Смешение языков французского с нижегородским. «Смешение французского с нижегородским

Е. Дар языков «Святой Дух, приняв форму огненных языков, почил на собравшихся. Это был знак дара, посланного ученикам. Они получили способность бегло говорить на языках, которых прежде не знали. Появление огня указывало на пылкость и рвение, с которыми апостолы должны были

​Выражение «смесь французского с нижегородским» появилось, конечно, не случайно. Хотя сказать точно, когда и при каких обстоятельствах, не берусь. Версий хватает. По одной из них, Грибоедов в «Горе от ума», говоря о смешении языков, на самом деле лишь обыграл известную с 1812 года гусарскую питейную забаву — коктейль из шампанского с квасом.

​Впрочем, смешивать «квас и шампанское» (отечественные традиции и западный опыт) в российской жизни начали, конечно, намного раньше. И вовсе не специально. Наоборот, нашим реформаторам-вестернизаторам отечественный «квас» всегда сильно мешал, они бы с удовольствием ограничились одной «вдовой Клико», но иначе у них не получалось. Иностранное семя, брошенное в русскую почву, всякий раз мутировало, а потому конечный продукт никогда не получался точно таким, как на Западе. Так что «смесь французского с нижегородским» — это в России дело самое обычное. Взгляните хоть на сегодняшнюю рекламу.

А вот вроде бы простая мысль — аккуратно адаптировать западный опыт к отечественным реалиям, уважая (или хотя бы принимая во внимание) своё прошлое, — приходила в голову нашим реформаторам, к сожалению, крайне редко. Как правило, они были твёрдо убеждены, что, если работает «там», значит, будет работать и «здесь». Иначе говоря, реформировали, не заморачиваясь заботой о том, жмёт или не жмёт западный башмак русскую ногу. Что Пётр I , что младореформаторы 90-х — буквально все — заставляли нашего человека разнашивать неудобную ему обувь, сбивая ноги в кровь.

Знаю в отечественной истории лишь одно исключение из этого правила — Екатерина Великая . И она была, безусловно, убеждённым западником — недаром среди её кумиров Вольтер , Монтескье , Дидро , но относилась к русским традициям уважительно. Поначалу и она представляла себе российское общество нетронутой целиной. Екатерине даже казалось, что эту целину легче вспахать реформами, чем консервативную Европу. Прозрение, однако, наступило быстро: «И у России есть своё прошлое, по крайней мере, есть свои исторические привычки и предрассудки, с которыми надобно считаться».

Екатерина II любила нравиться, её безмерно радовали и титул просвещённой императрицы, и комплименты самых образованных людей того времени, но даже их рекомендации она использовала в «своём маленьком хозяйстве» (так обрусевшая немка шутливо называла свою империю) осторожно и взвешенно. Однажды, объясняя собеседнику, почему её распоряжения всегда беспрекословно исполняются, Екатерина сказала: «Это не так легко, как ты думаешь. Повеления мои не исполнялись бы с точностью, если бы не были удобны к исполнению… Я разбираю обстоятельства, советуюсь, уведываю мысли… и по тому заключаю, какое действие указ мой произвесть должен. И когда уж я уверена в общем одобрении, тогда выпускаю я моё повеление и имею удовольствием то, что ты называешь слепым повиновением… Будь уверен, что слепо не повинуются, когда приказание не приноровлено к обычаям, ко мнению народному».

Главными экспертами в политической области в ту пору были французы. А французы, в свою очередь, полагали, что именно в екатерининской России и стоит пытаться реализовать на практике свои теоретические озарения. В этом была своя логика, где же ещё сеять столь ранимые семена «доброго» и «вечного», как не под благодатной сенью самой просвещённой из императриц.

В 1773 году, как раз в эти октябрьские дни, к Екатерине в гости пожаловал знаменитый Дени Дидро — один из умнейших и образованных людей своего времени. Он и стал давать императрице «уроки французского» (уроки политграмоты). При этом Дидро «разжёвывал» Екатерине все свои идеи подробнейшим образом. Касаясь не только глобальных вопросов «прогрессивного государственного строительства», но и самых мелких деталей устройства общества. Например, объяснял императрице, как следует воспитывать подкидышей или как следует преподавать девицам анатомию.

