Озеро байкал - самое глубокое и чистое озеро планеты.

Глава X Обстановка на море после сражения в Желтом море и боя в Корейском проливе Сражение 28 июля, бой 1 августа 1904 г. и их последствия значительно ослабили российские морские силы на театре военных действий. Они лишились погибших кораблей - броненосного крейсера «Рюрик»,

Святое солнце Сталинграда Святое солнце Сталинграда Андрей Фефелов 13.02.2013

Святое солнце Сталинграда Святое солнце Сталинграда Андрей Фефелов 13.02.2013 Ог­ром­ная стра­на в эту фе­в­раль­скую ночь спа­ла тре­вож­ным по­верх­но­ст­ным сном. Че­рез об­ле­де­не­лые про­ст­ран­ст­ва дви­га­лись в раз­ные сто­ро­ны тя­же­лые со­ста­вы,

Сколько уже сказано и написано о том, что надо беречь и любить нашу Землю, природу ее! И все, кажется, напрасно. Может быть, те, кто снова и снова стремится «поправить» природу и «улучшить» ее, просто не умеют читать? Или это равнодушные люди, которым недоступно понятие красоты?

Именно проблеме сохранения природных богатств, в данном случае Байкала, посвящает автор свое произведение. Великий русский писатель Валентин Распутин - один из тех, кто по праву может называться совестью нации - возвращается в мыслях в древние времена, когда Байкал казался людям чем-то мистическим, когда он своей красотой словно освещал все вокруг.

Валентин Григорьевич приводит слова Льва Толстого о том, что красота природы должна бы, кажется, удерживать человека от всего дурного, и комментирует их, указывая, что человек никогда не был достоин той красоты, которая его окружает.

Я согласен с В. Распутиным, что люди должны осознать свой долг перед природой и ответственность за ее будущее. Нам надо понять, что мы - разум Земли, а это значит не то, что можно делать что угодно ни с чем не считаясь, а то, что надо быть рачительными хозяевами и стараться сохранить всю ту красоту, все то богатство, которые нам достались.

Валентин Распутин посвятил немало произведений именно теме экологии, причем он понимал это слово очень широко, считая, что природа делает человека нравственнее и чище. Например, об отношениях человека с природой мы читаем в его повести «Прощание с Матёрой». Автор решительно не согласен с теми, кто ради технического прогресса и более удобной жизни готов затопить остров. На его стороне птицы и звери, Великий Листвень и Хозяин острова - маленький, как кошка, зверек. А против него - все те, кто готов ради своего удобства уничтожить целый остров - родину многих людей, животных и растений.

О безнравственности, к которой приводит наплевательское отношение к природе, говорится и в рассказе Е. Носова «Кукла». На фоне загрязнения реки, которая из величественной и красивой стала мелкой, скудной и вонючей, мелкими и грязными делаются и людские души. Можно закопать изуродованную какими-то негодяями куклу, но «всего не закопаешь», как говорит один из героев рассказа.

Каждый из нас может и должен делать что-то для родной природы: не лить зря воду, не бросать мусор, экономить электричество, покупать только необходимые продукты, вещи и гаджеты. Каждый из нас может сделать мир хоть немного чище и лучше.

РАСПУТИН Валентин Григорьевич (род. в 1937)

Российский писатель

БАЙКАЛ, БАЙКАЛ...

Один из первых восхищенных отзывов о Байкале из русских людей оставил протопоп Аввакум. При возвращении из даурской ссылки «неистовому» протопопу пришлось летом 1662 года переправляться с восточного берега моря-озера на западный, и он пишет о Байкале:

«...Около ево горы высокие, утесы каменные и зело высоки, - двадцеть тысящ верст и больши волочился, а не видал таких нигде. Наверху их полатки и повалуши, врата и столпы, ограда каменная и дворы, - все богоделанно. Лук на них ростет и чеснок, - больши романовского луковицы, и сладок зело. Там же ростут и конопли богорасленныя, а во дворах травы красныя - и цветны и благовонны гораздо. Птиц зело много, гусей и лебедей по морю, яко снег, плавают. Рыба в нем - осетры и таймени, стерледи, и омули, и сиги, и прочих родов много. Вода пресная, а нерпы и зайцы великия в нем, во окиане-море большом, живучи на Мезени, таких не видал. А рыбы зело густо в нем: осетры и таймени жирни гораздо, - нельзя жарить на сковороде: жир все будет. А все то у Христа тово-света наделано для человеков, чтоб, успокояся, хвалу богу воздавал».

