Тимур кибиров биография. – Так сложилось, что с младых ногтей я привык как-то себя противопоставлять – традиции, окружающей действительности
Тимур Юрьевич Кибиров
Кибиров (настоящая фамилия Запоев) Тимур Юрьевич - поэт.
Осетин по национальности, родной язык - русский. Семья из терских казаков-осетин, в 1825 получивших звание казачьих за верность России. Дед по отцовской линии - Запоев Кирилл Иванович, урядник царской армии, кавалер двух Георгиевских крестов (IV и III стенени). Арестован в 1929, сослан в Сибирь, расстрелян в 1938, реабилитирован в 1956. Отец - Юрий Запоев, офицер, полковник.
В 1990 (начало возрождения терского казачества) был избран помощником атамана, членом правления, заместителем редактора газеты «Терский казак». Пишет историю станицы Черноярской. Мать - Джемма Залеева. К фамилии самого знаменитого предка по материнской линии - полковника царской армии Георгия Кибирова, который пользовался огромным уважением казаков,- прибегает поэт в качестве литературного псевдонима.
По образованию филолог-русист: окончил Московский областной педагогический институт им. Н.К.Крупской. Работал младшим научным сотрудником Института искусствоведения Министерства культуры СССР.
Первые стихи начал писать в 12-13 лет, поэт-кумир - Блок, в 20 лет открытием стали стихи Бродского. По собственному признанию, особенно «пристрастился» к писанию стихов во время службы в армии (служил в войсках ПВО). Первая публикация - «Вступление» (Юность. 1988. №9).
В 1997 дебютировал как литературный критик. Кибиров - «масштабный поэт», «азартный деятельный художник» (С.Гандлевский). Кибиров - «лучший, талантливейший поэт эпохи постсоциализма» (М.Золотоносов). Кибиров - «самый популярный поэт 1990-х гг.» (М.Эпштейн).
Разные исследователи относят творчество Кибиров к различным направлениям в современной поэзии. В самом широком смысле Кибиров примыкает к постмодернистской поэтической тенденции «московских концептуалистов», группе «Альманах» (вместе с Д.Приговым, Л.Рубинштейном, С.Гандлевским, М.Айзенбергом, Д.Новиковым и др.). На внешнем уровне Кибиров действительно широко использует все те характерные приемы, которые могут быть квалифицированы как приемы концептуального искусства: цитаткость (в самом ёмком смысле), аллюзивность, интертекстуальность, ме-татекстовость, пародийность, «механистичность» приема, стирание границ в позиции автора и героя, циничный ракурс восприятия прошлого, формально-стилевая близость соц-арту, рифмо-ритмическая небрежность, языковая грубость, матерщина и т.д. Однако внутреннее их наполнение у Кибирова оказывается иным: в отличие от поэтов-концептуалистов он акцентирует не формальную, а смысловую сторону приема.
Цитатность Кибирова становится одним из главных и определяющих приемов его поэтики, его песня складывается из строк и образов других художников: «Каблучки в переулке знакомом / все стучат по асфальту в тиши / Люди Флинта с путевкой обкома / что-то строят в таежной глуши / И навстречу заре уплывая / по далекой реке Ангаре / льется песня от края до края / И пластинка поет во дворе» («Сквозь прощальные слезы»). Голоса предшественников органично и гармонично вплетаются в ткань его поэзии. Естественность этого соединения свидетельствует не о заимствовании чужого, а о восприимчивости к чужому, о способности и наследовать и развивать. Кибиров «перепевает» популярный песенно-стихотворный репертуар советских лет. Но в отличие от концептуалистов Кибиров заглядывает в душу homo sapiens, а не homo sovetikus. Аллюзия или цитата, так же как и язык 1960-70-х используются в его поэзии не в переносном значении (с целью осмеяния, отрицания, пародирования или снижения), а в прямом - в качестве непосредственных знаков-репрезентантов своего времени.
Дистанцирует от концептуализма и называет Кибирова поэтом только «близким концептуализму» И.Васильев (Васильев И. Русский поэтический авангард XX века: автореферат докторской диссертации Екатеринбург, 1999. С.39). С.Гандлевский причисляет Кибирова к направлению «критический сентиментализм» (Гандлевский С. Разрешение от скорби // Личное дело №. М., 1991. С.231). М.Эпштейн квалифицирует Кибиров как поэта-«постконцептуалиста», преодолевающего «ту подчеркнутую отчужденность <...> которая свойственная концептуализму». «Если в концептуализме господствует абсурдистская, то в постконцентуализме - ностальгическая установка: лирическое задание восстанавливается на антилирическом материале - отбросах идеологической кухни, блуждающих разговорных клише, элементах иностранной лексики» (Эпштейн М.- С.275).