Императрица слушала наставника очень внимательно, а вот воплощать рекомендации в жизнь не спешила. Граф Сегюр так передаёт рассказ Екатерины о её встречах с Дидро: «Я долго с ним беседовала, но более из любопытства, чем с пользою. Если бы я ему поверила, то пришлось бы преобразовать всю мою империю, уничтожить законодательство, правительство, политику, финансы и заменить их несбыточными мечтами».

Екатерина уважала Дидро, но, когда тот с горечью посетовал, что императрица не желает на практике применять его политологические разработки, она резонно заметила, что француз имеет дело с бумагой, а сама государыня с гораздо более тонкой и чувствительной материей — человеком. «После этого, — вспоминает Екатерина, — я ему показалась жалка, а ум мой узким и обыкновенным. Он стал говорить со мной только о литературе, и политика была изгнана из наших бесед».

Поистине забавная история произошла с модным в те времена французским писателем Мерсье де ла Ривьером , издавшим сочинение «О естественном и существенном порядке политических обществ». Екатерина пригласила писателя в Россию и обещала ему солидное вознаграждение. Рандеву писателю императрица назначила в Москве, куда собиралась прибыть из Петербурга.

Вот что пишет о дальнейшем сама Екатерина: «Господин де ла Ривьер недолго собирался и по приезде своём немедленно нанял три смежных дома. Тотчас же переделал их совершенно и из парадных покоев сделал приёмные залы, а из прочих — комнаты для присутствия. Философ вообразил, что я призвала его в помощь мне для управления империей и для того, чтобы он сообщил нам свои познания и извлёк нас из тьмы невежества. Он над всеми этими комнатами прибил надписи пребольшими буквами: «Департамент внутренних дел», «Департамент торговли», «Департамент юстиции», «Департамент финансов», «Отделение для сбора податей» и пр. Вместе с тем он приглашал многих из жителей столицы, русских и иноземцев, которых ему представили как людей сведущих, явиться к нему для занятия различных должностей соответственно их способностям. Всё это наделало шуму в Москве. Между тем я приехала и прекратила эту комедию. Я вывела законодателя из заблуждения. Несколько раз поговорила я с ним о его сочинении, и рассуждения его, признаюсь, мне понравились, потому что он был неглуп, но только честолюбие помутило его разум. Я как следует заплатила за все его издержки, и мы расстались довольные друг другом. Он оставил намерение быть первым министром и уехал довольный как писатель».

О том же случае Екатерина написала и Вольтеру: «Г. де ла Ривиер приехал к нам законодателем. Он полагал, что мы ходим на четвереньках, и был так любезен, что потрудился приехать к нам из Мартиники, чтобы учить нас ходить на двух ногах».

Приходилось Екатерине сталкиваться и с более радикальными предложениями. Французский писатель Бернарден де Сен Пьер приехал к ней с идеей провести на российской земле социально-политический эксперимент — основать где-нибудь в степях «Республику свободных общин», нечто вроде фаланстеров Шарля Фурье . Екатерина, однако, не захотела с ним разговаривать, сочтя подобные предложения бредом.

Теоретики в роли практиков действительно иногда смешны и наивны, зато нередко подмечают то, что не в состоянии увидеть и проанализировать хлопотливый делец. Тот же Дидро высказал ряд очень точных замечаний о русских. Или, точнее, об образованных жителях Петербурга и Москвы, поскольку российской глубинки француз, разумеется, не знал.

«Ни одна нация Европы не усваивает так быстро французское, как Россия, и в отношении языка, и в отношении обычаев», — констатировал он. Но тут же не поколебался высказать императрице нелицеприятное мнение: «Мне кажется вообще, что ваши подданные грешат одной из двух крайностей: одни считают свою нацию слишком передовой, другие — слишком отсталой. Те, которые считают её слишком передовой, высказывают этим своё крайнее презрение к остальной Европе; те, которые считают её слишком отсталой, являются фанатическими поклонниками Европы. Первые никогда не выезжали из своей страны; вторые или не жили в ней достаточно долго, или не дали себе труда изучить её. Те и другие видят только внешность, одни — издали, другие — вблизи: внешность Парижа и внешность Петербурга. Я очень поразил бы их, если бы показал им, что между обеими нациями существует такая же разница, как между человеком сильным и диким, ещё только познавшим зачатки цивилизации, и человеком деликатным и изысканным, но поражённым почти неизлечимой болезнью».

