Сколько правил сулла. Луций Корнелий Сулла

Пер­вым, кто из пол­ко­вод­цев и государ­ст­вен­ных дея­те­лей Рима сумел исполь­зо­вать новую рим­скую армию для борь­бы и победы над сво­и­ми поли­ти­че­ски­ми про­тив­ни­ка­ми, для захва­та еди­но­лич­ной вла­сти, - был Сул­ла. Про это­го чело­ве­ка вра­ги гово­ри­ли, что в его душе лев ужи­ва­ет­ся с лиси­цей, при­чем лиси­ца опас­нее льва, он же сам в заготов­лен­ной им зара­нее эпи­та­фии велел напи­сать: « Никто на све­те не сде­лал так мно­го добра сво­им дру­зьям и так мно­го зла сво­им вра­гам» .

Луций Кор­не­лий Сул­ла про­ис­хо­дил из ста­рин­но­го пат­ри­ци­ан­ско­го рода. Одна­ко это был дав­но обед­нев­ший род; Сул­ла в ран­ней моло­до­сти даже не имел соб­ст­вен­но­го дома - что в Риме счи­та­лось при­зна­ком край­ней бед­но­сти - и, как пишет Плу­тарх, « ютил­ся у чужих, сни­мая за неболь­шую пла­ту поме­ще­ние, чем ему впо­след­ст­вии коло­ли гла­за» . Тем не менее свою моло­дость он про­вел доволь­но бур­но: в обще­стве акте­ров, в пирах и раз­вле­че­ни­ях. К воен­ной служ­бе - что было обыч­ным путем про­дви­же­ния моло­дых ноби­лей - по лест­ни­це почет­ных долж­но­стей - он при­сту­пил срав­ни­тель­но позд­но, но зато его воен­ная карье­ра раз­ви­ва­лась чрез­вы­чай­но быст­ро и успеш­но.

Назна­чен­ный кве­сто­ром к Марию в его пер­вое кон­суль­ство, Сул­ла вме­сте с ним отпра­вил­ся в Афри­ку, на вой­ну с нуми­дий­ским царем Югур­той. До того как коман­до­ва­ние в этой войне пере­шло в руки Мария, воен­ные дей­ст­вия шли крайне неудач­но, а ино­гда даже и позор­но для Рим­ско­го государ­ства: Югур­те не раз уда­ва­лось под­ку­пать рим­ских вое­на­чаль­ни­ков. Пред­ше­ст­вен­ник Мария - ари­сто­крат и опыт­ный пол­ко­во­дец Квинт Цеци­лий Метелл, - хоть и ока­зал­ся непод­куп­ным, тем не менее с.31 тоже не сумел дове­сти борь­бу до побед­но­го кон­ца. В успеш­ном ходе вой­ны под руко­вод­ст­вом Мария нема­лую роль сыг­рал его кве­стор Сул­ла. Он ока­зал­ся храб­рым офи­це­ром и лов­ким дипло­ма­том. Напри­мер, Сул­ле уда­лось заво­е­вать дове­рие царя Бок­ха , при­хо­див­ше­го­ся Югур­те тестем. Это обсто­я­тель­ство име­ло решаю­щее зна­че­ние.

Когда Югур­та, гони­мый воен­ны­ми неуда­ча­ми, вынуж­ден был искать при­бе­жи­ща у сво­е­го тестя, Бокх вызвал к себе Сул­лу, пообе­щав ему выдать закля­то­го вра­га рим­лян. Сул­ла сме­ло пошел на риск, кото­рый состо­ял в том, что Бокх, запо­лу­чив в свои руки и Югур­ту, и Сул­лу, мог не толь­ко не выпол­нить сво­е­го обе­ща­ния, но и посту­пить диа­мет­раль­но про­ти­во­по­лож­ным обра­зом. И дей­ст­ви­тель­но, Бокх доволь­но дол­го коле­бал­ся, взве­ши­вал все « за» и « про­тив» , но, нако­нец, посту­пил по-сво­е­му « чест­но» : из двух пре­да­тельств пред­по­чел то, кото­рое было заду­ма­но рань­ше и кото­рое, види­мо, сули­ло ему более спо­кой­ное и « гаран­ти­ро­ван­ное» буду­щее, т. е. решил выдать рим­ля­нам Югур­ту .

Еще в древ­но­сти счи­та­лось, что имен­но с это­го момен­та воз­ник­ли непри­яз­нен­ные отно­ше­ния меж­ду Мари­ем и Сул­лой, ибо Марий ни с кем не хотел делить­ся сво­им три­ум­фом. Непри­яз­нен­ные отно­ше­ния пере­шли в откры­тую враж­ду, когда в ходе Союз­ни­че­ской вой­ны моло­дой и удач­ли­вый пол­ко­во­дец Сул­ла затмил сво­и­ми успе­ха­ми не толь­ко былую воен­ную сла­ву Мария, победив­ше­го Югур­ту, но и - что гораздо суще­ст­вен­нее - недав­нюю сла­ву победи­те­ля ким­вров и тев­то­нов. Плу­тарх гово­рит о том, что эта враж­да, « столь незна­чи­тель­ная и по-дет­ски мелоч­ная в сво­их исто­ках» , при­ве­ла в даль­ней­шем « к тира­нии и пол­но­му рас­строй­ству дел в государ­стве» .

На кон­суль­ских выбо­рах 89 г. Сул­ла и вме­сте с ним Квинт Пом­пей (фигу­ра мало­за­мет­ная) были избра­ны кон­су­ла­ми. Обста­нов­ка в Риме - как внут­рен­няя, так и внеш­няя - была чрез­вы­чай­но слож­ной. Во-пер­вых, еще не кон­чи­лась Союз­ни­че­ская вой­на. Одна­ко эта вой­на уже не счи­та­лась глав­ной опас­но­стью: после ряда круп­ных пора­же­ний и гибе­ли наи­бо­лее талант­ли­вых с.32 руко­во­ди­те­лей дело ита­ли­ков в прин­ци­пе было про­иг­ра­но. Если же гово­рить об опас­но­стях внеш­них, то гораздо более серь­ез­ную угро­зу для рим­ско­го могу­ще­ства пред­став­ля­ли в то вре­мя враж­деб­ные дей­ст­вия Мит­рида­та, царя Пон­та.

Мит­ридат VI Евпа­тор был, несо­мнен­но, одним из самых дав­них и опас­ных вра­гов рим­лян. Выдаю­щий­ся государ­ст­вен­ный дея­тель, чело­век раз­но­сто­рон­них талан­тов, он сла­вил­ся и сво­ей физи­че­ской силой и умст­вен­ны­ми спо­соб­но­стя­ми. Не полу­чив ника­ко­го спе­ци­аль­но­го обра­зо­ва­ния, он вла­дел, тем не менее, 22 язы­ка­ми, писал труды по есте­ствен­ной исто­рии, забо­тил­ся о раз­ви­тии наук и искусств. Вме­сте с тем он был жесток и кова­рен, как и подо­ба­ет восточ­но­му дес­поту.

Бла­го­да­ря дипло­ма­ти­че­ским акци­ям и пря­мым воен­ным захва­там Мит­ридат рас­ши­рил гра­ни­цы сво­их вла­де­ний и создал круп­ное Пон­тий­ское государ­ство. Он заво­е­вал Кол­хиду, под­чи­нил Бос­пор­ское цар­ство, где его вой­ска­ми было подав­ле­но круп­ное вос­ста­ние под руко­вод­ст­вом Сав­ма­ка. Мит­ридат заклю­чил союз с армян­ским царем Тиг­ра­ном и под­дер­жи­вал дру­же­ские отно­ше­ния с пле­ме­на­ми ски­фов, бастар­нов и фра­кий­цев.

В самый раз­гар Союз­ни­че­ской вой­ны, вос­поль­зо­вав­шись тем обсто­я­тель­ст­вом, что рим­ские силы были ско­ва­ны необ­хо­ди­мо­стью вести воен­ные дей­ст­вия в самой Ита­лии, Мит­ридат, одер­жав победу над Вифи­ни­ей, вторг­ся на терри­то­рию рим­ской про­вин­ции Азия .

Хотя гос­под­ство рим­лян над этой про­вин­ци­ей было срав­ни­тель­но непро­дол­жи­тель­ным (око­ло 50 лет), они успе­ли заслу­жить - глав­ным обра­зом бла­го­да­ря дея­тель­но­сти сво­их ростов­щи­ков и пуб­ли­ка­нов - лютую нена­висть насе­ле­ния. Поэто­му Мит­рида­та встре­ти­ли как осво­бо­ди­те­ля. Навстре­чу ему высы­ла­лись послы; граж­дане, оде­тые в празд­нич­ные одеж­ды, при­вет­ст­во­ва­ли его, назы­вая новым Дио­ни­сом, отцом и спа­си­те­лем Азии. Кон­су­ляр Маний Акви­лий, послан­ный в Малую Азию в каче­стве пол­но­моч­но­го пред­ста­ви­те­ля Рима, был схва­чен и выдан Мит­рида­ту. Послед­ний при­ду­мал для него изощ­рен­ную пыт­ку: Мания Акви­лия про­ве­ли пешим по всем горо­дам и селе­ни­ям Малой Азии; он был обя­зан выкри­ки­вать свое имя и зва­ние, а тол­пы наро­да, с.33 при­вле­чен­ные этим зре­ли­щем, изде­ва­лись над ним. Когда его, нако­нец, при­ве­ли в Пер­гам, то каз­ни­ли таким обра­зом: ему вли­ли в гор­ло рас­плав­лен­ное золо­то, чтобы навек удо­вле­тво­рить столь свой­ст­вен­ное рим­ля­нам коры­сто­лю­бие.

В Эфе­се Мит­ридат издал при­каз, соглас­но кото­ро­му во всех горо­дах и селе­ни­ях Малой Азии в один опре­де­лен­ный день долж­ны быть умерщ­вле­ны все живу­щие там рим­ские граж­дане. И сно­ва нена­висть к рим­ля­нам ока­за­лась настоль­ко вели­ка, что этот бес­при­мер­ный при­каз жите­ли Малой Азии выпол­ни­ли неукос­ни­тель­но. В один день было пере­би­то до 80 тысяч (по дру­гим дан­ным, чуть ли не 150 тысяч) рим­ских граж­дан.

Из Малой Азии Мит­ридат, окры­лен­ный сво­и­ми успе­ха­ми, напра­вил вой­ска на Бал­кан­ский полу­ост­ров для захва­та Гре­ции. Таким обра­зом, рим­ляне сто­я­ли перед вполне реаль­ной угро­зой - быть вытес­нен­ны­ми из стран элли­ни­сти­че­ско­го Восто­ка. Это озна­ча­ло бы пол­ный крах рим­ской поли­ти­ки и даже рим­ско­го вли­я­ния в восточ­ной части Сре­ди­зем­но­мо­рья.

Не менее слож­ным и напря­жен­ным ока­за­лось в том же году внут­рен­нее поло­же­ние Рима. Чрез­вы­чай­но обост­ри­лись отно­ше­ния меж­ду сенат­ски­ми кру­га­ми и про­тив­ни­ка­ми сена­та. К послед­ним при­над­ле­жа­ла зна­чи­тель­ная часть всад­ни­че­ства и так назы­вае­мые популя­ры, т. е. те, кто под лозун­га­ми защи­ты прав и инте­ре­сов « наро­да» высту­пал про­тив сенат­ской оли­гар­хии. При­чем одним из наи­бо­лее ост­рых вопро­сов, вокруг кото­ро­го и раз­вер­ну­лась оже­сто­чен­ная борь­ба, ока­зал­ся вопрос о пред­сто­я­щей войне с Мит­рида­том. В сохра­не­нии восточ­ных вла­де­ний, конеч­но, были заин­те­ре­со­ва­ны и сенат­ские и всад­ни­че­ские кру­ги. Но они были заин­те­ре­со­ва­ны по-раз­но­му. Если для сена­то­ров сохра­не­ние вли­я­ния и терри­то­рий на Восто­ке было глав­ным обра­зом про­бле­мой пре­сти­жа Рим­ско­го государ­ства, то для всад­ни­ков, высту­пав­ших, как извест­но, в роли ростов­щи­ков и пуб­ли­ка­нов, дело обсто­я­ло про­ще и кон­крет­нее: речь для них шла об источ­ни­ках дохо­да. Перед мно­ги­ми из них вста­вал страш­ный при­зрак нище­ты и разо­ре­ния.

На фоне этих собы­тий совер­шен­но неожидан­ный пово­рот, совер­шен­но новый аспект при­об­ре­ло сопер­ни­че­ство меж­ду Мари­ем и Сул­лой, носив­шее до сих пор сугу­бо лич­ный харак­тер. Как толь­ко что избран­ный кон­сул с.34 и уже заре­ко­мен­до­вав­ший себя пер­во­класс­ным пол­ко­вод­цем, Сул­ла ока­зал­ся глав­ным и наи­бо­лее бес­спор­ным кан­дида­том на пост коман­ду­ю­ще­го в войне про­тив Мит­рида­та. Но вме­сте с тем он был уже доста­точ­но изве­стен как без­услов­ный сто­рон­ник сена­та и враг вся­ких демо­кра­ти­че­ских реформ и тен­ден­ций. Поэто­му его кан­дида­ту­ра не устра­и­ва­ла ни всад­ни­ков, ни популя­ров.

