Бродский пока мне рот не забили глиной. Клетки и райские кущи

Тема подведения итогов возникла в творчестве Бродского задолго до его смерти, что, возможно, связано с наследованием им акмеистского стремления к осмыслению своей жизни в контексте исторической эпохи, с которой поэта связала судьба. Показательно в этом смысле его стихотворение "Я входил вместо дикого зверя в клетку...", которое относится к третьему, эмигрантскому периоду творчества Бродского и во многом носит итоговый характер. Оно создано в день 40-летия автора, 24 мая 1980 г. (т.е., как и рассмотренные выше стихотворения, написано к определенной дате, временно́й вехе – частый случай у Бродского), и вобрало в себя целый ряд значимых как для данного периода, так и для всего творчества поэта мотивов. Лирический герой стихотворения – человек, судьба которого одновременно неординарна и типична для XX в. В ней были нищета ("надевал на себя что сызнова входит в моду", т.е. было настолько немодным, что вновь оказывалось в поле внимания щеголей) , нелегкий физический труд ("сеял рожь, покрывал черной толью гумна"), странствия ("я слонялся в степях", "с высоты ледника я озирал полмира"), испытания ("трижды тонул, дважды бывал распорот"), заключение ("выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке"), изгнание ("жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок"). Герой поэта – индивидуалист, что подчеркивается и неоднократно повторяемым местоимением "я", и его одиночеством ("Из забывших меня можно составить город"), и отстраненной позицией по отношению к миру, за которой угадывается традиционный конфликт Поэта и толпы ("обедал черт знает с кем во фраке", "С высоты ледника я озирал полмира" и др.).

Несмотря на кажущуюся простоту данного стихотворения, каждый его образ имеет несколько глубинных подтекстов, уводящих не только к биографии автора, но и к общекультурным смысловым пластам. Так, первая строчка ("Я входил вместо дикого зверя в клетку"), намекая на реальную историю заключения поэта, заставляет вспомнить давнюю традицию перевозить особо опасных заключенных в клетке. Этот подтекст отсылает к важнейшей для Бродского теме "Поэт и Империя", вскрывая характер конфликта автора с государством. Третья строчка ("жил у моря, играл в рулетку") столь же многогранна. Известна страсть Бродского к морю, вообще к воде: он всегда старался поселяться поближе к водной стихии, был зачарован Венецией. Море – расхожий образ в поэзии, особенно романтической, стал одним из важнейших и для творчества Бродского. Образ рулетки смежен с темой судьбы, игры с судьбой, в том числе и игры смертельной ("русская рулетка"); вспомним также, что заядлым игроком в рулетку был Ф. М. Достоевский. К творчеству этого писателя отсылает и следующая строчка ("обедал черт знает с кем во фраке"). Фрак – признак респектабельности, солидности: поэту в силу его положения действительно не раз приходилось находиться в обществе значительных лиц. Однако поминание черта, возможно, намекает на те диалоги-борения со своим темным двойником, которые приходилось вести Ивану Карамазову в романе "Братья Карамазовы".

Строчка "С высоты ледника я озирал полмира" задает традиционную для романтизма позицию поэта над миром, причем существенно здесь слово "ледник". Оно перекликается с общей эмоциональной сдержанностью поздней лирики Бродского, в которой стихия переживания скована жесткой логикой размышления. Если вода – символ жизни, времени, стихии (ср. "жил у моря"), то ледник (образ, который вовсе не обязательно понимать буквально) – замерзший водяной поток, чье движение практически незаметно глазу. "Водяная" тема продолжена и строчкой "и не пил только сухую воду". Оксюморон "сухая вода" обозначает нечто невозможное, и потому само выражение можно понимать и как "пил все, что можно пить". В то же время у слова "пить" в русском языке очень богатое смысловое поле: в него входит и жизнь, и вино, и участь, и горе и многое другое. Каждый из этих смыслов добавляет свой подтекст стихотворению, но один из важнейших среди них – мысль о том, как много выпало на долю героя Бродского. Еще один сквозной образ стихотворения, образующий очень важную смысловую пару с предыдущим, – образ хлеба. Герой "сеял хлеб, покрывал черной толью гумна". Образ сеятеля восходит к евангельской притче о сеятеле (Мф. 13:4), преломившийся, в частности, в стихотворении А. С. Пушкина "Свободы сеятель пустынный...". Сеятель – пророк, несущий зерна истины, хотя не все из этих зерен дают свои плоды: все зависит от того, на какую почву они упадут. Гумно (ток) – настил для обмолота зерна: тем самым возникает мотив собранного урожая. Завершение же данный мотив находит в образе "хлеба изгнанья": вместе со строчкой "Бросил страну, что меня вскормила", этот образ – аллюзия на хрестоматийное стихотворение А. А. Ахматовой "Не с теми я, кто бросил землю...". Но если Ахматова говорила о невозможности оставить родную землю "на растерзание врагам", то, судя по судьбе лирического героя Бродского, именно он оказался не просто лишним в родной стране, но враждебным для нее.

