Казенная монополия XVIII в. Казенная монополия – определенные товары, которые имело право ввозить и вывозить только само государство.К казенным товарам XVIII в. относились: пенька, льняное семя, сало, воск, деготь, патока, икра и т. д.В страну ввозились сукно, сахар, шелк, вино и

25. Прикрепление крестьян к земле, или крепостное право Прикрепление крестьян к земле началось в XIV в., когда в междукняжеских договорах появилось обязательство не переманивать друг у друга черно-тяглых крестьян. С середины XV в. устанавливался единый для всех Феодалов

47. Судебный процесс в XVIII в. К особенностям судопроизводства XVIII в. нужно отнести тот факт, что благодаря указу 1697 г. состязательная форма процесса практически угасла. С конца XVII в. в области судебного процесса стала доминировать розыскная (инквизиционная) форма процесса.

48. Кодификация права в XVIII в. Основным источником права в XVIII в. оставалось Соборное уложение 1649 г., появились и новые источники - манифесты, указы, уставы, регламенты, учреждения и др.Регламенты - это законодательные акты, определявшие общую структуру, штаты, функции и

Промышленное предпринимательство в первой половине XIX в. 1803 г., февраля 20 указ об отпуске помещиками своих крестьян на волю по заключении условий, на обоюдном согласии основанных Указ, более известный как Указ о свободных хлебопашцах, был вызван к жизни

Л. Добавочные замечания о прикреплении крестьян 1. Об основаниях прикрепленияВ тексте нашей книги изложена краткая история литературы о прикреплении; там указано, что:а) Старейшее и некогда господствовавшее мнение признает единственным основанием прикрепления волю

В « Путешествии из Москвы в Петербург» описание деревенского жителя начато с его походки и умения говорить. Крестьяне ходили не с опущенной головой и потухшим взглядом, а с достоинством, уверенностью в себе и своих силах. А силой они обладали немалой6 редкий мужчина не поднимал 5 пудов, а были и такие, кто свободно переносил грузы в пудов – почти 2 центнера. В большинстве своем это были люди среднего роста и сухощавые. Встречались, правда, и «рыхлые натуры», или как называли их сами крестьяне, «мякони». Как правило, мужчины носили большие окладистые бороды и длинные, стриженные в кружок, волосы. Зимой борода прикрывала лицо от жгучих морозов, а летом не до ежедневного бритья. Про женщин же говорили двумя выразительными словами: «Женщины красивы».

В разных губерниях избы строились на свой манер, хотя в основе у них одно и то же – сруб. Сруб состоит из нескольких венцов. А венец, в свою очередь, из четырех бревен, особым образом связанных между собой по углам. Если сруб имеет бревенчатую перегородку, то такая изба называется пятистенкой, а если таких перегородок две, то – шестистенкой. Взяться за строительство дома мог сам хозяин с сыновьями, братьями и другими родственниками, а мог нанять деревенских мастеров или пригласить артель из плотников, которые профессионально занимались строительством домов. Во всех случаях рождение новой избы было огромным событием в жизни крестьянской семьи. На строительство изб, как правило, шла сосна. В Сибири воздвигали дома- терема из долговечной лиственницы. Они стоят до сих пор, поражая своей красотой и добротностью.

Избы и изнутри отличались друг от друга. Но было и общее – в каждой избе стояла печь. Собственно, слово «изба» произошло от слова «истопить». Печь корми, обогревала, лечила и даже служила баней! Выгребали угли, настилали солому и залезали туда, ногами вперед. Правда, там не мылись, а только парились. Печь топилась «по черному», дым же, обогревая избу, выходил в небольшое отверстие в потолке. Такая изба называлась курной. Ребятишки, спавшие на полатях у двери, во время топки свешивали головы вниз, чтобы не задохнуться от дымной пелены, растекавшейся по потолку и уплывавшей в верхнюю часть дверного проема. Угол напротив устья печи с маленьким окошком назывался «бабьим кутом». Это – «стрепня», или «кухня». Она отгораживалась перегородкой или занавеской. Там обычно стоял стол, а на стене крепились полки для посуды. Местом хозяина считался другой угол – у двери. Там он работал в зимнее время: чинил порванную упряжь, мастерил что-нибудь. Он и спал там, на «конике» - широкой лавке-ларе.

У двери наверху часто располагались полати – полки, где спали дети. Наискось от печи – «красный угол». Это самое почетное место в избе. Наверху – иконы, внизу – лавки по стенам и стол. Лавки, как правило, были тесовые, а стол из толстых дубовых досок. За столом обедали, пили чай, по праздникам принимали гостей. Избу старались содержать в чистоте, тщательно скоблили стол, стены, пол. Но зимой это было непросто. Ведь приходилось, спасая от морозов, «принимать» в избу только что появившихся на свет козлят, ягнят и телят. Долгое время изба освещалась лучиной. Она готовилась заранее: длинное поленце распаривалось в печи, потом с него ножом отщипывались тонкие щепки – лучинки. Эти лучинки вставлялись горизонтально в специальные подставки, светцы, с расщелинами наверху и поджигались. Под лучиной стояло длинное корытце с водой, куда и падали угольки.

Крестьяне свою пищу делили на «прочную» и легкую. Хлеб, щи, каша – это «прочная» еда. При этом хлеб должен быть хорошо выпеченным, «крутым». Кислые щи – непременно наваристыми, с жирной солониной или свининой. Каша – заправлена топленым маслом или салом. Подкрепившись таким образом, можно было приниматься за любую работу, будь то пахота, косьба или заготовка дров. К легкой пище относили молоко, все, что росло в огороде, и грибы. Считалось, что семья не бедствует, если в доме есть ржаной хлеб, а на обед – щи или картофельная похлебка и молоко. А вот у кого ничего нет, кроме «небеленых» щей, то есть без сметаны, то такая семья относилась к числу бедных: коровы-то нет. Почетным угощением было жареное мясо, лапша, пирог и яичница. Из напитков же в ходу был квас. Кроме кваса пили, конечно, чай. Правда не во всех семьях: ведь заварку и сахар еще надо было купить. Пиленый сахар щипчиками раскалывался на мелкие кусочки и аккуратно отправлялся в рот.

Трапеза в крестьянском доме подчинялась определенному порядку. Перед едой молились. Первым за стол, под образа, садился глава семейства - отец. Еду подавала мать. Ели из общей миски, смех и болтовня немедленно пресекались. А можно было и ложкой по лбу схлопотать, если без команды отца начнешь первым со дна миски куски мяса таскать. Одежда крестьян. Мужик, как отмечает в своей книге «Письма из деревни» А. Н. Энгельгардт, практически не расстается с полушубком в течение всего зимнего дня: он работает во дворе, задает корм скоту, рубит и носит дрова, а то и сидит в нем в избе, потому что дует со всех сторон. Дополняли зимний наряд мужика пояс или ремень, чтобы потуже стянуть полушубок в талии, шерстяной шарф, рукавицы, валенки и теплая меховая шапка. Когда же случался особенно сильный мороз, поверх полушубка надевали тулуп, также сшитый из овчины и покрытый сукном.

