Пророческий крест поэта. Из Пиндемонти

17 апреля в Культурном центре Высшей школы экономики состоялась очередная встреча из цикла «Важнее, чем политика», организованная НИУ ВШЭ и Фондом «Либеральная миссия» . На этот раз гостем стал художественный руководитель театра «Сатирикон», народный артист России Константин Райкин.

Несмотря на то, что встреча не была творческой, Константин Райкин сразу сообщил, что к любому общению он относится как к выступлению перед зрителями. Видимо, поэтому рассуждения о нашей современной жизни, о состоянии культуры в стране перемежались декламацией стихов. «Я воодушевлен названием «Важнее, чем политика». Ведь вся жизнь - попытка доказать, что есть вещи важнее политики. Нас всячески убеждают, что ничего, кроме политики и нет… А у меня давно по этому поводу раздражение и желание игнорировать. Хотя полностью это сделать невозможно. И тем не менее, все самое главное - нечто, прекрасно независящее от политики», - считает гость встречи. И как бы в подтверждение Константин Райкин прочитал стихотворение одного из своих самых любимых поэтов Александра Пушкина «Из Пиндемонти», в котором есть строка, выбранная в качестве названия для встречи - «Не дорого ценю я громкие права...».

Не дорого ценю я громкие права, От коих не одна кружится голова. Я не ропщу о том, что отказали боги Мне в сладкой участи оспаривать налоги Или мешать царям друг с другом воевать; И мало горя мне, свободно ли печать Морочит олухов, иль чуткая цензура В журнальных замыслах стесняет балагура. Все это, видите ль, снова, слова, слова. Иные, лучшие, мне дороги права; Иная, лучшая, потребна мне свобода: Зависеть от царя, зависеть от народа - Не все ли нам равно? Бог с ними. Никому Отчета не давать, себе лишь самому Служить и угождать, для власти, для ливреи Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи; По прихоти своей скитаться здесь и там, Дивясь божественным природы красотам, И пред созданьями искусств и вдохновенья Трепеща радостно в восторгах умиленья. - Вот счастье! Вот права...

«Я так устал от этого скрипучего слова - кризис, - которое мы каждый день слышим сотни раз… Но есть любящие глаза, наступает весна, вокруг такие прекрасные девушки… Разве это все заставляет нас думать о кризисе? Это никак не зависит от того, кто кого выбрал, - рассуждает Константин Райкин. - Самое важное для меня то, что происходит на земле, в театре «Сатирикон». Есть смысл верить в то, что жизнь зависит от людей бескорыстных и творческих. Как сказал один замечательный поэт, «И землю жаворонок держит на нитке песенки своей». Я думаю, что этот жаворонок я. Мне выгодно так думать, это правильно так думать».

Счастье - это не станция назначения, а способ путешествия. У каждого человека есть много поводов для счастья. Есть вещи действительно важнее политики, и поэт это чувствует лучше других, считает Константин Райкин. У Давида Самойлова есть стихотворение «Пестель, поэт и Анна», в котором эта мысль сформулирована достаточно четко.

Человек ко всему привыкает, но в этой суете совершенно не участвует душа. «Когда бываешь в отпуске на море или в горах, то думаешь, как же повезло тем, кто здесь живет и может видеть эту красоту каждый день. Но в том-то и дело, что они мимо этого ходят как мимо фотообоев». Искусство же делает нашу жизнь ощутимей, оно поясняет нам, что жизнь прекрасна, или, наоборот, указывает на то, что есть рядом с нами плохого. Искусство действует, пока оно длится. Человек, сидя в театральном зале, сочувствует честному и доброму. Провинциальные театры нельзя закрывать хотя бы из-за этого. Из плохого театра можно сделать хороший, а из хорошего магазина или ночного клуба театр уже не получится. «Приезжая в какой-нибудь Мухославск, по поведению публики могу сказать, есть ли там театр. Это легко определяется по способности понимать русскую речь, сложносочиненные и сложноподчиненные предложения. Театр оказывает влияние на состояние мозгов. Если театра нет, люди не понимают русской речи, даже если внимательно слушают, ведь сами они говорят на смеси мата и междометий».

На реплику ведущего встречи Дмитрия Бака о том, что в искусстве многое от политики, Константин Райкин реагирует так: «В этом нет противоречия. Важно понять, что театр не просто отражает происходящее, но и куда-то зовет. А любой спектакль хорош, если он связан с современностью, актуален. Надо помогать учреждениям культуры, образования, науки… Нам они нужны в первую очередь, а не армия и тяжелая промышленность».

Театр, по мнению Константина Райкина, - элитарное искусство, в театр ходит меньше десяти процентов населения. Но к искусству надо приобщать с детства, а разговоры о том, что «народ не поймет», надо отставить в сторону.

Наше общество гость встречи сравнил с первоклашками, которые дергают за косички одноклассниц, бьют друг друга портфелями, плюются промокашками… И никак не могут сосредоточиться и обратить внимание на наблюдающую за ними учительницу. Когда культура в загоне, «по улицам ходят толпы непуганых разгильдяев, а добросовестных людей совсем мало».

