Основные черты лирики и бродского. Образовательный портал

Вместе с тем анализ важнейших поэтических тем Бродского, таких как смерть (и шире - вообще утраты), время, пустота, пространство, язык (более конкретно - поэзия, искусство), свет/

тьма, позволяет высказать предположение о том, что философско-эстетической основой, на которой и при посредстве которой Бродскому удалось сплавить столь несхожие тенденции, стала в его творчестве традиция барокко: И в самом деле, начиная с ранних стихов Бродский смотрит на мир «с точки зрения смерти». Степень подлинности любой ценности

проверяется у Бродского через мысленное сопоставление со смертью: «Неужели все они мертвы, неужели это правда,/ каждый, кто любил меня, обнимал, так смеялся,/ неужели я не услышу издали крик брата,/ неужели они ушли,/ а я остался». («Июльское интермеццо», 1961); «ты имя вдруг мое шепнешь беззлобно,/ и я в могиле торопливо вздрогну» (1962); «я хотел бы чтоб меня нашли/ оставшимся навек в твоих объятьях,/ засыпанного новою золою» (1962); «Здесь, захороненный живьем,/ я в сумерках брожу

жнивьем...» (1964). Последний образ пройдет через всю поэзию Бродского: его лирический герой живет, «с тенью своей маршируя в ногу», ни на минуту не забывая о близости края, мрака, небытия, о том, что «все неустойчиво (раз и сдуло)». Именно смерть парадоксальным образом служит главным доказательством реальности бытия: «Так и смерть, растяжение жил/ - не труды и не слава поэта -/ подтверждает, что все-таки жил, делал тени Из ясного света» (1963). Образ смерти возникает у Бродского как логическое завершение мотивов боли и утрат, носящих характер универсального «вещества существования». Уже в ранней поэме «Холмы» (1962) Бродский разворачивал философскую метафору бытия как нормального перехода от страдания к смерти:

Холмы - это наши страданья.

Холмы - это наша любовь.

Холмы - это крик, рыданье,

уходят, приходят вновь.

Свет и безмерность боли,

наша тоска и страх,

наши мечты и горе,

все это - в их кустах.

Присно, вчера и ныне

по склону движемся мы.

Смерть - это только равнины.

Жизнь - холмы, холмы.

По Бродскому, способность человека принять, не прячась, вместить в сознание мрак смерти, боль утрат, боль вообще как то, из чего сделана жизнь, как ее существо - есть единственный способ преодоления мрака и боли. Вот почему лирический герой Бродского, начиная

с самых ранних стихов, напряженно вглядывается во мрак: «с недавних пор я вижу и во мраке», «Отче, дай мне поднять очи от тьмы кромешной!», «Я сижу в темноте. И она не хуже/в комнате,

чем темнота снаружи». По Бродскому, только вглядываясь в темноту, можно увидеть свет. Потому, что «то, что кажется точкой во тьме, может быть лишь одним - звездою» («Колыбельная

трескового мыса», 1975). Только помня о конечности существования, можно понять красоту жизни - и в этом смысле человек превосходит богов («Вертумн»). Неизбежность превращения в «никто, ничто» лишь усиливает сознание уникальной ценности жизни и человека, «очерк чей и через сто/тысяч лет неповторим».

Бродский даёт собственную идеальную модель бытия, которая, по его представлению, лучше рая. Важнейшие признаки – безграничность, одухотворённость, совершенство, творческая активность как основная форма жизнедеятельности, не имеющая пределов устремлённость ввысь. Этот мир иной существует в сознании поэта и является для него более важным, чем мир земной. Образные обозначения – метафоры звезды, «той страны», «там». Поэт чувствует себя подданным «той страны». В стихотворении «Сонет» (1962) лирический герой живёт одновременно в реальном и идеальном. Реальный мир характеризуется тюремной метафористикой, а идеальный мир – мир сладостно-возвышенной грёзы. Туда, в высшее измерение, и стремится душа лирического героя:

А я опять задумчиво бреду

с допроса на допрос по коридору

в ту дальнюю страну, где больше нет

ни января, ни февраля, ни марта.

