"Реквием" А. Ахматовой, впечатления от прочитанного
Жизнь Анны Ахматовой была долгой и весьма трудной. На судьбу Ахматовой , так же как и на судьбу всего русского народа выпало множество испытаний. Женщина с достоинством и мужеством смогла их пережить. Машина сталинского террора коснулась непосредственно ее семьи: в 1921 году был расстрелян муж, Николай Гумилев; сын поэтессы по ложным обвинениям провел более, чем двадцать лет в трудовых лагерях.
«Реквием» как память о горе
Поэма «Реквием» стала своеобразным литературным плачем как народа в целом, так и матери - хранительницы семейного очага, которая столкнулась с горем. Лирическая героиня должна была вынести на своих хрупких женских плечах невообразимо тяжелую ношу - аресты мужа и сына, длинные очереди в тюрьме, преследования властью. Она страдает из-за горя, которое выпало на ее женскую судьбу, вместе с тем оплакивая судьбы всех людей, которые были подданы репрессиям. В отдельных стихах Ахматова смогла донести до нас события того страшного времени, когда любого человека могли арестовать просто так, без видимых на то причин - ночью «черные Маруси» отвозили людей в пугающую безызвестность, и узнать хоть что-нибудь об их судьбе было невозможно.
Читая о плаче матери, когда от нее забирают сына, действительно можно душой прочувствовать всю степень ее безысходности. Ахматова поднимает образ простой советской женщины, матери до уровня библейской героини. Матери арестованных с разрывающимися от боли сердцами, смотрели на казни своих детей, подобно библейской Марии. Но при этом, никак не могли повлиять на их горькую участь. Лирическая героиня вопреки этому не сдается, а находит в себе силы продолжать неравную борьбу. Она, кажется, обращается к будущим поколениям, которые придут на землю после нее, с просьбой помнит о тех страшных страницах истории, о том, горе, которое довелось пережить предкам, чтоб в будущем не допустить таких страшных и роковых ошибок и самим не стать палачами системы.
Музыка поэмы - музыка грусти
Название поэмы, полностью выражает ее наполнение. Ведь «Реквием» - это музыка, которая несет в себе грусть прощания с умершими. Звучит музыка поэмы. Она, кажется, поднимает в небо души всех тех, кого поглотила машина тоталитарного режима.
В поэме «Реквием» Анна Ахматова мастерски показывает нам жестокие реалии тоталитарной эпохи через бытовые сюжеты.
Поэма создавалась много лет. В 1935 году поэтесса начала работу над ней, но из-за того, что в ее доме проводились постоянные обыски, она не имела возможности даже записать стихи на бумаге, она хранила их в своей памяти, чтобы еще больше не навредить своему сыну. До 1962 года, поэма жила только в голове своего автора. Иногда она читала стихи из поэмы близким ей людям, которым по-настоящему доверяла. Полный текст произведения в печатном варианте увидел мир только после начала перестройки, в 1987 году.
Желания создать поэму у Ахматовой укрепилось, когда стоя в тюремной очереди к ней подошла женщина и спросила, может ли она описать то, что происходит сейчас в стране. Услышав утвердительный ответ, лицо женщины преобразилось искренней улыбкой. Позже, Ахматова будет вспоминать, что именно ее облик ассоциировался у нее всю жизнь с обездоленными матерями, чьи дети пострадали от страшных репрессий.
Непогребенных всех, я хоронила их,
Я всех оплакала, а кто меня оплачет?
А. Ахматова
Поэма (вместе с «Поэмой без героя») стала итогом творческого пути Анны Ахматовой. В ней поэтесса выразила свою гражданскую и жизненную позицию.
Ранние стихотворения Ахматовой определяют подход поэта к темам Родины, родной земли, отчего дома. Стихотворение «Мне голос был…» (1917) выражает творческую позицию поэта в «годину горя», а «Лотова жена» (1922-1924) с помощью библейских образов рассказывает о боли женщины, уходящей из родного дома. В «Реквиеме» находят отражение мотивы этих стихотворений, только теперь они звучат торжественно и возвышенно, с «высокой скорбью». Эта одухотворенность позволяет причислить «Реквием» к лучшим поэмам XX века, наряду с А. , В. , «Василием Теркиным» А. .
Ахматова создавала поэму в течение двадцати лет. «Реквием» не записывался. Л. Чуковская, близкая подруга поэта в 1930-40-е годы, писала: «Это был ритуал: руки, спичка, пепельница». «Реквием» знали наизусть еще одиннадцать человек, но ни один не предал Ахматову — писать, читать и даже слушать поэму о «страшных годах ежовщины» было опасным занятием. Именно об этом и говорил О. Мандельштам: «Только у нас в стране уважают поэзию — за нее убивают».
Поэма «Реквием» состоит из отдельных стихотворений разных годов. Звучание ее траурное, скорбное, оно оправдывает название поэмы. Слово «реквием» означает траурное католическое богослужение, панихиду. В истории музыки есть мистическое происшествие, связанное с реквиемом. Оно связано с именем В.А. Моцарта. Однажды к нему пришел человек в черном и заказал реквием. Во время создания произведения Моцарту становилось тяжело писать, он заболел и умер, так и не закончив панихиду.
Интересно, что произведение Ахматовой также написано «по заказу». Об этом читатель узнает из начальной части поэмы «Вместо предисловия». Она написана прозой. Эта традиция берет свое начало из классической поэзии, из стихотворений («Разговор книгопродавца с поэтом») и («Поэт и гражданин»), определяющих гражданскую позицию этих поэтов и цену их творчества. в прозаическом предисловии также определяет свою гражданскую позицию «в страшные годы ежовщины»: «Реквием» написан по заказу «женщины с голубыми губами», истощенной и изможденной, стоявшей вместе с Ахматовой в очереди ленинградской тюрьмы Крестов в полном оцепенении. Человеческая личность в годы репрессий уничтожалась, и поэт передает тот страх и боль, которые испытывали люди. Героями поэмы становятся все те, кто стоял «под красною ослепшею стеною». Так реализуется один из принципов ахматовского повествования — многогеройность.
«Посвящение» вводит в поэму других героинь — «невольных подруг … осатанелых лет». В этой главе Ахматова пишет не только о своем горе, но и о горе Родины, о горе всех людей. Поэтому лирическое «я» поэта превращается в «мы». И поэма звучит масштабно, всеохватно:
Перед этим горем гнутся горы,
Не течет великая река…
Ахматова обращается к «памяти жанра» — в предисловии звучит цитата из пушкинского послания декабристам в Сибирь. Поэт оплакивает всех, кто прикоснулся к этой «смертельной тоске».
«Вступление» к «Реквиему» рисует образ Ленинграда того времени. В традиции изображения города Ахматова близка , называвшему Петербург «самым умышленным городом на земле». Это город, в котором существуют только тюрьмы. Он изображен кровавым и черным («под кровавыми сапогами и под шинами черных марусь»). Звуки города — паровозные гудки, люди в нем — осужденные. Это безумный город, над которым стоит звезда смерти.
