Произведения о степане разине. Разин Степан Тимофеевич

ВСАДНИК

Отряд верховых ехал крестьянским полем. Поднялись всадники на пригорок. Смотрят‑что за диво? Мужик пашет землю. Только не конь у него в сохе. Впряглись вместо лошади трое: крестьянская жена, мать - старуха да сын - малолеток.
Потянут люди соху, потянут, остановятся и снова за труд.
Подъехали конные к пахарю.
Главный из них кинул суровый взгляд:
- Ты что же, такой - сякой, людишек заместо скотины!
Смотрит крестьянин - перед ним человек огромного роста. Шапка с красным верхом на голове. Зеленые сапоги на ногах из сафьяна. Нарядный кафтан. Под кафтаном цветная рубаха. Нагайка в руках крученая.
«Видать, боярин, а может, и сам воевода», - соображает мужик.
Повалился он знатному барину в ноги, растянулся на борозде.
- Сироты, сироты мы. Нету коня. Увели за долги кормильца.
Лицо всадника перекосилось. Слез он на землю. Повернулся к крестьянину.
Мужик попятился вскочил - и бежать с испуга.
- Да стой ты, пеший! Стой ты! Куда?! - раздался насмешливый голос.
Мужик несмело вернулся назад.
- На, забирай коня. - Человек протянул мужику поводья.
Опешил крестьянин. Застыли жена и старуха мать. Раскрылся рот у малого сына. Смотрят. Не верят такому чуду.
Конь статный, высокий. Масти сизой, весь в яблоках. Княжеский конь.
«Шутит барин», - решает мужик. Стоит. Не шелохнется.
- Бери же. Смотри, передумаю, - пригрозил человек. И пошел себе полем.
Верховые ринулись вслед. Лишь один молодой на минуту замешкался, обронил он случайно кисет с табаком.
«Всевышний, всевышний послал», - зашептал обалдело крестьянин.
Повернулся мужик к коню. И вдруг испугался. Да не колдовство ли все это? Потянулся к нему. Конь и дернул его копытом.
Схватился мужик за ушибленное место.
- Настоящий! - взвыл от великого счастья. - Кто вы, откуда?! - бросился он к молодому парню.
- Люди залетные. Соколы вольные. Ветры весенние, - загадочно подмигнул молодец.
- Да за кого мне молиться? Кто ж такой тот, в шапке?
- Разин. Степан Тимофеевич Разин! - уже с ходу прокричал верховой.

СТРЕЛЕЦКИЕ СТРУГИ

- Разин, Разин идет!
- Степан Тимофеевич!
1670 год. Неспокойно в государстве Российском. В огромной тревоге бояре и царские слуги. Восстал, встрепенулся подневольный, угнетаемый люд. Крестьяне, казаки, башкирцы, татары, мордва. Сотни их, великие тысячи.
Ведет крестьянское войско лихой атаман донской казак Степан Тимофеевич Разин.
- Слава Разину, слава!
Восставшие подступили к Царицыну. Остановились чуть выше города, на крутом берегу Волги. Устроили лагерь.
- Нам бы, не мешкая, Царицын брать, - пошли среди казаков разговоры.
Вечером в темноте явились к Разину горожане:
- Приходи, батюшка, властвуй. Ждут людишки тебя в Царицыне. Стрельцов немного, да и те не помеха. Откроем тебе ворота.
- Бери, бери, атаман, Царицын, - наседают советчики.
Однако Разин не торопился. Знал он, что сверху по Волге движется на стругах к Царицыну большое стрелецкое войско.
У стрельцов пушки, мушкеты, пищали, пороху хоть отбавляй. Стрельцы ратному делу обучены. Ведет их знатный командир голова Лопатин. «Как же с меньшими силами побить нам такую рать? - думает Разин. - В городе тут не схоронишься. Разве что дольше продержишься. А нам бы под корень. В полный казацкий взмах».
Все ближе и ближе подплывает Лопатин к Царицыну.
- Бери, атаман, твердыню! - кричат казаки.
Не торопится, мешкает атаман.
Каждый день посылает Лопатин вперед лазутчиков. Доносят они начальнику, как ведут себя казаки.
- Стоят на кручах. Город не трогают.
«Дурни, - посмеивается голова Лопатин. - Нет среди них доброго командира».
- Батюшка, батька, отец, Царицын бери, - умоляют восставшие своего атамана.
Молчит, словно не слышит призывов, Разин.
Тем делом лопатинский караван поравнялся с казацкими кручами. Открылась оттуда стрельба.
«Стреляйте, стреляйте, - язвит Лопатин. - То‑то важно, кто победное стрельнет».
Держится он подальше от опасного берега. Вот и Царицын вдали. Вот уже рядом. Вот и пушка салют - привет ударила с крепости.
Доволен Лопатин. Потирает руки.
И вдруг… Что такое?! С царицынских стен посыпались ядра. Одно, второе, десятое. Летят они в царские струги. Наклоняются, тонут струги, как бумажные корабли.
На высокой городской стене кто‑то заметил широкоплечего казака в атаманском кафтане.
- Разин, Разин в Царицыне!
- Разбойники в городе!
- Стой, повертай назад!
Но в это время, как по команде, и с левого и с правого берега Волги устремились к каравану челны с казаками. Словно пчелы на мед, полезли разинцы на стрелецкие струги.
- Бей их! Круши!
- Голову руби голове!
Сдались стрелецкие струги.
- Хитер, хитер атаман, - восхищались после победы восставшие. - Ты смотри - обманул голову. До последней минуты не брал Царицына.
- У головы - голова, у Разина - две, - долго шутили разинцы.

НЕ ОСУДИТ

Боярин Труба - Нащекин истязал своего крепостного. Скрутили несчастному руки и ноги, привязали вожжами к лавке. Стоит рядом боярин с кнутом в руке, бьет по оголенной спине крестьянина.
- Так тебе, так тебе, племя сермяжное. Получай от меня, холоп. Научу тебя шапку снимать перед барином.
Ударит Труба - Нащекин кнутом, поведет ремень на себя, чтобы кожу вспороть до крови. Отдышится, брызнет соленой водой на рану. И снова за кнут.
- Батюшка, Левонтий Минаич, - молит мужик. - Пожалей. Не губи. Не было злого умысла. Не видел тебя при встрече.
Не слушает боярин мольбы и стонов, продолжает страшное дело.
Теряет крестьянин последние силы. Собрался он с духом и молвил:
- Ужо тебе, барин. Вот Разин придет.
И вдруг…
- Разин, Разин идет! - разнеслось по боярскому дому.
Перекосилось у Трубы - Нащекина лицо от испуга. Бросил он кнут. Оставил крестьянина. Подхватил полы кафтана, в дверь - и бежать.
Ворвались разинские казаки в боярскую вотчину, перебили боярских слуг. Однако сам хозяин куда‑то скрылся.
Собрал Разин крестьян на открытом месте. Объявил им волю. Затем предложил избрать старшину над крестьянами.
- Косого Гурьяна! Гурку, Гурку! - закричали собравшиеся. - Он самый умный. Он справедливее всех.
- Гурку так Гурку, - произнес Разин. - Где он? Выходи- ка сюда.
- Дома он, дома. Его боярин люто побил.
Оставил Разин кнут, пошел к дому Косого Гурьяна. Вошел. Лежит на лавке побитый страдалец. Лежит, не шевелится. Спина приоткрыта. Не спина - кровавое месиво.
- Гурьян, - позвал атаман крестьянина.
Шевельнулся тот. Чуть приоткрыл глаза.
- Дождались. Пришел, - прошептал несчастный. На лице у него появилась улыбка. Появилась и тут же исчезла. Умер Гурьян.
Вернулся Разин к казацко - крестьянскому кругу.
- Где боярин?! - взревел.
- Не нашли, отец - атаман.
- Где боярин?! - словно не слыша ответа, повторил Степан Тимофеевич.
Казаки бросились снова на поиск. Вскоре боярин нашелся. Забился он в печку, в парильне, в баньке. Там и сидел. Притащили Трубу - Нащекина к Разину.
- Вздернуть, вздернуть его! - понеслись голоса.
- Тащи на березу! - скомандовал Разин.
- Пожалей, не губи, - взмолился Труба - Нащекин. - Пожалей! - закричал он тонким, пронзительным, бабьим криком.
Разин зло усмехнулся.
- Кончай, атаман, кончай. Не тяни, - зашумели крестьяне.
И вдруг подошла девочка. Маленькая - маленькая. Посмотрела она на Разина:
- Пожалей его, дяденька.
Притихли крестьяне. Смотрят на девочку. Откуда такая?
- Может, безбожное дело затеяли, - вдруг вымолвил кто‑то. - К добру ли, если несмышленыш - дите осуждает.
Все выжидающе уставились на атамана.
Глянул Разин на девочку, посмотрел на мужиков, потом вдаль, на высокое небо.
- Вырастет - поймет, не осудит. Вешай! - прикрикнул на казаков.

СПАСИ - И-ТЕ!

