Утром солнце разливается по поверхности моря. В миле от берега – рыбацкая лодка. Над водой разносится зов. Чайки слетаются на завтрак. Каждая из птиц пытается отхватить себе кусок получше.

Чайка по имени Джонатан Ливингстон не участвует в общем пиршестве. Он тренируется в гордом одиночестве, пытаясь придать своим крыльям форму для максимального замедления полёта. В процессе тренировки чайка падает, что считается совершенно недопустимым для этих птиц, но его это мало беспокоит: в отличие от других Джонатан Ливингстон больше интересуется новыми техниками полёта, нежели едой. Подобная жизненная позиция не прибавляет ему популярности в Стае. Родители чайки также не совсем его понимают: мать переживает из-за того, что он почти не ест; отец предлагает изучать способы добычи пропитания, раз уже сына так тянет к чему-то новому. Несколько дней Джонатан честно пытался участвовать в общей борьбе за рыбьи потроха и корки хлеба, но выработать серьёзное отношение к этому ему так и не удалось. Ливингстон снова вернулся к полётной практике и всего за неделю узнал о скорости полёта больше, чем самая быстрая чайка за всю жизнь. Преодолев девяностомильную отметку скорости, Джонатан врезался в твёрдую гладь моря.

***

Сознание вернулось к чайке, когда было уже совсем темно. Мечтая о том, чтобы пойти ко дну, Джонатан услышал в глубине себя голос, говоривший о том, что он – чайка и жить ему нужно в соответствии со своими возможностями. Ливингстон решает примкнуть к Стае и стать таким, как все. Он направляется к берегу, как вдруг понимает, что чайки никогда не летают во тьме, ведь для этого нужны глаза совы. Одновременно Джонатана осеняет, как превратить крылья чайки в крылья сокола. Он поднимается ввысь на две мили, разгоняется до ста сорока в миль в час и успешно выходит из пике. Утром Джонатан взлетает на высоту пяти миль, набирает скорость в двести четырнадцать миль в час и чуть не погибает врезавшись в кормящуюся Стаю. Весь день чайка тренируется: он взлетает на высоту в восемь миль и осваивает скоростной поворот, мёртвую петлю, полубочку, бочку, горку и вертикальное колесо. Гордый своими успехами Джонатан возвращается к Стае, где попадает на общее собрание, вызывается старейшиной в Круг и подвергается всеобщему порицанию, как тот, кто попирает традиции добропорядочного Семейства Чаек. Ливингстона изгоняют в Дальние Скалы, но он улетает ещё дальше.

Новое знание открыло Джонатану возможность добычи редкой и очень вкусной рыбы, обитающей на глубине, и сухопутных насекомых, живущих далеко на материке. Ливингстон мог преодолевать огромные расстояния, научившись спать на лету, и не бояться дождя и тумана, поднимаясь высоко над тучами.

Как-то вечером Джонатана нашли две чайки, умевшие летать в точности, как он. Сияющие подобно звёздам птицы позвали чайку домой. Устремившись вслед за ними, Джонатан покинул земной мир.

Часть вторая

По мере того, как чайки поднимались всё выше к Небесам, тело Джонатана становилось всё больше похожим на тела его спутников. Он почувствовал себя в два раза сильнее, но развить скорость больше двухсот семидесяти трёх миль в час всё равно не смог. Добравшись до нового берега, Джонатан удивился тому, как мало здесь чаек. Почувствовав себя усталым, Ливингстон лёг на песок и уснул.

В последующие дни Джонатан вместе с другими чайками совершенствует технику своего полёта. От инструктора Салливэна чайка узнаёт о том, что птицы, не достигшие Знания, в следующей жизни вновь оказываются в точно таком же мире, из которого ушли. Старейший по имени Чианг объясняет Джонатану, что Небеса – это всего лишь путь к личному совершенству и ничего более. Для Ливингстона таким путём могла бы стать совершенная скорость, позволяющая оказываться в любом месте и времени.

Чианг учит чайку передвигаться со скоростью мысли путём отказа от восприятия себя как существа с физическими характеристиками и представления места, в котором тот уже оказался. Первое время у Джонатана ничего не получается. Успеха он добивается только осознав, что всегда был совершенным существом. На планете с зелёным небом и двойным солнцем Чианг говорит Джонатану, что свои перемещения нужно учиться контролировать.

