Откровение мандельштама. Когда б я уголь взял для высшей похвалы –

В мифах и легендах народов мира существует много поверий и сказаний о различных мистических существах, таких как лешие, сирены, русалки и другой нечисти.

В древней Руси существование русалок не вызывало ни у кого сомнения, это было вполне обычным явлением. Во многих старинных русских книгах очень часто описывается поведение этих загадочных существ, их внешний вид и повадки, среда обитания и контакты с человеком. Даже такие известные поэты и писатели, как Пушкин, Тургенев, Лермонтов и Гоголь в своих произведениях упоминают русалок.

С Иваном Сергеевичем Тургеневым в молодости произошел интересный случай. Как-то, купаясь в реке, ему довелось видеть русалку, которая начала преследовать его в воде, а затем и в поле. Отстала она от него только тогда, когда Тургенев попросил помощи у пастуха, который прогнал её кнутом. Впоследствии писатель рассказал эту историю своим коллегам Флоберу и Мопассану, произведя на них очень сильное впечатление.
Мопассан даже написал новеллу под названием "Ужас", в которой описал эту встречу.

По народным поверьям раз в году была так называемая Русалочья неделя, когда люди не купались в реке и не рыбачили. Начиналась она сразу после троицы. Многие очевидцы встреч с русалками рассказывали, что они могут воровать гребни в деревенских банях для того, чтобы расчесывать свои длинные волосы.

В Америке русалок называют "Пери", в Чувашии - "Ар-сурри", в Грузии-"Каджи". Славяне звали их "Дивы". Говорят, русалки в молодости очень красивы. В старости русалки становятся безобразными и страшными, поэтому их называли кикиморами. Русалок издавна боялись; они заманивали мужчин в озера, реки или болота, вступали с ними в интимную связь, а потом топили. Некоторые из мужчин все-таки вырывались из их плена и после чего рассказывали о том, что с ними произошло.

Эта история произошла в Западной Сибири на одном из лесных озер в 1952 году. На берегу озера отдыхала молодая пара. Парень пошел купаться и вдруг, неожиданно рядом с ним, вынырнула русалка. У нее были большие синие глаза и длинные черные волосы. Русалка с улыбкой протянула к парню руки. Испугавшись, молодой человек поплыл к берегу, где ему помогла выбраться из воды его жена, которая наблюдала за всем происходящим на берегу озера. Русалка вырвала у неё платок и, рассмеявшись, нырнула в воду. Местные старожилы часто наблюдали в этом озере русалок и никогда в нем не купались.

В Сибири 1958 года девочка, проживавшая в небольшой сибирской деревне, видела русалку. Впоследствии, уже взрослой женщиной, спустя 29 лет в 1987 году, она рассказала про этот случай корреспонденту одной из местных газет: "Я прогуливалась неподалеку от озера, и увидела на берегу незнакомую женщину. У нас деревня маленькая была, все друг друга знали, поэтому я решила подойти поближе, и познакомиться. И как только я подошла к ней, женщина прыгнула в воду. Впоследствии русалку убил один из жителей деревни П. Сафонов и после чего, вытащив из воды, показывал всей деревне. Руки, голова и тело у русалки были человеческие, а вот вместо ног - черный рыбий хвост, покрытый чешуёй."

Люди встречали русалок не только в старые времена, но и до сих пор встречают в наше время.

Музыкант Вячеслав Тетрус, лидер группы "Орел", в августе 1991 года отдыхал возле мыса Айя. Вечером 21 августа он с друзьями решил прогуляться к морю, чтобы искупаться. Лежа в воде и любуясь на полную луну, метрах в ста от берега, он почувствовал, как кто-то его гладит по плечу. Сначала, рассказывает он, у меня промелькнула мысль, что это друзья решили подшутить надомной, я резко обернулся, но услышал только всплеск. В панике я начал плыть к берегу, и у самого берега опять почувствовал удар сзади по плечу. Обернувшись, при свете луны я увидел девушку, которая манила меня к себе. Я в панике и с криком вылез на берег. Подбежавшим друзьям, при свете лунной дорожке, удалось разглядеть мелькнувший в брызгах воды темный рыбий хвост. Вячеслав целый час приходил в себя. Спустя некоторое время ему захотелось снова повидать русалку. Теперь он часто приезжает летом на отдых в Батилиман, но больше с русалкой так и не встречался.

Этот случай произошел в июле 1987г. Антоний Азаманский в полнолуние около двух часов ночи возвращался из деревни Васильевка в соседнюю деревню Малиновка Белогорского района. По дороге домой, возле старой мельницы, Антоний услышал шум воды в канале. Подойдя поближе к берегу, он увидел на другой стороне канала, под терновыми кустами красивую белокурую женщину с длинными волосами. Стоя по пояс в воде, она протягивала к нему руки. Загипнотизированный взглядом русалки, Антоний направился к ней в воду. Канал был неглубокий, около восьмидесяти сантиметров, на дне которого находился черный мягкий ил. Погружаясь дальше в ил, он приближался к русалке. Русалка отступила под свисавшие над водой ветви терновника. Уколовшись о терновник, Антоний пришел в себя от гипноза и ему стало страшно. Антоний поспешно вернулся обратно на берег и побежал в Малиновку. На следующее утро, рассказав об это случае друзьям, они пошли на заброшенную мельницу, но русалки не увидели. Исследовав это место, обнаружили вход в грот, который вел из воды под мельницу.

Спустя несколько дней, на том же месте русалку видел и Юрий Танылин. Несколько минут он наблюдал за ней, но в воду так и не пошел, вовремя вспомнив рассказы Антония.

Спустя месяц в том же канале утонул тракторист Иван, который ночью возвращался той же дорогой домой. Его тело обнаружили под старым арочным мостом. Иногда, обычно после троицы, около полуночи, проходящие мимо люди, до сих пор встречают завораживающую своим взглядом русалку.

В 1986 году, в начале августа месяца, судно Одесской морской компании “Узлен” направлялось из Одессы в Сингапур. В водах индийского океана, приблизительно около полуночи, Виктор Танилин сменился с вахты, он отдыхал в каюте, читая свою любимую книгу. В определенный момент Виктор ощутил на себе чей-то взгляд. Подняв голову, он увидел в окне иллюминатора лицо смуглой длинноволосой девушки. С его слов, глаза у русалки были светлые, немного больше обычных, волосы темные. Русалка пристально на него смотрела несколько секунд. Виктор очень испугался и выбежал из своей каюты в соседнюю, к друзьям. Через некоторое время, вернувшись уже втроем, они так больше никого и не увидели.

Особенно часто моряки встречают русалок, но многие молчат о таких случаях, так как боятся, что их посчитаю ненормальными или сумасшедшими. Очень часто встречали русалок в районе бермудского треугольника, в основном солнечную погоду, когда солнце находится в зените и в полнолуние.

С детства я слышал от стариков суеверия о том, что русалками и русалами становятся те, кто умер преждевременно, не став взрослым, или ушел из жизни добровольно. Говорили, что во время русальной недели русалок можно увидеть вблизи рек, на цветущих полях, в рощах, на перекрестках дорог и кладбищах, - начинаетсвой рассказ Николай Агапов.

Я не верил, пока не нашел свои рыбацкие сети запутанными и рваными. Дедушка объяснил, что это русалки так балуются. Мой дедушка был приезжим, из Читинской области. И любил рассказывать "былички" тех мест. Каково же было мое удивление, когда я студентом в Новосибирске купил книгу этнографа Валерия Зиновьева. В ней обнаружил рассказы своего деда.

"Здесь луг большой, и колхозники всегда тут сено косили. Палатку ставили, в ней и спали. Однажды заметили, что у них кто-то хлеб ворует. Решили караулить по очереди. На следующее утро все ушли на покосы, оставив в лагере молодого Ваньку. Посмотрел он на речку: из омута русалка выходит и идет к палатке. Подошла и в проход руки потянула. Руки все длинней, длинней... взяла хлеб и ушла. А Ванька сидит ни жив, ни мертв.

Когда все собрались, он стал про все рассказывать. Ему не поверили: какая такая русалка! И вот сел другой караулить. А остальные тоже решили посмотреть. И увидели... Русалка вышла, заметила, что за ней наблюдают, и погналась за ними. Они - в деревню. Заскочили в клуб (там раньше была церковь) - она за ними. И вот все увидели, как она встала, шагу сделать не может. И вдруг у нее голова исчезла. Оказалась как без головы и совсем пропала с глаз...", - написал Зиновьев со слов забайкальских гуранов.

Тащили на дно

В один из приездов на родину предков я позвал друзей купаться на Селенгу. Девушек с нами не было. Чисто мужской компанией мы выпили немало спиртного, благо купание в реке заставляло быстро трезветь. Начало темнеть, и мы услышали девичий смех и всплески будто на том берегу Селенги или на одном из ее островков.

Как реагируют одинокие мужчины на манящий женский смех и песни? Как самый трезвый и лучший пловец, я кинулся в воду с желанием пригласить девушек к нашему костру. Пьяному море по колено, и я не рассчитал свои силы и течение реки. Отплыл от берега так далеко, что не видел друзей. Но и девушек, чей смех и песни слышал совсем недавно, не обнаружил. Совсем стемнело, когда я стал плыть обратно. И вдруг с ужасом почувствовал, что стягивает ноги. К этому прибавилось жуткое ощущение того, что кто-то тянет меня за ноги на дно!

От страха я начал бить ногами и сопротивляться. Но становилось только хуже, меня начинали тащить на дно сильнее. Иногда я оказывался под водой. Когда удавалось выныривать, я кричал изо всех сил друзьям на берегу. Но никто не слышал меня из-за громкой музыки…

Я уже думал, что погибну. К счастью, мой друг заметил наконец-то, что я странно плыву: то резко ныряю, долго не всплывая, то пытаюсь кричать. Друзья подплыли ко мне на лодке и вытащили. Трясло меня долго. Не от холода, а от ужаса. Не помогла и выпитая водка. А пьяные друзья не верили и смеялись надо мной, когда я чертил крест на земле перед палаткой. Вокруг нее я нарисовал круг, как герой фильма ужасов "Вий". Только после этого обиженный смехом друзей я уснул. Ночью в темноте я не заметил синяков на ногах. Только утром друзья ахнули: на ногах синяки - отпечатки от огромных рук.

Уже в городе знакомый врач скептически отметил, что мой случай можно объяснить галлюцинацией от нехватки кислорода.

Ты тонул, выныривал, еще и выпил хорошо перед этим, курил. Типичное голодание мозга. Вот и померещилось всякое, - посмеялся надо мной врач.

Но я больше поверил в мистику, когда узнал, что купался с друзьями в канун Троицына дня. Оказалось, это самая приятная пора земной жизни русалок. Они бегают по ржи, хлопают в ладоши и громко кричат: "Бух, бух! Соломенный дух! Мене мати породила, некрещену положила!". В эту пору русалки чаще всего нападают на людей.

