображений на скифских царских сосудах: в ряде изображений он справедливо усматривает иллюстрации к упомянутой выше генеалогической легенде. Такие сосуды происходят из Герроса (Гайманова Могила), из области «отделившихся скифов» (воронежские Частые курганы) и с Боспора Киммерийского (Куль-Оба) , как бы очерчивая крайние точки размещения царских скифов.

Совокупность всех многочисленных сюжетов скифского искусства свидетельствует против тезиса Хазанова - Раевского об общескифском символическом значении плуга и упряжки волов - этого сюжета вообще нет ни у скифов, ни у их соседей. Разгаданные же Д.С. Раевским иллюстрации к легенде о Скифе, сыне Геракла, нигде, кроме области царских скифов-кочевников, не встречаются. Нет их ни у гелонов, ни у агафирсов, ни у борисфенитов.

Нанесем на карту земли агафирсов, гелонов и всех кочевых скифов, включая и алазонов, в земле которых царь Ариант поставил свой знаменитый сосуд-памятник. Мы получим в результате почти полную картину распространения скифских древностей, специфической скифской культуры VI - IV вв. за одним в высшей степени важным исключением: на карте, иллюстрирующей расселение мифических сыновей Геракла, осталась незаполненной земля скифов-борисфенитов в Среднем Поднепровье, главное средоточие земледельцев, экспортеров хлеба в эмпорий борисфенитов, в Ольвию.

В легенде о сыновьях Геракла в качестве главного священного предмета фигурирует лук героя, основное оружие конных стрелков, кочевых скифов. Важная роль лучной стрельбы у скифов подтверждается не только множеством греческих свидетельств о скифах как о прекрасных стрелках-всадниках, но и легендой об Арианте: численность скифов он определил по количеству наконечников стрел. Естественнее всего (как это и делал ряд исследователей) связать легенду об испытании луком с собственно скифами, с кочевыми воинами-лучниками. Так же естественно связывать легенду о священном плуге не со всеми скифами вообще, а лишь с теми, которые славились своим земледелием. До тех пор пока «скифов-земледельцев» (георгоев) неправомерно связывали с устьем Днепра и они представали перед исследователями в каком-то географическом сумбуре, в чересполосице с каллипидами и скифами царскими, до тех пор еще было возможно объединять две легенды в одну и распространять полученное путем такой контаминации искусственное построение на все области скифской культуры, на всех скифов. Теперь же, когда географический анализ источников в полном согласии с археологией привел к четкой демаркации кочевников и земледельцев, такое объединение (разумеется, в случае согласия с результатами анализа) предстает в крайне невыгодном свете. Будем исходить из того, что легенда о луке Геракла связана с лучниками-кочевниками, а легенда об упавших с неба пахотных орудиях - с пахарями.

Историческая информация, содержащаяся в легенде о трех братьях, сыновьях Геракла, сравнительно проста: три народа, занимающих пространство от Карпат до Северского Донца, происходят от одного общего корня и родственны скифам. Сомневаться в достоверности этих данных не приходится, т.к. на всем этом пространстве господствуют общие признаки скифской культуры. Гелоны говорят по-скифски, а относительно агафирсов не сказано ничего об отличии их языка от скифского.

Историческая информация легенды о небесном плуге значительно интереснее и требует особого разбора.

«По рассказам скифов народ их - моложе всех. А произошел он таким образом. Первым жителем этой, еще необитаемой тогда, страны был человек по имени Таргитай. Родителями этого Таргитая, как говорят скифы, были Зевс и дочь реки Борисфена. Я этому, конечно, не верю, несмотря на их утверждения. Такого рода был Таргитай, а у него было трое сыновей: Липоксай, Арпоксай и самый младший - Колаксай.

В их царствование на Скифскую землю с неба упали золотые предметы: плуг с ярмом, секира и чаша.

Первым увидел эти вещи старший брат; едва он подошел, чтобы поднять их, как золото запылало. Тогда он отступил, и приблизился второй брат, и опять золото было объято пламенем.

Так жар пылающего золота отогнал обоих братьев, но когда подошел третий, младший брат, пламя погасло, и он отнес золото к себе в дом.

Поэтому старшие братья согласились уступить наимладшему все царство» (§ 5).

Плуг с ярмом поставлен среди священных небесных даров на первое место, что и заставляет связывать данную легенду прежде всего с земледельческой лесостепной зоной Скифии .

Следующий параграф «Истории» Геродота представляет исключительный исторический интерес и подвергался многочисленным комментариям в своей первой части, но к сожалению, его вторая часть (о сколотах) комментаторами нередко обходилась молчанием. Примечательно, что в книгах А. М. Хазанова и Д.С. Раевского не только не дано то или иное толкование термина «сколоты», но даже само это название ни разу не упоминается в обеих книгах. А между тем важность темы «сколоты» не подлежит сомнению:

«Так вот от Липоксая, как говорят произошло скифское племя, называемое авхатами. От среднего Арпоксая - катиары с траспиями, а от наимладшего царя - называемые паралатами. Всем им в совокупности есть имя - сколоты по имени их царя. Скифами же их называли эллины» (§ б) .

Священное золото цари оберегают и чтут ежегодными обильными жертвоприношениями под открытым небом (§ 7). Еще раз мы можем убедиться в том, что Геродот четко различал собственно скифов и земледельцев-сколотов - их празднества и жертвоприношения он описал раздельно, и там, где описываются божества скифов-кочевников, принесение жертв в безлесной степи, там не упоминается почитание золотого плуга и ярма, а говорится о поклонении мечу и заклании пленников (§ 62).

Знаток скифского языка В.И. Абаев по поводу земледельческих орудий пишет: «Такие термины, как названия ярма и некоторых его частей, бороны, колеса, серпа, овса, урожая, ступы несомненно ведут к европейским языкам и чужды остальному иранскому миру» .

Дальнейшая судьба страны почитателей плуга и ярма такова:

«Т.к. страна была обширна, то Колаксай разделил ее для сыновей на три царства, причем в одном из них, обширнейшем, и сохраняется золото» (§ 7).

Страна почитателей пахотной упряжки земледельцев-сколотов находится не в южной степи, севернее которой живут пахари. Она находится на северном пределе досягаемости, на рубеже заснеженных пространств.

«Говорят также, что в странах, лежащих выше, к северу от верхних обитателей этой страны, нельзя ни смотреть вдаль, ни пройти из-за летающих перьев.» (§ 7).

Единственная область в Восточной Европе внутри скифского квадрата, которую можно отождествить со страной почитателей плуга, страной, управляемой потомками Таргитая и Колаксая, это - область земледельческих скифских племен Среднего Поднепровья. Следуя эллинской традиции называть жителей этой страны скифами (что, очевидно, подкреплялось вхождением ее в скифскую федерацию), Геродот и пишет о них как о скифах, но всегда добавляет поясняющий эпитет: «скифы-пахари» (т. е. «ненастоящие скифы», живущие некочевым бытом), «скифы-земледельцы».
В ряде случаев Геродот заменяет этническое или хозяйственное искусственное наименование географическим: «борисфениты» - «днепряне».

По счастью он нашел нужным все же дать окончательное разъяснение, перечислив земли потомков Таргитая и сказав, что всем им в совокупности имя сколоты, а скифами (очевидно, по аналогии с окружавшими греков действительными скифами) их назвали греки-колонисты.

Итак, мы получили право именовать днепровско-днестровский массив земледельческих культур скифского времени и скифского облика его самоназванием - сколотами. Южная граница сколотов - степь с ее собственно скифским кочевым населением; восточные соседи - гелоны, вероятно, включившие в свой союз сколотских поселенцев на Ворскле . Неясными для нас остаются северная и западная границы распространения собирательного имени «сколоты». Наиболее вероятно, что объединение трех или четырех племен под общим именем, происходившее за несколько веков до похода Дария, отвечает единству чернолесской культуры X - VIII вв. до н.э., в которой можно усмотреть четыре локальные группы: тясминскую (с наибольшим количеством крепостей), киевскую, подольскую и ворсклинскую (наиболее позднюю).

К сожалению, у нас нет данных для точного географического приурочения всех сколотских племен. Только авхаты упомянуты Плинием:

«Внутрь материка живут авхеты, во владениях которых берет начало Гипанис, невры, от которых вытекает Борисфен.»

Исходя из этого с авхатами мы должны сопоставлять для киммерийского времени подольскую группу чернолесских памятников, а для скифского - восточноподольскую группу памятников скифской культуры, которая действительно соприкасается с юго-западным краем земли невров. Гипанис в его новом понимании действительно берет начало в этих местах, посещенных Геродотом.

Слово «паралаты» иранисты переводят как «предустановленные» («paradata»), «искони назначенные» . Поэтому областью «исконно-назначенных» паралатов следует считать наиболее богатый и наиболее укрепленный район как чернолесской, так и скифской культур - район южнее Роси по Тясмину с большим количеством археологических памятников обеих эпох.

Хранилось ли священное золото сколотов в этом укрепленном, но и наиболее близком к степным наездникам районе, сказать трудно. Возможно, что для хранения общеплеменных реликвий был избран более северный, более безопасный, удаленный от наездов район за Росью, вдоль гористого берега Днепра. Чернолесские памятники здесь есть у Киева, в Подгорцах, у Канева и в других местах. В позднейшее время городище у устья Роси поблизости от Большого Скифского городища было центром культа бога плодородия - Рода.

Для скифского времени подходящим местом для укрытия реликвий могли быть в этих же местах такие огромные городища, как Трахтемировское в днепровской излучине или Большое Скифское городище близ Канева. Впрочем, все это настолько гадательно, что не заслуживает обсуждения; мне хотелось лишь показать, что в северной, киевской части чернолесско-скифских памятников X - IV вв. до н.э. могло найтись много точек, пригодных для укрытия ритуального золота.

Отношение сколотов к праславянам таково: сколоты-земледельцы Среднего Поднепровья занимали восточную оконечность обширного праславянского мира, соприкасаясь здесь со степняками-киммерийцами, а позднее со степняками-скифами. Наличие наиболее архаичной славянской гидронимики, выявленное, как уже неоднократно говорилось, О.Н. Трубачевым именно для этой территории, подтверждает праславянский характер населения страны почитателей плуга - сколотов.

В связи с определением того места, которое занимали праславяне в Скифии Геродота, нам следует произвести сопоставление, которое, на первый взгляд, может показаться далеким от научной строгости.

Обратившись к Геродоту после целой серии работ, посвященных исторической географии восточных славян IX - XII вв. н.э., я не мог не заметить, что между определенной частью древнерусских племен и земледельческими племенами Скифии обнаруживается некая географическая схожесть. Попробуем наложить разработанную выше карту сколотских земледельческих племен геродотовского времени на общую карту славянских племен, перечисленных летописцем Нестором, автором XII в. Хронологический диапазон между двумя историками - более полутора тысяч лет, и тем не менее совершенно четко выступает определенное совпадение: там, где в геродотовское время размещались земледельцы-сколоты, в несторово время размещаются племена (точнее, союзы племен), имена которых кончаются на «-ане», «-яне»; все же остальное пространство, занятое славянами в позднейшее время (начиная с первых веков н.э.), содержит племена с именами на «-ичи», «-ици». Есть четыре исключения из этой системы, требующие особого разбора.

Прежде чем углубляться в анализ исключений, рассмотрим вопрос более широко, в рамках всего праславянского мира. В качестве основы возьмем всю ту устойчивую территорию, которая уже трижды, на трех хронологических срезах, обнаруживала одинаковость своих основных очертаний, ту, которую с известным правом мы уже неоднократно называли прародиной праславянских племен.

Восточную половину ее мы только что рассмотрели. В западной половине наблюдается точно такое же членение по принципу «-ане», «-яне» («стодоряне», «лужичане», «укра- не», «мильчане» и т.п.) и «-ичи», «-ици» («ободричи», «шкудичи» и т.п.); ко второй же группе отнесем другие образования типа «варны», «плони» и т. п.