В творчестве Кибиров основу содержательного уровня художественного материала составляет осмысление недавнего советского прошлого страны, основу формального уровня обеспечивает апелляция к устойчивым формулам социалистического быта и бытия, идеологическим клише советских лозунгов, популярных песен, народного кино, образцовых произведений соцреалистической литературы. В результате создается «широкая и исчерпывающая картина советского мира, составленная как мозаика из точных деталей-перечислений» (Агеносов В., Анкудинов К. Современные русские поэты: справочник. М., 1997. С.47): «Как все забавно и как все типично! / Слишком типично. Почти символично. / Профиль на мемориальной доске / важен. И с профилем аналогичным / мимо старуха бредет астматично / с жирной собакою на поводке» («Художнику Семёну Файбисовичу»).
Бросается в глаза иная, чем у поэтов-концептуалистов, модальность отношения к прошлому. Если в поэзии авангарда главный пафос состоит в отрицании недавнего прошлого, то Кибиров вспоминает о счастливом детстве, верных друзьях и юношеских приключениях, «...поэт пишет о пространстве и времени, в которых ему выпало жить, с любовью» (Зорин А. Тимур Кибиров. Сортиры // Литературное обозрение. 1991. №11. С.107). «Помнишь, в байковой пижамке, / свинка, коклюш, пластилин, / с Агнией Барто лежали / и глотали пертусин? <...> И вприпрыжку мчались в школу. / Мел крошили у доски. /Ив большом колхозном поле / собирали колоски. / Пили вкусное парное /с легкой пенкой молоко. / Помнишь? Это все родное. / Грустно так и далеко...» («Л.С.Рубинштейну»). В стихах Кибирова, посвященных детству, сквозит красота и возвышенность, лиризм и ностальгическая грусть. «Советское здесь, собственно, перестает быть особенно советским и становится по преимуществу детским <...> возвышенный пафос Кибирова касается не только и даже не столько советского "большого стиля", сколько мелочей, подробностей, повседневных реалий советской жизни, даже знаков ее бедности и неустроенности...» (Курицын В.- С.102).
Тема детства прочно смыкается с темой родины, ее судьбы, ее истории, ее настоящего и будущего, намечая зависимость поэта не столько от современных традиций концептуального искусства, сколько от традиций классической русской литературы: «Щелкни ж на память мне Родину эту, / всю безответную эту любовь, / музыку, музыку, музыку эту, / Зыкину эту в окошке любом!»
Чувства-воспоминания о детстве провоцируют начало лирического разговора о родине, образ которой вырисовывается у Кибирова в контексте всей русской литературы: от «странной» любви лермонтовской «Родины», через «убогую» и «всесильную» матушку-Русь Некрасова, через «умом Россию не понять» Тютчева вплоть до «расхлябанной колеи» Блока. «Грядки с чахлою ботвой. / Звуки хриплые баяна. / Матюканье и блеянье. / Запах хлебного вина. / Это Родина. Она / неказиста, грязновата / в отдалень от Арбата / развалилась и лежит, / чушь и ересь городит...». Образ родины, создаваемый Кибирова, вбирает в себя высокое и низкое, радующее и отвращающее, природное и урбанистическое, притягивающее и пугающее. Однако он служит поэту опорой в его надежде «победить смерть»: средством ее преодоления, по Кибирову, становится не просто «странная», «не от ума» любовь к России, но ее этико-эстетический потенциал, ее культура и литература: «...здесь вольготно петь и плакать, / сочинять и хохотать, / музам горестным внимать, / ждать и веровать, поскольку / здесь лежала треуголка / и какой-то том Парни, / и, куда ни поверни, / здесь аллюзии, цитаты, / символистские закаты, / акмеистские цветы, / Баратынские кусты, / достоевские старушки / да гандлевские чекушки, / падежи и времена! / Это Родина. Она / и на самом деле наша...» («Возвращение из Шилькова в Коньково»).
По мнению критика, «Кибиров - единственный поэт младшей генерации, который сумел пропустить через свое сердце трагизм современной культуры, которая не может свободно пользоваться плодами отчужденной традиции, но не мыслит и разрыва с ними без окончательной гибели для самой себя», и, несмотря на «жуть» кибировского языка, поэт, «сумел-таки вырыдать самое святое...», «вечную» тему любви к родине (Архангельский А.- С.328-330). Осетин по происхождению, которому «..пятый пункт не позволит/ и сыном назваться...» («Русская песня»), Кибиров говорит о себе: «И русский - не русский - не знаю, / Но я буду здесь умирать» («Русская песня»).