«Святое море», «святое озеро», «святая вода» - так называли Байкал с незапамятных времен и коренные жители, и русские, пришедшие на его берега уже в XVII веке, и путешествующие иноземцы, преклоняясь пред его величественной, неземной тайной и красотой. Это поклонение Байкалу и диких людей, и людей для своего времени просвещенных было одинаково полным, захватывающим, несмотря на то, что у одних прежде всего затрагивало мистические чувства, а у других - эстетические и научные. Человека всякий раз брала оторопь при виде Байкала, потому что он не вмещался ни в духовные, ни в материалистические представления человека: Байкал лежал не там, где что-то подобное могло бы находиться, был не тем, что могло бы в этом и любом другом месте быть, и действовал на душу не так, как действует обычно «равнодушная» природа. Это было нечто особое, необыкновенное и «богоделанное».

Со временем Байкал обмерили и изучили, применив для этого в последние годы даже и глубоководные аппараты. Он обрел определенные размеры и по ним стал сравним: его сравнивают то с Каспием, то с Танганьикой. Вычислили, что он вмещает в себя пятую часть всей пресной воды на нашей планете, объяснили его происхождение, предположили, как могли зародиться в нем нигде больше не существующие виды животных, рыб и растений и как сумели попасть в него виды, существующие за многие тысячи километров в других частях света. Не все эти объяснения и предположения согласуются даже и между собой. Байкал не столь прост, чтобы так легко можно было лишить его таинственности и загадочности, но тем не менее, как это и должно быть, по своим физическим данным он поставлен на соответствующее ему место в ряду величин описанных и открытых. И он стоит в этом ряду... потому лишь, что сам-то он, живой, величественный и нерукотворный, ни с чем не сравнимый и ни в чем нигде не повторимый, знает свое собственное извечное место и свою собственную жизнь.

Как и с чем действительно можно сравнить его красоту? Не станем уверять, что прекраснее Байкала нет ничего на свете: каждому из нас люба и мила своя сторона, и для эскимоса или алеута, как известно, его тундра и ледяная пустыня есть венец природного совершенства и богатства. Мы с рождения впитываем в себя воздух, соли и картины своей родины, они влияют на наш характер и в немалой степени организуют наш жизненный состав. Поэтому недостаточно сказать, что они дороги нам, мы - часть их, та часть, которая составлена естественной средой; в нас обязан говорить и говорит ее древний и вечный голос. Бессмысленно сравнивать, отдавая чему-либо предпочтение, льды Гренландии с песками Сахары, сибирскую тайгу со среднерусской степью, даже Каспий с Байкалом, можно лишь передать о них свои впечатления. Всё это прекрасно своей красотой и удивительно своей жизнью. Чаще всего попытки сравнения в таких случаях происходят от нашего нежелания или неумения увидеть и почувствовать единственность и неслучайность картины, трепетного и тревожного ее существования.

И все-таки у Природы как целого, как единого творца есть свои любимцы, в которые она при строительстве вкладывает особенное старание, отделывает с особенным тщанием и наделяет особенной властью. Таков, вне всякого сомнения, и Байкал. Не зря его называют жемчужиной Сибири. Не будем сейчас говорить о его богатствах, это отдельный разговор. Байкал славен и свят другим - своей чудесной животворной силой, духом не былого, не прошедшего, как многое ныне, а настоящего, не подвластного времени и преобразованиям, исконного величия и заповедного могущества, духом самородной воли и притягательных испытаний.

