«Поэзия как волшебство» в творчестве К.Д.Бальмонта.

21 марта, во Всемирный день поэзии, в Централизованной библиотечной системе города Ярославля (директор ЦБС Светлана Юрьевна Ахметдинова) прошла акция под названием «Поэзия как волшебство» , в которой приняли участие практически все филиалы ЦБС.

Центральная библиотека имени М.Ю. Лермонтова во Всемирный день поэзии проводила акцию «Любимые строки в день поэзии». Посетителям предлагали вспомнить и занести в альбом строки своих любимых поэтов. Особенность акции — это разнообразие языков, на которых писали участники. А их было более 40 человек в возрасте от 6 лет и старше.

Читатели вспоминали любимые строки поэтов не только на русском, но также на испанском, французском, английском языках: эта акция стала своего рода продолжением большого проекта «Лермонтов без границ», только расширился круг поэтов.

Читатели вспомнили стихи Николая Некрасова, Константина Бальмонта, Агнии Барто, Ирины Бейтель, Максима Богдановича, Валерия Брюсова, Андрея Дементьева, Сергея Есенина, Бориса Заходера, Павла Когана, Марию Комиссарову, Александра Кочеткова, Давида Самойлова, Александра Твардовского, Вероники Тушновой.

Пауло Коэльо цитировали на испанском языке, Генри Лонгфелло и Уильям Шекспир звучали на русском и английском языках, а родной для библиотеки Михаил Юрьевич Лермонтов — на французском и русском языках.

В библиотеке-филиале №1 к Всемирному дню поэзии работала книжная выставка «Служители святого ремесла», на которой можно было найти издания поэтов земли ярославской. Библиотека предлагала не только почитать, но и послушать стихи - для посетителей был подготовлен видеоролик «Мелодия поэзии», в котором С. Крючкова читает российских поэтов.

В библиотеке-филиале №2 прошла презентация книжной выставки «Подружитесь со стихами» к Всемирному дню поэзии, а в ходе заседания объединения по интересам состоялся вечер чтения стихов любимых авторов «Чтение — праздник души».

А несколькими днями ранее — к Всемирному дню чтения вслух - прошла встреча «Я люблю стихи и прозу», в ходе которой сотрудники и читатели библиотеки читали вслух новый сборник стихов Мамеда Халилова «И у корней спокойнее плодам» (презентация которого состоялась в Центральной библиотеке).

Библиотека-филиал №4 во Всемирный день поэзии проводила в рамках постоянно действующего цикла «Ярославский БиблиоПарнас» поэтические чтения. Звучали стихи ярославских поэтов Владимира Божкова, Евгения Гусева о Ярославле, положенные на музыку, а также — любимые всеми песни других авторов о Ярославской земле («Ярославия», Ярославская сторонка», «Тысячелетний Ярославль» и т.д.).

В библиотеке-филиале № 7 , что на Липовой горе, 21 марта состоялись поэтический час-викторина «Весенние капельки стихов», поэтическая игра «Есть чудесная страна: веселых строк она полна!» и выставка-марафон «Стихи — откровение, стихи, как молитва». Впереди любителей поэзии ждут еще две встречи: 23 марта — «В мире все пронизано стихами» и 30 марта - литературно-музыкальный Липовский вечер «Стихи…, как музыка души».

Библиотека-филиал №8 имени К.Д. Бальмонта в этот день в третий раз проводила поэтический флешмоб «Чародей звуков и слова», в этом году посвященный 150-летию поэта.

В фойе библиотеки была оформлена выставка «Вам, любителям поэзии» и каждый посетитель, входя в храм книги, читал поэтические строки Константина Дмитриевича, получая в подарок тематическую закладку к 150-летнему юбилею поэта. На абонементе был показан видеоролик «Вернись на родину, душа!».

Кстати, акция ярославских библиотек «Поэзия как волшебство» получила своё название по одноименной статье русского поэта-символиста Константина Бальмонта, что придало мероприятию в библиотеке его имени (кстати, единственной в России!) совершенно особую атмосферу! О К.Д. Бальмонте в этот день говорили и по ярославскому областному радио, причем, основой выступления передачи стали сведения, собранные сотрудниками Бальмонтовки.

В юношеской библиотеке-филиале № 10 имени Н. А. Некрасова к Всемирному Дню поэзии сотрудники библиотеки брали интервью у читателей.

Интересовались, кто любимый поэт, в том числе - современный, кого из зарубежных поэтов читали, какой классик ближе и знают ли читатели ярославских поэтов.

Конечно, в первую очередь назывались имена А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. А. Некрасова. Кому-то - как одной юной читательнице - близок лиризм Сергея Есенина.

Из зарубежных поэтов называли Шекспира, Гёте, Гейне, причем, эти имена знакомы и школьникам.

Многим детям нравятся юмористические стихи Григория Остера, а среди студентов самый популярный поэт - Иосиф Бродский.

Не забыто было и имя ярославской поэтессы Марии Петровых. Тем, кто называл среди любимых стихи Марии Сергеевны, сотрудники библиотеки рассказывали, что в нашем городе есть библиотека, которая носит её имя.

Но все же оказалось, что самый любимый поэт молодёжи, детей и взрослых - Александр Сергеевич Пушкин.

К Всемирному дню поэзии была организована книжная выставка «Поэзия души и сердца», на детской книжной выставке были представлены книги с красивыми иллюстрациями, в том числе — сказки Пушкина.

А накануне Дня поэзии в библиотеке прошёл вечер к 125-летию со дня рождения Марины Ивановны Цветаевой с участием московского журналиста, писателя, литературоведа Натальи Савельевой, проработавшей несколько лет в Доме-музее Марины Цветаевой. На вечере звучали стихи Цветаевой в исполнении актрисы Елены Ивановны Сусаниной и поэта Любови Николаевны Новиковой.

В библиотеке-филиале №12 имени А.П. Чехова к Всемирному дню поэзии были организованы громкие чтения «Любимые стихи вслух».

Посетителям предлагали подойти к одной из выставок, организованных на абонементе и в читальном зале, взять томик поэзии в руки и прочесть для всех любимые строчки.

Чтобы люди не стеснялись, пример подавали сами сотрудники библиотеки, по очереди читавшие произведения русских и зарубежных поэтов, в том числе - и ярославских.

Выбор книг стихов был богатым: в этот день работали три выставки. В читальном зале краеведческая выставка «Круг чтения» предлагала книги Юрия Кублановского, Ирины Бариновой, Любови Новиковой, Евгения Чеканова, Константина Васильева, сборники и альманахи «Третья пятница», «Губернаторский сад».

На абонементе действовали экспозиции « » и «Литературный Ярославль», где также можно было найти издания самых разных поэтов.

Особым спросом пользовалась классика - Михаил Лермонтов, Николай Некрасов, Александр Пушкин, Александр Блок. Кто-то из читателей предпочитал современных авторов - Владимира Высоцкого, Булата Окуджаву, другие отказывались от подсказок и читали наизусть любимые стихи.

В библиотеке-филиале № 13 имени Ф.М. Достоевского в День поэзии прошли выставки-беседы: «Своими именами назовутся»: в творческом мире ярославских поэтов», «В детстве я был большим фантазером»: ярославский поэт и журналист Юлиан Фёдорович Надеждин», а также — выставка-диалог «От печали до радости»: календарь поэзии «Российской газеты».

Принял участие в акции «Поэзия как волшебство» и еще один «поэтический» филиал — библиотека № 14 имени В.В. Маяковского .

К Дню поэзии были оформлены книжные выставки, подготовлены для подарков читателям закладки и визитки со стихами.

В помещении библиотеки можно было увидеть видеоролики с чтением стихов и видеопрезентацию стихотворных сборников ярославских поэтесс, состоялись громкие чтения стихов и мастер-класс для детей по изготовлению миниатюрной книги стихов «Веселые стихи о животных».

В библиотеке-филиале №15 имени М.С. Петровых в конце марта отмечают не только День поэзии, но и день рождения покровительницы библиотеки Марии Петровых, замечательного поэта: Мария Сергеевна родилась в Норском посаде 26 марта.

На абонементе все желающие могли еще раз прикоснуться к прекрасным строкам поэзии, обратившись к книжной выставке «Золотая россыпь стихов», послушать и почитать стихи Марии Петровых, Петра Грандицкого и Ларисы Лисицыной.

Кстати, те, кто цитировал строки этих поэтов, тем самым становились участниками оригинального флешмоба «Получи приглашение!».

Дело в том, что 23 марта в 15 часов в библиотеке пройдет дружеский вечер с участием поэтессы Ларисы Лисицыной и Марины Грандицкой, дочери Петра Грандицкого, первого мужа М.С. Петровых. И те посетители, кто прочитал четверостишия этих поэтов, получили приглашение на встречу.

В читальном зале к дню рождения Марии Петровых, прекрасного поэта, были показаны поэтические зарисовки «Домолчаться до стихов» (Мария Петровых и ее любимые поэты).

Одно мне хочется сказать поэтам:
Умейте домолчаться до стихов.
Не пишется? Подумайте об этом,
Без оправданий, без обиняков.
Но, дознаваясь до жестокой сути
Жестокого молчанья своего,
О прямодушии не позабудьте,
И главное — не бойтесь ничего.

Звучали стихи Давида Самойлова, Арсения Тарковского, Семена Липкина, Александра Пушкина, Осипа Мандельштама, Анны Ахматовой и многих других.

А вот стихотворение Марии Петровых «Сказка» послужило вдохновением для детского творчества в день поэзии.

Очарованье зимней ночи.
Воспоминанье детских лет…
Пожалуй, был бы путь короче
И замело бы санный след.
Но от заставы Ярославской
До Норской фабрики, до нас, —
Двенадцать вёрст морозной сказкой
Под звёздным небом в поздний час…

«Путешествие в «Сказку» — это совместный проект библиотеки и МОУ дополнительного образования «Городской центр технического творчества». Под руководством Татьяны Гариевны Томашевич ребята создали макет снежного Норского, который выставлен в читальном зале. Здесь его могут увидеть все посетители библиотеки.

В библиотеке-филиале №16 имени А.С. Пушкина День поэзии - можно сказать, профессиональный праздник. Ведь именно покровителя этого филиала называют «Солнцем русской поэзии».

На детском абонементе для юных читателей была оформлена выставка-игра «Поэтические острова».

Гости библиотеки с удовольствием играли, отвечали на вопросы викторины, придумывали поэтические кроссворды, даже пробовали свои силы в театральных постановках. Любой желающий мог прочитать свои любимые стихи вслух для своих друзей.