Лауреат нескольких литературных премий, в т.ч. Пушкинской премии (1992, Гамбург), Анти-букер (1997, Москва). Член российского ПЕН-клуба.
Живет в Москве.
О.В.Богданова
Использованы материалы кн.: Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги. Биобиблиографический словарь. Том 2. З - О. с. 179-182.
Далее читайте:
Русские писатели и поэты (биографический справочник).
Сочинения:
Общие места / послесл. Т.Чередниченко. М., 1990;
Календарь. Владикавказ, 1991;
Стихи о любви. М., 1993;
Сантименты: Восемь книг / предисл. С.Гандлевского. Белгород, 1994;
Когда был Ленин маленьким / илл. А.Флоренского. СПб., 1995;
Парафразис. СПб., 1997;
Интимная лирика. СПб., 1998;
Избранные послания. СПб., 1998,
Улица Островитянова. М., 1999,
Новации. СПб., 1999;
Юбилей лирического героя. М., 2000.
Литература:
Архангельский А. В тоске по контексту: От Гаврилы Державина до Тимура Кибирова // Архангельский А. У парадного подъезда. Литературные и культурные ситуации периода гласности (1987-1990). М., 1991;
Золотоносов М. Логомахия: Знакомство с Тимуром Кибировым: маленькая диссертация // Юность. 1991. №5;
Зорин А. «Альманах» - взгляд из зала // Личное дело №. М., 1991;
Куланова М. И замысел мой дик - Играть ноктюрн на пионерском горне! // Новый мир. 1994. №9;
Курицын В. Соц-арт любуется-2 // Курицын В. Русский литературный постмодернизм. М., 2001;
Лекманов О. Послание Тимуру Кибирову из Опалихи в Шильково через Париж // Русская мысль. La pensee russe. Париж. 1993. 11-17 нояб. №4004;
Левин А. О влиянии солнечной активности на современную русскую позию // Знамя. 1995. №10;
Немзер А. Двойной портрет на фоне заката: Заметки о поэзии Т.Кибирова и прозе А.Слаповского // Знамя. 1993. №12;
Годдес Б. Энтропии вопреки: Вокруг стихов Тимура Кибирова // Родник. 1990. №4;
Чередниченко Т. Песни Тимура Кибирова // Арион. 1995. №1;
Чудакова М. Путь к себе: Беседа с корреспондентом // Литературное обозрение. 1990. №1;
Эпштейн М. Зеркало-щит. О концептуальной поэзии. Каталог новых поэзии // Эпштейн М. Постмодерн в России. Литература и теория. М., 2000.
СССР →Россия Россия
конец 1980-х - н. в.
сборник «Общие места»
Тиму́р Ю́рьевич Киби́ров (осет. Къибирты Тимур , род. 15 февраля , Шепетовка , Хмельницкая область , Украинская ССР , СССР) - советский и российский поэт и переводчик. Лауреат Премии Правительства РФ ().
Биография
Тимур Кибиров (настоящая фамилия Запоев) родился 15 февраля 1955 года в осетинской семье. Отец - офицер советской армии. Мать - учительница в средней школе. Окончил историко-филологический факультет МОПИ. В 1998 году являлся главным редактором издания «Пушкин». Работал в телекомпании НТВ, на радиостанции «Культура». Переводил стихи Ахсара Кодзати с осетинского языка (с подстрочника). С 1995 года - член русского Пен-центра . С 1997 года член редсовета журнала «Литературное обозрение».
Творчество
Дебютировал в печати в конце 1980-х годов. Его поэзию относят к постмодернизму , соц-арту и концептуализму . Для Кибирова характерно пересмешничество, пародия , установка на скрытое и открытое цитирование как классической литературы, так и советских, идеологических или рекламных штампов . Андрей Левкин так высказался о творчестве Кибирова:
Тимур Кибиров - самый трагический русский поэт последних десяти лет (как минимум, учитывая и Бродского).
Творчеству Тимура Кибирова свойствен эпический размах. Вот как говорит об этом Елена Фанайлова:
Кибиров - один из немногих современных поэтов, который регулярно пишет поэмы и просто очень длинные повествовательные стихи. А это большое искусство, поколением русских постмодернистов практически утраченное. То есть у Кибирова имеется тяга к эпическому размаху.
Со второй половины 1990-х уходит от гражданской тематики.