На всей территории прародины бытовали только наименования первой, архаичной группы. Область их распространения даже несколько шире тшинецкого и пшеворского ареалов: на западе сплошная зона племен типа «стодоряне» доходит местами почти до Эльбы, а на юге спускается по р. Мораве почти до Дуная. В этом виде замкнутая компактная область архаичных племенных названий ближе всего подходит к ареалу пражской керамики VI в. н.э. Обширный племенной союз мораван являлся самым южным выступом архаичной терминологии за пределы древней прародины. Продвижение на юг именно в этом районе облегчалось горным проходом между Судетами и Карпатами («Моравска Брама»), где сближались верховья Одера с верховьями притоков Моравы. Очевидно, это обстоятельство облегчило движение праславян на юг, и здесь появились первые выселенцы из земли венедов. Может быть, это и объясняет загадочную фразу летописца Нестора: «…в Моравы бо доходил апостол Павел и учит ту. Ту бо есть Илирик, его же доходил апостол Павел: ту бо беша словене первое…»

Обычно эта фраза понимается как указание на прародину славян в Иллирии или Паннонии, но археология и наблюдения над типами племенных наименований позволяют понимать ее как свидетельство первичного движения славян (словен) из общей прародины вовне. Керамика пражского типа VI в. просачивается узкой струей именно от Моравы в Иллирик, к Адриатическому морю. «Ту бо беша словене первое» я перевел бы так: «Здесь, в Иллирике, появились первые выселенцы из земли венедов».

За пределами этого ареала, на левом берегу Эльбы и в Мекленбурге, встречаются как наименования старого типа (например, «глиняне»), так чересполосно с ними и новообразования типа «нелетичи».

Процесс расселения южнославянских племен отражен в источниках с большими пробелами: все огромное пространство на север от Дуная до Карпат включительно источниками не освещено, и размещение там славянских племен VI - IX вв. нам известно только по безымянным археологическим данным. Южнее Дуная, на Балканском полуострове, наблюдается точно такая же картина, как и на западе: чересполосно встречаются как «струмяне», так и «драговити», «верзиты», «ободриты» и т.п.

Корреляция между археологической прародиной и устойчивой традицией называть союзы племен именами на «-ане» или «-яне» полная. Судя по тому, что зона сплошного наименования типа «стодоряне» заходит за Одер и верховья Эльбы («зличане»), ее полнее всего можно сопоставить с нашим вторым хронологическим срезом на VI в. н.э., когда ареал керамики пражского типа, покрыв всю территорию «прародины» на третий и пятый срезы, несколько расширился по сравнению с «прародиной», как бы предвозвещая начало великого расселения славян. Лингвисты считают, что общие процессы в славянских языках происходили вплоть до VI в. н.э., до начала великого расселения. Единство способа образования имен племенных организмов (союзов племен и отдельных малых племен) сохранялось на всей территории прародины до VI в. н. э. После этого выселенцы из древней исконной земли венедов-венетов стали применять три разных формы племенных имен: одни образовывали имя своего племенного союза с суффиксом «-ичи» («радимичи», «кривичи», «гломачи»), другие, на пограничье с иноязычными народами, на краю области расселения, указывали свою связь с исконной землей венетов, принимая имя «словене» в его разных вариантах («словене» на Ильмене, «словинцы» у Балтийского моря западнее Вислы, «словинцы» на Среднем Дунае, «словенцы» в Адриатике, «словаки» и др.).

Третьей формой наименования небольших племен на новых местах является традиционная (на «-ане», «-яне»), образованная иной раз из местных субстратных элементов. Так, например, адриатические «конавляне» произошли от латинского обозначения «canale»; а «дукляне» от латинского же местного названия «dioclitia» .

Большие племенные союзы на новых местах именовались уже по новой системе: «лютичи», «бодричи».

Итак, можно считать установленным, что до определенного момента, до начала великого расселения славян в VI в. н. э., на всей старой праславянской земле существовал единый закон образования имен племенных союзов по типу «поляне», «мазовшане». В процессе расслоения появилась совершенно новая, патронимическая форма типа «кривичи», которая встречена во всех вновь колонизованных областях: и на Эльбе, и на Балканах, и в Средней России; старая форма на новых землях встречается, но новая на старых - никогда .

Судя по соответствию ареала праславянских племенных названий ареалу пражской керамики VI в. в. э., мы можем полагать, что традиционный способ образования этих названий дожил до самого последнего хронологического предела общеславянского единства. Но когда он родился? Когда начали складываться более или менее прочные территориальные союзы племен?

Вернемся к нашему четвертому (скифскому) хронологическому срезу. В восточной половине, уже хорошо знакомой нам по Геродоту, обнаруживаются локальные группы скифской археологической культуры, которые могут рассматриваться каждая в отдельности как культурное единство устойчивых племенных союзов. Точно такие же локальные археологические группы лужицкой культуры обнаружим мы для этого времени в западной половине праславянского мира .

Нестор начинает историю славянства с размещения славян в Европе задолго до великого расселения, т.к. о движении славян в VI - VII вв. н.э. на Дунай и Балканы он пишет: «…по мнозех же временах сели суть словене по Дунаеви…» Нестор ощущает связь времен, и южные степи вообще он называет Скифией, область тиверцев (тиритов?) и уличей (ализонов?) между Дунаем и Днепром «оли до моря» он правильно, по Геродоту, называет Великой Скифией («да то ся зваху от грек „Великая Скифь“»).

Из древних племенных союзов, отстоящих от великого расселения на «мнози времена», Нестор называет поморян, мазовшан, ляхов (полян), полян киевских, древлян, бужан, волынян. Каждому из этих племенных названий соответствует и в скифской половине, и в лужицкой определенная археологическая группа. На западе археологических культурных групп больше, чем попало в несторов список племен. Поэтому мы можем воспользоваться другими, более подробными средневековыми перечнями племен, размещение которых дос¬таточно хорошо известно. Мы получим следующие соответствия (с запада на восток) с куль¬турами V - IV вв. до н.э. :

Большие и устойчивые союзы славянских племен, пережиточные признаки которых ощущаются в средневековых археологических материалах, мыслились Нестором как самая древняя политическая форма славянского быта в отдаленные времена первичного размещения славян в Европе. Мы не можем, разумеется, полностью полагаться на хронологические расчеты и предположения средневекового историка, но мы должны считаться с тем, что эти союзы племен поставлены Нестором как первые камни фундамента общеславянской истории задолго до начала великого расселения в VI в. н.э.

География археологических культур скифо-лужицкой эпохи, времени бурного расцвета праславянской жизни и времени оборонительных действий против кельтов на западе и скифов на востоке, дает нам весьма убедительные контуры больших и могущественных племенных союзов именно в тех самых местах, где жили потом летописные поляне, мазовшане, древляне. Следует ли это считать случайным совпадением?

До сих пор мы шли ретроспективным путем, углубляясь от известного к неизвестному. В последовательном же развитии мы получим следующую картину исторических судеб славянства.

1. В середине II тысячелетия до н.э., в расцвет бронзового века, когда затихло широкое расселение индоевропейских пастухов скотоводов, севернее европейского горного барьера обозначилась большая группа скотоводческо-земледельческих племен, обнаружившая значительное единство (или одинаковость) на пространстве от Одера до Днепра и даже далее на северо-восток (тшинецко-комаровская культура).

Протяженность земли праславян с запада на восток - около 1300 км, а с севера на юг - 300-400 км.

Именно к этому времени лингвисты относят обособление, вычленение праславян.

2. К концу бронзового века, к IX - VIII вв. до н.э., западная половина обширного праславянского мира оказалась втянутой в сферу лужицкой (кельтской?) культуры, а восточная половина соприкасались с киммерийцами (иранцами?), противоборствуя с ними, но воспринимая некоторые элементы их культуры.

К этому времени относится удивительное совпадение конфигурации двух ареалов: во-первых, чернолесской культуры X - VIII вв. до н. э., а во-вторых, наиболее архаичной гидронимики, что не оставляет сомнений в праславянском характере чернолесской культуры Среднего Поднепровья.

Вероятнее всего, что праславяне чернолесского времени, вынужденные отражать наезды кочевых киммерийцев, не только научились ковать железное оружие и строить могучие крепости на южной границе, но и создали союз нескольких племен между Днепром и Бугом, получивший название «сколотов». Название это дожило до середины V в., когда Геродот зафиксировал его как самоназвание ряда земледельческих племен лесостепного Поднепровья. Союз сколотов мог не охватывать всех праславянских племен восточной половины славянства.

3. Смена киммерийцев скифами в VII в. до н.э. привела, очевидно, к тому, что сколотский племенной союз вошел в обширную федерацию, условно называвшуюся Скифией. Однако праславяне-сколоты, надо полагать, сохраняли определенную автономию: южная система крепостей, защищавших от кочевников, подновилась, были воздвигнуты и новые крепости. Праславяне-днепряне (борисфениты) имели свой особый морской порт, носивший их имя (милетская Ольвия), путь к которому лежал в стороне от земли царских скифов. И в то же время не подлежит сомнению сильное сращивание праславянской культуры со скифской, восприятие славянской знатью всех основных элементов скифской всаднической культуры (оружие, сбруя, звериный стиль) и в какой-то мере, может быть, даже языка. В.И. Абаевым отмечен целый ряд скифских элементов в славянском, В. Георгиев, производя периодизацию по форме названия верховного божества («Дайвас - Deus» - «Бог» - «Господь»), устанавливает, что именно в скифское время произошла значительная иранизация праславянского языка и взамен индоевропейского Daiwas (Див) утвердилось у славян иранское обозначение Бог, Boh .

Геродот не говорит об отличии сколотского языка от скифского, но предостерегает от путаницы, замечая, что скифами их, сколотов, назвали греки. Это могло быть результатом вполне естественного в тех условиях сходства одежды и вооружения, а также и двуязычия борисфенитского купечества и знати, постоянно общавшихся со скифами. Резкое обособление Геродотом собственно скифов (не знающих пашен, не сеющих хлеба, владеющих только стадами в безлесной степи, кочующих в повозках) от тех племен, для которых главнейшим священным предметом был золотой плуг, упавший с неба (сколотов, ошибочно называемых скифами), не дает нам права распространять данные о земледельцах нескифах на скифские кочевые племена даже в том случае, если имена земледельческих царей имеют ираноязычный облик.

Западная половина праславянского мира в это время по-прежнему находилась в составе обширной лужицкой общности, что обусловило различие в археологическом облике восточной и западной половин, но нисколько не противоречит существованию этнического единства и одинаковости языковых процессов, на которой настаивают лингвисты. До сих пор остаются в силе (хотя часто и забываются) слова Любора Нидерле, сказанные им после того, как он очертил общую прародину: «Население Повисленья было всегда под влиянием иных культур, чем население Поднепровья, а культура западных славян была всегда отлична от культуры славян восточных» .

Несмотря на внешние различия лужицкой и скифской половин славянства, общность исторического процесса явно ощущается в том, что в эту эпоху подъема формировались обширные территориальные союзы племен, находившиеся, судя по археологическим данным, точно в тех самых местах, где их указывают (иногда ретроспективно, как, например, Нестор) позднейшие письменные источники. Форма образования имен этих союзов («поляне», «мазовшане») очерчивает единую обширную область, полностью покрывающую и лужицкую и скифскую половины праславянского мира VI - V вв. до н.э.

4. Исчезновение лужицкой культуры и падение Скифии как большой федеративной державы привело к устранению тех двух внешних сил, которые вносили различия в разные половины праславянского мира. Понизился общий уровень. На несколько столетий устанавливается известное единство двух археологических культур (зарубинецкой и пшеворской), хотя внешние связи снова появляются: на западе растет воздействие германских племен, а на востоке - сарматских.

5. Новый подъем и существенные изменения в культуре происходят во II - IV вв. н.э., когда Римская империя в результате завоеваний Траяна в Дакии и Причерноморье стала почти непосредственной соседкой славян и своим ненасытным импортом хлеба оказала благотворное воздействие на лесостепную часть славянских племен (черняховская культура). Облик восточной и западной половин славянства снова стал разниться, но, кроме того римский экспорт разных изделий сильно нивелировал культуру славянских и германских (готы) племен, что нередко запутывает исследователей.