Вспоминаю, как мы с товарищем моим, приехавшим ко мне в гости, долго шли и далеко ушли по берегу нашего моря по старой Кругобайкальской дороге, одном из самых красивых и ярких мест южного Байкала. Был август - лучшее, благодатное время на Байкале, когда нагревается вода и бушуют разноцветьем сопки, когда, кажется, даже камень цветет, полыхая красками; когда солнце до блеска высвечивает внове выпавший снег на дальних гольцах в Саянах, которые представляются глазу во много раз ближе, чем они есть в действительности; когда уже и впрок запасся Байкал водой из тающих ледников и лежит сыто, часто спокойно, набираясь сил для осенних штормов; когда щедро играет подле берега под крики чаек рыба и когда на каждом шагу по дороге встречается то одна ягода, то другая - то малина, то смородина, красная и черная, то жимолость... А тут еще и день выдался редкостный: солнце, безветрие, тепло, воздух звенит, Байкал чист и застывше-тих, далеко в воде взблескивают и переливаются красками камни, на дорогу то пахнёт нагретым и горчащим от поспевающего разнотравья воздухом с горы, то неосторожно донесёт прохладным и резким дыханием с моря.

Товарищ мой уже часа через два был подавлен обрушившейся на него со всех сторон дикой и буйной, творящей пиршественное летнее торжество красотой, дотоле им не только не виданной, но даже и не представляемой. Повторяю, что она была в самом расцвете и самом разгаре. Прибавьте к нарисованной картине еще горные речки, с шумом (так и хочется сказать: с хрустальной торжественной музыкой) сбегающие в Байкал, к которым мы раз за разом спускались испробовать водицы и посмотреть, с каким таинством и с какой самоотверженностью вливаются они в общую материнскую воду и затихают в вечности; прибавьте сюда еще частые тоннели, аккуратные и со вкусом отделанные, кажущиеся естественными, которых здесь ненамного меньше, чем километров по этой дороге, и над которыми то торжественно и строго, то причудливо, словно с только что окончившей игру вольностью, высятся скалы.

Всё, что отпущено человеку для впечатлений, в товарище моем было очень скоро переполнено, и он, не в состоянии уже больше удивляться и восхищаться, замолчал. Я продолжал говорить. Я рассказывал, как, впервые попав в студенческие годы на Байкал, был обманут прозрачностью воды и пытался рукой достать с лодки камешек, до которого затем при замере оказалось больше четырех метров. Товарищ принял этот случай безучастно. Несколько уязвленный, я сообщил, что в Байкале удается видеть и за сорок метров - и, кажется, прибавил, но он и этого не заметил, точно в Москве-реке, мимо которой он ездит в машине, такое возможно сплошь и рядом. Только тогда я догадался, что с ним: скажи ему, что мы за двести-триста метров в глубину на двухкопеечной монете читаем в Байкале год чеканки, - больше, чем удивлен, он уже не удивится. Он был полон, как говорится, с крышкой.

Помню, его доконала в тот день нерпа. Она редко подплывает близко к берегу, а тут, как по заказу, нежилась на воде совсем недалеко, и, когда я, заметив, показал на нее, у товарища вырвался громкий и дикий вскрик, и он вдруг принялся подсвистывать и подманивать, словно собачонку, нерпу руками. Она, разумеется, тотчас ушла под воду, а товарищ мой в последнем изумлении от нерпы и от себя опять умолк, и на этот раз надолго.

Я даю это ничего не значащее само по себе воспоминание для того лишь, чтобы иметь возможность процитировать несколько слов из большого и восторженного письма моего товарища, которое он послал мне вскоре после возвращения домой с Байкала. «Силы прибавились - это ладно, это бывало, - писал он. - Но я теперь духом поднялся, который оттуда, с Байкала. Я теперь чувствую, что могу немало сделать, и, кажется, различаю, что нужно делать и чего не нужно. Как хорошо, что у нас есть Байкал! Я поднимаюсь утром и, поклонясь в вашу сторону, где батюшка-Байкал, начинаю горы ворочать...»

Я понимаю его...

А ведь он, товарищ мой, видел только маленький краешек Байкала и видел его в чудесный летний день, когда все вокруг благодарствует покою и солнцу. Он не знает, как в такой же точно день, когда светит солнце и недвижен почти воздух, Байкал может бушевать, казалось бы, ни с чего - словно взбученный изнутри. Смотришь, и не веришь своим глазам: тишь, безветрие и грохот воды - это за многие и многие километры дошел сюда из района шторма вал.

Он, товарищ мой, не попадал ни под сарму, ни под култук, ни под баргузин. Так называются ветры, которые мгновенно, с сумасшедшей силой налетают из речных долин и способны натворить на Байкале немалые беды, поднимая порой волну до четырех и шести метров. Байкальский рыбак не станет, как поется в песне, просить: «Эй, баргузин, пошевеливай вал...»

