Биография иннокентия анненского. Будьте всегда в настроении

Иннокентий Федорович Анненский как поэт обладает поистине уникальной судьбой. Первый сборник его стихов (единственный прижизненный) был издан, когда поэту было уже сорок девять лет, причем на обложке стояло имя «Ник. Т-о» - псевдоним, который Анненский выбрал после некоторых раздумий. Изначально он планировал назвать сборник «Из пещеры Полифема», а в качестве псевдонима взять имя «Утис» - «никто» в переводе с греческого. Именно так назвался циклопу Полифему Одиссей, когда оказался в его логове. В итоге сборник получил название «Тихие песни». Скрытность автора показалась Блоку излишней и надрывной - он написал, что хотелось бы узнать поэта, который скрывается за маской.

Иннокентий Федорович Анненский родился 20 августа (1 сентября) 1855 г. в Омске, но вскоре его семья переехала в тогдашнюю столицу России - Петербург. В автобиографии поэт написал, что вырос в среде, совмещавшей в себе помещичьи и бюрократические элементы. С самого детства он полюбил историю и словесность, а все ясное и элементарное посчитал неинтересным и неприятным.

Несмотря на позднее издание стихов, заниматься поэтическим творчеством Анненский начал рано. В 1870-е гг. он еще не знал о символизме, поэтому назвал себя мистиком, «бредившим религиозным жанром» старого мастера испанской живописи Б. Э. Мурильо, который работал в XVII в. Старший брат Н. Ф. Анненский посоветовал ему не публиковаться до тридцати лет, и молодой поэт вообще не планировал отдавать свои стихотворные опыты на суд публики. Он отдал всю энергию изучению античности и древних языков, которыми увлекся в университетские годы, и ничего, кроме диссертаций, не писал. После этого Анненский погрузился в педагогическую и административную деятельность, что, по мнению его коллег, отвлекало его от научных изысканий, а, по мнению, близких людей, радевших за творческие успехи Анненского, - мешало занятиям поэзией.

Анненский дебютировал в печати как критик. В 1880-1890-е гг. им публикуется ряд статей, проблематика которых касалась русской литературы XIX века. В 1906 и 1909 годах, соответственно, он выпустил два тома «Книги отражений» - сборника его критики, которую отличал уайльдовский субъективизм, ассоциативная образность и импрессионистичное восприятие. Анненский не раз подчеркивал, что считает себя, скорее, не критиком, а читателем, который делится своими впечатлениями.

Анненский-поэт шел по стопам французских символистов, которых он переводил (переводы их стихов вошли наряду с собственными произведениями поэта в тот первый и единственный прижизненный сборник). Он видел их заслугу не только в обогащении языка, но и в повышении эстетической чувственности читателя и внесении разнообразия в художественные ощущения любителей поэзии. Пожалуй, Анненскому среди русских поэтов ближе всего К. Д. Бальмонт, которого он высоко ценил. Он восхищался музыкальностью языка Бальмонта.

Анненский вел достаточно тихую литературную жизнь, «уединенную» и спокойную. Он не отстаивал права на жизнь новых форм искусства и не участвовал во внутрисимволистских «баталиях». Его первые публикации на страницах символистской прессы появились в 1906 г. в журнале «Перевал». Оставаясь в тени, Анненский стал частью русской символистской среды только на последнем году жизни. Он прочитал несколько лекций в «Поэтической академии», вошел в состав «Общества ревнителей художественного слова», а также напечатал на страницах петербургского журнала «Аполлон» свою статью «О современном лиризме».

Анненский скоропостижно скончался 30 ноября (13 декабря) 1909 года у Царскосельского вокзала. Его смерть стала шоком для символистов и вызвала широкий резонанс в литературных кругах. Символистов начали упрекать в том, что они «просмотрели» Анненского, и молодые поэты-акмеисты фактически начали посмертный культ Анненского-поэта.

Через четыре месяца после смерти вышел второй сборник его стихов - «Кипарисовый ларец», названный так потому, что рукописи поэта хранились в кипарисовой шкатулке. Стихи готовил к публикации сын Анненского, В. И. Анненский-Кривич, биограф своего отца, его редактор и комментатор.

После издания «Кипарисового ларца» к Анненскому пришла широкая посмертная слава. Блок написал, что книга поразила его и проникла глубоко в сердце, Брюсов отметил и высоко оценил поэтический дар Анненского, сказав, что его стихи неожиданны и непредсказуемы, а язык их свеж.

В 1923 г. В. И. Анненский-Кривич опубликовал в сборнике «Посмертные стихи Ин. Анненского» остальные рукописи отца. Есть мнение, что сын, издавая произведения отца, так или иначе, нарушал его волю - ведь Анненский не стремился к славе поэта, и единственный сборник стихов, изданный им при жизни под нарочито таинственным псевдонимом, это только подтверждает.

Лирический герой в поэзии Анненского - это человек, который разгадывает «постылый ребус бытия». Через своего героя Анненский анализирует внутреннее содержание человеческой личности, стремящейся к единению со всем миром, но замученной осознанием собственного одиночества. Каждая личность чувствует приближение неминуемого конца и осознает бесцельность своего существования, она согбенна под гнетом наследственности и невозможности воссоединения с миром во всей его красоте и всем величии.

С. К. Маковский сопоставил лирику Анненского со стихами «младших» символистов, и увидел истоки трагичного мировоззрения и миросозерцания поэта в том, что он не верил в «трансцедентальный смысл Вселенной», и отрицал значение и смысл личного бытия человека. Своеобразие стихов Анненского заключается в легкой иронии, которой они пропитаны. Брюсов считал эту черту поэтического дарования Анненского его второй натурой, неотделимой части его личности как поэта и его духовного облика.

Анненский считал, что задача поэзии - не приблизить к читателю, не изобразить нечто, недоступное выражению и непостижимое, а намекнуть на это «нечто», дать человеку возможность почувствовать «несказанное».

