Внешняя политика. Поездка в Константинополь

Ее называли "начальницей веры" и "корнем Православия", поскольку именно она стала предтечей христианства на Руси. Ряд исследователей предполагает, что жена князя Игоря княгиня Ольга крестилась 1059 лет назад . Существует и устойчивое мнение, что крестилась равноапостольная княгиня в Киеве в 955 г., (поскольку сюжет этот подробно описан в "Повести временных лет" именно под 955 годом), а путешествие в Византию предприняла в 957 г., будучи христианкой. Документальные исторические источники не дают однозначного ответа на этот вопрос.

Житие так повествует о трудах Ольги: "И управляла княгиня Ольга подвластными ей областями Русской земли не как женщина, но как сильный и разумный муж, твердо держа в своих руках власть и мужественно обороняясь от врагов. И была она для последних страшна, своими же людьми любима, как правительница милостивая и благочестивая, как судия праведный и никого не обидящий, налагающий наказание с милосердием, и награждающий добрых; она внушала всем злым страх, воздавая каждому соразмерно достоинству его поступков, во всех делах управления она обнаруживала дальновидность и мудрость. При этом Ольга, милосердная по душе, была щедродательна нищим, убогим и малоимущим; до ее сердца скоро доходили справедливые просьбы, и она быстро их исполняла... Со всем этим Ольга соединяла воздержанную и целомудренную жизнь, она не хотела выходить вторично замуж, но пребывала в чистом вдовстве, соблюдая сыну своему до дней возраста его княжескую власть. Когда же последний возмужал, она передала ему все дела правления, а сама, устранившись от молвы и попечений, жила вне забот управления, предаваясь делам благотворения".

Автор "Степенной книги" пишет: "Подвиг ее в том был, что узнала она истинного Бога. Не зная закона христианского, она жила чистой и целомудренной жизнью, и желала быть христианкой по свободной воле, сердечными очами путь познания Бога обрела и пошла по нему без колебания".

Преподобный Нестор летописец повествует: "Блаженная Ольга с малых лет искала мудрости, что есть самое лучшее в свете этом, и нашла многоценный жемчуг - Христа".

Поручив Киев подросшему сыну Святославу, Ольга отправилась с большим флотом в Константинополь. Древнерусские летописцы назовут это деяние Ольги "хожением", оно соединяло в себе и религиозное паломничество, и дипломатическую миссию, и демонстрацию военного могущества Руси. "Ольга захотела сама сходить к грекам, чтобы своими глазами посмотреть на службу христианскую и вполне убедиться в их учении об истинном Боге", - повествуется в житии святой Ольги.

Таинство Крещения совершил над ней патриарх Константинопольский Феофилакт (933-956 гг.), а восприемником из купели (крестным отцом) стал император Константин Багрянородный (912-959 гг.), оставивший в своем сочинении "О церемониях византийского двора" подробное описание церемоний во время пребывания Ольги в Константинополе. На одном из приемов княгине было поднесено золотое, украшенное драгоценными камнями блюдо. Ольга пожертвовала его в ризницу собора Святой Софии, где его видел и описал в начале XIII в. русский дипломат Добрыня Ядрейкович, впоследствии архиепископ Новгородский Антоний: "Блюдо велико злато служебное Ольги Русской, когда взяла дань, ходивши в Царьград: во блюде же Ольгине камень драгий, на том же камни написан Христос".

Патриарх благословил новокрещенную княгиню крестом, вырезанным из цельного куска Животворящего Древа Господня. На кресте была надпись: "Обновися Русская земля Святым Крестом, его же приняла Ольга, благоверная княгиня". (После завоевания Киева литовцами Ольгин крест был похищен из Софийского собора и вывезен католиками в Люблин. Дальнейшая его судьба неизвестна.) При крещении княгиня удостоилась имени святой равноапостольной Елены (древнегреч. "факел". - С. М .), много потрудившейся в распространении христианства в огромной Римской империи и обретшей Животворящий Крест, на котором был распят Господь.

В Киев Ольга вернулась с иконами, богослужебными книгами, а главное - с твердой решимостью обратить свой народ в христианство. Она воздвигла храм во имя святителя Николая над могилой Аскольда - первого киевского князя-христианина. С проповедью веры она отправилась на родной Север, во Псковские земли, откуда была родом. Действительно, это ведь псковская деревенька Выбуты (вверх от Пскова по реке Великой) подарила "дивную в девицах", принявшую христианство за три десятилетия до крещения Руси ее внуком Владимиром. Иоакимовская летопись уточняет, что Ольга (Хельга, Вольга) принадлежала к роду князей Изборских - одной из древнерусских княжеских династий.

Святая Ольга положила начало особенного почитания на Руси Пресвятой Троицы. Из века в век передавалось повествование о видении, бывшем ей около реки Великой, неподалеку от родного села. Она увидела, что с востока сходят с неба "три пресветлых луча". Обращаясь к своим спутникам, бывшим свидетелями видения, Ольга сказала пророчески: "Да будет вам ведомо, что изволением Божиим на этом месте будет церковь во имя Пресвятой и Животворящей Троицы и будет здесь великий и славный град, изобилующий всем". На этом месте Ольга воздвигла крест и основала храм во имя Святой Троицы. Он стал главным собором Пскова, именовавшегося с тех пор "Домом Святой Троицы". Таинственными путями духовного преемства через четыре столетия это почитание передано было преподобному Сергию Радонежскому.

Материнские усилия княгини Ольги имели драматический и даже трагический результат: вполне успешный воин, ее сын Святослав оставался язычником, по его распоряжению был убит племянник Ольги Глеб. Ольга горько пеняла сыну "...сожалею о том, что хотя я и много учила и убеждала оставить идольское нечестие, уверовать в истинного Бога, познанного мною, а ты пренебрегаешь этим, и знаю я, что за твое непослушание ко мне тебя ждет на земле худой конец, и по смерти - вечная мука, уготованная язычникам. Исполни же теперь хоть эту мою последнюю просьбу: не уходи никуда, пока я не преставлюсь и не буду погребена; тогда иди куда хочешь. По моей кончине не делай ничего, что требует в таких случаях языческий обычай; но пусть мой пресвитер с клириками погребут по обычаю христианскому мое тело; не смейте насыпать надо мною могильного холма и делать тризны; но пошли в Царьград золото ко святейшему патриарху, чтобы он совершил молитву и приношение Богу за мою душу и раздал нищим милостыню ".

Слыша это, Святослав горько плакал и обещал исполнить все завещанное ею, отказываясь только от принятия святой веры. Накануне смерти блаженная Ольга впала в крайнее изнеможение, причастилась; все время пребывала в усердной молитве к Богу и Пречистой Богородице; призывала всех святых; с особенным усердием молилась о просвещении по ее смерти земли Русской; предвидя будущее, неоднократно предсказывала, что Бог просветит людей земли Русской и многие из них будут великими святыми ; о скорейшим исполнении этого пророчества и молилась блаженная Ольга пред своей кончиной.

11 июля 969 г. святая Ольга скончалась, "и плакали по ней плачем великим сын ее и внуки, и все люди". Пресвитер Григорий в точности выполнил ее завещание.

Святая равноапостольная Ольга была канонизирована на соборе 1547 г., который подтвердил повсеместное почитание ее на Руси еще в домонгольскую эпоху.

Бог прославил "начальницу веры" в Русской земле чудесами и нетлением мощей. При святом князе Владимире мощи святой Ольги были перенесены в Десятинный храм Успения Пресвятой Богородицы и положены в раку, в каких было принято помещать мощи святых на православном Востоке. Над гробницей святой Ольги в церковной стене было окно; и если кто с верой приходил к мощам, видел их через оконце, причем некоторые видели исходящее от них сияние, и многие одержимые болезнями получали исцеление. Приходившему же с маловерием оконце не открывалось, и он не мог видеть мощей, а только гроб.

Святая равноапостольная Ольга стала духовной матерью русского народа, через нее началось его просвещение светом Христовой веры. Несомненно прав историк Н. М. Карамзин, отнесший княгиню к первым русским паломницам.

Иллюстрации: Княгиня Ольга (художник Бруни); Крещение кн. Ольги (Б. А. Чориков (1807-1840-е гг.), выпускник Академии художеств); Княгиня Ольга (художник Васнецов); памятник кн. Ольге в Киеве (восстановленный в 1996 г. проект 1911 г. скульпторов И. П. Кавалеридзе и Ф. П. Балавенского, фото автора); памятник кн. Ольге во Пскове (скульптор В. Клыков, 2003).

Каков же характер связи Новгорода и Киева? Можно повторить за А. А Шахматовым: «Русское государство создалось не на торговом пути, а на пути завоевателей» 119. Значение пути «из варяг в греки» как транзитного торгового пути ничем не доказано и едва ли было для Киева особенно значительно.

Южные византийские товары шли из Киева на запад, в Среднюю Европу, а вывозил он на юг продукты славянских промыслов. Лишь для Новгорода, участника киевской торговли, имел этот путь существенное значение, но чтобы он играл особую роль в общем обороте международной торговли, не видно: не знаем никаких особых «варяжских» товаров. По смерти Игоря в деятельности Ольги и Святослава сказалась с особой наглядностью двойственность в ранней деятельности русской княжеской власти: противоречие стремлений к прочной организации Киевского государства и усвоению новой культуры, вскормленной болгарским влиянием, и старых порывов боевой силы к богатому югу.

С именем Ольги связан такой крупный культурно-исторический факт, как ее крещение. Сообщение летописи об этом событии выродилось в наивную и весьма несуразную народную побасенку. Вообще, как дата, так и обстоятельства крещения Ольги остаются весьма неясными из-за разноголосицы источников наших, византийских и западных. Поездка Ольги в Константинополь - факт, удостоверенный подробным описанием ее приема в труде императора Константина Багрянородного: «Описание императорского церемониала»]. Аудиенция русской княгини у императора происходила 9 сентября 957 г. Ольгу приняли во дворце по тому же ритуалу, какой существовал для иноземных послов, а не как владетельную особу. Цель и характер этого приезда Ольги в Византию не указаны и могут быть угаданы разве косвенно. О крещении Ольги - ни слова, нет даже указания, что император принимал христианку. . .

