Историческая победа.

В 2017 году исполняется 100-летняя годовщина Русской Революции. Революция 1917 года до сих пор является величайшим историческим событием. Хотя её значение было запятнано и затенено гротескным перерождением Советского Союза и безжалостной клеветой апологетов капитализма.

1917 год стал олицетворением массового движения против злобного эксплуататорского правящего класса. Угнетённые рабочие, бедные крестьяне, солдаты и другие эксплуатируемые слои, которые страдали во время мировой империалистической войны, восстали и свергли прогнивший царский режим и власть капиталистов и землевладельцев. Впервые в истории человечества, революция – под руководством революционной партии большевиков – создала правительство рабочего класса и других бедных слоёв, и выстояла в борьбе с военной интервенцией и экономической блокадой. Советская форма правления была основана на массовом демократическом участии граждан.

Массы вышли на историческую арену.

Этот «праздник угнетённых» включал в себя открытые дискуссии и дебаты, в которых массы выражали свои нужды и чаяния. Об этом рассказывает книга Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир» и книга Виктора Сержа «Один год Русской Революции». Это мощное движение вселяло страх в международную буржуазию, которая сразу же организовала военную интервенцию для поддержки «белых» - буржуазно-феодальных контрреволюционеров.

Эта революция была вызвана массовыми демонстрациями рабочих женщин, и в дальнейшем женщины-активистки рабочего класса оказали мощное влияние на развитие всей революции. Советское правительство предоставило женщинам такие права, которых до сих пор нет в западных странах. Разумеется, молодая республика столкнулась с огромными трудностями в первые годы реформ, особенно на фоне местных и глобальных экономических проблем.

Но имела место и потрясающая вспышка творчества – в изобразительном искусстве, театре, архитектуре и в других сферах – которая оказала большое влияние на весь мир. Однако, будущая выставка Русского искусства в лондонской Королевской академии будет использоваться для клеветы на достижения революции.

Советское правительство, получившее власть в результате революции, столкнулось с большими проблемами. Рабочий класс находился в меньшинстве в сельскохозяйственной стране. Россия была экономически и культурно отсталой страной, опустошённой Первой мировой войной. Кроме того, революция оказалась в изоляции из-за поражения революционных движений в таких более развитых странах как Германия, где рабочий класс был намного сильнее. У Ленина и Троцкого – лидеров революции – не было иллюзий: Русская Революция может добиться успеха только в условиях социалистического сотрудничества с международным революционным движением.

На фоне революционной изоляции и отсталости страны, процесс бюрократического перерождения под руководством Сталина начался очень рано. Ленин боролся с ним до своей смерти в январе 1924 года. Троцкий тоже противостоял бюрократизации и боролся за восстановление рабочей демократии с 1923 года до смерти от руки сталинского агента в августе 1940 года.

Буржуазные историки могут осуждать Сталина и реакционную бюрократию, на которую он опирался, а также его гротескный бюрократический режим, но они никогда не будут хвалить идеи и мысли Ленина и Троцкого. Троцкий до последних своих дней боролся с вырождением революции с помощью Международной левой оппозиции.

Тем не менее, пример Русской Революции и её успехи никогда не исчезнут из мировой истории. Плановая экономика, несмотря на бюрократические перегибы в эпоху Сталина, подняла Россию от отсталой полуразвалившейся экономики до мощного современного государства в середине XX-го века. В более поздний период плановая экономика сталинского типа стала недемократической и исчерпала свой рост.

Защита наследия в новую эру.

Социалисты, марксисты и прогрессивные рабочие всего мира будут праздновать достижения Русской Революции. В то же время, весь 2017 год буржуазная пропагандистская машина, включая прессу, телевидение, издательства и музеи, будет стараться оклеветать идею социальных преобразований вообще и Русскую Революцию 1917 года в частности.

Пропагандистская неумеренность 2017 года, несомненно, превысит неумеренность 1989 года, когда разрушение берлинской стены связывали с «крахом сталинизма». Международная буржуазия начала тогда «культурную», идеологическую войну, чтобы дискредитировать идею социализма и плановой экономики. Они придумали идеологию «конца истории», которая утверждала, что окончательное достижение цивилизации - парламентская демократия и экономика свободного рынка.

В этот период международные капиталисты выглядели весьма успешными, по сравнению с хаосом и разрушением Советского Союза и восточно-европейских государств. Капиталистические правительства больше не ощущали давление, которое заставляло поддерживать «социальное государство». Финансовый капитал получил свободу и занялся лишь получением прибыли для самого себя. Глобализация ускорилась, и новый неолиберальный режим, выйдя из-под государственного контроля, начал отбирать у рабочих их права и снижать уровень жизни.

До 2007 года международный капитал был успешен. Но сегодня картина совершенно другая. Капитализм уже 10 лет живёт в состоянии глобального экономического кризиса, социальной и политической нестабильности. Сейчас мы уже наблюдаем «кризис легитимности», когда огромные массы населения отвергают капиталистическую систему, даже если они не представляют себе альтернативы. Это отразилось в победе Трампа на выборах в США, так как он выступил против режима, а также в референдуме Брексит по выходу Британии из состава ЕС.

Но буржуазия не будет благоприятно относиться к Русской Революции, несмотря на катастрофическое положение в мире. Наоборот, демонизация 1917 года будет усиливаться, будут новые ужастики, преувеличения, искажения и прямая ложь. Раненый зверь, несомненно, опаснее сытого.

