(быстро и бесплатно). Затем нажмите кнопку «править» в верхней части страницы и внесите изменения. О том, как загружать иллюстрации, создавать новые статьи и о многом другом можно прочитать в справке .

Густав Густавович Шпет

Материал из Товики - томской вики

Густа́в Густа́вович Шпет (26 марта (7 апреля) 1879, Киев - 16 ноября 1937, Томск) - русский философ, психолог, теоретик искусства, переводчик философской и художественной литературы. Оригинальность философской позиции Шпета заключается в синтезе феноменологии и герменевтики в новый теоретический подход, который был применен при решении философских проблем эстетики, искусства, языка и истории.

Биография

Шпет учился в Киевском университете, сначала на физико-математическом факультете, с которого был исключён после ареста и осуждения за участие в революционной деятельности, затем, по выходе из тюрьмы, на историко-философском факультете у проф. Г. Челпанова. В 1905 году закончил учебу, а в 1907 переехал в Москву, где читал лекции во многих вузах и гимназиях. В 1910-1913 гг. стажировался в Гёттингенском университете, слушал лекции Гуссерля. В 1916 г. в Московском университете защитил диссертацию «История как проблема логики». С 1920 года Шпет – вице-президент Российской Академии Художественных Наук (с 1927 г. – ГАХН). С 1932 – проректор Академии высшего актёрского мастерства. В 1935 был арестован, осуждён по статьям 58-10 и 58-11 УК РСФСР к ссылке в Енисейск, и в том же году по его просьбе переведён в Томск . Уже в ссылке 27 октября 1937 вновь арестован, обвинён в участии в антисоветской организации и 16 ноября расстрелян. В 1956 был посмертно реабилитирован. 16 ноября 1989 г. в Томске была открыта мемориальная доска на доме (по пер. Рузского 9), где жил Г. Г. Шпет с декабря 1935 г. до ареста. В 1991, 1996, 1999 и 2002 гг. в Томске проводилась международная конференция «Шпетовские чтения».

Шпет противопоставляет положительную философию, направленную на познание сущего, негативной философии, подменяющей эту задачу какими-либо другими задачами. Негативную установку Шпет усматривает у И. Канта в смещении познания с самого предмета на данность его свойств, в силу чего познание сводится к соотнесению с абстрактными принципами и, по сути, не расширяет знания. Развитие негативной установки должно было привести к сведению философского познания к принципам других наук (математики, физиологии, психологии, логики и т.д.), что в свою очередь ведет к отрицанию специфики философского знания и нигилизму, подменяющему общее частным, высшее низшим, когда в сферу философского творчества проникает всякого рода натурализм, психологизм или историзм.

В феноменологии Шпет видит восстановление традиции положительной философии, восходящей к Платону. Ее основная задача – выражение интуиции в понятиях, т.е. в феноменологии смысла. Творчески развивая феноменологию Э. Гуссерля, Шпет вводит понятие энтелехии смысла. В отличие от Гуссерля он не ограничивается описанием смысла, но указывает на его внутреннюю сущность, т.е. на его собственное бытие. Таким образом, наряду с описанием данности феномена необходим еще особый герменевтический акт, который позволяет схватить внутренний смысл предмета, т.е. энтелехию смысла. Такое понимание позволяет Шпету соединить феноменологию и герменевтику. Опираясь на динамическое понимание В. фон Гумбольдтом слова как энергии, Шпет развивает собственный герменевтический подход, выявляя основу слова в особой речеполагающей интенции человека, в которой мысль встречается с собственной объективированной формой.

Основные труды

• Проблема причинности у Юма и Канта, 1907
• Явление и смысл, 1914
• Философское наследство П. Д. Юркевича, 1915
• История как проблема логики, 1916
• Сознание и его собственник, 1916
• Герменевтика и ее проблемы, 1918
• Философское мировоззрение Герцена, 1921
• Очерки развития русской философии, 1922
• Антропологизм Лаврова в свете истории философии, 1922
• Эстетические фрагменты, 1922-1923
• Введение в этническую психологию, 1927
• Внутренняя форма слова. Этюды и вариации на темы Гумбольда, 1927
• Источники диссертации Чернышевского, 1929

В настоящее время издается Собрание сочинений Г. Г. Шпета, включающее неизданные ранее, незавершенные произведения философа, хранящиеся в семейном архиве и ОР РГБ. Вышло четыре тома:

• Шпет Г. Г. Мысль и Слово. Избранные труды / Отв. ред.-составитель Т. Г. Щедрина. М.: РОССПЭН, 2005. 688 с.
• Густав Шпет: жизнь в письмах. Эпистолярное наследие / Отв. ред.-составитель Т. Г. Щедрина. М.:РОССПЭН, 2005. 719 с.
• Шпет Г. Г. Philosophia Natalis. Избранные психолого-педагогические труды / Отв. ред.-составитель Т. Г. Щедрина. М.: РОССПЭН, 2006. 624 с.
• Шпет Г. Г. Искусство как вид знания. Избранные труды по философии культуры / Отв. ред.-составитель Т. Г. Щедрина. М.: РОССПЭН, 2007. 712 с.