Правда, в перечне членов свиты княгини Ольги назван священник Григорий. Но в церемониале приема ему отведено место столь невысокое, что едва ли его считали духовником княгини. При распределении подарков ему назначили дар меньше переводчиков, бывших в свите Ольги. И называет император свою гостью «Helga», т. е. ее скандинавским языческим именем, не упоминая ни разу ее христианского имени Елена.

С Ольгой были в Византии ее племянник (не названный по имени), несколько родственниц, русских княгинь, и большая свита - 18 женщин, 22 посла, 42 купца, 12 переводчиков- толмачей. В таком составе посольства видят указание на его обычную цель - торговые и политические переговоры. Отражение такой цели посольства видят в некоторых деталях летописного рассказа, в общем вовсе переиначившего все дело. А именно в словах императорских послов, которые прибыли в Киев по возвращении Ольги, что она обещала выслать императору «дары многи» - челядь, воск, скору и «вой в помощь». Названы главные товары русского вывоза и «вой в помощь». В этом видят (Шахматов, Грушевский) реальную черту, след переговоров о торговом договоре и военном союзе. Последнее было бы особенно любопытно, по аналогии с Владимировыми временами, если бы не естественные подозрения, не эта ли аналогия послужила источником для сказания об Ольге.

Однако не одна наша летопись говорит о крещении Ольги в Константинополе . О том же говорят западные хроники и позднейшие греческие писатели. Из западных хроник важнейшая - труд современника, хрониста императора Оттона 1, так называемого Продолжателя Регинона 122. Он под 959 г. сообщает, что «пришли к королю (Оттону I), - как после оказалось, лицемерно, - послы Елены, королевы ругов, которая при константинопольском императоре Романе крещена в Константинополе». Что руги - руссы, а Елена - наша Ольга, видно из других западных хроник, где говорится о прибытии к Оттону послов от русского племени (legati Rusciae gentis). Роман тут, разумеется, сын Константина Багрянородного Роман И; Константин умер в ноябре 959 г., так что подмена одного имени другим едва ли дает основание для хронологических соображений, как делает Пархоменко123. Цель посольства к Оттону, по Продолжателю Регинона: «просили посвятить для сего народа епископа и священников». Отправка епископа задержалась. Назначенный было Либуций умер нежданно, и только в 961 г. поехал на Русь епископ Адальберт. Но и этот через год вернулся назад, «ибо не успел ни в чем, зачем был послан, и видел, что его старания тщетны». Что до позднейших византийских историков, то упоминания их, т. е. Скилицы (у Кедрина) 124 - XI в. и Зонары 25 - XII в., о крещении Ольги в Византии едва ли имеют цену: они могли отражать версию, ставшую, так сказать, официальной со времен Ярослава и торжества на Руси греческой иерархии.

Наш летописный рассказ помещен под 955 г., быть может, случайно. В одном памятнике киевской письменности, так называемой Похвале Владимиру Иакова Мниха 126, говорится, что Ольга умерла в 969 г., прожив христианкой 15 лет. По этому расчету ее крещение как раз придется на 954/955 сентябрьский год 43. Поэтому часть наших историков готова признать крещение Ольги в Киеве ранее поездки в Византию, самую поездку объяснять желанием побывать в столице новой веры.

Указанные особенности рассказа Константина Багрянородного о приеме Ольги тогда пришлось бы объяснить тем, что ее христианство было, так сказать, неофициальным (как это было, например, в XIV в. у литовских князей, например,Ольгерда) и что ее священник был поэтому неважным лицом при княжом дворе. Другие принимают крещение после 957 г., а Пархоменко строит целое второе путешествие Ольги после 959 г. Приселков принимает 955 г. для крещения Ольги в Царь- граде, поездку ее в 957 г. считает второй, а враждебный тон отношения Ольги к императору в летописном рассказе, след несостоявшегося соглашения, объясняет раздражением Ольги против тех «приниженных форм церковно-политической зависимости Киева», какие ей навязывали греки в случае принятия из Византии церковной иерархии. Тогда, по мнению Приселкова, Ольга поступила по примеру болгар, т. е., не поладив с греками, обратилась на запад, но и тут получила не лучшие условия - не архиеписко- пию или митрополию, а подвластную чужой высшей иерархии епископию,27.

Мне представляется весьма трудным сделать надежный вывод из этих данных. Думается только, что 955 год заслуживает внимания ввиду свидетельства Скилицы об имени патриарха, [и] что слишком искусственно в то же время всякое удвоение поездки Ольги в Царьград. Поэтому сравнительно более вероятным я считал бы крещение Ольги в Киеве и притом ранее 955 г., а запись ее приема отражением недовольства греков тем, что Ольга не склонилась перед греческой церковью, а быть может, и не получила «полного» крещения, т. е. епископского миропомазания. Все это предположения, которые, может быть, не хуже, но, во всяком случае, и не лучше других. Они не противоречат приселковским соображениям, в пользу которых говорит сообщение Регинона о назначении на Русь епископа.

Сообщение весьма интересное, так как оно свидетельствует, что у Ольги была мысль о введении на Руси христианской церкви (ср. летописные рассказы о том, как она Святослава уговаривала креститься) 128. Кажется только, что Приселков слишком прямолинейно сводит все дело к разногласиям с Византией по вопросу о независимости этой иерархии от патриарха и вообще о «церковно-политической зависимости». Вероятнее, что и другие мотивы разногласия были: не состоялся и торговый договор, шла, быть может, неудачная речь о союзе и военной помощи; словом, византийцы поставили ряд требований, а к тому же в летописном рассказе звучит, хоть и в народно-юмористической форме, словно отголосок вполне возможного недовольства Ольги, что «архонтиссу руссов» приняли не как владетельную особу, а наравне с иноземными послами.

Твердым остается только самый факт принятия христианства Ольгой с именем Елены. Он показателен для силы влияния христианской культуры в Киеве, но не только для этого. Сви- тельства Константина Багрянородного и Регинона показывают, что при ней Киевская Русь выходит на путь более широких и определенных государственных (международных) сношений с соседними культурными странами. Как бы уже назрела мысль о вступлении Руси в круг стран, составлявших тогдашний европейский мир, что неизбежно должно было связаться с ее христианизацией. При некоторых конструктивных преувеличениях «Очерки» Приселкова имеют ту бесспорную заслугу, что чутко уловлен в них этот момент: на исторической очереди стоял важнейший вопрос о том, как же сложатся дальнейшие отношения Руси. Христианский культурный мир стоял перед нею организованным в две империи - западную и восточную. Обе половины когда- то единой Римской империи несли в себе дух ее универсализма, лишь углубленного и усиленного связью империи со вселенской христианской церковью, еще не расколотой формально тоже на две части.

Каждая из этих империй была, однако, особым миром своеобразной культуры. Русь могла примкнуть к любому их них, и к миру восточному ее в конце концов привязала не Византия, а Болгария как посредница между христианской культурой и восточным славянством. Вопрос остался нерешенным при Ольге. Быть может, потому, что сама-то Русь была еще недостаточно готова к какому-либо его решению.

Древней Руси на заре ее истории повезло на умных и энергичных правителей. Это показал Олег. Это же подтвердил и Игорь.

После смерти великого воителя Олега непрочная Русь стала распадаться: восстали древляне, стремящиеся отложиться от Киева, к ее границам подошла новая тюркская орда печенегов. Но Игорь решительными действиями предотвратил обе опасности. Древляне были вновь завоеваны и обложены данью, так что Игорь стал для них главным врагом. С печенегами же князь сумел договориться. Прошли те времена, когда конница степняков беспрепятственно рыскала по славянским селениям. Теперь им навстречу вышла сильная русская рать, и печенеги почли за благо заключить мир.

При Игоре произошло дальнейшее объединение восточнославянских племен. В состав Руси вошло юго-западное племя уличей. В правление Игоря появилось и официальное название Руси - Русская земля. Именно так именовалось восточнославянское государство в договорах Руси с греками. Теперь все русские земли, кроме вятичей, платили дань Киеву.

К тому времени Игорь, уже зрелый человек, был женат на «варяжке» Ольге, которая принадлежала к знатной семье. В некоторых сказаниях говорится, что Игорь увидел ее, когда охотился в псковских лесах, совсем юной, и был пленен красотой и умом девушки. Тогда на Руси еще не было практики заключения княжеских браков с особами только княжеской или королевской крови, и Ольга стала женой великого князя. Поразительно и другое: при обычае на Руси многоженства, нет известий о том, что Игорь имел кроме Ольги и иных жен. Уже это говорит не только о его любви и преданности своей единственной жене, но и об их исключительных человеческих качествах.

Имя будущей просветительницы Руси и ее родину «Повесть временных лет» впервые называет в статье о женитьбе Игоря: «и привели ему жену из Пскова, именем Ольгу». Иоакимовская летопись уточняет, что принадлежала она к роду князей изборских, одной из забытых древнерусских княжеских династий, которых было на Руси в X-XI веках не меньше двадцати, но все они со временем были вытеснены Рюриковичами или сроднились с ними посредством браков. Некоторые из династий были местного, славянского происхождения, другие - пришлые, варяжские. Известно, что скандинавские конунги, приглашенные на княжение в русские города, неизменно принимали русский язык, часто - русские имена и быстро становились настоящими русскими как по образу жизни, так и по мировоззрению и даже по физическому облику.

