Смутное время. Основные события и результаты

В 1613 г. на самом представительном и многочисленном из всех Земском соборе в Москве встал вопрос о выборе нового русского царя. Претендентами были королевич Владислав, сын шведского короля Карл-Филипп, сын Лжедмитрия II и Марины Мнишек Иван, а также представители знатнейших боярских фамилий. Земский собор избрал на царство представителя почтенного старомосковского бояр­ского рода 16-летнего Михаила Романова, сына Федора Никитича Романова. Права Романовых на престол обосновывались в одном из последних летописных сочинений - «Новом летописце», созданном в 30-е гг. XVII в.

Отец Михаила Ф.Н. Романов, племянник первой жены Ивана Гроз­ного Анастасии Романовой (его отец Никита Романов - брат Анас­тасии), в 1601 г. был насильно пострижен в монахи под именем Фи­ларета, а в 1619 г. избран патриархом. Человек властный и решитель­ный, он по сути дела до самой смерти в 1633 г. держал в своих руках управление страной. Началась трехсотлетняя история правления но­вой российской династии.

Избрание царем Михаила Романова не прекратило претензий по­ляков утвердиться на российском престоле, И они искали возможно­сти устра-йить молодото иаря. Широко известен подвит костромского крестьянина Ивана Сусанина, ценой собственной жизни спасшего отправившегося на богомолье Михаила от польской расправы. М.И. Глинка увековечил его подвиг в опере «Жизнь за царя». Поэт-декабрист К.Ф. Рылеев посвятил ему возвышенные строки:

«Предателя, мнили, во мне вы нашли:

Их нет и не будет на Русской земли!

В ней каждый отчизну с младенчества любит

И душу изменой своей не погубит».

«Злодей! - закричали враги, закипев, - Умрешь под мечами!» - «Не страшен ваш гнев! Кто русский по сердцу, тот бодро, и смело, И радостно гибнет за правое дело! Ни казни, ни смерти и я не боюсь: Не дрогнув, умру за царя и за Русь!»

…Снег чистый чистейшая кровь обагрила: Она для России спасла Михаила!

Перед правительством Михаила Романова стояла задача прекраще­ния интервенции и восстановления внутреннего порядка. По Столбов-скому миру со Швецией в 1617 г. Россия вернула себе Новгород, но оставляла Швеции побережье Финского залива и Корелу; в 1618 г.

по Деулинскому перемирию с Польшей Россия оставляла за ней Смо­ленские, Северские и Черниговские земли. Но в целом территориаль­ное единство России оказалось восстановленным. Лишь в 1634 г., по Поляновскому договору после Смоленской войны (1632-1634), Речь Посполитая признала Михаила Федоровича царем.

Смута упрочила идею самодержавия, а монархия Романовых вос­принималась как символ внутреннего мира и стабильности. Умерен­ность и традиционализм первого Романова послужили консолидации общества. По мере упрочения царской власти правительство все реже прибегало к Земским соборам. Внутренняя политика пошла по пути дальнейшего укрепления феодально-крепостнических порядков и со­словного строя. С целью упорядочения налогообложения в 20-е гг. XVII в. стали составляться новые писцовые книги, прикрепляющие население к месту жительства. Возрождалась практика «урочных лет».

В годы правления сына Михаила Алексея Михайловича (1645- 1676) государственный строй России эволюционировал от сословно-представительной монархии к абсолютизму, т.е. неограниченной и бесконтрольной власти монарха. Угроза со стороны более развитых стран Запада и систематические набеги с юга форсировали этот про­цесс и вынуждали государство держать в постоянной готовности зна­чительные вооруженные силы, расходы на содержание которых пре­восходили материальные ресурсы населения. Имели значение и.дру­гие факторы, такие как огромная территория страны с дальнейшим освоением новых земель, соперничество боярства с дворянством, по­зволявшее монарху лавировать между ними, крестьянские и городские выступления.

Алексею Михайловичу, получившему прозвание «Тишайший» за умение доверять решение государственных вопросов подходящим ис­полнителям из числа своих приближенных, предстояло сделать важ­ные шаги на пути России к абсолютизму. По выражению В.О. Клю­чевского, он создал вокруг «преобразовательное настроение», окружив себя думающими людьми. Именно при Алексее Михайловиче произош­ли самые драматические события столетия и одержаны самые значи­тельные победы - над Швецией и Польшей.

Необходимым шагом в преодолении последствий Смуты и укреп­лении государственности стало принятие в 1649 г. Соборного уложе­ния. Со времени Судебника 1550 г. прошло сто лет, и он не учитывал новые потребности общества. Соборное уложение 1649 г. - универ­сальный кодекс феодального права, не имевший аналогов в предшество­вавшем законодательстве. Он устанавливал нормы во всех сферах жизни общества: социальной, экономической, административной, семей­ной, духовной, военной и др., и оставался действующим вплоть до 1832 г. Первые главы Уложения предусматривали строгие наказания за пре­ступления против церкви и царской власти. Власть и личность царя все больше отождествлялась с государством.

Важнейшим разделом был «Суд о крестьянах», который ввел бес­срочный сыск беглых крестьян, окончательно отменил переход крес­тьян к новым владельцам в Юрьев день. Сыск беглых крестьян пра­вительство взяло на себя. Это означало юридическое оформление общегосударственной системы крепостного права, при котором феодал имел право распоряжаться личностью, трудом и имуществом своих кре­стьян. Это позволило максимально сконцентрировать силы на реше­нии задач внутренней и внешней политики на феодальной основе.

Все сословия общества обязаны были служить государству и от­личались одно от другого лишь характером возложенных на них по­винностей: служилые люди несли военную службу, а тяглые люди несли «тягло» в пользу государства и служилых людей. Владельче­ские крестьяне не были освобождены от государственных податей и платили их наравне с черносошными крестьянами, а значит, тянули двойное «тягло» - государственное и помещичье. Государство не толь­ко предоставляло помещику судебную и административную власть над крестьянами, но и сделало его ответственным сборщиком казенных податей со своих крестьян. Таким образом, феодалы стали отвечать за уплату крепостными «тягла» и получили власть над хозяйственной жизнью своих крепостных.

Государство прикрепляло также черносошных (государственных) крестьян и посадских людей к земле. Им запрещалась перемена мес­та жительства под страхом жестокого наказания и назначалось несе­ние государственного «тягла». И все же в положении владельческих (принадлежавших светским и духовным владельцам) и черносошных (государственных) крестьян оставались некоторые различия. Феодал получил право фактически полностью распоряжаться собственностью и личностью крестьянина. Государство передало ему значительную часть административно-фискальных и судебно-полицейских функций. Черносошные же крестьяне, живя на государственной земле, имели право ее отчуждения: продажи, заклада, передачи по наследству. Они располагали личной свободой. Жизнью общины руководил мирской сход и выборные старосты, производившие раскладку повинностей, отвечавшие за их своевременную уплату, чинившие суд и защищав­шие права общины.

Уложение 1649 г. ликвидировало «белые слободы», принадлежав­шие в городах крупным светским и духовным феодалам, население которых прежде было свободно от повинностей. Государство, ограничив иммунитет феодалов в свою пользу, подчинило себе городское населе­ние и стало его феодальным собственником в городе. Посадское насе­ление обязывалось заниматься торговлей и промыслами, так как и то и другое служило источником финансовых поступлений в казну. Разви­тие городов, ремесел, торговли велось в рамках крепостнической систе­мы, что подрывало развитие капитализма. Монополия посадских людей на торговлю в городах и разрешение крестьянам торговать лишь «с возов» стесняли возможности развития товарно-денежных отношений в деревне и ставили под контроль государства внутреннюю торговлю с целью извлечения прибыли в пользу государства (а не с целью избав­ления посадских людей от конкуренции).

Закрепостительная политика XVI-XVII вв., завершившаяся приня­тием Соборного уложения, была направлена на все тяглое население, так как владельческие и государственные земли были лишь разновид­ностями феодальной собственности. В России сложилась система так называемого «государственного феодализма», когда государство высту­пало как феодальный собственник по отношению ко всему населению, в то время как в ведущих странах Западной Европы происходило ос­лабление крепостной зависимости. В России крепостное право, при отсутствии у непосредственного производителя стимула для развития производства, обусловило нарастание экономической отсталости, осо­бенно разительное на фоне прогресса в Западной Европе, ставшей на путь капитализма.

Соборное уложение отразило процесс стирания различий между наследственной вотчиной и пожизненным владением - поместьем, предусматривая их обмен. Правительство уже в начале XVII в. стало продавать поместья в вотчины. В дворянской среде стала утрачивать­ся прямая связь между службой и ее земельным вознаграждением: поместья оставались за родом даже в том случае, если его представи­тели прекращали службу. Таким образом, расширялись права распо­ряжения поместьями, и они приближались к вотчине. Происходило стирание граней между отдельными категориями господствующего класса феодалов. К концу столетия между ними сохранились лишь формальные различия, а удельный вес дворянского землевладения значительно вырос.

Государство стремилось поставить под контроль церковное земле­владение. Соборное уложение ограничивало рост церковного земле­владения запретом на покупку земли и передачу вотчин церкви по духовному завещанию.

Внешняя торговля в этот период почти полностью находилась в руках иностранных купцов, наделенных привилегиями. Русские куп­цы, слабо организованные и менее богатые, не могли конкурировать с ними. Казенная монополия на экспорт ряда товаров, пользовавшихся спросом за границей, существенно ограничивала возможности русских купцов для накопления капиталов. Засилье иноземного торгового ка­питала на внутреннем рынке России вызывало острое недовольство. Торговый-устав 1653 г. вместо множества торговых пошлин устано­вил единую пошлину и повысил размер пошлины с иностранных куп­цов. Таким образом, устав носил покровительственный характер и отвечал требованиям русского купечества.

В духе политики протекционизма был составлен Новоторговый устав 1667 г., резко ограничивший торговлю иностранцев на внутрен­нем рынке и избавлявший русских купцов и производителей от кон­куренции путем повышения таможенных пошлин на ввоз иностран­ной продукции. Его составитель Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин, происходивший из незнатной дворянской семьи, стал видным государственным деятелем XVII в. Полагаясь в основном на собствен­ный опыт и знания, он активно занимался внешней политикой, и во многом благодаря его усилиям были заключены выгодные для.России договоры со Швецией и Польшей. Ордин-Нащокин был сторонником использования экономического и культурного западного опыта, но при этом хорошо знал разумную меру заимствования. Многие его идеи в отношении реформ государственного управления и городского само­управления были реализованы в эпоху Петра I.

Бояре Б.И. Морозов, Ф.М. Ртищев, А.С. Матвеев, В.В. Голицын также стремились к разрешению проблем в экономической жизни страны, понимали всю важность развития торговли и промышленно­сти и необходимость поддержки купечества для усиления государства. Эволюция правительственной политики в сторону меркантилизма - поддержания государством активного баланса внешней торговли - содействовала интересам зарождающегося абсолютизма.

XVII в. завершает эпоху Средневековья и знаменует начало Ново­го времени. Накопление светского знания постепенно разрушает сред­невековое мировоззрение, в котором господствующую роль играли религиозные представления. Особенностью культуры этого периода становится ее «обмирщение», т.е. освобождение общественного созна­ния из-под влияния религии и церкви, падение их авторитета в духов­ной жизни общества. Возрастает внимание к человеку, его роли в происходящих событиях и определении собственной судьбы.

Растущие связи с зарубежными странами порождали государствен­ную потребность в ознакомлении с достижениями светских наук. Хотя власти селили иностранцев подальше от центра Москвы, в Немецкой слободе (современный район Лефортово), и стремились изолировать их от общения с русскими, новое знание об окружающем мире неиз­бежно проникало в умы россиян. Вхождение в 1654 г. в состав Рос­сии Левобережной Украины, испытавшей культурное воздействие стран Центральной и Восточной Европы, способствовало углублению этих связей. Наибольшую заинтересованность в осмыслении новой культурной ситуации проявляли городские торгово-ремесленные слои, род деятельности которых неизбежно ориентировал их на изучение всего современного, передового, но интерес к светской культуре про­являлся в самых различных группах общества. Монополия церкви на образование и грамотность начинала уходить в прошлое.