Герой выходит за границы своего «я» в сферу чистого духа. Устремлённость в мир иной, когда творческое воображение сливается с трансценденцией, в образном плане воссоздаёт «Большая элегия Джону Донну». Если вспомнить слова Бродского, что литературное посвящение – это и автопортрет пишущего, то следует признать: описание надмирного полёта души Джона Донна одновременно изображает и запредельный полёт души автора произведения:

Ты птицей был и видел свой народ

повсюду, весь, взлетал над скатом крыши.

Ты видел все моря, весь дальний край.

И Ад ты зрел – в себе, а после – в яви.

Ты видел также явно светлый Рай

в печальнейшей – из всех страстей – оправе.

Ты видел: жизнь, она как остров твой.

И с Океаном этим ты встречался:

со всех сторон лишь тьма, лишь тьма и вой.

Ты Бога облетел и вспять помчался.

Пространство стихотворения – это пространство культуры, духовности. И здесь сквозь века один поэт слышит другого поэта, в чьей муке узнаёт собственную. Сближает одного и другого оплакивание смертного удела человека. Если, по Донну, земная жизнь – ад, то Бродский уподобляет её уже идущему страшному суду, который люди умудряются проспать. Мотив беспробудного сна, которым охвачено буквально всё на земле, – сквозной. Не случайно даже живые в авторском описании не отличаются от мёртвых. Спят и добро и зло, и бог уснул – всё спит, и над землёй идёт снегопад, покрывающий землю как будто белым саваном. Единственное существо, которое, по мысли Бродского, в это время не спит, – поэт (Джон Донн), чья цель – создать идеальный мир, более прекрасный, чем все когда-либо придуманные. Пока на земле пишутся стихи, подчёркивает Бродский, жизни не суждено прекратиться.

2.Образ эпохи и нравственное взросление героя в рассказе В.Распутина «Уроки французского ».

Валентин Распутин стал известен широкому кругу читателей как «деревенский» писатель. Его прежде всего интересуют не нов­шества нашей жизни, а то древнее, исконно русское, глубинное, что уходит из нашей жизни. Но помимо этого он изображал и тяготы, легшие на плечи крестьян, которые не могли не отразиться и на детских судьбах. В рассказе «Уроки французского» Распутин описывает нелегкую, полуголодную жизнь деревенского мальчишки. Его мать изо всех сил старается дать ему образование. В одиннадцать лет начинает­ся у него самостоятельная жизнь. И хотя он очень хорошо учит­ся, его постоянным спутником остается голод. Он ужасно поху­дел, так что даже мать напугалась его. Он прекрасно понимает, что ей нелегко, поэтому утаивает от нее тяготы своей жизни, старается не расстраивать ее жалобами. Он прекрасно знает цену деньгам, цену каждой посылки матери. У такого маленького, еще не окрепшего психологически человечка, тем не менее, есть жесткий внутренний стержень, который не дает ему сломиться под ударами судьбы. Гордо и стойко переносит он голод, отверга­ет помощь учительницы Лидии Михайловны. Терпит он и униже­ния со стороны игроков в «чику». Эта игра в один прекрасный момент становится его единственной надеждой на выживание. Но жестокость его сверстников заставляет его покинуть поле игры. Выручает его Лидия Михайловна. Уроки французского пере­носятся из школы к ней домой. А здесь учительница сама предла­гает мальчику играть. Она прекрасно понимает, что маленький гордец ни за что не примет ее подарки. Поэтому она дает ему возможность честно их заработать, выиграть. Именно этой мыс­лью он себя и успокаивает, беря деньги. Молодая, но уже мудрая и сметливая, она сначала подыгрывает мальчику, а потом, пони­мая, как это его обижает, прямо на его глазах начинает мошенничать. Это убеждает его в честности заработанных им денег. «Я тут же напрочь забыл, что всего вчера Лидия Михайловна пыталась подыграть мне, и следил только за тем, чтобы она меня не обманула. Ну и ну! Лидия Михайловна, называется». Таким образом, уроки французского станут уроками добро­ты, великодушия, хотя и не оцененными, не понятыми. Печален финал произведения. Лидия Михайловна уволена и уезжает на родину. Но даже там она не забывает о своем ученике, посылает ему посылку с макаронами, а на дне лежат, как догадывается мальчик, три яблока. Грусть проскальзывает в заключительных строках: мальчик видел их раньше только на картинке. Распутин задумывается о судьбах детей, принявших на свои хрупкие плечи тяжелое бремя эпохи переворотов, войн и рево­люций Но, тем не менее, есть на свете доброта, способная пре­одолеть все трудности. Вера в светлый идеал доброты - харак­терная особенность произведений Распутина.