Разин сидел на берегу Волги. Ночь. Оперся Разин на саблю, задумался.
«Куда повернуть походом? То ли на юг - вниз по матушке - Волге, к Астрахани, к Каспийскому морю. То ли идти на север - на Саратов, Самару, Казань, а там - и Москву.
Москва, Москва. Город всем городам. Вот бы куда податься. Прийти, разогнать бояр. Да рано. Силы пока не те. Пушек, пороху маловато, мушкетов. Мужики к войне не привычны. Одежонка у многих рвань. Стало, идти на юг, - рассуждает Степан Тимофеевич. - Откормиться. Одеться. Войско отладить. А там… - у Разина дух захватило, - а там - всю боярскую Русь по хребту да за горло».
Сидит атаман у берега Волги, думает думы свои. Вдруг раздался крик на реке. Вначале тихий - Разин решил, что ослышался. Потом все громче и громче:
- Спаси - и-ите!
Темень кругом. Чернота. Ничего не видно. Но ясно, что кто‑то тонет, кто‑то бьется на быстрине.
Рванулся Разин к реке. Как был в одежде, так и бухнулся в воду.
Плывет атаман на голос. Взмах, еще взмах.
- Кто там - держись!
Никто не ответил.
«Опоздал, опоздал, - сокрушается Разин. - Погиб ни за что человек». Проплыл он еще с десяток саженей. Решил возвращаться назад. Да только в это самое время метнулась перед ним косматая борода и дернулись чьи‑то руки.
- Спаси - и-те! - прохрипел бородач. И сразу опять под воду.
«Эн, теперь не уйдешь», - повеселел атаман. Нырнул он и выволок человека. Вынес на берег. Положил на песок лицом вниз. На спину принажал коленкой. Хлынула вода изо рта у спасенного.
- Напился, - усмехнулся Степан Тимофеевич.
Вскоре спасенный открыл глаза, глянул на атамана:
- Спасибо тебе, казак.
Смотрит Разин на незнакомца. Хилый, иссохший мужичонка. В рваных портках, в холщовой разлезшейся по бокам рубахе.
- Кто ты?
- Беглый я. К Разину пробираюсь. Слыхал?
Мужик застонал и забылся.
В это время на берегу послышались голоса.
- Ба - а-тюшка! Атаман! Степа - а-н Тимофеевич!
Видать, приближенные ходили, искали Разина. Разин ступил в темноту.
Поравнялись казаки с мужиком. Наклонились, прислушались.
- Дышит!
Потащили двое спасенного в лагерь, а другие пошли дальше берегом Волги:
- Ба - а-тюшка! Атаман!
Утром есаулы доложили Разину, что ночью кто‑то из казаков спас беглого человека. Только кто, неизвестно. Не признаются в казачьих сотнях.
- Видать, не всех опросили? - усмехнулся Степан Тимофеевич.

ЯИЦКИЙ КАМЕННЫЙ ГОРОДОК

Река Яик. Каспийское море. Яицкий каменный городок.
Высокие яицкие башни, стены метровы, ворота дубовы. Не городок, а твердыня.
«Тут отдыхать моим казакам, - раздумывал Разин. - Да только пойди возьми городок Полвойска у стен уложишь».
И вот однажды Разину доложили - в степи схвачены люди. Человек тридцать. Идут в Яицкую крепость. Богомольцы. Монахи.
Хотел Разин сказать: «Людишки святые, мирные. Отпустите, пусть‑ка идут». Да вдруг спохватился:
- Эй, постойте. Ведите сюда.
Явились монахи.
- Раздевайся!
Позвал казаков.
- Одевайся!
Поменялись они нарядами.
Неспокойно в Яицкой крепости. Знают стрельцы, знает начальник, что где‑то Разин рядом в степи. Того и гляди под стены пожалует.
Усилил начальник охрану крепости. Строго наказал никого не выпускать и не впускать без доклада. К ночи ворота - на все засовы.
Солнце клонится к закату. Стоят дозорные в караулах. Смотрят внимательно в степь.
Вдруг видят - движется к городу группа людей. Присмотрелись - монахи.
Подошли богомольцы к воротам:
- Откройте.
Смутились охранники:
- Куда вы?
- В соборы яицкие. К иконам святым на поклон.
- Ночуйте в степи. Не велено, странники.
- Ах вы, безбожники, - зароптали монахи. - Ужо попомнит господь.
Караульные пошли, доложили начальнику.
- Сколько их?
- Душ тридцать.
- Впустите. Да смотрите, чтобы лишку не оказалось.
Тем временем стало совсем темно. Вернулись посыльные. Открыли засовы. Бородатый стрелец, впуская по однопал пересчитывать богомольцев.
Один, второй… двадцатый… тридцатый. Стойте!
- Ты что, борода. Считать не умеешь? - послышался чей‑то голос. - Еще и двадцати не прошло.
«Что такое?» - растерялся стрелец.
Вот уже сорок. Вот уже пятьдесят. Вот уже и мужики поперли. Вот и лошадиная морда сунулась. Один верховой, за ним второй, за вторым - третий.
- Стойте! Стойте! - кричит охранник.
Да где тут! Подбежал к нему здоровенный детина. Зажал рот приготовленным кляпом.
Пока поняли в крепости, в чем дело, пока подняли крик, было уже поздно.
Так и достался Яицкий городок Разину без всякого боя. Правда, на улицах постреляли. Да это уже не в счет.
Был городок боярский. Стал разинский городок.

ДВЕ РУКИ

ТРЕТЬ АРШИНА

При взятии городов Разин строго наказывал никому из купцов не чинить обиды. Понимал Разин: без купца даже гвоздя и того не достанешь.
- Мы их не тронем, отец - атаман, - отвечали восставшие. - Они бы нас не обидели.
- Обидишь вас, - усмехнулся Степан Тимофеевич. - А обидят: обмерят, обвесят - так взыск. Моим атаманским именем.
Вступили разинцы в Астрахань. Открыли купцы свои лавки, разложили товары. Разин сам прошел по рядам. Даже купил сапожки. Красные, маленькие - гостинец для дочки своей Параши.
Вернулся Степан Тимофеевич в свой атаманский шатер. Доволен. Бойко, мирно идет торговля.
Толпится народ у лавки купца Окаемова. Торгует купец атласом и шелком. Покупают казаки красные, зеленые, желтые штуки себе на выходные рубахи. Отмеряет купец. Отмеряет и думает: «Или я человек не торговый, чтобы при такой- то удаче и не обмерить?» Перекрестился купец и стал каждому по трети аршина недорезать.
Прошло полдня, как вдруг кто‑то из казаков заметил обман. Стали казаки проверять свои штуки. И у одного, и у второго, и у пятого, и у десятого по трети аршина в куске не хватает.
- Держи его, нечестивца!
- К ответу злодея!
Схватили купца покупатели. Вытащили из лавки, тут же устроили суд. Через час дежурный есаул докладывал Разину:
- Дюже обозлился народ. Укоротили купца.
- Как - укоротили? - насупился Разин.
- На треть аршина.
- Как так - на треть аршина?!
- Голову с плеч.
- Тьфу ты! - ругнулся Разин. - Ну‑ка зови обидчиков.
Явились казаки к атаману.
В страшном гневе кричит на них Разин:
- За треть аршина - жизни купца лишили! Кровью за тряпки брызнули!
- Не гневись, не гневись, атаман, подумай, - отвечают ему казаки. - Да разве в аршинах дело. Воровскую голову с плеч - лишь польза народу. Тут бы и нам, и внукам, и правнукам дело такое попомнить. Не гневись, атаман.
Остыл Разин.
- Ладно, ступайте. «Нужен, нужен купец народу, - рассуждал про себя Степан Тимофеевич. - Нельзя без торгового люда. Но и беда от него немалая, когда Окаемовы в нем заводятся. Может, и правильно решили люди».

КАЗАЦКОЕ СЛОВО

Два молодых казака, Гусь и Присевка, заспорили, кто больше народному делу предан.
- Я, - кричит Гусь.
- Нет, я, - уверяет Присевка.
- Я жизни не пожалею, - бьет себя Гусь в грудь кулаком.
- Я пытки любые снесу и не пикну, - клянется Присевка.
- Хочешь, я палец в доказ отрежу.
- Что палец. Я руку себе оттяпаю!
Расшумелись казаки, не уступают один другому.
Разин в это время проходил по лагерю и услышал казацкий спор. Остановился. Усмехнулся.
Заметили спорщики атамана. Притихли.
Посмотрел Степан Тимофеевич на молодцов.
- Ну и крикуны: жизнь, пытки, палец, рука. Хотите себя проверить?
- Приказывай, атаман! Слово даем казацкое.
- Грамоте учены?
- Нет, Степан Тимофеевич.
- Так вот. Кто первым осилит сию премудрость - тому настоящая вера.
Смутились казаки. Не ожидали такого. Ну и задал отец-атаман задачу. Однако что же тут делать? Назад не пойдешь. Слово казацкое брошено.
Не зря говорил про грамоту Разин. Нужны ему люди, умеющие писать и читать. Мало таких. Трудно крестьянскому войску.
Пошли казаки в церковь, разыскали дьячка:
- Обучай, длинногривый.
Сели они за буквы. Пыхтят, стараются казаки. Только трудно дается наука. Неделя проходит, вторая.
- Нет больше моих силушек, - плачет по - детски Гусь.
- Уж лучше бы смерть от стрелецкой пули, - стонет Присевка.
Проходит еще неделя.
- Голова моя, голова раскалывается. Помру я на этом деле, - убивается Гусь.
- За что же муки такие адовы? - причитает Присевка.
Стонут, проклинают судьбу свою казаки. Стонут, а все же стараются. Слово казацкое дадено.
Прошло целых два месяца.
- Ну, ступайте, - произнес наконец дьячок.
Словно ветром сдуло казаков - помчались быстрее к Разину.
- Осилили, отец - атаман, премудрость!
- Да ну! - не поверил Степан Тимофеевич.
- Проверяй!
Протянул Разин Гусю писаный лист бумаги.
- Читай‑ка.
Читает Гусь. Правда, не так чтобы очень гладко. Однако все верно, все разбирает.
- Молодец, казак! - похвалил Разин.
Достал он лист чистой бумаги, протянул Присевке.
- Пиши‑ка.
Пишет Присевка. Правда, не так чтобы очень быстро. Однако все верно. Буквы не путает.
- Молодец, казак, - подивился Разин.
Приблизил Степан Тимофеевич к себе казаков. Приставил к разбору важных бумаг и сообщений. Дельными оказались они помощниками.
- Молодцы, молодцы, - не нахвалится Разин. - Не опозорили честь казацкую.
Смущаются Гусь и Присевка.
- А как же - дело народное.