Обращаем Ваше внимание, что в биографии Анненского Иннокентия Федоровича представлены самые основные моменты из жизни. В данной биографии могут быть упущены некоторые незначительные жизненные события.

Анненский Иннокентий Федорович родился в Омске в 1855 году в семье важного государственного чиновника. В 1860 году отец получил новое назначение, и вся семья перебралась в Санкт-Петербург.

Образование

Сначала Анненский обучался в частной школе (из-за слабого здоровья), потом во 2-ой петербургской гимназии, потом снова в частной школе. Поступить в университет ему помог его старший брат Николай Анненский, выдающийся энциклопедист, экономист, народник.

В 1875 году он поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета, а в 1879 году с отличием его закончил и занялся преподаванием. Анненский трудился как в государственных, так и в частных школах. Обычно он либо преподавал русскую словесность, либо историю, либо древние языки. Уже тогда всем было понятно, что этот человек большой поклонник классицизма в чистом виде.

Пик преподавательской карьеры

Анненский успел поработать учителем русского языка, литературы, истории, древних языков и в Санкт-Петербурге, и в Москве, и в Киеве, но в 1896 году его назначили на должность директора гимназии в Царском Селе. Ученики обожали его, хотя и считали большим чудаком, а вот начальство сочло его в 1906 году излишне мягким и уволило. Анненский тяжело переживал увольнение, так как действительно очень любил свою работу.

Творческая деятельность

После увольнения из гимназии Анненский работал окружным инспектором, но при этом успевал делать переводы с древнегреческого и французского языков (перевел Еврипида, Бодлера, Верлена, Рембо), выпустил несколько сборников стихов, писал критические статьи. Творчество Анненского было высоко оценено его современниками, он считался едва ли не лучшим переводчиком в Санкт-Петербурге и знатоком русской словесности. Он был признанным авторитетом в вопросах классицизма и классического образования.

Смерть

Анненский умер скоропостижно от инфаркта в 1909 году. Похоронен был в Царском Селе (сейчас это город Пушкин). Его сын, тоже известный поэт, сделал все, чтобы стихи отца и его драматические произведения были изданы, также им была издана первая краткая биография Анненского И. Ф и биография его брата Анненского Н. Ф.

Другие варианты биографии

• Анненский был большим поклонником древнегреческих драматургов. В период своего руководства гимназией в Царском Селе он сделал все, чтобы ученики прекрасно владели древнегреческим языком.
• Интересно, что близкие друзья Анненского долгое время ничего не знали о его пьесах, выдержанных в духе Еврипида, и о его стихах. Анненский скрывал свой поэтический и драматургический талант. По воспоминаниям современников, он был довольно скромным человеком. Между тем, Анненского считали гением многие признанные классики русской литературы. Его очень любила Анна Ахматова , им восхищался Пастернак .
• Стихотворение Анненского «Колокольчики» считается первым футуристическим русским стихотворением. Стихотворение Анненского «Среди миров» (считается одним из лучших стихотворений в отечественной литературе) было положено на музыку, написанную А. Вертинским.
• Кроме древних языков и французского, Анненский знал еще немецкий и английский. Он много переводил Гете, Мюллера, Гейне. С древнеримского (латыни) им были переведены труды Горация.

Оценка по биографии

Новая функция! Средняя оценка, которую получила эта биография. Показать оценку

Из книги судеб. Иннокентий Фёдорович Анненский родился 1 сентября (по старому стилю 20 августа) 1855 года в Омске, где в то время работал его отец, крупный государственный чиновник. В 1860-м семья переехала в Петербург.

Пятилетним ребёнком Анненский перенёс тяжелую болезнь сердца, что отразилось впоследствии не только на его жизни, но и на творчестве. Он учился в нескольких петербургских гимназиях, но болезнь постоянно мешала учёбе. В 1875 году юноше всё же удалось экстерном сдать экзамены за полный гимназический курс, и он поступает на отделение словесности историко-филологического факультета Петербургского университета.

Важную роль в жизни Анненского сыграл старший брат Николай Фёдорович, известный экономист и публицист: у него младший и живёт большей частью, и к сдаче экзаменов экстерном готовится с его помощью. Советы не печататься до 30 лет, давать стихам годами «вылёживаться» - станут законами для Иннокентия Федоровича до конца жизни.

В университете Анненский специализировался по античной литературе и овладел четырнадцатью языками, в том числе санскритом и древнееврейским. Окончил университет в 1879 году со званием кандидата - оно присваивалось выпускникам, дипломные сочинения которых представляли особую научную ценность.

В 1877 году Анненский страстно влюбляется в Надежду Валентиновну Хмара-Барщевскую, вдову с двумя детьми, которая была четырнадцатью годами старше него. По окончании университета он женится на ней. В 1880 году у них родился сын Валентин.

Жизнь Анненского отныне связана с педагогическим трудом. С 1879-го по 1890-й он преподает латынь и греческий в петербургских гимназиях, читает лекции по теории словесности на Высших женских (Бестужевских) курсах. Стремясь обеспечить семью, молодой преподаватель ведёт в гимназии до 56 уроков в неделю, что и совсем здоровому человеку не под силу.

В 1891 году он был назначен на пост директора киевской гимназической Коллегии; в дальнейшем директорствует в 8-й петербургской гимназии (1893 - 1896) и Николаевской гимназии в Царском Селе (1896 - 1906). Чрезмерная мягкость, проявленная им, по мнению начальства, в тревожное время 1905 - 1906 годов была причиной его удаления от этой должности: он переведён в Санкт-Петербург окружным инспектором и остаётся им до 1909 года, когда незадолго до своей смерти выходит в отставку.