Исследователи отмечали богатство освоенного Бродским отечественного и мирового художественного опыта и традиций, куда вошли античная мифология и литература (творчество Вергилия, Горация, Овидия и др.), русский классицизм и реализм, поэзия «серебряного века» (от Кантемира и Державина, Пушкина, Вяземского и Баратынского до Цветаевой и Мандельштама, Ахматовой, Пастернака и Хлебникова), западная метафизическая поэзия XVII-XX веков (от Джона Донна до Томаса С. Элиота) и др. При этом характерно его обращение к Урании (Музе астрономии), вселенский, надмирный, космический настрой, в то же время не противоречащий конкретности и заземленности изображения. Впрочем, это относится уже к особенностям художественного мира И. Бродского, стилевой характерности его поэтического творчества.

Что же касается своеобразия его поэтики и стиля, то писавшие о Бродском отмечали «синтетичность» поэтического мышления, «универсальность» поэтической философии, самой художественной позиции автора (М. Крепе), «универсализм» и своего рода «протеизм», способность к усвоению самых разных поэтических стилей и традиций (А. Ранчин). С этим связано и необычайное лексическое богатство, стилевое разнообразие лексики Бродского, о чем упоминали многие исследователи, «разнообразие разговорной речи и на уровне синтаксиса» (В. Полухина), тропы из самых разных, ранее редко осваиваемых сфер, в том числе географии, геометрии, химии, физики, биологии и др. (М. Крепе).

Обращают на себя внимание реализованные в поэзии Бродского богатейшие возможности ритмики (силлабо-тоники, дольника, по его собственным словам, «интонационного стиха»), виртуозность его рифмы и особенно строфики. Исследователи отмечали у него необычайное «разнообразие строфических форм», «открытие совершенно новых форм» (Б. Шерр). И действительно, такие формы строфической организации, как трехстишия, секстины, септимы, октавы, децимы и др., представлены в его творчестве во множестве разновидностей.

Несомненна та роль, которую Бродский сыграл в окончательном снятии каких-либо языковых ограничений и запретов, в поэтическом освоении богатств народно-разговорной, книжно-литературной, философской, естественнонаучной, бытовой речи, в расширении творческого потенциала, обогащении и развитии языка современной русской поэзии, в раскрытии еще не исчерпанных возможностей русского стиха.

Творчество И. Бродского, целый ряд его граней, проблем и особенностей, получило глубокое освещение в исследовательских работах у нас и за рубежом. Достаточно назвать имена Д. Бетеа, М. Крепса, Л. Лосева, В. Полухиной, Б. Шерра, К. Проффера, Дж. Смита, М. Гаспарова, А. Наймана, А. Ранчина, М. Айзенберга, П. Вайля и А. Гениса и многих других, писавших о поэте.

Тем не менее нельзя сказать, что созданное И. А. Бродским за сорок лет писательской деятельности исчерпывающе охарактеризовано в трудах ученых и критиков. То, что сделано в «бродсковедении», при всех достижениях, можно пока что оценить лишь как первое приближение и подступы к всестороннему научному изучению феномена его личности и творчества в контексте развития отечественной и мировой поэзии.