РАЙСКАЯ ЯГОДА

Взяв Самару, Разин дальше пошел - на север, к Симбирску.
Идет вверх по Волге Разин. А в это время следом за ним поднимается струг с виноградом. Это астраханцы решили послать атаману гостинец.
- Пусть отведает отец - атаман. Пусть и казаки ягодой этой побалуются.
Виноград отборный - райская ягода. Грозди одна к одной.
Добрался струг до Царицына. В Царицыне Разина нет. Ушли уже отряды к Саратову.
Филат Василенок, старший на струге, подал команду трогаться дальше в путь.
Добрался струг до Саратова. В Саратове Разина нет. Ушли отряды уже к Самаре.
Призадумался Филат Василенок. Лето жаркое. Дорога дальняя. Портиться стал виноград. Половина всего осталась.
- Ну и прытко идет атаман!
Подумал Филат, все же решил догнать Разина.
- Налегай, налегай! - покрикивает на гребцов.
Налегают гребцы на весла.
Прибыли астраханцы в Самару. В Самаре Разина нет.
- О Господи праведный! - взмолился Филат Василенок. - За какие грехи наказал ты меня, несчастного?
От винограда и десятой доли теперь не осталось. Гребцы к тому же устали. В струге течь появилась.
Думал, думал Филат Василенок, крутил свою бороду. В затылке и правой и левой рукой чесал. Прикидывал так и этак. Ясно Филату - не довезет он Разину гостинец в сохранности.
Решил Василенок дальше не плыть. «Эх, была не была, раздам я виноград самарцам. Детям, - подумал Филат. - Вот кому будет радость».
Так и поступил.
Для самарцев виноград - ягода невиданная. Собрались на берегу и мал и стар.
Раздавал Василенок виноград ребятишкам, приговаривал:
- Отец - атаман Разин Степан Тимофеевич жалует.
То‑то был праздник в тот день в Самаре! Виноград сочный, вкусный. Каждая ягода величиной с грецкий орех. Набивают ребята рты. Сок по губам, по щекам течет. Даже уши в соку виноградном.
Вернулся Василенок в Астрахань. Рассказал все как было. Не довез, мол, виноград Разину. Раздал его в Самаре ребятам.
- Как! Почему? - возмутились астраханцы.
Обидно им, что их гостинец не попал к Степану Тимофеевичу. Наказали они Филата. А к Разину послали гонца с письмом.
Написали астраханцы про струг с виноградом, про Филата, про самарских ребят. В конце же письма сообщили: «Бит Филат Василенок нещадно кнутами. А будет воля твоя, отец- атаман, так мы посадим его и в воду [вид казни: человека сажали в мешок и бросали в реку ]. Отпиши».
Ответ от Разина прибыл.
Благодарил Степан Тимофеевич астраханцев за память, за струг. Написал и о Филате Василенке. Это место астраханцы читали раз десять. Вот что писал Разин:
«А Филатке Василенку моя атаманская милость». Далее шло о том, что жалует Разин Филата пятью соболями, то есть пятью соболиными шкурками, казацкой саблей и шапкой с малиновым верхом. «Дети, - значилось в разинском письме, - мне паче себя дороже. Ради оных и бьемся мы с барами. Ради оных мне жизни своей не жалко».

ДЕЛО БЫЛО В КРУТЫХ ЖИГУЛЯХ

Дело было в крутых Жигулях. Избили разинцы товарища.
Началось все с того, что собрались они на высокой круче. Смотрели оттуда на даль и ширь. Простором речным любовались. Потом незаметно завязался у них разговор. Слово за словом. Шутка за шуткой. Кончилось тем, что заспорили разницы вдруг, что бы делал каждый из них, если бы стал ца рем. Вот до чего додумались.
- Я бы досыта ел, - заявил один.
- Я бы досыта спал, - заявил второй.
- Я бы ведрами брагу пил, - прозвучал и такой ответ.
- Я бы в кафтане ходил малиновом.
Пятый тоже мыслишку под хохот вставил:
- Ой, братцы! Если бы только я стал царем, я бы на персидской княжне женился.
Потом ответы пошли посерьезнее.
- Я бы все поменял местами. Простых людишек боярами сделал, бояр превратил в холопов.
- А я бы, как батька наш Степан Тимофеевич, волю любому и землю дал.
- Я бы дворянство извел под корень.
Увлеклись, размечтались не на шутку разинцы. Начали уже говорить и о том, что не под силу царю любому, будь ты хоть первым из первых царь. В голову лезут всякие фантазии.
- Я бы скатерть завел самобранку. Бросил ее на землю. Эй, набегай, людишки, любого рода, любого племени - турок, башкир, казак. В обиде никто не будет.
- Я бы дивный город построил. Чтобы стены его - до неба, крыши - из хрусталя. Живите на славу, люди!
- А я бы так сделал, чтобы люди не знали смерти.
- Я бы придумал живую воду, чтобы поднять из могил погибших в боях казаков.
- Дал бы я людям крылья, чтобы люди выше орлов летали.
Шумно ведется спор. О красивой жизни народ мечтает. И только парень один молча стоит, прислонившись к сосне, смотрит на других удивленно и глупо глазами хлопает.
- Ну а ты бы, - полезли к нему казаки, - что бы ты сделал, если бы стал царем?
- Я‑то? - переспросил парень.
- Ты‑то.
- Я бы купил корову.
Сбил он ответом разинцев. Хоть и понятны его слова. В жизни парень, видать, намучился. Да не к месту его ответ. Зачем в такую минуту он с дурацкой коровой сунулся?
Обозлились на парня разинцы.
Дело было в крутых Жигулях. Побили товарища разинцы.

КАЧЕЛИ

Быстро шел вверх по Волге Разин. Истомились войска в походе. И вот в приволжском большом селе стали они на отдых.
В первый же день казаки соорудили качели. Врыли в землю столбы - в каждом по пять саженей. Выше деревьев взлетали качели.
Сбежалось к берегу Волги все село.
Визгу, смеху здесь было столько, что даже Волга сама дивилась, привставала волной на цыпочки, смотрела на шумный берег.
В полном разгаре отдых. Три дня кругом веселье.
- Эх, простоять бы нам тут неделю! - поговаривают казаки.
К Волге, к качелям, вышел и Разин.
- А ну‑ка, батька!
- Степан Тимофеевич!
- Место давай атаману! Место! - кричат казаки. Потащили его к качелям:
- Красоту какую кругом увидишь!
Усмехнулся Степан Тимофеевич:
- А вдруг как не то с высоты увижу?
- То самое, то, - не унимаются разинцы. - И Волгу, и плес, и приволжские кручи. Над лесом взлетишь, атаман. Как сокол распрабишь крылья.
Залез на качели Разин. Вместе с девушкой местной, Дуняшей. Замерло сердце у юной Дуняши. Вцепилась она в веревки.
Набрали качели силу. То вверх, то вниз, то вверх, то вниз. Разгорячился Степан Тимофеевич. Разметались под ветром кудри. Полы кафтана, как крылья, дыбятся. Глаза черным огнем горят.
Все выше и выше взлетают качели. Режут небесную синь.
- Вот это да! По - атамански, по - атамански! - кричат казаки.
Побелела совсем Дуняша:
- Ух, боязно! Ух, боязно!
- Девка, держись за небо! - смеется какой‑то остряк.
Состязаются весельчаки:
- Отец - атаман, бабку мою не видишь?
- Может, ангелов в небе видишь?
- Как там Илья - пророк?
- И ангелов вижу, и бабку вижу. А вона едет в карете Илья - пророк, - отвечает на шутки Разин. А сам все время на север смотрит - туда, куда дальше идти походом. Даже ладонь к глазам подводит.
Заприметили это разинцы.
- Что там, отец - атаман?

- Что видишь, отец - атаман?
Молчит, не отвечает Степан Тимофеевич.
Недоумевают внизу казаки. Может, пожар атаман увидел? Может, боярские струги идут по Волге? Или вовсе какая невидаль? Прекратилось вокруг веселье. Обступили качели разинцы.
- Что видишь, отец - атаман?
Выждал Разин, когда все утихло:
- Горе людское вижу. Слезы сиротские вижу. Стоны народные слышу. Ждут нас люди добрые. На нас надеются.
Кольнули слова атамана казацкие души.
Замедлили мах качели. Спрыгнул на землю Разин. Подошел к нему сотник Веригин:
- Правда твоя, атаман. Не ко времени отдых выбран.
- Верно, верно, - загудели кругом казаки. - Дальше пошли походом.
Поднялось крестьянское войско. Сотня за сотней. Отряд за отрядом. Вздыбилась дорожная пыль.
Остались в селе качели. Долго еще на них мальчишки взлетали в небо. И, замирая на высоте, вслед ушедшим войскам смотрели.