Что говорят в народе о русалках

Во многих старинных русских книгах очень часто описываются поведение этих загадочных существ, их внешний вид и повадки, среда обитания и контакты с человеком. Даже такие известные поэты и писатели, как Пушкин, Тургенев, Лермонтов и Гоголь, в своих произведениях упоминают русалок.

С Иваном Сергеевичем Тургеневым в молодости произошел интересный случай. Как-то, купаясь в реке, ему довелось видеть русалку, которая начала преследовать его в воде, а затем и в поле. Отстала она от него только тогда, когда Тургенев попросил помощи у пастуха, который прогнал её кнутом. Впоследствии писатель рассказал эту историю своим коллегам Флоберу и Мопассану, произведя на них очень сильное впечатление. Мопассан даже написал новеллу под названием "Ужас", в которой описал эту встречу.

По народным поверьям, раз в году была так называемая русальная неделя, когда люди не купались в реке и не рыбачили. Начиналась она сразу после Троицы. Многие очевидцы встреч с русалками рассказывали, что они могут воровать гребни в деревенских банях для того, чтобы расчесывать свои длинные волосы. Русалок следовало опасаться девушкам, а также детям. Считалось, что русалки могли увести ребенка в свой хоровод, защекотать или затанцевать до смерти. Поэтому во время русальной недели детям и девушкам категорически запрещалось выходить в поле или на луг.

Если во время русальной недели (неделя после Троицы уже во время христианства) погибали или умирали дети, то говорили, что их забрали к себе русалки. Чтобы уберечься от приворота русалок, надо было носить с собой резко пахнущие растения: полынь, хрен и чеснок.

Русалки считались речными богинями, требовавшими жертв, и владелицами сокровищ, чаровницами. Их сообщество пополнялось за счет утопленниц и самоубийц, а также девочек, родившихся мертвыми или умерших без крещения.

Некрещеные младенцы, обратившиеся в русалок, могут получить прощение. Когда им исполняется семь лет, они уносятся из воды на воздух и трижды просят себе крещения. Кто услышит это, должен сказать: "Я тебя крещаю, Иван и Марья, во имя Отца и Сына и святого Духа". Тогда детскую душу возьмут ангелы, а если никто не услышит ее призыва, то нечистая сила.

Становились русалками и дамы, имевшие привычку купаться без нательного креста. Они вечно юны, красивы и живут в кристальных дворцах на дне водоемов. Командует ими царица, назначаемая Водяным (нередко она же становится и его супругой). Считается, что без ее указания русалки не имеют права ни погубить, ни испугать человека. А еще они превосходно поют. Кстати, одну из них можно схватить за руку, надеть на нее нательный крест и привести домой. Русалки весьма охотно выполняют всякого рода бабью домашнюю работу, при этом не ворчат и питаются исключительно паром. Правда, живут они в доме всего год, а на следующую русальную неделю получают свободу и скрываются на дне речном.

С русалкой вполне реальна и семейная жизнь. Для этого она должна до смерти защекотать своего избранника, унести его на дно в собственный дом, где супруг оживет и счастливо проведет остаток дней своих в необыкновенной роскоши. Русалочьи свадьбы устраиваются только в самые короткие ночи. Через неделю после Троицы устраивались русалочьи проводы. Для этого снаряжалась целая процессия.

В разных местах русалка погребалась по-своему - в виде куклы или девушки в одной рубахе. Последний раз дозволялось русалкам явиться на землю в ночь на Ивана Купалу, после чего они затихали уже до будущего года

Мандельштам понял намерения Сталина. (А может быть, ему намекнули, помогли их понять.) Так или иначе, он оказался заложником этих сталинских планов, этих невысказанных, но достаточно понятных сталинских намерений. Доведенный до отчаяния, загнанный в угол, он решил попробовать спасти жизнь ценой нескольких вымученных строф. Он решил написать ожидаемую от него "оду Сталину".

Вот как вспоминает об этом вдова поэта:

У окна в портнихиной комнате стоял квадратный обеденный стол, служивший для всего на свете. О.М. прежде всего завладел столом и разложил карандаши и бумагу. Для него это было необычным поступком - ведь стихи он сочинял с голоса и в бумаге нуждался только в самом конце работы. Каждое утро он садился за стол и брал в руки карандаш: писатель как писатель! Не проходило и получаса, как он вскакивал и начинал проклинать себя за отсутствие мастерства:

"Вот Асеев - мастер! Он бы не задумался и сразу написал!.." Попытка насилия над самим собой упорно не удавалась.

(Надежда Мандельштам. Воспоминания.) В конце концов "попытка насилия над собой" все-таки удалась. В результате явилась на свет долгожданная "Ода", завершающаяся такой торжественной кодой:

И шестикратно я в сознанье берегу, -

Свидетель медленный труда, борьбы и жатвы,

Его огромный путь через тайгу

И ленинский Октябрь - до выполненной клятвы.

Правдивей правды нет, чем искренность бойца

Для чести и любви, для воздуха и стали

Есть имя славное для сильных губ чтеца,

Его мы слышали, и мы его застали. Казалось бы, расчет Сталина полностью оправдался. Стихи были написаны. Теперь Мандельштама можно было убить. (Что и было сделано.) Но Сталин ошибся. Мандельштам не был мастером. Он был поэтом. Он написал стихи, возвеличивающие Сталина. И, тем не менее, план Сталина потерпел полный крах. Потому что такие стихи мог написать Лебедев-Кумач. Или Долматовский. Или Ошанин. Кто угодно! Чтобы написать такие стихи, не надо было быть Мандельштамом. Чтобы получить такие стихи, не стоило вести всю эту сложную игру.

Справедливости ради следует отметить, что Лебедев-Кумач или Долматовский бесхитростно срифмовали бы "стали" и "Сталин".

Мандельштам, инстинктивно озабоченный соображениями элементарного вкуса, обманул привычные ожидания читателей последней, чуть менее банальной, строкой: "Его мы слышали, и мы его застали". Явно превышают возможности Долматовского, Ошанина и Лебедева-Кумача слова: "Для сильных губ чтеца". Но - "Есть имя славное!"- это уже чистый, беспримесный, стопроцентный Лебедев-Кумач. Все-таки зря Сталин отказался встретиться с Пастернаком и поговорить с ним "о жизни и смерти". Хотя он бы все равно ничего не понял. Не мог он понять, что означает досадливая фраза Пастернака: "Да не в этом дело", сказанная в ответ на простой и ясный вопрос: "Но он же мастер? Мастер?" - Конечно, Сталин не без основания считал себя крупнейшим специалистом по вопросам "жизни и смерти". Он знал, что сломать можно любого человека, даже самого сильного. А Мандельштам вовсе не принадлежал к числу самых сильных. Но Сталин не знал, что сломать человека - это еще не значит сломать поэта. Он не знал, что поэта легче убить, чем заставить его воспеть то, что ему враждебно.

Мандельштам не был мастером, он был поэтом. Если это не риторическая фигура, надо попытаться понять, что конкретно она означает. Мандельштам ткал свою поэтическую ткань не из слов. Этого он не умел. Его стихи были сотканы совсем из другого материала. Невольная свидетельница рождения едва ли не всех его стихов (невольная, потому что у Мандельштама никогда не было не то что "кабинета", но даже кухоньки, каморки, где он мог бы уединиться),

Не зря, оказавшись в Чердыни, озабоченная тяжелым психическим состоянием Мандельштама, Надежда Яковлевна расспрашивала ссыльных эсеров и меньшевиков, хорошо помнивших царские тюрьмы: "А раньше тоже из тюрьмы выходили в таком виде? Ссыльные в один голос отвечали, что прежде арест почему-то так не действовал на психику заключенного. Мандельштам с ужасом ощутил, что фактом ареста его обрекли на полное, абсолютное отщепенчество.

А жизнь, между тем, продолжалась. Люди смеялись, плакали, любили. В Москве строили метро. Между ним и всей этой нормальной жизнью сразу возникла пропасть. И у него появилась естественная потребность уверить себя, что его выкинули из этой жизни несправедливо, что он этой жизни вовсе не чужой, что его с ней связывают узы кровной, внутренней, духовной близости. Близости, которую надо таить про себя, в которой даже нельзя никому признаться - все равно не поверят:

Ну, как метро?

Молчи, в себе таи,

Не спрашивай, как набухают почки.

А вы, часов кремлевские бои -

Язык пространства, сжатого до точки.

(Апрель, 1935) Н.Я. Мандельштам считает эти настроения последствием травматического психоза, который Мандельштам перенес вскоре после ареста. Болезнь была очень тяжелой, с бредом, галлюцинациями, с попыткой самоубийства. Говоря о том, как быстро Мандельштам сумел преодолеть эту тяжелейшую психическую травму, она замечает.

(Эзотерика «Сталинской Оды»)

Так называемая «Сталинская Ода» написана Осипом Мандельштамом в начале 1937 года – и вот уже почти семь десятков лет это стихотворение не находит однозначного толкования. Поэты, литературоведы, просто заинтересованные читатели до сих пор не могут сойтись во мнениях – что же сказал поэт в стихотворении, созданном за два года до смерти?

1. ПОКАЯНИЕ ИЛИ СОПРОТИВЛЕНИЕ?

Биографический контекст, в котором создавалась «Ода», был трагическим. В мае 1934 года Мандельштама арестовали (причина – антисталинские стихи, в частности, известное «Мы живем, под собою не чуя страны…»); он был сослан в Чердынь на Северном Урале, после попытки самоубийства переведен в Воронеж, где отбывал ссылку до мая 1937 года; год жил под Москвой, в мае 1938 был вновь арестован, и умер в декабре 1938 года по дороге на Колыму, в пересыльном лагере.

В этот период им был написан целый цикл стихов – осмелюсь условно озаглавить его «Неумолимое» (слово из стихотворения 1937 г., к которому мы еще обратимся). Тема этого цикла вроде бы ясна – Поэт и Власть. Но эта ясность относительна – при более внимательном чтении возникает та «тьма смысла», которая до сегодняшнего дня не позволяет сказать: да, мы поняли, о чем писал Мандельштам в последние годы своей жизни. Поэт и переводчик Андрей Чернов, говоря о признаках «темного» стиля Шекспира (У.Шекспир. Гамлет. Москва-Париж, 2003), замечает: «В русской поэзии ХХ в. я знаю два аналога шекспировской поэзии («Ода» Мандельштама 1937 г. и «Поэма без героя» Анны Ахматовой)».