По возвращении чайка учится перемещаться в прошлом и будущем. Через месяц Чианг уходит ввысь, заповедуя всем совершенствоваться и познать Любовь.

Чем больше Джонатан учится добру, тем чаще вспоминает о Земле. Он начинает понимать, что его способ проявить Любовь – это стать учителем для других чаек.

Салливэн отговаривает Джонатана от возвращения на Землю, говоря, что там его знания никому не нужны. Чайка какое-то время занимается с местными Новичками, но в конце концов решает вернуться. Салливэну он говорит, что они всегда смогут встретиться ещё раз-другой в Здесь и Сейчас.

***

Чайка Флетчер Линд, ставший очередным Изгнанником, летит в сторону Дальних Скал. Джонатан Ливингстон присоединяется к нему в образе ослепительно-белой сияющей чайки. Он просит Флетчера не ругать Стаю, а простить их и постараться помочь понять. Взамен Джонатан обещает научить его летать.

Часть третья

Неудачи приводят Флетчера в ярость. Джонатан терпеливо объясняет ему технику полёта.

Через три месяца у Джонатана появляется ещё шесть учеников. Они с лёгкостью усваивают новые знания, но не понимают, для чего нужно уметь хорошо летать. Ещё через месяц Джонатан предлагает вернуться к Стае. Чайки боятся нарушить Закон. Флетчер понимает, что они не обязаны соблюдать правила тех, к кому они не принадлежат.

Восемь птиц устраивают показательный полёт перед Стаей. Некоторые из молодых чаек интересуются, где Изгнанники научились так хорошо летать? Через час Председатель выносит постановление о том, что каждый наблюдающий за Изгнанниками сам становится Изгнанником. Джонатан не сдаётся: он тренирует своих подопечных над Берегом Совета.

По ночам чайки из Стаи приходят послушать объяснения Джонатана, но уходят задолго до рассвета, чтобы не быть узнанными и никого не узнавать.

Через месяц после Возвращения чайка Терренс Лоуэлл примыкает к ученикам Джонатана. На следующий вечер из Стаи уходит Керк Мэйнард – чайка с нефункционирующим левым крылом. Джонатан помогает ему подняться в небо и начать летать. На рассвете около тысячи изумлённых птиц оказываются рядом с Ливингстоном.

Через неделю Флетчер, пытаясь избежать столкновения с птенцом чайки, врезается в твёрдую скалу. Джонатан предлагает ему идти после смерти дальше или вновь вернуться на Землю. Флетчер выбирает последнее. Часть Стаи называет его Сыном Великой Чайки, часть – самим Дьяволом. Птицы хотят убить Флетчера. Джонатан перемещает себя с Флетчером в другое место берега.

На следующее утро Джонатан покидает Землю, передав функцию учителя Флетчеру.

«Для нас не должно существовать никаких пределов» — не бойся быть собой и все получится.

Из многих произведений, которые позиционировались как вдохновляющие и мотивирующие, мне особенно понравилась книга Ричарда Баха . Это небольшая притча, которая читается довольно легко, но за каждой её строчкой есть скрытый смысл, очень глубокий и важный. «Чего стоит счастье? Кто достоин его? Что делать, если все же его достигнешь?» — вот немногие из вопросов на которые эта книга дает ответы. Каждый хоть однажды о них задумывается. Те же, кто находит ответы, становятся свободными и могут покорять все новые и новые горизонты, взлетая все выше и выше.

«Чайка по имени Джонатан Ливингстон» , учит тому, что на свете нет ничего невозможного и что если чего-то сильно захотеть и идти к этому всей душой, то это обязательно сбудется. Эта повесть-притча о самосовершенствовании и самопожертвовании. С самого начала мы видим главного героя, который уже отличается от остальных птиц. Он не следует за толпой, не обращает внимания на мнение окружающих, он выше этого. Чайка Джонатан Ливингстон отдавал всего себя познанию полета, в то время как его друзья и родные просто добывали себе пищу. Он был уверен, что обязательно сможет добиться невиданных результатов, что нужно развивать свои умения, что ничего не дано нам просто так. Джонатан Ливингстон падает, терпит одно поражение за другим, у него многое не выходит с первого раза, родители и остальные чайки отвергают его, но вопреки всему он продолжает свой полёт. Первоначально, он пытался стать как все, чтобы не расстраивать отца и мать. Однако Джонатан быстро осознал, что он не сможет проводить дни так, как другие чайки, вместо того чтобы учится летать, стремиться к большему. После прочтения книги, начинаешь задумываться: «Может быть мне стоит попытаться еще раз? Может быть моя идея не лишена смысла? Может быть не стоит сдаваться, даже если что-то не получается сразу?»