ЕПИФАН КУЗЬМА - ЖЕЛУДОК

Снятся боярам страшные сны. Снится им грозный всадник - Разин верхом на коне.
В тревоге живут бояре. И в Твери, и в Рязани, и в Орле, и в Москве, и в других городах и селах.
Послышится цокот копыт по дороге - затрясутся осинкой боярские ноги. Ветер ударит в окна - боярское сердце замрет и екнет.
Боярин Епифан Кузьма - Желудок боялся Разина не меньше других.
А тут еще боярский холоп Дунайка рассказывал ему что ни день все новые и новые страсти. И как назло, всегда к ночи.
Много про Разина разных слухов тогда ходило. И с боярами лют, и с царскими слугами крут. И даже попов не жалеет. А сам он рожден сатаной и какой‑то морской царицей.
В общем, нечистое это дело.
- Пули его не берут, - говорил Дунайка. - Пушки, завидя его, умолкают. Перед ним городские ворота сами с петель слетают.
- Ох, ох, пронеси, Господи! - крестился боярин Кузьма- Желудок.
- А еще он летает птицей, ныряет рыбой, - шепчет Дунайка. - Конь у него заколдованный - через реки и горы носит. Саблю имеет волшебную. Махом одним сто голов сбивает.
- Ох, ох, сохрани, Господи!
- А еще, - не умолкает Дунайка, - свистом своим, мой боярин, он на Волге суда привораживает. Свистнет - и станут на месте струги. Люди от погляда его каменеют.
- Ох, ох, не доведи свидеться!
Живет боярин как заяц - в страхе. Потерял за месяц в весе два пуда. Постарел сразу на десять лет. Последних волос на голове лишился.
Молился боярин Кузьма - Желудок, чтобы беда прошла стороной.
Не услышал Господь молитвы.
И вот однажды ночью случилось страшное. Открыл бедняга глаза - Разин стоит у постели.
Захотел закричать боярин. Но не может.
И Разин молчит, лишь взглядом суровым смотрит.
Чувствует боярин, что под этим взглядом он каменеет.
Вспомнил слова Дунайки. Двинул рукой - не движется. Двинул ногой - не движется.
- О - о!.. - простонал несчастный. Но крик из души не вышел.
Утром слуги нашли хозяина мертвым.
- С чего бы?
- Да как‑то случилось!
Не понимают в боярском доме, что с барином их стряслось.
- Что‑то рано Господь прибрал.
- Жить бы ему да жить.
- Может, выпил боярин лишку?
- Может, что‑то дурное съел?
- Сон ему, может, недобрый привиделся? Уж больно всю ночь стонал.
… Снятся боярам страшные сны. Снится им грозный всадник.

КРАСАВЕЦ ЛЕВКА

Красавец Левка заснул в дозоре. Полагалась за это у разинцев смерть.
Однажды отправился Разин проверять, как службу несут караулы.
Ночь стояла темная. Звезд не было. Луны не видно. Небо в тучах. Выбрал Степан Тимофеевич время перед рассветом, когда дозорных особенно клонит в сон.
Идет Разин от поста к посту. То тут, то там вырываются из темноты голоса:
- Стой! Отзовись!
Отзывается Степан Тимофеевич. Узнают разинский голос дозорные:
- Здравия желаем, отец - атаман!
Надежно службу несут караулы. Доволен Степан Тимофеевич.
Прошел он шесть дозорных постов. Остался седьмой, последний. Тут и дежурил Левка. Красавец он потому, что кончик носа у него обрублен. В шутку окрестили его так казаки. Когда‑то ходил он походом в Ногайские степи. В одном из боев и лишился носа.
Стоял Левка в дозоре у самой реки, на волжской круче у старых сосен.
Вышел Разин к речному откосу. Никто не отозвался на звонкий шаг.
«Что такое?» - подумал Разин. Остановился. Тихонько свистнул. Минуту прождал ответа. Свистнул погромче. Опять тишина.
Прошел Разин вдоль откоса шагов пятнадцать и тут услышал какой‑то звук. Застыл атаман. Прислушался.
Да это же казацкий храп!
Приблизился Степан Тимофеевич к спящему. Левку признал в нерадивом. Казак сидел на земле. Прислонился к сосне спиноЮ. Что‑то приятное снилось Левке. Он улыбался. Голова чуть склонилась на дуло пищали. Шапка сползла на лоб.
Стал заниматься рассвет. Спит беззаботно красавец Левка. Храпит на весь берег. Не чует нависшей над ним беды.
- Эка же черт безносый! - обозлился Степан Тимофеевич. Хотел разбудить казака. Потом передумал. Взяло озорство атамана. Решил он вынуть из Левкиных рук пищаль. Интересно, что Левка, проснувшись, скажет!
Легонько притронулся Степан Тимофеевич к дулу. Только потянул на себя пищаль, как тут же казак очнулся. Мигом вскочил на ноги. Разин и слова сказать не успел, как размахнулся казак пищалью. Оглушил прикладом Разина. Свалился Степан Тимофеевич с ног.
Пришиб казак человека и только после этого посмотрел, кто же под руку ему попался.
Глянул - батюшки светы! Потемнело в глазах у Левки.
Бросился Левка к Разину.
- Отец - атаман, - тормошит. - Отец - атаман! Боже, да как же оно случилось?
Не приходит в себя Степан Тимофеевич. Удар у Левки пудовый.
Помчался Левка с откоса к Волге, шапкой воды зачерпнул. Вернулся. Бежит, спотыкаясь. Склонился над Разиным. Протирает виски и лоб.
Очнулся Степан Тимофеевич. Шатаясь, с земли поднялся. В тот же день атаманы решали судьбу казака. По всем статьям за сон в дозоре полагалась ему перекладина. Однако Разин взял казака под защиту.
- Для первого раза довольно с него плетей.
- Почему же, отец - атаман?!
- За то, что пищаль удержал в руках, достоин казак смягчения.
- Да он ведь чуть не порушил твою атаманскую жизнь.
- Так не порушил. Помиловал, - усмехнулся Степан Тимофеевич, проведя рукой по темени: там шишка была с кулак.
Однако неделю спустя, когда заснул в дозоре другой казак, Разин первым сказал:
- На виселицу!
Строг был Степан Тимофеевич. Ой как строг! Умел миловать, умел и карать.

ДЕСЯТЬ И СОРОК

Не был Разин святым. Мог и сам выпить. Однако приходил в страшный гнев, когда люди перепивались.
А такое случалось.
Особенно падок на вино был казак Гавриил Копейка.
Встретил Степан Тимофеевич однажды Копейку. Разило от казака спиртным, словно из винной бочки.
Почуял Степан Тимофеевич запах.
- Пьян?!
- Никак нет, отец - атаман! - нагло ответил Копейка.
А вранья Разин и вовсе терпеть не мог.
Встретил Степан Тимофеевич казака второй раз. Еле стоит на ногах Копейка. Глаза мутные - мутные. Осоловело на Разина смотрит.
- Пьян?!
- Никак нет, отец - атаман! И не нюхал.
Не тронул Разин и на этот раз казака. Но пригрозил расправой.
Не помогло.
И вот как‑то казак до того напился, что уже и идти не мог.
Полз Копейка на четвереньках. Полз и наткнулся на Разина.
- Ирод! Ты снова пьян?!
- Ни - ни‑как нет, о - о-тец - ата - та - ман. - Язык у казака заплетался. - Я - я ки - ки - сет обронил в тра - тра - ве.
- Ах, ирод! Ах, тараруй! [враль, лжец, болтун ] - обозлился Степан Тимофеевич страшно. - Эй, казаки, плетей!
При слове «плетей» хмель из Копейки будто выдуло ветром. Повалился он Разину в ноги.
- Прости, атаман.
- Умеешь пить, умей и похмелье принять, - сурово ответил Разин.
Когда притащили лавку и плети, Степан Тимофеевич скомандовал:
- Десять ударов!
Всыпали.
- А теперь еще сорок!
- За что же, отец - атаман?
- За вранье, за тараруйство, - ответил Разин.
Не любил Степан Тимофеевич врунов. Ложь самым великим грехом считал.