В 2008 году Тимур Кибиров стал лауреатом премии «Поэт». В качестве приза он получил $50 тыс.
В 2011 году награждён премией Правительства РФ за лирический сборник «Стихи о любви».
Основные публикации
- Общие места. - М .: 1990
- Календарь. - Владикавказ: 1991
- Стихи о любви. - М .: 1993
- Сантименты: Восемь книг. - Белгород: 1994.- 384 с. - ISBN 5-8489-0001-9
- Когда был Ленин маленьким. - СПб. : 1995
- Парафразис. - СПб. : 1997
- Памяти Державина. - СПб. : Искусство, 1998. - 256 с. - ISBN 5-210-01526-2
- Избранные послания. - СПб. : 1998
- Интимная лирика. - СПб. : 1998
- Нотации. - СПб. : 1999
- Улица Островитянова. - М .: 2000
- Юбилей лирического героя. - М .: Проект ОГИ, 2000. - 48 с.
- Amor, exil. - СПб. : Пушкинский фонд, 2000. - 64 с.
- «Кто куда, а я - в Россию». - М .: Время , 2001. - 512 с.
- Шалтай-болтай. - СПб. : Пушкинский фонд, 2002. - 56 c. - ISBN 5-89803-103-0
- Стихи. - М .: Время , 2005. - 856 с. - ISBN 5-9691-0031-5
- Кара-барас. - М .: Время , 2006. - 64 с. - ISBN 5-9691-0098-6
- На полях «A Shropshire lad». - М .: Время , 2007. - 192 с. - ISBN 978-5-9691-0234-7
- Три поэмы. - М .: Время , 2008. - 128 с. - ISBN 978-5-9691-0312-2
- Стихи о любви. - М .: Время , 2009. - 896 с. - ISBN 978-5-9691-0372-6
- Греко- и римско-кафолические песенки и потешки. 1986-2009. - М .: Время , 2009. - 80 с. - ISBN 978-5-9691-0448-8
- Лада, или Радость. - М .: Время , 2010. - 192 с. - ISBN 978-5-9691-0568-3
Напишите отзыв о статье "Кибиров, Тимур Юрьевич"
Ссылки
- в «Журнальном зале ».
- на сайте «Неофициальная поэзия» .
- .
- .
Отрывок, характеризующий Кибиров, Тимур Юрьевич
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.
Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
Тимур Кибиров (настоящая фамилия Запоев) - советский и российский поэт и переводчик. Родился 15 февраля 1955 года в осетинской семье. Окончил историко-филологический факультет МОПИ. Работал главным редактором издания «Пушкин», в телекомпании НТВ, на радиостанции «Культура». Дебютировал в печати в конце 1980-х годов. С 1997 года член редсовета журнала «Литературное обозрение». Лауреат премии «Поэт». Награжден премией Правительства РФ за лирический сборник «Стихи о любви».
– Тимур Юрьевич, почти каждый ваш сборник стихов не обходится без поэтического высказывания на тему религии, Бога. Это потому что тема актуальная или это больше внутренняя потребность? Вообще, какое место в вашем творчестве занимают вера и православие?
– У меня действительно довольно много текстов, впрямую посвященных этой теме. Но смею надеяться, что там, где об этом не говорится впрямую, так или иначе пронизано именно этим миросозерцанием. Потому что понятно, что если человек – христианин, то христианство – это не какая-то идеология, которую можно отложить на время. Это цельный и, на мой взгляд, истинный взгляд на мир вообще. На любое его явление. Поэтому для автора, который верит, невозможно писать, так или иначе не соотнося свои слова с этим взглядом на мир.
Поэтому насколько это модно-не модно – вы знаете, для какой-то части читателей это плюс. Для какой-то части, моих, во всяком случае, читателей интеллигентных, интеллектуальных и, как сейчас принято говорить, либералов, это зачастую может казаться и минусом. И едва ли не знак того, что я в какой-то степени поддерживаю режим. Что опять-таки, как мне кажется, из моих текстов не следует.
– У вас лично возникают проблемы в связи с тем, что вы верующий человек – в общении с коллегами, с друзьями?
– Так сложилось, что с младых ногтей я привык как-то себя противопоставлять – традиции, окружающей действительности. Всегда писал довольно жестко.
И тут многие читатели были в недоумении, что Кибиров был такой крутой парень, а сейчас постарел и черт знает, во что превратился. На мой взгляд, это абсолютно неправильный взгляд. И вообще неправда.
– То есть религиозная тема считается откатом в вашем творчестве?