6. Падение Римской империи в V в. н.э., прекращение благоприятных «трояновых веков», смена в степях иранских кочевников тюрками - все это привело к новому падению культуры и к новому (на этот раз последнему) воскрешению общеславянского единства, выразившемуся в широком распространении в старых тшинецко-пшеворо-зарубинецких рамках последней общеславянской культуры пражского типа. Далее последовало великое расселение славян, распадение славянского единства и создание больших феодальных государств, ставших новыми центрами притяжения и консолидации.

Рассмотрев все аргументы в пользу отнесения северо-западной земледельческой части Скифии к праславянам, обратимся к части записей Геродота о местных преданиях племен, почитающих плуг с ярмом священным даром небес и главной святыней всего народа.

Записи Геродота мы можем сопоставить с некоторыми ценными отрывками других авторов (Алкман, Валерий Флакк, Диодор Сицилийский), что уже делалось исследователями неоднократно, с «археологической историей» Среднего Поднепровья и с украинским и русским фольклором, дающим интереснейшие параллели свидетельствам древних авторов.

Рассказ Геродота о происхождении четырех сколотских племен представляет собой запись местного среднеднепровского эпического сказания с элементами мифа о первочеловеке. Среднеднепровское, борисфенитское происхождение сказания твердо определяется двумя признаками: почитанием земледельческих орудий и происхождением первого человека от дочери Днепра; сочетание этих признаков исключает скифскую кочевую, беспашенную среду и переносит место действия сказания выше по Днепру, в земледельческую лесостепь Среднего Поднепровья, так хорошо знакомую нам по обильным археологическим материалам X - IV вв. до н.э.

Генеалогическая схема сколотских племен выглядит так:

Хронология сообщена Геродоту эпическая: от первого царя Таргитая до похода Дария прошло круглым счетом никак не больше тысячи лет (§ 7). Для нас это должно означать несколько веков, т.к. Алкман, поэт VII в. до н.э., уже упоминает быстроногого коня Колаксая , а это означает, что имя Колаксай к этому времени уже стало эпическим. Римский поэт, современник Плиния Валерий Флакк, повествуя об аргонавтах, перечисляет вождей бесчисленных племен Скифии (рисуемой им крайне неопределенно) и на втором месте в длинном перечне полководцев упоминает Колакса, сына Юпитера и Оры, гербом которого были три молнии. Несколько загадочна фраза: «Колакс собрал воздушных драконов, отличие матери Оры и с обеих сторон противопоставленные змеи сближаются языками и наносят раны точеному камню». Возможно, что речь идет об изображении днепровской змееногой богини на знаменах (?). Вслед за Колаксом упомянут престарелый Авх, владелец «киммерийских богатств». Воины-авхаты славятся уменьем владеть арканом .

Опереться на поэму Флакка как на исторический источник нельзя, т. к. в ней фантастически перепутана география и хронология многочисленных племен. Можно извлечь из нее лишь то, что фрагменты скифского эпоса дожили (может быть, только в письменности) до римского времени, когда скифских героев возводили к эпохе аргонавтов. Создается впечатление, что Валерий Флакк слил воедино детали двух генеалогических легенд Геродота, сохранив и опоэтизировав некоторые интересные детали: Авх, потомок старшего сына, представлен здесь стариком; авхеты, живущие по Гипанису, где, по Геродоту, водились дикие кони, отлично владеют арканом. Все это Флакк мог почерпнуть как у Геродота, так и у многочисленных компиляторов.

Миф о падении с неба земледельческих орудий, секиры и чаши мы можем в самых общих чертах датировать временем появления в Среднем Поднепровье, во-первых, пашенного земледелия, а во-вторых, временем выделения дружин, вооруженных топорами. Появление пашенного земледелия в Среднем Поднепровье следует относить, по всей вероятности, к рубежу бронзового и железного веков - к началу I тысячелетия до н.э.

Мифологические и эпические концепции создаются у всех народов в определенные узловые моменты их истории, когда в реальной жизни происходят или внутренние сдвиги (рождение новых хозяйственных форм, возникновение новой социальной организации), или же резкое соприкосновение с внешним миром (войны с соседями, вторжение врагов и т.п.).

Для праславян-сколотов такой бурной эпохой внутренних и внешних новаций было время перехода от бронзового века к железному, время чернолесской культуры. Появление нового металла, железа, залежи которого в изобилии имелись в болотах и озерах славянщины (болотная руда), повышение роли земледелия и появление рала происходило одновременно с наездами южных кочевников-киммерийцев, против которых сколоты-чернолесцы построили свои первые крепости по южной окраине своей земли. Сколоты отстояли свою независимость; новое железное оружие и могучие крепости в полтора километра в поперечнике позволили им устоять в борьбе со степняками, нападавшими со стороны моря.

Весь этот комплекс реальных событий, резко видоизменивших прежний медлительный быт праславянских племен, получил отражение в первобытных мифолого-эпических сказаниях, фрагменты которых дожили до XX в. и были зафиксированы фольклористами. Часть этих древних праславянских представлений отразилась в сказках; к ним время от времени привлекалось внимание исследователей, часть же фрагментов уцелела без определенной фольклорной формы, только лишь в виде пересказа древних легенд, и эта полузабытая часть древнего творчества осталась по существу на положении этнографического архива, несмотря на две интереснейшие публикации В.В. Гиппиуса и В.П. Петрова .

Героем этих легенд является волшебный кузнец Кузьмодемьян (или два кузнеца - Кузьма и Демьян). Иногда он выглядит как первый человек («вш був первий чоловш у бога, як свИ очинявся») . В других материалах Кузьма и Демьян выглядят первыми пахарями: «гадають, що К. и Д. були пахар) адамовсю», «перш) на земл1 були орачи’1», «видумали перше рало» . Волшебные кузнецы ковали плуг 40 лет и весил этот чудесный первый плуг 300 пудов . Кузнец-богатырь действует в то эпическое время, когда народ страдал от змея, прилетавшего всегда со стороны моря (т.е. с юга); иногда змей даже называется «черноморским». Кузнецы строят крепкую, не доступную змею кузницу, куда устремляются беглецы, спасающиеся от свирепого чудовища. В кузницу бегут девушки, царская дочь и даже богатырь верхом на коне. Иногда это тот богатырь, который уже бился со змеем где-то на иных просторах. Кузница всегда защищена железной дверью. Разъяренному погоней змею всегда предлагается пролизать дырку в двери и всунуть в кузню свой язык, что змей всегда и делает, т.к. ему обещают посадить на язык его жертву. Но здесь выступает самый устойчивый элемент преданий: волшебный кузнец (или кузнецы) хватает змея за язык раскаленными клещами, запрягает чудище в огромный плуг и пропахивает на нем борозды или до Днепра, или до самого моря. И здесь, у Днепра или на морском берегу, змей, выпив полморя, лопается и издыхает.

Иногда захваченного кузнечными клещами змея заставляют опахивать город: «Дем’ян став за плугом, а Кузьма веде за язик i оруть тею зм1ею, оборують [опахивают] Кшв. I таю велию скиби повернули - завбшьшки як церква. трохи не доорали, бо змiя втомилася» .

Следом победы над змеем считают знаменитые «змеевы валы» на Украине, восходящие к скифским временам.

Особый интерес представляет география записей о Кузьме-Демьяне: Киевщина, Полтавщина, Черкасщина, Прилуки, Золотоноша, Звенигород, Златополь, Белая Церковь. Нетрудно заметить, что легенды о Кузьме-Демьяне (иногда их заменяют Борис и Глеб) географически замыкаются в древнем районе чернолесской культуры, в ареале архаичной славян¬ской гидронимики, в земле геродотовских земледельцев-сколотов.

Однако Геродот подобных легенд не знал. Стадиально легенды о волшебных кузнецах, творцах первого плуга и защитниках людей от черноморского змея, относятся ко времени значительно более отдаленному, чем время путешествий историка. Исходя из появления первых железных кузнечных изделий и постройки первых мощных укреплений, легенды о кузнецах, приуроченные в средние века к Кузьме и Демьяну, следует возводить к началу I тысячелетия до н.э.

То, что в фольклорных записях восходит к первобытному героическому эпосу, эпосу борьбы и победы, Геродоту рассказывали в форме более обобщенной генеалогической легенды, и единственная точка соприкосновения - появление плуга - связана с волшебными ковалями. Впрочем, само появление первого плуга в украинских легендах о Кузьме и Демьяне совершенно не обрисовано, т. к. основная их задача - рассказ о том, как кузнецы защитили людей, уже пашущих землю, от злого змея. Первый плуг - лишь побочная черта в характеристике волшебных кузнецов-победителей, действующих на земле, но связанных и с небом («божьи ковали», святые). Ко времени Геродота эта, так сказать, предыстория первого плуга была уже заслонена другим, более близким для информаторов Геродота сюжетом: состязание между царевичами-братьями и определение племени-гегемона.

Имена мифических царей толкуются из иранских языков следующим образом:

Таргитай - «Долгомощный»;
Липоксай - «Гора-царь»;
Арпоксай - «Владыка глубин»;
Колаксай - «Солнце-царь» .

Младший сын Таргитая, победитель в состязании за обладание золотыми общенародными реликвиями, устроитель царства «паралатов» (считают, что правильнее «парадатов»), т.е. «правящих», и главная фигура записанного Геродотом сказания оказывается царем-Солнцем. Здесь нельзя не вспомнить запись в русской летописи XII в. о царе-Солнце. Летописец побывал в 1114 г. в Ладоге, обнаружил на берегу древние бусы, набрал их целую коллекцию и выслушал от местного населения рассказы о чудесных тучах, из которых падают не только бусы, но и «веверицы» и «оленьци малы». По этому поводу начитанный летописец привел выписку из хроники Иоанна Малалы о падении с неба разных предметов, снабдив ее драгоценными русскими фольклорными параллелями.

Некогда в Египте царствовал царь Феост (Гефест), называемый Сварогом. «Во время цесарьства его съпадоша клПщП с небесе и нача ковати оружие. Преже 6о того палицами и камением бивахуся» . Сварог-Гефест установил твердое единобрачие, «сего ради прозваша и бог Сварог». После Сварога царствовал его сын «именем Солнце, его же наричють Дажь-бог».

«Сълнце цПсарь, сын Сварогов, еже есть Дажьбог, бе муж силен.»

«Оть негъ же начаша человъци дань давати цПсарем» .

Летописное предание дает нам двухступенчатую относительную периодизацию, соотносимую, в известной степени, с генеалогией сколотских царей по Геродоту:

Сварог (Гефест) - Таргитай;
Солнце-Дажьбог - Солнце-Колаксай.

Все сколоты названы по имени царя Солнца; русские люди XII в. считали себя (или свой княжеский род) потомками Дажьбога, царя-Солнца («дажьбожи внуци» «Слова о полку Игореве»).

Приводимые до сих пор параллели носят отрывочный характер и не могут еще быть сведены в целостную систему. Богатый сопоставительный материал мы получаем для геродотовского рассказа о трех сыновьях, о трех царствах и о младшем сыне - победителе в состязании со старшими братьями. На этот раз нас выручают не украинские полузабытые легенды, а мощный пласт всего восточнославянского сказочного фонда, широко распространенного и хорошо изученного.

Определяя наиболее излюбленные сюжеты, из числа нескольких сотен исследователи ставят на первое место сюжет «победитель змея», а на третье - «три царства», разделенные между тремя братьями . Трое братьев носят различные имена, но одним из наиболее интересных и достаточно распространенных является имя Световика, Зоревика, Светозара. Он - младший сын, как и Колаксай-Солнце, но он самый сильный: у братьев палицы в 160 и 200 пудов, а у Световика в 300 пудов; братья вооружены палками, а Световик выдирает дерево с корнем для палицы. Как и в скифской легенде, в восточнославянских сказках фигурирует в разной форме состязание трех братьев, оканчивающееся всегда победой младшего брата, как и у Геродота. Имена братьев в сказках изменяются, но сказки, где младший сын назван «Солнечным» именем, оказываются, по наблюдениям Н.В. Новикова, наиболее архаичными .

