Михаил зенкевич. Биографии великих людей

Надежда Жернакова, Union College, Schenectady, N.Y.

Краткий рассказ "Мужик Марей", написанный Достоевским на автобиографической основе для февральской книжки Дневника писателя за 1876 г.,может, на первый взгляд, ввести читателя в заблуждение и показаться ему обыкновенным воспоминанием. Однако, за краткостью повествования таится многозначность этого художественного рассказа при тонком психологическом изображении "воспоминания в воспоминании". Укажу на два аспекта, заслуживающих внимания читателя.

У Достоевского в "Мужике Марее" мы сталкиваемся с двумя различными категориями воспоминаний. К первой из них относятся те бесперерывные, плавные воспоминания о всей его прежней жизни, которым Достоевский отдавался в остроге, лёжа на нарах, и о которых он сам пишет, что он их "анализировал" и "поправлял беспрерывно" (1), что указывает на рациональный метод умственной работы. Ко второй категории принадлежит центральный эпизод с мужиком Мареем, вокруг которого вращается весь рассказ. Он-то припомнился Достоевскому "вдруг", т.е. путем не-рационального "вдохновления". Здесь сам процесс вспоминания не является для писателя главной целью творимого им произведения наподобие Пруста, а своего рода шоком, ударом молнии, внезапным, потрясающим всю нервную систему и открывающим ворота в иной мир.

Интересно проследить употребление слова "вдруг" в "Мужике Марее", причем сделать это на фоне тщательного исследования, проведённого В.Н. Топоровым в его статье о структуре Преступления и наказания . В своем анализе Топоров отдает должное место употреблению Достоевским слова "вдруг". Он приходит к заключению, что все тексты Достоевского насыщены этим словом, но особенно в Преступлении и наказании становится оно "одним из самых действенных приёмов". (2) По расчётам Топорова, на 417 страницах Преступления и наказания слово "вдруг" появляется 560 раз. Нам подсчитывать - куда легче: на четырёх страницах "Мужика Марея" это слово повторяется 8 раз! Оказывается, что "Мужик Марей" нисколько не уступает Преступлению и наказанию в этом отношении.

Далее Топоров указывает на характерное сгущение конструкций со словом "вдруг" у Достоевского, т.е. на своего рода цепочку, иногда даже в три-четыре члена. Слово "вдруг", продолжает он, "организует не отдельные фразы, а целые совокупности их, образующие содержательные единства." (3) Пример этого можно привести и из "Мужика Марея": "Я вдруг почувствовал, что могу смотреть на этих несчастных совсем другим взглядом и что вдруг , каким-то чудом, исчезла совсем всякая ненависть и злоба в сердце моем" (49; курсив здесь и далее -мой. Н.Ж.).

Анализируя построение текстов Достоевского, Топоров почеркивает его тенденцию "к минимализации времени перехода" и выделяет излюбленные переходные обороты и слова писателя, такие как: "в это мгновение..., внезапно..., вдруг..., неожиданно... , и т.д." (4) Топоров замечает в связи со словом "вдруг", что именно "на сюжетные шаги, совпадающие с переходами" и прихо-

дится "максимальная частота [его] употребления", а также и "на описание смены духовных состояний", (5) или, по словам А. Белкина, на "неожиданные повороты психики героев". (6) Топоров считает этот художественный приём Достоевского уникальным во всей русской литературе. Рассмотрим его проявление в рассказе "Мужик Марей".

Впервые слово "вдруг" появляется в тексте "Мужика Марея" когда Достоевскому "на этот раз... вдруг припомнилось почему- то одно незаметное мгновение из [его] первого детства,..." (47), т.е. в самый значительный момент повествования, в момент сюжетного перехода из реальной жизни в воспоминание.

Затем следует второе "вдруг" уже внутри воспоминания, когда душевное состояние мальчика резко меняется: "Вдруг , среди глубокой тишины, я ясно и отчетливо услышал крик: "Волк бежит! " " (48) .

Начиная с третьего раза, употребление этого слова учащается. Шесть раз появляется оно на последней странице рассказа. Третьим "вдруг" отмечается переход от состояния испуга к полному успокоению мальчика: "И вдруг , откуда ни возьмись бросилась ко мне наша дворовая собака Волчок. С Волчком-то я уж вполне ободрился..." (49).

В четвертый раз, употребляется оно в связи с обратным переходом из воспоминаний в реальную жизнь: "Я вдруг очнулся и присел на нарах..." (49).

Пятый и шестой раз составляют совокупность фраз и подчеркивают их "содержательное единство": "И вдруг теперь, двадцать лет спустя, в Сибири, припомнил всю эту встречу... Значит, залегла же она в душе моей... и вдруг припомнилась тогда, когда было надо" (49).