СКОРПИОН

Казак Ксенофонт Горшок втерся к Разину в доверие. Началось все незаметно, по мелочам. То прочистит Горшок атаману трубку, то пыль из кафтана выбьет, то подведет под уздцы коня. Понадобится что-то Разину - Горшок тут как тут. Даже в баню ходил со Степаном Тимофеевичем, тер атаманскую спину.
- Средство мое надежное, - говорил казакам Горшок. - Я своего добьюсь. Я первой особой при отце - атамане стану.
И правда. Не заметил Разин и сам того, как стал при нем Горшок человеком незаменимым, во всех делах чуть ли не первым советчиком. Но самое страшное - стал Горшок шептуном. Трет он в бане атаманскую спину, а сам:
- Отец - атаман, а сотник Тарас Незлобии выпил вчера лишку вина и словом недобрым тебя помянул.
Наговорил на Тараса Горшок. Вот что сказал Незлобии: «Зазря отец - атаман дал Ксенофонту большую волю».
Прочищает Горшок атаманскую трубку, а сам:
- Отец - атаман, а башкирец Амирка тоже дурное о твоей атаманской особе молвил.
А на самом деле вот что сказал Амирка: «Я бы быстро Горшка отвадил».
Подводит Горшок атаману коня, а сам и тут незаметно про кого‑то Разину шепчет.
Вспыльчив Степан Тимофеевич. Крут на расправу. Попали в немилость к нему и сотник Тарас Незлобии, и башкирец Амирка. Пострадали без особой вины и другие.
Приобрел Горшок небывалую силу. Робели перед ним казаки. Боялись его доносов. Знали: если невзлюбит кого Горшок, несладко тому придется.
Правда, лихой казак Епифан Гроза пригрозил Ксенофонту расправой. Однако угроза Епифана бедой для него же самого обернулась. Исчез куда‑то Гроза, словно в воду канул. Притихли и вовсе теперь казаки. Шептуна за версту обходят.
И вдруг однажды пропал Горшок. Искали его, искали. Разин был в страшном гневе, шкуру грозился спустить с любого. Не помогло. Не нашелся Горшок, словно и вовсе на свете нежил.
Лишь через неделю, когда стих атаманский гнев, признались разинцы атаману: утопили они доносчика.
Но теперь уже Степан Тимофеевич не ругал казаков, не спустил, как грозился, шкуру. Разобрался за эту неделю Разин во всем. Сам тому подивился, как так могло случиться, что при нем, при боевом атамане, и вдруг скорпион прижился.
Мало того, через несколько дней, когда новый казак решил занять при Разине то же самое место и, как Горшок, зашептал атаману на ухо: «Отец - атаман, а десятник Фома Ефимов про тебя недоброе слово молвил…» - Разин кликнул к себе казаков и тут же при всех приказал отрезать доносчику язык.

РАЗИН И КАЛЯЗИН

- Батюшка Степан Тимофеевич!
- Ну что?
Сотник Титов запнулся.
- Что же молчишь?
- Боязно говорить, отец - атаман. Гневаться очень будешь.
- Ну и ступай прочь, если боязно.
Однако Титов не уходил. Уходить не уходил, но и сказать о том, ради чего пришел, тоже никак не решался.
Посмотрел удивленно на сотника Разин. Титов - казак храбрый.
Что же такое могло случиться, чтобы казак оробел с ответом?
Наконец сотник отважился.
Выслушал Разин, минуту молчал. И вот тут‑то гадай: то ли взорвется сейчас атаман, то ли шутку какую бросит.
Неожиданно Разин расхохотался.
- Не врешь?
- Провалиться на месте, Степан Тимофеич.
- Так все и было? Назвался Разиным?
- Так все и было. Атаманское имя твое использовал.
- А ну волоки сюда.
Через минуту в шатер к Разину ввели человека.
Глянул Разин - вот это да! Атаман настоящий стоит перед Разиным. И даже внешне чем‑то похож на Разина. Шапка с красным верхом на голове. Зеленые сапоги из сафьяна на ногах. Нарядный кафтан. Под кафтаном цветная рубаха. Глаза черные - черные, огнем горят.
- Чудеса! - произнес Степан Тимофеевич. - Так ты, выходит, Разин и есть?
Вошедший зарозовел, смутился. Даже глаза потупил.
- По правде, Степан Тимофеич, имя мое - Калязин.
- Казак?
- Нет. Мужицкого рода.
- Чудеса! - опять повторил Разин. Переглянулся с Титовым, вспомнил недавний его рассказ.
Ходил Титов с группой казаков куда‑то под Шацк. Заночевал однажды в какой‑то деревне. От мужиков и узнал, что объявился где‑то под Шацком Степан Тимофеевич Разин. «Какой еще Разин? - подумал сотник. - Откуда тут Разин?»
- Разин, Разин, казак, с Дона он, - уверяли крестьяне.
Разыскал Титов того, кого крестьяне называли Разиным.
- Ты Разин? - спросил.
- Разин, Степан Тимофеевич.
Понял Титов, что это самозванец. Потянулся было за саблей. Хотел вгорячах рубануть. Однако на самосуд не решился.
Схватил он с казаками шацкого Разина и привез его к Р а зину настоящему.
Смотрит Разин на «Разина»:
- Волю людишкам дал?
- Дал.
- Работящих людей не трогал?
- Не трогал, отец - атаман.
- Народу служил с охотой?
- Ради него на господ и шел.
- Нужны атаманы, нужны, - проговорил Разин.
- Молодец! Ну что ж, ступай. Стал атаманом - ходи в атаманах. Желаешь - будь Разиным. Желаешь - Калягиным. Зовись хоть горшком, хоть ухватом. Не дело на имени держится. Имя на деле держится.

КРИКУН И КРАСАВЧИК

На одной из стоянок казак Мишка Бычок раздобыл петуха.
- Стянул?! - полезли к нему казаки.
- Нет, - озорно отвечает Мишка. - Мне бабка одна дала.
Однако все видят, что врет шельмец - стянул петуха, конечно.
Петух оказался особенный. Внешне очень неказист. В какой‑то драке лишился перьев на шее. На одной лапе не хватает пальца.
Зато…
Петушиное племя вообще непривязчиво. А этот сразу привык к казаку. Ходил за Мишкой, словно телок за маткой. II если, бывало, с Бычком кто‑нибудь заговорит, сразу на того сердится. Расправит крылья. Идет как воин. Спеши отойти, а то немедля разбойник клюнет.
Куры воду не очень любят. Сторонятся прудов и рек. А этот словно из утиного яйца народился. Даже, представьте, плавал. Мишка в воду - и он за ним. Мишка на струг - и петух тенью за Мишкой.
А главное, голос у петуха оказался на редкость звонким. Своим пронзительным криком будил он всех ни свет ни заря. Сердились вначале разинцы. Хотели крикуна придушить. Однако привыкли скоро. А привыкнув, даже полюбили. На поминал им крик петушиный родные донские станицы, далекие хаты, детей и баб.
Петух погиб неожиданно, но геройской смертью. Запомнился разницам этот день. Сидел петух на борту. День был жаркий. Палило солнце. Петька, прикрывши глаза, дремал. И вдруг привстал он на ноги, раскинул крылья и разразился особым каким‑то криком. Глянули люди. Не поняли сразу. Потом разобрались. Вдоль борта ползла змея. Кто несмелый - тут же отпрянул. Другие схватились за сабли. Но Петька опередил. Налетел на гадюку. Клювом - по черепу. Пришиб он ползучую тварь.
Однако, видать, не до самой смерти. Ухитрилась гадюка ужалить его в шею. Успела смертью ответить на смерть.
Откуда на струге взялась змея? Сама заползла ли во время стоянки? Кто‑то случайно с грузом ее занес? А может, был тут недобрый умысел, кто‑то нарочно подбросил? Струг атаманский. Всякое может быть.
Грустили в тот день казаки. Словно что‑то ушло родное.
Вскоре разинцы завели нового петуха. Но этот оказался неголосист. Воды как огня боялся. Всюду, паршивец, гадил. И хотя с виду красавцем был, однако только на суп годился.
Съели его казаки.

ТАК И ОСТАЛСЯ

Лазутка Дятлов роптал на Разина. Что бы Разин ни сделал, как бы ни поступил, выходило, со слов Лазутки, что сделал Степан Тимофеевич неверно, что как раз по - другому тут стоило поступить.
Когда в начале похода дал Разин команду идти на Астрахань, Дятлов сразу начал мутить людей:
- Зазря мы идем на Астрахань. Не туда атаман ведет. Напрасно тратим время. Нам бы сразу идти на Москву, на север. Там царь и главные силы дворянства сидят.
- Нет, верно, что раньше идем на юг, - отвечали Лазут- ке разинцы. - Прав Степан Тимофеевич. Астрахань сильная крепость. Нельзя, чтобы у похода осталась она за спиной, боярским ножом торчала. Если Астрахань будет нашей, вся Волга у нас в руках.
Когда в Царицыне Разин приказал чинить кремль, Дятлов и здесь, как петух, шумел:
- Да чего же его чинить! Город мы взяли. Зачем нам стены? Нет бы, бревна раздать на дрова людишкам.
- Эх, Лазутка, Лазутка, местом сидячим думаешь, - отвечали Дятлову разинцы. - Пока на Руси боярство, стены и нам нужны. Рано рушить валы и крепости. Правильно сделал Разин.
Тем, что Степан Тимофеевич дал команду равнять крестьян с казаками, Дятлов и вовсе был недоволен. Ходил среди казаков, кричал:
- Да как же так можно равнять казака с мужиком? Мужик отродясь холоп, казак с малолетства вольный. Как же так, меня и холопа в одну телегу!
- Нет твоей правды, нет, - отвечают Лазутке разинцы. - В том и великая сила похода, что равняет Степан Тимофеич людей. Оттого и прут к нему новые тысячи. Мужик ли, казак, горожанин - каждый для воли и счастья рожден на свет. Вот и выходит, что Разин прав.
Не унимался Дятлов:
- Не так, не так поступает Разин.
По любому поводу с осуждающим словом Лазутка лезет.
Ругал он Разина и за то, что очень крут атаман с теми, кто засыпал в дозорах:
- Не жалеет людишек Разин, не ценит казацкую кровь!
И за то, что, заметив склонность к спиртному, приказал
Степан Тимофеевич всыпать кнутов Гавриилу Копейке.
- Что же, выпить нельзя казаку?
И даже за то, что заставил Разин Гуся и Присевку заниматься грамотой.
- Зачем же мучить зазря казаков? Что мы - поповского роду - племени! Да я бы…
- Ты бы, - смеялись в ответ казаки.
Все знали, что Дятлов завидовал Разину. Лазутка и сам норовил в атаманы. Мечгал стать хотя бы сотником, хотя бы десятником.
Только не избирали люди почему‑то его в атаманы. Даже в сотники, даже хотя бы в десятники. Был он Лазуткой, да так и остался.