Одна­ко про­ти­во­по­ста­вить ему сле­до­ва­ло чело­ве­ка с доста­точ­но гром­ким име­нем. Таким чело­ве­ком в это вре­мя мог быть лишь Гай Марий. Прав­да, как уже гово­ри­лось, его репу­та­ция непо­беди­мо­го пол­ко­во­д­ца в послед­ние годы несколь­ко померк­ла. Да и его поли­ти­че­ская репу­та­ция - а он начи­нал свою карье­ру как став­лен­ник рим­ско­го плеб­са, рим­ской « демо­кра­тии» - тоже была силь­но под­мо­че­на: несколь­ко лет назад, когда его сто­рон­ни­ки - народ­ный три­бун Сатур­нин и пре­тор Глав­ция - воз­гла­ви­ли откры­тое вос­ста­ние про­тив сена­та, он изме­нил им и пода­вил вос­ста­ние воору­жен­ной силой. Нако­нец, поми­мо все­го про­че­го, Марий был уже стар, ему шел шесть­де­сят вось­мой год, и хотя он еже­днев­но зани­мал­ся воен­ны­ми упраж­не­ни­я­ми на Мар­со­вом поле наряду с рим­ской моло­де­жью, тем не менее его груз­ность и непо­во­рот­ли­вость слу­жи­ли пред­ме­том насме­шек. Но все же Марий ока­зал­ся един­ст­вен­ной кан­дида­ту­рой, кото­рую мож­но было про­ти­во­по­ста­вить Сул­ле. Таким обра­зом, воз­ник блок всад­ни­ков и популя­ров, направ­лен­ный про­тив сена­та, а лич­ное сопер­ни­че­ство меж­ду Мари­ем и Сул­лой пере­рос­ло в борь­бу мари­ан­цев и сул­лан­цев, кото­рая при­ве­ла в конеч­ном сче­те к кро­во­про­лит­ной граж­дан­ской войне.

Суль­пи­ций Руф, народ­ный три­бун 88 г., высту­пав­ший в дан­ном слу­чае как гла­ва анти­се­нат­ской оппо­зи­ции, внес в народ­ное собра­ние ряд зако­но­про­ек­тов. Во-пер­вых, пред­ла­га­лось вер­нуть всех изгнан­ных в 100 г. из Рима в свя­зи с дви­же­ни­ем Сатур­ни­на. Затем - и это был пря­мой удар по сена­ту - ста­вил­ся вопрос об исклю­че­нии из сена­та всех, кто имел более 2 тыс. дена­ри­ев дол­га (а таких сена­то­ров было нема­ло!). И, нако­нец, Суль­пи­ций Руф пред­ла­гал всех « новых граж­дан» т. е. ита­ли­ков, полу­чив­ших ныне граж­дан­ские пра­ва, рас­пре­де­лить по всем 35 три­бам (а не толь­ко по 8, как до сих пор), что, конеч­но, рез­ко меня­ло соот­но­ше­ние сил в народ­ном собра­нии.

с.35 Зако­но­про­ек­ты Суль­пи­ция Руфа, несмот­ря на про­ти­во­дей­ст­вие сена­та, были при­ня­ты. Тогда, опи­ра­ясь на сво­их сто­рон­ни­ков и на вете­ра­нов Мария, он про­во­дит через коми­ции новое пред­ло­же­ние: Марию при­сва­и­ва­ет­ся про­кон­суль­ская власть, и он вме­сто Сул­лы назна­ча­ет­ся коман­ду­ю­щим в пред­сто­я­щей войне с Мит­рида­том.

Сул­ла еще до нача­ла голо­со­ва­ния - он, веро­ят­но, пред­видел небла­го­при­ят­ный для себя исход - поки­нул Рим и спеш­но отпра­вил­ся в город Нолу, где сто­я­ли навер­бо­ван­ные им для похо­да на Восток вой­ска. Вско­ре сюда при­бы­ли послан­ные Суль­пи­ци­ем воен­ные три­бу­ны, кото­рым пору­ча­лось при­нять вой­ско и при­ве­сти его к Марию.

Одна­ко Сул­ла сумел их опе­редить. Вой­ско вовсе не жела­ло пере­ме­ны коман­до­ва­ния, тем более что вои­нам дали понять: новый пол­ко­во­дец, несо­мнен­но, набе­рет новых сол­дат и тем самым лишит их надежд на бога­тую добы­чу, кото­рую сулил нетя­же­лый и без­услов­но победо­нос­ный поход на Восток. Поэто­му на бур­ной сол­дат­ской сход­ке послан­цев Суль­пи­ция поби­ли кам­ня­ми, а от Сул­лы вой­ско потре­бо­ва­ло вести его на Рим. Это было нечто неслы­хан­ное, небы­ва­лое, мно­гие коман­ди­ры в ужа­се отка­за­лись при­нять уча­стие в бра­то­убий­ст­вен­ной войне, но Сул­ла - хотя и не без неко­то­рых коле­ба­ний - дви­нул армию на Рим .

По доро­ге его два­жды пыта­лись оста­но­вить послан­цы сена­та (их напра­ви­ли под дав­ле­ни­ем Суль­пи­ция и Мария), но Сул­ла, гро­мо­глас­но заявив, что он высту­па­ет про­тив тира­нов, про­дол­жал дви­гать­ся к Риму. Суль­пи­ций Руф и Марий пыта­лись орга­ни­зо­вать обо­ро­ну, послед­ний обра­тил­ся за помо­щью даже к рабам, но, как рас­ска­зы­ва­ет Плу­тарх, к нему при­со­еди­ни­лось все­го лишь трое . Пре­одолев сопро­тив­ле­ние отдель­ных отрядов и почти нево­ору­жен­ной тол­пы, кото­рая толь­ко мог­ла осы­пать всту­паю­щее в Рим вой­ско гра­дом чере­пи­цы и кам­ней с крыш домов, Сул­ла взял город. Впер­вые за всю свою мно­го­ве­ко­вую исто­рию Рим был взят рим­ски­ми же вой­ска­ми!

с.36 Сра­зу же нача­лись жесто­кие репрес­сии. Сул­ла, созвав сенат, осудил на смерть несколь­ко чело­век, в том чис­ле Мария и Суль­пи­ция Руфа. Суль­пи­ций, пре­дан­ный сво­им рабом, был убит, при­чем Сул­ла сна­ча­ла в награ­ду осво­бо­дил это­го раба, а затем при­ка­зал сбро­сить его со ска­лы за пре­да­тель­ство. За голо­ву Мария назна­ча­лась осо­бо круп­ная награ­да, но ему уда­лось бежать. Мно­гие мари­ан­цы, хотя и не при­го­во­рен­ные к смер­ти, тоже вынуж­де­ны были бежать, опа­са­ясь, не без осно­ва­ния, за жизнь.

Рас­пра­вив­шись с глав­ны­ми из сво­их поли­ти­че­ских про­тив­ни­ков, Сул­ла при­сту­пил к государ­ст­вен­ным рефор­мам. Все зако­ны Суль­пи­ция Руфа были отме­не­ны, три­бут­ные коми­ции - наи­бо­лее демо­кра­тич­ный вид народ­ных собра­ний в Риме - ото­дви­ну­ты на зад­ний план по срав­не­нию с собра­ни­я­ми по цен­ту­ри­ям, где, как извест­но (еще со вре­мен Сер­вия Тул­лия!), зажи­точ­ные граж­дане поль­зо­ва­лись решаю­щим пре­иму­ще­ст­вом при голо­со­ва­нии. Вооб­ще роль наи­бо­лее демо­кра­ти­че­ских эле­мен­тов рим­ско­го государ­ст­вен­но­го устрой­ства силь­но при­ни­жа­лась и огра­ни­чи­ва­лась: народ­ные три­бу­ны не име­ли теперь пра­ва обра­щать­ся со сво­и­ми зако­но­про­ек­та­ми непо­сред­ст­вен­но к коми­ци­ям, а тре­бо­ва­лась пред­ва­ри­тель­ная санк­ция сена­та. Это, конеч­но, был удар, нано­си­мый одновре­мен­но и само­сто­я­тель­но­сти коми­ций, и неза­ви­си­мо­сти три­бу­на­та. Зато, несо­мнен­но, уси­ли­ва­лась руко­во­дя­щая роль сена­та, состав кото­рой уве­ли­чи­вал­ся вдвое и дово­дил­ся до 600 чело­век. Само собой разу­ме­ет­ся, что новые сена­то­ры вер­бо­ва­лись глав­ным обра­зом из сто­рон­ни­ков Сул­лы.

Про­во­дя все эти рефор­мы, Сул­ла вынуж­ден был спе­шить. Бли­жай­шая и неот­лож­ная зада­ча, от кото­рой зави­се­ло все его буду­щее, заклю­ча­лась в дру­гом. Он был обя­зан в крат­чай­ший срок опла­тить век­сель, выдан­ный им сво­им сол­да­там, - обес­пе­чить удач­ный поход, победу, бога­тую добы­чу. Поэто­му он задер­жал­ся в Риме толь­ко до новых кон­суль­ских выбо­ров.

Одна­ко исход этих выбо­ров был для Сул­лы не вполне бла­го­при­я­тен. Если одним из кон­су­лов он сумел про­ве­сти сво­е­го явно­го сто­рон­ни­ка Гнея Окта­вия, то на вто­рое место про­шел кан­дидат, для него весь­ма мало при­ем­ле­мый, - Луций Кор­не­лий Цин­на. И хотя Цин­на сра­зу же и при свиде­те­лях поклял­ся в вер­но­сти с.37 поряд­кам, уста­нов­лен­ным Сул­лой, тот еще не успел уехать из Рима, как Цин­на уже начал - конеч­но, не сво­и­ми рука­ми - гото­вить обви­не­ние и судеб­ное дело про­тив Сул­лы. Но Сул­ле было не до того, он боль­ше уже не мог меш­кать и пото­му, как иро­ни­че­ски заме­ча­ет Плу­тарх, « поже­лав и судьям и обви­ни­те­лям доб­ро­го здра­вия» , Сул­ла отбыл на вой­ну с Мит­рида­том .

Сра­зу же после его отъ­езда поло­же­ние в Риме изме­ни­лось самым реши­тель­ным обра­зом. Цин­на, искав­ший себе опо­ру в « новых граж­да­нах» (а по неко­то­рым дан­ным даже полу­чив­ший из этих кру­гов взят­ку в 300 талан­тов ), внес зако­но­про­ект, повто­ряв­ший анну­ли­ро­ван­ный lex Sul­pi­cia, о рас­пре­де­ле­нии новых граж­дан по 35 три­бам. Кро­ме того, пред­ла­га­лось вер­нуть в Рим всех тех, кто при Сул­ле был при­знан вра­гом наро­да и изгнан из горо­да.

Вто­рой кон­сул Гней Окта­вий и сенат вос­про­ти­ви­лись про­веде­нию этих зако­но­про­ек­тов. Народ­ное собра­ние про­те­ка­ло бур­но. Сто­рон­ни­ки Цин­ны заня­ли форум, имея при себе спря­тан­ные кин­жа­лы, и с кри­ком тре­бо­ва­ли допу­ще­ния новых граж­дан во все три­бы. Но и сто­рон­ни­ки Окта­вия тоже яви­лись воору­жен­ны­ми. На фору­ме про­изо­шло насто­я­щее сра­же­ние, в резуль­та­те кото­ро­го одер­жа­ли верх сто­рон­ни­ки Окта­вия и сена­та. Цин­на сде­лал отча­ян­ную попыт­ку собрать и воору­жить рабов. Когда из это­го ниче­го не вышло, ему при­шлось бежать из горо­да. Сенат при­нял реше­ние лишить его кон­суль­ско­го зва­ния и даже граж­дан­ских прав, как чело­ве­ка, кото­рый, будучи кон­су­лом, оста­вил город, нахо­див­ший­ся в угро­жа­е­мом поло­же­нии, на про­из­вол судь­бы и, кро­ме того, обе­щал сво­бо­ду рабам.

Одна­ко все эти собы­тия были лишь нача­лом борь­бы. Цин­на отнюдь не пал духом, но, про­явив боль­шую энер­гию, объ­ез­жал ита­лий­ские горо­да, жите­ли кото­рых недав­но полу­чи­ли пра­ва граж­дан­ства. Здесь он соби­рал сред­ства и вер­бо­вал вой­ска. Рим­ская армия, сто­яв­шая в Капуе, пере­шла на его сто­ро­ну. Тем вре­ме­нем вер­нул­ся из сво­е­го изгна­ния (из Афри­ки) Марий. Он выса­дил­ся в Этру­рии и, объ­ез­жая в свою оче­редь этрус­ские горо­да и обе­щая им так­же граж­дан­ские пра­ва, сумел с.38 навер­бо­вать доволь­но круп­ный отряд (до 6 тыс. чел.). После это­го Цин­на и Марий объ­еди­ни­ли свои силы, дви­ну­лись на Рим и раз­би­ли лагерь невда­ле­ке от горо­да.