С 1881 года начинают публиковаться статьи Анненского по педагогическим проблемам. В них он высказывал свои взгляды на «гуманное образование», которое должно развивать в ученике ум и фантазию, утверждал первостепенную роль родной речи в воспитании. Как педагог он оказал благотворное влияние на целую плеяду русских поэтов. Многие из них были лично знакомы с Анненским, поскольку учились в его гимназии; среди них и Гумилёв , который сделал первые шаги в поэзии именно под его руководством.

Ещё в Киеве возник грандиозный замысел Анненского - перевести на русский язык все 19 трагедий Еврипида. Переводы по мере завершения публиковались с предисловиями-истолкованиями в «Журнале Министерства народного просвещения» и вышли посмертно в четырёх томах (1916-1917). С этой огромной работой связаны и собственные драматические произведения Анненского: «Меланиппа-философ» (1901), «Царь Иксион» (1902), «Лаодамия» (1906) «Фамира-кифарэд» (1906).

Занимался Анненский также и поэтическими переводами французских классиков - Бодлера, Малларме, Леконта де Лиля, Рембо, Верлена.

Всё это время он продолжает писать стихи и в 1904 году решается, наконец, их опубликовать. Сборник «Тихие песни» выходит под псевдонимом «Ник. Т-о». Псевдоним этот имел двойной смысл: буквы были взяты из имени Иннокентий, а «никто» - так назвался Одиссей, когда попал в пещеру Полифема.

Общепризнанно, что поэзия Анненского оказала сильное влияние на творчество акмеистов, которые объявили поэта своим духовным учителем.

Источник биографии Иннокентия Фёдоровича Анненского:

К моему портрету

Игра природы в нём видна,
Язык трибуна с сердцем лани,
Воображенье без желаний
И сновидения без сна.

О поэте: М. Л. Гаспаров

С воей главной книги Иннокентий Фёдорович Анненский не увидел: «Кипарисовый ларец» (М., 1910), ставший событием в поэзии XX века, вышел посмертно. До этого его автор был известен как педагог, филолог-эллинист, переводчик Еврипида. Одним из первых начав осваивать достижения французских символистов, которых он много переводил, Анненский выступил с книгой «Тихие песни» лишь в 1904 году под псевдонимом «Ник.Т-о» и был принят за молодого дебютанта. Сказались здесь и скрытность натуры, и тягота официального положения (статский советник, директор гимназии). Другая литературная родина Анненского, наряду с поэзией французского символизма, - русская социально-психологическая проза, особенно Достоевский, Гоголь. Выросший в семье брата, видного народника-публициста Н. Ф. Анненского, поэт впитал заветы гражданственности, сознание вины перед угнетёнными, муку интеллигентской совести; так возникли «Июль», «Картинка», «В дороге», «Старые эстонки». Критика долго не замечала этого второго лика Анненского, видя в нём лишь уединённого эстета: субъективизм формы, её нарочитая усложнённость - загадочность иносказаний, приёмы аллюзивного (намекающего) письма, «ребусы» настроений - мешали понять социально важное и общечеловеческое в содержании. Не была адекватно прочитана и литературно-критическая проза двух «Книг отражений» Анненского (СПб., 1906 и 1909); вычурная стилистика не сразу дала ощутить в них защиту критического реализма, убеждённость в общественной роли искусства.

Неюбилейные размышления

С егодня мы отмечаем юбилей великого русского поэта. А 30 ноября 1909 года на ступеньках Царскосельского вокзала умирал человек, который при жизни «и тени не оставил» в русской поэзии. Высокопоставленный чиновник и известный педагог, самозабвенный переводчик и глубокий, иногда парадоксальный, критик, был, несмотря на далеко не юный возраст, начинающим стихотворцем, чья единственная «оригинальная» книга прошла незамеченной, а начавшееся незадолго до смерти сотрудничество с «Аполлоном» было прервано редактором без всяких объяснений.

Поэт, без которого наша словесность непредставима, оказался лишним для современников. Нечто подобное было немыслимо в пушкинскую эпоху. А в начале прошлого столетия это стало реальностью. Да, искусство развивалось стремительно, неудержимо, постоянно пополняясь сильными, оригинальными дарованиями. Но судьба Анненского - пасынка Серебряного века - кажется печальным предзнаменованием того перелома, который вскоре ожидал русскую культуру.

Иннокентий Анненский... Кем видится на расстоянии века этот человек, которого современники не разглядели и не поняли? Каковы уроки его «громкой» прижизненной безвестности и негромкой посмертной славы? Или это «дела давно минувших дней», интересные лишь историкам литературы? В конце концов, не всё ли нам равно, как кто-то когда-то относился к поэту, если остались стихи, которые завораживают?

Не всё равно. Совсем не всё равно. Осталась обида за его преждевременный уход. Осталась досада от ограниченности и грубости, свойственных, увы, даже лучшим из тех, с кем поэт сталкивался. Ведь разрыв между самоощущением гениального творца-новатора и статусом дебютанта, стихотворца-неудачника убивал его едва ли не активнее, чем многолетняя сердечная болезнь.

А нненский-поэт не считался ни с табелью о рангах, ни с наличием разных групп и направлений. Ничего, кроме собственно поэзии, его не интересовало. Слову, ему одному, Иннокентий Фёдорович посвятил жизнь. Стараясь не думать о тотальном одиночестве среди окружающих, просто игнорирующих неповторимые, отточенные стихотворения, ибо их автором был «Ник. Т-о» - человек без имени, не материализовавшаяся пустота. По горькой иронии судьбы, своей новой книги, где псевдонима не было в помине, поэт не увидел. Как не услышал уважительных слов, которые вдруг нашлись у собратьев по перу, до этого ограничивающихся высокомерием и небрежностью. Что ж, говорить хорошо лишь о мёртвых стало «доброй» традицией уже в те времена. Как и снобистское отношение «признанных» к «новичкам». Кажется, что лорнет Зинаиды Гиппиус , точнее, Антона Крайнего - неотъемлемая принадлежность многих современных литераторов. Иное отношение, заинтересованное, доброжелательное, пушкинское, выглядит скорее анахронизмом.