Переводы

• Феноменология духа (Гегель)

Литература

• Шпет в Сибири: ссылка и гибель. - Томск: «Водолей», 1995. - 336 с.
• Щедрина Т.Г. "Я пишу как эхо другого...". Очерки интеллектуальной биографии Густава Шпета. М.: Прогресс-Традиция, 2004. 416 с.
• Густав Шпет и современная философия гуманитарного знания / Ред. В. А. Лекторский, Л. А. Микешина, Б. И. Пружинин, Т. Г. Щедрина. М.: Языки славянских культур, 2006. 464 с.
• Полную библиографию трудов и переводов Г. Г. Шпета см.: Начала. 1992. № 1.

– философ, феноменолог, основатель герменевтики в России, один из создателей философии языка. Круг интересов: философия, эстетика, лингвистика, логика, история, психология, этнология, лит-ведение. Наиболее значит, работы Ш. написаны на грани этих наук. Учился на физико-

мат. и историко-филол. ф-тах Киев. ун-та, в 1910-13 слушал курсы в европ. ун-тах, в т.ч. курс Гуссерля в Гёттингене. Проф. Моск. ун-та (1918-28). Создатель Вольной филос. ассоциации творч. и вузовской интеллигенции (1919), совместно со своим учителем Г.И. Челпано-вым - кабинета этнич. психологии в Моск. психол. ин-те, лидер лингв, кружка в Москве (1919-20). В 1920 Ш., “в душе артист”, по словам своего друга Л. Белого, вошел в худож. совет МХАТ. В 1921-23 возглавлял Ин-т научной философии в составе Ассоциации научно-исслед. ин-тов (АНИИ) при ф-те обществ, наук (ФОН) Моск. ун-та. В 1923-29 возглавлял филос. отделение Гос. академии худож. наук (ГАХН), в 1927-29 - ее вице-президент.

Период 1918-29 - время наиболее активной научной и обществ, деятельности. Впервые в России Ш. вместе с Челпановым разворачивают работу по психоанализу. Шпетовский Ин-т научной философии - настоящий “Ноев ковчег” для старой интеллигенции, готовой сотрудничать с новой властью (В.В. Виноградов, Ильин, Франк, Челпанов). Здесь состоялся филос. дебют нового поколения философов (Л. И. Аксельрод, В.Ф. Асмус, А.А. Богданов, А.М.Деборин, Н.И. Карев, И.К. Луппол).

В 1929 после “чистки” ГАХН была закрыта, все сотрудники во главе со Ш. уволены. С 1929 до момента первого ареста в 1935 он, в осн., занимается переводами.

После первого ареста 14 марта 1935 ссылка сначала в Енисейск, затем в Томск. Офиц. договор на перевод “Феноменологии духа” Гегеля вскоре был аннулирован, но Ш. закончил эту работу, к-рая до сих пор является непревзойденным переводом Гегеля (опубл. в 1959). Второй арест 28 окт. 1937 по делу мифич. “кадетско-монархич. повстанч. организации” после двухдневного следствия закончился трагич. приговором “тройки” 2 нояб. Расстрелян 16 нояб. 1937 в поселке Колпашево Томской обл. (офиц. свидетельство о смерти 23 марта 1940 из УВД Томской обл., выданное в 1956, является ложным. Факт смерти Ш. в 1937 документально доказан в 1989-90).

Ш. сложился как философ еще до революции в России. Гл. сфера его интересов в ранних работах лежала в области истории философии и “чистой” философии. Он остался оригинальным, не разделяя ведущей религ. мысли большинства рус. философов серебряного века и эмиграции. Оставшись в советской России, Ш. не стал и марксистом, называя себя сторонником “реальной” философии. Итогом его филос. позиции стала работа “Очерк развития рус. философии” (1922), второй том к-рой остался в рукописи (Отдел рукописей РГБ), а также ряд работ о близких Ш. философах: П.Д. Юркевиче, П.Л. Лаврове, А.И. Герцене. В них представлена ориг. гипотеза “культурного сиротства” рус. философии, ее неорганич.истоков.