Так и супругу Игоря звали варяжским именем Хельга, в русском окающем произношении - Ольга, Вольга. Женское имя Ольга соответствует мужскому Олег, что значит «святой». Хотя языческое понимание святости совершенно отлично от христианского, но и оно предполагает в человеке особый духовный настрой, целомудрие и трезвение, ум и прозорливость. Раскрывая духовное значение имени, народ прозвал Олега Вещим, а Ольгу - Мудрой.

Сразу же после гибели князя Игоря во время полюдья - сбора дани с древлян, его заклятых врагов, - могучее, казалось, государство, оказалось на грани развала. В Киеве оставалась жена Игоря Ольга (?-969) с малолетним наследником князем Святославом (?-972). Древляне отделились от Киева и перестали уплачивать дань. Однако русская верхушка сплотилась вокруг Ольги и не только признала ее права на престол, точнее регентство до совершеннолетия сына, но и безоговорочно поддерживала княгиню во всех ее начинаниях.

К тому времени Ольга находилась в расцвете своих физических и духовных сил. О ее красоте и уме рассказывали легенды и на Руси, и в окрестных странах, в том числе в Византии.

С первых шагов своего правления Ольга проявила себя как решительная, властная, дальновидная и суровая правительница. Прежде всего, она отомстила древлянам за смерть мужа - князя Игоря.

Летопись рассказывает, что древляне решили посватать вдовую княгиню за своего князя Мала и направили посольство в Киев. В этом предложении во времена племенного права был свой смысл. Вдове предлагали возмещение - нового мужа, с тем, чтобы она не мстила за убитого. И Ольга сделала вид, что принимает сватов с почестями. Она предложила им явиться на следующий день на княжеский двор, сидя в ладьях, которые торжественно должны были нести княжеские дружинники. Сама же заранее приказала выкопать близ своего дворца глубокую яму, и, когда кичившихся честью послов внесли на княжеский двор, приказала сбросить их в эту яму и закопать живьем.

Тут же Ольга потребовала присылки второго посольства. Его ждала не менее страшная участь. На Руси прежде, чем начать переговоры, послам зачастую предлагали принять баню, что было одновременно и знаком заботы - отдохновением от дальней дороги, и ритуальным очищением перед встречей с правителем. Едва послы приступили к омовению, как двери в баню были заперты и она запылала. Послов сожгли живьем.

Наконец, Ольга сама двинулась в древлянскую землю для того, чтобы, как она уверяла древлян, справить по мужу языческую тризну и поплакать на его могиле. Когда древлянские бояре изрядно выпили хмельного меда, Ольга приказала своим дружинникам зарубить их здесь же, у подножия кургана, где был захоронен ее муж.

Язычница Ольга отомстила язычникам-древлянам по-язычески, ритуально. Эта тройная месть воспроизводила восточнославянские погребальные обряды. Похороны в ладье издавна были приняты у руссов. Кремация - сжигание - в то время практиковалась по всем русским землям. Также в древности были приняты и человеческие жертвоприношения на поминальной тризне по вождю или князю.

Лишь после этого Ольга двинула на главный город древлян Искоростень свое войско. В открытом бою древляне были разгромлены. Летопись рассказывает, что сражение начал маленький Святослав, метнув свое копье в сторону врага. Древляне бежали и заперлись за стенами города. Несколько месяцев осаждали киевляне отчаянно сопротивлявшийся Искоростень и захватили его лишь при помощи хитрости. Они запросили у древлян легкую дань: по три воробья и по три голубя от каждого двора, обещая после этого уйти восвояси. Как только дань была доставлена, киевляне привязали к лапкам птиц тлеющие труты и выпустили их на волю, в свои гнезда - под крыши домов, сараев, амбаров. Скоро город запылал, и тут же осаждающие пошли на приступ.

Борьба за единство Руси, за подчинение единому центру - Киеву - раздираемых взаимной враждой племен и княжеств прокладывала путь к окончательной победе христианства в Русской земле. За Ольгой, еще язычницей, стояла церковная община и ее небесный покровитель пророк Божий Илия, пламенной верой и молитвой сводивший огонь с неба. И победа Ольги над древлянами, несмотря на суровость победительницы, была победой новых - христианских и созидательных сил в Русском государстве над силами языческими - темными и разрушительными.

На побежденных древлян Ольга вновь наложила тяжелую дань. Единство государства было восстановлено. Детей казненного князя Мала - Добрыню и Малушу - Ольга взяла к себе на воспитание.

Но не только жестокими наказаниями и силой утвердила свою власть Ольга на Руси. Как умная и дальновидная правительница она понимала, что прежнее полюдье с его насилиями, порой с неограниченными поборами вызывает в людях недовольство, а это грозит самому существованию молодого государства. И великая княгиня пошла на реформы - она изменила систему сбора дани, начав с древлянской земли. Теперь для подданных были определены твердые нормы дани и указаны специальные места - погосты, куда дань ежегодно должна была свозиться самим населением. Там ее принимали представители княжеской администрации и отправляли в Киев. Затем Ольга двинулась с дружиной по другим русским землям и повсюду устанавливала новые нормы, их на Руси назвали уроками, и учреждала погосты. Это был конец полюдья и начало организованной системы обложения налогами. Так, согласно летописи, конфликт между властью и подданными завершился тем, что государство сделало еще один шаг в своем развитии.

Устроенные Ольгой погосты, являясь финансово-административными и судебными центрами, представляли прочную опору княжеской власти на местах. Будучи прежде всего, по самому смыслу слова, центрами торговли и обмена («гость» - купец), собирая и организуя вокруг себя население, погосты стали важнейшей ячейкой этнического и культурного объединения русского народа.

Позже, когда Ольга стала христианкой, по погостам стали воздвигать и первые храмы. После крещения Руси при святом Владимире погост и храм (приход) стали неразрывными понятиями. (Лишь впоследствии от существовавших возле храмов кладбищ появилось словоупотребление «погост» в смысле «кладбище».)

Много трудов приложила княгиня Ольга для усиления оборонной мощи страны. Города застраивались и укреплялись. Вышгороды (или детинцы, кромы) обрастали каменными и дубовыми стенами (забралами), ощетинивались валами, частоколами. Сама княгиня, зная, сколь враждебно относились многие к идее укрепления княжеской власти и объединения Руси, жила постоянно «на горе», над Днепром, за надежными забралами киевского Вышгорода (Верхнего города), окруженная верной дружиной. Две трети собранной дани, по свидетельству летописи, она отдавала в распоряжение киевского веча, третья часть шла «к Ольге, на Вышгород» - на нужды ратного строения.

Установив порядок на Руси, Ольга обратилась к внешней политике. Ей надо было показать, что времена смуты не поколебали силу и международный авторитет Руси. Ко времени Ольги историки относят установление первых государственных границ России на западе, с Польшей. Богатырские заставы на юге сторожили мирные нивы киевлян от народов Дикого поля. Чужеземцы спешили в Гардарику («страну городов»), как называли они Русь, с товарами и рукодельями. Шведы, датчане, немцы охотно вступали наемниками в русское войско. Ширились зарубежные связи Киева. Это способствовало развитию каменного строительства в городе, начало которому положила княгиня Ольга. Новое русское правительство стремилось подтвердить старые договоры с соседями, развивать торговые н политические отношения с другими странами и прежде всего с Византийской империей, одним из самых сильных и авторитетных государств в тогдашнем мире.

Но не только укрепление государственности и развитие хозяйственных форм народной жизни привлекало внимание мудрой княгини. Еще более насущным представлялось ей коренное преобразование религиозной жизни Руси, духовное преображение русского народа. Русь становилась великой державой. Лишь два европейских государства могли в те годы соперничать с нею в значении и мощи: на востоке Европы - древняя Византийская империя, на западе - королевство саксов.

Опыт обеих стран, обязанных своим возвышением духу христианского учения, религиозным основам жизни, показывал ясно, что путь к будущему величию Руси лежит не столько через военные, но прежде всего и преимущественно через духовные завоевания и достижения.

Поручив Киев подросшему сыну Святославу, княгиня Ольга летом 954 года отправилась с большим флотом в Царьград. Это было мирное «хождение», сочетавшее задачи религиозного паломничества и дипломатической миссии, но политические соображения требовали, чтобы оно стало одновременно проявлением военного могущества Руси на Черном море, напомнило гордым ромеям о победоносных походах как Аскольда, так и Олега, прибившего в 907 году свой щит на вратах Царьграда.

Результат был достигнут. Появление русского флота на Босфоре создавало необходимые предпосылки для развития дружеского русско-византийского диалога. Ольга была принята по самому высокому рангу. Знаменитый византийский император, писатель, крупный дипломат Константин VII Багрянородный дал в ее честь обед. Состоялся прием княгини и императрицей. В ходе бесед император и Ольга подтвердили действие прежнего договора, заключенного еще князем Игорем, и военный союз двух государств. Этот союз отныне был направлен против Хазарии и Арабского халифата, чьи армии наступали на Византию с Востока.

В свою очередь, южная столица поразила суровую дочь Севера разнообразием красок, великолепием архитектуры, смешением языков и народов мира. Но особенное впечатление производило богатство христианских храмов и собранных в них святынь. Царьград, «царствующий град» Византийской империи, еще при самом основании (точнее, возобновлении в 330 году) посвященный равноапостольным Константином Великим Пресвятой Богородице (это событие праздновалось в Константинопольской Церкви 11 мая и перешло оттуда в русские месяцесловы), стремился во всем быть достойным своей небесной покровительницы. Русская княгиня присутствовала за богослужением в лучших храмах Константинополя - святой Софии, Влахернской церкви и других.

Важным вопросом переговоров Ольги в Константинополе стало крещение русской княгини.

К концу IX - началу X века почти все крупные государства Западной Европы, а также часть народов Балканского полуострова и Кавказа приняли христианство. Одни сделали это под напором папского Рима, другие под воздействием Византийской империи, которые соперничали между собой в том числе и за право крестить народы, а значит распространять свое влияние. Христианство приобщало государства и народы к новой цивилизации, обогащало их духовную культуру, поднимало на более высокий уровень престиж крестившихся государственных деятелей. Не случайно народы Западной Европы, принявшие кущение на 300-600 лет раньше народов Восточной Европы, намного обогнали их и своем развитии. Но повсюду этот процесс был болезненным, так как означал отказ от языческой религии предков.