Как видим, философ в те времена чуть с большим оптимизмом смотрел на будущее России, чем Европы. «Вам предстоит заново создать молодую нацию, нам — омолодить старую нацию, — пишет он Екатерине. — Наша задача, быть может, неосуществима. Ваша, конечно, очень трудна». Позже точно так же оценивали перспективы России и Европы многие славянофилы. Да и сегодня, как известно, у нас хватает политологов, мыслящих примерно в том же ключе. То есть Запад всё загнивает и загнивает, а Россия всё дозревает и дозревает до нужной кондиции, чтобы показать всему миру правильную дорогу к светлому будущему.

Кстати, Екатерина была одним из самых плодовитых российских писателей своего времени. Особенно любопытны екатерининские сказки-притчи. Одна из них рассказывает о человеке, слепо влюблённом во всё своё. Ему казался великолепным и старый дом, вросший в землю, «с наклонностью к падению», и жена-брюзга, и лошадь с бельмом на глазу. Карикатура на примитивный, доведённый до абсурда патриотизм, справедливо называемый у нас в насмешку квасным, вполне узнаваема. Однако тут же рядом, всего страницей ниже, уже новая притча о купце, который, наглядевшись на голландцев в Архангельске, «вздумал дочь воспитать на иностранный образец, для чего и отдал её в какой-то пенсион, где обёртки с две ума она получила».

И та, и другая притча, на мой взгляд, ничуть не устарели. Золотую середину мы всё ещё ищем.

А. С. Грибоедов. «Горе уму».
Театр-фестиваль «Балтийский дом».
Сценическая версия и постановка Александра Белинского, художник Александр Мохов.

Александр Белинский, народный артист России, лауреат Государственной премии, заслуженный деятель искусств России, лауреат премии «Золотая маска» и премии «Золотая Ника» поставил в театре-фестивале «Балтийский дом» спектакль «Горе уму» по бессмертной комедии классика русской литературы А. С. Грибоедова, которую многие знают как пьесу «Горе от ума».

Режиссер обратился к первоначальному заглавию автора.

Особо хочется подчеркнуть и своевременность, и ценность постановки.

Театр «Балтийский дом», многие десятилетия называвшийся Театром им. Ленинского комсомола, посещают юные горожане.

Второй после Театра юных зрителей имени А. А. Брянцева, он призван быть духовным наставником старших школьников, студентов, трудовой молодежи.

Как сделать так, чтобы живительная сила классической литературы вошла в неокрепшее сознание учащегося, в его память?

Спектакль решает именно эту важнейшую задачу.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Начнем с программки. На ее лицевой стороне крылатые фразы пера Грибоедова размещены причудливым образом: в виде извилин головного мозга. Учащийся до или после спектакля с удовольствием пройдет по лабиринту умных мыслей. Их шестнадцать. По восемь на каждое полушарие. Если по каким-то причинам произведение не освоено в классе, то, прочитав главные тезисы, как-то: «Дым отечества нам сладок и приятен», «А судьи кто?», «Злые языки страшнее пистолета» и т. д., а после услышав их же со сцены, молодые люди запомнят афоризмы. Ради закрепления материала режиссер наделяет главного героя — Александра Андреевича Чацкого (Дмитрий Гирев) — внешним сходством с автором произведения. Школьник, увидев портрет Грибоедова в учебнике, а затем артиста, загримированного под него, закрепит и это знание.

И оформление сцены (Александр Мохов) несет важную просветительскую функцию. Ничего здесь нет лишнего. Строго и точно. Семь или даже восемь большого размера портретов господ в эполетах и наградах, декольтированная дама, картина, изображающая семью из четырех человек, олицетворяют время, в котором происходит действие пьесы. Умный расчет заключается в том, что школьник, будучи на экскурсии в Эрмитаже, проходя, скажем, по галерее 1812 года, неизбежно должен проникнуться определенным духом тех лет. Театр и тут становится его помощником в напоминании исторических черт.

Режиссер бережно относится к тексту классического произведения, но не перегружает зрителя. В его трактовке комедии нет персонажа по фамилии Репетилов. Эта линия, по словам самого режиссера, «чужеродна нашему дню. Современный зритель не в состоянии слушать обильный речевой поток» .

Как не согласиться с мастером?