– Для многих – да. Надеюсь, не для всех читателей. Это неправильно так считать. Потому что в моей книге «Греко- и римско-кафолические песенки и потешки», которая полностью состоит из стихов на тему веры, Бога, дерзости и какого-то литературного новаторства, может, больше, чем в моих других сборниках. В общем, я горжусь этой книгой. Потому что интересно делать то, что трудно. А написать что-нибудь (что я тоже делаю), высмеивающее современную власть – делов-то! Особенно для человека, который из советского андеграунда. Для меня же невероятно важно, что многие люди, очень далекие от христианства, любят стихи именно из этого сборника.
– Думаю, особенно одно из них – «А наш-то на ослике – цок да цок». Это такое мощное миссионерское высказывание. Совершенно уверена, что эти стихи привели к вере немало людей. Как вы их написали?
– Оно посвящено покойной , известной переводчице, писательнице, глубоко верующему человеку. Мы довольно часто общались в последние годы ее жизни, она очень большое влияние оказала на меня и на мою жизнь. Помню, у нее был день рождения. Хотя я никогда никаких текстов не сочинял на заказ, но мне захотелось ей написать. Мне самому это стихотворение очень нравится. И как мне показалось, я нашел тон, чтобы избежать слащавости и елейности, но при этом чтобы это был действительно христианский текст. При этом современный, отвечающий моим представлениям о современной поэзии.
Это стихотворение мне кажется не просто хорошо сделанным, а честным и, в общем-то, полезным. И я знаю, что многие люди, далекие от христианства, эти стихи любят и понимают. Большинство моих коллег, услышав такое, просто оплюются: «Как так? Какая польза? Какое искусство?» Такое, да. Оно должно чему-то служить. Иногда говорят, что искусство бесцельно. Но иначе это глупые игрушки. У меня одна жизнь, и я ее каким-то играм буду отдавать? Лучше я тогда буду столяром. Это не бесцельно. Это стул сделать.
– А как Наталья Леонидовна повлияла на вас?
– Для людей очень важен пример. Одно дело, когда такое живое и неелейное христианство существует на уровне текстов моих любимых , а другое дело, когда я вижу человека, который, кстати, и переводил их. И в ней самой присутствовало сочетание высочайшей культуры с искренней верой. Я увидел, это возможно, что никакого противоречия между культурой и верой нет, и при этом это радостно и весело, не мрачно совсем.
– Когда вы крестились?
– Я очень поздно крестился, мне было чуть больше тридцати. Ни маме, ни папе в голову не приходило крестить меня в детстве. Папа у меня военный, политработник, естественно, коммунист. Мама тоже коммунистка. Но они сами крещеные, поскольку они из крестьянских семей. И там понятно, что крестили всех. Но все мы – и я, и две сестры мои – крестились уже взрослые. Даже не молодые, а взрослые.
– А почему решили креститься?
– Я ощущал как некоторую мою ущербность, что я не крещен. Как будто я что-то нужное не сделал. Но при этом я все откладывал. А потом мой приятель, друг еще со школьных лет решил креститься ну и я с ним за компанию.
– Ваша жизнь после этого как стала меняться?
– Не могу сказать, что это стало для меня каким-то переломом. У меня тогда было отношение к христианству как к чему-то хорошему, но я тогда больше чем-то другим был занят и озабочен. Ну, по бестолковости. На первый план моей жизни вопросы веры вышли потом, после сорока. Я искал какого-то цельного и ясного мировоззрения и философии. И все, что я перебирал, к чему присматривался – все оказывалось, что называется, «в том совести, в том смысла нет». Либо при ближайшем рассмотрении не выдерживало интеллектуальной проверки, или противоречило каким-то нравственным критериям, которые я предъявлял.
В итоге оказалось, что единственный взгляд на мир, на людей, на все, который не возмущает ни мозг, ни сердце – это христианство.
Я не знаю, можно ли назвать это верой. В том самом важном и самом истинном значении, когда это связано с теплом, с радостью, с полнейшей уверенностью, доверием. Вот у меня этот путь был интеллектуальный. К сожалению, судя по всему, я абсолютно мистически бездарен, поэтому никаких откровений, знаков у меня не было. Я сейчас говорю без всякой иронии, потому что я знаю, что по свидетельствам двухтысячелетней истории, это все бывает не только у святых, но и у вполне простых людей. Их что-то ведет. Мой путь был чисто интеллектуальный.
– А ваши жена, дети крещенные?