В следующих частях поэмы развивается образ лирической героини — матери, потерявшей своего сына. Трехсложный размер (трехстопный анапест) первой части «Реквиема» указывает на фольклорную основу поэмы. Образ рассвета, описание темной горницы, сравнение ареста с выносом придают поэме историческую достоверность, уводят читателя в глубь истории:
Буду я, как стрелецкие женки,
Под кремлевскими башнями выть.
Горе героини осмыслено как вневременное, знакомое и XX веку, и петровской эпохе.
Вторая часть «Реквиема» написана в жанре колыбельной (лексические повторы: «Тихо льется тихий Дон»), считалки четырехстопным хореем. Внешне героиня спокойна и сдержанна, но за этим спокойствием скрыто начинающееся безумие от горя, образ которого раскрывается далее в поэме. Страдающая героиня в третьей части поэмы пытается взглянуть на свое горе со стороны. Образ «черных сукон» выражает всеобщую скорбь о погибающих людях. На уровне ритмики такое настроение выражается в верлибре (нерифмованном стихе), основа которого — интонационное членение строк автором. Опять в скорбное повествование врезается прозаический отрывок. Отчаяние матери достигает кульминации:
Все перепуталось навек,
И мне не разобрать
Теперь, кто зверь, кто человек,
И долго ль казни ждать.
В сознании матери все смешалось, безумие достигает своего апогея. Образ звезды, взятый из Библии, у Ахматовой обозначает не рождение, а смерть главного героя — сына.
В шестой главе образ сына ассоциируется с Христом. Его жизнь — это крестный путь, а путь матери — крест, жертва. Она сходит с ума, просит Бога о смерти.
Глава «К смерти» стала кульминацией в эмоциональном плане. Героиня готова принять смерть в любой форме: «отравленный снаряд», «тифозный чад», «гирька бандита». Но смерть не приходит, и героиня — мать окаменевает от страдания.
Образ окаменелости наиболее развит в главе «Распятие» — поэтико-философском центре поэмы «Реквием». В этой главе Ахматова переосмысляет библейскую ситуацию распятия. Эта история представляется Ахматовой не только как трагедия Христа, но и трагедия матери, о которой в Библии не сказано ни слова. Трагедия лирической героини изображена реалистично — это трагедия самой Ахматовой, и ее ужас — страшнее ужаса Марии. Трагедия матери становится общечеловеческой, частная история получает национальное звучание. Параллельное построение поэмы (сравнение частного и общечеловеческого) обусловлено темой эпиграфа:
Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был…
Первая часть эпилога вновь возвращает читателя к «красной ослепшей стене» тюрьмы, где начиналось повествование. Но в отличие от предисловия поэмы первая часть эпилога насыщена изобразительно-выразительными средствами: эпитетами («сухонький смешок»), метафорическими эпитетами («ослепшая стена»), экспрессивной глагольной лексикой («улыбка вянет», «дрожит испуг»). Все эти тропы обусловлены появлением в эпилоге мотива памяти.
Во второй части эпилога центральным становится образ памятника. Но это памятник не только жертвам репрессий, но и поэту, самой Ахматовой, стоящий, по ее завещанию, не возле моря, а рядом с Крестами. Поэтому эпилог звучит торжественно и возвышенно. В нем несколько уровней смысла благодаря библейским мотивам, которые звучат в нем, — это мотив погребения («в канун моего поминального дня»), покрова («для них соткала я широкий покров»), появления образа зверя («выла старуха, как раненый зверь»). Героиня апеллирует не только к Библии, но и к фольклорным образам — она ищет фольклорную основу в своем страдании. Однако эпилог звучит не трагично, а, наоборот, одухотворенно. Возникает образ голубя, символизирующий духовную свободу. Лирическая героиня Ахматовой благодарит Бога и жизнь за все, что с ней случилось: за тюремные очереди, в которых простояла семнадцать месяцев, за горе, за «окаменелое страданье» и распятие.
Но в поэме личная трагедия поэта прячется за темой векового страдания и унижения всего русского народа. Ведь «Реквием» — это не документ о жизни поэта в годину горя, а разговор о прошлом, настоящем и будущем.
Критики о поэме «Реквием»
Один из ахматовских «друзей последнего призыва», будущий Нобелевский лауреат Иосиф Бродский дал замечательный анализ «Реквиема» - не только как литературовед или критик, но как поэт и мыслитель, во многом сформировавшийся именно под влиянием Ахматовой. Ему удаётся раскрыть внутреннюю «пружину», болевой «нерв» «Реквиема» - как никому другому:
«Для меня самое главное в «Реквиеме» - это тема раздвоенности, тема неспособности автора к адекватной реакции. Понятно, что Ахматова описывает в «Реквиеме» все ужасы «большого террора». Но при этом она всё время говорит о том, что близка к безумию. Здесь самая большая, правда и сказана <...> Ахматова описывает положение поэта, который на всё, что с ним происходит, смотрит как бы со стороны. Потому, что когда поэт пишет, то это для него - не меньшее происшествие, чем событие, которое он описывает. Отсюда попрёки самого себя, особенно когда речь идёт о таких вещах, как тюремное заключение сына или вообще, какое бы то ни было горе. Начинается, жуткий покрыв самого себя: да что же ты за монстр такой, если весь этот ужас и кошмар ещё со стороны видишь.
Но ведь действительно, подобные ситуации - арест, смерть (а в «Реквиеме» всё время пахнет смертью, люди всё время на краю смерти) - так вот, подобные ситуации вообще исключают всякую возможность адекватной реакции. Когда человек плачет - это личное дело плачущего. Когда плачет человек пишущий, когда он страдает - то он как бы даже в некотором выигрыше оттого, что страдает. Пишущий человек может переживать своё горе подлинным образом. Но описание этого горя - не есть подлинные слёзы, не есть седые подлинные волосы. Это всего лишь приближение к подлинной реакции. И осознание этой отстранённости создаёт действительно безумную ситуацию.
«Реквием» - произведение, постоянно балансирующее на грани безумия, которое привносится не самой катастрофой, не потерей сына, а вот этой нравственной шизофренией, этим расколом - не сознания, но совести.
Конечно, «Реквием» Ахматовой разворачивается как настоящая драма: как настоящее многоголосие. Мы всё равно слышим разные голоса - то простой бабы, то вдруг - поэтессы, то перед нами Мария. Это всё сделано как полагается: в соответствии с законами жанра реквиема. Но на самом деле Ахматова не пыталась создать народную трагедию. «Реквием» - это всё - таки автобиография поэта, потому что всё описываемое - произошло с поэтом. Рациональность творческого процесса подразумевает и некоторую рациональность эмоций. Если угодно, известную холодность реакций. Вот это и сводит автора с ума».
Прислушаемся к ещё одному суждению об ахматовском «Реквиеме» от лица её «друзей последнего призыва» - Анатолия Наймана:
«Собственно говоря, «Реквием» - это советская поэзия, осуществлённая в том идеальном виде, какой описывают все декларации её. Герой этой поэзии - народ. Не называемое так из политических, национальных и других идейных интересов большее или меньшее множество людей, а весь народ: все до единого участвуют на той или другой стороне в происходящем. Эта позиция говорит от имени народа, поэт - вместе с ним, его часть. Её язык почти газетно прост, понятен народу, её приёмы - лобовые. И эта поэзия полна любви к народу.