Анненский, едва ли не первым взваливший на себя психологический груз безвестности, достойно пронёс его до конца. Ничуть не заботясь о налаживании столь, казалось бы, нужных литературных контактов. Неукоснительно следуя собственному вкусу и собственной совести. Не давая себе поблажки ни в одной строке. Заставляя слабое, больное сердце работать на износ. Фанатично служа тому, во что верил: поэзии и вечности.

Единственный вид фанатизма, вызывающий безусловное доверие.

Август-2015

Несколько автографов И. Ф. Анненского

Стихи, посвящённые поэту

Памяти Анненского

К таким нежданным и певучим бредням

Зовя с собой умы людей,

Был Иннокентий Анненский последним

Из царскосельских лебедей.

Я помню дни: я, робкий, торопливый,

Входил в высокий кабинет,

Где ждал меня спокойный и учтивый,

Слегка седеющий поэт.

Десяток фраз, пленительных и странных,

Как бы случайно уроня,

Он вбрасывал в пространства безымянных

Мечтаний - слабого меня.

О, в сумрак отступающие вещи

Уже читающий стихи!

В них плакала какая-то обида,

Звенела медь и шла гроза,

А там, над шкафом, профиль Эврипида

Cлепил горящие глаза.

…Скамью я знаю в парке; мне сказали,

Что он любил сидеть на ней,

Задумчиво смотря, как сини дали

В червонном золоте аллей.

Там вечером и страшно, и красиво,

В тумане светит мрамор плит,

И женщина, как серна боязлива,

Во тьме к прохожему спешит.

Она глядит, она поёт и плачет,

И снова плачет, и поёт,

Не понимая, что всё это значит,

Но только чувствуя - не тот.

Журчит вода, протачивая шлюзы,

Сырой травою пахнет мгла,

Последней - Царского Села.

Учитель

Памяти Иннокентия Анненского

А тот, кого учителем считаю,

Как тень прошёл и тени не оставил,

Весь яд впитал, всю эту одурь выпил,

И славы ждал, и славы не дождался,

Кто был предвестьем, предзнаменованьем,

Всех пожалел, во всех вдохнул томленье -

Непризнания чашу испивший,

Средь поэтов добывший равенство,

Но читателя не добывший?

Пастернак, Маяковский, Ахматова

От стиха его шли

(и шалели

От стиха его скрытно богатого),

Как прозаики - от «Шинели» ...

Зарывалась его интонация

В скуку жизни,

ждала горделиво

И, сработавши, как детонация,

Их стихи доводила до взрыва.

Может, был он почти что единственным,

Самобытным по самой природе,

Но расхищен и перезаимствован,

Слышен словно бы в их переводе.

Вот какие случаются странности,

И хоть минуло меньше столетья,

Счастлив ли Иннокентий Анненский,

Никому не ответить.

Дева с кувшином над вечной водою,

О земляке своём печалься.

Анненский, борющийся с нуждою,

Грозным недугом и начальством.

Умер на привокзальных ступенях,

Не доехав до царскосельской чащи,

Не прочтя приказа об увольнении,

Утверждённого высочайше.

Его современники были грубы

И стихам поэта не слишком рады.

Говоря о нём, поджимали губы,

Встречаясь с ним, отводили взгляды.

Знаток и ценитель латыни косной,

Серебряного века предтеча,

Напечатай сонеты его Маковский,

Возможно, сердцу бы стало легче.

У вершины Олимпа упавший наземь,

Покоряясь капризу Господня гнева,

Он остался учителем тех гимназий,

До которых нам теперь - как до неба.

Под царскосельскими облаками

Он витает в красном закатном дыме.

Посмертно обобранный учениками

И всё-таки - не превзойдённый ими.

У раздумий беззвучны слова...

И. Анненский

У раздумий беззвучны слова...

Бродит сумрак по сонной квартире...

Тут узор лишь намечен пунктиром...

Тут по сути всего лишь канва...

Снова вечер, и вновь я одна

С гулким звуком шагов в переулке,

С кипарисовой этой шкатулкой,

Без обычного прочного дна.

Так прозрачно, и будто бы в лоб,

Слог за слогом, - им, чистым, не к спеху...

Но откуда он взял это эхо,

От которого лёгкий озноб?

И откуда возникло опять

Ощущенье невидимой кромки,

За которою то, что негромко,

Но почти что нельзя передать?

Как сумела нащупать рука,

Отделяя глубины

от вздора,

Эту тропку пунктирным узором

От него до меня, сквозь века?

Когда про ужасы читаю

Войны, блокады, лагерей,

Я прохожу как бы по краю

Чужих несчастий и смертей,

Как повезло мне, понимаю.

И ты пойми и поумней.

В стихах не жалуйся на скуку.

Во-первых, Анненский уже

О ней писал. Зачем по кругу

Ходить? Его на вираже

Не обойдёшь. Мечту и муку

Он разглядел в чужой душе.

А во-вторых, когда б сказали

Ему, какой грядёт кошмар,

Он снова б умер на вокзале.

Уж лучше вист и самовар,

Зрачки тоски, белки печали,

И скука - благо, Божий дар.

Дорога

Памяти И. Ф. А.

Казалось -

прохожим усталым

Бредёшь в направленьи вокзала.

Измотавший все силы,

Бредёшь в направленьи могилы.

Счастливчик: теперь-то

Бредёшь в направленьи бессмертья.

Бессмертье.

Его не хватало

На скользких ступеньках вокзала…

Акцент-45: В публикации использованы материалы открытого цифрового собрания «Мир Иннокентия Анненского ».

Иллюстрации:

фото И. Ф. Анненского, его жены и сына; обложки книг И. Ф. Анненского,

автографы стихотворений «Среди миров»,

«В марте», «Поэту» (черновик), последний приют поэта.