Весной и осенью обычной мужской одеждой был армяк – кафтан из грубого толстого сукна, и поддевка, тоже суконная, с «талией и сборками». Летом носили ситцевые рубахи, холщовые штаны и лапти, а кто побогаче – сапоги. Женская одежда была разнообразнее. Зимой – тот же полушубок или шубка. Летом – холщовая рубашка с прорезью спереди, которая стягивается шнуром, ситцевый сарафан, платье. В осеннюю пору – юбка, часто на вате, с застежками на боку, кофта из шерстяной или шелковой ткани с отложным воротничком. Если повседневную одежду шили сами, то праздничную старались приобрести в городе. Мужчины покупали шерстяные или шелковые рубахи с бахромой по подолу, косоворотки – непременно розового цвета, шелковые с кистями пояса, жилеты и пиджаки.

Верхом щегольства считались сапоги из лакированной кожи. В большой моде были обыкновенные калоши. Ими гордились и берегли их. Некоторые надевали их только в сухую погоду, боясь запачкать в слякотной грязи. А еще считалось модным « при всяких выходах подвязать шейный платок – ситцевый или шелковый.

Особой страстью русского народа было посещение бани. Почти на каждом дворе имелась своя баня. Банная премудрость начиналась с выбора места для постройки самой бани. Ее ставили достаточно далеко от жилых построек во избежание пожара и в то же время настолько близко, чтобы, идя из бани домой, человек после жара и пара не застудился. Баню размещали близ воды – реки или озера. Предпочитали речную воду – мягкую, чистую, пахнущую свежестью, а не озерной тиной.

Судьбы многих крестьянских семей были похожи друг на друга. Из года в год жили они в одной и тоже деревне, выполняли одни и теже работы и повинности. Скромная сельская церковь не поражала ни своими размерами, ни архитектурой, но делала село центром всей округи. Еще младенцем, несколько дней от роду, каждый человек попадал под ее своды во время крестин и множество раз бывал здесь на протяжении жизни. Сюда же, отошедсшего в мир иной, привозили его перед тем, как предать земле. Церковь была почти единственным общественным зданием в округе. Священник же был, если не единственным, то одним из немногих грамотных людей. Как бы ни относились к нему прихожане, он был официальным духовным отцом, к которому Закон Божий обязывал всех приходить на исповедь.
Три главных события в жизни человеческой: рождение, бракосочетание и смерть. Вот так, на три части, и были разделены записи в церковных метрических книгах. В тот период времени во многих семьях дети появлялись на свет чуть ли не каждый год. Рождение ребенка воспринималось как воля господня, воспротивиться которой редко кому приходило в голову. Больше детей - больше работников в семье, а отсюда и больше достаток. Исходя из этого, предпочтительнее было появление мальчиков. Девочку растишь - растишь, а она в чужую семью уходит. Но и это, в конце концов, не беда: невесты из других дворов заменяли рабочие руки выданных на сторону дочерей. Поэтому-то рождение ребенка всегда было праздником в семье, поэтому-то и освещалось оно одним из главных христианских таинств - крещением. Родители несли крестить ребенка с крестным отцом и матерью. Батюшка, вместе с крестным отцом, читал молитву, после этого погружал младенца в купель, одевал крестик. Возвратившись домой, устраивали крестины - обед, на который собирали родню. Детей обычно крестили в день их рождения или в ближайшие три дня. Имя священник давал чаще всего, используя святцы в честь святого, в день которого родился младенец. Однако правило давать имена по святцам было не обязательным. Крестными обычно были крестьяне из своего прихода.

Женились и выходили замуж крестьяне в основном только в своей общине. Если в XVIII веке женили крестьян в 13-14 лет, то с середины XIX века законным возрастом для вступления в брак мужчины было 18 лет, а женщины - 16 лет. Ранние крестьянские браки помещиками поощрялись, так как это способствовало увеличению числа крестьянских душ и, соответственно, доходов помещиков. В крепостное время крестьянских девиц зачастую отдавали замуж без их согласия. После отмены крепостного права постепенно устанавливаются обычай выдавать замуж с согласия невесты. К малолетним женихам тоже применялись крутые меры. Если кто жениться не хотел, то батька оглоблей заставлял. Засидевшихся женихов и невест позорили.
В среде украинского крестьянства именно свадьба, а не венчание считалась юридической гарантией брака: обвенчанные пары 2–3 недели могли жить порознь, ожидая свадьбу. Предшествовал всему “каравай” – так называли в Украине и главный ритуальный свадебный хлеб, и сам обряд его приготовления, который чаще всего происходил в пятницу. В субботний вечер сельская молодежь прощалась с молодыми. На девич-вечере делалось свадебное дерево – “гильце”, “вильце”, “ризка”, “тройчатка”. Это густое цветущее дерево – символ молодости и красоты молодых, которым украшали хлеб или калач. Оно стояло на столе в течение всей свадьбы. Наступало воскресенье. С утра подружки одевали невесту к венцу: самая лучшая сорочка, вышитая юбка, намисто, красивый венок с лентами. Венчальную сорочку женщины берегли как реликвию до самой смерти. Венчальную мамину сорочку брал с собой сын, когда шел на войну. Жених также приезжал в вышитой сорочке (ее должна была вышить невеста). Молодые ехали венчаться в церковь. После этого приезжали во двор невесты, где их встречали хлебом-солью, обсыпали житом, и молодая приглашала гостей к столу. Свадьбе предшествовало сватовство. Существовал обычай: отправляющихся на сватанье людей для успеха дела хлестали прутьями или забрасывали женскими головными уборами, чтобы поскорей засватать девушку. Интересным было утро свадебного дня, когда невеста мылась. Ходила она в баню не одна. Когда невеста вымоется и как следует попарится, знахарка собирает носовым платком невестин пот и выжимает его в пузырек. Этот пот потом вливали в пиво жениху, чтобы связать молодых нерасторжимыми узами.
Крестьянские свадьбы обычно игрались осенью или зимой, когда заканчивались основные сельскохозяйственные работы. Нередкими из-за тяжелой крестьянской жизни и ранней смерти были повторные браки. Резко возрастало число повторных браков после эпидемий.
Смерть настигала человека в любое время года, но в холодные зимние месяцы работы ей заметно прибавлялось. Хоронили покойников до начала XIX века на церковном погосте. Однако, в связи с опасностью заражения инфекционными заболеваниями, особым указом кладбища было предписано устраивать за пределами населенных пунктов. К смерти люди готовились заблаговременно. Перед смертью старались вызвать священника для исповеди и причастия. После смерти покойника обмывали женщины, одевали в смеретную одежду. Мужики сколачивали гроб и копали могилу. При выносе тела начинались причитания плакольщиц. Ни о каком вскрытии и свидетельстве о смерти и речи не было. Все формальности ограничивались записью в метрической книге, где причина смерти указывалась местным священником со слов родственников умерсшего. Гроб с покойником везли в церковь на носилках-креслах. Церковный сторож, уже зная о покойнике, звонил в колокол. Через 40 дней после похорон справлялись поминки с обедом, на которые привозили попа для службы.