Однако, несмотря на новую идеологическую войну против марксизма и революции, по всему миру усиливается интерес к прогрессу. В США большой популярностью пользуется Берни Сандерс, особенно среди молодёжи, которая начала искать новую форму социализма. В Британии многие молодые люди поддерживают Джереми Корбина и выступают против крайнеправого переворота прошлого года, поддерживая идеи глубоких изменений всего общества.

Для борьбы с капиталистической дезинформацией и пропагандой мы организовали веб-сайт «Социализм сегодня» , на котором будем печатать архивные и новейшие статьи, чтобы рассказать правду о 1917 годе и о настоящем и будущем социализма.

5 338

Материал любезно предоставлен Tablet

Что бы случилось, если бы 100 лет назад к власти в России вместо большевиков пришли меньшевики? Этот вопрос вполне оправдан. И можно даже найти ответ - только частичный ответ, вероятно, но точно ответ.

Постановка вопроса оправданна, потому что в марте 1917 года, когда самодержавие было свергнуто, меньшевики были, возможно, самой сильной политической партией в России, а большевики - маргинальным движением. Надо вспомнить, что и те и другие первоначально были фракциями в составе Российской социал‑демократической рабочей партии (РСДРП), которая была российским аналогом Германской социал‑демократической партии. Меньшевиков возглавлял Юлий Мартов и другие люди, чьи взгляды соответствовали тому, что немецкие социал‑демократы называли ортодоксальным марксизмом, который требовал установления политической демократии. Лидером большевиков был Ленин, по своему политическому темпераменту диктатор и конспиратор. Различия между теми и другими привели к разрыву, но он не означал деления РСДРП ровно пополам. К 1917 году у большевиков было некоторое количество последователей среди петроградских рабочих и в ряде других городов, зато они пользовались щедрой финансовой поддержкой, исходящей из секретных источников, вероятно связанных с правительством Германии. Но у них не было разветвленного партийного аппарата, и никто из их лидеров не пользовался особенной популярностью.

Меньшевики, напротив, имели сильные позиции в рабочем движении. Местные советы, возникшие спонтанно, провели выборы, и меньшевики показали на них хорошие результаты. Они были преобладающей партией в Грузии и вообще на Кавказе. Они пользовались поддержкой у евреев, точнее сказать, у обоих классов евреев. Мартов и многие другие меньшевистские лидеры - большинство их - были типичными представителями русской интеллигенции в ее еврейской версии. Они, вероятно, знали идиш и не отрекались от своего еврейского происхождения, но считали себя интернационалистами. И меньшевизм нашел поддержку у идишеговорящего еврейства, составившего Всеобщий союз еврейских рабочих, или Бунд, который был основной опорой партии (наряду с другими еврейскими фракциями). Меньшевики также заключили союзы с крестьянской партией, социал‑революционерами и с теми, кто считал себя либералами. Учитывая все это, легко вообразить, что если бы только российский политический ландшафт развивался естественным образом - если бы! - меньшевики, их фракции и их союзники со временем возглавили бы государство.

Юлий Мартов. 1917

Однако Ленин был гением маневрирования. Его партия росла, но, несмотря на это, никто из ее лидеров, за исключением самого Ленина, не верил, что большевики могут совершить государственный переворот. Ленин же верил в это и уговорил своих товарищей попытаться. Они произвели свой переворот в ноябре (или октябре, по старому стилю) 1917‑го и представили его как решающее событие, произошедшее по воле Истории, с заглавной буквы. В этом отношении Ленин тоже был гением. Он знал, как перекричать других своим громоподобным теоретизированием. На самом же деле победа большевиков была чистой случайностью. Без самого Ленина переворот в Петрограде никогда не произошел бы. Он бы также не произошел, если бы Мартов и другие революционные лидеры лучше понимали, к чему стремится Ленин.

Так вот, что, если бы меньшевики сделали правильный шаг и дали бы отпор большевикам, - что тогда? Какими людьми оказались бы меньшевики на вершине российского политического олимпа? У нас есть способ ответить на этот вопрос. Хотя Петроград был крупнейшим русским городом, а Москва - следующим за ним, с другой точки зрения самым крупным русским городом был Нью‑Йорк. К 1917 году в Нью‑Йорке поселилось более полутора миллионов иммигрантов из Российской империи; большинство из них были евреями, но были также русские и представители других национальностей. Рабочие кварталы в Петрограде и других российских городах политически склонялись влево; то же происходило в иммигрантских кварталах на Манхэттене, в Бруклине и Бронксе.

Это было связано с тем, что в этих кварталах рабочими и политическими лидерами были ветераны российского революционного движения еще с царских времен, как правило, ветераны меньшевистского подполья, не из верхней интеллигентской прослойки, но - в подавляющем большинстве случаев - из Бунда. Люди, которые создали швейные профсоюзы в Нью‑Йорке (а также в Чикаго и других городах) и учредили Нью‑Йоркскую социалистическую партию (и ее наследников - Социал‑демократическую федерацию и Американскую рабочую партию 1930‑х годов), а также многие важные институты нью‑йоркской социал‑дмократии, Круг рабочих и другие благотворительные организации, жилищные кооперативы, летние колонии и, наконец, еврейскую ежедневную газету «Форвертс», - эти люди были, по сути, нью‑йоркским филиалом меньшевистской партии. В Нью‑Йорке - в отличие от России - меньшевики стали бороться с большевиками - и победили. И затем процветали. До 1938 года президентом городского совета Нью‑Йорка был Барух Чарны Владек, директор «Форвертса» и член Американской рабочей партии, легендарный герой бундовского подполья царских времен, человек, познавший и царскую тюрьму, и сибирскую ссылку и сумевший устоять, когда сам Ленин уговаривал его изменить своим революционным принципам.

