Был ли борис савенков на урале. Архив Александра Н

М.СОКОЛОВ: В эфире «Эхо Москвы» программа «Цена революции», ведет ее Михаил Соколов, в студии наш гость, профессор, доктор исторических наук Константин Морозов, говорим мы сегодня о Борисе Савенкове. Скажу несколько вступительных фраз - мне кажется, что немногие деятели российской революции и контрреволюции вошли в историю и видятся через почти столетие как легендарные персонажи. Иногда виной тому не только обстоятельства их собственной жизни, но и то, что с ними стало потом.

Борис Савенков как раз из этого числа, мне кажется, поскольку большевики рисовали его как очень страшного, опасного противника, и силами массового искусства ввели в пантеон антигероев, и вот теперь он там и находится. Если вспомнить фильмы - а их довольно много - «Крах», «Синдикат-2», «Исчадие ада». «Всадник по имени Смерть», там играли такие актеры, как Евгений Лебедев, Георгий Тараторкин, Алексей Серебряков, Андрей Панин, и вот уже последний фильм – Алексей Девотченко. В общем, удостоился хороших актерских работ.

Вот мы и попробуем разобраться, кто был Борис Савенков на самом деле. На сайте у нас первый же вопрос - рассказать о юности Савенкова, образовании, воспитании. С этого начнем.

К.МОРОЗОВ: С вашего разрешения, скажу несколько слов, почему Савенков остался в истории. На мой взгляд, конечно, когда в 60-е гг. близилось 50-летие Великого октября и создание ВЧК, то вспомнили, конечно, о самой успешной чекистской операции – «Синдикат-2», и тогда Савенков стал востребован. Это не только самая успешная операция, это еще и его поведение на суде, когда он признал советскую власть. Поэтому он и прошел в целой череде советских фильмов и попал в память, вытащен фактически из этой черной дыры, в которой так и остались многие из героев революции и контрреволюции.

Но есть и другие причины – конечно, позже, когда стало можно читать его произведения, а они стали широко публиковаться в конце 80-х гг., многие стали искать в не ответ, почему пошли в революцию русская интеллигенция, почему пошли в террор. Его поиски, оправдание насилия ради высокой цели и его сомнения в этом, привлекали интеллигенцию и позже, в том числе, в фильмах последних.

То есть, несколько пластов находятся у Савенкова, которые вызывают интерес. Но конечно, это еще и яркая тема террора привлекает – там масса всяких вещей, от поисков, то есть, самого утонченного вкуса, до самого любящего.

М.СОКОЛОВ: Боевик.

К.МОРОЗОВ: Боевики, загадки, тут и рассуждения о смысле жизни и смерти, и тут же тебе покушение на Николая П. И последнее – он был хорошим писателем, у него был очень хороший литературный слог, его очень легко читать, его воспоминания читаются на одном дыхании, его романы и повести, конечно, сложнее.

Но его военные повести, очерки для газет времен Первой мировой войны тоже читаются на одном дыхании и совершенно не устарели.

М.СОКОЛОВ: Итак, детство героя.

К.МОРОЗОВ: Его отец был дворянином, был судьей в Варшаве, мать была урожденная Ярошенко, дочерью известного русского художника, стала впоследствии довольно известной писательницей, которая отразила, в том числе, и судьбы своих детей, которые все пошли по торному пути революции. Он учился в первой гимназии в Варшаве, водном классе вместе с Каляевым. Там же, в гимназии, познакомился и с Юзефом Пилсудским, хотя по другим свидетельствам он познакомился с ним в Петербурге, а уже во время своей социал-демократической деятельности в конце 19 века.

Когда он уехал в Петербург в 97-м году, его довольно быстро исключили – это начало студенческого движения, очень активного, и много людей, студентов именно этого времени - 98-99 гг. – пришли в революцию. Если посмотреть офицерский состав революционных партий, то там студентов 98-900 гг. будет очень много. По образованию он немножко побывал в Гейдельберге и Геттингене, потом снова вернулся в Петербург, но доучиться ему так и не удалось.

М.СОКОЛОВ: То есть, в начале своей политической карьеры он был социал-демократ.

К.МОРОЗОВ: Да, начинал он как социал-демократ и, был в достаточно известных организациях, в ссылке в Вологде написал одну из статей о тактике социал-демократии, которая была замечена Лениным – он похвалил ее за живой язык и боевитость. Но потом он эволюционировал, и по некоторым свидетельствам, это произошло под влиянием народников и «бабушки Русской революции» Брешко-Брешковской. Она была тоже в Вологодской ссылке, с 902 года он там находился.

Он был женат на вере Глебовне Успенской, а это дочь известного писателя-народника Успенского. Собственно, через жену, через семью со стороны жены, он познакомился с Брешковской и многими другими видными эсерами, и разочаровался в марксизме, что неудивительно, потому что марксизм теория строгая, я бы даже сказал, занудная, скучная, а Савенков всегда был безумным импрессионистом и конечно, я даже удивляюсь, как он был 4 года марксистом – для него это большой срок.

М.СОКОЛОВ: Перейдя к эсерам, он практически сразу становится поклонником террористической деятельности – почему? Ведь среди эсеров были люди, которые выступали за политическую деятельность, агитацию, было крыло Пошехонова-Мякотина, которые потом создали народную социалистическую партию, вполне готовую парламентскую партию.

К.МОРОЗОВ: Я тут вижу две причины. Первую, на мой взгляд, надо искать в характеристике, данной его другом Егором Сазоновым, который сказал, что Савенков боролся с царизмом как-то очень личностно, как будто оскорбили именно его, как честного, благородного человека. И боролся так, что давал всем нам пример. Думаю, что его двигателем, то, что толкало его на борьбу, была вовсе не теория, а личностные эмоции, соображения, нормы поведения честного человека.

Его воспринимали как бретера, спортсмена революции, человека, который ни во что не верит, нигилист. А есть воспоминания Зензинова, когда в 906 г. Они были в Финляндии, прогуливались с Готцем и Зинзиновым, и Готц спросил – что вас, Борис, толкает на борьбу, что вдохновляет? И он ответил, практически, не задумываясь: все, что пожелают мои товарищи, должно быть выполнено. В этом смысл моей деятельности. И Готц с Зензиновым переглянулись, потому что это безумно отличались от того, как представляли себе Савенкова все остальные. Но конечно, это было чуждо им, они оба увлекались философией, исходили из нравственного императива.

Вообще у эсеров не было казенной философии, поэтому каждый выбирал собственную мотивацию, вплоть до того, что часть эсеров были верующими людьми и ходили в церковь. Тот же Вадим Руднев в 17-м году, будучи московской главой, ходил в церковь и не стеснялся этого.

М.СОКОЛОВ: Мотивы в большинстве случаев все-таки достаточно понятны – мы должны осознавать, что в отличие от пишущих сегодня, самодержавие не было таким замечательным строем. Возьмем одну историю - 13 марта забастовали рабочие Златоуста и войска, по приказу уфимского губернатора Богдановича, стреляли в толпу. Убито было 28 человек, ранено около 200, несколько десятков умерло от ран. Среди погибших были женщины и дети. И рабочий Златоуста, Дулебов, застрелил губернатора Богдановича 6 мая 903 г.

К.МОРОЗОВ: Да, это была одна из операций, не самая первая, боевой организации социалистов-революционеров под руководством Григория Гершуни. Первое убийство, которое было совершено боевой организацией – это было покушение на министра внутренних дел Сипягина, оно было сделано студентом, исключенным из Петербургского университета. Предшествовало покушение Карповича, который убил министра просвещения. Боголепова. И то и другое покушение вызвало бурный взрыв радости у студентов, потому что как раз в этот момент шло мощное студенческое движение, и самые ненавидимые фигуры как раз были министр просвещения и министр внутренних дел.

М.СОКОЛОВ: Степа Балмашев его застрелил.

К.МОРОЗОВ: Да, сын известного народовольца.

М.СОКОЛОВ: А Савенков в этот момент уже был членом боевой организации?

К.МОРОЗОВ: Савенков присоединяется в 903 г., он уезжает, убегает, - как угодно можно сказать - из Вологодской ссылки, приезжает в Женеву, встречается с Михаилом Готцем и вступает в боевую организацию под руководством Азефа. И самое первое покушение, в котором принимает участие Савенков – знаменитое покушение на нового министра внутренних дел Плеве. Фигура легендарная, этот человек имел гигантское влияние на Николая П, и вообще считался самым ярым консерватором.

После гибели Плеве много описаний, как либералы, встречаясь на улицах Одессы, Петербурга, жали друг другу руки, обнимались, поздравляли друг друга, и вообще эта эпопея покушения на Плеве 904-го года и затем покушение на Великого князя Сергея Александровича – это была уже новая боевая организация под руководством Азефа, где Савенков был его заместителем. И как Савенков писал, Азеф был в роли капитана корабля, который не выходит из своей каюты, а с командой общался его старший помощник, Савенков.

М.СОКОЛОВ: То есть, Савенков был практически организатором всех этих покушений – слежка, расстановка бомбистов, и так далее.

К.МОРОЗОВ: Причем, отношения с Азефом были натянутые в первое время, он говорил, что они старались поменьше общаться и давали всегда понять, что он сам по себе, а мы сами по себе. И только позже, во время работы над делом Сергея Александровича, он начал проявлять чуткость к членам боевой организации, и стали крепнуть отношения, стали ему прощать грубость, потому что на войне как на войне. На самом деле Азеф умел располагать к себе людей.

М.СОКОЛОВ: Хотя первые впечатления были всегда отталкивающие.

К.МОРОЗОВ: Да. Есть огромное количество примеров этого, есть известная история, когда на одной из революционных квартир служанка открыла дверь, громко сказала: барыня, к вам провокатор пришел. Оказался это Азеф, и служанка знала, что самое плохое слово в доме - провокатор. Когда она увидела Азефа с его характерным лицом, она поняла, что это никто иной, как провокатор, быть не может.

М.СОКОЛОВ: Как вы думаете, преувеличивает ли Савенков, когда пишет в мемуарах, что участники покушений, Сазонов и Каляев, действовали с радостным сознанием большой и светлой жертвы?

К.МОРОЗОВ: Думаю, что всегда сложно отвечать на такой вопрос – преувеличивает ли человек состояние и настроение другого человека, к тому же идущего на гибель во время теракта. Или на казнь, как это случилось с Каляевым, или на пожизненное заключение, как это случилось с Егором Сазоновым. Но, вне всякого сомнения, они были близки друг с другом, дружны, много общались и, вне всякого сомнения, что потом эти люди для Савенкова становятся культом.

Михаил Чернавский вспоминал в 909-910 гг. - Савенков много рассказывал о Сазонове, Каляеве, и было понятно, что он их просто боготворит.

Думаю, что для лучшей части интеллигентов-террористов, эсеровских, которым был Савенков, бремя пролития крови, взятие на свою ответственность жизни, они снимали тем, что отдавали свою – этим они разрешали это противоречие, снимали тяжесть со своей души.

М.СОКОЛОВ: Карпович говорил, что на войне как на войне: нас вешают, мы должны вешать, с чистыми руками и в перчатках нельзя делать дело.

К.МОРОЗОВ: Лидия Стуруа тоже говорила на суде, что у нас психология офицеров во время боя, что мы подавляем свой страх, который, есть, но нами движет чувство долга. Там очень интересные на самом деле вещи, вообще обращение к террору. Есть воспоминания Карповича неопубликованные, в художественной форме о Егоре Сазонове, а с Сазоновым он потом плотно общался на каторги – думаю, что он ему просто рассказывал.

Там совершенно необычная мотивация, которую не найдешь ни в одной эсеровской листовке, и в воспоминаниях об этом умалчивают - там размышления Сазонова, который занимался до этого пропагандой и агитацией о том, что надо скорее повлиять на события в России, что жалко родину, что страна скатывается фактически в такое же полурабство, как и Турция.

М.СОКОЛОВ: Патриотический мотив.

К.МОРОЗОВ: Отчетливые патриотические мотивы, причем это 903 г. – это очень необычно, скажем прямо.

М.СОКОЛОВ: Напомню, что жертвами организации стали два министра, 33 генерал-губернатора и вице-губернатора, 16 градоначальников, 7 адмиралов и генералов. То есть, это действительно был массовый террор под руководством Азефа и Савенкова.

К.МОРОЗОВ: И еще штрих - и еще масса начальников тюрем, каторг, приставов – всех, кто принимал участие в непосредственных репрессиях против политзаключенных. Это было одним из направлений борьбы за политрежим, и многие тюрьмы и каторги благодаря этому террору, как тогда говорили, развинтились. Потому что начальники тюрем боялись – они видели, что становилось с их предшественниками, и потом тюрьмы и каторги завинчивали в 908-909 гг. – Сазонов как раз и погиб во время такого завинчивания в 910 г., приняв яд, чтобы защитить своих товарищей.

М.СОКОЛОВ: Если говорить о практических действиях – сам Савенков ни разу не кидал ни в кого бомбы, ни разу не стрелял - он был именно организатором. А попал он в тюрьму под арест лишь однажды – в Севастополе.