Ни рубленых изб, ни землянок в Полтавском уезде почти не строили, так что образцом местной избы следует признать мазанку. Она основывалась на нескольких дубовых сохах, закапываемых в землю. В сохи врубливались жерди, к ним привязывались солома или лоза или ветки вишни. Получившуюся избу замазывали глиной, убирая рещины и выравнивая стены, а через год покрывали специальной, белой глиной.

Хозяйка и ее дочки исправляли стены избы после каждого ливня и белили снаружи трижды в течение года: к троице, покровам, и когда избу обставляли на зиму от холода соломой. Дома были ограждены частично рвом с пышно разросшейся дерезой, ясенями или белой акацией, частично плетнем (тыном) у ворот, обычно одностворчатых, состоящих из нескольких продольных жердей. Около улицы строился скотный сарайчик (повитка). На дворе, обычно около хаты, строилась рубленная квадратная коморя с 3-4 засеками или закромами для хлеба. Также ни один двор не обходился без клуни, которая возвышалась обыкновенно поодаль от хаты за гумном (током). Высота входных дверей в хату обычно составляла 2 аршина 6 вершков, а внутренних дверей на 2 вершка выше. Ширина дверей всегда была стандартная - 5 четвертей 2 вершка. Запиралась дверь деревянным крючком и красилась какой-нибудь темной краской. К окнам хаты иногда приделывали ставни, окрашенные в красный или зеленый цвет.

Наружняя дверь вела в темные сени, где обыкновенно помещалась часть одежды, упряжь, утварь, плетеный ящик для хлеба. Здесь же стояла легкая лестница, ведущая на чердак. Сюда же выходил просторный вывод, проводящий дым из печки вверх через трубу на крышу. Против сеней устраивалось другое, теплое отделение, "хатына" - убежище стариков от пыли, женщин и детей. Большие избы включали в себя еще особую парадную комнату (светлицу). Крайний угол от дверей был весь занят печью, иногда составляющей четвертую часть маленькой хатки. Печь складывалась из сырца. Ее украшали клинчиками, кружками, крестиками и цветами, нарисованными синькой или обыкновенными охрами. Печь мазали одновременно с хатой перед праздниками. Между печью и так называемым холодным углом, вдоль стены клали несколько досок для ночлега семьи. Сверху прибивали полку для женских вещей: шиток, мычок, веретен и вешали жердь для одежды и пряжи. Сюда же вешалась колыбель. В холодном углу оставляли верхнюю одежду, подушки, постель. Таким образом, этот угол считался семейным. Следующий угол (кут), расположенный между двумя угловыми окнами и боковым окном, назывался покуттям. Он соответствовал красному углу у великороссов. Здесь на особых дощечках ставили иконы отца и матери, потом старшего сына, среднего и младшего. Их украшали бумажными или естественными засушенными цветами. Возле образов иногда ставили еще бутылки со святой водой, а за ними прятали деньги и документы. Здесь же стоял стол или скрыня (сундук). У стола вдоль стен стояли еще скамьи (лавки) и скамейки. В противоположном покутю, находился глухой угол, расположенный у глухого конца двери. Он имел только хозяйственное значение. Здесь помещалась посуда на полке, ложки и ножи. Узенькое пространство между дверями и печью называлось "кочерыжником", потому что было занято кочергами и лопатами.

Обычная пища у крестьян хлеб, который они сами пекли, борщ, который "найздоровшый, усему голова" и каша, чаще всего пшенная. Пища готовилась с утра и на целый день. Употребляли ее следующим образом: в 7-8 часов утра - завтрак, состоящий из капусты, коржей, кулиша или локшины с салом. В постный день сало заменялось маслом, служащим приправой к огурцам, капусте, картофелю, или молоком из конопляного семени, которым приправляли яичную кутю, отваренный ячмень, мятое пшено, или конопляным семенем с гречневыми лепешками.

За обед садились с 11 часов и позже, если задержит молотьба или другая работа. Обед состоял из борща с салом и каши с маслом, редко с молоком, а в постный день из борща с фасолью, свеклой, с маслом и каши, иногда отваренной фасоли и гороха, вареников с картофелем, коржей с горохом, помазанных медом.

На ужин довольствовались остатками от обеда, или ухой (юшкой) и галушками. Мясо курицы или цыпленка бывало в меню только по большим праздникам. К концу лета, когда созревали большинство овощей и фруктов, стол немного улучшался. Вместо каши часто варили тыкву, горох, фасоль, кукурузу. На полдник к хлебу добавляли огурцы, сливы, дыни, арбузы, лесные груши. С 1 сентября, когда дни становились короче, полдник отменялся. Из напитков пили в основном квас и узвар. Из спиртного - водку (горилку).
Одежда малороссов, предохраняя от климата, в тоже время подчеркивала, оттеняла, увеличивала красоту, особенно женскую. Заботы о наружности местной женщины выражались в следующих обыкновениях: на первый день светлого праздника женщины мылись водой, в которую клали окрашенное и обыкновенное яйцо, и растирали щеки этими яйцами для сохранения свежести лица. Для того, чтобы щеки были румяными, их терли различными красными вещами: поясом, плахтой, цветочной пылью ржи, перцем и другими. Брови иногда подводили сажей. По народным поверьям умываться можно было только по утрам. Только по субботам вечером и накануне больших праздников, девицы мыли голову и шею и волей-неволей омывали и лицо.

Смывали голову щелоком, свекольным квасом или горячей водой, в которую клали ветку освященной вербы и что-нибудь из душистых трав. Вымытую голову обычно расчесывали большой роговой гребенкой или гребнем. Расчесываясь, девицы заплетали волосы как в одну косу, в 3-6 прядей, так и в две меньшие косы. Изредка делали шиньоны, но при всякой прическе лоб девицы был открыт. Естественным украшением прически служили как полевые, так и сорванные из своего цветника цветы. Еще в косу вплетались разноцветные тонкие ленточки.

Главный головной убор женщины - очинка. Молодым женщинам до 30 лет считалось грехом не носить серег, поэтому уши девочек со второго года жизни прокалывали тонкими, острыми проволочными сережками, которые и оставляли в ухе до заживления ранки. Позже девочки носили медные серьги, по цене 3-5 копеек, девушки уже надевали серьги из польского и обыкновенного серебра, изредка золотые, по цене от 45 копеек до 3 рублей 50 копеек. Серег у девиц было немного: 1 - 2 пары. На шею девушки одевали разноцветное намисто до 25 нитей, более или менее низко опущенное на грудь. Также на шее обязательно носили крестик. Крестики были деревянные, ценой в 5 копеек; стеклянные, белые и цветные, от 1 копейки; медные в 3-5 копеек и серебряные (иногда эмалированные). К украшениям принадлежали и перстни.