Фотографии, автографы - из свободных источников в интернете.

Иннокентий Федорович Анненский

Родился 20 (1. IX) августа 1856 года в Омске.

Отец – советник, затем начальник отделения Главного управления Западной Сибири. Мать – отдаленная родственница Ганнибала, а значит, Пушкина. В 1860 году отца перевели в Петербург чиновником по особым поручениям в Министерстве внутренних дел. Отличаясь предприимчивым характером, ввязался в торговые спекуляции, наделал долгов, в итоге потерял службу, тяжело заболел. Из-за всего этого Анненский не любил вспоминать детство.

В 1875 году поступил в Петербургский университет – на историко-филологическое отделение. Французским и немецким Анненский владел с детских лет, в университете добавил к этим языкам – латинский, греческий, английский, итальянский, польский, санскрит, древнееврейский. «Так как в те годы еще не знали слова символист , – вспоминал он позже, – то был я мистиком в поэзии и бредил религиозным жанром Мурильо. Черт знает что! В университете – как отрезало со стихами. Я влюбился в филологию и ничего не писал, кроме диссертаций…»

В 1879 году окончил университет со званием кандидата историко-филологического факультета. Преподавал латынь и греческий язык в частной гимназии Ф. Ф. Бычкова. Еще студентом третьего курса страстно влюбился в Надежду Валентиновну Хмара-Барщевскую. Несмотря на ответное чувство, осторожная тридцатишестилетняя вдова, мать двоих сыновей, не спешила становиться женой студента, который был на четырнадцать лет моложе ее. Они поженились лишь после того как Анненский закончил университет. Чтобы содержать увеличивающуюся семью (скоро родился сын), Анненский, кроме уроков в гимназии, начал преподавать в Павловском институте, читал лекции на Высших женских (Бестужевских) курсах.

В 1891 году Анненского перевели в Киев на пост директора «Коллегии Павла Галагана» – частного закрытого учебного заведения, учрежденного супругами Галаганами в память об их рано умершем сыне. В Киеве Анненский решил перевести на русский язык все трагедии любимого им Еврипида, дав к ним подробный комментарий. Этот план он, кстати, выполнил – перевел все семнадцать дошедших до нас трагедий. Правда, занимался этим он уже в Петербурге: после конфликта с почетной попечительницей «Коллегии», Анненский вернулся в столицу.

В Петербурге Анненского назначили директором 8-й мужской гимназии, находившейся на 9-й линии Васильевского острова, но вскоре перевели в Царское Село – директором Николаевской мужской гимназии. «Время от времени, – вспоминал позже искусствовед Н. Н. Пунин, – мы видели директора в гимназических коридорах; он появлялся там редко и всегда необыкновенно торжественно. Открывалась большая белая дверь в конце коридора первого этажа, где помещались старшие классы, и оттуда сперва выходил лакей Арефа, распахивая дверь, а за ним Анненский; он шел очень прямой и как бы скованный какой-то странной неподвижностью своего тела, в вицмундире, с черным пластроном вместо галстуха; его подбородок уходил в высокий, крепко-накрепко накрахмаленный, с отогнутыми углами воротничок; по обеим сторонам лба спадали слегка седеющие пряди волос, и они качались на ходу; широкие брюки болтались вокруг мягких, почти бесшумно ступавших штиблет; его холодные и вместе с тем добрые глаза словно не замечали расступавшихся перед ним гимназистов, и, слегка кивая головой на их поклоны, он торжественно проходил по коридору, как бы стягивая за собой пространство…»

В 1901 году вышла в свет трагедия Анненского «Меланиппа-философ», в 1902 году – «Царь Иксион», а в 1906 году – «Лаодамия». А за два года до выхода «Лаодамии» Анненский издал (под псевдонимом «Ник. Т-о») сборник стихов – «Тихие песни». Правда, кроме В. Брюсова и А. Блока никто «Тихих песен» не заметил, но в письме к А. В. Бородиной Анненский скромно заметил: «Нисколько не смущаюсь тем, что работаю исключительно для будущего».

В 1906 году Анненского назначили инспектором Петербургского учебного округа. Близкая дружба связывала его в эти годы с женой старшего пасынка – Ольгой Петровной Хмара-Барщевской. «Меж теней погасли солнца пятна на песке в загрезившем саду. Все в тебе так сладко-непонятно, но твое запомнил я: „Приду“… Черный дым, но ты воздушней дыма, ты нежней пушинок у листа, я не знаю, кем, но ты любима, я не знаю, чья ты, но мечта… За тобой в пустынные покои не сойдут алмазные огни, для тебя душистые левкои здесь ковром раскинулись одни… Эту ночь я помню в давней грезе, но не я томился и желал: сквозь фонарь, забытый на березе, теплый воск и плакал и пылал…» Через восемь лет после смерти поэта Ольга Петровна написала близкому ей человеку: «Вы спрашиваете, любила ли я Иннокентия Федоровича? Господи! Конечно, любила, люблю. И любовь моя „plus fort la mort“. Была ли я его „женой“? Увы, нет! Видите, я искренне говорю „увы“, потому что не горжусь этим ни мгновения: той связи, которой покровительствует „Змея-Ангел“, между нами не было. И не потому, что я греха боялась, или не решалась, или не хотела, или баюкала себя лживыми уверениями, что „можно любить двумя половинами сердца“, – нет, тысячу раз нет! Поймите, родной, он того не хотел, хотя, может быть, настояще любил только одну меня… Но он не мог переступить… Его убивала мысль: „Что же я? Прежде отнял мать (у пасынка), а потом возьму жену? Куда же я от своей совести спрячусь?“.

