Основные мотивы и художественное своеобразие лирики А.С. Пушкина

Особенности творчества Пушкина: 1.Специфическая универсальность художественного мышления. 2.Способность интуитивно проникать в дух различных культур и эпох(«протеизм»). 3.Широкая осведомленность в мировой литературе. 4.Продолжение начатой Тредиаковским, Ломоносовым и Сумароковым, Радищевым, Карамзиным, Жуковского и Батюшковым традиции создания новой русской литературы. 5.Ясное ощущение рубежей внутри собственного развития. 6.Реализация некоторого органического – творческого и жизненного – пути. 7.Многожанровость. 8.Новизна и необычность пушкинского стиля – условие создания синтеза языковых стилей и нового национального литературного языка.

I.Лицейский период (1813 – лето 1817 гг.) Традиции карамзинизма, Батюшкова и Жуковского (элегии, романсы, послания). Интерес к жанрам XVIII в. (философская проза, ода Державина, сатирическая поэма) и к гражданской лирике начала XIX в. Круг западноевропейских воздействий – от Вольтера до Оссиана. Вершинное произведение: Воспоминания в Царском Селе (1814) – синтез исторических элегий Батюшкова с державинской одой = гражданственно-патриотическая поэзия с личными интонациями II. Петербургский период (осень 1817 – весна 1820) Декабризм и поиски новых художественных решений в политической лирике (использование «маргинальных» жанров для создания гражданской поэзии, соединяющей высокий пафос с интимными интонациями: мадригал, послание) Главное создание периода – поэма Руслан и Людмила (1820, 1828): Основной художественный принцип – контрастное соположение несовместимых жанрово-стилистических отрывков, ирония, направленная на самый принцип жанровости принципы повествования «Евгения Онегина»

III.«Южный» период (1820–1824) Период романтических поэм Кавказский пленник (1820–21), Гавриилиада (1821), Братья разбойники (1821–22), Бахчисарайский фонтан (1821–23), Цыганы (1824) Проблема «байронизма». Структура романтической поэмы: принципы элегии в эпическом жанре и описательное начало. Кризисные настроения 1823 г. и обращение к проблеме народности. Итоговые (пограничные) произведения периода: начат роман в стихах Евгений Онегин (1823–1830), историко-политическая трагедия (1825, опубл. 1831). Два аспекта проблемы народности: 1) отражение в литературе народной психики и народных этических представлений (концепция Евгения Онегина), 2) роль народа в истории (Борис Годунов). Евгений Онегин как формула русского романа: 1) отношения героя и героини становятся моделью основных исторических и национальных коллизий русского общества XIX в. 2) Сложность характера Онегина – герой своего времени и историческое лицо, не исчерпавшее своих возможностей.

IV.После ссылок (сер х – 1830) Требование извлечь исторические уроки из поражения декабристов историзм – одна из доминирующих черт периода 1.Тема Петра в дальнейшем творчестве поэта Полтава (1829): сюжетное и стилистическое переплетение и контраст лирико-романтической и одической струй (столкновение эгоистической личности с исторической закономерностью); документальный комментарий и посвящение; путь к Медному всаднику. 2.Переход Пушкина к новому этапу реализма – возрастающий интерес к прозе. Болдинская осень (сент. – ноябрь 1830) – поиск нового построения характера человека, нового прозаического слова: Завершение Евгения Онегина – окончание предшествующего этапа, Повести покойного Ивана Петровича Белкина – начало нового. «Маленькие трагедии» – стремление к исторической, национальной и культурной конкретности образов, представление о связи характера человека со средой и эпохой (психологическая верность характеров и исторические конфликты между характерами людей различных эпох: рыцарский и денежный век в Скупом рыцаре, классицизм и романтизм в Моцарте и Сальери, Ренессанс и Средние века в Каменном госте и Ренессанс и пуританизм в Пире во время чумы).

V.1830-е годы Узел основных тем творчества 1830-х гг. – три силы, энигматичное поведение которых могло определить грядущую судьбу России: 1.Самодержавная власть, высшее воплощение которой – Петр I: сила реформаторская и европеизирующая, но деспотическая. 2.Просвещенное дворянство – исчерпало ли оно свои исторические возможности на Сенатской площади? сила, противостоящая самодержавию, класс людей, образованием сближенных с Европой, традицией – с русской деревней, материальным положением – с «третьим сословием» и унаследовавших от предков вековое сопротивление власти и чувство собственного достоинства, Эта среда закономерно порождает бунтарские настроения (декабризм). 3.Народ, образ которого все больше отождествляется с Пугачевым: Тема народного бунта Парадокс русской истории по Пушкину: «Петр I – Робеспьер и Наполеон в одном лице (воплощенная революция)», дворянство – «страшная стихия мятежей», народ – бунтарь. Эти силы или враждебны друг другу, или идут различными путями, к разным целям. Соотношение действующих в России социальных сил – объект изучения Пушкина – художника и историка.

1.В начале 1830-х гг.: старинное дворянство, утратившее свои сословные привилегии и имущество – естественный союзник народа замысел Дубровского. 2.Капитанская дочка (1833, опубл. 1836) и История Пугачева (1833) – переход к рассказу от чужого лица, повествовательная манера и образ мыслей которого не равны авторским. 3.Образы символического характера: разнообразные образы бушующих стихий: метели (Бесы, Метель, Капитанская дочка), пожара (Дубровский), наводнения (Медный всадник), чумной эпидемии (Пир во время чумы); группа образов статуй, столпов, памятников, «кумиров»; образы человека, людей, живых существ, жертв или борцов (народ, «гонимый страхом», или гордо протестующий человек). Картина усложняется наличием образов, входящих в несколько основных образных полей – образ Дома, как сфера жизни, естественное пространство Личности. возможность автора встать на точку зрения любой из этих сил каждая из них для него не лишена своей поэзии. сюжеты состоят в нарушении стабильного соотношения образов (стихия вырывается из плена, статуи приходят в движение, униженный вступает в борьбу) за всеми сюжетными конфликтами этих образов стоит более глубокое философское противопоставление Жизни и Смерти.