К.МОРОЗОВ: Да. Вообще Севастопольская история это такая фантасмагорическая картина. Когда Савенков едет в мае 06 г. Делать покушение на адмирала Чухнина, а руководство партии эсеров в этот момент принимает решение о приостановлении террора и не ставит их в известность об этом.

Когда они приезжают в Севастополь, причем за ними уже идет слежка – проследили Назарова и Двойникова, а Савенков почувствовал слежку, но посчитал это ошибочным. Взяли Двойникова и Назарова, случайно оказавшихся около собора, где в этот момент севастопольские эсеры осуществили террористический акт, пытались взорвать другого адмирала, адмирала Неплюева. Бомбу бросил 16-летинй Мааров, бомба не взорвалась. Вторую бомбу бросил матрос Фролов, и погибло там довольно много людей и 37 человек были ранены.

Филеры, посчитав, что без участия приехавших террористов не обошлось, арестовали, потом схватили довольно быстро и Савенкова и посадили их на гауптвахту, и довольно скоро, через два месяца, должен был состояться военный суд.

В общем, приговора суда не было – он бежал до этого, но было всем понятно, что смертной казни ему не избежать. Ему помог бежать Зибельберг, Сулетицкий и бывший лейтенант флота Никитенко.

М.СОКОЛОВ: Фактически, распроагандировали одного из охранявших, начальника караула, который и вывел Савенкова из тюрьмы.

К.МОРОЗОВ: По воспоминаниям, там не шла речь о распропагандировании, потому что начальником караула был Сулетицкий, а он был вольноопределяющимся, он был интеллигентом – он потом стал террористом. То есть, когда говорят «распропагандировали», все-таки всегда имели в виду нижние чины – рабочих, крестьян, а это другая история, он даже не знал, что Савенков террорист, когда узнал, уже после того, как они бежали и отсиживались в степной части Крыма, он предложил вступить в боевую организацию, Савенков пытался его отговорить, но не смог.

М.СОКОЛОВ: Судьба его была тоже печальна, его повесили, по-моему.

К.МОРОЗОВ: Да, так же, как Никитенко. Они стали довольно известными, конечно.

М.СОКОЛОВ: Но в начале 906 г. официально террористическая деятельность была приостановлена эсерами.

К.МОРОЗОВ: Да, и это не случайно, потому что еще народовольцы говорили, что как только царизм встанет на путь конституционной монархии, на путь учредительного собрания или Земского собора, то они немедленно прекратят террор. Эсеры говорили то же самое, они действительно прекращали террор, что вызывало массу раздражения у членов боевой организации.

М.СОКОЛОВ: Мы продолжим наш разговор после выпуска новостей.

НОВОСТИ

М.СОКОЛОВ: Продолжаем программу. Говорим о Борисе Савенкове. Загадка, как все-таки Савенков, умный человек, постоянно анализировавший ситуацию, - это видно по его мемуарам, - просмотрел Азефа и массу сообщений о том, что руководитель боевой организации на самом деле двойной агент, ведет и террористическую деятельность и информирует частично о том, что происходит, департамент полиции?

К.МОРОЗОВ: Понять это помогают показания Савенкова Судебно-следственной комиссии по делу Азефа при ЦК КПСР, которая была создана в 909 г. в Париже, и он сам написал письмо и потребовал, чтобы его вызвали – первоначально его не включали в число подлежащих допросу, а он как раз очень хотел, чтобы максимально достоверно была вскрыта невиновность боевой организации террора, и надо сказать, что Савенков ведет на этом суде себя очень достойно. Он дает показания, которые, скорее, бросают тень на него, - лишь бы защитить боевую организацию террора и своих товарищей.

В частности, он говорит, что сам виноват, что проморгал Азефа, что если бы он внимательно пригляделся и проанализировал все, то он был тем членом организации, который мог бы это сделать Другие не могли, потому что у них не было всей информации, а он мог бы это сделать, но ни у него, ни у членов ЦК не хватило, в том числе, и уровня. Сейчас, в 910 году, он бы в этом разобрался и не допустил.

А вообще дело Азефа имело для Савенкова очень тяжелые последствия. Это, конечно же, разочарование, но с другой стороны, и желание воскресить честное имя боевой организации террора и своих друзей. Он пишет статью о необходимости продолжить террор в «Знамени труда» в 909 г., говорит, что грязь Азефа, дело Азефа не может бросить грязь на честное имя Каляева или Доры Бриллиант, Егора Сазонова.

М.СОКОЛОВ: Он пытался продолжить это дело. Была боевая группа, но абсолютно ничего не получилось - в чем причина?

К.МОРОЗОВ: Он создает боевую группу, подписывает договор с ЦК, они пытаются поставить покушение на Столыпина или на Николая П и на одного из великих князей, проводят набор в боевую организацию в Париже, охранка за ними следит. Во время набора они разоблачают двух провокаторов, - Татьяну Цейтлин и Деева, которые записались в кандидаты боевой организации, но были разоблачены – проводились допросы.

Что любопытно, - когда причастность Цейтлин к московской охранке и к ее начальнику, фон Коттону, который завербовал ее еще в 07-м году было установлено, что все члены группы будущего боевого отряда – они создали такую контрразведку – они высказались за их убийство. А Деев был ее сожителем, он сам с охранкой в связях не состоял, но Цейтлин с ним поделилась фактом своего предательства, и он ее фактически поддерживал.

Но Савенков сказал, что пока я руководитель контрразведки и боевой организации, я против крови, против насилия. Мы опубликуем про них в партийной печати сообщение, а убивать их не будем.

В общем-то, конечно, Савенков проявил чудеса конспирации, он выкладывался очень сильно. Они поставили наблюдение в начале 10-го года - слежку извозчиками – выехала полвоина группы боевиков, там был и Михаил Чернавский, Ян берда, Либерман, Степан Слетов, старый эсер – они изображали из себя извозчиков и торговцев вразнос, и у них успешно шла эта работа. Савенков получил информацию о том, что за ними наблюдают, и приказал покинуть Петроград и фактически Савенков спас их от каторги и виселиц.

В группу попал опять же провокатор, - Кирюхин, - это одна из причин того, что революционное движение к этому моменту было просто нашпиговано провокаторами.

М.СОКОЛОВ: И к этому моменту, в 011-м году, партия эсеров ершила от террористической деятельности отказаться, и Савенков вышел на пенсию и стал литератором.

К.МОРОЗОВ: Не то, что ершили отказаться – это было бы не самым худшим вариантом, если бы было только такое решение. В 11-м году, в марте, появляется заключение Судебно-следственной комиссии, где фактически всю вину за Азефа, за провокацию в боевой организации, взвалили на саму боевую организацию, то есть, создали такую логическую схему, что террор это всегда конспирация, а коль начинается конспирация в массовой социалистической партии, вместо того, чтобы заниматься пропагандой и агитацией, которой занимается конспирацией и террором, – тут же разводятся провокаторы, которым значительно легче управлять, влиять, их сложнее вычислить и разоблачить.

Понятно, что эта схема к реальности имела места мало, потому что во всех революционных партиях провокаторов хватало, мы можем вспомнить о том, что и Малиновский в большевистской партии был депутатом-руководителем фракции в Третьей Госдуме.

М.СОКОЛОВ: Теперь – Савенков в Париже. Первая мировая война, он уже писатель Ропшин, книги его имеют достаточный успех. Как он встречает войну?

К.МОРОЗОВ: Савенков уходит, безумно обидевшись на руководство эсеров, из политики. С партией он не порывает, хотя слухи о том, что его исключили из партии или вот-вот исключат, были. Он в 909 г. публикует «Конь бледный», еще раньше знакомится с Гиппиус, Филосовым и Мережковским, и под их влиянием начинает заниматься богоискательством и вместе создавать что-то вроде «Революционного христовства», даже подумывает о создании такой организации, которая бы ценности религии и социализма сплела бы вместе.

В 12-13 гг. он пишет роман «То, чего не было. Три брата», где эти идеи, размышления о цене насилия и вообще о том, что такое революция, роль партии в революции, что такое народ в революции. Уже «Конь бледный» вызвал жуткое неприятие в революционной среде и его партии.

М.СОКОЛОВ: Ну да, там были большинство атеисты и позитивисты.

К.МОРОЗОВ: Да, кроме того, к нему прилепились слова главного героя, Жоржа, что тот ощущает себя каким-то «мастером Красного цеха», - и это прилепили, этим воспользовались все право и праволиберальные публицисты, и Савенков вызвал жуткое раздражение. Хотя его роман «То, чего не было. Три брата» уже публикуют в «Заветах», публикует Чернов, и надо сказать, что публикует, как я полагаю, сознательно – чтобы подразнить эсеровскую парижскую эмиграцию. Потому что Чернов тоже фактически отошел от партийных дел после судебно-следственной комиссии, и отношения у него резко испортились.

Савенкова, конечно, за богоискательство поддерживали, - то есть, в основном бранили, но кое-кто и поддерживал - Шишко, видный народник и народоволец, который писал ему, что «вы, без сомнения, дитя всех тех терзаний и мучений, что и наше поколение». Его поддерживал Чернов в это время очень активно, потому что проблему оправдания насилия нужно было решать, - она действительно стояла перед эсеровской интеллигенцией очень остро, это была непродуманная проблема, другое дело, что Савенков решал ее максималистски.

Войну Савенков встречает во Франции, в октябре 14-го года он пишет жене, это письмо неопубликовано, - он ей пишет 1 октября: «Хотел идти волонтером в том случае, если бы мне не удалось стать военным корреспондентом. Я еще не в армии, но мне обещали, что я туда поеду, как только вообще будут допущены корреспонденты. Пока я все-таки видел очень много и был во многих местах. Я совершенно не в состоянии писать в том тоне, в каком пишут о войне газеты, я всей душой за победу союзников, но война такая ужасная вещь, что, правда, о ней совсем не похожа на газетные повествования. То, что я видел, оставило на мне огромное впечатление – я каждый день во сне вижу траншеи, пожары и трупы».

М.СОКОЛОВ: То есть, он окунулся в фронтовую жизнь. Кстати, в 15-м году он писал Максимилиану Волошину, что военное министерство разрешило ему ехать с другими журналистами, - то есть, на фронте он был в роли журналиста, писал в «Речь» и в «Биржевые ведомости» - то есть до февральской революции зарабатывал пером.

К.МОРОЗОВ: Да, зарабатывал немного, на жизнь его многочисленным родственникам не хватало, и из переписки с Верой Глебовной видно, что он оправдывается и раздражается, что на нем пропитание девяти человек, что газеты платят мало, печатают нерегулярно. Личная жизнь его в этот момент, что видно из писем, - бывшая жена его укоряет, конфликтует с его матерью. Причем, придя к ней на квартиру в Петрограде, и обе они требуют, чтобы он рассудил их в споре. Дети его от первого брака ему писем не пишет, и в 16-м году он просит у Веры Глебовны развод, чтобы усыновить своего 4-летнего сына, незаконнорожденного.

М.СОКОЛОВ: В общем, картина грустной семейной склоки. Итак, 17-й год - его сразу призывают к деятельности победители Февраля?

К.МОРОЗОВ: В 16-м году он пишет бывшей жене и заканчивает: «не надо забывать еще и того, что я уже не очень молодой, и может быть, очень усталый человек».

М.СОКОЛОВ: А ему и 40 еще не было.

К.МОРОЗОВ: Он с 79-го года, но с очень бурной жизнью. В 17-й году, конечно, Савенков был востребован. У Савенкова были амбиции, были ресурсы крупного политического игрока и деятеля. Но эсеры его сразу выводят за рамки игры, на 4 съезде ПСР Зинзинов, делегаты много вопросов задавали об ответственности – несет ли ЦК ответственность за то, что он оказался около Керенского. И Зензинов говорил, что наоборот, эсеры всячески предупреждали Керенского, чтобы он ни в коем случае не пригрел на своей груди Савенкова, и что Савенков с самого начала не имел никаких отношений с руководством эсеров, что правда.

М.СОКОЛОВ: То есть, его лично Керенский пригласил работать в военном министерстве?

К.МОРОЗОВ: Да. Он сначала становится комиссаром 7-й армии, потом комиссаром Юго-Западного фронта, затем управляющим военного ведомства. Причем, ему обещали, что он будет даже товарищем военного министра.

М.СОКОЛОВ: При том, что Министром был Керенский. Фактически министерством управлял бы Савенков?

К.МОРОЗОВ: Да, управляющий должность чуть ниже, но на фотографии, где министр Керенский снят в окружении ближайших сотрудников, Савенков сидит по правую руку.

М.СОКОЛОВ: Август 17-го года – фактически три человека решили судьбу России – Керенский. Корнилов и Савенков. Я понимаю, что запутанная история отношений в этом треугольнике, но все-таки – кто виноват в непонимании и, в конце концов, в том, что формально называется «Корниловским мятежом», каковыми, конечно, эти события не были, а был конфликт, вылившийся в поход на Петроград, объявление Корнилова предателем, отставку Савенкова – все, что открыло дорогу большевикам.

К.МОРОЗОВ: Когда я думаю об этом деле, я вспоминаю другое – покушение на Столыпина, точнее, вспоминаю слова сенатора Трусевича, который говорит, что это дело у него рождает вихрь предположений. Дело Керенского-Корнилова-Савенкова порождает не меньший вихрь предположений, недоумений, загадок, путаницы, прямой лжи, фигур умолчания и даже трудно сказать, что еще.

