Главная

Бунин

Образ Ингрии в поэме Александра Блока «Ночная фиалка» - Приют убогого чухонца. Стих Ночная фиалка

Дата создания: 29.12.2010
Количество просмотров: 6793

Аннотация: Статья посвящена выявлению литературных и фольклорных источников поэмы А. Блока «Ночная Фиалка», в основе которых лежит сюжет о спящей царевне. В статье проводится разделение сюжетов о спящей и о мертвой царевне, различающихся рядом существенных деталей, и рассматривается роль первого сюжета, о спящей царевне, в поэме Блока.

Ключевые слова: русская литература, Блок, русский символизм, фольклорная сказка, литературная сказка, традиционный сюжет

О.В.Михайлова

Сюжет о спящей царевне в поэме А. Блока «Ночная Фиалка»

Важная роль сюжета о спящей царевне для «младших» символистов констатировалась многими исследователями. Роль сюжета в творчестве Блока рассмотрена в работах З. Г. Минц, которая отмечает, что это «одна из основных мифологем блоковского творчества» 1 . При этом образ спящей царевны традиционно рассматривается в контексте символистских представлений о Вечной Женственности, прежде всего, как символ плененной хаосом Души Мира, ждущей своего спасителя. Кроме того, важно, что мертвая (спящая) царевна как для Блока, так и дли других «младших» символистов – это еще и Россия (см., например, «Луг зеленый» А. Белого и «О веселом ремесле и умном весели» Вяч. Иванова).

Основными источниками этого мифологического сюжета, актуальными, прежде всего, для Блока, традиционно и справедливо называют «Сказку о мертвой царевне и семи богатырях» Пушкина, «Спящую царевну» Жуковского, а также фольклор, стихотворение «Царь-девица» Полонского и мистическое его истолкование Вл.Соловьевым. Однако до сих пор не предпринималось таких попыток рассмотрения этого сюжета, в которых разграничивались бы два фольклорных сюжета о спящей царевне, воплощенных у Пушкина и Жуковского.

В «Сравнительном указателе сюжетов» они описаны так:

1.«Спящая царевна : все царство усыплено колдуньей; царевич проникает во дворец, целует девушку и освобождает всех ото сна» 2 . (410)

2. «Волшебное зеркальце (Мертвая царевна) : узнав с помощью волшебного зеркальца, что краше всех на свете не она, а падчерица, мачеха приказывает убить ее, та спасается и живет в лесу у семи братьев (разбойников); мачеха выслеживает ее и отравляет; девушку кладут в прозрачный гроб, ее видит царевич и влюбляется; она оживает» 3 . (709)

Наиболее широко распространен второй сюжет, известны его европейские, турецкие, африканские, американские, славянские и другие варианты 4 . Соответствующая сказка впервые в России была опубликована еще в XVIII веке, в лубочном сборнике «Старая погудка на новый лад, или Полное собрание древних простонародных сказок» (М., 1795). Несколько позднее сюжет был записан Пушкиным и использован в «Сказке о мертвой царевне и семи богатырях» (1833), на протяжении XIX века неоднократно публиковались разные варианты сказки (например, у Афанасьева, № 210-211 «Волшебное зеркальце»). Вероятно, для Пушкина источником также послужила сказка братьев Гримм «Белоснежка» («Schneewittchen»), впервые опубликованная ими в составе сборника «Детские и домашние сказки» (1812-1815) 5 .

Что касается первого сюжета, в «Сравнительном указателе сюжетов» отмечены две достаточно поздние (начала XX века) версии его, украинская и белорусская и, по-видимому, еще более поздняя карельская 6 . Первая литературная русская обработка – сказка Жуковского «Спящая царевна» (1831) – была написана на основе сказки братьев Гримм «Шиповничек» («Dornröschen»), переведенной Жуковским и опубликованной в 1826 году в №2 журнала «Детский собеседник» под заглавием «Колючая роза». Сказка же братьев Гримм, по мнению современных исследователей, «как никакая другая в гриммовском сборнике, является порождением чисто литературной традиции и примером создания устной традиции на почве литературы» 7 . Братья Гримм опирались при написании сказки в основном на вариант Шарля Перро «Красавица, спящая в лесу» из сборника «Истории, или Сказки былых времен с моральными наставлениями» («Сказки Матушки Гусыни», 1697). Но и произведение Перро, в свою очередь, скорее всего, не имело корней в устной французской традиции конца XVII в. 8 Из собственно фольклорных источников сюжета следует упомянуть скандинавский миф о том, как Один, наказывая Брюнхильд, уколол ее снотворным шипом и окружил спящую стеной огня, через который пробился Сигурд 9 .

При рассмотрении источников сюжета у Блока, очевидно, следует учесть, помимо сказок Жуковского и Пушкина, и более ранние литературные обработки того же сюжета, то есть сказки братьев Гримм и Ш.Перро 10 , а кроме того, трилогию Р.Вагнера «Кольцо нибелунга», в которой воплощен фольклорный сюжет о спящей валькирии. Еще один вероятный источник – повесть Гоголя «Страшная месть», героиню которой, пани Катерину, называет спящей красавицей А.Белый в статье «Луг зеленый» (1905), причем «спящая Красавица» у Белого – Россия, общество, и она же – «Жена, облеченная в Солнце». Блоку, как известно, эта статья Белого была особенно близка 11 .

Образ спящей красавицы появляется у Блока уже в 1901 г. в стихотворении «Тихо вечерние тени…», вошедшем в каноническую редакцию «Стихов о Прекрасной Даме». Героиня стихотворения спит в снегах, «в снеговой пелене», и ждет воскресения. Сомнения в реальности воскресения («Разве воскреснуть возможно? / Разве былое - не прах?» 12) отвергаются лирическим субъектом («Нет, из господнего дома / Полный бессмертия дух / Вышел родной и знакомой / Песней тревожить мой слух»). Стихотворение ориентировано на стихотворение Фета «Глубь небес опять ясна…» (1879), в котором образ спящей (она не названа ни царевной, ни красавицей – просто «она») показан как образ зимней природы, готовящейся к весеннему пробуждению: она лежит в ледяном гробу, у нее на ресницах снег, который свевают «крылья вешних птиц». Возможно, кроме собственно метафоры «пробуждение природы» на эту связь мертвой царевны с образами зимы, снега повлияло название сказки, привнесенное из немецкой традиции: «Белоснежка» (еще один вариант перевода – «Снегурочка»). Образ спящей красавицы у Фета, по-видимому, восходит к «Сказке о мертвой царевне…» Пушкина, о чем свидетельствует упоминание «ледяного гроба», отсылающего к «хрустальному гробу» пушкинской царевны. Заметим, что именно эта деталь будет особенно важна для Блока в последующих его обращениях к этому сюжету. В 1904 г. образ спящей красавицы появляется сразу в нескольких стихотворениях Блока: «Спи. Да будет Твой сон спокоен…», «Дали слепы, дни безгневны…», «Вот он – ряд гробовых ступеней…». В канонической редакции собрании сочинений Блока все эти стихотворения включены в цикл «Распутья», тематикой и образностью тесно связанный со «Стихами о Прекрасной Даме» (все они – в конце цикла). Такое настойчивое повторение обращений к этому сюжету в стихотворениях, расположенных подряд друг за другом (между вторым и третьем, правда, помещено стихотворение «В час, когда пьянеют нарциссы…», но и в нем возможной отсылкой к интересующему нас сюжету звучат строки «Нежный друг с голубым туманом // Убаюкан качелью снов» (I, 178)), говорит, безусловно, о его особой важности именно как завершения темы Прекрасной Дамы. Как известно, «первый том» лирики переформировывался Блоком несколько раз, в первой редакции «Стихов о Прекрасной Даме» последним было стихотворение «Дали слепы, дни безгневны…», в редакции 1911 г. – «Вот он – рад гробовых ступеней…» В третьем же издании своей ранней лирики Блок формирует новый цикл «Распутья», в который помещает стихотворения, ранее также бывшие частью «Стихов о Прекрасной Даме», но написанные после 7 ноября 1902 г., дня, когда Л.Д.Блок согласилась стать женой Блока, и после которого отношения поэта и Прекрасной Дамы осмысляются им по-новому. И именно в конец этого цикла Блок помещает стихотворения, объединенные сюжетом о спящей красавице, и последним оказывается снова «Вот он – ряд гробовых ступеней…». Таким образом, сюжет о спящей красавице Блок использует для обозначения окончания истории Прекрасной Дамы, символического прощания с ней, причем, если в первой редакции «Стихов о Прекрасной Даме» последним оказывается стихотворение, в котором констатируется «непробудный сон царевны» вместе с надеждой, на ее пробуждение: «И Царевна, гостю рада, / Встанет с ложа сна...» (I, 176), то во второй редакции и в окончательной редакции «Распутий» финалом звучит прямое обращение героя к царевне со словами прощания: «Спи ты, нежная спутница дней…» (I, 178) и констатация «Спи – твой отдых никто не прервет…».

Во всех рассмотренных стихотворениях Блока сюжет о спящей красавице представлен собственно описанием спящей царевны, без деталей, отсылающих к тому или иному конкретному сюжету-прототипу. Единственная такая деталь – гроб царевны, упоминается в одном стихотворении, «Вот он – ряд гробовых ступеней…»: «Ты покоишься в белом гробу…» (I, 178). Деталь эта принадлежит сюжету «пушкинскому», о мертвой (не спящей) царевне и для Блока, очевидно, она была особенно важна. Так, в 1911 году в плане поэмы «Возмездие» Блок пишет о детстве «сына», автобиографического героя поэмы: «…няня читает с ним долго-долго, внимательно, изо дня в день:

Гроб качается хрустальный...

Спит царевна мертвым сном» 13 .

И в том же 1911 г. пишет он стихотворение «Сны», где та же ситуация описана от лица ребенка:

Внемлю сказке древней, древней

О богатырях,

О заморской, о царевне,

О царевне... ах... <…>

Спит в хрустальной, спит в кроватке

Долгих сто ночей,

И зеленый свет лампадки

Светит в очи ей... (III, 180)

В сюжете о спящей царевне царевна, уколовшись веретеном, засыпает, но кладут ее не в гроб. В варианте Перро после того, как королевна засыпает, ее по указанию короля переносят в самый лучший покой дворца, «на кровать из парчи, золота и серебра» только после этого по велению феи засыпают все обитатели дворца 14 . В варианте братьев Гримм царевна засыпает, но не сказано, где она спит: «Лишь только она уколола себя, сейчас же погрузилась в глубокий сон. Этот сон распространился по всему дворцу» 15 . У Жуковского все обитатели дворца также засыпают одновременно с царевной, и неясно, заснула она на кровати или нет:

Пряха молча подала

В руки ей веретено;

Ты взяла, и вмиг оно

Уколол руку ей…

Всё исчезло из очей;

На нее находит сон;

Вместе с ней объемлет он

Весь огромный царский дом… 16

Итак, если характерной вещественной деталью сюжета о мертвой царевне является хрустальный гроб, то сюжет о спящей царевне невозможен без прялки и веретена. Мертвая царевна спит в гробу, а спящая – засыпает у прялки. За прялкой дремлет и «королевна забытой страны» в «Ночной Фиалке» (1906). В поэме кроме собственно сна, длящегося века, нет ничего, что напоминало бы традиционный для Блока сюжет о мертвой царевне. Гораздо ближе она к сюжету о спящей царевне. Герой поэмы попадает в некую избушку на болоте, где дремлет королевская чета с дружиной и сидит за пряжей «королевна забытой страны». Сходство с фольклорным сюжетом заключается, прежде всего, в том, что весь королевский двор погружен в загадочный многолетний сон. При этом они находятся в неком таинственном месте, куда трудно попасть – в сказке это лес или заросли терновника, в поэме – болото (необходимо заметить, что болото для Блока и для символистов вообще – особое место, выполняющее функцию своеобразного «посредника», мягкого, связующего перехода между земной почвой и нижним (потусторонним) миром 17). Кроме того, сон королевны связан с прядением. Правда, царевна в сказке, как фольклорной, так и сказке Жуковского, не прядет, не умеет этого делать, в силу того, что король, знавший о страшной участи, ожидающей его дочь, велит уничтожить всё, что связано с прядением. И едва увидев веретено впервые в жизни, царевна, уколовшись им, засыпает. Однако существует вариант сюжета, где этот момент несколько изменен. Это стихотворение Сологуба «На меня ползли туманы…» Оно был написано в 1897 г., впервые опубликовано тогда же в журнале «Север» (вполне вероятно, что Блок его там не видел), а позднее вошло в сборник Сологуба «Собрание стихов. Книга III и IV» (1904). С этим сборником Блок был, безусловно, знаком. В стихотворении Сологуба сюжет о спящей царевне воспроизведен с некоторыми характерными изменениями. Прежде всего, царевна в стихотворении спит не на кровати, а за прялкой 18 , более того она названа «пряхой»:

Там царевна почивала,

Сидя с прялкой в терему,

Замерла у дивной пряхи

С нитью тонкою рука.