Серьезные перемены начинают происходить в сфере просвещения. Страна нуждалась в образованных, квалифицированных специалистах во всех областях точных, естественнонаучных, гуманитарных знаний, что отвечало внутренним и внешним потребностям формировавшего­ся абсолютизма.

Присоединение Поволжья и Сибири открыло простор для геогра­фических исследований, организации экспедиций в ранее неизведан­ные земли. Путешествия в дальние страны и раньше совершались русскими первопроходцами. За 30 лет до открытия пути в Индию португальцем Васко да Гама тверской купец Афанасий Никитин со­вершил свое путешествие (1466-1472) и оставил увлекательные вос­поминания «Хожение за три моря». В 1648 г. экспедиция Семена Дежнёва за 80 лет до В. Беринга вышла к проливу между Азией и Северной Америкой. Именем Дежнёва названа самая восточная точ­ка России. Е.П. Хабаров в 1649 г. составил карту и изучил земли по Амуру, сибирский казак В.В. Атласов обследовал Камчатку и Куриль­ские острова. В Сибирском приказе обобщались все полученные све­дения и материалы, на которые затем долгое время опирались запад­ноевропейские ученые.

Важным событием стало появление первых печатных учебников: «Букваря» Василия Бурцова и иллюстрированного «Букваря» Карио-на Истомина, «Грамматики» М. Смотрицкого, а в начале XVIII в. - «Арифметики» Л. Магницкого, названных М.В. Ломоносовым «врата­ми учености». Книгопечатание было сосредоточено на государевом Печатном дворе.

Парадоксальность ситуации заключалась в том, что со времени Стоглавого собора (1551) в России существовали только низшие бо­гословские школы. Светское образование отсутствовало. Решение вопроса о сущности и задачах образования отразилось в спорах «ла-тинствующих» и «грекофилов». Для русских западников - «латинству-ющих» - Польша долгое время оставалась образцом, посредником, из которого Россия могла заимствовать западный опыт. Сторонники же греческой ориентации «грекофилы» стремились к сохранению тради­ций русской духовной жизни, не без основания опасаясь вторжения светского европейского знания.

Реформация и протестантская этика в Европе изменили ценност­ные ориентации общества. Это сложное и противоречивое время рас­пада привычного жизненного пространства в культуре Европы пере­дается стилем барокко. Западноевропейское барокко стало той фор­мой, через которую в русскую культуру проникали просветительские черты, яркое личностное начало. Проводниками «латинской» культу­ры, западного влияния были выходцы из Польши, Белоруссии и Укра­ины. При Алексее Михайловиче сложился достаточно влиятельный кружок любителей западноевропейской учености, образования, литера­туры, предметов быта и комфорта. Эта придворная среда стала мос­том к Новому времени и выдвинула многих реформаторов. К их чис­лу относился воспитатель царских детей, белорус по происхождению Самуил Емельянович Петровский-Ситнианович из Полоцка, или Симе­он Полоцкий.

В XVII в. появляются два высших учебных заведения для духовен­ства: в 1632 г. Киево-Могилянская академия на Украине, названная по имени ее основателя Петра Могилы, а в 1687 г. ученые-греки Со-фроний и Иоанникий Лихуды из Падуи (Италия) возглавили первое высшее учебное заведение в Москве - Славяно-греко-латинскую ака­демию, где впоследствии учился Ломоносов. В подготовке проекта устава академии принял самое деятельное участие Симеон Полоцкий. Здание Славяно-греко-латинской академии находилось на Никольской улице вблизи Кремля. Она положила начало будущему высшему об­разованию в России; выпускники академии могли поступать на госу­дарственную службу. Однако при ее создании победили сторонники греческой ориентации. Еще раньше Симеон Полоцкий основал школу в Заиконоспасском монастыре при Печатном дворе (1665), которая готовила приказных подьячих.

В сфере духовного образования первым пытался переориентировать на западный лад организацию и содержание учебного процесса при разумном взаимодействии традиций и новаций боярин Ф.М. Ртищев - влиятельный человек из окружения Алексея Михайловича. Образцом ему служили украинские и белорусские училища при монастырях. В 1649 г. Ртищев открывает в Москве школу при Андреевском монасты­ре, куда и приглашает ученых монахов из Киева. Проникновение свет­ских начал в литературу выразилось в появлении новых жанров лите­ратуры - поэмы и романа. Создателем русской поэзии XVII в. был Симеон Полоцкий, энциклопедически образованный человек, сторонник просвещения и сближения с Западом. С. Полоцкий ввел в литератур­ный обиход едва ли не все известные тогда поэтические жанры - от эпиграммы до торжественной оды. Его перу принадлежат два поэтиче­ских сборника «Вертоград многоцветный» и «Рифмологион».

Ярким новатором в литературе был идейный глава раскола протопоп Аввакум (Петров). «Житие протопопа Аввакума, им самим напи­санное» открывает жанр автобиографии и повествует о собственных грехах и подвигах с лиризмом и иронией, сочетающимися с гневным пафосом. Первым русским романом была «Повесть о Савве Грудцы-не» - рассказ о молодом купеческом сыне и его похождениях. По-но­вому звучала и сатира, обличавшая человеческие слабости и пороки («Служба кабаку», «Повесть о Горе-Злочастии»). Первым историческим произведением, изданным печатным способом, стал «Синопсис» киев­ского монаха Иннокентия Гизеля, который повествовал о совместной истории украинского и русского народов со времен Киевской Руси.

В русской живописи XVII в. «обмирщение» искусства особенно ярко представлено творчеством Симона Ушакова. В его иконе «Спас нерукотворный» хорошо заметны новые реалистические черты живо­писи: объемность в изображении лица, элементы прямой перспекти­вы. Тенденция к реалистическому изображению человека, характерная для школы Ушакова, воплотилась в «парсуне» (от «персона» - чело­век) - портрете, выполненном по законам иконографического искус­ства. Наиболее известны из них изображения царя Федора Иоанно-вича, князя М.В. Скопина-Шуйского, царя Алексея Михайловича.

В архитектуре заявило о себе декоративное начало, нашедшее вы­ражение в двух новых стилях. Московское, или «нарышкинское» (по имени заказчиков бояр Нарышкиных), барокко отличали яркость фа­сада, контрастное сочетание в нем красного и белого цветов, обилие раковин, колонн и капителей, украшавших стены, видимая «этажность» построек, заимствованные из светской архитектуры. Примерами мос­ковского барокко служат церковь Покрова Богородицы в Филях и трапезная и колокольня Новодевичьего монастыря. Широкое распро­странение получил стиль «каменного узорочья», изобиловавший раз­ноцветными рельефами, наличниками, изразцами из камня и кирпича. Типичные его образцы - церкви Николы в Хамовниках и Троицы в Никитниках в Москве.

. «Обмирщение» сознания оказывалось в явном противоречии с тра­диционным мышлением. В среде церковников открыто заговорили об «оскудении веры». Страны Западной Европы к XVII в. пережили Ре­формацию и победу светского мировоззрения над религиозным, Рос­сия же была отгорожена от Запада на два с лишним столетия вслед­ствие ордынского ига. Московская Русь нуждалась в новых знаниях, отвечавших насущным задачам развития просвещения. Все более оче­видным становился разрыв с Западом в культурном и духовном раз­витии, преодоление которого требовало освобождения от непосред­ственного участия церкви в данном процессе. В русском обществе нарастает интерес к светским знаниям, все более ощущается потреб­ность свободно мыслить, все яснее проявляется недостаточность ста­рых источников и приемов просвещения.

Само церковное мировоззрение переживало кризис. Утрата церко­вью духовной монополии диктовала необходимость перемен, и это как нельзя лучше осознал умный и беспредельно честолюбивый по нату­ре сподвижник Алексея Михайловича патриарх Никон (в миру Ни­кита Минов). Сын мордовского крестьянина и черемиски (марийки), он прошел все ступени церковной иерархии от сельского священника до всевластного главы русской церкви.

Стремление углубить церковное влияние во всем славянском и православном мире порождало различные точки зрения по вопросу о том, какими путями этого можно добиться. В 40-е гг. XVII в. в Моск­ве сложился Кружок ревнителей древнего благочестия, членами кото­рого были будущие непримиримые противники - Никон и протопоп Аввакум. Деятели Кружка сделали попытку поднять авторитет церк­ви упорядочением богослужения, ни в коей мере не поколебав при этом самих церковных устоев и стремясь оградить духовную жизнь обще­ства от проникновения в нее светских начал. Алексей Михайлович поддержал их программу, так как она соответствовала интересам са­модержавия, шедшего к абсолютизму.

Единство взглядов в Кружке было нарушено при решении вопроса о выборе образцов для исправления богослужебных текстов. Прото­поп Аввакум и его сторонники принимали за основу древнерусские рукописные тексты, переведенные с греческого до падения Византии (старогреческие). Оказалось, впрочем, что они полны расхождений, поскольку до появления книгопечатания церковные книги переписы­вались от руки, и в них вкрались ошибки. Приезжавшие на Русь гре­ческие монахи обращали внимание русской высшей иерархии на эти расхождения.

Став патриархом в 1652 г., Никон решил преодолеть кризис церк­ви путем церковной реформы, усилить ее роль как мирового центра православия и укрепить связи с южнославянскими странами. Рефор­ма должна была унифицировать церковную жизнь ввиду намечавше­гося воссоединения Украины с Россией и объединения русской и ук­раинской церквей, между которыми существовали различия в церков-но-обрядовом отношении. Содержание реформы внешне совпадало со стремлением «ревнителей древнего благочестия» восстановить единство содержания богослужебных книг, утраченное за долгие века пос­ле принятия христианства.

Но Никону нужна была не просто унификация церковной жизни, а приведение ее в соответствие с современными нормами греческой (новогреческой) и других православных церквей. Его поддержали при­ехавшие с Украины ученые монахи, в числе которых был Епифаний Славинецкий, получивший на родине серьезное богословское образо­вание. Никон поручил исправление церковных книг приезжим киев­ским ученым монахам и грекам. Они стали руководствоваться в ис­правлении текстов современными печатными изданиями, греческими и южнорусскими. Однако не следует думать, что введение обрядов по образцу Украины и Белоруссии означало сближение официальной идеологии с Западной Европой.

При подготовке реформы явно ощущалась слабость богословского слоя религии, отсутствие системы духовного образования и самих образованных кадров. Поэтому естественным было обращение к опы­ту украинской православной церкви, не имевшей поддержки государ­ства и в идейной борьбе с униатством и католицизмом взявшей на вооружение основной метод противника - схоластику. В противовес католическим школам на Украине возникли уже упоминавшаяся Ки-ево-Могилянская духовная академия (1632), в стенах которой была создана богатая полемическая литература, и православные «братства». Признание авторитета украинских и греческих богословов в вопросах вероучения было болезненно воспринято церковными консерватора­ми как отступление к «латинству».

Новый служебник был исправлен в результате не по старым гре­ческим книгам, а по изданному в 1602 г. в Венеции греческому ориги­налу. Кроме того, церковная реформа коснулась-служебных обрядов: двуперстное крестное знамение заменили троеперстием, «аллилуйя» стала оглашаться не дважды, а трижды, двигаться вокруг аналоя стали не по солнцу («посолонь»), а против него. В богослужебных текстах некоторые слова были заменены равнозначными (имя Спасителя «Исус» на «Иисус»), а из «Символа веры» в строке «И в Духа Святаго Господа истиннаго и животворящего» изъяли слово «истиннаго». Вме­сто многогласия, когда одновременно читали и пели для сокращения службы, ввели единогласие, облегчавшее прихожанам понимание про­исходящего, земные поклоны на богослужении заменили поясными. Изменения коснулись и одежды священников.