Для детских садов также подготовили поэтический час «На острове Буяне».

На взрослом абонементе весь день звучали записи чтения стихов в исполнении известных актеров. Это «Звучащее слово» уже стало доброй традицией Пушкинской библиотеки. В течение всего дня гости взрослого абонемента, останавливались и внимательно слушали записи стихов в исполнении знаменитых актеров. И после этого многие читатели подходили к книжной выставке «Поэтическая Россия», на которой были представлены хорошо знакомые книги любимых поэтов.

Подготовила по материалам библиотек-филиалов сотрудник ЦБС Елена Белова.

Создан : 26 июля 2009 20:33

В начале века Бальмонт, по слову мемуариста, "безраздельно царил" в русской поэзии. Написавший целую библиотеку книг, объездивший земной шар, увлекший тысячи читателей и увлекавшийся сотнями идей, Бальмонт к 1920 г. увидел себя ненужным России, измученной братоубийственной войной и террором. Бальмонт эмигрировал в 1920 г. и до конца своих дней прожил во Франции. Не было в русском рассеянии другого поэта, который столь же остро переживал оторванность от России. Эмиграцию он называл "жизнью среди чужих". Работал он по-прежнему необыкновенно много. Только за один 1921 г. вышло шесть его книг. Поэт М. Цетлин писал вскоре после смерти Бальмонта, что сделанного им достало бы не на одну человеческую жизнь, а "на целую литературу небольшого народа".
Воспоминаний о Бальмонте эмигрантского периода сравнительно немного. Погруженный в работу, жил он уединенно и большею частью не в Париже, где в двадцатые и тридцатые годы сосредоточилась кипучая литературная жизнь эмиграции. Не считая небольших мемуарных упоминаний в книгах Н. Берберовой и В. Крымова, о Бальмонте писали десять зарубежных мемуаристов: Б. Зайцев, Ю. Терапиано, И. Бунин, А. Седых, Р. Гуль, В. Яновский, И. Одоевцева, Н. Тэффи, М. Вишняк и с наибольшей симпатией и пониманием М. Цветаева. В воспоминаниях Зайцева запечатлен образ Бальмонта московского - эксцентричного, избалованного поклонением, капризного. "Но бывал он и совсем другой. К нам заходил иногда перед вечером тихий, даже грустный. Читал свои стихи. Несмотря на присутствие поклонниц, держался просто - никакого театра" (Зайцев Б. Далекое. Вашингтон, 1965. С. 42). О московском периоде рассказывает и Роман Гуль, причем, по его же собственным словам, "какие-то чудовищные вещи", к тому же с чужих слов. Бунин, вообще не любивший символистов, тоже вспоминает дореволюционного Бальмонта недоброжелательно. "Это был человек, который всю свою жизнь поистине изнемогал от самовлюбленности - еще не самые резкие слова о нем в воспоминаниях Бунина. Очерк Н. Тэффи "Бальмонт", хотя и очень фрагментарно, охватывает более широкий диапазон - включает и эмигрантский период. "Всегда поэт. И потому о самых простых житейских мелочах говорил с поэтическим пафосом... Издателя, не заплатившего обещанного гонорара, он называл "убийцей лебедей". "Я слишком Бальмонт, чтобы мне отказывали в вине", - говорил он своей Елене" (Возрождение. 1955. No 47. С. 66). М. Вишняк в книге "Современные записки. Воспоминания редактора" рассказывает о конфликте поэта с эсеровской редакцией журнала: "Он пришел объясниться - вернее, потребовал от меня объяснения, как могло случиться, что знаменитого и прославленного Поэта (так Бальмонт всегда именовал себя в третьем лице) заставили сократить статью... тогда как никому не нужной статье редактора (Руднева. "Около Земли") нашлось почти в два раза больше места?" В исторической перспективе вещи смотрятся по-другому. Мало кому нужны теперь статьи уже забытого Руднева.
В воспоминаниях Яновского, Седых и Одоевцевой поэт в эмиграции показан как живой анахронизм. В известной доле симпатии к Бальмонту мемуаристам не откажешь, но его художественные достижения эмигрантского периода как будто остались неизвестными авторам этих воспоминаний. Более глубоким пониманием исполнен очерк Ю. Терапиано, включенный в настоящее издание. Что же касается воспоминаний Цветаевой, то у нее "свой Бальмонт " - верный, благородный и неустрашимый друг: "Я могла бы вечера напролет рассказывать вам о живом Бальмонте, чьим преданным очевидцем я имела счастье быть целых девятнадцать лет, о Бальмонте - совершенно непонятом и нигде не запечатленном... и вся моя душа исполнена благодарности".
С Константином Дмитриевичем Бальмонтом мне привелось познакомиться в начале 1925 года.
Он жил тогда с женой и с дочерью Миррой в скромном отеле около площади Данфер-Рошеро; в этом же отеле жил один из тогдашних молодых поэтов. Бальмонт почти каждый день спускался к нему и порой по нескольку часов кряду просиживал среди молодежи. Его обычное место было на кровати хозяина. Вокруг стола (чай, бесконечный русский чай, от которого тогда еще не отвыкли!) помещались хозяева - поэт с женой и приходившие почитать стихи и поговорить "представители молодой литературы". Мирра, дочь Бальмонта, писала стихи и была членом Союза молодых поэтов, собиравшегося неподалеку.
В первый раз, когда я увидел Бальмонта, он сидел, опираясь на подушки, откинувшись назад, в позе величественной и вдохновенной. Густая, золотистая грива волос (Бальмонт красил их), высокий и широкий лоб, испанская бородка, глаза - совсем молодые и живые. Мне запомнились кисти его рук с широкими "лопаточкообразными" окончаниями пальцев - "творческая рука", как определяет хиромантия. В бедной беженской комнате, в темном поношенном костюме автор "Горящих зданий" и "Будем, как солнце" напоминал бодлеровского альбатроса. Какая слава в прошлом, сколько написано книг, где только не бывал поэт - в Мексике, в Египте, в Океании, а теперь он, вместе с другими, в беженском положении, среди чужого, безразличного к русским страданиям Парижа.
Я смотрел на человека и думал о поэте. "Русский Верлен", как потом его стали называть в Париже, сравнивая его бедственное положение и роковое пристрастие к вину с тяжелой судьбой французского поэта, еще в России пережил свою славу, поэзия его уже тогда перестала быть новым словом.
Блок, Сологуб, Ахматова, Гумилев, О. Мандельштам, Б. Пастернак были любимыми поэтами большинства присутствующих на этих собраниях. Молодежь с почтением, но готовая заранее отстаивать своих "богов" слушала Бальмонта, и для нее он был уже далеким прошлым. Бальмонт со своей стороны присматривался к молодежи и, зная ее настроение, быть может, ждал сначала какой-нибудь резкой выходки, но тон "парижской атмосферы" не походил на тон некоторых литературных кружков в России, и Бальмонт вскоре почувствовал себя в окружении мирном и благожелательном.
Он не был по своей натуре "мэтром", способным заниматься с молодежью, как Вячеслав Иванов, Гумилев или Вл. Ходасевич. Говоря о поэзии, он совсем не касался формальной ее стороны, слушая стихи молодых, оценивал их с точки зрения "присутствия в них поэзии" - и надо признаться, чувствовал он это присутствие поэзии очень верно.
Бальмонт любил рассказывать о своем прошлом, о прежней Москве, о поэтах эпохи декадентства и символизма, о путешествиях, норой - о былых похождениях. Иногда, по просьбе присутствующих, он читал новые стихи. У него всегда были новые стихи, Бальмонт писал много, пожалуй, слишком много. Читал он очень своеобразно, растягивал некоторые слова, четко выделяя цезуры посреди строк, подчеркивая "напевность". Стихи у него были переписаны в маленькую тетрадочку четким и красивым почерком - он всегда носил ее при себе, - молодые же поэты в ту пору стихов при себе уже не носили.
Поэзия действительно была жизнью для Бальмонта, он все время думал о стихах. Он так привык мыслить стихами, что на всякое переживание отзывался ими, стихия стихотворной речи всегда была с ним. Не знаю, много ли работал Бальмонт над отделкой стихов или "писал сразу", как хотел представить другим, но возможно, что он мало переделывал и перерабатывал написанное, особенно в последние годы жизни.
В своем стиле Бальмонт давно достиг мастерства: ему, видимо, вправду легко было писать - слова, образы, фонетические особенности притекали к нему широким потоком. Однако в эпоху своего расцвета, я думаю, Бальмонт не мог писать так - сама собой возникала "кощунственная мысль" при словах Бальмонта о том, что "настоящие стихи приходят вдруг, не требуя ни поправок, ни изменений".
В течение своей долгой жизни Бальмонт написал множество стихов, так что, говоря о его творчестве, представляешь себе какое-то огромное собирательное, полное звуков, порой слишком звучных, красноречие, словесный поток, много позы, порой - отсутствие подлинности, строгости, чуткости, даже вкуса. Суд наших современников над поэзией Бальмонта очень строг, но я думаю, что со временем кто-либо сможет открыть настоящего Бальмонта.
Если тщательно пересмотреть его литературное наследство, если отбросить множество никчемных стихов, останутся две-три книги настоящих и подлинных стихов крупного поэта.
То же и о переводах: его переводы, например Эдгара По, по справедливости можно поставить рядом со знаменитым переводом Бодлера.
Молодежь пригласила Бальмонта выступить на вечерах Союза молодых поэтов, Бальмонт несколько раз читал свои стихи и принял участие в вечере, посвященном Баратынскому. Он сказал о нем речь, кажется, она называлась "Высокий рыцарь" или что-то в этом роде, по-бальмонтовски. Цитируя Баратынского по памяти, в двух местах Бальмонт ошибся, и тотчас же с места присутствующий на собрании пушкинист М. Л. Гофман его поправил. Первую поправку Бальмонт принял, но вторая его рассердила:
- Вы все время поправляете меня, - обратился он к Гофману, - но я ведь специалист по Бальмонту, а не по Баратынскому!
Наше поколение поэтов - суше и строже; наша манера читать стихи была в резком контрасте с чтением Бальмонта. Но его манера читать влияла на публику. Думаю, помимо престижа имени здесь было еще и другое: Бальмонт священнодействовал, всерьез совершал служение Поэзии, и его искренний подъем передавался присутствующим. За свою долгую жизнь Бальмонт привык влиять на аудиторию и умел увлекать ее.
В те годы, о которых я пишу, поэт был еще "en forme", как говорят французы. Болезнь, нервность и одиночество пришли к нему потом - и в этом до известной степени сыграло роль безразличие эмигрантской среды к поэзии. Предки Бальмонта (если не ошибаюсь, по женской линии) были подвержены из поколения в поколение душевным болезням. Невнимание к нему и к его поэзии усиливало страдание.
В чужом и скудном для него мире, после всеобщего крушения и распада той атмосферы, к которой он привык в России, после наступившей переоценки ценностей то, чем жил Бальмонт, - звуки, формы, метафоры, "красота", буйственная оргиастическая страсть, "взлеты" и "прозрения" - стали представляться слишком внешними, неискренними - "литературой".
Бальмонт замкнулся в себе, Бальмонт не мог и не хотел измениться - и это практически означало для него полную изоляцию.
В двадцатых годах, вероятно, одиночество и некоторое любопытство влекло его к молодежи. Но вскоре и тут Бальмонт почувствовал себя лишним и отдалился.
Мне запомнился рассказ Бальмонта, как он начал писать стихи.
Озарение и ощущение себя поэтом пришло к нему вдруг, от переживания пейзажа: "Мне было тогда 16 лет, я ехал в санях по широкой, покрытой ослепительно-белым снегом равнине. На горизонте виднелся лес, стая ворон перелетала куда-то в прозрачном воздухе. И вот, совсем неожиданно для себя, я с какой-то особенной остротой, грустью, нежностью и любовью почувствовал этот пейзаж и понял, что я должен быть поэтом".
Бальмонт уехал в провинцию, изредка печатал стихи в "Современных записках" и в "Последних новостях", потом вернулся в Париж, серьезно заболел и снова жил потом в провинции. Во время оккупации он поселился в Нуази-ле-Гран, в русском общежитии, устроенном матерью Марией. Немцы относились к Бальмонту безразлично, русские же гитлеровцы попрекали его за прежние революционные убеждения.
Больной поэт все время находился, как передавали, в очень угнетенном состоянии. О смерти Бальмонта в Париже узнали из статьи, помещенной в тогдашнем органе Жеребкова "Парижский вестник". Сделав, как тогда полагалось, основательный выговор покойному поэту за то, что в свое время он "поддерживал революционеров", жеребковский журналист описал грустную картину похорон: не было почти никого, так как в Париже лишь очень немногие знали о смерти Бальмонта. Шел дождь, и, когда опустили гроб в яму, наполненную водой, гроб всплыл, и его пришлось придерживать шестом, пока засыпали землей могилу.
К. Д. Бальмонт скончался 26 декабря 1942 года.