Состязания различны: кто выше кинет палицу, кто уймет «черноморского гада», кто сдвинет огромный камень, кто дальше стрельнет и т.п. Устойчива победа младшего сына, который после состязания становится главным, вожаком богатырей.

Один из подвигов братьев-богатырей - победа над злобным и прожорливым змеем (обычно от морской стороны), поедающим людей. Почти обязателен мотив кузнецов, выковывающих богатырское оружие. Трое братьев после победы над змеем овладевают тремя царствами: золотым, серебряным и медным.

Золотое царство всегда достается младшему брату, победителю в состязании. Колаксай-Солнце владел, как мы помним, одним из трех царств сыновей Таргитая и хранил в нем священное золото сколотов.

Нередко в сказках фигурирует море; отсюда грозит русским людям змей, пожирающий и уводящий в полон, здесь нередко завершаются кровавые победы; здесь богатырь отыскивает свою плененную мать.

Иногда упоминается остров в море в семи верстах от берега. Вся сказочная обстановка весьма напоминает длительные славяно-кочевнические отношения: от моря поднимаются орды конных воинов, жгут деревни, требуют дани, уводят в полон. И, очевидно, очень давно, в далекие полумифические времена, наезды киммерийцев, скифов, сарматов облеклись в эпической поэзии в образ летающего огненного змея .

Обращение к сокровищнице русских, украинских и отчасти белорусских сказок помогает нам более точно соотнести архаичный пласт сказочного фонда с записанными Геродотом легендами о царе Солнце - Колаксае. Поэма Алкмана позволяет определить эпоху Колаксая еще более древним временем - до VII в. до н.э., т.е., очевидно, самим киммерийским временем, в котором, как в фокусе, сошлись различные проявления новой поры в жизни праславян-сколотов (кузнецы, укрепления, борьба с «черноморским змеем» и т. п.).

В праславянских мифах и эпических сказаниях присутствуют общеиндоевропейские мотивы о трех братьях, известные нам как по иранским вариантам (на которые опирались сторонники общескифской мифологии), так и по другим. Достаточно вспомнить приводимую Тацитом германскую легенду о первочеловеке по имени Манн (!) и его трех сыновьях - родоначальниках трех германских племен.

Вот теперь, даже после такого крайне краткого экскурса в область архаичного фольклора, мы можем свести все наши разрозненные данные в единую систему:

Записи Геродота, сделанные им, по всей вероятности, во время его путешествия в край земледельцев-сколотов, в высшей степени драгоценны для нас, т. к. позволяют определить большую хронологическую глубину целого пласта восточнославянского сказочного фольклора. Сказка, как известно, нередко является позднейшей трансформацией мифа или древних эпических сказаний.

Фольклорные записи XIX - XX вв. неизбежно дают нам эти рудименты древних повествований в одномерном, уплощенном виде, без хронологической глубины. Геродот, оказавшийся первым фольклористом земледельческих племен Среднего Поднепровья, придал им недостающую глубину, создал хронологическую стереоскопичность диапазоном более двух с половиной тысяч лет. Добавим к этому, что Геродот фиксировал не современные или близкие по времени к нему сказания (вроде преданий об издевательствах скифов над Дарием), а то, что уже при нем считалось далекой стариной, отстоящей чуть ли не на тысячу лет.

В записях отголосков первобытного эпоса и мифологии, восходящих к бронзовому веку и к важнейшему историческому событию - открытию железа, содержится, вероятно, немалая доля общеиндоевропейского наследия вроде преданий о трех братьях, но есть и локальная специфика. К таким местным чертам следует, по-видимому, отнести «золотое царство».

У Геродота говорится о самом обширном царстве, где царь-Солнце Колаксай хранит священное золото.

В русских, украинских и белорусских сказках существует, как мы видели, обширный раздел сказок о трех царствах, и младший сын (как и Колаксай) всегда становится обладателем именно золотого царства; мотив небесных даров уже выветрился, осталось только на¬именование царства золотым.

Не менее интересен и самобытен второй царь мифологической генеалогии - геродотовский победитель Колаксай, соответствующий древнерусскому Дажьбогу царю и богатырю («Солнце цесарь. муж силен»), отраженный в сказочном фонде под знаменательным именем богатыря «Световика». Не скрывается ли в этом позднейшем сказочном имени языческий славянский Святовит, близкий Дажьбогу?

В связи с тем, что геродотовскую запись о царях-родоначальниках исследователи обычно распространяют на все народы, названные греками «скифы», в том числе и на кочевых скифов-иранцев (а зачастую на них по преимуществу), следует обратить внимание на иранскую форму царских имен. Иранский характер второй половины каждого имени - «ксай» - не подлежит сомнению .

Первая половина имен этимологизируется из иранского с большими трудностями.

В.И. Абаев даже отказался от объяснения имени Липоксая и это было сделано позднее Грантовским .

Обратим внимание на то, что в пантеоне древнерусских божеств мы обнаружим как архаичный индоевропейский пласт (Род, Сварог, Перун, Белее и др.), так и пласт, очень определенно связанный со скифской эпохой, породившей частичное (может быть, временное?) двуязычие восточных праславян: Дажь-бог, Стри-бог, где вторая половина имени, удостоверяющая их божественность, является иранской.

Совершенно то же самое произошло, очевидно, и с именами мифических сыновей Таргитая: в скифскую эпоху их царственность удостоверена иранским термином «ксай», имевшим, по всей вероятности, столь же широкое распространение, как и археологическая «скифская триада». Племена и народы, входившие в политические рамки Скифии, прочно воспринявшие скифскую дружинную культуру и называвшие своих богов полуиранскими именами, вполне могли для обозначения субъекта высшей власти воспринять иранский, собственно скифский термин «ксай».

Иранский элемент в именах трех братьев - Колаксая, Липоксая и Арпоксая - нисколько не препятствует отнесению земледельцев-сколотов к праславянам, как не препятствует он признанию Стрибога и Дажьбога славянскими (праславянскими по времени происхождения) божествами.

176 Абаев В.И. Скифский язык. - В кн.: Осетинский язык и фольклор, т. 1. М.- Л., 1949, с. 151-190; Георгиев В.Трите фази на славянската митология. София, 1970.
177 (Горнунг Б.В. Рец. на кн. Ф.П.Филина «Образование языка восточных славян». М.- Л., 1962. - Вопросы языкознания, 1963, №3, с. 135.
178 Русанова И.П. Славянские древности VI - VII вв. М., 1916, с. 74-76, карты.
179 Lehr-Splawinski Т. O pochodzeniu i praojczyznie Slowian. Pozanan, 1946.
180 «Самой правдоподобной, с нашей точки зрения, является гипотеза о среднеднепровско-западнобужской прародине славян. Зарубинецкую культуру, как нам подсказывают лингвистические данные, надо считать славянской» (Филин Ф.П. Происхождение русского, украинского и белорусского языков. Л., 1972, с. 24, 26).
181 Как известно, имя венетов (вендов, виндов) долгое время обозначало славян или какую-то часть славянского мира. Так, у немцев древние славянские поселки именовались Wendendorf - «венедская деревня». Финны называют русских venaia, venat, эстонцы - vene (см.: Lowmionski H. Pocz^tki Polski, t. 1. Warszawa, 1964, s. 91). Думаю, что долгий спор о происхождении слова «славяне», «слов пне» может быть решен при помощи строгого отношения к хронологии и географии этого термина: он появляется не ранее VI в. (т.е. не ранее великого расселения славян) и встречается только вне прародины, т.е. вне земли предков-венетов, в областях колонизованных выходцами из коренной территории венетов. Таковы: словаки, словинцы, словенцы, «словене» новгородские и др. «Словене», на мой взгляд, «сълы», выселенцы из земли «вене» - венетов. Слово «сълъ», «сълы» обозначало послов, людей, отправленных с поручением («пущати в сълъ» - см.: Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка. СПб., 1883, стб. 141).
182 См., например: Мишулин А. В. Материалы к истории древних славян. - ВДИ, 1941, №1, с. 230-231. Сведения Тацита здесь сильно искажены.
183 Латышев В.В. Известия древних писателей о Скифии и Кавказе. - ВДИ, 1947, №2, с. 320.
184 Кухаренко Ю.В. Археология Польши. М., 1969, с. 105, карта.
185 Латышев В.В. Известия. - ВДИ, 1947, №4, с. 258.
186 Помпоний Мела, кн. III, гл. IV.- В кн.: Античная география. М., 1953, с. 225.
187 Интересную реконструкцию карты Помпония Мелы дал Фритьоф Нансен (Nansen F. Nebelheim, т. 1,
p. 95).
188 Lowmionski H. Pocz^tki Polski, s. 156-159.
189 Латышев В.В. Известия. - ВДИ, 1948, №2, с. 232-235 (459-462).
190 Георгиев В.И. Исследования по сравнительно-историческому языкознанию. М., 1958, с. 224; Горнунг Б.В. Из предыстории образования общеславянского языкового единства. М., 1963, с. 3, 4, 49, 107.
191 Березанская С.С. Средний период бронзового века в Северной Украине. Киев, 1972, рис. 45 и 50 (карты). Возможно, что северо-восточная часть обрисованной автором области находится в более тесном взаимоотношении с сосницкой культурой, идущей на север от Десны и Сейма.
192 Некоторая обособленность комаровской культуры и ее несколько более высокий уровень объясняется, как мне кажется, близостью к карпатским горным проходам, к тем «воротам» («брамам»), через которые племена, жившие севернее гор, общались с южными. Наличие в районе комаровской культуры соляных залежей (Галич, Коломыя, Величка) могло привлекать сюда протофракийцев.
193 Хазанов А. М. Социальная история скифов. М., 1975; Раевский Д.С. Очерки идеологии скифо- сакских племен. М., 1977.
194 Хазанов А. М. Социальная история скифов, с. 53 и др.; Раевский Д.С. Очерки. с. 29 и др.
195 Хазанов А. М. Социальная история скифов, с. 53.
196 Раевский Д.С. Очерки., с. 28, 70-73. «Этнологическим содержанием версий П и ВФ скифской легенды (горизонт Шб) является обоснование трехчленной сословно-кастовой структуры общества, состоящего из военной аристократии, к которой принадлежат и цари, жрецов и свободных общинников - скотоводов и земледельцев. Эта структура моделирует строение вселенной, каким его мыслит скифская мифология» (там же, с. 71).
197 Раевский Д.С. Очерки., с. 114, 84. Древнее, идущее из энеолита представление о квадратном пахотном поле автор неправомерно применяет к чисто географическому, подлежащему измерению реальному понятию. Неправомерно и признание Эксампая центром «модели организованного мира» - ведь сторона скифского квадрата равнялась 20 дням пути, а до Эксампая было всего четыре дня (см. там же, с. 84).
198 Место встречи Геракла с полузмеей было названо Гилеей, но у нас нет полной уверенности, что это именно нижнеднепровское Олешье: «.Геракл в поисках своих коней (спрятанных девой. - Б.Р.) исходил всю страну и, наконец, прибыл в землю по имени Гилея. Там в пещере он нашел некое существо смешанной породы - полудеву-полузмею.» (§ 8).
В низовьях Днепра пещер нет. Пещеры есть в берегах Днестра, где лесная зона спускается на юг ближе к морю. Быть может, в данном случае гилеей названы днестровские леса? У Днестра показывали в скале гигантский отпечаток ступни Геракла (§ 82).
199 Vulpe Alexandra. Forschungen uber das 7 bis 5 Jh. v. u. Z., s. 12.
200 Раевский Д.С. Очерки., с. 30-39.
201 Д.С.Раевский привел очень интересную параллель из кельтского обычного права: у жителей Уэльса младший из сыновей получает в наследство дом с усадьбой, часть земли, плужный лемех, топор и котел (Раевский Д. С. Очерки., с. 182). Набор предметов действительно очень близок к геродотовской записи, но Д.С.Раевский не обратил внимания на то, что кельтский закон говорит не в пользу теории сословно-кастовой символики (топор - аристократы; чаша - жречество; плуг - простой народ), а против нее: ведь здесь речь идет не о сумме разных символических предметов, а о едином комплексе необходимых вещей, без которых немыслимо ведение крестьянского земледельческого хозяйства. Очевидно, и золотые небесные дары были позднейшей трансформацией народной земледельческой традиции борисфенитов.
202 См. указатели в кн.: Хазанов А. М. Социальная история скифов, с. 331; Раевский Д.С. Очерки., с. 210. Слово «сколоты» в обоих случаях отсутствует.
203 Последние две фразы даю в переводе А.Ч.Козаржевского, которому приношу благодарность за
помощь.
204 Абаев В.И. О некоторых лингвистических аспектах скифо-сарматской проблемы. - В кн.: Проблемы скифской археологии. М., 1971, с. 13.
205 Пограничные поселения сколотов на Ворскле, быть может, объясняют имя этой реки: в русских летописях река называется Воръсколъ. Слово «воръ» означало забор, бревенчатое укрепление, ограду. «Воръ- сколъ» могло означать «пограничное укрепление сколотов».
206 Плиний старший, кн. IV, § 82. - ВДИ, 1949, №2, с. 282-283.
207 Абаев В.И. Скифский язык, с. 175.
208 См.: Русанова И.П. Славянские древности VI - VII вв., с. 75 (карты).
209 Niederle L. Slovanske Starozitnosti, d. II, sv. 2. Praha, 1902, s. 397.
210 Исключения из этого правила («север», «хорваты», «дулебы» и некоторые др.) объясняются, очевидно, наличием неславянского субстратного элемента, передавшего свое имя славянам-ассимиляторам.
211 Поляне
212 Kostrzewski J., Chmielewski W., Jazdzewski K. Pradzieje Polski. Wroclaw - Warszawa - Krakow, 1965, s. 220, карта. Карта повторена в обобщенном виде Ю.В.Кухаренко в книге «Археология Польши» (М., 1969, с. 96). Лужицкая культура XII - IV вв. до н.э. охватила всю западную половину праславян (на запад от Западного Буга) и целый ряд окрестных племен.
213 Звездочкой отмечены племена, упомянутые Нестором.
214 На археологической карте этой эпохи остались безымянными только две очень небольшие группы: одна в изгибе Вислы, где мы не знаем по письменным источникам племен, и другая по Сану (может быть, лендзяне?).
215 См.: Археология Украины, т. II, карта 2.
216 Из номенклатуры Нестора трудно приурочить какое-либо племенное имя к племенам милоградской культуры. Скорее всего, что из расселявшихся в северо-восточном направлении милоградцев впоследствии образовались радимичи (и вятичи?), о которых Нестор помнил, что они пришли «от ляхов».
217 Георгиев В. Трите срази., с. 472-473.
218 Нидерле Л. Славянские древности, с. 33.
219 Латышев В.В. Известия… - ВДИ, 1947, №1, с. 297.
220 Латышев В.В. Известия. - ВДИ, 1949, №2, с. 344-345, 348.
221 Гшшус Василь. Коваль Кузьма-Дем’ян у фольклор) - Етнограф)чний В)сник, т. VIII. Кив, 1929, с. 3-54; Петров В)ктор. Кузьма-Дем’ян в украшському фольклор). - Там же, кн. IX, 1930, с. 197-238.
222 Петров В)ктор. Кузьма-Дем’ян., с. 231.
223 Там же.
224 Петров В)ктор. Кузьма-Дем’ян., с. 202.
225 Там же, с. 203.
226 Абаев В.И. Скифский язык, с. 243; Раевский Д.С. Очерки., с. 62, 63.
227 Повесть временных лет. Пг., 1916, с. 350.
228 Там же, с. 351. Царь-Солнце царствовал 20 с половиной лет.
229 Новиков Н.В. Образы восточнославянской волшебной сказки. Л., 1974, с. 23.
230 Там же, с. 67
231 Впрочем, сарматское время внесло новый сказочный образ в славянскую первобытную эпическую поэзию. Сарматские женщины-воительницы оставили след в виде царь-девицы, девичьего царства за огненным морем, где «головушки богатырские на тычинушках», как у геродотовских тавров.
232 Абаев В.И. Скифский язык, с. 243.
233 Грантовский Э.А. Индо-иранские касты и скифов. - XXV Междунар. конгр. востоковедов. Доклады советской делегации. М., 1960, с. 5, 6.

