Племена и народы восточной европы в древности. Историческая география населения восточной европы раннего средневековья

Фрагмент из книги "Генофонд Европы"

Прежде, чем перейти к южным славянам и другим балканским народам, следует завершить обзор народов Восточной Европы. Не имея возможности анализировать все этносы, рассмотрим шесть карт генетических расстояний от народов Волго-Уральского региона. При этом ограничимся популяциями лишь четырех соседствующих друг с другом республик, пересекающих этот регион единой полосой с востока на запад: Башкортостан, Татарстан, Чувашия и Мордовия. Этого оказывается достаточно, чтобы увидеть всю сложность и загадочность генофонда восточного фланга Европы.

Каждая из первых двух серий карт обнаружила свой собственный генетический ландшафт, охватывающий обширные пространства Европы – ландшафт Северо-Восточной Европы (раздел 5.1) и ландшафт «северных славян» (раздел 5.2). Причем в каждой из серий все карты за единственным исключением строго следовали общей модели. Однако третья серия – Уральская – несмотря на много меньший охваченный ареал, обнаруживает совершенно разные паттерны для каждого из народов. Более того – генетические ландшафты всех шести рассмотренных этнических групп резко различны даже по размеру ареала генетически сходных с ними популяций — от сходства с популяциями половины Восточной Европы до очень локального варианта. Поэтому общую характеристику ландшафта этой серии можно обозначить как «многообразие восточного фланга Европы».

Все же приведем этот обобщенный ландшафт данной серии (рис. 5.22). Он ничем не сможет помочь нам отслеживать различия каждого из генофондов от общей картины. Мы видим на обобщенном ландшафте практически лишь две градации: а) генетически далекие популяции (оранжевые тона), занимающие огромный ареал Уральского региона, Восточной и Центральной Европы; б) совершенно генетически чуждые популяции остальной Европы и Кавказа. Эта карта дает понять, насколько генетически своеобразна каждая из шести рассмотренных этнических групп, хотя они и являются географическими соседями на относительно небольшом пространстве Поволжья и Южного Урала. А рассмотрение карт этой серии подчеркнет, что генофонд Уральского региона требует особо детального изучения и вдумчивого подхода.

На всех генетических ландшафтах серии самое нижнее течение Волги окрашено в тона генетически очень далеких популяций. Но на них пока не отражены генофонды астраханских ногайцев и астраханских татар: в момент написания книги их генотипирование нами еще не закончено. Но оно явно внесет коррективы в генетические ландшафты данной серии.

Рис. 5.22. Карта обобщенного генетического ландшафта неславянских народов Восточной Европы по гаплогруппам Y-хромосомы (построена как средняя по картам генетических расстояний от башкир, казанских татар, мишарей, мокши, чувашей, эрзи).

КАРТОГРАФИРОВАНИЕ СХОДСТВА С ГЕНОФОНДОМ БАШКИР (рис. 5.23)

По данным переписи 2010 г. в России 1.6 млн. башкир, из них 1.2 млн. – в Башкортостане. Однако, несмотря на столь большую численность, ареал популяций, сходных с генофондом башкир, очерчен очень четко: он тянется по Уральским горам и их западным предгорьям вдоль Камы, занимая только ее левобережье, и далее продолжает путь на юг вдоль этого же меридиана, доходя до Казахстана. При этом южная часть ареала более широка и размыта, протягиваясь на запад почти до Волги, а на востоке вновь до ареала казахов. Максимальные значения генетических расстояний (темно-красные тона) окружают ареал башкир с востока, севера и юга, следуя изгибу Оби и ареалу казахов. На западе же от башкир – от Волги и нижнего Дона до крайнего европейского севера находятся оранжевые тона популяций, генофонды которых, конечно, далеки от башкир, но все же не настолько, как Сибирь и Казахстан.

Детальное изучение генофонда башкир и окружающих народов, проводимое сейчас нашим коллективом в содружестве с уфимскими коллегами (под руководством к.и.н. Ю.М. Юсупова) позволит вскоре значительно уточнить эту картину: уже прослеживаются важные генетические связи с рядом народов евразийской степи.

Из характерных черт генетического ландшафта отметим явные различия между генофондами башкир и татар. Впрочем, планируемое нами детальное изучение генофонда населения Татарстана позволит определить более точно и особенности каждого из этих двух генофондов, и их взаимодействие.

КАРТОГРАФИРОВАНИЕ СХОДСТВА С ГЕНОФОНДОМ КАЗАНСКИХ ТАТАР (рис. 5.24)

По данным переписи 2010 г. в Татарстане проживает 2 млн. татар. Но поскольку эти данные включают и мишарей, и кряшен, и тептярей, то численность казанских татар Татарстана, видимо, сопоставима с численностью башкир Башкортостана. Однако казанские татары характеризуются совершенно иным генетическим ландшафтом, чем башкиры – ареал популяций, генетически сходных с казанскими татарами, обширен и весь обращен к Северо-Восточной Европе.

Хотя область популяций, максимально сходных с казанскими татарами (темно-зеленые тона, показывающие минимальные генетические расстояния 0

Но есть и разница. В отличие от народов Северо-Восточной Европы, область сходных генофондов охватывает Татарстан и часть популяций Башкортостана, указывая на наличие общего североевропейского субстрата и у них. Если бы надо было дать выразительное название наиболее характерным чертам этой карты, то ее можно было бы назвать ландшафтом «левобережья Волги» — так как Волга практически на всем своем течении ограничивает ареал генофондов, сыгравших наиболее важную роль в сложении генофонда казанских татар. И приходится отметить, что Y-хромосомный генетический ландшафт не подтверждает ни булгарскую, ни золотоордынскую версии этногенеза казанских татар, а вместо этого подчеркивает мощный североевропейский генетический субстрат в их генофонде.

КАРТОГРАФИРОВАНИЕ СХОДСТВА С ГЕНОФОНДОМ МИШАРЕЙ (рис. 5.25)

Численность мишарей указать не просто, так как в последних переписях они не выделялись из совокупности татар, но в переписи 1926 года их численность оценивалась около 200 тыс. Из их обширного ареала к настоящему времени по Y-хромосоме изучены только популяции мишарей Татарстана. И хотя в Татарстане мишари явно уступают по численности казанским татарам, однако они обнаруживают новый, ранее еще невиданный, генетический ландшафт. Поражает его обширность – зона генетического сходства (минимальных и небольших расстояний) простирается от южного Урала до Белого и Балтийского морей (рис. 5.25). Но самая удивительная черта – это то, что здесь Волга не служит границей, как мы это видели практически на всех картах. Напротив, Волга является центром – во всем ее течении области генетически сходных популяций расположены на ее обоих берегах. Генетический ландшафт мишарей объединяет карты первой (рис. 5.10) и второй (рис. 5.21) серий. Но при этом генетический ландшафт мишарей ограничен с запада и с юга – в отличие от карт второй серии, зона генетического сходства в западном направлении доходит лишь до Прибалтики, но не покрывает ареал западных славян, не заходит она ни к украинцам, ни на юг России, но тянется широкой полосой светло-зеленых интервалов от Прибалтики до Поволжья и Южного Урала.

Неожиданность генетического ландшафта мишарей позволяет выдвинуть рабочую гипотезу, требующую тщательной проверки. Можно допустить, что «левобережно-волжская» часть ландшафта, практически повторяющая предыдущую карту (рис. 5.24) – генетического ландшафта казанских татар — связана с потоком генов к мишарям от более многочисленного генофонда казанских татар. В этом случае «правобережно-волжскую» часть можно считать «собственным» генетическим ландшафтом мишарей, который, возможно, несет следы древнего балтского генофонда.

КАРТОГРАФИРОВАНИЕ СХОДСТВА С ГЕНОФОНДОМ ЧУВАШЕЙ (рис. 5.26)

Следующий генофонд в нашем продвижении с востока на запад — чувашский, который в данных по широкой панели гаплогрупп Y-хромосомы пока представлен единственной популяцией, изученной на территории Татарстана. Но вопреки и ее географическому соседству с мишарями и казанскими татарами, и их общей принадлежности к тюркским языкам, и большой численности (по переписи 2010 года, чувашей в России около 1.5 млн. человек) чуваши являют собой генетический остров – мы вообще не обнаруживаем других популяций, генетически с ними сходных.

Сразу вспоминается, что чувашский язык – единственный уцелевший из булгарской ветви тюркских языков. Уникален он и тем, что ответвляется от общего ветви тюркских языков раньше всех и, похоже, первым проникает в Европу, двигаясь на запад с дальней прародины тюрков. Путь этот был не только длинным, но и долгим – с неизбежными контактами и заимствованиями на пути. Поэтому не удивительно, что в культуре чувашей предполагается значительный пласт, связанный с культурой древних земледельцев Передней Азии. Трудно об этом не вспомнить при взгляде на генетический ландшафт чувашей. Впервые, в отличие всех ранее рассмотренных карт, мы видим, что южные территории – Кавказа, Закавказья и Передней Азии – окрашены вовсе не в максимальные темно-красные тона генетических расстояний как на всех предыдущих генетических ландшафтах, а в оранжевые тона умеренно больших генетических различий. И действительно, своеобразие генофонда чувашей задается в первую очередь резко повышенными (по сравнению со всеми соседями) частотами гаплогрупп E и J , типичных для Передней Азии.

В целом, генетический ландшафт чувашей не противоречит (в отличие от ландшафта казанских татар) «булгарской» версии их этногенеза. Однако для решительных выводов необходимо, конечно, детальное изучение всех трех этнографических групп чувашей, каждая из которых испытала влияние разных соседних этносов. Сложив эту мозаику, мы, возможно, сумеем разглядеть наиболее древний генетический пласт в генофонде чувашей.

КАРТОГРАФИРОВАНИЕ СХОДСТВА С ГЕНОФОНДАМИ МОКШИ (рис. 5.27) И ЭРЗЯ (рис. 5.28)

Часто возникающий вопрос о том, являются ли мокша и эрзя разными народами или же субэтническими группами одного этноса — мордвы – может быть адресован не к генетикам, а лишь к этнологам. Отметим лишь, что мордва – это экзоэтноним, а мокша и эрзя – самоназвания. Лингвистика выделяет их языки как самостоятельные, а не диалекты — существенная разница в фонетическом строе, лексике и грамматике не позволяет их носителям понимать друг друга. Наиболее близкими к ним являются ныне мертвый мещерский язык, а также марийский и языки прибалтийских финнов. По данным переписи 1989 г. только в республике Мордовия насчитывалось более 180 тыс. мокшан. По данным последней переписи, 50 тыс. человек причислили себя к мокше, 80 тыс. человек — к эрзе, а 700 тыс. человек назвали себя мордвой.

Но генетика изучает популяции всех уровней этнической и субэтнической иерархии, и сходство или же различия их генофондов не могут служить указанием на то, кто из них является этносом, а кто — субэтнической группой. В первой серии карт мы уже видели, что части одного этноса могут быть генетически не схожи (как северная и южная части русского генофонда), в то время как разные этносы могут быть генетическими близнецами (как, например, центрально-южная половинка русского генофонда и белорусы). Определяющим фактором может быть лишь самосознание самих русских и белорусов, мокши и эрзя, и других подобных общностей. Поэтому, ни в коем случае не обращаясь к решению вопроса, являются ли мокша и эрзя самостоятельными этносами или же частями одного этноса — мордвы, рассмотрим их генофонды отдельно, поскольку для них характерны разные геногеографические ландшафты.

Генетический ландшафт мокши (рис. 5.27) указывает на яркое своеобразие их генофонда – область генетически близких значений охватывает лишь небольшой ареал популяций среднего течения Волги, строго ограничиваясь ее правобережьем.

