Культурно-исторические образы в поэзии О. Мандельштама
Сборник стихов Мандельштама «Камень» давно стал классикой русской поэзии эпохи «Серебряного века». Невероятно лиричные произведения поэта покорили не одно поколение читателей, являясь примером красоты слога и эталонного ритмического звучания. Осип Мандельштам, будучи человеком тонкой душевной организации, оставил потомкам чувственное и романтическое наследие, отзвуки которого можно услышать в произведениях многих современных поэтов.
Мандельштам
Осип Эмильевич Мандельштам является уникальной фигурой в русской литературе. За свою недолгую жизнь и совсем короткий период творческой деятельности Осип успел создать немало стихотворных произведений, активно занимался переводами с нескольких языков, публицистикой. Современники считали Осипа Мандельштама довольно серьезным литературоведом и большим ценителем искусства.
Осип Эмильевич считается одним из самых известных поэтов начала XX века. Он находился в дружеских отношениях с Мариной Цветаевой, Николаем Гумилевым, Анной Ахматовой.
Биография
Осип Мандельштам появился на свет 15 января 1891 года в Варшаве, Польша. Семья будущего литератора принадлежала к влиятельному еврейскому роду Мандельштамов. Отец поэта - Эмилий Вениаминович Мандельштам - имел звание купца первой гильдии, а мать - Флора Овсеевна Вербловская - служила музыкантом в консерватории.
В 1897 году, когда Осипу было всего 6 лет, семья переехала в Санкт-Петербург, где и прошел дальнейший период жизни будущего поэта вплоть до самой его ссылки.
Ранние годы
В 1907 году юный Мандельштам стал слушателем лекций при физико-математическом факультете Санкт-Петербургского университета, однако, проучившись некоторое время, не ощутил в себе тяги к естественным и точным наукам, поэтому принял решение забрать документы.
В 1908 году будущее светило русской литературы поступает в университет Сорбонны, попутно слушая курсы в университете Гейдельберга. За годы обучения Осип проявил себя как талантливый литератор и весьма эрудированный человек, что позволило ему войти в элитный круг общения будущих русских литераторов.
Среди друзей и знакомых поэта того времени были Николай Гумилев, Вячеслав Иванов, с которыми он часто собирался, и друзья обсуждали классику французской и английской поэзии.
В 1911 году семья поэта стала испытывать большие финансовые трудности, и Осипу пришлось вернуться на родину и продолжить обучение в университете Санкт-Петербурга.
Сборник стихотворений
Первые стихотворения Мандельштам начал писать еще в юношеском возрасте, до поступления в университет. Университетские годы, давшие поэту огромное количество знаний об истории искусства и теории литературы, сделали из Осипа зрелого поэта. К моменту вынужденного завершения обучения в Европе Мандельштам уже практически закончил работу над своим первым поэтическим сборником, получившим название «Камень». Название оказалось пророческим - «Камень» Мандельштама действительно стал гранитной плитой в истории русской литературы, на долгие годы оставшись памятником свободного стихотворного творчества, ставшего примером для последующих поколений поэтов.
История написания
«Камень» Осипа Мандельштама словно отражает саму внутреннюю сущность поэта. Материал для сборника был создан в период становления Осипа как личности, как творческой индивидуальности. Хрупкое душевное равновесие поэта то и дело нарушалось суровыми жизненными обстоятельствами, и Мандельштам пытался исследовать эти обстоятельства путем творческой работы.
Эстетика символизма в ранних произведениях Мандельштама лишь подчеркивает его абстрактное восприятие окружающей действительности, благодаря которому поэт обладал уникальным творческим видением.
Книга Мандельштама «Камень» является, по сути своей, уникальным сборником, представляющим читателю все грани личности автора и различные стороны его поэтического мировоззрения. В сборник входят лирические произведения поэта, прозаические миниатюры и путевые наброски в стихотворной форме, сделанные Мандельштамом во время его путешествий по Европе.
Также поэт одним из первых в русской литературе начинает активно использовать монологическую форму изложения мысли, пользуясь формой изложения от первого лица. Это придает его работам оттенок искренности, делая произведения Мандельштама невероятно притягательными для читателя.
Пейзажная лирика занимает довольно большое место в сборнике, так как именно через описание величия природы поэт обычно показывает человеческую натуру, пытаясь понять предназначение человека, смысл его существования.
Анализ сборника «Камень» Мандельштама показывает, что для поэта не было запретных тем, свое вдохновение он находил в абсолютно любых темах. В сборнике присутствуют стихотворения о любви, войне, музыке, литературе и даже спорте.
Часть первая
Анализ «Камня» Мандельштама показывает, что сборник содержит стихотворения в порядке их написания. В первую часть своей книги поэт включил ранние, лицейские и университетские работы. В то время Мандельштам разделял литературные взгляды сообщества символистов, поэтому его ранее творчество почти целиком состояло из образов-символов. Творческая вселенная поэта представлена уникальным видением обычных вещей, которым даются необычные определения. Поэт разделяет «мир земной» и «мир небесный», отдавая предпочтение второму.