Близкостоящие седьмой и восьмой примеры употребления этого слова усиливают чувство исчезновения злобы у Достоевского и обозначают переход к совсем иному душевному состоянию: "Я вдруг почувствовал, что могу смотреть на этих несчастных совсем другим взглядом и что вдруг , каким-то чудом, исчезла всякая ненависть и злоба в сердце моем" (49).

Итак, выводы В.Н. Топорова всецело подтверждаются при внимательном чтении "Мужика Марея". Как бы в подтверждение того значения, которое Достоевский придавал такому незначительному, казалось бы, слову, как "вдруг", приведем еще одну деталь из его письма А.Н. Майкову от 31 декабря 1867 г. Достоевский пишет, что в душе и голове его мелькают "много зачатий художественных мыслей", но, что полного воплощения целого, "которое всегда происходит нечаянно и вдруг ," пока что не произошло. (7) А в своей записной тетради за 1875-76 гг. Достоевский записывает: "Марей. Картинка из детства... - и вдруг вспомнился мне Марей." (8)

* *

По тем целям, которые Достоевский ставил перед собой, принимаясь за работу над Дневником писателя , по общему своему

плану и основному замыслу, Дневник писателя есть произведение публицистическое, но автор его - художник. Однако, удачное сцепление двух творческих начал - художественного и публицистического - в существенной мере придает этому своеобразному произведению его ощутимую живость и неоспоримое значение.

Рассказ "Мужик Марей" теснейшим образом связан с предшествующей ему статьей, озаглавленной "О любви к народу. Необходимый контрак с народом", и относится к тем частям Дневника писателя , в которых автор почти незаметно переходит от размышлений к художественному образу, в данном случае - от размышлений о русском народе и его историческом характере к живому образу мужика Марея. Гранью между статьей и рассказом, своего рода переходным пунктом, является выражение "profession de foi ", с которого писатель начинает свой рассказ и которое здесь следует понимать как высказывание его глубоких моральных воззрений. Оглядываясь на свою статью, Достоевский пишет: "Но все эти professions de foi , я думаю, очень скучно читать, а потому расскажу один анекдот..." (46). Однако, прав проф. Джексон когда, в своей ценной работе о "Мужике Марее" ("The Triple Vision: Dostoevsky"s "The Peasant Marey""), он говорит: "Dostoevsky"s professions de foi , of course, point forward as well as backward." (9) И действительно, в этом рассказе Достоевского перед читателем раскрывается, не собирательным путем, а в едином, цельном образе мужика Марея, символ русского народа как носителя морально- этических ценностей, идея, которая проходит красной нитью через всё творчество Достоевского.

Здесь не место для подробного рассмотрения этой фундаментальной мысли Достоевского. Хочу лишь бегло коснуться тех художественных аттрибутов во внутренней структуре "Мужика Марея", которые позволяют утверждать, что в этом своем кратком произведении Достоевский глубоко народен. (10) Идея народности, мне думается, актуализируется в этом рассказе именно во внутренней его форме.

Для Достоевского "контракт с народом", о котором он говорит в своей статье, происходит при "встрече" с мужиком Мареем как раз тогда, когда он о ней вспоминает в остроге на второй день Пасхи. Праздник Христова Воскресения всегда имел в русской народной, как и церковной жизни огромное значение. Это был "праздник из праздников" и "торжество из торжеств", дающее новый смысл человеческой жизни. (11) Народ готовился к нему не только духовно-молитвенно и семинедельным постом, но и обновлял и убирал свои жилища к празднику. Достоевский не мог пройти мимо того светлого духа обновления, который знаменовала для него Пасха, и в этом рассказе, его собственное нравственное преображение как раз и совпадает с этим великим праздником. Теперь уже, говоря о каторжниках, Достоевский называет их "эти несчастные". Тут не мешает припомнить, что простой русский народ жалеет преступников и называет их "несчастными". Народ "исходит из убеждения, что преступление есть великое несчастие прежде всего для самого преступника", (12) мысль, которая отводит нас непосредственно к Раскольникову и Преступлению и наказанию . Итак, употребление Достоевским этого слова в контексте рассказа о русском народе (но только лишь после своего собственного нравствен-

ного обновления - это важно помнить) весьма показательно и вряд ли случайно.