В литературе об Оде существует два встречных течения. Представители первого считают, что это стихотворение – панегирик Иосифу Сталину, и поэт написал его, либо поддавшись инстинкту самосохранения, либо на самом деле уверовав в правоту «кремлевского горца». Такое расщепление мнений естественно, поскольку исследователи рассматривают не только Оду, но весь корпус стихов Мандельштама 30-х годов. При взгляде на этот корпус в целом, эволюция мировоззрения поэта – искренняя или нет – видна невооруженным глазом: от активного неприятия сталинской власти («Что ни казнь у него, – то малина. /И широкая грудь осетина» – 1933 г.) к своему покаянию (И к нему, в его сердцевину /Я без пропуска в Кремль вошел, /Разорвав расстояний холстину, / Головою повинной тяжел...» – 1937 г.).

Вот этот явственно видимый вектор и создает проблему толкования. Даже если предположить, что Мандельштам сломался, возникает вопрос: был ли он искренен в своем покаянии, или все эти восхваления режим выбил из поэта под угрозой смерти? Искренность Мандельштама пытается обосновать той самой «эволюцией», например, Бенедикт Сарнов («Бывают странные сближения», Вопросы литературы, №5, 2002). Он пишет, что Мандельштам «сперва принужденно, под давлением обстоятельств, пытается сочинить свою вымученную «Оду» Сталину, но в конце концов искренне раскаивается, «очищается» от скверны, совсем как герой Оруэлла перед портретом Большого Брата» . Говоря об искреннем раскаянии, Сарнов имеет в виду стихотворение, лирический герой которого входит в Кремль «головою повинной тяжел». Определенную им самим «вымученность» Оды Сарнов считает достаточным доказательством того, что она была сочинена «под давлением обстоятельств». В связи с этим его «удивил Александр Кушнер», который в книге «Аполлон в снегу» (Л., 1991) сформулировал свою позицию так: «Стихи написаны по необходимости. И все же. Читая их, невозможно отделаться от мысли, что здесь не просто демонстрация мастерства и умения…

Здесь – другое. Мандельштам увлекся – и увлекло его не только стремление спасти свою жизнь. Иначе он написал бы что-нибудь доступное пониманию Сталина». То есть Кушнер, в отличие от Сарнова , считает Оду настоящей поэзией.

Где-то между Сарновым и Кушнером стоит Станислав Рассадин. В своей статье «Бес бессилья» (Арион , №4, 1998) он говорит о мандельштамовской Оде, как о «вымученной» , однако «свидетельствующей… о потугах мастера остаться в пределах и на уровне мастерства» . Здесь вам и сарновская «вымученность» и кушнеровское «мастерство».

Итак, налицо странное противоречие мнений даже в рамках парадигмы «Ода-панегирик как продукт осознанной необходимости». И это противоречие перекидывает мостик к другому лагерю исследователей – к тем, кто считает, что Ода написана эзоповым языком, что Мандельштам не изменил своим прежним убеждениям (читай – самому себе), и зашифровал в стихотворении, написанном под давлением, свое истинное – конечно, отрицательное – отношение к Сталину.

По эту сторону баррикады пресловутая «вымученность» служит первым доказательством «эзоповости », которая требует в основном версификации, а не поэзии, конструкции смысла, а не внутренней музыки.

Владимир Гандельсман в статье «Сталинская Ода Мандельштама» (Новый журнал, № 133, 1999) пишет: «…Лексика то и дело оступается, словно бы оглядываясь на газету: "чтоб настоящее в чертах отозвалось, в искусстве с дерзостью гранича", "и в дружбе мудрых глаз", "помоги тому, кто весь с тобой, кто мыслит, чувствует и строит"…

Великолепные "бугры голов" все-таки мгновенно ассоциируются с головами арестантов (тем более что "бугор" на фене - бригадир зэков). В портрете Сталина есть что-то циклопическое - это единственное число: "густая бровь кому-то светит близко" (сильно и отвратительно), "крутое веко" (имеющее сразу нелепое отношение к яйцу)…

Мне кажется, что если читать в упор, то концы с концами не сходятся, и нет ни гармонически единого строя речи, ни положительной определенности взгляда… Конечно, в "Оде" есть гениальные строки. (А что в этом удивительного? Художник одними и теми же красками пишет и Иисуса Христа, и грязь на подошве легионера)…

Перед нами попытка вернуть себя к жизни... Если эта гигантская попытка не удалась, то потому, что <…> природа Мандельштама, не имеющая ничего общего с насильственной природой тирании, не смогла воспринять фальшивой истины обманутого (и так называемого) народа. А точнее: восприняла и, позаимствовав для нее чужие формы речи, создала гремучую смесь поэзии и неправды» .

Владимир Гандельсман спорит с оппонентами достаточно осторожно, признавая попытку Мандельштама «стать на место тех, кто живет, кто жизнеспособен, воссоздать себя по образу и подобию… простых, не хитрящих людей ».

Андрей Чернов в статье «Поединок с рябым чертом» (Закон и право – Terraincognita.spb.ru ». Правозащитный альманах. Август 2003, № 7/17) не допускает никаких сомнений в «сталиноборческой » позиции поэта: «Перед нами поэтический шифр. Уже четвертая строка «Оды» заключает анаграмму имени ИОС-И-Ф … А строкой выше и строкой ниже читается слово, в общем-то малоуместное по отношению к вождю первого в мире социалистического государства…

Слово «черт» в «Оде» зашифровано шестикратно (и, значит, сознательно): расЧЕРТил - ЧЕРТах - оТца РеЧЕй упрямых - завТра из вЧЕРа - ЧЕРез Тайгу - ЧЕм искРенносТь …

В начале 1937 г. Мандельштам написал не панегирик, а страшные стихи о тиране…

Не было ни колебаний, ни сомнений.

Был поединок поэта и диктатора…

В последней строфе анаграмма не «Сталин», как, казалось бы, намекает рифма.

«Имя славное для сжатых губ чтеца», то есть имя того, чье имя всуе не произносится:

И мя ЕГО слАВ ное - ИЕГОВА .

Это как лермонтовское «Есть Божий суд…»

Вот такую загадку загадал Осип Мандельштам будущим поколениям читателей. Казалось бы, для тех, кто впервые задумался над смыслом Оды, остается (исходя из своего восприятия стихотворения и своих политических пристрастий) лишь присоединиться к одному из двух течений. Однако, не все так просто, как кажется. Есть и третий путь, который нащупал Бродский, – но по которому он не пошел, ограничившись общими соображениями. В книге «Диалоги с Иосифом Бродским» Соломон Волков передает мнение Бродского так: «На мой взгляд, это, может быть, самые грандиозные стихи, которые когда-либо написал Мандельштам. Более того. Это стихотворение, быть может, одно из самых значительных событий во всей русской литературе XX века. …Одновременно и ода, и сатира. И из комбинации этих двух противоположных жанров возникает совершенно новое качество. Это фантастическое художественное произведение, там так много всего намешано!

…После "Оды", будь я Сталин, я бы Мандельштама тотчас зарезал. Потому что я бы понял, что он в меня вошел, вселился. И это самое страшное, сногсшибательное.. … Там указывается на близость царя и поэта. Мандельштам использует тот факт, что они со Сталиным все-таки тезки. И его рифмы становятся экзистенциальными».

Видимо, Бродский, как третий тезка, «вселился» в Сталина, оценивая Оду – ведь Иосиф Виссарионович и «зарезал» Мандельштама почти «тотчас после Оды» (менее чем два года спустя). И это еще одна загадка – если Ода была панегириком, то Иосиф-царь должен был простить Иосифа-поэта. Получается, что царь увидел в Оде все-таки сатиру, и смерть поэта как его наказание есть главный козырь сторонников эзоповой версии? Выходит, что Сталин не был так ограничен, как его представляет Кушнер, и оказался способным понять, что написал Мандельштам?

Но мы забыли – Ода была написана в январе-феврале 1937 года, когда Мандельштам еще находился в воронежской ссылке. Через три месяца он был отпущен! Арестован вновь только через год. И неизвестно – за Оду, которую Сталин наконец-то прочитал, или за что-то другое…

Так мы совсем запутаемся, – давайте забудем до поры все чужие мнения и попробуем прочесть Оду заново. Конечно, абсолютно непредвзятое чтение невозможно – мы читали Мандельштама, мы знаем его судьбу, мы не в состоянии отказаться от мысли, что человек, попавший под каток, может искренне принять и восславить давящую на него тяжесть. Признаюсь, я отношу себя к сторонникам «эзоповой» версии, а значит, уже пристрастен. И, тем не менее, давайте попробуем. Одно условие: читать нужно внимательно – к этому нас призывает существующий разнобой мнений.

2. СИМПАТИЧЕСКИЕ ЧЕРНИЛА ПРОМЕТЕЯ

Думаю, первые же строки Оды должны были насторожить цензора. Слова, которые использует Мандельштам, говорят сами за себя – и поэт почти не маскирует их смысл:

Когда б я уголь взял для высшей похвалы –

для радости рисунка непреложной ,

я б воздух расчертил на хитрые углы

и осторожно и тревожно .

Чтоб настоящее в чертах отозвалось,

в искусстве с дерзостью гранича ,

я б рассказал о том , кто сдвинул ось ,

ста сорока народов чтя обычай.

Я б поднял брови малый уголок,

и поднял вновь, и разрешил иначе :

знать, Прометей раздул свой уголек, –

гляди, Эсхил , как я, рисуя, плачу !

«Пишу заказное стихотворение, обязанный изобразить непреложную радость. Но, взяв уголь для высшей похвалы, расчерчиваю тревожно и осторожно (да еще и воздух, чтобы следов не осталось), поскольку намереваюсь отобразить того, о ком пишу, достаточно дерзко – не так, как позволено, а иначе».

Конечно, можно сказать, что это субъективное прочтение, и автор, вызванный к цензору, открестится по всем пунктам.

Обратимся по этому адресу. Вот что узник-титан (в переводе В. Нилендера ) рассказывает нам о ситуации, в которой оказался Мандельштам.

Вас всех в свидетели зову: смотрите,

Что ныне, бог, терплю я от богов!

Поглядите, в каких

Суждено мне терзаниях жизнь проводить

Мириады годов!

Позорные узы обрел для меня

Новоявленный царь блаженных богов.

Увы! я рыдаю об этой беде...

И еще:

А на вопрос ваш, по какой причине

Меня терзает, ясно вам отвечу.

Как только он воссел на отчий трон,

Сейчас же начал и почет и власть

Распределять меж новыми богами,

А о несчастных смертных позабыл.

И даже больше: уничтожить вздумал

Весь род людской и новый насадить.

И не восстал никто из бедных смертных,

А я дерзнул…

Таково сообщение Мандельштама, которое мы только что распечатали. Оно сразу отметает все аргументы первого лагеря исследователей, считающих Оду подобострастной просьбой о прощении, и укрепляет позицию второй стороны. И не просто укрепляет, а доводит эту позицию до предельной конкретности, которой не ожидали даже сами приверженцы эзоповой версии. Выходит, что Мандельштам уже в прологе раскрыл суть его стихотворения!