Мотив сдержанности находит свое завершение в строчках "Позволял своим связкам все звуки, помимо воя; / перешел на шепот". Поэзия "шепота" для Бродского противоположна традиции поэзии "крика", "душевного надрыва" – традиции, идущей от романса через лирику Есенина, Маяковского, Высоцкого, а также его современников – так называемых "громких", или "эстрадных", поэтов (Вознесенского, Евтушенко). "Шепот" же восходит к романтико-символистскому идеалу "безгласной речи" как выражения "невыразимого"; впрочем, для Бродского "шепот" лишен семантики некоего "языка таинственного, мистического", противостоящего профанному "земному языку" и скорее связан со стоической позицией приятия мира, а также "непубличностью" поэтической речи автора, эмоционально сдержанной, подчас даже рассудочно-холодной и не стремящейся к воздействию на широкую публику, хотя и рассчитанной на прочтение именно вслух. Одна из излюбленных мыслей поэта, повторяемых им на протяжении всей его жизни, – что есть вещи, о которых нельзя говорить напрямую и громко.

Сдержанность заметна и в оценке лирическим героем поэта прожитой им жизни: "оказалась длинной". Ни жалоб на выпавшую ему участь, ни проклятий судьбе: лишь признание, что судьба была горька ("Только с горем я чувствую солидарность"). Финальная же мысль стихотворения на первый взгляд никак не вытекает из вышесказанного:

"Но пока мне рот не забили глиной, / из него раздаваться будет лишь благодарность". Эти строки заставляют вспомнить четверостишие поэта-акмеиста, по признанию самого Бродского, сыгравшего особую роль в его творческом становлении – Осипа Мандельштама:

Лишив меня морей, разбега и разлета

И дав стопе упор насильственной земли,

Чего добились вы? Блестящего расчета:

Губ шевелящихся отнять вы не могли .

В обоих стихотворениях говорится о вынужденной несвободе, в обоих метонимией лирического героя выступают органы речи: у Мандельштама – губы, у Бродского – связки и рот. Эти образы подчеркивают поэтическое дарование героя стихотворения, причем у Бродского именно творческий дар становится если не источником, то хотя бы средством приятия мира и согласия с жизнью. Следовательно, именно творчество для поэта оправдывает трагичность человеческого бытия, противостоит смерти и страданиям. Однако важно и другое: в стихотворении Бродского отсутствует мысль о личном бессмертии, о посмертном оправдании всех страданий, отсутствует пушкинское "нет, весь я не умру", как, впрочем, отсутствует и обратное – отрицание бессмертия. Бродский словно останавливается по эту сторону грани, отделяющей жизнь от того, что будет после нее. Остается открытым вопрос о смысле лишений и испытаний, выпавших на долю поэта в этой жизни. Здесь можно сослаться на мнение другого поэта, Льва Лосева: "Я думаю, что философия Бродского, по определению, есть философия вопросов, а не ответов" . Сдержанность по отношению к любым окончательным ответам особенно характерна для поздней лирики поэта, что и демонстрирует наглядно рассматриваемое стихотворение.

Форма стихотворения также типична для этого периода творчества Бродского. Прежде всего обращают на себя внимание его длинные строки – "фирменный прием" Бродского. Стихотворение написано разноиктовым (4–5-иктовым) тоническим стихом, имитирующим неторопливую, говорную речь (ее неторопливость передается и перечислительной интонацией, и длиной самих строк). Ощущение непринужденного, спокойного высказывания создается и посредством разговорных слов и даже жаргонизмов: "кликуха", "черт знает с кем", "слонялся", "сызнова", "жрал". Эти слова работают и на создание образа лирического героя стихотворения: типичного интеллигента новой генерации, конца 1950-х – начала 1960-х гг., грубость речи которого одновременно служит и знаком его демократичности, и следом былого вызова системе, не допускавшей подобных выражений, и своеобразной защитной маской, оберегающей от "громких", возвышенных фраз. Впрочем, многие критики не принимали подобных приемов у позднего Бродского, считали их использование следствием оторванности автора от родной ему языковой среды