Совершенно очевидно, что три человека, три видных деятеля, и все трое хотели играть первые роли, вели собственную игру, друг от друга конспирировались, всех карт не открывали. То, что написал Савенков – оно написано так скупо, дозировано, что понять что-либо, как обстояло дело на практике, невозможно. То же самое и у Керенского.

Единственно, что немножко приоткрывает и показывает эмоции в этом деле, - это письмо Волошина, которому Эренбург, хорошо знакомый и дружный с Савенковым, много про эту историю рассказал. Он пишет, что когда еще Савенков был комиссаром, а Корнилов командующим 7-й армии, Корнилов неожиданно ему сказал однажды: А что, если я вас повешу? - Я постараюсь вас предупредить, Лавр Георгиевич. На следующий день Корнилов ему сказал: Знаете, я со вчерашнего дня начал вас уважать. Потом между ними возникла настоящая дружба. Но Савенков человек, обладающий высшей степенью холодного мужества, говорит, что ему иногда в присутствии Корнилова бывало жутковато. И ставши во главе министерства, имел всегда около Корнилова человека, который должен был его убить в случае измены. Керенский Савенкова боялся, но цеплялся за него. И заканчивается это все сценой, когда Савенков отлавливает в кабинете Керенского, закрывает кабинет на ключ и заставляет того подписать приказ о введении смертной казни, со словами, что «другого человека на вашем месте я бы просто пристрелил». И завершающая история - «Александр Федорович, я вас раньше любил и уважал, а теперь не люблю и не уважаю». Керенский в ответ закрыл лицо руками, и расплакался.

То есть, все, что угодно – до мелодраматизма и вполне себе истерических реакций.

М.СОКОЛОВ: В общем, три государственника-патриота-республиканца погубили Россию. Такая вот интересная коллизия. У нас пришел вопрос - почему все-таки Савенков невзлюбил большевиков?

К.МОРОЗОВ: По той же примерно причине, почему большевиков невзлюбили практически все политические партии, политические лидеры и большая часть политических сил, игроков на сцене 17-го года. Потому что большевики фактически перевернули шахматную доску, сказали, что не будет играть по правилам парламентской демократии, правилам выборов в Учредительное собрание, с сохранением демократических свобод, созывом Учредительного собрания, а будем строить социализм, при этом по нашим жестким правилам.

И уже было достаточно понятно, что это приведет и к Гражданской войне, вне всякого сомнения, - это надо было понимать, что «Апрельские тезисы» Ленина в 17-м году - за ними легко прочитывалась Гражданская война. А кто позволит одной партии перестраивать всю жизнь так, как она захочет? И было понятно, что кроме всплеска насилия и деспотизма ничем хорошим это не кончится.

С другой стороны, Савенков в 24-м оду признал советскую власть, и эта тема очень интересная. Но это тема эволюции идейной Савенкова, этой жуткой противоречивости характера, натуры Савенкова, о чем надо обязательно говорить. Про него хорошо сказал Чернавский - что Савенков был двуликим человеком, что нередко, в людях иногда бывает, что живут два человека, но эти две личности находят общий язык, модус-вивенди. А у Савенкова чем дальше, это противостояние обострялось.

Это хорошо уже заметно было и в 06-08 гг., особенно позже, когда он, с одной стороны, руководил боевой организацией и был террористом, а с другой стороны, уже сомневался в возможности террора как такового, возможности проливать кровь – то есть, это уже была настоящая политическая шизофрения. Но при этом он продолжал заниматься террором и продолжал писать.

То же самое у него происходит, когда он борется с большевиками, и позже, в 23-м году, пишет «Коня воронова», где фактически ставит крест на всей этой борьбе.

М.СОКОЛОВ: Но художественно ставит крест. Вообще демократом он последовательным не был, скорее всего, мог состояться как авторитарный лидер, как его друг, Юзеф Пилсудский.

К.МОРОЗОВ: Парадокс заключается в том, что всю жизнь он боролся за политическое освобождение России, политические свободы. А сам в конце жизни начинает эволюционирует как раз резко вправо. Конечно, Пилсудский вызывал у него большие симпатии. Есть письмо личное 20-го года, когда он вынужден покинуть Польшу из-за давления на Пилсудского советской республики, и он ему пишет довольно пронзительные слова благодарности со стороны русского народа. Кроме того, он встречался и с Муссолини, и Муссолини вызывал у него симпатии.

Гиппиус говорила, что у него, вне всякого сомнения, не просто авторитарная жилка, у него деспотический склад характера. Но при этом он был очень противоречив – он души не чаял в друзьях, товарищах по боевой организации. То есть, с одной стороны, он деспот, конечно, а с другой стороны, в боевой организации он многие вопросы решал сам, но вел себя очень по-товарищески. То есть, он очень сложносочиненный, вне всякого сомнения, человек.

М.СОКОЛОВ: В общем, поддержав белое движение, он проявил себя государственником-патриотом скорее.

К.МОРОЗОВ: Да. Но при этом он все-таки пытался занять нишу эсеров, с которыми разругался окончательно. Он говорил о «третьем пути», «зеленом движении», о борьбе с Германией и верности союзникам, но главное, говорил о том, что землю нужно отдать крестьянам и про Учредительное собрание, - эти идеи он сформулировал в 18-м году, в «Союзе защиты родины и свободы», и в 21-м году, «Народный союз защиты родины и революции», он снова эти идеи повторял.

Но завершая, хочу сказать, что Савенков, который признал советскую власть, фактически перечеркнул всю деятельность предыдущую того Савенкова, который боролся с советской властью. Собственно говоря, отсюда и видна его смерть, видно его самоубийство.

М.СОКОЛОВ: Константин Морозов был в программе. Думаю, мы еще поговорим о Савенкове во время Гражданской войне и о том, что было в Польше. Всего доброго.

Источник: Википедия

Отец Савинкова, Виктор Михайлович, - товарищ прокурора окружного военного суда в Варшаве,
за либеральные взгляды уволенный в отставку, умер в психиатрической лечебнице;
мать, Софья Александровна, урождённая Ярошенко (1852/1855-1923, Ницца), сестра
художника Н. А. Ярошенко - журналистка и драматург, автор хроники революционных
мытарств своих сыновей (писала под псевдонимом С. А. Шевиль). Старший брат
Александр - социал-демократ, был сослан в Сибирь, покончил с собой в якутской
ссылке в 1904; младший, Виктор - офицер русской армии (1916-1917), журналист,
художник, участник выставок «Бубнового валета», масон. Сёстры: Вера (1872-1942;
в замужестве Мягкова) - учительница, критик, сотрудник журнала «Русское
богатство»; София (1887/1888-после 1938; в замужестве Туринович) - эсерка,
эмигрантка.
Савинков учился в гимназии в Варшаве (одноклассник И. П. Каляева), затем в
Петербургском университете, из которого исключён за участие в студенческих
беспорядках. Заканчивал образование в Германии.
В 1897 году арестован в Варшаве за революционную деятельность. В 1898 входил в
социал-демократические группы «Социалист» и «Рабочее знамя». В 1899 арестован,
вскоре освобождён. В том же году женился на Вере Глебовне Успенской , дочери
писателя Г. И. Успенского, имел от неё двух детей. Печатался в газете «Рабочая
мысль». В 1901 работал в группе пропагандистов в «Петербургском союзе борьбы за
освобождение рабочего класса». В 1901 арестован, в 1902 выслан в Вологду , где
работал непродолжительное время секретарём консультации присяжных поверенных при
Вологодском окружном суде.
Лидер Боевой организации
В июне 1903 года Савинков бежит из ссылки в Женеву, где вступает в партию
эсеров и входит в её Боевую организацию. Принимает участие в подготовке ряда
террористических актов на территории России: убийство министра внутренних дел В.
К. Плеве , московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича ,
покушения на министра внутренних дел Дурново и на московского
генерал-губернатора Дубасова .
Савинков становится заместителем руководителя Боевой организации Азефа , а после
его разоблачения - руководителем. Вместе с Азефом выступает инициатором убийства
священника Георгия Гапона , заподозренного в сотрудничестве с Департаментом
полиции. (Б. Савинков. Воспоминания террориста. Часть II, глава I). В
1906 году арестован в Севастополе по доносу Азефа и приговорён к смертной казни,
но бежал в Румынию. Адвокатом у Савинкова был В.А. Жданов.
В ночь после побега Савинков написал следующее, отпечатанное в большом
количестве экземпляров извещение.
«В ночь на 16 июля, по постановлению боевой организации партии
социалистов-революционеров и при содействии вольноопределяющегося 57
Литовского полка В. М. Сулятицкого, освобождён из-под стражи содержавшийся на
главной крепостной гауптвахте член партии социалистов-революционеров Борис
Викторович Савинков.
Севастополь, 16 июля 1906 г.»
Эмиграция
Из Румынии через Венгрию переправляется в Базель, потом в Гейдельберг в
Германии. В Париже зимой 1906-1907 года Савинков познакомился с Д. С.
Мережковским и З. Н. Гиппиус , ставшими его литературными покровителями. Основной
литературный псевдоним Савинкова - В. Ропшин - «подарен» ему Гиппиус, раньше
выступавшей под ним. В 1909 пишет книгу «Воспоминания террориста», в том же году
публикует повесть «Конь бледный», в 1914 - роман «То, чего не было». Эсеры
скептически восприняли литературную деятельность Савинкова, видя в ней
политические памфлеты, и требовали его изгнания из своих рядов.
После разоблачения Азефа в конце 1908 года Савинков, долгое время не веривший в
его провокаторскую деятельность и выступавший его защитником на эсеровском «суде
чести» в Париже, пытался возродить Боевую организацию (однако ни одного
успешного теракта в этот период организовать не удалось) и занимался этим вплоть
до её роспуска в 1911 году, после чего уехал во Францию и занялся прежде всего
литературной деятельностью. В 1912 году от второго брака с

Биографические сведения см. во вступительной статье "Опаленные идеей революции" .

Савинков родился в 1879 году в Варшаве, где его отец около двадцати лет служил по министерству юстиции. Даже ненавидевшие всех русских поляки и за глаза, и в глаза называли его "зацны сендзя", то есть "честный судья". Словно по иронии судьбы, сын "честного судьи" стал опаснейшим террористом. Примечательно, что свою политическую карьеру Савинков начинал как социал-демократ. Но эсдеки не удовлетворяли его бурный темперамент, их программы казались ему пресными и бесперспективными. Он переметнулся к эсерам и вплоть до 1907 года был одним из руководителей их Боевой организации . Именно Савинков стал вдохновителем и организатором убийства в Петербурге 15 июля 1904 года реакционного министра внутренних дел В. К. Плеве (исполнитель Егор Сазонов приговорен к вечной каторге, в ноябре 1910 года покончил жизнь самоубийством) и в Москве 4 февраля 1905 года московского генерал- губернатора великого князя Сергея Александровича (исполнитель Иван Каляев казнен в Шлис-сельбургской крепости 10 мая 1905 года).

14 мая участник заговора матрос Иван Фролов на выходе из собора после богослужения метнул бомбу в коменданта Севастопольской крепости генерал- лейтенанта Неплюева . Генерал остался жив, а сам покушавшийся и еще шесть человек из толпы убиты, около сорока - ранены. Почти все участники заговора, в том числе Савинков, были арестованы. Однако вскоре Савинков из камеры смертников с помощью служившего в карауле Севастопольской военной тюрьмы вольноопределяющегося 51-го Митавского полка Василия Сулятицкого бежал. Той же ночью отставной лейтенант флота Борис Никитенко принял его на борт крохотного мотобота и переправил в Румынию . Впоследствии оба спасителя Савинкова были казнены.

Страшным моральным ударом по Савинкову, положившим конец карьере боевика, стало разоблачение его многолетнего друга, видного руководителя Боевой организации Евно Азефа как давнего провокатора охранки.

Савинков официально был женат дважды. Его первой женой стала Вера Глебовна Успенская - дочь знаменитого писателя Глеба Успенского , которого современники заслуженно называли совестью русской литературы. От этого брака у него был сын Виктор . От второго - тоже сын, Лев . Ближайшим сподвижником Савинкова, "оруженосцем" был младший брат Виктор , казачий есаул. К слову, мать Савинкова была родной сестрой художника- передвижника Николая Ярошенко , автора знаменитой картины "Всюду жизнь" (Третьяковская галерея). В мировую войну Савинков добровольцем вступил во французскую армию (тогда он жил в эмиграции во Франции). В Россию вернулся, как многие политэмигранты, после свержения самодержавия. Временное правительство назначило его комиссаром при Ставке главковерха . Тогда и завязались его близкие отношения (и это несмотря на репутацию едва не состоявшегося цареубийцы!) с влиятельными генералами Лавром Корниловым и Михаилом Алексеевым . Венцом карьеры для Савинкова при Временном правительстве стала должность управляющего военным министерством . После Октября Савинков принимал активное участие в создании Добровольческой армии, а в феврале-марте 1918 года нелегально создал в Москве СЗРС - Союз защиты родины и свободы . Штаб СЗРС находился в квартире сотрудника Савинкова Александра Аркадьевича Дикгофа-Деренталя , в Гагаринском переулке, 23. Когда-то Деренталь был горячим поклонником печально знаменитого попа Георгия Гапона , а после разоблачения последнего как агента охранки стал одним из его убийц. Жена Деренталя Любовь Ефимовна Деренталь , в прошлом шансонеточная танцовщица, в эмиграции стала любовницей Савинкова, а фактически - гражданской женой при живом, тут же присутствовавшем муже. Именно СЗРС организовал кровавый контрреволюционный мятеж в Ярославле и мятеж в Рыбинске .