Противовес кантианству Ш. нашел в феноменологии Гуссерля, став не только последователем его учения, но и основателем школы феноменологии в России. В явлениях жизни, в феноменах он искал глубинные первоосновы бытия, открывая мир идей и смыслов.

От цельного изложения своей феноменологии в работе “Явление и смысл” (1914) он прошел путь до столь же цельной философии знания, философии языка в работах “Внутр. форма слова” (1927), “Язык и смысл” (рук.).

Уровень осмысления соотношения между вещью и идеей у Ш. доведен до цельной философии языка, что позволяет его считать “рус. Гуссерлем”, основателем герменевтики и семиотики в России. У Ш. язык выступает несущей конструкцией культуры. Гл. его идея состояла в связанности смысла вещи и символа вещи через их общий культурный код. В слове слилось духовное начало (смысл) и материальное начало (звук). Их соединение - “нераздельно и неслиянно”. При этом слово не осколок языка, не деталь культурной мозаики, а “полный распустившийся цветок языка”. Так, капля воды есть не только частичка океана, но образ смысла самого океана в его цельности. Слово выступало в качестве идеального образа мира, его смыслов и значений. Выстраивалась цепочка интеллектуального анализа: вещь, явление - смысл (идея) вещи - “имя”, знак вещи.

Философия языка Ш. положила основание новой философии культуры. В центре ее стоит проблема творч. понимания, истолкования смысла. Разработка методов интерпретации “смыслов” и “текстов” культуры сделала Ш. лидером герменевтич. направления в России, к-рое развивалось его усилиями в том же направлении, что и в европ. мысли (Хайдеггер, Р.Ингарден, Дилыпей, Гуссерль). Представления Ш. о слове как шифре культуры, закодированном сообщении, его учение о морфологии эстетич. сознания стали определяющими идеями для формирования целой школы филологов и лингвистов: т.н. “московский” и “пражский” (с уехавшим из России учеником Ш. Якобсоном) кружки 20-х гг. В числе “московских” последователей были интересные молодые мыслители: Г. Винокур, А. Габричевский, братья Горнунги, Шор, Б. Ярхо. Фактически Ш. стал в России основоположником философии языка.

В период вынужденного научного молчания после отстранения от всех должностей в 1929 Ш. сумел на переводах практически продемонстрировать методы герменевтики. Блестящие переводы Данте, Шекспира, Диккенса, Теккерея сопровождались чуть ли не томами комментариев и пояснений вплоть до расписания англ. дилижансов, меню дорожных таверн, жалованья слуг и т.п. Лит. комментарии Ш. представляют собой полноценную научную работу по интерпретации лит. текста, хотя сами переводы публиковались даже без указания имени переводчика.

Недостаточная известность трудов Ш. объясняется тем, что он не успел по молодости лет войти в “классики” дореволюц. философии, выпал из внимания эмигрантской рус. науки (из-за отказа от религ. линии философии и из-за сотрудничества с советской властью) и был выброшен по идеол. и полит, мотивам из советской философии. Оригинальность концепций, обширность

интересов и глубина мыслей этого “забытого” рус. мыслителя позволяют с благодарностью и восхищением вернуть его имя и идеи в интеллект, поле новой России.

Соч.: Соч. М., 1989; Внутренняя форма слова. М., 1927; Эстетические фрагменты. В 3 т. Пб., 1922-23; Очерки истории рус. философии. / Введенский А.И., Лосев А.Ф., Радлов Э.Л., Шпет ГГ.: Сборник. Свердл., 1991; Филос. этюды. М., 1994.

Лит.: Шпетовские чтения в Томске. Томск, 1991; Поливанов М.К. Очерк биографии Г. Г. Шпета // Лица: Биогр. альманах. М., Спб., 1992. Вып. 1; Он же. Очерк биографии Г. Г. Шпета // Начала, 1992, № 1; Калиниченко В. В. Густав Шпет: от феноменологии к герменевтике //Логос, 1992, № 3; Шпет в Сибири: Ссылка и гибель. Томск, 1995; Коган Л.А. Непрочитанная страница (Г. Г. Шпет - директор Ин-та научной философии: 1921-1923) // ВФ. 1995. № 10.

16 ноября 1937 года в Томске, по приговору "тройки", был расстрелян великий русский философ Густав Шпет. Пожилой человек, к тому времени уже два года отбывавший ссылку в Сибири, он категорически отказался признать свое, выдуманное органами НКВД, участие в "кадетско-монархическом заговоре".