Не знаю, как цензор, но Иосиф Виссарионович должен был задержать взгляд на вдруг (слишком вдруг!) возникших Эсхиле и его Прометее, и заглянуть в первоисточник. Можно наивно предполагать, что глупый Сталин примерил роль похитителя огня на себя. Но, во-первых, Сталин не был глуп, а во-вторых, он не мог соотнести себя с прикованным, пытаемым титаном – кого же тогда он должен видеть в роли Зевса, царя богов? Ведь Зевсом – по определению для всех – и для его врагов – был он сам, Сталин.

Что это – акт самоубийства? Зачем Мандельштаму понадобилось так открыто распределять роли двух борющихся богов между собой и Сталиным? Прометей – бог, он даже в чем-то сильнее Зевса, поскольку провидит будущее и знает то, чего не знает Зевс – кто свергнет царя богов с Олимпа. Именно эту тайну и жаждет узнать Зевс, именно поэтому он пытает Прометея. Но Прометей не намерен открывать Зевсу его будущее. Посланнику Гермесу он говорит:

Но разве я не видел, как с Олимпа

Упали два тирана? И увижу.

Как третий, ныне правящий, падет –

Падением позорнейшим и скорым…

По совпадению Мандельштам уже пережил Николая II и Ленина. Устами эсхиловского героя он угрожает Сталину скорым падением, и при этом не намерен каяться в своих прегрешениях перед властью:

Знай хорошо, что я б не променял

Моих скорбей на рабское служенье.

После такой содержательной аллюзии Сталин просто обязан был «зарезать» Мандельштама. Тем более что поэт, о мастерстве которого царь допытывался у Пастернака, должен был увековечить, обессмертить его, Сталина – и не как тирана, а как созидателя. Репрессии по отношению к поэту можно рассматривать как требование царя сдаться и восславить – искренне, от сердца! – имя этого царя. В этом и была тайна отношения Зевса-Сталина с Прометеем-Мандельштамом. Но своей Одой Мандельштам отказал Зевсу в вечной жизни, и поэтому, полагаем мы, был низринут: «При ударах грома и блеске молний Прометей вместе со скалой проваливается под землю».

2. «СИЛА ОКОНЧАНИЙ РОДОВЫХ»

Стоит ли дальше читать Оду, если все выяснилось уже в прологе? Но зачем тогда Мандельштам продолжил свое стихотворение? Предположим, он надеялся, что его ссылка на Эсхила не так видна, как это показалось нам, настроенным на поиск, и «знающим» будущее поэта. В таком случае, стоит последовать за поэтом дальше. Кажется, впереди нас ждут еще загадки.

Продолжим чтение, обращая внимание на темные места.

Я б в несколько гремучих линий взял

все моложавое его тысячелетье

и мужество улыбкою связал

и развязал в ненапряженном свете .

И в дружбе мудрых глаз найду для близнеца ,

Какого , не скажу , то выраженье, близясь

отца

и задыхаешься, почуяв мира близость .

И я хочу благодарить холмы,

что эту кость и эту кисть развили:

он родился в горах и горечь знал тюрьмы

Хочу назвать его - не Сталин – Джугашвили !

Первый, видимый смысл здесь ясен – хвала Сталину. Однако некоторые неясности останавливают наш беглый взгляд. Лексика не просто возвышенная – она почти религиозная. Все эти намеки – «тысячелетье», «какого, не скажу», «отца», «мира близость» – вдруг сходятся в странном восклицании «хочу назвать его – не Сталин – Джугашвили!».

Что хотел сказать Мандельштам, почему так подчеркнуто он отвергает гремящее по стране и миру СТАЛИН (притом, что это имя в созвучиях разбросано по всему стихотворению), и обращает внимание царя на фамилию его отца-сапожника Виссариона Ивановича? Неужели здесь прямое, уже ничем не прикрытое уничижение вождя, отца народов – как все это объяснить?

Но давайте предположим: Мандельштам был уверен – Сталин поймет, что здесь имеет место усиление, а не понижение. Может быть, Мандельштам знал этимологию фамилии? То, что он размышлял над ней, почти не вызывает сомнений. В качестве косвенного доказательства можно привести стихотворение, написанное в самом начале работы над Одой:

Не у меня, не у тебя – у них

Вся сила окончаний родовых :

Их воздухом поющ тростник и скважист,

И с благодарностью улитки губ людских

Потянут на себя их дышащую тяжесть.

Нет имени у них. Войди в их хрящ –

И будешь ты наследником их княжеств.

И для людей, для их сердец живых,

Блуждая в их извили нах, разви вах ,

Изобразишь и наслажденья их,

И то, что мучит их, – в приливах и отливах.

Тростник снова отсылает нас к Прометею, который в своем монологе раскрывает одну из причин своего заточения: «Божественное пламя я похитил,/Сокрыв в стволе пустого тростника». Этот божественный огонь (знание, искусство, поэзию, наконец) и принимают «с благодарностью улитки губ людских».

Окончания грузинских фамилий -д зе и -швили первоначально имели значения рожденный и сын . В настоящее время эти окончания относят к патронимическим суффиксам. Почему Мандельштам говорит, что вся сила именно в окончаниях – об этом (и о символике данного стихотворения вообще) мы поговорим позже. Сейчас же попробуем определиться с корнем фамилии.

Есть, по меньшей мере, три перевода: 1) В осетинском языке «дзуга » означает отара, стая 2) Древнегрузинское «джуга » означает сталь 3) По мнению некоторых зарубежных русистов «джуга » есть мусор, отходы , но такой перевод смахивает на выполнение политического заказа.

Если Мандельштам знал о «мусоре» – значит, он снова лез на рожон. Но этот перевод, еще раз подчеркну, не имеет ссылок на источники и ничем не подтвержден. Второй вариант (сталь) отпадает – получается тавтологичное «не Сталин – Сталин». «Сын отары, стаи» – либо ягненок, либо волчонок – видимого смысла не имеет, разве что подразумевался агнец. Но эта ассоциация сразу на ум не приходит, – а верно выбранный поэтический образ должен моментально отсылать читателя к скрытому смыслу.

Попытка привязать «не Сталин – Джугашвили» к этимологии фамилии явно не удается. Мне, во всяком случае, она кажется неубедительной.

Вернемся к началу наших рассуждений и предположим: Мандельштам надеялся на понимание, потому что знал – бывший семинарист Сталин владеет языком библейских аллюзий, и наверняка ему известно, как можно обыграть его фамилию с этой точки зрения.

Сам Мандельштам, по свидетельству его друзей и близких, был религиозным человеком, хотя отношения с церковью у него не складывались. Как сказал Никита Струве: «А человек он был нецерковный ». Приехав после учебы в Гейдельбергском университете (1909-1910 гг.) в Петербург, Мандельштам посещает собрания Религиозно-философского общества, в которое входили Н. Бердяев, Д. Мережковский, Вяч . Иванов. В 1911 году Мандельштам принял христианство, что позволило ему поступить на романо-германское отделение историко-филологического факультета Петербургского университета. Вынужденным ли было принятие христианства Мандельштамом, мы сейчас гадать не будем. Одни исследователи говорят, что он тяготел к симбиозу иудаизма с эллинизмом, другие считают, что его религиозные симпатии были на стороне католицизма и православия. По свидетельству Н. Я. Мандельштам, Осип Эмильевич предпочитал христианскую Троицу грозному ветхозаветному богу.

Как бы то ни было, Мандельштам, конечно же, прекрасно ориентировался как в Ветхом так и в Новом Заветах, и ему было известно, что собой представляет Имя Божие. Он знал его написание на иврите: הּוּהּיּ – читается справа налево как Jod - He - Vau - He (ДжеГоВаХ ) – Яхве, Иегова.

Это уже Каббала, но стоит упомянуть, что в том же 1911 году в том же Петербурге знаменитый Г.О.М. (Григорий Оттонович Мёбес ) читал свой Курс Энциклопедии Оккультизма – по этому Курсу и сегодня изучают основы Каббалы.

В связи с этим , вернемся к фамилии вождя и попытаемся угадать, что увидел в ней Мандельштам. Можно, памятуя о Зевсе-Юпитере (Jove ), посчитать, что в Джугашвили просматривается то самое Дж-Г-В, определяющее Ие гову. Но зачем было Мандельштаму усиливать образ олимпийского бога образом бога ветхозаветного?

Здесь уместно продолжить цитату Андрея Чернова – после того, как он обнаружил анаграмму Иегова : «Кабалистика?.. Но это кабалистика культуры. Ее поэт и описывает в «Оде», начиная с вычерчивания пентаграммы: «Я б воздух расчертил на хитрые углы…».

Напомню: пентаграмма всем нам, бывшим советским, хорошо знакома. Это пятиугольная звезда. Сейчас мы не станем рассуждать о том, насколько мистичны были большевики, какой смысл они вкладывали в свою символику, и почему Кремль был увенчан «пламенеющими звездами». Интереснее то, как пентаграмма связана с Одой Мандельштама – да и связана ли вообще? Должны ли мы видеть в расчерчивании воздуха «на хитрые углы» намек именно на пентаграмму?

Знаток библейской «тайнописи» Саша Саакадзе указала мне, что фамилия вождя, взятая без «огласовки» (Дж-Г-Ш-В-Л ), почти совпадает с именем Христа – Iehoshouha (Джошуа , Иешуа ), которое каббалистически записывается в виде הּוּשּהּיּ Jod - He - Shin - Vau - He . А пентаграмма как раз и означает так называемое Великое Искупительное Астральное Клише или все то же каббалистическое имя Иисуса. Этот пентаграмматон образован из тетраграмматона Jod-He-Vau-He (Иегова) вставкой иероглифа שּ (Shin или Sin ). Если совокупность иероглифов, составляющих имя Иеговы, означает Слово, как орган Божественной Воли, то иероглиф Шин символизирует материальное воплощение этого Слова, оружие, которым Воля оперирует в физическом плане.

Из этого наблюдения и начинает разворачиваться то главное, что было скрыто в восклицании Мандельштама «хочу назвать его не Сталин – Джугашвили!».

(Есть еще один вариант прочтения фамилии – назовем его «смешанным». Он возвращает нас к «родовым окончаниям». «Урезанное» Иегова – Jod - He – также означает одно из имен единого Бога (интерпретируется как Бесконечный). Тогда сшивка Jod -He -швили (Дж-Г-швили ) означает Рожденный Богом или Сын Бога ).

Возможно, это сходство – всего лишь совпадение. Но, возможно, что Иосиф Виссарионович, закончивший Горийское духовное училище и отучившийся пять лет в Тифлисской православной семинарии, «подвинул» свою осетинскую фамилию Джугаев , Дзугаев в сторону «Сына Божия». Впрочем, это уже наши домыслы . Главное же то, что Мандельштам вовсе не без оснований надеялся на понимание Сталина-Джугашвили.