ТРУБКА

Была у Разина трубка. Любимая. Из ясеня.
И вот обронил Степан Тимофеевич трубку. Стоял у борта на струге. Шлепнулась трубка в воду. Буль - и пошла на дно.
- Эка напасть! - ругнулся Степан Тимофеевич. - Примета к тому же недобрая.
Трубка досталась ему от отца. А отцу, говорят, от деда.
- Да мы ее враз! - тут же вызвались казаки.
Остановили разинцы струг. Разделись. И в воду. Ныряли, ныряли. Доставали до самого дна. А Волга - река не мелкая. Запыхались. Измучились. Нет атамановой трубки. ч - Весла в воду, - скомандовал Разин.
Так и осталась трубка на дне речном.
Погрустил, конечно, Степан Тимофеевич. Да что же делать. «Что с воза упало, то пропало» - не зря в народе так говорят.
И вот как‑то явились к Разину три казака:
- Получай, батюшка - атаман!
Глянул Разин - трубка. Та самая, отцовская, дедова.
Не поверил вначале Степан Тимофеевич. Покрутил в руках, посмотрел. Вот и зарубка, вот и щербинка. Вот и кольцо из меди - на месте разъема.
- Она. Та самая. Ну и лешие! - произнес Разин. Посмотрел на казаков: - Да как вы ее? Откуда?!
Переступают с ноги на ногу казаки. Пожимают плечами.
Мол, гадай, атаман, как желаешь. Как достали - дело второе.
Главное - трубка есть.
- Спасибо, - сказал Степан Тимофеевич. Отпустил казаков с поклоном.
Отпустил, а сам снова за трубку. Получше ее рассмотрел и понял, что трубка не та. Та и не та. Схожа - тут спору нет.
Две капли воды так не схожи. И все же не та.
Усмехнулся Степан Тимофеевич.
Хотел разыскать казаков. Однако того не сделал. Решил не смущать умельцев.
Курит Степан Тимофеевич трубку. Струится над ней дымок. Струится, уходит в небо. Тает в бездонном небе.

РАЗИНКА

В бою под Симбирском Разина тяжело ранило в голову.
Верные казаки везли атамана домой, на родную донскую землю. Между Волгой и Доном заночевали они на маленьком хуторе. Бережно перенесли больного в избу.
Вскоре к Разину подошел мальчик - подросток, протянул яблоко:
- Откушай, Степан Тимофеевич… Разинка.
- Что?!
- Разинкой называется, - объяснил мальчик
Брови Разина от удивления приподнялись. Задумался атаман…
Было это в 1667 году, при первом походе Разина с казаками на Волгу. Вот и тогда он ночевал на этом же самом хуторе.
Старик хозяин поутру возле дома высаживал яблони. Засмотрелся Степан Тимофеевич:
- Давай помогу.
- Доброе дело, - ответил старик.
Выкопал Разин ямку. Посадил яблоньку. Маленькую, еще без листочков. Хиленький, тоненький стебелек
- Приезжай, Степушка, через три года. Отведаешь ра- зинку, - приглашал атамана старик
И вот прошло не три, целых четыре года. «Привела все же судьба, - подумал Разин. - К хорошим делам приводит».
- А где же дедусь? - спросил он у мальчика.
- Помер дедусь. Еще по весне. В самый садовый цвет. А как помирал, все кликал тебя, Степан Тимофеевич. Все про яблоньку говорил. Беречь ее и нам, и тем, что после родятся, наказывал.
Утром Разин глянул на дерево. Стояло оно молодое, пышное, сильное. Разбросало крепкие ветви в стороны. И висели на нем яркие, крупные - в два казацких кулака, душистые яблоки.
«Разинка», - произнес про себя Степан Тимофеевич. Попросил он отнести себя на могилу дедову, поклонился холмику низко - низко и скомандовал трогаться дальше в путь.
Всю дорогу Разин говорил о садах.
- Красота‑то какая. По всему Дону, по всей Волге, по свету всему посадим такую прелесть. Скинем бояр - за сады возьмемся. Чтобы полыхало по весне белым огнем вокруг. Чтобы к осени ветки до корня гнулись. Да что сады - жизнь перестроим. Перепашем, перевернем сошником. Травы дурные - вон. Колос - наружу. Чтобы в радость великую людям. Чтобы счастье всему народу.
Не дожил атаман до счастливого времени, не удалось восставшим сбросить царя и бояр. После возвращения на Дон Разин был схвачен богатыми казаками. Его заковали в цепи, привезли в Москву и казнили на Красной площади.
Взлетел над головой топор палача. Взлетел. Опустился…
Погиб Степан Тимофеевич Разин. Погиб, а память осталась. Вечная память, вечная слава.

Степан Павлович Злобин.

Степан Разин

«СТЕПАН РАЗИН» С.ЗЛОБИНА

В советской литературе Степан Павлович Злобин (1903-1965) известен как один из мастеров исторической прозы. Три его романа из пяти, составляющих основное литературное наследство художника, – «Салават Юлаев», «Остров Буян», «Степан Разин» – посвящены крупнейшим событиям родной истории XVII и XVIII веков; четвертый – «По обрывистому пути» – историко-революционным событиям начала XX столетия.

В 1927-1928 годах в Большой Советской Энциклопедии и в журнале «Красная новь» появились первые статьи и очерки Злобина о Башкирии, в 1931 году он опубликовал роман о лесах «Здесь дан старт», а в 1932 году – книгу очерков «Пробужденные дебри», тоже о лесе.

Занимала Злобина в это время также интернациональная тема. В очерке «Товарищ Боттэ» (1932), в рассказах «Туннель под Ист-Ривер» (1934), «Сейки в школе» (1935) он показал жизнь и борьбу трудящихся за рубежом. Интернациональную тему он разрабатывал в своих критических статьях и рецензиях, а впоследствии – в статьях и выступлениях, посвященных борьбе с фашизмом.

Художника интересовало и прошлое родного народа, и современность: псковское и новгородское восстания в середине XVII века и строительство метрополитена в Москве, участие башкир во главе с Салаватом Юлаевым в крестьянской войне 70-х годов XVIII столетия и жизнь современной Советской Башкирии. Но все же и в начальный, тематически довольно разнообразный период творчества симпатии писателя постепенно склонялись к темам историческим.

Первым крупным произведением Злобина на эту тему стал роман «Салават Юлаев», вышедший в 1929 году. За ним последовали «Остров Буян», «Степан Разин». Были и другие замыслы исторического, точнее – историко-революционного плана, в частности, оставшаяся не напечатанной повесть «11 дней плавучей республики» – о восстании на броненосце «Потемкин».

Создавая свои исторические произведения, Злобин много размышляет над проблемами советского исторического романа, формулирует положение, каким должен быть такой роман. Прежде всего он должен воссоздавать историческое прошлое в свете идей марксизма-ленинизма – это принципиальная позиция писателя. Он высказывает мысли о главном объекте художественного исследования романиста, об изображении личности и народа; ратует за вооруженность автора исторической темы знаниями; говорит о принципах соотношения художественного и научного мышления; об использовании и художественной интерпретации документов; о языке исторического повествования. Злобин делает это преимущественно на основе осмысления личного опыта, не избегая, однако, споров с теми писателями, с которыми в изображении прошлого был не согласен.

Роль главного действующего лица в своих романах Злобин отводил истории, делая при этом весьма существенное, принципиальное уточнение: он стремился к «изображению истоков революции, к исследованию зарождения революционной мысли народа». «Новое для меня марксистское раскрытие исторических процессов, – говорил он, – утвердило меня в том, что только в народных восстаниях я смогу найти историческую правду» («Автобиография») [Советские писатели, т. IV – М., 1972. С. 189-190. В дальнейшем ссылки на «Автобиографию» С. Злобина будут даваться по этому изданию ].

Три крупных историко-революционных события XVII и XVIII веков – псковское городское восстание, разинское движение, восстание башкир под руководством Салавата Юлаева и их участие в крестьянской войне Емельяна Пугачева – приковали к себе внимание художника. В них он видел этапы «родословной революции».

Примерно с 1951 года Злобин работал над романом-дилогией о революции 1905 года «Утро века», мечтая написать ее так, «чтобы эта книга оказалась лучше всего, что мною было написано в прежние годы жизни» («Автобиография», с. 195).

«Салават Юлаев» – роман о народе, о его судьбе на одном из трудных рубежей истории. Первоначальным вариантом романа автор был недоволен, дорабатывал и перерабатывал его несколько раз. Переработка преследовала цель – показать народ той главной силой, что творит историю.

Подобную задачу Злобин решает и в романах «Остров Буян», «Степан Разин». Как возникли эти произведения?