Разумеется, меньшевизм в Нью‑Йорке приобрел местный колорит: все были рады размахивать американским флагом. Но он сохранял русскую социал‑демократическую идеологию, пока, сделав все, что они могли сделать, левые иммигранты не влились в ряды американских либералов. Это было важным достижением американской политики в период президентства Франклина Делано Рузвельта и Гарри Трумэна.

Обложка номера «Форвертса» от 3 августа 1924 года. В центре в овале Б. Ч. Владек, внизу в центре А. Рыков и Ф. Дзержинский. Из альбома «A Living Lens. Photographs of Jewish Life from Pages of the Forward». N.‑Y., London: Forward Books, 2007

Я не хочу сказать, что, если бы меньшевики в Петрограде преуспели в борьбе с большевиками, российская политика последующих лет стала бы напоминать нью‑йоркский либерализм. И все‑таки, если бы меньшевики выжили в России, если бы их партия не была ликвидирована, если бы им позволили дальше развиваться и процветать, если бы Бунду было позволено существовать и расти дальше, если бы меньшевистские лидеры сохранили свое влияние, если бы Мартов вместо Ленина стал главой государства - если бы все это произошло, Россия в ХХ веке пошла бы - смогла бы пойти - по пути, разительно отличающемуся от того пути, по которому она в результате пошла.

Но этому не суждено было случиться. Поэтому годовщина мрачная. Мне жаль лишь того, что в нашем столетии утраченные возможности могут быть утрачены также для памяти. В России память о меньшевиках исчезла полностью вместе с самой партией (которая как институция продолжила существовать только в Нью‑Йорке, где оставшиеся ее лидеры издавали партийный журнал - «Социалистический вестник» - до 1960‑х годов). Но и в Нью‑Йорке тоже память об этих старых традициях - русской социал‑демократической идее, которая так значительно повлияла на сам город и на американскую еврейскую жизнь в те времена, - возможно, исчезла или, как сказал в Петрограде 1917‑го Мартову известный перебежчик от меньшевиков к большевикам Лев Троцкий, была отправлена «на свалку истории». 

В чем видели главные уроки 1917 года видные православные иерархи

В истории русской революции много парадоксов. Один из них заключается в том, что изучение и осмысление Октября оттеснило Февраль. Между тем именно февральские события следует считать собственно революцией. И именно в постижении их сути кроется главный урок 1917 года.

Современники событий, пережившие годы репрессий, страшного голода, хаоса и безысходности, а многие – и утрату Родины, – вдумывались в причины Февраля и Октября и, безусловно, видели духовные и политические корни этих явлений в русской истории, в событиях и духовно-нравственном состоянии русского общества на рубеже XIX – XX веков. Одним из наиболее почитаемых для нас, сегодняшних, несомненно, является митрополит Антоний (Храповицкий, 1863-1936), возглавлявший Русскую православную церковь в изгнании.

Во многих своих послереволюционных работах митрополит Антоний, размышляя о судьбе Отечества, строго судил русское общество XIX в., в особенности интеллигенцию, на которой лежит основное бремя ответственности за судьбу народа в целом. Беда русского общества в том, что оно утратило способность православного восприятия действительности и оказалось в плену сменяющихся утопий. Расколотость сознания нашла отражение в литературе - отсюда «лишние люди», «горе от ума», «то сплин, то русская хандра» - возрастала конфликтность сосуществования слоев, классов, поколений. Лучше других запечатлел это состояние душ и умов Ф.М. Достоевский - для митрополита Антония высочайший авторитет. По его мнению, произведения этого писателя были способны помочь русским людям обрести истинное видение произошедшего с ними и с Россией.

«Денационализированное общество», считал Антоний, зашло столь далеко, что ненавидит уже не пороки, а самую Россию. При этом главная причина этой ненависти - «не злая воля, а совершенное незнание России русскими же».

Язык, история отечества, в особенности основы православия оказываются за пределами интересов образованного класса: «Причина глубокого упадка (Отечества) не в нескольких ошибках последнего царствования и не в нескольких неправильных шагах общественных деятелей, а в потере самой общественной перспективы и правительственными сферами и еще более самим русским обществом... Возрождение возможно лишь под условием восстановления правильных воззрений на нашу жизнь и на Русь в умах передовых деятелей, что в настоящее время - время истинного покаяния и отрешения от прежних предрассудков - гораздо легче, чем... в дореволюционный период» (Здесь и далее цитируем по изданию: «Словарь к творениям Достоевского». София. 1921. Позднее автор изменил название на «Ключ»).