Царевна спит за прялкой, и после того, как герой будит ее поцелуем, продолжает прясть:

Очи светлые открыла

И зарделась вдруг она,

И рукой перехватила

Легкий взмах веретена 19 .

Однако у Сологуба в целом сюжет воспроизведен в соответствии с фольклорным: герой приходит в заколдованный замок и будит поцелуем спящую царевну.

Иначе у Блока. Герой находит царевну, но не будит ее, а сам засыпает.

Остановимся подробнее на тексте «Ночной Фиалки» в контексте сюжета о спящей царевне. Герой случайно попадает на болото («Сам не зная, куда я забрел…»), которое находится недалеко от города, но необитаемо («Прохожих стало всё меньше…»; «Умолкали шаги, голоса…»). У Жуковского о царевиче: «Вот от свиты он отстал; / И у бора вдруг один, / Очутился царский сын». У Ш.Перро: «Удивительным показалось королевичу, что никто из свиты не мог за ним следовать, ибо как только он прошел, так деревья сейчас и сдвинулись по-прежнему» 20 . Далее у Блока подчеркнуто, что никто не знает об этом месте:

Ведь никто не слыхал никогда

От родителей смертных,

От наставников школьных,

Да и в книгах никто не читал,

Что вблизи от столицы,

На болоте глухом и пустом <…>

Может видеть лилово-зеленый

Безмятежный и чистый цветок,

Что зовется Ночною Фиалкой (II, 28)

В сказке Жуковского все давно забыли о царе, но помнят легенду:

Словно не жил царь Матвей –

Так из памяти людей

Он изгладился давно.

Знали только то одно,

Что средь бора дом стоит,

Что царевна в доме спит,

Что проспать ей триста лет,

Что теперь к ней следу нет. 21

У Ш.Перро принц долго выспрашивает, что за замок скрывается в лесу и «Всякий отвечал ему по-своему. Один говорил, что это старый замок, где водится нечистая сила; другой уверял, что здесь ведьмы празднуют шабаш. Большинство утверждало, что здесь живет людоед, который хватает маленьких детей и затаскивает их в свою берлогу, где и ест их без опаски, ибо ни один человек не может за ним погнаться; только он один умеет пройти через лес дремучий» 22 .

Однако во всех вариантах сказки принц все же узнает, прежде чем проникнуть в замок, что там спит принцесса, которую прозвали Царевна-шиповник, так как он встречает старика, который и рассказывает ему эту древнюю легенду. У Блока герой также знает еще до того, как входит в избушку, что там – Ночная Фиалка. Но у него источником этого знания оказывается воспоминание:

Становилось ясней и ясней,

Все, что вижу во сне, наяву… (III, 27)

Наконец, герой достигает цели. И тут детали поэмы и традиционного сюжета становятся не просто разными, а подчеркнуто противоположными. Сказочный принц находит дворец в лесу, блоковский герой – избушку на болоте. Принц сначала видит спящих придворных, а потом находит царевну. Блоковский герой сначала видит царевну, потом остальных. В традиционном сюжете царевна прекрасна (тут важно подчеркнуть, что одно из названий сюжета, по названию сказки Ш. Перро – «спящая красавица») у Блока же царевна – «некрасивая девушка с неприметным лицом», то есть противоположность спящей красавице. Сам герой в сказке – принц (королевич, царевич), у Блока – «нищий бродяга». И наконец, у Блока царевна не спит – она прядет, а спят все остальные, и с ними засыпает герой. Причем причиной этого сна является именно королевна:

Сладким сном одурманила нас,

Опоили нас зельем болотным,

Окружила нас сказкой ночной,

А сама всё цветет и цветет. (III, 33)

Таким образом, сюжет блоковской поэмы и традиционный сюжет соотносятся так: в одном герой будит спящую царевну, в другом царевна усыпляет героя. Иначе говоря, сюжет «Ночной Фиалки» представляет собой перевернутый сюжет о спящей красавице. Героиня – не красавица и не спит, герой – не принц, а «нищий бродяга», кроме того, он не может прервать сон, царящий в избушке, он говорит о себе: «на праздник вечерний / Я не в брачной одежде пришел». Здесь очевидны евангельские аллюзии, но это еще и отсылка к традиционному сюжету: принц, разбудив царевну, становится ее мужем, а блоковский герой – нет.

Соотносится с традиционным сюжетом и сам образ Ночной Фиалки, девушки-цветка. Ведь традиционной сюжет также назван именем цветка, хотя и другого, – «Шиповничек», в немецком варианте «Dornröschen», в более древних вариантах сюжета героиню звали Фалия (Талия), т.е. «цветущая».

Возвращаясь к сюжету, попытаюсь определить, в чем собственно для Блока состояло различие между двумя сюжетами, о спящей и мертвой царевне. Очевидно, что мертвая царевна для него связана со сказкой Пушкина, это отмечал он сам в наброске к «Возмездию». Спящая же царевна, вероятно, для него связывалась с Жуковским. Если этот так, любопытную параллель сюжету о спящей царевне в таком виде, как он преподнесен в «Ночной Фиалке», находим в стихотворении Блока «Поэма», написанном в 1898 г. и не вошедшем в каноническое собрание сочинений. В рукописи Блок сделал помету над его заглавием: «Жуковский». И действительно, в «Поэме» обыгрываются образы и сюжеты стихотворений и поэм Жуковского. Кроме прочего, в стихотворении есть образ спящего рыцаря, разбуженного поцелуем («Губы коснулись ланит... и рыцарь проснулся» (IV, 48)). Так впервые у Блока появляется перевернутый сюжет о спящей красавице, и также в связи с Жуковским.

Осмелимся предположить, что сюжет о спящей (а не мертвой) царевне для Блока мог ассоциироваться с мифом о спящем/мертвом герое. На существование этого второго мифа как некого «мужского» коррелята мифа о спящей царевне в творчестве Блока впервые указал М.Безродный в заметке «К характеристике «авторской мифологии» А.Блока» 23 . Возможно, тот вариант сюжета, в котором царевна засыпает не в одиночестве, оттого, что ее отравляет злая мачеха, а со всеми своими подданными (в этом основное отличие сюжетов) – для Блока стал одним из источников второго мифа, о спящем герое. Ведь именно царевна, засыпающая волшебным трехсотлетним сном, становится невольно причиной трехсотлетнего сна всех обитателей замка, как у Блока царевна становится причиной сна героя.

Перенесение функций спящей царевны на героя очевидно и при сопоставлении поэмы Блока с повестью Гоголя «Страшная месть». Как и в поэме Блока, в повести Гоголя сон и явь сложно переплетаются. Пани Катерина рассказывает Даниле: «Снилось мне, чудно, право, и так живо, будто наяву, снилось мне, что отец мой есть тот самый урод, которого мы видали у есаула» 24 . Данило же скоро убеждается, что сон Катерины оказался вещим («Глянул в лицо - и лицо стало переменяться: нос вытянулся и повиснул над губами; рот в минуту раздался до ушей; зуб выглянул изо рта, нагнулся на сторону, и стал перед ним тот самый колдун, который показался на свадьбе у есаула. „Правдив сон твой, Катерина!“ подумал Бурульбаш» 25). Кроме того, душу спящей пани Катерины вызывает к себе колдун, а сама пани Катерина видит во сне то, что душа ее видит наяву. У Блока в поэме спит не героиня, а герой, он пересказывает свой сон («…памятно мне / То, что хочу рассказать вам, / То, что случилось во сне» (III, 26), и уже во сне вспоминает, что все то, что он видит во сне, видел когда-то наяву. Так способность спящей царевны видеть вещие сны (мотив, восходящий, возможно к сказке Перро, где спящая красавица видит во сне предстоящую встречу с принцем) трансформируется у Блока в способность героя вспоминать некогда, «в старину», бывшее с ним (воспоминание героя представляет собой некое воспоминание о прошлой жизни, в которой он был «стройным юношей, храбрым героем, / Обольстителем северных дев / И певцом скандинавских сказаний» (III, 31)).

В комментариях к «Ночной Фиалке» в Полном собрании сочинений Блока отмечено, что мотив пряжи в поэме восходит к Вагнеру, однако упоминается лишь эпизод из «Гибели богов», изображающий трех прядущих норн (II, 588). Скорее всего, для Блока в «Ночной Фиалке» важен не только этот эпизод, но и то, как описывает разгневанный Вотан будущую судьбу Брингильды как простой смертной:

Цвет юного девства

Поблекнет у ней

И муж овладеет

Ее красотой

Подвластна супругу

Жить станет она.

За прялкой будет сидеть

На позор и насмешку всем 28 .

Так «сидение за прялкой» оказывается символом земной жизни, которая для героини становится наказанием, «снижением» после изгнания из высшего мира. В «Ночной Фиалке» образ героини также показан как «сниженный», герой вспоминает, что когда-то она была иной: «И была она, может быть, краше / И, пожалуй, стройней и моложе…» (III, 31).

Итак, в поэме Блока сюжет о спящей царевне представлен в виде сложной контаминации различных его вариантов, но с явным приоритетом сюжета о спящей (не мертвой) царевне как девушке, спящей за прялкой. При этом сюжет у Блока подвергается инверсии: герои и героиня меняются ролями. Героиня поэмы противопоставлена героине фольклорного сюжета, что позволяет увидеть в «королевне» «изменившую облик», воплотившуюся в низшем, материальном мире (подобно ставшей смертной Брингильде) Прекрасную Даму. И вместе с Дамой меняется и ее рыцарь. В дальнейшем начатая в «Ночной Фиалке» трансформация сюжета о спящей царевне в сюжет о спящем рыцаре продолжается к драме «Король на площади», где спящий король оказывается мертвым, а корабли, приход которых ожидался уже в «Ночной Фиалке», так и не приходят.

Примечания

1 Минц З. Г. Цикл Ал. Блока «Распутья» // Минц З. Г. Поэтика Александра Блока. СПб., 1999. С. 428. См. также Минц З. Г. Функция реминисценций в поэтике Ал. Блока // Там же. С. 369; Минц З. Г. Блок и Пушкин // Минц З.Г. Александр Блок и русские писатели. СПб., 2000. С. 145-261.

2 Сравнительный указатель сюжетов. Восточнославянская сказка. Л.: Наука, 1979. С. 131.

3 Там же. С. 179.

4 Бараг Л.Г., Новиков Н.В. Примечания // Народные русские сказки А.Н.Афанасьева: В 3 т. Т. 2. М., 1985. С. 405.

5 См.: Азадовский М.К. Литература и фольклор. Л.: ГИХЛ, 1938. С. 75-84.

6 См.: Перстенек-двенадцать ставешков. Избранные русские сказки Карелии. Петрозаводск: Гос. изд-во Карельской АССР, 1958.

Гуляя по книжному магазину среди полок с серией «ЖЗЛ», рука сама потянулась к биографии Блока. Накануне я в очередной раз перечитала поэму «Двенадцать» — наверное, самое неоднозначное произведение русской литературы — и в голове постоянно крутились строки из последней строфы.

Книга о Блоке только подвела к пониманию жизнетворчества символиста, поднимая все больше и больше вопросов. Поэтому на протяжении двух или трех недель пространство вокруг меня озарялось музыкой, превознесенной поэтом.

Во время чтения записей, писем и публицистики Блока, аналогия с мироощущением самого яркого осетинского символиста Алихана Токаева возникает неосознанно.

Мысль о сходстве двух поэтов не нова, учитывая то, какое влияние оказали на поэзию горца русские символисты XX века. Вечный поиск красоты у Токаева и незатихающая музыка Блока созвучны друг другу.