Рубашку - главную часть белья называли сорочкой. На нее во все времена года одевали "керсетку", короткую, немного больше аршина одежду, черную, реже цветную, шерстяную или бумажную, открывающую всю шею и верх груди и плотно обхватывающую талию. Обувались женщины летом в башмаки на высоких каблуках (черевыки), из черной кожи, подкованные гвоздями или подковами, а зимой в черные сапоги. Мальчиков стригли гладко. Мыжчины среднего возраста стриглись "пид чуб, кружком", то есть кругло, ровно по всей голове, простригая больше на лбу, над бровями и сзади. Бород почти никто не брил, а только подстригли. Голову крестьянина защищала от холода барашковая шапка, крглая цилиндрическая или несколько суженная кверху. Шапка подбивалась черным, голубым или красным коленкором, иногда овчинным мехом. Общепринятый цвет шапки был черный, изредка серый. Летом также часто одевали картузы. Мужская сорочка отличалась от женской короткостью.

Вместе с сорочкой всегда одевали шаровары. Ношение штанов считалось признаком зрелости. Сверху рубашки носили серый шерстяной или бумажный материи жилет, однобортный, с узеньким стоячим воротничком, без выреза и с двумя карманами. Сверх жилета носили черную суконную или серую шерстяную чумарку, длинно до колен, однобортную, застегивающуюся на крючки, с талией. Чумарка была подбита ватой и служила верхней одеждой. Ее, как и другую верхнюю одежду подвязывали поясами. В большинстве своем мужская обувь заключалась только в одних сапогах (чоботях). Чоботы делались из юхты, иногда из тонкого ремня и "шкапыны" (лошадиной кожи), на деревянных шпильках. Подошва сапог была из толстого ремня, каблуки подбиты гвоздями или подковами. Цена сапог от 2 до 12 рублей. Кроме сапог еще носили черевики, вроде женских, "постолы" - кожаные лапти или обыкновенные лапти из липовой или вязовой коры.

Не миновала крестьянской доли и служба в армии. Вот такие поговорки бытовали про рекрутов и их жен. "В рекрутчину - что в могилу", "В нашей волости три болести: некрутство, подати да земщина", "Веселое горе - солдатская жизнь", "Воевал молодой, а под старость отпустили домой", "Солдат - горемыка, хуже лапотного лыка", "Солдатка ни вдова, ни мужняя жена", "Солдаткиным ребятам вся деревня отец". Срок службы рекрутом составлял 25 лет. Без документального подтверждения о смерти мужа-солдата женщина не могла выйти замуж во второй раз. В то же время солдатки продолжали жить в семьях мужа в полной зависимости от главы семьи. Очередность выделения рекрутов определялась волостным сходом домохозяев, на котором составлялся список призывников. 8 ноября 1868 года вышел манифест, по которому предписывалось выставить по 4 рекрута с 1000 душ. После военной реформы 1874 года срок службы был ограничен четырьмя годами. Теперь служить должны были все молодые люди, достигшие 21 года, годные к службе по состоянию здоровья. Однако законом предусматривались льготы по семейному положению.

Несколько непривычны для нас представления наших предков о комфорте и гигиене. Бань до 1920-ых годов не было. Их заменяли печи, гораздо более вместительные, чем современные. Из вытопленной печи выгребалась зола. Пол застилался соломой, залезали туда и парились веником. Голову мыли вне печи. Вместо мыла пользовались щелоком - отваром из золы. С нашей точки зрения крестьяне жили в ужасающей грязи. Генеральную чистку дома устраивали перед Пасхой: мыли и чистили не только полы и стены, но и всю посуду - закопченные горшки, ухваты, кочерги. Выбивались сенники-матрасы, набитые сеном или соломой, на которых спали, и от которых тоже было много пыли. Стирали пральниками подстилки и дерюги, которыми укрывались вместо одеял. В обычное время такой тщательности не проявляли. Хорошо, если в избе был деревянный пол, который можно было вымыть, а глинобитный - только подметали. Нужников не было. От дыма из печей, потившихся по-черному, стены покрывались сажей. Зимой в избах стояла пыль от костры и других отходов прядения. Зимой все страдали от холода. Дрова впрок, как сейчас, не заготавливали. Обычно привезут воз валежника из леса, сожгут его, потом едут за следующим возом. Грелись на печках и на лежанках. Двойных рам ни у кого не было, так что окошки покрывались толстым слоем льда. Все эти неудобства были для крестьян привычной повседневностью, об изменении которой и мысли не возникало.

Святцы - список святых православной церкви, составленный в порядке месяцев и дней года, в которые чевствуется святой. Святцы включаются в богослужебные книги. Отдельно изданные святцы называются месяцесловом.
При написании данной статьи использованы следующие материалы:
Милорадович В. Житье-бытье лубенского крестьянина // журнал "Киевская старина", 1902, №4, стр.110-135, №6, стр.392-434, №10, стр.62-91.
Алексеев В.П. Гранный дуб // Брянск, 1994, стр.92-123.

Квартирная, она же постойная, повинность, состояла в обязанности населения отводить помещения для войск в местах их постоянного расположения или временных остановок. Эта повинность долгое время составляла во всех почти европейских государствах главный способ снабжения вооруженных сил квартирами, в том числе и в России.

Вот что пишет словарь Брокгауза и Ефрона, изданный в начале XX века, про квартирую повинность:

Обременительность этой повинности для населения, ее неуравнительность и неудобство для самих войск издавна побуждали к изысканию способов замены ее казарменным расположением войск (см.), но и до сих пор К. повинность существует повсеместно, хотя и в ограниченном размере: отвод воинских помещений возлагается на население только в тех случаях, когда войска не могут быть помещены в государственных или общинных казармах (напр. в Германии по имперскому закону 21 июня 1887 г., в Австрии по зак. 11 июня 1879 г. и т. д.), или в военное время (см. Натуральные повинности). В России правительство еще с 1814 г. приступило к переводу К. повинности на деньги в отдельных городах. К концу пятидесятых годов в 48 городах были введены особые положения для уравнительного отправления постойной повинности устройством казарм на счет обывателей или же выдачею имеющим право на квартиры определенных сумм для найма помещений. Позднейшие работы по вопросу о переложении К. повинности на деньги (в 1849 г. был учрежден для того новый комитет при мин. внутр. дел) не имели успеха, и изданным в 1851 г. Уставом о зем. пов. было подтверждено, что всем войскам, которые не могут быть помещены в устроенных по городам и селениям казармах или в других ничем не занятых казенных или общественных зданиях, отводятся квартиры в домах местных обывателей; а так как существовавшие в то время казармы могли вместить едва 1/3 войск, то размещение последних по обывателям было преобладающим явлением [По сведениям, собранным податной комиссией, в 47 губ. имелись казармы, в которых могло поместиться 206549 нижн. чинов, а численность нижних. чинов военно-сухопутного ведомства, кроме состоявших на Кавказе, в Финляндии и Ц. Польском, составляла к 1 марта 1862 г. - 549283 ("Труды Подат. ком.", т. IV, часть IV).].