Ю. Терапиано

Просмотрите ПРЕЗЕНТАЦИЮ .

ЗАДАНИЕ: Прочитайте стихотворение К. Бальмонта
ФАНТАЗИЯ
Как живые изваянья, в искрах лунного сиянья,
Чуть трепещут очертанья сосен, елей и берез;
Вещий лес спокойно дремлет, яркий блеск луны приемлет
И роптанью ветра внемлет, весь исполнен тайных грез.
Слыша тихий стон метели, шепчут сосны, шепчут ели,
В мягкой бархатной постели им отрадно почивать,
Ни о чем не вспоминая, ничего не проклиная,
Ветви стройные склоняя, звукам полночи внимать.

Чьи-то вздохи, чье-то пенье, чье-то скорбное моленье,
И тоска, и упоенье,- точно искрится звезда,
Точно светлый дождь струится,- и деревьям что-то мнится
То, что людям не приснится, никому и никогда.
Это мчатся духи ночи, это искрятся их очи,
В час глубокой полуночи мчатся духи через лес.
Что их мучит, что тревожит? Что, как червь, их тайно гложет?
Отчего их рой не может петь отрадный гимн небес?

Всё сильней звучит их пенье, всё слышнее в нем томленье,
Неустанного стремленья неизменная печаль,-
Точно их томит тревога, жажда веры, жажда бога,
Точно мук у них так много, точно им чего-то жаль.
А луна всё льет сиянье, и без муки, без страданья
Чуть трепещут очертанья вещих сказочных стволов;
Все они так сладко дремлют, безучастно стонам внемлют
И с спокойствием приемлют чары ясных, светлых снов.

1.Какова композиция этого стихотворения?

3. Что наиболее примечательного, интересного вы отметили в форме стихотворения?

4. Какое впечатление произвело на вас стихотворение? Согласитесь ли вы с тем, что поэзия Бальмонте оставляет ощущение хрупкости и невещественности?

5. Производят ли стихи Бальмонта впечатление некоей поэтической импровизации?

6. Какие сборники К. Бальмонта стали, на ваш взгляд, наиболее заметным явлением и в его творчестве, и в истрии русского символизма? Какие из них представляются вам наиболее интересными? Почему?

К. Бальмонт "О тихий Амстердам"

Дерунец Ирина Тимофеевна,

учитель русского языка и литературы «Новофедоровская школа-лицей»,

Сакский район, Республика Крым

Тема урока:

«Поэзия как волшебство» в творчестве К.Д. Бальмонта

Цель урока: показать яркую личность, индивидуальность поэта, раскрыть особенности его творчества.

Задачи: - сформировать представление об основных этапах жизненного пути К.Д. Бальмонта;

Обозначить основные черты поэтики К.Д. Бальмонта;

Формировать умение анализа стихотворений;

Развитие навыков самостоятельной работы, умения работать с информацией.

Тип: изучение нового материала.

Ход урока.

Если бы надо было назвать Бальмонта одним словом,

я бы не задумываясь, сказала – Поэт,

так как кроме поэта в нем ничего не было».

М. Цветаева

Проверка домашнего задания (заслушивание самостоятельно подготовленных сообщений учащихся о К.Д. Бальмонте)

Слово учителя.

Краткая лекция о жизенном пути К.Д. Бальмонта.

Записи в тетрадь:

Бальмонт Константин Дмитриевич – поэт-символист.

Место рождения: деревня Гумнищи, Владимирская губерния

С 1876 по 1884 годы обучался в Шуйской гимназии, из которой потом исключен.

Первые стихи были изданы в 1885 году.

В 1886 году стал студентом Московского университета.

Спустя год, в 1887 году, был из него исключен.

1889 год – первый брак с Л. гарелиной.

В 1892 году познакомился с З. Гиппиус и Д. Мережковским.

В 1894 году в печати начали появляться его первые переводы. Этот год ознаменован знакомством с Брюсовым и печатью сборника «Под северным небом».

1895 год – сборник «В безбрежности»

В 1896 году второй брак с Е. Андреевой, с которой начинает много путешествовать.

1900 год – сборник «Горящие здания».

1901 год – читает антиправительственную поэзию, за что его изгоняют из столицы.

1902 год – сборник «Будем как Солнце».

1906 год – эмиграция в Париж, где живет до 1913 года.

1913 год – возвращение на родину.

1920 год – вновь эмигрирует во Францию.

1932 год – оказалось, что у поэта серьезные проблемы с психикой.

Достижения поэта:

Бальмонт признан одним из наиболее активных символистов своего времени. За свою жизнь опубликовал тридцать пять сборников стихотворений и двадцать прозаических книг.

Работал с совершенно разными жанрами. Это и стихи, и прозаические произведения, и филологические трактаты, и исследования в области истории и культуры, и эссе.

Владел большим количеством языков, за счет чего был уникальнейшим переводчиком. Делал переводы с испанского, болгарского, югославского, литовского, японского, словацкого, грузинского, мексиканского языков.

Анализ стихотворений.

«Я мечтою ловил уходящие тени…»

Мгновение – это символ вечности, вырывает из нее и навсегда запечатлевает в слове… (выразительное чтение стихотворения).

Вопросы для анализа:

Какие символистические образы наполняют стихотворение?

Какие особенности построения поэтического текста вы сразу отметили?

Посчитайте сколько раз они встречаются? (повтор – очень сильное поэтическое средство).

Как вы думаете, для чего и с какой целью поэт его использует?

Еще И. Анненский отмечал у Бальмонта «нежную музыкальность» лирического «я». Позже писали, что поэтическое «я» - основа стихотворения.

А кто подразумевается под «Я»?

Эти значения «мерцают» в тексте, просв6ечивают друг через друга, осознаются нами постоянно.

- «ловить мечтою». Как Вы понимаете эту матафору?

Герой хочет остановить мгновение, вспомнить что-то приятное, задержать это воспоминание.

- «…уходящие тени». Что же пытается запомнить лирический герой? К чему он стремится?

Комментарий учителя: Культ мгновения. Все, что происходит с героем, происходит в данный миг. Важность впечатления, ощущения, чувства, испытываемого в данный момент. Музыкальность. Именно для этого поэт использует повторы, аллитерацию. Герой постоянно находится в движении, пытается достичь вершины.

«Безглагольность»

Выразительное чтение стихотворение.

Образ русской природы присутствует в произведениях многих поэтов, и в большинстве случаев пейзажная лирика наполнена красотой и умиротворением. Однако Константин Бальмонт видит окружающий мир далеко не в таких радостных тонах, к которым мы привыкли. Все дело в том, что поэт пытается сопоставить то, что открывается его взору, со своими внутренними ощущениями. И в итоге вырисовывается далекая от оптимизма картина, которую автор рисует в своем стихотворении «Безглагольность», созданном в 1900 году.

Вопросы для анализа:

На каком этапе жизненного пути было создано произведение?

Само название указывает на особенности славянской натуры, которая отличается молчаливостью и сдержанностью.

Источником чего поэт считает особенность такого поведения? Подтвердите свою мысль строками из произведения.

Какое настроение у лирического героя этого произведения?

Видит ли поэт, что окружающий мир, несмотря на все переживания, может быть прекрасным?

Какой главный смысл, на ваш взгляд, вложил поэт в это произведение?

«Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце…»

Поиск смысла жизни – один из лейтмотивов творчества Константина Бальмонта, который в 1903 году опубликовал цикл произведений под названием «Четверогласие стихий». В него вошло стихотворение «Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце…», в котором автор дает ответ на вопрос, что именно является для него важным и первостепенным.

Выразительное чтение стихотворения.

Какова композиция стихотворения? Какова ее роль в раскрытии стремлений лирического героя?

Что является главным для поэта в поиске смысла жизни?

Что является главным для поэта и где он может это найти?

Что символизирует собой Солнце?

Итог урока.

Домашнее задание.