М. Ю. Лермонтов Репрезентант «1830-х годов» (середина 1820-х – начало 1840-х гг.) Ускоренность и интенсивность творчества (1828 –1841) Периоды творчества: 1828–31, 1832–34, 1835 – начало 1837, 1837–38, 1838–41. Романтизм Лермонтова: «Байроническая поэма»: культ титанических страстей и экстремальных ситуаций, лирическая экспрессия, сочетавшаяся с философским самоуглублением; «вершинная композиция»; географические («Восток» = Кавказ) и временные координаты (Каллы, 1830–31, Измаил-Бей, 1832; Аул Бастунджи, 1833–34; Хаджи-Абрек, 1833; Литвинка, 1832). Ранняя лирика: «лирический дневник» в циклах = литературная автобиография; соотнесение лирическое «я» с трагическими судьбами реальных поэтов прошлого (А. Шенье, Байрон) лирическая ситуация ожидания гибели, казни, изгнания, общественного осуждения; жанр «отрывка» – лирического размышления, медитации (самоанализ / самоосмысление): антитезы покоя и деятельности, добра и зла, земного и небесного, собственного «я» и окружающего мира; политическая лирика и «провиденциальные» мотивы драма Странный человек (1831), роман Вадим (1832–34)

Символическая обобщенность лирики (1832: Парус, Желанье, Тростник, Два великана). Интерес к проблемам национальной истории и культуры (поэмы Боярин Орша, 1835–36; Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова, «микроэпос» Бородино, 1837;). Обращение к сюжетному характерологическому повествованию на современном материале (лирика: Смерть поэта, 1837; роман Княгиня Лиговская и драма Маскарад 1836; поэмы Сашка, 1835–36; Тамбовская казначейша, 1836–38). Усиление фольклористических и этнографических тенденций этнически и исторически определенный народный характер (сказка Ашик-Кериб, 1838; Дары Терека, 1839; Казачья колыбельная песня, 1838; Беглец, 1837–38). Историческая судьба поколений (Дума, 1838; Не верь себе, 1839). Возврат к пушкинским началам (повесть Штосс, Журналист, читатель и писатель, 1840; Тамара, 1841). Анализ современного общества и психологии современного человека мотивы взаимного непонимания и разобщенности, одиночества, утраты и невозможности коммуникации (Как часто пестрою толпою окружен..., Завещание, 1840; Утес, Сон, Они любили друг друга так долго и нежно..., На севере диком стоит одиноко…, Пророк, 1841)

Завершение / трансформация линии лиро-эпического жанра – Демон (1829 –39) и Мцыри (1830–39) – идея «бесцельного действия» Герой нашего времени (1838–40): o форма, построение, композиция, o трактовка образа Печерина, o переоценка духовных ценностей (любовь, дружба), o романтические истоки и традиция аналитического психологизма в последующей русской литературе. Изучение национальных основ русской жизни (Родина, 1841), социальной психологии (поэма Сказка для детей, 1840), развитие эпического мышления.

Н. В. Гоголь Движение от романтических форм к реализму в творчестве Гоголя решающий фактор последующего развития русской литературы Вечера на хуторе близ Диканьки (опубл – ч. 1, 1832 – ч. 2) Обращение к Украине = к коренным, национальным первоосновам славянского мира («славянская Авзония»). Концепция Украины как целого материка на карте вселенной, с Диканькой как своеобразным его центром. Но – мир «Диканьки» изначально конфликтен из-за вмешательства фантастического мира в людские дела Вечер накануне Ивана Купала, Страшная месть – романтическое отчуждение центрального персонажа, Сорочинская ярмарка, Майская ночь и Ночь перед Рождеством – любовный сюжет с участием (доброжелательным или враждебным) ирреальных сил, Заколдованное место и Пропавшая грамота – иронически-серьезный контраст желаемого и реального, Иван Федорович Шпонька и его тетушка. «Веселость» и угроза вторжения враждебных сил.

Миргород и Арабески (1835) Появление новых символически обобщенных миров – Миргород и Петербург: трансформация сентиментальных и романтических конфликтов, существенное изменение типажа перестройка речевого стиля и фантастики. Сплав романтического материала с социальной проблематикой (Шинель, 1842) и стилевой эффект (комический сказ, языковая игра, нарочитое косноязычие сочетаются с патетикой). Универсальность коллизии мечты и действительности – непредсказуемость событий, вторжение в повседневную жизнь враждебных человеку стихийных сил. Эволюция гоголевской фантастики: 1) «Откровенная» фантастика и ее подчинение временному плану (в прошлом – участие потусторонних сил, в настоящем – система средств: совпадения, слухи, сны), 2) «Неявная» фантастика (Нос, 1836) и пародия романтической тайны; 3) Проявление странно-необычного (в поведении вещей; во внешнем виде предметов; в поведении персонажей; в непроизвольных движениях и гримасах персонажей; дорожная путаница и неразбериха) гоголевская нефантастическая фантастика в Мертвых душах.

Эволюция исторического обобщения: 1)эпопейность Тараса Бульбы (1835, 42); 2)Ревизор (1836) – исторический момент жизни народа – современная Гоголю эпоха с использованием «приема города» (горизонтальное и вертикальное расширение смыслового объема). 3)Мертвые души (1835 – 42, 55): Монументальная панорамность «поэмы»: вместо семейного романа (переплетения индивидуальных судеб с историческим фоном) построение линейное (с помощью сквозного героя) и последовательная демонстрация целого. Внесение в эпический поток драматических принципов (с завязкой, кульминацией, развязкой, с группировкой лиц вокруг одного центрального события – аферы Чичикова). Поиски внесюжетного, символико-ассоциативного и философского принципов объединения материала – антитеза «мертвой» и живой души (дантовская традиция). 4)Выбранные места из переписки с друзьями (опубл. 1847) – новая попытка перенести утопию в жизнь. Значение Гоголя для русской литературы – в «натуральной школе»: антиромантические тенденции его поэтики, мотивы социальной критики; установка на социальное и национальное обобщение; гуманистическая обработка темы «маленького человека».

Сочинение

Если мы прочитаем одно за другим такие, например, стихотворения Пушкина, как «К Чаадаеву», «Деревня», «К морю», «Вновь я посетил…», «Послание цензору», «Пророк», «Осень», «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…», то даже на слух заметим некоторые особсипосги языка лирических произведений Пушкина. В стихотворном языке Пушкина на широкой народной основе слились разные стилистические элементы русской речи: славянизмы, книжные и разговорные элементы общерусского языка, просторечие широких народных масс. До начала 20-х годов XIX в. Пушкин в своих взглядах на русский литературный язык придерживался точки зрения Н. М. Карамзина. Он считал, что книжный литературный язык необходимо сблизить с разговорным языком образованного общества. В своих произведениях этого периода Пушкин ограничивает употребление церковнославянизмов, но, с другой стороны, и живая разговорно-бытовая речь еще почти не входит в его стихотворения. С 1817 г. в поэтическом языке Пушкина появляется общественно-политическая, революционная терминология декабристских кругов.