Итак, предварительный вывод один: Мандельштам сравнил Иосифа Сталина с Иисусом Христом .

Поэт не ограничивается одним намеком – он расставляет указатели и дальше по тексту. Следуя в указанном направлении, будем отмечать и противоречия.

Художник, береги и охраняй бойца :

в рост окружи его сырым и синим бором

вниманья влажного. Не огорчить отца

недобрым образом иль мыслей недобором .

Здесь боец и отец – не одно и то же лицо. Отец – не Сталин, а тот, кто его послал, и художник не хочет огорчить этого отца (строчная буква в оригинале наводит на размышления), недобро или неумно отобразив его сына. Вспомним еще одно свидетельство:

И в дружбе мудрых глаз найду для близнеца ,

Какого , не скажу , то выраженье, близясь

к которому, к нему, - вдруг узнаешь отца

и задыхаешься, почуяв мира близость

Словами «какого, не скажу» Мандельштам прямо указывает на Т ого, чьим близнецом является Сталин. Ведь это Иисус говорил: «видевший Меня видел Отца» (Иоанн, 14. 9). Первая серьезная заминка: и все-таки – Сталин сам Христос или его близнец? Разница существенная, как увидим ниже. Если это – второе пришествие, то перед нами должен быть сам Спаситель.

Что касается последней строки цитаты, то и она теряет свою видимую косность, если читать ее в контексте христианских таинств. Приближаясь к лицу «близнеца», автор задыхается , почуяв, унюхав МИРО – благовоние, которым мазали лицо и тело помазанника Божия – пророка, мессию или царя. Умиротворение – слово того же корня – снисхождение божественной благодати при помазании.

И я хочу благодарить холмы,

что эту кость и эту кисть развили

Вроде бы: «…Да сбудется Писание: «кость Его да не сокрушится» (Иоанн, 19. 36).

Что касается кисти, то, как ни крути, получился намек на сухую левую руку Сталина…

Художник, береги и охраняй бойца -

лес человеческий за ним идет, густея ,

само грядущее - дружина мудреца ,

и слушает его все чаще, все смелее .

Он свесился с трибуны, как с горы , -

в бугры голов .

Это поэтическая копия. А вот библейский оригинал: «И следовало за Ним множество народа <…>. Увидев народ, Он взошел на гору; и когда сел, приступили к Нему ученики Его. И Он, отверзши уста С вои, учил их… (Матфей, 4.25; 5. 1,2). Мандельштам почти цитирует Евангелие, сравнивая речи Сталина-трибуна с Нагорной проповедью Христа. Правда, сразу бросается в глаза странное огрубление образа – «свесился с трибуны … в бугры голов» – что больше смахивает на злую пародию.

И я хотел бы стрелкой указать

на твердость рта - отца речей упрямых.

На первый взгляд просто натяжка, грубая замазка поэтической щели. Однако сама эта грубость есть особенность «темного» стиля и требует иного прочтения. Саша Саакадзе замечает: иероглиф Shin – это стрела в прямолинейном движении , и Мандельштам указывает этой стрелой на рот – 17-й Аркан Phe , название которого Звезда Волхвов (все та же пентаграмма). И еще: смыслообразующая Shin – 21-й Аркан, а официальная дата рождения Сталина (подвергается историками сомнению) – 21 декабря, день зимнего солнцестояния, символизирующий рождение новогоСолнца .

Он улыбается улыбкою жнеца

рукопожатий в разговоре,

<…>

И каждое гумно, и каждая копна

сильна , убориста, умна - добро живое …

Иоанн Креститель говорил о грядущем Христе: «Лопата Его в руке Его, и Он очистит гумно С вое, и соберет пшеницу Свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым» (Матфей, 3.12). А вот слова самого Иисуса: «А Я говорю вам: возведите очи ваши и посмотрите на нивы, как они побелели и поспели к жатве. Жнущий получает награду и собирает плод и жизнь вечную, так что и сеющий и жнущий вместе радоваться будут» (Иоанн, 4. 35,36).

Мандельштам цитирует Евангелие абсолютно сознательно – разделяя гумно, на котором происходит обработка зерна (плодов), и солому, уложенную в копны. И это притом, что каждая предназначенная Ии сусом к сжиганию копна – «сильна, убориста, умна – добро живое»! Здесь Мандельштам явно сочувствует тем, кто отнесен Судией к «соломе». Видимо, с этим придется смириться, «ибо Отец и не судит никого, но весь суд отдал Сыну» (Иоанн, 5. 22).

3. «И МЕНЯ ТОЛЬКО РАВНЫЙ УБЬЕТ»

Подведем краткие итоги. Создается впечатление, что Мандельштам заложил в Оде очень сильное противоречие. Поэт сравнивает себя с Прометеем прикованным, а своего гонителя Сталина – с Христом (или его близнецом). Сравнения разведены по разным культурно-религиозным пластам, но у них общая символика. Миф о Прометее уже есть предтеча новозаветных событий, а сам Прометей как жертвующий собой ради людей является греческим прообразом Христа. (Не нужно забывать, что христианство было плодом скрещения иу даизма и эллинизма).

Но неужели Мандельштам задумывал именно такой парадоксальный результат? Все-таки в Оде он выводит себя Прометеем, борющимся с Богом. Да и уровень зашифровки разный. Если своего Прометея Мандельштам прячет пусть в условное, но в подполье, то сравнение Сталина с Христом, с Богом проходит красной нитью через всю Оду, явственно просвечивает сквозь очень тонкий слой иносказания.

Конечно, Мандельштам не может полностью обнажить заявленную им идентичность Вождя и Бога по причине государственного воинствующего атеизма. (Этот атеизм сам был всего лишь формой новой зарождающейся религии, а всякая новая религия отрицает свою предшественницу). В 1937 году уже никто не мог позволить себе «В белом венчике из роз впереди Иисус Христос». Даже в 1918 году цензор умудрился вписать «впереди идет матрос» – что же говорить о времени победы социализма в отдельно взятой стране…

Отметая пока все накопленные сомнения, предположим, что Сталин заявлен в Оде как Христос. В таком случае, возникает законный вопрос. Зачем Мандельштам так высоко – выше не бывает – вознес Сталина? Неужели он не мог обойтись обычным славословием, готовыми штампами, которые в изобилии предлагали советские газеты? Если он все еще считал «кремлевского горца» тираном, то, как христианин, должен был увидеть в своем уравнивании, по меньшей мере, кощунство. А по высшей мере – слияние Христа и Антихриста.

Рассмотрим предполагаемые выходы из тупика, в котором мы оказались.

Предположим, Мандельштам не кощунствовал, потому что искренне считал Сталина равным Богу. Есть «оправдывающее» поэта мнение, основанное на словах Анны Ахматовой – якобы сам Мандельштам сказал ей, что «это была болезнь». Надежда Мандельштам в своих «Воспоминаниях» подтверждает: «Чтобы написать такую "Оду", надо настроиться, как инструмент, сознательно поддаться общему гипнозу и заворожить себя словами литургии, которая заглушала в наши дни все человеческие голоса. Поэт иначе ничего не сочинит – готового умения у него нет. Начало 37 года прошло у О. М. в диком эксперименте над самим собой. Взвинчивая и настраивая себя для "Оды", он сам разрушал свою психику».

Не секрет, что в конце жизни Мандельштам страдал психическими расстройствами. Однако, «психически расстроенный» Мандельштам не переставал быть Мандельштамом, он не сошел с ума, как тот же Ницше, окончательно утративший ощущение реальности. Да и по русской традиции юродства и убогости , «расстроенного» поэта можно воспринимать как вещающего божественное Слово. Сам Мандельштам в промежутке между воронежской ссылкой и новым арестом вовсе не стыдился своей «болезненной» Оды. Эмма Герштейн (Знамя, №2, 1998) пишет: «…Бывая нелегально у Осмеркиных в 1937-1938 годах, Осип Эмильевич с большим пафосом читал у них вот эту самую свою “Оду”. С моей точки зрения, это безусловно было болезнью, но признаваться в этом Осип Эмильевич не мог».

Получается, что даже в «периоды ремиссии» Мандельштам не видел в Оде отступления от своих идеалов, и не стеснялся отдавать ее на суд ближайшего окружения. Поэтому вариант умопомрачения отпадает. Нам нужно искать другое объяснение.

Попытаемся опереться на известные строки:

Уведи меня в ночь, где течет Енисей

И сосна до звезды достает,

Потому что не волк я по крови своей

И меня только равный убьет .

Это стихотворение, помеченное «17 – 18 марта 1931, конец 1935», можно рассматривать не как пророчество, но как пожелание – если и быть убитым, то равным себе. И главное – этот равный должен быть не меньше Бога, дарующего и отнимающего жизнь человеческую. Здесь – заявка на свое равенство с Богом, но сейчас важнее решение обратной задачи. Мандельштам, понимая, что Сталин властен убить его, хочет видеть в нем посланца высших сил , а не просто тирана-злодея. Проще говоря, стыдно и унизительно поэту-Творцу погибнуть от руки «гениальной посредственности ». И Сталин опосредованно присутствует в стихотворении – место его знаменитой туруханской ссылки – Енисейская губерния, река Турухан, приток Енисея.

Во время работы над Одой Мандельштам написал короткое стихотворение:

Как землю где-нибудь небесный камень будит, Упал опальный стих, не знающий отца. Неумолимое – находка для творца – Не может быть другим, никто его не судит.

Принято думать, что речь идет о неумолимости рождения настоящей поэзии, о ее неподвластности приказу сверху, о ее неподсудности. Но – как говорится, с учетом вновь открывшихся обстоятельств – здесь может быть и другой смысл. Он заключен в словах «Неумолимое… не может быть другим, никто его не судит». Речь идет о божественной неумолимости царя-наместника бога, помазанника, и судить его, земного бога, никому не дано. (Этому не противоречит и «официальная» христианская позиция. Вот, например, призыв Павла в его послании к римлянам (13. 1,2): «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога»). Но соединить несоединимое – жизнь и свободу одного человека с общественной выгодой – невозможно, и эта невозможность задает творцу сложнейшую задачу, разрешить, в частности, которую Мандельштам и пытался в своей Оде.

Я у него учусь – не для себя учась,

я у него учусь – к себе не знать пощады.

Несчастья скроют ли большого плана часть?

Я разыщу его в случайностях их чада...

Эту откровенную двусмысленность – «я у него учусь – к себе не знать пощады» – читать нужно так: он (Сталин) не знает пощады ко мне (Мандельштаму), и я учусь быть беспощадным к самому себе, поскольку беспощадность в случае человек – власть бывает только односторонней.