Первые исторические сведения о славянах появляются относительно поздно; до нашей эры о них нет ни одного достоверного упоминания.

Однако славяне, как мы только что видели, издавна обитали в Центральной и Восточной Европе и претерпели здесь, несомненно, немало различных изменений под влиянием событий, происшедших до нашей эры и до эпохи их расселения. Однако история не сообщает нам ничего, что бы относилось непосредственно к славянам. Мы можем делать лишь косвенные предположения, что в эпоху, когда различные группы, составившие впоследствии целые племена, обитали еще совместно на общей территории, на судьбы славянства должны были оказать влияние некоторые значительные исторические события.

Так, можно предположить, что в VIII и VII веках до н. э. славяне завязали сношения с иранскими скифами, которые проникли тогда из Азии в степные южнорусские области 1 . Я не колеблясь утверждаю, что среди упомянутых Геродотом северных соседей скифов не только невры на Волыни и Киевщине, но, вероятно, и будины, обитавшие между Днепром и Доном, и даже скифы, именуемые и пахарями, и земледельцами (Σκύθαι άροτήρες, γεωργοί) и помещенные Геродотом 2 к северу от собственно степных областей между верхним Бугом и средним Днепром, были, несомненно, славянами, которые испытывали влияние греко-скифской культуры, свидетельством чего являются многочисленные курганы Киевской и Полтавской областей.

С другой стороны, из сообщения Геродота о походе Дария в Скифию в 513–512 (или 507–505) годы до н. э. нам известно, что Дарий проник также в области, заселенные славянами (неврами), и вынудил их отойти к северу 3 . Кроме того, определенные лингвистические данные, а именно довольно значительное число кельтских названий в топонимике рек в Прикарпатье, кельтские названия городов, указанные Птолемеем Καρρόδουνον, Ούιβανταυάριον, Μαιτώνιον, Έρακτον), и, наконец, несколько названий племен (Ομβρωνες, Τευρίσκοι, ’Άναρχοι, Βριτολάγαι), свидетельствуют о том, что земли славян в Прикарпатье подверглись, по крайней мере частично, вторжению галлов, которые в III и II веках до н. э. достигли побережья Черного моря, что доказывают Γαλάται декрета Протогена в Ольвии. Нашествие галлов было вызвано, несомненно, давлением германцев, двигавшихся с севера в центральную Германию, но каковы были судьба и продолжительность этого нашествия, остается до сего времени совершенно неизвестным. Считать этих галльских завоевателей венедами, упоминаемыми на Висле более поздними историческими источниками, представляется мне невозможным по причинам, изложенным ниже 4 .

Я полагаю также, что германские племена бастарнов и скиров, покинувшие побережье Балтийского моря и обитавшие с III века до н. э. на побережье Черного моря, проникли через территорию, заселенную славянами, примерно так же, как это делали готы в III веке н. э. Это произошло в период между смертью Геродота, который ничего не знал о них, и 240–230 годами, когда бастарны упоминаются на Дунае (28. Пролог истории Трога Помпея), то есть между серединой V и серединой III века.

Таковы наиболее значительные и достойные упоминания исторические события, коснувшиеся славян еще до начала нашей эры.

Еще одна гипотеза, однако, заслуживает особого упоминания, так как ее выводам придается большое значение при изучении основ славянской истории. Я имею в виду точку зрения Пейскера, согласно которой славянский народ еще задолго до нашей эры и вплоть до XI века н. э. находился в подчинении у различных завоевателей, то у германцев, то у тюрко-татар, и находился в постоянном и жестоком рабстве, что якобы определило его характер и придало особые черты дальнейшей его жизни и развитию 5 . Здесь я не могу подробно показать, почему эта гипотеза лишена серьезного основания, как некоторые незначительные и непомерно раздутые факты приводят автора к недопустимым заключениям; по этому вопросу я отсылаю читателя к своему труду «Zivot starych Slovanu» 6 . Здесь приведу лишь несколько данных, необходимых для ориентировки в этом вопросе.

Профессор Пейскер в основном строит свою теорию всего лишь на нескольких старославянских словах, относящихся к славянской культуре. Эти слова, заимствованные частично из германских, частично из тюрко-татарских языков, доказывают, по его мнению, что славяне в то время, пока они жили на своей общей прародине в бассейне Припяти, были подчинены то германцам, то тюрко-татарам. Такими словами являются: млеко, скотъ и нута (скот), с одной стороны, и, с другой стороны, быкъ, вол, коза и тварогъ. Из факта заимствования указанных слов вытекает якобы, что славянам было запрещено скотоводство и что они говорили о скоте и о молочных продуктах лишь как о привилегированной собственности своих германских или тюрко-татарских властителей. К выводу о жестоком рабстве славян Пейскер приходит на основании поздних известий о нападении тюрко-татар на славян, известий, согласно которым на Руси не было ни лошадей, ни рогатого скота 7 .

Однако, возражая Пейскеру, я уже кратко указал ранее, что предпосылки, положенные в основу его гипотезы, в большинстве своем несостоятельны во всех отношениях. Согласно целому ряду других исторических и археологических свидетельств, славяне издавна самостоятельно занимались скотоводством и имели связанную с ним собственную богатую терминологию. Немногочисленные заимствованные слова, приводимые Пейскером как действительно иноязычные 8 , подтверждают лишь то, что известно из истории, а именно, что славяне издавна жили в южной России по соседству с тюрко-татарами и были с ними тесно связаны. История вновь показывает нам, что впоследствии в течение короткого времени славянские племена пережили одно за другим вторжения гуннов, аваров, печенегов, половцев и болгар. Но из этого никоим образом не следует, что «все славяне начиная с эпохи своего единства находились в рабстве то у германцев, то у татар». Если бы доводы Пейскера и были справедливы, то и в этом случае нельзя было бы делать подобные заключения. Можно, правда, допустить, что связи славян с тюрко-татарами завязались еще до прихода аваров, а именно еще в эпоху неолита, когда за несколько тысячелетий до нашей эры смуглые брахицефалы, вышедшие из Средней Азии, наводнили Европу. Однако в ту эпоху не было еще славян: праиндоевропейский народ только формировался где-то в Центральной Европе, и славяне, не выделившиеся еще из его массы, не могли почувствовать последствия этого вторжения сильнее, чем остальная часть этой массы.

Итак, у нас нет доказательств жестокого рабства славян под германским и татарским игом ни для древнейшего периода их истории, ни для более поздних времен. Подобное рабство никогда и нигде не существовало, кроме как в воображении Пейскера, принижающего славянскую первобытность. Поэтому мы должны решительно отвергнуть его толкование начала истории славян и принять во внимание лишь те события, о которых мы упоминали в начале этой главы.

Первые достоверные известия о славянах относятся к I и II векам н. э. Славяне появляются в них под наименованием венедов (Venedi, Venadi, Veneti, Ούενέδαι). К этим сообщениям относятся сообщения Плиния (Nat. Hist., IV.97; его труд написан около 77 года): «quidam haec habitari ad Vistulam usque fluvium a Sarmatis, Venedis, Sciris, Hirris (corr.) tradunt»;

Тацита (Tac., Germ., 46, написана в 98 году): «hic Suebiae finis. Peucinorum Venetorumque et Fennorum nationes Germanis an Sarmatis ascribam dubito… Veneti multum ex moribus traxerunt: nam quidquid inter Peucinos Fennosque silvarum ac montium errigitur, latrociniis pererrant, hi tamen inter Germanos potius referuntur, quia et domos fingunt, et scuta gestant et pedum usu ac pernicitate gaudent; quae omnia diversa Sarmatis sunt in plaustro equoque viventibus»;

Птолемея (умер около 178 года, Geogr., III.5.7): ««κατέχει δε τήν Σαρματίαν εθνη μέγιστα οι δε Ούενέδαι παρ’ δλον τον Ούενεδικόν κόλπον καί ύπέρ την Δακίαν Πευκΐνοί τε καί Βαστέρναι»; Geogr. III.5.8: «παρά τον Ούιστούλαν ποταμόν ύπό τούς Ούενέδας Γύθωνες, εΐτα Φίννοι, έΐτα Σούλωνες»; Geogr., 111.56: «τά Ούενεδικά όρη».».