Генетический ландшафт эрзян (рис. 5.28), напротив, поражает обширнейшим ареалом генетически близких популяций. Этот ареал уже хорошо узнаваем – это все тот же хорошо знакомый нам по второй серии карт (раздел 5.2.) генетический ландшафт «северных славян» (рис. 5.21). При этом ярко-зеленые области генетически близких значений включают в себя не только ареал белорусов, центральных и южных русских популяций, но и Польшу, и запад Германии, и Словакию, оставляя Украине и левобережью Волги область умеренно близких частот, окрашенных желтыми тонами. Обратим особое внимание, что в отличие от мокшан, генофонд эрзян генетически далек от крымских татар.

Такое яркое различие между генетическими ландшафтами мокши и эрзи служит важным аргументом, что при описании характеристик генофонда Мордовии недостаточно просто указание «мордва», и необходимо указывать, популяции мокши или же эрзи были включены в анализ.

Рис. 5.27. Карта генетических расстояний от эрзян (генетический ландшафт по гаплогруппам Y-хромосомы).

Комментариев: 156

Уважаемый Эдуард, спасибо за вопрос.

В данном анализе действительно основные данные о башкирах — по выборкам Лобова,

ещё взяты данные из статей Underhill 2010 и Myres 2010 по гаплогруппам R1a и R1b — все популяции башкир показаны синими точками на этом рисунке,

черные точки — казанские татары (ниже) и удмурты (выше).

Про «зелень» в Пермском крае:

как Вы можете заметить, на карту ген.расстояний башкир выведены все точки (красным), для которых есть исходные частоты,

в остальных узлах (фрагментах) карты ген.расстояния рассчитаны на основе значений всех окружающих точек.

Большое зеленое пятно начинается внизу от двух точек башкир и уходит выше и на восток, где красных точек (исходных данных) по каким-то популяциям вблизи нет. Т.е. именно из-за отсутствия «запирающих точек» на северо-восток от двух точек башкир, «создавших» зелень в Пермском крае, программа распространяет прогноз.

Читая генетические карты, обязательно надо смотреть на точки, по которым рассчитана вся карта (особенно если видите одну-две точки, от которых расходится роскошный шлейф ещё на пару тысяч км, где нет данных по местным популяциям),

Из первого следует второе — классическое и логичное — пожелание к картам: чем больше точек, тем точнее картинка.

Поэтому мы и стараемся как можно более детально охватывать генофонды разных регионов, изучая как можно больше народов и популяций внутри народов. И поэтому, будь представлены в научной литературе пригодные для этого анализа данные о генофондах, например, разных групп коми, мы с Вами сейчас бы обсуждали скорее всего другую картинку:)

С уважением, Анастасия

Одна из важнейших лимитрофных зон на планете – Восточная Европа, простирающаяся широкой полосой от Балтийского до Эгейского моря – представляет собой единое целое в географическом, историческом, геополитическом плане, при всем относительном многообразии этносов, языков и религий на этом пространстве. Это значит, что рассматривать славянские и неславянские страны и народы Восточной Европы изолированно друг от друга немыслимо и неправильно. Вместе с тем, уже более полувека во всех вузах нашей Родины славяноведение изучается и преподается на отдельных кафедрах и в рамках отдельных курсов, в то время как история Греции, Албании, Румынии, Венгрии скромно ютится в общих курсах зарубежной (европейской) истории. В результате у студентов, прошедших через такую систему образования, не складывается целостной картины Восточной Европы.

Иной подход был в дореволюционной России. Хотя и ранние, и поздние славянофилы действительно уделяли зарубежным славянам основное внимание, но они никогда не забывали и про их иноязычных соседей. Мы не будем сейчас останавливаться на внимании, которое в России XIX – начала XX веков уделялось христианам Востока (грузинам, армянам, арабам, ассирийцам, коптам, эфиопам), а коснемся только народов Восточной Европы. Русские славянофилы различных направлений, как правило, выделяли среди славянских народов три категории: православные славяне, славяне-католики (кроме поляков) и поляки. Схожим образом различалось их отношение к неславянским народам.

Говоря о греках, следует иметь в виду, прежде всего, упущенный Россией в первой трети XIX века шанс. Когда первым президентом независимой Греции стал видный русский дипломат и патриот Иоаннис Каподистрия, Петербург не только не позаботился об устойчивости его власти, но навязал Греции вместо органических православных законов парламентскую конституцию на западный лад. Каподистрия был скоро убит, а Греция перешла под влияние западных держав. Русские императоры не оставляли попыток вернуть ее в орбиту своего влияния, но даже когда королевой эллинов стала великая княжна Ольга Константиновна, русская патриотка и воспитанница генерала-славянофила Киреева, она оказалась в изоляции на политической арене Греции и не могла всерьез влиять даже на своего мужа Георга I Глюксбурга. К концу XIX века на фоне недоверия греков к России выросли антигреческие настроения среди русских мыслителей и публицистов. Лишь Константин Леонтьев и Тертий Филиппов явно отдавали предпочтение грекам перед болгарами и сербами, в целом же русский панславизм приобретал всё более выраженную антигреческую направленность. Отдать Константинополь грекам боялись больше, чем оставить его в руках турок. Но и в это время не умолкал голос крупнейшего русского ученого-слависта Владимира Ламанского, создавшего учение о единстве греко-славянского «срединного мира» и о необходимости теснейшего культурного взаимодействия России и Греции.

Венгрия после 1848-го и особенно после 1867 года имела заслуженную репутацию жестокой гонительницы и притеснительницы славян и румын (справедливости ради отметим, что после поражения в Первой мировой войне положение самих венгров в Чехословакии и Румынии станет несравненно хуже – они окажутся такой же бесправной низшей кастой, лишенной элементарных человеческих прав, какой сейчас являются русские в Латвии и Эстонии). Вполне здравая позиция Николая Данилевского, согласно которому венгры наряду с румынами и греками должны «волею или неволею» войти в славянскую федерацию, способствовала тому, что отдельные эпизоды переговоров русских общественных деятелей с венгерскими политиками имели место. Мадьярское упрямство давало о себе знать, и всё же определенные сдвиги в сторону признания национальных прав за славянами и румынами Транслейтании происходили. С венграми русские не испытывали таких проблем, как с австрийскими поляками.

Румыния в течение XIX века всегда оставалась в поле зрения лучших русских мыслителей и государственных мужей, хотя теперь это основательно подзабыто. Александр I отказался от Молдавии и Валахии точно так же опрометчиво, как отказался он от Галиции и Буковины, от Сербии и Греции, но при Николае I дунайские княжества оказались под управлением графа Киселева. Правда, Крымская война перевела Румынию в стан принципиальных врагов России и греко-славянской культуры, и лишь спасенная Россией в 1812 году Бессарабия (нынешняя Молдавия) сохранила свою прежнюю идентичность и ни на йоту не поддалась румынизации даже в страшные годы с 1918-го по 1940-й.

XX век многое изменил в судьбах и самосознании народов Восточной Европы. Прежде всего, отметим уникальную роль Румынии – единственной из двух десятков восточноевропейских стран, которая породила в ушедшем столетии большую плеяду ученых, интеллектуалов, писателей мирового уровня. Наследие Кодряну и Элиаде вошло в золотой фонд всего человечества. Поскольку невиданный духовный и культурный подъем в Румынии XX века почти всецело исходил из православия, то это могло бы способствовать наведению моста между Россией и Румынией. К сожалению, вопрос о Молдавии и ее идентичности настолько принципиален, что уступки по нему невозможны, а это делает сближение с румынами крайне проблематичным.

Но если православные румыны для русских остаются «чужими среди своих», то на наших глазах открывается уникальная возможность увидеть «своих среди чужих» в венграх-католиках. Тот вызов современному миру – миру «толерастии», абортов, гей-парадов и частных центробанков – который бросила Венгрия, заслуживал бы похвалы даже в том случае, если бы между русскими и венграми существовали серьезные противоречия. Но таких противоречий нет. Территориальная претензия Венгрии на населенные мадьярами города и села Закарпатья вроде Берегово, вошедшие в состав СССР в 1947 году, не затрагивает интересы великороссов и малороссов и вполне может быть удовлетворена. Услуга, которую венгерская партия «Йоббик» оказала России совсем недавно, добившись исключения из альянса европейских правых партий тягнибоковской «Свободы», столь велика, что неплохо было бы отблагодарить венгров. В заключение сошлемся на итальянского политика, лидера итальянского евразийства и большого друга России Клаудио Мутти, который в 2012 году посвятил целую статью доказательству неизбежности будущего Венгрии как члена Евразийского союза (быть может, наряду с Европейским) и как аванпоста России в Восточной Европе. Пожалуй, Венгрия действительно может разделить эту роль со Словакией.

Народ Греции и Кипра, теснимый с двух стороны алчным Евросоюзом и неоосманским проектом Эрдогана, поворачивается в сторону России и планируемого Евразийского союза на наших глазах. Недавняя триумфальная поездка Александра Дугина и его интервью греческим журналам – яркое тому свидетельство. Если вспомнить, что авторитетный профессор Димитрис Кицикис реабилитировал на новом уровне понятие Ламанского о греко-славянском «срединном мире», то перспектива разворота Греции и Кипра в сторону России становится вполне реалистичной.

Наконец, русским следует отрешиться от стереотипных представлений об Албании. Сегодня преклонения перед Евросоюзом и США в этой стране (в отличие от Косова) ничуть не больше, чем в Сербии, Черногории или Болгарии, зато отношение к русским даже более теплое. Сказывается полвека сталинистского режима, когда все албанцы учили русский язык, в отличие от югославов; но сказывается и реальное отсутствие противоречий между нашими народами. Таким образом, и Албания – особенно после восстановления справедливости в Косово – вполне может стать дополнительной опорой России в Восточной Европе.

Аналогичная переоценка ролей «своих» и «чужих» может быть произведена, разумеется, и в отношении славян. Пожалуй, русские не всегда отдают себе отчет, что поляки и хорваты, чехи и сербы – уже не те, какими мы их знали в царское или советское время. Но это – тема отдельного разговора.

Прежде чем перейти к южным славянам и другим балканским народам, следует завершить обзор народов Восточной Европы. При этом ограничимся популяциями лишь четырех соседствующих друг с другом республик Волго-Уральского региона, пересекающих этот регион единой полосой с востока на запад: Башкортостан, Татарстан, Чувашия и Мордовия.

Каждая из первых двух серий карт обнаружила свой собственный генетический ландшафт, охватывающий обширные пространства Европы - ландшафт Северо-Восточной Европы и ландшафт «северных славян». Причем в каждой из серий все карты за единственным исключением строго следовали общей модели. Однако третья серия - Уральская - несмотря на много меньший охваченный ареал, обнаруживает совершенно разные паттерны для каждого из народов. Более того - генетические ландшафты всех шести рассмотренных этнических групп резко различны даже по размеру ареала генетически сходных с ними популяций — от сходства с популяциями половины Восточной Европы до очень локального варианта.

На всех генетических ландшафтах серии самое нижнее течение Волги окрашено в тона генетически очень далеких популяций. Но на них пока не отражены генофонды астраханских ногайцев и астраханских татар: в момент написания книги их генотипирование нами еще не закончено. Но оно явно внесет коррективы в генетические ландшафты данной серии.

КАРТОГРАФИРОВАНИЕ СХОДСТВА С ГЕНОФОНДОМ БАШКИР

Рис.1. Карта генетических расстояний от башкир

КАРТОГРАФИРОВАНИЕ СХОДСТВА С ГЕНОФОНДОМ КАЗАНСКИХ ТАТАР

Рис.2. Карта генетических расстояний от казанских татар
(генетический ландшафт по гаплогруппам Y-хромосомы)

КАРТОГРАФИРОВАНИЕ СХОДСТВА С ГЕНОФОНДОМ МИШАРЕЙ

Рис.3. Карта генетических расстояний от мишарей
(генетический ландшафт по гаплогруппам Y-хромосомы)

КАРТОГРАФИРОВАНИЕ СХОДСТВА С ГЕНОФОНДОМ ЧУВАШЕЙ

Рис.4. Карта генетических расстояний от чувашей
(генетический ландшафт по гаплогруппам Y-хромосомы)

КАРТОГРАФИРОВАНИЕ СХОДСТВА С ГЕНОФОНДАМИ МОКШИ И ЭРЗЯ

Рис.5. Карта генетических расстояний от мокши
(генетический ландшафт по гаплогруппам Y-хромосомы)

Рис.6. Карта генетических расстояний от эрзян
(генетический ландшафт по гаплогруппам Y-хромосомы)

Как бы ни было значительно по своим размерам Древнерусское государство, оно занимало лишь часть лесной зоны в северной части Восточной Европы. На севере и северо-западе с ним граничили многие угро-финские и балтские племена, находившиеся в той или иной степени зависимости от киевских князей. Во вступительной части «Повести временных лет» приводится перечень таких племен, «иже дань дают Руси».