Я считаю, что поэт И. Бродский превратился в некий знак, брэнд, инструмент, с помощью которого происходит манипуляция людьми, программируется их мнение, пристрастия, отношение к жизни и событиям. Я не хочу, чтобы мной манипулировал кто бы то ни было - красные, белые, коричневые или имеющие другие цвета. Я не желаю, чтобы мне навязывали кумиров. Эти причины заставили меня проанализировать одно из стихотворений, которое претендует на высокую степень нравственного обобщения, на подведение итогов жизни поэта - своего рода "нерукотворный памятник". Подчёркиваю, что буду анализировать только это произведение - его образы, его лирического героя (ЛГ), не обращаясь к фактам биографии Бродского, к другим его стихам, к тем истолкованиям, которыми обросло его творчество, хотя и нелегко отделить поэта от его ЛГ. Итак, вот это стихотворение.

Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздём в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя, что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны воронёный зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнания, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.

Я утверждаю, что это стихотворение неряшливо, слабо в своём языковом воплощении, а нравственный, гуманистический пафос этого стихотворения сомнителен. Постараюсь это обосновать.

1. Под первыми четырьмя строчками может подписаться любой "прихватизатор", который при советской власти был не в ладах с законом и подвергался за это заключению, а в постсоветские времена, пользуясь всеобщим раздраем, сказочно разбогател и стал жить "как белый человек". По этому поводу вспоминается, как расписывал криминальную романтику персонаж фильма "Джентльмены удачи" : "Украл, выпил - в тюрьму!". Только в этом стихотворении хронология другая: сначала в тюрьму, потом рулетка и всё прочее.

2."...Дважды бывал распорот" - очевидно, это надо понимать так, что ЛГ пострадал в каких-то разборках и поножовщинах (ведь, в самом деле, если он где-нибудь в темноте на что-то напоролся, разве это было бы поэтично?). В этом ему можно только сочувствовать, но что же делать? Тюрьма есть тюрьма...

3. "Бросил страну, что меня вскормила" - он что, хвалится этим, что ли? Страна, видишь ли, его вскормила, а он взял да и бросил. Вот здесь уместно обратиться к биографии самого поэта. Ведь известно, что дело было не так! Не бросил, а был изгнан! Или я не в курсе? Или поэт Бродский не чувствует разницу в значении? Ведь надо быть совершенно глухим к смыслу слов, чтобы не различать эти два понятия.

4. "Из забывших меня можно составить город" - а)города не составляют из людей и б)города не составляют вообще. Составляют кроссворды, квартальные отчёты, железнодорожные
поезда и т.д., но не города. Мысль здесь простая: очень многие меня забыли. Попытка выразить эту мысль в вычурной форме привела к речевой ошибке.

5. "...Сеял рожь, покрывал чёрной толью гумна и не пил только сухую воду" - молодёжь, наверное, не очень хорошо знает, что в советское время все жители страны участвовали в сельскохозяйственной деятельности: и зэки, и школьники, и солдаты, и научные кандидаты. Так что этими строчками поэт подаёт читателям сигнал: ребята, я свой в доску, я ваш! Насчёт покрытия гумен - тоже узнаваемо: все либо строили коровники, либо копали канавы и т.д. Насчёт пьянства, естественно, узнаваемо тоже. Но у Бродского и перечисление трудовых дел, и пьянство поставлены в один ряд. Это косвенно свидетельствует о том, что ЛГ не ценит ни свой, ни чужой труд, не видит его важности, и для него что пить, что работать - всё едино. Конечно, это ещё не криминал, можно это рассматривать как некий эстетический принцип, стремление к предельно реалистическому изображению действительности. Однако это снижает доверие к позиции самого поэта. Можно ведь чувствовать себя созидателем, а можно - рабом, нищим, который за бутылку готов и повкалывать.

6. "Воронёный зрачок конвоя" - зрачком здесь, по-видимому, называется дуло, вернее дульное отверстие огнестрельного оружия. Это понятная метафора. Но оно не воронёное, а чёрное. Воронёным (иссиня-чёрным) может быть ствол оружия, например автомата.

7. "Позволял своим связкам все звуки, помимо воя" - самая загадочная фраза во всём стихотворении. Слово "помимо" имеет по крайней мере два разных значения: "за исключением (кого-чего)" и "вдобавок к (кому-чему)". Так что же здесь имеется в виду: то ли ЛГ никогда не выл (хотя все остальные звуки издавал: чириканье там, писк и прочее), то ли наоборот - иногда всё же выл (причём почему-то выделяет вой особо среди других звуков, нагружая его, по-видимому, каким-то символическим смыслом)?