Катастрофа революции (любая революция, считал митрополит, имеет деструктивный характер) должна привести к переоценке всего исторического пути России. В самой революции Антоний четко выделяет две фазы - как в ходе событий, так и в восприятии их обществом. Февраль вызвал бурную радость (непонимание истинного характера выпущенных из-под контроля разрушительных сил). И только Октябрь заставил содрогнуться. «Публика продолжала быть довольной, пока она сама могла направлять революцию и командовать в России. Еще бы! Всякий желающий делался министром, комиссаром, общественным оратором и т. д. Но, когда при таких управителях разбрелась армия, оставив неприятелю фронт..., когда оторвали от России десяток губерний и то, что осталось, стало трескаться, и вскоре колоссальное государство раскололось на десятки «самостоятельных республик» - тут наши торжествовавшие ребеллянты закряхтели. Однако не в этом познали они свою беду. Последняя раскрылась перед их глазами тогда, когда явились мужички и сказали: равенство так равенство... нам тоже любопытно вкусить от всего этого, а особенно - власти и денег, ... кровь полилась... целым морем... Прежнее ликующее настроение сменилось и отчаянием... Потеряли уверенность и самые вожди революции, едва ли возможно найти сотню людей на Руси, которые бы одобряли то, что произошло в ней за эти два года» (написано в 1920 г.).

Революция, по мнению митрополита Антония, послужила страшным отрезвляющим средством для общества, потерявшего ориентиры развития национального государства, заблудившегося между социальными утопиями, мистицизмом, атеизмом и просто прожиганием жизни. Февраль 1917 г. он оценивал как «господскую революцию». Без переоценки значения и сути февральского переворота, считал он, невозможно двигаться дальше, трудно будет найти путь, на котором могли бы объединиться созидательные силы

Митрополит Антоний сознательно обострял отношения с образованным обществом еще раньше, в самом начале девятисотых годов, всячески обличая его леность и необразованность, призывал к сознательному отношению к судьбе личной и государственной, к восстановлению нравственных основ общественной жизни, иначе, как предвидел он, «кровавой перетряски» не миновать. При этом суть назревших событий митрополиту была ясна уже в 1909 г.: «Продолжается то несравненно более гибельное разрушение внутреннего содержания русской жизни, ради которого ненавистна бунтовщикам и государственная власть, как его защитница».

В эмиграции многие предавались унынию, и, раскаявшись в личных и общественных ошибках, не видели выхода. Митрополит Антоний же, возвращаясь к «урокам Октября», был уверен, что у России есть будущее. Судьба ее зависит от того, какими будут русские люди. Надежду он черпал в идеалах православия и в историческом опыте.

Арестованный петлюровцами, находясь в тюрьме в течение восьми месяцев, митрополит Антоний создавал «Ключ», пытаясь указать соотечественникам спасительный путь даже в самой плачевной ситуации.

«Очень было бы грустно лишиться русского государства, но Русь была, росла и сияла даже тогда, когда не было государства, как последние 450 лет рос и развивался гений греческий, как умножалась его вера, его патриотизм, его энергия под властью турок... Трагична судьба еврейского народа, но когда его государственность пала... в нем воскресла внутренняя культура, он был и остался и поныне самым самостоятельным племенем во всем мире». Этот исторический опыт поможет и русским людям сохранить надежду: «русское православие, ... искусство, речь, сердце, открытость, самоотверженность и широта духа не угаснут под игом ни японцев, ни американцев, ни англичан, ни французов. Можно надолго уничтожить Россию, нельзя уничтожить Русь. И если бы приходилось выбирать одно из двух, то лучше пусть погибнет Россия, но будет сохранена Русь, погибнет Петроград, но не погибнет обитель преподобного Сергия, погибнет русская столица, но не погибнет русская деревня, погибнут русские университеты и заменятся английскими или японскими, но не погибнут в памяти народной Пушкин, Достоевский, Васнецов и Серафим Саровский. Впрочем, зачем такой роковой выбор. Бог даст, сохранится и первое и последнее...». Это - кредо митрополита Антония, его видение русской судьбы. Для обретения созидательной силы надо обратиться к живительным истокам, питавшим государственный организм на протяжении веков.

Православная вера, власть самодержавная, с выборными в Думу представителями от народа, национальная интеллигенция, духовное единство всего народа - вот те основы, которые предложил митрополит Антоний в своем докладе Парламентской группе в 1923 г. в Белграде. Он достаточно подробно говорил о реформировании правительства, армии, системы образования и пр., подчеркивая, что оно должно происходить на основе нравственных устоев православия и исторической государственной русской традиции.

Митрополит Антоний предостерегал от преувеличения значения самого института государства. «Ведь, что такое государство? Это собственно полиция народа... вбивать всю политику общественной жизни в государственный мундир, хотя бы и самый республиканский, это, прежде всего, в высшей степени нелиберально... и наши патриархально-народные начала жизни не только гораздо нравственнее, но и либеральнее, чем порядки конституционные или республиканские, ибо там личному почину и нравственной правде остается несравненно меньше места, чем у нас в России...».

Восстановление русской государственности на национально традиционных основах невозможно, по мнению Антония, до тех пор, пока интеллигенция считает себя «фельдфебелями цивилизации», не любит и не знает своего народа, его мировоззрения и его веры.

Пока наше образованное общество не захочет с тем же жаром, с каким оно разрушало, начать созидать, трудно ожидать возрождения Отечества.

После смерти митрополита Антония РПЦЗ возглавил его ученик митрополит Анастасий (Грибановский, 1873-1965). И, пройдя через испытания немецкой оккупации Белграда, он оставался во главе русской церкви в изгнании вплоть до 1964 года, уже в США. Он также оставил литературно-духовное наследие, где во многом продолжил линию митрополита Антония, рассматривая русскую историю как реализацию во времени и пространстве замысла православной державы, единой и монолитной идейно, укрепляющейся в испытаниях, но утрачивающей государственную силу и устойчивость по мере ослабления «духовных скреп» общества.