Через музыку и красоту хаос становится мелодией, соединяющей в гармонии темное и светлое.

Безумно увлекательно погружение в стихотворения гениев. Сочинительство смыслов практически никогда не приносит единственного ответа, и праздному любопытству не свойственно «отнимать аромат у цветка». Но многогранные символы, засеянные поэтом, прорастают в душе и фантазии читателя, воскрешая в памяти череду воспоминаний и ассоциаций.

Два стихотворения, «Ночная фиалка» Александра Блока и «Фиалка» Алихана Токаева, многообразные и бесконечно глубокие, написаны с разницей в десять лет двумя гениальными поэтами, которые на момент их создания были примерно одного возраста.

Фиалка как символ несет неоднозначный смысл, являясь в одно и то же время знаком печали и смерти, радости и пробуждения природы. Цветок из древнегреческой мифологии, вдохновлявший немецких и французских поэтов, предстает в разнообразных образах, символизируя то тихую любовь, то смерть от любви.

Что символизировала фиалка Блока и Токаева?

Герой Блока увидел Ночную Фиалку, растущую посреди болота, во сне.

«Над болотом цветет,
Не старея, не зная измены,
Мой лиловый цветок,
Что зову я - Ночною Фиалкой»

Он описывал дремлющих королей и дружину, нищего за кружкой пива, напоминающего ему самого себя, и спящую королевну за «бесцельной пряжей». Королевна - родина, потерявшая свой прежний облик и заточенная в замке. Она прозреет только, когда ей откроется лиловый цветок.

Или цветок лишь виденье, призрачная надежда чудака, которая никогда не воплотится наяву?

После пробуждения ничего не изменилось, но герой Блока вернулся, познав тайну Ночной Фиалки — с необходимым знанием, способным осветить дорогу и придать веру.

«Тот же мир меня тягостный встретил.
Но Ночная Фиалка цветет,
И лиловый цветок ее светел»

Заблудившемуся всаднику в статье «Безвременье», написанной спустя год после «Ночной Фиалки», так же освещает путь лиловый свет цветка.

«Оторвав от звезды долгий взор свой, всадник видит молочный туман с фиолетовым цветом. Точно гигантский небывалый цветок - Ночная фиалка - смотрит в очи ему гигантским круглым взором невесты. И красота в этом взоре, и отчаянье, и счастье будет вечно кружить и кружить по болотам от кочки до кочки, в фиолетовом тумане, под большой зеленой звездой».

Символом надежды предстает фиалка и в стихотворении Токаева. Безвинному герою, заключенному в тюрьме, незнакомец протягивает букет фиалок, которые разгоняют его печаль. И все это происходит весной, которую узнику пришлось провести в заточении.

«Фиалкæты бастæй
Рудзынгыл æрцахстон…
Зæрдæ феуæгъд мастæй —
Дидинджытæ уарзтон»

Дзерасса Хетагурова в работе о творчестве Токаева и эстетике русского символизма описывала развитие лирического «я» Алихана на примере древнего обряда инициации.

Коллаж Михаила ХасиеваАлихан Токаты

«Герой умирает, но его возрождение происходит уже в других стихотворениях в образе человека, владеющего некими таинственными знаниями и возможностями», — пишет она.

Фиалка - таинственное знание, которое Токаев находит в заточении, а Блок видит во сне.

«Есть такая символика: говорят, что когда человек подходит к порогу очень важного события своей внутренней жизни, то он переживает одновременно нечто ангелическое и нечто смертное; он должен как-то внутренне при жизни познакомиться со своей смертью, пережив нечто и смертное, и светлое», — писал Андрей Белый о Блоке, но эта мысль в полной мере описывает и Алихана.

Не претендуя на научность, история с фиалкой кажется созвучной мировоззрению символистов, стремившихся к сверхсознанию.

Отчужденные и трагичные, Блок и Токаев самые важные мысли переживали в одиночестве. Несмотря на близость А.А. с женой и матерью, на дружбу и продолжительные переписки с коллегами, он так и остался не понят, а произведения его до сих пор не разгаданы.

К изучению судьбы и творчества Алихана мы и вовсе только подступили.

Первая мысль о сходстве двух символистов мгновенно потянула за собой череду удивительных совпадений и знаков, на которые я то и дело наталкиваюсь. Конечно, фантазировать о творчестве поэтов можно бесконечно, обнаруживая новые параллели и смыслы. И многое еще предстоит увидеть в поэзии и биографии горца-символиста, но очевидно то, что Токаев и Блок шли в одном направлении — по дороге, где «ночная фиалка цветет».

§ 1. Актуальность темы, предмет и объект исследования.

§ 2. Характеристика источников.

§ 3. Цели и задачи.

§ 4. Научная новизна и практическая значимость работы.

§ 5. Положения, выносимые на защиту.

§ 6. Методы исследования.

§ 7. Основные термины, используемые в работе.

§ 8. Построение диссертации.

ГЛАВА 1. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИЗУЧЕНИЯ СЕМАНТИКИ СЛОВА В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕКСТЕ.

§ 1 Лексическое значение слова в языке и речи.

§ 2. Проблемы анализа семантики образов поэтического текста.

ГЛАВА 2. ПОЭМА "НОЧНАЯ ФИАЛКА" В КОНТЕКСТЕ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ ПОЭТИЧЕСКОГО ТВОРЧЕСТВА А. А. БЛОКА.

ГЛАВА 3. СЕМАНТИЧЕСКАЯ ПРИРОДА МИРОНАЗЫВАЮЩИХ СИМВОЛОВ ПОЭМЫ.

§1. Семантика символов метамира сна.

§2. Семантика символа "город".

§ 3. Семантика символов пространственного перемещения.

§ 4. Семантика символа "изба".

§ 5. Семантика символа "болото".

§ 6. Общие особенности мироназывающих символов поэмы.

ГЛАВА 4. СЕМАНТИКА ОБРАЗОВ И СИМВОЛОВ ПРЕДМЕТНО-ВЕЩНОГО МИРА.

§ 1. Несимволообразующие образы предметно-вещного мира

§ 2. Семантика символа "венцы".

§ 3. Семантика символа "прялка".

§ 4. Общие особенности символов предметно-вещного мира.

ГЛАВА 5. "НОЧНАЯ ФИАЛКА" КАК КЛЮЧЕВОЙ СИМВОЛ ПОЭМЫ

5 1. Семантическая структура символа "Ночная Фиалка".

§ 2. Женские образы-мифологемы в структуре символа "Ночная

§ 3. Отвлеченные гиперсемантические образы в структуре символа "Ночная Фиалка".

Введение диссертации2001 год, автореферат по филологии, Аксарина, Наталья Александровна

1. Актуальность темы, предмет и объект исследования

Мистическое как жанрообразующая категория является главной характеристикой философии символизма, возникшей на основе идеализма Платона, а нагнетание в художественном символе "мистических" смыслов и значений - одной из основных характеристик метода1 символизма. Как мировоззренческая категория мистическое в русском символизме (в отличие от символизма Западной Европы) - не способ мировосприятия отдельного индивидуума, а одна из основ всего национального менталитета. В поэзии мистическое обычно выражается в использовании определенной лексики, соотносимой в языке поэта с семантическим полем "мистическое". Это поле подчиняет себе множество тематических групп, слова которых имеют (или приобретают в тексте) высокий образный потенциал, что, в свою очередь, определяет их символообразующие возможности. Изучение зарождения и бытия в тексте символов мистического позволяет представить образ мира "автора художественного", а также глубже и корректнее проникнуть во внутренний мир "автора биографического".

Безусловно, поэма А. А. Блока "Ночная Фиалка" - произведение многоплановое, на разных уровнях представляющее аспекты социальный, эстетический, культурологический, теургический и др., но все они (за исключением социального) реализуются в поэме в рамках категории "мистическое". Мистична (относительно представлений современной науки о физике пространства) и сама пространственная организация поэмы, представляющая собой сложную систему множества взаимопроникающих миров. Однако лексические средства выражения мистического в "Ночной Фиалке" практически не изучены. Отчасти это объясняется отсутствием у поэмы ярко видимой культурно-дидактической цели: первоначально в критике она расценивалась только как формальная, хоть и подробная, "запись" сновидения, отчаянная и безуспешная попытка автора понять и оценить увиденное в отношении к своему "Я". В таком восприятии произведения критикой во мно

1 Идеалистическая (мистическая) концепция: мира символистов обусловила специфику их творческого метода: они "видели объект искусства не в самой действительности, а в выявлении ее потусторонней сущности. Художественный метод их определялся ярко выраженным дуализмом, противопоставлением мира действительности и мира идей, рационального и интуитивного познания". - См. ЛЭС, ст. "Русская литература". С. 354. - Спецификой метода определяется возникновение в рамках символизма новых разновидностей жанров: символистская поэма, символистский роман и др. гом повинен и сам А. Блок, указавший, что эта поэма - "почти точное описание [.] сна". С. Н. Бройтман отмечает, что эта поэма прочитана менее других поэм Блока: специальных работ, посвященных ей, нет (за исключением статей, освещающих отдельные стороны произведения), а в книгах о поэмном творчестве А. Блока "ей уделяется минимум внимания2". Восприятие "Ночной Фиалки" исследователями как произведения аллегорического, а не символического, породило попытки "найти единственный истинный смысл иносказания"3. Это привело к обеднению содержания произведения, сведению его к какому-либо одному аспекту, игнорированию всей загадочной многоплановости символического текста.

Основной причиной семантической малоизученное™ произведений символистов является такая особенность символизма, как циклообразование, затрудняющее вычленение из текста и восприятие целостного, завершенного символа: "Символистическая тенденция к циклообразованию приводила к тому, что отдельное стихотворение переставало быть законченной структурой, постоянное стремление текста к "открытости" для продолжения возможности обретения новых семантических связей становилось причиной нарушения автономности стихотворения, являющегося [.] лишь частью целого. Стихотворение, "ощутившее" себя элементом текстовой общности (цикла, книги) [.] оказывалось эпизодом в сюжетном развитии текста в целом."4. Б. А. Ларин отмечает, что у символов художественного текста есть семантические "оттенки, возникающие только из законченного литературного целого"5 У Блока этим "законченным литературным целым" становятся именно циклы или даже книги стихов, соответствующие трем основным периодам его творчества. С этой точки зрения поэма "Ночная Фиалка" есть лишь завершающая глава первой половины творчества Блока, объединяющая все, что было создано ранее (начиная с 1898 года). Кроме того, "Ночная Фиалка", как утверждает Л. К. Долгополов, завершает "первый период поисков Блока в области большой поэтической формы"6, что еще раз доказывает необходимость

2 См. С. Н. Бройтман. Жанрово-композиционное своеобразие поэмы А. Блока "Ночная Фиалка" // Художественный текст и литературный жанр: Межвуз. научно-тематич. сб. Махачкала: Изд-во Дагест. ун-та, 1980. С. 20.

3 См. там же.

4 См. Л. В. Спроге. Юргис Балтрушайтис: от "книги стихов" К "дилогии". // Серебряный век русской литературы. Проблемы. Документы. М.: Изд-воМосковского ун-та, 1996. С. 24.

5 См. Б. А. Ларин. О разновидностях художественной речи. (Семантические этюды) // Эстетика слова и язык писателя. Избранные статьи. Л.: Худож. лит., Леиингр. отд-ние, 1974. С.36.

6 См. Л. К. Долгополов. Поэмы Блока и русская поэма конца XIX - начала XX веков. М. - Л.: Наука, 1964. С. 61. рассматривать ее не как автономное произведение, а как итоговую часть большого поэтического целого. "Включенность" поэмы в цикл (сборник "Нечаянная Радость") позволяет определить преемственность символов в творчестве поэта. Подтверждением лишь относительной самостоятельности "Фиалки" является оценка произведения самим автором, данная в качестве предисловия к сборнику "Нечаянная Радость": "Нечаянная Радость - это мой образ грядущего мира. В семи отделах я открываю семь стран души моей книги"7. В то же время поэма обладает достаточной автономностью для того, чтобы было возможно проследить не один эпизод из жизни символа, а практически всю историю его бытия.