8. "Только с горем я чувствую солидарность" - на фоне первых четырёх строк, да и всего содержания стихотворения, это утверждение звучит декларативно, ему не очень-то веришь.

9, Две последние строчки - само построение фразы заставляет задать вопрос: а что будет раздаваться изо рта ЛГ, когда ему забьют рот глиной? Пока не забили - благодарность (это, конечно, сильно сказано, что больше ничего не будет раздаваться, но это, в конце концов, гипербола, поэтическое преувеличение), а после? Не надо только мне объяснять, что из забитого рта не может ничего раздаваться, это и так понятно. Здесь тоже простая мысль: до самой смерти я буду благодарить (судьбу или ещё кого-то). Но попытка выразить эту простую мысль вычурным способом заставляет читателя воспринимать её столь же вычурно.

Я не мог не написать этого эссе. По-моему, в стихотворении Бродского отражаются, как в капле воды, судьбы русской литературы в наше время. Но это обширнейшая тема, для анализа которой не хватит целой книги. Я допускаю, что я не получу никаких откликов. Я допускаю также, что отклики будут исключительно ругательные. Как бы то ни было, я постараюсь, чтобы в моих ответах прозвучала эта связь частного с общим, одного стихотворения с тем, что творится сейчас в литературе и поэзии.

Рецензии

Вот даже других рецензий читать не буду, чтобы себе впечатление не сбить. "По-моему, в стихотворении Бродского отражаются, как в капле воды, судьбы русской литературы в наше время." По-моему, ваш анализ можно адресовать не только ЛГ стихотворения, но и к поэзии вообще, несмотря на то, что разное и разные в ней были, - все равно будет благодарить за то, что читают, если читают. То есть если представить, что ЛГ Бродского в вашем анализе принимает масштаб некоего исторического советского поэта, как правило, объявляющего себя интеллигентом, - тот тут все правда:и неуместный пафос, и криминальная романтика, и бравада, мол, "бросил", когда выгнали. Такие очерки вообще замечательны тем, что заставляют действительно задумать по сути, а не принимать или отрицать только потому что другие что-то там думают. Спасибо огромное!

Матюхина Н.В.,

учитель русского языка

и литературы.

АНАЛИЗ СТИХОТВОРЕНИЯ ИОСИФА БРОДСКОГО

«Я ВХОДИЛ ВМЕСТО ДИКОГО ЗВЕРЯ В КЛЕТКУ»

Я входил вместо дикого зверя в клетку,

выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,

жил у моря, играл в рулетку.

обедал черт знает с кем во фраке.

С высоты ледника я озирал полмира,

Трижды тонул, дважды бывал распорот.

Бросил страну, что меня вскормила.

Из забывших меня можно составить город.

Я слонялся в степях помнящих вопли гунна,

надевал на себя что сызнова входит в моду,

сеял рожь, покрывал черной только гумна

и не пил только сухую воду.

Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,

жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.

Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;

Перешел на шепот. Теперь мне сорок.

Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.

Только с горем я чувствую солидарность.

из него раздаваться будет лишь благодарность.

Завершая Нобелевскую речь, Иосиф Бродский охарактеризовал стихосложение как колоссальный ускоритель сознания, мышления, мироощущения. Испытав это ускорение единожды, человек уже не в состоянии отказаться от повторения этого опыта, он впадает в зависимость от этого процесса, как впадают в зависимость от наркотиков или алкоголя. Человек, находящийся в подобной зависимости от языка, я полагаю, называется поэтом».

Судьба русского поэта стала темой стихотворения «Я входил вместо дикого зверя в клетку», написанного поэтом в день своего сорокалетия, 24 мая 1980 года. Основная идея произведения – трагическая судьба поэта. Бродский метафорически преображает воспоминания своей собственной жизни, переплетая ее с судьбами других художников слова.

В первой же строчке заявлен мотив несвободы. «Я входил вместо дикого зверя в клетку…». Ассоциация очевидна: дикому зверю, как и творцу, нужна свобода - но всегда на находятся силы, которые хотят эту свободу отнять. Слово клетка получает в тексте расширенное значение: тюрьма, камера, узилище, несвобода вообще. Вторая строфа вбирает в себя судьбы многих и многих представителей отечественной интеллигенции, которые стали жертвами сталинских репрессий: вместо имени у них появились «кликухи», вместо жизни – «срок».