Мандельштам очень серьезно размышляет о своей поэтической природе и возможной уникальности, относясь к литературному дару скептически.
Часть вторая
Вторая часть стихов Мандельштама в «Камне» получилась более серьезной и философски ориентированной, нежели первая. Именно здесь поэт твердо показывает свою зрелость как творческой личности, свое видение мира.
Современники поэта полагали, что вторая часть «Камня», несмотря на более классическую структуру стихосложения, более драматична и сурова. Именно здесь поэт впервые приходит к осмыслению перемен в своей жизни, пытаясь адаптироваться к новым обстоятельствам своего существования.
Анализ сборника Мандельштама «Камень» показывает, что для второй его части характерны интеллектуальные настроения и творческий цинизм. Поэт предстает уже не восторженным подростком, а серьезным мужчиной, многое пережившим в своей короткой, но тяжелой жизни.
Публикация
Сборник «Камень» Осипа Мандельштама стал первой официально выпущенной книгой автора, включившей в себя всего 23 произведения, написанные в период с 1908 по 1913 год.
Спустя несколько лет поэт переработал сборник и подготовил к изданию исправленный и дополненный вариант, включивший в себя несколько стихотворений, написанных в 1914-1915 годах.
В конце двадцатых годов поэт предпринял попытку издать третью редакцию сборника, однако по весомым причинам решил отказаться от этой идеи, предпочтя посвятить свободное время деятельности переводчика.
«Камень» выдержал несколько переизданий при жизни поэта, обеспечив Мандельштаму бессмертие в литературных кругах.
Дано мне тело -- что мне делать с ним,
Таким единым и таким моим?
За радость тихую дышать и жить
Кого, скажите, мне благодарить?
Я и садовник, я же и цветок,
В темнице мира я не одинок.
На стекла вечности уже легло
Мое дыхание, мое тепло.
Запечатлеется на нем узор,
Неузнаваемый с недавних пор.
Пускай мгновения стекает муть --
Узора милого не зачеркнуть.
Из омута злого и вязкого
Я вырос, тростинкой шурша,--
И страстно, и томно, и ласково
Запретною жизнью дыша.
И никну, никем не замеченный,
В холодный и топкий приют,
Приветственным шелестом встреченный
Коротких осенних минут.
Я счастлив жестокой обидою,
И в жизни, похожей на сон,
Я каждому тайно завидую
И в каждого тайно влюблен.
<Осень> 1910, 1927
Скудный луч холодной мерою
Сеет свет в сыром лесу.
Я печаль, как птицу серую,
В сердце медленно несу.
Что мне делать с птицей раненой?
Твердь умолкла, умерла.
С колокольни отуманенной
Кто-то снял колокола.
И стоит осиротелая
И немая вышина,
Как пустая башня белая,
Где туман и тишина...
Утро, нежностью бездонное,
Полуявь и полусон --
Забытье неутоленное --
Дум туманный перезвон...
Воздух пасмурный влажен и гулок;
Хорошо и не страшно в лесу.
Легкий крест одиноких прогулок
Я покорно опять понесу.
И опять к равнодушной отчизне
Дикой уткой взовьется упрек,--
Я участвую в сумрачной жизни,
Где один к одному одинок!
Выстрел грянул. Над озером сонным
Крылья уток теперь тяжелы.
И двойным бытием отраженным
Одурманены сосен стволы.
Небо тусклое с отсветом странным --
Мировая туманная боль --
О, позволь мне быть также туманным
И тебя не любить мне позволь.
Я ненавижу свет
Однообразных звезд.
Здравствуй, мой давний бред --
Башни стрельчатой рост!
Кружевом, камень, будь
И паутиной стань,
Неба пустую грудь
Тонкой иглою рань.
Будет и мой черед --
Чую размах крыла.
Так -- но куда уйдет
Мысли живой стрела?
Или, свой путь и срок
Я, исчерпав, вернусь:
Там -- я любить не мог,
Здесь -- я любить боюсь...
Образ твой, мучительный и зыбкий,
Я не мог в тумане осязать.
"Господи!"- сказал я по ошибке,
Сам того не думая сказать.
Божье имя, как большая птица,
Вылетело из моей груди!
Впереди густой туман клубится,
И пустая клетка позади...
Апрель 1912
Нет, не луна, а светлый циферблат
Сияет мне,-- и чем я виноват,
Что слабых звезд я осязаю млечность?
И Батюшкова мне противна спесь:
Который час, его спросили здесь,
А он ответил любопытным: вечность!
Паденье -- неизменный спутник страха,
И самый страх есть чувство пустоты.
Кто камни нам бросает с высоты,
И камень отрицает иго праха?