Таким образом, реформа затронула лишь внешнюю сторону бого­служения, оставив без внимания идеи просвещения и образования, идущие с Запада, их светское содержание. Ни Никон, ни верхи духо­венства не принимали этих проникавших в Россию элементов запад­ноевропейской культуры и образованности. Однако реформа откры­вала путь к объединению всех православных церквей, подтверждая лидерство России, и открывала путь для культурного диалога со всей Европой.

В своей деятельности Никон не просто защищал независимость церкви от государства и выступал против вмешательства власти в ее дела. Его претензии шли еще дальше: он выдвинул католический по существу тезис - «священство царства преболе есть» и потребовал подчинения ему светской власти. Положение Никона до его разрыва с царем было близко к положению главы церкви, неподвластного царю - носителю полной и единоличной власти. Торжественная об­становка его патриаршего «выхода» ни в чем не уступала царской: голову украшала митра, подобная царскому венцу, под ноги ему стлал­ся ковер с вышитым двуглавым орлом. При этом Никон подчеркивал, что свою опору видит не в царской милости, а в правах своего сана. Такая трактовка патриаршей власти не замедлила отразиться на вза­имоотношениях Никона с царем.

Конфликт «тишайшего» царя и властного патриарха закончился поражением Никона. Церковный собор 1666 г. лишил его патриарше­го сана, но признал произведенные им церковные исправления. Цер­ковь становилась одним из важнейших препятствий на пути готовя­щихся преобразований, успешное осуществление которых требовало ее полного подчинения государству, что и произошло в XVIII в.

Сторонники непримиримого Аввакума не приняли нововведений и были отлучены от церкви. Они преследовались как церковными, так и государственными властями. Это повело к расколу в русской церкви и возникновению движения старообрядчества. Защитники «старой веры» получили поддержку в самых различных слоях русского обще­ства. Всех их объединяла борьба за идеализированную национальную старину. Раскол явился одной из форм социального протеста, но его нельзя отнести к числу прогрессивных движений, ибо идеал устрой­ства жизни был обращен в прошлое. Его идеология препятствовала развитию светского, рационалистического, антифеодального мировоззре­ния. Отстаивая национальную замкнутость, враждебность ко всему новому, иноземному, движение раскола смотрело не вперед, а назад.

Однако роль старообрядцев в русской истории не столь однознач­на, как может показаться на первый взгляд. Гонения на их веру, эко­номические притеснения (они должны были платить двойную подуш­ную подать) не помешали им максимально реализовать свой творческий и интеллектуальный потенциал. Их связь с российским предпринима­тельством очевидна: старообрядцы Гучковы, Морозовы, Рязановы, Зо­товы, Рябушинские основали первые в стране купеческие и промыш­ленные династии. Старообрядцам принадлежит особая заслуга в со­здании кожевенной и салотопенной мануфактуры, добыче золота, они преуспели в создании системы кредитования на Урале и в Сибири. Создание уральских мануфактур при Петре I и высочайшие в Европе качество железа и уровень литья во многом были результатами их деятельности. На заводах Демидова в металлургии большинство рабочих были старообрядцами, а сами заводы были плотно окружены скитами.

Укрепление самодержавия в правление первых Романовых прояви­лось в разных сферах политической жизни страны. Утратили значе­ние сословно-представительные Земские соборы, которые окончатель­но перестали созываться в 80-х гг. XVII в., изменились состав и чис­ленность Боярской думы за счет привлечения дворян, централизована приказная система и возросла роль приказных чиновников в управ­лении государством, светской властью была одержана победа в сопер­ничестве с властью церкви. Изменения в местном управлении также отражали тенденцию к централизации и падение выборного начала. Власть в объединенных уездах сосредоточилась в руках воевод, заме­нивших всех должностных лиц земских выборных органов.

Изменился титул московского царя: из «государя всея Руси» в 1654 г. он превращается в «Божией милостью… всея Великия и Малыя и Белыя России самодержца». Статьи Соборного уложения поставили на недосягаемую высоту престиж царской.власти и определили жест­кие меры наказания за урон «государевой чести». В повседневном обиходе величие самодержавия подчеркивали пышный и торжествен­ный ритуал чествования царя, роскошь двора. Помпезность ритуалов приобрела характер священнодействия. Использовались все внешние средства для внушения идеи о божественном происхождении царской власти. К концу XVII в. эволюция государственного управления, суда, военного дела отразила переход от сословно-представительной монар­хии к абсолютизму.

После смерти Алексея Михайловича на русский престол вступил его сын Федор Алексеевич (1676-1682), не принимавший активного участия в государственных делах. Ведущее место при дворе заняли родственники его матери Милославские.

В правление Федора Алексеевича возросла политическая роль дво­рянства. Важной вехой в его консолидации послужила отмена в 1682 г. важнейшего боярского института - местничества, так как местниче­ский обычай стал серьезным препятствием в решении задач внутрен­ней и внешней политики. Древние аристократические фамилии име­ли все меньше возможностей соперничать с восходившими к власти слоями менее знатных служилых людей. В 1679-1681 гг. вместо посошного было введено подворное обложение. Единицей взимания налогов становился крестьянский или посадский двор.

После смерти бездетного царя к власти пришли малолетние сыно­вья Алексея Михайловича Иван (от брака с М.И. Милославской) и Петр (от брака с Н.К. Нарышкиной), а при поддержке стрельцов ре­гентшей до их совершеннолетия была назначена царевна Софья, дочь Алексея Михайловича от первого брака. Фактическим правителем при Софье (1682-1689) стал ее фаворит князь Василий Голицын. Он соединил в себе черты «государственного человека» и интеллектуа­ла. С его именем связаны многие административные и экономические реформы, в том числе проект реформы образования, вплоть до созда­ния первого университета в России, но по характеру Голицын скорее был философом, чем энергичным практиком.

В 1689 г. Петр, достигнув совершеннолетия, женился на Евдокии Лопухиной и формально получил все права на престол. Столкновение с Софьей стало неизбежным и закончилось победой Петра при под­держке московского патриарха. Софья была заключена в Новодеви­чий монастырь в Москве, Голицын отправлен в ссылку, а со смертью царя Ивана (1696) установилось единовластие Петра.

Родоначальник дома Романовых: некторые вопросы биографии четвертого патриарха (к 400-летию Дома Романовых)

Современная наука (в том числе историческая) находится в затяжном процессе поиска средств, методов, стратегий исследований. Отличительной чертой актуального исторического знания является признание того факта, что переписывание истории – не дань конъюнктуре, а явление неизбежное и позитивное .

Роль патриарха Филарета явилась прямым отражением роли Русской Православной Церкви в истории России, его роль в эпоху смуты всегда привлекала историков. Современниками святейшего патриарха Филарета и его потомками за четыре сотни лет проделана большая и разносторонняя работа по раскрытию личности четвертого патриарха. Предприняты многочисленные попытки разобраться в сущности его позиций по различным государственным и церковным вопросам как в период смуты, так и во время царствования его сына . Историческая наука в своем отношении к нему проделала путь от чрезмерной апологетики через обличительные оценки в русле «демифологизации и дегероизации личностей в истории России» к взвешенному взгляду. В связи с этим в изложении материала будем опираться на достижения современной историографии, не претендуя на сверхновое слово в исследовании этой личности.

Вместе с тем состояние источниковедческой базы позднего русского Средневековья накладывает определенные ограничения на полноту любого исследования, касающегося биографии четвертого патриарха. Для биографий многих выдающихся личностей этого периода характерно пестрое переплетение легенд, принятых на веру и переходящих из исследования в исследование мистификаций, ошибок и реальных фактов – все это вместе равным образом служит основанием для догадок историков.

Отношение к Филарету Никитичу историков можно разделить на три примерно равные группы.

Первую группу составляют те исследователи, кто оценивал патриарха положительно. В первую очередь, это – летописи XVII в., которые отличает возвышенный слог и апологетический стиль. Такая же оценка дается и в неопубликованной рукописи «Свидание Царя Михаила Феодоровича с родителем своим Митрополитом Филаретом в Москве, 1619 года» (XIX в.) Однако летописцы поют хвалу царскому родителю, но «страдальцем» Филарета окрестил народ, еще не зная, что его сыну предстоит взойти на престол. В фольклорных памятниках сохранились песни и сказания о гонениях и страдании митрополита Филарета, а также о его выкупе из плена и возвращении на родину . В XVIII – начале XIX в. о патриархе Филарете писали В.Н. Татищев, М.В. Ломоносов, М.М. Щербатов, И.И. Голиков, Н.М. Карамзин, игумен Ювеналий (Воейков) . Все авторы апологетически описывали страдания и деяния опального патриарха. О нем писал и С.М. Соловьев , ограничиваясь его положительной оценкой как государственного деятеля, «выступившего против злоупотреблений и поддержавшего людей, потрудившихся во время смуты за государство». Историк А.П. Смирнов нарисовал образ патриарха как традиционалиста и консерватора, очевидна его симпатия к своему герою. В многотомном сочинении митрополита Макария (Булгакова) отмечена подвижническая деятельность патриарха, сама личность которого изображена в восторженных тонах. Е.А. Белов охарактеризовал роль Филарета Никитича как важную и значительную. М.В. Толстой поставил его на первое место среди исповедников веры, засвидетельствовавших подвиг служения Отечеству, говоря, что «нашлась твердая рука для управления кормилом государства». Интересные изыскания о патриархе Филарете представил А.П. Богданов в своем биографическом сборнике о русских патриархах .

Наряду с научными апологетическими исследованиями можно выделить корпус популярных, тенденциозных сочинений о патриархе Филарете, выпущенных, главным образом, к 300-летнему юбилею царствования дома Романовых. Среди них можно назвать работы А.А. Воронова, П. Маслова, А.А. Покровского, Е. Поселянина, С.К. Чернышева .

Во вторую группу входят исследователи, дающие разные, но в целом нейтральные оценки деятельности патриарха: еще его современник наблюдательный архиепископ Астраханский и Терский Пахомий заметил, что Филарет был «нравом опалчив и мнителе, а владителен таков был, яко и самому царю боятися его, боляр же и всякого чина царского синклита зело томляше заточенми необратными и инемы наказанми», прибавляя, что «до духовного… чину милостив был и несребролюбив, всякими же царскими делами и ратными владел», а вот «божественного писания отчасти разумел» . Однако, пожалуй, самый популярный среди современных историков труд о патриархе Филарете создал С.Ф. Платонов , который в целом взвешенно оценивал своего героя. Во многом на эти выводы опирался А.Е. Пресняков , видевший в действиях патриарха продолжение дела царей Иоанна Грозного и Бориса Годунова. Интересно наблюдение историка о характере «великого государя»: в нем «не было гениальности, смелого и содержательного творчества; скорее надо видеть в нем умного и энергичного администратора, умевшего понять обстоятельства, чем реформатора, который умеет не только пользоваться данными условиями, но и творчески изменять их» . По мнению Е.Ю. Люткиной, патриарх Филарет был незаурядной личностью и крупным государственным деятелем . Обстоятельно рассмотрен период патриаршества Филарета Никитича у В.Г. Вовиной .