– Да, конечно. Жена более чем я воцерковленная. Я не то чтобы очень часто хожу. Мне бы хотелось, чтобы в жизни моих дочек вера занимала бы большее место, просто им было бы, мне кажется, легче. Пока этого нет, как-то современным молодым людям не очень-то что-нибудь навяжешь, но таких задач я не ставлю. Но все меняется.
– А вера раскрепощает или ограничивает в творчестве?
– Не знаю. Это очень сложный вопрос. Я думаю, у кого как. Сразу приводят в пример Гоголя, у которого, как принято считать, вера загубила его художественное творчество.
– Может быть, ему открылись такие высоты, что литература показалась для него …
– Жалкой человеческой глупостью. Может и так. Лично для меня это было не сужением, а расширением возможностей. Сейчас я говорю о совершенно ремесленных литературных делах, просто было интересно делать то, что еще не умеешь, что-то новое. Не знаю, научился ли.
-А вообще имеет ли значение для писателя его вера?
– Она имеет значение вообще для любого человека. А писатель отличается от любого другого человека гораздо меньше, чем принято предполагать. То есть вера в жизни писателя – это не больше и не меньше, чем в жизни инженера, врача, учителя. Естественно, немножко иначе. Потому что писатель по природе своего дела должен ее оформить в словах. Он не может ее держать под спудом, не должен. Так или иначе, она должна проявиться в его творчестве.
– На ваш взгляд, сегодня есть проблемы во взаимоотношениях между церковью и интеллигенцией?
– Еще какие проблемы. Когда в сознании большинства интеллигенции церковь там, на стороне власти, а не с ними. Они отторгают христианство, потому что им кажется, что это аналог советской идеологии. Но это же не так.
В Евангелии ничего не сказано ни о величии того или иного народа, ни о ратных подвигах, ни о патриотизме – все эти вещи славные, но к христианству никакого, просто никакого отношения не имеют.
Отношение христианства ко всем этим вопросам, вообще, ко всему, что касается государства и политики, оно совершенно четко и лаконично выражено в том, что отдавайте Богу богово, а кесарю кесарево. Тут я говорю абсолютные банальности, но мы живем в атмосфере, когда многие банальные и очевидные истины забываются.
Боюсь, враждебность интеллигенции по отношению к Церкви только нарастает. Конечно, можно с презрением сказать, что главное – простой народ, он все понимает, он сердцем с нами, а эти, какие-то выродки интеллигентные, пятая колонна, всем содомским грехам подвержены и так далее. Но понятно же, что это тупик. Церковь ведь заинтересована, чтобы приходили умные люди, чтобы приходила интеллигенция. Как это происходило в начале 90-х годов. Потому что христианство не глупое, оно вполне себе самое умное, и умные люди в нем должны быть. И с умными людьми надо говорить, особенно с молодежью. Чтобы христианство не ассоциировалось с каким-нибудь депутатом и той шпаной, которая хулиганит на выставках.
Если в церкви не будет живых, интеллигентных, умных, ищущих людей, если их не привечать, то будет унылость и такое соблюдение обрядов, деды, отцы нам велели, мы будем красить яйца. Все хорошо, но просто христианство – это больше, это то, что призвано преобразить мир.
– Но ведь интеллигенция тоже подчас судит церковь, не имея о ней представления.
– Да, абсолютно, об этом нечего говорить. То, что и у советской интеллигенции, да и у дореволюционной, а уж современной, тем более, столько глупостей и предрассудков и безобразия в голове, так кто должен это развеивать? Сегодня мало проповеднического, миссионерского пафоса. «Они такие, сякие!» Да, они такие, сякие. А какие были, кто окружал первых христиан? Те, кто вообще устраивали кровавые игрища и, вообще-то, убивал этих первых христиан, но, тем не менее, они шли к ним. Это победа и слава. Никакое государство не помогало, эта горстка людей завоевала мир, потому что верили, что они несут благую весть.
Более того, я считаю, что очень большая опасность для христианства в России – это попытка жесткого увязывания государства с церковью. Не государства даже, а некоей государственно-националистической идеологии с христианством.
– С чьей стороны идет эта попытка увязывания?
– В первую очередь это выгодно власти, конечно. Приятно в той или иной мере быть приобщенным к тому, что является смыслом жизни для многих людей, и как бы получать некоторую санкцию не от земных властей, даже не от избирателей, а откуда-то сверху. Мне кажется, что это очень неправильно, и это очень вредит приобщению к христианству, настоящему, очень многих молодых людей, которым вера могла бы помочь в жизни, потому что молодые люди сейчас, как и взрослые, очень многие растеряны, буквально иногда непонятно, что хорошо, что плохо. А христианство, конечно, дает это представление, и это очень важно.