И деревянной поступью монаха
Мощеный двор когда-то мерил ты:
Булыжники и грубые мечты --
В них жажда смерти и тоска размаха!
Так проклят будь готический приют,
Где потолком входящий обморочен
И в очаге веселых дров не жгут.
Немногие для вечности живут,
Но если ты мгновенным озабочен --
Твой жребий страшен и твой дом непрочен!
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру - порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
Сборник «Камень»
В поэзии Мандельштама смысловой потенциал, накопленный словом за всю историю его бытования в других поэтических контекстах, приобретает значение благодаря скрытым цитатам-загадкам. Они заставляют читателя обратиться к их источникам с тем, чтобы найти систему координат, подтекст, с помощью которого текст можно дешифровать.
Основные черты этого метода в полной мере проявились уже в первом опубликованном сборнике поэта - «Камень» (1913г.). Сюда вошли 23 стихотворения 1908-1913гг. (позднее сборник был дополнен текстами 1914-1915гг. и переиздан в конце 1915г. (на титуле значится - 1916)). Вошедшие в сборник ранние стихи 1908-1910гг. являют собой уникальное для всей мировой поэзии сочетание незрелой психологии юноши, чуть ли не подростка, с совершенной зрелостью интеллектуального наблюдения и поэтического описания именно этой психологии:
Из омута злого и вязкого
Я вырос тростинкой шурша, -
И страстно, и томно, и ласково
Запретною жизнью дыша...
Я счастлив жестокой обидою,
И в жизни, похожей на сон,
Я каждому тайно завидую
И в каждого тайно влюблен Стихотворения. Проза. Статьи. - М.: ООО «Издательство АСТ»; «Олимп», 2000. С. 30.
Включенные в первый сборник Мандельштама «Камень» стихи -- это стихи ученика символистов, но при этом они лишены «потусторонности», всей положительной идеологии и философии символизма. Это стихи о мире туманном и ненастоящем. Лидия Гинзбург «Камень» http://destructioen.narod.ru/ginsburg_kamen.htm
Лирический герой Мандельштама остро ощущает внутреннюю душевную неуютность. В таком состоянии подозрения вдруг обретают вещный облик, ранящий наше сознание, поскольку болезненные изломы сообщаются даже природе:
Что если над медной лавкой,
Мерцающая всегда,
Мне в сердце длинной булавкой
Опуститься вдруг звезда?
В родной для себя стихии - культуре - молодой Мандельштам черпал, будто иные эмоции, «пробуждая» великие тени. Однако и к ним осуществлен двойственный подход. Поэт покорен подвигом творчества, гением художника. Но в «разноголосице» повседневности для людей, ей подчиненных, все оборачивается своей противоположностью. Болезненные авторские эмоции здесь особенно сильны. Бах кому-то кажется лишь «несговорчивым стариком»; Бетховен открывает «величавой жертвы пламя», то, однако, «где мы не видим ничего». Навсегда умолкший Гомер не защищает от грозных испытаний:
И море и Гомер - все движется любовью,
Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,
И море черное, витийствуя, шумит
И с тяжким грохотом подходит к изголовью.
С жанровой точки зрения стихотворения книги «Камень» можно обозначить тремя моделями. Во-первых, это небольшие лирические стихотворения и миниатюры, передавшие различные субъективные впечатления импрессионистического характера. Во-вторых - лирические монологи от первого лица, строящиеся как фрагменты образно-интонационного потока, наполненные лирической рефлексией. Третья жанровая модель - это живописно-описательные стихотворения, развивающие определенный образ-тему. Источником таких образов становится мировая культура: архитектура, музыка, литература, быт и даже спорт «Литература»№ 10/2001 Издательский дом "Первое сентября"/ Я иду на урок литературы «Анализ стихотворений О.Э. Мандельштама». Электронный ресурс (http://lit.1september.ru/urok/).
В первой части «Камня» Мандельштам сочетает «суровость Тютчева» с «серой песенкой» Верлена, где «смутное с ясным слито». В ранних стихах поэта критики чаще всего отмечали символистские влияния. Здесь, действительно, как и у символистов, и у романтиков, присутствует некое «двоемирие», противостояние земной преходящей реальности высшему вечному миру. Но Мандельштам это двоемирие ощущает по-особому, сугубо индивидуально. Он драматически напряженно переживает уникальность своего хрупкого «я», своего слабого, но неповторимого «теплого дыхания» на фоне космически безучастной вечности. В итоге рождается удивление (едва ли не центральная эмоция всей лирики Мандельштама), психологически достоверное и лишенное всякой литературности, вторичности:
Неужели я настоящий,
И, действительно, смерть придет?