Савинков был в числе главных организаторов набегов на советские западные приграничные территории банд Сергея Павловского , Станислава Булак-Балаховича и других атаманов, а ранее, в советско- польскую войну, вместе с поляками предпринял поход на Мозырь .

Как уже было сказано ранее, Савинков обладал не только организаторскими способностями в области конспирации и террора, но и литературными. В определенных кругах пользовались успехом написанные им под псевдонимом

История России, как отмечал один из персонажей писателя Василия Гроссмана, выступает наглядным уроком для всего остального мира — уроком, который мир так и не смог выучить. Люди до сих пор романтизируют революционное насилие, как мы видим на постерах с ангельским образом Че Гевары. В царской России привилегированные сословия поощряли тех, кто потом уничтожит их.

1 марта 1881 года (по старому стилю) царь Александр II ехал своим обычным маршрутом на развод караулов, когда террорист бросил бомбу в его экипаж. Царь выжил при первом взрыве, но вторая бомба террориста оказалась смертельной.

Сколькими же открытиями мы обязаны русским! Ленин изобрел политическую систему, которую мы называем тоталитаризмом. Советский Союз стал первым государством, построенном на терроре и первым «однопартийным государством». (Ранее партия, как и предполагает само слово, представляла лишь часть общества). Первым романом-антиутопией стал не «Дивный новый мир» Олдоса Хаксли и не «1984» Джорджа Оруэлла, а «Мы» Замятина, с которым прекрасно были знакомы и Хаксли, и Оруэлл. Царская Россия послужила вдохновением и для лагерной литературы XX века, выросшей из «Записок из мертвого дома» Достоевского, и для «террористической литературы», основой для которой послужил роман Достоевского «Бесы». Лагеря, антиутопия, терроризм — о чем бы ни шла речь, история России была благодатнейшей почвой для литературы. Как, впрочем, и для политического языка: слово «интеллигенция» происходит из России, где оно появилось около 1860 года; а американских «популистов» 1890-х годов опередили российские народники (популисты) 1870-х. Политический экстремизм и великая литература — вот две одержимости России.

Россия была также первой страной, где молодые мужчины и женщины на вопрос о том, кем они хотели бы стать, могли ответить «террористом». Начиная с 1870-х годов, терроризм стал почетной, пусть и опасной, профессией. Он часто становился семейным делом, где бывали задействованы братья и сестры поколение за поколением. Историки порой возводят современный терроризм к итальянским карбонариям начала 19-го века, но именно Россия придала ему беспрецедентное значение. Невозможно говорить об истории последних 50 лет царской России, не затронув истории терроризма. Точно так же, как у нас сегодня терроризм ассоциируется с радикальным исламом, в то время у европейцев он ассоциировался с «русским нигилизмом». К началу 20 века ни одна другая профессия не пользовалась большим престижем среди хорошо образованных русских, если не считать литературы.

История России, как отмечал один из персонажей писателя Василия Гроссмана, выступает наглядным уроком для всего остального мира — уроком, который мир так и не смог выучить. Люди до сих пор романтизируют революционное насилие, как мы видим на постерах с ангельским образом Че Гевары. В царской России менталитет, окрещенный впоследствии Томом Вулфом (Tom Wolfe) «радикальным шиком», увлек образованное общество. Привилегированные сословия поощряли тех, кто потом уничтожит их.

Терроризм возникал во многих культурах, но русский терроризм, насколько мне известно, уникален в одном отношении: он связан тесными узами с литературой. Дело не только в том, что великие писатели, такие как Достоевский и символист Андрей Белый (автор романа «Петербург») написали главные романы о терроризме, но террористы и сами писали захватывающие мемуары и художественную литературу. Князь Петр Кропоткин, когда-то самый влиятельный анархист мира, был автором шедевра русской автобиографической прозы «Мемуаров революционера». Многие другие террористы, и, главным образом, женщины оставили классические повествования о террористических движениях. Когда убийца Сергей Кравчинский сбежал в Европу и взял фамилию Степняк, он прославился в мире как своей историей «Подпольная Россия: революционные профили и очерки из жизни», так и романом «Андрей Кожухов» [«Карьера нигилиста»]. Еще большего удивления заслуживает Борис Савинков, в течение длительного времени возглавлявший самую главную террористическую организацию России и ответственный за громкие убийства высокопоставленных чиновников: он также опубликовал свои «Воспоминания террориста», а также три романа о террористах. Порой трудно понять, требовалась ли террористическому движению литературная обработка или к нему примыкали специально, чтобы получить захватывающий литературный материал.

Масштабы терроризма в 19-м и 20-м веках в России не укладываются в голове. По свидетельству лучшего историка террористического движения Анны Гейфман, терроризм затронул почти всех. Обычно указывается небольшая предыстория 1860-х — начала 1870-х годов, далее наступает «героическая стадия» с 1878 до 1881 года, а потом — после перерыва — наступает период, когда терроризм принял ошеломляющие масштабы. В 1866 году Дмитрий Каракозов, член радикальной подпольной организации под названием «Ад», совершил покушение на царя и был повешен. Сергей Нечаев, чья история послужила основой для романа «Бесы», не только совершил убийство, но и, что более важно, написал печально известный «Катехизис революционера», ставший образцом для будущих революционеров. У подлинного революционера, согласно Нечаеву, «нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единственным
исключительным интересом, единою мыслью, единою страстью — революцией». Он должен подавлять все чувства сострадания, любви, благодарности и «даже чести». Для него существует единственный существующий критерий добра и зла: «Нравственно все, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что мешает ему». Революционер без лишних колебаний использует других людей, в том числе и других революционеров, что Нечаев и делал. По сравнению с ним Макиавелли был просто тряпкой.

В середине 1870-х годов мужчины и женщины, придерживающиеся идеалистических ценностей, стали «популистами» и «пошли в народ». Они хлынули в деревню, чтобы вобрать природную душевную щедрость народа, обучая их попутно социализму. (Я описывал недавно это движение на страницах этого издания). На крестьян эти уроки не произвели должного впечатления, вследствие чего народников часто сдавали в полицию, подобно тому, как это описывает Тургенев в романе «Новь». Не отказываясь от своих идеалов, популисты решили реализовать их без участия народа и даже против воли народа при помощи террора и государственного переворота. По иронии судьбы они назвали свою организацию «Народная воля». Впоследствии, в 1881 году, они совершили успешное покушение на царя.

Почему их мишенью стал Александр II, самый либеральный царь за всю историю России? Александр освободил крепостных, предоставив, таким образом, свободу трети населения, которое полностью принадлежало частным землевладельцам, не говоря уже о том, что то же количество принадлежало царской семье. До освобождения крепостных крестьян в 1861 году обычным делом была их продажа, покупка и передача другому собственнику в результате проигрыша в карты. В числе «великих реформ» Александра II — создание органов самоуправления, сначала в деревнях (1864), а потом и в городах (1870). Вся судебная система была реформирована в соответствии с западными образцами. В результате модернизации армии в 1874 году обязательная военная служба сократилась с 25 до шести лет. Несмотря на все это, радикалы настаивали, что терроризм — это их единственный путь. «Не было никаких надежд добиться чего-либо законными и мирными методами, — невозмутимо объяснял Степняк. — После 1866 года человек должен был быть или слепым, или лицемером, чтобы верить в возможность каких-либо улучшений без применения насилия». В день своего убийства царь одобрил реформу движения в направлении к созданию конституции.

«Героический период» русского терроризма начался в январе 1878 года, когда Вера Засулич выстрелила в генерала-губернатора Трепова, приказавшего выпороть розгами одного представителя интеллигенции, как будто он был каким-то крестьянином: эти радикалы серьезно относились к своим классовым привилегиям! На суде по делу Засулич ее адвокат, Кларенс Дэрроу (Clarence Darrow) своей эпохи, по сути предъявил обвинение Трепову, изобразив Засулич святой. Как следовало из его речи, она жила в «деревенской глуши» — на самом деле, она разъезжала с пистолетом по революционной коммуне — когда услышала о возмутительном указе Трепова и решила принести себя в жертву в борьбе за справедливость. Сливки общества бились за то, чтобы попасть на этот судебный процесс, аплодировали защите и были довольны, когда суд вынес немыслимое решение оправдать Засулич.

Вскоре после этого Степняк преследовал генерала Николая Мезенцева, шефа российских жандармов, и, застав его без охраны, нанес ему удар в спину кинжалом, повернул его в ране и сбежал. Степняк стал любимцем британского общества, подружился в числе прочих с Уильямом Моррисом (William Morris) и Джорджем Бернардом Шоу (George Bernard Shaw). За границей радикалы заявляли, что хотели добиться всего лишь базовых гражданских свобод, но на самом деле, они либо отрицали западные «свободы» или выступали за них, только потому, что они могли облегчить организацию революции. Они выступали против демократии, потому что очень хорошо знали, что никогда не получат поддержки со стороны крестьян. Как отмечает один историк, «террор представлялся проще, чем перспектива биться головой об стену крестьянского безразличия». Он давал небольшой группе возможность деморализовать правительство, создавая при этом мистический налет насилия, чтобы обеспечить бесконечное количество новобранцев. Обе эти цели были достигнуты.

Жуткие последствия взорванной бомбы в 1880 году в Зимнем дворце - одна из многих попыток убить царя Александра II.
Изобразительное искусство / Getty

История о том, как «Народная воля», первая в мире террористическая организация современного образца, убила царя, представляет собой захватывающее чтение. У выживавшего в одном покушении за другим Александра II, казалось, был ангел-хранитель. Ему, безусловно, какое-то время очень везло. Террористы вырыли туннель под улицей, где он должен был проехать, и заложили туда взрывчатку, но маршрут царя изменился. Потом они взорвали железнодорожный вагон, в котором, по их расчетам, должен был находиться царь, но взорван был вагон для багажа, как выяснилось, это произошло в результате изменившихся в последнюю минуту распоряжений. Самая удивительная попытка покушения произошла, когда террористы взорвали столовую залу Зимнего дворца, намереваясь убить царя и всех присутствовавших. Некомпетентность полиции поражает воображение. Ранее она уже арестовала террориста с картой Зимнего дворца, где крестиком была помечена именно столовая! Караул проверял посетителей Зимнего дворца, не обращая при этом никакого внимания на рабочих, заходивших в подвал и покидавших его. Террористу не стоило труда устроиться на работу во дворец и проносить понемногу динамита каждый день, в результате чего и был организован взрыв. Та бомба убила 11 человек и ранила 56, но Александр II опоздал. «Народная воля» связала свое фиаско с непунктуальностью правителя. «Досаднее всего, — писал один консервативный журналист, — что так называемое политическое преступление стало подлинно национальной традицией».

Полиция наступала все ближе, и 27 февраля 1881 года арестовала руководителя террористов Андрея Желябова, но его функции взяла на себя его любовница Софья Перовская. Террористы добились своего 1 марта, когда убийца бросил бомбу в экипаж Александра II, ранив двух человек — царь при этом остался цел и невредим. Вместо того, чтобы продолжить свой путь, он остановился осмотреть раненых. Бомбист с иронией сказал: «До сих пор Бога благодаришь?», когда второй террорист бросил бомбу. Искалеченный царь умер несколько часов спустя. Под руководством Веры Фигнер «Народная воля» просуществовала еще несколько лет. В 1880-1890-е годы, которые порой пренебрежительно называют «эрой малых дел», терроризм почти взял перерыв. Безусловно, было одно поразительное исключение. 1 марта 1887 года, в шестую годовщину убийства Александра II, группа террористов планировала убить его наместника, Александра III, бросив бомбы в его экипаж, однако их остановила полиция. Заговорщиков приговорили к смертной казни, но царь помиловал всех, кроме пятерых. Один из повешенных — лидер группировки химик Александр Ульянов — был старшим братом Владимира Ленина, который, как гласит легенда, поклялся отомстить за него.

Когда движение возобновилось после 1900-го года, оно выросло до беспрецедентных масштабов. Трудно даже представить размах террора. Партия социал-революционеров (эсеров), основанная в 1901 году, немедленно создала боевую организацию для проведения массового террора. Каждый из трех руководителей партии — вторым был Савинков — стал легендой. В 1879 году в «Народной воле» числилось около 500 членов, а в партии эсеров к 1907 году было уже 45 тысяч. Было создано столько бомб — которые условно называли апельсинами — что в народе шутили, что этих фруктов следует опасаться. В 1902 году эсеры убили министра внутренних дел Дмитрия Сипягина, а в 1904 году — его наместника Вячеслава фон Плеве, а также — в числе прочих — дядю царя великого князя Сергея Александровича в 1905-м.