Не случайны также выбор имени Марея и описание этого крепостного русского мужика в ту минуту, когда он с лаской и любовью утешает своего испугавшегося барчонка. Говоря о Марее, Достоевский утверждает, что не знает, существует ли такое имя. Читатель, конечно, сразу же настораживается в ожидании чего-то необыкновенного. В действительности, Марей есть в просторечии форма имени Марий, что неизбежно влечет за собой ассоциацию с Марией, т.е. с Богоматерью, известной в народе как "всех скорбящих Радосте". Такое восприятие невольно усиливается при описании "материнской, нежной улыбки" (48) Марея, его "тонкой, почти женственной нежности" и его "сияющего светлою любовью взгляда" (49) во время уединенной встречи с мальчиком, когда всему свидетель один Бог. (13)

"Известно то исключительное место, которое занимает почитание Богородицы в жизни русского православного народа," читаем мы у Г.П. Федотова в его работе о космологии русского народа. (14) И действительно, религиозное сердце русского человека обращено к Богоматери, к Ее женскому образу материнской чистоты, и под Ее покровом ищет оно утешения.

Как известно, уже в Бесах , в связи с Хромоножкой, Достоевский "провозгласил родство религии Богоматери с религией "матери- земли",., хранительницей нравственной правды." (15) Однако, в народном эпосе, "мать - сыра земля" также именуется "хлебородницей" или "землей-кормилицей", а с этими эпитетами тесно связан образ пахаря. Именно пашущим представляет Достоевский мужика Марея, и слово "пашет" или "пашущий" повторяется в рассказе четыре раза на протяжении лишь нескольких строк. (16)

Следует также указать на то, что искреннее чувство и лояльность крепостных крестьян к своим барчатам (маленьким или уже взрослым) не раз упоминались в русской литературе и нашли в ней свое отражение. Достаточно вспомнить Детство Толстого, Капитанскую Дочку или Евгения Онегина Пушкина. В "Мужике Марее" вырисовывается случайно вызванный, искренний порыв "бедного крепостного мужика" ободрить и приласкать испугавшегося ребёнка - "всё же его барчонка" (49). (17)

По всем этим аттрибутам становится очевидным, что для Достоевского, в этом кратком произведении, мужик Марей воплощает глубинные народные черты и качества. Он является в творчестве Достоевского своеобразным образом и уникальным олицетворением его идеи русского народа. И если вспомнить, что это он, Марей, коснулся своим толстым, запачканным в земле пальцем уст будущего писателя, то всё это "приключение" (49) принимает явную мистическую окраску.

В заключение, следует упомянуть тот факт, что, наряду с рассказами "Мальчик у Христа на ёлке" и "Столетняя", из художественных произведений, напечатанных в Дневнике писателя, сам Достоевский, под конец своей жизни, больше всего ценил своего "Мужика Марея". (18)

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Ф.М. Достоевский, Полное собрание сочинений в тридцати томах , т. 22: Дневник писателя за 1876 год, Л., "Наука", 1981, стр. 47. Номера страниц всех последующих цитат из этого тома будут указаны в самом тексте.
2. В.Н. Топоров, "О структуре романа Достоевского в связи с архаичными схемами мифологического мышления (Преступление и наказание ), Structure of Texts and Semiotics of Culture, ed. Jan van der Eng, The Hague, Mouton, 1973, стр. 267. Я обратилась к исследованию Топорова, так как оно давало мне возможность провести количественное сравнение по отношению к слову "вдруг" между интересующим меня кратким рассказом Достоевского и одним из его длинных романов. Однако, в достоевсковедении широко известны и другие ценные работы на ту же тему.
3. Там же , стр. 234-5.
4. Там же , стр. 233.
5. Там же , стр. 234.
6. А. Белкин, Читая Достоевского и Чехова: статьи и разборы , М., Худ. лит., 1973, стр. 131.
7. Ф.М. Достоевский, Статьи и материала , под ред. А.С. Долинина, Петроград, Мысль, 1922, стр. 395. См. также: Топоров, ук. соч., стр. 231, прим. 9.
8. См. Литературное наследство , т. 83: Неизданный Достоевский . Записные книжки и тетради, 1860-1881 гг ., М., Наука, 1971, стр. 411.
9. Robert L. Jackson, "The Triple Vision: Dostoevsky"s "The Peasant Marey"", Yale Review , vol. 67 (1968), No. 2, p. 227; rpt. in The Art of Dostoevsky ; Deliriums and Nocturnes , N.J., Princeton Uriiv. Press, 1981.
10. Слово "народен" нужно здесь понимать в том смысле, что Достоевский воплощает в жизнь привычки и душевные черты, присущие простому русскому человеку, особенно, но не исключительно, из крестьянской среды.
11. См. об этом у Н. Арсеньева, "Духовные силы в жизни русского народа", Вольная мысль [Мюнхен], № 2 (янв. 1960), стр. 29.
12. В. Рязановский, Обзор русской культуры , ч. 2, вып. 2, Oregon, priv. print, 1948, стр. 49.
13. См. об этом также у Robert L. Jackson, op. c it. , p. 232-3.
14. Г.П. Федотов, "Мать-земля. К религиозной космологии русcкого народа", Путь [Париж], № 46 (янв.-март 1935), стр. 4.
15. Там же , стр. 4 и 14. В Бесах Хромоножка рассказывает следующее: "А тем временем и шепни мне, из церкви выходя, одна наша старица, на покаянии у нас жила за пророчество: "Богородица что есть, как мнишь?" "Великая мать, отвечаю, упование рода человеческого.1 "Так, говорит, Богородица - великая мать сыра земля есть, и великая в том для человека заключается радость. И всякая тоска земная и всякая слеза земная - радость нам есть; а как напоишь слезами своими под собой землю на пол-аршина в глубину, то тотчас же о всем и
    