Отличает и тем самым противопоставляет её даже идеальной советской поэзии то, что она личная, столь же глубоко личная, что и «Сжала руки под тёмной вуалью». От реальной советской поэзии её отличает, разумеется, и многое другое: во-первых, исходная и уравновешивающая трагедию христианская религиозность, потом - антигероичность, потом - не ставящая себе ограничений искренность, название запретных вещей их именами. Но всё это - отсутствие качеств: признания самодостаточности и самоволия человека, героичности, ограничений, запретов. А личное отношение - это не то, чего нет, а то, что есть и каждым словом свидетельствует о себе в поэзии «Реквиема». Это то, что делает «Реквием» поэзией - не советской, просто поэзией, ибо советской поэзии на эту тему следовало быть государственной: личной она могла быть, если касалась отдельных лиц, их любви, их настроений, их, согласно разрешённой официально формуле, «радостей и бед». В двустишии:
И если зажмут мой измученный рот,
Которым кричит стомильонный народ,
забившийся в безударную щёлку «мой» весит столько же, сколько громогласный «стомильонный». Те, кто осуждали поэзию Ахматовой за «камерность», дали, сами того не ведая, начало трагическому каламбуру: она стала поэзией тюремных камер».
Стоит рассмотреть ещё одно важное мнение о поэме «Реквием». Его автором явился историк искусствовед В.Я. Виленкин:
«Ахматовский «Реквием» меньше всего нуждается в научных комментариях. Нужно ли комментировать или анализировать «Уводили тебя на рассвете…»,«Семнадцать месяцев кричу…», «К смерти», «Распятие», потрясающий, сколько бы раз его ни слушать или не перечитывать, «Эпилог», да и всё остальное, из чего как бы сам собою сложился этот цикл стихов?..
Его народные истоки и его народный поэтический масштаб сами по себе очевидны. Лично пережитое, автобиографическое в нём тонет, сохраняя только безмерность страдания.
Или ещё - о «невольных подругах» по ленинградским тюремным очередям страшного периода «ежовщины».
Подробный анализ фольклорных элементов ничего существенного к этому не прибавит. Лирика в этом цикле (Ахматова, говорят, иногда называла его поэмой, но слово «цикл» не раз фигурирует в составленных ею перечнях) сама собою превращается в эпос, - настолько безраздельно слито в нём своё с общим трагическим уделом миллионов, с самой страшной страницей нашей истории. И нет надобности, вспомнить ни «Реквиемы» Моцарта, Керубини или Верди, ни патетическую церковную службу, чтобы оценить правомерность названия этого цикла стихов и ощутить неизбывную боль, вызываемую у каждого из нас теперь этими бессмертными строфами. Недаром они так легко запоминаются наизусть.
Какими же напрасными кажутся нам теперь когда-то так мучившие её опасения, что стихи её останутся для новых поколений читателей только «прошлым». Начав с интимной лирики, Анна Ахматова прошла свой трудный и неуклонный путь, становившийся всё более широким в своей духовной и гражданственной значительности. Для современного читателя она стала поэтом двух эпох в жизни её «Родной земли», поэтом, близким и сегодня.
Теперь все знают эпилог «Реквиема», знают, с каким «условием» Ахматова, глядя в далёкое будущее, «давала согласье» на памятник, если когда-нибудь суждено ему быть не её родине.
Памятника, может быть, и не будет, - кто знает? Несомненно, одно: бессмертие поэта. А если памятник, то тоже из тех, нерукотворных, прочнее меди».
Ещё один литературовед и критик, Е.С.Добин, писал о том, что с 30-х годов «лирический герой Ахматовой полностью сливается с автором» и обнаруживает «характер самого поэта», но также и о том, что «тягу к близкому, рядом лежащему», отличавшую раннее ахматовское творчество, теперь сменяет принцип «приближения дальнего. Но дальнего не внемирского, а людского».
Человеческую и поэтическую позицию Ахматовой критик Б.Сарнов назвал «мужественным стоицизмом». Её судьба, отражённая в поэме «Реквием», являет собой пример смиренного благодарного приятия жизни, со всеми её радостями и горестями.
Мнение писателя, критика Ю.Карякина о поэме «Реквием»:
«Это поистине народный реквием: плач по народу, сосредоточие всей боли его. Поэзия Ахматовой - это исповедь человека, живущего всеми бедами, болями и страстями своего времени и своей земли.
Людям, приходящим в этот мир не дано выбирать время, родину, родителей. На долю А. Ахматовой выпали самые тяжёлые годы в самой невероятной стране мира: две революции, две войны, страшная эпоха сталинской тирании. Ещё в 1917 г. поэтесса ответила, покинувшим Россию и звавшим её заграницу: «равнодушно и спокойно руками я замкнула слух, чтоб этой речью недостойной не осквернился скорбный дух». Талант, преданность родной земле, подвижничество, мужество и верность заветам великой литературы - вот те качества, за которые народ наградил А. Ахматову своей любовью.
Поэма «Реквием» - это потрясающий, основанный на фактах собственной биографии, документ эпохи, свидетельство того, через какие испытания прошёл наш народ. Репрессии 30-х годов, обрушившиеся на друзей и единомышленников Ахматовой, разрушили и её семейный очаг. Сама она жила в постоянном ожидании стука в дверь. Создаваемые между 1935 и 1940 гг. строчки «Реквиема» не могли даже лечь на бумагу. Их заучивали наизусть друзья поэтессы, для того, чтобы задушенный крик стомильонного народа не канул в бездну времени.
«Эмма, что мы делали все эти годы? Мы только боялись!?» - сказала как-то А. Ахматова своей подруге. Да, они были просто люди, не из камня и не из стали. И боялись они не только за себя, но за детей и родителей, жён и мужей, близких и друзей.
Вот в таком аду, в самый трудный период жизни Анна Андреевна пишет своё выдающееся произведение - скорбный «Реквием», яростное обличение сталинских беззаконий.
Читаешь, и оживает эпоха массовых репрессий, общего оцепенения, страха, разговоров шёпотом. А. Ахматова была её маленькой частицей, клокочущим ручейком, вливающимся в помутневшую реку народного горя.
«Нет, и не под чёрным небосводом, и не под защитой чуждых крыл, я была тогда с моим народом, там, где мой народ, к несчастью, был».
Эти строки из стихотворения «Так не зря мы вместе бедовали...». А. Ахматова делает эпиграфом к поэме. Её судьба неотделима от судеб тех несчастных женщин, с которыми 17 месяцев она стояла в тюремных очередях в надежде послать передачу или узнать что-то о сыне.
«И я молюсь не о себе одной, а обо всех, кто там стоял со мною и в лютый холод, и в июльский зной под красною ослепшею стеною».