В наше время возвращения к христианским мировоззренческим идеалам творчество символистов и в его контексте поэма "Ночная Фиалка" становятся особо актуальными для современных читателей в культурологическом, философском и теологическом отношении. Поэма содержит сложные эсхатологические и космогонические аллюзии, сочетая евангельские образы (например, сам образ Нечаянной Радости) и мотивы с представлениями языческих мифов. Такой сложный синтез христианства в его православном варианте и язычества является основной загадкой блоковского православия как этической, эстетической и философской системы. Поэтому поэма представляет собой интересный материал и для культурологического и теологического исследования.

Итак, исходя из изложенного выше, объектом нашего исследования являются ключевые группы слов-символов в поэме А. А. Блока "Ночная Фиалка", а предметом - только те из них, которые являются средством выражения мистического. Основным аспектом изучения этих слов является анализ способов и закономерностей образования у них новых смыслов и значений в поэтическом языке Блока. Особое внимание мы намерены уделить и способам подтверждения (семантического дублирования) самостоятельных окказиональных значений и особых актуальных смыслов исследуемых слов-символов. Теоретическое описание этих способов предлагается в Главе 1 настоящей работы.

7 Цитата приводится по источнику: Александр Блок. Собрание сочинений: В б-ти т. Т. 1. Стихотворения и поэмы 1898-1906: Приложения. / Под общ. ред. М. А. Дудина, В. Н. Орлова, А. А. Суркова. Л.: Худож. лит., Ленингр. отд-ние, 1980. С. 469.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Лексические средства выражения мистического в поэме А. Блока "Ночная Фиалка""

Заключение

Итак, в ходе исследования решены следующие практические задачи.

1. Выявлены и описаны ключевые символы поэмы, выражающие мотивы-доминанты. По характеру лексического наполнения все слова-символы условно разделены на три тематических класса: 1) мироназывающие символы ("сон", "дрема", "дремота", "город", "болото", "изба", "дорога"), 2) символы предметно-вещного мира ("прялка", "венцы"), 3) символ "Ночная Фиалка".

2. Сформулированы новые актуальные смыслы и самостоятельные окказиональные значения, возникшие у исследуемых слов в контексте произведения. Всего выделено: два самостоятельных окказиональных значения и пять зависимых актуальных смыслов слов "сон" и "дрема"; одно самостоятельное окказиональное значение и пять актуальных смыслов слова "город"; один актуальный смысл, приближенный к самостоятельному окказиональному значению слова "дорога" ("тропинка"); пять актуальных смыслов слова "изба"; одно окказиональное значение и шесть актуальных смыслов слова "болото"; пять актуальных смыслов слова "венцы", один из которых имеет имплицитную узуальную основу; три актуальных смысла слова "прялка"; тридцать три актуальных смысла номинации "Ночная Фиалка" - всего четыре значения и шестьдесят три актуальных смысла. Все эти смыслы и значения подтверждены в тексте семантическими дублетами разного характера.

3. Зарегистрированы контекстуальные смыслы и значения, участвующие в организации мистического в поэме, отмечены средства подтверждения их роли в выражении мистического.

4. Выявлено и охарактеризовано количественное соотношение узуальных и окказиональных употреблений исследуемых слов, а также количественное соотношение их актуальных смыслов и самостоятельных окказиональных значений.

Результатом проделанной работы стали следующие наблюдения и выводы.

1. Исследуемые слова регулярно реализуются в нескольких смыслах и значениях одновременно, что, в соответствии с теоретическими положениями, представленными в § 2 Главы 1, определяет их символическую природу. Некоторые из этих слов имеют устойчивые интертекстуальные смыслы.

2. Основным способом создания новых смыслов и значений исследуемых слов в тексте поэмы является метафорический перенос, результатом которого становится гиперметафора. Однако уровень семантической сложности гиперметафоры в поэтическом тексте совершенно не зависит от языкового образного потенциала трансформируемых слов. Это, вероятно, объясняется участием в образовании такого рода гиперметафор нелитературных и неязыковых интертекстов (как, например, в слове "прялка").

3. Явное преобладание метафорического переноса значения (шестьдесят четыре из шестидесяти семи случаев) над метонимическим (два случая) и синекдохой (один случай) обусловлено рядом как собственно языковых, так и экстралингвистических причин. Языковыми причинами являются воздействие на исследуемые слова семантических дублетов и влияние на их семантику грамматических показателей (форм глагола, вводных конструкций и т.д.); под экстралингвистическими причинами мы понимаем воздействие разного рода неязыковых интертекстов.

4. Окказиональные значения и актуальные смыслы всех исследуемых слов-символов образуются в поэме на базе их основных словарных значений и функционируют одновременно с ними. В количественном отношении актуальные смыслы явно преобладают над самостоятельными окказиональными значениями, поскольку рождение нового значения соответствует возникновению нового факта или явления действительности, а количество таких новых фактов невелико, в отличие от вариативности старых.

5. В поэме используются различные способы семантического дублирования окказиональных значений и смыслов исследуемых слов. Приоритетным является использование в контекстном окружении этих слов языковых единиц, находящихся в семантической гармонии с ними (пятьдесят девять случаев). Часто в качестве семантического дублета используются контекстуальная антонимия (тринадцать случаев) и амплификация (двенадцать случаев), реже - рефрен (восемь) и контекстуальная синонимия (пять), что соответствует представленной ранее рабочей гипотезе. В трех случаях актуальные смыслы дублируются только на уровне интертекстов, а в одном - в качестве дублета выступают причинно-следственные конструкции.

Связь исследуемых слов с мистическим определяется уже самой философ-ско-символической природой выражаемых ими мотивов, а также апелляцией к фольклорно-мифологическим и христианским интертекстам и жанровой спецификой произведения. На языковом уровне участие исследуемых слов в выражении мистического в поэме подтверждается наличием в их контекстном окружении языковых единиц, содержащих общие с ними семы "мистическое" и "таинственное", сказочной терминологии и характеристик обрядов и ритуалов, а также включением исследуемых символов в синтаксические конструкции с общей семантикой неопределенности.

Зарегистрирован один случай устранения семантической границы между полными омонимами "дрема 1" и "дрема 2" вследствие совпадения их контекстуальных смыслов, несмотря на различную узуальную семантическую основу.

Все исследованные мироназывающие символы и символы предметно-вещного мира представляют собой гиперсемы, которые, проходя через микроконтексты внутри поэмы "Ночная Фиалка", а также через контексты ранних поэтических произведений А. А. Блока, последовательно приобретают все новые и новые смыслы. В отдельных случаях в пределах одного микроконтекста (ряда строф, строфы или части строфы, непосредственно окружающей одно употребление каждого из исследуемых символов) формируется сразу два и более актуальных смысла. Так, например, все смыслы символов "город", "прялка", "венцы" и "изба" (1) реализуются одновременно в каждом из употреблений данных символов, тогда как для символов "сон", "дрема" ("дремота"), "дорога" ("тропинка"), "болото" (2) характерно постепенное семантическое накопление. Можно предположить, что такого рода особенности проявления окказиональных смыслов связаны со спецификой лексико-семантической квалификации исследуемых слов. Так, символы предметно-вещного мира "прялка" и "венцы" обладают в языке полуобразностью, поскольку обозначают небольшие предметы (бытовой и ритуальный), созданные руками человека.

Близки им полуобразные в языке урбанистические номинации "город" и "изба", называющие узколокальные построения человеческой цивилизации. Ограниченность узуальных значений данных слов компенсируется в тексте рядом одновременных метафорических переносов, результатом которых становится одновременное проявление в пределах одного микроконтекста нескольких актуальных смыслов. В то же время слова-символы второй группы обозначают в языке более широкие понятия. Так, слова "сон" и "дрема" ("дремота") являются отвлеченными существительными, обладающими денотативной образностью и имеющими не только прямые номинативные, но и конструктивно обусловленные значения. Слова "дорога" и "тропинка", несмотря на обозначение ими результатов деятельности человека, обозначают не узколокальные, а пространственно продолженные реалии и содержат эксплицитную сему "движение, перемещение". Кроме того, в языке они имеют переносные значения, сближающие их с отвлеченными существительными ("дорога жизни" и т. п.), и синонимичны многозначному слову "путь". Слово "болото" обозначает пространственную реалию, возникшую независимо от воли человека и занимающую обширную площадь. Болото, представляя собой физически опасный для человека артефакт, подверглось множеству мифологических трактовок, на ассоциативном уровне усложняющих языковое значение слова "болото" и определяющих его денотативную образность.

Что касается ключевого символа поэмы - "Ночная Фиалка", то он, как сказано ранее, является сложным синтезом женских мифологем и гиперсем, и каждый из его элементов включает в себя огромное множество актуальных смыслов. Данная работа, не претендуя на описание всех этих смыслов, отражает, как нам представляется, лишь самые основные из них.

Поэма "Ночная Фиалка" интегрирует темы, идеи и образы, сложившиеся в лирике А. Блока к концу первой половины творчества поэта. Она объединяет в рамках одного символа все ведущие авторские мифологемы и гиперсемантические образы, а также становится основой для развития новых мифологем (например мифологемы "новая Америка", генеалогически связанной с отраженными в поэме образами ноуменального мира "новая земля", "новая родина" и др.) в позднем творчестве А. Блока. "Ночная Фиалка" представляет собой одну из ведущих составляющих поэтического макротекста Блока и отражает ряд основных философских и творческих постулатов позднего русского символизма. Символической основой поэмы, равно как и ранних стихотворений Блока, является объединение языческого и христианского мифов, апелляция к отраженным в мифологии общечеловеческим культурным и философским представлениям, соотносимым с мировоззренческой категорией "мистическое".

Перспективы настоящего исследования мы видим в том, что проделанная работа может стать основой для создания словаря языка А. Блока. Такие словари позволяют проследить временные трансформации семантики ведущих образов и символов автора и, посредством этого, вернее интерпретировать картину мира, воплощенную в слове писателя, оценить гносеологическую значимость мировоззренческих представлений автора.

Список научной литературыАксарина, Наталья Александровна, диссертация по теме "Русский язык"

1. Авраменко А. П. А. Блок и русские поэты XIX века. М.: МГУ, 1990. 248с.

2. Аглетдинова Г.Ф. О соотношении оценочное™, образности, экспрессивности и эмоциональности семантики слова У/ Исследования по семантике: Семантические категории в русском языке. Уфа: БГУ, 1996. С. 76 84.

3. Аксарина Н. А. Античный миф как интертекст в поэме А. Блока "Ночная Фиалка" II Славянские духовные ценности на рубеже веков. Тюмень, 2001. С. 81 86.

4. Алексеева Н. В., Попова 3. Д. Объективное и субъективное в семантике слова II Исследования по семантике. Семантика слова и фразеологизма: Межвуз. сб. науч. трудов. Уфа: БГУ, 1986. С. 10-17.

5. Апресян Ю. Д. Идеи и методы современной структурной лингвистики. (Краткий очерк). М.: Прсвещение, 1966. 302с. со схем.

7. Апресян Ю. Д. Экспериментальное исследование семантики русского глагола. М.: Наука, 1967. 252с.

8. Арнольд И. В. Основы научного исследования в лингвистике. М.: Высш. шк., 1991. 139 1.с.

9. Арутюнова Н. Д. Типы языковых значений (оценка, событие, факт). М.: Наука, 1988. 338, 1.с.

10. Астахина Л. Ю; Семантические преобразования лексики как фактор языкового развития // Семантика русского языка в диахронии. Лексика и грамматика: Межвуз. сб. науч. тр. Калининград: КГУ, 1992. С. 10-18.

11. Ахманова О. С. Лингвистическое значение и его разновидности. И Проблема знака и значения: Сб. науч. трудов. / Под ред. И. С. Нарского. М.: МГУ, 1969. С. 110-114.

12. Ахманова О. С. Основные направления лингвистического структурализма. Материалы к курсам языкознания. М.: МГУ, 1955. 35с.

13. Ахманова О. С. Очерки по общей и русской лексикологии. М.: Учпедгиз, 1957. 296с.

14. Бабайлова А. Э. "Образ текста" и понимание текста в тексте // Слово и текст: Актуальные проблемы психолингвистики: Сб. науч. трудов. Тверь: Изд-во Тверского гос. ун-та, 1994. С. 112 -119.

15. Бабенко Н. Г. Развитие семантики прилагательных в поэтическом тексте и лингвистический статус окказиональных компаративов И Семантика русского языка в диахронии: Межвуз. сб. науч. трудов. Калининград: КГУ, 1994. С. 72 76.