Из этой книги можно вынести несколько правил:
«Для нас не должно существовать никаких пределов». Стремись к совершенству. Верь в себя, в свое призвание и в то, что твои возможности могут быть расширены. Занимайся тем, что тебе действительно интересно, посвящай этому делу всего себя, не трать драгоценное время, ругая свою судьбу.
«Не приходи в уныние при расставании. Прощание необходимо для того, чтобы вы встретились вновь. А новая встреча, спустя мгновение или многие жизни, несомненна для тех, кто является друзьями». Однажды, при достижении определенного уровня самосовершенствования, ты заметишь, что уже ничего не связывает тебя и твоих прежних друзей. Это трудно принять, так как вы долгое время посвящали себя друг дугу. Но оглянись вокруг – ты непременно увидишь единомышленников, идущих по тому же, выбранному тобой, пути.
«Смысл жизни в том, чтобы достигнуть совершенства и рассказать об этом другим». Тебе непременно придется самому стать наставником. Преуспей и на этом участке пути. Получи удовольствие от того, что за тобой следуют, тебе стараются подражать. Теперь ты — пример для многих.

В конце хотелось бы привести такое сравнение. Представьте, что все мы — чайки. Мы можем оставаться на земле и «жить, чтобы выжить» или достигнуть небес и познать себя. Все возможно, нужно только упорно следовать своим мечтам и целям, и тогда ты обязательно сможешь добиться их осуществления. Главное — не сдаваться, не отчаиваться, снова и снова пытаться преодолеть преграду. Не бояться рисковать, верить в себя и свои силы, мечтать о беспредельном, стремиться к совершенству, любить, делать добрые дела — вот в чем смысл этого романа-притчи. И помните, что «небеса — это не место и не время. Небеса — это достижение совершенства».

Истинному Джонатану --

Чайке, живущей в каждом из нас.

Было утро, и новое солнце золотом разлилось по испещренной рябью поверхности моря.

Рыбацкая лодка в миле от берега. И зов над водой -- это сигнал к завтраку. Большой сбор. Снова и снова раздавался он в воздухе, пока, наконец, тысячи чаек не слетелись в толпу. И каждая из птиц хитростью и силой пыталась урвать кусок пожирнее. Наступил еще один день -- полный забот и суеты.

Но Чайки по имени Джонатан Ливингстон не было в толпе. Он тренировался, -- вдали от остальных, один, высоко над лодкой и берегом. Поднявшись на сто футов в небо, он опустил перепончатые лапки, поднял клюв и напряженно выгнул крылья, придав им форму жесткой болезненно изогнутой кривой. Такая форма крыльев должна была, по его мнению, до предела замедлить полет. И Джонатан скользил все медленнее и медленнее. Свист ветра в ушах сменился едва слышным шепотом, и океан застыл внизу неподвижно. Прищурившись в чудовищном сосредоточении, Джонатан задержал дыхание. Еще... на один... единственный... дюйм... круче... эту... кривую... Перья его дрогнули, спутались, он окончательно потерял скорость, опрокинулся и рухнул вниз.

Вам, должно быть, известно -- с чайками такое не случается никогда. Чайка не может остановиться в полете, потерять скорость. Это -- позор, это -- бесчестье.

Однако,Чайка Джонатан Ливингстон не ощущал стыда. Он снова вытянул крылья в жесткую дрожащую кривую -- медленнее, медленнее и -- опять неудача. И снова, и снова. Ведь он не был обычной птицей. Большинство чаек не утруждает себя изучением чего-то большего, чем элементарные основы полета. Отлететь от берега на кормежку и вернуться -- этого вполне достаточно. Ведь для большинства имеет значение не полет, но только лишь еда. Но для Чайки по имени Джонатан Ливингстон важен был полет. А еда -- это так... Потому что больше всего на свете Джонатан любил летать.

Такой подход к жизни, как обнаружил Джонатан, отнюдь не прибавляет популярности в Стае. Даже родители его были обескуражены тем, что он проводил день за днем в одиночестве, экспериментируя и сотни раз повторяя низкие планирующие спуски.