К этим свидетельствам следует прибавить еще и другие, несколько более поздние: во-первых, это надписи на Пейтингеровой карте, которая относится, по моему мнению, к концу III века и на которой дважды упоминаются венеды-сарматы, один раз в Дакии, другой раз между Дунаем и Днестром; во-вторых, это греческий список различных народов, составленный приблизительно в начале III века (Διαμερίσμου τής γης άποσπασμάτιον), в котором встречаются названия Βαρδουλοί, Κουαδροί, Βεριδοί, что, очевидно, является искажением слов Βανδουλοί и Βενιδοί. И, наконец, это свидетельство Марциана в его «Перипле» (около 400 года), где опять встречается название Οόενδικός κόλπος (ΙΙ.38, 39, 40), имеющееся у Птолемея. В этих первоисточниках венеды славяне представлены как многочисленный народ (μέγιστον έ"θνος), расселившийся за Вислой между Балтийским морем (Венедский залив), Карпатами (Венедские горы) и землями певкинов и феннов.

Такими представляются нам славяне в первые века нашей эры. Более ранних свидетельств у нас нет. Из всех известий, привлеченных с целью возвеличить древнейшее историческое прошлое славян, только два можно считать в известной мере правдоподобными.

Прежде всего это заметки Корнелия Непота (94–24), в которых говорится об индах, занесенных бурей из «Индийского моря» (indica aequora) к берегам «Северного моря», где король батавов захватил их в плен и преподнес в дар в 58 году проконсулу А. Метеллу Целеру 9 . Затем это ряд древних преданий, согласно которым янтарь происходил из земли генетов или енетов, расположенной у устья реки, называемой Ериданос, позднее отождествленной с рекою По 10 .

Наименования Indi и indica aequora (инды и Индийское море) не могут относиться к Индии, так как бурей не могло отнести корабль из Индии к побережью Германии. Очевидно, здесь речь идет не об индах, а о другом народе с похожим наименованием, в частности о «венедах» римских авторов или о «виндах» (Vindy ) – по-немецки Wenden. Что же касается легенды о происхождении янтаря, то тут следует вспомнить, что в землях итальянских «венетов» это редкое вещество не встречалось, тогда как именно Прибалтика когда-то поставляла средиземноморским странам огромное количество янтаря и торговля между ними имела место уже в течение второго тысячелетия до н. э. Можно также допустить, что традиционное представление о наличии янтаря в северной Италии (исторической Венеции) появилось в результате того, что смешивали балтийских венедов с итальянскими венетами, которые были, конечно, более известны историкам, чем первые. Однако следует признать, что подобное объяснение этих двух древних свидетельств может быть по праву отвергнуто.

Балтийские венеды были, безусловно, славянами. Имеется несколько доказательств этого. Во-первых, их места обитания в I–II веках н. э. совпадают с местами обитания славян в VI веке. Распространение славян было совсем незначительно в период переселения народов. Во-вторых – и это очень важный довод, – наименование венедов, вендов 11 сохранялось в немецком языке (Wenden, Winden) в течение всей исторической эпохи, вплоть до новейшей, как общее наименование славян. Старые деревни, которые их немецкие соседи хотели отличить от одноименных немецких деревень, обозначались в отличие от них windisch или wendisch. Наконец, Иордану, историку VI века, первым давшему очерк начала истории славян, известно, что наименования «венд», «венед» и «славянин» употреблялись для обозначения одного и того же народа; он употребляет эти названия попеременно 12 , из чего можно заключить, что в VI веке признавалось тождество славян с венедами.

Приведенные доказательства одновременно опровергают как точку зрения Тацита, который колебался, отнести ли венедов к сарматам или к германцам, и остановился, наконец, на их германском происхождении, так и археологические гипотезы Р. Муха, по мнению которого венеды были иллирийской народностью, а также последние гипотезы Шахматова и Пейскера, считающих венедов кельтами на основании якобы кельтской терминологии водных путей на территории прародины венедов 13 . Если бы эта номенклатура была действительно кельтского происхождения (а в этом можно сомневаться, по крайней мере по отношению к части этих названий), то это доказывало бы нам лишь то, что кельты когда-то проникли в эти края, очевидно, под напором германцев, продвигавшихся с севера в Германию 14 . Однако это никоим образом не является доказательством того, что венеды I–VII веков н. э. были кельтами. Самое большее, что можно допустить, это то, что если венеды и были кельтского происхождения, то их славянизация произошла задолго до I века н. э. Что же касается моей точки зрения, то я не сомневаюсь в том, что венеды Плиния, Тацита и Птолемея, так же как венеды Иордана, Прокопия и более поздних историков, всегда были славянами. Их наименование – венды, венеды – не было собственно славянским, а являлось, очевидно, названием чуждого происхождения, которое дали славянам их соседи. Значительная распространенность названий с основой vind или vend на землях, заселенных когда-то кельтами, дает основание предположить, что эти названия кельтского происхождения 15 .

Наконец, у этого многочисленного народа, населявшего в первые века нашей эры обширные земли между Вислой, Балтийским морем, Карпатами и Днепром и Десной, было в ту эпоху свое собственное местное название «славяне». Можно догадываться также о существовании еще более древнего названия серб (множественное число сербы). Эта догадка, между прочим, основана на неясном комментарии Прокопия, писавшего о славянах и антах 16: «Σπόρους γάρ τό παλαιόν άμφωτέρους έκάλουν ότι δή σποράδην, οΐμαι, διεσκημένοι την χώραν οίκοΰσιν»».

К сообщению Прокопия можно присоединить традицию, сохранившуюся у анонимного Баварского географа IX века: «Zeruiani (речь идет о прикарпатском народе), quod tantum est regnum ut ex eo cunctae gentes Sclavorum exortae sint et originem sicut affirmant ducant» 17 . Очевидно, существовало название, близкое греческому Σπόροι (которое является, вероятно, сокращением Βοσπόροι – названия известного царства на побережье Азовского моря), однако считать, что здесь речь идет о сербах, нельзя, так как для этого слишком мало оснований. Предки исторических сербов никогда не жили за Азовским морем. Слово «сербы» (serbi) нигде не засвидетельствовано как общее название всех славян, и форма «сорб », которая якобы была исходной формой греческого слова Σπόροι, в древних источниках о восточных сербах не встречается 18 .

Нам осталось еще рассмотреть только одно общее подлинное и древнее наименование, а именно наименование словяне, словене (форма множ. числа; в единственном числе – Словении). Это название встречается в истории впервые в начале VI века у Псевдо-Цезаря Назианского 19 , затем около 550 года неоднократно у Прокопия и Иордана и, наконец, у более поздних историков. Не лишено вероятия утверждение, что это наименование встречается также у Птолемея в перечне племен Сарматии. Название Σουοβηνοί (Geogr., VI.14.9), употребляемое автором, действительно очень близко славянской форме словене, и можно предположить, что Птолемей заимствовал его из какого-то источника, даже не зная, разумеется, что это был за народ и каково было его отношение к венедам, живущим на западе Сарматии 20 .

Объясняя этимологию слова «словене», Фр. Миклошич высказал предположение, что оно употреблялось сначала для обозначения лишь тех славян, которые продвигались в VI веке к югу (словенцы, дакийские славяне и будущие болгары), и что оно якобы только в течение последующих столетий было распространено на всех славян. Однако мне представляется уже доказанным, что это наименование с VI века обозначало все славянские племена. Оно встречается не только у тех славян, которые проникали тогда в Италию, Истрию и на Балканский полуостров, но также и у славян, обитавших в центре России (Suavi у Иордана, Get., 250, не говоря уже о Σουοβηνοί, упоминаемых Птолемеем). Наконец, мы встречаем это название в VII веке в Чехии (Samo rex Sclavinorum у Фредегара) и в Лужице (Surbi gens ex genere Sclavinorum, Sclavi cognomento Winadi, ibid., Chron., IV.48, 68), а в VIII веке на побережье Балтийского моря (Einhard, Ann. Franc., 782, 789; Ann. Alem., 790). В наиболее ранних славянских письменных документах с начала IX века для обозначения славянского языка употребляется общий термин «словеньскъ языкъ»; встречаются также «словеньское племя», «словеньский народъ вьсь» («славянское племя», «весь славянский народ»). Наконец, то, что производные от слова «славянин» сохранились повсеместно, свидетельствует в пользу первоначального широкого значения этого наименования. С IX века известны новгородские словене в России, словинцы, живущие и поныне у устья Вислы, словинцы в Каринтии и словаки в Словакии. Албанцы называли сербских и македонских болгар Skja, Skjeji, то есть славянами.

Название «славянин» славянского происхождения, однако нам неизвестны, как это ни странно, ни его этимология, ни его первоначальное значение. Наряду с формами Σκλαυηνοί, Στλαυηνοί, Sklaveni, Stlaveni, образованными непосредственно из формы «словене», в латинском и греческом языках имеются краткие формы Σκλάβοι, Σθλάβοι, Sclavi, Stlavi, Sclavi, Stlavi неизвестного происхождения. Вероятно, они возникли под влиянием окончания – славь, которое часто встречается в именах собственных. Краткие формы известны уже в VI веке, а начиная с VIII века они очень распространены в письменных документах.

На основании указанных кратких форм (а также русского термина «славяне») происхождение наименования «славяне» еще до начала XIII века стали связывать со словом «слава» и переводить его как «gloriosi», «αίνετοί». Это толкование удерживалось до XIX века, и известный славянский поэт и археолог Я. Коллар поддержал его своим авторитетом. Другое толкование, не менее древнее, засвидетельствованное уже в начале XIV века, связывает наименование славяне – словене с понятием «слово» и переводит его как «verbosi, sermonales, όμογλόττοι».

Это объяснение приняли такие выдающиеся исследователи, как И. Добровский и П. Шафарик. Последний опирался, в частности, на аналогичный факт, а именно, что славяне называли соседний народ, язык которого они не понимали, словом «немцы» (единственное число – «немец», производное от «немъ», «немой»). Хотя эта вторая гипотеза имела большое число сторонников, тем не менее большинство современных лингвистов отвергает ее на том основании, что славянский суффикс – ей, – ёпгп, – janin всегда указывает на принадлежность к определенной местности и что, следовательно, наименование Словении должно было быть образовано от названия местности (Слово?), названия, которое, к сожалению, нигде не встречается 21 .

Итак, происхождение названия славян остается невыясненным. Однако нам известно, что носитель его появляется в начале нашей эры как могущественный народ, расселившийся на огромной территории между Вислой и Десной: «natio populosa per immensa spatia consedit» – писал о нем в VI веке Иордан 22 . В настоящее время известно также, что этот многочисленный народ появился в Европе не в этот период, а жил там издавна в тесном взаимодействии с другими индоевропейскими народами. Ныне это положение признано в науке и не нуждается в доказательстве, как 100 лет тому назад, когда Шафарик писал свои «Древности» с целью доказать главным образом древность славян, в которой сомневались некоторые немцы 23 .