Как постойная повинность отражалась на жизни крестьянства в 18 веке, предлагаем вам ознакомиться в статье Л.Е. Яковлевой и П.П. Щербинина, опубликованной в сборнике трудов "Российский крестьянин в годы войн и в мирные годы (XVIII - XX вв.)". Нумерация сносок соответствует книжной.

Постойная повинность и крестьянство Российской империи в XVIII в.

Изучая постойную повинность в России в XVIII в, невозможно не затронуть проблему взаимоотношений военных и аграрного социума. По оценкам А. Чужбинского: «…военный постой одна из тяжелейших повинностей, замечателен тем, что в иных местностях является постоянною обязанностью, как городских, так и сельских жителей, а в других остаётся невиданным явлением…». 431 К тому же при малейшем неурожае постой становился чрезвычайно обременительным:
«например, в губернии саранча и неурожай, а солдат всё равно не выводят хотя жители без хлеба. Представьте себе положение бедных жителей и положение солдат. Какою пищей они питались? Причина такого положения сельских жителей не в постое, а в несообразности при распределении войск по деревням, да плюс несообразность с местной обстановкой». 432
Заметим, что сама система расквартирования войск делала солдата зависимым от местных условий, которые очень сильно отличались по всей Российской империи в экономическом, географическом и культурном плане. Размещение большинства отрядов полностью зависело от решения военных властей, при этом плотность населения и экономическое развитие региона не были решающими факторами. В результате было глубокое расхождение между местными возможностями и потребностями армии 433 , от чего могло происходить ещё большее непонимание солдат с местным населением. Тем более нельзя не согласиться с В.В. Лапиным о том, что вторжение постороннего человека в жизнь дома, в жизнь семьи подчас обходилось обывателю дороже, чем выплата какого-нибудь фиксированного налога и отправление другой, пусть и тяжёлой физически, но не столь «хлопотной» повинности. 434
Немаловажным был тот факт, что солдаты в XVIII в. ставились на квартиры в дома жителей «поскольку человек на двор придётся», вытесняя иной раз хозяев. Конечно, солдатам под страхом смертной казни предписывалось на постое жить смирно и никаких обид и убытков хозяевам не наносить, но на деле тех же самых обид, и самоуправства, и нанесения
убытков было сколько угодно. «При квартирах солдаты и драгуны так не смирно стоят и обиды страшные чинят, – говорит современник, что и исчислить их не можно... А где офицеры их стоят, то и того горше чинят: дрова жгут нагло, а буде дров недостанет, то и надобно хозяевам для них лес рубить; а буде кто станет говорить, что де вам по указу великого государя велено дрова свои жечь, то жесточае будут чинить; и того ради многие и домам своим не рады, а в обидах их суда никак сыскать негде: военный суд, аще и жесток учинен, да и жестоко доступать его, понеже далёк он от простых людей: не токмо простолюдин не доступит к нему, но и военный человек не на равного себе не скоро суд сыщет». 435

Положение войск во внутренних российских территориях в XVIII в. было, несомненно, тяжёлым для населения, но вдвойне тяжесть несли на себе пограничные земли. Современники отмечали, что в Великороссии, где крестьяне были богаты и горды, солдаты уважительно обращались с ними, а зачастую становились им друзьями. Но в Малороссии, а особенно в Польше, военные постояльцы становились настоящим бичом хозяев. Хотя крестьяне и не должны были кормить солдат, как правило, этого нельзя было избежать, а в Польше военные и вовсе забирали всё, что хотели. Если солдату отказывали в этом и если это случалось в Великороссии, где солдат не смел употреблять насилие, то последний придумывал тысячи ухищрений, чтобы «переубедить» хозяина: проводил по ночам учение, днём командовал, беспрестанно кричал, и в конце концов крестьянин, утомлённый докучливостью солдата кормил его даром при условии, что он не будет с таким усердием относиться к службе... 436
Говоря о системе взаимоотношений военных и гражданских лиц, хочется отметить тот факт, что этот вопрос являлся одним из сложнейших вопросов нового размещения армии. Наученное горьким опытом расквартирования полков в годы войны, ещё правительство Петра I стремилось регламентировать отношения крестьян и военных, чтобы в будущем предотвратить возможные недоразумения и стычки.
По законодательству 20-х гг. XVIII в. в спорах между крестьянами и солдатами суд должен был производиться пополам: полковым комиссаром из офицеров и земским комиссаром из местных дворян. К примеру, в Инструкциях или Наказах, данных Петром I генерал-майору Чернышову для росписи полков, говорится о том, что если будут происходить ссоры между крестьянами и солдатами, то для того, чтобы наилучшим образом справедливость установиться могла, солдата должны судить офицеры, и при этом присутствовать Земскому комиссару, а когда крестьянина судить будут, при этом должен присутствовать один офицер той роты, из которой был челобитчик. 437 В основу законов, регулирующих отношения военных и гражданских лиц был положен незыблемый принцип охраны помещичьей собственности. Однако, согласно документам и инструкциям 20-х годов XVIII в., и в частности второй части Плаката «О полковнике с офицеры», для сбора подушных денег помещики, а там, где их не было, – простые обыватели, должны были из своей среды ежегодно избирать земского комиссара, которого полковник имел право, в случае неисправности, отрешить, предать суду и назначить на его место новое лицо. Для этого дворяне должны были избирать кроме настоящего комиссара другого, запасного. Полковник должен был наблюдать, чтобы сверх подушного оклада ни с кого никаких сборов никем не было взимаемо, и виновных арестовывать. Он являлся судьёй во всех столкновениях между солдатами и крестьянами. Как писал Н.И. Костомаров, приказано было сделать расписание: на сколько душ крестьян придётся содержание рядового солдата – и затем более уже никаких податей и работ для войска не требовать, разве в случае неприятельского нападения или внутреннего междоусобия. 438 При столкновениях в городах с посадскими людьми суд производился в городском магистрате офицером полка при двух депутатах от земства, если обвинялся солдат. Если же земское лицо, то в магистрате должны были присутствовать только депутаты от полка. 439 Для того чтобы не доходило до судебных разбирательств, военным предписывалось «ни в какие, как помещицкие, так и крестьянские, владения и в их управления и работы... не вступать и помешательства отнюдь не чинить» (Плакат, ч. 2, п. 2). 440