Он, например, не знал, почему, но когда высота полета составляла менее половины размаха его крыльев, он мог держаться в воздухе над водой гораздо дольше и с меньшими усилиями. Джонатан никогда не заканчивал планирующий спуск обычным образом -- с размаху плюхаясь брюхом на воду, предварительно растопырив лапы. Вместо этого он выполнял длинное плоское скольжение, едва касаясь поверхности воды вытянутыми вдоль тела лапами. Когда он начал практиковать скольжение с приземлением на песчаном берегу, каждый раз с прижатыми лапками все дальше и дальше въезжая на песок, его родители перепугались не на шутку.

Но почему, Джон, почему? -- спрашивала мать. -- Почему так трудно быть таким же, как все? Низко летают пеликаны. И альбатросы. Вот пусть они и планируют себе над водой! Но ты же -- чайка! И почему ты совсем не ешь? Взгляни на себя, сынок, -- кости да перья!

Ну и пусть кости да перья. Но я совсем неплохо себя чувствую, мама. Просто мне интересно: что я могу в воздухе, а чего -- не могу. Я просто хочу знать.

Послушай-ка, Джонатан, -- вовсе не сердитым тоном говорил ему отец. -- Скоро зима, и судов на море поубавится. А рыба, которая обычно живет у поверхности, уйдет вглубь. Так что уж если тебе настолько необходимо что-нибудь изучать, изучай способы добычи пропитания. А твои летные эксперименты -- оно, конечно, замечательно, однако, сам понимаешь, планирующим спуском сыт не будешь. Ты летаешь для того, чтобы есть. И не стоит об этом забывать.

Джонатан послушно кивнул. И в течение нескольких дней пытался сделать так, чтобы поведение его не отличалось от поведения всех остальных чаек. Причем пытался честно, по-настоящему принимая участие в гаме и возне, которые устраивала Стая в борьбе за рыбьи потроха и корки хлеба вокруг рыбацких судов и причалов. Но выработать в себе серьезное ко всему этому отношение Джонатану так и не удалось.

Нелепость какая-то, -- размышлял он, намеренно роняя завоеванную в тяжелой борьбе добычу.

Старая голодная чайка, которая гналась за Джонатаном, подхватила брошенный кусок.

Джонатан подумал:

Все это время я мог бы потратить на изучение полета. Ведь еще столько всего предстоит узнать!

И потому вскоре Чайка Джонатан снова оказался в море -- он учился в одиночестве, голодный и счастливый.

Все знают, что чайки летают для того, чтобы поймать себе корм, а не для удовольствия. Их суетное перемещение в воздухе даже полётом назвать нельзя. В погоне за мечтой о полёте Джонатан много тренировался. У него не оставалось времени на поиск пищи, отчего родители его очень переживали.

Стая смеялась над чудаком. На него показывали крыльями. Он просто не хотел жить по их общим и привычным законам.

Однажды Джонатан, разогнавшись до огромной скорости, врезался в воду так, что потерял сознание. Зато, после этого, хотя он уже почти отчаялся, его осенило – дело в длине крыла. Слишком уж длинные у него, как у всех чаек, перья. И он старался уменьшить размах своих крыльев. И он добился удивительных успехов.

Вот его вызвали на совет стаи. Джонатан даже обрадовался, ведь он подумал, что его будут хвалить за успех. Но его с позором изгнали из стаи. Нельзя сказать, что Джонатан отчаялся. Слишком уж он всегда был занят своим самосовершенствованием в области полётов.

Прошли годы – Джонатан постарел. Однажды он улетел так высоко- далеко, что оказался в раю для чаек. Его встретили две сияющие птицы. Ему подсказали, что всё же рай это не место – не пространство, а продолжение его обучения.

Джонатану даже дали учителя – Салливана. Этот мудрый учитель давал советы «молодому», помогал ему во всём. Несмотря на увлекательное обучение, Джонатан стал скучать по Земле. Ему представлялось, что там сейчас страдает кто-то такой, как и он.

Учитель отговаривал Джонатана, но тот, движимый предчувствием, вернулся на Землю. И он не ошибся – стая как раз изгнала «продолжателя» его дела – Флетчера. Мечтатель и стал первым учеником Джонатана, который летал уже со скоростью мысли. Скоро к ним присоединились другие изгнанные чайки.