Он не видел северного Байкала во всей его суровой и первозданной красоте, среди которой теряешь и ощущение времени, и меру дел человеческих, - так щедро и царственно властвует здесь над чистой водой древности сияющая вечность. В последние годы, впрочем, человек и тут торопится наверстать свое, укорачивая на привычный ему манер и царственность, и вечность, и покой, и красоту.

Он не бывал в бухте Песчаной, где солнечных дней в году гораздо больше, чем на прославленных южных курортах, и не купался в Чивыркуйском заливе, где вода летом нагревается ничуть не меньше, чем в Черном море.

Он не знает зимнего Байкала, когда вычищенный ветрами прозрачный лед представляется настолько тонким, что под ним, как под увеличительным стеклом, живет и шевелится вода, на него боязно ступить, а между тем под ногами может быть и метр и больше толщины; не слышал он, товарищ мой, с каким гулом и треском разрывает Байкал, пошевеливаясь, под весну этот лед широкими бездонными трещинами, через которые ни пройти ни проехать, а затем, снова сойдясь, возводит над ними великолепные громады голубых торосов.

Он не попадал в волшебную сказку: то мчится навстречу тебе с распущенным белоснежным полотнищем парусник; то повиснет в воздухе, плавно снижаясь и как бы приноравливаясь, где лучше сесть, средневековый красавец замок; то широкой, полосой плывут с высоко и гордо поднятыми головами и совсем близко наплывают на тебя лебеди... Это миражи на Байкале, обычное здесь явление, с которыми связано немало прекрасных легенд и поверий.

Он, товарищ мой, много чего не видел, не слышал, не испытал, а лучше сказать, не увидел, не услышал и не испытал почти ничего. И мы, живущие подле Байкала, не можем похвалиться, что знаем его хорошо, потому что узнать и понять его до конца невозможно - на то он и Байкал. Он постоянно разный и никогда не повторяет себя, каждое мгновение он меняется в красках и оттенках, в погоде, движениях и духе. О, дух Байкала - это нечто особенное, существующее, заставляющее верить в старые легенды и с мистической опаской задумываться, насколько волен человек в иных местах делать все, что ему заблагорассудится.

И все-таки, побывав очень недолго и увидев ничтожно мало, товарищ мой имел возможность если не понять, то почувствовать Байкал. Чувство в таких случаях зависит от нас, от нашей способности или неспособности принять в себя духовное зерно.

Байкал, казалось бы, должен подавлять человека своим величием и размерами - в нем всё крупно, всё широко, привольно и загадочно - он же, напротив, возвышает его. Редкое чувство приподнятости и одухотворенности испытываешь на Байкале, словно в виду вечности и совершенства и тебя коснулась тайная печать этих волшебных понятий, и тебя обдало близким дыханием всесильного присутствия, и в тебя вошла доля магического секрета всего сущего. Ты уже тем, кажется, отмечен и выделен, что стоишь на этом берегу, дышишь этим воздухом и пьешь эту воду. Нигде больше не будет у тебя ощущения столь полной и столь желанной слитности с природой и проникновения в нее: тебя одурманит этим воздухом, закружит и унесет над этой водой так скоро, что ты не успеешь и опомниться; ты побываешь в таких заповедных угодьях, которые и не снились нам; и вернешься ты с удесятеренной надеждой: там, впереди, обетованная жизнь...

А очищающее, а вдохновляющее, а взбадривающее и душу нашу, и помыслы действие Байкала!.. Ни учесть, ни пометить его нельзя, его опять-таки можно только почувствовать в себе, но с нас достаточно и того, что оно существует.

Вернувшись однажды с прогулки, Л. Н. Толстой записал:

«Неужели может среди этой обаятельной природы удержаться в человеке чувство злобы, мщения или страсти истребления себе подобных? Всё недоброе в сердце человека должно бы, кажется, исчезнуть в прикосновении с природой - этим непосредственным выражением красоты и добра».

Старое, извечное несоответствие наше той земле, на которой мы живем, и ее благодати, старая наша беда.