Полковых лошадей разрешалось пасти лишь по отводу крестьян и помещиков вместе с их табунами. Запрещалось без разрешения помещиков выезжать в их угодья для охоты и рыбной ловли, а также привлекать крестьян к заготовке дров для солдат (ч. 2, п. З, 4, 6). Плакат разрешал военным содержать скот и птицу, но только «для нужд своих и пропитания, а не заводов» (ч. 2, п. 7).
Ещё в январе 1721 г. по упомянутому выше Регламенту главного магистрата было поставлено строго смотреть за тем, чтобы офицеры, солдаты, матросы и полковые харчевники в городах никаким товаром и харчевым промыслом, какого бы они звания ни были, не торговали, «…чтобы в торгах и промыслах их никакого помешательства не было, а в квартирах – обыватели давали бы только то, что давать по регламенту велено». Полковым и градским квартирмейстерам и фискалам надлежало смотреть за тем, чтобы стоящие на квартирах городским жителям «никаких обид, грабительства и безчиния не причиняли и сверх определённого ничего не брали, без отвода квартирмейстера никаких квартир не занимали и со двора на двор не переходили». 441 По второй части Плаката военным также запрещалось заниматься «винной, пивной, соляной и табачной продажами», нарушающими монополию государства и купечества на эти занятия, хотя они могли торговать товарами «своего мастерства». Наконец, солдаты могли наниматься к помещикам и крестьянам в работы «не в даль». Также специально оговаривался вопрос о женитьбе на крепостных женщинах. Было постановлено, чтобы никто, будучи на квартирах, на дворовых и крестьянских вдовах и девках без ведома помещиков и без отпускных писем («вывода») не женился; однако в этом же документе специально оговаривался тот момент, что помещик такой вдовы или девки, которая захочет за военного выйти замуж, не должен удерживать, если тот солдат, кто её берёт, заплатит вывод, как и с других принято брать. 442
Необходимо обозначить и полицейские функции армии, которые отразились в основных руководящих документах, предназначенных для полковника, признанного главой полиции в дискрикте размещения его полка. Обязанности его были изложены в двух основных документах – Плакате и особом указе «О должности полковника по наблюдению земской полиции в уезде», определённом для квартирования и продовольствия полка. Так, в п. 11 и 12 этого указа говорилось о том, что, если от офицеров или от рядовых будут причиняться населению какие-либо обиды, принимая жалобы, следует разыскивать, и, кто окажется виноват, тех судить и наказывать. «А если от хозяев будут исходить обиды, тех хозяев судить полковнику, призвав Земского комиссара, а если в этом деле будет сам помещик задействован, то должны присутствовать ещё один–два человека из дворян, и судить с ними и наказывать по достоинству, а если это окажется криминальным делом, то отсылать в надворный суд». 443

Одной из важнейших обязанностей полковника была борьба с бегством крестьян. В п.9 (ч.2) Плаката, называемом «Об удержании крестьян от побегу», эта задача была сформулирована так: «Полковнику ж и офицером велено смотреть того, чтоб и с крестьян, которые на тот полк написаны, никто не бегал; а ежели проведают, что к побегу будут сбираться, тех от того удерживать. А которые побегут, за теми гнать в погоню и ловить. И как пойманных, так и удержанных велеть помещикам наказывать». Особенностью норм Плаката и указа о бегстве является то, что они посвящены не столько поимке и возвращению беглых, сколько пресечению бегства в зародыше. А это могло быть достигнуто лишь неусыпным надзором за населением, поощрением доносов о готовящихся побегах. Кроме того, в Плакате подчёркивалось, что помещики должны «иметь смотрение» не только о своих крестьянах, готовящихся к побегу, но и о крестьянах соседей, сообщая им об этом.
«Буде же до того время не допустит, то, собравшись, ловить и посторонним» (ч. 2, п. 10). Одновременно «накрепко» запрещалось принимать беглых в дистрикте под угрозой штрафа.
Контроль за населением облегчался ещё и тем, что крестьяне, приписанные к полку, были расписаны по ротам, и в каждой роте имелся поимённый их список. В результате обязанности и власть полковника разделяли ротные командиры в районе расположения рот. Они обязаны были следить, нет ли в районе воровства и разбоев, ловить преступников, препровождать их в указанные места и затем наблюдать, чтобы «в отправлении розысков и в окончании дел замедления не было». 444 Они обязаны были также наблюдать за сохранением лесов, запрещённых для вырубки, и вместе с вальдмейстером отыскивать виновных и отдавать их в руки правосудию. Право надзора полковников и офицеров распространялось на все местные власти, начиная с губернаторов, относительно исполнения указов Сената. Каждый офицер имел право доносить Сенату, если указ его не исполнялся в точности.
Как уже говорилось, важной особенностью армии в уездах было искоренение вооружённой рукой всякого «разбоя» и сопротивления крестьян властям и помещикам. Как и в случае с бегством, население было обязано содействовать военным в поимке «воров и разбойников». Разумеется, под этими терминами понимались не только уголовные элементы, но и восставшие крестьяне. В начале мая 1724 г. при слушании п. 11 Плаката «Об искоренении воров и разбойников» Пётр I постановил: «В Плакате под пунктом и о искоренении воров и разбойников, ежели кто, уведав таких воров, не донесет или в поимке не будет вспомогать, то конечно тем людям учинено будет по государственным правам, безо всякого милосердия такс вписать имянно». 445 В Плакате же было прямо указано, что за недонесение следует «жестокое наказание и сосланы будут на каторгу вечно, а движимое и недвижимое их имение взято будет» (ч. 1, п. П). 446 В истории России эти положения знамениты тем, что являлись документами, положившими начало системе жестокого полицейского надзора за поданными крестьянами. Полковые власти обязаны были смотреть и за помещиками, чтобы они не переводили крестьян в другие места без указа камер-коллегии и в случае разрешения переселения непременно платили бы подушные деньги в тех местах, где крестьяне записаны в подушный сбор (ч. 1, п. 17). Это и был, в сущности, весь кодекс основных законов, согласно которым регулировались отношения армии с населением. Решение всех других вопросов взаимоотношений населения и военных поручалось полковнику, который признавался главным арбитром в возникающих между ними спорных делах.