    
    
    возрадуешься. И никакой, никакой, говорит, горести твоей больше не будет, таково, говорит, есть пророчество." Запало мне тогда это слово. Стала я с тех пор на молитве, творя земной поклон, каждый раз землю целовать, сама целую и плачу." Бесы , т. 1, ч. 1, гл. 4: "Хромоношка" [Париж, YMCA-Press, б.г.], стр. 156.
    Позднее, Д.С. Мережковский, при помощи следующего силлогизма, так связывает эти две концепции: ""мать сыра земля" - "земля Божья" - Матерь Божия." И далее: "Религия Вечной Женственности, Вечного Материнства уходит корнями своими в "мать сырую землю" - в стихию народную" (Д.С. Мережковский, Полное Собрание Сочинений, т. 8 [Москва, 1914]: "М.Ю. Лермонтов. Поэт сверхчеловечества", стр. 201 и 202).
16. О культе "матери - сырой земли" пишет Г.П. Федотов в своем капитальном труде на английском языке The Russian Religious Mind , New York, Harper & Row, 1960: "It is on earth that he has concentrated all his religious devotion to natural powers. We must understand the earth in a narrow sense as soil, as a grain-bearing field, as the earth of the ploughman... In Mother Earth, who remains the core of Russian religion, converge the most secret and deep religious feelings of the folk. Beneath the beautiful veil of grass and flowers, the people venerate with awe the black moist depths, the source of all fertilizing powers, the nourishing breast of nature, and their own last resting place... Earth is the Russian "Eternal Womanhood," not the celestial image of it: mother, not virgin; fertile, not pure; and black, for the best Russian soil is black... As a mother who nourishes man during his life and after death gives him rest, the Earth is the embodiment of kindness and mercy (pp.11-13).
17. В связи с этим, небезынтересно отметить, что, как бы в противовес поведению русского мужика Марея по отношению к ребёнку ("Любил он, что ли, так уж очень маленьких детей? Такие бывают" ), описание татарина Газина, который тоже появляется в "Мужике Марее", дается Достоевским в Записках из мертвого дома в совсем других красках: "Этот Газин был ужасное существо... Он был татарин.,. Рассказывали тоже про него, что он любил резать маленьких детей, единственно из удовольствия... (ПСС , т. 4, 1972): Записки из мертвого дома , стр. 40.
18. См. Л.П. Гроссман, Жизнь и труды Ф.М. Достоевского. Биография в датах и документа х, М.-Л., Academia, 1935, стр. 315.

ЗЕНКЕВИЧ, МИХАИЛ АЛЕКСАНДРОВИЧ (1886–1973), русский советский поэт, прозаик, переводчик. Родился 9 (21) мая 1886 в с.Николаевский Городок Саратовской губ. в семье коллежского советника, преподавателя математики Мариинского земледельческого училища. Мать Зенкевича также преподавала в гимназии. В 1903 семья переехала в г.Горки Могилевской губ., т.к. после студенческих волнений отец был объявлен неблагонадежным и переведен на службу в Горецкое земледельческое училище. В 1904 Зенкевич окончил гимназию в Саратове и на два года уехал в Германию, где изучал философию в университетах Берлина и Йены. В том же году три его стихотворения были опубликованы в саратовском журнале «Жизнь и школа» за подписью «Мих. З-ичъ».

В 1907 вернулся в Петербург. С 1908 стихи Зенкевича начали появляться в петербургских журналах «Весна», «Современный мир», «Образование», «Заветы» и др. В 1909 произошло его знакомство с Н.Гумилевым, по рекомендации которого его стихи были опубликованы в журнале «Аполлон». В 1911 Зенкевич стал активным участником первого «Цеха поэтов», руководимого Гумилевым, в который входили О.Мандельштам, А.Ахматова и В.Нарбут.