Постепенно Пушкин меняет свое отношение к церковнославянскому языку: в нем он начинает видеть опору в борьбе с засильем французского языка. Церковнославянский язык кажется ему теперь более близким к «коренным» основам русского языка, чем ка-рамзинский «новый слог». Он ценит церковнославянский язык за его стилистические достоинства, простоту, краткость, «свободу от европейского жеманства». Но церковнославянские слова и выражения в своих произведениях он подчиняет особенностям живой разговорной речи.

К началу 20-х годов XIX в. определились основные особенности пушкинского стихотворного языка:

* объединение разговорных и книжно-литературных элементов речи на основе народного языка;
* простота и стройность синтаксиса:
* строгий порядок слов в предложении (инверсия используется только в стилистических целях, т. е. для усиления выразительности);
* энергичность и быстрота изложения мыслей и выражения чувств.

В дальнейшем творческом развитии поэтического языка Пушкина все больше стираются границы между стихотворной и прозаической речью (с точки зрения выбора слов). Уже с середины 20-х годов Пушкин, отражая в своих лирических произведениях самые разнообразные жизненные явления, все чаще использует «прозаические» слова.

Но это «упрощение» языка не снижает художественного совершенства его произведений. Дело в том, что слово в художественном произведении (и в особенности в лирике), по сравнению с тем же словом в речи нехудожественной, приобретает добавочную эстетическую функцию. Если в нехудожественной речи слово употребляется в данной речевой ситуации в одном, номинативном значении, то в лирике слово всегда многозначно.

Каковы пути разгадки «многозначимой лирической речи»? Надо знать «традиционную условность словоупотребления и вообще поэтического стиля» и надо уметь осмыслить слово в контексте. «Известно, что два человека больше чем в два раза сильнее одного человека. Вот так же и в языке сочетание слов дает смысл больший, чем простая сумма «значений» отдельных слов. Комбинаторные приращения образуются и в пределах одной фразы и, кроме того, из сочетания периодов - в пределах главы; далее, есть оттенки, возникающие только из законченного литературного целого».

В стихотворениях Пушкина слова, даже те, к которым мы привыкли в повседневной речи, «так искусно поставлены», что стихотворение требует многократного перечитывания, раздумий, чтобы понять, разгадать не только прямой, реальный смысл стихотворения, но и подтекст.

Прочитаем, например, стихотворение «К Чаадаеву»:

* Пока свободою горим,
* Пока сердца для чести живы,
* Мой друг, отчизне посвятим
* Души прекрасные порывы!
* Товарищ, верь: взойдет она,
* Звезда пленительного счастья,
* Россия вспрянет ото сна,
* И на обломках самовластья
* Напишут наши имена!

По содержанию, жанру и композиции стихотворение «К Чаадаеву» представляет собой поэтическую разновидность произведений ораторского искусства. Высокий эмоциональный настрой, боевой, мобилизующий на борьбу дух, выраженный в призывных интонациях, создается особыми средствами словесного выражения, свойственными ораторскому стилю. Синтаксис стихотворения отличается простотой и стройностью. Четкость в изложении мыслей, энергичность в выражении чувств достигаются относительной краткостью простых предложений, входящих в состав сложных: пятнадцать простых предложений образуют четыре сложных, два из которых включают в себя обращения.

Своеобразна лексика стихотворения. Выражая в нем идеи декабристов, Пушкин использует слова «высокого» стиля (внемлем, отчизны, упованья, воспрянет). Кроме того, в стихотворении есть общественно-политические термины, которые были распространены в речи дворянских революционных кругов (гнет, роковая власть, вольность, честь, самовластье).

Однако, являясь образцом ораторского стиля, «К Чаадаеву» остается высокохудожественным поэтическим произведением. Делают его таковым ритм и «многозначимая лирическая речь». Ритм выступает и как один из составных элементов интонации, и как конструктивный элемент, с помощью которого достигается целостность лирического произведения. «Многозначимая лирическая речь» создается всей совокупностью словесных изобразительно-выразительных средств: поэтическими тропами и фигурами, контекстом, «синонимами поэтической речи», «омонимами поэтической речи»…

«Синонимы поэтической речи» - это «сходнозначные выражения», «по сравнению с синонимами практической речи, они неточны, означают приблизительные, не вполне отождествляемые, представления, - однако сводимые к одному смысловому фокусу». «Омонимы поэтической речи» - это «сходно-звучные речевые комбинации». «В стихах (лирических) встречей омонимов будет не только употребление слова в двух его значениях, относящихся к совершенно разным реалиям, но и повторение того же оборота речи («слова») в одном основном значении, однако с новыми смысловыми деталями. Возвращаясь в новой связи, порядке,- просто в другом месте… стихи семантически меняются. И это - самый изысканный и трудный для читателя вид омонимической организации стихотворенья».

Вчитываясь в стихотворение «К Чаадаеву», мы акцентируем внимание на словах и выражениях, создающих подтекст: это и эпитеты, и сравнения, и метафоры, и «синонимы поэтической речи». «Разгадывание» их, волевое или интуитивное, собственно, и вызывает у читателя определенное волнение, усиливающееся от ощущения ритма: и стихотворного размера, и чередования сходных и контрастных интонационно-мелодических движений. Мы глубже понимаем смысл произведения. Оно - о прошлом, настоящем и будущем вольнолюбивого поколения начала XIX в.

В прошлом - обманутые надежды. Мысль о них, выраженная в первых четырех строках, построенных на повторении ниспадающих мелодий, погружает нас в грустные раздумья. Рамки стихотворения раздвигаются: в нашем сознании выстраиваются в один ряд с поэтом и его другом Чаадаевым и другие свободолюбцы того времени…

До Пушкина русская литература страдала многословием при бедности мысли, у Пушкина мы видим краткость при богатом содержании. Краткость сама по себе еще не создает богатого художественного мышления. Необходимо было такое своеобразное построение минимизированной речи, чтобы она вызывала богатую художественную пресуппозицию (подразумеваемое содержание; воображение, называемое подтекстом). Особый художественный эффект достигался А.С. Пушкиным за счет взаимосвязи новых приемов эстетического мышления, особой компоновки литературных структур и своеобразных приемов использования языка.