Мандельштам понимал, что такое неизбежность, неумолимость, он видел в этих понятиях не волю отдельной человеческой личности, но Рок, воплощение божественного Плана. Бенедикт Сарнов приводит воспоминание Михаила Вольпина , который в 30-м году наблюдал ужасы сталинской коллективизации на селе: «Увиденное потрясло его до глубины души. Подавленный, лучше даже сказать, раздавленный этими своими впечатлениями, он поделился ими с Мандельштамом. Но, вопреки ожиданиям, сочувствия у него не нашел.

Выслушав его рассказы, Осип Эмильевич надменно вскинул голову и величественно произнес:

– Вы не видите бронзовый профиль Истории».

Это свидетельство позволяет предполагать, что Мандельштам видел (или пытался увидеть) в руководителе партии и государства ставленника Истории, материализующего гегелевскую Абсолютную Идею «на данном историческом этапе». Конечно, Мандельштам понимал и то, что не всякий ставленник – Христос.

Предположим, разработка этой темы действительно увлекла Мандельштама – и он не столько возвеличивал Сталина, сколько стремился создать себе достойного судью. Такая попытка с железной необходимостью должна была привести его к Сталину-Богу или к Сталину, воплощающему здесь, на Земле, божественный замысел.

Да и сам Сталин тоже относился к Мандельштаму не как к обычному подданному, которого можно безболезненно для себя изъять из своей и его жизни. Не зря в телефонном разговоре с Пастернаком Сталин допытывался – Мастер ли Мандельштам? Вождь (цитирую его официальную прижизненную биографию) сам был «величайшим мастером смелых революционных решений и крутых поворотов». Этому «мастеру» нужен был равный мастер Слова, который бы смог с достойной силой увековечить самого Сталина и его деяния.

Сталин не мог убить Мандельштама сразу после его знаменитой эпиграммы. Он хотел сначала добиться от поэта равноценной замены хулы на хвалу. Предположим, Сталин читал Оду (об этом каких-либо сведений я не нашел), предположим, вычитал то, чего ожидал, и остался удовлетворен. Он даже отпустил Мандельштама – и не продлил ему ссылку, как было тогда принято. Он наблюдал за ним еще год и только потом убил. Почему? Потому, что увидел, наконец, в Оде и сопутствующих ей стихах то, что ему не понравилось? Или, наоборот, был удовлетворен, и Мандельштам, выполнивший негласный заказ вождя, стал больше не нужен? А, может, у Сталина не было уверенности, что поэт, пристыженный своими свободолюбивыми друзьями, не возьмется за старое? Это «старое» не ограничивалось одним стихотворением про «широкую грудь осетина». Разве можно вырубить топором летучие строчки 1925 года:

Никакой другой Иосиф не есть Осип Мандельштам.

Да, было время, когда Осип не считал Иосифа ровней, вот и в 37-м всего лишь приподнял до себя, – а может потом и опустить обратно. Сталину не было чуждо человеческое – и, возможно, его задевало, что лучший поэт современности – да еще в стране, где литература всегда была выше власти – этот поэт издевается над ним. Лучше всего расстаться на пике взаимной «любви», чтобы больше не ждать сюрпризов. Ода – Одой, но смерти все-таки достоин . Хотя бы за то, что уравнял Вождя с собой. Прямо по Бродскому…

Таково первое объяснение. Оно имеет право на существование, но нам не хочется верить в то, что Мандельштам искренне считал Сталина Мессией. Что-то мешает принять все эти христианские пассажи за чистую монету. Интонация Оды временами вдруг становится какой-то темно-хитрой, даже придурковатой , причем в самых «наихристианнейших » местах. Попробуем зайти с другой стороны.

4. «НА ТЕБЕ, БОЖЕ, ЧТО НАМ НЕГОЖЕ»?

Если мы остались недовольны тем, что Мандельштам возвеличил Сталина, уравняв его с Христом, то нам придется вернуться к обсуждению вопроса о вере Мандельштама. Посмотрим, мог ли Мандельштам слукавить, обмануть Сталина. Построим гипотезу только на стихах, не заглядывая в биографию. Еще в 1909 году он написал:

Иных богов не надо славить:

Они как равные с тобой,

И, осторожною рукой,

Позволено их переставить.

Заявление кажется программным. Мотивов его написания мы не знаем, поэтому вступаем в скользкое пространство дословных трактовок. Во-первых, боги равны ему, во-вторых, позволено менять их местами – и не раз. Мандельштам принял христианство в 1911 году, но его стихи и до и после в основном опирались на греческую мифологию. Его отношение к религии вообще высказано им в «Четвертой прозе»:

«Пять-шесть последних символических слоев, как пять евангельских рыб, оттягивали корзину; среди них большая рыба: «Бытие».

Ими нельзя было накормить голодное время, и пришлось выбросить весь пяток и с ними большую дохлую рыбу: «Бытие».

Отвлеченные понятия в конце исторической эпохи всегда воняют тухлой рыбой. Лучше злобное и веселое шипение русских стихов».

Скажете, он выбросил из своей корзины Пятикнижие (или Шестикнижие вместе с Иисусом Навиным ) – освободил, так сказать, корзинку для Нового Завета? Но об этом Мандельштам не упоминает – зато определенно говорит, что заменил религию русской поэзией.

Итак, предположим, что он не был искренним христианином. Отсюда непринужденно следует, что так называемое кощунство по отношению к христианским ценностям не являлось табу для Мандельштама. Достаточно указать на известный сонет (1933 – 1934) «Мне вспомнился старинный апокриф – /Марию Лев преследовал в пустыне». Это отклик на события личной жизни Мандельштама, но нам важна интонация, с которой обыгрывается встреча бывшей проститутки, а позже – святой, Марии Египетской со львом – она откровенно сексуальна:

А между тем Мария так нежна,

Ее любовь так, боже мой, блажна ,

Ее пустыня так бедна песками,

Что с рыжими смешались волосками

Янтарные , а кожа – мягче льна –

Кривыми оцарапана когтями.

Если Мандельштам может так писать об одном из новозаветных персонажей, то был ли священным для него Новый Завет вообще?

Что касается самого Христа, то у Мандельштама существует очень показательное стихотворение. Написано оно в мае 1933 года, скорее всего, под влиянием переводческой работы. Как известно, к переводам он относился отрицательно, считая, что такая работа иссушает силы поэта. В этом стихотворении для нас важна не только проблема смены языка, отступничества , но и то, как Мандельштам это отступничество обыгрывает.

<…>

О, как мучительно дается чужого клекота полет –

За беззаконные восторги лихая плата стережет.

<…>

И в наказанье за гордыню, неисправимый звуколюб ,

Получишь уксусную губку ты для изменнических губ .

Здесь очень удобно провести параллель между «чужим клекотом» и переходом поэта на язык восхвалений власти. Однако не будем натягивать и домысливать. Интереснее последняя строка – об изменнических губах Христа. Читается вроде бы однозначно: распят за измену вере, за отступничество. Из этого следует (при выбранной направленности поиска), что Мандельштам – сознательно или подсознательно – считал Христа отступником, иначе такого образа он бы себе не позволил.

И вот с этой, сконструированной нами позиции мы теперь можем по-новому взглянуть на главную проблему нашего прочтения Оды – на Сталина-Христа. Получается, что из уст Мандельштама такое сравнение звучит отнюдь не комплиментарно. Не значит ли это, что Мандельштам очень легко отдал Сталину «святое» имя Спасителя, поскольку не считал это имя святым? Как говорится: «На тебе, Боже, что нам негоже»…

Но устраивает ли нас такое решение?

Если Мандельштам представил Сталина Христом-отступником, то разговор может идти только о сталинской измене идеалам марксизма-ленинизма. Ведь у монархической России уже был свой «Спаситель» – Владимир Ульянов. Но если Сталин изменил ленинскому делу, то, по логике, это дело должно было быть «правым» с точки зрения Мандельштама. Однако, свое отношение к Ленину – пусть и не так широко, как к Сталину – поэт высказал. Оказывается, мертвому вождю – в отличие от живого – не досталось от Мандельштама даже вынужденного панегирика. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочесть:

Внутри горы бездействует кумир

В покоях бережных, безбрежных и счастливых,

А с шеи каплет ожерелий жир,

Оберегая сна приливы и отливы.

Кость усыпленная завязана узлом,

Очеловечены колени, руки, плечи,

Он улыбается своим тишайшим ртом,

Он мыслит костию и чувствует челом

И вспомнить силится свой облик человечий.

Перед нами – мумия Ленина. Здесь так часто встречаемый у Мандельштама жир уводит нас к тем сатанинским ритуалам, в которых и лампы горели на человеческом жиру и свечи были сделаны из того же материала. Поэтический контекст, в котором находится Ленин, явно неблагоприятный . (Замечу, что эти строки написаны одновременно со стихами про «силу окончаний родовых», и «приливы и отливы» есть общее место обоих стихотворений).

Если взглянуть на стихотворение, написанное в марте 37-го, то отношение Мандельштама не только к Ленину, но и к государству им организованному, окончательно проясняется:

<…>

Украшался отборной собачиной

Египтян государственный стыд,

Мертвецов наделял всякой всячиной

И торчит пустячком пирамид.

То ли дело любимец мой кровный,

Утешительно-грешный певец, –

Еще слышен твой скрежет зубовный,

Беззаботного права истец…

Стихотворение как бы посвящено Франсуа Вийону, но в этом, еще скрежещущем зубами «истце» (вспомним замечание из Оды: «должник сильнее иска») просматривается сам Мандельштам.

Оттого все неудачи,

Что я вижу пред собой

Ростовщичий глаз кошачий –

Внук он зелени стоячей

И купец воды морской.

Там, где огненными щами

Угощается Кащей ,

С говорящими камнями

Он на счастье ждет гостей –

Камни трогает клещами,

Щиплет золото гвоздей.

У него в покоях спящих

Кот живет не для игры –

У того в зрачках горящих

Клад зажмуренной горы,

И в зрачках тех леденящих,

Умоляющих, просящих,

Шароватых искр пиры.

Символика здесь достаточно ясна. Кот в низшей мифологии выступает как помощник нечистой силы – в данном случае, Кащея , русского аналога Сатаны. Недаром русские староверы изображали на своих лубках царя Петра в виде кота. В зрачках кота – «клад зажмуренной горы», гарантия вечной жизни Кащея . Бальзамирование, мумифицирование тела умершего издревле считалось главным условием его воскрешения. Кроме того, Андрей Чернов замечает, что «шароватых искр пиры» говорят «о пирах Валтасара, последнего вавилонского царя, устроившего оргию перед взятием Вавилона и осквернившего сосуды, украденные им из Иерусалимского храма. <…> C уществует знаменитое полотно Рембрандта «Валтасаров пир» (Лондон, Национальная галерея), где перед Валтасаром именно в огненном шаре появляется рука, пишущая пророчество его гибели ».