По подсчетам Гейфман, в период между 1905 и 1907 годом убиты были около 4500 правительственных чиновников разного ранга, а также, по меньшей мере, 2180 обычных граждан, и 2530 были ранены. В период с января 1908 по май 1910-го года властями было зафиксировано 19957 террористических актов, в которых погибли 700 чиновников и тысячи обычных граждан. Обычным делом стали грабежи — которые террористы называли экспроприацией. Террористы грабили не только банки и имперскую казну, но также помещиков, предпринимателей и даже самых обычных людей, у которых едва можно было украсть рубль. Как пишет один либеральный журналист, грабежи происходили ежедневно «в столицах, провинциальных городах, городах местного значения, в деревнях, на больших дорогах, поездах и на пароходах». Газеты публиковали специальные разделы с хроникой актов насилия, и сообщения об убийствах стали встречаться чаще, чем хроника несчастных случаев, связанных с транспортом.

Эсеры были далеко не единственной террористической организацией. Еще больше преступлений совершали разнообразные анархистские группировки. Запаздывавшие большевики старались наверстать упущенное. Несмотря на то, что некоторые другие марксистские партии отвергали терроризм как явление, противоречащее догме о незначительности отдельно взятого человека, большевики все равно применяли его. Преступники, называвшие себя революционерами, примыкали к движению, но, поскольку революционеры и сами набирали в свой состав преступников, и поощряли их за применение насилия, то невозможно очертить грань между революционными и преступными действиями. Некоторые террористы отдавали половину награбленного революционной партии, а вторую половину использовали на приобретение имения или даже собственного дела. В Риге террористы фактически сменили местное правительство за счет системы налогообложения, установки полицейского патруля и, разумеется, создания своей собственной тайной полиции для выявления предателей.

Либеральные профессионалы и промышленники не просто поощряли движение: они предлагали свои квартиры для сокрытия оружия и вкладывали значительные суммы денег. Ленину приписываются слова: «Когда мы будем готовы повесить капиталистов, они будут продавать нам веревку», но было бы правильнее сказать: «Они купят нам веревку». Либералы с гордостью выступали в защиту террористов в суде, в прессе и в Думе. Павел Милюков, возглавлявший либеральную Конституционно-демократическую партию (кадеты) утверждал, что «все средства законны… и все средства следует испробовать». Кадеты отвергали предложение правительства об амнистии политических заключенных, пока в него не включили террористов, которые, как они прекрасно знали, немедленно возобновили бы практику убийства правительственных чиновников. «Осудить террор?— заявлял лидер кадетов Иван Петрункевич. — Никогда! Это будет означать моральное разложение партии!»

Если стратегия состояла в том, чтобы деморализовать правительство, то она сработала. Наличие униформы было достаточным поводом для того, чтобы вы стали мишенью для пули или вам плеснули в лицо серную кислоту — этот метод был еще одним распространенным видом нападения. В Петербурге глава службы безопасности столкнулся с нарушением субординации со стороны агентов, опасавшихся революционеров. Моя любимая история — о журналисте, который спросил редактора, публиковать ли биографию вновь назначенного генерал-губернатора. Последовал ответ: «Не беспокойтесь. Припасите ее для некролога».

(Продолжение следует)

САВИНКОВ БОРИС ВИКТОРОВИЧ

(род. в 1879 г. – ум. в 1925 г.)

Видный деятель партии эсеров, один из руководителей ее Боевой организации, организатор и участник ряда покушений на видных царских чиновников, министр Временного правительства, один из организаторов борьбы против большевизма.

Почти три секунды длился этот свободный полет. Почти три секунды летел человек, выпавший из окна, находящегося на пятом этаже следственного изолятора на Лубянке. Почти три секунды свободы… На камнях тюремного двора лежало тело. Из раздробленной головы вытекала кровь, которой он никогда не щадил во имя великой идеи – Революции, не щадил как своей, так и чужой. Это была последняя точка в трагедии человека, игрока, поставившего все на выигрыш и проигравшего все, включая право на жизнь и право на имя, вычеркнутое из списков Революции на десятилетия. Его имя Борис Викторович Савинков. Человек, внесший свою, хоть и довольно жуткую лепту в борьбу за свободу народа, не получил даже права на могилу. Где и как он похоронен – неизвестно.

Из 68 томов уголовного дела, заведенного ОГПУ по поводу деятельности савинковской организации после 1917 года, три посвящены лично ему. Личность эта довольно неординарна: революционер-террорист, борец, политик, писатель. Савинков участвовал в убийствах министра внутренних дел Плеве, московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, ряде других террористических актов, готовил покушение на царя. Не раз был арестован, отправлен в северную ссылку, бежал, в Севастополе вновь угодил в тюрьму, приговорен к смертной казни, но вновь сумел бежать. После Февральской революции 1917 года недолго пробыл на посту военного и морского министра, а затем наступил длительный период борьбы с большевиками, ярым врагом которых он стал, борьбы любыми способами, любыми методами. С ним считались на Западе, он был вхож во многие высокие кабинеты власти. Кроме того, писатель В. Ропшин – это тоже Б. Савинков. Его перу принадлежит ряд известных произведений: «Конь бледный» и «Конь вороной», романы «То, чего не было» и «Воспоминания террориста», книга очерков «Во Франции во время войны». Да, весьма одаренным был этот человек, предстающий в различных ипостасях, многогранен и артистичен – человек со многими лицами. И мнения его современников о нем абсолютно разноречивы: охотник на львов и дешевый клоун на ковре истории, кавалергард революции и смердящий труп революции, гениальный индивидуалист и сентиментальный палач. По мнению большевистского наркома Луначарского, Савинков – «Артист авантюры, человек в высшей степени театральный. Я не знаю, всегда ли он играет роль перед самим собой, но перед другими он всегда играет роль». А вот Уинстон Черчилль, не раз встречавшийся с Савинковым, увидел в нем «мудрость государственного деятеля, качества полководца и стойкость мученика».

На следствии, начавшемся в августе 1924 года, Б. Савинков дал о себе следующие показания. Родился он в 1879 году в Харькове. Отец его был судьей в Варшаве, но за революционный образ мыслей в 1905 году его выгнали со службы. Мать была сестрой художника Ярошенко, родом из Польши. У Бориса были еще два брата и три сестры. Высшего образования он так и не получил, поскольку в 1899 году за участие в студенческих беспорядках его исключили из Петербургского университета без права поступления в другое учебное заведение России. Тогда Борис вынужден был уехать для продолжения учебы в Германию. В тот период он был уже женат. Его избранницей стала дочь писателя Глеба Успенского Вера, в семье рос сын Лев. По возвращении в Петербург в том же 1899 году Б. Савинкова арестовали и после пятимесячного заключения в крепости отправили в вологодскую ссылку. С ним поехали и жена с сыном.

Начинающий революционер поначалу примкнул к социал-демократам плехановского толка и даже внес свой вклад в это движение. Его статья «Петербургское рабочее движение и практические задачи социал-демократов», написанная в ссылке, получила положительный отзыв В. Ульянова (Ленина), который хвалил автора за искренность и живость. Но Савинкову было тесно в рамках социал-демократии. Его деятельная натура жаждала чего-то более радикального, чем теоретические рассуждения. Еще за границей он познакомился с будущим лидером партии эсеров В. М. Черновым. Взгляды эсеров с их культом героического, жертвенного индивидуального подвига, высшей личности, приносящей себя на алтарь революционной борьбы и отказ от своего «Я» ради великой цели национального и социального освобождения народа – все это было намного ближе Савинкову, человеку крайностей, максималисту и экстремисту. В своей революционной деятельности главным для себя он всегда будет считать только одно – террор.

В июле 1903 года Савинков бежал из ссылки и вскоре оказался в Женеве, где познакомился с одним из лидеров эсеров М. Гоцем. Партия эсеров к тому времени в своей деятельности использовала террор. Для этого в недрах партии была создана тщательно законспирированная Боевая организация (БО), которой руководил, после ареста Г. Гершуни, Евно Азеф. Долгие годы затем Савинков считал его своим учителем и другом. Сразу по прибытии в Женеву Борис заявил, что хочет заниматься террором. Некоторое время к нему присматривались, а вскоре.

У сыщиков царской охранки Савинков проходил под кличкой «Театральный». Действительно это был человек-театр: поляк Адольф Томашкевич, он же Кшесинский, он же скромный француз Леон Роде или представитель богатой велосипедной фирмы английский инженер Джемс Галлей, или бельгийский подданный Рене Ток, а также подпоручик Субботин, Чернецкий, Крамер, Вениамин. Этот список можно продолжить. В 1904 году Савинков получил первое задание – ликвидация министра внутренних дел Плеве. План покушения разработал Азеф. Руководителем группы был назначен Савинков. В нее вошли Дора Бриллиант, изготовитель самодельных бомб Максимилиан Швейцер, Егор Сазонов, а также несколько других человек, обеспечивающих операцию. Было решено взорвать бомбой карету Плеве. Группа обеспечения под видом извозчиков, газетчиков, разносчиков отслеживала все передвижения министра, систему его охраны, и вот 18 марта по всему маршруту движения Плеве были расставлены метальщики бомб. Только трусость одного из них, Абрама Боришанского, спасла в тот день жизнь царскому сановнику. Но только в тот день. 15 июля одетый в форму железнодорожника Сазонов метнул пятикилограммовую, обернутую в газету бомбу в карету Плеве. Тот был разорван на куски, Сазонов – тяжело ранен. Он будет осужден на 10 лет каторги и покончит там жизнь самоубийством. Савинков был на месте покушения, видел все своими глазами, а затем. пошел в баню. Вечером он уехал в Москву на встречу с Азефом и потом – за границу.

В 1905 году Савинков готовил новый теракт. На сей раз жертвой должен был стать московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович. 2 февраля друг и однокашник Савинкова по варшавской гимназии Иван Каляев бросил бомбу в карету великого князя. Убийство свершилось, но самого Каляева вскоре повесили в Шлиссельбургской крепости. Тем временем Савинков уже находился в Женеве. Нужны были новые люди, верящие в него без оглядки, способные на самопожертвование, и таких людей находить он умел. Зачем же самому пачкать руки кровью? 23 апреля 1906 года студент-поляк Борис Вноровский бросил бомбу в карету министра внутренних дел адмирала Дубасова. Но министру повезло, был убит его адъютант – граф Коновницын. В то же время Савинков готовил покушение и на царя, убедив пойти на этот шаг аристократку Татьяну Леонтьеву. Правда, из этого ничего не получилось, а вскоре в Севастополе арестовали его самого. Пощады ждать было нечего, приговор – смертная казнь. А умирать не хотелось. Позже, в романе «Конь бледный», Савинков писал: «Но как-то не верилось в смерть. Смерть казалась ненужной и потому невозможной. Даже радости не было, спокойной гордости, что умираю за дело. Не хотелось жить, но и умирать не хотелось». Обладая колоссальным честолюбием и желанием войти в историю, Савинков всегда уделял большое внимание предсмертным исповедям своих товарищей по БО. Теперь настал его час. Но самому умирать не хотелось. Ему повезло: накануне казни удалось бежать.

Настоящим ударом для честолюбивого Савинкова стало разоблачение в 1908 году В. Бурцевым провокаторской деятельности Азефа. Столько лет этот человек был для Бориса Викторовича кумиром и наставником! Эсеры приговорили Азефа к смерти, но приговор в исполнение приведен не был, и в этом соратники обвинили Савинкова. Но в действительности Азефа не убили потому, что все совершенно растерялись. Мало кто верил в его предательство. Сам же Савинков говорил, что у него не поднялась рука на его бывшего товарища и вождя: «В тот момент я его любил еще, как брата». Какой бы ни была эта любовь, но деятельность БО резко пошла на спад. Азеф успел сдать ее боевиков царской полиции. Больше никаких громких терактов эсерам провести не удалось.

До 1917 года Савинков жил во Франции. Во время Первой мировой войны он выступал в роли военного корреспондента, отправляя свои репортажи из Парижа в Россию. Тогда же, в 1916 году, появилась его книга «Во Франции во время войны». Февральская революция в России оказалась неожиданной для всех русских революционеров-эмигрантов, включая и Бориса Викторовича. Он тут же, попрощавшись с женой и сыном, выехал в Россию. В апреле 1917 года Савинков прибыл в Петроград. Во Временное правительство, взявшее на себя после отречения царя управление страной, входили многие его товарищи по партии эсеров – Керенский, Чернов, Авксентьев, – и он, человек властный, деятельный, обладающий диктаторскими наклонностями, целиком окунулся в политику. К июню 1917 года Савинков стал довольно заметной фигурой, оказывающей сильное влияние на Керенского – главу правительства. Став комиссаром Юго-Западного фронта, он пытался воодушевить солдат вести борьбу до победного конца, но те воевать уже не хотели. Дисциплина в армии падала, в стране назревал хаос. Савинков понимал, что для выхода из этого нужна твердая власть. Вот тогда и началось его сближение с человеком, схожим с ним по характеру, – генералом. Л. Г. Корниловым, назначенным по его рекомендации Верховным Главнокомандующим. Сам же Борис Викторович был утвержден на пост управляющего Военным министерством. Посол Великобритании в России Бьюкенен тогда сделал запись в своем дневнике: «…Мы пришли в этой стране к любопытному положению, когда мы приветствуем назначение террориста. в надежде, что его энергия и сила воли могут еще спасти армию». Однако положение в стране ухудшалось. В такой обстановке Савинков потребовал от Керенского немедленного ареста большевиков и введения смертной казни в тылу – на фронте она уже была введена, – но Керенский отказался это сделать. И тогда Савинков подал в отставку, но тот отставку не принял, зато назначил Савинкова военным губернатором Петрограда.