Вскоре эту антиномию частного и космического Мандельштам решит на свой собственный лад - через «одомашнивание» и «согревание» материи. «Родное и теплое» начало в его творчестве осваивает «чуждые» и большие вечные объекты (природу, воздух, историю, искусство) чисто человеческими, «детскими» способами (путем вдыхания, съедания, выпивания). Так, в стихотворении «Мороженно! Солнце. Воздушный бисквит...» (1914) вечный лед воспетых Тютчевым Альп преобразуется в «бродячий ледник» мороженщика:
И в мир шоколада с румяной зарею,
В молочные Альпы мечтанье летит...
И боги не ведают - что он возьмет:
Алмазные сливки иль вафли с начинкой... Лидия Гинзбург «Камень» (http://destructioen.narod.ru/ginsburg_kamen.htm)
В поэзии Мандельштама Евхаристия, Таинство причащения Телу и Крови Христовым, «как вечный полдень длится», но «взбитых сливок вкус и запах апельсиновой корки» тоже вечны.
Стихотворение О. М. Мандельштама «Невыразимая печаль...» - одно из ранних в творчестве поэта (1909 год).
«Невыразимая печаль» - это небольшой лирический этюд в стиле натюрморта. Тема этюда - утреннее пробуждение, ощущения своего бытия и связи с предметами действительности: комната, хрустальная ваза, бисквит, вино. Луч солнца создает движение в картине: сначала он ударяется о хрустальную вазу, потом освещает всю комнату, наконец, будит того, кто находится в комнате и играет на его пальцах.
В картине есть два плана: воображаемое окно, через которое проникает луч солнца и пространство комнаты с предметами в ней. Это можно соотнести с внешним и внутренним состоянием лирического героя - макро и микрокосмосом. Состояние героя, равно как и положение вещей, может измениться в любую минуту: луч исчезнет, вино станет терпким, бисквит будет съеден.
Очень часто в первых строфах Мандельштам отрицает: «Мы напряженного молчанья не выносим», «Я не поклонник...», «Ни о чем не нужно говорить» и т. д. Здесь тоже отрицание - «невыразимая печаль». Очень странное определение печали, но если вспомнить Ахматову «Звенела музыка в саду / таким невыразимым горем...» или «Слава тебе, безысходная боль!», то можно поставить эти слова в ряд традиционных сентенций акмеизма. Именно, в боли, страданиях, печали есть томление, даже «истома - сладкое лекарство». Акмеисты любят подобного рода оксюмороны Российская электронная библиотека Эрудиция. (http://www.erudition.ru/referat/printref/id.17091_1.html ).
«Вся комната напоена...» - реминисценция на пушкинское «Вся комната янтарным блеском/ Напоена...». Это указание на общее настроение в строфах Пушкина и Мандельштама, что важно для правильного прочтения стихотворения. Реминисценции, открытая цитация, интертекстирование - постоянный прием в поэзии Мандельштама. Это затрудняет понимание стихов и одновременно обогащает их. Иногда реминисценция сводится лишь к повторению сочетания слов в отрыве от контекста оригинала. Такова, возможно, аллюзия на «сонное царство» Островского («Такое маленькое царство/ Так много... сна»), которую трудно истолковать иначе, как исключительно звуковое обыгрывание знакомого сочетания слов.
Немного красного вина
Немного солнечного мая -
И, тоненький бисквит ломая,
Тончайших пальцев белизна… Поэзия Серебряного века. Антология/ Предисловие, статьи, примечания Б.С. Акимова. - М.: Издательский дом Родионова, Литература, 2005 (серия «классика в школе»). С.157
Музыкальная неопределенность ощущения «невыразимой», «сладкой» печали подчеркивается отсутствием сказуемого в последнем предложении, замененного «добавочным», второстепенным действием. Грамматический синтаксис оказывается менее значимым, чем импрессионистический, музыкальный Интерпретация стихотворения «Невыразимая печаль». Электронная библиотека REFBY (http://www.ref.by/refs/44/31459/1.html).
Вторая половина «Камня», как заметил в рецензии на книгу Гумилев, образцово «акмеистическая». В противовес символистским «экстазам слога», нарочитой звукописи и декоративности здесь царствует «классическая» форма стиха, зачастую приподнятая интонация оды, равновесная экономия стиля и образа. При этом Мандельштам преображает мистические символы в сложные, не осязаемые аналогии, а тайны - в интеллектуальные проблемы, загадки. Ключ к такому методу лежит уже в названии книги. Именование «камень» может быть воспринято как анаграмма (игра на созвучии через перестановку букв) слова АКМЭ, давшее название новому литературному движению (это греческое слово, обозначающее высшую точку развития, расцвет, но также и острие камня, по происхождению родственно индоевропейскому слово akmen - «камень»). В литературе не раз отмечалось, что первая книга стихотворений Мандельштама, как и ее название, связана с поэзией Тютчева. См., напр., Тоддес Е. Мандельштам и Тютчев. International Journal of Slavic Linguistics and Poetics, 1974, vol. XVII.