В 1906 году в товариществе «Просвещение» вышел первый том трагедий Еврипида, переведенных Анненским. Отдельным томом вышли статьи о русских писателях XIX века и о некоторых современниках – «Книга отражений». Разделяя взгляды символистов, Анненский утверждал: «В поэзии есть только относительности , только приближения , потому никакой, кроме символической, она не была, да и быть не может…»

Тогда же Анненский закончил «вакхическую драму» «Фамира-кифарэд». «Лет шесть назад, – писал он Бородиной, – я задумал трагедию. Не помню, говорил ли я Вам ее заглавие. Мысль забывалась мною, затиралась другими планами, поэмами, статьями, событиями, потом опять вспыхивала. В марте я бесповоротно решил или написать своего „Фамиру“ к августу, или уже отказаться навсегда от этой задачи, которая казалась мне то непосильной, то просто нестоящей. Меня что-то давно влекло к этой теме. Между тем в этом году, весной, мой старый ученик написал на этот миф прелестную сказку под названием „Фамирид“. Он мне ее посвятил. Еще года полтора тому назад Кондратьев говорил мне об этом намерении, причем я сказал ему, что и у меня в голове набросан план „Фамиры“, – но совсем в ином роде – трагическом. И вот теперь уже состоялось чтение».

Второй сборник стихов Анненского – «Кипарисовый ларец» – вышел уже после смерти поэта. Книга эта произвела чрезвычайно сильное впечатление.

«То было на Валлен-Коски. Шел дождик из дымных туч, и желтые мокрые доски сбегали с печальных круч… Мы с ночи холодной зевали, и слезы просились из глаз; в утеху нам куклу бросали в то утро в четвертый раз… Разбухшая кукла ныряла послушно в седой водопад, и долго кружилась сначала, все будто рвалась назад… Но даром лизала пена суставы прижатых рук, – спасенье ее неизменно для новых и новых мук… Гляди, уж поток бурливый желтеет, покорен и вял; чухонец-то был справедливый, за дело полтину взял… И вот уж кукла на камне, и дальше идет река. Комедия эта была мне в то серое утро тяжка… Бывает такое небо, такая игра лучей, что сердцу обида куклы обиды своей жалчей… Как листья тогда мы чутки: нам камень седой, ожив, стал другом, а голос друга, как детская скрипка, фальшив… И в сердце сознанье глубоко, что с ним родился только страх, что в мире оно одиноко, как старая кукла в волнах…»

В 1909 году вышла «Вторая книга отражений».

В марте того же года в Царское Село к Анненскому приехали художественный критик С. К. Маковский и поэт М. Волошин. Они пригласили поэта к сотрудничеству в новом ежемесячном литературно-художественном журнале «Аполлон», и поэт принял предложение. «Высокий, сухой, – вспоминал его Маковский, – он держался необыкновенно прямо (точно „аршин проглотил“). Прямизна зависела отчасти от недостатка шейных позвонков, не позволявшего ему свободно вращать головой. Будто привязанная к шее, голова не сгибалась, и это сказывалось в движениях и в манере ходить прямо и твердо, садиться навытяжку, поджав ноги, и оборачиваться к собеседнику всем корпусом, что на людей, мало его знавших, производило впечатление какой-то начальнической позы. Черты лица и весь бытовой облик подчеркивали этот недостаток гибкости. Он постоянно носил сюртук, черный шелковый галстук был завязан по старомодному широким, двойным, „дипломатическим“ бантом. Очень высокие воротнички подпирали подбородок с намеком на колючую бороду, и усы были подстриженные, жесткие, прямо торчавшие над припухлым, капризным ртом. С некоторой надменностью заострялся прямой, хотя и по-русски неправильный нос, глубоко сидевшие глаза стального цвета смотрели пристально, не меняя направления, на прекрасно очерченный прямой лоб свисала густая прядь темных волос с проседью. Вид бодрый, подтянутый. Но неестественный румянец и одутловатость щек (признак сердечной болезни) придавали лицу оттенок старческой усталости – минутами, несмотря на моложавость и даже молодцеватость фигуры, он казался гораздо дряхлее своих пятидесяти пяти лет…»

Летом 1909 года Анненский написал большую статью «О современном лиризме» – критический обзор русской поэзии последних лет. В первом номере «Аполлона» вместе с этим обзором появились и его оригинальные стихи. Но во второй номер журнала ни стихи, ни вторая статья поэта, как это планировалось, не попали – С. Маковский (по разным причинам) снял предложенные поэтом материалы. Анненскому пришлось объясниться. «Моя статья „О современном лиризме“, – написал он Маковскому, – порождает среди читателей „Аполлона“, а также и его сотрудников немало недоумений: так, одни и те же фразы, по мнению иных, содержат глумление, а для других являются неумеренным дифирамбом. Если бы дело касалось только меня, то я воздержался бы от объяснений, но так как еще больше, чем меня, упрекают редакцию „Аполлона“, то я и считаю необходимым просить Вас о напечатании в „Аполлоне“ следующих строк… Я поставил себе задачей рассмотреть нашу современную лирику лишь эстетически , как один из планов в перспективе, не считаясь с тем живым, требовательным настоящим, которого она является частью. Самое близкое , самое дразнящее я намеренно изображал прошлым или, точнее, безразлично преходящим ; традиции, credo, иерархия, самолюбия, завоеванная и оберегаемая позиция, – все это настоящее или не входило в мою задачу, или входило лишь отчасти. И я не скрывал от себя неудобств положения, которое собирался занять, трактуя литературных деятелей столь независимо от условий переживаемого нами времени. Но все равно, мне кажется, что современный лиризм достоин, чтобы его рассматривали не только исторически , т. е. в целях оправдания, но и эстетически , т. е. по отношению к будущему, в связи с той перспективой, которая за ним открывается. Это я делал – и только это…»