А.С. Пушкин был создателем реалистического художественного метода в русской литературе. Следствием применения этого метода стала индивидуализация художественных типов и структур в творчестве его самого. Основным принципом творчества Пушкина с конца 20-х годов становится принцип соответствия речевого стиля изображаемому миру исторический действительности, изображаемой среде, изображаемому характеру. Поэт учитывал своеобразие жанра, типа коммуникации (поэзия, проза, монолог, диалог), содержания, описываемой ситуации. Конечным итогом становилась индивидуализация образа.

Своеобразие эстетического восприятия и художественная индивидуализация выражались разнообразными приемами языкового обозначения. Среди них ведущее место занимал контраст стилей, который у Пушкина не производил впечатления неуместности, поскольку оппозиционные элементы связывались с разными аспектами содержания. Например: «На миг умолкли разговоры, Уста жуют». УСТА - высокий стиль. ЖУЮТ - низкий. Уста - рты знати, представителей высшего общества. Это внешняя, социальная характеристика. Жевать, значит есть. Но относится это в прямом смысле не к людям, а к лошадям. Это внутренняя, психологическая характеристика действующих лиц.

Своеобразие художественной литературы в отличие от письменных памятников других жанров заключается в том, что она излагает свое содержание в нескольких смыслах. Реалистическая литература формирует разные смыслы вполне сознательно, создавая контрасты между денотативным предметным и символическим содержанием художественного произведения. Пушкин создал весь основной символический художественный фонд современной русской литературы. Именно начиная с Пушкина, ГРОЗА стала символом свободы, МОРЕ - символом вольной, влекущей стихии, ЗВЕЗДА - символом заветной путеводной нити, жизненной цели человека. В стихотворении «Зимнее утро» символом выступает слово БЕРЕГ. Оно означает «последнее пристанище человека». Достижением Пушкина является использование смысловой и звуковой корреляции для создания дополнительного содержания. Сходному содержанию у него соответствует однообразное звуковое оформление, различию содержания у Пушкина соответствуют звуковые контрасты (рифмы, ритмика, звуковые сочетания). Звуковое сходство выражений «друг прелестный» - «друг милый» - «берег милый для меня» создает дополнительный символический смысл стихотворения «Зимнее утро», превращая его из денотативного описания красот русской зимы в любовное признание. Перечисленные здесь приемы языкового оформления - всего лишь отдельные примеры. Они не исчерпывают всего многообразия стилистических приемов, используемых Пушкиным, которые создают смысловую многозначительность и языковую многозначность его творений.

В творчестве Пушкина процесс демократизации русского литературного языка нашел наиболее полное отражение, так как в его произведениях произошло гармоническое слияние всех жизнеспособных элементов русского литературного языка с элементами живой народной речи. Слова, формы слов, синтаксические конструкции, устойчивые словосочетания, отобранные писателем из народной речи, нашли свое место во всех его произведениях, во всех их видах и жанрах, и в этом основное отличие Пушкина от его предшественников. Пушкин выработал определенную точку зрения на соотношение элементов литературного языка и элементов живой народной речи в текстах художественной литературы. Он стремился к устранению разрыва между литературным языком и живой речью, который был характерен для литературы предшествующей поры (и который был присущ теории "трех штилей" Ломоносова), к устранению из текстов художественной литературы архаических элементов, вышедших из употребления в живой речи.

Деятельностью Пушкина окончательно был решен вопрос об отношениях народно-разговорного языка и литературного языка. Уже не осталось каких-либо существенных перегородок между ними, были окончательно разрушены иллюзии о возможности строить литературный язык по каким-то особым законам, чуждым живой разговорной речи народа. Представление о двух типах языка, книжно-литературного и разговорного, в известной степени изолированных друг от друга, окончательно сменяется признанием их тесного взаимоотношения, их неизбежного взаимовлияния. Вместо представления о двух типах языка окончательно укрепляется представление о двух формах проявления единого русского общенародного языка - литературной и разговорной, каждая из которых имеет свои частные особенности, но не коренные различия.

Со времен Пушкина русский язык как материал словесности был исследован многими учеными, образовались такие отрасли филологии, как история русского литературного языка и наука о языке художественной литературы, но взгляды Пушкина, его оценки не потеряли своего значения. В этом можно убедиться, рассмотрев с позиций современной науки особенности образования и основные этапы развития русского литературного языка. Одним из таких этапов и является период первой половины XIX века, то есть так называемый "золотой век русской поэзии".

Этот период в истории русского литературного языка связан с деятельностью Пушкина. Именно в его творчестве вырабатываются и закрепляются единые общенациональные нормы литературного языка в результате объединения в одно неразрывное целое всех стилистических и социально-исторических пластов языка на широкой народной основе. Именно с Пушкина начинается эпоха современного русского языка. Язык Пушкина - сложнейшее явление.

В 1828 г. в одном из черновых вариантов статьи «О поэтическом слоге» четко формулируется требование Пушкина к литературному тексту: «Прелесть нагой простоты так еще для нас непонятна, что даже в прозе мы гоняемся за обветшалыми украшениями; поэзию же, освобожденную от «условных украшений стихотворства, мы еще не понимаем. Мы не только еще не подумали приблизить поэтический слог к благородной простоте, но и прозе стараемся придать напыщенность».

Под обветшалыми украшениями Пушкин подразумевает «высокий стиль» с его старославянизмами.

Славянизмы в произведениях Пушкина выполняют те же функции, что и в произведениях Ломоносова, Карамзина, а также других поэтов и писателей XVIII - начала XIX века, то есть за славянизмами в сочинениях Пушкина за славянизмами окончательно закрепляются стилистические функции, которые сохранились - за ними в языке художественной литературы до сих пор. Однако стилистическое употребление славянизмов Пушкиным несравненно шире, чем у его предшественников. Если для писателей XVIII столетия славянизм - средство создания высокого стиля, то для Пушкина - это и создание исторического колорита, и поэтических текстов, и патетического слога, и воссоздание библейского, античного, восточного колорита, и пародирование, и создание комического эффекта, и употребление в целях создания речевого портрета героев. Начиная с лицейских стихов до произведений 30-х гг., славянизмы служат Пушкину для создания приподнятого, торжественного, патетического слога. Рассматривая данную стилистическую функцию славянизмов, можно выделить две ее стороны:

Славянизмы могли использоваться для выражения революционного пафоса, гражданской патетики. Здесь Пушкин продолжал традиции Радищева и писателей-декабристов. Особенно характерно такое использование славянизмов для политической лирики Пушкина.