Томский следователь, торопившийся выполнить план по "врагам народа", просто подделал подпись ученого под фальшивым протоколом допроса.

"…По заданию монархической организации я проводил контрреволюционную агитацию среди рабочих и служащих ТГУ, я резко выступал против Стахановского движения, я говорил рабочим: "низкая оплачиваемость и высокие нормы выработки – это результат Стахановского движения"; я говорил, что "Стахановское движение – это утонченные методы эксплоатации, придуманные коммунистами". Я высказывал террористические настроения против руководителей Партии и Правительства. Я говорил, что "скоро настанет время, когда мы будем уничтожать коммунистов и весь актив и я сам лично буду их давить, как мух".

Из фальсифицированных показаний Шпета, ноябрь 1937 года

Семья Шпета получила уведомление о том, что Густав Густавович осужден на "десять лет без права переписки". Тогда еще не все знали, что этот эвфемизм означает расстрел. Следующие двадцать лет жена и дети жили надеждой на возвращение из Сибири отца и мужа. Они обращались к Сталину с просьбами о помиловании философа.

"Дорогой Иосиф Виссарионович! Мой муж, профессор Шпет Г.Г., один из самых ученых и культурных людей во всем СССР, лишен возможности принимать участие в культурном строительстве. Это приводит меня в отчаяние!" – писала вождюНаталья Константиновна Шпет в 1938 году.

Друг семьи, знаменитый МХАТовец Василий Качалов, на свой страх и риск тоже пытался участвовать в судьбе Шпета:

"Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович!.. Обеспокоенные тем, что его семья до сих пор не знает, жив ли он – мы решаемся обратиться к Вам с величайшей просьбой о разрешении переписки, о срочном расследовании дела Г.Г. Шпета и, если это возможно, о полной реабилитации его.

Народный артист СССР В. Качалов"

Сталин не отвечал на письма. Останки "одного из самых ученых и культурных людей" к тому времени уже были погребены под горой Каштак, на окраине Томска. Только в 1955 году, после того как вождя не стало, семья получила фальшивое свидетельство о смерти, в котором говорилось, что Г. Г. Шпет умер в 1940 году от воспаления легких.

На обложке папки была резолюция "расстрелять". Только через полвека мы узнали правду о том, что случилось с прадедом

Морок лжи, практиковавшейся советской властью в отношении репрессированных, начал рассеиваться только в годы перестройки. Томские исследователи – историк Борис Тренин, краевед Николай Серебренников, писатель и диссидент Станислав Божко, получили доступ к архивам областного КГБ, где обнаружили папку с делом Густава Шпета. Среди бумаг, содержащих протоколы вымышленных допросов, нашлась "выписка из акта №36":

"Постановление Тройки УНКВД НСО от 9 ноября 1937 г. о расстреле Шпет Густава Густавовича приведено в исполнение 16 ноября 1937 г. Подпись <неразборчиво>”.

Томичи разыскали дом Густава Шпета: Москва, Брюсов переулок, где весной 1935 года он в первый раз был арестован и где по-прежнему жила дочь философа, Марина Густавовна Шторх. Ее внучка, Катя Марголис, присутствовавшая при этой встрече, вспоминает, что для бабушки открытие подлинных обстоятельств “дела Шпета” стало глубоким потрясением.

– В 1989 году в Москву приехали томичи, Станислав Божко, Николай Серебреников, они привезли материалы из следственного дела. Мы держали в руках копии этих документов. Бабушка говорила "это не его подпись, и здесь тоже". На обложке папки была резолюция "расстрелять". Только через полвека мы узнали правду о том, что случилось с прадедом. До этого у нас была только лживая справка о его смерти от воспаления легких. Половина жизни бабушки прошла под знаком трагической неизвестности, рассказывает Катя Марголис.

Люди такого масштаба, как мой прадед, считали своим долгом работать в отечественной культуре и науке

Марина Густавовна дожила до ста лет и умерла 16 января 2017 года. Последнюю четверть века своей жизни она посвятила воскрешению памяти о Густаве Шпете, основателе русской феноменологической школы философии, историке культуры, переводчике и глубоком мыслителе. Она часто ездила в Томск, участвовала в международных “Шпетовских чтениях”, которые уже четверть века проводятся на Философском факультете Томского госуниверситета. Катя Марголис вспоминает:

– После приезда в Томск спустя пятьдесят лет бабушка сказала: "Раньше этот город был для меня трагическим символом, а теперь, благодаря новым друзьям в Томске, Ольге Мазаевой , которая организовала "Шпетовские чтения" – этот город стал родным, там живут близкие люди, сумевшие победить ужас, который я много лет испытывала, слыша название "Томск". Я сама хорошо помню, как в начале девяностых мы сидели на томских кухнях и допоздна спорили о литературе и философии. Слушали воспоминания бабушки. Благодаря ее рассказам, я всегда чувствовала прадеда живым членом семьи. Такое ощущение, словно я его знала. Я могу представить, как он стряхивал пепел с папиросы, я слышу его голос, шутливые интонации, какие едкие прозвища он придумывал для друзей и родственников. Своих детей он в шутку называл "шпетёнками", а Николая Бердяева – Белибердяевым…

Остаться, чтобы действовать

У Густава Шпета были философские разногласия с советской властью. Он приветствовал революцию, но очень скоро понял, к какому светлому будущему ведет страну новый режим. В своем дневнике 1920 года Шпет делает запись:

“Настоящий момент есть момент величайшей опасности для духа. Коммунизм обнаружил себя со стороны, которую до сих пор тщательно скрывал. Ему нужна только техника, медицина и государственные чиновники, ему не нужна наука, дух, мысль… Равнение в коммунизме по плебсу было предвидено, но полное и откровенное уничтожение мысли раскрылось только теперь; до сих пор казалось, что остается miminimum, сейчас обнаружилось, что всё хотят довести до полного нуля".

Советская власть, в свою очередь, испытывала к мыслителю классовую ненависть. Имя Шпета было включено в список пассажиров "философского парохода", который осенью 1922 года отчалил от Васильевского острова, навсегда увозя из СССР лучшие умы того времени. “Расстрелять их не было повода, а терпеть – невозможно”, – прокомментировал эту высылку Троцкий. Инициатива исходила от самого Ленина, который требовал “сильно ударить по профессорам”.

Конечно, он понимал к чему приведет Россию советская власть, но тем не менее отказался уезжать

Казалось бы, для “философа-идеалиста” эмиграция на Запад – единственное спасение от нигилистической “культурной революции”. Но Шпет не мыслил своей судьбы в современных категориях “пора валить”. Он воспротивился указу правительства, приняв решение остаться на родине и продолжать работу. В юности Густав Густавович переболел марксизмом, отсидел в тюрьме за участие в студенческих волнениях и с тех пор сохранил дружеские отношения с видными большевиками.

– Шпета хотели отправить в Германию, но его дружба с Луначарским позволила ему остаться в стране. Он категорически просил вычеркнуть его из списков. Конечно, он понимал, к чему приведет Россию советская власть, но тем не менее отказался уезжать. В то время интеллигенция еще верила, что от нее что-то зависит. И люди такого масштаба, как мой прадед, считали своим долгом работать в отечественной культуре и науке. Отыграть свою роль до конца и в полную силу, если говорить в театральных терминах, – рассказывает Катя Марголис.

До полной гибели всерьез Шпету оставалось полтора десятилетия, в которые он успел сделать очень много. В 1922 году выходит его книга “Эстетические фрагменты”, посвященная феноменологическому анализу поэтической речи. В этой работе Шпет опирается на труд своего учителя Эдмунда Гуссерля, развивая его мысли, высказанные в трактате “Идеи к чистой феноменологии”. “Эстетические фрагменты” и “Внутренняя форма слова” (1927 год) находятся на острие европейской мысли двадцатых годов. Это было время, когда интеллектуальная жизнь России не только не отставала от западной на целые десятилетия, но часто оказывалась впереди, в авангарде прогресса.

Тогда, в тридцать пятом году, никто еще не верил, что наступит большой террор

Одновременно с научными исследованиями Густав Шпет занимается преподавательской работой. С 1921 года он возглавляет Институт научной философии при МГУ, а в 1923–1929 гг. занимает пост вице-президента Российской академии художественных наук. Однако во второй половине двадцатых в прессе начинается травля “недобитых буржуазных профессоров”, а затем – еще один поворот гаек – чистка академии наук от “классово чуждых элементов”. Шпета вынуждают уволиться из РАХН. С этого момента и до ареста он – частное лицо, эксперт, переводчик Гегеля, Диккенса и Теннисона, большой друг Малого театра, соавтор известного письма Станиславского – правительству, в котором великий режиссер умоляет избавить труппу от вынужденной постановки халтурных пропагандистских спектаклей.

В 1935 году гайки закручивают снова – в СССР начинается “борьба с фашизмом”. Репрессии против коммунистов в нацистской Германии вынуждают советское руководство дать традиционный асимметричный ответ. Бьют своих. Следственная группа НКВД, чтобы долго не искать, арестовывает редколлегию немецко-русского словаря. Всех членов редколлегии обвиняют в том, что словарь “фашизирован”. Обвинение абсурдно, и результаты процесса вполне кафкианские: главный редактор Е. А. Мейер и еще несколько германистов приговорены к расстрелу.