– Как эту ситуацию можно было переломить, изменить? Или это такая примета нашего времени?
– Мало ли, какие приметы у какого времени? Нужно просто думать и говорить. Мне немножко легче, потому что, как известно, слова поэта – уже его дела. Что делать другим? Хотя бы думать, хотя бы какой-то агрессивный, навязываемый этот шум пропускать через сознание, чтобы отличать, где правда, то есть читать, думать и чаще вспоминать, что говорил Спаситель, а не что говорят те иные толкователи, Евангелие читать.
– У вас есть какая-то любимая евангельская притча или образ?
– Самый любимый мой эпизод в Евангелии – это . У меня не так давно вышла книжка «Муздрамтеатр», куда вошла оратория, которая называется «Закхей». Этот евангельский образ просто меня до слез трогает. Мне кажется, что в этой истории заключена сама суть христианской веры. Вот этот какой-то смешной маленький, не то, что грешный, а совсем грешный человек, не просто мытарь, а начальник мытарей, и вдруг он изо всех сил лезет на дерево, чтобы только увидеть Христа.
Мне кажется, что всем нам полезно, чтобы нас охватила эта непреодолимая жажда хоть краешком глаза взглянуть на Спасителя, хоть ненадолго ощутить Его в своей жизни.
И самое главное, это очень оптимистичная притча – ты просто постарайся, а там тебя заметят.
Их-то Господь - вон какой!
Их-то Господь - вон какой!
Он-то и впрямь настоящий герой!
Без страха и трепета в смертный бой
Ведёт за собой правоверных строй!
И меч полумесяцем над головой,
И конь его мчит стрелой!
А наш-то, наш-то - гляди, сынок -
Навстречу смерти своей.А у тех-то Господь - он вон какой!
Он-то и впрямь дарует покой,
Дарует-вкушает вечный покой
Среди свистопляски мирской!
На страсти-мордасти махнув рукой,
В позе лотоса он осенён тишиной,
Осиян пустотой святой.
А наш-то, наш-то - увы, сынок, -
А наш-то на ослике - цок да цок -
Навстречу смерти своей.А у этих Господь - ого-го какой!
Он-то и впрямь владыка земной!
Сей мир, сей век, сей мозг головной
Давно под его пятой.
Вкруг трона его весёлой гурьбой
- Эван эвоэ! - пляшет род людской.
Быть может, и мы с тобой.Но наш-то, наш-то - не плачь, сынок, -
Но наш-то на ослике - цок да цок -
Навстречу смерти своей.
На встречу со страшною смертью своей,
На встречу со смертью твоей и моей!
Не плачь, она от Него не уйдёт,
Никуда не спрятаться ей!Тимур Кибиров
Поэт Тимур Кибиров (настоящая фамилия - Запоев) родился 15 февраля 1955 г. в Шепетовке Хмельницкой области в семье военнослужащего. По национальности - осетин. Окончил историко‑филологический факультет Московского областного педагогического института имени Н.К.Крупской.
Работал научным сотрудником Института искусствознания Министерства культуры СССР. C 1988 г. печатается в журналах и альманахах: "Время и мы", "Атмода", "Третья модернизация", "Синтаксис", "Митин журнал", "Соло, "Знамя", "Огонек", "Арион".
Пик популярности Кибирова пришелся на 90‑е г. прошлого века. Критики относят его поэзию к постмодернизму, соц‑арту, и концептуализму. По мнению знатоков поэзии, в своих ранних произведениях поэт сумел выразить "несчастное сознание советского человека времен крушения Империи". Возможно поэтому наиболее популярными его произведениями остаются пародии на советскую эстетику: "Жизнь К.У.Черненко" и "Когда был Ленин маленьким". В литературных кругах существует мнение, что в своем творчестве Т. Кибиров близок к "шестидесятникам". Критики отмечают особенную человечность его творчества. Об этом говорит и премия "Северная Пальмира", полученная поэтом в 1997 г. Другие награды: Пушкинская премия фонда А.Тепфера (1993), премии фонда "Знамя" (1994), "Арион" (1996), "Незнакомка" (1997), "Анти‑Букер" (1997), стипендия фонда И.Бродского (2000).
В 2008 г. Тимур Кибиров стал четвертым лауреатом российской национальной премии "Поэт", учрежденной Обществом поощрения русской поэзии при финансовой поддержке РАО "ЕЭС России". По условиям учредителей премии, Кибиров должен возглавить жюри премии в 2009 году.