Ряд таких племен занимал южную часть Прибалтики. Это- Литва, племена куршей, живших по Балтийскому побережью к югу от Рижского залива, ливов - по нижнему течению Западной Двины и побережью Балтийского моря, Ближе к русским землям, в бассейне Западной Двины располагались племена земгалов и на севере от них латгалов. На севере от этих балтских племен находились угро-финские племена эстов, обозначавшиеся в русских летописях названием «чудь». В перечне племен, граничивших с Русской землей с запада, упоминается и племя «емь» - на запад и север от Онежского озера. Данные об общественных отношениях у этих племен, относящиеся к первым десятилетиям XIII в., позволяют охарактеризовать их как догосударственные образования, в которых уже существовала зажиточная, выделявшаяся из среды остального населения племенная верхушка и появились укрепленные городища, но отсутствовала профессиональная военная сила и институт княжеской власти. Эти общества знали лишь вождей, выбиравшихся на время войны. Какие-либо крупные политические объединения здесь отсутствовали.

Иное положение с последних десятилетий XII в. складывалось в Литве. С этого времени соседние русские земли стали подвергаться набегам литовских дружин, к концу второго десятилетия XIII в. наряду с князьями отдельных земель (Жемайтии, Деволтвы) здесь были уже «старшие» князья, стоявшие во главе всей Литвы.

Наши источники, откуда можно почерпнуть сведения об этих племенах, содержат преимущественно сведения об их взаимоотношениях с Древнерусским государством. В целом древнерусские князья довольствовались взиманием с этих племен дани, не вмешиваясь в их внутреннюю жизнь. Но и при этом степень зависимости указанных племен от Древнерусского государства, а затем отдельных древнерусских княжеств была различной. В южной Прибалтике - зоне влияния Полоцкой земли - наиболее непрочной была зависимость Литвы, дань с нее собиралась нерегулярно, а со второй половины XII в. она вообще перестала поступать. Более прочной была зависимость балтского населения в бассейне Западной Двины, где были основаны опорные пункты влияния Полоцка - крепости Кукенойс и Герцике. О достаточно тесном подчинении власти Полоцка ливов и латгалов говорит появление в их языке слова pagast (от др.-рус. «погост») для обозначения пункта сбора дани.

В северной части Прибалтики, в зоне политического влияния Новгорода племена эстов настойчиво сопротивлялись попыткам подчинить их власти Новгородского государства. Чтобы добиться уплаты дани, новгородским князьям постоянно приходилось предпринимать на эти земли военные походы. Иногда племенам эстов удавалось объединиться для ответных совместных действий. Так, в 1176 г. «вся Чудская земля» приходила походом ко Пскову.

Однако не со всеми угро-финскими племенами, находившимися в сфере влияния Новгородского государства, у Новгорода сложились подобные отношения. В частности, с такими племенами у его западных границ, как «ижора», «водь», «карела», Новгород связывали союзные отношения. На страницах новгородских летописей XII - первой половины XIII в. эти племена не выступают как объекты походов новгородского войска. Напротив, «карела» вместе с ним неоднократно участвовала в военных походах не только против западных соседей, но и против ростовских князей, а ижеряне и вожане - в войске Александра Невского в войне с немецкими крестоносцами. Сближение с Новгородом вело к распространению у этих племен христианства. Так, в 1227 г. крестилась «карела», «мало не все люди».

На Русском Севере, на землях, лежавших на север и северо-восток от Новгорода, данниками Руси были, по свидетельству «Повести временных лет», «заволочьская чудь», «пермь» и «печера». Заволочьской чудью называлось угро-финское население бассейна Северной Двины. Термином «пермь» обозначалась целая группа угро-финских племен, предков таких народов, как коми-пермяки, коми-зыряне и удмурты. Термин «печера» относился, по-видимому, к части коми-зырян, заселявших бассейн реки Печоры. Если у балтских и угро-финских племен Прибалтики, как и у восточных славян, основным занятием было земледелие, то в хозяйстве населения Севера не меньшее, а может быть, и большее значение имели охота, рыболовство и промыслы, что было связано с достаточно неблагоприятными для земледелия природными условиями. Предки коми-зырян, проживавшие в бассейне реки Вымь, были охотниками и скотоводами, предки коми-пермяков, заселявших верховье Камы, занимались подсечным земледелием, охотой и рыбной ловлей, и только у удмуртов основным занятием было земледелие. Об общественном строе этих племен в XII-XIII вв. никаких определенных свидетельств письменных источников не сохранилось, но очевидно, что у них в то время не существовало даже зачаточных форм государственной организации. Обнаруженные археологами остатки укрепленных поселений - городищ, погребений, отличающихся от других более богатым инвентарем, говорит о том, что и здесь начинался процесс социальной дифференциации населения.

Судьба этих групп населения Русского Севера в XII-XII вв. оказалась различной. Территория «заволочской чуди» сравнительно рано была включена в состав Новгородского государства. В 30-е гг. XII в. по Северной Двине и ее притокам уже размещалась сеть новгородских погостов, доходивших до самого впадения реки в Белое море, на побережье которого из морской воды вываривали соль. Одновременно на эти земли направлялась идущая из Новгорода славянская колонизация. Почвы Новгородской земли отличались особенно низким плодородием, и умножавшееся население для своего пропитания должно было все время искать новые территории. Немногочисленное местное население смешивалось с пришельцами, постепенно усваивая их язык и обычаи. В XIII в. на погостах уже строились христианские храмы, куда посылались из Новгорода богослужебные книги. Однако и в XIII в. здесь еще сохранялись большие группы угро-финского населения, не принявшие христианства - в «Слове о погибели земли Русской», памятнике, написанном в Ростовской земле сразу после татаро-монгольского нашествия, упоминаются «тоймичи поганые», жившие на север от Устюга в верхнем течении Северной Двины. Что касается «перми» и «печоры», то отношения с ними складывались так же, как и с племенами Прибалтики, с тем отличием, что дань взималась мехами дорогих пушных зверей (прежде всего соболя). Для сбора дани отправлялись «данники» с военными отрядами. Такие походы далеко не всегда заканчивались удачно. Под 1187 г. в Новгородской I летописи было отмечено, что «печерские данники» были на Печоре перебиты.

На восток от Перми и Печоры в Зауралье и нижнем течении Оби находилась Югра - племена приобских угров, ханты и манси - родственники переселившихся в Центральную Европу венгров, охотники и рыболовы. В начале XII в. новгородские дружинники, ходившие за данью на Печору, знали, что дальше на восток лежит Югра, которая в то время к числу данников Руси не принадлежала. Но уже под 1187 г. в Новгородской I летописи упоминаются «югорские данники». Сбор дани в Югре был делом трудным и опасным. В 1193 г. здесь погибло посланное туда для сбора дани все новгородское войско. В рассказе о событиях 1193 г. упоминаются «грады», их укрепленные поселения, которые осаждали новгородцы. И много позже для сбора дани приходилось посылать в Югру целое войско. В 1445 г. такое войско снова понесло серьезные потери от местных жителей.

В «полунощных странах» с Югрой соседствовала «самоядь» - племена ненцев-оленеводов. В начале XII в. в Новгороде была известна явно восходящая к их фольклору легенда о чудесном месте, в котором сходят с неба молодые белки и олени. Но эти племена в то время не вошли в зону новгородского влияния. Иной оказалась судьба другой группы населения Крайнего Севера - оленеводов-саамов (лопари русских источников). Уже в первых десятилетиях XIII в. новгородская дань распространилась на саамов, живших на западном и южном побережье Кольского полуострова («Терский берег», «волость Тре» новгородских источников). В 1216 г. упоминается о гибели «терского данника» в битве на Липице. Здесь при продвижении на запад новгородские сборщики дани столкнулись со сборщиками дани из Норвегии. В 1251 г. новгородский князь Александр Невский заключил договор с норвежским королем Хаконом, установивший границы обоих государств в этом районе. На той части земли, заселенной саамами, которая была расположена в районе этих границ, могли одновременно взимать дань сборщики, приходившие и из Новгорода, и из Норвегии.

На территории Северо-Восточной Руси как ее данники во вводной части «Повести временных лет» упоминаются «меря», «весь» и «мурома». Упоминания первых двух этнонимов вызывает удивление, так как и «меря» и «весь» очень рано вещий в состав Древнерусского государства. На земле «мери» был поставлен главный административный центр края - Ростов, а позднее - другой крупный центр - Переяславль-Залесский. Территория, занимаемая этой ветвью угро-финнов, очень рано стала заселяться приходившими с северо-запада, а затем и с юга восточными славянами. Еще во второй половине XI в. ростовский епископ Леонтий учил «мерянский язык», чтобы проповедовать христианство среди местного населения, но позднее упоминания о нем в источниках не встречаются, что говорит о достаточно быстрой ассимиляции этого угро-финского этноса восточными славянами.

«Весь» (предки угро-финского народа вепсов) также достаточно рано вошла в состав Древнерусского государства. Уже в X в. центром княжеской власти здесь стало Белоозеро, основанное там, где из Белого озера вытекает река Шексна. В 70-х гг. XI в. по Шексне уже располагались погосты, в которых собиралась дань в пользу князя. В этот край также постепенно проникало восточнославянское население, но «весь» в течение долгого времени продолжала сохранять свой особый язык и обычаи. Рано вошла в состав Древнерусского государства и «мурома», о которой, кроме названия, практически ничего не известно. Мурома жила вокруг г. Мурома на Оке. В Муроме уже в начале XI в. сидел сын Владимира Святославича Глеб.

Как данники Руси в «Повести временных лет» упоминаются также «черемисы» и «мордва». Термином «черемиса» в древнерусских источниках называются предки марийцев, угрофинского народа, заселявшего Среднее Поволжье по обеим сторонам Волги («горная черемиса» на правобережье Волги и «луговая» на левобережье). Марийцы вели, главным образом, скотоводческое хозяйство, земледелие имело для них меньшее значение. Их общество подвергалось сильному культурному влиянию соседившей с марийцами Волжской Болгарии. Мордва - угро-финский этнос, разделяющийся на две этнографические группы - эрзя и мокша, занимал обширную территорию в междуречье Волги, Оки, Цны и Суры. Земля мордвы как особая страна «Мордия» упоминается в сочинении византийского императора Константина Багрянородного «Об управлении империей» (середина X в.).

В IX-X вв. «черемисы» и мордва находились в зависимости от Хазарского каганата, а после его падения на них стало распространяться влияние Руси. Что касается «черемисы», то все сведения о ее отношениях с Древней Русью в X-XI вв. ограничиваются приведенным выше ее упоминанием. Очевидно, ее связи с Древней Русью не были особенно прочными. Можно сомневаться и в прочной зависимости от Древней Руси «Мордовской земли». Знакомство с записями летописцев, работавших на северо-востоке Руси, показывает, что для правителей Ростовской земли задача подчинения мордовских земель стала актуальной лишь после закладки в 1221 г. Нижнего Новгорода у впадения Оки в Волгу. Сообщения о походах этих князей на мордву содержат важные сведения о хозяйстве и общественном строе мордовских племен. Стремясь сломить сопротивление мордвы, русские войска «пожгоша жита и потравиша». Это показывает, что главным хозяйственным занятием мордвинов в XIII в. было земледелие. Сопротивление, оказанное войскам русских князей, было упорным, они неоднократно несли серьезные потери. В 1228 г. в поход на мордву выступил сам великий князь владимирский Юрий Всеволодович, но военные действия с переменным успехом продолжались и после этого. Во главе мордовских племен к этому времени уже стояли князья, занимавшие разные позиции. Князь Пуреш был «ротником» - принесшим «роту»-присягу вассалом великого князя владимирского, а князь Пургас был его противником и нападал на Нижний Новгород. Князья вели войны между собой. Так, сын Пуреша напал на Пургаса вместе с половцами.