Анастасий отмечает необыкновенное духовное единство нации в начале Первой мировой войны, «когда весь народ сверху донизу, забыв все внутренние разделения, слился в единый духовный монолит вокруг своего царя,... вдохновленный заветной мессианской мечтой... Если бы мы остались верны себе и претерпели до конца указанный нам свыше подвиг, мы, быть может, достигли бы наконец осуществления исконных национальных чаяний..., но русский народ не вынес искуса, утомленный войной... стал оскудевать духом... Соблазн легкого достижения всех благ пришел тоже в одеждах мирового мессианизма, подменив старый идеал новым, поставив на место вселенского братства бездушный интернационал».

Однако, «чем разрушительнее была работа большевиков», тем больше люди начинали ценить «священные заветы родной истории», оборачиваясь душой и сердцем к традиционным устоям и идеалам. «Мы обновились духом и снова познали сами себя» - так Анастасий характеризует духовное состояние православного человека, пережившего трагедию как катарсис.

Теперь события XX в. воспринимаются им по-иному: произошел разрыв личности с духовной традицией, с корнями. «Мыслящий тростник» – так, используя определение Б. Паскаля, окрестил Анастасий интеллигенцию, которая стала поистине игрушкой в водовороте событий. «Слабость, которую наша интеллигенция проявила в минуту наших великих потрясений... это расплата за то, что она переоценила значение интеллекта... за счет чувства и воли, без которых невозможно никакое творчество жизни».

Строгий суд митрополита не миновал и таких титанов культуры, как Толстой и Достоевский, которые были «духовными реформаторами своей эпохи», и несут большую долю ответственности за состояние умов и душ.

Толстой своим «острым и глубоким плугом разрыхлил русскую почву для революции» и даже морально санкционировал ее. Особенно губительным было его противостояние с православием, смутившее многие души.

Основной же пафос митрополита, как это ни покажется неожиданным, состоит в упреках Достоевскому. Для него великий писатель был не только знатоком человеческой души, но и провидцем. Анастасий ему в этом не отказывает, но идет дальше.

«Достоевский ясно видит демонический характер грядущей революции и ее вдохновителей, но... его кисть заводит его слишком далеко, ... порок обнажается слишком ярко, ... его положительные типы не дают противоядия против таких впечатлений».

Анастасий считает, что Достоевский «пластическим изображением духа и формы грядущей революции помог большевистским вождям конкретизировать свой идеал. Быть может, революция совершилась по Достоевскому не только потому, что он прозрел ее подлинную сущность, но и отчасти предопределил ее образ - самою силою психического внушения, исходящего от его реалистического художественного гения».

Внимание Анастасия сосредоточено на постижении смысла революции - «одного из самых сложных событий мировой истории». Он сопоставляет события в России с Французской революцией, и видит ряд существенных отличий. По его мнению, события в России логически продолжили и углубили французский опыт, подвели человечество к предельной черте. «Революционный процесс проходит через всю историю мира». Своими глубочайшими корнями она (революция) уходит за пределы пространства и времени, являясь иррациональным явлением. Революция всегда соблазняет людей иллюзией легкого достижения свободы абсолютной, божественной и, как подчеркивает Анастасий, «она всегда зарождается в умах и постепенно электризует разные общественные слои, начиная, скорее, с верхних». Таким образом, сфера идейная, духовная имеет и в данном случае определяющее значение, а социально-экономические предпосылки лишь ускоряют или замедляют процессы, происходящие в умах. Главная пружина - порочная идея, проникающая в толщу общества и поражающая в первую очередь верхи.

В чем же соблазны революции, задается вопросом Анастасий. «Первое искушение... был соблазн хлебом, т. е. царством общей сытости, призраком земного рая... Ради этой, чисто земной цели человек должен был отказаться от всех вечных духовных идеалов, которыми жил в течение веков». Второй соблазн - «чудесный скачок в царство свободы, равенства и братства», отвергнув постепенное нравственное совершенствование. Третий - «самый страшный из всех» - призыв отречься от Бога. При этом Анастасий отмечает, что у «безбожного коммунизма на русской почве была своя динамика». Радикальная интеллигенция заимствовала у христианства, разорвав с ним по существу, идеалы любви, сострадания, идею жертвенности. Из этого материала она хотела построить новый общественный порядок без «религиозного основания». Россия на своем историческом опыте доказала, что «гуманистическое мировоззрение не может служить твердой базой для человеческой жизни» - это один из важнейших уроков русской революции.

Еще один вывод делает митрополит из русского революционного опыта. Религия настолько глубоко захватывает все существо человека, что он не может без нее, не может относиться к ней безразлично: ей можно или следовать, или ее гнать и ненавидеть. «Религиозной нейтральности не существует», - приводит он слова Н. Бердяева. Веру в Христа заменяет ее противоположность. Атеизм, борясь с Верой, проявляет крайний фанатизм и попирает свободу воли человека.

Главный урок революции - ее «самоотрицание». Цели, провозглашенные на ее знаменах, оборачиваются своими противоположностями: вместо хлеба - голод, вместо братства - братоубийственная война, вместо равенства - новые хозяева, и, главное, духовное насилие, отсутствие свободы воли.