Поэтическая книга Зенкевича Дикая порфира (1912) была одной из первых книг издательского товарищества «Цех поэтов». Вошедшие в эту книгу стихи отвечали творческим принципам акмеизма: поэт обращался к первоначальным стихиям, его взгляд был устремлен на землю, воду, огонь, камни, металлы. Действующими лицами стихов становились также древние и фантастические животные – ящеры и махайродусы. Лирический герой Зенкевича сознавал свое родство не только со стихиями, но и со многими историческими эпохами: в стихах появлялись князья «в стременах раззолоченных» (На Волге ), слепцы, напоминающие о судных трубах и архангелах (Слепцы ) и др. Вместе с тем поэт описывал реальные места и события – родные волжские берега, родительский дом.

Дикая порфира была высоко оценена критикой, в периодической печати в течение года появилось более 20 рецензий и отзывов. Вас. Гиппиус считал, что в книге Зенкевича «значительно и ново прежде всего его ощущение мира, проникновение в то, что Баратынский называл «дикой порфирой» природы, а Вл. Соловьев – «грубою корою вещества». По мнению рецензента, стих Зенкевича «насыщен и груб, часто намеренно груб, но именно потому он иногда достигает большой изобразительности». С.Городецкий написал о том, что поэзия Зенкевича проникнута пытливым духом современной науки. На книгу откликнулись В.Брюсов, Вяч. Иванов, который счел ее «доказательством возможностей крупного дарования», и др. видные писатели. Дикая порфира оказала влияние на творчество многих поэтов – И.Сельвинского, Э.Багрицкого, Н.Тихонова, Г.Оболдуева и др.

В 1914 Зенкевич окончил юридический факультет Петербургского университета. Октябрьскую революцию встретил в Петрограде, но вскоре уехал в Саратов, где начал работать в отделе искусств газеты «Саратовские известия». Вскоре вышел его второй сборник Четырнадцать стихотворений (1918). В Саратове познакомился с религиозным философом и историком Г.Федотовым, оказавшим большое влияние на мировоззрение и творчество поэта.

В 1919 Зенкевич был призван в Красную Армию и до 1922 служил секретарем полкового суда, секретарем-протоколистом трибунала при штабе Кавказского фронта, лектором пехотно-пулеметных курсов. Продолжал писать стихи и в 1921 издал новый сборник Пашня танков , в котором отразились его военные впечатления. Сборники Лирика и Порфибагр были подготовлены к печати, но не изданы. В стихах начала 1920-х годов Зенкевич не торопился откликаться на веяния революционного времени; по мнению критиков, эти стихи являлись органическим продолжением Дикой порфиры с ее физиологизмом и фламандской живописностью.

В 1921 Зенкевич ненадолго приехал в Москву и Петроград, встретился с А.Ахматовой, М.Лозинским, Ф.Сологубом. Тогда у него родился замысел беллетристических мемуаров Мужицкий сфинкс (1921–1928, опубл. в 1991). Живя в Саратове до 1923, Зенкевич являлся заведующим отделением РОСТА и активно участвовал в литературной жизни: выступал с докладами о творчестве А.Блока, В.Хлебникова и др. поэтов, преподавал в «Литературной мастерской». В эти годы он написал множество стихов и драму Альтиметр , которую называл «трагорельеф в прозостихе».

В 1923 Зенкевич переехал в Москву и начал работать секретарем журнала «Работник просвещения». Его первая переводная работа (стихи В.Гюго) была опубликована в 1923. В 1925–1935 Зенкевич работал редактором отдела иностранной литературы в издательстве «Земля и фабрика» и в Гослитиздате. В 1934–1936 заведовал отделом поэзии в журнале «Новый мир». Переводил с французского, немецкого, английского и писал стихи. В 1920–1930-е годы вышли его сборники Под пароходным носом (1926), Поздний пролет (1928), Машинная страда (1931) и др. В конце 1930-х Зенкевич написал большую поэму Торжество авиации , которая не была опубликована. Биографическая книга Зенкевича о братьях Райт была издана в серии «Жизнь замечательных людей». В эти годы Зенкевич много ездил по стране – побывал в Ленинграде, Харькове, Ташкенте, Мурманске и др.

В 1939 Зенкевич издал в соавторстве с И.А.Кашкиным антологию Поэты Америки , определившую основное направление его переводческой деятельности: переводы современной и классической американской поэзии. Результатом стали книги Из американских поэтов (1946), Поэты ХХ века. Стихи зарубежных поэтов в переводах М. Зенкевича (1965), Американские поэты в переводах М. Зенкевича (1969), а также Мера за меру и Юлий Цезарь Шекспира и др.