"Поэзия как волшебство"

Зеркало в зеркало, сопоставь две зеркальности, и между ними поставь свечу. Две глубины без дна, расцвеченные пламенем свечи, самоуглубятся, взаимно углубят одна другую, обогатят пламя свечи и соединятся им в одно.

Это образ стиха.

Две строки напевно уходят в неопределенность и бесцельность, друг с другом несвязанные, но расцвеченные одною рифмой, и глянув друг в друга, самоуглубляются, связуются, и образуют одно, лучисто-певучее, целое. Этот закон триады, соединение двух через третье, есть основной закон нашей Вселенной. Глянув глубоко, направивши зеркало в зеркало, мы везде найдем поющую рифму.

Мир есть всегласная музыка. Весь мир есть изваянный Стих.

Правое и левое, верх и низ, высота и глубина, Небо вверху и Море внизу, Солнце днем и Луна ночью, звезды на небе и цветы на лугу, громовые тучи и громады гор, неоглядность равнины и беспредельность мысли, грозы в воздухе и бури в душе, оглушительный гром и чуть слышный ручей, жуткий колодец и глубокий взгляд, - весь мир есть соответствие, строй, лад, основанный на двойственности, то растекающейся на бесконечность голосов и красок, то сливающейся в один внутренний гимн души, в единичность отдельного гармонического созерцания, во всеобъемлющую симфонию одного Я, принявшего в себя безграничное разнообразие правого и левого, верха и низа, вышины и пропасти.

Наши сутки распадаются на две половины, в них день и ночь. В нашем дне две яркие зари, утренняя и вечерняя, мы знаем в ночи двойственность сумерек, сгущающихся и разрежающихся, и, всегда опираясь в своем бытии на двойственность начала, смешанного с концом, от зари до зари мы уходим в четкость, яркость, раздельность, ширь, в ощущение множественности жизни и различности отдельных частей мироздания, а от сумерек до сумерек, по черной бархатной дороге, усыпанной серебряными звездами, мы идем и входим в великий храм безмолвия, в глубину созерцания, в сознание единого хора, всеединого Лада. В этом мире, играя в день и ночь, мы сливаем два в одно, мы всегда превращаем двойственность в единство, сцепляющее своею мыслью, творческим ее прикосновением, несколько струн мы соединяем в один звучащий инструмент, два великие извечные пути расхождения мы сливаем в одно устремление, как два отдельные стиха, поцеловавшись в рифме, соединяются в одну неразрывную звучность.

Звуки и отзвуки, чувства и призраки их, Таинство творчества, только что созданный стих.

Давно было сказано, что в начале было Слово. Было сказано, что в начале был Пол. И в том и в другом догмате нам дана часть правды. В начале, если было начало, было Безмолвие, из которого родилось Слово по закону дополнения, соответствия и двойственности. Из безгласности - голос, из молчания - песня, из тишины - целый взрыв звуков, неизмеримый циклон шумов, криков, воплей, шепотов, грохотов, лепетов, жужжаний струны, зорь из Хаоса, красных цветов из черной Ночи, рубиновых пожаров творческого Дня, звезд, разбросанных всемирной мятелью, бесконечность вьюжных дорог, соединившихся в единый Млечный Путь.

В начале, когда возникло начало, единый Пол, не знавший ни меры, ни времени, залюбовался на себя, и, в единичной своей залюбованности испытав безмерность блаженства, в силу этой безмерности захотел большего, и сила жажды создала двойственность, единое стало двойным, цельное - множественным, одно стало два, а два стало три, четыре и бесконечность, ибо двое должны быть в мире, чтобы возник поцелуй, - ибо он и она должны быть в мире, чтобы озвездилась Любовь, со множественностью всех своих сияний, дробление звуков, переклички их и воссоединения в один напев, - две должны быть строки, чтобы между ними пела рифма, и должно быть их не две, а более, - три в троестрочии, и четыре в строфе, и восемь в октаве, и четырнадцать в сонете, и много, несосчитано много, в поэме.

Одна гора красива и вздымается к небу как бы застывшим костром, пламя которого заострилось и замерло, - восходит к небу как бы безглагольным гимном, что начался широким вещанием, кончился лезвием мысли, постепенно суживающимся, равномерно заостренным, призывом, уводящим в лазурь. Одна гора красива, но когда две высокие вершины, но когда две вершины в известной отдаленности и в известной близости, связаны друг с другом - некоторым соответствием размера, некоторой линейной зеркальностью, и высятся как бы повторяя друг друга, не в однозвучной тождественности, а в дружном ладе сродства, - в душе глядящего вырастает напевное настроение, в нем как бы льнет строка к строке, в нем возникает целая песня, где строки различны, но образуют одно целое, как различные горы, слагаясь в целое, образуют одну горную цепь.

Горное озеро огромным зеркалом серебрится внизу. Высокая горная вершина смотрится в ровные воды. Силой тайного соответствия, два эти разные явления сочетаются в одно. Исполинский непроницаемый камень отражается в прозрачной влаге. Высокая гора смотрится в глубокую воду. А человеческая душа, которая видит это, встает третьим звеном, и, как рифма соединяет две строки в одну напевность, душа связует безгласную гору и зеркальную воду в одну певучую мысль, в один звенящий стих. И снежную гору, которая смотрится в воды, человек назовет Юною Девой, а это отражающее озеро он назовет Розой Пяти Ветров.

Из малого желудя продвигается зеленый росток. Зеленый побег превращается в деревцо. Деревцо вырастает в огромный дуб. Дуб разрастается в рощу - широкошумная дубрава, зеленый гай. Первичный ум человека глядит и видит, полное высокой поэзии, соответствие в двойственности лика древесных существ. Есть напевная чара в том, что из плоской земли вырвался возносящий ствол. Горизонтальная и вертикальная линия, своим пересечением и своим соединением, ведут мысль по двум путям расхождения, и в то же время задерживают ее в чаре созерцания единого чуда, которое называется говорящим дубом, где ветка соответствует ветке, и каждый узорный лист соответствует тысяче вырезных листьев, и все это зеленое множество шуршит, шелестит, колдует, внушает песню. Два начала соединились в одно, из одного родилась множественность, множества образовали единое целое, дуб разросся в священную рощу, и друиды соберутся в ней, чтобы петь свои молитвы и напевным голосом произносить заклинание. ...

Человеческая мысль черпает отовсюду незримое вещество очарования, призрачную основу колдовства, чтобы пропеть красивый стих, - как солнечная сила везде выпивает капли росы и плавучесть влаги, - чтобы легкая дымка чуть-чуть забелелась над изумрудом лугов, - чтобы белое облачко скользило в лазури, - чтобы сложным драконом распространилась по небу туча, - чтобы два стали одно, - чтобы разные два огня, противоставленные, соприкоснувшись в туче, прорвали ее водоем и освободили ливень.

Древний Перуанец, создатель языка, нежного, как журчанье струй, и нежного, как щебет птиц, слушает небо и слушает грозу, в грозовом небе он видит Владычицу Влаги, таящую в урне текучие алмазы, и влюбленного в нее брата, Владыку Огня. ....

Поэзия есть внутренняя Музыка, внешне выраженная размерною речью.

Как вся внушающая красота морского гула заключается в размерности прибоя и прилива, в правильном ладе звуковых сил, пришедших из безгласности внутренних глубин, и в смене этой правильности своенравными переплесками, так стих, идущий за стихом, струи-строки, встречающиеся в переплеске рифм, говорят душе не только прямым смыслом непосредственной своей музыки, но и тайным напоминанием ей о том, что эта звуковая смена прилива и отлива взята нами из довременных ритмов Миротворчества. Стих напоминает человеку о том, что он бессмертный сын Солнца и Океана.

Далеко на юге Земного Шара, овеянный внушающими ропотами моря, лежит сказочный остров, который был назван Terra Australis, Земля Южная. Этот остров не остров, это остаток неведомого потопшего материка. Причудливые оазисы Моря, избранные места необыкновенных легенд, внушенных Океаном, Солнцем и Луной, очаги таких богатых и певучих языков, что во всех сочетаниях слов здесь слышится текучий переплеск и сладостно-нежное разлитие светлой влаги. Благоуханные эвкалипты и голубые каучуковые деревья, более прочные, чем дуб, наша стройная акация, имеющая здесь извращенный лик и ползущая по земле уродливым кустом, тонкое кружево казуаровых деревьев, исполинские желтосмолки, сталактитовые пещеры и голубые горы, всегда таинственные степи и пустыни, бескрылые птицы, звери с клювом, человекоподобные кенгуру, - все необычно в пределах Земли Южной, по всем побережьям которой шумит всеокружный Океан.

Первобытный человек черного цвета, живущий здесь, запечатлел в напевных своих сказаниях ту степень проникновения в жизнь Природы, ту лучистую ступень Мироощущения, когда отдельное человеческое Я без конца тонет и вновь возникает в слитном сновидении Миротворчества. Оно в том всепоэмном бытии, когда говорят птицы и травы, и каждое животное есть человек, а каждый человек есть зверь.

Мир нуждается в образовании ликов, - в Мире есть чародеи, которые магическою своею волей и напевным словом расширяют и обогащают круг существования. Природа дает лишь зачатки бытия, создаст недоделанных уродцев, - чародеи своим словом и магическими своими действиями совершенствуют Природу и дают жизни красивый лик. ...

Но если Черные жители Земли Южной являют лик человека вполне первобытного, Мексиканцы и Майи, не утратив первобытности и самобытности, достигли высокой утонченности, и печатью художественного совершенства отмечены их напевы и заклинания. Они любят музыкальность мысли и звон музыкальных инструментов, а музыка - колдовство, всегда колеблющее в нашей душе первозданную нашу основу, незримый ручей наших песен, водомет, что течет в себя из себя. Когда на высоких теокалли, в роковую ночь, жрецы Витцтлипохтли, бога Войны, призывали Ацтеков Теноктитлана напасть на испанцев Кортеса, они ударяли в барабаны, сделанные из кожи исполинских Змей, и зловещее гудение этих барабанов было так же угрожающе, как клекот хищных птиц, живущих в именах Мексиканских богов - Цигуакоатль, Женщина-Змея, бог Песни и Пляски, Макуиль-Ксочитль, Царь Цветов, Ксочипилли, Желтоликое Пламя, Куэтцальтцин. Бог Тецкатлипока, который так любил сражение, что сразу был дразнителем двух разных сторон, выстроил в то же время Радугу, чтобы с Неба на Землю к людям сошла Музыка. ...