Чужеродным нашему дню Белинский мог бы найти и образ Чацкого, выставить героя, а вслед за ним и исполнителя в незавидном свете. К чести режиссера, он обошел все возможные рифы, вредные, неуместные аналогии. Чацкий — натура не свободолюбивая, человек, лишенный бунтарского начала, как может показаться неопытным, ретивым молодым постановщикам. Он обыкновенный молодой человек, наглядно убедившийся в том, что личная жизнь с Софьей не сложится. Причитающиеся монологи он ведет ровно, спокойно, стараясь быть доходчивым. Последние слова роли произносит четко, по слогам: «Ка-ре-ту мне, ка-ре-ту». Юная публика не отвлекается, таким образом, ни на что постороннее. Просто слушает бессмертные строки.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Секретарь Фамусова Алексей Степанович Молчалин (Сергей Ленков) тоже человек молодой. И в этой трактовке данного образа режиссер не перегружает ни самого исполнителя, ни зрителя. Слов у персонажа, как известно, мало. Небольшого роста, неярких внешних данных, Молчалин в спектакле ведет себя крайне скромно, незаметно, согласно классической реплике: «В мои лета не должно сметь свое суждение иметь». На вопрос, за что Софья Павловна (Дарья Степанова) обращает на него свое внимание, режиссер не дает ответа, оставляя зрителя наедине со своей фантазией, которая должна пробуждаться во время просмотра спектаклей или кинофильмов.

У актрисы Дарьи Степановой, исполняющей роль Софьи Павловны, голос резковат, чуть с хрипотцой. Эта необычная краска как нельзя более кстати в сцене, где героиня пьесы отвергает просьбу Молчалина о помиловании. Бескомпромиссно и резко звучит приговор обманутой Софьи.

Хочется еще раз процитировать Александра Белинского, объясняющего свое видение образа Фамусова: «При вдумчивом чтении понимаешь, что Фамусову лет сорок. Это дикий бабник. А его иногда почему-то состаривают» .

Признаемся, эти слова постановщика изрядно напугали своей радикальностью. К счастью, слова не воплотились в дело. Ничего оскорбляющего нравственное чувство зрителя в спектакле нет. Фамусов Анатолия Дубанова — приятный мужчина средних лет, мягкий, сердечный, согласно тексту, по отношению к дочери и крайне деликатно выказывающий свой мужской интерес к Лизаньке.

Полковник Сергей Сергеевич Скалозуб (Андрей Тенетко), как и положено, вызывает в зале смех повадками неповоротливого военного. Некоторым он напомнил покойного генерала Лебедя, однако трудно представить, что актер мог позволить себе пародировать уважаемого в стране человека.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Подбором музыкального сопровождения спектакля Александр Белинский занимался тщательно. Эпизоды украшает музыка народного артиста России Валерия Гаврилина.

К небольшим шероховатостям постановки можно отнести следующее:
домашняя обувь Фамусова — тапки без пяток (чего быть в те времена не могло), Чацкий приезжает с облезлым чемоданом, Молчалин обтирает бутафорскую лошадь (на ней въезжает на сцену полковник), держа в руках современное оцинкованное ведро, а Лизанька в одной из сцен ставит поднос на стул. Но это, конечно же, легко устранимые оплошности.

Сегодня дефицит духовных скреп особенно зримо прослеживается среди некоторой части нашей молодежи. Об этом говорят с высоких трибун, экранов телевизоров, пишут в газетах и журналах.

Кто, как не старшее поколение, умудренное жизненным и трудовым опытом, может восполнить возникший в последнее двадцатилетие в России пробел?

На мастеров отечественной культуры ответственность ложится особая.

Деятели театра стали ее понимать и, не жалея сил, откликнулись на актуальный призыв. Александр Белинский осуществил прорыв в дефиците скреп, не заставив молодого зрителя долго ждать.

Вот какова история очень успешной карьеры «безродного» Молчалина:

Безродного пригрел и ввел в мое семейство,
Дал чин асессора и взял в секретари;
В Москву переведен через мое содейство;
И будь не я, коптел бы ты в Твери.

Аcессор — это хорошо или не очень?Чин коллежского асессора (VIII класс Табе-ли о рангах) давал право на потомст-венное дворянство, то есть как мини-мум уравнивал Молчалина с Чацким, и соответствовал воинскому званию майора Майором любил называть себя коллежский асессор Кова-лев, герой гоголевского «Носа»: «Ковалев был кавказский коллежский асес-сор. Он два года только еще состоял в этом зва-нии и потому ни на минуту не мог его поза-быть; а чтобы более придать себе благо-родства и веса, он никогда не называл себя коллежским асессором, но всегда майором». . Сам Грибоедов, когда писал «Горе от ума», был титулярным совет-ником (IX класс).