Наконец, третья группа – это исследователи, дающие отрицательные оценки. В популярном очерке о патриархе Н.И. Костомарова дана емкая характеристика личности Филарета Никитича, в итоговой оценке отрицательная. Эту резкую линию в историографии продолжил В.О. Ключевский . К.Н. Бестужев-Рюмин вообще видел в событиях смуты результаты интриг Федора Никитича, охотно признавая за ним главенствующую политическую роль; вместе с тем автор не считал такую политическую линию удачной, так как «подкапывать под Годунова и отступать от расстриги не значит действовать для блага страны» . С.Б. Веселовский отметил реставраторскую сущность политики патриарха Филарета и недостатки его системы управления . Довольно критично обрисовал облик патриарха неизвестный автор в исследовании памятника XVII века о «Соборном изложении на латын 1620 г.» С.В. Бахрушин пришел к выводу, что патриарх Филарет вызывал недоверие широких масс населения, потому что как фактический глава правительства нес ответственность за все непорядки в управлении . Отрицательные черты в этой личности видели М.М. Богословский и М.А. Дьяконов . Е.Д. Сташевский именовал программу патриарха «диктатурой общего блага», которая принесла ощутимые положительные результаты; вместе с тем он отмечал его своенравность, властность натуры, действия не по соображениям практичности, а по личным симпатиям . Историк-эмигрант А.В. Карташев показал нетерпимость и ограниченность патриарха Филарета . Р.Г. Скрынников обрисовал эту личность как властного, честолюбивого политика и интригана. Примерно также считал В.В. Маландин, по его мнению, Филарет Никитич был ловким и беспринципным политиком . В. Ульяновский склонен считать, что многие известия о жизни Филарета легендарны . Во всех бедах Русского государства периода смуты обвинял патриарха Н.А. Лобанов . Л.Е. Морозова провела мысль о сопротивлении многих представителей тогдашней знати поставлению Филарета в патриархи, а его последующая политика, по мнению исследовательницы, не принесла стране большой пользы . А.Н. Сахаров связал с личностью патриарха первые абсолютистские тенденции в политике московского правительства .

В «критическую» группу вошли и представители зарубежной историографии. Д. Кип сосредоточился исключительно на негативных результатах правления патриарха Филарета, отметил неудачи в церковной, налоговой и внешней политике . Д. Черска считает патриарха Филарета, прежде всего, активным участником борьбы за престол .

Таковы основные итоги изучения жизни и деятельности патриарха Филарета.

Очертим круг тех вопросов, которые невозможно решить наверняка ввиду отсутствия точных указаний источников. Безусловно, на большинство из них уже предложены ответы, но это лишь гипотезы, которые иногда красивы и остроумны, но порой слишком идеологизированы, причем большинство как «хвалителей», так и хулителей патриарха заостряют свое внимание именно на этих вопросах, подтверждая выводы-домыслы удобными им гипотезами.

1. Федор Никитич Романов: первые сорок лет жизни

В силу особенностей источников и познавательного инструментария за пределами исследования остаются жизнь и деяния патриарха Филарета в первые сорок лет.

О юности и семье святейшего патриарха мы знаем бесспорно только то, что семья Никиты Романовича Захарьина-Юрьева, отца будущего патриарха, славилась образцом старинных добродетелей, которому был чужд пьяный разгул и разврат, свойственный опричнине и московскому двору того времени. Об этом свидетельствует фольклор. Никита Романович зовется в народных песнях «добрым боярином», «славным дядюшкой» и т.п. После смерти Никиты, кстати, принявшего перед смертью монашеский постриг с именем Нифонт, наследником народной любви стал его старший сын Феодор. Чего стоит одно только упоминание его имени при желании, например, кого-либо похвалить: «вылитый Феодор Никитич», или «второй Феодор Никитич», или «Ты теперь совершенно Федор Никитич!», и другие присказки и поговорки с именем Федора.

В пользу старшего сына Романова говорит и тот факт, что он женился на дочери небогатого костромского помещика, не погнушавшись неравенством. После смерти царя Федора Ивановича 7 января 1598 г., оставшись вдвоем с Борисом Годуновым высшими лицами в государстве, Федор Никитич ни разу открыто не заявил свои претензии на вакантный престол. Он безропотно молчал, будучи оскорбленным при раздаче чинов после венчания нового царя, когда получил более низкие должности, чем имел и заслуживал. Он не сделал ни одного жеста, могущего стать формальным поводом для царского гнева. Подобное душевное качество позволяет видеть в Федоре Романове все же не просто царедворца и политика, а личность, способную к нравственной оценке ситуации, стремящейся не переступить морально-нравственные принципы.

2. Филарет Никитич Романов при Лжедмитрии I

Также неизвестно ни одного факта из жизни Филарета Никитича с начала 1605 г. (последних месяцев власти Годуновых) до лета 1606 г. Однако это не мешает большому числу пишущих на исторические темы развлекать читателей выдуманными переживаниями Филарета Никитича при дворе Лжедмитрия и наукообразными рассуждениями, «что тут он как будто изменил самому себе и, уж во всяком случае, пребывал в каком-то неестественном для себя состоянии» .

Основной вопрос этого периода – когда был поставлен Филарет Никитич в митрополиты Ростовские и Ярославские, третью церковную степень после патриарха и митрополита Новгородского? Это могло произойти во время межпатриаршества: между патриархами Иовом и Игнатием или между патриархами Игнатием и Гермогеном (с 9 мая по 3 июля 1606 г.), а также во время царствования Лжедмитрия или время царствования Василия Шуйского.

О поставлении Филарета Никитича на митрополию патриархом Игнатием ни один источник не говорит. Это не мешает историкам всех последних столетий исходить из представлений о мотивах Лжедмитрия I, якобы инициировавшего это поставление, что позволяет красочно живописать душевные переживания Филарета Никитича, оказавшегося якобы перед сложными моральными проблемами. Подчеркивая этот факт, А.П. Богданов иронизирует: «Как видим, Филарет был поставлен историками на Ростовскую митрополию. Легко заметить, что вымышленные проблемы были бы более сложны, а поведение Филарета – значительно оригинальнее, ежели бы он отказался сотрудничать с Лжедмитрием (или самозванец попросту «забыл» бы своего бывшего хозяина в ссылке). Но историки, как справедливо заметил Анатоль Франс (сам профессиональный историк), “переписывают друг друга… Оригинально мыслящий историк вызывает всеобщее недоверие, презрение и отвращение”» .

К сожалению, нет данных и о том, как относился митрополит Филарет к посягательствам самозванца на Церковь, и было ли такое посягательство, как он смотрел на брак Лжедмитрия с Мариной Мнишек и т.п. Известно лишь только, что тогда молчали многие, знавшие лично и царевича, и расстригу – может быть, почти все.

3. Митрополит Филарет в плену у Лжедмитрия II

Отсутствуют сведения о пребывании митрополита Филарета в Тушинском лагере. Одни объясняют это целенаправленной политикой власти, скрывавшей «нелицеприятные» факты жизни патриарха Филарета, другие, наоборот, с общеизвестностью этого факта в то время. Известно только, что Ростовский митрополит стал в Тушине наиглавнейшим среди «к врагам причастных» священнослужителей. Именно он возглавил православное духовенство в Русских землях, временно подчинявшихся самозванцу, став «нареченным патриархом». В то же время патриарх Гермоген управлял Церковью на территориях, контролируемых Шуйским. «Нареченный патриарх» и митрополит Ростовский Филарет, как он сам себя называет в единственном сохранившемся послании этого времени, отдавал распоряжения и посылал грамоты «за нашею печатью» духовенству не только своей старой епархии. Действия «нареченного патриарха», как можно предположить, простирались даже на сбор даней с духовенства в пользу самозванца . Филарет пользовался, по крайней мере, видимыми почестями и властью, жил в роскоши и обменивался любезностями с Лжедмитрием: по словам Конрада Буссова, даже подарил ему «свой посох, в котором был восточный рубин ценою в бочку золота» , а во время богослужений самозванец поминался и здравствовался как законный «царь Дмитрий Иоаннович».

Вместе с тем он мог отказаться от предложенной ему роли и пострадать подобно таким архиереям, как Тверской архиепископ Феоктист (прославлен на Архиерейском Соборе 2000 г.), Коломенский епископ Иосиф, множество безвестных священнослужителей. Обличить означало погибнуть, молчать – идти на компромисс, сделку с совестью. Служение Филарета Никитича при Лжедмитрии II «нареченным патриархом» представлялось многим если не преступным, то уж точно морально сомнительным. Такое поведение настолько не укладывается в новейшие представления о прозорливом политике, что дает возможность некоторым говорить о его душевном смятении, «раздвоении», даже злодеянии. Выдвигаются обвинения в том, что митрополит, принеся многие жизни и имущество ростовской паствы в жертву собственным политическим амбициям, приобрел, с одной стороны, ореол страдальца, почти мученика, а с другой, – служа в Тушино, мог рассчитывать на патриарший престол: такова, примерно, логика многих исследователей.

Но против этих догадок и гипотетических выводов есть авторитетнейший источник – две грамоты патриарха Гермогена от февраля 1609 г. Горестно укоряя добровольно перешедших на сторону Лжедмитрия и, таким образом, отпавших от Бога и Церкви, архипастырь противопоставляет им других обитателей тушинского лагеря: «А которые взяты в плен, как и Филарет-митрополит и прочий, не своею волею, но нуждею, и на християнский закон не стоят, и крови православных братии своих не проливают… таковых мы не порицаем, но и молим о них Бога, елика сила, чтоб Господь от них и от нас отвратил праведный свой гнев и полезная б подал им и нам по велицей Его милости» . Есть еще одно свидетельство – благодарный Филарету Авраамий Палицын в своем «Сказании» отважился рассказать о жизни митрополита в Тушино с целью представить его плененным мучеником, но он воспринимается сегодня как лицо заинтересованное.

Бесспорно одно, что никакие политические соображения не заставили бы патриарха Гермогена превозносить митрополита Ростовского, если бы крутой нравом патриарх заподозрил нарушение пастырского долга. Но очевидно, что ни малейших сомнений в поведении митрополита Филарета у патриарха Гермогена не возникало. Он, это известно, абсолютно доверял Филарету Никитичу как до этого плена, так и в дальнейшем. Примечателен и следующий факт: воззвания патриарха Гермогена, которые он рассылал по стране, дошли до нас только в списках, рассылавшихся по епархии митрополитом Филаретом. Митрополит Ростовский поддерживал все известные нам акции патриарха.

Каково же тогда оправдание митрополиту Филарету, признанное обоими архиереями? Оно только одно, и найдено еще автором «Нового летописца»: приведенный в лагерь самозванца как пленник митрополит Филарет обрел там великое множество православных, гибнущих душами без пастырского наставления, и счел своим долгом продолжить архиерейское служение. Пленный пастырь праведно действовал среди пленных и заблудших, но не отлученных от Русской Православной Церкви «детей своих». Это очень перекликается с поступком митрополита Сергия (Страгородского) в 1927 г. – за счет своей репутации не дать погибнуть другим (кстати, 14 декабря 1925 года (10.12 был арестован свщмч. Петр) будущий патриарх Сергий вступил в управление Русской Церковью на правах Патриаршего Местоблюстителя).

4. Митрополит Филарет в польском плену

Мало что известно о времени польского плена митрополита Филарета. Его конструктивную деятельность на посольском поприще нельзя подвергнуть сомнению. Летописец назвал его «твердым адамантом». «Ни пяди русской земли» – вот девиз митрополита Филарета и всего русского посольства. Узнав о пленении патриарха Гермогена и о разорении и сожжении Москвы, митрополит Филарет стал еще тверже: «Коли Гермоген под стражей – его посланцам говорить с панами не о чем. Теперь Смоленск точно не пойдет ни на какие уступки!»

Сейчас трудно сказать, какие уступки при заключении Деулинского перемирия 1618 г. были вызваны военно-политической слабостью России, а какие - родственными чувствами царя к плененному отцу. Сам митрополит Филарет не отдал бы ничего. Узнав о последних требованиях польской стороны, он заявил, что лучше вернется в великое утеснение, нежели пожертвует за свою свободу хоть пядью русской земли.