Все же определенных успехов в подчинении земель Среднего Поволжья великим князьям владимирским удалось добиться. Автор «Слова о погибели Русской земли» вспоминал, что до монголо-татарского нашествия «Буртаси, Черемиси, Вяда и Мордва бортьничаху на князя великого». Вяда - это так называемая вадская мордва, заселявшая долину реки Вада. Буртасы в источниках X в. упоминаются как одно из племен

Среднего Поволжья, которые подчинялись в то время Хазарскому каганату. По мнению некоторых исследователей, так могли называть тюркоязычных соседей мордвы - чувашей. «Слово о погибели Русской земли» - первый памятник, в котором отмечается роль «бортничества» - пчеловодства в качестве одного из основных занятий этих племен Среднего Поволжья. Поэтому и дань с них взимали медом.

По своему образу жизни от соседей отличались племена башкир, которые были скотоводами, разводившими лошадей и овец. Кочуя летом на территории Южного Урала, они перемещались зимой на юг - в долину реки Яик, прикаспийские и приаральские степи. С башкирами у Древнерусского государства в период раннего Средневековья каких-либо контактов на было.

Сказанное о населении, проживавшем в лесной зоне Восточной Европы, позволяет сделать два важных вывода. Во-первых, Древнерусское государство с момента своего образования было полиэтничным, а с расширением его границ в его составе оказывались все новые группы неславянского населения, вливавшиеся в ходе исторического развития в состав древнерусской народности. Во-вторых, при оценке состояния древнерусского общества в домонгольский период следует принимать во внимание, что недостаточный прибавочный продукт, производившийся этим обществом, существенно пополнялся за счет даней с племен на западных, северных и восточных границах Древнерусского Государства. Особенно значительными были доходы, поступавшие в эти века в Новгород Великий.

Из народов, соседивших с Древнерусским государством на территории Восточной Европы, особое место принадлежало Волжской Болгарии. Хотя тюркоязычные болгары были первоначально кочевниками, отошедшими в лесостепные районы Среднего Поволжья из лежавших южнее владений хазар, уже в X в. произошел переход основной массы населения к земледелию. По свидетельствам арабских авторов, они возделывали пшеницу, ячмень, просо и другие сельскохозяйственные культуры. Созданное здесь политическое объединение представляло собой настоящее государство, правитель которого был вассалом хазарского кагана. Его столица - город Болгар был важным центром торговли, где арабские купцы встречались с русами, привозившими с Севера меха и рабов. Здесь чеканилась серебряная монета, подражавшая арабским диргемам. В первых десятилетиях X в. население Волжской Болгарии приняло ислам. С ослаблением, а затем и упадком Хазарского каганата Болгарское государство стало самостоятельным.

Правящая верхушка Древнерусского государства понимала, что Болгария среди ее соседей занимает особое место. Об этом говорит читающийся в «Повести временных лет» фольклорный рассказ, как после победы Владимира над болгарами его дядя Добрыня, обнаружив, что взятые пленные все в сапогах, пришел к выводу, что дани здесь собрать не удастся и лучше поискать тех, кто ходит в лаптях. В этом рассказе отразилось представление и о богатстве Волжской Болгарии, по сравнению с соседившими с ней племенами, и о том, что с ней следует обращаться как с серьезным политическим партнером.

Это сильное государство стремилось расширить свои границы на Севере, распространив свое влияние на Верхнее Поволжье. По свидетельствам арабских авторов X в., правителям Волжской Болгарии выплачивала дань часть башкирских племен. В состав Болгарского государства к XII в. вошли и земли южной ветви удмуртов - ара в низовьях Камы. Арабский путешественник Абу Хамид ал-Гарнати писал, что болгарские правители взимали дань с веси. Здесь интересы болгарских правителей сталкивались с интересами правителей Ростовской земли. Сохранились известия о нападениях болгар на Суздаль и Ярославль.

С 60-х гг. XII в. начались походы русских князей на Среднюю Волгу, рассказы о которых содержат ряд важных сведений о Волжской Болгарии. Во главе этого государства стоял «князь болгарский», которому подчинялись другие «князи». Во время военных действий болгары выставляли конное и пешее войско, упорно сражавшееся с русскими ратями. На страницах летописей неоднократно встречаются упоминания о столице государства - «славном великом граде болгарском», в котором находится множество товаров. Болгарское государство было опасным соперником князей, сидевших во Владимире на Клязьме, но борьбу за Верхнее Поволжье оно проиграло с основанием Нижнего Новгорода. Неудачи, по-видимому, компенсировались расширением границ Болгарского государства на юге. Болгарские «сторожи» встретили двигавшиеся в Восточную Европу войска Батыя на реке Яик.

В степной зоне Восточной Европы с ослаблением Хазарского каганата начались перемещения союзов кочевников из-за Каспийского моря в Причерноморье. К концу IX в. хозяином восточноевропейских степей стал союз печенежских племен. По свидетельствам Константина Багрянородного, печенежский союз состоял из восьми племен, четыре из них кочевали на восток, а четыре - на запад от Днепра. На западе земли, на которых кочевали печенеги, выходили за пределы Восточной Европы. Их кочевья доходили до северных границ Первого Болгарского царства и до восточных границ формирующегося Венгерского государства. Подробные сообщения Константина Багрянородного позволяют судить о характере отношений печенегов со своими соседями. О постоянных набегах печенегов на русские земли и мерах, принимавшихся для организации обороны от них, уже говорилось выше, но и об отношениях дунайских болгар и печенегов Константин сообщает, что болгары «многократно были побеждены и ограблены ими». Печенеги поддерживали оживленные сношения с византийскими городами в Крыму, куда они приносили на продажу захваченную добычу и приводили пленных, получая взамен драгоценные ткани и пряности. Набегами и нападениями на торговые караваны, которые русы отправляли в Константинополь, эти отношения не исчерпывались. Русы покупали у печенегов коней и овец, а печенеги приобретали воск, который продавали византийским купцам. В результате постоянных набегов и торговли в руках печенежской знати скапливались большие богатства. Персидский историк Гардизи записал о печенегах: у них «много золотой и серебряной посуды, много оружия. Они носят серебряные пояса»/

Во главе отдельных племен стояли выборные вожди. Они избирались из одного определенного рода, но переход поста вождя от отца к сыну не допускался, наследовать должен был представитель другой ветви рода. Никакого одного верховного главы у печенегов не было, и отдельные племена - орды были совершенно самостоятельны. Несмотря на это печенеги были грозной силой, способной своим вмешательством нанести серьезный вред любому из соседей. Не случайно один из наиболее могущественных правителей того времени - византийский император считал необходимым ежегодно посылать к печенегам послов с богатыми дарами.

Серьезные неудачи в борьбе с Древнерусским государством (в 1036 г. Ярослав Мудрый нанес печенегам серьезное поражение под Киевом, а линии обороны, созданные при Владимире, были отодвинуты на восток) ослабили печенегов. В итоге их оттеснили в середине XI в. на запад племена торков (узы или огузы восточных источников). Однако господство торков в восточноевропейских степях продолжалось недолго. По свидетельству древнерусских летописей, их орда понесла большие потери от голода и эпидемий и вынуждена была уступить свое место пришедшим с Южного Урала племенам половцев (кипчаки - восточных, куманы - западных источников). Часть торков откочевала на русские земли и перешла на службу к русским князьям, расселявшим их по восточным границам Южной Руси, чтобы они защищали их от набегов из степи. Особенно значительное количество торков было поселено в Киевской земле в районе реки Рось, где в конце XI в. был основан их центр - город Торческ. Перейдя на новых местах от кочевания к пастушеству, торки и другие приходившие на службу к русским князьям кочевники (печенеги, берендеи и др.) продолжали заниматься скотоводством, сохраняли свои обычаи и верования («свои поганые» древнерусских летописей).

В 60-70-х гг. XI в. племена половцев расселились по восточноевропейским степям. Печенежская орда, переместившись на запад, стала постоянно вторгаться на земли завоевавшей к этому времени Первое Болгарское царство Византии. В 1091 г. орда была разгромлена войсками византийского императора Алексея I Комнина и половами. С этих пор и вплоть до середины XIII в. половцы были полными хозяевами в восточноевропейских степях. Половцы заняли ту территорию, которую прежде занимали печенеги. Как и печенеги, они совершали постоянные набеги на соседей - древнерусские княжества, Византию, Венгрию для захвата добычи и пленных, большая часть которых продавалась в рабство. Как и печенеги, половцы поддерживали связи с торговыми городами в Крыму, где обменивали добычу и пленных на нужные им товары. Как и печенеги, половцы не имели единого главы и разделялись на несколько самостоятельных орд, которые время от времени могли объединяться для совместного участия в набегах. Первоначально, как и печенеги, половцы делились на два больших объединения, кочевавших одно - на запад, другое - на восток от Днепра.

В XII в. на востоке в придонских и предкавказских степях наиболее крупным было объединение половцев во главе с потомками хана Шарукана. Часть этих половцев после ударов, нанесенных этой орде Владимиром Мономахом в начале XII в., перешла на территорию Грузии, поступив на службу к грузинскому царю Давиду Строителю. Рядом с ней кочевало несколько более мелких орд (Токобичи, Ончерляевы и др.). В низовьях Днепра кочевала орда Бурчевичей, в степях, прилегавших к Крыму и Азовскому морю, кочевали «Лукоморские» половцы; существовало и еще одно, наиболее западное объединение половцев, кочевавшее в степях от бассейна Западного Буга до границ Византии и Венгрии.

По оценке исследователей, половецкое общество достигло более высокого уровня развития, чем печенежское. Если во второй половине XI в. это общество находилось еще на стадии таборного кочевания - круглогодичного постоянного перемещения по степям, без выделения постоянных участков для отдельных родов или племен, то к XII в. уже определились постоянные территории обитания отдельных орд с устойчивыми маршрутами перекочевок и постоянными местами для зимних и летних становищ. В хорошо увлажняемых в тот период, обильных травой восточноевропейских степях были благоприятные условия для ведения скотоводческого хозяйства - разведения коней, крупного рогатого скота, овец. В условиях перехода к новому способу кочевания в половецком обществе усилилась социальная дифференциация. Выделявшаяся социальная верхушка - знать использовала в своих интересах традиционную родовую организацию общества, которую она возглавляла, и, в частности, особенно присущий половцам культ предков. Как таких предков особенно почитали покойных представителей знати, на могилах которых воздвигались курганы, украшенные их каменными изображениями. Они были объектом поклонения, и им приносились жертвы. Об усилении социальной дифференциации говорит и появление у половцев наследственных ханских династий. Так, наиболее крупное объединение половцев в придонских степях последовательно возглавляли хан Шарукан, его сыновья Сырчан и Атрак, его внук Кончак и правнук Юрий Кончакович. В рассказах о походах русских князей на половцев во втором десятилетии XII в. упоминаются расположенные на территории половецких кочевий «города» - город Шарукана на берегу Северского Донца и находившиеся сравнительно недалеко от него Сугров и Балин. Это были места постоянных «становищ», где находилось оседлое население, обслуживавшее потребности половецких ханов и знати. Новые явления в жизни половецкого общества делали его более уязвимым для нападений противника, но не вели к существенному изменению его отношений с соседями. Постоянные набеги на их земли оставались частью образа жизни половецкого общества.