Самый гениальный поэт девятнадцатого века, Эдгар По, владевший как никто колдовством слова и странно совпадающий иногда с вещими речениями древних народов, Египтян, Китайцев, Индусов, в философской сказке

"Могущество Слов", написал замечательные строки о творческой магии слова.

Агатос и Ойнос беседуют. Как духи, они пролетают меж звезд. "Истинная философия издавна научила нас, что источник всякого движения - есть мысль, а источник всякой мысли - есть Бог. Я говорил с тобой, Ойнос, как с ребенком красивой Земли, и пока я говорил, не мелькнула ли в твоей голове какая-нибудь мысль о физическом могуществе слов? Не является ли каждое слово побуждением, влияющим на воздух? - Но почему же ты плачешь, Агатос - и почему, о, почему твои крылья слабеют, когда мы парим над этой красивой звездой - самой зеленой и самой страшной изо всех, встреченных нами в нашем полете? Блестящие цветы ее подобны фейному сну, но свирепые ее вулканы подобны страстям мятежного сердца. - Это так, это так! Они то, что ты видишь в действительности. Эту безумную звезду - вот уже три столетия тому назад, я, стиснув руки, и с глазами полными слез, у ног моей возлюбленной - сказал ее - несколькими страстными словами - дал ей рождение. Ее блестящие цветы воистину суть самый заветный из всех невоплотившихся снов, и беснующиеся ее вулканы воистину суть страсти самого бурного и самого оскорбленного из всех сердец".

Древние Индусы поют в священных "Ведах": "Из всеприносящей жертвы родились звери воздуха, лесов и деревень. Из всеприносящей жертвы возникли песни, загорелось размерное слово. Прачеловек есть огонь, раскрытый его рот

Горящие головни, дыхание - дым, речь его - пламя, глаза - угли, слух -

искры, в этом пламени - жертва Богов. Первоосновная сила разогрела миры. Из разогретых миров произошло троякое знание. Она разогрела это троякое знание,

Из него вышли магические слова".

Творческая магия слова и бесконечность многоцветных его оттенков изваяна Майями в причудливых иероглифах на храмовой стене в Паленке, где до сих пор, затерянные между Табаско и Усумасинтой, как предельный оплот Кордильерских высот, знающих полет кондора, находятся памятные руины -

Великий Храм Креста, Малый Храм Солнца и Дворец Четырех Сторон. Овеянные океанскими шепотами Майи, эти ловцы жемчугов, составили свои иероглифы из прибрежных камешков Моря, из морских тростников, из жемчужин, из спиралей извилистых раковин, из раковин схожих с звенящими трубами, из раковин круглых и длинных, из дуг, из овалов, из эллипсов, из кругов, пересеченных четырехугольником и сложным узором, как мы это видим на спинах морских медуз, что первые учили людей живописи. Майский Ваятель, запечатлевший слово о Слове, говорит, чувствуя себя окруженным врагами, которых зовет птицеликами, ибо они клювоносы и когти у них захватисты. ... Берегись!

Такое же высокое представление о магической силе напевного слова, и слова вообще, мы видим в двух странах, овеянных морем нашего Севера, в Норвегии, где глубокие долины и глубокие фьорды, и в озерной многососенной стране Финнов.

Бог воинств, Один, на плечах у которого сидят вороны, усыпил валькирию Сигурдрифу, уколов ее сонным терном. Как женщина, эта валькирия стала прославленной по всей земле Брингильд. Замок ее окружен стеной из огня. Лишь тот, кто прорвется через пламенный оплот, может овладеть ею. Смелый Сигурд, испивший кровь дракона Фафнира и понимающий язык орлов, проскакал на коне, чрез огонь, нашел спящую Брингильд, снял с нее воинский шлем и мечом разрубил приставшую к ней броню. Они беседуют, и гордая валькирия, обреченная стать женщиной, говорит Сигурду о рунах и дает ему добрые советы.

Если кому-нибудь нужна заклинательная сила слова, это именно человеку сурового Севера, где по существу своему Природа так часто ему враждебна своими морозами и болотами, необъятными силами Моря и препоной непроходимых лесов. Но дикие звери учат человека необходимой мудрости в борьбе за бытие.

Волк зря не нападает на волка, если же вздумает напасть - он встретит другого волка не врасплох, а готовым к бою. И орел, хоть могучий и когтистый, как ни одна из воздушных птиц, не залетает в чужое орлиное гнездо с разбойными целями, раз у него есть свое. Эта первобытная, звериная, но и божеская, необходимость цепко держаться за свое - глубоко выражена в рунах и советах Брингильд. Хочешь быть сильным, - будь твердым и метким как сталь.

Твердым, но и "гибким. В заклинательном слове валькирия учит быть соразмерным, зорко взвешивающим достоинство поведения человека в Мире. Через заговорное слово научает она душу владеть Миром, но, научивши быть сильным, первый совет она дает сильному не злоупотреблять силой, ибо в этом высшая сила и есть, - и велит, протягивая руку, протягивать руку врачующую или направляющую верный удар, там где этот удар должен возникнуть. Певучая и страшная сила эта мудрость валькирии - когти медведя и когти волка, орлиные крылья и клюв совы, и руны начертаны на ногте Норны, в чьих пальцах прядется нить Бытия. Но их также мчит на своих копытах огненный Конь Солнца, а Солнце мчит нас всех в сонме звезд. Вещим, высоким, стремительным, звездным учит нас быть в заклинательном слове длинноволосая ночь Норвегии, женщина-валькирия, Брингильд.

Если руны достойно воспеты в Скандинавской "Эдде", власть заклинания еще более заполняет поэму Финнов, "Калевалу". Здесь мысль сначала до конца не выходит из чар заговора, как никогда не расстаться нам на Севере со снегами и туманами, и лишь на отдельные мгновенья прозрения Солнце разрывает самый густой туман, буря разметывает самые темные тучи, - заговорное слово побеждает самое грозное зло и вызывает к жизни самые желанные сочетания творческой мечты.

В "Калевале" все время колдует Вэйнемэйнен. Вэйно по-фински значит страстное желанье. Из настоящего хочу родится весь Мир, создаются звезды и Моря, цветы и вулканы. Рождается Песня, возникает Музыка, от одного сердца тянутся лучи к миллиону сердец, единый человеческий дух, заклинающий напевным словом, становится как бы основным светилом целого сплетения звезд и планет.

Силой слова, Дочь Воздуха, мать Вэйнемэйнена, воздвигает мысы, вырывает рыбам ямы, возносит утесы, ваяет страны, строит столбы ветров, обогащает бездны Моря, и между Небом и Морем, в циклах веков, дает жизнь человеку, и велит ему быть певцом и заклинателем. Пески и камни Вэйнемэйнен превращает в древесное царство. Знающим словом зачаровав Природу, он рассыпал по земле семена. Все, что мы любим, посеял он: сосны и ели, иву и березы, вереск и черемуху, можжевельник и красную рябину. Спрятав в куньем и беличьем мехе шесть-семь зернышек, он засеял ячмень и овес. Там, где нужно, вырубил деревья, но пощадил березу, чтобы было где куковать кукушке. Благой, он умеет однако быть грозным, и когда заносчивый Юкагайнен, неподросший певец заклинаний, вызывает его на состязание, Вэйнемэйнен запел заговор, на дуге у Юкагайнена выросли ветки, на хомут его лошади навалилась ива, кнут превратился в осоку, меч стал молнией, раскрашенный лук встал радугой, рукавицы стали цветами, а сам Юкагайнен потонул до рта в зыбучих песках, в трясине, и потонул бы вовсе, если бы Вэйнемэйнен не пропел заговор обратного действия и не расчаровал свою чару.

Из костей щуки, которая плавает в Море и знает морские тайны, сделал Вэйнемэйнен свои певучие гусли, кантеле, и под эту музыку поет заклинательные песни. Струны он сделал из волос стихийного духа Хииси, который живет в глубокой пропасти на раскаленных углях, но также он и водный царь, и горный дух, и лесовик, и быстрый конь. ...

Дева Месяца и дочь Солнца, которые пряли золотую ткань и серебряную, услышав кантеле, забыли прясть, и оборвалась золотая и серебряная нить Неба при звуках земного инструмента, игравшего заклинательную песню. Позднее Море поглотило это кантеле, Вэйнемэйнен сделал другое, из дерева березы и тонких волос девушки. В этом слиянии природного и человеческого, стихийного и человечного, заключается звуковая тайна Поэзии как Волшебства, в котором вопли ветра, звериные клики, пенье птиц, и шелесты листьев говорят, через человеческие слова, придавая им двойное выражение, и поселяясь в заклинательных словах и буквах, как домовые и лешие живут в наших лесах и домах.

Если вся Мировая жизнь есть непостижное чудо, возникшее силою творческого слова из небытия, наше человеческое слово, которым мы меряем Вселенную и царим над стихиями, есть самое волшебное чудо из всего, что есть ценного в нашей человеческой жизни. Нам трудно припомнить, несовершенною нашей памятью, как оно вырвалось впервые из человеческого нашего горла, но поистине великая должна была это быть радость, или великая боль, или такая минута, где блаженство неразличимо перемешалось с болью, и немота должна была разверзнуться, и мы должны были заговорить. А так как в Чуде волшебны все части его составляющие, все то, что делает его именно чудом, несомненно, что каждая буква нашего алфавита, каждый звук человеческой нашей речи, будь она Русская или Эллинская, Китайская или Перуанская, есть малый колдующий эльф и гном, каждая буква есть волшебство, имеющее свою отдельную чару, и мы это выражаем в отдельных словах, и мы это чувствуем в особых их сочетаниях, нам только легче чувствовать, ощущать действительность словесного чуда, нежели точно определить и проверить разумом, в чем именно состоит наше буквенное и словесное угадание, а через сплетение слогов и слов, угадание душевное, когда понимающее наше сердце вдруг заставит нас пропеть вещую песню, которая пронесется как ветер по целой стране. Или сказать одно слово, которое будет так верно, что перекинется от народа к народу, и перебросится из века в век.

Древний Египтянин говорил, что заклинания нужно произносить верным голосом, только тогда и Духи и Боги подчинятся человеческой воле. Египетское выражение Ма-Xроу значит Голосом Творящий, Словом Воплощающий, Верным Голосом Волю Свою Совершающий. Древнейший памятник человеческого слова -

стенная надпись Великой Пирамиды Сахары, в погребальном покое фараона, чье имя Упас. Размерною речью Египетский царь повелевает Богам, он властен над жизнью и смертью, он говорит самому себе: - "О, у нас, ты существуешь, живешь, ты еси. Твой скипетр в руке твоей. Ты даешь повеления - тем, чьи сокрыты жилища. Ты омываешься свежей водою, влагою звезд. Путями железными сходишь ты вниз. Гении света встречают тебя восклицая..."