Джонатан проводил свои уроки, не таясь. Скоро к нему стали приходить из любопытства молодые чайки, а он «проповедовал». Но вот его первый ученик не смог затормозить и врезался в скалу. Джонатан догнал его в раю и предложил сделать выбор… И Флетчер выбрал вернуться на Землю. Чайки видели это, они решили, что у Джонатан, ожививший собрата, сверх-чайка. И скоро Джонатан видит успехи Флетчера (тот уже освоил мгновенное перемещение), понимает, что он сам больше не нужен на Земле, тогда он растворился в воздухе, оставив ученика за себя.

Повествование учит мечтать о чём-то большем, чем просто обыденность, о том, что Рай – это постоянное самосовершенствование, а не нега и лень.

Можете использовать этот текст для читательского дневника

Бах - Чайка по имени Джонатан Ливингстон. Картинка к рассказу

Сейчас читают

• Краткое содержание Грин Золотая цепь

  Матрос, Санди Пруэль находится на судне Эспаньола. Руководит им штурман Гро. Ночью к ним приходят двое мужчин и за определенную плату, просят дать им судно. У них неотложная поездка. Санди идет с ними.

• Краткое содержание Сетон-Томпсон Домино

  Родные места нашего героя находились на холме. Здесь обитало лисье семейство. Солнце опустилось, кругом распространилась прохлада. Кругом было тихо и спокойно.

• Краткое содержание Абэ Чужое лицо

  Главный герой, исследователь в области высокомолекулярной химии, повреждает лицо жидким кислородом. Кожа лица покрывается рубцами. Ему приходится забинтовывать лицо на людях. Герой чувствует себя изгоем.

Невыдуманному Джонатану-Чайке, который живет в каждом из нас

Часть первая

Настало утро, и золотые блики молодого солнца заплясали на едва заметных волнах спокойного моря.

В миле от берега с рыболовного судна забросили сети с приманкой, весть об этом мгновенно донеслась до Стаи, ожидавшей завтрака, и вот уже тысяча чаек слетелись к судну, чтобы хитростью или силой добыть крохи пищи. Еще один хлопотливый день вступил в свои права.

Но вдали от всех, вдали от рыболовного судна и от берега в полном одиночестве совершала свои тренировочные полеты чайка по имени Джонатан Ливингстон. Взлетев на сто футов в небо, Джонатан опустил перепончатые лапы, приподнял клюв, вытянул вперед изогнутые дугой крылья и, превозмогая боль, старался удержать их в этом положении. Вытянутые вперед крылья снижали скорость, и он летел так медленно, что ветер едва шептал у него над ухом, а океан под ним казался недвижимым. Он прищурил глаза и весь обратился в одно-единственное желание: вот он задержал дыхание и чуть… чуть-чуть… на один дюйм… увеличил изгиб крыльев. Перья взъерошились, он совсем потерял скорость и упал.

Чайки, как вы знаете, не раздумывают во время полета и никогда не останавливаются. Остановиться в воздухе – для чайки бесчестье, для чайки это – позор.

Но Джонатан Ливингстон, который, не стыдясь, вновь выгибал и напрягал дрожащие крылья – все медленнее, медленнее и опять неудача, – был не какой-нибудь заурядной птицей.

Большинство чаек не стремится узнать о полете ничего кроме самого необходимого: как долететь от берега до пищи и вернуться назад. Для большинства чаек главное – еда, а не полет. Больше всего на свете Джонатан Ливингстон любил летать.

Но подобное пристрастие, как он понял, не внушает уважения птицам. Даже его родители были встревожены тем, что Джонатан целые дни проводит в одиночестве и, занимаясь своими опытами, снова и снова планирует над самой водой.

Он, например, не понимал, почему, летая на высоте меньшей полувзмаха своих крыльев, он может держаться в воздухе дольше и почти без усилий. Его планирующий спуск заканчивался не обычным всплеском при погружении лап в воду, а появлением длинной вспененной струи, которая рождалась, как только тело Джонатана с плотно прижатыми лапами касалось поверхности моря. Когда он начал, поджимая лапы, планировать на берег, а потом измерять шагами след, его родители, естественно, встревожились не на шутку.

– Почему, Джон, почему? – спрашивала мать. – Почему ты не можешь вести себя, как все мы? Почему ты не предоставишь полеты над водой пеликанам и альбатросам? Почему ты ничего не ешь? Сын, от тебя остались перья да кости.

– Ну и пусть, мама, от меня остались перья да кости. Я хочу знать, что я могу делать в воздухе, а чего не могу. Я просто хочу знать.