Отношения половцев с Византией и Венгрией ничем существенно не отличались от таковых в более раннее время с печенегами. Напротив, в отношениях между древнерусскими княжествами и половцами произошли определенные изменения. С распадом Древнерусского государства и возникновением сражающихся между собой союзов князей все чаще возникали ситуации, когда те или иные князья обращались за поддержкой к главам отдельных орд, вовлекая их в междукняжеские конфликты. Половцы все чаще стали появляться на Руси как участники княжеских усобиц, что облегчало условия захвата добычи. Это была лишь одна из тенденций развития отношений между древнерусскими княжествами и половцами. Ей противостояла другая - периодически возникали союзы князей для совместной борьбы с набегами кочевников. Однако именно вовлечение половцев в междукняжескую борьбу привело к переменам в характере отношений - заключение союзов между князьями и половецкими ханами вело к появлению брачных союзов - русские князья брали в жены ханских дочерей. Так, в 1107 г. Владимир Мономах женил своего сына Юрия на дочери половецкого князя Аепы, от этого брака родился Андрей Боголюбский; на дочери Кончака был женат Владимир - сын Игоря Святославича, героя «Слова о полку Игореве». Это способствовало определенно развитию этнокультурных контактов между народами. Одним из его результатов стало появление половецкого предания об Атраке и Сырчане на страницах древнерусской летописи: довольный своей жизнью в Грузии Атрак не захотел возвращаться на родину, брат прислал к нему певца, который дал ему понюхать степной травы, и Атрак вернулся в придонские степи, сказав: «луче есть на своей земле костью лечи, нели на чюже славну быти».

На протяжении всего периода X-XIII вв. земли юга Руси, граничившие со степной зоной, постоянно утрачивали существенную часть прибавочного продукта и самих его производителей, и то, и другое становилось добычей кочевников. В лучшем положении были земли севера Руси, они набегам кочевников не подвергались, а их правящая верхушка умножала свои доходы за счет дани с соседних племен, находившихся на более низкой ступени общественного развития.

Конфликты с кочевниками на территории Восточной Европы были характерны не только для Древней Руси. Сохранившееся в летописи известие под 1117 г., что «князь болгарский» отравил пришедших к нему на переговоры половецких ханов, показывает, что и для Волжской Болгарии соседство с кочевниками было тяжелым бременем.

Важные перемены произошли в эпоху раннего Средневековья в жизни племен алан - потомков ираноязычных скифов и сарматов. Главным из них стал переход в предгорных районах от скотоводства к оседлому земледелию (основные зерновые культуры - просо и пшеница). Об этом свидетельствуют находки археологами железных лемехов и сошников, а также зерна. Это же время отмечено и развитием ремесла, связанного с изготовлением керамики, оружия, конской упряжи, разнообразных украшений. Накопление прибавочного продукта, ставшее возможным благодаря этим сдвигам, создало предпосылки для социальной дифференциации аланского общества. Уже в VIII-IX вв. на землях алан появляются богатые погребения конных воинов - дружинников и «рядовые» погребения, лишенные богатых вещей и оружия. На рубеже IX-X вв. на землях алан сформировалось особое государство, игравшее в X-XII вв. важную роль в политической жизни на Кавказе. Арабский писатель первой половины X в. ал-Масуди писал о «царе» алан как о могущественном правителе, который мог вывести на войну 30 тыс. всадников. В VII-IX вв. аланские племена находились в зависимости от хазар (ряд аланских племен уплачивал им дань), совместно с которыми они боролись против вторжений арабских войск. И аланское государство, первоначально находившееся в зависимости от Хазарского каганата, к середине X в. стало самостоятельным. В отличие от хазар печенеги и половцы не пытались включить народы Северного Кавказа в сферу своего влияния. X-XII вв. стали временем расцвета материальной культуры и военного могущества аланов.

В этот период в границы Алании входила обширная территория от верховьев Кубани до пределов современного Дагестана. Это было настоящее государство эпохи раннего Средневековья, входившее в зону византийского влияния. К X в. относится строительство на территории Алании сети каменных крепостей с использованием византийской строительной техники. Еще во время зависимости от Хазарии аланы приняли христианство из Византии. В конце X в., почти сразу вслед за киевской, была создана особая аланская митрополия. Греческий алфавит стал использоваться для записи текстов на местном языке. Столицей государства было, вероятно, городище Нижний Архыз в верховьях Кубани. Правитель Алании поддерживал дружественные отношения с княжествами на территории Дагестана, а с племенами адыгов отношения были враждебными, против них аланы предпринимали походы, доходя порой до побережья Черного моря. Конец существованию Аланского государства положило монголо-татарское нашествие.

На территории Дагестана главным занятием населения было пастбищное скотоводство, связанное с разведением мелкого скота. Земледелие было также важной отраслью хозяйства, но в существовавших в регионе природных условиях не могло играть главную роль. Довольно рано здесь получила развитие плавка и обработка железа, выделились специальные центры, занятые изготовлением разнообразных железных изделий. Накопленный прибавочный продукт оказался достаточным для заметной социальной дифференциации общества, но в силу природных условий Дагестана, где разные части страны отделены друг от друга труднопреодолимыми природными препятствиями, здесь постепенно возник целый ряд политических центров. Уже в источниках IV-V вв. упоминались «одиннадцать царей горцев» на этой территории. В VII-VIII вв. правители княжеств на территории Дагестана находились в зависимости от хазарского кагана. Вместе с хазарами они упорно сражались против вторгшихся на Северный Кавказ арабских войск. К концу VIII в. местные князья были вынуждены принять ислам, и с этого времени мусульманство стало распространяться по территории Дагестана. Первоначально, правда, мечети были поставлены только в резиденциях правителей, а основная масса населения продолжала придерживаться языческих верований. Князья были вынуждены также уплачивать дань арабскому халифу, но с ослаблением халифата в IX в. стали самостоятельными. К этому времени, вероятно, следует относить окончательное формирование наиболее крупных княжеств на территории Дагестана - нусальства (Авария), шамхальства (на земле кумыков) и княжества уцмия кайтагского.

Накопленных природных ресурсов оказалось достаточно, чтобы выделившаяся социальная элита подчинила себе окрестное население и обосновалась в укрепленных центрах - крепостях. Основными источниками существования этой элиты - княжеских родов и их дружинников был труд захваченных на войне рабов и дань с общинников, вносившаяся частотно монетами, но главным образом скотом, зерном, ремесленными изделиями. Достаточно изолированное существование на ограниченной территории, ограниченный объем прибавочного продукта, который не мог существенно увеличиться при данных природных условиях, - все это способствовало тому, что социальные отношения, сложившиеся здесь в эпоху раннего Средневековья, продолжали сохраняться в течение ряда столетий.

Северо-западную часть Северного Кавказа занимали адыгские племена. Природные условия и способ хозяйства были близки к тому, что имело место в то же время на землях Дагестана. Социальные отношения у адыгских племен были более архаическими, процесс выделения социальной верхушки находился на начальной стадии.

Народы Сибири в эпоху раннего Средневековья. В эпоху раннего Средневековья важные социальные и политические перемены происходили в степной полосе Сибири, где в условиях оживленных и многообразных контактов с Китаем и государствами Средней Азии создавались крупные политические объединения.

Падение Тюркского каганата в борьбе с Китаем (середина VII в.) способствовало освобождению многочисленных племен степной полосы Сибири от власти тюркских каганов. Эти племена создали целый ряд политических объединений, игравших важную роль в историческом развитии региона. Наиболее крупным среди них стало объединение, созданное енисейскими кыргызами (предками современных хакасов).

Первые упоминания о «кыргызах», живущих на реке Енисей, встречаются в сочинениях китайского историка Сыма Цяня (I в. н.э.). Позднее, в VI в., они упоминаются в числе народов, подчиненных тюркским каганам. В период наивысшего могущества в IX-X вв. объединение кыргызов охватывало территорию от озера Байкал на востоке до Алтайских гор на западе. Центром земли кыргызов была Хакасско-Минусинская котловина. Эта этническая общность образовалась в результате смешения пришлого монголоидного и местного европеоидного населения.

Главным занятием кыргызов было кочевое скотоводство (разведение лошадей, коров, овец), сочетавшееся с охотой на пушного зверя и рыболовством на больших реках. В соответствии с этим главной военной силой кыргызов была конница. Вместе с тем в некоторых районах Хакасско-Минусинской котловины, на территории Тувы прослеживается существование орошаемого земледелия: находки железных лемехов свидетельствуют о том, что земля уже обрабатывалась плугом. Поэтому кыргызы жили не только в юртах, но и в постоянных поселениях, в срубных домах, крытых берестой. На территории земли кыргызов, в Кузнецком Алатау, на Алтае существовали центры железоделательного производства, где изготавливались самые разнообразные изделия.

В обществе кыргызов было налицо заметное социальное расслоение, о чем говорит различие между богатыми погребениями знати в курганах, окруженных стоячими камнями - чаатасах, и расположенными вокруг них погребениями рядовых кыргызов. Археологами был обнаружен и деревянный городок с остатками зданий из сырцового кирпича - очевидно, резиденция верховного главы кыргызов. В зависимости от кыргызской знати находились соседившие с их землей таежные племена, уплачивавшие дань соболями и белками; здесь во время военных походов захватывали пленных, которые работали затем в хозяйствах знатных людей.

Знать управляла отдельными племенами, опираясь на своих родственников и дружины. Она вела торговлю с Китаем и странами Средней Азии, посылая туда меха и железные изделия и получая в обмен шелковые ткани, украшения, зеркала.

Кыргызы использовали для своих нужд созданную в Тюркском каганате руническую письменность. На земле кыргызов найдено к настоящему времени свыше 150 надписей, большая часть из них - эпитафии с похвалами покойному на каменных стелах, поставленных на могилах представителей знати.

После падения Тюркского каганата объединение кыргызов стало самостоятельным и их глава принял, подобно тюркским правителям, титул кагана. В 649 г. его посол посетил двор китайского императора.

Русские, украинцы и белорусы - народы, очень близкие между собой по языку, куль­туре, общности исторического развития. Сре­ди народов СССР они составляют по числен­ности три четверти всего населения.

По официальным данным переписи насе­ления 1979 г. в СССР проживает 137 397 тыс. русских, 42 347 тыс. украинцев, 9463 тыс. бе­лорусов. Подавляющее большинство русских, украинцев и белорусов живет в пределах своих исторически сложившихся этнических территорий в Восточной Европе. Но и в дру­гих национальных республиках и областях русские, украинцы и белорусы расселены ши­роко и нередко составляют значительную часть населения. Так, в автономных республи­ках Поволжья и Северного Кавказа восточно­славянское население составляет около поло­вины, в республиках Прибалтики - до 1/з населения, в Молдавии-больше четверти. Несколько меньше доля восточнославянского населения в Среднеазиатских республиках (1/6) и в республиках Закавказья (одна десятая). В Ка­захской ССР русские, украинцы и белорусы составляют более половины населения. Среди населения Сибири русских, украинцев и бе­лорусов безусловное большинство (90%).

Такая картина расселения восточнославян­ских народов складывалась в течение дли­тельного периода - на протяжении 2 тысяче­летия н. э., причем это расселение шло одно­временно со сложными процессами этниче­ского формирования как самих восточносла­вянских народов, так и соседних с ними на­родов. Особенно заметна интенсивность рас­селения восточнославянского населения с 16 в. и до настоящего времени. Это приво­дило и приводит к большому влиянию куль­туры восточнославянских народов на жизнь и прогресс всех народов Советского Союза. Вместе с тем и культура самих восточносла­вянских народов обогащалась и развивалась в тесном взаимодействии с культурой других народов СССР.

За пределами СССР проживает несколько более 2 млн. русских, украинцев и белорусов. Из полумиллиона всех восточных славян Европы около половины живет в Польше, Че­хословакии, Румынии. В остальных странах Европы это сравнительно небольшие группы (наиболее крупные в Югославии, Англии, Франции). Значительное количество русских и украинцев осело в Америке (США, Канада) - 970 тыс. русских, 1250 тыс. украинцев, 40 тыс. белорусов. Иногда группы русского и укра­инского населения сосредоточены компактно в сельских районах, сохраняя в какой-то сте­пени язык, некоторые черты быта и культуры. Большая часть иммигрантов восточнославян­ского происхождения переселилась в Амери­ку еще до революции, в начале 20 в. Значи­тельный поток переселенцев шел из украин­ских земель буржуазной Польши.