Меня упрекали во всем, окромя погоды, и сам я грозил себе часто суровой мздой. Но скоро, как говорят, я сниму погоны и стану просто одной звездой.
И. Бродский

Иосиф Бродский - поэт-изгнанник. Слишком надолго он и его поэзия были вычеркнуты из истории русской литературы. Сейчас личность Бродского, да и его поэзия вызывают разноречивые чувства. Его стихами восхищаются, но в то же время многим все еще стыдно за суд в 1964 г., когда поэта обвинили в тунеядстве и отправили в ссылку, за высылку его из страны в 1972 г.

Поэзия Иосифа Бродского сложна и отличается высокой культурой. Большое влияние на его творчество оказала А. А. Ахматова. Их встреча стала решающей. Поэтесса оказала ему большую поддержку, опекала его, видела в нем подражателя и наследника поэзии Серебряного века. Однако положение Бродского в этом качестве было сложным. Неблагоприятная обстановка в стране предопределила переход Бродского от «тоски по мировой культуре» к «свободному слову».

В своей лирике он обращается к античности, но античные герои в его стихах соответствуют обычным и в какой-то степени бытовым образам. Лирику Бродского отличает сложный синтаксис. Поэт і в своем творчестве обращается к таким поэтическим жанрам, как сонет и эклога («Осенний крик ястреба», «Рождественский романс»). В 1958 г. Бродский пишет стихотворение «Пилигримы», которое отличается особым художественным видением. В 1987 г. поэт удостаивается Нобелевской премии за вклад в литературу.

В своей поэзии Бродский обращается к вечным темам, библейским, в его творчестве возникают темы любви, родины. Не чужд его поэзии и авангард. Особенностью поэтики Бродского является то, что художественный язык его произведений образует целый спектр оттенков. Большую роль в поэзии Бродского играет прием контраста. Поэт сравнивает самые конкретные явления с явлениями общими.

Лирический герой стихотворений Бродского - это гигант, обозревающий с высоты птичьего полета то, что происходит внизу. Он находится между небом и землей, и все, что происходит «внизу», все К позиции социального устройства для него преходящи и проходящи. Важна только вечность, так как она К существует всегда. Основными образами-переживаниями поэзии Бродского являются звезды, небои т. д. Особую значимость приобретают образы, которые требуют философского осмысления (пустыня, тьма, воздух и т. п.). Это значит, что наряду с темами извечными (например, добра и зла) в поэзии Бродского появляется тема смерти, знаменуя собой трагическое начало.
В 1960-х гг. в лирике поэта возникают мотивы переустройства мира, потому что «мир остается лживым». В этот период Бродский пишет стихотворение «Я входил мимо дикого зверя в клетку». Оно входит в цикл «Век скоро кончится» («Век скоро кончится, но раньше кончусь я...»). Лирический герой этого стихотворения несет на себе отпечаток времени.

Перед эмиграцией Бродский в своем творчестве обращается к христианской идее. В его поэзии 1970-х гг. появляется свой библейский текст, в котором есть свой конфликт, свое развитие событий. Но на момент изгнания поэта из страны библейский сюжет исчезает из его поэзии. Позднее он вновь возвращается к этой теме, тогда появляются его «рождественские» стихи.
В стихотворениях «Рождественский романс» и «Рождественская звезда» лирические образы связаны с библейскими текстами.

Ему все казалось огромным: грудь матери, желтый пар из воловьих ноздрей, волхвы - Балтазар, Гаспар, Мельхиор; их подарки, втащенные сюда.. Он был всего лишь точкой. И точкой была звезде. Внимательно, не мигая, сквозь редкие облака, на лежащего в яслях ребенка издалека, из глубины Вселенной, с другого ее конца, звезда смотрела в пещеру. И это был взгляд Отца.