Так как под­воз про­до­воль­ст­вия в Рим был отре­зан, насе­ле­ние нача­ло голо­дать. Цин­на сно­ва обра­тил­ся к рабам, обе­щая им сво­бо­ду. На сей раз боль­шое чис­ло рабов пере­бе­жа­ло к нему. Вой­ско, кото­рым рас­по­ла­гал Окта­вий, тоже ока­за­лось не совсем надеж­ным. В этой ситу­а­ции сенат при­нял реше­ние напра­вить посоль­ство к Цинне для пере­го­во­ров. Одна­ко послы вер­ну­лись ни с чем, так как они не зна­ли, что им сле­ду­ет отве­тить на вопрос Цин­ны: яви­лись ли они к нему как к кон­су­лу или как к част­но­му лицу? Через неко­то­рое вре­мя к Цинне было направ­ле­но новое посоль­ство, кото­рое обра­ти­лось к нему уже как к кон­су­лу и про­си­ло лишь об одном - чтобы он дал клят­ву не про­из­во­дить рез­ни.

Пере­го­во­ры про­ис­хо­ди­ли в при­сут­ст­вии Мария. Он сто­ял воз­ле крес­ла Цин­ны и не про­из­нес ни одно­го сло­ва. Сам Цин­на наот­рез отка­зал­ся при­не­сти клят­ву, но ска­зал, что по сво­ей воле не будет вино­вен в убий­стве хотя бы одно­го чело­ве­ка. Попут­но он доба­вил, чтобы Окта­вий не попа­дал­ся ему на гла­за, а то с ним может что-нибудь про­изой­ти и поми­мо воли само­го Цин­ны. Сенат при­нял все усло­вия и пред­ло­жил Цинне и Марию всту­пить в город. Но так как Марий с мрач­ной иро­ни­ей заме­тил, что для изгнан­ни­ков нет досту­па в город, то народ­ные три­бу­ны немед­лен­но анну­ли­ро­ва­ли его изгна­ние (как и всех про­чих, изгнан­ных в кон­суль­ство Сул­лы) .

Бли­жай­шие собы­тия пока­за­ли, что опа­се­ния сена­та были не напрас­ны. Как толь­ко вой­ско Цин­ны и Мария всту­пи­ло в город, нача­лась страш­ная рез­ня, сопро­вож­да­е­мая раз­граб­ле­ни­ем иму­ще­ства сул­лан­цев. Сол­да­ты Мария уби­ва­ли всех, на кого он ука­зы­вал рукой, и даже тех, на чьи покло­ны он не отве­чал. Гней Окта­вий, кото­рый, несмот­ря на зло­ве­щее пред­у­преж­де­ние Цин­ны, отка­зал­ся поки­нуть город, был убит, и его голо­ва - впер­вые в исто­рии Рима голо­ва рим­ско­го кон­су­ла - была выстав­ле­на на фору­ме перед ора­тор­ской три­бу­ной. Цин­на так­же весь­ма свое­об­раз­но отбла­го­да­рил тех рабов, кото­рые, по его при­зы­ву, пере­бе­жа­ли к нему, когда с.39 он ещё сто­ял лаге­рем у Стен Рима: как-то ночью, когда рабы спа­ли, он окру­жил их отрядом, состо­я­щим из гал­лов, и всех пере­бил. Аппи­ан, сооб­щаю­щий об этом фак­те, с удо­вле­тво­ре­ни­ем заклю­ча­ет: рабы полу­чи­ли долж­ное воз­мездие за про­яв­лен­ное ими нару­ше­ние вер­но­сти сво­им гос­по­дам .

Рез­ня про­дол­жа­лась око­ло неде­ли. Затем насту­пи­ло неко­то­рое зати­шье, в горо­де уста­нав­ли­вал­ся порядок. Вско­ре про­шли кон­суль­ские выбо­ры. Кон­су­ла­ми на 86 г. ока­за­лись избра­ны Марий и Цин­на. Для Мария это было седь­мое - но и послед­нее - кон­суль­ство. Бук­валь­но через несколь­ко дней после сво­е­го избра­ния он умер.

Все зако­ны Сул­лы были отме­не­ны. Новые граж­дане рас­пре­де­ля­лись по 35 три­бам. Про­во­ди­лась частич­ная кас­са­ция дол­гов, при­сту­пи­ли к орга­ни­за­ции коло­нии в Капуе, кото­рую еще хотел выве­сти Гай Гракх. Нако­нец, было при­ня­то реше­ние о том, чтобы лишить Сул­лу прав коман­ду­ю­ще­го и на вой­ну с Мит­рида­том направ­лял­ся Луций Вале­рий Флакк, избран­ный кон­су­лом (на осво­бо­див­ше­е­ся место Мария).

Как же раз­ви­ва­лись за это вре­мя собы­тия на восточ­ном теат­ре вой­ны? Когда Сул­ла еще пере­прав­лял­ся со сво­им вой­ском в Гре­цию, поло­же­ние Мит­рида­та и его успе­хи пре­взо­шли вся­кое ожида­ние. Он вла­дел Вифи­ни­ей и Кап­па­до­ки­ей, отнял про­вин­цию Азию у рим­лян, один из его сыно­вей управ­лял основ­ны­ми вла­де­ни­я­ми в Пон­те и на Бос­по­ре, дру­гой же сын - Ари­а­рат - с боль­шой арми­ей поко­рял Фра­кию и Македо­нию. Пол­ко­во­дец Мит­рида­та Архе­лай под­чи­нил Киклад­ские ост­ро­ва, Эвбею и опе­ри­ро­вал на терри­то­рии Гре­ции. Афи­на­ми управ­лял фак­ти­че­ский став­лен­ник царя - тиран Ари­сти­он.

Сул­ла, выса­див­шись в 87 г. в Эпи­ре, совер­шил оттуда пере­ход в Бео­тию. Затем он при­сту­пил к оса­де Афин. Велись под­ко­пы, стро­и­лись осад­ные маши­ны, и так как стро­и­тель­но­го мате­ри­а­ла не хва­та­ло, Сул­ла не поща­дил свя­щен­ные рощи Ака­де­мии и Ликея: они были выруб­ле­ны. Нуж­да­ясь в день­гах, он посы­лал сво­их пред­ста­ви­те­лей в зна­ме­ни­тей­шие хра­мы и свя­ти­ли­ща Элла­ды, с тем чтобы они достав­ля­ли ему оттуда накоп­лен­ные сокро­ви­ща. Когда один из его послан­цев, не рискуя с.40 изъ­ять сокро­ви­ща Дель­фий­ско­го хра­ма, сооб­щил Сул­ле, что в хра­ме сама собой зазву­ча­ла кифа­ра и что это сле­ду­ет рас­смат­ри­вать как знак, подан­ный бога­ми, Сул­ла насмеш­ли­во отве­тил это­му упол­но­мо­чен­но­му, чтобы он дей­ст­во­вал реши­тель­нее, ибо таким путем боги выра­жа­ют отнюдь не гнев, но ско­рее радость и согла­сие. Когда деле­га­ты, направ­лен­ные к Сул­ле Ари­сти­о­ном, вме­сто дело­вых пере­го­во­ров нача­ли гово­рить о вели­ком про­шлом Афин, о Тесее и о Пер­сид­ских вой­нах, то Сул­ла не менее насмеш­ли­во заме­тил им: « Иди­те-ка отсюда, милей­шие, и все свои рос­сказ­ни при­хва­ти­те с собой; рим­ляне ведь посла­ли меня в Афи­ны не учить­ся, а усми­рять измен­ни­ков» .

Нако­нец, когда город был взят и пре­дан Сул­лой на поток и раз­граб­ле­ние, когда кровь погиб­ших, по сло­вам оче­вид­цев, обаг­ри­ла не толь­ко город­ские обла­сти, но даже вытек­ла за ворота, когда и сам Сул­ла насы­тил­ся местью, он про­из­нес несколь­ко слов в похва­лу древним афи­ня­нам и ска­зал, что дару­ет « немно­гих мно­гим, милуя живых ради мерт­вых» .

Реши­тель­ное сра­же­ние с пол­ко­во­д­ца­ми Мит­рида­та про­изо­шло на терри­то­рии Бео­тии у горо­да Херо­неи (86 г.). Бит­ва была упор­ной и окон­чи­лась победой рим­лян. Сле­ду­ю­щую важ­ную победу Сул­ла одер­жал при Орхо­мене, в резуль­та­те чего остат­ки войск Мит­рида­та вынуж­де­ны были пол­но­стью очи­стить терри­то­рию Гре­ции.

Эти две победы реши­ли по суще­ству исход вой­ны. Поло­же­ние Мит­рида­та рез­ко ухуд­ши­лось. В 86 г. в Гре­ции выса­дил­ся со сво­им вой­ском Вале­рий Флакк. Одна­ко его сол­да­ты нача­ли пере­бе­гать к Сул­ле, и вско­ре Флакк был убит. Коман­до­ва­ние пере­шло к его лега­ту - Гаю Фла­вию Фим­брии. Ему уда­лось вытес­нить Мит­рида­та из Пер­га­ма, и сюда же, в про­вин­цию Азию, дви­нул свои вой­ска Сул­ла. Мит­рида­ту не оста­ва­лось ниче­го дру­го­го, как про­сить о мире. Его лич­ная встре­ча с Сул­лой про­изо­шла в Дар­дане. Сул­ла дер­жал себя весь­ма высо­ко­мер­но и, не отве­чая на при­вет­ст­вие пон­тий­ско­го царя, сра­зу поста­вил вопрос реб­ром: согла­сен ли Мит­ридат на усло­вия, передан­ные ему Сул­лой при пред­ва­ри­тель­ных пере­го­во­рах? Когда царь отве­чал на эти сло­ва с.41 мол­ча­ни­ем, Сул­ла заявил: про­си­те­ли долж­ны гово­рить пер­вы­ми, мол­чать могут победи­те­ли. Мит­ридат был вынуж­ден пой­ти на усло­вия, пред­ло­жен­ные Сул­лой. Он очи­щал все захва­чен­ные им ранее терри­то­рии, выпла­чи­вал кон­три­бу­цию в 3 тыс. талан­тов и выда­вал рим­ля­нам часть сво­е­го флота.

Усло­вия мира были срав­ни­тель­но мяг­ки­ми и ком­про­мисс­ны­ми, посколь­ку Сул­ла уже начал гото­вить­ся к воз­вра­ще­нию в Ита­лию, а кро­ме того, не исклю­ча­лось столк­но­ве­ние с Фим­бри­ей. Одна­ко это­го не про­изо­шло, так как сол­да­ты Фим­брии отка­за­лись сра­жать­ся с вой­ском Сул­лы. Фим­брия окон­чил жизнь само­убий­ст­вом.

Конец 85 г. и нача­ло 84 г. Сул­ла про­вел в Азии. Участ­ни­ки изби­е­ния рим­лян, дей­ст­во­вав­шие по при­ка­зу Мит­рида­та, понес­ли жесто­кое нака­за­ние. На горо­да про­вин­ции был нало­жен огром­ный штраф в 20 тыс. талан­тов. Кро­ме того, каж­дый домо­хо­зя­ин был обя­зан брать на постой сол­дат и офи­це­ров рим­ской армии на самых разо­ри­тель­ных усло­ви­ях. Во вто­рой поло­вине 84 г. Сул­ла из Эфе­са пере­пра­вил­ся в Пирей. Здесь он, кста­ти ска­зать, забрал себе обшир­ную биб­лио­те­ку, в кото­рой име­лись почти все про­из­веде­ния Ари­сто­те­ля и Тео­ф­ра­с­та. В Гре­ции Сул­ла отды­хал и лечил­ся от при­сту­па подаг­ры, а так­же гото­вил­ся к похо­ду в Ита­лию, к борь­бе с мари­ан­ца­ми. Он напра­вил посла­ние сена­ту, в кото­ром пере­чис­лял все свои победы и заслу­ги перед государ­ст­вом, начи­ная с Югур­тин­ской вой­ны. В награ­ду за это, писал он, его объ­яви­ли вра­гом оте­че­ства, дом его раз­ру­шен, жене его и детям с трудом уда­лось спа­стись. Теперь, победо­нос­но закон­чив вой­ну с Мит­рида­том, он явит­ся на помощь Риму, вос­ста­но­вит спра­вед­ли­вость и ото­мстит вра­гам. Что каса­ет­ся всех про­чих граж­дан (в том чис­ле и новых!), Сул­ла обе­щал им пол­ную без­опас­ность и про­ще­ние.

Но, конеч­но, и мари­ан­цы гото­ви­лись в свою оче­редь к войне с Сул­лой. Цин­на и его новый кол­ле­га по кон­суль­ству Кар­бон объ­ез­жа­ли Ита­лию, вер­бо­ва­ли вой­ско, вся­че­ски воз­буж­да­ли про­тив Сул­лы новых граж­дан. Одна­ко эти дей­ст­вия дале­ко не все­гда были успеш­ны, а на одной из бур­ных схо­док сол­да­ты, не желав­шие отправ­лять­ся на вой­ну с Сул­лой, воз­му­ти­лись, и Цин­на был убит. Тем не менее ряд ита­лий­ских горо­дов под­дер­жи­вал мари­ан­цев, да и в Риме слиш­ком мно­гие име­ли с.42 осно­ва­ние боять­ся воз­вра­ще­ния Сул­лы, и пото­му набор войск про­дол­жал­ся.

Сул­ла со сво­ей арми­ей выса­дил­ся в Брун­ди­зии вес­ной 83 г. Вско­ре на его сто­ро­ну с круп­ным отрядом войск пере­шел про­кон­сул Цеци­лий Метелл Пий, а затем во гла­ве лич­но им навер­бо­ван­но­го леги­о­на явил­ся моло­дой Гней Пом­пей, в буду­щем про­слав­лен­ный пол­ко­во­дец, сопер­ник Цеза­ря.