Восточнославянские языки - русский, укра­инский и белорусский входят в славянскую группу индоевропейской семьи языков. Среди других языковых групп этой семьи к славян­ским близки летто-литовские языки (литов­ский и латышский). Исследователи отмечают большую близость всех славянских языков между собой. Из трех ветвей славянской группы наиболее сходны восточнославянские и южнославянские языки (болгарский, сербо­хорватский, македонский). Несколько меньше лингвистической общности у восточных сла­вян с западными (чехами, словаками, поляка­ми). Языковая близость славян при широком географическом расселении - явление труд­но объяснимое. Особенно большое сходство в лексике и грамматике между русским, ук­раинским и белорусским языками: практиче­ски возможно понимание бытовой речи без специальной подготовки. Были даже попытки считать эти три языка одним, разделенным на 4 наречия (А. А. Шахматов в качестве четвертого наречия выделял южнорусские диалекты). Как известно, язык не только линг­вистическое явление, но и социальное. Каж­дый из восточнославянских языков обслужи­вает потребности в общении самостоятельных наций русских, украинцев и белорусов. На этих языках существуют и развиваются об­ширная литература (художественная, общест­венно-политическая, научная) и национальное искусство. При естественном распространении русского языка как средства межнациональ­ного общения всего советского народа нацио­нальные языки продолжают играть решаю­щую роль во внутринациональном общении Украинской и Белорусской советских рес­публик.

Языковая близость восточнославянских на­родов привела к тому, что, с одной стороны, даже в конце 19 в. было трудно провести четкую языковую границу между русскими и белорусами, между белорусами и украин­цами. Пограничные диалекты сочетали в себе особенности соседних языков. С другой сто­роны, в областях со смешанным населением (Донбасс, Криворожье, причерноморские земли Украины, Кубань) возникли в повсе­дневном, бытовом языке нормы сочетания особенностей русского и украинского языков (в лексике, фонетике). Близость языков по­рождает и органическое двуязычие, когда использование в разговоре двух родственных языков нисколько не мешает взаимопонима­нию. Это же относится и к чтению литера­туры.

Современное развитие культуры и образо­вания, массовых средств информации (радио, телевидение) постепенно сводит на нет быто­вание ряда диалектов, местных говоров. Со­храняющиеся различия сводятся в основном к фонетике. Так, в русском языке северные и южные говоры различались в произношении буквы «г». В литературном русском и север­норусских говорах «г» произносится твердо, в южнорусских, как и в украинском, мягко, с придыханием. Севернорусское население «окает», ясно произнося «о» в безударных слогах. В южнорусских диалектах, как и в ли­тературном русском, «акают». Есть и другие различия, но они не выходят за нормы еди­ного языка.

Украинский язык делится на три группы диалектов: северную, юго-восточную и юго-западную. Литературный язык складывался преимущественно на базе юго-восточных украинских диалектов. В белорусском языке различия между северо-восточными и юго-западными диалектами невелики.

Антропологически население, входящее в восточнославянские нации, относится к боль­шой европеоидной расе. Однако сложные и длительные процессы смешения различных по происхождению групп населения на равнинах Восточной Европы, постепенные преобразова­ние и распространение их антропологических особенностей - все это создало сложную кар­тину распространения антропологических ти­пов. В северных районах расселения русских, как и среди соседнего финноязычного насе­ления, преобладает беломоро-балтийский антропологический тип. Кроме европеоидных признаков (четкая профилировка лица, силь­ное развитие третичного волосяного покрова, волнистые волосы) для него характерно силь­ное развитие скул. Пигментация варьируется от очень светлых блондинов до умеренных типов - серые глаза, русые волосы. Здесь же, на Севере, заметна и примесь лапоноид-ных черт. Антропологи считают их наследием древнейшего населения Северной Европы.

В обширной области центральных районов Восточной Европы, среди русского, белорус­ского и украинского населения распростране­ны типы среднеевропейской малой расы. У них гораздо выше степень пигментации, чем у северной группы. Определенные антро­пологами особенности отдельных типов этой малой расы позволяют пока говорить лишь об очень большой смешанности населения этой зоны. В восточных районах нарастает степень проявления черт монголоидности. Это - наследие древней зоны контакта евро­пеоидов и монголоидов эпохи мезолита. Влияние более поздних монголоидных групп прослеживается очень слабо.

Среди степного населения южных районов Украины и Приазовья антропологами отмече­но преобладание атланто-черноморских ти­пов южной малой расы европеоидов. Эти ти­пы распространены и среди соседних наро­дов - от Северо-Западного Кавказа до Бал­кан и Дуная. В степных районах заметно про­являются и черты монголоидности, связанные с проникновением в южнорусские степи кочевников (печенеги, половцы и др.). Среди восточнославянского населения Сибири, Сред­ней Азии, Кавказа заметно появление антро­пологических черт, типичных для групп несла­вянского населения этих регионов.

Этническая история. Происхождение вос­точнославянских народов давно интересовало ученых. Еще в прошлом веке было твердо установлено, что славяне как по языку, так и по происхождению прочно связаны с Евро­пой. В начале 20 в. известный чешский уче­ный Л. Нидерле на базе обширнейших пись­менных, лингвистических, антропологических, этнографических и имевшихся к тому време­ни археологических источников попытался воссоздать общую картину формирования и расселения славянских народов, наметив об­ширный ареал их формирования - от Карпат до низовьев Вислы и от Эльбы до Днепра. В общих чертах эта концепция разделяется и сейчас многими исследователями, хотя появ­ление новых материалов, особенно археологи­ческих, позволило во многом уточнить и де­тализировать историю формирования народов Центральной и Восточной Европы. Система­тические археологические исследования на базе современной научной методики выявили сложную картину взаимодействия различных групп древнего населения на протяжении большого хронологического периода. Безус­ловно, основная масса современного населе­ния Восточной Европы - потомки местных племен, живших здесь в течение многих сто­летий до нашей эры. Но те же археологиче­ские данные позволили правильно оценить и роль миграций, переселений и смешений при­шельцев с местным населением. Подобные процессы происходили неоднократно. За ни­ми скрывается и сложная картина этноязыко­вых процессов, вытеснение одних языков, рас­пространение других, процессы языковой ас­симиляции. Данные языкознания (работы Ф. П. Филина и др.) позволяют наметить древнейший ареал становления славянских языков - бассейн р. Припяти и Среднее Под-непровье. Но это лишь древнейший ареал. По­ка затруднительно соотнести какую-либо археологическую культуру или ряд культур с древнеславянским населением. На эту тему постоянно идут дискуссии. Даже появление первых упоминаний славян в письменных ис­точниках не уточняет мест их обитания. С до­статочной уверенностью можно утверждать, что к середине 1 тысячелетия н. э. славяно­язычные племена были расселены на обшир­ных пространствах в бассейнах рек Лабы (Эльбы), Вислы, в Среднем Поднепровье. В это же время начинается продвижение от­дельных групп славянских племен на юг, че­рез Карпаты, и на северо-восток в Верхнее Поднепровье и Верхнее Поволжье. При этом славяноязычные группы вступали с местным населением в сложные взаимоотношения, что вело к языковой ассимиляции местного насе­ления и распространению славянских языков.

Первую достаточно подробную карту рас­селения племен Восточной Европы дает нам «Повесть временных лет». Картина, нарисо­ванная летописцем, отражает уже результат сложных этнических и политических процес­сов, происшедших в Восточной Европе к 8- 9 вв. «Племена» словен, кривичей, вятичей и другие представляли собой обширные сою­зы племен, в которых кроме славянских ком­понентов входили и неславянские группы. К 8-9 вв. объединение зашло уже на­столько далеко, что большая часть населения таких племенных союзов была действительно по языку славянской, как об этом и расска­зывает летопись. В летописи специально от­мечается, какие из названных «племен» были славянскими, а какие-неславянскими (меря, мурома, мещера и др.).

Дальнейшие этнические процессы в Вос­точной Европе происходили уже в рамках Древнерусского государства. Становление феодальных отношений оказало большое влияние на характер и интенсивность этниче­ских преобразований. Образование державы Рюриковичей с центром в Киеве, организа­ция феодальной централизованной системы политической власти вызвали к жизни приня­тие христианства как общей идеологической надстройки, появление письменности, распро­странение древнерусского языка как общего официального языка нового государства, унификацию судебно-правовых норм. Актив­ная завоевательная политика киевских князей включила в состав новой державы многие соседние народы: мерю, мурому и мещеру на северо-востоке в Волго-Окском междуре­чье, весь - на Севере, водь, ижору и другие группы финноязычного населения («чудь» русских летописей) - на северо-западе. Дли­тельные взаимоотношения с кочевниками сте­пей (половцами и др.) приводили к оседанию части этих племен на юго-западных границах Киевской земли. Оказавшись в составе Киев­ского государства под воздействием его фео­дальной государственной системы, эти наро­ды постепенно ассимилировались, смешива­лись с переселенцами из других областей Древнерусского государства. Вливаясь в со­став славяноязычного населения Древней Руси они оказывали и свое влияние на мест­ные особенности в языке, культуре, обычаях.

Распад Киевского государства на отдель­ные феодальные земли привел к тому, что прежние деления по племенным союзам отошли в прошлое. Население новых крупных государственных образований, таких, как Ки­евское, Черниговское, Галицко-Болынское, По-поцкое, Владимиро-Суздальское и других княжеств, состояло из потомков разных пле­менных групп, и не только славяноязычных. Уже в 12 в. со страниц летописей исчезают последние упоминания прежних «племен». В то же время политические, экономические связи внутри княжеств постепенно объединя­ют их население вокруг феодальных цент­ров - городов. Население такого города и окружающих его земель сознавало теперь себя определенной общностью (киевляне, нов­городцы, смоленЦы, владимирцы и т. д.). Территориальные связи заняли господствую­щее место. Внутри таких земельных объеди­нений интенсивнее шло смешение отдельных групп населения, распространение общего языка (диалектов), общего самосознания. Но не следует и преувеличивать роль этих про­цессов, так как замкнутость, обособленность отдельных округ при феодальном способе производства ограничивали степень складыва­ния общности населения.

Нормальное развитие древнерусских кня­жеств было прервано татаро-монгольским на­шествием. Трудно представить себе масшта­бы разгрома и разорения, которые обруши­лись на Русь. Опустели целые области, горо­да лежали в развалинах, складывавшиеся ве­ками хозяйственные и культурные связи были нарушены. Ослабленные борьбой с татаро-монголами западные и юго-западные русские княжества были захвачены усилившимся к этому времени литовским государством, а часть их - Польшей и Венгрией. Дальнейшее этническое развитие восточнославянских на­родов сосредоточилось теперь внутри трех областей.

Поступательное развитие производитель­ных сил восточнославянского населения было замедлено войнами и гнетом поработителей, но не остановлено. В силу ряда причин цент­ры хозяйственного, торгового, политического и культурного развития сместились на севе­ро-восток, в лесистые области. К 15 в. за­метно выдвигается на первое месте Москов­ское княжество, возглавившее политическую и военную борьбу против Золотой орды. По­литическая роль Москвы как объединитель­ного центра всех русских земель опиралась на растущие и крепнущие экономические связи русских княжеств. Развитие городского ремесла, рост посадов и торговли, развитие сельскохозяйственного производства в лесных районах - все это усиливало тенденцию к централизации, объединению всех русских княжеств в единое целое. Московским госу­дарям удалось без особого сопротивления объединить основные русские земли под сво­ей властью в 15 в., создать сильное государ­ство и освободиться от остатков зависимости от Золотой орды.