– Послушай-ка, Джонатан, – говорил ему отец без тени недоброжелательности. – Зима не за горами. Рыболовные суда будут появляться все реже, а рыба, которая теперь плавает на поверхности, уйдет в глубину. Полеты – это, конечно, очень хорошо, но одними полетами сыт не будешь. Не забывай, что ты летаешь ради того, чтобы есть.

Джонатан покорно кивнул. Несколько дней он старался делать то же, что все остальные, старался изо всех сил: пронзительно кричал и дрался с сородичами у пирсов и рыболовных судов, нырял за кусочками рыбы и хлеба. Но у него ничего не получалось.

«Какая бессмыслица, – подумал он и решительно швырнул с трудом добытого анчоуса голодной старой чайке, которая гналась за ним. – Я мог бы потратить все это время на то, чтобы учиться летать. Мне нужно узнать еще так много!»

И вот уже Джонатан снова один в море – голодный, радостный, пытливый.

Он изучал скорость полета и за неделю тренировок узнал о скорости больше, чем самая быстролетная чайка на этом свете.

Поднявшись на тысячу футов над морем, он бросился в пике, изо всех сил махая крыльями, и понял, почему чайки пикируют, сложив крылья. Всего через шесть секунд он уже летел со скоростью семьдесят миль в час, со скоростью, при которой крыло в момент взмаха теряет устойчивость.

Раз за разом одно и то же. Как он ни старался, как ни напрягал силы, достигнув высокой скорости, он терял управление.

Подъем на тысячу футов. Мощный рывок вперед, переход в пике, напряженные взмахи крыльев и отвесное падение вниз. А потом каждый раз его левое крыло вдруг замирало при взмахе вверх, он резко кренился влево, переставал махать правым крылом, чтобы восстановить равновесие, и, будто пожираемый пламенем, кувырком через правое плечо входил в штопор.

Несмотря на все старания, взмах вверх не удавался. Он сделал десять попыток, и каждый раз, как только скорость превышала семьдесят миль в час, он обращался в неуправляемый поток взъерошенных перьев и камнем летел в воду.

Все дело в том, понял наконец Джонатан, когда промок до последнего перышка, – все дело в том, что при больших скоростях нужно удержать раскрытые крылья в одном положении – махать, пока скорость не достигнет пятидесяти миль в час, а потом держать в одном положении.

Он поднялся на две тысячи футов и попытался еще раз: входя в пике, он вытянул клюв вниз и раскинул крылья, а когда достиг скорости пятьдесят миль в час, перестал шевелить ими. Это потребовало неимоверного напряжения, но он добился своего. Десять секунд он мчался неуловимой тенью со скоростью девяносто миль в час. Джонатан установил мировой рекорд скоростного полета для чаек!

Но он недолго упивался победой. Как только он попытался выйти из пике, как только он слегка изменил положение крыльев, его подхватил тот же безжалостный неумолимый вихрь, он мчал его со скоростью девяносто миль в час и разрывал на куски, как заряд динамита. Невысоко над морем Джонатан-Чайка не выдержал и рухнул на твердую, как камень, воду.

Когда он пришел в себя, была уже ночь, он плыл в лунном свете по глади океана. Изодранные крылья были налиты свинцом, но бремя неудачи легло на его спину еще более тяжким грузом. У него появилось смутное желание, чтобы этот груз незаметно увлек его на дно, и тогда, наконец, все будет кончено.

Он начал погружаться в воду и вдруг услышал незнакомый глухой голос где-то в себе самом: «У меня нет выхода. Я чайка. Я могу только то, что могу. Родись я, чтобы узнать так много о полетах, у меня была бы не голова, а вычислительная машина. Родись я для скоростных полетов, у меня были бы короткие крылья, как у сокола, и я питался бы мышами, а не рыбой. Мой отец прав. Я должен забыть об этом безумии. Я должен вернуться домой, к своей Стае, и довольствоваться тем, что я такой, какой есть, – жалкая, слабая чайка.»

Он устало оттолкнулся от темной воды и полетел к берегу, радуясь, что успел научиться летать на небольшой высоте с минимальной затратой сил.

«Но нет, – подумал он. – Я отказался от жизни, отказался от всего, чему научился. Я такая же чайка, как все остальные, и я буду летать так, как летают чайки». С мучительным трудом он поднялся на сто футов и энергичнее замахал крыльями, торопясь домой.