5. Патриаршество Филарета Никитича

Описывая патриаршество Филарета Никитича, историки опять-таки пребывают в большом затруднении. Документальных и повествовательных материалов – масса; живописных сцен и драматических конфликтов предостаточно. Ограничить патриарха Филарета одними церковными делами совершенно невозможно, рассказ о его государственной деятельности превращается в монографию о политической истории России. Однако соправительство Михаила Федоровича и Филарета было социально обусловлено, и в нем обнаруживается меньше индивидуальной инициативы патриарха, чем принято считать.

Филарет Никитич ощущал себя главой правящей семьи. Переписка выявляет это с полной несомненностью.

Одним из главнейших державных шагов патриарха Филарета было утверждение имперской идеологии, «восстановление» династического единства власти Рюриковичей и Романовых. Тут патриарх не стеснялся позаимствовать слова из знаменитой молитвы Бориса Годунова, не шутя заставлявшего публику «на трапезах и вечерях» поднимать за него заздравную чашу с предлинным текстом, который прилагался. Ослушники наказывались.

Итог

Одна человеческая жизнь, если приглядеться к ней повнимательнее, иногда может больше поведать о трагизме эпохи, чем перечисление самых ужасных и многократно повторяющихся кошмаров.

Смута заставила патриарха Филарета служить семи царям, двое из которых были самозванцами, а при двух других он годами находился в изгнании, дважды - в плену. Из каждого испытания он выходил не только «сухим из воды», но и поднимался по ступеням власти, твердо уверенный в необходимости созидательной работы на благо России. Имени патриарха Филарета нет среди Пожарских и Мининых, отстаивавших народные интересы в исторический момент смуты. Патриарх Филарет вел себя на войне, как на войне, при этом сам был создан для мирного времени. Когда расцвели его таланты религиозного государственника, политика и дипломата – его восшествие на патриарший престол совпало с завершением смуты и стало началом восстановления государственности в России, началом новой церковной политики, явившейся особой заслугой патриарха Филарета и перед Церковью, и перед страной.

Он стал официально признанным вторым государем, играя ведущую роль в управлении государством, однако его не следует считать узурпатором, он не был тираном – он был соправителем, хоть подчас и с правом решающего голоса. Гибкость и дальновидность вынуждали его быть терпимым, что давало ему шанс вмешиваться в развитие исторической судьбы страны. Его внутренняя и внешняя политика была направлена на восстановление мощи государства и укрепление социальной нравственности. Став во главе Церкви, патриарх Филарет решительно принялся за восстановление ее канонических основ и русского общества в целом. Меры патриарха Филарета по христианскому просвещению Сибири предполагали учреждение сибирской Тобольской епархии. Как и раньше, при участии в открытии мощей святого благоверного царевича Димитрия Угличского, в воцерковлении Сибири патриарх Филарет показал себя тонким государственным и церковным деятелем, которого современники сравнивали со святителем Леонтием Ростовским.

Заботы о торговле и купечестве, строительстве, книгопечатании, решение национальных вопросов в многонациональной России и вопросов нравственности в пошатнувшейся в своих устоях стране, опека над внешней политикой – таковы направления деятельности патриарха Филарета.

При подготовке торжеств 300-летия Дома Романовых только по глубокой, даже глубинной порядочности последнего императора Всероссийского был закрыт вопрос о канонизации непосредственного родоначальника династии. Его заслуги перед Церковью и Отечеством превышают, а жесткость и компромиссность значительно менее бросаются в глаза, чем у некоторых уже прославленных государственных и церковных деятелей. Думаю, что этот вопрос должен быть поставлен уже сегодня, чтобы к 400-летию кончины святейшего патриарха Филарета в 2033 г. этот вопрос мог быть разрешен «Собором и Духом Святым».

Усачев A.C . Long durée российской историографии // Общественные науки и современность. 2002. № 2. С. 110.

См., например: Зверев Сергий, диакон . Феодор Никитич Романов до польского плена: фундамент политики будущего патриарха // Угрешский сборник. Труды преподавателей НУПДС. Вып. 2. М., 2012. С. 39–53 и множество др.

Криничная Н. А . Народные исторические песни начала XVII века. Л., 1974; Песни, собранные П. В. Рыбниковым. Ч. 1. М., 1861; Буслаев Ф.И . Очерки русской народной словесности. Т. 1. СПб., 1861. С. 518–519.

Татищев В.Н . История Российская. Т. 6–7. М.; Л., 1966–1968; Ломоносов М.В .: 1) Идеи для живописных картин из Российской истории // Ломоносов М.В . Полное собрание сочинений. Т. 6. М.; Л., 1952; 2) Краткий российский летописец // Там же; Щербатов М.М. История Российская от древнейших времен. Т. 7.Ч.1. СПб.: Типография М.М.Стасюлевича, 1904; Ч. 2. СПб.: Иждивением Императорской Академии Наук, 1791.; Голиков И.И . Деяния Петра Великого. Т. 12. 2-е изд. М., 1840; Карамзин Н.М . История государства Российского. Т. 11–12. М., 2002–2003; Ювеналий (Воейков), игумен : 1) Краткое описание о произшествии знаменитаго рода Юрьевых-Романовых, и жизни великаго государя святейшаго Филарета Никитича, патриарха Московскаго и всея России. М., 1798; Он же . Дополнения к краткому описанию жизни великаго государя, святейшаго Филарета Никитича Романова, патриарха Московскаго и всея России, во удовольствие некоторых знаменитых особ. М., 1798.

Ивану IV наследовал его сын Федор, человек набожный, но малоспособный к решению государственных дел. От его имени правил Борис Годунов. Федор умер бездетным, а царевич Дмитрий (последний сын Ивана IV) погиб при загадочных обстоятельствах еще раньше. Династия потомков Калиты прервалась, а вопрос престолонаследования стал формальной причиной бурных событий этого периода, получившего в исторической науке название «Смутное время».
Кризис возник в 1598 г., когда встал вопрос о новом царе. В этой ситуации необходимо было согласовать интересы различных социальных групп. Политическая борьба и интриги претендентов на русский престол выдвинули в первые ряды Бориса Годунова. Впервые в истории он был избран на царство Земским собором. Борис Годунов был выдающимся государственным деятелем, чутко реагировал на многие новые веяния эпохи, но его политические воззрения носили отпечаток опричных времен.
В Польше объявился человек, выдававший себя за царевича Дмитрия, якобы спасшегося от рук наемных убийц. Этим авантюристом, по мнению историков, был Григорий Отрепьев – бывший дворянин на службе бояр Романовых. Польско‑литовская шляхта и часть русской знати поддержали самозванца, преследуя свои корыстные интересы. Было собрано войско (вначале 4 тыс. человек, а по мере продвижения по территории России оно значительно возросло) из русских, бежавших в соседнюю страну, польских шляхтичей, казаков. В августе 1604 г. Лжедмитрий (так стали его называть историки) перешел границу и начал военные действия против Годунова. Но в мае 1606 г. самозванец был убит, а после бунта, поднятого москвичами, оставшиеся в живых поляки спешно покинули Москву.
Боярский заговор и мятеж москвичей привели к тому, что на троне оказался один из вдохновителей заговора – Василий Шуйский (1606–1610), заслуживший репутацию боярского царя.
Объявился новый самозванец – Лжедмитрий II. Центром движения становится Северская земля, поддержавшая в 1604 г. первого самозванца. Представителем нового самозванца был Иван Болотников, назначенный «большим воеводой». Другим сторонником самозванца был И. Пашков.
Бессилие перед Смутой заставило царя обратиться за помощью к Швеции (Швеция и Польша тогда враждовали). Это стало для Польши удобным поводом начать открытые военные действия против России.
Осенью 1609 г. польский король осадил Смоленск. В событиях Смутного времени появился новый фактор – иностранная интервенция. С помощью шведских войск воеводам царя Василия удалось нанести ряд поражений мятежникам и изгнать их из Тушина. Самозванец был уже не нужен полякам, которые вступили в прямые переговоры с русскими тушинцами.
Против поляков, засевших в столице, образовалось Первое ополчение во главе с Прокопием Ляпуновым. Несколько месяцев осады Кремля и Китай‑города не привели ни к каким результатам, за исключением ссоры казаков и дворян. Казаки разогнали рязанских ополченцев. Так бесславно завершилась борьба Первого ополчения с польскими захватчиками.
В конце 1611 г. формируется Второе ополчение. Призывы Троицкого монастыря, грамоты патриарха Гермогена нашли патриотический отклик во многих городах северо‑востока России. Благодаря пожертвованиям, собранным нижегородцем Кузьмой Мининым, Второе ополчение, которое возглавил князь Дмитрий Пожарский, было готово к новому походу на Москву. Подойдя к Москве, ополчение отказалось от сотрудничества с казаками, однако без их помощи не смогло добиться успеха. Договорившись с казаками, ополчение Пожарского не дало польским войскам, двигавшимся на помощь к Москве, соединиться с гарнизоном, засевшим в Кремле. Вскоре польский гарнизон сложил оружие.
После освобождения Москвы руководство ополчения разослало по всем землям России приглашения на Земский собор (открылся в начале 1613 г.). Это был первый всесословный собор. На нем присутствовали даже представители посадских людей и части крестьян. Собор избрал царем Михаила Федоровича Романова.
Кровавый опыт опричнины и Смуты не прошел напрасно. Идея вотчинного управления государством на основе произвола и свободного толкования обычаев уже не могла возродиться. России предстоял нелегкий путь через сословно‑представительную монархию к абсолютизму, вынужденному в какой‑то мере считаться с законами.
После Смутного времени роль церкви заметно возросла. Это связано с именем патриарха Филарета (отца царя Михаила), который сосредоточил в своих руках светскую и духовную власть и фактически в течение 14 лет правил Россией, заботясь об укреплении самодержавия и новой династии.
К середине XVII в. начинается переориентация в отношениях между церковью и государством. Поводом для этого стала попытка патриарха Никона поставить духовную власть выше светской. Вместе с тем внутри церкви усиливаются разногласия. К 1640‑м гг. в Москве сложился кружок «ревнителей древнего благочестия» (в него входили авторитетные представители русской церкви), выступавший за исправление церковных служб, поднятие нравственности в среде духовенства, против проникновения светских начал в жизнь мирян. Царь Алексей Михайлович поддерживал эти устремления. Сторонники Никона (с 1652 г. патриарх) считали, что исправление богослужебных книг и церковных служб надо проводить по греческим оригиналам. Сторонники же протопопа Аввакума (одного из активных ревнителей благочестия) хотели в основу исправления положить древнерусские церковные книги. Споры вначале не выходили за рамки узкого круга лиц. Когда же Никон стал патриархом, были осуществлены реформы, которые привели к расколу церкви.
Против никоновских реформ резко выступил протопоп Аввакум. Он и его сторонники – «старообрядцы» подверглись репрессиям.
Одновременно Никон стал претендовать и на светскую власть. Это привело к конфликту между царем и патриархом. На церковном Соборе в 1666 г. Никон был низложен, что усилило позиции светской власти. На этом же соборе были осуждены все противники церковной реформы.
После этого раскол усилился и приобрел социальную окраску. Общим лозунгом раскольников (сторонников Аввакума, стоящих за сохранение русской церковной старины) была борьба с никоновскими преобразованиями и светскими властями.
Причинами неприятия частью российского общества церковных реформ являлись социальные проблемы: рост государственных налогов, крепостничества. Однако нельзя забывать и о религиозном аспекте протеста, прежде всего против греческого и украинского влияния на русское православие, что, по мнению раскольников, вело к утрате духовной самобытности России.
Борьба со старообрядцами, хотя и сопровождалась жестокими преследованиями, все же не привела к крупномасштабным религиозным войнам.