Новое государство обеспечивало благопри­ятные условия для дальнейшего экономиче­ского развития объединенных земель. Быстро росло население городских и монастырских посадов, а вместе с этим и их торговые свя­зи. Совершенствовалась административная си­стема, организация войска. Все это потребо­вало единообразия норм государственной жизни (в налоговой системе, законах, религии и др.). Резко возросло значение письменно­сти, единого языка. Естественно, что норма­тивом, образцом такого языка стал язык мос­ковского населения, сочетавший в себе при­знаки южнорусских и севернорусских диалек­тов. Москва с ее многотысячным населением стала формировать общерусские нормы и в других областях культуры. Не следует, конеч­но, преувеличивать значение этой культуры в жизни всего населения - крестьянские массы, а они составляли 97% населения, продолжали жить интересами узкой округи, сохраняя свои обычаи, местные диалекты, местные типы костюма, местные верования. Но господст-зующий слой населения, быстро увеличивав­шееся служилое дворянство, духовенство, именитое купечество подражали теперь мос­ковским образцам жизни.

С 16 в. начинается расширение земель Московского государства. После победы над Казанским ханством русские крестьяне про­двигаются на восток и юго-восток, в Повол­жье. Это продвижение вместе с русской ад­министративной системой в ряде мест приво­дило к обрусению местных групп населения, особенно в Мордовии. Медленно, но неук­лонно шло возвращение в состав русских земель лесостепных и степных областей на юге. Продвижение все дальше на юг «засеч­ных черт», т. е. полосы укреплений против крымских татар, приводило к оседанию на новых землях мелких служилых дворян, ко­торых позднее стали называть «однодворца­ми». Эта своеобразная группа до 19 в. сохраняла обособленность в культуре и гово­ре от местного южнорусского крестьянского населения. За «однодворцами» стали пересе­ляться и крестьяне, добровольно или по воле помещиков (иногда целыми волостями). Они вместе с остатками коренного домонгольско­го населения этих областей образовали ос­новную массу южнорусского населения. Пе­реселенцы и до 20 в. сохраняли некоторые особенности в культуре, принесенные с со­бой с прежних мест.

Много неясного остается еще в истории формирования казачества. По ранним доку­ментам оно выступает как особая группа во­енно-служилого населения, сохранявшая поч­ти полную самостоятельность. От московских государей они нерегулярно получали жало­ванье боеприпасами, тканями, деньгами за службу в интересах Москвы. Сношения с ни­ми шли через Посольский приказ, как с ино­странными государствами. По происхождению казачество было очень пестрым, вбирая в се­бя удальцов из русских земель, из Причерно­морья, из тюркского населения степей, К 16 в. наметились уже центры притяжения и оседлости казачьих групп - на Волге, на Дону, у днепровских порогов, немного позд­нее - на Тереке и Урале (Яике). Большинство казачества было из русских и украинских зе­мель, исповедовало православие и сознавало свою общность с остальным восточнославян­ским населением, но в ведении своих дел стремилось к независимости, решая все дела в казачьих «кругах».

Казачьи области были притягательными центрами для всех недовольных властью фео­далов и постоянно пополнялись беглыми кре­стьянами. Но в среде казачества были неиз­бежны имущественное неравенство и соци­альное расслоение. Часть пришлого населения и здесь оказывалась на положении зависи­мых, полукрепостных «хлопов» в хуторах-по­местьях казачьей старшины. Казачье самоуп­равление и вольности правительство терпело, пока была нужда в военной силе казаков как заслоне против набегов крымских татар. В 18 в. положение меняется. Часть казачест­ва удалось закрепостить, часть (старшина) влилась в дворянство. Основную же массу пришлось определить как особое сословие, сохранившее личную свободу и некоторые права в самоуправлении. Казаки превратились в обычных землепашцев. Но за это несколько привилегированное положение они были обя­заны нести военную службу, «платить налог кровью». Запорожские казаки были выселены с Днепра в низовья Дона и на Кубань, где они вместе с украинскими переселенцами-крестьянами и частью донских казаков и рус­ских солдат составили кубанское казачество. Столь же смешанно формировались казачьи области в Сибири, Средней Азии, где в число казаков включали («записывали») и местное население - бурят, казахов, эвенков.

Старообрядцы, или староверы, не пред­ставляют собой единой группы ни в этногра­фическом, ни в социальном плане. Раскол русской церкви в 17 в. в крестьянской сре­де был воспринят как форма антифеодаль­ного протеста. Несмотря на сильное давление властей, в ряде мест сохранялись группы крестьян, не признававших официальную цер­ковь. Часть старообрядцев бежала от властей подальше, в заволжские леса, на Урал, на Алтай, в Сибирь. В Сибирь же их и ссылали целыми селами («семейские» в Забайкалье). От окружающего их населения старообрядцы отличались лишь большей патриархальностью быта да особенностями культа. В то же вре­мя у них была почти всеобщая грамотность, в том числе и среди женщин. Много было среди старообрядцев ремесленников, пред­приимчивых дельцов, купцов.

Еще одна известная группа русского насе­ления- поморы-обитали на побережье Бе­лого моря. Выделялись они тем, что основой их хозяйства были морской промысел тюле­ней и рыболовство, а земледелие и скотовод­ство отошли на второй план. Раннее развитие товарных отношений (рыбу и шкуры зверя они продавали) привело к сильной имущест­венной дифференциации в поморских селах. По происхождению большая часть поморов связана с Новгородом, откуда еще с 12 в. расселялись группы ушкуйников. Но в состав поморов вливались и местные архангельские крестьяне, и много пришлого люда, искавше­го заработка у богатых владельцев лодок и снастей.

Население южных и юго-западных русских княжеств после татарского нашествия оказа­лось в несколько ином положении. Установ­ление политической власти литовских и поль­ских феодалов не способствовало процессам интеграции населения в Польско-Литовском королевстве. Подавляющее большинство гос­подствующего класса во вновь присоединен­ных землях было резко отчуждено от кре­стьянских масс как по языку, так и по рели­гии. Стремление к увеличению эксплуатации покоренных земель со стороны польско-ли­товских магнатов и шляхты еще больше уве­личивало это отчуждение. Классовые противо­речия сливались с противоречиями нацио­нальными, религиозными и приобретали чер­ты национально-освободительных движений. Во главе этой борьбы оказались немногие по­томки прежних феодальных слоев русских княжеств, сохранивших православие, и каза­чество. Последнее постоянно впитывало в се­бя наиболее активных борцов с панской не­волей из крестьянской среды и стало факти­чески руководителем всей национально-осво­бодительной борьбы украинского народа. В этой борьбе естественным союзником укра­инцев оказалось возвысившееся и крепнущее Московское государство, с которым украин­ское население связывали не только общее историческое прошлое, языковая близость, но и общая религия, общность в культуре, пись­менности. К тому же власть польско-литов­ского государства простиралась на восток не далее Поднепровья. К востоку от Днепра ле­жали земли, хотя и слабо заселенные из-за постоянных татарских набегов, но манившие украинских крестьян возможностью избавить­ся там от панского гнета. В «слободскую Украину», находившуюся под покровитель­ством Москвы, шел поток переселенцев как из русских областей, так и из украинских. После воссоединения в 1654 г. Украины с Россией это переселение на восток усилилось.

Большая часть украинских земель, наибо­лее населенных и развитых экономически, оставалась под властью иноземцев (Польши, Турции). Польское государство и католическая церковь усилили национальный гнет к концу 17 в., запретив употребление украинской письменности, резко ограничив права право­славной церкви. Национально-освободитель­ная борьба украинцев все более принимала антифеодальный характер. Разделы Польши воссоединили большую часть украинцев в со­ставе Российской империи, но часть украин­цев (Галиция, Буковина, Закарпатье) смогли окончательно объединиться с Украиной толь­ко после 1945 г. Несмотря на национальное угнетение, преследование любых проявлений национальной культуры, украинское население и в Польше, и во владениях Австро-Венгрии сохранило свой язык, национальную само­бытность, сознание общности с другими вос­точнославянскими народами.

Разные исторические судьбы отдельных групп украинского народа повлияли на фор­мирование некоторых особенностей их куль­туры. Заметны известные различия в лексике, элементах культуры между Левобережной и Правобережной Украиной. На Правобережье больше сказалось влияние культуры польских городов, еще больше это заметно в Галиции. Но различия эти невелики и несущественны и связаны с проникновением уже городских влияний.

Для всех групп украинцев, в каких бы по­литических условиях они не жили, характерно сознание общеукраинской общности, в основе которого лежит общность языка и культурно­го наследия. Но наряду с этнонимом «Украи­на», «украинец» бытовали другие. Так, насе­ление Галиции сохраняло древний этноним «русины», идущий еще от Киевской Руси и ее княжеств. Те же корни имеют названия «За­карпатская Русь», «руснаки» (украинцы Слова­кии). В горных и предгорных районах Карпат жили несколько обособленные по культуре группы верховинцев, гуцулов и др. Отлича­лись от остальных украинцев и «полехи», на­селение украинско-белорусского Полесья по р. Припять. Переходные говоры между укра­инским и белорусским языками, своеобразная культура, сложившаяся в условиях болотисто-лесного края, отличали «полехов» от украин­цев и от белорусов.

Западнорусские княжества (Турово-Пинское, Полоцкое), оказавшись с 14 в. в соста­ве Литвы, в первое время сыграли в жизни этого государства заметную роль. Язык насе­ления этих княжеств долгое время оставался государственным языком Литвы. И сами кня­жества, хотя и разделенные на мелкие уделы, сохраняли значительную самостоятельность. После уний Литвы с Польшей началось рас­пространение католицизма как государствен­ной религии, а вместе с этим интенсивные процессы колонизации среди господствую­щих слоев. Постоянная и длительная военно-политическая борьба с Московским государ­ством еще больше обостряла в Литве эти процессы. Стараясь сохранить свои права, большая часть феодалов отказывалась от пра­вославия и родного языка. Как и на Украине, сложилось положение, при котором классо­вые различия слились с национальными. Борь­ба за свою культуру, свой язык, свою веру становилась одновременно и борьбой с маг­натами и шляхтой. Попытки распространить униатство среди крестьянских масс успеха не имели. Особенно обострились национально-классовые противоречия к концу 17 в., когда католическая церковь и власти усилили нажим: в 1696 г. был введен в качестве госу­дарственного польский язык, православие фактически было запрещено, крестьян на­сильно обращали в униатство. Но все эти ме­ры оказались малорезультативными, так как белорусский народ видел поддержку своей борьбе за самостоятельное существование в соседней России. Разделы Польши в 1772, 1793, 1795 гг. включили почти все белорус­ские земли в состав России. Белорусский на­род получил возможность развивать свою культуру в более благоприятных условиях.

Условия крепостнической Российской им­перии задерживали развитие капиталистиче­ских тенденций и формирование националь­ных рынков. Возникший еще в 17 в. всерос­сийский рынок обслуживал потребности всего государства, господствуя над местными ин­тересами. Но постепенно экономическое раз­витие привело к росту экономических связей и в национальных областях (особенно сильным этот процесс стал после отмены крепостного права). Все это сопровождалось заметными проявлениями национального самосознания, появилась украинская и белорусская интелли­генция, усилилась борьба за национальные школы, национальную литературу, самостоя­тельность национального развития. К середи­не 19 в. три близких по культуре и языку народа - русские, украинцы и белорусы сло­жились в нации.

Материальная культура восточных славян складывалась исторически на основе достиже­ний и опыта многих поколений населения Вос­точной Европы. Она имеет много общего с культурой соседних народов не только пото-м.у, что в тесном соседстве неизбежны были взаимовлияния, но и потому, что в процессе формирования самих народов в них влива­лись группы, имевшие единые или сходные культурные традиции. Большое значение име­ли и общие географические условия.