В годы Отечественной войны Зенкевич по состоянию здоровья не был призван в армию. Часто выезжал на фронт с чтением своих стихов, выступал по радио, готовил сборники переводной антифашистской поэзии. В годы войны написал поэму От Сталинграда до Танненберга (1943, не опубл.).

После войны Зенкевич продолжал заниматься переводами, писал стихи и руководил литобъединением при клубе МГУ. В 1960 состоялась знаменательная для него поездка в США, во время которой Зенкевич познакомился с Р.Фростом, М.Голдом и другими американскими писателями. В 1960-е годы посетил Великобританию, Венгрию, Югославию. В Болгарии ему был вручен орден Кирилла и Мефодия 1-й степени за просветительскую деятельность. В 1964 вместе с Л.Чертковым и С.Шкловской Зенкевич подготовил книгу избранных стихов В.Нарбута, которая была издана в 1983 в Париже.

Несмотря на то, что Зенкевич был признанным мастером художественного перевода, публикация его стихов была затруднена близостью к акмеистам, считавшимся у официальных властей «персонами нон-грата». О своем вынужденном молчании Зенкевич написал в стихотворении Будь стоиком (1963): «Но если ты стремишься к высшей цели, / Чтоб в бренном теле дух твой не ослаб, / Будь стоиком, как цезарь Марк Аврелий, / Как Эпиктет, мудрец и римский раб».

Первая после долгого перерыва книга стихов Зенкевича Сквозь грозы лет вышла в 1962. Незадолго до смерти поэта вышла его книга Избранное (1973).

Зенкевич Михаил Александрович , русский советский поэт, переводчик.

Окончил юридический факультет Петербургского университета.

Был одним из «шести первых акмеистов», участником «Цеха поэтов».

Один из основателей советской школы поэтического перевода (переводил из Ф. Фрейлиграта, В. Гюго, У. Уитмена, У. Шекспира, современных поэтов Европы и США).

ЗЕНКЕВИЧ, Михаил Александрович - русский советский поэт, переводчик. Член Коммунистической партии с 1947. В 1915 окончил юридический факультет Петроградского университета. В годы гражданской войны ушёл добровольцем в Красную Армию. Первые стихи Зенкевича появились в нелегальных изданиях, конфискованных охранкой (1906). Позднее увлёкся акмеизмом, став участником «Цеха поэтов», который издал его первый сборник «Дикая порфира» (1912). Изобразительная сила этих стихов, их необычная тематика (Зенкевич обратился к доисторическим эпохам Земли) сочетались с пессимистической окраской описываемого, ощущением суетности жизни, бессилия человека. Революцию Зенкевич воспринял как очистительную, стихийную силу. В 1921 вышли антимилитаристские стихи Зенкевича «Пашня танков», в 1925 - цикл стихов «Пять декабристов», откликом на современность явились поэма «Машинная страда» (1931), сборник «Набор высоты» (1937) и др. Одно из лучших произведений послевоенного времени - стихотворение (1955), сочувственно отмеченное критикой. Зенкевич - один из основателей советской школы поэтического перевода, популяризатор лучших образцов зарубежной поэзии (переводы из Ф. Фрейлиграта, В. Гюго, У. Уитмена, У. Шекспира, П. Негоша, Ф. Прешерна, современных поэтов Европы и США).

Соч.: Поэты Америки. XX век. Антология (Совм. с И. Кашкиным), М., 1939; Из амер. поэтов, М., 1946; Антология болг. поэзии, М., 1956; Поэты Югославии, М., 1957; Сквозь грозы лет. [Предисл. А. Волкова], М., 1962.

Лит.: Гумилёв Н. С. , Письма о рус. поэзии, П., 1923, с. 143-44, 151; Березин Л., О стихах М. Зенкевича, «Новый мир», 1929, № 5; Старцев А., «Поэты Америки», «Лит. обозрение», 1939, № 23; Перцов В., Одно стихотворение, «Лит. газета», 1956, 3 апр., № 40; Михайлов И., Дорога исканий, «Нева», 1964, № 3.

Б. Л. Комановский

Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. - Т. 2. - М.: Советская энциклопедия, 1964

ЗЕНКЕВИЧ Михаил Александрович - современный поэт. Продолжая традиции акмеистов, Зенкевич является вместе с тем одним из немногих представителей русской «научной поэзии». В творчестве его легко различаются два периода. В первый из них природа, взятая космически (геологические и палеонтологические картины), противопоставлена человеку, ничтожному и бессильному. Нарочитое выпячивание «плоти», тяжёлой и прожорливой, придаёт его поэзии пессимистический оттенок, приводит Зенкевича к характерному для буржуазной интеллигенции сознанию бренности и непрочности всего живого: «…Застывшая земля замкнёт круг ежедневного вращенья», «…твари - мы плодимся и ползём, как в падали бациллы разложенья». Картина этого разложения дана в тонах крайнего натурализма: «Помои красные меж челюстей разжатых спустивши, вывалят из живота мешок, и бабы бережно в корытах и ушатах стирают, как бельё, пахучий ком кишёк».