На связь названия своей книги с Соловьевым и Тютчевым указал и сам автор. В «Утре акмеизма» мы читаем: «Владимир Соловьев испытывал особый пророческий ужас перед седыми финскими валунами. Немое красноречие гранитной глыбы волновало его, как злое колдовство. Но камень Тютчева, что «с горы скатившись лег в долине, сорвавшись сам собой иль был низвергнут мыслящей рукой», -- есть слово. Голос материи в этом неожиданном паденьи звучит как членораздельная речь… Акмеисты с благоговением поднимают таинственный тютчевский камень и кладут его в основу своего здания Жизнь и творчество О.Э. Мандельштама. Воспоминания, материалы к биографии, «новые стихи», комментарии, исследования. Воронеж, издательство воронежского университета 1990. С.28».
Стихотворение «Дано мне тело - что мне делать с ним…» (1909). Композиционно оно расположено почти в самом начале книги, седьмым по счету. Самобытность лирического «я» Мандельштама обозначается здесь со всей определенностью. Физическое чувство своего тела подчеркивает границу между «я» и «не-я» не отвлеченно, а конкретно. Подобно миру комнаты, тело оказывается формой действительности, ближайшей человеческому самосознанию. Такая интимность самоощущений близка детству, миру ребенка. И в то же время у Мандельштама формируется мистическая оппозиция «душа - тело», потому что тело «дано» душе. Мир души глубже, изначальнее мира тела. Отсюда и философский вопрос о цели бытия, которое, прежде всего, обозначается как бытие личное:
Дано мне тело - что мне делать с ним,
Таким единым и таким моим?
Подобный тип философствования можно считать экзистенциальным, «от самого себя». В «физиологической» простоте и непосредственности самосознающего «я» скрывается мистическая глубина и онтологическая мудрость. Физическое тело человека несет в себе всю материальную стихию мироздания. Бог сотворил человека по своему «образу и подобию», но сделал тело из «праха» земного. Человеческая двуприродность определила его место в мироздании - быть связующим звеном между миром духовным и физическим, быть хозяином земли и сотворцом Божиих замыслов о земле, возделывать и хранить рай. Мандельштам переживает физическую жизнь как дар и чудо. Собственная судьба осознается им как творческая цель: «Я и садовник, я же и цветок…» Это реакция на агрессию безразличия большого, внешнего мира. Хрупкость собственного «я» передается характерной для «Камня» метафорой, где образ стекла, вызывающий аллюзию окна, обозначает границу между своим, «маленьким» миром и холодной, безразличной вечностью:
На стекла вечности уже легло
Мое дыхание, мое тепло.
В «Камне» Мандельштам символистскому культу музыки, «эфемернейшего из искусств», отвечал как раз монументальными образами архитектуры, свидетельствующими о победе организации над хаосом, пафоса утверждения меры и обуздания материи над безмерностью и порывом, а, как следствие - Логоса, разумного Слова, над мистической бессмыслицей (Айа-София (1912), Notre Dame (1912), Адмиралтейство (1913)): ...красота - не прихоть полубога, / А хищный глазомер простого столяра. / Нам четырех стихий приязненно господство, / Но создал пятую свободный человек: / Не отрицает ли пространства превосходство / Сей целомудренно построенный ковчег.
И все же здесь нет пресловутого культа вещей, какой критики нередко усматривали за акмеистическими манифестами, а чувственная пластичность и осязаемая конкретность образов - не главное. Когда поэт хочет передать вещь на ощупь, он достигает этого одной деталью. Но таких вещей в лирике Мандельштама немного. На вещи своего века поэт смотрит с огромной дистанции. Сами по себе они его удивляют, но не очень интересуют. Взгляд Мандельштама проходит как бы сквозь вещи и стремится уловить то, что за ними скрыто.
Он склонен наделять предметы ощутимым весом, тяжестью. Он замечает, что некоторые «вещи легки», что «крылья уток теперь тяжелы», падает «легкий мяч», «тяжелый валит пар», человек несет «легкий крест». Даже когда поэт непосредственно не говорит о тяжести, мы ощущаем ее по действиям и движениям: «ложится якорь на морское дно», «соломинка, минуя глубину, наверх всплывает без усилий». В такой же мере поэт чуток к фактуре вещи, ее материалу, ее плотности: «чтоб мрамор сахарный толочь», «мазные сливки», «застыла тоненькая сетка», художник свой рисунок «выводит на стеклянной тверди», «встала медная луна», «шелк щекочущего шарфа» Поэзия Серебряного века. Антология/ Предисловие, статьи, примечания Б.С. Акимова. - М.: Издательский дом Родионова, Литература, 2005 (серия «классика в школе»). С.111.