В конце августа началось выступление генерала Корнилова, целью которого было установление в России военной диктатуры. Это перепугало правительство, а близость Савинкова с генералом сыграла с ним плохую шутку. Несмотря на то, что военный министр отрицал свое участие в заговоре, считая его «политически ошибочным», ему не верили. Вся его деятельность была поставлена под контроль партии. Мало того, 31 августа Керенский снял его с должности губернатора Петрограда. Тогда Савинков без всяких объяснений ушел с поста военного министра и был исключен из партии эсеров.

Большевистский переворот Савинков встретил враждебно. Он призвал к борьбе с большевиками, вместе с частями генерала Краснова уже через два дня после захвата Лениным власти принял участие в наступлении на Петроград, а после его провала метнулся было на Дон, где создавалось правительство Донской республики, но его, революционера и террориста, встретили там довольно прохладно, и он выехал в Москву. Здесь он создал «Союз защиты Родины и Свободы» (СЗРС). В эту организацию вошли и монархисты, и республиканцы, и эсеры, и социал-демократы плехановского толка, и меньшевики – словом, все, кто с оружием в руках готов был бороться с новой властью. В СЗРС вошло много офицеров, общая их численность, по словам самого Савинкова, достигала 5 тыс. человек. Его помощниками стали полковник Перхуров и генерал Рычков. Эта организация, по сути, подпольная армия, строилась на основе жесткой конспирации и состояла из боевых пятерок. Программа ее была коротка и ясна: Отечество, Учредительное собрание, земля – народу. Методы борьбы известны – террор. Главные его цели – Ленин и Троцкий.

Для организации терактов и содержания Союза нужны были деньги, и деньги немалые. И они нашлись. Часть необходимых средств предоставил председатель чешского национального комитета Масарик, часть – один из руководителей Добровольческой армии генерал Алексеев, часть – посольство Франции. Но в мае 1918 года чекисты арестовали и расстреляли многих савинковцев. Сам он скрывался в доме супругов Деренталей – Александра Аркадьевича и Любы. Именно А. А. Деренталь находился на связи с французами.

Хотя план покушения на Ленина не удался, отряды Савинкова все же сумели захватить города Ярославль, Муром и Рыбинск. Правда, ненадолго. Сам захват городов был кровавым, и освобождение их большевиками тоже сопровождалось большой кровью. Большевики в это время уже проводили массовый террор, но и Савинков к тому времени тоже отошел от террора индивидуального. После подавления выступления руководитель СЗРС, проскитавшись некоторое время по Новгородской губернии, пробрался в Петроград, а оттуда с фальшивыми документами отправился в Казань. По пути его не раз арестовывали красные, чуть было не расстреляли крестьяне, видя в нем большевика, но добраться до места ему удалось. Тут уже находились многие члены его организации, но здесь же располагался Комитет Учредительного собрания (Комуч), созданный под покровительством восставших против большевиков чешского корпуса, состоящего из бывших военнопленных, в основном эсеров. И Савинков распустил СЗРС. Однако, ощущая недоверие своих бывших товарищей по партии и видя их неспособность поднять народ на борьбу с большевиками, он вступил рядовым в отряд полковника Капееля, прославившийся своими карательными действиями. Затем была Сибирь и поездка вместе с супругами Деренталь через Японию в Париж, где он стал представителем правительства Колчака, вплоть до разгрома войск адмирала. Здесь, в Париже, начались новые хлопоты: оружие и боеприпасы для белого движения, участие в защите интересов России при обсуждении Версальского договора. Но положение Савинкова было довольно унизительным. В беседах с лидерами Великобритании Ллойд-Джорджем и Черчиллем ему постоянно намекали, что белые армии – это, по сути, «карманные» армии Антанты, что за помощь надо платить – желательно отделением от России нефтяных районов страны.

В январе 1920 года Савинкова пригласил в Варшаву бывший социалист, а теперь хозяин Польши Юзеф Пилсудский, предложив ему создать Русский политический комитет и русские вооруженные формирования в Польше. Борис Викторович согласился. Из остатков армий Юденича и Деникина он в короткий срок сформировал отряд, насчитывающий порядка 2,5 тыс. человек, и сам добровольцем в конном полку участвовал в походе на Мозырь. Поход этот закончился неудачей, и тогда Савинков, порвав с Белым движением, создал «Научный союз защиты Родины и Свободы» (НСЗРС), возглавив его. Программой организации стали: борьба с Советской властью, большевиками, монархистами, помещиками, за народовластие, свободу слова, печати, собраний, мелкую частную собственность, передачу земли в собственность крестьян, право на самоопределение народов, ранее входивших в состав Российской империи. Каждый вступающий в НСЗРС приносил присягу: «Клянусь и обещаю, не щадя сил своих, ни жизни своей, всюду распространять идею НСЗРС: воодушевлять недовольных и непокорных Советской власти, объединять их в революционные сообщества, разрушать советское управление и уничтожать опоры власти коммунистов, действуя, где можно, открыто, с оружием в руках, где нельзя – тайно, хитростью и лукавством».

С 1921 года Савинков попытался развернуть в Советской России так называемое «зеленое движение», с опорой на крестьянство: партизанскую войну, с безжалостным истреблением коммунистов всеми возможными способами, в первую очередь – террором. «Поистине таинственна наша матушка Россия, – писал он А. Деренталю. – Чем хуже, тем ей, видимо, лучше. Язык ума ей недоступен. Она понимает или запоминает только нагайку или наган. На этом языке мы теперь с ней только и разговариваем, теряя последние признаки гнилых, но мыслящих русских интеллигентов». Чем хуже – тем лучше! И вновь полилась кровь народа. В Белоруссии, Украине, России создавалась сеть подпольных конспиративных групп НСЗРС, через границу с территории Польши шли истребительные отряды, Савинков вновь и вновь планировал покушение на Ленина. Но где же он брал деньги на это? Все просто. Савинков продавал западным разведкам информацию, получаемую от своей агентуры, находившейся на советской территории. Советское правительство потребовало от правительства Польши изгнать савинковцев со своей территории, и поляки вынуждены были пойти на этот шаг. Савинков перебрался в Париж и проживал в доме вместе с Александром и Любовью Деренталями, которая являлась его личным секретарем.

Прекращать борьбу с большевиками Савинков не собирался, но денег не хватало. Он постоянно обращался за помощью к западным правительствам, но те не спешили раскошеливаться, а итальянский диктатор Муссолини вообще вместо денег подарил Савинкову. свою книгу с дарственной надписью. Акции Бориса Викторовича падали, особенно после того как он не смог организовать покушение на Чичерина, руководителя советской делегации на Генуэзской конференции в 1922 году. Савинков устал от непрестанной борьбы, душевные силы его таяли. Он был на грани срыва и подспудно уже понимал бесперспективность того, что делал. Вся его жизнь – борьба. А результат? С введением в России нэпа большевистский режим укреплялся, и деловые круги Запада были заинтересованы в налаживании экономических отношений с Советами. В связи с этим Савинков становился помехой, от него нужно было избавиться, его нужно было «выдавить» из Западной Европы. Но куда? В Россию. И Савинкову осталось пережить последнюю драму своей жизни – еще одно предательство, предательство тех, кому он доверял.

Между тем по приказу Ф.Э. Дзержинского в 1922 году органы ОГПУ начали против Савинкова операцию под кодовым названием «Синдикат-2», целью которой было завлечь его на территорию Советской России и обезвредить. Она началась с ликвидации ячеек НСЗРС в стране и перевербовки, в первую очередь, самых близких Савинкову людей: его адъютанта Л. Шешени, начальника комитета НСЗРС в Вильно И. Фомичева и, в конечном счете, полковника С. Павловского, посланного Савинковым с инспекцией в Москву. Велась работа по «обольщению» Бориса Викторовича и в Париже. Приезжавшие сюда агенты ОГПУ всячески навязывали ему, уже давно оторванному от российской действительности эмигранту, что в России «народилось новое поколение и что оно во имя русского народа борется с коммунистами». Ждут только его, единственного, кто способен возглавить эту борьбу. К этому Бориса Викторовича подталкивал и друг, английский разведчик-бизнесмен, или бизнесмен от разведки, Сидней Рейли, и советский нарком Л. Красин, с которым Рейли свел Савинкова в Лондоне. Красин предложил ему явиться с повинной на родину, обещая прощение и возможность работать за границей по линии НКИД (Наркомат иностранных дел). Кроме того, Ленин уже был тяжело болен, и в Москве исподволь разворачивалась борьба между сторонниками продолжения «жесткого» курса и сторонниками смягчения режима. Казалось, все могло измениться, и Савинков решился на поездку в Россию. 15 августа 1924 года он перешел советско-польскую границу. Вместе с ним шли Александр Деренталь и его жена Люба, которая была в это время уже не только личным секретарем Бориса Викторовича. Он был уже дважды женат, имел троих детей, но личная жизнь не сложилась, а еще раз обременять себя семейными узами Савинков не хотел. Муж Любы, А. Деренталь, с таким положением вещей полностью смирился. На следующий день после перехода границы все трое были арестованы.

Почти через год, 7 мая 1925 года Савинков в письме к Дзержинскому писал: «Когда меня арестовали, я был уверен, что может быть только два исхода. Первый, почти несомненный – меня поставят к стенке; второй – мне поверят и, поверив, дадут работу. Третий исход, т. е. тюремное заключение, казался мне исключением: преступления, которые я совершил, не могут караться тюрьмой, “исправлять” меня не нужно, – меня исправила жизнь.

Так и был поставлен вопрос в беседах с гр. Менжинским, Артузовым и Пилляром: либо расстреливайте, либо дайте возможность работать. Я был против вас, теперь я с вами. сидеть в тюрьме или сделаться обывателем я не могу. Мне сказали, что мне верят, что я вскоре буду помилован, что мне дадут возможность работать». Конечно, верят, конечно, дадут, но для начала нужно: публично покаяться, признать свое поражение, неправоту и свою лично и своей партии, а следовательно, правоту своих вчерашних врагов и призвать всех своих соратников внутри страны и за рубежом, явиться с повинной, прекратить борьбу. Не сразу, но Савинков принял эти условия и обратился с письмами к своим соратникам. Это было сенсацией. «Если за коммунистами большинство русских рабочих и крестьян, – писал он, – то я как русский должен подчиниться их воле, какая бы она ни была. Но я революционер, а это значит, что я не только признаю все средства борьбы вплоть до террора, но и борюсь до конца, до той последней минуты, когда либо погибаю, либо совершенно убеждаюсь в своей ошибке… Я вел войну, и я побежден. Я имею мужество открыто сказать, что моя упорная, длительная, не на живот, а на смерть, всеми доступными мне средствами борьба не дала результатов. Судите меня как хотите…» И еще: «После тяжкой и долгой кровавой борьбы, в которой я сделал, может быть, больше, чем многие другие, я вам говорю: я прихожу сюда и заявляю без принуждения, свободно, не потому что стоят с винтовкой за спиной: я признаю безоговорочно Советскую власть и никакой другой».

В течение четырех дней, с 22 по 26 августа, следствие по делу Савинкова было завершено и передано в суд.

27 августа Военная коллегия Верховного суда СССР под предводительством В. Ульриха «без участия сторон, ввиду ясности дела» приговорила бывшего революционера и бывшего террориста к расстрелу, который, впрочем, по предложению самого ОГПУ был заменен 10-летним заключением. Ничего странного в этом нет. Один из руководителей Коммунистической партии Г. Зиновьев позднее писал: «Между судьями и подсудимым разыгралась притча о блудном сыне. Не оттого ли, что его революционной душе всегда были ближе эти враги? Вот почему, может быть, никогда не был так искренен этот авантюрист, ненавидевший лучшей, революционной частью своей души своих давальцев и союзников, как здесь, перед этим народным судом. “Военнопленный” оказался, в сущности, взятым в плен своими от чужих». Савинков же в одном из писем написал о чекистах: «Я думал встретить палачей и уголовных преступников, а встретил убежденных и честных революционеров, тех, к которым я привык с моих юных лет».