С другой стороны, славянизмы употреблялись Пушкиным и в их «традиционной» для русского литературного языка функции: для придания тексту оттенка торжественности, «возвышенности», особой эмоциональной приподнятости. Такое употребление славянизмов можно наблюдать, например, в таких стихотворениях, как «Пророк», «Анчар». «Я памятник себе воздвиг нерукотворный», в поэме «Медный всадник» и многих других поэтических произведениях. Однако традиционность такого употребления «славянизмов» у Пушкина относительна. В более или менее пространных стихотворных текстах, а особенно в поэмах «возвышенные» контексты свободно чередуются и переплетаются с контекстами «бытовыми», характеризующимися употреблением разговорных и просторечных языковых средств. Необходимо отметить, что употребление «славянизмов», связанное с патетикой, эмоциональной приподнятостью выражения ограничивается поэтическим языком Пушкина.

В его художественной прозе оно не встречается вовсе, а. в критико-публицистической прозе эмоциональная выразительность «славянизмов» хотя и проступает часто, как мы видели, довольно заметно, по все же она сильно приглушена, в значительной степени «нейтрализована» и, во всяком случае, никак не может равняться с эмоциональной выразительностью «славянизмов» в языке поэзии.

Вторая большая стилистическая функция славянизмов в творчестве поэта - это создание исторического и местного колорита.

Во-первых, это воссоздание стиля античной поэзии (что более характерно для ранних стихотворений Пушкина ("Лицинию", "Моему Аристарху, "Гроб Анакреона", "Послание Лиде", "Торжество Вакха", "К Овидию"), но и в поздних сочинениях поэта славянизмы выполняют эту стилистическую функцию: "На перевод Илиады", "Мальчику", "Гнедичу", "Из Афенея", "Из Анакреона", "На выздоровление Лукулла").

Во-вторых, славянизмы используются Пушкиным для более достоверной передачи библейских образов.

Он широко употребляет библейские образы, синтаксические конструкции, слова и словосочетания библейской мифологии.

Повествовательный, приподнятый тон многих стихотворений Пушкина создается за счет синтаксических конструкций, свойственных Библии: сложное целое состоит из ряда предложений, каждое из которых присоединяется к предыдущему с помощью присоединительно-усилительного союза.

И внял я неба содроганье,

И горний ангелов полет,

И гад морских подводный ход,

И дольней лозы прозябанье,

И он к устам моим приник

И вырвал грешный мой язык,

И празднословный, и лукавый,

И жало мудрыя змеи

В уста замершие мои

Вложил десницею кровавой...

В- третьих, славянизмы используются Пушкиным для создания восточного слога ("Подражание Корану", "Анчар").

В-четвертых - для создания исторического колорита. ("Полтава", "Борис Годунов", "Песнь о вещем Олеге").

Старославянизмы также используются А. С. Пушкиным для создания речевой характеристики героев. Например, в драме Пушкина "Борис Годунов" в диалогах с хозяйкой, Михаилом, Григорием чернец Варлаам ничем не отличается от своих собеседников: [Хозяйка:] Чем-то мне вас потчевать, старцы честные? [Варлаам:] Чем бог пошлет, хозяюшка. Нет ли вина?. Или: [Варлаам:] Литва ли, Русь ли, что гудок, что гусли: все нам равно, было бы вино... да вот и оно!" В разговоре с приставами Варлаам иной: особой лексикой, фразеологическими единицами он старается напомнить дозорным о своем сане: Плохо, сыне, плохо! ныне христиане стали скупы; деньгу любят, деньгу прячут. Мало богу дают. Прииде грех велий на языцы земнии».

Нередко славянизмы используются Пушкиным как средство пародирования стиля литературных противников, а также для достижения комических и сатирических эффектов. Чаще всего такое употребление славянизмов встречается в "статейной", критико-публицистической прозе Пушкина. Например: "Несколько московских литераторов... наскуча звуками кимвала звенящего, решились составить общество... Г-н Трандафырь открыл заседание прекрасной речью, в которой трогательно изобразил он беспомощное состояние нашей словесности, недоумение наших писателей, подвизающихся во мраке, не озаренных светильником критики" ("Общество московских литераторов").

Нередко ироническое и комическое употребление славянизмов и в художественной прозе Пушкина. Например, в "Станционном смотрителе": "Тут он принялся переписывать мою подорожную, а я занялся рассмотрением картинок, украшавших его смиренную, но опрятную обитель. Они изображали историю блудного сына... Далее, промотавшийся юноша, в рубище и в треугольной шляпе, пасет свиней и разделяет с ними трапезу... блудный сын стоит на коленах; в перспективе повар убивает упитанного тельца, и старший брат вопрошает слуг о причине таковой радости".

Не чужд комического и сатирического употребления "славянизмов" и поэтический язык Пушкина, особенно язык шутливых и сатирических стихотворений и поэм ("Гаврилиада") и эпиграмм. В качестве примера можно привести эпиграмму "На Фотия"

Славянизмы на протяжении всей творческой деятельности Пушкина являются неотъемлемой частью лирики поэта. Если в раннем творчестве для создания поэтического образа славянизмы привлекались чаще других слов, то в зрелых произведениях, как и в современной поэзии, художественный образ мог создаваться за счет особых поэтических слов, русских и старославянских по происхождению, и за счет нейтральной, общеупотребительной, разговорной лексики. В обоих случаях мы имеем дело с пушкинскими стихами, не имеющими себе равных в русской поэзии. Большой удельный вес имеют славянизмы в стихотворениях "Погасло дневное светило...", "Черная шаль", "Гречанка", "К морю", "Ненастный день потух...", "Под небом голубым...", "Талисман".

В лирических произведениях "Ночь", "Все кончено", "Сожженное письмо", "А.П. Керн", "Признание", "На холмах Грузии...", "Что в имени тебе моем?...", "Я вас любил..." поэтический образ создается за счет общеупотребительной русской лексики, что не только не лишает произведения силы эмоционального воздействия на читателя, но заставляет читателя забывать о том, что перед ним художественное произведение, а не действительное, искреннее лирическое излияние человека. Подобных поэтических сочинений русская литература до Пушкина не знала.