Перечитывая «Реквием», видишь многозначность этого произведения. Если раньше в последней цитате я видел образ стены красной от крови и ослепшей от слёз, пролитых жертвами и их близкими, то теперь она мне кажется холодной, каменной, не увидевшей горя тех, кто стоял рядом с ней. Сюда же примыкает и образ кремлёвских башен: «буду я, как стрелецкие жёнки, под кремлёвскими башнями выть».
Это стены, за которыми спрятались те, кто, словно слепцы, не видят народного горя. Это глухие стены, разгородившие владык и народ. И, может быть, звезда на башне Кремля - это та самая огромная звезда, что прямо мне в глаза глядит и близкой гибелью грозит? Эпитеты, используемые Ахматовой в поэме «кровавые сапоги», «тоска смертельная», «окаменелое страдание», «каменное слово», вызывают ужас и отвращение перед насилием, подчёркивают мучения, показывают запустение города и страны. Всё в «Реквиеме» укрупнено, раздвинуто в границах (Нева, Дон, Енисей), вызывает общее представление всюду. Это беда сего народа, и звёзды смерти светят всем одни и те же.
В эпилоге «Реквиема» словно вылитые из металла плотно и тяжело стоят такие горькие и торжественно гордые слова: «опять поминальный приблизился час, я вижу, я слышу, я чувствую вас, хотелось бы всех поимённо назвать, да отняли список и негде узнать. О них вспоминаю всегда и везде, о них не забуду и в новой беде». Наверное, список этот был бы бесконечным. И то, что Ахматова выполнила своё обещание, явилось лучшей памятью тем невинным жертвам, тому безмерному горю, которое выпало на долю тысяч людей нашей страны в страшные годы ежовщины.
Вслушиваюсь в первые строки «Реквиема»: «пред этим горем гнутся горы, не течёт великая река. Но крепки тюремные затворы, а за ними «каторжные норы» и смертельная тоска». Здесь звучит доминирующая перекатывающаяся буква «Р», словно гудит погребальным звоном колокол. И в такт ему начинают стучать наши сердца: «не повторится, не повториться никогда!». «У каждого поэта своя трагедия, иначе он не поэт. Без трагедии нет поэта, поэзия живёт и дышит над самой пропастью трагического» - писала поэтесса. Но в «Реквиеме» А. Ахматова смогла личное страдание расширить до страдания целого народа, до огромного окаменевшего изваяния горя, гениальным образом созданного из самых простых слов. «Кто прячет прошлое ревниво, тот вряд ли с будущим в ладу» - говорил Твардовский. Как хорошо, что мы узнаём правду. Может быть, это залог нашего будущего?».
«Реквием» стал единым целым, хотя там слышится и народная песня, и Лермонтов, и Тютчев, и Блок, и Некрасов, и - особенно в финале - Пушкин: «... И голубь тюремный пусть гулит вдали, И тихо идут по Неве корабли». Вся лирическая классика волшебно соединилась в этой, может, самой крошечной на свете великой поэме.
Та самая Ахматова, которая считалась поэтом аполитичным, услышала в тюремной очереди - как голос свыше - шёпот очнувшейся от оцепенения соседи с голубыми губами: «А это вы можете описать?» Ахматова рисковала головой, сочиняя стихи о терроре. Но щепетильность не позволила ей героизировать саму себя. Она не захотела и возвысится над другими, поставив совестливость в разряд неукоснительных правил.
Об Ахматовой говорили - царственная, величественная. Сколько презрительной ядовитости хотя бы в слове «этой» из «Реквиема»: «А если когда-нибудь в этой стране воздвигнуть задумают памятник мне...». Даже Пастернаку Ахматова поставила однажды только четвёрку по поведению. Твёрдую, но четвёрку. Она не жаловала Чехова, называла Толстого «мусорным стариком». Но разве не она, по тонкому замечанию Мандельштама, «принесла в русскую лирику всю огромную сложность и психологическое богатство русского романа девятнадцатого века»?
В письме 1916 г. Блок обронил неслучайный совет Ахматовой: «...надо ещё жёстче, неприглядной больнее». Она последовала его совету. Поэтому и смогла выполнить заказ той женщины с голубыми губами.
Анализ поэмы «Реквием»
Поэма – это и лирический дневник, и взволнованное свидетельство очевидца эпохи, и произведение большой художественной силы, глубокое по своему содержанию. С годами человек становится мудрее, острее воспринимает прошедшее, с болью наблюдает настоящее. Так и поэзия Ахматовой с годами становилась всё глубже, я бы сказала – обострённее, ранимее. Поэтесса много размышляла о путях своего поколения, и результатом её раздумий является «Реквием». В небольшой по объёму поэме можно, да и нужно, всмотреться в каждую строку, пережить каждый поэтический образ.
Прежде всего о чём говорит название поэмы.
Само слово «реквием» (в записных книжках Ахматовой – латинское Requiem) значит «заупокойная месса» - католическое богослужение по умершим, а также траурное музыкальное произведение. Латинское название поэмы, как и тот факт, что в 1930-е – 1940-е гг. Ахматова серьёзно занималась изучением жизни и творчества Моцарта, в особенности его «Requiem’a», наводит на мысль о связи произведения Ахматовой с музыкальной формой реквиема. Кстати, в «Requiem’e» Моцарта – 12 частей, в поэме Ахматовой – столько же (10 главок + Посвящение и Эпилог).
«Эпиграф» и «Вместо Предисловия» – своеобразные смысловые и музыкальные ключи произведения. «Эпиграфом» к поэме стали строки (из стихотворения 1961 г. «Так не зря мы вместе бедовали…»), являющие, в сущности, признанием в сопричастности ко всем бедствиям родной страны. Ахматова честно признаётся, что вся её жизнь была тесно связана с судьбой родной страны, даже в самые страшные периоды:
Нет, и не под чуждым небосводом,
И не под защитой чуждых крыл -
Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был.
Эти строки написаны уже намного позже, чем сама поэма. Они датированы 1961 г. Уже ретроспективно, вспоминая события прошедших лет, Анна Андреевна заново осознаёт те явления, которые провели черту в жизни людей, отделяя нормальную, счастливую жизнь и страшную бесчеловечную действительность.
Поэма «Реквием» достаточно коротка, но какое сильное действие она оказывает на читателя! Это произведение невозможно читать равнодушно, горе и боль человека, с которым произошли страшные события, заставляют точно представить себе весь трагизм ситуации.
«Вместо Предисловия» (1957 г.), подхватывая тему «моего народа», переносит нас в «тогда » - тюремную очередь Ленинграда 30-х годов. Ахматовский «Реквием», так же как и моцартовский, написан «по заказу»; но в роли «заказчика» - «стомильонный народ». Лирическое и эпическое в поэме слито воедино: рассказывая о своём горе, Ахматова говорит от лица миллионов «безымянных»; за её авторским «я» стоит «мы» всех тех, чьим единственным творчеством была сама жизнь.
Поэма «Реквием» состоит из нескольких частей. Каждая часть несёт свою эмоционально – смысловую нагрузку.