Жертва и палачи, но какая духовная близость с проводниками террористического режима! И какая ошибка в их оценке со стороны самого Савинкова! После своих признаний и разоблачений эмиграции он стал не нужен. Что такое 10 лет заключения для 45-летнего человека? У него есть шанс выйти на свободу живым. И что тогда? Куда его девать, этого бывшего революционера? Куда девать его память? Ведь заявил же он Дзержинскому вскоре после ареста: «Да, мы пользовались помощью иностранцев. Нам казалось, что все способы хороши, чтобы свергнуть тех, кто во время войны захватил власть, не брезгуя золотом неприятеля». Это же явный намек на то, как большевики пришли к власти. Проблема! В том же письме Дзержинскому от 7 мая 1925 года Савинков писал: «Если вы верите мне, освободите меня и дайте работу, все равно какую, пусть самую подчиненную. Может быть, и я пригожусь: ведь когда-то и я был подпольщиком и боролся за революцию…» Ответа не последовало. Но…

В тот же день чекисты – Пузицкий, Сперанский и Сыроежкин – повезли Савинкова на легковой машине на прогулку в Царицыно. Поздним вечером они вернулись на Лубянку и расположились в ожидании конвоя, который должен был увести Савинкова в камеру, в кабинете Пилляра на пятом этаже. А затем последовал полет из окна. По официальной версии, Савинков покончил жизнь самоубийством, но есть и неофициальная. Она появилась в 1937 году. Бывший чекист Артур Шрюбель, умирая в лагере на Колыме, рассказывал о своем участии в убийстве Савинкова. Его выбросили из окна. Не стало человека, не стало и проблемы. Сообщение же о гибели знаменитого на весь мир заключенного последовало только через неделю.

автора Тарле Евгений Викторович

ЕВГЕНИЙ ВИКТОРОВИЧ ТАРЛЕ (1875–1955 гг) В славной плеяде деятелей русской исторической науки как дореволюционного, так и советского периода ее развития одной из наиболее крупных, интересных и сложных фигур несомненно является выдающийся ученый - академик Евгений

Из книги Ракеты и люди. Фили-Подлипки-Тюратам автора Черток Борис Евсеевич

Фото 26. Борис Викторович Раушенбах Борис Викторович

Из книги Апокалипсис XX века. От войны до войны автора Буровский Андрей Михайлович

САВИНКОВ Борис Викторович Савинков (1879–1925), он же «Б. Н.», Вениамин, Галлей Джемс, Крамер, Ксешинский, Павел Иванович, Деренталь, Роде Леон, Субботин Д.Е., Ток Рене, Томашевич Адольф, Чернецкий Константин. Литературный псевдоним - В. Ропшин.Подробно рассказывать о Савинкове

Из книги КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы автора Млечин Леонид Михайлович

Глава 18 ВАДИМ ВИКТОРОВИЧ БАКАТИН Назначенный председателем КГБ, Вадим Викторович Бакатин первым делом распорядился уволить своего собственного сына, служившего в госбезопасности. Но обвинение в семейственности, которого он боялся, ничто в сравнении с обвинительным

Из книги Белогвардейщина автора Шамбаров Валерий Евгеньевич

25. Борис Викторович Савинков Это был человек действия. Умный, жестокий, смелый, выкованный подпольем и жизнью террориста. Патриот - но искренне считающий, что цель оправдывает средства. Привыкший без колебаний ради этой цели обрекать на смерть врагов и посылать на смерть

Из книги Осажденная крепость. Нерассказанная история первой холодной войны автора Млечин Леонид Михайлович

Трагедия эмиграции, или Почему Савинков выбросился из окна Последний главнокомандующий белой армией Юга России барон Петр Николаевич Врангель был прекрасным кавалеристом, решительным и умеющим брать на себя ответственность. Впрочем, некоторые считали его ограниченным

Из книги От КГБ до ФСБ (поучительные страницы отечественной истории). книга 1 (от КГБ СССР до МБ РФ) автора Стригин Евгений Михайлович

Из книги Полководцы Первой Мировой [Русская армия в лицах] автора Рунов Валентин Александрович

Сахаров Владимир Викторович Родился 20 мая 1853 года в Санкт-Петербурге. Младший брат генерал-адъютанта, генерала от инфантерии Виктора Викторовича Сахарова (1848–1905), в 1898–1904 годах начальника Главного штаба, затем исполнявшего обязанности военного министра.В 1871 году

Из книги От КГБ до ФСБ (поучительные страницы отечественной истории). книга 2 (от МБ РФ до ФСК РФ) автора Стригин Евгений Михайлович

Бакатин Вадим Викторович Биографическая справка: Вадим Викторович Бакатин родился 6 ноября 1937 года в Киселевске Кемеровской области. Образование высшее, в 1960 году окончил Новосибирский инженерно строительный институт, в 1985 году окончил Академию общественных наук при ЦК

Из книги Вторая террористическая война в России 1901-1906 гг. автора Ключник Роман

ГЛАВА ШЕСТАЯ. Продолжение и расширение террористической войны. Азэф, Борис Савинков и Карэн Шахназаров Когда стало очевидно поражение России в войне с Японией и то положение, в которое попал император и правительство, то - “Пошёл петиционный и резолюционный штурм наряду

Из книги Великие исторические личности. 100 историй о правителях-реформаторах, изобретателях и бунтарях автора Мудрова Анна Юрьевна

Савинков Борис Викторович 1879–1925Революционер, руководитель Боевой организации партии эсеров.Борис Савинков родился в 1879 году в Харькове. Отец Бориса, Виктор Михайлович, - товарищ прокурора окружного военного суда в Варшаве, за либеральные взгляды уволенный в отставку,

автора Штутман Самуил Маркович

КАМЕНЩИКОВ Василий Викторович (12.01.1879 - 23.03.1959) начальник штаба Корпуса войск ВЧК (15 июля - 1 августа 1918)начальник войск обороны железных дорог Республики (16 октября - ноябрь 1918)подполковник Русской армии Родился в г. Ветлуге Костромской губернии. Из мещан. Окончил

Из книги Внутренние войска. История в лицах автора Штутман Самуил Маркович

ОВЧИННИКОВ Вячеслав Викторович (р. 25.10.1946) заместитель министра внутренних дел Российской Федерации - главнокомандующий внутренними войсками МВД РФ (05.04.1999–22.01.2000)полковник (22.06.1989)генерал-майор(06.05.1994)генерал-лейтенант внутренней службы (07.11.1997)генерал-лейтенант

Из книги СМЕРШ в бою автора Терещенко Анатолий Степанович

Савинков и «синдикат» Закончились Гражданская война и военная интервенция. Но разведки Запада и внутренняя контрреволюция продолжали направлять основные усилия на организацию шпионско-диверсионной и террористической деятельности против Советской республики. Силы у

Из книги Во власти хаоса [Современники о войнах и революциях 1914–1920] автора Аринштейн Леонид Матвеевич

Савинков в Новочеркасске. Из воспоминаний А. П. Брагина Корнилов неоднократно высказывал в моем присутствии своё мнение о Савинкове. Он считал его способным бандитом, которого можно и следует использовать, но необходимо держать под постоянным и неослабным контролем.

Из книги Статьи о казачестве автора Савинков Борис Викторович

Борис Савинков Статьи о казачестве Из статьи «Вольное казачество» При царе слово «казак» вызывало недобрые чувства. Казак - значит нагайка. Казак - значит усмиритель. Казак - значит «Боже, царя храни». Была ли заслужена эта репутация?Да, конечно, при царе казаки

«Я, Борис Савинков, бывший член Боевой организации Партии социалистов-революционеров, друг и товарищ Егора Сазонова и Ивана Каляева, участник убийств Плеве, великого князя Сергея Александровича, участник многих террористических актов, человек, всю жизнь работавший только для народа, во имя его, обвиняюсь ныне рабоче-крестьянской властью в том, что шёл против русских рабочих и крестьян с оружием в руках».

Показания Б.Савинкова в советской тюрьме.

Борис Савинков, фото из блога

Борис Викторович Савинков родился в 1879 году в Харькове. Отец его служил судьей, мать была сестрой известного художника Ярошенко.

Будущий вождь российского террора начинал как политический вегетарианец - был «экономическим» марксистом. Но бешеное честолюбие и темперамент авантюриста взяли свое: в 1903 году Савинков стал членом Боевой организации эсеров, организаторов нашумевших убийств министра внутренних дел Плеве и великого князя Сергея Александровича. В 1906 году его арестовали и приговорили к повешению, но Савинкову удалось бежать за границу.

В эмиграции Савинков проявил себя как одаренный писатель (его литературный псевдоним - Ропшин). Как ни странно, его волновала нравственная проблема террора. Книги Савинкова «Конь бледный» и «То, чего не было» - истории молодых террористов, безуспешно пытающихся примирить жажду социальной справедливости с евангельскими заповедями.

С началом Первой мировой войны Савинков вступил добровольцем во французскую армию. Февральская революция позволила ему вернуться в Россию. Бывший террорист служил комиссаром Временного правительства на Юго-Западном фронте, состоял товарищем военного министра.

Борис Савинков во Временном правительстве 4-го состава, фото из блога , 1917 год

После большевистского переворота Савинков предпринял безуспешную попытку освободить Зимний дворец. Позже он входил в число организаторов Белой армии, руководил антибольшевистскими мятежами в Ярославле, Рыбинске, Муроме.

В начале 20-х годов Савинков объездил все европейские страны в поисках средств для борьбы с советской властью. Он получил аудиенцию у премьер-министра Великобритании Ллойда Джорджа, встретился с Черчиллем, Пилсудским и Муссолини.

В августе 1924 года в результате разработанной ОГПУ операции «Трест» Савинкова заманили на территорию СССР (якобы для встречи с антисоветским подпольем) и арестовали. Суд приговорил его к высшей мере наказания, замененной десятью годами заключения.

Судебный процесс над Борисом Савинковым, фото из блога

Впрочем, в тюрьме Савинков чувствовал себя весьма вольготно: ему разрешали выезжать в город, бывать в ресторанах и театрах. Дзержинский лично позволил гражданской жене Савинкова Любови Деренталь находиться в его камере. Их снабжали винами, продуктами, книгами. От Савинкова ждали политического раскаяния, и он не обманул ожиданий, обратившись к белоэмигрантским кругам с открытым письмом «Почему я признал советскую власть».

Но 7 мая 1925 года он покончил жизнь самоубийством. По официальной версии, выбросился из окна пятого этажа во двор по возвращении с прогулки, воспользовавшись тем, что в комнате, где он находился, не было решеток. Эта внезапная смерть остается тайной до сего дня.

Савинков был невысокого роста, ладно сложенный, хотя и некрасив лицом; голос во время публичных выступлений звучал резко и неприятно. Но в личной беседе Савинков мог очаровать любого. Черчилль свои воспоминания о Савинкове поместил в сборник «Великие современники». По оценке известного английского писателя Сомерсета Моэма, Савинков был «одним из самых удивительных людей, каких мне доводилось встречать».

Литературной наставницей Савинкова была Зинаида Гиппиус. Она подарила ему псевдоним «Ропшин» (под которым одно время выступала сама) и название первого романа - «Конь бледный», который в России стал бестселлером.

Савинков стремился поставить терроризм, так сказать, на научную основу. В 1907 году в Мюнхене талантливый русский инженер-анархист Сергей Бухало пытался по заказу Савинкова построить самолет, способный развивать неслыханную по тем временам скорость 140 км/час. Управляемая террористом-самоубийцей, машина должна была стартовать из Англии и спикировать на Царскосельский, или на Петергофский дворец, покончив с царской семьей.

Савинков был в восторге от проекта, рассматривая его как важнейшее идейное открытие. По его словам, научный прогресс - вот «единственный путь террора». Как мы знаем, эти идеи нашли свое воплощение много позже и в другом месте.

Операция по поимке Савинкова считается классикой работы спецслужб: чекистам удалось убедить его, что в СССР существует подпольная террористическая организация, эмиссары которой (агенты ГПУ) уговорили Бориса Викторовича вернуться в Россию, чтобы возглавить борьбу.

Любовь Ефимовна Сторэ, баронесса Дикгоф-Деренталь, фото из блога

В ночь на 16 августа 1924 года Савинков вместе с Любовью Деренталь перешел советско-польскую границу и был арестован в Минске. Личный досмотр гражданской жены Савинкова проводила агент Валентина Опанская.

Савинков является прототипом террориста Дудкина в романе Андрея Белого «Петербурге», Высокова в «Жизни и гибели Николая Курбова» Ильи Эренбурга, а также выведен под собственным именем в документальной беллетристике Алексея Ремизова и Романа Гуля.

____________________________

«C дороги!»

Так называлась статья в «Русских Ведомостях» известного русского революционера, бывшего руководителя Боевой организации партии эсеров Бориса Савинкова, которая стала поводом для закрытия большевиками одной из последних независимых газет, ещё выходившей по инерции в первые месяцы 1918 года. В марте этого года Савинков ещё оставался в Москве, но уже был на нелегальном положении, создавая в подполье военный антибольшевистский «Союз защиты Родины и Свободы». Летом 1918 года его члены поднимут целую серию антисоветских восстаний, самым известным из которых станет восстание в Ярославле. Последний редактор «Русских ведомостей» Петр Егоров за публикацию статьи Савинкова был отдан под суд и приговорен к трём месяцам тюрьмы.

С дороги!

Что они с моей Россией сделали!...

Так сказала мне одна девушка с простым и добрым русским лицом и заплакала.