Митрополит Анастасий пишет: «Революцию нельзя рассматривать, как Провиденциальную историческую Немезиду, мстящую правительству и обществу за грехи прошлого и заключающую в себе врачество от политических и социальных недугов человечества, ибо в таком случае лекарство было бы опасней самой болезни... Здесь действует злая человеческая воля, сознательно стремящаяся разрушать и разлагать человеческую душу».

Революции, утверждает митрополит, не могут возникнуть иначе, чем по воле и желанию самого народа, и уже в силу этого являются «актом глубокого нравственного падения» его. Предотвратить революцию можно, если сознательно начать влиять на ход событий в смысле восстановления здорового нравственного климата и решения назревших проблем ненасильственными методами. Анастасий призывает: «Мы сами навлекли на себя эту болезнь и сами должны искать излечения». Но народ нельзя излечить от «революционной интоксикации» некими новыми учениями, «новыми политическими или социальными программами», противопоставляемыми советской идеологии. Поскольку революция исказила «самую идею, на основании которой должно быть устроено человеческое общество», следует первоначально вернуть тот «идеал», который для всякого православного знания ясен и определен.

В этом митрополит Анастасий развивает мысль своего предшественника, говорившего о необходимости «воспитания коллективной воли православного народа». Если русский народ вооружится идеалами предков и станет «твердыней православия», то он вернется на свой исторический путь и восстановит былое духовное и государственное величие.

Анастасий (Грибановский) пишет: «Никто не решится предсказывать будущее, но мы обязаны подготовлять его». В его словах заключен призыв не унывать, не оплакивать утраченную силу России, но каждодневным трудом созидания собственной нравственной личности и достойной среды и общества вокруг себя, объединяя усилия единомышленников, воссоздавать исторический идеал - сначала как идею, а потом и как реальность.

Уроки российской истории митрополит распространяет на все человечество, судьба его едина. «Только христианство, спасшее мир от гибели в эпоху падения античной культуры, может еще раз влить новую жизнь в одряхлевшее духовно человечество». Главная сила его в том, что оно раскрепощает творческие, созидательные силы человека, основывается на ненасилии и свободе воли и выбора каждой отдельной личности. Обозначив духовный и нравственный идеал, христианство предоставляет нам самим решать, будем ли мы им руководствоваться.

В наших спорах о трагичном и великом ХХ веке важно не забывать, что СССР победил фашизм, выстроил индустриальную экономику, покорял космос и выстаивал в геополитическом противостоянии только благодаря возврату к государственному наследию исторической России и зачастую вопреки марксистско-ленинскому учению.

Именно в Феврале произошло предательство национально-политической элитой исторических устоев Российской империи, предательство во время военных действий – все остальное было лишь следствием. Без осознания этого мы не выучим исторических уроков.

Специально для «Столетия»

Статья опубликована в рамках социально значимого проекта «Россия и Революция. 1917 – 2017» с использованием средств государственной поддержки, выделенных в качестве гранта в соответствии с распоряжением Президента Российской Федерации от 08.12.2016 № 96/68-3 и на основании конкурса, проведённого Общероссийской общественной организацией «Российский союз ректоров».

В 2017 году исполняется 100-летняя годовщина Русской Революции. Революция 1917 года до сих пор является величайшим историческим событием. Хотя её значение было запятнано и затенено гротескным перерождением Советского Союза и безжалостной клеветой апологетов капитализма.

1917 год стал олицетворением массового движения против злобного эксплуататорского правящего класса. Угнетённые рабочие, бедные крестьяне, солдаты и другие эксплуатируемые слои, которые страдали во время мировой империалистической войны, восстали и свергли прогнивший царский режим и власть капиталистов и землевладельцев. Впервые в истории человечества, революция – под руководством революционной партии большевиков – создала правительство рабочего класса и других бедных слоёв, и выстояла в борьбе с военной интервенцией и экономической блокадой. Советская форма правления была основана на массовом демократическом участии граждан.

Массы вышли на историческую арену.

Этот «праздник угнетённых» включал в себя открытые дискуссии и дебаты, в которых массы выражали свои нужды и чаяния. Об этом рассказывает книга Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир» и книга Виктора Сержа «Один год Русской Революции». Это мощное движение вселяло страх в международную буржуазию, которая сразу же организовала военную интервенцию для поддержки «белых» – буржуазно-феодальных контрреволюционеров.

Эта революция была вызвана массовыми демонстрациями рабочих женщин, и в дальнейшем женщины-активистки рабочего класса оказали мощное влияние на развитие всей революции. Советское правительство предоставило женщинам такие права, которых до сих пор нет в западных странах. Разумеется, молодая республика столкнулась с огромными трудностями в первые годы реформ, особенно на фоне местных и глобальных экономических проблем.

Но имела место и потрясающая вспышка творчества – в изобразительном искусстве, театре, архитектуре и в других сферах – которая оказала большое влияние на весь мир. Однако, будущая выставка Русского искусства в лондонской Королевской академии будет использоваться для клеветы на достижения революции.

Советское правительство, получившее власть в результате революции, столкнулось с большими проблемами. Рабочий класс находился в меньшинстве в сельскохозяйственной стране. Россия была экономически и культурно отсталой страной, опустошённой Первой мировой войной. Кроме того, революция оказалась в изоляции из-за поражения революционных движений в таких более развитых странах как Германия, где рабочий класс был намного сильнее. У Ленина и Троцкого – лидеров революции – не было иллюзий: Русская Революция может добиться успеха только в условиях социалистического сотрудничества с международным революционным движением.