Он почувствовал облегчение оттого, что принял решение жить, как живет Стая. Распались цепи, которыми он приковал себя к колеснице познания: не будет борьбы, не будет и поражений. Как приятно перестать думать и лететь в темноте к береговым огням.

– Темнота! – раздался вдруг тревожный глухой голос. – Чайки никогда не летают в темноте! Но Джонатану не хотелось слушать. «Как приятно, – думал он. – Луна и отблески света, которые играют на воде и прокладывают в ночи дорожки сигнальных огней, и кругом все так мирно и спокойно…»

– Спустись! Чайки никогда не летают в темноте. Родись ты, чтобы летать в темноте, у тебя были бы глаза совы! У тебя была бы не голова, а вычислительная машина! У тебя были бы короткие крылья сокола!

Там, в ночи, на высоте ста футов, Джонатан Ливингстон прищурил глаза. Его боль, его решение – от них не осталось и следа.

Короткие крылья. Короткие крылья сокола! Вот в чем разгадка! «Какой же я дурак! Все, что мне нужно – это крошечное, совсем маленькое крыло; все, что мне нужно – это почти полностью сложить крылья и во время полета двигать одними только кончиками. Короткие крылья!»

Он поднялся на две тысячи футов над черной массой воды и, не задумываясь ни на мгновение о неудаче, о смерти, плотно прижал к телу широкие части крыльев, подставил ветру только узкие, как кинжалы, концы, – перо к перу – и вошел в отвесное пике.

Ветер оглушительно ревел у него над головой. Семьдесят миль в час, девяносто, сто двадцать, еще быстрее! Сейчас, при скорости сто сорок миль в час, он не чувствовал такого напряжения, как раньше при семидесяти; едва заметного движения концами крыльев оказалось достаточно, чтобы выйти из пике, и он пронесся над волнами, как пушечное ядро, серое при свете луны.

Он сощурился, чтобы защитить глаза от ветра, и его охватила радость. «Сто сорок миль в час! Не теряя управления! Если я начну пикировать с пяти тысяч футов, а не с двух, интересно, с какой скоростью…»

Благие намерения позабыты, унесены стремительным, ураганным ветром. Но он не чувствовал угрызений совести, нарушив обещание, которое только что дал самому себе. Такие обещания связывают чаек, удел которых – заурядность. Для того, кто стремится к знанию и однажды достиг совершенства, они не имеют значения.

На рассвете Джонатан возобновил тренировку. С высоты пяти тысяч футов рыболовные суда казались щепочками на голубой поверхности моря, а Стая за завтраком – легким облаком пляшущих пылинок.

Он был полон сил и лишь слегка дрожал от радости, он был горд, что сумел побороть страх. Не раздумывая, он прижал к телу переднюю часть крыльев, подставил кончики крыльев – маленькие уголки! – ветру и бросился в море. Пролетев четыре тысячи футов, Джонатан достиг предельной скорости, ветер превратился в плотную вибрирующую стену звуков, которая не позволяла ему двигаться быстрее. Он летел отвесно вниз со скоростью двести четырнадцать миль в час. Он прекрасно понимал, что если его крылья раскроются на такой скорости, то он, чайка, будет разорван на миллион клочков… Но скорость – это мощь, скорость – это радость, скорость – это незамутненная красота.

На высоте тысячи футов он начал выходить из пике. Концы его крыльев были смяты и изуродованы ревущим ветром, судно и стая чаек накренились и с фантастической быстротой вырастали в размерах, преграждая ему путь.

Он не умел останавливаться, он даже не знал, как повернуть на такой скорости.

Столкновение – мгновенная смерть.

Он закрыл глаза.

Так случилось в то утро, что на восходе солнца Джонатан Ливингстон, закрыв глаза, достиг скорости двести четырнадцать миль в час и под оглушительный свист ветра и перьев врезался в самую гущу Стаи за завтраком. Но Чайка удачи на этот раз улыбнулась ему – никто не погиб.

В ту минуту, когда Джонатан поднял клюв в небо, он все еще мчался со скоростью сто шестьдесят миль в час. Когда ему удалось снизить скорость до двадцати миль и он смог, наконец, расправить крылья, судно находилось на расстоянии четырех тысяч футов позади него и казалось точкой на поверхности моря.