Таким образом, выбор церковнославянского или русского выражения основывается у Пушкина на принципиально иных принципах, чем у его предшественников. Как для "архаистов" (сторонников "старого слога"), так и для "новаторов" (сторонников "нового слога") важна ровность стиля в пределах текста; соответственно, отказ от галлицизмов или от славянизмов определяется стремлением к стилистической последовательности. Пушкин отвергает требование единства стиля и, напротив, идет по пути сочетания стилистически разнородных элементов. Для Ломоносова выбор формы (церковнославянской или русской) определяется семантической структурой жанра, т.е. в конечном счете, славянизмы соотносятся с высоким содержанием, а русизмы - с низким, эта зависимость осуществляется опосредствованно (через жанры). Пушкин начинает как карамзинист, в его творчестве явно прослеживается карамзинистский "галло-русский" субстрат, и это обстоятельство определяет характер сближения "славянской" и "русской" языковой стихии в его творчестве. Однако позднее Пушкин выступает как противник отождествления литературного и разговорного языка - его позиция в этом отношении близка позиции "архаистов".

В 1827 г. в "Отрывках из писем, мыслях и замечаниях" Пушкин определил сущность главного критерия, с которым писатель должен подходить к созданию литературного текста: "Истинный вкус состоит не в безотчетном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, но - в чувстве соразмерности и сообразности". В 1830 г. в "Опровержении на критики", отвечая на упреки в "простонародности", Пушкин заявляет: "... никогда не пожертвую искренностию и точностию выражения провинциальной чопорности и боязни казаться простонародным, славянофилом и т. п.". Обосновывая теоретически и разрабатывая практически это положение, Пушкин в то же время понимал, что литературный язык не может представлять собой только простую копию разговорного, что литературный язык не может и не должен избегать всего того, что было накоплено им в процессе многовекового развития, ибо это обогащает литературный язык, расширяет его стилистические возможности, усиливает художественную выразительность.

В статье "Путешествие из Москвы в Петербург" (вариант к главе "Ломоносов") Пушкин теоретически обобщает и четко формулирует свое понимание взаимоотношения русского и старославянского языков: "Давно ли стали мы писать языком общепонятным? Убедились ли мы, что славенский язык не есть язык русский и что мы не можем смешивать их своенравно, что если многие слова, многие обороты счастливо могут быть заимствованы из церковных книг, то из сего еще не следует, чтобы мы могли писать да лобжет мя лобзанием вместо целуй меня". Пушкин разграничивает "славенский" и русский языки, отрицает "славенский" язык как основу русского литературного языка и в то же время открывает возможность для использования славянизмов в определенных стилистических целях. Пушкин явно не разделяет теории трех стилей (как, впрочем, не разделяют ее карамзинисты и шишковисты) и, напротив, борется со стилистической дифференциацией жанров. Он вообще не стремится к единству стиля в пределах произведения, и это позволяет ему свободно пользоваться церковнославянскими и русскими стилистическими средствами. Проблема сочетаемости разнородных языковых элементов, принадлежащих разным генетическим пластам (церковнославянскому и русскому), снимается у него, становясь частью не лингвистической, а чисто литературной проблемы полифонии литературного произведения. Таким образом, лингвистические и литературные проблемы органически соединяются: литературные проблемы получают лингвистическое решение, а лингвистические средства оказываются поэтическим приемом.

Пушкин вводит в литературный язык как книжные, так и разговорные средства выражения - в отличие от карамзинистов, которые борются с книжными элементами, или от шишковистов, которые борются с элементами разговорными. Однако Пушкин не связывает разнообразие языковых средств с иерархией жанров; соответственно, употребление славянизмов или русизмов не обусловлено у него высоким или низким предметом речи. Стилистическая характеристика слова определяется не его происхождением и не содержанием, а традицией литературного употребления. Вообще литературное употребление играет у Пушкина значительную роль. Пушкин ощущает себя в рамках определенных литературных традиций, на которые он и опирается; его языковая установка, поэтому не утопична, а реалистична. Вместе с тем, задача для него состоит не в том, чтобы предложить ту или иную программу формирования литературного языка, а в том, чтобы найти практические способы сосуществования различных литературных традиций, максимально используя те ресурсы, которые заданы предшествующим литературным развитием.

Синтез двух направлений - карамзинистского и шишковистского, осуществленный Пушкиным, отражается в самом его творческом пути; путь этот исключительно знаменателен и, вместе с тем, необычайно важен для последующий судьбы русского литературного языка. Как говорилось выше, Пушкин начинает как убежденный карамзинист, но затем во многом отступает от своих первоначальных позиций, в какой-то степени сближаясь с "архаистами", причем сближение это имеет характер сознательной установки. Так, в "Письме к издателю" Пушкин говорит: "Может ли письменный язык быть совершенно подобным разговорному? Нет, так же, как разговорный язык никогда не может быть совершенно подобным письменному. Не одни местоимения, но и причастия вообще и множество слов необходимых обыкновенно избегаются в разговоре. Мы нe говорим: карета скачущая по мосту, слуга метущий комнату, мы говорим: которая скачет, который метет и т.д.). Из того еще не следует, что в русском языке причастие должно быть уничтожено. Чем богаче язык выражениям и оборотами, тем лучше для искусного писателя." Все сказанное обусловливает особый стилистический оттенок, как славянизмов, так и галлицизмов в творчестве Пушкина: если славянизмы рассматриваются им как стилистическая возможность, как сознательный поэтически прием, то галлицизмы воспринимаются как более или менее нейтральные элементы речи. Иначе говоря, если галлицизмы составляют в принципе нейтральный фон, то славянизмы - поскольку они осознаются как таковые - несут эстетическую нагрузку. Это соотношение определяет последующее развитие русского литературного языка.

Уникальная неповторимость языка Пушкина, находящая свое конкретное воплощение в литературном тексте на основе чувства соразмерности и сообразности, благородной простоты, искренности и точности выражения, таковы главнейшие принципы Пушкина, определяющие его взгляды на пути развития русского литературного языка в задачи писателя в литературно-языковом творчестве. Эти принципы полностью соответствовали как объективным закономерностям развития русского литературного языка, так и основным положениям развиваемого Пушкиным нового литературного направления - критического реализма.

Особенности стиля лирики А. С. Пушкина

Со дня опубликования «Руслана и Людмилы» имя Пушкина неизменно было в центре не только идейной и общеэстетической, но и стилевой борьбы. И дело тут не в одном лишь генеральном значении Пушкина для нашей культуры. Дело еще и в том, что среди русских писателей Пушкин, как не раз говорилось, являет собою тип художника прежде всего. В классическом нашем искусстве всегда была сильна мысль о внутреннем единстве духовной деятельности, сквозило пренебрежение ко всякой специализации, дифференциации ее, в частности, - к эстетическому началу как таковому.