Природа сама по себе всегда нравственна, безнравственной ее может сделать лишь человек. И как знать, не она, не природа ли, и удерживает в немалой степени нас в тех более или менее разумных пока еще рамках, которыми определяется наше моральное состояние, не ею ли и крепится наше благоразумие и благодеяние?! Это она с мольбой, надеждой и предостережением денно и нощно глядит в наши глаза душами умерших и неродившихся, тех, кто был до нас и будет после нас. И разве все мы не слышим этот зов? Когда-то эвенк на берегу Байкала, перед тем как срубить для надобности березку, долго каялся и просил прощения у березки за то, что вынужден ее погубить. Теперь мы стали иными. И все-таки не оттого ли и в состоянии мы удержать занесенную уже не под березкой, как двести и триста лет назад, а над самим батюшкой Байкалом равнодушную руку, что возвращаем ему сторицей вложенное в нас природой, в том числе и им?! За добро добром, за милость милостью - по извечному кругу нравственного бытия...

Байкал создан, как венец и тайна природы, не для производственных потребностей, а для того, чтобы мы могли пить из него вволю воду, главное и бесценное его богатство, любоваться его державной красотой и дышать его заповедным воздухом. Он никогда не отказывался помогать человеку, но только в той мере, чтобы вода оставалась чистой, красота непогубленной, воздух незасоренным, а жизнь в нем и вокруг него - неиспорченной.

Это прежде всего необходимо нам.

Байкал, Байкал...

Он давно уже стал символом наших отношений с природой, и оттого, быть или не быть в чистоте и сохранности Байкалу, зависит ныне слишком многое.

Это явилось бы не еще одним пройденным и покоренным рубежом, а рубежом последним: за Байкалом нет ничего, что могло бы неразумно рьяного в своей преобразовательной деятельности человека остановить.

Трудно удержаться, чтобы не повторить вслед за моим товарищем: как хорошо, что у нас есть Байкал! Могучий, богатый, величественный, красивый многими и многими красотами, царственный и неоткрытый, непокоренный - как хорошо, что он у нас есть!

«Человека всякий раз брала оторопь при виде Байкала, потому что он не вмещался ни в духовные, ни в материалистические представления человека: Байкал лежал не там, где что-то подобное могло бы находиться, был не тем, что могло бы в этом и любом другом месте быть, и действовал на душу не так, как действует обычно «равнодушная» природа. Это было нечто особое, необыкновенное и «богоделанное».

«У природы есть свои любимцы, которые она при создании отделывает с особым тщанием и наделяет особенной властью. Таков, вне всякого сомнения, и Байкал… Славен и свят Байкал – своей чудесной животворной силой, духом не былого, не прошедшего, как многое ныне, а настоящего, не подвластного времени и преобразованиям, исконного величия и заповедного могущества».

«Лучшее благодатное время на Байкале – август, когда нагревается вода и бушуют разноцветные сопки, когда, кажется, даже камень цветет, полыхая красками; когда солнце до блеска высвечивает внове выпавший снег на дальних гольцах в Саянах, которые представляются глазу во много раз ближе, чем они есть в действительности; когда уже и впрок запасся Байкал водой из тающих ледников и лежит сыто, часто спокойно, набираясь сил для осенних штормов…».

«Синева Черного моря, студеная прозрачность карельских озер, альпийские луга Кавказа, скалистые утесы мурманских фиордов, лед и торосы полярного моря, теплый уют закрытых зеленью бухт, сверкающие под яркими лучами летнего солнца снежники, пестрые ковры лесных и луговых цветов, мрачные холодные пещеры и шумящие водопады, голубые пятна горных озер, золотые песчаные пляжи и снежные вершины – все поражает взоры в этой причудливой композиции природы Байкала. И нигде вы не увидите такой голубой небесной сини и таких облаков, как над Байкалом…».

«Сколько бы ни бывал на Байкале, как бы хорошо ни знал его, каждая новая встреча неожиданна… Всякий раз приходится, опять и опять словно бы приподнимать себя на некую высоту, чтобы оказаться с ним рядом, видеть его и слышать его, ощутить его всем существом. Он наполнят все ваши чувства разом: и зрение, и слух, и осязание, и обоняние и даже вкус!».