(Относительно стиха «внук он зелени стоячей» так и хочется сделать предположение: под «зеленью стоячей» Мандельштам подразумевал Медного всадника. В год написания этого стихотворения Алексей Толстой был в пике государственного признания как автор двух частей романа «Петр П ервый» – а в 1941 году он получил за роман Сталинскую премию. Сталину нравилось, когда его сравнивали с Иваном Грозным и Петром I -м. Мандельштам, скорее всего, не разделял сталинской приязни к Толстому. Известно, что Осип Эмильевич дал Алексею Николаевичу пощечину, и этот поступок даже рассматривался друзьями поэта в качестве возможного повода для первого ареста Мандельштама).

Выходит, что Ленин и Сталин для Мандельштама – отец и сын, продолжатели деспотической российской традиции. Тогда сталинскую политику, претворяющую заветы Ильича в жизнь, никак нельзя назвать отступничеством. Поэтому, версия Христа-отступника не выдерживает проверки.

5. КАКОГО КНЯЗЯ ЭТИ КНЯЖЕСТВА?

В период работы над Одой Мандельштам написал цикл стихотворений, которые можно рассматривать как комментарии к Оде (или подготовительные материалы к ней). И эти стихи опускают нас в подпольный пласт смысла. Давайте взглянем на изнанку Оды. Вот (19 января – 4 февраля 1937) уточнение к теме Прометея:

Где связанный и пригвожденный стон?

Где Прометей – скалы подспорье и пособье?

А коршун где – и желтоглазый гон

Его когтей, летящих исподлобья?

Тому не быть: трагедий не вернуть,

Но эти наступающие губы –

Но эти губы вводят прямо в суть

Эсхила-грузчика, Софокла-лесоруба ...

Судя по совпадению размера, этот кусок мог принадлежать первоначальному варианту Оды, но, конечно, в нее не вошел. Это говорит еще и о том, что Мандельштам был в своем уме. Уже не нужно гадать, кого подразумевает под желтоглазым коршуном Прометей-Мандельштам. Здесь видна попытка дезавуировать свой намек – мол, «тому не быть, трагедий не вернуть» – но этим самым акцент только усиливается, и Мандельштам решил отказаться от этого куска. Тем более что Сталин выведен здесь даже не Зевсом, а коршуном-орлом, посланным пытать Прометея, то есть всего лишь карательным орудием Зевса!

Строка из Оды – «я б рассказал о том, кто сдвинул ось, /ста сорока народов чтя обычай» – имеет следующее толкование (12 – 18 января 1937):

Скучно мне: мое прямое

Дело тараторит вкось –

По нему прошлось другое ,

Надсмеялось, сбило ось.

Стихи коварны, сломанная строка воспринимается иначе, запятая противоречит интонации. Оказывается, речь идет не о сдвиге оси 140 народов, а о личной оси поэта Осипа М., которую Сталин сбил, «чтя народный обычай». Разговоры об этом «обычае» давно приелись, поэтому не будем здесь его расшифровывать.

Глазами Сталина раздвинута гора

и вдаль прищурилась равнина…

Эта равнина преследует Мандельштама в нескольких стихотворениях середины января 1937 года. Вот лишь одна цитата из разряда «одно пишем, другое в уме»:

Что делать нам с убитостью равнин,

С протяжным голодом их чуда?

Ведь то, что мы открытостью в них мним,

Мы сами видим, засыпая, зрим,

И все растет вопрос: куда они, откуда

И не ползет ли медленно по ним

Тот, о котором мы во сне кричим, –

Народов будущих Иуда?

Этого Иуду можно истолковать и как того, кто предаст Сталина-Христа, и как самого Сталина, предающего народы.

Следующие строки – снова из Оды:

Художник, береги и охраняй бойца:

в рост окружи его сырым и синим бором

вниманья влажного.

К ноге моей привязан

Сосновый синий бор…

Выходит, что бор , которым художник жаждет окружить бойца – это синие мундиры, охрана, кандалы узника. И, кстати, можно ли назвать Христа бойцом ? Как-то не вяжется такое определение с образом Спасителя.

А эти строки говорят сами за себя – нужно только верно прочесть одно слово:

Не я и не другой - ему народ родной -

народ-Гомер хвалуутроит…

По верному замечанию Саши Саакадзе , читать нужно «народ-слепец ему хвалу утроит», поскольку великий Гомер был слепым, и, наверное, Мандельштам не зря выбрал это имя.

<…>

В роскошной бедности, в могучей нищете

Живи спокоен и утешен.

Благословенны дни и ночи те,

И сладкогласный труд безгрешен.

Несчастлив тот, кого, как тень его,

Пугает лай и ветер косит,

И беден тот, кто сам полуживой

У тени милостыню просит.

В этих двух строфах обыграны две цитаты. Первая – из книги Элифаса Леви «Учение и ритуал высшей магии» о значении ие роглифа Shin :

«Шин. Обладать секретом богатства, всегда быть его господином и никогда – рабом. Уметь наслаждаться даже бедностью и никогда не впадать ни в уничижение, ни в нищету ».

Вторая – из сказки Андерсена «Тень» (Е. Шварц напишет свою пьесу только через год): «Подумай только, моя тень сошла с ума, вообразила себя человеком, а меня называет – подумай только! – своею тенью!

– Какой ужас! - сказала принцесса. – Надеюсь, ее заперли?

– Разумеется, но, боюсь, она уже никогда не придет в себя ».

Надежда Мандельштам так комментирует это стихотворение: «Тот, у кого все просили милости, назван тенью, и, действительно, он оказался тенью. Бородатый, задыхающийся, всем напуганный и ничего не боящийся человек, растоптанный и обреченный, в последние свои дни еще раз бросил вызов диктатору, облеченному такой полнотой власти, какой не знал мир».

Найденного уже достаточно, чтобы понять: работа над Одой шла на нескольких уровнях. И образы, находящиеся «под водой», порой переходили грань дозволенного , хотя Мандельштам умудрялся растворять их в поэзии до почти полной незаметности. Если сталинские «мандельштамоведы » разбирали все стихи, сопровождающие Оду, то они должны были увидеть кривые пути поэтической мысли, тот самый «сор», из которого Ода выросла, и который, если его вынести из избы, мог бы стать поводом для более ранней казни поэта.

Трудно сейчас судить – хватило ли у профессиональных «читателей» внимательности, чтобы понять иносказания Мандельштама. А, быть может, они и читали далеко не все, что сегодня имеем мы. Иначе, как объяснить освобождение Мандельштама именно после написания Оды и сопутствующих стихотворений? Ведь, взятый в целом, цикл конца 36 – начала 37-го, дает достаточно цельную картину отношения Поэта к Царю. То же стихотворение о грузинских фамилиях имеет две ударные строчки:

Нет имени у них. Войди в их хрящ –

И будешь ты наследником их княжеств.

Во-первых, у них нет имени . Во-вторых, слово хрящ в отличие от других строчных окончаний (всего 11 строк!) не имеет рифмы – и эта строка, словно поверхность земли отделяет верхний мир от нижнего. Княжества попадают в нижний – ведь наверху находится Царствие ! Это говорит о том, что Мандельштам в начале работы над Одой знал, о чем он будет писать.

Надежда Мандельштам вспоминает: «Не у тебя, не у меня - У них вся сила окончаний родовых...» «Кто это они? - спросила я, - народ?» «Ну нет, - ответил О. М. - Это было бы чересчур просто...». И Надежда Яковлевна вынуждена додумывать то, чего не сказал ей муж: «Значит, "они" - это нечто, существующее вне поэта, те голоса, та гармония, которую он пытается уловить внутренним слухом для людей». Здесь – ответ на загадку, почему даже Н. Я. Мандельштам не знала, о чем на самом деле говорится в Оде. Она сама признавалась, что муж «не раскрывал ход стиховых ассоциаций, стихов вообще не комментировал».

А княжество как антипод Царствия возникло не случайно. Вспомним стихотворение февраля 1934 года «Твоим узким плечам под бичами краснеть». Оно заканчивается словами:

Ну, а мне за тебя черной свечкой гореть,

Черной свечкой гореть да молиться не сметь .

Выделенные мною слова прямо отсылают к отнюдь не христианскому обряду, который так описывает Элифас Леви в своей книге: «Остерегайтесь сделать крёстное знамение или произнести какое-нибудь христианское слово... Все простираются ниц и шепчут: «Вот он! Вот он! Это он!» Вприпрыжку появляется князь с козлиной головой; он всходит на трон, оборачивается, и, нагнувшись, подставляет собранию человеческое лицо, к которому, с чёрной свечой в руках, подходят все для поклонения и поцелуя».

По мнению Эммы Герштейн, в этом стихотворение Мандельштам говорит о своей вине перед женщиной, на которую он дал показания во время допросов. Тогда становится понятным смысл последних строк: теперь он должен самым унизительным образом просить князя тьмы – то есть, того, кто руководит всей этой карательной системой. Просить, – либо участвовать в его шабашах…

6. «И КЛЯЛСЯ ЖИВУЩИМ ВО ВЕКИ ВЕКОВ»

Становится все теплее и теплее. Кажется, мы приближаемся к разгадке – не хватает однойважной черты, которая бы связала воедино накопившиеся подозрения.

Но, прежде – о происхождении упомянутых Мандельштамом шести клятв («на шестиклятвенном просторе»). Андрей Чернов пишет:

«Вот те клятвы вождя, что вставлены в ритуальную траурную рамку в его статье «По поводу смерти Ленина. (Из речи И. В. Сталина на II Всесоюзном съезде Советов. 26 января 1924 г. «Правда», № 23. 30 января 1924 г. ):

1. ХРАНИТЬ В ЧИСТОТЕ ВЕЛИКОЕ ЗВАНИЕ ЧЛЕНА ПАРТИИ

2. ХРАНИТЬ ЕДИНСТВО НАШЕЙ ПАРТИИ

3. ХРАНИТЬ И УКРЕПЛЯТЬ ДИКТАТУРУ ПРОЛЕТАРИАТА

4. УКРЕПЛЯТЬ ВСЕМИ СИЛАМИ СОЮЗ РАБОЧИХ И КРЕСТЬЯН

5. УКРЕПЛЯТЬ И РАСШИРЯТЬ СОЮЗ РЕСПУБЛИК

6. ЧТОБЫ УКРЕПЛЯТЬ И РАСШИРЯТЬ СОЮЗ ТРУДЯЩИХСЯ ВСЕГО МИРА-КОММУНИСТИЧЕСКИЙ ИНТЕРНАЦИОНАЛ

Между пятым и шестым заклинаньями вдруг читаем: «Поклянёмся же, товарищи, что мы не пощадим сил для того, чтобы укрепить нашу Красную Армию, наш Красный Флот!»

Историки КПСС были немало озадачены этой двойной бухгалтерией вождя. Потому армейские историки говорят именно о семи клятвах. Но на шести пилонах Дворца Советов должны были быть высечены именно шесть клятв Джугашвили ».