В чем секрет успеха Молчалина? Можно предположить, что отчасти именно в том, что он родился в Твери, а, например, не в Туле или Калуге. Тверь нахо-дится на дороге, соединяющей Москву и Петербург; управляющий в казенном месте Фамусов, вероятно, не раз проезжал через Тверь, и, возмо-жно, какой-то расторопный местный малый (не сын ли станционного смотри-теля?) смог удач-но оказать ему какую-то услугу. А дальше уже, пользуясь покрови-тель-ством Фамусова и Татьяны Юрьевны, Молчалин быстро и весьма успешно стал продвигаться по карьерной лестнице.

В социальном плане Молчалин начинает свой путь именно как «маленький че-ловек», кото-рый не примиряется со своим положением, а всеми силами стре-мится выбиться в люди. «Это человек, в пеленках познавший натиск судьбы и потому готовый отдать себя в рабство кому угодно и куда угодно, готовый поклониться и истинному богу, и пустому идолу, не имея ни способ-ности, ни на-выка прони-кать в сущность вещей. <…> Всё в деятельности этих людей запечатлено неразу-мением и твердой решимостью удержать за собой тот нищенский кусок, который им выбросила судьба», — писал о Молчалине Салтыков-Щедрин.

2. Тайна сна Софьи

Вот Софья рассказывает Фамусову сон, который явно придумала:

Тут с громом распахнули двери
Какие-то не люди и не звери,
Нас врознь — и мучили сидевшего со мной.
Он будто мне дороже всех сокровищ,
Хочу к нему — вы тащите с собой:
Нас провожают стон, рев, хохот, свист чудовищ!
Он вслед кричит!..

Что вообще всё это значит? Софья выдумывала свой сон не просто так, а с опо-рой на литературу, а именно на романтическую балладу: героиня попадает в по-ту-сторонний мир, населенный злодеями и чудовищами.

Объектом пародии для Грибоедова здесь становится прежде всего Жуковский и его вольные переводы баллады немецкого поэта Бюргера «Ленора» — «Люд-мила» (1808) и «Светлана» (1811), в которых к героиням являются мертвые жени-хи и уносят в загробный мир. Едва ли Фамусов читал Жуковского, но Грибоедов вкладывает в его уста едкую сентенцию, очень похожую на финал баллады «Светлана»: «Тут всё есть, коли нет обмана: / И черти и любовь, и стра-хи и цветы». А вот «Светлана»:

Улыбнись, моя краса,
На мою балладу;
В ней большие чудеса,
Очень мало складу.

Во сне Софьи сгущаются балладные штампы: невинную героиню и ее возлюб-ленного разлучает мучитель — персонаж из загробного мира (неслучайно во сне Фамусов появляется из-под вскрывающегося пола). В первой редакции Фамусов и вовсе описывался как инфернальный герой: «Смерть на щеках, и ды-бом волоса».

Впрочем, не только сон Софьи, но и ее отно-шения с Молча-линым напоминают балладный сюжет. Их любовная интрига выстро-ена по образцу баллады Жуковского «Эолова арфа» (1814). Минвана, дочь знатного феодала, отвергает притязания именитых витязей и отдает свое сердце бедному певцу Арминию:

Младой и прекрасный,
Как свежая роза — утеха долин,
Певец сладкогласный…
Но родом не знатный, не княжеский сын:
Минвана забыла
О сане своем
И сердцем любила,
Невинная, сердце невинное в нем.

Грибоедов пародирует картину идеальной любви, созданную Жуковским. Бед-ный певец Арминий словно бы подменяется подлецом Молчалиным; трагиче-ское изгнание Арминия отцом Минваны — финалом комедии, когда Софья подслушивает разговор Молчалина с Лизой и изгоняет незадачливого любовника.

Эта пародия неслучайна. В литературной полемике между архаистами и Архаисты и новаторы — сторонники проти-воположных концепций развития русской литературы в 1810-х годах. Полемика между двумя литературными обществами — «Бесе-дой любителей русского слова» и «Арзама-сом» — крутилась вокруг системы жанров, языка и стиля литературного поведения. Грибоедов придерживался позиции младших архаистов, которые весьма скептически относились к Жуковскому, и высмеивал модную тогда мечтательность: «Бог с ними, с мечтаниями, — писал он в разборе пере-водов Бюргеровой баллады «Ленора» в 1816 году, — ныне в какую книжку ни загля-нешь, что ни прочтешь, песнь или послание, везде мечтания, а натуры ни на волос». Молчалин — пародия на возвышенного и тихого героя сентимен-тальных повестей и баллад.