В середине 30-х годов у Злобина появляется намерение написать «народный исторический роман» об одном из городских восстаний XVII века. Таким он избрал псковское восстание 1650 года, а роман получил название – «Остров Буян».

Впрочем, «подготовил» точно лишь отчасти. Дело в том, что «Степана Разина» Злобин писал «вперемежку» с «Островом Буяном». «Остров Буян» был еще далеко не завершен, когда, как вспоминает писатель, «в мою работу ворвалась вторая историческая тема из того же XVII столетия – Степан Разин и разинское восстание. Сначала эта тема вошла в мою жизнь как очередной срочный заказ на маленькую историческую повесть, размером в четыре печатных листа. Но пока я ею занимался, образ Степана Разина увлек меня. Я отложил „Остров Буян“, чтобы поближе заняться Разиным...» («Автобиография», с. 190). Работа была упорная, долгая, ибо писатель исторического произведения, по мысли Злобина, «прежде чем ощутить себя художником, становится ученым, историком. И эта роль ученого, роль историка, исследователя захватывает его на сравнительно долгий период, пока он по-настоящему не увидит ту эпоху, пока он по-настоящему не ощутит глубоко жизнь того времени, которое изображает» (из выступления в Доме офицеров г.Калинина 19 ноября 1954 г.; архив Ст. Злобина).

Каких-либо принципиально отличных способов изучения разинского движения от тех, что применялись им при изучении восстания башкир и псковского народного восстания, у Злобина не было: архивы, научные исторические труды, поездки по местам, где полыхали огни той крестьянской войны. Отличие состояло разве только в том, что на этот раз все было сложнее, объемнее по событиям – их масштабу, содержанию и характеру, сложнее была личность главного героя.

Материал, освоенный писателем в процессе «первоначального накопления», воистину огромен: различные энциклопедии, словари, монографии, курсы истории крупнейших ученых прошлого, обширная литература по крестьянскому вопросу; было прочитано, изучено не только то, что касалось непосредственно разинского движения, но и то, что так или иначе характеризовало эпоху в политическом, экономическом, дипломатическом и других аспектах.

Лихой вольный казак известный в народе как Стенька Разин появился на Дону не случайно. Все тяжелее становился крепостной гнет, все больше закреплялась зависимость крестьян. Воеводы и чиновничий аппарат прогнил, на Руси процветало мздоимство, волокита, отсутствовал справедливый суд. Бегство крестьян приобретало колоссальные масштабы, даже в челобитных того времени часто встречались угрозы «разбежаться врозь». В такой обстановке появление сильного предводителя и защитника было закономерностью. Бунт не был вызван Разиным, это скорее Степан Тимофеевич стал порождением народного гнева.

Удивительная, полная приключений жизнь свободолюбивого, неординарного человека, удачливого атамана прошла на поле брани. Личность Степана Тимофеевича овеянная славой, которой может позавидовать любой венценосный самодержец, притягательна для русского народа, прежде всего своим открытым и отчаянным характером. Степан Разин в народных сказаниях олицетворяет предводителя крестьян и доблестных казаков, защитника и освободителя.

Родился будущий грозный атаман в станице Зимовейская на Дону. С этим таинственным местом много связано для русского народа. Немногим позже появится на свет и Емельян Пугачев, прошедший по территории нашей страны не менее кровавой дорогой, чем окаянный Стенька Разин. Что за аномалия в этих местах не известно. Однако факт остается фактом, именно здесь родились два самых отчаянных бунтаря, так горячо любимых и уважаемых на Руси.

Василий Суриков. Степан Разин. 1903–1907

Донское казачество к середине шестнадцатого века состояло из двух специфических прослоек: коренных жителей и беглых или пришлых людей. Не имевшая постоянного места жительства «голытьба» часто срывалась в походы с целью ограбления проходящих мимо кораблей с товарами и близлежащих территорий. Такие воровские акции носили название у казаков походов «за зипунами», и хотя коренные зажиточные жители не одобряли такие набеги публично, они все же тайно их финансировали за определенную долю в добыче. Одним из таких походов и началась народная «буря», имя которой Степан Тимофеевич Разин.

Небольшой отряд казаков, по некоторым данным численность его составляла около 2-х тысяч человек, направился на разбой вниз по Волге. Во главе отряда стоял молодой и удачливый атаман Степан Тимофеевич. Поход достаточно быстро вышел за рамки обычного набега, характерного для донских казаков. Правительство предпринимало сначала довольно вялые попытки усмирить казаков, и время было упущено. Уже в мае 1667 г. казачьи отряды разбили стрельцов и разграбили караван судов Шорина, сопровождавшего судно с ссыльными. Пленники были отпущены на свободу и с охотой примкнули к казакам. Разин вторгся в Яик, затем направился к персидским берегам, где захватил в плен известную из народных песен персидскую княжну. Бросал ли Степан Тимофеевич персиянку в воду или нет до сих пор не установлено однозначно, однако известно одно, что дочь Мамед-хана астаринского из плена казаков так и не вернулась.

Возвращение в Астрахань было для Стеньки Разина триумфальным. Воеводам была принесена повинная, в обмен на проход к Волге. Во время пребывания в городе атаман катался на стругах и всячески подчеркивал свою независимость и непокорность. Несмотря на обещание отдать властям всю добычу и пленных, казаки не передали им ровно ничего, и ушли в Царицино.

В городе попытка выставления казакам запретов на посещение кабаков была сурово наказана Разиным. По сути, Степан Тимофеевич отказался подчиняться царской администрации и захватил город. На все угрозы атаман отвечал бранью и ответными обещаниями расправы. Всячески подчеркивал Разин свое непринятие существующего режима угнетения, проповедовал равенство, жестоко карал неугодных, однако напрямую царя не бесчестил. Отчаянный атаман хорошо понимал, что царь в сознании населения легко может быть противопоставлен ненавистным воеводам и жадным боярам, что активно использовал в своих речах и делах. Побежденных воевод и военных начальников Степан Тимофеевич прилюдно сек розгами, что также поднимало его авторитет в глазах подчиненных.

Бузулуков С. А. Степан Разин в Саратове. 1952

Каждый занятый Разиным город переходил на казацкое управление и перенимал образ их жизни. Многие присоединялись к доблестному и разгульному воинству. Начальников, господ, бояр неугодных местному населению безжалостно истребляли, а дочерей из знатных и благородных семей в лучшем случае выдавали замуж за простых крестьян или казаков. Интересно, что Степан Тимофеевич напрочь отказывался признавать обряд венчания и сам организовывал обряды бракосочетания. Таинство заключалось в безумных плясках непродолжительное время, после чего пара объявлялась законными супругами.

После Царицына Разин занял Самару, Саратов и ряд других городов. Двигаясь на гребне крестьянской войны, которая зародилась еще в 1670г., силы казаков все прибывали и все более походили на повстанческую армию. С целью привлечения народа Разин приказал обшить один из своих кораблей красной тканью и усадить неизвестного пленника в качестве царевича Алексея, а вторую ладью покрыли черными покрывалами и распространяли слухи о присутствии на нем патриарха Никона. Таким образом, Степан Тимофеевич активно старался дискредитировать образ государя, не высказывая прямых намерений о свержении самодержавия. Разин указывал, что воюет он за царя, но против заворовавшихся воевод, бояр и прочей знати.

Однако в походе атаман постоянно пил, дебоширил и предавался различным кровавым развлечениям. Постепенно он утратил свой первоначальный образ защитника и преобразился в бесноватого, безжалостного убийцу, ведомого мнением толпы, величающегося своими достижениями и победами. Меры, применяемые окружением Разина к ставленникам государя, были очень жестокими. Несчастных вешали, колесовали, топили и терзали различными изощренными способами. Наказания носили характер устрашения. Отряды казаков разделялись и занимали все новые города, волнение охватило не только Поволжье и Центральную часть Руси, но дошло даже до территорий Белого моря.

В 1670 г войско Разина потерпело первую неудачу в осаде Симбирска, а уже в начале октября было разбито царской армией численностью 60 тысяч воинов под командованием Барятинского. Степан Трофимович был тяжело ранен и, бросив основную часть своего отряда, бежал на родной Дон. Впоследствии Разина выдали казаки вместе с его братом Фролом.

Сергей Кириллов Степан Разин. 1985-88 гг

Пытали народного атамана в царских застенках, но его мужество вызывало уважение даже у палачей. Выносливый казак не проронил ни слова, он не просил о пощаде и не молил о снисхождении. Гордый и удивительно сильный человек даже перед лицом неминуемой смерти сохранил достоинство. Казнь была страшной и мучительной. Степану Трофимовичу отсекли руку, а затем ногу, и только потом сжалившийся палач отсек атаману голову. По приговору Разин должен был быть четвертован, но смерть пришла быстрее. Негодование атамана было вызвано поведением брата Фрола, который, испугавшись кровавого зрелища, произнес слова раскаяния. По свидетельствам очевидцев, лишь тогда Разин крепко выругался в его адрес.

Удивительная отчаянная жизнь бунтаря закончилась на плахе, что характерно для предводителей народных восстаний в России. Кровожадный шальной разбойник остался в народной памяти героем-освободителем. Так ли это каждый решает для себя сам. Стенька Разин относится к тем великим и таинственным личностям, судит которых лишь .