В воспоминаниях суворовского солдата И.О. Попадичева отмечается, что на квартирах местных жителей солдатам стоять было легко и привольно. Настоящим хозяином был солдат, а не обыватель. «Бывало, если не квартире что ему случится, так иди прямо к эскадронному командиру и говори настоящую правду. Тогда, чтобы не случилось всё будешь прав, а если не пришёл и не доложил о случившимся да хозяин пожалуется командиру, тогда беда, взыщут строго!». 447
Говоря об эпохе полковых слобод, растянувшейся на несколько десятилетий XVIII в., необходимо не забывать о том, что в результате крайне противоречивой и непоследовательной политики, которая проводилась государством, войска по-прежнему вынуждены были оставаться на постое у обывателей. Погреба, поварни, сараи, по указу 1738 г. солдаты имели общие с хозяевами. Кроме того, войска часто брали у гражданских лиц провиант, транспорт и жильё, которое им было необходимо. Это не означало, что злоупотреблений не замечали. Однако ситуация складывалась таким образом, что, например, по указу 1738 г. особенно оговаривалось, что обыватели были обязаны давать под постой покои твёрдые и тёплые, в которых печи и трубы были бы безопасные, а кровли, потолки, полы, двери и окна целые. И для этого при вводе постоя, для осмотра квартир должны были присутствовать от полков особенные приёмщики, и всё, что оказывается повреждённым, заставляли хозяев немедленно починить, при необходимости вынуждая их к этому через полицию. 448 Впрочем, необходимо отметить, что правило это распространялось только на города. По выступлении же войск оставленные ими квартиры снова должны были осматриваться теми же лицами, которые их принимали, и если что-либо оказывалось испорченным от постоя, то это должно было немедленно чиниться полком за счёт их жалования, так чтобы покои были сданы хозяину во всей целостности. 449 Кроме этого, каждый месяц перед выходом из мест квартирования должны собирать крестьян, опрашивать их о претензиях и отбирать у них подписи. Действительное же положение вещей выявляло то, что если крестьяне были довольны, что бывало редко, то они выдавали подписи вполне охотно... и солдатские провиантские деньги частью поступали в артель, а частью в карманы полкового и ротного командиров. Если же крестьяне не довольны, то их поили вином, напаивали, и они подписывали. Если же несмотря и на всё это они отказывались подписывать, то им угрожали, и всё это кончалось тем, что они умолкали и подписывали. Если же жалобы таковы, что их невозможно затушить, то «входят в соглашение с помещиком или капитан-исправником: этот последний должен быть защитником крестьян, но он всегда держал сторону полковых командиров, которые или платят ему, или делают подарки…». 450 Однако, справедливости ради надо отметить, что офицеров и солдат, которые запугивали своих хозяев, иногда даже наказывали.

Необходимо отметить, что вопросы о плюсах натурального постоя обсуждались вплоть до середины XIX в., и существовало мнение о том, что ласковый трудолюбивый солдат делается как бы членом семейства, принявшего его под свой кров, помогает в свободное от службы время своему хозяину в сельских работах. 451 Ещё одной больной точкой этого вопроса для государства являлась финансовая составляющая. Действительно, размещение армии по домам обывателей вело к известной «экономии» провианта и фуража по сравнению с тратами государства в летние месяцы, когда войска находились в лагерях и кормились непосредственно из «казённого котла… на зимних квартирах армия потребляла бесплатно обывательского хлеба и фуража на 40 – 45 млн. р. ассигнациями ежегодно», так как в большинстве случаев полагавшаяся по закону компенсация населению не выплачивалась. 452 В таком случае политика правительства, несмотря на кажущуюся добродетель в пособничестве к поддержанию многолетней традиции и культуры, на самом деле приводила к обратным результатам и проводила чёткую грань между крестьянством и военными, чему не могли помешать даже крестьянские корни солдат. И в конце концов, возведение солдат в ранг хозяйских нахлебников приводило к тому, что крестьянин в мундире скоро переставал чувствовать себя крестьянином и заботы земледельца становились для него чужими.
Военное начальство мало считалось с интересами гражданского населения. В воспоминаниях суворовского солдата приводится случай, когда солдаты, которым требовалось провести зимой обучение ружейным приёмам, просто выкопали в домах хозяев ямы, так чтобы четыре человека могли стать в них свободно, и делали приёмы ружьём, не доставая потолка. 453

Расквартирование воинских частей по домам горожан и крестьянским сёлам имело также и серьёзную угрозу для здоровья гражданского населения. Как упоминали современники, «жёны, оставленные мужьями дома, нередко заражаются сифилисом от квартирующих в деревне солдат». Нижние воинские чины, расположенные по деревням на зимние квартиры, хотя по закону и должны были осматриваться врачами, но так как собрать батальон, расположенный иногда по целому уезду, в одно место в зимнее время очень трудно, то солдаты скрывали свою болезнь и распространяли в деревнях сифилис.
Однако была и обратная связь – сами солдаты во время походов и лагерных сборов при расквартировании по деревням часто заражались. Так как сифилис в то время в деревне неполовым путём мог распространяться очень быстро, то одного больного солдата могло быть вполне достаточно для того, чтобы заразить всю деревню. В подтверждении этого, врачи констатировали тот факт, что одним из вероятных моментов усиления сифилиса в одном из селений можно считать то обстоятельство, что в этой деревне стояли войска. 454
Однако, рассматривая воздействие постойной повинности на повседневную жизнь россиян и россиянок в XVIII в., необходимо учитывать, что расквартирование солдат и офицеров несло совершенно различную нагрузку. Если солдат принимали неохотно и с боязнью, то к офицерам отношение было совершенно иным. Офицеры всегда приглашались в городах в дворянские собрания и на балы, устраиваемые городским начальством, а в сельской местности офицеры всегда были желанными гостями на вечерах и балах, провидимых местными помещиками.
Русского солдата на всяческие злоупотребления толкали искусственно созданные ещё при Петре I условия проживания.

Лишённый в течение полугода довольствия и в то же время надзора со стороны немногочисленных унтер-офицеров и офицеров, он вынужден был приспосабливаться к такой жизни; самым лёгким способом облегчить свою судьбу были притеснения крестьян. Кроме того, взаимоотношения с крестьянством зависели, на самом деле, от культуры самого солдата или офицера и носили сугубо индивидуальный характер. В воспоминаниях А. Болотова отмечается, как тяжёл был постой для жителей Эстляндии, многие из которых сами едва могли себя обеспечивать предметами первой необходимости. 455 Нежелание населения принимать у себя в доме постояльцев накладывало негативный отпечаток на функционирование всего государства, тогда как даже возможное урегулирование частных проблем объективно приводило к решению многих общегосударственных задач.
Таким образом, мы видим, что в XVIII в. наметились все те основные проблемы, которые были связаны с личностными взаимоотношениями между военными и принимающими их сельчанами и горожанами. В целом можно говорить о некоего рода преемственности означенных выше проблем и в XIX в. Вполне очевидна и травматичность, тяжесть постоя для населения Российской империи.
Необходимо констатировать, что в условиях почти не прекращающейся военно-мобилизационной деятельности, роста вооружённых сил военным и гражданским властям удавалось решать проблему расквартирования русской армии посредством натурального постоя. Примечательно, что население России в XVIII в. в целом воспринимало военный постой как предназначенную свыше обязанность, которая вполне отражала привычные принудительные обязанности городского и сельского сообществ. Обычай терпеть бытовые неудобства и ограничения, вызванные соседством с военными постояльцами, вполне отражал менталитет жителей страны, которые традиционно несли многочисленные натуральные повинности и обязанности. Наличие подобных отношений властей и населения Российской империи свидетельствовало о сохранении феодальных пережитков, трудностях модернизации взаимоотношений армии и общества, личности и государства.