Граж­дан­ская вой­на, раз­вер­нув­ша­я­ся на терри­то­рии Ита­лии, дли­лась пол­то­ра года и отли­ча­лась край­ней оже­сто­чен­но­стью. Аппи­ан, рас­ска­зы­вая о ходе этой вой­ны, пред­ва­ря­ет, в соот­вет­ст­вии с излюб­лен­ным при­е­мом антич­ных исто­ри­ков, свое опи­са­ние пере­чис­ле­ни­ем самых мрач­ных пред­зна­ме­но­ва­ний. Он гово­рит, что про­изо­шло мно­го чудес: так, напри­мер, раз­ре­шил­ся от бре­ме­ни мул, какая-то жен­щи­на роди­ла вме­сто ребен­ка змею, в Риме слу­чи­лось зем­ле­тря­се­ние и рух­ну­ло несколь­ко свя­ти­лищ, а ста­рин­ный, выстро­ен­ный четы­ре­ста лет назад храм на Капи­то­лии сго­рел, и никто не мог узнать при­чи­ны пожа­ра .

Из Брун­ди­зия, жите­ли кото­ро­го впу­сти­ли вой­ско Сул­лы без боя (за что они в даль­ней­шем осво­бож­да­лись от каких бы то ни было побо­ров), Сул­ла напра­вил­ся к Риму. Про­изо­шло несколь­ко упор­ных и кро­во­про­лит­ных сра­же­ний, и, нако­нец, 1 нояб­ря 82 г. у Кол­лин­ских ворот, кото­рые вели в Рим с севе­ра, мари­ан­цы были окон­ча­тель­но, наго­ло­ву раз­гром­ле­ны, а Рим вто­рич­но взят с бою рим­ски­ми вой­ска­ми под коман­до­ва­ни­ем Сул­лы.

Победа Сул­лы озна­ме­но­ва­лась на сей раз еще неслы­хан­ным терро­ром. Даже при­вык­шие за эти годы ко мно­го­му жите­ли Рима при­шли в ужас. Бук­валь­но в пер­вый же день после взя­тия горо­да Сул­ла созвал заседа­ние сена­та в хра­ме боги­ни Бел­ло­ны. В то же самое вре­мя в близ­ле­жа­щий цирк было согна­но до 6 тыс. плен­ни­ков, захва­чен­ных в ходе боев. И вот, когда Сул­ла, обра­ща­ясь к сена­то­рам, начал гово­рить, спе­ци­аль­но отря­жен­ные им сол­да­ты ста­ли изби­вать этих людей. Жерт­вы, кото­рых было так мно­го и кото­рых реза­ли в страш­ной суто­ло­ке и тес­но­те, под­ня­ли отча­ян­ный крик. Сена­то­ры были потря­се­ны, при­шли в ужас, но дер­жав­ший речь с.43 Сул­ла, ничуть не меня­ясь в лице, ска­зал, что тре­бу­ет боль­ше вни­ма­ния к сво­им сло­вам, а то, что про­ис­хо­дит за сте­на­ми хра­ма, его слу­ша­те­лей не каса­ет­ся: там по его при­ка­за­нию вра­зум­ля­ют кое-кого из него­дя­ев.

Впер­вые терро­ру при­да­вал­ся орга­ни­зо­ван­ный и даже пла­но­мер­ный харак­тер. Были объ­яв­ле­ны про­скрип­ции, т. е. спис­ки лиц, кото­рые по тем или иным при­чи­нам каза­лись Сул­ле подо­зри­тель­ны­ми. Такие люди объ­яв­ля­лись вне зако­на: каж­дый мог их без­на­ка­зан­но убить или выдать. Иму­ще­ство их кон­фис­ко­вы­ва­лось, и из части его выпла­чи­ва­лась награ­да донос­чи­ку (или убий­це). Если доно­сил раб, он полу­чал сво­бо­ду. Голо­вы уби­тых выстав­ля­лись на фору­ме для все­об­ще­го обо­зре­ния. За вре­мя про­скрип­ций было каз­не­но 90 сена­то­ров и 2600 всад­ни­ков. Дру­зья и сто­рон­ни­ки Сул­лы, поль­зу­ясь про­скрип­ци­я­ми, сво­ди­ли лич­ные сче­ты со сво­и­ми недру­га­ми, и так как иму­ще­ство погиб­ших про­да­ва­лось с аук­ци­о­на, то мно­гие сул­лан­цы - напри­мер, Марк Лици­ний Красс - соста­ви­ли себе на этом огром­ные состо­я­ния.

Сул­ла щед­ро награ­дил сол­дат. Не гово­ря уже о воен­ной добы­че и о разда­чах при три­ум­фе, он вывел в коло­нии на терри­то­рию Этру­рии, Лаци­у­ма и Кам­па­нии око­ло 100 тыс. вете­ра­нов, наде­лив их зем­лей. Для наде­лов зем­ля кон­фис­ко­ва­лась в тех горо­дах, кото­рые во вре­мя граж­дан­ской вой­ны нахо­ди­лись на сто­роне мари­ан­цев и ока­зы­ва­ли про­ти­во­дей­ст­вие Сул­ле. Эти земель­ные кон­фис­ка­ции разо­ри­ли и при­ве­ли к пау­пе­ри­за­ции не один деся­ток тысяч кре­стьян в Ита­лии.

Сажая сво­их вете­ра­нов на зем­лю, Сул­ла стре­мил­ся, оче­вид­но, создать всем ему обя­зан­ный слой насе­ле­ния, создать опре­де­лен­ную опо­ру в мас­шта­бе всей Ита­лии. В самом Риме опо­рой для него ста­ли 10 тыс. так назы­вае­мых кор­не­ли­ев - отпу­щен­ные им на волю и полу­чив­шие пра­ва рим­ских граж­дан рабы тех, кто погиб при про­скрип­ци­ях. Уме­ло исполь­зуя всех этих людей, Сул­ла мог ока­зы­вать доста­точ­но ощу­ти­мое вли­я­ние на ход и дея­тель­ность коми­ций.

Сул­ла был про­воз­гла­шен дик­та­то­ром на неогра­ни­чен­ный срок и наде­лен самы­ми широ­ки­ми пол­но­мо­чи­я­ми по устрой­ству государ­ства и изда­нию зако­нов. Дик­та­то­ры не назна­ча­лись в Риме со вре­мен вто­рой Пуни­че­ской вой­ны, т. е. более 120 лет. Кро­ме того, дик­та­ту­ра, объ­яв­ляв­ша­я­ся в слу­чае край­ней воен­ной опас­но­сти, все­гда с.44 огра­ни­чи­ва­лась полу­го­дич­ным сро­ком. Сул­ла был пер­вым « бес­сроч­ным» дик­та­то­ром. Кро­ме того, про­воз­гла­ша­лось, что он не несет ника­кой ответ­ст­вен­но­сти за все про­ис­шед­шее, а на буду­щее полу­ча­ет пол­ную власть карать смер­тью, лишать иму­ще­ства, выво­дить коло­нии, осно­вы­вать и раз­ру­шать горо­да, отби­рать цар­ства и жало­вать их, кому поже­ла­ет .

Сул­лой были вос­ста­нов­ле­ны все те нов­ше­ства и изме­не­ния, кото­рые он внес в рим­ское государ­ст­вен­ное устрой­ство, после того как захва­тил Рим в пер­вый раз. Еще более уве­ли­чи­ва­лось зна­че­ние сена­та, в част­но­сти рас­ши­ря­лись его судеб­ные функ­ции. Уве­ли­чи­ва­лось и общее чис­ло маги­ст­ра­тов: вме­сто шести пре­то­ров теперь изби­ра­лось восемь, вме­сто вось­ми кве­сто­ров - два­дцать. Кон­су­лы и пре­то­ры по исте­че­нии сро­ка (годич­но­го) пре­бы­ва­ния в сво­ей долж­но­сти назна­ча­лись намест­ни­ка­ми про­вин­ций. Наряду с этим еще боль­ше ущем­ля­лись пра­ва коми­ций и народ­ных три­бу­нов. Поми­мо того, что все свои зако­но­про­ек­ты три­бу­ны долж­ны были согла­со­вы­вать с сена­том, теперь объ­яв­ля­лось, что те, кто зани­мал долж­ность народ­но­го три­бу­на, уже не име­ют пра­ва домо­гать­ся какой-либо дру­гой государ­ст­вен­ной долж­но­сти. Таким обра­зом, для людей, стре­мя­щих­ся занять руко­во­дя­щее поло­же­ние в рес­пуб­ли­ке, три­бу­нат обес­це­ни­вал­ся и даже мог слу­жить пре­пят­ст­ви­ем, если иметь в виду даль­ней­шую карье­ру. Тако­ва была непи­са­ная кон­сти­ту­ция, уста­но­вив­ша­я­ся в резуль­та­те дик­та­ту­ры Сул­лы.

Все выше­из­ло­жен­ное дает, на наш взгляд, опре­де­лен­ные осно­ва­ния для неко­то­рых выво­дов о дея­тель­но­сти Сул­лы, для его оцен­ки как исто­ри­че­ской лич­но­сти. Нам пред­став­ля­ет­ся, что основ­ной пру­жи­ной всей его дея­тель­но­сти было неуем­ное, нена­сыт­ное стрем­ле­ние к вла­сти, непо­мер­ное често­лю­бие.

Надо ска­зать, что эти оба поня­тия - стрем­ле­ние к вла­сти и често­лю­бие - отож­дествля­лись сами­ми древни­ми авто­ра­ми. Для рим­ских исто­ри­ков, раз­мыш­ляв­ших о судь­бах сво­е­го оте­че­ства, о его про­шлом и насто­я­щем, о при­чи­нах его рас­цве­та и упад­ка, конеч­но, были недо­ступ­ны такие поня­тия, как клас­со­вая борь­ба, роль народ­ных масс, соци­аль­но-эко­но­ми­че­ские усло­вия раз­ви­тия обще­ства. Но тем не менее они пыта­лись выяс­нить с.45 при­чи­ны и суть явле­ний. Они пыта­лись их най­ти в сво­их, кажу­щих­ся нам ныне наив­ны­ми, пред­став­ле­ни­ях о борь­бе меж­ду « доб­ром» и « злом» , меж­ду доб­ро­де­те­ля­ми (vir­tu­tes) и поро­ка­ми (vi­tia, fla­gi­tia), врож­ден­ны­ми как у отдель­ных людей, так и целых поко­ле­ний.

Еще Катон Стар­ший про­воз­гла­сил борь­бу про­тив ино­зем­ных « гнус­но­стей и поро­ков» (no­va fla­gi­tia), за вос­ста­нов­ле­ние ста­рых рим­ских доб­ро­де­те­лей. Зло­вред­ней­ши­ми из всех поро­ков он счи­тал коры­сто­лю­бие и любовь к рос­ко­ши (ava­ri­tia, lu­xu­ria), а так­же често­лю­бие, тще­сла­вие (am­bi­tus). Те же поро­ки фигу­ри­ру­ют у Поли­бия, когда он гово­рит о нару­ше­нии граж­дан­ско­го согла­сия в обще­стве. Насколь­ко мож­но судить по сохра­нив­шим­ся фраг­мен­там исто­ри­че­ско­го труда Посидо­ния, назван­ные поро­ки игра­ли не послед­нюю роль и в его тео­рии упад­ка нра­вов. Нако­нец, мы встре­ча­ем­ся с раз­вер­ну­тым обос­но­ва­ни­ем их роли и зна­че­ния для судеб Рим­ско­го государ­ства, когда зна­ко­мим­ся с исто­ри­че­ской кон­цеп­ци­ей Сал­лю­стия.

Сал­лю­стий, давая в одном из сво­их исто­ри­че­ских экс­кур­сов крат­кий обзор исто­рии Рима, гово­рит сна­ча­ла о счаст­ли­вом пери­о­де этой исто­рии, « золо­том веке» . Одна­ко, когда Рим­ское государ­ство окреп­ло, сосед­ние пле­ме­на и наро­ды были под­чи­не­ны и, нако­нец, сокру­шен наи­бо­лее опас­ный сопер­ник - Кар­фа­ген, тогда вдруг « судь­ба без­удерж­но ста­ла изли­вать свой гнев и все пере­ме­ша­лось» . Имен­но с это­го вре­ме­ни в обще­стве нача­ли раз­ви­вать­ся такие поро­ки, кото­рые ока­за­лись пер­во­при­чи­ной всех зол, - страсть к обо­га­ще­нию и жаж­да вла­сти .

Сал­лю­стий дает раз­вер­ну­тое и чрез­вы­чай­но любо­пыт­ное опре­де­ле­ние, харак­те­ри­сти­ку этих двух основ­ных поро­ков. Любовь к день­гам, коры­сто­лю­бие (ava­ri­tia) в корне подо­рва­ло вер­ность, прав­ди­вость и про­чие доб­рые чув­ства, научи­ло высо­ко­ме­рию и жесто­ко­сти, научи­ло все счи­тать про­даж­ным. Стрем­ле­ние же к вла­сти или често­лю­бие (am­bi­tio) - для Сал­лю­стия эти поня­тия вза­и­мо­за­ме­ня­е­мы - заста­ви­ло мно­гих людей стать лже­ца­ми и лице­ме­ра­ми, одно втайне дер­жать на уме, а дру­гое выска­зы­вать на сло­вах, ценить друж­бу и враж­ду не по суще­ству, а исхо­дя из сооб­ра­же­ний рас­че­та и выго­ды, с.46 забо­тить­ся лишь о бла­го­при­стой­но­сти внеш­не­го вида, а отнюдь не внут­рен­них качеств. Кста­ти ска­зать, Сал­лю­стий счи­та­ет, что из этих двух поро­ков често­лю­бие все же более про­сти­тель­но, или, как он выра­жа­ет­ся, « бли­же сто­ит к доб­ро­де­те­ли» , алч­ность же, несо­мнен­но, более низ­кий порок, веду­щий к гра­бе­жам и раз­бо­ям, как это и обна­ру­жи­лось в пол­ной мере после вто­рич­но­го захва­та вла­сти Сул­лой .