Ольга, будучи прозорливой правительницей, понимала, что дальнейшее укрепление страны невозможно без принятия христианства, без водительства Божия. Но она одновременно сознавала и силу язычества, приверженность к нему народа. Поэтому выбрала осторожный путь, решив креститься сама и тем самым подать пример остальным. Именно так сделали английские, а позднее шведские и норвежские короли. Вместе с тем ей было на кого опереться. В крупных городах среди купцов, горожан, части бояр было уже немало просвещенных людей, отошедших от язычества и ставших христианами.

К тому же для Ольги крещение было не только вопросом политики, но и ответом на многие вопросы совести. Она многое пережила: трагическую смерть мужа, кровавые расправу с врагами, сожжение столицы древлян - все это не проходит бесследно для человеческой души. А ведь Ольга всегда стремилась к праведности, старалась быть справедливой, гуманной, терпимой к людям.

Таинство крещения было совершено в Софийском соборе - главном храме Византии. Крестным отцом княгини Ольги стал сам император, а крестил ее Константинопольский патриарх Феофилакт. В крещении ей было наречено имя Елена в честь равноапостольной Елены, матери святого Константина, обретшей Честное древо креста Господня. Имя Елена носила и византийская императрица - жена Константина Багрянородного.

В назидательном слове, произнесенном по совершении обряда, патриарх Феофилакт сказал: «Благословенна ты в женах русских, ибо оставила тьму и возлюбила свет. Благословят тебя русские люди во всех грядущих поколениях, от внуков и правнуков до отдаленнейших потомков твоих». Он наставил новопросвещенную княгиню в истинах веры, церковном уставе и молитвенном правиле, изъяснил заповеди о посте, целомудрии и милостыне. «Она же, - пишет преподобный Нестор Летописец, - склонила голову и стояла, словно губа напояемая, внимая учению, и, поклонившись патриарху, промолвила: “Молитвами твоими, владыко, да сохранена буду от сетей вражеских”».

Именно так, со слегка наклоненной головой, изображена святая Ольга на одной из фресок киевского Софийского собора, а также на современной ей византийской миниатюре в лицевой рукописи Хроники Иоанна Скилицы из Мадридской национальной библиотеки. Греческая надпись, сопровождающая миниатюру, называет Ольгу «архонтесою (то есть владычицей) руссов», «женою, Эльгою по имени, которая пришла к царю Константину и была крещена». В рукописи княгиня изображена в особом головном уборе, «как новокрещеная христианка и почетная диакониса Русской Церкви». Рядом с ней в таком же уборе новокрещеной - Малуша, впоследствии мать равноапостольного Владимира.

Такого ненавистника русских, каким был император Константин Багрянородный, непросто было заставить сделаться крестным отцом «архонтесы Руси». В русской летописи сохранились рассказы о том, как решительно и на равных разговаривала Ольга с императором и его окружением, удивляя собеседников духовной зрелостью и государственной мудростью, показывая, что русскому народу под силу воспринять и умножить высшие свершения греческого религиозного гения, лучшие плоды византийской духовности и культуры. Так святой Ольге удалось мирным путем «взять Царьград», чего до нее не смог сделать ни один полководец. По свидетельству летописи, сам император вынужден был признать, что «переклюкала» (перехитрила) его Ольга, а народная память, соединив предания о Вещем Олеге и Мудрой Ольге запечатлела эту духовную победу в былинном сказании «О взятии Царьграда княгиней Ольгой».

Константин Багрянородный в своем сочинении «О церемониях византийского двора», дошедшем до нас в единственном списке, оставил подробное описание церемоний, сопровождавших пребывание святой Ольги в Константинополе. Он описывает торжественный прием в знаменитой палате Магнавре под пение бронзовых птиц и рычание медных львов, куда Ольга явилась с огромной свитой из 108 человек (не считая людей из дружины Святослава), и переговоры в более узком кругу в покоях императрицы, и парадный обед в зале Юстиниана, где, по стечению обстоятельств, промыслительно встретились четыре «государственных дамы»: бабушка и мать равноапостольного Владимира (княгиня Ольга и ее спутница Малуша) восседали за одним столом с бабушкой и матерью его будущей супруги Анны (императрицей Еленой и ее невесткой Феофано).

Во время одного из приемов, рассказывает Константин Багрянородный, русской княгине было поднесено золотое, украшенное камнями блюдо. Святая Ольга пожертвовала его в ризницу Софийского собора, где его видел и описал в начале XIII века русский дипломат Добрыня Ядрейкович (впоследствии архиепископ Новгородский Антоний): «Блюдо великое златое служебное Ольги Русской, когда взяла дань, ходивши в Царьград; во блюде же Ольгином камень драгоценный, на том же камне написан Христос».

Что касается непосредственно дипломатического исхода переговоров, у святой Ольги были основания остаться недовольной ими. Добившись успеха в вопросах о русской торговле в пределах империи и подтверждении мирного договора с Византией, заключенного Игорем в 944 году, она не смогла, однако, склонить императора к двум важным для Руси соглашениям: о династическом браке Святослава с византийской царевной и об условиях восстановления существовавшей при Аскольде православной митрополии в Киеве.

После возвращения в Киев Ольга пыталась склонить к христианству и Святослава, но сын рос ярым язычником. Он, как и вся его дружина, поклонялся Перуну и отказал ей. Между матерью и сыном началось отчуждение.

Вместе с тем, несмотря на неудачу стараний об учреждении на Руси церковной иерархии, княгиня Ольга, став христианкой, ревностно предавалась подвигам христианского благовестия среди язычников и церковного строительства: «капища бесовские сокрушила и начала жить о Христе Иисусе». Она воздвигала храмы в Киеве, построила церкви Благовещения Пресвятой Богородицы в Витебске, а Живоначальной Троицы - в Пскове, над рекой Великой, на месте, указанном ей, по свидетельству летописца, свыше «лучом Трисиятельного Божества». Псков с того времени стал называться в летописях домом Святой Троицы.

Храм Софии - Премудрости Божией в Киеве был заложен вскоре по возвращении Ольги из Царьграда и освящен 11 мая 960 года. Этот день отмечался впоследствии в Русской Церкви как особый церковный праздник. Главной святыней Софийского храма стал святой крест, принесенный новой равноапостольной Еленой из Царьграда. Ее благословил им Константинопольский патриарх. Крест, по преданию, был вырезан из цельного куска Животворящего древа Господня. На кресте была надпись: «Обновися Русская земля святым крестом, его же прияла Ольга, благоверная княгиня».

Святая Ольга много сделала для увековечения памяти первых русских исповедников имени Христова: над могилой Аскольда она воздвигла Никольский храм, где была впоследствии и сама похоронена, над могилой Дира - Софийский собор, который, простояв полвека, сгорел в 1017 году. Ее потомок Ярослав Мудрый на этом месте построил позже, в 1050 году, церковь святой Ирины, а святыни Софийского Ольгиного храма перенес в каменный храм того же имени - доныне стоящую Софию Киевскую, заложенную в 1017 году и освященную около 1030 года. В Прологе XIII века об Ольгином кресте сказано: «Иже ныне стоит в Киеве во Святой Софии в алтаре на правой стороне». Разграбление киевских святынь, продолженное после татаро-монголов литовцами, которым город достался в 1341 году, не пощадило и его. При Ягайле в период Люблинской унии, объединившей в 1384 году Польшу и Литву в одно государство, Ольгин крест был похищен из Софийского собора и вывезен католиками в Люблин. Дальнейшая судьба его неизвестна.

Тем временем в Киеве среди бояр и дружинников нашлось немало людей, которые, возненавидели княгиню Ольгу, строившую храмы. Ревнители языческой старины все смелее поднимали голову, с надеждой взирая на подраставшего Святослава, решительно отклонившего уговоры матери принять христианство и даже гневавшегося на нее за это. Нужно было спешить с задуманным делом крещения Руси. Коварство Византии, не торопившейся дать Руси правильное христианское устроение, было на руку язычникам. В поисках решения святая Ольга обратила взоры на Запад. Никакого противоречия здесь нет. Ольга принадлежала еще к неразделенной Церкви и не имела возможности вникать в богословские тонкости греческого и латинского вероучения. Противостояние Запада и Востока представлялось ей прежде всего политическим соперничеством, второстепенным по сравнению насущной задачей - созданием Русской Церкви, христианским просвещением Руси.

Под 959 годом немецкий хронист, именуемый «продолжатель Регинона», записывает: «Пришли к королю послы Елены, королевы руссов, которая крещена в Константинополе, и просили посвятить для сего народа епископа и священников». Король Оттон, будущий основатель Германской империи, охотно откликнулся на просьбу Ольги, но повел дело не спеша, с чисто немецкой основательностью. Лишь на Рождество следующего, 960 года епископом Русским был поставлен Либуций, из братии монастыря святого Альбана в Майнце. Но он вскоре умер (в 961 году). На его место был посвящен Адальберт Трирский, которого Оттон, «щедро снабдив всем нужным», отправил, наконец, на Русь. Трудно сказать, что случилось бы, не промедли король так долго, но когда в 962 году Адальберт появился в Киеве, он «не успел ни в чем том, за чем был послан, и видел свои старания напрасными». Хуже того, на обратном пути «некоторые из его спутников были убиты, и сам епископ не избежал смертной опасности».

Оказалось, что за прошедшие два года, как и предвидела Ольга, в Киеве совершился переворот в пользу сторонников язычества и, не став ни православной, ни католической, Русь вообще раздумала принимать христианство. Язычники сплотились вокруг Святослава, которому к тому времени было уже около 20 лет. Языческая группа устранила Ольгу от влияния на дела Руси. Всю полноту власти взял молодой Святослав.