Не в этом ли интересе к тяжести и материалу коренится пристрастие Мандельштама к мотиву камня? Поэт редко употребляет само слово «камень», но мы постоянно чувствуем этот строительный материал: и когда шаль Ахматовой, «спадая с плеч, окаменела», и когда «возит кирпичи / Солнца дряхлая повозка». Часто поэт придает камню философско-символический смысл, когда говорит о притяжении к земле. Пользуясь этим образом, Мандельштам сознательно и полемически противопоставляет символическому инобытию, мистическому, ирреальному нечто земное, очевидное, реальное. И при раскрытии темы творчества поэт говорит о преодолении «тяжести недоброй», обретении легкости для дерзновенного полета мысли, вдохновения. Поэтому наряду с камнем он поэтизирует мир идей, музыку, а в безразличном пространстве небо и звезды. Но у камня есть не только «недобрая», но и «добрая» тяжесть. Она оказывается тогда, когда камень становится строительным материалом, основой кладки человеческого жилища, архитектурного творения. Так в поэзии Мандельштама вызревает особая тема.
Гумилев рассказывал своим студийцам: однажды вечером, когда они компанией провожали Ахматову на Царскосельский вокзал, Мандельштам, указывая на освещенный циферблат часового магазина, прочитал стихотворение:
Нет, не луна, а светлый циферблат
Сияет мне, и чем я виноват,
Что слабых звезд я осязаю млечность?
И Батюшкова мне противна спесь: «Который час?» -- его спросили здесь,
А он ответил любопытным: «вечность» Мандельштам О.Э. Стихотворения Л.: Сов.писатель. 1973.
Н. Гумилев отметил, что признанием «Нет, не луна, а светлый циферблат сияет мне…» Мандельштам «Открыл двери в свою поэзию для всех явлений жизни, живущих во времени, а не только в вечности или мгновении» Гумилев Н.С. Собр. соч.:В 4т. Washington, 1968. Т.4. С.327.
Строки эти были литературным покаянием Мандельштама. Стихотворение «Нет, не луна, а светлый циферблат. . .» окружает группа стихов 1911--1912 гг., в которых поэт борется за свое право на трехмерность. Потустороннее еще существует для него, но он отнюдь не испытывает к нему романтического влечения. Напротив того:
Я чувствую непобедимый страх
В присутствии таинственных высот.
Мандельштаму нужно ощущать «млечность», т. е. материальность звезд -- этого давнего символа сверхчувственного мира. Тема звезды упорно присутствует в его лирике на всех ее этапах. Но в поэтической системе Мандельштама этот традиционный образ имеет особые, заново найденные значения, и значения разные. Иногда поэт вступает со звездами в сложные и, скорее, враждебные отношения. В стихах 1911 --1912 гг. звезды -- это символистические звезды, представители «таинственных высот». Они навязывают поэту непонятные и жестокие законы; он же отвечает им ненавистью, страхом, сопротивлением:
Так вот она, настоящая
С таинственным миром связь!
Какая тоска щемящая,
Какая беда стряслась!
Что, если над модной лавкою
Мерцающая всегда,
Мне в сердце длинной булавкою
Опустится вдруг звезда?
Звездный луч -- булавка для женской шляпы (ими торгуют в «модных лавках»). «С таинственным миром связь» оборачивается мучительным гротеском; а в следующем стихотворении дана уже программа противостояния этому миру:
Я ненавижу свет
Однообразных звезд.
Здравствуй, мой давний бред, --
Башни стрельчатой рост!
Кружевом, камень, будь
И паутиной стань,
Неба пустую грудь
Тонкой иглою рань!
В том самом «Нет, не луна, а светлый циферблат...» из «Камня» с его предельно выраженной эмоциональностью («...и чем я виноват ...», «И Батюшкова мне противна спесь...»), такого рода парадоксальность обнаруживается благодаря двусмысленности употребляемых в нем слов типа «слабые звезды» (отдаленнейшие или угасающие?), «млечность» (белизна или состав), союза «и» в соединительном и противительном значении вместе. Да и виноватость его -- не игра ли? Парадоксальность если и выдается, то именно напряженностью чувств -- поистине «поэтическая речь никогда не бывает достаточно «замирена», и в ней через много столетий открываются старые нелады» Мандельштам О. Заметки о поэзии // Мандельштам О. Слово и культура. М., 1987. С. 68. . Первая строфа стихотворения («Нет, не луна, а светлый циферблат // Сияет мне, и чем я виноват, // Что слабых звезд я осязаю млечность?») с ее ощущением мгновенности мира, неотвратимости его конца и одновременно с удивлением, порожденным своей личной, только что открывшейся связью с вечностью - звездами, пародируется второй строфой (И Батюшкова мне противна спесь: // «Который час?»-- его спросили здесь, // А он ответил любопытным: «вечность») с ее неприятием той же прочной связи с вечностью, но обнаруженной другим. Однако парадокс и внутри первой строфы. Постижение ограниченности мира, чему символом -- циферблат, мирно -- через соединительное «и» -- соседствует с пониманием его безграничности: ведь «слабые звезды» где-то там... Казалось бы, последнее противоречие легко снять, заменив «и» на «но». Но... поэт и читатель столкнулись здесь с таким пространством и с такой реальностью, где возможны любые несообразности или парадоксы, единственно способные доказать, что бытие человека больше самого человека и существование вещи больше вещи Мандельштам О. Слово и культура. М., 1987. // Мандельштам О. Утро акмеизма // С. 172. . Такой реальностью Мандельштам полагал слово, принадлежащее исключительно поэзии (прочие способы изъяснения он называл говорением сознания Мандельштам О. Слово и культура. М., 1987. //Мандельштам О. Утро акмеизма С. 168.. Слово и оказывается истинной «звучащей и говорящей плотью», позволяющей «осязать млечность» звезд, аккумулирующей громадную энергию человеческого опыта: социально-политического, нравственно-религиозного, философского. Не поэзию Мандельштам низвел до этого опыта (фраза Н. Струве, что акмеизм «появился в России навстречу великим испытаниям XX века: 1914, 1917, а для некоторых и 1937 года» Струве Н. Осип Мандельштам. Томск, 1992. С. 15. , представляется нонсенсом, разлагающим поэтическое вещество), а весь этот опыт преображал в поэзию, в поэтическое слово, подчиненное внутреннему ритму, размеру, форме. Мучительные поиски смысла слова не позволили ему пройти мимо Средневековья, объявившего Слово началом бытия.