Война и революция резко изменили отношение Зенкевича к действительности. Рисуя картину гибели людей в конвульсиях кровавой схватки войны, Зенкевич надеется на то, что эта катастрофа - только пашня «для лучезарной жатвы будущего». После разрушительного вихря он призывает творить, выковывать новое, потому что «мы должны быть не рабы времён и пространств, а повелители». Зенкевич принял революцию как стихийную силу, которая сделала «прививку бессмертия в солнечном теле». «Нет, всё готов снести я молча и только об одном молил, чтоб вечно к жизни голод волчий во мне неутолённый выл».

Акмеизм делал упор на фактуру вещей, пытаясь через них преломить мир. «Вещником» являлся и Зенкевич в своей научной поэзии. Так же воспринята им и Октябрьская революция, на службу которой он искренно хочет поставить свою поэзию, отягощённую и по сей день творческим методом акмеизма.

Библиография: I. Дикая порфира, Стихи, изд. «Цех поэтов», СПБ., 1912; Четырнадцать стихотворений, изд. «Гиперборей», П., 1918; Лирика, 1921; Пашня танков, Поэма, Саратов, 1921; В. Гюго, «Май 1871 года», Стихи (перевод), изд. «Красная новь», М., 1923; Ф. Фрейлиграт, «Вопреки всему», Избр. стихотв. (перевод), изд., вступит. статья и примеч., Гиз, М., 1924; Под пароходным носом, Стихи, изд. «Узел», М., 1926; Поздний пролёт, «ЗИФ», М., 1928. Стихи Зенкевича печатались в журналах: «Образование», «Современный мир», «Аполлон», «Новый журнал для всех», «Гиперборей», «Молодая гвардия», «Новый мир» и др.

II. Иванов Вяч. , Marginalia, Труды и дни, ч. 4-5, М., 1912; Гумилёв Н. , Письма о русской поэзии, П., 1923; Усов Д., М. Зенкевич, «Саррабис», Саратов, 1921.

III. Дынник В., Трансокеанская тоска (в ст. «Право на песню»), «Красная новь», 1926, XII; Березин Л., Стихи М. Зенкевича, «Новый мир», 1929, V; Писатели современной эпохи, т. I, под ред. Б. П. Козьмина, изд. ГАХН, М., 1928.

Г. Васютинский

Литературная энциклопедия: В 11 т. - [М.], 1929-1939

Михаил Александрович Зенкевич (1891-1973). Учился в саратовской гимназии, был взят под надзор полиции за связь с большевиками. В Петербурге в 1915 окончил юридический факультет, слушал лекции по философии в Берлине. Печататься начал в саратовском журнале как автор политических стихов.

В 1908 в столичных журналах «Весна» и «Образование», а потом и в «Аполлоне» появляются его «вычурные, но образные» стихи, после чего Н. Гумилев привлекает его в только что созданный «Цех поэтов».

Одна из первых книг, вышедших под маркой этого кружка, - «Дикая порфира» (1912) М. Зенкевича. Выбранные в качестве заглавия слова Баратынского из стихотворения «Последняя смерть» проясняли пафос «первобытных» стихов М. Зенкевича, с их пророчествами грядущей космической катастрофы, возвращением к первоначальному хаосу, когда земля отомстит оскорбившему ее человеку.

Натурфилософские и естественнонаучные темы сборника сближали его с другим поэтом «левого фланга акмеизма» - В. Нарбутом. Собратья по цеху приветствовали «адамизм» «вольного охотника» и его приверженность «земле»; Брюсов сдержанно отметил «научность»; Вячеслав Иванов, глубже других понявший смысл «геологических и палеонтологических картин», написал: «Зенкевич пленился материей, и ей ужаснулся».

Увлечение материальной природой и откровенными физиологическими описаниями, намеренный антиэстетизм, приводили к тому, что последующие произведения М. Зенкевича не всегда могли быть пропущены цензурой, а сам автор порой отказы вался от их публичного чтения.

В стихах периода Первой мировой Зенкевич отдал дань общим патриотическим настроениям (сб. «Четырнадцать стихотворений», П., 1918), не совсем утратив, впрочем, свойственной ему экспрессии стиха.

В 1917 уехал в Саратов, печатал статьи о литературе, в стихах же от «биологических» образов перешел к изображению демонической силы техники (книга «Пашня танков», Саратов, 1921).