• 
  Смутное время . Основные события и результаты . Политика первых Романовых и церковный раскол (17 век ). Ивану IV наследовал его сын Федор, человек набожный, но малоспособный к решению государственных дел.


• 
  Смутное время . Основные события и результаты . Политика первых Романовых и церковный раскол (17 век ).
  Таким образом, главным содержанием опричнины стал террор против феодальной знати и церковных иерархов.


• 
  Смутное время . Основные события и результаты . Политика первых Романовых и церковный раскол (17 век ).
  Во‑первых, указ о наследии прес. Правление Петра I. Внешняя политика .


• 
  Смутное время . Основные события и результаты . Политика первых Романовых и церковный раскол (17 век ).
  Основные противоречия в русском обществе в канун первой мировой войны, реформы Столыпина.


• 
  Решения Парижской и Вашингтонской конференций заложили основы ВВС послевоен. междун. отношений. По у. Первая мировая война: причины, основные этапы и итоги .


• 
  Культура казахстана В 15-17 веках . Культура казахов в XVI-XVII вв.В это время сложились своеобразное устное народное творчество, устная и письменная литература, оригинальное
  Основные жанры литературных произведений - религиозные и исторические труды.


• 
  Именно в 17 веке наука философия приобретает современный характер: до этого целью науки считалось (как
  В философии Нового времени выделяют 2 основных направления: эмпиризм; рационализм.
  Ф.Бекон был первым философом Нового времени , знатным человеком.


• 
  Особое место среди таких документов занимает Соборное уложение 1649 г. Это был первый официальный ко. Смутное время России.
  С 1613 года на престол «Земским Собором» избирается Новый Царь- 16-ти летний Михаил Федорович Романов .


• 
  Раскол Германии.
  Холодная война: причины, основные доктрины, методы и результаты . После оконч.
  Евр. утрат. ведущ. роль в миров. политике . В новом порядке лидерами стали США и СССР.


• 
  ВМВ – крупнейшее историч событие 20 века . Продолжалась длительное время , охватила почти все континен.
  Холодная война: причины, основные доктрины, методы и результаты .
  США и Фр. объедин. свои зоны оккупац. (Бизония), якобы для выраб. согласов. эк. политики .

Найдено похожих страниц:10

Тема, поднятая в настоящем докладе, по-своему неисчерпаема. Тем более невозможно охарактеризовать ее в коротком докладе. Поэтому задача, которую мы ставим перед собой, будет сужена. Слушатель призван проводить параллели как с понятной и привычной современностью, так и с предшествующими эпохами, в которые мы иногда будем отсылать слушателя

Церковь в России воспринимается как нечто имманентное, привычное и законное, и мы редко задумываемся над тем, какое положение занимает она в государстве и обществе. Время от времени общество будоражат политические проблемы клерикализации (в то время как секуляризация представляется чем-то само собой разумеющимся) или абстрактные вопросы веры и религии. Однако сам церковный институт и степень его присутствия в нашей жизни занимает куда меньше внимания современников. Впрочем, во многом это верно: чаще всего подобные вопросы наиболее глубоко могут быть осмыслены лишь по прошествии более или менее продолжительного промежутка времени и становятся уже уделом истории. Однако подобные ретроспекции представляются весьма полезными хотя бы потому, что обладают внушительным позитивным воспитательным эффектом, не говоря уже о том, что это просто интересно. Сказанное и заставляет вновь и вновь возвращаться к осмыслению пройденного пути и делать выводы на будущее.

Тема, поднятая в настоящем докладе, по-своему неисчерпаема. Тем более невозможно охарактеризовать ее в коротком докладе. Поэтому задача, которую мы ставим перед собой, будет сужена. Слушатель призван проводить параллели как с понятной и привычной современностью, так и с предшествующими эпохами, в которые мы иногда будем отсылать слушателя. Ведь церковь к началу правления династии Романовых существовала в России более 700 лет (если учитывать ее присутствие на Руси до официального крещения при князе Владимире). Разумеется, она и воспринималась русскими людьми как что-то очень родное и привычное, более того – как основа традиции, которой Русь жила и живет: это можно увидеть и в Домострое – книге об устроении семьи, дома и общества, написанной при Иване Грозном за пятьдесят с небольшим лет до прихода к власти Романовых, или в Стоглаве, сборнике церковных постановлений той же эпохи. Тем не менее эпоха Романовых наложила неизгладимый след на бытование церкви в России, степень и характер ее влияния на общество и на отношение к ней со стороны общества.

Для начала напомним, что сама территория России увеличилась при Романовых более чем втрое: только выйдя за пределы Восточно-Европейской равнины в конце Ивана Грозного, к концу династии Романовых Россия простиралась до Камчатки на востоке (не говоря о недолгое время принадлежавшей России Аляске) и Средней Азии на юге, вышла на берега Черного и Балтийского морей и постепенно расширяла свое присутствие на их берегах. Церковь следовала за государством на вновь присоединенных территориях и сталкивалась при этом с массой проблем, до тех пор неведомых, например: миссионерство, организация на новых территориях и др. (Русская церковь в течение предшествовавших 600 лет больше потеряла, чем приобрела: речь идет о западнорусских епархиях, оставшихся в Литве и южной Руси и вошедших в состав Речи Посполитой). То же касается и численности населения и этнического состава.

В годы, предшествовавшие приходу к власти Михаила Федоровича, первого царя династии Романовых, церковь по разному выстраивала свои отношения с государственной властью. В течение долгого времени – почти 500 лет руководство Киевской, а впоследствии Московской митрополией находилось в руках преимущественно греков. Уже с начала монгольского ига митрополиты, среди которых чаще стали появляться русские и болгары, вынуждены были более активно участвовать в жизни страны. Однако нельзя сказать, что во взаимоотношениях с властью церковь придерживалась какой-то единой стратегии поведения. Бывали времена, когда благодаря выдающимся личностям церковь покровительствовала власти (митрополит Алексий, ХIV век или митрополит Иона), а бывало и так, что власть пыталась направлять деятельность церкви в нужное ей русло (Михаил Ярославич Тверской или Дмитрий Иванович Донской). Определенность наступила лишь с приходом к власти Ивана III, который, создавая царство (по сути – империю), разумеется, начал процесс подчинения церкви государству. Однако сделать это было сложно, и только к концу правления Ивана Грозного эта задача была в целом выполнена.

Смутное время едва не положило конец русской государственности. Это потребовало от церкви применить свой авторитет для поддержания института власти (что мы и видим на примере патриарха Гермогена), и, казалось, церковь нужно было подчинять вновь. Эта иллюзия, получившая особенное подтверждение в том, что отец первого царя из династии Романовых Михаила Федоровича, Филарет Никитич, стал патриархом. Однако здесь нужно видеть другое. Сращивание церкви и государства в единый институт, прежде чем оно нашло подходящую форму в виде святейшего (затем – священного) Синода, должно было пройти обкатку на нескольких предварительных моделях. Модель первая: слабый царь-сын – сильный патриарх-отец (Михаил Федорович и Филарет Никитич). Модель вторая: осторожный царь – энергичный патриарх (Алексей Михайлович и Никон). Модель третья: переходящее правление и стабильная церковная власть (Федор Алексеевич, Софья Алексеевна, Петр Алексеевич, Иван Алексеевич и Иоаким).

На фоне этих экспериментальных моделей, ставящих «священство выше царства», незаметным остается наметившаяся тенденция: государственная власть перехватывает у патриаршей механизмы управления церковью. Мало замечают, что проведенная патриархом Никоном реформа, приведшая к старообрядческому расколу, куда более последовательно проводилась именно царем, чем патриархом-реформатором. Идеологом реформы, как стало ясно благодаря историческим изысканиям, сделанным Н.Ф. Каптеревым, С.А. Зеньковским и другими, был именно царь. Нужно вспомнить, что именно светская власть принимала решение о сожжении лидеров сопротивления (Федор Алексеевич) и казнях «раскольников» (Софья Алексеевна). Тем более синодальная реформа, осуществленная Петром, свидетельствовала о том, что государь и государство считают церковь учреждением, принадлежащим им и обязанным служить интересам общества. Секуляризация приняла идейные формы: вместо элементарной конфискации движимых и недвижимых имуществ из церковного владения в государственное (как оно мыслилось при Иване III и Иване Грозном и впоследствии реализовалось при Екатерине), она стала означать воздействие священной персоны царя как помазанника на церковь с той целью, чтобы вывести ряд компетенций церкви в социальную сферу, где сакрализация не имеет необходимости. Правда, путь секуляризации, намеченный Романовыми, был неспешным: даже в 1730-е годы сферы компетенции Сената и Синода не были разведены; Сенат продолжал регламентировать такие элементы церковной жизни как варение мира и строительство храмов, а Синод организовывал вполне светские мероприятия, такие как торжество по случаю победы Петра в Северной войне.

Итак, двумя главными особенностями отношения государей Романовых к церкви были реализация планов секуляризации (как конфискации церковного имущества, так и обмирщения общества) при сохранении сакрального статуса монарха (и даже усиления этой сакрализации) и участие в возглавлении (и, разумеется, контроле) церкви как общественного института, которое стало абсолютным начиная со времени Петра I, поскольку в синодальную эпоху император официально стал главой церкви. Необходимо прокомментировать ту противоречивую странность, которая бросается в глаза в приведенной выше формулировке: странное сочетание секуляризации и сакрализации. Думается, что объяснение этого противоречия может дать ответ на многие вопросы истории России и ее церкви с XVII века вплоть по настоящее время.

Секуляризация, проводимая представителями династии Романовых начиная с XVII века и до конца ее существования, имеет два противоположных объяснения. С одной стороны, это требование времени, тем более что именно Романовы «развернули» российскую политику в направлении Запада, включив Россию в Европу и предопределив европейское культурное влияние с неизбежным стремлением к разграничению церковной и светской сфер жизни и последовательному ограничению первой. Требование секуляризации обусловливалось не только внешним воздействием, но и внутренними потребностями монархической власти. Однако легко заметить, что секуляризация есть, в то же время, не что иное, как осуществление власти монарха в церкви. То есть, по сути, посредством отбора церковного имущества и перераспределения правовых компетенций, монархи из династии Романовых осуществляли свое сакральное предназначение – заботу о церкви. Государь XVII-XX веков не только имел на это законом обговоренное право (что необычно – абсолютная власть российского монарха не нуждалась в определении, это сильно стопорило развитие законодательства), но и ощущал внутреннюю потребность: достаточно вспомнить церковную политику Алексея Михайловича, Софьи, Петра Великого, Екатерины, Павла, Александра I, Николая II.

Ирония судьбы заключалась в том, что последний монарх едва не разделил судьбу первого. Известно, что во время Предсоборного присутствия 1906 года выяснилось, что большинство архиереев хотело бы восстановления патриаршества. В связи с этим ходили слухи, что Николай, которому сообщили о желании возродить патриарший сан, высказал пожелание, чтобы в патриархи выбрали его. Он готов ради высшего служения отречься от престола в пользу малолетнего сына. Когда он узнал, что архиереи высказались против его кандидатуры, он снял вопрос о восстановлении патриаршества с повестки дня. Это, конечно, анекдот, но он очень верно отражает степень сакрализации монархии вообще и ощущение богоизбранности, свойственное Николаю, в частности. Уверенность в том, что именно Бог возложил на царя полноту ответственности за страну, что Он не дает креста больше, чем талантов, заставила Николая оставаться во главе империи, хотя его неумелая политика и вела страну в бездну революции. Трагическое несоответствие между «ничтожеством» личности царя и уверенностью его в божественном предназначении отмечали такие внимательные и недобрые иностранные политики, как Макс Вебер. Это лучшее свидетельство, поскольку у Вебера не было никаких резонов приукрашать действительность.

Трагизм Николая заключался еще и в том, что сакральность своей власти он ощущал лучше, чем кто-либо из российских монархов после Павла, однако вынужден был ради ее сохранения идти на беспрецедентную секуляризацию, которую можно видеть в манифесте 1906 года и создании парламента.