Густав Шпет, по неясному капризу судьбы, избежал тогда смертной казни. Его приговорили к пятилетней ссылке в Енисейск. Философу предстояло за свой счет ехать в Восточную Сибирь и обустроиться на жительство в местах отдаленных. Одновременно советские издательства расторгают заключенные с ним договоры на переводы и издания. Наталью Константиновну увольняют с работы как жену врага народа. Марина Густавовна, окончившая в том году школу, не может рассчитывать на поступление в университет. Семья внезапно оказалась без средств к существованию.

– Когда Густав Густавович отправился в сибирскую ссылку, он, по воспоминаниям вашей бабушки, не высказывал сожаления о том, что в 1922 году решил остаться на родине?

Его квартирная хозяйка прислала телеграмму "пришлите шапку" – это был условный сигнал об аресте

​– Он многое понял в этот момент. Но тогда, в тридцать пятом году, никто еще не верил, что наступит большой террор. Гайки закручивали постепенно. Бабушка много раз повторяла мысль, что, возможно, Шпет уцелел бы, останься он в тихом заштатном Енисейске. Но семья хлопотала о его переводе в Томск, где был университет, и была надежда на работу по специальности. Бабушка много раз говорила, что это и погубило Густава Густавовича. Понятно, что все это сослагательное наклонение. К тому же Шпет принадлежал к поколению людей, для которых личный комфорт и безопасность безусловно не стояли в приоритетах, – говорит Катя Марголис.

– Марине Густавовне было позволено сопровождать отца в ссылку?

– Да, его выслали, но он не был под арестом. Друзья знали время отправления поезда из Москвы. На перроне стоял поэт Юргис Балтрушайтис. Он не подошел поздороваться, но провожал Густава Густавовича взглядом. Чтобы не оставлять прадеда одного, семья решила отправить с ним бабушку. Потом, когда Шпета перевели из Енисейска в Томск, бабушка и ее мама сменяли друг друга. И так трагически сложилось, что во время пересменки в начале 1937 года, когда прадеда арестовали, никого не оказалось рядом с ним. Его квартирная хозяйка прислала телеграмму "пришлите шапку" – это был условный сигнал об аресте.

Густав Шпет провел в Енисейске и Томске два с половиной года. Университетский Томск понравился ему гораздо меньше захолустного городка на Енисее. В своих письмах Шпет продолжает чеховскую традицию нелюбви к "сибирским Афинам":

"Для Томска природа уготовила на своей земле прекрасное место, но, кажется, что чем лучше место, тем более его умеют загадить. Свой скромный Енисейск с безмерными просторами небес и массами воды иной раз вспоминаю не без сердечной тоски. Томск – город полузнания и полной меры духовной тупости, где недостаток высокого разума стараются заместить изъявлениями самого пошлого самодовольства. С нетерпением жду весны: здешняя геология и ботаника обещают больше, чем глумящаяся над жизнью техника и кокетничающая со смертью старая проститутка – медицина".

Из письма Юргису Балтрушайтису, 1936 год

Отчасти эта нелюбовь объясняется разочарованием. Не сбылись надежды на получение работы, которая избавила бы Шпета от унизительной необходимости распродавать личную библиотеку. Руководство Томского университета избегало контактов с ссыльным профессором. Ему даже не предложили прочесть хотя бы одну лекцию. Предоставленный самому себе, Густав Густавович переводит с английского сочинения Беркли и поэму Альфреда Теннисона "Энох Арден", о скитальце, потерпевшем кораблекрушение у необитаемого острова и, спустя много лет, вернувшемся на родину, где о нем все забыли:

По длинной улице он тихо крался;

И в сердце затаив предчувствье бед,

Вниз опустив глаза, дошел до дома,

Где с Анни жил и был любим, где дети

В те семь счастливых давних лет родились;

Ни шороха, ни света: "Продается", –

Прочел сквозь дождь и тихо прочь побрел, –

"Их нет – иль для меня их нет", – подумал.

Благодаря заботам семьи, действительность шпетовской ссылки была не такой мрачной, как жизнь лирического героя поэмы. К нему регулярно приезжали дети – Сергей, Ленора, Марина, и жена – Наталья Константиновна. Московские друзья помогли ему получить заказ на перевод гегелевской "Диалектики духа". Издательство искало переводчика, но все специалисты, к которым обращались сотрудники издательства, в голос отвечали, что эту работу может сделать только один человек – Густав Шпет.