Гераклит сказал, что слова суть тени вещей, звуковые их образы.

Демокрит противоборствует, говоря, что слова суть живые изваяния. В сущности тут даже нет противоборства. Безмолвный пруд ваяет иву, отражая ее тень в своей воде. И ребенок или дикарь, без долгих размышлений, лишь проникнутый силой виденья, дает в иссеченном из дерева или камня идоле более верную тень вещей, чем он сам это может подозревать. Каждое слово - есть тень первомысли, одна из граней мысли, ибо ощущение и мысль человека всегда многогранны, - и каждое слово есть говорящая статуя Египетского храма, только нужно понять эту статую и уметь поколдовать над ней, чтоб она перестала быть безмолвной. Дабы звуковое изваяние, которое называется Словом, явило сокровенный свой голос и заговорило с нами волшебно, нужно, чтобы в нас самих была первичная заревая сила чарования. Исполин Египта, каменный Мешнон, обычно был безмолвным, но, когда его касалось восходящее Солнце, он пел.

Фет сказал:

Лишь у тебя, Поэт, крылатый слова звук Хватает налету и закрепляет вдруг.

Первичный человек всегда Поэт, и Поэт тот бог его, который создает для него Вселенную. Египетский бог Ночного Солнца, Атум, пропел богов, они вышли из его рта. Египетский бог возрождения, Озирис, блуждая среди полузвериных человеческих существ, силой напевного внушающего слова научил их быть людьми воистину, любящими животворящий хмель и питающее зерно. Силой напевных магических заклинаний дневное Светило побеждает все ужасы Ночи, возрождая бесконечность яркого дня, - и умерший человек властью заговорного слова проходит все чистилища, чтобы жить возрожденным среди беспечальных полей.

Слово есть чудо, а в чуде волшебно все, что его составляет. Если мы будем пристально вглядываться слухом понимающим в каждый отдельный звук нашей родной речи, человеческой речи вообще, речи звериных голосов, речи существующей в пенье и криках птиц, речи шелестящих деревьев и тех природных сущностей, которые принято считать неодушевленными, как ручей, река, ветер, буря, гром, - мы увидим, что есть отдельные звуки, отдельные поющие буквы, которые имеют такой объемлющий нрав, что повторяются не только в речи говорящего человека, но и в голосах Природы, оттеняя таким образом нашу человеческую речь переброшенной в нее из Природы звуковою чарой. Прежде чем говорить об этой усложненной звуковой чаре, подойдем вплоть к отдельным звукам нашей речи. Вслушиваясь долго и пристально в разные звуки, всматриваясь любовно в отдельные буквы, я не могу не подходить к известным угадываниям, я строю из звуков, слогов и слов родной своей речи заветную часовню, где вес исполнено углубленного смысла и проникновения. Я знаю, что, строя такую часовню, я исхожу из Русского словесного начала, и следовательно мои угадания по необходимости частичны, - подобно тому как не идет в Христианский Храм тот, кто строит Индийские Пагоды, - и громады Карпака или Теокалли Мехико неравноценны Мечети, - но есть, однако, кристальные мгновения, где сходятся души всех народов, и есть Обряды, есть напевности, есть движения, телодвижения души, которые повторяются во всех Храмах всего Земного Шара.

Я беру свою детскую азбуку, малый букварь, что был моим первым вожатым, который ввел меня еще ребенком в безконечные лабиринты человеческой мысли. Я с смиренной любовью смотрю на все буквы, и каждая смотрит на меня приветливо, обещаясь говорить со мной отдельно. Но, прежде чем услышать их отдельные голоса, я сам стараюсь определить их в общем их лике. Эти буквы называются - гласные и согласные. Легче произносить гласные, согласными овладеешь лишь с борьбой.

Гласные это женщины, согласные это мужчины. Гласные это самый нага голос, матери нас родившие, сестры нас целовавшие, иервоисток, откуда, как капли и взрывные струи, мы истекли в словесном своем лике. Но если бы в речи нашей были только гласные, мы не умели бы говорить, - гласными лишь голосили бы в текучей бесформенной влажности, как плещущие воды разлива.

А согласные, мужскою своей твердою силой, упорядочили, согласовали разлившееся изобилие, встали дамбой, плотиной, длинным молом, отрезающим полосу Моря, четким прошли руслом, направляющим воды к сознательной работе.

Все же, хоть властелины согласные, и распоряжаются они, считая себя настоящими хозяевами слова, не на согласной, а на гласной бывает ударение в каждом слове. Тут не поможет даже большое и наибольшее количество самых выразительных согласных. Скажите Русалка. Здесь семь звуков. Согласных больше. Но я слышу только одно вкрадчивое А. Много ли звуков, более выразительно-слышных чем Щ или Ц, и таких препоной встающих как П. Но скажите слово Плакальщица. Я опять лишь слышу рыдающее А.

Вот, едва я начал говорить о буквах, - с чисто женской вкрадчивостью мной овладели гласные. Каждая буква хочет говорить отдельно.

Первая - А. Азбука наша начинается с А. А - самый ясный, легко ускользающий, самый гласный звук, без всякой преграды исходящий из рта.

Раскройте рот и, мысленно проверив себя, попробуйте произнести любую гласную, для каждой нужно сделать малое усилие, лишь эта лада, А, вылетает сама. Недаром Индусы приказывали, желая благозвучия, давать женщинам такие имена, где часто встречается А, - Анасуйя, Сакуитала. А - первый звук произносимый ребенком, - последний звук, произносимый человеком, что под влиянием паралича мало-помалу теряет дар речи. А - первый основной звук раскрытого человеческого рта, как М - закрытого. М - мучительный звук глухонемого, стон сдержанной, скомканной муки. А - вопль крайнего терзания истязуемого. Два первоначала в одном слове, повторяющемся чуть не у всех народов - Мама. Два первоначала в латинском Amо - Люблю.

Восторженное детское восклицание А, и в глубь безмолвия идущее немеющее М.

Мягкое М, влажное А, смутное М, прозрачное А. Медовое М, и А как пчела. В М

Мертвый шум зим, в А властная весна. М сожмет и тьмой и дном, А взбивающий вал. Ласковый сад наслаждения страстью, пугающий страшный мрак наказания, от Рая до Ада, их два в нашей саге Бытия, А - начала, А - конца. А - властно: -

Аз семь, самоутверждающийся шаг говорящего Адама. В Музыке А, или Ля, предпоследний из семи звуков гаммы, это как бы звуковой предзавершающий огляд, пред тем как просвирелить заключительный клич, пронзительное Си. В тайной алгебре страстных внушающих слов А, как веянье Мая, поет и вещает: -

"Ласки мне дай, целовать тебя дай, ясный мой сокол, малая ласточка, красное Солнце, моя, ты моя, желанный, желанная". Как камень, А не алый рубин, а в лунной чаре опал, иногда, - чаще же, днем играющий алмаз, вся гамма красок.

Как гласит угаданье народное, Алмаз - ангельская слеза. Слава полногласному А, это наша Славянская буква.

Другая основная наша гласная есть О. О это горло. О это рот. О - звук восторга, торжествующее пространство есть О: Поле, Море, Простор. Почему говорим мы Оргия? Потому что в Оргии много воплей восторга. Но все огромное определяется через О, хотя бы и темное: - Стон, горе, гроб, похороны, сон, полночь. Большое, как долы и горы, остров, озеро, облако. Долгое, как скорбная доля. Огромное как Солнце, как Море. Грозное, как осыпь, оползень, гром. Строгое, как угроза, как приговор, брошенный Роком. Вместе с грубым У порочит в слове Урод. Ловко и злобно куснет острым дротиком. Запоет, заноет как колокол. Вздохом шепнет как осока. Глубоким раскроется рвом. Воз за возом громоздким, точно слон за слоном, полным объемом сонно стонет обоз. В многоствольном хоре лесном многолиственном или в хвойном боре, вольно, как волны в своем переплеске, повторным намеком и ощупью бродит. Знойное лоно земное, и холод морозных гор, водоворотное дно, омут и жернов упорный, огнь плоти и хоти. Зоркое око ворога волка, - и око слепое бездомной полночи. Извои суровые воли. Высокий свод взнесенного собора. Бездонное О.

У - музыка шумов, и У - всклик ужаса. Звук грузный, как туча и гуд медных труб. Часто У - грубое, по веществу своему: Стук, бунт, тупо, круто, рупор. В глухом лесу плутает - А у. Слух ловит уханье филина. Упругое У, многострунное. Гул на морском берегу. Угрюмая дума смутных медноокруглых лун. В текучем мире гласных, где нужна скрепа, У вдруг встает, как упор, как угол, упреждающий разлитие бури.

Как противоположность грузному У, И - тонкая линия. Пронзительная вытянутая длинная былинка. Крик, свист, визг. Птица, чей всклик весной, после ливня, особливо слышен среди птичьих вскликов, зовется Иволга. И

Звуковой лик изумления, испуга: - Тигр, Кит. Наивно искреннее: -

Ишь ты какой. Острое, быстрое: - Иглы, чирк. Листья, вихримые ветром, иногда своим шелестом внушают имя дерева: Липа, Ива. И - вилы, пронзающий винт. Когда быстро крутится вода, про эту взвихренную пучину говорят: Вир. Крик, Французское Cri, Испанское Critо, в самом слове кричит, беспокоит, томит, - как целые игрища воинств живут в выразительном сильном и слитном клике победительных полчищ: - Латинское Vivat.

Е - самая неверная, трудно определяемая гласная. Недаром мы различаем -

Е, ?, Э. Этого еще мало - у нас есть Ё. Безумцы борются с? и Э. Но желание обеднить наш алфавит есть напрасное желание просыпать из полной пригоршни, медлящие на ней, золотые блестки песчинок. Тщетно. Песчинки пристают.