Совершенно по-своему, может, глубже, чем другие, увидел поэта Максимилиан Волошин: «Его (Анненского) торжественность скрывала детское легкомыслие; за гибкой подвижностью его идей таилась окоченелость души, которая не решалась переступить известные грани познания и страшилась известных понятий; за его литературной скромностью пряталось громадное самолюбие; его скептицизмом прикрывалась открытая доверчивость и тайная склонность к мистике, свойственная умам, мыслящим образами и ассоциациями; то, что он называл своим „цинизмом“, было одной из форм нежности его души; его убежденный модернизм застыл и остановился на определенной точке начала девяностых годов… Он был филолог, потому что любил произрастания человеческого слова: нового настолько же, как старого. Он наслаждался построением фразы современного поэта, как старым вином классиков; он взвешивал ее, пробовал на вкус, прислушивался к перезвону звуков и к интонациям ударений, точно это был тысячелетний текст, тайгу которого надо было разгадать. Он любил идею, потому что она говорит о человеке, но в механизме фазы таились для него еще более внятные откровения об ее авторе. Ничто не могло укрыться в этой области от его изощренного уха, от его явно видящей наблюдательности. И в то же время он совсем не умел видеть людей и никогда не понял ни одного автора как человека. В каждом произведении, в каждом созвучии он понимал только себя…»

«Последний день его сложился очень утомительно, – вспоминал сын поэта. – Утром и днем – лекции на Высших женских курсах Раева, Учебный округ, заседание Учебного комитета; вечером – заседание в Обществе классической филологии, где был назначен его доклад о „Таврической жрице у Еврипида, Руччелаи и Гёте“, и, наконец, отец обещал своим слушательницам-курсисткам побывать перед отъездом в б. Царское, на их вечеринке. В промежутке он должен был обедать у одной дамы, близкого друга нашей семьи, жившей неподалеку от вокзала. Уже там, у О. А. Васильевой, он почувствовал себя нехорошо, и настолько нехорошо, что даже просил разрешения прилечь. От доктора, однако ж, отец категорически отказался, принял каких-то домашних безразличных капель и, полежав немного, уехал, сказав, что чувствует себя благополучно. А через несколько минут упал мертвым на подъезде вокзала в запахнутой шубе и с зажатым в руке красным портфельчиком с рукописью доклада о Таврической жрице…»

Это случилось 30 (13. XII) ноября 1909 года.

Анненский Иннокентий Фёдорович (1855-1909) – русский поэт, литератор, критик, переводчик, драматург. Много занимался исследованием русского языка и литературы, работал директором мужской гимназии в Царском Селе.

Детские годы

Иннокентий появился на свет 1 сентября 1855 года на западе Сибири в городе Омске. Сюда шестью годами раньше семья Анненских переехала из Петербурга ввиду назначения на новую должность главы семейства.

В 1856 году мальчика крестили в Омской Крепостно-Соборо-Воскресенской церкви. Обряд проводил протоиерей Стефан Знаменский, который в тот же самый год крестил в этой церкви Михаила Врубеля, ставшего впоследствии великим русским художником.

Папа Иннокентия, Анненский Фёдор Николаевич, состоял на службе у государства высокопоставленным чиновником. Отец сначала работал в Главном управлении Западной Сибири советником Омского отделения попечительного общества о тюрьмах. Позже он занял пост начальника этого отделения.

Мать, Анненская Наталья Петровна (девичья фамилия Карамолина), занималась воспитанием шестерых детей. У будущего поэта были ещё четыре старшие сестры Наташа (1840), Александра (1842), Мария (1850), Любовь (1852) и брат Николай (1843), ставший впоследствии известным российским общественным деятелем, журналистом, переводчиком, публицистом, экономистом.

Бабушка по материнской линии была женой одного из сыновей Абрама Петровича Ганнибала (прадеда Пушкина А. С.)

В Омске семейство Анненских занимало большой одноэтажный деревянный дом со всеми полагающимися служебными помещениями, садом и наделом земли. В те времена это считалось нормой для многодетной семьи и положения статского советника, в котором служил отец (этот чин приравнивался к генеральскому званию). Когда в конце 1850-х годов отца по службе перевели в город Томск, Анненские продали свой дом за семь с половиной тысяч рублей серебром. Мать полагала, что в этом просторном и удобном помещении можно разместить городскую больницу.

Ранние детские годы Иннокентия прошли в Сибири под присмотром няни и гувернантки-француженки, которая занималась воспитанием его старших сестёр.

В 1860 году отца семейства снова повысили в должности, назначив в Министрество внутренних дел чиновником по особым поручениям. В связи с этим назначением Анненские из Томска перебрались в Петербург. В этом же году пятилетний Иннокентий перенёс длительное и тяжёлое сердечное заболевание, которое на всю дальнейшую жизнь оставило неизгладимый след на состоянии здоровья. С тех пор мальчик отчётливо помнил, что по сравнению со сверстниками он рос болезненным и слабым, оставаясь далеко позади них в физическом развитии.

Учёба

Обстановка, в которой рос Иннокентий, способствовала тому, что у него рано проявилась охота к чтению и наукам. Товарищей у него практически не было, детские подвижные и шумные игры, которыми увлекались мальчишки его возраста, Иннокентия не интересовали по причине здоровья. Воспитывался он в женском окружении, учиться начал рано и никогда этим не тяготился. Учёба давалась ему легко. Обучившись под руководством старшей сестры чтению, Иннокентий принялся читать всё, что было позволено ему согласно возрасту.

В Петербурге семья Анненских жила на Песках. Неподалёку от их дома располагалась школа, в которую родители отдали десятилетнего сына для подготовки к поступлению в гимназию. Мальчик занимался в школе два года, а первые уроки по латинской грамматике преподавал ему старший брат Николай.

В 1867 году на 5-ой Рождественской улице Петербурга открылась новая мужская прогимназия № 2, куда Иннокентий успешно сдал вступительные экзамены и был зачислен приходящим учеником второго класса. Учился он хорошо, больше всего нравились русский язык и география. Однако уже весной учёбу пришлось прервать из-за болезни. На лето семья уехала в пригородные окрестности Петербурга, где на чистом воздухе юноше удалось поправить здоровье, и осенью он вернулся в гимназию.