На фоне революционной изоляции и отсталости страны, процесс бюрократического перерождения под руководством Сталина начался очень рано. Ленин боролся с ним до своей смерти в январе 1924 года. Троцкий тоже противостоял бюрократизации и боролся за восстановление рабочей демократии с 1923 года до смерти от руки сталинского агента в августе 1940 года.

Буржуазные историки могут осуждать Сталина и реакционную бюрократию, на которую он опирался, а также его гротескный бюрократический режим, но они никогда не будут хвалить идеи и мысли Ленина и Троцкого. Троцкий до последних своих дней боролся с вырождением революции с помощью Международной левой оппозиции.

Тем не менее, пример Русской Революции и её успехи никогда не исчезнут из мировой истории. Плановая экономика, несмотря на бюрократические перегибы в эпоху Сталина, подняла Россию от отсталой полуразвалившейся экономики до мощного современного государства в середине XX-го века. В более поздний период плановая экономика сталинского типа стала недемократической и исчерпала свой рост.

Защита наследия в новую эру.

Социалисты, марксисты и прогрессивные рабочие всего мира будут праздновать достижения Русской Революции. В то же время, весь 2017 год буржуазная пропагандистская машина, включая прессу, телевидение, издательства и музеи, будет стараться оклеветать идею социальных преобразований вообще и Русскую Революцию 1917 года в частности.

Пропагандистская неумеренность 2017 года, несомненно, превысит неумеренность 1989 года, когда разрушение берлинской стены связывали с «крахом сталинизма». Международная буржуазия начала тогда «культурную», идеологическую войну, чтобы дискредитировать идею социализма и плановой экономики. Они придумали идеологию «конца истории», которая утверждала, что окончательное достижение цивилизации – парламентская демократия и экономика свободного рынка.

В этот период международные капиталисты выглядели весьма успешными, по сравнению с хаосом и разрушением Советского Союза и восточно-европейских государств. Капиталистические правительства больше не ощущали давление, которое заставляло поддерживать «социальное государство». Финансовый капитал получил свободу и занялся лишь получением прибыли для самого себя. Глобализация ускорилась, и новый неолиберальный режим, выйдя из-под государственного контроля, начал отбирать у рабочих их права и снижать уровень жизни.

До 2007 года международный капитал был успешен. Но сегодня картина совершенно другая. Капитализм уже 10 лет живёт в состоянии глобального экономического кризиса, социальной и политической нестабильности. Сейчас мы уже наблюдаем «кризис легитимности», когда огромные массы населения отвергают капиталистическую систему, даже если они не представляют себе альтернативы. Это отразилось в победе Трампа на выборах в США, так как он выступил против режима, а также в референдуме Брексит по выходу Британии из состава ЕС.

Но буржуазия не будет благоприятно относиться к Русской Революции, несмотря на катастрофическое положение в мире. Наоборот, демонизация 1917 года будет усиливаться, будут новые ужастики, преувеличения, искажения и прямая ложь. Раненый зверь, несомненно, опаснее сытого.

Однако, несмотря на новую идеологическую войну против марксизма и революции, по всему миру усиливается интерес к прогрессу. В США большой популярностью пользуется Берни Сандерс, особенно среди молодёжи, которая начала искать новую форму социализма. В Британии многие молодые люди поддерживают Джереми Корбина и выступают против крайнеправого переворота прошлого года, поддерживая идеи глубоких изменений всего общества.

Для борьбы с капиталистической дезинформацией и пропагандой мы организовали веб-сайт «Социализм сегодня» , на котором будем печатать архивные и новейшие статьи, чтобы рассказать правду о 1917 годе и о настоящем и будущем социализма.

Что бы случилось, если бы 100 лет назад к власти в России вместо большевиков пришли меньшевики? Разумный вопрос. И существует разумный способ предложить ответ — неполный, но настоящий ответ.

Вопрос разумен тем, что в марте 1917 года, когда был свергнут царь, меньшевики были, вероятно, сильнейшей политической партией России, а большевики — лишь незначительным движением. Как вы помните, обе эти партии начинали как фракции Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП), аналога Социал-демократической партии Германии. Лидером меньшевиков был Юлий Мартов и другие люди, чей темперамент соответствовал тому, что немецкие социал-демократы называли истинно ортодоксальным марксизмом, требовавшим политической демократии. Большевиков же вел Ленин, человек с диктаторским и заговорщическим политическим темпераментом. Различия между ними привели к расколу партийных сил, но не в соотношении 50/50. К 1917 году у большевиков было небольшое количество последователей среди рабочих Петрограда и в некоторых других местах, а финансовая поддержка шла из непонятных источников, бывших, возможно, в контакте с немецким правительством. Но большевики не командовали большим партийным аппаратом, и ни один из их лидеров не пользовался особой популярностью.

Меньшевики же, напротив, были мощны в контексте рабочего движения. Спонтанно возникшие местные управы — «советы» — провели выборы, в ходе которых меньшевики показали себя с неплохой стороны. Они были доминирующей партией в Грузии и на Кавказе, а также пользовались большой поддержкой среди евреев — среди двух их классов. Мартов и многие лидеры меньшевиков — большинство из них — являлись классическими представителями интеллигенции старой России в ее еврейском варианте, которые, возможно, знали идиш и не отказались от еврейского самосознания, но считали себя интернационалистами. Меньшевизм черпал силы из говорящих на идише масс всеобщего еврейского рабочего союза (Бунд) — главной опоры партии (наряду с некоторыми другими еврейскими группировками). Меньшевики также заключили союзы с крестьянской партией, социалистами-революционерами и людьми, позиционировавшими себя как либералы, — ввиду чего легко представить, что, если бы только политическая обстановка России могла развиваться естественно — только в этом случае! — меньшевики и их федеративные группы и их коалиция возглавили бы государство.