3. Тайна тетушки Софьи и юмора Чацкого

Высмеивая Москву, Чацкий язвительно спрашивает Софью:

На съездах, на больших, по праздникам приходским?
Господствует еще смешенье языков:
Французского с нижегородским?

Почему же французский язык смешивается именно с нижегородским говором? Дело в том, что во время войны 1812 года это стало реальностью: московские дворяне эвакуировались в Нижний Новгород Василий Львович Пушкин (дядя поэта и сам поэт), обращаясь к нижегородским жителям, писал: «Примите нас под свой покров, / Питомцы волжских берегов». . Тогда же на патриотическом подъеме дворяне попытались отказаться от французской речи и заговорить по-русски (Лев Толстой описал это в «Войне и мире»), что и привело к комиче-скому эффекту — смешению французского прононса с нижегородским оканьем.

Не менее забавными были лексические казусы (и не только нижегородские!). Так, смоленская помещица Свистунова в одном из писем просила купить ей«кружев английских на манер барабанных (брабантских) , «маленькую клар-нетку (лорнетку) , так как я близка глазами» (близорука) , «сероги (серьги) писа-грамовой (филигранной) работы, духов душистых аламбре, а для обстановки комнат — картин тальянских (итальянских) на манер рыхвалеевой (Рафаэлевой) работы на холстинке и поднос с чашечками, если можно достать с пионовыми цветами».

Кроме того, не исключено, что Чацкий просто цитирует знаменитый публици-стический текст времен Наполеоновских войн, написанный Иваном Муравье-вым-Апостолом, отцом троих будущих декабристов. Называется он «Письма из Москвы в Нижний Новгород», и в нем есть знаменитый фрагмент о том, как в московском Дворянском собрании безжалостно обходятся с французским языком:

«Я стал посреди залы; волны людей шумели около меня, но увы!.. Шу-ме-ли все по-французски. Редко, редко где выскакивало русское слово. <…> Из ста человек у нас (и это самая умеренная пропорция) один гово-рит изрядно по-французски, а девяносто девять по-гасконски; не менее того все лепечут каким-то варварским диалектом, который почитают французским потому только, что у нас это называется говорить по-фран цузски . Спроси их: зачем это? — оттого, скажут они, что так вве-лось. — Боже мой! — Да когда же это выведется? <…> Войди в любое общество; презабавное смешение языков! Тут услышишь нормандское, гасконское, русильонское, прованское, женевское наречия; иногда и рус---ское пополам с вышесказанными. — Уши вянут!».

4. Тайна 3 августа

Хвастаясь своими успехами, Скалозуб упоминает сражение, за участие в кото-ром он был награжден орденом:

За третье августа; засели мы в траншею:
Ему дан с бантом, мне на шею Низшие ордена, то есть III и IV степеней, носились в петлице, причем орденская лента завя-зывалась бантом, ордена высших степеней — на шее. Скалозуб подчеркивает, что он получил награждение более высокого уровня, чем его двоюродный брат, и что к тому времени уже имел штаб-офицерский чин. .

Точная дата названа неспроста. У современников Грибоедова, которые хорошо помнили Отечественную войну 1812 года и последовавшие за ней события, эта фраза не могла не вызвать смех. Дело в том, что никакого сражения в этот день не происходило.

4 июня 1813 года было объявлено Плесвицкое перемирие, которое продлилось до середины августа, а 3 августа в Праге состоялась встреча российского импе-ратора Александра I с Францем II, императором Австрии Франц II — император Священной Римской империи (1792-1806), в качестве австрий-ского императора правивший под именем Франца I. , которая была ознаменована множеством наград. Никакой необходимости «засесть в тран-шею» у Скалозуба не было.

Статичность Скалозуба («Куда прикажете, лишь только бы усесться») резко про-тиворечит динамичности Чацкого («Верст больше седьмисот пронесся, ветер, буря; / И растерялся весь, и падал столько раз…»). Однако в условиях военной службы последних лет царствия Александра I именно жизненная стра-тегия Скалозуба оказывается востребованной. Дело в том, что производ-ство в следующий чин осуществлялось при наличии вакансий; если более деятель-ные товарищи Скалозуба погибали в сражениях или оказывались «выключен-ными» по политическим причинам, то он спокойно и планомерно двигался к генеральскому чину:

Довольно счастлив я в товарищах моих,
Вакансии как раз открыты;
То старших выключат иных,
Другие, смотришь, перебиты.