В этом отношении Пушкин был «гармоничнее», «художественнее» своих гениальных преемников; при мысли о Пушкине тот час же возникает внутренний образ четкой и стройной, законченно-совершенной, кристального стиля.

Это свойство Пушкина в свое время хотели использовать деятели «чистого искусства», от Фета до акмеистов. Однако же они не имели особого успеха на этом поприще – и совершенно ясно почему. Пушкин не «просто великий стилист», форма, стиль у него не самодовлеет. Недаром Толстой по контрасту вспомнил о Пушкине: «вон у Пушкина: его читаешь и видишь, что форма стиха ему не мешает». Толстой тут выражает мысль, в сущности, очень точно очерчивающую главный принцип стилистики Пушкина: форма – это гармоничное, точное выражение чего-то (т.е. содержания, сути духовной). Как только нарушается это строгое равновесие, как только совершается перекос в ту или иную сторону (у некоторых акмеистов, например в сторону «формы как таковой»), так мы сразу интуитивно знаем, что пушкинский стих, пушкинская традиция тут уже переосмыслены в своей сути, а не в деталях.

Кардинальное свойство, о котором сейчас идет речь, делает стихи Пушкина очень «выгодным», адекватным материалом для современных раздумий о стиле - о смысле самой это категории. Ныне ясно, что стиль нельзя толковать как одно лишь «своеобразие», индивидуальность художника: сама практика творчества и усилия многих литературоведов, теоретиков искусства вновь показали, что в стиле, в стилевых факторах нельзя искусственно изолировать общее и своеобразное; индивидуальный стиль – лишь одна из ступеней, один из уровней в скользящей шкале стилевых категорий: стиль произведения, индивидуальный стиль художника, стиль школы, стилевая тенденция …

При трактовке стиля как категории ближе к конкретной истине не слишком простая формула «стиль – это художественная форма» и не слишком общая и статичная формула «единство содержания и формы», а также обозначения, как переход содержания в форму, формы в содержание, - сам фактор, закономерность, момент этого перехода. Стиль – это закон художественной формы, как момент перехода в дух, в содержание. Это художественная форма, взятая в плане ее закона и динамики вширь и в глубь.

Особенно показательна в этом отношении лирика Пушкина: тот принцип гармонии, стройности, полный сообразности и соразмерности всех элементов, который столь кардинально важен для Пушкина, в его лирике выступает обнажено – он не заслонен всем тем, с чем приходится иметь дело в крупных жанрах в силу самой жанровой специфики:

В те дни, когда мне были новы

Все впечатленья бытия –

И взоры дев и шум дубровы,

И ночью пенье соловья,

Когда возвышенные чувства,

Свобода, слава и любовь

И вдохновенное искусство

Так сильно волновали кровь, -

Часы надежд и наслаждений

Тоской внезапной осеня,

Тогда какой-то злобный гений

Стал тайно навещать меня.

Печальны были наши встречи:

Его улыбка, чудный взгляд,

Его язвительные речи

Вливали в душу хладный яд.

Не истощимый клеветою

Он провиденье искушал;

Он звал прекрасною мечтою;

Он вдохновенье презирал;

Не верил он любви, свободе,

На жизнь насмешливо глядел –

И ничего во всей природе

Благословить он не хотел.

Это стихотворение по сути и по форме обратило на себя особое внимание самого Пушкина и – Белинского, одинаково ненавидевшего в период статей о Пушкине как голую риторику с «хорошим содержанием», так и бессодержательное рифмоплетство. Тут есть высокая, глубокая мысль – и пристальное претворение. Это претворение, эта гармония сути и формы прежде всего видны в композиции – вообще в одном из наиболее мощных лирических средств Пушкина, с его архитектонизмом, стремлением к стройной форме.

Если взглянуть на другие стороны стиля – на лексику, ритмику, на систему деталей, то увидим ту же особенность: ясное, чуткое соответствие внешних форм – внутренним, образных сил, средств – духовному, содержательному заданию. Все – мера в меру, везде – сообразность и соразмерность: всего не более и не менее, чем требуется для прямого дела. Это – законченно-замкнутое художественно-стилевое решение.

Почти в каждом стихотворении Пушкина есть эта внутренняя четкость композиционных средств. Мало того, она сплошь и рядом выведена во вне, акцентирована, возведена в доминанту. Так, Пушкин очень любил лирическую композицию «двух частей», соединенных между собой по контрасту или какому-либо иному принципу. Сплошь и рядом две части – это просто две строфы: столь четко деление, столь важен, подчеркнут принцип симметрии.

Высоко над семьею гор,

Казбек, твой царственный шатер

Сияет вечными лучами.

Твой монастырь за облаками,

Как в небе реющий ковчег,

Парит, чуть видный, над горами.

Далекий, вожделенный берег!

Туда б, сказав «прости» ущелью,

Подняться к вольной вышине!

Туда б, в заоблачную келью,

В соседство Бога скрыться мне!.. (1829г)

Пушкин любит стихотворение – развернутое сравнение. Ему импонирует простота, наглядность, контрасты и действенность этой формы. Два образных алгоритма, две линии резко оттеняют, «освежают» друг друга – и вместе дают естественное, живое целое. Сплошь и рядом сама разгадка, секрет сравнения оттянуты в конец:

И ты, поэт!

Тем самым ясность и само влияние композиции на контекст резко увеличиваются; в то же время Пушкин всегда в душе озабочен тем, чтобы композиция, при всей ее резкости, была именно естественной, живо-непринужденной; отсюда, например, любовь как раз к развернутым сравнениям – тропу более свободному и открытому, чем напряженное, субъективно-спресованная метафора:

На небесах печальная Луна

Встречается с веселою зарею,

Одна горит, другая холодна.

Заря блестит невестой молодою,

Луна пред ней, как мертвая, бледна,

Так встретился, Эльвина, я с тобою.

Пушкин неизменно ценит такие средства поэтики, как

рефрен:

…Шуми, шуми, послушное ветрило,

Волнуйся подо мной, угрюмый океан…

Храни меня, мой талисман,

Храни меня во дни гоненья,

Во дни раскаянья, волненья:

Ты в день печали был мне дан.

Когда подымет океан

Вокруг меня валы ревучи,

Когда грозою грянут тучи, -

Храни меня, мой талисман.