Кибиров ‑ автор сборников стихов «Общие места» (1990), «Календарь. Владикавказ» (1991), «Стихи о любви» (1993), «Сантименты: Восемь книг» (1994), «Когда был Ленин маленьким» (1995), «Парафрази» (1997), «Памяти Державина» (1998), «Избранные послания» (1998), «Интимная лирика» (1998), «Нотации» (1999), «Улица Островитянова» (2000), !Юбилей лирического героя» (2000), «Amor, exil» (2000), «Кто куда, а я - в Россию» (2001), «Шалтай‑болтай» (2002), «Стихи» (2005), «Кара‑барас» (2006).
С 1995 г. Тимур Кибиров является членом Русского ПЕН‑клуба. Он также член редсовета журнала "Литературное обозрение", Попечительского совета Благотворительного фонда системной поддержки отечественной культуры и социальной среды ее воспроизводства.
Определить, к какому направлению относится творчество Тимура Кибирова , весьма проблематично. С концептуалистами (см. первую часть пособия) его роднит отношение к языку. В стихах его присутствует разговорная речь, понятная абсолютно всем, а не только кружку "избранных". Стихи Тимура Кибирова насыщены бытовыми деталями, полны вещей и предметов. Одновременно они буквально переполнены цитатами и штампами, которыми поэт с легкостью ирониста и бережностью лирика играет. В поэме "Жизнь Константина Устиновича Черненко", воспевающей "подвиги" серенького руководителя СССР в 1984—1985 годах, Тимур Кибиров призвал на помощь все штампы социалистического реализма. Полумертвый старик превращается в героя эпоса: он с младенческих лет борется с "кулаками"; побеждает в одиночку отряд японских диверсантов; указывает новые пути развития мировой литературе.
Критик Андрей Зорин (14) писал, что правило говорить об эпохе и с эпохой на ее собственном языке Кибиров доводит до логического предела.
Чуешь, сволочь, чем пахнет? — Еще бы! Мне ли, местному, нос воротить! —
так пишет поэт во вступлении к книге "Сквозь прощальные слезы". Сама книга представляет собой последовательный рассказ о различных периодах послеоктябрьской истории нашей страны, составленный из самых хрестоматийных в соответствующий период цитат: газетных лозунгов, обрывков популярных песен и стихов, ходячих формул, иногда утративших конкретный источник, но сохраняющих узнаваемость.
Каблучки в переулке знакомом все стучат по асфальту в тиши. Люди Флинта с путевкой обкома что-то строят в таежной глуши.
Цель Кибирова не отбор самых выразительных деталей, но их полный, по возможности, перечень. Оттого тексты его имеют тенденцию к распространению и экспансию вширь. По своему построению они вообще могут быть бесконечными, т.к. предел такому перечислению способны положить лишь иссякание памяти автора или его произвольное вмешательство.
Размах произведений поэта определяется не событийной канвой и не поступками действующих лиц, а мощью экспрессивной волны, выдающей в авторе лирический темперамент.
В своем творчестве Кибиров ставит перед собой вопрос: "Можно ли говорить на чужом языке, оставаясь при этом собой?" Своими стихами он отвечает на этот вопрос утвердительно.
Где же ты, человеческий фактор? Ну, куда же запрятался ты? Постоянно с тобою морока. Как покончить с тобой наконец? Что ж ты бродишь всю ночь одиноко? Что ж ты жрешь политуру, подлец? (...) Отвечал человеческий фактор. И такое он стал говорить, Что из чувства врожденного такта Я его не смогу повторить. А с небес и печально и строго Вниз Божественный фактор глядел.
В последних стихах ирония Кибирова становится мягче, задушевней. Поэт отстаивает простой, уютный мир частного человека у жестокой действительности.
Леночка, будем мещанами! Я понимаю, что трудно, что невозможно практически это. Но надо стараться. Не поддаваться давай... Канарейкам свернувши головки, здесь развитой романтизм воцарился, быть может, навеки. Соколы здесь, буревестники все, в лучшем случае — чайки. Будем с тобой голубками с виньетки средь клёкота злого будем с тобой ворковать, будем мурлыкать котятами в теплом лукошке. Не эпатаж это — просто желание выжить.
В единственности, с которой Кибиров выражает себя через расхожие идеологические клише, таится разгадка, по мысли Андрея Зорина, необычного сплава лиризма и социальности в его стихах. Социальный пафос внесен сюда языковым сознанием автора, и порожден он решением собственных художественных, а не политических задач.
Читайте также другие статьи по теме «Поэзия "Второй культуры"».