5. Тайна сломанного ребра

Вот Скалозуб рассказывает анекдот о графине Ласовой:

Позвольте, расскажу вам весть:
Княгиня Ласова какая-то здесь есть,
Наездница, вдова, но нет примеров,
Чтоб ездило с ней много кавалеров.
На днях расшиблась в пух;
Жоке не поддержал, считал он видно мух. -
И без того она, как слышно, неуклюжа,
Теперь ребра недостает,
Так для поддержки ищет мужа.

Смысл этого анекдота — в намеке на библейскую легенду о происхождении Евы из ребра Адама, то есть вторичности женщины по отношению к мужчине. В московском мире всё происходит с точностью до наобо-рот: первенство здесь всегда и во всем принадлежит женщинам. В грибоедов-ской Москве царит мат-ри-ар-хат, женское начало последовательно вытесняет мужское. Софья при-учает Молчалина к музыке («То флейта слышится, то будто фортепьяно»); Наталья Дмитриевна окружает мелочной заботой вполне здорового Платона Михай-ловича; Тугоуховский, подобно марионетке, двига-ется по командам своей жены: «Князь, князь, сюда», «Князь, князь! Назад!» Женское начало преоб-ладает и за сценой. Высокой покровительницей Молча-лина оказывается Татьяна Юрьевна Ее прототипом была Прасковья Юрьевна Кологривова, муж которой, по воспомина-ни-ям декабриста Завалишина, «спрошенный на бале одним высоким лицом, кто он такой, до того растерялся, что сказал, что он муж Прасковьи Юрьевны, полагая, вероятно, что это звание важнее всех его титулов». . Фамусов пытается воздействовать на Скалозуба через Настасью Николавну и вспоми-нает каких-то неведомых читателю, но важных для него Ирину Власьевну, Лукерью Алексе-вну и Пульхерию Андревну; оконча-тельный приговор совершившемуся в доме Фамусовых должна вынести княги-ня Марья Алексевна.

«Этот женский режим, которому подчинены персонажи „Горя от ума“, многое проясняет, — пишет Юрий Тынянов. — Самодержавие было долгие годы жен-ским. Даже Александр I считался еще с властью матери. Грибоедов знал, как дипломат, какое влияние оказывает женщина при персидском дворе». «Жен-ская власть» и «мужской упадок» становятся знаками времени: Грибоедов описывает ту переломную точку русской жизни, в которой мужественный быт 1812 года уходит в прошлое, а сплетни оказываются важнее поступков. В этой обстановке и возникает клевета на Чацкого.

6. Тайна желтого дома

Ближе к концу пьесы практически все гости на балу у Фамусовых уверены, что Чацкий сошел с ума:

Его в безумные упрятал дядя-плут;
Схватили, в желтый дом, и на цепь посадили.

Почему это так страшно? Дело в том, что сплетня о сумасшествии героя, обра-стая всё новыми и новыми деталями Сплетня о сумасшествии Чацкого развива-ется лавинообразно. Первым слова о безумии произносит он сам («От сумасшествия могу я остеречься…»), имея в виду свою несча-стную любовь; в том же значении их подхва-ты-вает Софья («Вот нехотя с ума свела!»), и лишь на третьем витке, выведенная из себя нападками Чацкого на Молчалина, Софья из мести произносит: «Он не в своем уме» — давая возможность г-ну Н. истолковать эти слова в прямом смысле. Далее клевета рас-про-страняется анонимно через господ Н. и Д., затем обрастает фантастическими под-робностями в репликах Загорецкого, факти-чески Чацкого не знающего («Который Чац-кий тут? — Известная фамилья. / С каким-то Чацким я когда-то был знаком»). О практике распространения сплетен и их влиянии на судь-бы людей Грибоедов прекрасно знал по своей дипломатической деятельности. , по сути превращается в политический донос. О Чацком сообщается, что он «фармазон» (то есть франкмасон Франкмасоны — вольные каменщики; члены тайного религиозного благотворительного общества, с XVIII века распространившегося по всей Европе. В 1822 году по вы-сочайшему повелению все масонские ложи в России были закрыты, франкмасонство стало сино-нимом вольнодумства. ), «окаянный вольтерьянец», «в пусурманах», сведен в тюрьму, отдан в солдаты, «переменил закон».