«Мы провели замечательный вечер, Константин Аркадьевич два часа держал аудиторию, - подытожил научный руководитель ВШЭ Евгений Ясин . - Культура - это не только искусство или отрасль экономики. Это настроение, ощущение, что ты входишь в резонанс с чем-то очень важным». Более важным, чем политика.

Андрей Щербаков, Новостная служба портала ВШЭ

Фото Никиты Бензорука

«Из Пиндемонти» Александр Пушкин

Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
Я не ропщу о том, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспоривать налоги
Или мешать царям друг с другом воевать;
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура.
Все это, видите ль, снова, слова, слова*.
Иные, лучшие, мне дороги права;
Иная, лучшая, потребна мне свобода:
Зависеть от царя, зависеть от народа —
Не все ли нам равно? Бог с ними.
Никому
Отчета не давать, себе лишь самому
Служить и угождать, для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья.
— Вот счастье! вот права…

* Hamlet. (Примеч. А.С.Пушкина.)

Анализ стихотворения Пушкина «Из Пиндемонти»

В 1836 году Пушкин работал над так называемым каменоостровским циклом, который был опубликован только после его смерти. Согласно мнению Юрия Михайловича Лотмана, несколько стихотворений серии стоит считать вершиной и поэтическим завещанием Александра Сергеевича. Цикл включает в себя как минимум шесть произведений, четыре из которых помечены римскими цифрами. В их числе – «Из Пиндемонти». Три других стихотворения – « …», «Подражание италиянскому» и «Мирская власть» — проникнуты религиозно-христианской символикой. В рассматриваемом тексте она отсутствует.

По мнению большинства современных литературоведов, заглавие стихотворения представляет собой мистификацию. К сюжету произведения, к его идейной составляющей оно не имеет отношения. Изначальное название анализируемого текста – «Из Alfred Musset». Александр Сергеевич отказался от него, так как хотел видеть стихотворение изданным. Николаевская цензура не позволила бы появиться в печати упоминанию об известном французском писателе-романтике. Причиной тому была Июльская революция, вспыхнувшая в 1830 году. Российский император не желал, чтобы информация о ней свободно распространялась на просторах управляемой им страны. В итоге Пушкин решил воспользоваться именем итальянского поэта Ипполито Пиндемонте. И его, и Мюссе Александр Сергеевич выбрал не случайно. У обоих авторов встречаются близкие ему темы свободолюбия, противостояния человека гнету общественных условий. Справедливости ради стоит отметить, что подобные идеи вообще характерны для романтизма как литературного направления.

Стихотворение можно разделить на две части, противопоставленные друг другу. В обеих лирический герой рассказывает о своей системе жизненных ценностей. Сначала перед читателями предстает цепь отрицаний политических институтов и социальных ролей. Речь идет о налогах, войнах, цензуре. Во второй части представлены позитивно воспринимаемые ценности. Кроме того, высказывается одна из главных мыслей произведения, отличающаяся афористичностью:
…для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи…
В стихотворении утверждается первейшее право каждого человека, которое не должно отнимать у него ни государство, ни другие люди, — право на духовную и физическую свободу. Без него все остальные права становятся фиктивны и бессмысленны. Лирический герой видит высшее счастье в том, чтобы быть личностью, иметь возможность «дивиться божественным природы красотам», восхищаться великими произведениями искусства.

Как полагает литературовед Сергей Акимович Кибальник, в стихотворении «Из Пиндемонте» ощущается классическая основа. Ассоциации с античностью рождаются как на уровне формы (использование александрийского стиха), так и на уровне содержания. Рассмотрим последний аспект подробнее. Пушкин защищает право человека на внутреннюю и внешнюю свободу, превозносит общение с природой и наслаждение искусством, противопоставляемые стремлению обрести власть и желание посвятить себя государственной службе. Близкие идеи фигурируют в творчестве древнеримского поэта Горация. Его лирика интересовала Александра Сергеевича еще в лицейские годы. Изначально Пушкин создавал условный образ стихотворца-эпикурейца. Эта традиция условной горацианской поэзии была довольно быстро отвергнута. В 1830-х Александр Сергеевич нередко напрямую обращался к наследию античности. От условных древнегреческих и древнеримских символов он перешел к живым образам, от горацианских имитаций, сделанных на французский манер, — к истинному Горацию.

Примечания

‎ Первоначально названо: «Из Alfred Musset», но затем заменено ссылкой на Пиндемонти. Это говорит о том, что оба источника - мнимые, придуманные Пушкиным для проведения стихов через цензуру. Поэт думал напечатать цикл стихов, сочиненных летом 1836 г., и поставил на них номера в той последовательности, как он хотел увидеть их в печати:

‎ II - «Отцы пустынники и жены непорочны...»

‎ III - (Подражание италиянскому) («Как с древа сорвался предатель-ученик...»)