Это слово запомнилось мне. И теперь, оставив Москву - пустыню мерзости, позора и запустения, - я повторяю его и твержу его про себя здесь, в теплушке, под стук дребезжащих колес и под ругань «товарищей»-красногвардейцев. Моя Россия. Да, моя, и ваша, и каждого из нас, русских. Уразумеем ли мы это или по-прежнему будем ходить во тьме, не имея сил ни для ненависти, ни для любви, ни для бесстрастия.

Мы негодуем на декреты большевиков, возмущаемся бесстыдно-похабным миром, чувствуем себя и униженными, и опозоренными, и во власти любого «товарища» Стучки, и все-таки ничего не можем. Не можем, ибо не смеем. Мятежный дух отлетел от нас. Нашей ненависти хватает лишь на ше**ание по уголкам, нашей любви хватает лишь на словесное «сочувствие» Дону, и наше бесстрастие выражается единственно в том, что мы давно махнули на все рукой: моя хата с краю, слава богу, что расстреляли соседа, а не меня...

Москва... как много в этом звуке для сердца русского слилось! Как много в нем отозвалось! Вот, окружен своей дубравой, Петровский замок. Мрачно он недавнею гордится славой. Напрасно ждал Наполеон, последним счастьем упоенный, Москвы коленопреклонённой с ключами старого Кремля: нет, не пошла Москва моя к нему с повинной головою...

Моя Москва - моя Россия. Пушкин понимал, что значит это короткое слово. Он понимал всю глубину его неземного значения. И он был счастлив каким-то недосягаемым счастьем. Он мог с удовлетворением сказать, что в годину бедствий и всенародного горя его поколение, поколение его старших братьев, ощущая Россию как свою, умело отстоять ее целость и сберечь ее честь, её унаследованную от предков славу. Москва не преклонила колени и не унизилась до признания победителем чужеземца. Так было. Но так ли это теперь? Не забудем, что Ленин, Натансон и К° приехали в Россию через Берлин, т.е. что немецкие власти оказали им содействие при возвращении на родину. Даром ничего не делается, и за услугу Ленин, Натансон и К°, конечно, заплатили услугой. Сперва «Солдатская правда», потом обнажение фронта, потом Брест-Литовск и, наконец, невероятный... Карахановский мир... «Что они сделали с моей Россией!..» Ведь надо было быть фанатиком или подкупленным человеком, чтобы серьезно утверждать, что «международный пролетариат нас поддержит». И, конечно, только безумец или преступник мог на этой «поддержке» строить свои политические расчеты. А когда Ленин, Натансон и К° сделали свое дело и разрушили без остатка былую российскую мощь, немцы подняли закованный в броню кулак. Ленин тотчас же смирился, ибо он чужд «революционным фразам». Зато остальные, разные Мстиславские и Кацы, завопили об обороне отечества, не просто отечества моей России, а какого-то нового, социалистического, выдуманного или вычитанного из книг.

Но кто же поверит, что люди, разрушавшие армию и заявлявшие громко, что «родина - предрассудок», хотят защищать Россию?

Защитить ее они, конечно, не в силах, но я не верю даже в искренность их желания. И съезд Советов своей резолюцией признал, что Ленин бесспорно прав и что нам, русским людям, надлежит примириться с потерей Финляндии, Эстляндии, Лифляндии, Курляндии, Белоруссии, Литвы, Украины и части Кавказа, и что нам, русским людям, надлежит примириться, что Россия, как государство, больше не существует, а существуют отдельные города и деревни, экономически зависимые от чужеземца и низведенные политически до значения Польши после её раздела. Не сбылась ли мечта Вильгельма II? Не заслужили ли господа народные комиссары немецкий железный крест?

Большевики служили и служат немцам. Не одни только большевики. Разве «селянский министр» Чернов не служил Вильгельму II, когда в течение 2 ½ лет издавал свою пораженческую газету «Мысль», где доказывал, что Россия должна быть разбитой? Теперь Чернов - оборонец. Он мечет молнии против большевиков. Но нам-то, эмигрантам, жившим с ним бок о бок в Париже, известен его настоящий лик. А Мартов, протестующий против «похабного мира»? Не его ли газета «Голос» конкурировала с черновской «Мыслью»? А другие циммервальдисты, большие и малые социалисты-революционеры и социал-демократы? Что они сделали с моей Россией?.. И какую веру нужно сохранить в своем сердце, чтобы, пройдя через предательство, измену, малодушие, легкомыслие, празднословие, оплёвывание родины, непонимание свободы, через Либера, Дана, Керенского, Чернова и Гоца, все-таки сказать: «Да, верую в демократию, да, верую в грядущий социализм!»

Вот левые. Каковы же правые? Для кого же тайна теперь, что Россия покрыта сетью немецких сообществ и что наши «реставраторы» - покорные слуги Николая II - идут рука об руку с неприятелем. Для кого же тайна теперь, что есть множество русских, которые спят и видят во сне, что немцы уже вошли в Петроград и что на Невском проспекте уже стоит блюститель порядка - немецкий шутцман. Хоть с чертом вместе, лишь бы против большевиков... Что они делают с моей Россией?... Да, конечно, большевики - национальное бедствие, да, Мартов - национальное бедствие, да, конечно, Чернов - национальное бедствие. И конечно, и большевики, и Чернов, и Мартов не должны избегнуть того закона, согласно которому «по делам вашим воздастся вам».

Но Россия должна быть спасена не с помощью чужеземцев, не силой немецких штыков, а нами, и только нами самими. Только мы, русские, - хозяева земли Русской. И пусть не говорят, что мы слабы, что без Вильгельма II нам не устроить своего государства. Не для того три года подряд проливалась русская кровь, чтобы в решительную минуту забыть об этих потоках крови и, следуя большевистской программе, «протянуть противнику руку». И если всякое соглашательство с большевиками и есть измена отечеству, то измена отечеству есть и всякое соглашение с немцами. Об этом надлежит помнить. Надлежит помнить, что русский народ погибнуть не может и что рано или поздно русские люди уразумеют, наконец, что значит моя Россия, и что измена никогда и никому не простится. И ошибочно думать, что ныне можно вернуться к Николаю II. Тем, которые мечтают о реставрации, следует не забыть, что Николай II означает новые «великие потрясения». Когда же кончатся российские «потрясения»? Когда же моя Россия будет свободной и сильной?

В вагоне красноармейцы, и стук безрессорных колес, чад, и семечки, и косноязычие. Позади - опозоренная Москва, опозоренная Россия, впереди... Но я не хочу, я не смею думать о том, что ожидает нас впереди. Я знаю одно, то, что я, усвоив в юные годы: «В борьбе обретёшь ты право свое». Надо бороться. Бороться с немцами и бороться с большевиками.

Б. Савинков

____________________________

Бледные речи бледного всадника

В самой злобной и наглой из московских контрреволюционных газет, а именно «Русские Ведомости» вновь вынырнул бывший беллетрист-террорист или террорист-беллетрист, пресловутый Б.Савинков. До последнего времени этот авантюрист организовывал на Дону черносотенные банды вместе с Калединым, Корниловым и Алексеевым. После разгрома донской контрреволюции он успел оттуда унести ноги и теперь вылез на свет Божий в «профессорской» газете под руку с не менее известным мошенником пера, г.Истинноруссовым? И то сказать! Где и выезжать на бледном коне этому активному контрреволюционеру, как не в обнаглевших «Истинно-русских Ведомостях»?

Пока он, впрочем, не гарцует на «бледном коне», а скромно улепётывает из Москвы (?) в теплушке, опасаясь, как бы на него не обратили внимания «товарищи»-красногвардейцы, резкие речи которых он слышит тут же возле себя. Из его путевых заметок, появившихся в № 44 «Русск.Вед.» можно заключить, что сей мужчина мнит себя по меньшей мере провиденциальным кандидатом на пост того диктатора, пришествие которого возвещает его партийный товарищ г.Баранов в «понедельник, Власть Народа».

«Моя Россия», - заявляет он самоуверенно, из дипломатических соображений приписывая эти слова какой-то девице и для отвода глаз прибавляя: «и ваша, и каждого из нас, русских».

Из дальних странствий возвратясь, сей «патриот своего отечества и мерзавец своей жизни», обозрев события, ходом оных остался весьма недоволен! «Что они сделали с моей Россией!» Кто «они»? Ну, да ясно: конечно, большевики и другие «интернационалисты». То ли дело Корнилов и Каледин!

Поверив редакции «Рус.Вед.», что революция кончена, г.Савинков начинает говорить тоном Алексиевского в дни белого террора Керенского и Церетели, будучи при этом глубоко уверен, что ни он, ни приютившая его погромная редакция не получат за это чувствительного щелчка по носу.

«Не забудем, что Ленин, Натансон и К° приехали в Россию через Берлин, т. е. что немецкие власти оказали им содействие при возвращении на родину. Даром ничего не делается, и за услугу Ленин, Натансон и К°, конечно, заплатили услугой. Сперва «Солдатская правда», потом обнажение фронта, потом Брест-Литовск и, наконец, невероятный... Карахановский мир... «Что они сделали с моей Россией!..»

Савинков строг, но справедлив. Признав большевиков слугами Германии, он не щадит и социал-предателей. Этой распределительной справедливости он, видимо, научился у Корнилова, взгляды которого за своей подписью излагает на столбцах весталки с провалившимся носом:

«Большевики служили и служат немцам. Не одни только большевики. Разве «селянский министр» Чернов не служил Вильгельму II, когда в течение 2 ½ лет издавал свою пораженческую газету «Мысль», где доказывал, что Россия должна быть разбитой? Теперь Чернов - оборонец. Он мечет молнии против большевиков. Но нам-то, эмигрантам, жившим с ним бок о бок в Париже, известен его настоящий лик. А Мартов, протестующий против «похабного мира»? Не его ли газета «Голос» конкурировала с черновской «Мыслью»? А другие циммервальдисты, большие и малые социалисты-революционеры и социал-демократы? Что они сделали с моей Россией?.. И какую веру нужно сохранить в своем сердце, чтобы, пройдя через предательство, измену, малодушие, легкомыслие, празднословие, оплевывание родины, непонимание свободы, через Либера, Дана, Керенского, Чернова и Гоца, все-таки сказать: «Да, верую в демократию, да, верую в грядущий социализм!»

Это Савинков-то верит в демократию и социализм! Ну, а редакция «Истинно-Русских Ведомостей», и Корнилов с Алексеевым тоже верят? А те юнкера и офицеры из организованных Савинковым донских отрядов, которые пели «Боже, Царя храни!» и убивали рабочих, тоже верят в демократию и социализм?

«Вот левые. Каковы же правые? Для кого же тайна теперь, что Россия покрыта сетью немецких сообществ и что наши „реставраторы“ - покорные слуги Николая II - идут рука об руку с неприятелем. Для кого же тайна теперь, что есть множество русских, которые спят и видят во сне, что немцы уже вошли в Петроград и что на Невском проспекте уже стоит блюститель порядка - немецкий шутцман. Хоть с чертом вместе, лишь бы против большевиков... Что они делают с моей Россией?.. Да, конечно, большевики - национальное бедствие, да, Мартов - национальное бедствие, да, конечно, Чернов - национальное бедствие. И конечно, и большевики, и Чернов, и Мартов не должны избегнуть того закона, согласно которому „по делам вашим воздастся вам“. Но Россия должна быть спасена не с помощью чужеземцев, не силой немецких штыков, а нами, и только нами самими. Только мы, русские, - хозяева земли Русской.»

Но бороться с правыми ни этот организатор черносотенных банд, ни приютившая его контрреволюционная газета, конечно, не думают. Ибо дальше вывод нашего авантюриста гласит: «надо бороться с немцами и бороться с большевиками». О правых он забыл. Забывчивость понятная. Господа Савонаролы в известных отношениях не злопамятны.

Кто же будет бороться? Здесь нашим бледным рыцарем овладевают сомнения:

«Мятежный дух отлетел от нас. Нашей ненависти хватает лишь на ше**ание по уголкам, нашей любви хватает лишь на словесное „сочувствие“ Дону, и наше бесстрастие выражается единственно в том, что мы давно махнули на все рукой: моя хата с краю, слава богу, что расстреляли не меня, а соседа...»

На массовые выступления черной сотни и «академических» контрреволюционеров наш мастер красного цеха сейчас не надеется. На что он рассчитывает? Слушайте намеки этого бандита:

«Я знаю одно, то, что я, усвоив в юные годы: «В борьбе обретешь ты право своё».

Попробуйте только, г.авантюрист, опозоривший этот, некогда популярный лозунг! Попробуйте применить излюбленное вами средство убийства из-за угла, которое вы угрожаете теперь направить против выразителей воли и защитников интересов подавляющего большинства русского трудового народа, - и вы увидите, к чему это приведет вас и ваших вдохновителей из «профессорских», генеральских и иных кругов! Всякое долготерпение имеет пределы. Не играйте же с огнем, господа!

Автор столь важной публикации не указан. Можно предположить, что в столь важном деле (да и по стилю автора похоже) им был сам главный редактор тогдашний «Известий», Юрий Стеклов (настоящее имя Овший Нахамкис), впоследствии - один из авторов первой советской «ленинской» Конституции 1924 года. «Кончил» Стеклов также плохо, как и Савинков: в 1938 году в числе «старых большевиков» был репрессирован и погиб в сталинском ГУЛАГе.