Подводя промежуточный итог, заметим: сакральность царской власти Романовых, ощущаемая именно через Православие и церковь, значительно превосходит ощущение причастности к божественной воле Рюриковичей. Властность Романовых в вопросах религии и церкви, чувство собственности по отношению к церкви у Романовых также заметно выше.

Но нельзя же сказать, что Романовы ближе Православию, чем Рюриковичи! Сама постановка вопроса кажется глупой. Да и по формальным признакам: число канонизированных представителей княжеской власти, т.е. Рюриковичей, куда выше числа церковно прославленных Романовых. Канонизированный царь вообще только один – Николай. Однако симптоматично, что его конечная сакрализация в виде прославления призвана в какой-то степени компенсировать унижение его избранничества в лишении власти и позорном убийстве. Николай II, как бы ни относиться к его личности, воспринимал себя, воспринимался и воспринимается до сих пор как легитимный монарх, что и делает его убийство незаконным и позорным.

Не лишним будет задаться вопросом, возвращающим нас в исходную точку рассуждений – как могла появиться основа сакральности династии в момент ее прихода к власти. Только теперь он будет задан иначе: а насколько легитимным были Романовы во власти, если так легко оказалась признана сакральность их власти по сравнению с Рюриковичами? Казалось бы, ответ должен быть не в пользу Романовых. Династия Рюриковичей просуществовала на Руси более 700 лет. На момент начала Смуты XVII века русские не помнили иных династий и, стало быть, смена династии было для них исключительным, неожиданным и шокирующим феноменом. Любая другая династия должна была выглядеть на фоне Рюриковичей совершенно нелегитимной. Собственно, так оно и было: достаточно вспомнить судьбы Бориса и Федора Годуновых, а также Василия Шуйского. Положение Михаила Романова немногим в лучшую сторону отличалось от положения предшественников. Такая многообещающая мера Бориса Годунова как учреждение патриаршества никак не помогла преодолеть кризис. И тем не менее уже второй представитель династии Романовых – Алексей Михайлович – чувствовал себя настолько уверенно, что мог настаивать на своем праве управлять церковью, рассчитывая на свой сакральный статус. Здесь есть некоторая загадочность, которую также необходимо разрешить.

В самом деле, новая династия взамен старой, единственной и совершенно укорененной, должна была восприниматься как незаконная. Казалось бы, это подтверждается таким явлением как самозванчество, начинающееся с Лжедмитрия Отрепьева, даже восшедшего на престол, и закончившееся, кажется, Пугачевым, называвшим себя царем Петром III. Столь долго продолжавшееся – почти два века – явление самозванчества указывало на недоверие народа по отношению к монарху. Но на самом деле смысл этого явления обратный. Не недостаток, а избыток сакральности должен был заставить поверить в самозванцев простой люд. В самом деле, легко заметить, что в течение этих двухсот лет из нескольких десятков самозванцев не было ни одного хоть сколько-нибудь известного лица, самозванчество никаким образом не затронуло и не заинтересовало высший политический эшелон (за исключением Смутного времени, когда гражданская война позволяла авторитетным аристократам добиваться сиюминутных выгод в зыбких политических реалиях). Услугами самозванцев (кроме Лжедмитрия) не пользовались родовитые бояре XVII века и родовитые дворяне XVIII века. Самозванцы были самовыдвиженцами из народной среды и никогда из нее не выходили. Их попытки захватить власть были совершенно бесперспективны. Народ сам наделял их сакральностью тем, что признавал и возводил их в монархи, условно связанные с правящей династией. Однако близость к люду делала их сакральность близкой и понятной, не уходящей в заоблачные выси, как это было у петербургских императоров.

Стало быть, кризиса легитимности как такового не произошло, хотя его следовало ожидать. Почему? Вероятнее всего потому, что Романовы оказались по началу накрепко связаны с церковью, которая до старообрядческого раскола и синодальной реформы продолжала быть понятной и родной для масс. Связь оказалась тем более крепкой, что Михаила Романова выбирал земский собор, инициатива созыва которого во многом принадлежала церкви. Что первый царь оказался под крылом патриарха, бывшего его отцом (факт, что в цари выбирали сына нареченного патриарха и уже тогда бывшего авторитетнейшим политиком, еще до конца не осмыслен). Что власть в лице Алексея Михайловича заявила о себе как неравнодушная и потому руководящая сила по отношению к церкви.

Сказанное позволяет иными глазами взглянуть на столь часто провозглашавшуюся идею церковно-государственной симфонии в синодальную эпоху. То что казалось совершенно искусственным – синодальная реформа и превращение церкви в государственный департамент, – кажется теперь вполне естественным. Неестественным и даже более того – смертельным стало другое – разрыв с народом как церкви, так и монарха, которые вместе удалились в заоблачные выси сакрального бытия. Это становится очевидным, если сравнить последствия обращения к народу патриарха Никона во время новгородского бунта 1650 года и убийство во время чумного бунта 1771 года московского архиепископа Амвросия (Зертис-Каменского), выходы к народу Алексея Михайловича и блестящее окружение Екатерины II, из которого она не могла и не хотела выйти.

Сакрализация власти и соединение с ней церковного института оказались столь интенсивны, что секуляризация XVIII века была «проглочена» и оправдана как элемент перераспределения сакральности между государством и церковью. И в этом случае ту секуляризацию следует признать не столь даже неполной, сколь эфемерной – по принципу сообщающихся сосудов сакрализация не пострадала при переносе ее путем секуляризации из церкви во власть. К тому же секуляризации наподобие европейской (в Германии – кровавые события эпохи Реформации; в Англии – в протекторат Кромвеля; во Франции – в годы великой французской революции) в ХVIII веке не произошло, и это сделало неизбежным повторение секуляризации по экстремальному сценарию, что и произошло в первой половине ХХ века.

Трагизм слияния церкви и государства обнаружил себя в начале ХХ века, когда ни монархия, ни церковь не нашли ответа на исторический вызов революции, выявив, как высоко до небес вознеслась монархия, и как низко до земли снизошла церковь. И в сплетенных объятиях церковь и романовское самодержавие с разбегу кинулись в Голгофу ХХ века, заслужив в ней привычную для себя сакральную святость.

400-летний юбилей приобретения царственности родом Романовых всколыхнул патриотические чувства и заставил вернуться к спорам, которые, казалось, давно стали достоянием академической истории. Кем были Романовы по отношению к Русской Церкви — благодетелями или же разрушителями? Чего больше принес Церкви Синодальный период — разумные реформы или необоснованные унижения?

Московское царство

Ранние Романовы — прежде всего рачительные хозяева. Все они — от Михаила Федоровича до царевны Софьи — были богобоязненны, "мнихолюбивы" и обожали паломнические поездки по древним обителям. Но «хозяйственная жилка» время от времени брала верх над благочестием.

Церковь обладала в ту пору полной автономией от государственного аппарата и владела обширными землями. Церковные владения давали колоссальные доходы, а у царской казны потребность в деньгах не иссякала. Их требовалось крайне много — после великого разорения смутных лет, в условиях многочисленных войн с Польшей, Швецией, Турцией и Крымским ханством. Поэтому с середины XVI столетия начинается настоящее «перетягивание каната» между монархами и главами Церкви.

На этой почве появился Монастырский приказ. Так называлось государственное учреждение, властно вмешивавшееся в финансовые, кадровые и судебные вопросы, которые раньше были исключительно внутрицерковным делом.

При государе Алексее Михайловиче Патриарх Никон, ненадолго превратившийся в могучую политическую фигуру, оказался в опале, а потом и в ссылке.

При государе Федоре Алексеевиче патриарх Иоаким едва отбил проект полной перестройки Церкви на основаниях, никак не соответствовавших давно устоявшемуся ее быту.

Но при всем самовластии, при всем желании ограничить богатство и независимость Церкви, первые монархи из рода Романовых оставались добрыми христианами. Они воспитаны были на старинном укладе жизни, какой царил в боярских вотчинах, на богомольности, на почтении к высшему духовенству. Они мыслили себя первейшими защитниками Церкви и Православия. А потому царствование первых четырех Романовых явилось довольно благополучным временем для Церкви.

Совсем другая эпоха настала, когда исчезло Московское царство и на его месте возникла Российская империя. «Петербургская держава» по духу оказалась намного секулярнее Допетровской Руси. Она гораздо больше власти давала государственному аппарату и гораздо меньше автономии — Церкви.

Тяготы Синодальной эпохи

Тяжелее всего Русской Церкви приходилось в XVIII веке. Это черный период ее истории.

Среди российских монархов того времени были и ни во что не верующие люди, и те, кто воспитывался в протестантской среде, а потому не очень понимал, например, зачем нужно монашество, и те, кто, при личной преданности Православию, не видел нужды церемониться с духовенством.

Наша знать, двор и верхушка дворянства стремительно набирались западной культуры. Вместе с нею приобреталось скептическое отношение к Церкви и взгляд на православную догматику как на «варварство», примитивизм. К давлению на Церковь сверху добавлялось давление снизу: не утихала ожесточенная борьба со старообрядчеством, возникали всё новые тяжелые секты. Простонародье с головой уходило в безобразные выдумки какого-нибудь самозваного «духовного учителя» и принималось травить местных священников.

А бороться с грубыми домыслами мрачных сектантов и утонченной критикой вельможных атеистов силой живой полемики было до крайности трудно: духовное просвещение стояло близ точки замерзания. Русская духовная школа, да и Академия первой половины XVIII века встали на фундамент провинциального малороссийского образования. Это значит, что учебный процесс там основывался, главным образом, на знании латыни и западной схоластики. Притом последняя в богословии самой Европы уже уходила в прошлое.

Допетровская Русь создала и собственную духовную школу, и собственную Академию, где учащиеся приобретали универсальное славяно-греко-латинское образование. При Петре I и его ближайших преемниках обучение нашего духовенства сделало шаг назад. По словам протоиерея Георгия Флоровского, «…от славянского языка почти что отвыкали в этой латинской школе — ведь даже тексты Писания на уроках чаще приводились на латыни. Грамматика, риторика и пиитика изучались латинские <...> российская риторика присовокупляется к ним <...> поздно. И не трудно понять потому, что и родители с таким недоверием отсылали детей “в эту проклятую семинарию на муку”, а дети предпочитали попасть хоть в острог, лишь бы избыть этой ученой службы. Ибо создавалось гнетущее впечатление, что в этой нововводной школе меняют если еще и не веру, то национальность…».

Весьма долго наши государи прикладывали ничтожно мало усилий для защиты Церкви. А вот обижали ее часто.

При Петре I Русская Церковь стала частью государственной машины. С 1721 года она лишилась духовного главы — Патриарха. Церковным организмом теперь правил Синод — фактически «коллегия по делам веры», госучреждение. Надзирал за его деятельностью обер-прокурор (светский чиновник). Порой он назначался из персон, бесконечно далеких не только от православия, а и от любой разновидности христианства. Пять лет обер-прокурором числился крупный и весьма энергичный масон Иван Иванович Мелиссино (1763-1768). Потом еще шесть лет обер-прокурором состоял Петр Петрович Чебышев — не только масон, но еще и открытый проповедник безбожия (1768-1774). Позднее, при Александре I, в обер-прокуроры был поставлен князь Александр Николаевич Голицын, по отзывам современников, — «веселый эротоман» и сторонник идеи «универсального христианства».