Без­услов­но, харак­те­ри­зуя столь деталь­но поня­тие вла­сто­лю­бия, Сал­лю­стий имел перед гла­за­ми какой-то вполне кон­крет­ный « обра­зец» (или образ­цы!), кото­рый и поз­во­лил ему пере­чис­лить столь типич­ные чер­ты и осо­бен­но­сти. Но если это был Сул­ла, то Сал­лю­стий не смог уло­вить одной, и, пожа­луй, наи­бо­лее яркой чер­ты его харак­те­ра. Сул­ла, конеч­но, не пер­вый и не един­ст­вен­ный государ­ст­вен­ный дея­тель Рима, кото­рый стре­мил­ся к вла­сти. Но вла­сто­лю­бие Сул­лы ока­за­лось несколь­ко ино­го типа, вер­нее, ино­го каче­ства, чем ана­ло­гич­ное свой­ство его пред­ше­ст­вен­ни­ков, в том чис­ле и его непо­сред­ст­вен­но­го сопер­ни­ка Мария. В отли­чие от них всех, нахо­див­ших­ся в пле­ну у ста­рых пред­став­ле­ний и тра­ди­ций, Сул­ла устре­мил­ся к вла­сти небы­ва­лым еще путем - не счи­та­ясь ни с чем, напе­ре­кор всем тра­ди­ци­ям и зако­нам. Если его пред­ше­ст­вен­ни­ки как-то сооб­ра­зо­вы­ва­лись с обще­при­ня­ты­ми нор­ма­ми мора­ли, чест­но соблюда­ли « пра­ви­ла игры» , то он был пер­вым, кто риск­нул нару­шить их. И он же был пер­вым, кто дей­ст­во­вал в соот­вет­ст­вии с прин­ци­пом, про­воз­гла­шаю­щим, что победи­те­ля, героя не судят, что ему - все доз­во­ле­но.

Не слу­чай­но мно­гие из совре­мен­ных исто­ри­ков счи­та­ют Сул­лу пер­вым рим­ским импе­ра­то­ром. Кста­ти, титул импе­ра­то­ра суще­ст­во­вал в рес­пуб­ли­кан­ском Риме с дав­них пор и пона­ча­лу не имел ника­ко­го монар­хи­че­ско­го оттен­ка. Это был чисто воен­ный почет­ный титул, кото­рым обыч­но сами сол­да­ты награж­да­ли победо­нос­но­го пол­ко­во­д­ца. Его имел и Сул­ла, и дру­гие рим­ские вое­на­чаль­ни­ки. Но, гово­ря о Сул­ле как о пер­вом рим­ском импе­ра­то­ре, совре­мен­ные исто­ри­ки име­ют уже в виду новое и более позд­нее зна­че­ние тер­ми­на, кото­рое свя­зы­ва­ет­ся с пред­став­ле­ни­ем о вер­хов­ной (и фак­ти­че­ски - еди­но­лич­ной) вла­сти в государ­стве.

с.47 С более позд­ни­ми рим­ски­ми импе­ра­то­ра­ми Сул­лу сбли­жа­ет и такое спе­ци­фи­че­ское обсто­я­тель­ство, как опо­ра на армию. Если Тацит в свое вре­мя ска­зал, что тай­на импе­рии заклю­ча­ет­ся в армии, то Сул­ла и был тем государ­ст­вен­ным дея­те­лем, кото­рый впер­вые раз­га­дал эту тай­ну и осме­лил­ся исполь­зо­вать армию как орудие для воору­жен­но­го захва­та вла­сти. Более того, на про­тя­же­нии всей сво­ей дея­тель­но­сти он откры­то опи­рал­ся на армию, не менее откры­то пре­зи­рал народ и, нако­нец, столь же откры­то и цинич­но делал став­ку на террор и корруп­цию. Плу­тарх гово­рит, что если пол­ко­вод­цы ста­ли доби­вать­ся пер­вен­ства не доб­ле­стью, а наси­ли­ем и ста­ли нуж­дать­ся в вой­ске для борь­бы не про­тив вра­гов, а про­тив друг дру­га, что и застав­ля­ло их заис­ки­вать перед вои­на­ми и быть от них в зави­си­мо­сти, то нача­ло это­му злу поло­жил Сул­ла. Он не толь­ко вся­че­ски угож­дал сво­е­му вой­ску, про­щая ино­гда сол­да­там круп­ные про­вин­но­сти (напри­мер, убий­ство одно­го из сво­их лега­тов еще во вре­мя Союз­ни­че­ской вой­ны), но часто, желая сма­нить тех, кто слу­жил под чужой коман­дой, слиш­ком щед­ро оде­лял сво­их сол­дат и таким обра­зом « он раз­вра­щал чужих вои­нов, тол­кая их на пре­да­тель­ство, но так же и сво­их, делая их людь­ми без­на­деж­но рас­пу­щен­ны­ми» . Что же каса­ет­ся терро­ра, то, не при­во­дя слиш­ком мно­го при­ме­ров, доста­точ­но вспом­нить про­скрип­ции и изби­е­ние плен­ных во вре­мя заседа­ния сена­та в хра­ме Бел­ло­ны. Луч­шим и наи­бо­лее эффек­тив­ным сред­ст­вом воздей­ст­вия на мас­сы Сул­ла счи­тал страх, жесто­кость, террор. Прав­да, афо­ризм « пусть нена­видят, лишь бы боя­лись» при­над­ле­жит не ему, но фак­ти­че­ски он посту­пал в согла­сии с этим прин­ци­пом, хотя, оче­вид­но, и счи­тал, что тот, кто вну­ша­ет страх, ско­рее импо­ни­ру­ет тол­пе, чем заслу­жи­ва­ет ее нена­висть. Отсюда его совер­шен­но осо­бое отно­ше­ние к соб­ст­вен­ной судь­бе и карье­ре.

Сул­ла верил в свою счаст­ли­вую звезду, в рас­по­ло­же­ние к нему богов. Еще в годы Союз­ни­че­ской вой­ны, когда завист­ни­ки при­пи­сы­ва­ли все успе­хи Сул­лы не его уме­нию или опы­ту, но имен­но сча­стью, он не толь­ко не оби­жал­ся на это, но сам разду­вал подоб­ные тол­ки, охот­но под­дер­жи­вая вер­сию об уда­че и о бла­го­склон­но­сти с.48 богов. После столь важ­ной для него победы при Херо­нее он на постав­лен­ных им тро­фе­ях напи­сал име­на Мар­са, Вик­то­рии и Вене­ры в знак того, как гово­рит Плу­тарх, что сво­им успе­хом он не менее обя­зан сча­стью, чем искус­ству и силе. А когда он после празд­но­ва­ния сво­е­го три­ум­фа над Мит­рида­том дер­жал речь в народ­ном собра­нии, то наряду с подви­га­ми с не мень­шей тща­тель­но­стью отме­чал и пере­чис­лял свои уда­чи, а в заклю­че­ние речи пове­лел име­но­вать его Счаст­ли­вым (Fe­lix). При веде­нии дел и пере­пис­ке с гре­ка­ми он назы­вал себя Эпа­ф­ро­ди­том, т. е. любим­цем Афро­ди­ты. И, нако­нец, когда его жена Метел­ла роди­ла двой­ню, то маль­чи­ка он назвал Фав­стом, а девоч­ку - Фав­стой, посколь­ку у рим­лян сло­во faus­tum озна­ча­ло: « счаст­ли­вое» , « радост­ное» .

Это была целая кон­цеп­ция. Посколь­ку Сул­ла с само­го нача­ла сво­ей карье­ры упор­но и после­до­ва­тель­но при­пи­сы­вал все свои успе­хи и победы сча­стью, то это не мог­ло быть вызва­но про­стой слу­чай­но­стью. Сул­лан­ская кон­цеп­ция сча­стья зву­ча­ла, несо­мнен­но, вызо­вом, ока­зы­ва­лась наце­лен­ной про­тив широ­ко рас­про­стра­нен­но­го уче­ния о древ­не­рим­ских доб­ро­де­те­лях (vir­tu­tes). Сул­лан­ская кон­цеп­ция утвер­жда­ла, что куда важ­нее обла­дать не эти­ми обвет­шав­ши­ми доб­ро­де­те­ля­ми, но уда­чей, сча­стьем и что боги ока­зы­ва­ют свою милость и бла­го­рас­по­ло­же­ние вовсе не тем, кто ведет раз­ме­рен­но-доб­ро­де­тель­ную жизнь, пол­ную вся­че­ских запре­тов и лише­ний. А быть любим­цем, избран­ни­ком богов - зна­чит верить в свою исклю­чи­тель­ность, верить в то, что все доз­во­ле­но! Кста­ти ска­зать, в осно­ве такой кон­цеп­ции « все­доз­во­лен­но­сти» все­гда лежит глу­бо­ко скры­тая мысль о том, что если лич­но­сти раз­ре­ше­но все , то тем самым она осво­бож­да­ет­ся от каких бы то ни было обя­за­тельств перед обще­ст­вом.

Како­вы же были соци­аль­ные кор­ни и клас­со­вая сущ­ность дик­та­ту­ры Сул­лы? Несмот­ря на неко­то­рые част­ные раз­ли­чия, мне­ние совре­мен­ных исто­ри­ков по это­му вопро­су на ред­кость еди­но­душ­но. Еще Момм­зен счи­тал Сул­лу сто­рон­ни­ком и защит­ни­ком сенат­ской оли­гар­хии, чело­ве­ком « кон­сер­ва­тив­но­го обра­за мыс­лей» . Гово­ря с.49 о сул­лан­ской поли­ти­ке коло­ни­за­ции и наде­ле­ния вете­ра­нов зем­лей, он рас­смат­ри­вал ее не толь­ко как стрем­ле­ние создать опо­ру ново­му режи­му, но и как попыт­ку Сул­лы вос­ста­но­вить мел­кое и сред­нее кре­стьян­ство, сбли­жая таким обра­зом пози­ции « уме­рен­ных кон­сер­ва­то­ров» с « пар­ти­ей рефор­мы» . Эти мыс­ли Момм­зе­на ока­за­лись чрез­вы­чай­но « пло­до­твор­ны­ми» : они доста­точ­но часто и почти без вся­ких изме­не­ний про­па­ган­ди­ру­ют­ся в совре­мен­ной запад­ной исто­рио­гра­фии . Пожа­луй, наи­бо­лее свое­об­раз­ную интер­пре­та­цию они полу­чи­ли в извест­ной рабо­те Кар­ко­пи­но, в кото­рой автор при­хо­дит к выво­ду, что Сул­ла, про­во­дя мас­со­вое и насиль­ст­вен­ное, по отно­ше­нию к преж­ним вла­дель­цам, наде­ле­ние вете­ра­нов зем­лей, осу­ществлял - и к тому же рево­лю­ци­он­ны­ми мето­да­ми! - аграр­ную рефор­му популя­ров . Кста­ти, с точ­ки зре­ния Кар­ко­пи­но, это - отнюдь не дока­за­тель­ство демо­кра­ти­че­ских сим­па­тий или тен­ден­ций в поли­ти­ке Сул­лы, ибо Сул­ла нико­гда не защи­щал инте­ре­сов той или иной соци­аль­ной груп­пи­ров­ки, той или иной пар­тии, но сто­ял над все­ми пар­ти­я­ми и груп­пи­ров­ка­ми, пре­сле­дуя лишь одну цель - уста­нов­ле­ние монар­хи­че­ско­го обра­за прав­ле­ния .

Сре­ди совет­ских исто­ри­ков мы не встре­тим, конеч­но, сто­рон­ни­ков подоб­ной точ­ки зре­ния. Клас­со­вые пози­ции Сул­лы доста­точ­но ясны и опре­де­ля­ют­ся вполне чет­ко: он был ярым защит­ни­ком инте­ре­сов сенат­ской ари­сто­кра­тии, создан­ная им кон­сти­ту­ция, воз­вра­щав­шая Рим; кста­ти ска­зать, к дограк­хан­ским вре­ме­нам и направ­лен­ная всем сво­им ост­ри­ем про­тив демо­кра­ти­че­ских уста­нов­ле­ний, обес­пе­чи­ва­ла гос­под­ство оли­гар­хии. По суще­ству это была отча­ян­ная - и уже без­на­деж­ная! - попыт­ка вос­ста­но­вить мощь и зна­че­ние обре­чен­но­го, гиб­ну­ще­го клас­са. Эта попыт­ка была пред­при­ня­та новы­ми для Рима мето­да­ми (опо­ра на армию, дик­та­ту­ра), но во имя рестав­ра­ции обвет­ша­лых уже норм и обы­ча­ев, она была пред­при­ня­та « силь­ной лич­но­стью» , но ради без­на­деж­но­го дела» Все это пред­опре­де­ля­ло недол­го­веч­ность и с.50 несо­вер­шен­ство воз­веден­но­го Сул­лой зда­ния на том гни­лом фун­да­мен­те, кото­рый уже никак не мог его выдер­жать.