«Посвящение» продолжает тему прозаического «Вместо Предисловия». Но меняется масштаб описываемых событий:
Перед этим горем гнутся горы,
Не течёт великая река,
Но крепки тюремные затворы,
А за ними «каторжные норы»
Первые четыре стиха поэмы как бы намечают координаты времени и пространства. Времени больше нет, оно остановилось («не течёт великая река»);
«веет ветер свежий» и «нежится закат» - «для кого-то», но больше не для нас. Рифма «горы – норы» образует пространственную вертикаль: «невольные подруги» оказались меж небом («горы») и преисподней («норы», где мучают их родных и близких), в земном аду.
«Посвящение» – это описание чувств и переживаний людей, которые всё своё время проводят в тюремных очередях. Поэтесса говорит о «смертельной тоске», о безысходности, об отсутствии даже малейшей надежды на изменении сложившейся ситуации. Вся жизнь людей теперь зависела от приговора, который будет вынесен близкому человеку. Этот приговор навсегда отделяет семью осуждённого от нормальных людей. Ахматова находит удивительные образные средства, чтобы передать состояние своё и других:
Для кого-то веет ветер свежий,
Для кого-то нежится закат –
Мы не знаем, мы повсюду те же,
Слышим лишь ключей постылых скрежет
Да шаги тяжёлые солдат.
Здесь ещё отголоски пушкинско-декабристских мотивов, перекличка с явно книжной традицией. Это скорее какая-то поэтическая декларация о горе, а не само горе. Но ещё несколько строк, - и мы погружаемся в непосредственное ощущение горя – неуловимо–всеохватной стихии. Это горе, растворившееся в быту, в обыденной повседневности. И от скучной прозаичности горя нарастает сознание неискоренимости и неизлечимости этой беды, покрывшей жизнь плотной пеленой:
Подымались как к обедне ранней,
По столице одичалой шли,
Там встречались, мёртвых бездыханней,
Солнце ниже, и Нева туманней,
А надежда всё поёт вдали.
«Ветер свежий», «закат» - всё это выступает своеобразным олицетворением счастья, свободы, которые отныне недоступны томящимся в тюремных очередях и тем, кто находится за решёткой:
Приговор... И сразу слёзы хлынут,
Ото всех уже отделена,
Словно с болью жизнь из сердца вынут,
Словно грубо навзничь опрокинут,
Но идёт... Шатается... Одна.
Где теперь невольные подруги
Двух моих осатанелых лет?
Что им чудится в сибирской вьюге,
Что мерещится им в лунном круге?
Им я шлю прощальный мой привет.
Только после того как героиня передаёт «невольным подругам» своих «осатанелых лет» «прощальный привет», начинается «Вступление» в поэму-реквием. Предельная экспрессивность образов, безысходность боли, резкие и мрачные краски поражают скупостью, сдержанностью. Всё очень конкретно и в то же время максимально обобщенно: оно обращено ко всем и к каждому, к стране, её народу и к одинокой страдающей, к человеческой индивидуальности. Предстающая перед мысленным взором читателя мрачная, жестокая картина вызывает ассоциации с Апокалипсисом – как по масштабу всеобщего страдания, так и по ощущению наступивших «последних времён», за которыми возможна или смерть, или Страшный Суд:
Это было, когда улыбался
Только мёртвый, спокойствию рад.
И ненужным привеском болтался
Возле тюрем своих Ленинград.
И когда, обезумев от муки,
Шли уже осуждённых полки,
И короткую песню разлуки
Паровозные пели гудки.
Звёзды смерти стояли над нами.
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами «чёрных марусь».
Как прискорбно, что талантливейшему человеку пришлось столкнуться со всеми тяготами чудовищного тоталитарного режима. Великая страна Россия допустила над собой такое издевательство, почему? Все строчки произведения Ахматовой содержат в себе этот вопрос. И при чтении поэмы становится всё тяжелее и тяжелее при мысли о трагических судьбах невинных людей.
Мотив «одичалой столицы» и «осатанелых лет» «Посвящения» во «Вступлении» воплощается в образе большой поэтической силы и точности.
Россия раздавлена, уничтожена. Поэтесса от всего сердца жалеет родную страну, которая совершенно беззащитна, скорбит о ней. Как смирится с тем, что случилось? Какие слова найти? В душе человека может твориться что-то страшное, и нет никакого спасения от этого.
В ахматовском «Реквиеме» происходит постоянное смещение планов: от общего – к частному и конкретному, от горизонта многих, всех – к горизонту одного. Этим достигается поразительный эффект: и широкий, и узкий хват жуткой действительности дополняют друг друга, взаимопроникают, совмещаются. И как бы на всех уровнях реальности – один непрекращающийся кошмар. Так, вслед за начальной частью «Вступления» («Это было, когда улыбался…»), величественной, взирающей на место действия из какой-то надзвёздной космической высоты (из которой виден Ленинград – подобие гигантского раскачивающегося маятника;
движущиеся «полки осуждённых»; вся Русь, корчащаяся под сапогами палачей), дается, чуть ли не камерная, семейная сценка. Но от этого не менее душераздирающая – предельной конкретностью, заземлённостью, наполненностью приметами быта, психологическими подробностями картина:
Уводили тебя на рассвете,
За тобой, как на выносе, шла,
В тёмной горнице плакали дети,
У божницы свеча оплыла.
На губах твоих холод иконки,
Смертный пот на челе... Не забыть! –
Буду я, как стрелецкие жёнки,
Под кремлевскими башнями выть.
В этих строчках уместилось огромное человеческое горе. Шла «как на выносе» - это напоминание о похоронах. Гроб выносят из дома, за ним идут близкие родственники. Плачущие дети, оплывшая свеча – все эти детали являются своеобразным дополнением к нарисованной картине.
Вплетающиеся исторические ассоциации и их художественные аналоги («Хованщина» Мусоргского, суриковская картина «Утро стрелецкой казни», роман А.Толстого «Петр 1») здесь вполне закономерны: с конца 20-х и до конца 30-х годов Сталину льстило сравнение его тиранического правления со временами Петра Великого, варварскими средствами искоренявшего варварство. Жесточайшее, беспощадное подавление оппозиции Петру (стрелецкий бунт) прозрачно ассоциировалось с начальным этапом сталинских репрессий: в 1935 г. (этим годом датируется «Вступление» в поэму) начинался первый, «кировский» поток в ГУЛАГ; разгул ежовской мясорубки 1937 – 1938 гг. был ещё впереди... Ахматова прокомментировала это место «Реквиема»: после первого ареста мужа и сына в 1935 г. она поехала в Москву; через Л.Сейфуллину вышла на секретаря Сталина Поскрёбышева, который пояснил, что для того, чтобы письмо попало в руки самого Сталина, нужно быть под Кутафьей башней Кремля около 10 часов, и тогда он передаст письмо сам. Поэтому Ахматова и сравнила себя со «стрелецкими жёнками».