В стихотворении есть ассоциативная связь между образом лирического героя и образом Ф.М. Достоевского: именно в жизни этого писателя рулетка и вся связанная с нею гамма переживаний играли большую роль. В то же время рулетка – своеобразный вызов судьбе, игра случая, попытка выиграть, как правило, неудачная. «Черт знает, кто во фраке» - это представитель мира «сытых», с которыми вынужден общаться лирический герой.

Время этого стихотворения – сорок лет жизни и в то же время вся вечность. Пространство произведения очень велико: «С высоты ледника я озирал полмира». Судьба творца трагична, поэтому в стихотворении возникает тема смерти: «трижды тонул, дважды бывал распорот».

Стихотворение отражает многогранный и сложный жизненный опыт героя: «слонялся в степях», «сеял рожь»… Особенно интересен оксюморон «сухая вода», который означает, что герой пил все, потому что бывал в самых разных жизненных ситуациях.

Далее мотив несвободы усиливается: герою снится «вороненый зрачок конвоя». Это отражение конфликта истинного творца и власти, которая не только стремится постоянно наблюдать за героем, но лишить его свободы. В этом плане судьба лирического героя – лишь часть многострадальной и трагической судьбы русского поэта.

Очевидна ассоциативная связь судьбы лирического героя с судьбами других русских поэтов: Мандельштама (мотив несвободы), Ахматовой (конфликт с властью), Цветаевой (мотив эмиграции, изгнания). Таким образом, творчество Бродского оказывается включенным в целостный литературный процесс.

Лирический герой «не позволял себе воя». Почему? Дело в том, что человек воет, когда чувствует смертельную тоску или предельное отчаяние. Это означает, что герой Бродского не отчаялся и сохранил жажду бытия. Далее Бродский говорит, что «перешел на шепот». В этом есть проявление мудрости, которая приходит с возрастом: шепот лучше слышит, потому что внимательнее слушают. Кроме того, здесь отражена жизненная позиция самого Бродского: неучастия в политической и активной общественной жизни. Эту философию Бродский исповедовал, стремясь глубже проникнуть в высшие категории бытия, понять смысл жизни («Письма римскому другу»).

Жизнь кажется герою длинной, потому что время летит быстро только в счастливой жизни. Это подтверждено и в тексте: «Только с горем я чувствую солидарность». Но лирический герой принимает жизнь такой, какая она есть:

Но пока мне рот не забили глиной,

Из него раздаваться будет лишь благодарность.

При жизни Иосифу Бродскому редко удавалось прочитать беспристрастное слово о своем творчестве – судьба бросала слишком яркий отсвет на его тексты. В «самиздате», в эмигрантских изданиях, а с началом «перестройки» и в России появилось несколько весьма интересных статей, но осмысление творчества Бродского в целом – дело будущего…и весьма сложное дело. Его ироническая, насквозь противоречивая поэзия не укладывается ни в какие концепции.

В зрелые годы Бродский не любил разговоров о своем творчестве. И вообще о литературе. В его системе ценностей жизнь важнее литературы. При этом он не видел в жизни ничего, «кроме отчаяния, неврастении и страха смерти». Кроме страдания и сострадания.
Но стихи Бродского спорят с автором: есть, есть кое-что, кроме отчаяния и неврастении…
Даже самые мрачные и холодные тексты Бродского очень утешительны. Об одиночестве, отчаянии и безысходности он говорит с таким жаром, какого не достигал ни один его современник в стихах о счастливой любви и братском соединении с людьми.
Иосиф Бродский. Я входил вместо дикого зверя в клетку...

Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.

Бродский Иосиф Александрович (24 мая 1940, Ленинград - 28 января 1996, Нью-Йорк), русский поэт, прозаик, эссеист, переводчик, автор пьес; писал также на английском языке. В 1972 эмигрировал в США. В стихах (сборники «Остановка в пустыне», 1967, «Конец прекрасной эпохи», «Часть речи», оба 1972, «Урания», 1987) осмысление мира как единого метафизического и культурного целого. Отличительные черты стиля - жёсткость и скрытая патетика, ирония и надлом (ранний Бродский), медитативность, реализуемая через обращение к усложнённым ассоциативным образам, культурным реминисценциям (иногда приводящее к герметичности поэтического пространства). Эссе, рассказы, пьесы, переводы. Нобелевская премия (1987), кавалер ордена Почётного легиона (1987), обладатель Оксфордской премии Honori Causa.