16. Балли Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка. М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1955. 416с.

17. Барт Р. Лингвистика текста: (Пер. с франц.) II Новое в зарубежной лингвистике: Вып. XIII Лингвистика текста. М.: Прогресс, 1978. С. 442 449.

19. Барт Р. С чего начать? // Избранные работы: Семиотика. Поэтика: (Пер. с франц.) М.: Прогресс, 1989. С. 401-412.

20. Барт Р. От произведения к тексту II Избранные работы: Семиотика. Поэтика: (Пер. с франц.) М.: Прогресс, 1989. С. 413 423.

21. Бахтин М. М. Человек в мире слова. М.: Изд-во Российского открытого ун-та, 1995. 140с.

22. Безруков В. И. К проблеме знака (Некоторые вопросы семиотической стороны языка): Пособие по спецкурсу. Тюмень: ТюмГУ, 1975. 99с.

23. Белова Б. А. Об изучении окказионализмов художественной речи (К вопросу о термине). // Семантика слова и его функционирование: Межвуз. сб. науч. трудов. Кемерово: КГУ, 1981. С. 3 8.

24. Белянин В. П. Психолингвистические аспекты художественного текста. М.: МГУ, 1988. 121, 2.с.

25. Белый А. Священные цвета II А. Белый. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994. С. 201-209.

26. Белый А. Символизм как миропонимание // А. Белый. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994. С. 244 255.

27. Белый А. Апокалипсис в русской поэзии // А. Белый. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994. С. 408 417.

28. Бережан С. Г. Семантически тождественные слова в языке и смысловое отождествление слов в речи. // Исследования по семантике: Межвуз. сб. науч. трудов.- Уфа: Б ГУ, 1976. С. 3-11.

29. Бирюков Б. В. О некоторых философско-методологических сторонах проблемы значения знаковых выражений. // Проблема знака и значения: Сб. науч. тр. / Под ред. И. С. Нарского. М.: МГУ, 1969. С. 55-81.

31. Блинова О. И. Явление мотивации слов: Лексикол. аспект. Учеб. пособие для филол. фак. ун-тов. Томск: Изд-во Томск, ун-та, 1984. 191с.

32. Блок А. А. Из дневников и записных книжек: Религия и мистика // Александр Блок. Собрание сочинений: В 6-ти т. Л.: Худож. лит., Ленингр. отд-ние, 1982. Т. 5. С. 107108

33. Блок А. А. Исповедь язычника // Александр Блок. Собрание сочинений: В 6-ти т. Л.: Худож. лит., Ленингр. отд-ние, 1982. Т. 5. С. 44 53.

34. Блок А. А. О современном состоянии русского символизма // Александр Блок. Собрание сочинений: В 6-ти т. М.: Худож. лит., Ленингр. отд-ние, 1982. Т. 4. С. 141151.

35. Блок А. А. Стихия и культура // Александр Блок. Собрание сочинений: В 6-ти т. М.: Худож. лит., Ленингр. отд-ние, 1982. Т. 4. С. 115 -124.

36. Бонгард-Левин Г. М. Блок и индийская культура. // Александр Блок. Новые материалы и исследования. Книга 5. / Отв. Ред. И. С. Зильберштейн, Л. М. Розенблюм. М.: Наука, 1993. С. 589-632.

37. Бондарко А. В. Идеи P.O. Якобсона и проблемы грамматической семантики. // Славянское языкознание. XII Международный съезд спавянистов. М., 1998. С. 84 -97.

38. Борисова Л. М. Жизнетворческая идея в "лирических драмах" Блока. // Филол. науки, 1997. № 1. С. 14-23.

39. Борисова Л. М. Отвлеченное лицо в драме А. Блока "Роза и крест". // Филол. науки, 1998. №5-6. С. 3-13.

40. Бройтман С. Н. Источники формулы "нераздельность и неслиянность" у Блока. // А. Блок. Исследования и материалы. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1987. С. 79 88.

41. Бройтман С. Н. Жанрово-композиционное своеобразие поэмы А. Блока "Ночная Фиалка". // Художественный текст и литературный жанр: Межвуз. научно-тематич. сб. Махачкала: Изд-во Дагест. ун-та, 1980. С. 20 35.

42. Быстров В. Н., Ясенский С. Ю. О воплощении одного поэтического замысла Блока //А. Блок. Исследования и материалы. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1987. С. 140 -145.

43. Васенькин В. В. ЛСГ существительных пространства и направления ее развития. // Семантика русского языка в диахронии. Лексика и грамматика: Межвуз. сб. науч. трудов. Калининград: КГУ, 1992. С. 58 66.

44. Васильев Л. М. Достоинства и недостатки компонентного анализа в семантических исследованиях. // Исследования по семантике. Семантика слова и словосочетания: Межвуз. науч. сборник. Уфа: Б ГУ, 1984. С. 3 -8.

45. Вараксин Л. А. К вопросу об однокорневых префиксальных глаголах-антонимах // Русская филология: Учен, записки Куйбышевского гос. пед. ин-та: Вып. 66. (Науч. работы аспирантов каф. рус. яз.). Куйбышев: Изд-во Куйбышев, гос. пед. ин-та, 1969. С. 23-34.

46. Васнева О. И. Функция мифологической лексики в языковой картине мира // Человек - коммуникация - текст: Вып. 1. Человек в свете его коммуникативного самоосуществления / Под ред. А. А. Чуванина. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 1997. С. 198 -200.

47. Вежбицка А. Метатекст в тексте: (Пер. с польского А. В. Головачевой) // Новое в зарубежной лингвистике: Вып. VIII (Лингвистика текста). М.: Прогресс, 1978. С. 402 -424.

48. Вежбицка А. Язык. Культура. Познание. М.: Русские словари, 1996. 412с.

49. Вейман Р. Литературоведение и структурализм (Пер. с немец. О. Н. Михеевой). // Струтурализм: "за" и "против": Сб. статей. / Под ред. Е. Я. Васина и М. Я. Полякова. М.: Прогресс, 1975. С. 404 434.

50. Вейнрейх У. О семантической структуре языка: (Пер. с англ. И. А. Мельчука). // Новое в лингвистике: Вып. V. (Языковые универсалии). М.: Прогресс, 1970. С. 163 -249.

51. Виноград Т. К процессуальному пониманию семантики: (Пер. О. В. Звегинцевой) // Новое в зарубежной лингвистике: Вып. XII (Прикладная лингвистика). М.: Радуга, 1983. С. 123-170.

52. Виноградов В. В. История русских лингвистических учений. // избранные труды. Исследования по грамматике. М.: Высшая школа, 1975. С. 315-540.

53. Виноградов В. В. О теории художественной речи. М.: Высш. шк., 1971. 240с.

54. Виноградов В. В. Русский язык. Грамматическое учение о слове. М.: Высшая школа, изд-е 2-е, 1972. 614с.

55. Виноградов В. В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика. М.: Изд-во АН СССР, 1963. 255с.

56. Винокур Г. О. Об изучении языка литературных произведений. // О языке художественной литературы: Учеб. пособие для филол. спец. вузов. М.: Высш. шк., 1991. С. 32 62.

57. Винокур Г. О. Критика поэтического текста. // О языке художественной литературы: Учеб. пособие для филол. спец. вузов. М.: Высш. шк., 1991. С. 65 -156.

58. Винокур Г. О. Маяковский - новатор языка. // О языке художественной литературы: Учеб. пособие для филол. спец. вузов. М.: Высш. шк., 1991. С. 317-406.

59. Гак В. Г. Семантическая структура слова как компонент семантической структуры высказывания. // Семантическая структура слова. Психо-лингвистические исследования: Сб. науч. трудов. М.: Наука, 1971. С. 78-96.

60. Галеева Н. Л. Достоверность интерпретации художественного текста как предпосылка его понимания // Слово и текст: Актуальные проблемы психолингвистики: Сб. науч. тр. Тверь: Изд-во Тверского гос. ун-та, 1994. С. 120 -125.

61. Галкина-Федорук С. М. Слово и понятие. М.: Учпедгиз, 1956. 54с.

62. Гальперин И. Р. Текст как объект лингвистического исследования. М.: Наука, 1981. 139с.

63. Ганзя Ю. Е. Многоликость слова (Образы и принципы их построения в прозе С. Кржижановского) // РЯШ, 1988. № 1. С. 69 -76.

64. Гарипова Н. Д. Наблюдения над смысловой структурой многозначных слов разных частей речи. // Исследования по семантике: Межвуз. науч. сб. Уфа: БГУ, 1976. С. 90 97.

65. Гарская А. В., Дудченко В. В., Маловецкая Н. А. Семантические транспозиции в лексико-семантической группе. И Семантические процессы в системе языка: Межвуз. сб. науч. трудов. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1984. С. 70 77.

66. Геймбух Е. Ю. Слово, контекст, текст и проблемы экспрессивности "Стихотворений в прозе" И. С. Тургенева ("Как хороши, как свежи были розы.") // РЯШ, 1998. № 5. С. 49 55.

67. Гиршман М. М. Литературное произведение. Теория и практика анализа. М.: Высш. шк., 1991.159, 1.с.

68. Григорьев В. П. Поэтика слова: На материале русской советской поэзии. М.: Наука, 1979. 343с.

69. Громов П. П. А. Блок, его предшественники и современники. Л.: Сов. писатель, Ленингр. отд-ние, 1986. 600с.

70. Грякалова Н. Ю. О фольклорных истоках поэтической образности Блока. // Александр Блок. Исследования и материалы. Л.: Наука, Ленингр. отделение, 1987. С. 58-68.

71. Грякалова Н. Ю. К генезису образности ранней лирики Блока (Я. Полонский и Вл. Соловьев) //А. Блок. Исследования и материалы. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1991. С. 49-63.

72. Гуковский Г. А. К вопросу о творческом методе Блока. II Новые материалы и сис-ледования: Кн.1. М.: Наука, 1980. С. 63-84.

73. Гумилев Н. С. "Письма о русской поэзии". Рецензии на поэтические сборники. // Гумилев Н. С. Письма о русской поэзии / Сост. Г. М. Фридлендер (при участии Р. Д. Тименчика). М.: Современник, 1999. С. 75-210.

74. Гумилев Н. С. Наследие символизма и акмеизм. // Гумилев Н. С. Письма о русской поэзии / Сост. Г. М. Фридлендер (при участии Р. Д. Тименчика). М.: Современник, 1999. С. 55-58.

75. Гуськова Е. В. Об изменениях в смысловой структуре слова в зависимости от его функционирования в высказывании. И Семантика и структура слова: Сб. науч. трудов. Калинин: КГУ, 1985. С. 39-47.

76. Делёз Ж. Логика смысла. М.: Изд. центр "Академия", 1995. 298с.

77. Денисенко В. Н. Функциональная структура семантического поля (Наименования и изменения в русском языке) // Филол. науки, 1999. № 1. С. 3 -12.

78. Денисов П. Н. Лексика русского языка и принципы ее описания. М.: Русс, язык, 1980.253с.

79. Дмитровская М. А. Миросозерцательные истоки мифологемы "жизнь - путь" у А. Платонова // Семантика русского языка в диахронии: Межвуз. сб. науч. трудов. Калининград: КГУ, 1994. С. 77 85.

80. Долгополов Л. К. Поэмы Блока и русская поэма конца XIX - начала XX веков. М.-Л.: Наука, 1964. 190с.

81. Еремина Л. И. Текст и слово в поэтике А. Блока. У/ Образное слово Блока. М.: Наука, 1980. С.5-55.

82. Жолковский А. К. Блуждающие сны // А. К. Жолковский. Блуждающие сны и другие работы. М.: Наука, Изд.фирма "Восточ. лит-ра", 1994. С. 7-244.

83. Жоль К. К. Язык как практическое сознание: (Филос. анализ). Киев: Выща шк., 1980. 236, 2.с.

84. Журинский А. Н. О семантической структуре пространственных прилагательных. II Семантическая структура слова. Психолингвистические исследования: Сб. науч. трудов. М.: Наука, 1971. С. 96 124.

85. Залевская А. А. Понимание текста: Психолингвистический подход: Учеб. пособие. Калинин: КГУ, 1988. 96с.

86. Залевская А. А. Психолингвистические проблемы семантики слова: Учеб. пособие. Калинин: Изд-во КГУ, 1987. 80с.