‎ IV - Мирская власть («Когда великое свершалось торжество...»)

‎ VI -Из Пиндемонти («Недорого ценю я громкие права...»)

‎ Автографы с цифрами I и V до нас не дошли.

‎ Все эти стихотворения Пушкиным не были опубликованы.

Ссылки

• Кибальник С. А. О стихотворении "Из Пиндемонти": (Пушкин и Гораций) // Временник Пушкинской комиссии, 1979 / АН СССР. ОЛЯ. Пушкин. комис. - Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1982. - С. 147-156. Электронная публикация: ФЭБ

КОММЕНТАРИЙ.
Это одно из моих любимых стихотворений Пушкина, и, думаю, что не только мне оно по душе. В самом деле, демократия в России как-то особенно не прививалась в истории, что в пушкинское время, что в более позднее; права и свободы, декларируемые ей, для простолюдинов были столь же не актуальны, сколько заоблачны (сельскому человеку, привязанному к земле, имевшему по 7-10 детей, выращивавшему урожай и содержавшему разную скотинку в былые времена, какое было дело до всяких там «маршей несогласных», философских диспутов, свободной прессы и прочих роскошей и излишеств, как они могли выглядеть в их глазах), а для личностей масштаба Пушкина было ясно, что настоящая свобода – в самом человеке, в его определенном отношении к себе, к окружающей действительности и ее превратностям. Правда, между этими двумя полюсами, «свободой «В», так сказать (то есть высшей, внутри себя, в божественной истине, в Царстве Божием, которое внутри нас) и просто несвободой в обреченности в поте лица добывать хлеб свой, почти ничего и не было промежуточного, разнообразия в оттенках по сравнению с Европой было маловато. Но тем не менее, даже в относительно жесткое николаевское время Гоголя-Пушкина была свобода бытовая. И свобода выражения своих взглядов, пусть не в прессе, но в кругу единомышленников, была тоже. Ведь спрошен был тот же Пушкин царем, где бы и с кем он был, если б во время декабристского восстания ему случилось быть в Петербурге, и его ответ был: «На Сенатской». И ему за это, как известно, ничего не было… Ну а к концу века Пушкина этой свободы было уже существенно больше в самых разных ее проявлениях. Причем, чем больше эту свободу давали сверху, тем большее ее требовали, тем убежденнее становились сами требователи, непримиримее, озлобленнее, враждебнее самой власти, шедшей на разные реформы, уступки и свободы в политической жизни. Парадокс?

А в 1917-м произошло в точности по словам Шигалева из «Бесов» Достоевского: начав безграничной свободой в феврале, кончили безграничным деспотизмом годом-двумя позже. От рабства шли к бунтарству, от бунтарства к новому рабству, еще худшему, чем прежде. Потеряли и ту свободу, что была ранее…

Сейчас цикл конца XIX – начала ХХ века повторяется вроде бы в более мягком варианте. Общественную свободу в 90-х россияне получили, но большинство так и не сумело ей воспользоваться (кто-то не хотел, а кто-то просто не смог, поскольку формальной и внешней свободы оказалось гораздо больше, чем элементарных прав, а в подобных условиях свобода и право легко перетекают на сторону сильного, бесцеремонного и изворотливого). Поэтому гарантия равных прав, конечно, необходима в нашем мире для всех: свобода человека может обеспечиваться в немалой степени с точки зрения закона, тогда как с точки зрения благодати она может быть куда более уязвимой и хрупкой. Оставаться внутренне свободным (по благодати, в «свободе «В»), будучи, допустим, в зоне, - все-таки высший пилотаж; чтобы дорасти до этой свободы, человеку необходимо изначально хотя бы наличие внешней «свободы «ОТ». А если человек живет с волками и воет по-волчьи, он с весьма большой вероятностью таким и останется – ему не то что до свободы сынов Божьих, но до свободы сынов человеческих не достать. В самом деле, к примеру, что осталось к концу ХХ в. от золотого века русской литературы – XIX-го?... В этом плане пренебрежение правами как свыше (с точки зрения благодати), так и снизу, было обусловлено слаборазвитым правосознанием по России в целом. О законе вспоминали тогда, когда нужно было прищучить кого-нибудь, а в остальном, «закон, что дышло, - куда повернул, туда и вышло».

Но в остальном Пушкин, бесспорно, прав: невозможно изменить окружающую действительность, пусть и при верном личном понимании того, что необходимо менять, и предпринимаемых к этому попытках, с одной стороны, и при отсутствии общественной солидарности и воли к переменам, с другой. В лучшем случае это будут «слова, слова, слова», сотрясающие воздух. И остается только не участвовать самому в этом маскараде, «жить не по лжи», как предлагал Солженицын. Или - «для власти, для ливреи не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи», что остается весьма актуальным как для российской светской жизни, так и для внутрицерковной. Этого права, во всяком случае, никто у нас никогда не отнимет, если сами добровольно от него не откажемся!