1 Подробности см. в «Slav, star.», I, 221, а также в наст, книге, с. 176 и сл.
2 Herod., IV.17–18 и 53–54.
3 Там же, IV.83–98 и 118–143.
4 См. ниже, с. 38–39.
5 Чешский исследователь Я. Пейскер изложил свои взгляды в нескольких работах, например «Die alteren Beziehungen der Slaven zu Turkotataren und Germanen» (Berlin, 1905); «Neue Grundlagen der slavi-schen Altertumskunde; Vorbericht» (Stuttgart, 1914); «The expansion of Slavs» (reprinted from the Cambridge Medieval History, II, 1914). Cm. критическое резюме, опубликованное мной в «Архиве славянской филологии» (1909, с. 569) под названием «J. Peiskers neue Grundlagen der sl. Altertumskunde» и в «Revue des Etudes slaves» (II, 1922, с. 19–37) под названием «Des theories nouvelles dej. Peisker sur les anciens Slaves», а также статью J. Janka «О stycich starych Slovaniis Turkotatary a Germany hlediska jazykozpytneho», опубликованную в «Вестнике чешской академии» (XVII, 1908, с. 101) и в журнале «Wórter und Sachen» (1, с. 109).
6 См. «Źivot st. Slov.», I, с. 162; III, с. 135, 146 и сл., и статьи, цитированные в предыдущем примечании.
7 Const. Porphyr. De adm. imp., 2.
8 Со стороны лингвистов было довольно много возражений, особенно против предположения, что термины млеко и тварогъ заимствованы. Профессор славянской филологии В. Ягич считает их славянскими (см. труд И. Янка, цитируемый выше).
9 См. Pomp. Mela, III.5, 45. Ср. Plin., II. 170. 10 Эту легенду знали уже Геродот (III. 115) и Гесиод («Hes. fragm.», ed. Marckscheffel, 355), Skylax (с. 19), Skymnos (v. 188). См. также Berger, Geschichte der wissenschaftlichen Erdkunde der Griechen (I, c. 29).
11 Форма «венд» (vend) была, вероятно, первоначальной формой; распространенная форма «венед» (vened) возникла в греческой и римской литературе, по-видимому, под влиянием хорошо известных названий адриатических венетов. 12 lord., Get, V.34, XXIII. 119.
13 См. критику этих теорий М. Фасмера и К. Буги (М. Vasmera а К. Bugy, Rocznik slawistyczny, IV.3, с. 189).
14 См. выше, с. 27.
15 Так, например, Vindana, Vindalum, Vindonissa, Vindeleia, Vendovera, Vindobriga, Pennovindos, Vindobala, Vindolana, Vindomova, Vindogladia, Vindogara в Галлии и Бретани; Vindelici, Vindonianus vicus, Vindobona, Magiovindus, Vendidora ит.п. в восточноальпийских землях. Ср. d’Arbois de Jubainville, «Les premiers habitants de l’Europe», II, с. 264, 294. Этимология слов венд, винд неясна (vindos – «белый»?). Остальные возможные толкования этого слова см. в «Slov. star.», I, с. 201. Существует также славянская этимология. Первольф находит тут же корень vent - «великий», старославянская форма сравнительной степени «vętsij» – «больший». 16 Ргосор., В. G. III. 14.
17 См. выше, с. 24.
18 Она появляется лишь в источниках VIII века («Slov. star.», II, с. 487; III, с. 114) и только для обозначения полабских сербов (sorabi в анналах Эйнхарда, 782, 806, 822, и surbi в анналах Фредегара, IV.68).
19 Dialogi, 110 (Mignę, Patrologia graeca, 38, 847). Ср. Mtillenhoff, Deutsche Altertumskunde, 11.347, 367.
20 Более древних упоминаний нет. А. Погодин считал достойным внимания в этом отношении два имени собственных – Stlabonius Fuscinus («Corpus inscr. lat.», 111.4150) и М. Slavus Putiolanus (там же, III, добавление, с. 1958); оба весьма сомнительны. 21 В заключение Розвадовский называет ряд названий рек в Польше и России, образованных от формы «слав» и «слов», и предполагает, что существовала река, называемая Слова или Слава, или хотя бы болотистая местность, называемая «Слово», а народ, обитавший в этой области, получил от него название «словеке». Эти названия рек образованы якобы от корня «й/ем» – означающего «заливать» (поливать), «чистить». Милан Будимир высказывает это же мнение (Zbornik A. Beliće, Вё1еЬгас1, 1921, с. 97–112, 129–131).
22 lord. V.34.
23 См. «Cesky Casopis historicky», I, 1895, с. 19.

Проследив историю мифа о божественном кузнеце от эпохи веры в Сварога Небесного до украинских легенд о Кузьмодемьяне, обратимся ко второму сюжету, записанному не этнографами XIX – XX вв., а «отцом истории» Геродотом в V в. до н. э., побывавшим на южной окраине Скифии. Сомневаясь и проверяя, он всё же внес в свои записи рассказ о неврах-оборотнях, которые раз в году превращаются в волков. Это, очевидно, информация о ежегодных «волчьих праздниках», на которых участники могли. рядиться в волчьи шкуры. Это древнейшая запись о славянских «волкодлаках» или вурдалаках, так как геродотовские невры, без сомнения, славяне.

Ещё больший интерес представляют сведения Геродота о разных «скифских» генеалогических легендах, записанных им как у туземцев, так и у припонтийских эллинов (Геродот. История, IV-5-11).

Обращаясь к этим общеизвестным легендам, я должен заранее предупредить, что все мои предшественники расценивали их как скифские, собственно скифские (кочевнические), ирано-скифские. Мысль о каком бы то ни было отношении к славянской истории и мифологии или просто о выходе за пределы узкоскифского круга никогда не возникала, и появление подобной мысли не предполагалось. Вот это-то обстоятельство и заставило меня обратиться к детальному и придирчивому пересмотру многих точек зрения на Геродота, заново определить маршрут его путешествия, географическое размещение описываемых им племен и высказать свое отношение к фольклорным записям историка - . Признание всех рассказов и легенд о происхождении скифов только исключительно скифо-кочевнически-ми представляется мне априорным и бездоказательным. Собственно говоря, доказательства не приводились потому, что эта точка зрения не представлялась спорной; она преподносилась как аксиома. Самым опасным мне представляется отношение к разным легендам как к «вариантам» единого предания о происхождении всех скифов и их царей.

Приступая к анализу, прежде всего отделим легендарное от исторического. Геродот, сообщив о наличии двух разных преданий, отнесся к ним скептически и писал (Геродот. История, IV – 11), что «существует ещё и третье сказание, ему я сам [Геродот] больше всего доверяю. Оно гласило так: кочевые племена скифов обитали в Азии; когда массагеты вытеснили их оттуда военной силой, скифы перешли Араке и прибыли в Киммерийскую землю…».

С большими подробностями это предание передано автором I в. до н. э. Диодором Сицилийским, который, впрочем, соединил этот рассказ, в котором нет ничего мифологического, с одной из мифологических легенд.

«Сначала они [скифы] жили в очень незначительном количестве у реки Аракса [в данном случае – Волга] и были презираемы за свое бесславие. Но ещё в древности под управлением одного воинственного и отличавшегося стратегическими способностями царя они приобрели себе страну в горах до Кавказа, а в низменностях прибрежья Океана и Меотийского озера – и прочие области до реки Танаиса». Потомки скифских царей «подчинили себе обширную страну за рекою Танаисом до Фракии… и распространили свое владычество до египетской реки Нила…»

Рассказы Геродота и Диодора взаимно дополняют друг друга и не противоречат один другому: скифы жили первоначально где-то за Волгой; оттуда их потеснили закаспийские массагеты, они перешли Волгу и заняли степи Северного Кавказа вплоть до Азовского моря и побережья Черного моря, которое рассматривалось (и справедливо) как залив океана. Отсюда, с Кубани, перейдя Дон, скифы двинулись ещё дальше на запад, в причерноморские степи, занятые киммерийцами.

Диодором вскользь упомянуты азиатские походы до египетских владений.

В этой схеме все ясно, просто и исторично. Пребывание ранних скифов на Северном Кавказе подтверждено археологическими материалами из скифских курганов на Кубани, а вытеснение киммерийцев в VII в. до н. э. документировано сменой культур в степях. Археологи-скифологи считают теперь, что скифы действительно пришлый, а не автохтонный народ в степях .

В этих исторических справках, которым верил Геродот, нет ничего фантастического. Здесь идет речь о том, откуда взялись скифы, и именно кочевые степные скифы в Северном Причерноморье. Здесь дана точная география, называются реально существовавшие племена; к мифологии всё это отношения не имеет.

Целиком мифологичны две другие легенды. Прежде чем изложить их и подвергнуть разбору, я ещё раз напомню, что Геродот очень настойчиво убеждал своих читателей в том, что собственно скифы – скотоводы, кочевники, живущие в кибитках в безлесной степи, без оседлых поселений, без пашен. Особенно подчеркивается то, что «не земледельцы ведь они, а кочевники» (Геродот. История, IV – 2) .

Рассмотрение мифологических легенд начнем с той, которая относится именно к этим настоящим кочевым скифам, наездникам и стрелкам из лука. Легенда не касается ни перемещения скифов из-за Волги под натиском массагетов, ни походов в Переднюю Азию. Легенда начинается с того, что Геракл в повозке, запряженной конями, гнал быков Гериона и достиг земли скифов. Здесь его кони исчезли, и он долго не мог их найти, пока, разыскивая их, не добрался до Гилей (Олешья в устье Днепра). Здесь жила владелица этой земли полудева-полузмея, которая, оказывается, и похитила коней. Она согласилась отдать их при условии, что Геракл вступит с ней в сожительство. Когда у неё родилось трое сыновей, дева-змея отдала коней герою и спросила его, как ей поступить с сыновьями, когда они вырастут. Геракл, покидая её, передал ей свой тугой лук и пояс с прикрепленной к нему чашей. Тот из сыновей, который сможет натянуть отцовский лук, должен остаться и получить в наследство землю своей матери; слабосильных сыновей, не сумевших натянуть лук, следует отправить на чужбину. Геракл получил коней и отбыл. Сыновей его звали Агафирс, Гелон и Скиф.

Когда они возмужали, мать предложила им испытание. Старшие братья не смогли натянуть лук, а смог это сделать только младший – Скиф, от которого «произошли все скифские цари». Агафирс и Гелон были изгнаны, из материнской земли (Геродот. История, IV-8-10).

Как видим, эта легенда, рассказанная Геродоту греками-колонистами, совершенно не касается далекого азиатского прошлого скифов, а начинается прямо с того момента, когда скифы оказались в земле киммерийцев. Эллинская легенда не затронула и такую эпическую тему, как борьба скифов с киммерийцами, сведения о которой (и со следами эпического предания) Геродот получил от других информаторов.

Разберем географию эллинской легенды. Гилея – устье Днепра-Борисфена с лесистыми берегами. Эту точку Геродот считал срединной для прибрежной Скифии; она находилась в десяти днях пути от Истра-Дуная.

«Исконную Скифию» Геродот определил как побережье Черного моря от Дуная до Каркинитского залива; Гилея входит в это пространство. Как далеко в глубь степей простирались владения девы-змеи, перешедшие к Скифу, не ясно.

Агафирс – эпоним племени агафирсов, живших в южных Карпатах и за горами по Мурешу. Археологически – это скифо-фракийская культура.

Гелон – эпоним геродотовских гелонов, живших в Левобережье Днепра и говоривших на скифском языке. На Ворскле, среди праславянского населения, им принадлежал город Гелон (Бельское городище), а основные их места были на Суле и Северском Донце.

Археологически – это культура скифского облика, но с целым рядом локальных особенностей. Здесь, например, как мы видели, неизвестен образ «скифского оленя», традиционный сюжет скифского искусства, ставший символом скифов-кочевников.

Каков был смысл сложения этой легенды, умалчивавшей о многих важнейших эпизодах ранней истории скифов, полной героических дел?

Мне кажется, что «эллины, живущие на Понте», были не только передатчиками легенды, но и дополнителями её, поставившими в родоначальники скифам своего эллинского героя Геракла. Основа же легенды о трёх братьях возникла несомненно в среде царских скифов, живших в низовьях Борисфена и владевших и Гилеей, и в значительной части «Исконной Скифией». Именно царским скифам нужно было показать свое родство с другими скифоидными племенами и подчеркнуть свое превосходство и над гелонами, и над «изнеженными агафирсами», которые уклонились от союза со скифами против Дария в 512 г.

Свой исторический рассказ о продвижении скифов Диодор Сицилийский дополнил пересказом эллинской легенды, но с изменениями и дополнениями: братья Скифа опущены, но упомянуты двое потомков Скифа – братья Пал и Нап, разделившие царство; народы новых царств стали называться палами и налами.

Связь эллинской легенды с царскими скифами подтверждена изображениями на серебряном сосуде из Частых курганов под Воронежем.