87. Звегинцев В. А. Семасиология. М.: МГУ, 1957. 321с.

88. Ибрагимова В. Л. Отражение в языке категории пространства. // Исследования по семантике. Семантика слова и фразеологизма: Сб. науч. трудов. Уфа: БГУ, 1986. С. 18-26.

89. Изенберг X. О предмете лингвистической теории текста: (Пер. с немец. О. Г. Ревзиной и Т. Я. Андрющенко) // Новое в зарубежной лингвистике: Вып. VIII (Лингвистика текста). М.: Прогресс, 1978. С. 43-56.

90. Ильин И. П. Теоретические аспекты коммуникативного изучения литературы (Обзор) // Семиотика. Комуникация. Стиль: Сб. обзоров М.: Изд-во АН СССР, ин-т науч. информации по обществ, наукам, 1983. С. 126 -162.

91. Камалова А. А. Лексика, выражающая структурное состояние предметов в современном русском языке. И Исследования по семантике. Семантика слова и словосочетания: Межвуз. науч. сб. Уфа: БГУ, 1984. С, 51 -55.

92. Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность / АН СССР Отд-ние лит. и яз. М.: Наука, 1987. 264с.

93. Кассирер Э. Философия символических форм: Введение и постановка проблемы // Культурология. XX век: Антология М.: Юрист, 1995. С. 163.

94. Кацнельсон С. Д. Содержание слова, значение и обозначение. / АН СССР. М.-Л.: Наука, 1965. 111с.

95. Кацнельсон С. Д. Типология языка и речевое мышление. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1972. 216с.

96. Ким О. М. Язык в "действии" и семантика. // Исследования по семантике. Системно-функциональное описание и преподавание языка: Межвуз. науч. сборник. Уфа: БГУ, 1990. С. 7-13.

97. Кобрина Н. А. Понятийные категории и их реализация в языке // Понятийные категории и их языковая реализация: Межвуз. сб. науч. трудов. Л.: ЛГПИ, 1989. С. 40.

98. Кодухов В. И. Методы лингвистического анализа: Лекции по курсу "Введение в языкознание". Л.: Изд-во Ленингр. пед. ин-та, 1963. 128с.

99. Кожин А. Н. Лексический повтор в стихотворных текстах Блока. // Образное слово Блока. М.: Наука, 1980.

100. Коленникова Т. Н. К вопросу о разработке методов интерпретации текстов. // Человек - коммуникация - текст: Вып. 1. Человек в свете его коммуникативного самоосуществления / Под ред. А. А. Чувакина. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 1997. С. 67-71.

101. КолшанскийГ. В. Контекстная семантика. М.: Наука, 1980. 149с.

102. Колшанский Г. В. Объективная картина мира в познании и языке. / АН СССР, Ин-т языкознания. М. : Наука, 1990. 103, 4.с.

103. Колшанский Г. В. Соотношение субъективных и объективных факторов в языке. М.: Наука, 1975. 211с.

104. Комлев Н. Г. Слово в речи: Денотативные аспекты. М.: МГУ, 1992. 214, 2.с.

105. Копочева В. В. К вопросу о восприятии условно-символических наименований // Человек - коммуникация - текст: Вып. 1. Человек в свете его коммуникативного самоосуществления / Под ред. А. А. Чувакина. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 1997. С. 43-47.

106. Корман Б. А. Изучение текста художественного произведения. М.: Просвещение, 1972. 112с.

107. Косовский Б. И. Общее языкознание. Учение о слове и словарном составе языка. Минск: Вышэйшая школа, 1974.

108. Косолапое Р. Только об одной звезде. // В мире Блока: Сб. статей / Сост. А. Михайлов, С. Лесневский. М.: Сов. писатель, 1981. С. 54-84.

109. Кощей Л. А. Сознание и текст (проблемы бытия сознания) // Человек - коммуникация - текст: Вып. 1. Человек в свете его коммуникативного самоосуществления / Под ред. А. А. Чувакина. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 1997. С. 204-207.

110. Краснова Л. В. Поэтика Александра Блока. Очерки. Львов: Изд-во Львовского унта, 1973. 231с.

111. Кретов А. А., Лукьянова Н. А. Семантические процессы в лексико-семантических группах. // Семантические процессы в системе языка. Межвуз. сб. науч. трудов. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1984. С. 56-67.

112. Круглов В. М. К проблеме семантического развития "культурных слов" // Лингвистические исследования 1995 г. Лексикология, лексикография, грамматика. СПб, 1996. С. 54 62.

113. Крук И. Т. Поэзия Александра Блока. М.: Просвещение, 1970. 263с.

114. Крук И. Т. "Сокрытый двигатель его.": Проблемы эволюции творчества А. Блока. Киев: Вища школа, 1980. 216с.

115. Кубрякова Е. С. Типы языковых значений. Семантика производного слова. М.: Наука, 1981.200с.

116. Кузнецов А. М. От компонентного анализа к компонентному синтезу. М.: Наука, 1986. 123с.

117. Кузнецова Э. В. Лексикология русского языка. М.: Высшая школа, 1982, изд-е 2-е, испр. и доп. 152с.

118. Кузнецова Э. В. Русская лексика как система. Свердловск: УрГУ, 1980. 89с.

119. Ларин Б. А. О Лирике как разновидности художественой речи (Семантические этюды). // Б. А. Ларин. Эстетика слова и язык писателя. Избранные статьи. Л.: Ху-дож. лит., Ленингр. отд-ние, 1974. С. 54 -100.

120. Ларин Б. А. О разновидностях художественной речи (Семантические этюды). // Б. А. Ларин. Эстетика слова и язык писателя. Избранные статьи. Л.: Худож. лит., Ленингр. отд-ние, 1974. С. 27-53.

122. Левицкий В. В. О причинах семантических изменений. Н Семантические процессы в системе языка: Межвуз. сб. науч. трудов. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1984. С. 3-9.

123. Левицкий В. В. Экспериментальные данные и проблема смысловой структуры слова. // Семантическая структура слова. Психолингвистические исследования: Сб. науч. трудов. М.: Наука, 1971. С. 151 168.

124. Леонтьев А. А. Психологическая структура значения. У/ Семантическая структура слова. Психолингвистические исследования: Сб. науч. трудов. М.: Наука, 1971. С. 7-19.

125. Лесневский С. Т. "Приближается звук.". // В мире Блока: Сб. статей / Сост. А. Михайлов, С. Лесневский. М.: Сов. писатель, 1981. С.164-171.

126. Лисицина Т. А. Лексика с временным значением в современном русском языке. // Исследования по семантике: Межвуз. науч. сборник. Уфа: БГУ, 1976. С. 12-26.

127. Лопушанская С. П., Тупикова Н. А. Семантика глаголов звучания в поэмах М. Ю. Лермонтова и А. Мицкевича // Семантика русского языка в диахронии: Межвуз. сб. науч. тр. Калининград: КГУ, 1994. С. 86 91.

128. Лотман Ю. М. Анализ поэтического текста: Структура стиха. М.: Наука, 1972. 241с.

129. Лотман Ю. М. Структура художественного текста. М.: Искусство, 1970. 384с.

130. Лотман Ю. М. Лекции по структуральной поэтике. // Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М.: Гнозис, 1994. С.17-240.

131. Лукин В. А. Художественный текст: Основы лингвистической теории и элементы анализа. М.: Ось-89,1999. 192с.

132. Маковский М. М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоево-ропейских языках: Образ мира и миры образов. М.: Гуманист, Изд. центр ВЛАДОС, 1996. 416с.

133. Маковский М. М. Язык - миф - культура. Символы жизни и жизнь символов. // Вопр. яз-я., 1997. №1. С. 73-95.

134. Максимов Д. Е. Идея пути в поэтическом мире Ал. Блока //Д. Е. Максимов. Поэзия и проза Ал. Блока. Л.: Сов. писатель, Ленингр. отд-ние, 1975. С. 6 -151.

135. Максимов Д. Е. Критическая проза Блока. Основы поэтической структуры. Авторское я. // Д. Е. Максимов. Поэзия и проза Ал. Блока. Л.: Сов. писатель, Ленингр. отд-ние, 1975. С. 261 -283.

136. Максимов Д. Е. Критическая проза Блока. Поэтические идеи и поэтические категории. // Д. Е. Максимов. Поэзия и проза Ал. Блока. Л.: Сов. писатель, Ленингр. отд-ние, 1975. С. 327 339.

137. Максимов Д. Е. Критическая проза Блока. Элементы философии культуры. // Д. Е. Максимов. Поэзия и проза Ал. Блока. Л.: Сов. писатель, Ленингр. отд-ние, 1975. . С. 356-369.

138. Максимов Д. Е. Об одном стихотворении ("Двойник"). // Д. Е. Максимов. Поэзия и проза Ал. Блока. Л.: Сов. писатель, Ленингр. отд-ние, 1975. С. 152 183.

139. Мальцев В. И. Лексическое значение и понятие. // Проблема знака и значения: Сб. науч. трудов. / Под ред. И. С. Нарского. М.: МГУ, 1969. С. 93 103.

140. МанавчикМ. В. Номинация: прямая, метафорическая, символическая//Человек - коммуникация - текст: Вып. 1. Человек в сфере его коммуникативного самоосуществления У Под ред. А. А. Чувакина. Барнаул: Изд-во Апт. ун-та, 1997. С. 35 38.

141. Матвеев Б. И. Художественно-изобразительные возможности слова // РЯШ, 1997. № 2. С. 77-81.

142. Медведева И. Л. Лингвистическая и психолингвистическая трактовки понятия "внутренней формы" У/ Слово и текст: Академия проблемы психолингвистики: Сб. науч. тр. Тверь: Изд-во Тверского гос. ун-та, 1994. С. 30 37.

143. Медникова Э. В. Значение слова и методы его описания. М.: Высш. шк., 1974. 202с.

144. Минаева А. В. Слово в языке и речи: Учеб. пособие для студентов филол. фак. унтов и фак. иностр. яз. М.: Высш. шк., 1986.145, 2.с.

145. Минц 3. Г. Блок и русский символизм. // Новые материалы и исследования: Кн. 1. М.: Наука, 1980. С. 98-172.

146. Минц З.Г. Символ у А. Блока. // В мире Блока: Сб. статей / Сост. А. Михайлов, С. Лесневский. М.: Сов. писатель, 1981. С. 172 208.

147. Муравинская Л. И. От вариантности смыслового значения к вариативности образа // Человек - коммуникация - текст: Вып. 1. Человек в свете его коммуникативного самоосуществления / Под ред. А. А. Чувакина. Барнаул: Изд-во Алтайского ун-та, 1997. С. 31-34.

148. Мягкова Е. Ю. Эмоциональная нагрузка слова: опыт психолтнгвистического исследования. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1990. 106, 3.с.

149. Нарский И. С. Проблема значения "значения" в теории познания. // Проблема знака и значения: Сб. науч. трудов. / Под ред. И. С. Нарского. М.: МГУ, 1969. С. 5 -55.

150. Новиков Л. А. Значение эстетического знака. /У Филол. науки, 1999. № 5. С. 83 87.

151. Новиков Л. А. Лингвистическое толкование художественного текста. М.: Рус. язык, 1979.251с.

152. Новиков Л. А. Семантика русского языка. М.: Высшая школа, 1982. 272с.

153. Новикова М. Л. Остраннение как языковая структура текстового поля. // Филол. науки, 1999. №6. С. 37-44.

154. Новикова Н. С. Повтор, вариативность, контраст и семантическая организация текста (К обоснованию интегративного подхода как принципа лингвистического описания) // Филол. науки, 1997. №4. С. 76 84.

155. Орлов Вл. Избранные работы: В 2-х т. Л.: Худож. лит., Ленингр. отд-ние, 1982. Т. 2. Гамаюн: Жизнь Александра Блока. 688с.

156. Орлов Вл. Жизнь, страсть, долг. // В мире Блока: Сб. статей / Сост. А. Михайлов, С. Лесневский. М.: Сов. писатель, 1981. С. 6 53.

157. Панкина М. Ф., Попова 3. Д. Семантическое несогласование и рассогласование как виды лексической сочетаемости. // Исселдования по семантике. Системно-функциональное описание и преподавание языка: Межвуз. науч. сб. Уфа: Б ГУ, 1990. С. 77-83.