Он понимал, что это триумф! Предельная скорость! Двести четырнадцать миль в час для чайки! Это был прорыв, незабываемый, неповторимый миг в истории Стаи и начало новой эры в жизни Джонатана. Он продолжал свои одинокие тренировки, он складывал крылья и пикировал с высоты восемь тысяч футов и скоро научился делать повороты.

Он понял, что на огромной скорости достаточно на долю дюйма изменить положение хотя бы одного пера на концах крыльев, и уже получается широкий плавный разворот. Но задолго до этого он понял, что, если на такой скорости изменить положение хотя бы двух перьев, тело начнет вращаться, как ружейная пуля, и… Джонатан был первой чайкой на земле, которая научилась выполнять фигуры высшего пилотажа.

В тот день он не стал тратить время на болтовню с другими чайками; солнце давно село, а он все летал и летал. Ему удалось сделать мертвую петлю, замедленную бочку, многовитковую бочку, перевернутый штопор, обратный иммельман, вираж.

Была уже глубокая ночь, когда Джонатан подлетел к Стае на берегу. У него кружилась голова, он смертельно устал. Но, снижаясь, он с радостью сделал мертвую петлю, а перед тем, как приземлиться, еще и быструю бочку. «Когда они услышат об этом, – он думал о Прорыве, – они обезумеют от радости. Насколько полнее станет жизнь! Вместо того, чтобы уныло сновать между берегом и рыболовными судами – знать, зачем живешь! Мы покончим с невежеством, мы станем существами, которым доступно совершенство и мастерство. Мы станем свободными! Мы научимся летать!»

Будущее было заполнено до предела, оно сулило столько заманчивого!

Когда он приземлился, все чайки были в сборе, потому что начинался Совет; видимо, они собрались уже довольно давно. На самом деле они ждали.

– Джонатан Ливингстон! Выйди на середину!

Слова Старейшего звучали торжественно. Приглашение выйти на середину означало или величайший позор или величайшую честь. Круг Чести

– Джонатан Ливингстон, – сказал Старейший, – выйди на середину, ты покрыл себя Позором перед лицом твоих соплеменников.

Его будто ударили доской! Колени ослабели, перья обвисли, в ушах зашумело. Круг Позора? Не может быть! Прорыв! Они не поняли! Они ошиблись, Они ошиблись!

– …своим легкомыслием и безответственностью, – текла торжественная речь, – тем, что попрал достоинство и обычаи Семьи Чаек…

Круг Позора означает изгнание из Стаи, его приговорят жить в одиночестве на Дальних Скалах.

– …настанет день, Джонатан Ливингстон, когда ты поймешь, что безответственность не может тебя прокормить. Нам не дано постигнуть смысл жизни, ибо он непостижим, нам известно только одно: мы брошены в этот мир, чтобы есть и оставаться в живых до тех пор, пока у нас хватит сил.

Чайки никогда не возражают Совету Стаи, но голос Джонатана нарушил тишину.

– Безответственность? Собратья! – воскликнул он! – Кто более ответствен, чем чайка, которая открывает, в чем значение, в чем высший смысл жизни, и никогда не забывает об этом? Тысячу лет мы рыщем в поисках рыбьих голов, но сейчас понятно, наконец, зачем мы живем: чтобы познавать, открывать новое, быть свободными! Дайте мне возможность, позвольте мне показать вам, чему я научился…

Стая будто окаменела.

– Ты нам больше не Брат, – хором нараспев проговорили чайки, величественно все разом закрыли уши и повернулись к нему спинами.

Джонатан провел остаток своих дней один, но он улетел на много миль от Дальних Скал. И не одиночество его мучало, а то, что чайки не захотели поверить в радость полета, не захотели открыть глаза и увидеть!

Каждый день он узнавал что-то новое. Он узнал, что, придав телу обтекаемую форму, он может перейти в скоростное пикирование и добыть редкую вкусную рыбу из той, что плавает в океане на глубине десяти футов; он больше не нуждался в рыболовных судах и черством хлебе. Он научился спать в воздухе, научился не сбиваться с курса ночью, когда ветер дует с берега, и мог преодолеть сотни миль от заката до восхода солнца. С таким же самообладанием он летал в плотном морском тумане и прорывался сквозь него к чистому, ослепительно сияющему небу… в то самое время, когда другие чайки жались к земле, не подозревая, что на свете существует что-то, кроме тумана и дождя. Он научился залетать вместе с сильным ветром далеко в глубь материка и ловить на обед аппетитных насекомых.