1938 г., принёсший вместе с новыми волнами неистовой ярости бездушного Государства повторный, на этот раз необратимый арест мужа и сына Ахматовой, переживается поэтом уже в иных красках и эмоциях. Звучит колыбельная песня, причём непонятно, кто и кому её может петь – то ли мать арестованному сыну, то ли нисшедший Ангел обезумевшей от безысходного горя женщине, то ли месяц опустошённому дому... Точка зрения «со стороны» незаметно входит в душу ахматовской лирической героини; в её устах колыбельная преображается в молитву, нет – даже в просьбу о чьей-то молитве. Создаётся отчётливое ощущение раздвоения сознания героини, расщепления самого лирического «я» Ахматовой: одно «я» зорко и трезво наблюдает за происходящим в мире и в душе; другое – предаётся неконтролируемому изнутри безумию, отчаянию, галлюцинациям. Сама колыбельная подобна какому-то бреду:
Тихо льётся тихий Дон,
Жёлтый месяц входит в дом,
Входит в шапке набекрень.
Видит жёлтый месяц тень.
Эта женщина больна,
Эта женщина одна.
Муж в могиле, сын в тюрьме,
Помолитесь обо мне.
И – резкий перебой ритма, становящегося нервным, захлёбывающимся в истерической скороговорке, прерывающегося вместе со спазмом дыхания и помрачения сознания. Страдания поэтессы достигли апогея, в результате она практически ничего не замечает вокруг. Вся жизнь стала похожа на бесконечно кошмарный сон. И именно поэтому рождаются строки:
Нет, это не я, это кто-то другой страдает.
Я бы так не могла, а то, что случилось,
Пусть чёрные сукна покроют,
И пусть унесут фонари…
Тема двойственности героини развивается как бы в нескольких направлениях. То она видит себя в безмятежном прошлом и сопоставляет с собой нынешней:
Показать бы тебе, насмешнице
Царскосельской веселой грешнице,
Что случится с жизнью твоей –
Как трёхсотая, с передачею,
Под Крестами будешь стоять
И своей слезою горячею
Новогодний лёд прожигать.
Превращение событий террора и человеческих страданий в эстетический феномен, в художественное произведение давало неожиданные и противоречивые результаты. И в этом отношении творчество Ахматовой – не исключение. В ахматовском «Реквиеме» привычное соотношение вещей смещается, рождаются фантасмагорические сочетания образов, причудливые цепочки ассоциаций, навязчивые и пугающие идеи, как бы выходящие из-под контроля сознания:
Семнадцать месяцев кричу,
Зову тебя домой,
Кидалась в ноги палачу,
Ты сын и ужас мой.
Всё перепуталось навек,
И мне не разобрать
Теперь, кто зверь, кто человек
И долго ль казни ждать.
И только пышные цветы,
И звон кадильный, и следы
Куда-то в никуда.
И прямо мне в глаза глядит
И скорой гибелью грозит
Огромная звезда.
Надежда теплится, хоть строфа за строфой, то есть год за годом, повторяется образ великой жертвенности. Появление религиозной образности внутренне подготовлено не только упоминанием спасительных обращений к молитве, но и всей атмосферой страданий матери, отдающей сына на неизбежную, неотвратимую смерть. Страдания матери ассоциируются с состоянием Богородицы, Девы Марии; страдания сына – с муками Христа, распинаемого на кресте:
Лёгкие летят недели.
Что случилось, не пойму,
Как тебе, сынок, в тюрьму
Ночи белые глядели,
Как они опять глядят
Ястребиным жарким оком,
О твоём кресте высоком
И о смерти говорят.
Может быть, существует две жизни: реальная – с очередями к окошку тюрьмы с передачей, к приёмным чиновников, с немыми рыданиями в одиночестве, и выдуманная – где в мыслях и в памяти все живы и свободны?
И упало каменное слово
На мою ещё живую грудь.
Ничего, ведь я была готова,
Справлюсь с этим как-нибудь.
Объявленный приговор и связанные с ним мрачные, траурные предчувствия вступают в противоречие с миром природы, окружающей жизнью: «каменное слово» приговора падает на «ещё живую грудь».
Расставание с сыном, боль и тревога за него иссушают материнское сердце.
Невозможно даже представить себе всю трагедию человека, с которым случились столь страшные испытания. Казалось бы, всему есть предел. И именно поэтому нужно «убить» свою память, чтобы она не мешала, не давила тяжёлым камнем на грудь:
У меня сегодня много дела:
Надо память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить.
А не то... Горячий шелест лета,
Словно праздник за моим окном.
Я давно предчувствовала этот
Светлый день и опустелый дом.
Все действия, предпринимаемые героиней, носят противоестественный, больной характер: убивание памяти, окаменевание души, попытка «снова научиться жить» (как бы после смерти или тяжёлой болезни, т.е. после того, как «раз-училась жить»).
Всё пережитое Ахматовой отнимает у неё самое естественное человеческое желание – желание жить. Теперь уже утрачен тот смысл, который поддерживает человека в самые тяжёлые периоды жизни. И поэтому поэтесса обращается «К смерти» , зовёт её, надеется не её скорый приход. Смерть предстаёт как освобождение от страданий.
Ты всё равно придёшь – зачем же не теперь?
Я жду тебя – мне очень трудно.
Я потушила свет и отворила дверь
Тебе, такой простой и чудной.
Прими для этого, какой угодно вид <…>
Мне всё равно теперь. Клубится Енисей,
Звезда Полярная сияет.
И синий блеск возлюбленных очей
Последний ужас застилает.
Однако смерть не приходит, зато приходит безумие. Человек не может выдержать того, что выпало на его долю. А безумие оказывается спасением, теперь уже можно не думать о реальной действительности, столь жестокой и бесчеловечной:
Уже безумие крылом
Души накрыло половину,
И поит огненным вином,
И манит в чёрную долину.
И поняла я, что ему
Должна я уступить победу,
Прислушиваясь к своему
Уже как бы чужому бреду.
И не позволит ничего
Оно мне унести с собою
(Как ни упрашивать его
И как ни докучать мольбою...)
В записных книжках Ахматовой есть слова, характеризующие особую музыку этого произведения: «…траурный Requiem, единственным аккомпанементом которого может быть только Тишина и резкие отдалённые удары похоронного колокола». Но Тишина поэмы наполнена звуками: ключей постылый скрежет, песня разлуки паровозных гудков, плач детей, женский вой, громыхание чёрных марусь («маруси», «ворон», «воронок» - так называли в народе машины для перевозки арестованных), хлюпанье двери и вой старухи... Сквозь эти «адские» звуки еле слышны, но всё-таки слышны – голос надежды, голубиное воркование, плеск воды, кадильный звон, горячий шелест лета, слова последних утешений. Из преисподней же («тюремных каторжных нор») – «ни звука – а, сколько там / Неповинных жизней кончается…» Такое обилие звуков лишь усиливает трагическую Тишину, которая взрывается лишь однажды – в главе «Распятие» :
Хор ангелов великий час восславил,
И небеса расплавились в огне.
Отцу сказал: «Почто Меня оставил!»
А матери: «О, не рыдай Мене...»