Контекст

Русские меньшевики как вдохновители европейской социал-демократии

Folha 08.03.2017

Глупости о русской революции

Västerbottens-Kuriren 24.03.2017

Революция - повод для гордости?

Süddeutsche Zeitung 12.03.2017

Ленин и революция - неприятный вопрос

L"Humanité 09.03.2017 EurasiaNet 09.03.2017
Ленин, однако же, был гением маневрирования. Его партия росла, но, несмотря на это, ни один из ее руководителей, кроме него самого, не считал, что большевики в состоянии устроить государственный переворот. Ленин верил в это и убедил своих товарищей попытать удачу. Переворот был устроен в ноябре (в октябре по старому стилю), а представили его как убедительное выражение Истории с большой буквы «И». Ленин был гением и в этом отношении. Он умел заглушать других своей теоретической громоподобностью. В действительности, однако, торжество большевизма целиком и полностью зависело от случайности. Переворот в Петрограде никогда бы не произошел без самого Ленина или если бы Мартов и другие революционные лидеры чуть более ясно осознали то, что он из себя представляет.

Так что если бы меньшевики поступили правильно и дали большевикам отпор — что тогда? Какими людьми оказались бы меньшевики, греясь в лучах успеха русских? Ответить на этот вопрос можно, потому что, хотя Петроград был крупнейшим из российских городов, а Москва — вторым по величине, с другой точки зрения самым крупным из российских городов был Нью-Йорк. На момент русской революции там проживало более полутора миллионов российских эмигрантов — большинство из них евреи, но были и этнические русские и представители других национальных групп. Рабочие районы Петрограда и других русских городов резко накренились влево, как и некоторые иммигрантские кварталы Манхэттена, Бруклина и Бронкса.

Случилось это потому, что большинство трудовых и политических лидеров тех районов были ветеранами русского революционного дела с царских времен — в основном, ветеранами меньшевистской агитационной деятельности и подполья, многие из которых не являлись представителями высшей интеллигенции меньшевизма, а были в поразительном числе случаев выходцами из Бунда.

Люди, построившие основные профсоюзы Нью-Йорка (Чикаго и других мест), создавшие социалистическую партию Америки (и последовавшие за ней Социал-демократическую федерацию и американскую Лейбористскую партию 1930-х годов), многие солидные учреждения нью-йоркской социал-демократии, «Круг трудящихся» и другие благотворительные органы, жилищно-строительные кооперативы, курортные поселки, а также газету Jewish Daily Forward, были, в сущности, представителями нью-йоркского филиала меньшевизма. В Нью-Йорке меньшевики вступили в борьбу с большевиками, победили и стали процветать. Председатель городского совета Нью-Йорка Б. Чарни Владек — менеджер газеты Forward и член Лейбористской партии США — к 1938 году был легендарным героем бундовского подполья с царских времен, человеком, который знал всю подноготную царской тюрьмы и тяготы сибирской ссылки — человеком, не поддавшимся на настойчивые призывы самого Ленина изменить свои революционные принципы. В своей нью-йоркской версии меньшевизм, разумеется, оброс местным колоритом. Все были рады ходить под флагом США. Но в Нью-Йорке меньшевизм поддерживал прежнюю российскую социал-демократическую идею — пока, сделав все, что можно было, оставшиеся иммигранты не стали отдавать все силы потокам американского либерализма: яркое и замечательное достижение политики США в эпоху Франклина Рузвельта и Гарри Трумэна.

Я не хочу сказать, что если бы меньшевикам Петрограда удалось дать отпор большевикам, история России в следующие годы стала бы напоминать либерализм Нью-Йорка. И все же, если бы в России меньшевикам удалось выжить, если бы их партию не ликвидировали, если бы им позволили развиваться и процветать, если бы Бунд получил возможность расти, если бы лидеры меньшевиков были в состоянии пустить в ход свое влияние, если бы главой государства оказался не Ленин, а Мартов — если бы все это произошло, в 20 веке Россия, безусловно, пошла бы по совершенно другому пути.

Но этому не суждено было сбыться. Столетие темно. Единственное, о чем я сожалею, так это то, что потерянные возможности могут в наше время так же затеряться в веках. Память о меньшевиках полностью стерта из истории России, вместе с самой партией (которая, выражаясь официальным языком, продолжала существовать только в Нью-Йорке, где уцелевшие лидеры сохранили свой журнал до 1960-х годов). Но и в Нью-Йорке память о тех старых традициях — российской социал-демократической идее, которая в былые времена так тщательно и эффективно придала очертания городу и жизни американских евреев — могла исчезнуть или была отправлена «на свалку истории», как сказал в 1917 году перебежавший к меньшевикам Лев Троцкий Мартову в Петрограде.

Пол Берман пишет о политике и литературе для различных журналов. Является автором книг «Повесть о двух утопиях», «Террор и либерализм», «Власть и идеалисты» и «Бегство интеллектуалов».

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.