Языческая реакция проявилась настолько сильно, что пострадали не только немецкие миссионеры, но и некоторые из киевских христиан, крестившихся с Ольгой в Царьграде. По приказу Святослава был убит племянник княгини Ольги Глеб и разрушены некоторые построенные ею храмы. Здесь не обошлось без тайной византийской дипломатии: настроенные против Ольги и встревоженные возможностью усиления Руси за счет союза с Оттоном, греки предпочли поддержать язычников. Это произошло в том же 962 году. Но провал миссии Адальберта имел промыслительное значение для будущего Русской Православной Церкви, избежавшей папского пленения.

Святой Ольге оставалось смириться с происшедшим и полностью уйти в дела личного благочестия, предоставив бразды правления язычнику Святославу. С ней по-прежнему считались, к ее государственной мудрости неизменно обращались во всех трудных случаях. Когда Святослав отлучался из Киева, а он большую часть времени проводил в походах и войнах, управление государством вновь поручалось княгине-матери. Но вопрос о крещении Руси был временно снят с повестки дня, и это, конечно, огорчало святую Ольгу, считавшую Христово благовестие главным делом своей жизни.

Она кротко переносила скорби и огорчения, старалась помогать сыну в государственных и военных заботах, в его героических замыслах. Победы русского войска были для нее утешением, особенно разгром давнего врага Русского государства - Хазарского каганата. Дважды, в 965 и в 969 году, прошли войска Святослава по землям «неразумных хазаров», навсегда сокрушив могущество иудейских властителей Приазовья и Нижнего Поволжья. Следующий мощный удар был нанесен по мусульманской Волжской Болгарии, потом пришла очередь Болгарии Дунайской. Восемьдесят городов по Дунаю было взято киевскими дружинами. Одно беспокоило Ольгу: как бы, увлекшись войной на Балканах, Святослав не забыл о Киеве.

Весной 969 года Киев осадили печенеги, «и нельзя было вывести коня напоить - стояли печенеги на Лыбеди». Русское войско было далеко - на Дунае. Послав к сыну гонцов, святая Ольга сама возглавила оборону столицы. Святослав, получив известие, вскоре прискакал в Киев, «приветствовал мать свою и детей и сокрушался, что случилось с ними от печенегов». Но, разгромив кочевников, воинствующий князь вновь стал говорить матери: «Не любо мне сидеть в Киеве, хочу жить в Переяславце на Дунае - там середина земли моей». Святослав мечтал о создании огромной славянской державы от Дуная до Волги, которая объединила бы Русь, Болгарию, Сербию, Причерноморье и Приазовье и простерла свои пределы до самого Царьграда. Мудрая Ольга понимала, что при всем мужестве и отваге русских дружин им не справиться с древней империей ромеев - Святослава ждала неудача. Но сын не слушал предостережений матери. Тогда святая Ольга сказала: «Видишь, я больна. Куда хочешь уйти от меня? Когда похоронишь меня, отправляйся куда захочешь».

Дни ее были сочтены, труды и скорби подорвали ее силы. 11 июля 969 года святая Ольга скончалась, «и плакали по ней плачем великим сын ее, и внуки, и все люди». Последние годы, среди торжества язычества, ей, когда-то независимой владычице, принявшей крещение от самого патриарха в столице православия, приходилось тайно держать при себе священника, чтобы не вызвать новой вспышки антихристианского фанатизма. Но перед смертью она запретила совершать над ней языческие тризны и завещала открыто похоронить ее по православному обряду. Пресвитер Григорий, который был с нею в 957 году в Константинополе, в точности выполнил ее завещание.

Святая Ольга жила, умерла и была погребена как христианка. Бог прославил святую труженицу, «начальницу веры» в Русской земле чудесами и нетлением мощей. Иаков Мних через 100 лет после ее смерти писал в своей «Памяти и похвале Владимиру»: «Бог прославил тело рабы Своей Олены, и есть в гробе тело ее честное, и неразрушимое пребывает и до сих дней. Блаженная княгиня Ольга прославила Бога своими добрыми делами, и Бог прославил ее».

При святом князе Владимире, около 1007 года, мощи святой Ольги были перенесены в Десятинный Богородичный храм и положены в специальном саркофаге, в каких принято было класть мощи святых на православном Востоке.

Так и по кончине святая Ольга проповедовала вечную жизнь и воскресение, наполняя радостью верующих и вразумляя неверующих. Была она, по словам преподобного Нестора Летописца, «предвозвестницей христианской земле, как денница перед солнцем, как заря перед рассветом. Она первая из русских вошла в Царство Небесное, ее и восхваляют сыны русские - свою начинательницу, ибо и по смерти молится она Богу за Русь».

Тоже только и ждали случая пограбить Русскую землю. Но княгиня Ольга , мать Святослава, оказалась женщиной очень умной, притом твердого и решительного нрава, к счастью, были и между боярами опытные военачальники, преданные ей.

Прежде всего княгиня Ольга жестоко отомстила мятежникам за смерть мужа. Вот что говорят предания об этой мести. Древляне, убив Игоря, порешили уладить дело с Ольгой: выбрали из среды своей двадцать лучших мужей и послали к ней с предложением выйти замуж за князя их Мала. Когда они прибыли в Киев и княгиня Ольга узнала, в чем дело, то сказала им:

– Люба мне ваша речь, мужа своего мне не воскресить. Хочу вам завтра оказать почет перед людьми моими. Идите теперь в ладьи ваши; завтра я пришлю за вами людей, а вы скажите им: не хотим ни верхом ехать, ни пешком идти, несите нас в лодках, вас и понесут.

Когда на другой день утром к древлянам пришли от Ольги люди звать их, они отвечали так, как она научила.

– Нам неволя, князь наш убит, а княгиня наша хочет выходить за вашего князя! – сказали киевляне и понесли древлян в лодке.

Послы же сидели спесиво, гордясь высокою честью. Принесли их на двор и бросили с лодкою в яму, которую раньше вырыли по приказу Ольги. Наклонилась княгиня к яме и спросила:

– Хороша ли вам честь?

– Честь эта нам хуже Игоревой смерти! – отвечали несчастные.

Месть княгини Ольги древлянам. Гравюра Ф. Бруни

Княгиня Ольга приказала засыпать их живых землею. Затем отправила послов к древлянам сказать: «Если вправду вы просите меня, то пришлите за мною самых лучших мужей ваших, чтобы с великою честью я пришла к вам, иначе не пустят меня киевляне».

Прибыли новые послы от древлян. Ольга, по тогдашнему обычаю, приказала приготовить для них баню. Когда они вошли туда, их по приказу княгини заперли и сожгли вместе с баней. Тогда послала она опять сказать древлянам: «Я уже иду к вам, приготовьте побольше меду – хочу сотворить на могиле моего мужа тризну (поминки)».

Древляне исполнили ее требование. Княгиня Ольга с небольшой дружиной пришла к могиле Игоря, плакала по муже своем и приказала своим людям насыпать высокий могильный холм. Затем стали править тризну. Древляне сели пить, отроки (младшие дружинники) Ольгины услуживали им.

– Где же наши послы? – спрашивали древляне у княгини.

– Идут с дружиною мужа моего, – отвечала Ольга.

Когда древляне опьянели, княгиня велела своей дружине рубить их мечами. Много их было изрублено. Ольга поспешила в Киев, стала собирать дружину и на следующий год пошла на Древлянскую землю; при ней был и сын. Древляне думали было сразиться в поле. Когда обе рати сошлись, маленький Святослав первый бросил копье, но слаба была еще его детская рука: копье едва пролетело между ушей коня и упало к ногам его.

– Князь уже начал! – крикнули воеводы. – Дружина, вперед, за князем!

Древляне были разбиты, бежали и укрылись в городах. Княгиня Ольга хотела приступом взять главный из них – Коростень, но тут все усилия были напрасны. Отчаянно оборонялись жители: знали они, что ждет их, если сдадутся. Целое лето простояла киевская рать под городом, а взять его не могла. Где сила не берет, там иной раз умом да сноровкою можно взять. Послала княгиня Ольга сказать коростенцам:

– Чего вы не сдаетесь? Все города уже сдались мне, платят дань и спокойно возделывают нивы свои, а вы, видно, хотите досидеться до голодной смерти?!

Коростенцы отвечали, что они опасаются мести, а дань они готовы дать и медом, и мехами. Княгиня Ольга послала сказать им, что она уже достаточно отомстила и требует от них лишь малой дани: по три голубя и по три воробья с каждого двора. Обрадовались осажденные, что так дешево могут отделаться от беды, и исполнили ее желание. Ольга приказала воинам своим привязать к ногам птиц куски трута (то есть тряпок, пропитанных серою) и, когда смеркнется, зажечь трут и пустить птиц. Воробьи полетели под крыши в свои гнезда, голуби в свои голубятни. Жилища в то время были все деревянные, крыши соломенные. Скоро Коростень запылал со всех концов, все дома охватил пожар! В ужасе кинулся народ вон из города и попадал прямо в руки врагов своих. Старшин княгиня Ольга взяла в плен, а простых людей – одних велела избить, других отдала в рабство дружинникам своим, а на остальных наложила тяжелую дань.

Многих пленных древлян Ольга принесла в жертву богам и велела похоронить вокруг могилы Игоря; затем справила тризну по мужу, причем в честь покойного князя происходили воинственные игры, как требовали обычаи.

Если Ольга и не была так хитра, а древляне так просты и доверчивы, как говорит предание, то все-таки в народе и в дружине верили, что дело было именно так: хвалили княгиню за то, что она хитро и жестоко отомстила древлянам за смерть мужа. Суровы были в старину нравы наших предков: кровавой мести требовал обычай, и чем ужаснее мститель мстил убийцам за смерть своего родича, тем большей похвалы заслуживал.