В учении Соловьева о «всеединстве» мира, в его трактате «Оправдание добра» мы находим следующее рассуждение: «Камень существует -- это ясно из ощутительного действия, которое он на нас оказывает... Камень есть типичнейшее воплощение категории бытия как такового, и в отличие от гегелевского отвлеченного понятия о бытии он не обнаруживает никакой склонности к переходу в свое противоположное; камень есть то, что он есть, и он всегда служил символом неизменного бытия». Соловьев Вл. Собр. соч., т. VII. СПб., 1903, С. 198 В примечании Соловьев добавляет, что камень может служить проводником «живого действия духовных существ».
Название книги Мандельштама -- «Камень», воспринятое современной критикой как выражение ее философской сущности, связано с соловьевским пониманием «всеединства» мира, пересечения сущего бытия и сущности (идеального и реального начала) и становления мира в Логосе (слове-идее). Вл. Соловьев различал два разных бытия:
одно -- идеальное -- он называл сущностью, другое -- реальное, действительное -- он называл природой. Лосев А. Ф. Вл. Соловьев. М., 1983, С. 110.
Сборник «Камень» выявил и неповторимое своеобразие Мандельштама среди акмеистов. Для поэта характерно усиление роли художественного контекста с ключевыми словами - сигналами; вера в возможность познать иррациональное и пока необъяснимое; раскрытие темы космоса и попытка уяснить особое место в нем личности; высокая философичность поэзии; гимн Дионису и прославление пламенного вдохновения («Ода Бетховену»), противопоставленного сухому ремеслу и рациональному мышлению; претворенная в творчестве христианская идея преодоления смерти; нехарактерное для акмеизма устремление через миг к вечности; приверженность к эпохе романтического средневековья миру музыки.
Осип Мандельштам
Камень. Tristia
Дано мнe тeло -- что мнe дeлать с ним,
Таким единым и таким моим?
За радость тихую дышать и жить
Кого, скажите, мнe благодарить?
Я и садовник, я же и цвeток,
В темницe мiра я не одинок.
На стекла вeчности уже легло
Мое дыханiе, мое тепло.
Запечатлeется на нем узор,
Неузнаваемый с недавних пор.
Пускай мгновенiя стекает муть -
Узора милаго не зачеркнуть.
Она еще не родилась,
Она и музыка и слово,
И потому всего живого
Ненарушаемая связь.
Спокойно дышат моря груди,
Но, как безумный, свeтел день
И пeны блeдная сирень
В мутно-лазоревом сосудe.
Да обрeтут мои уста
Первоначальную нeмоту -
Как кристаллическую ноту,
Что от рожденiя чиста.
Останься пeной, Афродита,
И слово в музыку вернись,
И сердце сердца устыдись,
С первоосновой жизни слито.
Невыразимая печаль
Открыла два огромных глаза,
Цвeточная проснулась ваза
И выплеснула свой хрусталь.
Вся комната напоена
Истомой -- сладкое лекарство!
Такое маленькое царство
Так много поглотило сна.
Немного краснаго вина,
Немного солнечнаго мая -
И потянулась, оживая,
Тончайших пальцев бeлизна...
Медлительнeе снeжный улей,
Прозрачнeе окна хрусталь
И бирюзовая вуаль
Небрежно брошена на стулe.
Ткань, опьяненная собой,
Изнeженная лаской свeта,
Она испытывает лeто,
Как бы не тронута зимой.
И, если в ледяных алмазах
Струится вeчности мороз,
Здeсь -- трепетанiе стрекоз
Быстроживущих, синеглазых...