Д. С. Раевскому удалось остроумно разгадать содержание вычеканенных сцен как изображение трёх сыновей Геракла: Агафирс и Гелон сожалеют, что им не удалось овладеть отцовским наследием, а младший, Скиф, принимает лук с несколько смущенным видом . Добавлю к этому, что сосуд найден хотя и в отдаленной от царских скифов местности, но с ними непосредственно связанной: «…по направлению к востоку живут другие скифы, прибывшие в эту местность по отделении от царственных скифов» (Геродот. История, IV-22).

Сосуд с изображением трёх братьев удостоверяет принадлежность своего владельца к той династии, которая восходит к Скифу-родоначальнику. Однако ни греческого Геракла, ни Ехидны (девы-змеи) здесь нет; художнику заказан только показ трёх братьев и торжество младшего. Всё здесь в пределах только скифского кочевого мира с его луками, нагайками, саадаками.

Перейдем к другой легенде, которую Геродот изложил раньше эллинской; услышал он её от скифов, по всей вероятности, от тех скифов-борисфенитов, которые жили в Ольвии, «Торжище Борисфенитов».

Знакомясь с этой легендой, мы сразу попадаем в совершенно иной мир: другая география, другие персонажи, полное отсутствие признаков кочевого быта, священные реликвии в виде земледельческих пахотных орудий, тысячелетняя автохтонность жителей берегов Борисфена, особое самоназвание этих «скифов», ежегодные празднества в честь небесного плуга… Единственная черта сходства – состязание трёх братьев, но характер состязания совершенно иной: одни соревнуются в овладении оружием, а другие – в овладении плугом и ярмом. Единственнь м напоминанием о скифах-иранцах являются имена царей, толкуемые из иранских языков. Впрочем, достоверно иранским оказывается только слово «царь» («ксаис»), добавляемое к каждому имени. Но в таком случае и русская сказка об Иване-царевиче тоже должна быть объявлена иноземной, так как слово «царь» обрусевшее, но не славянское.

В своей книге о Геродотовой Скифии я привел ряд аргументов в пользу того, что в этой легенде о почитателях плуга речь идет не о скифах-кочевниках, а о землепашцах-праславянах днепровского Правобережья, входивших в широкое понятие Скифии, в огромный «скифский тетрагон» Геродота размером 700 X 700 км, включавший свыше десятка различных народов .

Познакомимся с полным текстом Геродота ввиду исключительной важности сообщаемых им сведений.

«По рассказам скифов народ их – моложе всех. А произошел он таким образом. Первым жителем этой, ещё необитаемой тогда, страны был человек по имени Таргитай. Родителями этого Таргитая, как говорят скифы, были Зевс и дочь реки Борисфена. Я этому, конечно, не верю, несмотря на их утверждения.

Такого рода был Таргитай, а у него было трое сыновей: Липоксай, Арпоксай и самый младший – Колаксай.

В их царствование на Скифскую землю с неба упали золотые предметы: плуг с ярмом, секира и чаша.

Первым увидел эти вещи старший брат; едва он подошел, чтобы поднять их, как золото запылало. Тогда он отступил, и приблизился второй брат, и опять золото было объято пламенем.

Так жар пылающего золота отогнал обоих братьев, но когда подошел третий, младший брат, пламя погасло, и он отнес золото к себе в дом. Поэтому старшие братья согласились уступить наимладшему все царство»

(Геродот. История, IV-5).

«Так вот от Дипоксая, как говорят, произошло скифское племя, называемое авхатами. От среднего, Арпоксая, – катиары с траспиями, а от наимладшего царя – называемые паралатами. Всем им в совокупности есть имя – сколоты, по имени их царя. Скифами же их называли эллины».

(Геродот. История, IV – 6).

«Так рассказывают скифы о происхождении своего народа. Они думают, впрочем, что со времен первого царя Таргитая до вторжения в их землю Дария прошло никак не больше 1000 лет. Упомянутые священные золотые предметы скифские цари тщательно охраняли и с благоговением почитали их, принося ежегодно богатые жертвы. Если кто-нибудь на празднике заснет под открытым небом с этим священным золотом, то, по мнению скифов, не проживет и года. Поэтому скифы дают ему столько земли, сколько он может за день объехать на коне. Так как земли у него было много, то Колоксай разделил её, по рассказам скифов, на три царства между своими тремя сыновьями. Самым большим он сделал то царство, где хранилось золото. В области, лежащей ещё дальше к северу от земли скифов, как передают, нельзя ничего видеть и туда невозможно проникнуть из-за летящих перьев. И действительно, земля и воздух там полны перьев, а это-то и мешает зрению. Так сами скифы рассказывают о себе и о соседних с ними северных странах…»

(Геродот. История, IV – 7).

Прежде чем приступить к рассмотрению тех сюжетов, которые связаны с мифологией, обрядами и фольклорными мотивами, следует обосновать свое право на использование этой части геродотовского текста при описании праславянского язычества. Это тем более необходимо, что данная легенда в научной литературе прочно вошла в число элементов скифской кочевнической культуры. Литература, посвященная генеалогическим легендам Геродота, огромна. Наличие книг Д. С. Раевского и А. М. Хазанова, имеющих большие историографические и библиографические разделы, позволяет мне не углубляться в неё и ограничиться только полемикой с новейшими авторами .

Остановлюсь на книге Д. С. Раевского как на исследовании, посвященном непосредственно рассмотрению скифской идеологии. В книге есть ряд интересных догадок и сопоставлений, но в своей основной идее она повторяет многое из того, что уже утвердилось в современной иранистике как сословно-кастовая расшифровка древних генеалогических преданий, осложненная в некоторых случаях представлениями о трёх космических плоскостях. Полное доверие к этим положениям без проверки того, насколько они подходят к скифскому (и нескифскому) обществу, и без строгого отбора источников ставит нередко автора в сложное положение.

Прежде всего необходимо возразить против слияния пяти различных источников в один предполагаемый мифолого-социологический рассказ, в единую легенду с пятью «версиями»: здесь и две разные легенды, записанные Геродотом, и сумбурные строки из поэмы Валерия Флакка, и запись Диодора, сделанная несколько веков спустя после Геродота, и незначительный эпиграфический источник .

Поздний автор, Диодор, на этом основании и домыслил двух потомков (не сыновей) легендарного Скифа. К геродотовой основе это не имеет никакого отношения и не должно бы включаться в число «версий» будто бы единой легенды

Там, где у Геродота очень определенно идет речь о племенах, о народах, имеющих даже общее имя, Д. С. Раевский видит «обманчивую очевидность» .

Там, где Геродот прямо указывает на полное родство скифов, гелонов и агафирсов, наш автор упорно говорит о «трёх неродственных народах» .

Родственность, наличие явных скифских черт нам хорошо известны как по археологическим материалам, так и потому, что гелоны знали скифский язык, а имена агафирских царей сходны со скифскими (Геродот, История, IV – 78, 108).

В итоге Д. С. Раевский приходит к следующим выводам: «Итак, этнологическим содержанием версий Г – I [Геродот, История, IV-5-7] и ВФ [Валерий Флакк] скифской легенды (горизонт III б) является обоснование трехчленной сословно-кастовой структуры общества, состоящего из военной аристократии, к которой принадлежат и цари, жрецов и свободных общинников – скотоводов и земледельцев. Эта структура моделирует строение Вселенной, каким его мыслит скифская мифология» .

Таков результат слияния воедино легенды кочевых скифов с легендой землепашцев, ошибочно называемых тоже скифами. Укажу пока только на две нелогичности: во-первых, там, где есть кочевники, там, по Геродоту, нет земледельцев. Во-вторых, у каждого народа, по Геродоту, был свой царь; если приравнять народы к сословиям или кастам, то у воинов и царей (!) будет свой царь, у жрецов – свой царь и ещё один царь будет у пахарей и скотоводов.

«Каждой сословно-кастовой группе, – пишет далее Д. С. Раевский, – и соотнесенной с ней зоне мироздания соответствует определенный атрибут из числа фигурирующих в легенде священных предметов» .

Здесь автор вступает в явное и ничем не аргументированное противоборство с Геродотом, так как вслед за рядом исследователей (А. Кристенсен, Э. Бенвенист, Ж. Дюмезиль) он каждому из сыновей Таргитая определяет один предмет из комплекса золотых вещей, упавших с неба: Колаксаю, царю воинов, – топор, Липоксаю, царю жрецов, – чаша, а Арпоксаю, царю скотоводов и пахарей, – снаряжение для плужной упряжки. Но ведь кульминационным пунктом всей геродотовской легенды является описание соперничества братьев, в результате которого вовсе не было мирного распределения небесного золота, а все вещи получил один из братьев (Колаксай), и хранилось оно потом не в разных царствах, а в одном, «обширнейшем». И следует сказать, что в единстве этого золотого небесного комплекса было достаточно смысла: плуг с ярмом (поставленные Геродотом на первое место) символизировали хозяйственную основу благосостояния царства, топор – военную мощь царства, а чаша могла означать не столько возлияния богам (которые делались из ритона), сколько радость, жизненные утехи. И весь этот набор символических предметов достался, по Геродоту, одному младшему сыну Таргитая, ставшему царем племени-гегемона.

Распределение золота по сословиям или по кастам в качестве их «цеховых гербов» – явное заблуждение, в корне противоречащее источникам.

Концепция Д. С. Раевского, включая и космологический аспект, предстает перед нами в таком виде.

1. Липоксай (Гора-Царь) – племя авхатов – жрецы – чаша – земля.

2. Арпоксай (Река-Царь) – катиары – земледельцы – плуг – вода; траспии – скотоводы – ярмо – «нижний мир».

3. Колаксай (Солнце-Царь) – паралаты – воины и цари – топор – небо.

Не вдаваясь в сущность и в сложную систему обоснования этой таблицы, отмечу сомнения, возникающие при взгляде на неё: почему земля досталась племени жрецов? Почему скотоводы наделены ярмом, которое, как пишет Д. С. Раевский, входит в один пашенный комплекс с плугом?

Но больше всего вызывает недоумение полное исчезновение географических и этнических примет.

Увлечение сословно-кастовой гипотезой, осложненной соотнесением с тремя зонами мироздания, привело Д. С. Раевского к отрицанию геродотовой географии вообще. Обращаясь к тексту «Истории», Д. С. Раевский нередко ставит в кавычки такие слова, как «племена», «этнос», «этнический» . Он пишет: «…шесть перечисленных Геродотом скифских „племен“ суть не только этнические единицы, но и сословно-кастовые группы, образующие две триады». В связи с этим взглядом возникают «жрецы-каллипиды», «жрецы-алазоны».

«Трансформация шести „этносов“ в трехчленную сословно-кастовую структуру должна была происходить в любом случае. Не исключено, что именно поэтому терпят неудачу попытки разместить на археологической карте шесть названных Геродотом „племен“ .

Нельзя согласиться с этими положениями по двум причинам: во-первых, Геродотом упомянуто внутри Большой Скифии не шесть, а десять народов или племен – ведь паралаты, авхаты, катиары и траспии тоже названы им как население части Скифии, но только он не указал, к какой части этой страны, к кочевой или земледельческой, они относятся, полагаясь на внимательность читателей, которые в предыдущем параграфе уже видели, что речь идет о почитателях плуга, живших на Днепре. Во-вторых, отсутствие единого мнения археологов о размещении геродотовских племен на карте является следствием того, что археологи, получив достаточно подробную карту археологических культур, не обратились к новому анализу геродотовского текста, а вовсе не того, что в этом тексте нет достаточных данных для точной локализации племен и народов (без кавычек) .

Возразить Д. С. Раевскому в своей книге я не мог, так как к моменту выхода его работы (во многом интересной) моя книга «Геродотова Скифия» была уже в издательстве.

Геродот, как всем известно, указывает реки, на которых живут те или иные народы, определяет протяженность их земель, расстояние до других народов, упоминает разные ландшафтные зоны – одним словом, дает достаточно точных и косвенных указаний для того, чтобы исследователь мог соотнести эти конкретные сведения с конкретностью археологических культур.

Поскольку сословно-кастовая (и одновременно космологическая) гипотеза основывается на принципе отрицания этносов и их географического размещения, постольку изучение исключительно важного текста Геродота придется начать с рассмотрения географической стороны его двух генеалогических легенд.