Разве я подозревал, что вокруг меня столько доброты, благоволения и любви? А теперь я это знаю! Я потерял Москву, которая в моем представлении есть cloaca maxima (где, к сожалению, барахтаются мои милые), а зато сколько пробрел! Жалеть меня все равно, что жалеть беспризорного, которого вытащили бы из асфальтового котла, постригли, повели в баню, дали носовой платок и прыгалку, – на, скачи!

Из письма Маргарите Ефимовне Добрусиной, 1936 год

Несмотря на болезни и тяжелые бытовые условия, Шпет блестяще выполнил перевод "Диалектики". Немецкий оригинал текста пришлось выписывать из Москвы. Либо в библиотеке Томского университета не нашлось этой книги, либо у переводчика не было доступа к фондам библиотеки. Последнее более вероятно. И все же он сохранял бодрость духа, о чем свидетельствуют письма к родным и близким:

"Радостно вливаются звуки жизни: чириканье воробьев, петухи, лай собак, даже мычанье коровы, детские голоса, блеяние козы... К сожалению, ко всему присоединяются, хотя и очень издалека идущие, зловещее завывание радио-сифилитика да тупое пыхтение самолета.

Принимаются в подарок карманные электрические фонарики: дни – короче, а без света (карманного) по здешним тротуарам ходить не полагается".

Из письма Н. И. Игнатовой, 1936 год

"Вникнуть, как хочется, в томскую природу будут мешать расстояния, а пока – просто не допускает климат, который хотел бы сыграть под "психа", но ведет свою роль плохо: переходы от истерического ветра к депрессивному холоду и к накаливанию времянки – не мотивированы и не художественно внезапны; а чувство ритма – такое же, как у молодой коровы. 2-го мая я выходил без калош; по солнечной стороне было сухо (хотя под окнами у нас, – север, как ты помнишь, – груда снегу и льду, так что из-под полу дует холодом), а вчера – хлопьями снег, к утру все покрывший ватным одеялом в вершок толщиною; сегодня – течь и невылазная грязь! Томь еще не тронулась".

Из письма Леноре Шпет, 1936 год

"…Глядя на себя, себя и вводишь в обман; жизнь и смысл – не в тебе, а вокруг. Если заблудилась в себе, вырвись в настоящую жизнь, присмотрись вместо себя к другим, и если не сразу увидишь свою цель, то и то утешение, что узнаешь цели других, а вместе узнаешь, что и они, может быть, не сразу находили свои цели и тоже мучались этим, пока не оторвались от самосозерцания; убедись в их горестях и радостях, и еще в том, что твое участие в их горе – им облегчение, а участие в их радости – им увеличение радости... До чего же мы забываем, что живет не "я", а "мы", что вне этого "мы" одно "я" – не жизнь, а пустота…"

Из письма Марине Шпет, 1936 год

В начале 1937 года любимая дочь Марина выходит замуж за своего давнего поклонника Сергея Шторха. Отец реагирует на это событие со свойственным юмором:

"В январе 37-го ко всеобщей радости родных и друзей мы поженились с Сережей Шторхом. Папе об этом сообщила мама, а я послала ему телеграмму: "Вспомни меня двадцать шестого". В ответ получила поздравление: "Вспоминаю весь день случая похищения девочки аистом не помню бывало другое". Ведь по-немецки Шторх значит аист, а аисты, как известно, детей приносят".

Из воспоминаний М. Г. Шторх

К осени тридцать седьмого Густав Шпет отбыл половину пятилетнего срока, и его близкие направили в советские правоохранительные органы прошение о реабилитации и досрочном освобождении ученого. Ответа они не получили. А в ноябре из Томска пришла телеграмма: "Вышлите шапку!"

– Я с детства знала, что советская власть лжива. Когда я пошла в школу, в 1980 году, мне всё объяснили про советскую пропаганду и почему у мамы стоит портрет Сахарова. А также кто такой был Сталин и что случилось с прадедушкой, – говорит Катя Марголис. – Я понимала, что нахожусь во враждебном мире, но всегда была благодарна своим родителям и бабушке за то, что они мне не врали. Было жалко смотреть на других детей, которые радостно бежали вступать в пионеры. Их родители таким способом проявляли заботу о них, оберегая от правды.

– История прадеда повлияла на ваше решение уехать из России?