Скажите - Мелкий, скажите - Л?с. Вы увидите тотчас, что первое слово вы произносите быстро, второе медленно. Е и? вполне уместны, как обозначение легкого и увесистого, краткого и долгого. Тройная, четверная эта буква есть какая-то недоуменная, прерывистая, полная плеска и переплеска, звуковая весть. То это - светлое благовестив, как в веющих словах - Вешняя верба, то задержанное зловестие, как в словах - С?рый, M?pa, Т?нь, то это отзвук пения в вогнутости свода, как в слове - Эхо. И если Е есть смягченное О, в половину перегнувшееся, то каким же странным ёжиком, быстрым

ёршиком, вдруг мелькнет, в четвертую долю существующее, смягченное Е, которое есть Ё.

Я, Ю, Ё, И суть заостренные, истонченные А, У, О, Ы. Я - явное, ясное, яркое. Я это Ярь. Ю - вьющееся, как плющ, и льющееся в струю. Ё - таящий легкий мёд, цветик - лён. И - извив рытвины Ы, рытвины непроходимой, ибо и выговорить Ы невозможно, без твердой помощи согласного звука. Смягченные звуковести Я, Ю, Ё, И всегда имеют лик извившегося змия, или изломанной линии струи, или яркой ящерки, или это ребёнок, котёнок, соколёнок, или это юркая рыбка вьюн.

Как в мире живых существ, населяющих Землю, есть не только существа женские и мужские, но и неуловимо двойственные существа андрогинные, переменчиво в себе качающие оба начала, так и между гласными и согласными зыбится несколько неуловимых звуков, которые в сущности не суть ни гласные, пи согласные, но взяли свою чару и из согласных и из гласных. Самое причудливое звуковое существо есть звук В. В Русском языке, так же как в Английском, В легко переходит в мягкое У. В наречиях Мексиканских В перемешивается с легким Г. И вот два такие разные звука, как В и Г, недаром стоят в нашей азбуке рядом, и не случайно мы говорим - Голос, а Латинянин скажет - Vox. Голос Ветра слышен здесь.

Лепет волны слышен в Л, что-то влажное, влюбленное, - Лютик, Лиана, Лилея. Переливное слово Люблю. Отделившийся от волны волос своевольный локон. Благовольный лик в лучах лампады. Светлоглазая льнущая ласка, взгляд просветленный, шелест листьев, наклоненье над люлькой.

Послушайте внимательно, как говорит с нами Влага.

С лодки скользнуло весло.

Ласково млеет прохлада.

"Милый! Мой милый!" Светло, Сладко от белого взгляда.

Лебедь уплыл в полумглу, Вдаль, под луною белея.

Ластятся волны к веслу.

Ластится к влаге лилея.

Слухом невольно ловлю Лепет зеркального лона.

"Милый! Мой милый! Люблю!" -

Полночь глядит с небосклона.

Л - ласковый звук не только в нашей Славянской речи. Посмотрите, как совпадают с нами Перуанцы, далекие Перуанцы, отделенные от нас громадами Океанов и принадлежащие к совершенно другой группе народов. Люлю по-Перуански Любимка, Люлюй - Лелеять, Льнянльяй -

Вновь зеленеть, Льохлья - Ливень, Льюльяй -

Улещать, Льюскай - Скользить, Льюлью -

Ласковый. Я беру другую страну, затерянную в Морях: Самоа. Ни с нами Самоанцы не связаны, ни с Перуанцами, и однако, чтобы сказать Солнце, они говорят Ла, Небо у них Ланги, Петь - Лянги, Голос -

О-ле-лео, Мелководье - Ваилялёа, Лист Пальмы

Ляоаи, Зеленеть - Леляу, Молвить - Ляляу, Красивый - Лелей. Ласковое требует Л.

В самой природе Л имеет определенный смысл, так же как параллельное, рядом стоящее Р. Рядом стоящее - и противоположное. Два брата, но один светлый, другой черный, Р - скорое, узорное, угрозное, спорное, взрывное.

Разорванность гор. В розе - румяное, в громе - рокочущее, пророческое - в рунах, распростертое - в равнине и в радуге. Рокотание разума, рекущий рот, дробь барабана, срывы ветра, рев бури, взрыв урагана, рокоты струн, красные, рыжие вихри пожаров разразившихся гроз, прорычавших громом. Р - взоры гор, где хранится руда - разных самородков. Не одно там Солнце в зернах. Не одни игры украшающего серебра, - тут ворчанье иных металлов, в их скрытости.

Кровью тронутая медь, Топорами ей греметь, Чтоб размашисто убить, И железу уступить.

Под железом - О, руда -

Кровь струится, как вода, И в стальной замкнут убор Горный черный разговор.

Р - один из тех вещих звуков, что участвуют означительно и в языке самых разных народов, и в рокотах всей природы. Как З, С и Ш слышны - ив человеческой речи, и в шипении змеи, и в шелесте листьев, и в свисте ветров, так Р участвует и в речи нашего рта и горла, и в ворчанье тигра, и в ворковании горлицы, и в карканье ворона, и в ропоте вод, текущих громадами, и в рокотаниях грома. Не напрасно мы, Русские, сказали Гром, и недаром Германцы его назвали Donner, Англичане - Тhundеr, Французы -

Тоnnerre, Скандинавы назвали бога Громовника Тор, Древние Славяне -

Перун, Литовцы - Перкунас, а в Халдеи - Раман. Не напрасно также нашу речь мы определяем глаголом Говорить, что звучит по-Немецки - Sprechen, по-Итальянски - Parlare, по-Санскритски

Бру, по-Перуански - Римай.

Я говорил, что некоторые звуки особенно дороги нашему чувству, нашему бессознательному, мудро понимающему, чувству, ибо они основные, первородные, так что даже внешнее их начертание странно волнует нас, мы им залюбовываемся. В старинном счислении А - 1: А, обведенное тонким кругом, означает Тьму или 10.000; А, обведенное более плотным кругом, означает Легион или 100.000; А, обведенное причудливым кругом, состоящим из крючьев, означает Леодор или Тысячу Тысяч, 1.000.000. Поистине много оттенков в красивой букве А, и тысяча тысяч это вовсе не такое уж неисчислимое богатство, ибо человеческая речь есть непрерывно текущий Океан, а сосчитано, что в одном Арабском языке - 80 слов для обозначения Меда, 200

Для Змеи, 1000 - для Меча, и 4.000 для Несчастия.

А - первый звук нашего открытого рта, у закрытого же рта первый звук -

М, второй - Н. И вот мы видим, что во всех древнейших нам известных религиях звуки А и Н выступают как яркое знамя. Священный город Солнца в Египте, любимый богами Солнцеград, есть Ану. Халдейский бог Неба есть Анна.

Халдейская богиня Любви зовется Нана. По-санскритски Анна значит Пища. Индусский дух радости - Ананданатха. Индусский мировой змей - Ананта. Сестра Мирового Кузнеца Ильмаринэна зовется в "Калевале"

Анники. Жена Скандинавского Солнечного бога Бальдэра зовется Нанна.

Это все не заимствования и не случайные совпадения. Это проявление закона, действующего неукоснительно, - только действия закона мало нами изучены.

Участвуя в самом высоком - в первичном взрыве человеческого, восхотевшего речи, - А участвует и в самом смиренном, что есть - звериный крик. А есть в лае собаки, А есть в ржании лошади. Так и таинственное В. Я не тело, а дух. А дух есть Ветер. А Ветер есть В. Вайю и Ваата по-Санскритски, Вейяс у Литовцев, Ventus у Римлян, Viento у Испанцев, Wind у Германцев, Wind /Уинд/ и стихотворное Wind /Уайнд/ у Англичан, Wiatr у Поляков, - Ветер, живущий и в человеческом духе и в духе Божием, что носился над бесформенными водами, водоворот мчащийся в циклоне и забвенно веющий в листве ивы над ручьем. Ветер шаловливо уронил малый звуковой иероглиф свой -

В - в хрустальное горлышко певчих птиц: Виит поет малиновка, Циви зовет трясогузка, Тиивить - десятый высший звук соловья. Эта рулада Тии-вить, как говорит Тургенев, у хорошего нотного соловья имеет наивысшее значение, делающее его верховным маэстро.

Зная, что звуки нашей речи участвуют, не равно и с неопределимой долей посвященности, в сокровенных голосах Природы, мы бессильны в точности определить, почему тот или иной звук действует на нас всем очарованием воспоминания или всею чарою новизны. Прикасаясь к музыке слова сознанием, мы ухватываем часть разорванного ее богатства, но только мудрым чувством ощущаем мы музыку слова сполна и, радостно искупавшись в се звенящих волнах и глухих глубинах, властны создавать, освеженные, новую гармонию.

Красноцветные дикие Северной Америки, силой магического пения и особых плясок, как и представители дикой Мексики, заклинающие нисхождение дождя и огненную музыку грома, говорят о наших Европейских песнях, что мы слишком много болтаем, - сами же они в священном порядке расставляют определенные слова определенных строк, необъяснимо повторяя в них известные припевы и перепевы, ибо слово для них священно по существу. Заклинательное слово есть Музыка, а Музыка сама по себе есть заклинание, заставляющее неподвижность нашего бессознательного всколыхнуться и засветиться фосфорическим светом.

Но стих вообще магичен по существу своему, и каждая буква в нем -

магия. Слово есть чудо, Стих - волшебство. Музыка, правящая Миром и нашей душой, есть Стих. Проза есть линия, и проза есть плоскость, в ней два лишь измерения. Одно или два. В стихе всегда три измерения. Стих - пирамида, колодец или башня. А в редкостном стихе редкого поэта не три, а четыре измерения, - и столько, сколько их есть у мечты.

Говоря о стихе, самый волшебный поэт XIX века, Эдгар По, сказал: "На рифму стали смотреть как на принадлежащую по праву концу стиха - и тут мы сожалеем, что это так окончательно укрепилось. Ясно, что здесь нужно было иметь в виду гораздо больше. Одно чувство равенства входило в эффект. Рифмы всегда были предвидены. Великий элемент неожиданности не снился еще, а как говорит Лорд Бэкон - нет изысканной красоты без некоторой странности в соразмерности". Эдгар По, заставивший говорить Ворона и звенеть в стихах колокольчики и колокола, и перебросивший в перепевный свой стих полночную магию Моря и тишины, и сорвавший с неба для рифм и созвучий несколько ярких звезд, первый из Европейцев четко понял, что каждый звук есть живое существо и каждая буква есть вестница. Одной строкой он взрывает глубь души, показывая нам звенящие ключи наши, и в четырех строках замыкает целый приговор Судьбы.

Напев с баюканьем дремотным, С крылом лениво-беззаботным, Средь трепета листов зеленых, Что тени стелят на затонах, Ты был мне пестрым попугаем, Той птицею, что с детства знаем, Тобой я азбуке учился.