«Байкал... На планете он один – неповторимый, величественный сфинкс, к разгадке которого мы только приблизились. Более двух десятков миллионов лет над его просторами встает и садится солнце, замерзают и тают его чистые воды, а Небеса шлют ему свое вечное благословение. Он уже был, когда человечество пребывало в младенческом состоянии и он еще будет, когда закончится эра человеческого века…»."

Организаторы мероприятий поставили перед собой задачу привить иркутянам культуру отдыха на берегах озера, привлечь внимание общественности к необходимости бережного отношения к уникальному памятнику природы.

"Святое море", "святое озеро", "святая вода" – так называли Байкал с незапамятных времен и коренные жители, и русские, пришедшие на его берега уже в XVII веке, и путешествующие иноземцы, преклоняясь перед его величественной красотой.

Байкал – самое глубокое озеро в мире. Его средняя глубина около 730 м. Впервые достаточно точно она вычислена Глебом Верещагиным в 1930-х гг. Наибольшая известная глубина Байкала – 1637 м.

Площадь водного зеркала Байкала 31,5 тысяч кв. км – это примерно равно площади таких стран, как Бельгия, Нидерланды или Дания. По площади водного зеркала Байкал занимает восьмое место среди крупнейших озер мира.

В Байкале содержится около 1/5 мировых запасов поверхностных вод Земли (исключая льды Антарктиды, Гренландии, других ледников), и более 4/5 запасов пресных вод России.

Каждый год озеро продуцирует 60 куб. км чистой, биологически активной воды. Через Ангару эта вода попадает в Мировой океан.

По словам главы Международного фонда "Байкал – мировое наследие" Ларисы Коховой, "гармонизировать Мировой океан ‑ одно из назначений Байкала". Она считает, что ученые-лимнологи заглядывают в глубину байкальского "ока", как иридодиагносты смотрят в глаз человека, и получают информацию о происходящем в земных водах.

Из космоса рельеф байкальского дна просматривается до глубины 500 метров. Это еще и самое прозрачное озеро мира, сравниться с которым может только Саргассово море. "Диск Сепки", эталон прозрачности вод, виден в разных местах Байкала на глубине 40-45 м.

Секретом байкальского феномена чистоты является крошечный рачок-эндемик эпишура, миниатюрный родственник креветки. Ежегодно этот "санитар" фильтрует полуметровый поверхностный слой воды, перерабатывая всю погибшую органику, а также обеспечивая воду кислородом.

5 декабря 1996 года на 20-й сессии Комитета Всемирного наследия ЮНЕСКО, состоявшейся в мексиканском городе Мерида, Байкал был включен в Список природного наследия ЮНЕСКО.

Уникальная экосистема Байкала является местом обитания более 2630 видов флоры и фауны. Большая часть являются эндемиками.

Единственное млекопитающее, которое обитает в Байкале – байкальская нерпа. Взрослые нерпы достигают длины 1,8 м. и веса 130 кг. Живет нерпа до 55 – 56 лет.

На Байкале водится 236 видов птиц.

В озере насчитывается 58 видов рыб. Наиболее известные - омуль, сиг, хариус, таймень, осетр, голомянка, ленок.

Экологическое состояние самого большого пресноводного озера на планете в предыдущие десятилетия вызывало большую тревогу у российских и международных экологических организаций. Главной угрозой озеру считали запущенный в 1966 г. Байкальский целлюлозно-бумажный комбинат, который в сентябре 2008 г. по требованию Минприроды РФ перешел на замкнутый цикл водооборота.

По мнению ученых, отключение БЦБК положительно повлияло на экосистему озера Байкал.

Однако в январе 2010 г. правительство РФ исключило производство целлюлозы, бумаги и картона из перечня видов деятельности, запрещенных в центральной экологической зоне Байкальской природной территории, что открыло дорогу к возобновлению работы комбината. В мае комбинат произвел пробную партию вискозной беленой целлюлозы в рамках разомкнутого водооборота. С начала июля 2010 г. БЦБК возобновил свою деятельность после полутора лет простоя.

В рамках программы будет решаться несколько экологических проблем. Одна из важнейших задач – устранение разного рода отходов, для этого будут построены мусороперерабатывающие предприятия и полигоны.

Святое море

или Далай-Нор - монгольское название оз. Байкал (см.).