Что каса­ет­ся стрем­ле­ния неко­то­рых исто­ри­ков най­ти какие-то эле­мен­ты демо­кра­тиз­ма в сул­лан­ской « аграр­ной поли­ти­ке» и сопо­ста­вить ее с тра­ди­ци­я­ми популя­ров, то это воз­мож­но лишь при весь­ма поверх­ност­ном под­хо­де. На самом же деле сле­ду­ет гово­рить о глу­бо­ком, прин­ци­пи­аль­ном раз­ли­чии и целей, и обще­го направ­ле­ния аграр­но­го зако­но­да­тель­ства. Если в тра­ди­ции популя­ров - начи­ная с реформ Грак­хов - основ­ной целью было дей­ст­ви­тель­но « вос­ста­нов­ле­ние» кре­стьян­ства и, кста­ти, в первую оче­редь, для нужд армии, то теперь пер­во­оче­ред­ной зада­чей Сул­лы (а в даль­ней­шем и Цеза­ря!) было устрой­ство демо­би­ли­зу­е­мой сол­дат­ской мас­сы, кото­рую сле­до­ва­ло в дан­ный момент как мож­но ско­рее рас­пу­стить и обез­опа­сить.

Несколь­ко пере­фра­зи­руя сло­ва одно­го исто­ри­ка, мож­но ска­зать, что Грак­хи сво­и­ми аграр­ны­ми зако­на­ми хоте­ли создать кре­стьян, дабы иметь сол­дат; Сул­ла же, не желая иметь слиш­ком мно­го неудоб­ных и тре­бо­ва­тель­ных сол­дат, пытал­ся создать кре­стьян.

Завер­ше­ние поли­ти­че­ской карье­ры Сул­лы было совер­шен­но неожидан­ным. Этот чело­век, кото­рый еще сво­им совре­мен­ни­кам часто казал­ся непо­нят­ным, зага­доч­ным, совер­шил под конец сво­ей жиз­ни посту­пок, задав­ший нелег­кую зада­чу всем после­ду­ю­щим исто­ри­кам и до сих пор интер­пре­ти­ру­е­мый ими самым раз­лич­ным обра­зом. В 79 г. Сул­ла доб­ро­воль­но сло­жил пол­но­мо­чия дик­та­то­ра, отрек­ся от вла­сти.

Отре­че­ние было про­веде­но чрез­вы­чай­но эффект­но. В сво­ей речи перед наро­дом вче­раш­ний само­дер­жец заявил, что сла­га­ет с себя все пол­но­мо­чия, уда­ля­ет­ся в част­ную жизнь и готов дать каж­до­му, кто у него потре­бу­ет, пол­ный отчет в сво­их дей­ст­ви­ях. Никто не осме­лил­ся задать ему ни одно­го вопро­са. Тогда Сул­ла, рас­пу­стив сво­их лик­то­ров и тело­хра­ни­те­лей, сошел с три­бу­ны и, прой­дя через рас­сту­пив­шу­ю­ся перед ним в мол­ча­нии тол­пу, пеш­ком, в сопро­вож­де­нии лишь несколь­ких дру­зей напра­вил­ся домой.

Он про­жил немно­гим более года после сво­е­го отре­че­ния. Этот послед­ний год он про­вел в сво­ем куман­ском поме­стье, где зани­мал­ся писа­ни­ем мему­а­ров, охотой, рыб­ной лов­лей, а так­же - по при­ме­ру сво­ей моло­до­сти - пира­ми в обще­стве акте­ров и мимов.

с.51 В 78 г. Сул­ла умер от какой-то стран­ной болез­ни, о кото­рой древ­ние авто­ры сооб­ща­ют самые фан­та­сти­че­ские сведе­ния. Похо­рон­ные тор­же­ства были небы­ва­лы­ми по сво­им мас­шта­бам и пыш­но­сти. Тело покой­но­го дик­та­то­ра вез­ли по всей Ита­лии и доста­ви­ли в Рим. Он поко­ил­ся на золо­том ложе, в цар­ском обла­че­нии. За ложем сле­до­ва­ла мас­са тру­ба­чей, всад­ни­ков и про­чая тол­па пеш­ком. Вете­ра­ны, слу­жив­шие под началь­ст­вом Сул­лы, сте­ка­лись ото­всюду; в пол­ном воору­же­нии они при­стра­и­ва­лись к похо­рон­ной про­цес­сии.

Осо­бен­но тор­же­ст­вен­ный и пыш­ный харак­тер при­об­ре­ла про­цес­сия, когда она подо­шла к город­ским воротам Рима. Было про­не­се­но более 2000 золотых вен­ков - дары от горо­дов и слу­жив­ших под коман­дою Сул­лы леги­о­нов. Из стра­ха, как гово­ри­ли сами рим­ляне, перед собрав­шим­ся вой­ском тело сопро­вож­да­ли все жре­цы и жри­цы по отдель­ным кол­ле­ги­ям, весь сенат, все маги­ст­ра­ты с отли­чи­тель­ны­ми зна­ка­ми их вла­сти. Огром­ное коли­че­ство тру­ба­чей игра­ло похо­рон­ные пес­ни и мар­ши. Гром­кие при­чи­та­ния про­из­но­си­ли пооче­ред­но сена­то­ры и всад­ни­ки, затем вой­ско, а затем и осталь­ной народ, при­чем неко­то­рые искренне скор­бя о Сул­ле. Тра­ур­ный костер был раз­ло­жен на Мар­со­вом поле, где до это­го хоро­ни­ли лишь царей. В заклю­че­ние наше­го опи­са­ния пре­до­ста­вим сло­во Плу­тар­ху. « День с утра выдал­ся пас­мур­ный, - гово­рит он, - жда­ли дождя, и погре­баль­ная про­цес­сия дви­ну­лась толь­ко в девя­том часу. Но силь­ный ветер неожидан­но раздул костер, вспых­ну­ло жар­кое пла­мя, кото­рое и охва­ти­ло труп цели­ком. Когда костер уже уга­сал и огня почти не оста­лось, хлы­нул ливень, не пре­кра­щав­ший­ся до самой ночи, так что сча­стье, мож­но ска­зать, не поки­ну­ло Сул­лу даже на похо­ро­нах» . Таков был конец пер­во­го рим­ско­го импе­ра­то­ра - Луция Кор­не­лия Сул­лы, назван­но­го Счаст­ли­вым.

30. Луций Корнелий Сулла

Л. Корнелий Сулла, противник Мария, родившийся в 138 г. до Р.Х., происходил из старинного аристократического рода, но пришедшего в упадок. Молодым человеком жил он на квартире и платил только немного дороже, чем некий отпущенный, живший в том же доме. Одна никопольская блудница и мачеха своими завещаниями несколько поправили его денежные дела; но богатым сделался он только в Югуртинскую войну. Отец его и ближайшие предки не ознаменовали себя никакими подвигами и вообще ничем не отличались, и сначала казалось, что и он не чувствовал в себе особенного призвания оправдать притязание своего сословия. Он основательно изучил греческую и латинскую литературу, которой не переставал интересоваться всю свою жизнь; но об общественной жизни он не заботился. Он любил и искал сообщества актеров и шутов, танцовщиц и певиц, принимал участие в их кутежах и попойках, соревнуясь с ними в шутках и остротах. Эту слабость сохранил он до конца своей жизни. Уже будучи неограниченным властителем Рима, он ежедневно собирал вокруг себя самых бесстыдных людей со сцены и не терпел за своим столом никакого серьезного разговора. Сулла был красивый мужчина, высокого роста, с голубыми глазами и светло-русыми волосами; но вследствие распутной жизни он преждевременно состарился. Его бледное лицо было обезображено отвратительной сыпью, так что один остряк в Афинах сравнил его в стихах с тутовой ягодой, обсыпанной мукой. Он как бы шутя усваивал то, что другим давалось лишь с трудом. На это он и полагался и, предавшись наслаждениям и не питая честолюбивых замыслов, плыл по течению, пока обстоятельства не вызвали его к деятельности.

Сулле было 30 лет, когда он определен был квестором Мария в Югуртинскую войну. Марий был недоволен, что ему для столь трудной войны дали в помощники такого неженку; но скоро ему пришлось изменить о нем свое мнение. Он снискал любовь солдат простотой и шутливостью, любезностью и услужливостью; на военных работах, в походе, на сторожевых постах он постоянно искал сближения с солдатами; и приобретая авторитет у них, он не подрывал авторитета других командиров. Он отлично сражался при Цирте, где Марий разбил Югурту и Бокха, и когда затем Бокх вступил в переговоры с римлянами, то Сулла, который, по желанию царя, послан был к нему для переговоров, сумел, благодаря своей смелости и ловкости, повернуть дело так, что Югурта был ему выдан. Ревность, возникшая, как полагают, по поводу этой удачи Суллы между ним и Марием, не была настолько значительна, чтобы перейти в открытую вражду. Непосредственно после окончания Югуртинской войны в 104 г. мы снова видим Суллу легатом и в следующем году военным трибуном в войске Мария, ожидавшем в Галлии возврата кимвров; только в 102 г. добрые отношения между ними, по-видимому, поколебались. Сулла перешел тогда в войско Лутация Катула, стоявшее в Северной Италии. Здесь он отличился смелыми набегами против альпийских племен и снабдил войско жизненными припасами в таком изобилии, что часть их могла быть выделена даже подоспевшему войску Мария. Сулла был душой войска Катула, человека честного, но к военному делу не особенно способного. Сулла, несомненно, более своего полководца способствовал победе на полях Равдийских.

После этого Сулла опять в течение нескольких лет оставался без государственной деятельности. Народ хотел, чтобы он явился искателем на должность эдила, надеясь, что он, как друг царя Бокха, будет на эдильских игрищах тешить зрителей охотами и боями африканских хищных зверей. Но так как он отказался от звания эдила, то народ и провалил его на выборах в преторскую должность, которой он добивался. Следующий (94 г.) год был счастливее, ибо, не жалея денег, он, как претор (93 г.), устроил желанные игрища. Сто львов, подаренных Бокхом, выставлены были в цирке напоказ народу, на этот раз впервые без цепей, и убиты искусными копьеметателями, также присланными Бокхом. По истечении срока претуры он был послан пропретором и Киликию (92 г.). Здесь ему опять пришлось выступить соперником Мария. Когда Митридат завладел Каппадокией, то не Марию, а пропретору Сулле было поручено водворить снова на престол изгнанного царя Ариобарзана. С небольшим войском Сулла в короткое время завоевал Каппадокию и восстановил господство Ариобарзана. Это смелое предприятие обратило на римлянина внимание Арзака, царя парфянского, снарядившего к Сулле, стоявшему тогда на Евфрате, посольство, чтобы завязать дружественные отношения с Римом. Таким образом, Сулла имел счастье быть первым римлянином, с которым парфяне вступили в переговоры. Чтобы дать варварам почувствовать величие Рима, Сулла велел при этом случае поставить три кресла и сам, заняв среднее, почетное, пригласил сесть по одну сторону парфянского посла Оробаза, а по другую – Ариобарзана. Из-за этого разгневанный парфянский царь велел отрубить Оробазу голову.

По возвращении из Азии Сулла пришел в столкновение с Марием, которому возраставшая слава молодого соперника стала казаться все более опасной. Царь Бокх посвятил Капитолию группу статуй, изображавших выдачу Югурты Сулле, и это обстоятельство задело Мария в такой степени, что он старался удалить статуи из храма. Ссора обоих соперников теперь грозила возмутить город; но союзническая война остановила на время дальнейший разрыв.

Установив на скорую руку мир, Сулла поспешил со своими легионами на восток, где успехи Митридата настоятельно требовали его присутствия.

Митридат VI Евпатор, или Дионисий, именуемый также Великим, был в то время опаснейшим врагом римлян. Он понимал, что независимость его государства не может сохраниться из-за постоянно возраставшего владычества римлян в Азии, что либо он должен пасть, либо Рим «с его волчьей натурой, ненасытной жаждой крови, земель и золота», и решил биться до победы. Унаследовав государство Понтийское, береговую страну в Каппадокии у Черного моря, он расширил его во все стороны, приобрел Колхиду и основал в северной части Черного моря, в Крыму и прилежащих местностях, так называемое Босфорское царство, которое доставляло ему ежегодно 200 талантов и 180 тыс. четвериков хлеба. На востоке он присоединил к своим владениям Малую Армению и заключил с царем Армении Тиграном, за которого выдал дочь свою Клеопатру, дружественный союз, прикрывавший его с тыла в его предприятиях против запада. В Малой Азии он захватила Каппадокию и Пафлагонию.