Усмирив древлян, княгиня Ольга с сыном и дружиной пошла по их селам и городам и установила, какую дань должны они платить ей. На следующий год обошла она с дружиною и другие свои владения, делила земли на участки, определяла, какие подати и оброки должны были жители платить ей. Умная княгиня, как видно, ясно понимала, сколько зла было от того, что князь и дружина брали дани, сколько вздумается, а народ не знал вперед, сколько он обязан уплатить.

Княгиня Ольга в Константинополе

Самым же важным делом Ольги было то, что она первая из княжеской семьи приняла христианство.

Княгиня Ольга. Крещение. Первая часть трилогии "Святая Русь" С. Кириллова, 1993

Датой крещения княгини Ольги в Константинополе большинство источников считают осень 957 года.

По возвращении в Киев сильно хотела Ольга крестить и своего сына Святослава в христианскую веру.

– Вот познала я истинного Бога и радуюсь, – говорила она сыну, – крестись, познаешь и ты Бога, будет радость и в твоей душе.

– Как я приму один иную веру? – возражал Святослав. – Дружина станет смеяться надо мною!..

– Если ты крестишься, – настаивала Ольга, – все за тобою последуют.

Но Святослав оставался непреклонен. Не лежала душа воителя-князя к крещению, к христианству с его кротостью и милосердием.

Первый прием у императора

Записи Константинова обрядника «О церемониях» о двух приемах «Эльги Росены» выдержаны в сухом и сдержанном стиле казенного протокола.

Первая аудиенция русской княгине была назначена на 9 сентября 957 г. Церемониям в этот день не было конца. Сначала Ольгу принял сам Константин в большом триклине (зале) древнего Магнаврского дворца, строительство которого приписывалось Константину I Великому. Император восседал на «троне Соломона», снабженном эффектными механизмами. Ольга вошла в триклин в сопровождении своих «родственниц-архонтисс» и служанок; прочие члены посольства остались в вестибюле, отгороженном от триклина занавесом. Когда Ольга встала на указанное ей место перед троном, заиграли органы, и трон вместе с сидевшим на нем императором внезапно взмыл вверх и затем плавно опустился вниз. После этого маленького представления логофет дрома (глава ведомства почты и внешних связей) от имени Константина задал «архонтиссе Росии» несколько предписанных этикетом вопросов - о здоровье самой государыни, ее вельмож и благоденствии ее страны. Пока чиновник произносил свою речь, механические львы у подножия трона, приподнявшись на лапах, зарычали и забили хвостами, а на ветвях стоявшего рядом золотого дерева искусственными голосами защебетали птицы. Почти тотчас дворцовые слуги внесли в зал дары Ольги, предназначенные василевсу ромеев. За ответными словами Ольги последовало несколько мгновений торжественной тишины; потом вновь зазвучали органы, и княгиня, поклонившись, вышла.

Эти подробности представления Ольги императору не упомянуты в рассказе Константина; но вообще порядок приема иноземных послов во дворце Магнавры был именно таков (см.: Литаврин Г.Г. Путешествие русской княгини Ольги в Константинополь. Проблема источников // Византийский временник. Т. 42. М., 1981 ).

Дав гостье немного отдохнуть, придворные чины провели ее через несколько залов и вестибюлей в триклин Юстиниана, где «архонтиссу Росии» ожидали супруга Константина, императрица Елена Лакапина, и ее невестка Феофано. Торжественная церемония повторилась, только без демонстрации механических чудес. По ее окончании Ольгу вновь проводили в комнату отдыха.

Деловая часть встречи состоялась во внутренних покоях императрицы, в присутствии Константина, Елены и их детей. Василевс пригласил Ольгу сесть, после чего «она беседовала с ним, сколько пожелала».

Во второй половине дня русскую делегацию пригласили на званый обед. Парадные столы были накрыты в триклине Юстиниана (для женщин) и в Хрисотриклине (для мужчин). Войдя в зал, Ольга подошла к креслу императрицы и «наклонила немного голову», тогда как «родственницы-архонтиссы» из ее свиты распростерлись на полу. На время трапезы Ольгу усадили рядом с Еленой за особый стол, места за которым по дворцовому уставу были отведены женам высших сановников империи, носившим титул зост-патрикисс. Слух пирующих услаждали певчие собора Святой Софии и церкви Святых апостолов, распевавшие василикии - величальные гимны в честь здравствующего василевса и членов его семьи; актеры разыграли пред очами августейших особ несколько театральных сценок.

Константин обедал вместе с «послами архонтов Росии, людьми и родичами архонтиссы [Ольги] и купцами». После обеда состоялось вручение подарков: «получили: анепсий ее - 30 милиарисиев, 8 ее людей - по 20 милиарисиев, 20 послов - по 12 милиарисиев, 43 купца - по 12 милиарисиев, священник Григорий - 8 милиарисиев, 2 переводчика - по 12 милиарисиев, люди Святослава - по 5 милиарисиев, 6 людей посла - по 3, переводчик архонтиссы - 15 милиарисиев».

Милиарисий - мелкая серебряная монета, одна тысячная золотого фунта. 12 милиарисиев составляли одну номисму (солид).

Выдав денежные подарки, император покинул Хрисотриклин и проследовал в другое помещение - аристирий (зал для завтрака), куда тем временем переместились и женщины. Здесь, на небольшом золотом столе, их ждал десерт, сервированный в «украшенных жемчугами и драгоценными камнями чашах». После трапезы Ольге поднесли «золотую, украшенную драгоценными камнями» чашу с 500 милиарисиев; женщин из ее свиты также почтили денежными дарами: «6 ее женщинам - по 20 милиарисиев и 18 ее прислужницам - по 8 милиарисиев».

Из всего этого видно, что 9 сентября Ольге была оказана почетная встреча, впрочем мало чем отличавшаяся в целом от обхождения с другими иноземными послами, посещавшими двор Константина, - например, от аудиенций, данных «друзьям-сарацинам» из пограничного города Тарса (в Сирии), описание приемов которых находится в той же 15-й главе II книги «О церемониях», где помещен и рассказ о приемах «Эльги Росены».

Второй прием

Но вторая протокольная запись от 18 октября резко контрастирует с первой. В ней нет ни пышных церемоний, ни доверительных бесед с глазу на глаз, ни внимательного наблюдения за перемещениями действующих лиц и занимаемых ими местах. Скупо сообщается о прощальном обеде для русского посольства. Как и в первый раз, «василевс сидел с росами [в Хрисотриклине]. И другой клиторий [обед] происходил в Пентакувуклии Св. Петра [парадном зале при дворцовой церкви], где сидели деспина [императрица] с багрянородными ее детьми, с невесткой и архонтиссой [Ольгой]. И было выдано: архонтиссе - 200 милиарисиев, ее анепсию - 20 милиарисиев, священнику Григорию - 8 милиарисиев, 16 ее женщинам - по 12 милиарисиев, 18 ее рабыням - по 6 милиарисиев, 22 послам - по 12 милиарисиев, 44 купцам - по 6 милиарисиев, двум переводчикам - по 12 милиарисиев». В общем, поели, отдарились, разошлись.

Сравнение обоих приемов показывает, что 18 октября состав приглашенных лиц подвергся некоторому сокращению (не пришли «люди» Ольги, Святослава, посла и личный переводчик княгини), а сумма денежных даров была сильно урезана. Историки справедливо отказываются видеть в этом просто нейтральный нюанс протокола, так как оба эти обстоятельства нельзя отнести к повседневной дипломатической практике византийского двора. Скажем, вышеупомянутые сарацинские послы после первого и второго приемов получили одинаковую сумму - по 500 милиарисиев; неизменной осталась и общая сумма раздач, предназначенная их людям - 3000 милиарисиев. Таким образом, уменьшение суммы даров членам русской делегации позволительно считать явным знаком недовольства Константина ходом переговоров. Очевидно, ему понравилось далеко не все из того, что он услышал из уст Ольги во время беседы с ней во внутренних покоях императрицы. Причем интересно, что недовольство императора выразилось очень избирательно - оно коснулось только самой Ольги, ее ближайшего окружения и купцов, тогда как послы «архонтов Росии», «общественные» переводчики и отец Григорий оба раза получили одну и ту же сумму. Значит, раздражение Константина было вызвано некими претензиями «архонтиссы Росии» и городских общин Киева, Чернигова и Переяславля.

О чем же говорили Ольга и Константин во время своей единственной личной беседы друг с другом?

Конечно же в первую очередь о главной цели Ольгиного визита - крещении. Обычно крещение «оглашенных» совершалось в дни больших церковных праздников. И скорее всего, желание Ольги креститься было удовлетворено уже через несколько дней после первой аудиенции - 14 сентября, в день Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня. Это единственный крупный праздник в церковном календаре между 9 сентября и 18 октября. Он был установлен в память великого события в жизни Церкви, случившегося, по церковному преданию, в 313 г., когда императрица Елена, мать Константина I, нашла в Иерусалиме подлинный крест Христов и воздвигла его для всеобщего чествования и поклонения. Со стороны Константина Багрянородного и его супруги Елены, носивших имена своих великих предков, было вполне естественно приурочить крещение «архонтиссы Росии» к этому знаменательному дню. Средневековье вообще любило такие символические переклички с прошлым. Крещение Ольги на праздник Воздвижения Креста Господня подтверждается выбором ее крестильного имени - Елена, которое «Повесть временных лет» напрямую связывает со святой царицей Еленой: «Бе бо наречено имя ей во святом крещении Елена, якоже и древняя царица, мати великого Константина».