Если бы эти историки знали, почему вождь именно так построил ритуал своей клятвы! Но, чтобы понять это, им следовало заглянуть в Откровение Иоа нна Богослова – чего, конечно, тогда и в голову не могло прийти. Мы по отношению к прошлому свободны от его условностей, и можем себе позволить следующее сравнение.

В Откровении есть очень схожая ситуация – снятие семи печатей с книги, которую держит Сидящий на престоле. «И никто не мог, ни на небе, ни на земле, ни под землею, раскрыть сию книгу…» (Откр . 5. 3). Достойным оказался лишь Агнец «как бы закланный», кровью своей искупивший грехи народа. Схожесть же в том, что в 6-й главе Откровения Агнец снял 6 печатей, а седьмую – отдельно – только в 8-й главе. И снятие печатей сопровождалосьвеликими и ужасными событиями, «ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?» (Откр . 6. 17).

А самое важное для понимания основ большевистской религии, которую заложил Сталин, воспользовавшись смертью Ленина, содержится в 10 главе Откровения:

«5. И Ангел (седьмой – И. Ф.), которого я видел стоящим на море и на земле, поднял руку свою к небу

6. И клялся Живущим во веки веков , Который сотворил небо и все, что на нем, землю и все, что на ней, и море и все, что в нем, что времени уже не будет ».

Именно в Апокалипсисе – узел той проблемы, которую мы обнаруживаем в Оде. Сталин, распечатывая шесть плюс одну печатей-клятв, и клянясь именем Вечноживущего Ильича (Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!), тем самым назвал себя Агнцем «как бы закланным», то есть Христом. Значит, наш недоуменный вопрос, зачем поэт так возвеличил вождя, получает однозначный ответ. Мандельштам в своей Оде вовсе не «порол отсебятину » – он лишь преподнес вождю его же представления о собственном мессианстве !

Но как это было сделано – вот в чем вопрос. Ведь ссылка на Апокалипсис приводит нас не только к Агнцу-Христу…

Вернемся к Оде, и вчитаемся в ее текст, уже сознательно ища указания на то, о чем начали догадываться.

…На шестиклятвенном просторе.

И каждое гумно и каждая копна

Сильна , убориста, умна – добро живое –

Чудо народное! Да будет жизнь крупна.

Ворочается счастье стержневое.

И шестикратно я в сознаньи берегу…

Андрей Чернов пишет: «…В крайних строчках две шестерки. Если это отсылка к Числу Зверя, то между двумя шестерками должна быть еще одна...

Но ведь перед нами шестая строфа «Оды».

Да и само число строк в заповедном отрывке (включая, разумеется, крайние строки-сигналы) – тоже шесть ».

Уже не просто тепло – горячо! Возникает Число Зверя – 666. В связи с ним Андрей Чернов вспоминает стихотворение Мандельштама (4 апреля 1931 года) «Я с дымящей лучиной вхожу/К шестипалой неправде в избу». Есть такая легенда, что Сталин имел на одной ноге шесть пальцев. Чернов замечает: «А шифр все тот же – три шестерки: «шестипалая» + «шасть (как искаженное «шесть», в древнееврейском ведь слова записываются одними согласными буквами) + шесть нарочитых «ша» в последней строфе: «воШь да глуШь у нее, тиШь да мШа », «хороШа , хороШа ». (Наблюдение это принадлежит не мне, а моему другу питерскому археологу Антону Дубашинскому ) ».

Это число, обнаруженное Андреем Черновым, укрыто Мандельштамом достаточно глубоко. Однако, есть и более явные намеки – например, в строках Оды:

Я б в несколько гремучих линий взял

все моложавое его тысячелетье

Когда б я уголь взял для высшей похвалы –
Для радости рисунка непреложной, –
Я б воздух расчертил на хитрые углы
И осторожно и тревожно.
Чтоб настоящее в чертах отозвалось,
В искусстве с дерзостью гранича,
Я б рассказал о том, кто сдвинул мира ось,
Ста сорока народов чтя обычай.
Я б поднял брови малый уголок
И поднял вновь и разрешил иначе:
Знать, Прометей раздул свой уголек, –
Гляди, Эсхил , как я, рисуя, плачу!

Я б несколько гремучих линий взял,
Все моложавое его тысячелетье,
И мужество улыбкою связал
И развязал в ненапряженном свете,
И в дружбе мудрых глаз найду для близнеца,
Какого не скажу, то выраженье, близясь
К которому, к нему, – вдруг узнаешь отца
И задыхаешься, почуяв мира близость.
И я хочу благодарить холмы,
Что эту кость и эту кисть развили:
Он родился в горах и горечь знал тюрьмы.
Хочу назвать его – не Сталин , – Джугашвили!

В рост окружи его сырым и синим бором
Вниманья влажного. Не огорчить отца
Недобрым образом иль мыслей недобором,
Художник, помоги тому, кто весь с тобой,
Кто мыслит, чувствует и строит.
Не я и не другой – ему народ родной –
Народ-Гомер хвалу утроит.
Художник, береги и охраняй бойца:
Лес человечества за ним поет, густея,
Само грядущее – дружина мудреца
И слушает его все чаще, все смелее.

Он свесился с трибуны, как с горы,
В бугры голов. Должник сильнее иска.
Могучие глаза решительно добры,
Густая бровь кому-то светит близко,
И я хотел бы стрелкой указать
На твердость рта – отца речей упрямых,
Лепное, сложное, крутое веко – знать,
Работает из миллиона рамок.
Весь – откровенность, весь – признанья медь,
И зоркий слух, не терпящий сурдинки,
На всех готовых жить и умереть
Бегут, играя, хмурые морщинки.

Сжимая уголек, в котором все сошлось,
Рукою жадною одно лишь сходство клича,
Рукою хищною – ловить лишь сходства ось –
Я уголь искрошу, ища его обличья.
Я у него учусь, не для себя учась.
Я у него учусь – к себе не знать пощады,
Несчастья скроют ли большого плана часть,
Я разыщу его в случайностях их чада...
Пусть недостоин я еще иметь друзей,
Пусть не насыщен я и желчью и слезами,
Он все мне чудится в шинели, в картузе,
На чудной площади с счастливыми глазами.

Глазами Сталина раздвинута гора
И вдаль прищурилась равнина.
Как море без морщин, как завтра из вчера –
До солнца борозды от плуга-исполина.
Он улыбается улыбкою жнеца
Рукопожатий в разговоре,
Который начался и длится без конца
На шестиклятвенном просторе.
И каждое гумно и каждая копна
Сильна, убориста, умна – добро живое –
Чудо народное! Да будет жизнь крупна.
Ворочается счастье стержневое.

И шестикратно я в сознаньи берегу,
Свидетель медленный труда, борьбы и жатвы,
Его огромный путь – через тайгу
И ленинский октябрь – до выполненной клятвы.
Уходят вдаль людских голов бугры:
Я уменьшаюсь там, меня уж не заметят,
Но в книгах ласковых и в играх детворы
Воскресну я сказать, что солнце светит.
Правдивей правды нет, чем искренность бойца:
Для чести и любви, для доблести и стали
Есть имя славное для сжатых губ чтеца –
Его мы слышали и мы его застали.

Январь – февраль 1937

Осип Мандельштам. Ода Сталину (отрывок). Читает Александр Симуков

«Ода» – домашнее название этого стихотворения, которое вообще-то не имеет заглавия. Мотивации его написания – желанию обезопасить себя – и обстоятельствам ее написания жена поэта, Н. Я. Мандельштам, посвятила целую главу:

Он не сумел задушить собственные стихи, и они, вырвавшись, победили рогатую нечисть. Попытка насилия над собой упорно не удавалась. Искусственно задуманное стихотворение, в которое О. М. решил вложить весь бушующий в нем материал, стало маткой целого цикла противоположно направленных, враждебных ему стихов.

Окончательный вариант был завершен в марте 1937 г. и отослан в несколько московских редакций. Позднее Мандельштам просил уничтожить текст «Оды».

Существует упрощенно-неправомерный взгляд на «Оду» как на выражение слабости духа поэта и потери им «поэтической правоты». По мнению А. С. Кушнера, Мандельштам начал эти стихи «из страха и желания спастись, но постепенно увлекся, что было не так трудно, как нам сейчас кажется. Человек тридцатых годов не был убежден в своей человеческой правоте, чувство правоты у него сочеталось с чувством вины, а кроме того – гипноз власти, особенно – сталинский гипноз. Эти стихи – лишь наиболее полное, но не единственное свидетельство колебаний и сомнений Мандельштама». Действительно, «Оде» свойственна смысловая двойственность, подчас двусмысленность (недаром ни один журнал «Оду» не напечатал). Сам по себе патетический ритм (Г. Фрейдин относит размер «Оды» к жанру «пиндарической оды»), в сочетании с «высоким штилем» большинства фраз, содержит скрытое пародийное начало. Многозначительно и сослагательное наклонение в первой же строке, проводящее черту между реальным автором и «лирическим героем» «Оды».

Уголь – Ср. «угль, пылающий огнем» в «Пророке» Пушкина .

Мира ось – Ср. стержневой образ «оси земной» в других стихотворениях Мандельштама этого периода.

Я б воздух расчертил на хитрые углы – возможно, намек на ремесленный прием рисующих с образца портретистов, расчерчивающих образец и свою копию на квадраты.

Как я, рисуя, плачу – Ср. стихотворение «Где связанный и пригвожденный стон...». «Плакал, потому что задание было невыполнимым» (примеч. Н. Я. Мандельштам).

Я б несколько гремучих линий взял – Ср. стихотворение «За гремучую доблесть грядущих веков... ».

Народ-Гомер – возможно, парафраз горьковской характеристики Сулеймана Стальского, данной ему на I съезде писателей в 1934 г.: «Гомер XX века» (С. Стальский был известен своими одическими поэмами о Сталине, Ежове и др. Ср. слова Мандельштама: «Почему, когда я думаю о нем <Сталине>, передо мной все головы – бугры голов? Что он делает с этими головами?» (переданы Надеждой Мандельштам).

Сжимая уголек – Ср. «угольный мозг» в стихотворении «Мир начинался страшен и велик...» (или «каменноугольный» в другой редакции).

На чудной площади – Ср. стихотворение «Да, я лежу в земле, губами шевеля...».

Глазами Сталина раздвинута гора – Ср. стихотворение «Внутри горы бездействует кумир...».

Шестиклятвенный простор – Имеются в виду шесть «клятв» Сталина в его речи, произнесенной над гробом Ленина 26 января 1924 г.: «Мы клянемся, товарищ Ленин, что мы с честью выполним этот твой завет» и т. д. Ср. также «клятву» в стихотворении «Если б меня наши враги взяли...».

Для сильных губ чтеца – По предположению И. М. Семенко, имеется в виду В. Яхонтов: «Не было ли замысла, чтоб эта «Ода» вошла в репертуар Яхонтова и спасла О. М.?»