Луций Корнелий Сулла

Митридат понял, что римляне стремятся погубить его, и стал готовиться всеми силами к войне. Его обширные земли доставляли ему корабли, людей и деньги в изобилии. Во главе его войска стояли отличные полководцы, как, например, братья Неоптолем и Архелай. Немногочисленные римские отряды, размещенные в разных местах Азии, были разбиты. Азиаты и эллины повсюду с восторгом принимали победоносного царя, который провозглашал себя поборником и освободителем эллинской национальности. Они посылали к нему, как к «спасительному богу», своих вестников и приглашали его прибыть в города их; они захватывали римских офицеров и отправляли их связанными к царю. Вскоре царь издал в Эфбее всем подчиненным ему наместникам и городам приказ: в один день перебить всех италийцев, свободных и несвободных, кого им удастся захватить, без различия пола и возраста, трупы их бросить на съедение птицам, имущество конфисковать и одну половину его отдать убийцам, а другую – отослать царю. Таким образом, в один день умерщвлено до 150 тыс. италийцев, мужчин, женщин и детей; азиаты с наслаждением и жестокостью избивали римлян, которые так долго притесняли их и разоряли их страну (88 г. до Р.Х.).

Митридат был теперь единственным властителем Малой Азии, и флот его господствовал на Восточном море. Он послал затем полководца своего Архелая с войском и флотом в Грецию, чтобы сразиться там с римлянами. Афенион, афинский философ низкого происхождения, которого афиняне послали к царю при известии о его победах, возвратился теперь в Афины во главе 2 тыс. понтийских воинов и без труда добился того, что граждане отошли от Рима и примкнули к царю. Афенион господствовал в городе, как тиран, преследовал богатых и знатных как приверженцев римских притеснителей и отбирал у них имущество.

В то время как эти события совершались на востоке, в Риме и Италии свирепствовала гражданская война и обессиливала тех, кто должен был наказать царя Митридата. Только весной 87 г. Сулла с пятью легионами, около 30 тыс. человек, высадился у берегов Эпира, без денег и без единого военного корабля. Его средства для такой значительной и занимавшей такое большое пространство войны были, следовательно, крайне невелики; но он не падал духом и быстро двинулся на неприятеля, полагаясь на свое счастье. В Беотии он разбил Архелая и Афениона и затем завладел почти без сопротивления всем греческим материком, за исключением Афин и Пирея. Отделив небольшие отряды для защиты остальной страны от нападений неприятельского войска, он с главными силами своими расположился лагерем при Элевзисе и Мегаре, чтобы отсюда командовать Пелопоннесом и осадить Афины и Пирей.

В Афинах вскоре из-за осады начался голод и недостаток во всем; ели травы и злаки, произраставшие у крепостных стен; глотали сваренную кожу, вываривали пустые бутылки от масла для добывания остатков. При таком бедственном положении своих сограждан тиран Афенион предавался преступному разгулу; целыми днями кутил он и пировал; презрительно насмехался над другом и недругом; распорядился, за недостатком, масла, загасить священную лампаду богини Афины; верховной жрице, просившей у него полмеры пшеницы, он послал столько же перцу; членов магистрата и жрецов, моливших его сжалиться над городом, велел разгонять выстрелами из лука. После долгих колебаний он решился наконец вступить в переговоры и послал для этой цели некоторых из участников его попоек; но вместо того чтобы молить о пощаде города, они начали хвастаться деяниями афинян против персов. Сулла прервал их, сказав: «Ступайте, глупцы, назад с вашими красивыми речами. Римляне послали меня в Афины не в школу ходить, а наказать отделившихся». Так как Афенион, хорошо зная предстоявшую ему судьбу, медлил со сдачей города, то Сулла 1 марта 86 г. предпринял штурм и завладел Афинами. Многие в отчаянии сами умерщвляли себя, ибо все думали, что Сулла беспощадно уничтожит строптивый город. Однако униженные мольбы двух изгнанных афинян, Мидия и Каллифона, и заступничество римских сенаторов в его лагере смягчили гнев Суллы, и он заявил, что пощадит многих из уважения к немногим живущим ради их великих покойников. Афенион был отравлен. Некоторое время спустя Сулла овладел также Пиреем и разрушил не только возведенные там важные для торговли и судоходства постройки, но и существовавшие там сильные укрепления и длинные стены, соединявшие порт с Афинами.

После падения Афин война перенесена была в Беотию. Таксил, полководец Митридата, выступил из Фракии и Македонии с 100 тыс. человек пехоты, 10 тыс. всадников и 90 запряженными четверкой боевыми колесницами и отозвал к себе Архелая, стоявшего со своим флотом при Мунихии у Пирея. Архелаю не очень хотелось оставить море и воевать с римлянами на суше; он советовал избегать сражения, затянуть войну и преградить неприятелю подвоз припасов. Если бы последовали его совету, то понтийские отряды в скором времени, быть может, были бы свидетелями приятного зрелища, как два отряда римского войска сразились бы между собой на греческой земле. Дело в том, что народная партия в Риме, после отъезда Суллы снова приобретшая господство, послала в Грецию против Митридата своего собственного полководца М. Валерия Флакка, назначенного консулом на место умершего Мария, между тем как Сулла был отрешен от должности и лишен покровительства закона. Приходилось, таким образом, ожидать враждебного столкновения этих двух противников и войск их, причем Сулла из-за недостатка денег и припасов должен был бы опасаться неповиновения и измены в среде своего собственного войска. Для него поэтому было как нельзя более кстати, что Таксил, вопреки совету Архелая, хотел действовать быстро. Сулла выступил против него в Беотию и дал ему и Архелаю, с войском втрое менее значительным, битву при Хероне, в которой одержал полную победу. От армии Митридата едва 10 тыс. человек спаслись в Халкиде на Эвбее, между тем как собственную потерю Сулла в своих записках оценивает, конечно, слишком низко, только в 12 человек.

Когда Сулла после битвы при Хероне направился в Фессалию навстречу войску Флакка, то получил известие, что новая армия царя, не уступающая прежней по численности, опустошает земли, лежащие в тылу его. Полководец Дорилай с флотом, в котором находилось 80 тыс. человек, и ристал к Халкиде и немедленно завладел оттуда Беотией. Он хотел заставить Суллу принять сражение; не обращая внимания на предостережение Архелая, он открыто высказывал, что в предшествовавшей битве многие тысячи погибли лишь вследствие измены. Сулла пошел назад в Беотию и при Орхомене наткнулся на войско неприятеля. Многочисленная азиатская конница с яростью ринулась па римскую пехоту; она заколебалась, и многие уже искали спасения в бегстве. Тогда Сулла соскочил с лошади, схватил знамя и прорвался к неприятелю сквозь ряды бегущих, восклицая: «Для меня, римляне, слава в том, чтобы умереть здесь; вы же, когда вас спросят, где вы изменили своему полководцу, скажите, что при Орхомене». После этого неприятель был отброшен и заперт в своем лагере, который на следующий день и был взят штурмом. Большая часть Митридатова войска пала под римским мечом или погибла в окрестных болотах; Архелай с немногими оставшимися спасся в Эвбее (85 г. до Р.Х.).

Греция была потеряна для Митридата; да и в Малой Азии положение его стало шатким. Жители Азии, которые сначала встречали его с ликованиями, как своего спасителя и освободителя, вскоре убедились, что иго деспотичного царя оказывается гораздо более тяжелым, чем власть римлян, и восстали во многих местах против войск Митридата. К этому теперь добавилась опасность со стороны римлян: римское войско под командованием Валерия Флакка переправилось у Византии и появилось в Азии, но уже под руководством К. Флавия Фимбрия, убившего полководца и принявшего на себя команду. Митридат оказался в опасном положении, ибо Фимбрия, дурной человек, но способный и дельный полководец, разбил войско царя в ночном сражении и вынудил царя к бегству из Пергама в Митидены. Равным образом и преобладание свое на море Митридат потерял к концу 85 г., с тех пор как Лукулл, помощник Суллы, составил флот и выдержал несколько удачных сражений с кораблями царя. Митридат попытался поэтому вступить с Суллой в переговоры. Зимой 85/84 г. полководец его Архелай сошелся на совещание с Суллой в Делионе, в Беотии, причем Сулла предъявил следующие требования: царь должен возвратить все завоеванные земли в Малой Азии, как-то: Каппадокию, Пафлагонию, Вифинию, Галагию и римскую провинцию Азию; уплатить 2 тыс. талантов за военные издержки; выдать пленных и дезертиров и 70 военных кораблей с полным вооружением; за что ему обеспечивается обладание остальными его землями, и от него не потребуется ничего унизительного или постыдного для его чести. Митридат отверг эти условия и требовал, чтобы ему, по крайней мере, оставлены были Пафлагония и корабли его и велел передать Сулле, что Фимбрия предлагал ему условия гораздо более выгодные; когда же Сулла прервал переговоры и со своим войском переправился в Азию, то царя убедили доводы Архелая, и он решил принять предложенный мир. В Дардане он встретился с римским полководцем для личных переговоров и заключил мир на вышеозначенных условиях (84 г.). Впоследствии Митридат жалел, что согласился на этот мир, так как полагал, что при большей выдержке ему удалось бы добиться больших уступок, и обвинял Архелая, своего лучшего полководца, в измене; последний бежал поэтому к римлянам, у которых нашел почетный прием. Впрочем, и войско Суллы было недовольно договором с Митридатом; оно роптало, что варвару, истребившему столько тысяч римлян, дозволено было безнаказанно удалиться с большей частью награбленного им в Азии добра, между тем как римскому войску оставалось только присутствовать при этом с пустыми руками. При других обстоятельствах Сулла сам после таких больших побед не показал бы себя столь уступчивым; но он должен был опасаться, чтобы Митридат и Фимбрия заодно не выступили против него, и, с другой стороны, ему было нежелательно медлить со своим возвращением в Италию, где необходимо было разделаться с демократией и оттеснить ее от правления.

После заключения мира с Митридатом Сулла выступил против Флавия Фимбрия. У Феатейри, неподалеку от Пергама, он расположился лагерем подле лагеря своего противника, и тотчас же солдаты последнего стали толпами переходить к Сулле. Фимбрий в собственном своем лагере не уверен был более в своей безопасности, бежал в Пергам и там, в храме Асклепиода, пронзил себя своим мечом. Часть его войска бежала к Митридату и морским разбойникам, остальная перешла под команду Суллы. То были два легиона, которых Сулла оставил в Малой Азии, под начальством Л. Лициния Мурены, так как не полагался на их верность в предстоявшей войне в Италии. После этого Сулла, насколько он мог, за короткое время установил в Азии порядок и произвел строгий суд над изменниками и убийцами римских граждан. Плательщики податей должны были немедленно внести наличными деньгами числившиеся за ними за последнее пятилетие недоимки. Сулла весной 83 г. выступил в обратный путь в Италию. Он отправился из Эфеса в Пирей, по суше прибыл в Диррахиум и отсюда морем пошел в Брундузиум. Войско его состояло из 40 тыс. человек.

Между тем Цинна, избиравшийся с 87 г. четыре раза консулом, мало сделал для упрочения своей власти в Риме. Только когда в 84 г. Сулла письмом к сенату возвестил о своем скором возвращении и открыто заявил, что не может простить врагам своим, что кара постигнет не массы, а зачинщиков, тогда только Цинна и другие вожди партии очнулись и решили отправить войско в Далмацию, чтобы сразиться с Суллой в Греции. Когда Цинна прибыл со своими отрядами в Анкону, произошел бунт, и он был убит. На следующий год (83 г.) партия Цинны избрала консулами К. Норбана и Я. Сципиона, двух совершенно неопасных для Суллы соперников.

Сулла со своим победоносным и преданным войском высадился в Брундизиуме. Чтобы хотя отчасти лишить своих противников поддержки со стороны италийских племен, Сулла объявил, что он признает все права италийцев, которые они приобрели в последние годы, и с некоторыми племенами заключил договоры; на пути своем через Калабрию и Апулию в Кампанию он щадил людей, города, поля и плоды. Близ Капуи выступил против него со своим войском консул Норбан и был разбит. Другой консул, Сципион, правнук Сципиона Африканского, вступил в переговоры, чтобы прийти к какому-либо соглашению; тем временем войска Суллы, 20 когорт, смешались с 40 когортами противника, подкупленного с помощью денег и обещаний. Покинутый Сципион с сыном своим попал в плен. Сулла отпустил его, впрочем, на свободу. Рассказывают, что по этому поводу Гн. Папирий Карбон, один из самых дельных вождей демократической партии, выразился, что в лице Суллы ему приходится бороться лисицей и со львом, но что больше хлопот причиняет ему лисица.