425 Тязин Е.Н. Репрессии 1930-х годов. Мордовия: энцикл. : в 2 т. Т. 2: М – Я. Саранск, 2004. С. 236.
426 Цит. по: История Мордовии: в 3 т. Т. 3. От Гражданской войны к гражданскому миру: монография. Саранск, 2010. С. 235.
427 Там же. С. 236.
428 Там же.
429 Архив УФСБ РФ по РМ. Д. 13-2. Л. 11.
430 Ивницкий Н.А. Судьба раскулаченных в СССР. М., 2004. С. 30.
431 Чужбинский А. Военный постой. Указатель экономический. 1861. № 3. С. 30.
432 Несколько слов о военном постое // Указатель экономический. 1861. № 53. С. 478.
433 Wirtschafter E.K. From Self to Russian Soldier. Princeton University Press, 1990. P. 83.
434 Лапин В.В. Постойная повинность в России // Английская набережная, 4: Ежегодник Санкт-Петербургского научного общества историков и
архивистов. СПб., 2000. С. 147.
435 Цит. по кн.: Князьков С. Из прошлого земли русской. Время Петра Великого. М. СПб., 1991. С. 75.
436 Лапин В.В. Постойная повинность в России // Английская набережная, 4: Ежегодник Санкт-Петербургского научного общества историков и архивистов. С. 148.
437 ПСЗ. Т. VI. № 3901.
438 Костомаров, Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей в 3-х кн. Книга III С. 688.
439 Агапьев П. Расположение русской армии // Военный сборник. 1896. № 4. С. 414.
440 ПСЗ. Т. VII. № 4533.
441 ПСЗ Т. VI. № 3708.
442 ПСЗ. Т. VII. № 4535.
443 ПСЗ. Т. VII. № 4535.
444 Агапьев П. Указ. соч. // Военный сборник. 1896. № 4. С. 413.
445 Анисимов Е.В. Податная реформа Петра I. Введение подушной подати в России 1719 – 1728 гг. Л., 1982. С. 253.
446 Там же. С. 254.
447 Цит. по: Охлябин, С. Повседневная жизнь русской армии во времена суворовских войн. М., 2004. С. 285.
448 Свод законов Российской империи. Т. 4. // Уставы о повинностях. С. 180.
449 Свод законов Российской империи. Т. 4. // Уставы о повинностях. С. 185.
450 См.: Лапин В.В. Постойная повинность в России. С. 149.
451 Богданович М. О гигиене (сохранении здоровья) русского солдата // Военный журнал. 1855. № 4. С. 9.
452 Лапин В.В. Постойная повинность в России // Английская набережная, 4: Ежегодник Санкт-Петербургского научного общества историков и
архивистов. С. 155–156.
453 Охлянин С.Д. Указ. соч. С. 279.
454 См.: Щербинин П.П. Военный фактор в повседневной жизни русской женщины в XVIII – начала XX в. Тамбов, 2004. С. 76.

Крестьянское население подразделялось на «государственных поселян», принадлежавших государству и владевших землями, полу­ченными от правительства; свободных крестьян, арендующих землю у дворян или правительства и не являющихся крепостными; крепост­ных крестьян, принадлежавших дворянам или императору.

Все категории крестьян имели право нанимать работников, вы­ставлять вместо себя нанятых в рекруты, обучать своих детей (кре­постные могли это делать только с разрешения помещика), зани­маться мелкой торговлей и кустарными промыслами.

Права наследования, распоряжения имуществом, вступления в обязательства для крестьян были ограничены.

Государственные крестьяне и свободные крестьяне имели право на защиту в суде, и на полное владение, но не распоряжение предо­ставленными землями, на полную собственность в движимом иму­ществе.

Крепостные крестьяне полностью подлежали суду помещиков, а по уголовным делам - государственному суду. Их имущественные права были ограничены необходимостью получать разрешение по­мещика (в области распоряжения и наследования движимого иму­щества). Помещику, в свою очередь, запрещалось продавать крес­тьян в «розницу».

Свободными людьми объявлялись казаки. Они не могли быть обращены в крепостное состояние, имели права на судебную защиту, могли владеть мелкими торговыми заведениями, сдавать их в аренду, заниматься промыслами, нанимать на службу вольных людей (но не могли владеть крепостными), торговать товарами собственного про­изводства. Казацкие старшины освобождались от телесных наказа­ний, их дома - от постоя.

В 1803 г. принимается Указ о вольных хлебопашцах, по которому помещики получили право отпускать своих крестьян на волю за установленный самими помещиками выкуп. Почти за шестьдесят лет действия указа (до реформы 1861 г.) было утверждено лишь около пятисот договоров об освобождении, и стали вольными хле­бопашцами около ста двенадцати тысяч человек. Освобождение осуществлялось с санкции Министерства внутренних дел, крестьяне получали права собственности на недвижимость и участие в обя­зательствах.

В 1842 г. издается Указ об обязанных крестьянах, предусматри­вающий возможность передачи помещиками земли крестьянам в арендное пользование, за что крестьяне обязывались выполнять предусмотренные договором повинности, подчиняться суду поме­щика. На положение «обязанных» крестьян было переведено лишь около двадцати семи тысяч крестьян, проживающих в имениях всего шести помещиков. Недоимки с крестьян взимали через полицию «губернские управления».

Обе эти частичные реформы не решали вопроса об изменении экономических отношений в сельском хозяйстве, хотя и наметили механизм аграрной реформы (выкуп, состояние «временной обязан­ности», отработки), которая была осуществлена в 1861 г.

Более радикальными были правовые меры, принятые в Эстляндской, Лифляндской и Курляндской губерниях: в 1816-1819 гг. крес­тьяне этих регионов были освобождены от крепостной зависимости без земли. Крестьяне переходили на отношения аренды, пользуясь помещичьей землей, выполняя повинности и подчиняясь помещи­чьему суду.

Мерой, направленной на изменение крепостнических отноше­ний, стала организация военных поселений, в которых с 1816 г. стали размещаться государственные крестьяне. К 1825 г. их число достигло четырехсот тысяч человек. Поселенцы были обязаны за­ниматься сельским хозяйством (отдавая половину урожая государ­ству) и нести военную службу. Им запрещалось торговать, уходить на заработки, их жизнь регламентировалась Воинским уставом. Эта мера не могла дать свободные рабочие руки для развития про­мышленности, но наметила пути для организации принудительного труда в сельском хозяйстве, которые будут использованы государством значительно позже. В 1847 г. было создано Министерство государственных имуществ, которому было поручено управление государственными крестьяна­ми, было упорядочено оброчное обложение, увеличены земельные наделы крестьян; закреплена система крестьянского самоуправления: волостной сход - волостное управление - сельских сход - сельский староста. Эта модель самоуправления будет еще долгое время использоваться как в системе общинной, так и будущей кол­хозной организации, став однако фактором, сдерживающим отход крестьян в город и процессы имущественной дифференциации крес­тьянства.