Стихотворение «Пилигримы» по своей стилистике похоже на стихи Н. А. Некрасова («И пойдут они солнцем палимы...»), в нем возникает мысль о вечности бытия («Мир остается вечным»). Образ поэта в этом стихотворении трактуется традиционно. Его роль - пройти по миру и что-то в нем улучшить. Мимо ристалищ капищ мимо храмов и баров, мимо шикарных кладбищ мимо больших базаров, мира и горя мимо, мимо Мекки и Рима, синим солнцем палимы, идут по земле пилигримы. Увечны они, горбаты, голодны, полуодеты, глаза их полны заката, сердца их полны рассвета. За ними поют пустыни, вспыхивают зарницы, звезды горят над ними, и хрипло кричат им птицы: что мир останется прежним, да, останется прежним, - ослепительно снежным, и сомнительно нежным, мир останется лживым, мир останется вечным, может быть, постижимым, но все-таки бесконечным. И, значит, не будет толка от веры в себя да в Бога. ...И, значит, остались только иллюзия и дорога. И быть над землей закатам, и быть над землей рассветам. Удобрить ее солдатам. Одобрить ее поэтам.

В стихотворении «Осенний крик ястреба» ведущим мотивом является мотив полета. Лирический образ - птица. Ястреб взмывает все выше и выше, где уже нет кислорода и нечем дышать. Осенний крик ястреба - это крик прощания. Дети внизу ловят «хлопья», не понимая, что это крылья птицы. Все выше. В ионосферу. В астрономически объективный ад птиц, где отсутствует кислород, где вместо проса - крупа далеких звезд. Что для двуногих высь, то для пернатых наоборот. Не мозжечком, но в мешочках легких он догадывается: не спастись. И тогда он кричит. Из согнутого, как крюк, клюва, похожий на визг эриний, вырывается и летит вовне механический, нестерпимый звук, звук стали, впившейся в алюминий...

Бродский - поэт уникальный. Вклад его в русскую литературу, культуру неоценим. Он изменил течение и тональность русского стиха, придав ему другое звучание. Несмотря на все невзгоды, поэт прожил достойную жизнь, и, может быть, «судьба к нему оказалась щедрой».

И.Бродский - один из крупнейших русских поэтов XX века. Верный традициям русских классиков - Пушкина, Лермонтова, - Бродский стремительно расширял поле своей творческой работы. Он автор пьес, эссе, большинство из которых написаны на английском языке. В 1987 году Бродскому была присуждена Нобелевская премия по литературе "за многогранное творчество, отмеченное остротой мысли и глубокой поэтичностью". По собственным словам, Бродский начал писать стихи в восемнадцать лет, однако существует несколько стихотворений, датированных 1956-1957 годами. Одним из решающих толчков стало знакомство с поэзией Бориса Слуцкого. «Пилигримы», «Памятник Пушкину», «Рождественский романс» - наиболее известные из ранних стихов Бродского. Для многих из них характерна ярко выраженная музыкальность. Так, в стихотворениях «От окраины к центру» и «Я - сын предместья, сын предместья, сын предместья…» можно увидеть ритмические элементы джазовых импровизаций. Цветаева и Баратынский, а несколькими годами позже - Мандельштам, оказали, по словам самого Бродского, определяющее влияние на него. Ранняя лирика И.Бродского окрашена тайной. Афоризмы и формулы ещё не выстраданы, но прочувствованы интуитивно, стихотворение ещё не оголилось до костяка, лирический герой хотя и находится на пути к духовному отшельничеству и аскетизму, но не перевоплотился пока в «ободранный до костей… упрямо находящий в себе силы существовать духовный скелет личности, отвечающей миру ледяной анатомической рефлексией». Бродский раннего периода слишком юн, чтобы не творить своей собственной мифологии на основе мифов предшественников; создавать свою Вселенную и собственную реальность он начинает из сочетания живых примет настоящего - и хаоса, оставленного минувшим, причём минувшее пока что не структурировано, любимой античности не отведено в этой зарождающейся философии первого места. Таким литературно-мифологическим синтезом является поэма-мистерия «Шествие». По утверждению самого И.Бродского, «идея поэмы - идея персонификации представлений о мире, и в этом смысле она - гимн баналу». Персонажи, действующие, или, вернее, участвующие в «Шествии», - либо архетипы (типичный Лжец, Поэт как таковой, настоящий Честняга), либо - образы, своей подкладкой имеющие вековые традиции культуры и литературы. К их числу принадлежат Чёрт, Крысолов, Арлекин, Коломбина и, Князь Мышкин, первый и единственный персонаж Достоевского, так явно воспроизведённый, просто-напросто «перехваченный» в своей лирике Бродским.