Здесь речь не идёт о предстоящем воскресении из мёртвых, вознесении на небеса и прочих чудесах евангельской истории. Трагедия переживается в сугубо человеческих, земных категориях – страданиях, безнадёжности, отчаяния. И слова, произносимые Христом накануне своей человеческой смерти, вполне земные. Обращённые к Богу – упрёк, горькое сетование о своём одиночестве, покинутости, беспомощности. Слова же, сказанные матери, - простые слова утешения, жалости, призыв к успокоению, ввиду непоправимости, необратимости случившегося. Бог-Сын остаётся один на один со своей человеческой судьбой и смертью; сказанное им
Божественным родителям – Богу-Отцу и Богоматери – безнадёжно и обреченно. В этот момент своей судьбы Иисус исключён из контекста Божественного исторического процесса: он страдает и гибнет на глазах отца и матери, и душа его «скорбит смертельно».
Второе четверостишие посвящено переживанию трагедии распятия со стороны.
Иисус уже мёртв. У подножия Распятия стоят трое: Мария Магдалина (любимая женщина или любящая), любимый ученик – Иоанн и Дева Мария, мать Христа. Подобно тому, как в первом четверостишии в центре внимания «треугольник» - «Святое семейство» (понимаемое нетрадиционно): Бог-Отец, Богоматерь и Сын Человеческий, во втором четверостишии свой «треугольник»: Возлюбленная, любимый Ученик и любящая Мать. Во втором «треугольнике», как и в первом, нет гармонии.
«Распятие» – смысловой и эмоциональный центр произведения; для Матери Иисуса, с которой отождествляет себя лирическая героиня Ахматовой, как и для её сына, настал «великий час»:
Магдалина билась и рыдала,
Ученик любимый каменел,
А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел.
Горе возлюбленной экспрессивно, наглядно – это истерика неутешного горя женщины. Горе мужчины-интеллектуала статично, молчаливо (что не менее понятно и красноречиво). Что же касается горя Матери, то о нём вообще невозможно ничего сказать. Масштабы её страданий несопоставимы ни с женским, ни с мужским: это беспредельное и невыразимое горе; её утрата невосполнима, потому что это её единственный сын и потому, что этот сын – Бог, единственный на все времена Спаситель.
Магдалина и любимый ученик как бы воплощают собой те этапы крёстного пути, которые уже пройдены Матерью: Магдалина – мятежное страдание, когда лирическая героиня «выла под кремлёвскими башнями» и «кидалась в ноги палачу», Иоанн – тихое оцепенение человека, пытающегося «убить память», обезумевшего от горя и зовущего смерть.
Страшная ледяная звезда, сопровождавшая героиню, в Х главе исчезает – «небеса расплавились в огне ». Молчание Матери, на которую «так никто взглянуть и не посмел», но и по всем, «миллионам убитых задёшево, / Протоптавшим тропу в пустоте». В этом сейчас - её долг.
«Распятие» в «Реквиеме» - вселенский приговор бесчеловечной Системе, обрекающей мать на безмерные и неутешные страдания, а единственного её возлюбленного сына – на небытие. В христианской традиции распятие Христа – путь человечества к спасению, к воскресению через смерть. Это перспектива преодоления земных страстей ради вечной жизни. У Ахматовой распятие для Сына и Матери безысходно, как бесконечен Большой террор, как неисчислима вереница жертв и тюремная очередь их жён, сестёр, матерей... «Реквием» не даёт выхода, не предлагает ответа. Даже не открывает надежды на то, что этому придёт конец.
Следом за «Распятием» в «Реквиеме» - «Эпилог» :
Узнала я, как опадают лица,
Как из-под век выглядывает страх,
Как клинописи жёсткие страницы
Страдание выводит на щеках,
Как локоны из пепельных и чёрных
Серебряными делаются вдруг,
Улыбка вянет на губах покорных,
И в сухоньком смешке дрожит испуг.
Героиня раздваивается между собой, одинокой, покинутой, неповторимой, и представительницей «стомильонного народа»:
И я молюсь не о себе одной,
А обо всех, кто там стоял со мною
И в лютый холод, и в июльский зной
Под красною ослепшею стеной
Замыкающий поэму «Эпилог» «переключает время» на настоящее, возвращая нас к мелодии и общему смыслу «Вместо Предисловия» и «Посвящения» : снова появляется образ тюремной очереди «под красною ослепшей стеною» (в 1-й части).
Опять поминальный приблизился час.
Я вижу, я слышу, я чувствую вас.
Не описание измученных лиц оказывается финалом заупокойной мессы в память о миллионах жертв тоталитарного режима. Героиня ахматовской погребальной поэмы видит в конце своего поэтического повествования себя снова в тюремно-лагерной очереди – растянувшейся по всей многострадальной России: от Ленинграда до Енисея, от Тихого Дона до кремлёвских башен. Она сливается с этой очередью. Её поэтический голос вбирает в себя мысли и чувства, надежды и проклятья, он становится голосом народа:
Хотелось бы всех поимённо назвать,
Да отняли список, и негде узнать,
Для них соткала я широкий покров
Из бедных, у них же подслушанных слов.
О них вспоминаю всегда и везде,
О них не забуду и в новой беде.
И если зажмут мой измученный рот,
Которым кричит стомильонный народ,
Пусть так же они поминают меня
В канун моего погребального дня.
Наконец, героиня Ахматовой – это одновременно страдающая женщина – жена и мать и – поэт, способный передать трагедию народа и страны, ставшие заложниками извращённого народовластия, поднявшийся над личными страданиями и страхом, своей несчастной, искорежённой судьбой. Поэт, призванный выразить мысли и чувства всех жертв тоталитаризма, заговорить их голосом, не утрачивая своего - индивидуального, поэтического; поэт, несущий ответственность за то, чтобы правда о большом терроре стала известна всему миру, дошла до следующих поколений, оказалась достоянием Истории (в том числе истории культуры).
Но как бы на мгновенье, забыв об опадающих, как осенние листья, лицах, о дрожащем в каждом взгляде и голосе испуге, о молчаливой всеобщей покорности, Ахматова провидит воздвигнутый себе памятник. Мировая и русская поэзия знает множество поэтических медитаций на тему «памятника нерукотворного». Наиболее близок Ахматовой пушкинский, к которому «не зарастёт народная тропа», вознаграждающий посмертно поэта за то, что он «восславил свободу» в свой не такой уж, по сравнению с двадцатым, «жестокий век» и «милость к падшим призывал»... Ахматовский памятник воздвигнут посреди народной тропы, ведущей к тюрьме (а из тюрьмы – к стенке или в ГУЛАГ):
А если когда-нибудь в этой стране
Воздвигнуть задумают памятник мне,
Согласье на это даю торжество,
Но только с условьем – не ставить его
Ни около моря, где я родилась:
Последняя с морем разорвана связь,
Ни в царском саду у заветного пня,
Где тень безутешная ищет меня...
«Реквием» стал памятником в слове современникам Ахматовой – и мёртвым, и живым. Всех их она оплакала своей «рыдающей лирою». Личную, лирическую тему Ахматова завершает эпически. Согласье на торжество по воздвижению памятника ей самой в этой стране она даёт лишь при одном условии: что это будет Памятник
Поэту у Тюремной Стены:
…здесь, где стояла я триста часов
И где для меня не открыли засов.
Затем, что и в смерти блаженной боюсь
Забыть громыхание чёрных марусь.