Обвинение в безумии как способ расправиться с соперником, неугодным чело-веком или политическим противником было вполне известным приемом. Так, в январе 1817 года распространились слухи о сумасшествии Байрона, причем пустила их его жена и ее родные. Клевета и шум вокруг личной жизни поэта рас-пространились едва ли не по всей Европе. Слухи о безумии ходили и вокруг самого Грибоедова. По свидетельству его биографа Михаила Семевского, на од-ном из писем Грибоедова Булгарину есть приписка последнего: «Грибоедов в минуту сумасшествия».

Через двенадцать лет после созда-ния «Горя от ума» в сумасшествии будет обви--нен один из прототипов Чац-кого — Петр Яковлевич Чаадаев. После пуб-ли--кации его первого «Письма» в журнале «Телескоп» тот был закрыт, а мос-ков-ский полицмейстер объявил Чаадаеву, что теперь по распоряжению прави-тельства он является сумасшедшим. К нему ежедневно являлся для освидетель-ствования доктор, Чаадаев считался под домашним арестом и лишь раз в день мог выходить на прогулку. Через год надзор лекаря за «больным» был снят — но лишь при условии, что тот больше не будет ничего писать.

7. Тайна Ипполита Маркелыча

Репетилов рассказывает Чацкому о тайном обществе,напоминающем декабри-стское:

Но если гения прикажете назвать:
Удушьев Ипполит Маркелыч!!!
Ты сочинения его
Читал ли что-нибудь? Хоть мелочь?
Прочти, братец, да он не пишет ничего;
Вот эдаких людей бы сечь-то
И приговаривать: писать, писать, писать;
В журналах можешь ты, однако, отыскать
Его отрывок, взгляд и нечто .
О чем бишь нечто ? — обо всем;
Всё знает, мы его на черный день пасем.

А как к участникам тайных обществ относится сам Чацкий?Представление о том, что главный герой пьесы — декабрист (если не по формальной при-надлежности к тайному обществу, то по своему духу), было впервые выс-ка-зано Герценом, а затем стало общим местом в школьном изучении «Горя от ума».

На самом деле отношение Грибоедова к декабристам было весьма скептиче-ским, и он осмеивает саму таинственность обществ. Репетилов немедленно рассказывает первому же встречному о месте и времени встреч («У нас есть общество, и тайные собранья / По четвергам. Секретнейший союз…»), а затем перечисляет всех его членов: князя Григория, Евдокима Воркулова, Левона и Бориньку («Чудесные ребята! Об них не знаешь что сказать») — и, наконец, их главу — «гения» Ипполита Маркелыча.

Фамилия Удушьев, данная лидеру тайного собранья, отчетливо показывает, что Гри-боедов вряд ли питал иллю-зии относительно декабристских программ. Среди прототипов Удушьева называли главу Южного общества Павла Пестеля, декабриста Александра Якубовича и даже поэта Петра Вяземского Герой, носящий фамилию Удушьев, появ-ля-ется и в романе друга Грибоедова Дмитрия Бегичева «Семейство Холмских» (1832). Инте-ресно, что его прото-типом там является Фе-дор Толстой-Американец — не названный по име-ни внесценический персонаж «Горя от ума», о котором тоже рассказывает Репетилов: «Ночной разбойник, дуэлист, / В Камчатку сослан был, вернулся алеутом, / И крепко на руку нечист; / Да умный человек не может быть не плутом». . Словом, единственным членом тайного общества среди героев «Горя от ума» оказы-вается Репетилов — и никак не Чацкий.

Источники

• Левченко О. А. Грибоедов и русская баллада 1820-х годов («Горе от ума» и «Хищники на Чегеме»). Материалы к биографии.
• Маркович В. М. Комедия в стихах А. С. Грибоедова «Горе от ума».

  Анализ драматического произведения. Л., 1988.

• Тынянов Ю. Н. Сюжет «Горя от ума».
• Фомичев С. А Комедия Грибоедова «Горе от ума». Комментарий. Книга для учителя.
• «Век нынешний и век минувший…».

  Комедия А. С. Грибоедова «Горе от ума» в русской критике и литературоведении.::СПб., 2002.