158. Попова 3. Д., Стернин И. А. Лексическая система языка: Учеб. пособие. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1984.148с.

159. Потебня А. А. Теоретическая поэтика. М.: Высшая школа, 1990. 342, 2.с.

160. Поцепня Д. М. Проза Блока: Стилистические проблемы. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1976. 136с.

161. Поцепня Д. М. Образ мира в слове писателя. СПб.: Изд-во С.-Петербург, ун-та, 1997. 264с.

162. Рафикова Н. В. Вариативность понимания художественного текста в свете данных психолингвистического эксперимента И Слово и текст: Актуальные проблемы психолингвистики: Сб. науч. трудов. Тверь: Изд-во Тверского гос. ун-та., 1994. С. 98 -105.

163. Реферовская Е. А. Коммуникативная структура текста в лексико-грамматическом аспекте. У Отв. ред. А. В. Бондарко; АН СССР, Ин-т языкознания. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1989.165с.

164. Рогожникова Т. М. Ассоциативное окружение слова: контекстное и внеконтексгное // Слово и текст: Актуальные проблемы психолингвистики: Сб. науч. трудов. Тверь: Изд-во Тверского гос. ун-та, 1994. С. 44 54.

165. Розанов В. В. Отчего не удался памятник Гоголю? II Розанов В. В. Собрание сочинений: Среди художников. / Общая ред., сост. и вступ. ст. А. Н. Николюкина. М.: Республика, 1994. С. 302-308.

166. Рювет Н. Границы применения лингвистического анализа в поэтике: (Пер. с франц. 3. И. Хованской) // Новое в зарубежной лингвистике: Вып. IX. (Лингвостилистика). М.: Прогресс, 1980. С. 297-306.

167. Савенкова Л. Б. Образ-символ волк в лирике М. И. Цветаевой // РЯШ, 1997. № 5. С. 62 66.

168. Сазонова Т. Ю. Опора на формальные элементы при идентификации нового слова У/ Слово и текст: Актуальные проблемы психолингвистики: Сб. науч. тр. Тверь: Изд-во Тверского гос. ун-та, 1994. С. 65 70.

169. Сапорта С. Применение лингвистики в изучении поэтического языка: (Пер. с англ.

170. B. И. Прохоровой) // Новое в зарубежной лингвистике: Вып. IX. (Лингвостилистика). М.: Прогресс, 1980. С. 98 -115.

171. Селиверстова О. Н. Компонентный анализ многозначных слов. На материале некоторых русских глаголов. М.: Наука, 1975. 240с.

172. Скатов Н. Россия у Александра Блока и поэтическая традиция Некрасова. // В мире Блока: Сб. статей. / Сост. А. Михайлов, С. Лесневский. М.: Сов. писатель, 1981. С. 85-114.

173. Смирнов И. П. Порождение интертекста (Элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества Б. Л. Пастернака). СПб: Изд-во СпбГУ, 1995.

174. Соколовская Ж. П. Семантемы-прилагательные современного русского литературного языка. II Исследования по семантике. Лексическая и синтаксическая семантика: Межвуз. науч. сб. Уфа: БГУ, 1981. С. 42 54.

175. Соловьев Б. Поэт и его подвиг: Творческий путь Александра Блока. М.: Сов. писатель, 1971. 816с.

176. Соловьев В. С. Смысл любви II Соловьев В. С. Сочинения. М.: Раритет, 1994.1. C. 252 304.

177. Соловьев В. С. Чтения о богочеловечестве II Соловьев В. С. Сочинения. М.: Раритет, 1994. С. 13 -168.

178. Солодуб Ю. П. Структура лексического значения. //Филол. науки, 1997. № 2. С. 54 -66.

179. Соколова H. К. Поэтический строй лирики Блока (лексико-семантический аспект). Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1984. 116с.

180. Сорокалетова Н. В. Сопоставительный анализ одной лексико-семантической группы в русском и французском языках IIРЯШ, 1988. № 3. С. 75 78.187. де Соссюр Ф. Заметки по общей лингвистике. М.: Прогресс, 1990. 247, 1.с.

181. Спроге Л. В. Юргис Балтрушайтис: от "книги стихов" к "дилогии" // Серебряный век русской литературы. Проблемы. Документы. М.: Изд-во МГУ, 1996. С. 24 32.

182. Стернин И. А. Лексическое значение слова в речи. Воронеж: Изд-во Воронеж, унта, 1985. 170с.

183. Стернин И. А. Проблемы анализа структуры значения слова. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1979. 156с.

184. Тагер Е. Б. Мотивы "Возмездия" и "Страшного мира" в лирике Блока. II Новые материалы и исследования: Кн. 1. М.: Наука, 1980. С. 85 97.

185. Телия В. Н. Коннотативный аспект семантики номинативных единиц. М.: Наука, 1986. 141, 2.с.

186. Телия В. Н. Типы языковых значений: Связанное значение слова в языке. М.: Наука, 1981.269с.

187. Тимофеев Л. И. Наследие Блока. // Новые материалы и исследования: Кн. 1. М.: Наука, 1980. С.47 62.

188. Тимофеев Л. И. О гуманизме в творчестве Блока. II В мире Блока: Сб. статей. / Сост. А. Михайлов, С. Лесневский. М.: Сов. писатель, 1981. С. 115 -123.

189. Тогоева С. И. Факторы, влияющие на процесс идентификации значения нового слова II Слово и текст: Актуальные проблемы психолингвистики: Сб. науч. тр. Тверь: Изд-во Тверского гос. ун-та, 1994. С. 59-64.

190. Тодоров Ц. Поэтика: (Пер. с франц. А. К. Жолковского). II Структурализм: "за" и "против": Сб. статей. / Под ред. Е. Я. Басина и М. Я. Полякова. М.: Прогресс, 1975. С. 37-113.

191. Томашевский Б. В. Стих и язык: Филологические очерки. М. Л.: Гослитиздат, 1959.471с.

192. Трошина H. Н. Семиотический аспект стилистической структуры поэтического текста (обзор) // Семиотика. Коммуникация. Стиль: Сб. обзоров. М.: Изд-во АН СССР, ин-т науч. информации по обществ, наукам, 1983. С. 10-36.

193. Турков А. Александр Блок. М.: Мол. гвардия, 1969. 320с.

194. Убийко В. И. О закономерностях образования некоторых типов семем в сочетаниях с абстрактными существительными. И Исследования по семантике. Лексическая и синтаксическая семантика: Межвуз. науч. сборник. Уфа: БГУ, 1981. С. 55 58.

195. Ульман С. Семантические универсалии: (Пер. с англ. Л. Н. Иорданской). // Новое в лингвистике: Вып. V. (Языковые универсалии). М.: Прогресс, 1970. С. 250-299.

196. Ульман С. Стилистика и семантика: (Пер. с англ. В. Л. Наера). // Новое в зарубежной лингвистике: Вып. IX. (Лингвостилистика). М.: Прогресс, 1980. С. 227-253.

197. Уфимцева А. А. Лексическое значение. Принципы семиологического описания лексики. М.: Наука, 1986. 239, 1.с.

198. Филлмор Ч. Основные проблемы лексической семантики: (Пер. О. В. Звегинцевой). // Новое в зарубежной лингвистике: Вып. XII. (Прикладная лингвистика). М.: Радуга, 1983. С. 74-122.

199. Харченко В. К., Стернин И. А. К проблеме развития лексических значений слова. II Семантические процессы в системе языка: Межвуз. сб. науч. трудов. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1984. С. 9 18.

200. Харченко В. К. Разграничение оценочности, образности, экспрессии и эмоциональности в семантике слова. РЯШ, 1976. №3. С. 66-71.

201. Хендрикс У. Стиль и лингвистика текста: (Пер. с немец. В. С. Чулковой) // Новое в зарубежной лингвистике: Вып. IX. (Лингвостилистика). М.: Прогресс, 1980. С. 172 -211.

202. Храповицкая Г. Н. Двоемирие и символ в романтизме и символизме. // Филол. науки, 1999. №3. С. 35-41.

203. Чернухина И. Я. Основы контрастивной поэтики. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1990. 200с.

204. Чернухина И. Я. Поэтическое речевое мышление. / Воронеж гос. ун-т. Воронеж: Петров, сквер, 1993. 188с.

205. Чесноков П. В. Слово и соответствующая ему единица мышления. М.: Просвещение, 1967.199с.

206. Чижик-Полейко А. И. Стилистика русского языка. Часть 2. Лексика и морфология. - Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1964.224с.

207. Шанский Н. М., Боброва Т. А. О национально маркированной номинации в русском языке // РЯШ, 1997. № 6. С. 79 83.

208. Шапошникова В. В., Шишлова С. Н. Словообраз душа в лирике М. Ю. Лермонтова //РЯШ, 1997. №1. С. 67-69.

209. Шведова Н. Ю. Русский семантический словарь: Опыт описания лексики как системы // Вестн. Рос. гуманит. науч. фонда, 1996. № 1. С. 220 227.

210. Шелестюк Е. В. О лингвистическом исследовании символа (обзор литературы). И Вопр. яз-я, 1997. №4. С. 125-144.

211. Шмелёв Д. Н. Очерки по семасиологии русского языка. М.: Просвещение, 1964. 244с.

212. Шмелёв Д. Н. Проблемы семантического анализа лексики. М.: Наука, 1973. 280с.

213. Шмелёв Д. Н. Слово и образ. М.: Наука, 1964. 120с.

214. Шмелёв Д. Н. Современный русский язык: Лексика / Д. Н. Шмелёв. М.: Просвещение, 1977. 335с.

215. Щерба Л. В. Опыты лингвистического толкования стихотворений. I. "Воспоминание" Пушкина. //Л. В. Щерба. Избранные работы по русскому языку. М.: Учпедгиз, 1957. 26 44.

216. Щукина Н. Ф. Роль периферийных лексем в семантических процессах лексико-семантического поля. // Семантические процессы в системе языка: Межвуз. сб. науч. трудов. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1984. С. 67 70.

217. Щур Г. С. О типах лексических ассоциаций в языке. // Семантическая структура слова. Психолингвистические исследования: Сб. науч. трудов. М.: Наука, 1971. С. 140-150.

218. Юрченко В. С. Космический синтаксис. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1992.136с.

219. Юрченко В. С. Философские и лингвистические проблемы семантики: Пособие по спецкурсу. Саратов: Изд-во Сарат. пед. ин-та, 1993. 47с.

220. Якобсон Р. Лингвистика и поэтика (Пер. с англ. И. А. Мельчука). У/ Структурализм: "за" и "против": Сб. статей / Под ред. Е. Я. Басина и М. Я. Полякова. М.: Прогресс, 1975. С. 193-230.

221. Ясенский С. Ю. Роль и значение реминисценций и аллюзий в поэме "Ночная Фиалка" II А. Блок. Исследования и материалы. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1991.1. С. 64-77.

222. Раздел II. Источники исследования

223. Александр Блок. Избранные Сочинения. М.: Худож. лит-ра, 1988.

224. Блок А. А. Собрание сочинений: В 6-ти т. / Под общ. ред. М. А. Дудина и др. Л.: Худож. лит., Ленингр. отд-ние, 1980.

225. Раздел III. Словари и справочные издания

226. Лермонтовская энциклопедия. / Под ред. В. А. Мануйлова. М.: Сов. энциклопедия, 1981.

227. Литературный энциклопедический словарь. / Под Общ. ред. В. М. Кожевникова и П. А. Николаева. М.: Сов. энциклопедия, 1987.

228. Мифы народов мира. Энциклопеди: В 2-х т. / Глав. ред. С. А. Токарев. М.: Сов. энциклопедия, 1992.

229. Словарь лингвистических терминов. / Под ред. О. С. Ахмановой. М.: Сов. энциклопедия, 1969.

230. Словарь русских суеверий. / Сост. Е. А. Грушко, Ю. М. Медведев. Нижний Новгород,: Русский купец, Братья славяне, 1995.

231. Словарь славянской мифологии. / Сост. Е. А. Грушко, Ю. М. Медведев. Нижний Новгород,: Русский купец и Братья славяне, 1995.

232. Словарь современного русского литературного языка: В 17-ти т. М.: Изд-во АН СССР.

233. Философский словарь. / Под ред. И. Т. Фролова. М.: Изд-во полит, литературы, 1991.