​– Я живу в Италии уже тринадцать лет, мой младший брат тоже здесь – в Риме. Но наш общий дом остался в России. Мы всегда отмечали Рождество, собравшись за одним столом. В этом году впервые встретили без бабушки. Ко мне, в Венецию, она в последний раз приезжала, когда ей было девяносто два года. Она сохраняла жизнелюбие и бодрость до последних дней. Мне даже кажется, что она всегда оставалась молоденькой девочкой, как будто арест отца что-то заморозил у нее внутри. И в первую очередь, она на всю жизнь осталась дочкой своих родителей, хотя была женой двух своих мужей, матерью своих детей, бабушкой нам всем. Но когда она видела качели – тут же превращалась в девочку, отчасти застенчивую, отчасти бесшабашную. Такой она и прожила до конца. Несла в себе жизнь и традицию преемственности человеческих ценностей, которая была так безжалостно перерублена советской властью.

Бокис Густав Густавович. Комдив (1935). Латыш. Член ВКП(б) с 1913 г.

Родился в ноябре 1896 г. в усадьбе Бракши Валмиерского уезда Лифляндской губернии в крестьянской семье. Окончил Руенскую четырехклассную прогимназию, Рижское культурно-техническое училище в 1915 г. и один курс агрономического отделения Рижского политехнического института. В августе 1915 г. призван в армию. Служил в лейб-гвардии егерском запасном полку. Участник Первой мировой войны. В 1916 г. воевал под Ригой в составе 7-го Латышского стрелкового полка. В марте 1917 г. окончил Псковскую школу прапорщиков. Последний чин и должность в старой армии - прапорщик, выборный командир роты Латышского запасного полка. В 1918 г., во время оккупации немцами Латвии, организовал у себя на родине, в Руене, партизанский отряд, который после слияния его с другим отрядом стал Валмиерским добровольческим батальоном. В этом батальоне Г. Г. Бокис в качестве помощника командира и командира воевал с немцами, белолатышами и частями Булак-Балаховича. Летом 1919 г. батальон влился в 8-й полк Латышской стрелковой дивизии.

В Красной армии добровольно с 1919 г. Участник Гражданской войны, в ходе которой занимал должности: в 1919-1920 гг. - помощника командира 8-го Латышского стрелкового полка (с июня 1919 г.), командира этого полка (с ноября 1919 г.), начальника школы младшего комсостава Латышской стрелковой дивизии (с октября 1920 г.). В боях дважды ранен. Из приказа Реввоенсовета Республики № 208 от 27 апреля 1920 г.: «Награждается орденом Красного Знамени командир 8-го латышского полка тов. Бокис Густав - за то, что при преследовании со своим полком противника, отходившего в начале декабря 1919 г. от г. Белгорода на г. Чугуев, и сосредоточившиеся в районе сл. «Непокрытая» в тридцати верстах северо-западнее г. Чугуева части корниловской дивизии с 2 сотнями черноморских казаков и легкой батареей, он строго обдуманным в тыл противника движением принудил его, несмотря на крайне упорное сопротивление, к беспорядочному отступлению. При этом он настиг неприятельский обоз, прикрытие коего частью уничтожил, частью рассеял и захватил одно орудие, большое количество винтовок, продовольствия, походных кухонь и до 500 груженых подвод».

После Гражданской войны на ответственных должностях в центральном аппарате РККА. В 1921-1924 гг. - слушатель экономического отделения факультета снабжения Военно-хозяйственной академии РККА. С августа 1924 г. - старший инспектор Управления начальника снабжений (УНС) РККА. С ноября того же года - управляющий делами плановой комиссии Наркомата по военным и морским делам. С декабря 1925 г. - начальник планового отдела Мобилизационно-планового управления Управления начальника снабжений РККА. С января 1927 г. - помощник начальника Финансово-планового управления УНС РККА. С ноября 1928 г. - начальник 2-го отдела 2-го Управления Штаба РККА. Затем был переведен в Управление механизации и моторизации, где до 1936 г. работал в должности начальника 2-го отдела, помощника и заместителя начальника этого управления. С мая 1936 г. - начальник Автобронетанкового управления РККА.

Награжден орденами Красного Знамени (1920) и Красной Звезды (1933).

Арестован 5 июня 1937 г. Военной коллегией Верховного суда СССР 19 марта 1938 г. по обвинению в принадлежности к антисоветской организации приговорен к расстрелу. Приговор приведен в исполнение в тот же день. Определением Военной коллегии от 29 февраля 1956 г. реабилитирован.

Черушев Н.С., Черушев Ю.Н. Расстрелянная элита РККА (командармы 1-го и 2-го рангов, комкоры, комдивы и им равные). 1937-1941. Биографический словарь. М., 2012, с. 190-191.