Смутно-дышащими листьями
Черный вeтер шелестит,
И трепещущая ласточка
В темном небe круг чертит.
Тихо спорят в сердце ласковом,
Умирающем, моем,
Наступающiя сумерки
С догорающим лучом.
И над лeсом вечерeющим
Встала мeдная луна;
Отчего так мало музыки
И такая тишина?
Отчего душа так пeвуча,
И так мало милых имен,
И мгновенный ритм -- только случай,
Неожиданный Аквилон?
Он подымет облако пыли,
Зашумит бумажной листвой
И совсeм не вернется -- или
Он вернется -- совсeм другой...
О, широкiй вeтер Орфея,
Ты уйдешь в морскiе края -
И, не созданный мiр лелeя,
Я забыл ненужное "я".
Я блуждал в игрушечной чащe
И открыл лазоревый грот...
Неужели я настоящiй,
И дeйствительно смерть придет?
Быть может, я тебe не нужен,
Ночь; из пучины мiровой,
Как раковина без жемчужин,
Я выброшен на берег твой.
Ты равнодушно волны пeнишь
И несговорчиво поешь;
Но ты полюбишь, ты оцeнишь
Ненужной раковины ложь.
Ты на песок с ней рядом ляжешь,
Одeнешь ризою своей,
Ты неразрывно с нею свяжешь
Огромный колокол зыбей;
И хрупкой раковины стeны,-
Как нежилого сердца дом,-
Наполнишь шепотами пeны,
Туманом, вeтром и дождем...
Скудный луч, холодной мeрою,
Сeет свeт в сыром лeсу.
Я печаль, как птицу сeрую,
В сердце медленно несу.
Что мнe дeлать с птицей раненой?
Твердь умолкла, умерла.
С колокольни отуманенной
Кто-то снял колокола.
И стоит осиротeлая
И нeмая вышина -
Как пустая башня бeлая,
Гдe туман и тишина...
Утро, нeжностью бездонное,
Полу-явь и полу-сон -
Забытье неутоленное -
Дум туманный перезвон...
Образ твой, мучительный и зыбкiй,
Я не мог в туманe осязать.
"Господи!", сказал я по ошибкe,
Сам того не думая сказать.
Божье имя, как большая птица,
Вылетeло из моей груди...
Впереди густой туман клубится,
И пустая клeтка позади...
Осеннiй сумрак -- ржавое желeзо
Скрипит, поет и раз eдает плоть;
Что весь соблазн и всe богатства Креза
Пред лезвiем твоей тоски, Господь!
Я как змeей танцующей измучен
И перед ней, тоскуя, трепещу;
Я не хочу души своей излучин
И разума и Музы не хочу...
Достаточно лукавых отрицанiй
Распутывать извилистый клубок;
Нeт стройных слов для жалоб и признанiй,
И кубок мой тяжел и неглубок.
К чему дышать? На жестких камнях пляшет
Больной удав, свиваясь и клубясь;
Качается и тeло опояшет,
И падает, внезапно утомясь.
И безполезно наканунe казни,
Видeнiем и пeньем потрясен,
Я слушаю, как узник без боязни,
Желeза визг и вeтра темный стон!
Сегодня дурной день:
Кузнечиков хор спит,
И сумрачных скал сeнь -
Мрачнeй гробовых плит.
Мелькающих стрeл звон
И вeщих ворон крик...
Я вижу дурной сон,
За мигом летит миг.
Явленiй раздвинь грань,
Земную разрушь клeть,
И яростный гимн грянь -
Бунтующих тайн мeдь!
О, маятник душ строг -
Качается глух, прям,
И страстно стучит рок
В запретную дверь к нам...
Я чувствую непобeдимый страх
В присутствiи таинственных высот,
Я ласточкой доволен в небесах,
И колокольни я люблю полет!
И, кажется, старинный пeшеход,
Над пропастью, на гнущихся мостках,
Я слушаю -- как снeжный ком растет
И вeчность бьет на каменных часах.
Когда бы так! Но я не путник тот,
Мелькающiй на выцвeтших листах,
И подлинно во мнe печаль поет;
Дeйствительно лавина есть в горах!
И вся моя душа -- в колоколах -
Но музыка от бездны не спасет!
Нeт, не луна, а свeтлый циферблат
Сiяет мнe, и чeм я виноват,
Что слабых звeзд я осязаю млечность?
И Батюшкова мнe противна спесь;
Который час, его спросили здeсь -
А он отвeтил любопытным: вeчность!
Я ненавижу свeт
Однообразных звeзд.
Здравствуй, мой давнiй бред,-
Башни стрeльчатой рост!
Кружевом камень будь
И паутиной стань:
Неба пустую грудь
Тонкой иглою рань.
Будет и мой черед -
Чую размах крыла.
Так -- но куда уйдет
Мысли живой стрeла?
Или свой путь и срок