Образ Ингрии в поэме Александра Блока «Ночная фиалка» - Приют убогого чухонца

Comments:

Здорово, про скандинавскую тему очень точно. Но.. По первому (несостоявшемуся) образованию я ботаник, и поэму обожаю - так что несколько замечаний:

Ночная Фиалка - это не фиалка, это народное название северной орхидеи, любки двулистной.Она ночью раскрывается и потрясающе пахнет, ее опыляют ночные насекомые. Но судя по цвету - "Тот ЛИЛОВО-ЗЕЛЕНЫЙ ЦВЕТОК,/ что зову я Ночною Фиалкой..." - все-таки это другая орхидея, ятрышник. Они растут вместе и вполне ингерманландские, вот тут посмотреть
http://community.livejournal.com/ru_flowers/68222.html
Иван-да-Марья - это третий цветок, совсем не фиалка:
http://www.photosight.ru/photo.php?photoid=2305388
Кстати, шведы видят в нем образ каролина - одно из его народных названий там "Шведские солдаты" "Svenska soldater"
А фиалка и иван-да-марья - дневные цветы.

Каролин, из всех наших северных орхидей пахнет по ночам (да и днем тоже, если сильно нюхнуть) только любка, но она белая. У меня и ятрышник и любка удачно прижились на даче и поэтому я нюхаю их и днем и ночью.

На подболоченном чернолесье он в диком виде произрастает в особо крупных размерах. Ночью нормальный человек в такое место не полезет, но днем ятрышник не издает абсолютно никаких запахов.

Был. Я же не буду каждый раз носиться в лес, чтобы посмотреть на ятрышник. А так он растет у меня под вишней и радует.
И еще есть понятие садовой коллекции, хотя тут, конечно, нельзя объять необъятное:)

Вы верно заметили, что фиалка - слишком неопределенное название, которое по ошибке нередко достается совершенно разным цветам (анютины глазки в диком и садовом вариантах, любка двулистная, ятрышник, незабудка, иван-да-марья и др.). Акцент на лиловом цвете определенно указывает на ятрышник. Однако у Блока четко выражены и другие ассоциации. В частности, достаточно устойчивый мотив Белой Девы. Поэтому более правдоподобной мне представляется версия о любке двулистной.
Конечно, в этом случае рассыпаются параллели с нынешним желто-сине-красным ингерманландским флагом. Зато возникают с бело-синим флагом шведской Ингрии 17 века.

спасибо за поправки. мне об этом уже говорили. но Блок - не ботаник, и ошибки тут вполне в рамках. вон, у Розенбаума так вообще глухари ждут своих тетёрок ...

Пожалуй, тем более это сон, где всякое слово больше символ, чем название.
Вот только цветовая гамма смущает, явно из сумеречного, болотного сна - лилово-зеленый цветок, а не сине-желто-красный.
Желтого там, в этих сумерках, вообще быть не может, он диссонирует.
А впрочем... Если желтый растворить в красном, то и будет лиловый; если в синем - то зеленый...
То есть лилово-зеленый - это есть производная ингерманландского триколора, так, matholimp? А то у меня трояк по этой дисциплине был, устойчивый)

Производную от триколора я способен брать только после очень большого перепоя. Для рабочего дня (8 пар + окно) - тяжеловато. Но (в принципе) направление мысли - правильное.

ага... и сразу на Блока все свалили:)))
А Розенбаум - це воще...

Здорово получилось - теперь вся общественность будет вести ботанические споры, искать ассоциации и пр.
Кстати, вы тем самым задали тему. Можжевельник - растение хвойное. Но ведь должен у Ингрии быть символ почитания - цветок (я имею в виду цветковое растение). Надо бы изучить этот вопрос исторически, какое растение могло быть тотемным, обрядовым, какое как элемент духовной культуры ижоры (например у Египтян - тросник, у французов позднее на гербах - лилия) и т.п.

Я - только рыцарь и поэт А.Блок Второй текст напрямую связанным с проблематикой цикла "Куликова поля" - поэма "Ночная фиалка". Об этом сне - поэма. Поэма о том, как он с другом, лучшим другом вышел из города, но друг по дороге пропал... (Чем я был несказа"нно доволен, Ибо что же приятней на свете, Чем утрата лучших друзей?) ...а сам он пришел к заброшенной избушке, в которой захваченные дурманом лиловой фиалки, дремлют - очевидно, не одно уже столетие - дремлют рыцари. ... Молчаливо сидела за пряжей, Некрасивая девушка Я не знаю, была ли она Молода иль стара, И еще я, наверное, знаю, Что когда-то уж видел ее, И была она, может быть, краше И, пожалуй, стройней и моложе... Был я нищий бродяга, Посетитель ночных ресторанов, А в избе собрались короли; Но запомнилось ясно, Что когда-то я был в их кругу И устами касался их чаши... Короли мне велели остаться. И тогда, обернувшись, Я увидел последнюю лавку В самом темном углу... Там, на лавке неровной и шаткой, Неподвижно сидел человек, Опершись на колени локтями, Подпирая руками лицо. Было видно, что он, не старея, Не меняясь, и думая думу одну, И когда я к нему подошел, Он не поднял лица, не ответил На поклон, и не двинул рукой. Только понял я, тихо вглядевшись В глубину его тусклых очей, Что и мне, как ему, суждено Здесь сидеть -- у недопитой кружки ... Сон этот - один из "снов на всю жизнь". Подобные снятся, наверное, всем, и все помнят их мистическое обаяние. Впечатление же, произведенное на мистика Блока, было сокрушающим. Чтобы понять - почему, придется вернуться в прошлое, в его прошлую жизнь - в его прошлую книгу. И к еще одному тексту. "Рыцарь-монах". Это эссе посвящено Владимиру Соловьеву - профессору, философу, критику, поэту, но даже это неважно, хотя стихи В.Соловьева были дороги А. Блоку. По-настоящему важным было только одно: Владимир Соловьев трижды встречался с Ней. "Я, Владимир Соловьёв, уроженец Москвы, призывал Тебя и видел тебя трижды: в Москве в 1862 году, за воскресной обедней, будучи девятилетним мальчиком; в Лондоне, в Британском музее, осенью 1875 го д а, будучи магистром философии и доцентом Московского университета; в пустыне близ Каира, в начале 1876 года..." И заголовком Блок выделил то, что с его точки зрения было определяющим в этом философе, критике, поэте - служение . Любая религия держится на реальных свидетелях чуда. Как всё христианство, в конечном счете - на свидетельстве Фомы, самолично вкладывавшим "персты в раны". Владимир Соловьев стал таким же живым свидетелем чуда. Официальное, дремучее, застывшее в средневековьях, ортодоксальное православие к началу XX века ответов на вопросы интеллигенции начала XX века не давало, и интеллигенция начало искать ответы свои. Свои - Лев Толстой. Свои - Гиппиус-Мережковский-Философов. Свои - Елена Блаватская. Свои - Даниил Андреев... (Да, он осколок - Серебряного века). Свои - Блок и Аргонавты... Они поверили в Ту, которая являлась Владимиру Соловьеву. Они были очень созвучны - эти мальчишки, ректорские сыновья, Саша Блок, Боря Бугаев*, Сережа Соловьёв - читали одни и те же книги, одни и те же журналы, одни и те же стихи, писали стихи сами и даже их родители были хорошо знакомы. Они были из одной стаи, они были - одной крови... и было им по 18-20 лет. Интересно, кого из них первого ударило, что у адресата стихов Блока имя - Любовь? И произошло отождествление девочки... ректорской дочки... с Той, Являвшейся... Они были убеждены, что Любочка Менделеева - Ее живое воплощение... И приняли служение Ей... И влюбились в неё. Любочка... В своих воспоминаниях о первой встрече с "Сашурой" она обмолвилась, что он ей совсем не понравился, но ее задело, что этот мальчик стал ухаживать за её сестрой, вот она и "приняла меры"... (как странно, вот так же другой мальчик, - Володя Маяковский, совсем не понравится другой девочке - Лиличке, но он станет ухаживать за ее сестрой - Эльзой, и Лиличка "примет меры"). Любочка... Земная, насквозь земная, всю мистику, очевидно считавшая полным вздором, хотевшая только одного - трахаться, трахаться, трахаться. Любочка, все годы, все время, всю жизнь с Блоков в своем дневнике перечеркнувшая двумя словами: "потерянные годы"... Любочка... Чемпионка мира по посвященным ей стихам - в книге рекордов Гиннеса запись есть. А Блок... целое лето встречаться со своей личной богиней... которая - Богиня всех. Истинная... Мистическое лето... ** А мальчики читали стихи, комментировали их, интерпретировали их... И ждали чуда. Особенно от свадьбы. Влюбленный Блок уже не мог без девочки: он признался в любви и попросил руки. Но юный рыцарь надеялся продолжить служение: "Любочка всё поймет". Влюбленный Белый уже не мог молчать, на свадьбе он признался Любочке в любви. Но он тоже надеялся продолжить служение. А Любочка... А Любочка термин "служение" воспринимала как "услужение", брак без секса - обманом. И она приняла меры. Помню, как лет 20-30 назад я улыбался над глупыми мальчишками... Над их наивными ожиданиями, Но это я был глупым, а они... Ведь эти мальчишки... Один из величайших поэтов серебряного века, и один из его главных идеологов... А потом я прочитал у Даниила Андреева главу в его "Розе Мира": "Падение вестника"... Д. Андреев считал Блока - вестником... Вестник? Только ли? И вот теперь думаю... Что если... Что если бы... Если бы на месте барышни, которой Блок дал титул - Та, оказалась не Любочка, и если бы та, другая.... " всё поня ла " .... Может тогда бы, именно тогда бы, именно потому бы Россия не рухнула в своё страшное столетие... Может тогда бы, там, наверху что-то удержалось, и не нагрянуло бы, не прорвалось бы к нам, на нас столетие предательств, столетие безверия, столетие бездуховности. И... столетие женщин, которым бы трахаться, трахаться, трахаться... После тургеневских девушек-то. Андрей Белый в своих воспоминаниях писал: он принимал, как должное, что его роман с Любочкой шел синхронно с революцией 5-го года: у них свидание, в стране - теракт, у них разрыв, в стране - восстание... (Да, Любочка приняла признание в любви на свадьбе очень конкретно и не придумала ничего лучшего, как столкнуть друзей... "лучших друзей". Как странно: вот так же другая женщина Анна Ахматова будет бегать на свидание к Модильяни во время свадебного путешествия в Париж, во время медового месяца с другим поэтом - Гумилевым.) Но это всё важно не для целей статьи о "Поле Куликовом". А здесь важно то, что для Блока такой брак стал предательством. И осознанным предательством стал весь второй том его лирики, все эти "снежные маски", "незнакомки", "нечаянные радости" - все стихи с 1902 по 1907 годы. А потом приснился сон. В котором ему напомнили о служении. Перечитаем: ("Интеллигенция и Россия") "Я хотел бы поставить вопрос резче и беспощаднее; это самый больной, самый лихорадочный для многих из нас вопрос. Боюсь даже, вопрос ли это? Не свершается ли уже, пока мы говорим здесь, какое-то страшное и безмолвное дело? Не обречен ли уже кто-либо из нас бесповоротно на гибель?" и: "Монастырь наш - Россия! Облеките же себя умственно рясой чернеца и, всего себя умертвивши для себя, но не для нее, ступайте подвизаться в ней. Она теперь зовет сынов своих еще крепче, нежели когда-либо прежде ..." И второй том закрыт. P.S. Девочки, будьте бережнее с поэтами... и осторожнее. Особенно с их первой любовью... даже если он считает, что она - не первая. ***** ***** * надо было издавать книгу, а для отца-ректора видеть свою фамилию над декадентскими стишками было бы невместно, стали искать псевдоним. - Буревой! - придумал мальчик-поэт. - Ну, что ты, - улыбнулась Зинаида Гиппиус. - Будут смеяться: "Бори вой" Нашли нейтральное - Андрей Белый. ** еще одно белое пятно... да какое пятно - целая Антарктида. Прошло более ста лет , а до сих пор нет путеводителя по 1-ому тому Блока. Никто не возьмет на себя смелость, построфно рассказать, о чем здесь... Показать, КАК это читать. Взяв за пример хотя бы с разбор Бродского " Новогоднее " Цветаевой. 4

Разделы