кольцо («Не пой, красавица»),

сравнение:

Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя;

То, как зверь, она завоет,

То заплачет, как дитя,

То по кровле обветшалой

Вдруг соломой зашумит,

То, как путник запоздалый,

К нам в окошко застучит.

вообще композиционный повтор, - средства, дающие композиции и четкость, и легкую и ясную условность, и напевность, свободу одновременно:

Сквозь волнистые туманы

Пробирается луна,

На печальные поляны

Льет печально свет она.

По дороге зимней, скучной

Тройка борзая бежит,

Колокольчик однозвучный

Утомительно гремит.

…Грустно, Нина: путь мой скучен,

Дремля смолкнул мой ямщик,

Колокольчик однозвучен,

Отуманен лунный лик.

Но все это не значит, что композиция, как и другие средства стиля, подчиняется у Пушкина одному лишь закону строгости и симметрии. То есть они подчиняются, но сама его стройность, строгость неизменно внутренне полна и напряжена. «Сладкозвучие», музыка, бег, напевность пушкинского стиха нередко сбивают с толку; он кажется только плавным и легким, тогда как на деле он скрыто патетичен, конфликтен. Многие даже и сведущие люди споткнулись на «простоте», мнимой бездумности и гладкости Пушкина. Играет роль и то, что строки Пушкина уже «автоматизировались», в сознании стали само собой разумеющимися.

Для пушкинской композиции нередко характерно прямое и четкое сопоставление чисто человеческого и пейзажного планов. Пушкин любит природу, любит ее и в вихре, и в покое; но неизменно природа для Пушкина – напоминание о простоте, свободе, духовном пределе в самом человеке:

На холмах Грузии лежит ночная мгла,

Шумит Арагва предо мною.

Мне грустно и легко, печаль моя светла,

Печаль моя полна тобою,

Тобой, одной тобой

Унынья моего

Ничто не мучит, не тревожит,

И сердце вновь горит и любит - оттого,

Что не любить оно не может…

Бросается в глаза, что между описанием природы и остальной частью стихотворения (выражением чувства) нет никакой логической связи. Однако если мы попробуем отбросить пейзаж и начнем читать стихотворение с третьего стиха (“Мне грустно и легко, печаль моя светла ”), то сразу станет ясно, что выражение чувства не мотивировано пейзаж создает лирическое настроение и тем самым подготавливает читателя к восприятию следующих строк. Третий стих состоит из двух коротких предложении, каждое из которых - оксюморон (соединение логически не сочетаемых, противоположных понятии) Читатель как бы стоит перед загадкой если “мне грустно”, то почему одновременно и “легко” Второй оксюморон не прибавляет ничего нового, а по смыслу повторяет первый: если “печаль”, то почему “светла”?

Синонимический повтор того же оксюморона усиливает напряжение" отчего может быть такое странное сочетание чувств.

Переходу тихой нежности в бурную страсть, резкой смене словаря и синтаксического строя соответствует и полное изменение структуры стиха...

Вместо спокойной симметричной композиции первого четверостишия - композиция неуравновешенная, стих беспокойный... напевная стихотворная интонация уступает место неровной, изменчивой, выражающей страстный, прерывистый характер речи.

Нередко видим у Пушкина стихи, в которых природа, просторы мира и мироздания будто и не названы прямо, но подразумеваются, составляют скрытый фон; именно это часто дает опять-таки такую внутреннюю полноту и объемность его внешне совершенно простой и строгой лирической композиции, его художественной идеи:

Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит, -

Летят за днями дни, и каждый час уносит

Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем

Предполагаем жить, и глядь, как раз умрем.

На свете счастья нет, но есть покой и воля.

Давно завидная мечтается мне доля –

Давно, усталый раб, замыслил я побег

В обитель дальнюю трудов и чистых нег.

Здесь ничего не сказано о полях, лесах и т.д.; но, читая эти потетически-светлые строки, невольно видим человека, который стоит где-то, положим, у парапета Невы в сером, каменном городе – и думает о любимой, и представляет широкую степь, свою молодость, небо, простор; представляет, возможно, так и не увиденную Италию, «адриатические волны».

Издавна имя Пушкина было в скрещении лучей при обсуждении вопроса о так называемых «классическом» и «романтическом» началах в искусстве, о двух генеральных принципах жизнеощущения и художественной организации материала. Действительно, многими любимое и в старые, и в новые времена мнение, будто Пушкин – это прежде всего «гармония» (в узком смысле), «классика», спокойствие, светлая созерцательность стройная радость, «нирвана», в противовес стихии, опровергается, во-первых, самой практикой лирического творчества как раннего, так и позднего Пушкина, а во-вторых – и самим характером тех споров, которые шли по этой части вокруг его поэтики. Вообще в литературе о Пушкине не раз напоминалось, что Пушкин писал не только «Я вас любил…» и «На холмах Грузии…», но и

Мчатся тучи, вьются тучи;

Невидимкою луна

Освещаиет снег летучий;

Мутно небо, ночь мутна…

Домового ли хоронят,

Ведьму ль замуж выдают?..

и многое другое в том же духе. Метод письма у Пушкина тут остается «стройным», но жизнеощущение отчасти тяготеет к «хаосу». Но дело, собственно, не в том, чтобы в пику сторонникам «дневного», «светлого» Пушкина доказать, что Пушкин, наоборот, был «ночным» и «темным», а в том, чтобы восстановить истину в ее рельефности.

Пушкин в данном случае гармоничен в высоком и философском значении слова: он не боится «стихии», а одолевает ее, обретает над ней художественную власть. Поэт всю жизнь сражался как раз с «классицизмом», а отстаивал «истинный романтизм» против романтизма ложного. Это второе было столь вразумительно, что мысль, традиция была немедленно подхвачена и в какой-то степени держится до сих пор: мы внутренне очень различаем романтизм как нечто дутое и фальшивое, как то, что «темно и вяло», - и романтизм как порыв к высокому, как поиск духовного содержания человеческой жизни, как личностное начало.

Пушкин – «одно в одном» «стихии» и «классики», подрыва и «нирваны» (высшего созерцания): такова природа его гармонически-художественного гения. Не ведать этого – исказить ведущую черту жизнеощущения, стиля Пушкина. Конечно, каждый ищет и находит в Пушкине подтверждение своим стилевым принципам, это естественно, это было и будет; но и исконным характером исходного материала надо считаться. Универсальность, многомерность – эти качества Пушкина ныне не должны быть забыты в пользу более частных и плоских.

При подготовке данной работы были использованы материалы с сайта http://www.studentu.ru

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.