Церкви навязали «Духовный регламент» с «прибавлениями», построенный в очень значительной степени на опыте протестантизма и мало связанный с живой церковной практикой Православия. Как пишет тот же отец Георгий Флоровский, «в “Регламенте” много желчи. Это книга злая и злобная. В ней слишком много брезгливости и презрения… и чувствуется в нем болезненная страсть разорвать с прошлым — и не только отвалить от старого берега, но еще и сломать самый берег за собою, чтобы и другой кто не надумал вернуться». Крушащим молотом прошелся «Духовный регламент» по Русской Церкви. Не разбирая пользы и вреда, он обрушивался на всё, что устоялось, словно задачей его было привести Церковь в состояние руины, а потом на ее месте построить новую Церковь. Но если по части разрушения «Духовный регламент» оказался эффективен, то созидательные его функции получили самое незначительное применение.

Более века русское иночество находилось в состоянии упадка.

Петр I запретил учреждать новые монастыри, строить скиты, постригать во инокини женщин моложе 50 лет, ограничил количество монахов произвольными штатами.

При Анне Иоанновне издевательство над русским монашеством продолжалось. Обители «вычищались» от «лишних» иноков, дабы у правительства появились новые работники на рудниках и новые солдаты. По закону запрещалось постригать во иночество кого-либо, кроме вдовых священников.

Словами историка Церкви протоиерея Владислава Цыпина, «…в результате этих гонений число монашествующих сократилось почти вдвое: в 1724 г. в монастырях насчитывалось 25.207 монахов и монахинь вместе с послушниками и послушницами, а в конце бироновщины в них осталось лишь 14.282 насельника… В 1740 г., после смерти царицы Анны, Синод докладывал регентше (Анне Лео-польдовне. — Д.В .), что одни монастыри стоят совсем пустые, а в других остались только дряхлые старики и некому совершать богослужение, что множество настоятелей взято под стражу и управление монастырское в плачевном состоянии, что вся жизнь монастырей в крайнем расстройстве». Процесс сокращения иночества несколько затормозился, но остановить его не удавалось. К началу 1760-х по всем обителям числилось уже около 11 000 монашествующих.

Главнейшее доверенное лицо Петра I по церковным делам, Феофан Прокопович, устраивал гонения на своих противников. В годы правления Анны Иоанновны он провел несколько «архиерейских процессов». Те, кто ему не угодил, лишались сана, подвергались побоям, пыткам, ссылке и тюремному заключению. Церковь стонала от его дикого, необузданного деспотизма. Но два монарших покровителя Феофана Прокоповича — Петр I и царица Анна — вечно вставали на сторону этого тирана.

Екатерина II отобрала у храмов и монастырей землю. Без малого 600 обителей предполагалось упразднить, и, действительно, в итоге екатерининской реформы множество обителей просто исчезли, оставшись без источников пропитания.

На заре XVIII века в России было 1200 обителей. Их число сокращалось стремительно. К середине 1760-х у нас осталось 536 обителей. Из них содержание от государства получали 226, а прочим 310 позволялось влачить существование на пожертвования. К началу XIX века общее число монастырей уменьшилось приблизительно до 450.

Можно констатировать: XVIII век — время, когда правящая династия усвоила в отношении Церкви чудовищную бесцеремонность как норму, как нечто само собой разумеющееся.

В XIX столетии дела русского духовенства несколько выправились, но случались времена, когда оно, волей очередного государя, оказывалась на дне тяжелого унижения. Так, «просвещенный» император Александр II, творец «великих реформ», закрыл около двух тысяч приходов, и общее число русских дьяконов уменьшил на треть.

Чья вина в том, что наша иерархия и наше монашество перестали видеть в государях своих защитников и покровителей? — Нескольких венценосных особ, совершенно не желавших для себя такой роли.

В свою очередь, и сама монархия более не имела в духовенстве столь прочной опоры, каковой оно служило для нее в допетровские времена. Не это ли роковым образом сказалось на судьбе царствующего дома в 1917 году?

«Светлые полосы»

Столь многие примеры утеснения Церкви со стороны Романовых могут создать впечатление какой-то жуткой, растянутой на три столетия катастрофы. Будто государи Романовы беспрерывно проводили одну линию в политике: подавлять церковный организм, отбирать у него ресурсы для самостоятельного существования, лишать его всякой обороны от идейных нападок извне.

Впечатление это будет совершенно ложным.Да, Московский дом Рюриковичей проявлял к Русской Церкви больше заботы и почтения, нежели династия Романовых. Но это — если рассматривать нашу историю громадными периодами. Если сравнивать три столетия господства Рюриковичей на московском престоле и три столетия царствования Романовых. Оставив в стороне столь крупный масштаб, вникнув в подробности, нетрудно разглядеть: очень многое зависело от личности монарха. Не от умонастроения всего царственного рода, не от каких-то семейных традиций, а от конкретной личности. Персональная религиозность государя и его политические устремления порой оказывались решающим земным фактором для судеб Православия в нашей стране. А среди Романовых были и государи благочестивые, были и те, кто стал для Церкви истинным благодетелем. Время от времени разорение духовенства сменялось большими пожертвованиями со стороны монаршей особы, прессинг — милостью, а религиозная индифферентность правителя — горячей верой. Всё было неровно, чересполосно при этой династии…

При Михаиле Федоровиче Церковь процветала. Его отец, сам большой боярин из рода Романовых, под именем Филарета полтора десятилетия занимал патриаршую кафедру. Он очень многое сделал для восстановления разрушенных Смутою храмов, ублаготворения разоренных монастырей, вывода всего церковного тела из состояния хаоса.

Алексей Михайлович одной рукою укрощал Патриарха Никона, а другой нескудно жертвовал на нужды Церкви. С детства и до самой смерти он вел себя как в высшей степени благочестивый человек.

Императрица Елизавета Петровна, набожная женщина, из христианских побуждений отказалась от смертной казни. Она, что называется, «ослабила гайки», до предела закрученные ее отцом и Анной Иоанновной. Церковь вздохнула чуть свободнее…

При Николае I из церковного управления был вычищен масонский дух, так много испортивший во второй половине XVIII — начале XIX столетия. Тогда же правительство позволило монастырям приобретать большие участки ненаселенной земли. Николай Павлович — первый русский монарх после Петра I, в царствование которого возобновился устойчивый рост монашества.

Церковное возрождение

В годы правления императора Александра III началось настоящее возрождение Православия. Все тринадцать лет своего царствования он покровительствовал Церкви и сделал для ее блага исключительно много. Архиепископ Херсонский Никанор (Бровкович) высказался о религиозном чувстве Александровской поры с большой теплотой: «Это что-то новое, новое веяние, какое-то возрождение русского духа, религиозного духа. Надолго ли, не знаю… Чувствовалось, что это новое веяние — нового царствования…»

Обнищавшее донельзя православное духовенство получило от правительства вспомоществование, несколько поправившее его дела. Одна за другой выходили «народные книжки», разъяснявшие простым людям христианский этический идеал. Архиереи начали обсуждать церковные проблемы на «окружных соборах». А соборов, надо отметить, не случалось с времен Петра I… Церковь, тяжело переживавшая эпоху нигилизма, воинствующего атеизма, которые бушевали у нас в 60-х и 70-х годах XIX века, наконец-то ощутила сочувствие власти на своей стороне, готовность власти помочь, защитить.

При том же Александре III велось обширное церковное строительство. На него щедро выделяла средства казна.

В какой-то степени православное возрождение продолжалось и при следующем монархе — Николае II. Правда, это глубинное движение наталкивалось и на мощное противодействие революционных сил, и на буйный оккультизм интеллигенции, и даже на то, что в самóм царствующем доме, среди близких родственников императора, стало модным заигрывать с восточной эзотерикой. Но все же оно не остановилось, и если при Александре III в судьбе Церкви наступил март, началось таяние снегов, пошел ледоход, то последнее царствование — апрель для русского Православия, солнышко пригревало, трава полезла из отмерзающей земли…

Жаль, мая не дал Бог.

При Николае II появилось около 300 новых монастырей.

Церковь подступилась к императору с ходатайством о возобновлении патриаршества. Николай II отнесся к этому положительно и позволил открыть «Предсоборное совещание». Ему вменялось в обязанность подготовить большой Поместный собор Русской церкви, где вопрос о возвращении патриаршества решился бы окончательно. Работа предсоборного органа дважды прерывалась, и, в конце концов, накрепко «заперла» ее Первая мировая война. Лишь после свержения Николая II с престола, в 1917-м, Поместный собор все-таки начал свои труды и, среди прочего, восстановил древний патриарший сан. Положа руку на сердце, разве произошло бы это без громадной подготовительной работы, которая совершалась по воле императора?

В начале XVIII века установилась норма: если Церковь считала кого-либо достойным канонизации, то окончательное решение принимал Синод, а утверждал его император. И за всё столетие только две персоны удостоились причисления к лику святых... Николай II унаследовал трон в 1894 году. На протяжении почти целого века — до начала его правления — Церковь смогла провести канонизацию еще трижды.

А за двадцать лет царствования этого благожелательного к Православию государя появилось семь новых святых!

Среди них есть личности, о святости которых говорили очень давно, однако «административная проблема» до крайности затрудняла канонизацию. Так, например, в 1908 году восстановилось древнее почитание святой Анны Кашинской, супруги святого Михаила Тверского, пострадавшего за свой народ в Орде. В 1913 году был канонизирован Патриарх Гермоген, принявший от польских захватчиков и русских изменников мучения за веру.

Порой, при сомнениях и колебаниях Синода, воля монарха ускоряла, а то и прямо решала дело. В 1903 году удостоился прославления великий чудотворец Серафим Саровский. Государь проявил горячее желание завершить долгий процесс его канонизации положительно. Более того, он лично присутствовал на церковных торжествах, связанных с причислением Серафима Саровского к лику святых. В дневнике императора сохранилась памятная запись о тех днях: «Впечатление было потрясающее, видеть, как народ и в особенности больные, калеки и несчастные относились к крестному ходу. Очень торжественная минута была, когда началось прославление и затем прикладывание к мощам. Ушли из собора после этого, простояв три часа за всенощной».

С большим почтением относился Николай II к знаменитому духовному пастырю Иоанну Кронштадтскому, канонизированному позднее, в 1990 году. Памятником этому почтительному чувству стали слова царя, прозвучавшие вскоре после кончины Иоанна Кронштадтского: «Неисповедимому Промыслу Божию было угодно, чтобы угас великий светильник Церкви Христовой и молитвенник земли Русской, всенародно чтимый пастырь и праведник…»

А сам святой Иоанн за несколько лет до смерти сказал о Николае II: «Царь у нас праведной и благочестивой жизни. Богом послан ему тяжёлый крест страданий как своему избраннику и любимому чаду». Пророческие слова. Последнему государю российскому еще предстояло принять вместе с семьей горчайший крест; Николай II нес его достойно, как добрый христианин, вплоть до последнего срока…

Слишком краткой была золотая пора Русской Церкви. Она подготовила фундаментальный поворот к восстановлению веры в правах главной составляющей всей духовной жизни народа. У монархии и Церкви появилась перспектива доброго соработничества, как это было в допетровскую эпоху. Но… ресурсов для такого поворота оказалось заготовлено недостаточно. Требовалось переломить страшное духовное закоснение нашего образованного класса, обернуть вспять безбожие, постепенно распространяющееся вниз, в народную толщу, и сделать это в условиях двух гибельно тяжелых войн. И у нашей Церкви, у русского Православия, едва-едва начавших оживать от казенного окостенения при двух последних государях, просто не хватило сил. Если бы не Первая мировая, возможно, хватило бы.

Во всяком случае, между Романовыми и Церковью на закате времени, отпущенного династии, возникли принципиально новые отношения. Идеал христианского государя начал возвращаться в политическую реальность. Между монархией и духовенством открылся доброжелательный диалог. Правящие особы повернулись к Православию и показали свою преданность ему.

Остается лишь сожалеть, что этот христианский ренессанс в России был убит чудовищем революции. И… надеяться, что ныне, после семидесятилетней паузы, он все-таки набрал ход и более не остановится.