Кровопролитнее была война в следующем году (82 г.) когда консулами были Папирий Карбон и не достигший еще 30-летнего возраста Г. Марий, сын знаменитого Мария. Из них Карбон стоял к северу от Рима, чтобы прикрывать Этрурию и Умбрию, а Марий стал против наступавшего из Кампании Суллы для прикрытия Рима и Лациума, но при Сакрипорте потерпел полное поражение и был вынужден запереться в Пренестэ. Сулла приказал осадить его и, посетив затем на короткое время Рим, где для охраны города назначил гарнизон, повернул на север, чтобы опрокинуть Карбона. После нескольких кровопролитных битв с Метелдом Пием и Помпеем, а затем и с самим Суллой, Карбон был вынужден бежать в Африку. Между тем над Римом собиралась страшная гроза. Самниты и дуканы, сражавшиеся на стороне марианцев, после напрасной попытки освободить Пренестэ от осады направились под предводительством Понция Телезина и М. Дампония против Рима, чтобы искоренить «лес, в котором хищнические волки италийской свободы имели свои притоны». 1 ноября 82 г. у Коллинских ворот произошла отчаянная битва, кончившаяся тем, что предводительствуемый М. Крассом правый фланг Сулловой армии одержал победу, между тем как войска на левом фланге под командой Суллы были отброшены сильным напором неприятеля. При этом даже жизнь Суллы подверглась опасности: двое неприятелей, узнавших его по его белому коню, целились в него своими копьями, но его стремянной заметил это и ударом плети заставил коня своего господина побежать так, что копья попали не в господина, а только в хвост лошади. Сулла, видя свои отряды бегущими, схватил маленький золотой образ Аполлона, который он взял из Дельф и носил на груди у себя, поцеловал его и проговорил: «О, Аполлон Пифийский, неужели твой счастливый Корнелий Сулла, которого ты возвеличил и прославил в столь многих сражениях, будет ниспровергнут здесь перед воротами его родного города, которых он достиг с твоей помощью, чтобы позорно погибнуть со своими согражданами?» Он заклинал бегущих солдат остановиться, грозил им, некоторых удерживал своими руками, но все напрасно; наконец, он вместе с бегущими спасся в лагере. Уже поздней ночью люди Красса явились к Сулле и возвестили о победе. Тогда он снова на скорую руку собрал свои силы и пустился преследовать неприятеля. Битва продолжалась всю эту ночь и следующее утро. На каждой стороне насчитывали будто до 50 тыс. убитых и раненых. Самые выдающиеся вожди самнитского войска пали. Понций, тяжело раненный, лопал в плен к неприятелю и был умерщвлен. С ним пал и его народ, ибо Сулла поставил себе задачей стереть с лица земли враждебный римлянам народ самнитский. На третий день после битвы велел он в огороженном месте на Марсовом поле изрубить 3-4 тыс. самнитских и луканских пленников, в то время как он присутствовал на сенатском заседании в соседнем храме Беллоны. Шум оружия, крики и стоны несчастных испугали сенаторов. Сулла же успокоил их уверением, что он велел наказать только несколько бунтовщиков, и продолжал свою речь.

Битва при Коллинских воротах, в сущности, положила конец гражданской войне в Италии. Гарнизон города Пренестэ сдался при известии об этой битве. Консул Марий пытался спастись из города через подземный ход; когда же он увидал, что бежать невозможно, то вместе с Понцием Телезином, младшим братом вышеупомянутого, решил, чтобы они друг друга пронзили мечом. Телезин пал, но Марий был только легко ранен, так как он отвел удар рукой. Тогда, по его приказанию, он был умерщвлен рабом своим. Его голова была выставлена в Риме напоказ на ораторской трибуне. Жителей Пренестэ и остальное войско в городе, в количестве 12 тыс. человек. Сулла велел истребить поголовно. При известии о несчастной судьбе Пренестэ отдельные города Италии защищались еще некоторое время с упорством, но без успеха В провинциях восстание продолжалось благодаря бежавшим из Италии марианцам: в Испании благодаря Серторию, в Сицилии – Перперне и Карбону, в Африке – Домицию Агенобарбу, зятю Цинны. Последние трое были побеждены Гн. Помпеем; Карбона он взял в плен и казнил, а Агенобарб пал в битве. В то же время оставленный Суллой в Азии Мурена необдуманно начал войну против Митридата, но был разбит, и, по приказанию Суллы, война была прекращена. Сулла властвовал теперь в Риме и Италии, и он решил не выпускать власти из своих рук до тех пор, пока не отплатит врагам и друзьям своим и не установит в государстве порядка по собственному разумению. Он письменно объяснил сенату, что ему кажется необходимым, чтобы устроение республики было предоставлено одному человеку, облеченному неограниченным полномочием, и что он считает себя способным исполнить эту трудную задачу. И сенат объявил его диктатором на неопределенное время для составления законов и устройства общественного порядка (82). Первым делом его было – мстить и воздать должное врагам своим; через это он в то же время получал средства награждать своих друзей и войско. Наступили времена ужаса. В силу Сулловых проскрипций (опальных списков) были объявлены врагами отечества и лишенными покровительства законов все те гражданские и военные чиновники, которые, согласно признанному Суллой договору его со Сципионом, являлись еще деятелями революции, а из остальных граждан – те, которые видимым образом содействовали ей. Убивший кого-либо из этих проскриптов получал вознаграждение в 12 тыс. динаров; укрывавший же проскрипта, хотя бы то был ближайший родственник, подлежал смертной казни. Имущество лиц, попавших в опалу, становилось собственностью государства, подобно неприятельской добыче, а дети и внуки их объявлены были лишенными права на занятие каких-либо должностей и званий. И вот солдаты Суллы и охотники из низшего и высшего сословий начали страшную резню в Риме и по всей Италии. Везде, где только удавалось захватить несчастных, их избивали; ни храм богов, ни гостеприимный очаг, ни родительский дом – ничто не спасало: мужей убивали у жен своих, сыновей – у матерей. Плач по убитым считался преступлением; выслеживалось даже выражение лица. Так погибли тысячи людей; тогда Метелл Пий спросил Суллу в сенате, сколько времени он намерен еще так продолжать и когда можно ожидать конца этим порядкам. «Ибо, – сказал он, – мы просим не о милости для тех, кого ты решил умертвить, а об избавлении от неизвестности тех, кого ты хочешь оставить». Сулла ответил, что он не знает еще, кого он будет щадить, на что Метелл возразил: «Ну так объяви о тех, кого ты хочешь наказать». Г. Катул спросил, с кем же придется радоваться победе, если после вооруженных будут убиты и беззащитные, а Центурий Фуфилий предложил написать имена осужденных, для всеобщего обозрения, на доске. Сулла согласился; была вывешена доска с 80 именами, через два дня новая с 220 именами, затем на третий день новая с не меньшим числом имен. Этого мало; в речи к народу диктатор заявил, что предает опале тех, которых помнит; тех же, которые в настоящее время ускользнули из его памяти, он будет иметь в виду в другой раз. Таким образом, оглашение проскрипционных списков не принесло с собой успокоения и уверенности в безопасности, тем более что убийцы мало обращали внимания на списки, а друзья и пособники Суллы из мести и корыстолюбия записывали в списки кого хотели, даже тех, которые были совершенно неповинны. Многие погибли единственно из-за их имущества, и убийцы имели дерзость говорить, что одного погубил его большой дом, другого – сад, третьего – его теплые бани. Кв. Аврелий, человек, державшийся в стороне от всяких общественных дел, пришел на площадь и в списке проскриптов прочел свое имя. «Горе мне, бедному, – воскликнул он, – из-за моего имения у Албанского холма попал я в список!» И он прошел лишь несколько шагов, как пал от рук преследовавшего его. Некоторые вносили в список людей, убитых ими уже ранее. Так, Л. Сергий Катилина просил, чтобы Сулла объявил опальным его брата, которого он уже прежде умертвил из корыстолюбия. Катилина особенно отличался своей кровожадностью; он голову убитого им М. Мария поднес Сулле, когда он сидел на площади, и затем пошел в соседний храм Аполлона, чтобы в кропильнице умыть руки.

Отобранное имущество опальных большей частью растрачивалось попусту. То, чего Сулла не оставлял для себя или для своей супруги, Метеллы, он дарил друзьям своим, отпущенным и собутыльникам, женщинам, актерам и певцам, или продавал с молотка, причем превосходнейшие имения сбывались за ничтожную цену. При этих покупках нажился в особенности М. Красс, будущий триумвир. Сколько людей погибло из-за этих проскрипций, невозможно с точностью определить. Аппиан говорит, что опале подверглись около 40 сенаторов и 1600 рыцарей, а впоследствии еще другие сенаторы.

После окончания этого страшного суда Сулла праздновал 29 и 30 января 81 г. свой триумф над Митридатом, причем за колесницей его следовали почетнейшие граждане, убранные венками, называя его спасителем и отцом, так как он ввел их опять в отечество и возвратил им жен и детей. В заключение торжества Сулла в речи к народу изложил историю своих деяний, превозносил главным образом счастье, как бывшее причиной его успехов. Он предложил народу называть его отныне Феликсом, т. е. счастливым. С тех пор и носил он это имя, равно как и прозвище Эпафродит, т. е. любимец Афродиты. Считая себя баловнем судьбы, он из рожденных ему Метеллой близнецов назвал мальчика Фаустом, а девочку – Фаустой, имена, обозначающие счастливых. Посвятив затем Геркулесу десятую часть всего своего имущества, Сулла несколько дней подряд угощал народ с неимоверной расточительностью, так что ежедневно приходилось бросать в реку множество кушаний, и подавалось сорокалетнее вино. Но среди этих пиршеств умерла его супруга Метелл а. Чтобы не омрачить дома своего трауром, он послал больной женщине разводную и еще перед ее смертью велел перенести ее в другой дом. Через несколько месяцев после этого дано было фехтовальное представление. В то время когда диктатор сидел в театре, одна красивая женщина, по имени Валерия, недавно разведенная с мужем, подошла к нему сзади, вытащила нитку из его одеяния и затем села на свое место. Когда Сулла с удивлением посмотрел на нее, она сказала: «Повелитель, у меня нет дурного намерения, я тоже хочу получить малую долю твоего счастья». Женщина эта произвела столь живое впечатление на Суллу, что он вскоре после того на ней женился. То была его пятая жена. Впрочем, и после этой женитьбы он продолжал водиться с актрисами, лютнистками, актерами и танцорами и целыми днями пировал с ними. Но ведя такую веселую жизнь, диктатор в то же время не забывал дел государственных. Очистив себе почву убийствами, он приступил к реформе государственного устройства, посредством которой господство сената и аристократии было снова восстановлено и упрочено. Число сенаторов он увеличил до 500-600 человек в силу закона, по которому впредь не звание эдила, но уже квесторство давало право на поступление в сенат и по которому число квесторов было доведено до 20. Сенат получил самые обширные полномочия, большую часть судебной власти, управление провинциями, право предлагать новые законы, отнятое у трибунов. Вообще выродившаяся трибунская власть была ограничена весьма тесными пределами. Право их сноситься с народом было поставлено в зависимость от дозволения сената, и дабы удержать честолюбивых демагогов от соискания этой должности, Сулла издал закон, по которому всякий бывший трибуном теряет право добиваться какой-либо высшей должности. В полномочие сената было также отдано право распоряжаться всеми военными силами. Отныне оба консула и преторы, число которых было увеличено до 8, могли быть, по определению сената, посланы проконсулами и преторами в провинции лишь по отбытии ими годовой службы в Риме. При выборах на должности был восстановлен закон относительно требуемого возраста, равно как относительно последовательного прохождения должностей (квесторство, преторство, консульство); между двумя неодинаковыми должностями должно было пройти по меньшей мере два года, для занятия вторично той же должности – по меньшей мере десять лет. Этим была предотвращена возможность того, чтобы одно лицо, облекаемое в течение нескольких лет подряд званием консула, присвоило себе род тирании. Ввиду усиления власти аристократов Сулла увеличил также число верховных жрецов, авгуров и смотрителей Сивиллиновых книг и постановил чтобы они не избирались более народом, а чтобы эти жреческие коллегии пополнялись путем собственного выбора, как то было прежде.

Кроме этих постановлений, относящихся к государственному устройству, Суллово законодательство (Leges Corneliac) охватывало еще множество распоряжений, касавшихся уголовного права и судопроизводства, полиции и нравов. Суллово законодательство, за исключением уголовных законов, существовало недолго, так как оно было слишком односторонним восстановлением старого, а аристократия, исключительно которой оно передавало правление, была слишком испорчена для того, чтобы быть основой и душой государства. Оплотом установленного им порядка и обеспечением господства его партии не могло служить то обстоятельство, что он в тех общинах Италии, которые за участие в революции были наказаны лишением прав гражданства и части земель, поселил своих ветеранов, чтобы они, как бы в качестве постоянного войска, поддерживали его учреждение, и что отпущенные им на волю и названные по его имени «корнелиевцами», рабы опальных граждан, в числе 10 тыс., сделались в Риме телохранителями олигархии.

Окончив задуманное им государственное устройство, Сулла сложил с себя в 79 г. звание диктатора, выразив в то же время готовность дать во всем отчет, которого, конечно, никто не отважился потребовать. Утомленный делами правления, он удалился в Путеоли, в имение свое, чтобы здесь спокойно предаться наслаждениям. В следующем году он умер, на 60-м году жизни, от болезни, порожденной его распутством и невоздержанностью. За два дня до смерти он окончил двадцать вторую книгу своих «достопримечательностей», похваляясь в ней, что осуществилось предсказание халдеев о том, что он умрет среди блеска счастья, после жизни, исполненной славы.

Консул М. Лепид, человек отважный и противник Суллы, и другие враги существовавшего порядка отказывали покойному в публичном погребении. Консул Катул, Л. Лукулл, Помпей и другие оптиматы поняли, что в случае если те настоят на своем, то всем учреждениям Суллы угрожала бы немедленная опасность, и при помощи призванных ветеранов добились того, что сенат решил похоронить покойного на Марсовом поле, что было высшей наградой отличных заслуг и доблестей. По-царски убранное тело в золотых носилках и в сопровождении ветеранов было перенесено из Путеоли в Рим, где было встречено сенатом, магистратами, жрецами и весталками и препровождено на площадь. После произнесенной здесь похоронной речи сенаторы понесли носилки на Марсово поле. Здесь труп был сожжен, и усопшему воздвигнут памятник, для которого он сам сочинил надгробную надпись, гласившую, что ни один друг не сделал ему столько добра, ни один враг столько зла, чтоб он не превзошел того и другого.