Митрополит Иларион в «Слове о законе и благодати» при упоминании Ольги также обыгрывает тему обретения Честного Креста - в материальном и духовном планах. Великий Константин, пишет он, обращаясь к князю Владимиру, «с матерью своей Еленою крест из Иерусалима принес… Ты же с бабкою твоею Ольгою принес крест из нового Иерусалима - града Константина – по всей земле своей поставил и утвердил веру». Впрочем, позднее церковное предание утверждало, что патриарх действительно передал Ольге крест, который она привезла в Киев. В Прологе XIII в. сказано, что эта святыня «ныне стоит в Киеве во Святой Софии в алтаре на правой стороне». Литовцы, завоевав Киев, вывезли «Ольгин крест» в Люблин. Больше о нем ничего не известно.

Зримым памятником совершенного над Ольгой церковного таинства долгое время оставалось драгоценное блюдо, хранившееся в ризнице собора Святой Софии, где, по всей видимости, и проходила церемония крещения. Это «блюдо велико злато служебно» (то есть используемое при богослужении) еще в 1200 г. видел новгородский паломник Добрыня Ядрейкович (будущий архиепископ Новгорода Антоний). В его описании эта достопримечательность выглядела так: «Во блюде же Олжине камень драгий, на том же камени написан Христос, и от того Христа емлют печати людие на все добро; у того же блюда все по верхови жемчугом учинено». Ольгин дар пропал из собора после разграбления Константинополя крестоносными громилами в 1204 г.

С формальной стороны Ольга могла быть довольна: она «восприяла свет в самом источнике его». Но весьма вероятно, что именно при обсуждении некоторых церемониальных вопросов, связанных с обрядом ее крещения, были посеяны первые семена будущей размолвки. Дело касалось выбора Ольге крестного родителя. В случае, когда восприемником иноземного государя-язычника выступал сам император, обряд крещения сопровождался церемонией наречения новообращенного «цезарем сыном» василевса ромеев, каковой титул был выше звания «августы», жены императора. При этом патриарх, произнося особую молитву «на князи, хотящии прияти власть великую от царя», подавал василевсу епитрахиль, которую тот собственноручно возлагал на получавшего царское достоинство «варвара». Подобной чести некогда удостоился болгарский хан Борис, крещенный императором Михаилом III; «сыном» василевса числился Ольгин современник, болгарский царь Петр. В книге «Об управлении империей» Константин Багрянородный пишет, что вожди «северных и скифских» народов, в том числе и русов, неоднократно просили («а подобное случается частенько») послать им «что-нибудь из царских одеяний или венцов, или из мантий ради какой-либо их службы и услуги…». То есть стремление приравнять великокняжеский титул к царскому было присуще еще Игорю. Похоже, что и Ольга претендовала на звание императорской «дщери», сопряженное с цесарским достоинством. По-видимому, летописная новелла о крещении Ольги в Царьграде является кривым зеркалом трудных переговоров русской княгини с Константином по этому поводу. Как можно догадываться, первоначальный смысл «крестильной истории» заключался в прославлении очередной «мудрости» (хитрости) Ольги, которая уклонилась от предложенного ей звания императорской супруги-августы и приобрела более весомый титул «дщери-царицы».

На самом же деле царский венец не был возложен на голову «архонтиссы Росии». Подобные требования со стороны «северных и скифских народов» Константин Багрянородный считал «неуместными домоганиями и наглыми притязаниями», которые следует «пресекать правдоподобными и разумными речами, мудрыми оправданиями…» («Об управлении империей»). Он также не поленился привести образец возможных аргументов: «Эти мантии и венцы… изготовлены не людьми, не человеческим искусством измышлены и сработаны, но, как мы находим запечатленным словами заповедными в древней истории, когда Бог сделал василевсом Константина Великого, первого царствующего христианина, он послал ему через ангела эти мантии и венцы… и повелел ему положить их в великой божьей святой церкви, которая именем самой истинной мудрости божьей святою Софией нарекается, и не каждый день облачаться в них, но когда случается всенародный великий Господний праздник. Из-за этого-то божьего повеления он [Константин Великий] убрал их… Когда же наступает праздник Господа Бога нашего Иисуса Христа, патриарх берет из этих одеяний и венцов нужное и подходящее для случая и посылает василевсу, а тот надевает их как раб и слуга божий, но только на время процессии, и вновь после использования возвращает в церковь. Мало того, есть и заклятие святого и великого василевса Константина, начертанное на святом престоле божьей церкви, как повелел ему Бог через ангела, что если захочет василевс ради какой-либо нужды или обстоятельства, либо нелепой прихоти забрать что-нибудь из них, чтобы употребить самому или подарить другим, то будет он предан анафеме и отлучен от церкви как противник и враг божьих повелений». Константин уверяет, что на своем опыте убедился в действенности этих «мудрых оправданий». Возможно, нечто подобное услышала и Ольга.

Впрочем, у василевса имелась более простая отговорка для отказа стать ее крестным отцом. В православной Церкви принято при обряде крещения взрослой женщины выбирать ей крестную мать, а не отца, и Константин легко мог сослаться на эту традицию. Во всяком случае несомненно, что император под каким-то благовидным предлогом уклонился от личного восприемничества при крещении русской «архонтиссы», перепоручив эту роль своей супруге. Ни один источник не подтверждает версию «Повести временных лет» о том, что Ольгу крестил патриарх, а ее восприемником от купели был сам василевс. Этих подробностей нет у Иакова Мниха и в ранних редакциях Жития Ольги. Византийский историк XI в. Иоанн Скилица пишет только, что, «крестившись и явив свою преданность истинной вере, она [Ольга] была почтена по достоинству этой преданности и вернулась восвояси». Почти в тех же выражениях описывают крещение Ольги греческие писатели XII в. Георгий Кедрин и Иоанн Зонара.

Оказанная русской княгине «великая честь», по всей вероятности, заключалась в том, что Ольга была принята в идеальную «семью» василевса с титулом патрикии. На это как будто указывает почетное место, отведенное ей за столом августы Елены во время званых обедов 9 сентября и 18 октября. Тут кстати вспомнить, что и двое венгерских «архонтов», Булчу и Дьюла, крестившись, стали официально именоваться «патрикиями». И поскольку в глазах Константина, как видно из его сочинений, «архонты» Венгрии и Руси имели равное достоинство (императорские грамоты к тем и другим одинаково запечатывались печатями весом в два золотых солида), Ольга вряд ли могла рассчитывать на большее.

Еще один вопрос, который неизбежно должен был возникнуть на русско-византийских переговорах в связи с крещением Ольги, был вопрос о статусе Русской Церкви. И здесь, по-видимому, тоже не обошлось без взаимного непонимания и раздражения. Византийская Церковь в своем историческом развитии выработала строгую систему административной централизации по образцу гражданского управления ромейской империей, благо границы светские и церковные тогда приблизительно совпадали. Пяти имперским диоцезам (военно-административным округам) соответствовали пять диоцезных архиепископств или патриаршеств. Это свое домашнее устройство Церкви, пригодное исключительно для национально-государственного бытия Византийской державы, греки очень скоро стали рассматривать как имеющее всемирное значение и, более того, как единственно возможное. Патриарх антиохийский Петр (первая половина XI в.) убежденно писал: «Пять патриаршеств знаем во всем мире, как и тело наше управляется пятью чувствами - пятью престолами». Естественно, что всем прочим «варварским» народам, желавшим вступить в лоно Греческой Церкви, предлагалось просто подчиниться одной из пяти патриархий на правах митрополии или епископии. Их попытки приобрести церковную независимость (автокефалию) воспринимались в Византии очень болезненно. Церковную жизнь вне пяти патриархатов византийские иерархи приравнивали к существованию вне всемирной Церкви.

Вопросы церковной организации приобретали особенную остроту в свете теократической доктрины Византийской империи. Последняя мыслилась защитницей и хранительницей всемирного христианства, внешней оградой православного благочестия. Возлагаемые на государство церковно-охранительные функции превращали василевса в светского главу Церкви, блюстителя веры, догматов и вообще установленного Богом и освященного Церковью миропорядка; с пера Константина Багрянородного даже слетело, что император - это «Христос среди апостолов». И коль скоро «варварские» народы принимали церковный протекторат Греческой Церкви, они автоматически попадали в разряд подданных василевса, вселенского «царя православия».

На каких конкретных условиях пытались столковаться Ольга и Константин по вопросу устройства Русской Церкви - об этом у историков существуют одни предположения. Быть может, василевс предлагал не так уж мало. А.В. Назаренко обратил внимание на то, что, судя по составленному Константином жизнеописанию его деда, Василия I Македонянина, «в представлении императора Русь была достойна архиепископа», ибо именно архиепископом именуется в этом сочинении отправленный на Русь в 60-х гг. IX в. безымянный архиерей (Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. С. 300 ).

Так или иначе, несомненно лишь то, что с византийской стороны речь шла о восстановлении в той или иной форме протектората Константинопольской патриархии над «Русской митрополией». Между тем в планы Ольги это наверняка не входило. Еще находясь в Болгарии, она могла составить первое понятие о том, что теория, а еще больше практика византийской теократии противоречат национальной независимости соседних с империей братьев во Христе. Фактически достигнутая церковная самостоятельность христианской общины Киева ее вполне устраивала. Проблема, однако, заключалась в том, что корни этой самостоятельности не восходили явным образом и непосредственно к первоисточнику благодати - апостольской Церкви. После разрыва с греческой иерархией киевские христиане лишились преемственности со священной и признанной всеми церковной традицией, и потому «кафоличность» основ ее самобытного существования в любой момент могла быть оспорена и поколеблена. Возможно, киевское духовенство испытывало некоторые затруднения и в практической сфере церковной жизни. Ведь византийцы, например, всерьез уверяли «варваров», что священный елей производится только в их империи и оттуда расходится по всему миру (болгарский хан Борис даже был вынужден в связи с этим обратиться за разъяснениями к римскому папе Николаю II, который яростно опроверг это гегемонистское измышление).