Земледелие появилось в Восточной Европе не позднее 4 тысячелетия до н. э. К 1 тыся­челетию до н. э. оно распространилось почти по всем областям, от степной зоны до таеж­ных лесов Севера. Распространение его шло из двух центров - Поднепровья и Среднего Поволжья. Постепенно у населения Восточной Европы сложились хозяйственные комплексы, сочетавшие в себе земледелие и скотоводст­во с другими отраслями хозяйства - охотой, собирательством, рыболовством. В зависимо­сти от почвенных и климатических условий можно выделить два основных типа использо­вания земли. В степных и лесостепных зонах земледелие базировалось на разных видах перелогов, когда постоянно распахивались участки целинных земель или залежей. Не­сколько лет такие поля давали хороший уро­жай, потом их забрасывали на много лет, превращая в залежь для восстановления пло­дородия. В соответствии с этим употребля­лись и определенные наборы орудий обра­ботки земли - для взмета целины и зале­жей - тяжелые плуги, иногда с колесным пе­редком; для обработки старопахотных полей служили более легкие орудия рального ти­па. Поля засевались пшеницей, ячменем, ов­сом, бобовыми. Поблизости от поселений, в огородах разводили овощи (капусту, лук, свеклу и др.). Здесь же сеяли и технические культуры - лен, коноплю. С 18 в. широко распространились на Украине и в некоторых южнорусских областях подсолнечник, сахар­ная свекла, томаты. Меньшие площади зани­мал картофель.

В лесных областях сложился иной хозяйст­венный Комплекс, основанный на использова­нии либо лесного перелога, либо подсечно-огневого земледелия в чистом виде. И в том и в другом случае перед посевом вырубался участок леса. Когда срубленные кустарники и деревья подсыхали, их жгли. На таком по­ле, удобренном золой, сеяли ячмень, рожь, овес, гречиху, просо, бобовые. За два-три го­да земля истощалась, и ее пускали под поко­сы или забрасывали, разрабатывая новые уча­стки. В таких условиях для обработки земли применяли иной тип орудий - сохи, хорошо приспособленные к работе на небольших лес­ных полях с тонкой подзолистой почвой. Крестьяне создали много модификаций пахот­ных орудий, каждая из которых была хорошо приспособлена к местным особенностям почвы (плуги-косули, разные типы сох). Для за­делки семян в землю служили бороны. Ору­дия уборки урожая и трав были более одно­типны. Жали серпом. Косили разными типами кос. Перед обмолотом обязательно выдержи­вали снопы на поле. В северных и северо-за­падных районах их еще и подсушивали в ови­нах, ригах.

Скотоводство восточнославянских народов было тесно связано с земледелием. Преобла­дало пастбищно-стойловое содержание скота. Только в Карпатском регионе было развито отгонное скотоводство, да в 19 в. в степях Причерноморья развилось овцеводство в зна­чительных размерах. Крупный рогатый скот, лошади, овцы, свиньи, домашняя птица были обязательной принадлежностью обычного крестьянского хозяйства. Скот использовали как тягловую силу и для получения молока, шерсти, мяса, кож. В зонах подзолистых почв большое значение имел и навоз как удобре­ние для полей. Очень рано возникшая, с 11- 12 вв., система трехпольного севооборота не могла обходиться без удобрения навозом.

В 19 в. роль охоты, рыболовства в боль­шинстве мест сошла до уровня подсобного занятия или любительства. Но там, где еще достаточно было дичи и рыбы, эти занятия были постоянными и играли заметную роль в хозяйстве семьи. Большим подспорьем для крестьян было собирательство. Не только ягоды, орехи, грибы, но и многие виды трав шли в пищу. В голодные годы и весной это спасало многих от смерти.

Географические условия и социально-политические, экономические факторы сказались на особенностях расселения, типах поселений и крестьянских дворов. В степной зоне селились крупными селами либо вытянутого уличного, улично-квартального плана, либо кучевыми селами, с запутанными кривы­ми улочками. Такие улочки когда-то помога­ли обороняться от конных налетов татар. Чем дальше к северу, тем малодворнее поселки. К 19 в. они уже приобретают определенный порядок - рядовой или уличный. Были и дру­гие виды поселений. Типология крестьянских дворов также меняется в широтном направ­лении. В севернорусских областях сложились внушительные комплексы жилых и хозяйст­венных построек, объединенных под одной крышей. Такие хоромы, рубленные из круп­ных бревен, и сейчас еще можно встретить в северных деревнях. В центральных русских районах и в лесной Белоруссии жилые поме­щения были пониже, хозяйственные построй­ки ставили рядом с домом или позади него. В южнорусских районах и на Украине, юго-западной Белоруссии дом и дворовые по-» стройки располагались либо свободно, либо по периметру двора. На Украине и в Бело­руссии сохранялась ориентация дома по сто­ронам света.

Гораздо больше этнографической специ­фики можно обнаружить в народной одежде. Ее производство до недавнего времени было одним из видов домашнего ремесла. Выра­щивали сами лен, коноплю, сами получали шерсть и пряли ее, сами обрабатывали кожи. Женщины были обязаны напрясть, наткать все необходимое для семьи. Такое домашнее производство, а также ряд суеверных пове­рий, считавших отдельные виды одежды обе­регом, защитой от злых сил, долго сохраняли традиционные, очень устойчивые типы в одежде. Основой и женской и мужской одежды была рубаха, у мужчин до колен, у женщин - длиннее. Мужские рубахи однотип­ного туникообразного покроя. Только у рус­ских ряда областей бытовала рубаха с косым разрезом ворота. Гораздо больше разнооб­разия было в покроях женских рубах, напри­мер рубахи с косыми поликами в южнорус­ских областях, рубахи с прямыми поликами в Поднепровье. Были и другие разновидности рубах. Столь же интересны и типы традици­онной «горничной» одежды. Во-первых, эта одежда у женщин отражала деление по по­ловозрастным группам. Носить ее могли толь­ко женщины. Во-вторых, область распростра­нения разных типов такой одежды как будто совпадает с ареалом расселения древних этнокультурных общностей. Так, клетчатые юбкообразные комплексы, как правило, сов­падают с регионом расселения индоевропей­ских групп. Аналогичные им полосатые юбки

характерны для более северных районов, т. е. совпадают с зоной распространения уг­ро-финских языков. Такая одежда шилась обязательно из полушерстяной ткани, обиль­но украшалась, расцвечивалась.

Сарафан, или ферязь, как тип женской гор­ничной одежды появился много позднее. Воз­никновение его связано с преобразованием верхней одежды типа свиты, сукмана в гор­ничную. Сарафан был распространен в цент­ральных и северных русских областях и у не­которых соседних народов (карел, вепсов, ко­ми, мордвы и др.).

Еще более интересны для этнографии жен­ские головные уборы восточнославянских на­родов. Они были строго различны у девушек и замужних женщин. Одевание женского го­ловного убора было в традиционной свадеб­ной обрядности кульминационным моментом всего обряда. Девичьи уборы оставляли голову открытой сверху, с ними сочетались и прически - распущенные волосы или запле­тенные в одну косу. В 19 в. выработались уже определенные типы девичьих перевязок. В южнорусских областях, у украинок, бело­русок в обычае были венки, да и многие перевязки в центральных областях напомина­ют такие венки по орнаменту и форме. Жен­ские головные уборы обязательно были глу­хими, закрытыми, чтобы ни один волос не был виден. В свою очередь женские уборы подразделялись на повседневные (небольшая шапочка - чепец, повойник и платок) и празд­ничные или обрядовые, состоявшие из многих частей и имевшие иногда причудливые слож­ные формы. Интересно, что типы крестьян­ских обрядовых головных уборов совпадают (хотя далеко не всегда и не во всем) с аре­алами распространения и некоторыми осо­бенностями височных колец у восточносла­вянских племен.

Верхняя одежда была более универсаль­ной, не было сильных различий между муж­ской и женской. Это кафтанообразные свиты, чуни, сукманы, более широкие по покрою армяки, тулупы. Из овчин шили кожухи, ко­торые у русских позднее стали звать шубами. Ноги обертывали онучами. Обувь была разных покроев: постолы или опанки - кусок кожи, схватывавший ступню и стянутый вокруг щи­колотки, сапоги. Носили и лапти, плетенные из бересты, липового лыка, коры вяза, ивы. Обнищание крестьян в центральнорусских де­ревнях сделало этот тип обуви чуть ли не единственно возможной.

Особый интерес вызывает украшение одежды орнаментом - вышитым или тканым. В образах орнамента дожили до наших дней многие персонажи древних языческих верова­ний. Типология орнамента и история его раз­вития изучены еще недостаточно и обещают много интересных выводов, в том числе и по этнической истории народов Восточной Ев­ропы.

Общинная организация у восточных славян существовала долго. Но за внешними форма­ми общинных порядков скрывались сложные реальные отношения внутри крестьянского мира, «громады», имущественное неравенство и жестокая эксплуатация. В семейной организаци до 20 в. сохранялись как сложные боль-шесемейные коллективы, объединявшие не­сколько поколений, так и наиболее распрост­раненные малые семьи. Внутренние взаимоот­ношения в семье и этика поведения подчиня­лись суровым правилам строгого разделения труда между членами семьи. Условия жизни крестьян сохраняли многие традиции взаимо­помощи соседской, семейной. Этим объясня­ется и наличие связей между родственника­ми, которые обычно называют патронимией. Такие связи отразились в бытовании до 20 в. сложной терминологии родства и свойства.

По официальному вероисповеданию рус­ские, украинцы и белорусы относились к православной церкви христианской религии. Но само христианство в народных массах вос­принималось как внешний, официальный об­ряд. Даже святых, канонизированных церко­вью, крестьяне «приспособили» на роль по­кровителей своих нужд и интересов. Святой Николай считался патроном ремесленников, торговцев, Георгий-Победоносец слыл покро­вителем скота и пастухов, Параскева-Пятница считалась заступницей и покровительницей женщин и женских занятий. Словом, в облике святых продолжали жить представления, свя­занные с прежними языческими божествами. Сохранялись и верования «малого пантеона»: мир, по представлениям крестьян, был населен лешими, домовыми, русалками, упырями. Сохранились и суеверные почитания живот­ных (медведя, курицы, ворона). Подобное «язычество» мирно уживалось с церковью. И в церковные обряды вошли некоторые древние обряды (угощение медом в медовый спас, обрядовая каша «кутья» на похоронах и др.). Достаточно полно сохранялся и цикл календарных обрядов - сочельник, маслени­ца, троица, праздник Ивана Купалы. Церковь лишь вписала в этот цикл свои праздники. Сама же обрядность была пронизана древни­ми языческими чертами. Много следов древ­них верований сохранилось и в фольклоре (волшебные сказки).

Обрядность, семейная и календарная, бы­ла средоточием богатейшего художественно­го творчества народа (песни, пляски, игры).

В художественной форме народ передавал и исторические предания (русские былины, ду­мы на Украине) и лирические переживания (песни), и юмор, сатиру на господ (бытовые сказки, кукольный театр). Разыгрывались и сложные драмы («Царь Максимилиан», «Лод­ка»).

Неистощимая художественная фантазия и мастерство проявлялись и в ремесленных за­нятиях. Орнамент, расписные сцены украшали предметы быта, утварь, орудия труда, жили­ще. Уже с 16 в. стали возникать и центры художественного производства. Гжель под Москвой славилась гончарами, на Украине возникли стеклодувные мастерские, волжские села производили расписную деревянную по­суду, сундуки. Таких центров было множест­во по всем восточнославянским землям. В конце 19 - начале 20 в. земские власти и демократическая интеллигенция пытались раз­витием художественных промыслов решить острые проблемы русской деревни. Под их влиянием возникли такие известные произ­водства, как лаковая миниатюра Федоскина, производство расписных подносов в Жестове и др.

Подлинный национальный расцвет во всех областях культуры, во всех сферах жизни на­чался лишь после Великой Октябрьской со­циалистической революции. Советская власть, социалистический строй создали действитель­ные условия для полного развития каждой на­циональной культуры на самой широкой, об­щенародной основе. Только в СССР каждая республика обрела свою государственность, национальные искусства (театр, литература, кино), образование на национальном языке. Новый подъем испытало народное творчест­во, сохранившее и продолжившее древние художественные традиции народов. Вместе с этим укреплялись и развивались интернацио­нальные связи во всех областях культуры, обогащая и дополняя культуру каждого на­рода.