Литература и библиотековедение

Однако через постижение этих отдельных пространств и их бытия Бродский выводил общие законы. Бродский являет собой историка межвременных коллизий и событий исследуя которые можно понять общее для всей человеческой истории. Это значит что Бродский приверженец в своей основе классицистической поэтики использует в стихотворениях только ту лексику которая максимально отвечает его замыслу. Бродский может изменять по своему желанию устойчивые словоформы отрекается от постоянства метра в одном стихотворении.

3. Идейно-тематические и художественные особенности лирики Бродского.

Одна из главных особенностей поэтики Бродского – философичность его творчества. Отсюда и определенный набор тем, которые его волнуют. Поэт видит все через призму философии, пытаясь понять рациональное через его внутреннюю логику, духовное предназначение для человека. Все происходящее в мире для Бродского – это всего лишь некое "дано", через которое можно вывести вечные законы, устойчивые формулы жизни. Через единичное он может вывести природу чего-то более глобального. Внешний мир для него не просто единое предметное пространство, но наполненным своими внутренними мирами, каждый из которых живет по своим законам, говорит на своем языке. Однако через постижение этих отдельных пространств и их бытия Бродский выводил общие законы. То же касается и человека, которого поэт рассматривал как объект, со своим пространством и временем. Но, стараясь понять суть вещей, вывести "метафизические свойства" предметов, не пытается разрешать проблемы, развязывать узлы, помогать. Все остается на уровне "чистого понимания". И все же, не участвуя в происходящем активно, как участник, отвергая роль как "ведущего", так и "ведомого", находит единственное решение – преобразовывать увиденное во внешнем мире в некие философские размышления, создавать свои внутренние миры. Предметом его рассмотрения зачастую является не отдельные лица, характеры, но, повторяющиеся в человеческих отношениях разных эпох, коллизии. Увлекающие его герои – вожди, императоры и подчиненные им рабы, ведомые. Бродский являет собой историка межвременных коллизий и событий, исследуя которые можно понять общее для всей человеческой истории. Таким образом, стоя на позициях стороннего человека, он имеет возможность более четко и точно описывать происходящее, и глубоко проникать в суть вещей.

еще одна отличительная черта Бродского – это концептуальность его поэтики. Он стремится явить идею, мысль в ее чистоте, очень важно, чтобы ясность понимания была зеркально отражена в слове, рассуждении, тексте, будь это стихотворение, драма или эссе. И в своем желании как можно четче высказать свое видение, представление о внешнем происходящем, он использует все возможные способы и методы. И, прежде всего, он отказывается от "чистоты поэтического стиля". Это значит, что Бродский, приверженец в своей основе "классицистической поэтики", использует в стихотворениях только ту лексику, которая максимально отвечает его замыслу. Он может себе позволить употреблять выражения грубые, просторечные, даже матерные. Бродский может изменять по своему желанию устойчивые словоформы, отрекается от постоянства метра в одном стихотворении. И это все – ради единственно точного определения, выведения ясного и верного афоризма. И пользуется этим поэт достаточно часто, приведу всего лишь несколько примеров.

Смотри ж, как, наг,

и сир, жлоблюсь о Господе, и это

одно тебя избавит от ответа.

Но это – подтверждение и знак,

что в нищете

влачащий дни не устрашится кражи,

что я кладу на мысль о камуфляже.

(“Разговор с небожителем”)

То ли пулю в висок, словно вместо ошибки перстом,

то ли дернуть отсюдова новым Христом.

Не по древу умом растекаться пристало пока,

но плевком по стене.

("Конец прекрасной эпохи")

Бродский не хочет быть назойливым или сентиментальным и потому обезличивает в своих стихах, насколько это возможно, первое лицо. Все это делается для того, чтобы добиться определенной свободы отношений в описании окружающего мира, убрать те элементы, которые усложняют понимание. Творчество для поэта – это не только форма существования, но и определенная возможность выведения формулы Жизни, разрешения вечных вопросов.