Забыть, как постылая хлюпала дверь
И выла старуха, как раненый зверь.
«Реквием» можно без преувеличения назвать поэтическим подвигом Ахматовой, высоким образцом подлинной гражданской поэзии.
Он звучит как заключительное обвинение по делу о страшных злодеяниях. Но обвиняет не поэт, а время. Вот почему так величаво, - внешне спокойно, сдержано – звучат заключительные строки поэмы, где поток времени выносит к памятнику всем безвинно погибшим, но ещё и тем, в чьих жизнях горестно отразилась их гибель:
И пусть с неподвижных и бронзовых век,
Как слёзы, струится подтаявший снег,
И голубь тюремный пусть гулит вдали,
Ахматова убеждена, что «в этой стране» останутся в живых люди, которые открыто, осудят «ежовщину» и возвеличат тех немногих, кто противостоял террору, кто подступно создавал художественный памятник уничтожаемому народу в форме реквиема, кто разделил с народом его судьбу, голод, лишения, наветы...
Сочинение
Судьба Анны Ахматовой даже для нашего жестокого века трагична. В 1921 году расстреляли ее мужа, поэта Николая Гумилева, якобы за соучастие в контрреволюционном заговоре. Что из того, что к этому времени они были в разводе! Их по-прежнему связывал сын Лев. Судьба отца повторилась в сыне. В тридцатые годы по ложному обвинению он был арестован. «В страшные годы ежовщины я провела семнадцать месяцев в тюремных очередях в Ленинграде», - вспоминает Ахматова в предисловии к «Реквиему». Жутким ударом, «каменным словом» прозвучал смертный приговор, замененный потом лагерями. Затем почти двадцать лет ожидания сына. В 1946 году выходит «знаменитое» ждановское постановление, которое оболгало Ахматову и Зощенко, закрыло перед ними двери редакций журналов.
К счастью, поэтесса смогла выдержать все эти удары, прожить достаточно долгую жизнь и подарить людям чудесные стихи. Вполне можно согласиться с Паустовским, что «Анна Ахматова - целая эпоха в поэзии нашей страны». Анализировать такое сложное произведение, как поэма «Реквием», трудно. И, конечно, я смогу сделать это только поверхностно.
Лирический герой - двойник автора-поэта. Это способ выражения авторских чувств и мыслей. Соотношение между лирическим героем и поэтом примерно такое, как между вымышленным литературным героем и реальным прототипом. Анна Ахматова часто пользуется эпитетами. Эпитет - художественное определение. Оно выражает отношение автора к предмету путем выделения какого-то наиболее важного для него признака. Например, у Ахматовой - «кровавые сапоги». Обычное - «кожаные» в сочетании со словом более чем простое определение «сапоги» - не будет эпитетом.
Метафора - употребление слов в переносном смысле и перенесение действий и признаков одних предметов на другие, в чем-то сходные. У Ахматовой: «А надежда все поет вдали», «Легкие летят недели». Метафора - это как бы скрытое сравнение, когда не называется предмет, с которым сравнивают. Например, «желтый месяц входит в дом» - метафора. А если: «желтый месяц входит», как гость, то это уже сравнение.
Антитеза - противопоставление, в котором сочетаются резко противоположные понятия и представления. «…И мне не разобрать теперь, кто зверь, кто человек». Все эти поэтические приемы и возможности Анна Ахматова мастерски использует для формулирования главной мысли.
Главная мысль поэмы «Реквием» - выражение народного горя, горя беспредельного. Страдания народа и лирической героини сливаются. Сопереживание читателя, гнев и тоска, которые охватывают его при чтении поэмы, достигаются сочетанием многих художественных средств. Интересно, что среди них практически нет гипербол. Видимо, это потому, что горе и страдания настолько велики, что преувеличивать их нет ни нужды, ни возможности. Все эпитеты подобраны так, чтобы вызвать ужас и отвращение перед насилием, показать запустение города и страны, подчеркнуть мучения.
У Анны Ахматовой - тоска «смертельная», шаги солдат «тяжелые», Русь «безвинная», арестантские машины - «черные ма-руси»… Часто употребляется эпитет «каменный» - «каменное слово», «окаменелое страдание» и т. д. Многие эпитеты близки к народным понятиям - «горячая слеза», «великая река» и т. д. Вообще же народные мотивы очень сильны в поэме, где связь лирической героини с народом особая:
* И я молюсь не о себе одной,
* А обо всех, кто там стоял со мною
* И в Лютый холод, и в июльский зной
* Под красною, ослепшею стеною.
Обращает внимание последняя строчка. Эпитеты «красная» и «ослепшая» по отношению к стене создают образ стены, красной от крови и ослепшей от слез, пролитых жертвами и их близкими. Сравнений в поэме немного. Но все, так или иначе, подчеркивают глубину горя, меру страданий. Некоторые относятся к религиозной символике, которую Ахматова часто использует. В поэме есть образ, близкий всем матерям, образ матери Христа, молча переносящей свое великое горе. Некоторые сравнения не изгладятся из памяти:
* Приговор… И сразу слезы хлынут,
* Ото всех уже отдалена,
* Словно с болью жизнь из сердца вынут…
И вновь столь любимые Ахматовой народные мотивы - «И выла старуха, как раненый зверь», «Буду я, как стрелецкие женки, под кремлевскими башнями выть». Надо вспомнить историю, когда Петр I сотнями казнил мятежных стрельцов. Ахматова как бы олицетворяет себя в образе русской женщины времени варварства (17 век), которое вновь вернулось в многострадальную Россию. Больше всего, мне кажется, в поэме использовано метафор.
«Перед этим горем гнутся горы…» С этой метафоры начинается поэма. Метафора позволяет добиться удивительной выразительности. «И короткую песню разлуки паровозные пели гудки», «звезды смерти стояли над нами», «безвинная корчилась Русь». А вот еще: «И своей слезой горячей новогодний лед прожигать». И вот еще один мотив, очень символичный: «Но крепки тюремные затворы, а за ними каторжные норы…» Есть и развернутые метафоры, представляющие целые картины:
* Узнала я, как опадают лица,
* Как из-под век выглядывает страх,
* Как клинописи жесткие страницы.
* Страдание выводит на щеках.
* Мир в поэме как бы разделен на добро и зло, на палачей и жертвы, на радость и страдания:
* Для кого-то веет ветер свежий,
* Для кого-то нежится закат -
* Мы не знаем, мы повсюду те же,
* Слышим лишь ключей постылый скрежет
* Да шаги тяжелые солдат.
Здесь даже тире подчеркивает антитезу, использующуюся очень широко. «И в лютый холод, и в июльский зной», «И упало каменное слово на мою еще живую грудь», «Ты сын и ужас мой» и так далее. В поэме много и других художественных средств: аллегорий, символов, олицетворений, удивительны комбинации и сочетания их, Все вместе это создает мощную симфонию чувств и переживаний. Для создания нужного эффекта Ахматова употребляет почти все основные стихотворные размеры, а также различный ритм и количество стоп в строках. Все эти средства лишний раз доказывают, что поэзия Анны Ахматовой, действительно, «свободная и крылатая».