В 1869 году Иннокентий поступил в частную гимназию В. И. Беренса, где обучался два с половиной года. Но и здесь учёбу постоянно приходилось прерывать по причине болезненности и поездок для лечения на Старорусские минеральные воды. Подтянуть знания помог старший брат Николай, у которого Иннокентий проживал большую часть времени. С его помощью в 1875 году молодой Анненский сдал экстерном экзамены за полный гимназический курс, получил аттестат зрелости и стал студентом историко-филологического факультета Петербургского университета.

Учился он на отделении словесности, специализировался на античной литературе, выучил четырнадцать языков, в том числе такие сложные, как древнееврейский и санскрит. В 1879 году Анненский окончил обучение и получил звание кандидата, его присваивали выпускникам, чьи дипломные работы представляли особенную ценность для науки.

Преподавательская деятельность

После окончания университета Иннокентий Фёдорович занялся педагогическим трудом. В гимназиях Петербурга он преподавал греческий язык и латынь, на высших женских (Бестужевских) курсах читал лекции по теории словесности. Ему нужно было обеспечивать молодую семью, поэтому Анненский брал по 56 гимназических уроков в неделю, чем подрывал своё и без того слабое здоровье.

В 1891 году Иннокентий Фёдорович стал директором Киевской гимназической коллегии.

В 1893 году возглавил 8-ю Петербургскую гимназию.

В 1896 году его назначили руководителем Николаевской гимназии в Царском Селе. На этой должности он оставался до 1906 года. Потом его начальство решило, что в тревожное время 1905-1906 годов Анненский проявил себя чрезмерно мягким, по этой причине его сняли с поста директора Царскосельской гимназии и назначили окружным инспектором. На этой должности он проработал до 1909 года, выйдя в отставку незадолго до смерти.

Литературная деятельность

Иннокентий Анненский никогда не считал преподавание главным делом своей жизни. Сердце его принадлежало литературе. Он перевёл на русский язык девятнадцать пьес великого трагика Древней Греции Еврипида, помимо перевода он снабдил их статьями и комментариями. Его перу принадлежат также переводы Горацио, Гейне, Лонгфелло, знаменитых французских лириков – Шарля Бодлера, Рембо, Леконта де Лиля, Верлена, Малларме.

Много работал Анненский в качестве литературного критика. Он писал очерки о произведениях Гоголя, Чехова, Лермонтова, Горького, Майкова, Достоевского, Тургенева. Не обходил стороной и иностранную литературу – Ибсена, Бальмонте, Шекспира.

Немного подражая манере Еврипида, Анненский написал несколько пьес:

• 1901 – «Меланиппа-философ»;
• 1902 – «Царь Иксион»;
• 1906 – «Лаодамия»;
• 1906 – «Фамира-кифарэд».

Ещё с 1881 года он публиковал свои статьи, в которых рассматривал педагогические проблемы. Анненский утверждал, что первостепенную роль в воспитании учеников должна играть родная речь. Его педагогические работы благотворно повлияли на целый ряд известных русских поэтов. Среди них Николай Гумилёв, который учился в гимназии в Царском Селе и свои первые шаги в мире поэзии делал под впечатлением личного знакомства с Анненским.

Наиболее строго относился Иннокентий Фёдорович к своей собственной поэзии. Писать начал ещё с гимназических лет и только спустя десятилетия рискнул предъявить свои труды читателям. Даже в голове не укладывалось, что этот статский советник в безупречном мундире и с такими же манерами мог так резко контрастировать с дикой, одинокой, скрытной человеческой душой, которая убита непосильною тоскою. Именно таким Иннокентий открылся в своих стихах. Как будто в нём жило два человека, не пересекающихся между собою.

Единственный изданный при жизни Иннокентия Фёдоровича поэтический сборник «Тихие песни» вышел в 1904 году, но не стал событием в литературной жизни. Он был выпущен под псевдонимом «Ник. Т-о.» Анненский придумал себе такой псевдоним с двойным умыслом. Во-первых, все эти буквы были взяты из его имени, а во-вторых, так назвал себя Одиссей, попав в пещеру Полифема.

Спустя год после его смерти увидела свет вторая книга стихов «Кипарисовый ларец», которая полностью изменила мнение об Анненском. Его стали называть тонким критиком и исключительным эрудитом, оригинальным, не похожим на других истинным поэтом.

В этом легкомысленном пренебрежении к живым выражается общее русское горе. Как же не ценят великих людей, пока они живут. И только когда уходят, мир начинает, спохватившись, им плести венки…Через много лет о его поэзии скажут, что «в русской литературе нет стихов тише, трезвей, честней».

Личная жизнь

В 1877 году поэт страстно влюбился в Хмару-Барщевскую Надежду Валентиновну.

Вдова имела двоих детей-подростков и была старше Анненского на четырнадцать лет. Иннокентий называл её ласково Диной и писал сестре Любови в письме, как необычайно хороша его избранница, какие у неё красивые светло-пепельные волосы, ясный ум, привлекательное изящество. Дина тоже очень любила Анненского и ревновала его не меньше.

Когда Иннокентий окончил университет, они поженились. В 1880 году у них родился мальчик Валентин. В будущем он тоже стал поэтом и филологом, именно сыну Анненского принадлежит заслуга в издании двух сборников поэзии отца после смерти.

В 1909 году от перенапряжений на работе у Иннокентия Фёдоровича обострилась сердечная болезнь. Он умер скоропостижно от инфаркта 11 декабря 1909 года прямо на ступеньках Царскосельского вокзала. Меньше всего поэт хотел такого конца, даже написал на эту тему строки, ставшие впоследствии афоризмом: «Я бы не хотел умереть скоропостижно. Это всё равно, что уйти из ресторана, не расплатившись».

Его похоронили в Царском Селе на Казанском кладбище.