Поэт выбирает в качестве точного инструмента выражения своей идеи - сентенцию. Особенность ее употребления Бродским в том, что она может существовать и вне контекста стихотворения, что характеризует такое ее качество, как афористичность. Согласно Михаилу Крепсу, исследователю творчества Иосифа Бродского, сентенции можно разбить на основные типы: - умозаключение - афоризм - ироническое высказывание - парадокс. Только рыбы в морях знают цену свободе. ("Конец прекрасной эпохи") Жизнь – только разговор перед лицом молчанья. ("Горбунов и Горчаков")

Из поэтических средств Иосиф Бродский использует практические все, которые только возможны – это метафоры, парафразы, эпитеты, оксюмороны, метонимии, аллегории. В синтезе различных тематических уровней в поэзии участвуют старославянизмы, американизмы, авторские неологизмы. Не обходятся стороной и эвфемизмы – слова или обороты, употребляемые им вместо непристойных или интимных, хотя и откровенные просторечные выражения также имеют место. Поэт отказывается от фразеологизмов, как устойчивых сочетаний, которые мешают чистому восприятию авторской идеи. Не меньше внимания Бродский уделяет фоническому (звуковому) уровню своих стихотворений. Очень часто он использует звуковые повторы, звукоподражания, аллитерацию, ассонансы, паронимическую аттракцию. Ко многим версиям, объясняющим, почему, зрелый И. Бродский пишет необычно длинные стихи, почему пробует и синтезирует множество жанров и речевых стилей, можно добавить еще одну: это делает не совсем он. Это, вероятно, происходит потому, что он пытается сделать стихотворение «равнодействующей» или «хотя бы вектором», с одной стороны, собственного «я» и регламентирующей высказывание нормы (жанр, стиль, «величина конструкции»), а с другой – безграничной свободой, которая открывается в языке. Когда доминирует «я», стихи остаются традиционными по своей структуре, развертываются по законам лирического сюжета, ограничены традиционным объемом, позволяющим воплотить «мгновение сердечной концентрации» (Гегель). Когда побеждает язык, стиль и жанр становятся безразличны (их нет в языке), открываются бесконечные возможности слова как носителя метафизических смыслов. Поэтому дело совсем не в том, что большие стихи И. Бродского «самой бесконечностью как бы заговаривают, отрицают страх небытия, перспективу вечной разлуки, заливают ее собою, как морем», и «автор одержим идеей заткать, заполнить речевой тканью разверзнувшуюся у его ног пропасть» . С этой точки зрения слово и вся «речевая ткань» стихов предстают как нечто вторичное, как способ, возможность если не преодолеть, то скрыть («залить», «заткать») сущностное (страх перед конечностью человеческой жизни). Само слово с его возможностями и значениями становится необязательным, потому что основная его функция – «скрыть» нечто. Поэтому в идеале с этой точки зрения стихи И. Бродского должны стремиться к тому, чтобы стать аналогом вокализа – невербализованного выражения состояния. Между тем никто не сомневается в нагруженности (и даже смысловой перегруженности) слова в его стихах, где в позицию полнозначного слова может быть вынесено служебное, где бесконечные строчные переносы, дробящие синтагму, маркируют трудное, порывистое движение, открывая неожиданные смысловые пласты. Это скорее движение в поисках смыслов и Смысла, движение в бесконечную перспективу языка, за которой теряется значимость собственного «я», конечность и ограниченность которого закрепляется строчными переносами, каждый из которых может оказаться последней точкой жизни «я», но само движение бесконечно. Так пластически закрепляете» эффект конечного «я», бесконечности языка и безграничности метафизики. Поэтому такие стихи, как «Песня Трескового мыса» или «Осенний крик ястреба», могут быть только закончены, но не завершены, можно исчерпать «мгновенье сердечной концентрации», но к язык. В таких стихах И. Бродский перестает быть поэтом – носителей истины, единственным субъектом сознания. Он становится скорее субъектом познания, обнаруживающим логику смыслов и образов языка.