С тобою в первом слове слился, Когда лежал в лесистой дали, Ребенок, чьи глаза - уж знали.

Но в то самое время, когда юный кудесник, Эдгар По, переходя от юности к молодости, созидал символизм напевной выразительно-звуковой поэзии, в области Русского стиха, из первоистоков Русской речи, возник совершенно самостоятельно, в первоначатках, символический стих. Поэт, который знаменит и, однако, по существу, мало известен, описывая в 1844 году впечатление от музыки на реке, говорит, точно играя по нотам:

Струйки вьются, песни льются, Вторит эхо вдалеке.

Еще на два года ранее, описывая гадание, он говорит:

Зеркало в зеркало с трепетным лепетом Я при свечах навела.

В том же 1842 году он пропел:

Буря на Море вечернем, Моря сердитого шум, Буря на Море и думы, Много мучительных дум.

Буря на Море и думы, Хор возрастающих дум.

Черная туча за тучей, Моря сердитого шум.

Это магическое песнопение так же построено все на Б, Р, и в особенности на немеющем М, как первый запев "Рейнского Золота", где волшебник северного Моря, Вагнер, угадывает голос влаги, построенный на В... ...

Русский волшебник стиха, который одновременно с Эдгаром По, слушая нашу мятель, понял колдовство каждого отдельного звука в стихе, и у Музы которого

Отрывистая речь была полна печали, И женской прихоти, и серебристых грез, -

волшебник, говорящий о ней -

Какой-то негою томительной волнуем, Я слушал, как слова встречались с поцелуем, И долго без нее душа была больна, -

этот волшебник, сладостный чародей стиха, был Фет, чье имя, как вешний сад, наполненный кликами радостных птиц. Это светлое имя я возношу как имя первосоздателя, как имя провозвестника тех звуковых гаданий и угаданий стиха, которые через десятки лет воплотились в книгах "Тишина", "Горящие здания", "Будем как Солнце" и будут длиться через "Зарево Зорь".

Еще раньше, чем Фет, другой чарователь нашего стиха, создал звуковую руну, равной которой нет у нас ни одной, я говорю о Пушкине, и при звуке этого имени мне кажется, что я слушаю ветер, и мне хочется повторить то, что записал я о нем для себя в минуту взнесенную.

Все, что связано с вольной игрою чувства, все, что хмельно, винно-завлекательно, это есть Пушкин. Он научит нас светлому смеху, этот величавый и шутливый, этот легкий как запах цветущей вишни, и грозный временами, как воющая вьюга, волшебник Русского стиха, смелый, внук Белеса.

Все журчанье воды, все дыхание ветра, весь прерывистый ритм упорного желанья, которое в безгласном рабстве росло и рвалось на волю, и вырвалось, и распространило свое влияние на версты и версты, все это есть в пушкинском

"Обвале", в этом пляшущем празднике Л, Р, В.

Оттоль сорвался раз обвал И с тяжким грохотом упал.

И всю теснину между скал Загородил, И Терека могучий вал Остановил.

Вдруг истощась и присмирев, О Терек, ты прервал свой рев, Но задних стен упорный гнев Прошиб снега...

Ты затопил, освирепев, Свои брега...

Краткость строк и повторность звуков, строгая размерность этой словесной бури, проникновение в вещательную тайну отдельных вскриков человеческого горла - не превзойдены. Здесь ведун-рудокоп работал и узрел под землей текучие колодцы драгоценных камней и, властной рукой зачерпнув полный ковш, выплеснул нам говорящую влагу. Русский крестьянин выносил в душе своей множество заговоров, самых причудливых вплоть до Заговора на тридцать три тоски. Неуловимый в своих неожиданностях, ветролетный Пушкин создал в "Обвале" бессмертный и действенный "Заговор на вещие буквы", "Заговор на вызывание звуковой вести-повести".

Современный стих, принявший в себя колдовское начало Музыки, стал многогранным и угадчивым. Особое состояние стихий и прикосновение души к первоистокам жизни выражены современным стихом ведовски. Не называя имен, которые конечно у всех в памяти, как прославленные, я беру две напевности из двух разных поэтов, независимо от соображений общей оценки, историко-литературной, лишь в прямом применении примера чаровнической поэзии: "Печать" Вячеслава Иванова, где внутренняя музыка основана на Ч, П и немотствующем М, и "Венчание" Юргиса Балтрушайтиса, где взрывно-мятелистое буйное Б, вместе с веющим В дает мелодию смертного снежного вихря.

Неизгладимая печать На два чела легла.

И двум - один удел: - Молчать О том, что ночь спряла, -

Что из ночей одна спряла, Спряла и распряла.

Двоих сопряг одним ярмом Водырь глухонемой.

Двоих клеймил одним клеймом, И метил знаком: Мой, И стал один другому - Мой...

Молчи. Навеки - Мой.

В этом страшном напеве, где поэт изобличает не только магическое понимание звука М, но и мудрость сердца, что в ужасе немеет, все душно, тесно, тускло, мертво, любовь - проклятие, любовь - препона. В напеве Балтрушайтиса, широком и вольном, - не теснота комнаты, а простор солнечного зрения, не любовь - как проклятие и смерть, а смерть - как благословение и любовь.

Венчальный час! Лучистая Зима Хрустальные раскрыла терема.

Белеет лебедь в небе голубом.

И белый хмель взметается столбом.

Лихой гонец, взрывая белый дым, Певучим вихрем мчится к молодым.

Дымит и скачет, трубит в белый рог.

Роняет щедро жемчуг вдоль дорог.

В венчальном поле дикая Мятель Прядет - свивает белую кудель.

Поют ее прислужницы и ткут, Тебя в свой бархат белый облекут, -

И будешь ты на вечность темных лет, Мой бледный княжич, щеголем одет.

Твоих кудрей веселых нежный лен Венцом из лилий будет убелен.

И в тайный час твоих венчальных грез Поникнешь ты средь белых-белых роз.

И трижды краше будешь ты средь них, Красавец бледный, белый мой жених!

Магия знания может таить в себе магию проклятия. Опираясь на понимание точного закона, мы можем впасть в цепенящее царство убивающего сознания.

Есть ценная истина, хорошо формулированная певцом Ветра, Моря и человеческих глубин, Шелли: "Человек не может сказать - я хочу написать создание Поэзии.

Даже величайший поэт не может этого сказать, потому что ум в состоянии творчества является как бы потухающим углем, который действием невидимого влияния, подобно изменчивому ветру, пробуждается для преходящего блеска. Эта сила возникает из недр души, подобно краскам цветка".

Современный стих легко забывает, слишком часто не помнит, что нужно быть как цветок, для того чтобы чаровать, корнями быть в темных глубинах внесознательного, долго быть в испытующих недрах Молчания, прежде чем, раскрыв свою чашу, быть влюбленником Луны, и главное, главное, пламенником Солнца. Лишь тогда оправдывается вещее сказание Скандинавов, что творческий напиток, делающий человека скальдом, состоит из крови полубога и пьянящего меда....

Константин Дмитриевич Бальмонт - Поэзия как волшебство , читать текст

См. также Бальмонт Константин Дмитриевич - Проза (рассказы, поэмы, романы...) :

Русский язык
(Воля как основа творчества) Из всех слов могучего и первородного русс...

Сквозь строй
(Памяти Некрасова) Поэт! Какое это нежное слово - поэт! С этими нескол...

В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Бальмонт. Константин Бальмонт … Википедия

Бальмонт, Константин Дмитриевич - известный поэт. Род. в 1867 г. в дворянской семье Владимирской губ. Предки его выходцы из Скандинавии. Учился Б. в Шуйской гимназии, откуда был исключен за принадлежность к нелегальному кружку и курс кончил во Владимирской гимназии. В 1886 г.… …

Символизм - (фр. Symbolisme) одно из крупнейших направлений в искусстве (в литературе, музыке и живописи), возникшее во Франции в 1870 80 х гг. и достигшее наибольшего развития на рубеже XIX и XX веков, прежде всего в самой Франции, Бельгии и… … Википедия

Бальмонт - Константин Дмитриевич (1867–) современный русский поэт. Р. в деревне Гумнищи, Владимирской губ., в дворянской семье. По окончании гимназии поступил (1886) на юридический факультет Московского университета, но был исключен за участие в… … Литературная энциклопедия

Символизм - СИМВОЛИЗМ. Как весьма широкая категория понятие «С.» применяется к искусству целых эпох. Так, в концепции Гегеля символистское искусство образует первую ступень в развитии художественного сознания, выражая стремление к идеалу, и соответствует… … Литературная энциклопедия

Символизм - СИМВОЛИЗМ. Символизмом в литературе называется такое течение, при котором символ (см. Символ) является основным приемом художественной изобразительности для художника, который в окружающей действительности ищет лишь соответствий с… … Словарь литературных терминов

Скорпион (издательство) - Скорпион издательство русских символистов, основанное в 1899 году меценатом С. А. Поляковым, поэтами В. Брюсовым и Ю. Балтрушайтисом, название которому предложил К. Бальмонт. Финансовую поддержку издательству оказывали также… … Википедия

БАЛЬМОНТ Константин Дмитриевич - (1867 1943), русский поэт, переводчик и критик. Родился 15 июня 1867 в родовом поместье близ Владимира. Был исключен из гимназии за революционную деятельность; впоследствии, по той же причине, с юридического факультета Московского университета.… … Энциклопедия Кольера

МАРТЫНОВ Леонид Николаевич - (1905—80), русский советский поэт. Поэмы «Бусы» (1926), «Правдивая история об Увинькае» (1935—36), «Рассказ о русском инженере» (1936), «Тобольский летописец», «Искатель рая» (обе — 1937), «Домотканая Венера», «Поэзия как… … Литературный энциклопедический словарь

Пушкин, Александр Сергеевич - — родился 26 мая 1799 г. в Москве, на Немецкой улице в доме Скворцова; умер 29 января 1837 г. в Петербурге. Со стороны отца Пушкин принадлежал к старинному дворянскому роду, происходившему, по сказанию родословных, от выходца "из… … Большая биографическая энциклопедия

Пушкин А. С. - Пушкин А. С. Пушкин. Пушкин в истории русской литературы. Пушкиноведение. Библиография. ПУШКИН Александр Сергеевич (1799 1837) величайший русский поэт. Р. 6 июня (по ст. стилю 26 мая) 1799. Семья П. происходила из постепенно обедневшего старого… … Литературная энциклопедия