Перед Ольгой стояла чрезвычайно трудная задача: воссоединить Русскую Церковь с византийским священством и в то же время воспрепятствовать превращению своей страны в политического сателлита и культурную провинцию Византийской империи. Возможно, она прочила в русские епископы того же отца Григория; может быть, не возражала и против приезда в Киев греческого духовенства, но вместе с тем требовала для Русской земли широкой церковной автономии и сохранения литургии на славянском языке. То и другое было для Константина одинаково неприемлемо, и воссоздать «Русскую митрополию» на подобных условиях, как видно из ее отсутствия в списке митрополичьих кафедр в книге «О церемониях», он не пожелал.

Несколько косвенных признаков как будто бы указывают на то, что среди прочего Ольга вынашивала, возможно, и планы русско-византийского династического союза. В 957 г. Святослав, которому исполнилось 15–16 лет, как раз вступил в брачный возраст. В Константинополе он был представлен не только собственным послом, но также и своими «людьми», что может свидетельствовать о делегировании им каких-то экстраординарных поручений и полномочий, не входивших в компетенцию посла. Сама Ольга во время приемов пользовалась привилегиями «опоясанной патрикии», как если бы была свекровью одной из византийских принцесс (Ариньон Ж.-П. Международные отношения Киевской Руси в середине Х в. и крещение княгини Ольги // Византийский временник. Т. 41. М., 1980. С. 120 ). В те времена лучшим и даже едва ли не единственным способом раз навсегда выйти из черного тела “варваров” и стать династическими аристократами была женитьба на византийской принцессе, ибо в мире раннего Средневековья - мире невесть откуда взявшихся герцогов и королей с сомнительными генеалогиями - одни только византийские василевсы могли считаться подлинными наследниками римского величия и аристократического благородства. Не случайно в 968 г., на переговорах с послом Оттона I епископом Кремонским Лиутпрандом, ломбардцем по происхождению, василевс Никифор Фока бросил прямо ему в лицо презрительные слова: «Вы не римляне, а лангобарды!»

Стремясь приобрести царский венец и добиться от Византии признания ее суверенных прав, Ольга вполне могла и, более того, с необходимостью должна была прийти к мысли о желательности династического брака ее сына с одной из трех дочерей Константина (подходящей по возрасту невестой была, например, принцесса Феодора - почти ровесница Святослава).

Но если такие замыслы и подогревали Ольгино честолюбие, то они заранее были обречены на неудачу, поскольку именно эти «неразумные и нелепые домогательства» иноземцев вызывали у Константина особенно сильное раздражение. Своему сыну Роману II он советует в будущем «отклонять и эту их просьбу, говоря такие слова: “Об этом деле также страшное заклятие и нерушимый приказ великого и святого Константина начертаны на священном престоле вселенской церкви христиан святой Софии: никогда василевс ромеев да не породнится через брак с народом, приверженным к особым и чуждым обычаям, по сравнению с ромейским устроением, особенно же с иноверным и некрещеным, разве что с одними франками. Ибо для них одних сделал исключение сей великий муж святой Константин, так как и сам он вел род из тех краев* , так что имели место частые браки и великое смешение меж франками и ромеями. Почему же только с ними одними он повелел заключать брачные сделки василевсам ромеев? Да ради древней славы тех краев и благородства их родов. С иным же каким бы то ни было народом нельзя этого сделать; а дерзнувший совершить такое должен рассматриваться как нарушитель отеческих заветов и царских повелений, как чуждый сонму христианскому - и предается анафеме”». И далее он поносит двух своих предшественников - Льва IV, женившегося на дочери хазарского кагана, и своего тестя Романа I Лакапина, выдавшего внучку за болгарского царя Петра: первый, по его словам, «из-за сих его противозаконных нечестивых деяний… в божьей церкви постоянно отлучается и предается анафеме, как преступник и ниспровергатель повелений и Бога, и святого великого василевса Константина»; второй же «еще при жизни… был крайне ненавидим, порицаем и поносим и советом синклита, и всем народом, и самою церковью, так что ненависть к нему под конец стала явной и после смерти точно так же подвергали его презрению, обвинению и осуждению, введшего как новшество это недостойное и неподобающее для благородного государства ромеев дело». Быть может, доведя до сведения Ольги все эти доводы, Константин все же попытался смягчить свой отказ, воздав ей почести, на которые русская «архонтисса» имела бы право в случае женитьбы Святослава на императорской дочери.

*В действительности Константин Великий родился в Наиссе (современный Ниш, Югославия). Подлинная причина сделанного для франков исключения заключалась в военной мощи империи Каролингов, с которой Византии волей-неволей приходилось считаться. Сестра самого Константина Багрянородного была замужем за Людовиком Слепым.

Итак, по совокупности косвенных свидетельств, почти не приходится сомневаться в том, что во время беседы с Ольгой 9 сентября Константин Багрянородный увидел перед собой крупного политика, предложившего к обсуждению всесторонне продуманную программу коренного пересмотра русско-византийских отношений. Посредством личного крещения Ольга попыталась заставить Византию признать ключевую роль Русской земли в Северном Причерноморье и превратить киевского князя в главного союзника империи в этом регионе - союзника не только политического, но и, так сказать, цивилизационного. Но Константин, кажется, не был готов к этому. В книге «Об управлении империей» чувствуется его глубокое недоверие к «росам». Константин очень неприязненно и настороженно отзывается о них и явно предпочитает сближению с «внешней Росией» укрепление союза с печенегами. Все его политические советы сыну сводятся к тому, как нейтрализовать «росов», а не каким образом на них опереться. Весьма вероятно, что подобные настроения императора были следствием походов Игоря на Византию. По всей видимости, в отношениях с Русью Константин не хотел выходить за политические рамки договора 944 г.

У русско-византийских переговоров 957 г. был еще и экономический аспект, который, впрочем, почти полностью скрыт от нас. Должно быть, Ольга пыталась выговорить какие-то новые торговые преимущества для русских купцов. Возможно, она добивалась отмены ограничения на вывоз из Византии шелковых тканей. Запретительная торговая система византийского правительства была непостижима для варвара, который жил в условиях рудиментарной экономической организации. Более того, в его глазах система эта выглядела прямым оскорблением, дискриминацией. Лиутпранд, у которого при отъезде из Константинополя таможенники отняли приобретенные им пять пурпурных плащей, разразился по адресу византийцев следующей гневной тирадой: «Эти дряблые, изнеженные люди, с широкими рукавами, с тиарами и тюрбанами на головах, лгуны, скопцы, бездельники, ходят одетые в пурпур, а герои, люди полные энергии, познавшие войну, проникнутые верой и милосердием, покорные Богу, преисполненные добродетели, - нет!» Едва ли торговые «люди земли Русской» смотрели на дело иначе. Однако никаких уступок им сделано не было.

Исход переговоров

После крещения 14 сентября Ольга пробыла в Константинополе еще целых 34 дня. Вряд ли княгиня все это время просто «болталась с своим караваном на водах Босфора и Золотого Рога», терпеливо дожидаясь ответа на свои предложения, как пишет историк Церкви А. В. Карташев. Надо полагать, между нею и византийским двором шли активные консультации с целью достичь окончательной договоренности. Сообщение «Повести временных лет» дает основание думать, что необычная продолжительность переговоров была спровоцирована не только бескомпромиссной позицией Константина, но и неуступчивостью Ольги, у которой тоже имелись свои козыри - «вои в помощь», крайне необходимые Византии для военных операций против арабов. В 956 г. воинственный эмир г. Алеппо Сайф-ад-Даула, заклятый враг греков, наголову разбил византийскую армию под командованием Иоанна Цимисхия. Грекам удалось отчасти выправить положение, захватив крепость Арандасу, где они взяли в плен двоюродного брата алеппского эмира Абу аль-Ашаира Ибн Хамдана. В 957 г. воюющие стороны вступили в переговоры по поводу перемирия и обмена пленными. Однако византийцы повели себя коварно, инспирировав покушение на жизнь Сайфа-ад-Даула. Эта попытка покончить с опасным врагом закончилась неудачей, и военные действия возобновились.

Кроме того, попусту томить «архонтиссу Росии» ожиданием было слишком накладно для императорской казны, - ведь все эти пять недель русское посольство находилось на полном правительственном содержании.

В конце концов переговоры, по-видимому, зашли в тупик, и терпение василевса лопнуло. 18 октября Ольге просто дали прощальный обед. Еще раз говорить со строптивой «архонтиссой» Константин не пожелал. Свое раздражение «неуместными домогательствами и наглыми притязаниями» он выразил резким уменьшением суммы денежных даров: Ольге - в 2,5 раза, ее людям - на 30–40 %, купцам - наполовину. Список приглашенных лиц из Ольгиной свиты подвергся сокращению, люди горе-жениха Святослава также не были позваны на пиршество. Вероятно, уже на следующий день Ольга уехала. Медлить с отъездом не следовало: путь из Константинополя в Киев занимал около шести недель, а ледостав на Нижнем Днепре, как правило, бывает в конце декабря.

«Переклюкать» Константина не получилось.

Договор 944 г., однако, оставался в силе, и в следующем, 958 г., после неоднократных стычек с отрядами Сайф-ад-Даула, Константин, по сообщению арабских источников, «начал мирные переговоры с соседними народами… Он заключил мир с властителями болгар, русов, турок [венгров], франков и просил у них помощи». Но его послы, если верить «Повести временных лет», были встречены в Киеве более чем прохладно. В ответ на их просьбу поскорее прислать обещанные «челядь, воск и скору и вои в помощь», Ольга будто бы высокомерно возразила, что василевс безусловно получит все это, если соблаговолит постоять у нее в Почайне, как она стояла у него «в Суду». Подлинные слова княгини, вероятно, звучали более дипломатично, но факт остается фактом: послы Константина вернулись назад ни с чем. Забыть обиду Ольга не захотела. К тому же в голове у нее зрел замысел нового церковно-политического альянса. В лице Ольги древнерусская политическая мысль постигла ту важную истину, что в конце концов на Царьграде свет клином не сошелся.