Зенкевич участвовал в Гражданской войне, возглавлял Саратовский отдел РОСТА, продолжал писать стихи, но со временем все больше переключался на переводческую работу (Гюго, У.Уитмен, У.Шекспир).

Михаил ЗЕНКЕВИЧ (1891 — 1973)

Михаил Александрович Зенкевич родился 9 (21) мая 1891 г. в семье преподавателя земледельческого училища, в с. Николаевский Городок Саратовской губернии. После окон-чания саратовской гимназии поступил на юридический фа-культет Петербургского университета, который окончил в 1915 г. Кроме того получил философское образова-ние в Венском университете. Во время учебы в Вене в 1900-х гг. близко сошелся с будущим историком и филосо-фом Г. П. Федотовым, который в те годы исповедовал соци-ал-демократические идеи. Влияние российских социал-демо-кратов во многом определило мировоззрение молодого Зен-кевича, нашло отражение в его поэтических произведени-ях. Не случайно его первые стихи «Казнь» и «Потемкин» посвящены двум драма тическим эпизодам первой русской революции, взволновавшим всю прогрессивную обществен-ность России: казни лейтенанта П. П. Шмидта и восстанию на броненосце «Потемкин». В 1909 г. Зенкевич встречается с Н. С. Гумилевым, и вскоре его стихи появляются на стра-ницах журнала «Аполлон». Творческие поиски и идейно-эстетические принципы будущего главы акмеистов близ-ки Зенкевичу. В 1911г. Зенкевич входит в группу «Цех поэтов» и становится одним из самых активных пропаган-дистов нового течения. Одним из первых сборников, выпу-щенных «Цехом поэтов», становится сборник Михаила Зен-кевича «Дикая порфира» (СПб., 1912). Кроме Гумилева большое влияние на формирование творческой индивиду-альности молодого поэта оказал В. Брюсов, его «державинская торжественность и бодлеровский пафос» (Г. Чулков). Уже в «Цехе поэтов» Зенкевич сближается с Владимиром Нарбутом, и вплоть до смерти последнего они остаются друзьями и творческими единомышленниками — «левым флангом акмеизма», по выражению самого Зенкевича. «Намагниченный Нарбут» (В. Б. Шкловский) увлек Зенке-вича поэтикой натурализма. Откровенный физиологизм при-сущ его стихам «Посаженный на кол» и «Смерть лося». По замыслу Зенкевича, эти два стихотворения должны были войти в сборник «Под мясной багряницей». Но на-чавшаяся первая мировая война помешала осуществлению замысла. Более актуальной для Зенкевича становится тема Родины — России (сборник «Четырнадцать стихотворе-ний», Пг., 1918).

Поэзия Зенкевича 1911 —1918 гг. вызывала противоречи-вые суждения литературных критиков. В. Брюсов весьма прохладно откликнулся на поэтические новации «левофлан-говцев», а вот Г. П. Федотов дал поэзии своего венского друга весьма высокую оценку: «Главной большой темой по-эта является материя...косность ее, груз веков, лежащих на всем мире и давящих наше сознание каждую минуту... Он счастливо сумел ввести в поэзию элемент научности, чего не мог, между прочим, сделать В. Брюсов».

После революции Зенкевич участвует в гражданской вой-не на стороне Красной Армии. События первой мировой и гражданской войн косвенно способствовали появлению но-вой темы в творчестве Зенкевича — темы машины, ее враж-дебной человеку «физиологии», одновременно механической, бездушной и поистине демонической.

В 1918—1922 гг. популярность поэзии Зенкевича дости-гает своего апогея, у него появляется множество подражате-лей в разных городах России. Многие определяют его как своего рода предтечу имажинистов.

После расстрела Н. С. Гумилева Зенкевич переводит десять стихотворений А. Шенье и посвящает их памяти сво-его погибшего друга. В собственном творчестве Зенкевича после этого происходит определенный перелом: все боль-ше и больше он уделяет внимание литературному перево-ду, критике, все меньше печатает своих собственных стихо-творений. Интенсивная творческая работа и публикация сразу многих книг во второй половине 1920 —начале 1930-х гг. кажутся бурным монологом поэта перед долгим периодом молчания, длившимся более тридцати лет. Последний сбор-ник его произведений — «Набор высоты» вышел в Моск-ве в 1937 г.

Михаил Александрович Зенкевич прожил долгую жизнь, ему было суждено пережить всех своих друзей-акмеистов, многие из которых погибли в годы сталинских репрессий. Особенно тяжело пережил он арест и гибель своего творчес-кого единомышленника Владимира Нарбута. За несколько лет до смерти Зенкевич написал о нем очерк «Владимир Нар-бут». Скончался М. А. Зенкевич 16 сентября 1973 г. в Москве.