Предводитель крестьянской войны 1670-1671 годов, донской казак, атаман, воевал с крымскими и турецкими феодалами. Совершил с отрядами казацкой голытьбы поход на Волгу и Яик (1667), в Персию (1668-1669). Весной 1670 года возглавил крестьянскую войну, в ходе которой проявил себя опытным организатором и военачальником. Был выдан казацким старшиной царскому правительству и казнен в Москве.

Степан Тимофеевич Разин, прозванный Стенькой, был среднего роста, широкоплеч, крепко сложен, отважен, жесток и хитер. Посланный в 1661 году к калмыкам, чтобы склонить их к совместным с казаками действиям против татар, он с успехом выполнил это поручение. Осенью того же года Разин побывал в Москве и совершил паломничество в Соловецкий монастырь.

По словам иностранных летописцев, брат Степана Тимофеевича, служивший несколько позднее в войске князя Георгия Долгорукого, был повешен за дезертирство. Степан и третий брат Фрол, будто бы поклялись отомстить за него боярам и воеводам. Однако этот эпизод пока не нашел документального подтверждения.

В 1667 году, собрав отряд из голытьбы и разбойников, Разин хотел плыть по Азовскому морю и грабить турецкие берега; но черкасский атаман Корней Яковлев не позволил ему этого и некоторое время удерживал казаков в повиновении московскому царю. Тогда Стенька поплыл верх по Дону, грабя богатых казаков и разоряя их дома. Добравшись до того места, где Дон сближается с Волгой, он заложил там стан (около города Паншина, между рек Тишини и Иловли), названный Ригой. Порох и свинец казаки получали от посадских людей из Воронежа, за деньги или в обмен на товар. Когда слух о появлении казацкого стана дошел до Царицына, началась переписка местного начальства с московским, но серьезных мер против казаков никто не принимал.

Чуть позже тысячный отряд Разина напал на караван, спускавшийся по Волге с грузом хлеба из Нижнего Новгорода в Астрахань. Барки были разграблены, агенты, сопровождавшие хлебный транспорт, подвергнуты пыткам и повешены. Одна из барок принадлежала патриарху Иосафу, недавно унаследовавшему сан Никона, - возможно, именно это обстоятельство привело Степана к мысли выдать себя за союзника Никона, мстящего за его низложение. Позднее легенда о пребывании Никона в шайке отважного атамана получила широкое распространение. Один из летописцев писал даже, что Стенька Разин старался поддержать этот слух, для чего возил с собой манекен, похожий на опального патриарха.

Караван сопровождал отряд стрельцов, который не оказал никакого сопротивления. Бездействие стрельцов воспламенило народное воображение. Атаман прослыл колдуном: одним окриком он останавливает корабли; одним взглядом повергает в оцепенение солдат, которым поручена охрана их; от его тела отскакивают пули.

Окрыленный легким успехом, Стенька расположился лагерем на холмах близ Камышина и готовился к новым подвигам. Наконец он отправился к Царицыну, но не взял его, а только напугал воеводу, который беспрекословно подчинился его требованиям, выдал наковальню, мехи и кузнечную снасть. У Стеньки было теперь уже 35 стругов и 1500 человек. Он проплыл мимо Черного Яра, где разбил и высек московского воеводу Беклемишева.

Скорее всего, у Разина вообще не было никакого плана. Авантюрист по натуре, он искал приключений. Стенька обогнул северный берег Каспийского моря до устья Яика, нынешнего Урала, и напал на одноименный городок, не оказавший сопротивления. Командир малочисленного московского гарнизона, расквартированного в Яике, Сергей Яцын, позже говорил, что хотел заманить нападавших в ловушку. Раскрыв двери церкви, в которой разбойники желали помолиться, он надеялся, что захватит их в плен. Но пока стрельцы раздумывали, они были почти все перебиты.

Из этого городка Разин совершал набеги на крымских татар, к устью Волги и против мусульманских кораблей вдоль дагестанского побережья.

В Москве начали проявляться признаки беспокойства, поскольку казаки на Дону все громче выражали желание присоединиться к прославленному атаману. Войсковой старшина Корнил Яковлев чувствовал, что его авторитет падает. Теперь он не чувствовал себя в безопасности; круг отказывался слушать старых и сдержанных казаков.

Переговоры с казаками, захватившими Яик, не дали никакого результата. Не произвели никакого впечатления и послания царя. В конце 1667 года астраханский воевода князь Иван Прозоровский получил приказ выступить в поход. Стенька Разин быстро расправился с высланным против него отрядом; часть солдат он переманил на свою сторону, остальных перебил. Весной следующего года он получил с Дона подкрепление в 700 казаков и вышел в море; начался самый блестящий период его карьеры.

Опустошив персидское побережье от Дербента до Баку, Разин достиг Решта. Вступив с казаками в переговоры и согласившись обменяться заложниками, губернатор города Будар-хан открыл рейд казачьей флотилии. Стенька собирался обосноваться на персидской земле и послал шаху предложение поступить к нему на службу. Однако переговоры затянулись. Тем временем жители Решта тайно напали на казаков и убили 400 человек. Разин отплыл в Фарабат.

Казаки жестоко отомстили за поражение. Явившись в Фарабат будто бы с намерением наладить торговые отношения с местным рынком, они неожиданно напали на жителей. Весной 1669 года казаки вернулись на восточный берег Каспийского моря, чтобы разграбить туркменские улусы и напасть затем на персидский флот. Флот был уничтожен. Персидский адмирал Менедихан спасся всего с тремя судами, оставив в руках победителя сына и дочь, которую Стенька сделал своей любовницей.

Похождения казачьего атамана начали принимать опасный оборот. Переговоры, затеянные шахом, провалились; Стенька и его спутники не знали, что им дальше делать и как поступить с награбленной добычей. Тем временем астраханский воевода, подготовившись на этот раз более основательно, с нетерпением ждал их у прохода с тридцатью шестью судами и 4000 стрельцов.

Не разобравшись в ситуации, Стенька безрассудно сразился с этой внушительной силой, но вынужден был отступить, а затем сдался на милость победителю. Следуя инструкциям, Прозоровский пошел на большие уступки. Казаки предложили возвратить все, что они награбили не на мусульманской территории, разгром же каспийских берегов можно считать ответом на постоянные набеги персидских подданных или данников на московские прибрежные владения. Соображения эти легли в основу переговоров. В астраханском городском приказе, 25 августа 1663 года, Стенька и его сподвижники принесли торжественно повинную. Атаман сложил свою булаву, клятвенно обещал выполнить принятые на себя обязательства и послал в Москву депутацию, отделавшуюся снисходительным выговором.

Стенька пировал с воеводами, одарил их персидскими тканями, бил челом царю городами, отнятыми у шаха, и достиг своей цели - позволения вернуться на Дон с остальной частью добычи. Пообещав сдать свою артиллерию, он сохранил двадцать пушек, - сославшись на необходимость идти через степи, где ему могли угрожать крымские или азовские татары и турки.

Позже воевод упрекали за то, что они не распределили казаков по стрелецким ротам. Но воеводы даже не помышляли об этом: Стенька и его друзья предстали перед ними в таком великолепии - покрытые шелками, с руками, полными золота, - что воскресили в них воспоминание об Олеге и его дружине, ослепивших Киев богатствами, захваченными в греческой империи. На лодках их красовались чуть не легендарные шелковые канаты и паруса! Для стрельцов соблазн был слишком велик: у них могло появиться желание присоединиться к торжествующей казачьей вольнице. Казаки шатались по кабакам в бархатных кафтанах и расплачивались драгоценными жемчужинами.

Стенька, державший в полном подчинении всю эту суровую орду, представлялся таким ласковым, щедрым, великодушным! Воеводы, сравнительно с ним, казались такими требовательными и строгими к бедному люду! Правда, Стенька настаивал, чтобы ему оказывали почти царские почести: приходившие к нему должны были становиться на колени и кланяться лбом до земли; но он позволял делать что угодно, никогда ни в чем не отказывал.

Прибывший в это время в Астрахань на корабле «Орел» голландец Стрюис так описывал атамана:

«Он казался высоким, держался с достоинством, имел вид горделивый. Сложен он был стройно, но лицо было несколько попорчено рябинами. Он обладал даром внушать страх и любовь… Мы застали его в шатре с его наперсником, прозванным „Чертовы усы“ (речь идет, вероятно, о Ваське Усе), и несколькими другими офицерами… Наш капитан поднес ему в дар две бутылки водки, которой он обрадовался, так как давно уже не пил ее… Он сделал нам знак сесть и поднес нам по чарке за свое здоровье… но не говорил почти ничего и не проявил никакого желания узнать, для какой именно цели мы прибыли в эту страну… Мы вторично посетили его и нашли на реке, в раскрашенной и вызолоченной лодке, пьющим и веселящимся с некоторыми из его офицеров. Возле него была персидская принцесса…»

Красота этой наложницы и ее знатное происхождение еще больше поднимали авторитет Стеньки, возбуждая, впрочем, зависть среди его соратников. Этим, вероятно, объясняется неожиданный поступок, которым, согласно преданию, завершился роман с персидской царевной. В самый разгар пиршества, опьяненный вином и страстью, атаман бросил прекрасную персиянку в Волгу, оправдывая свой поступок желанием рассчитаться с любимой рекой, наградившей его властью, золотом, всякими богатствами; он, в свою очередь, пожертвовал ей лучшую часть своей добычи!

Впрочем, вполне возможно, что это все из области легенд - такое же повествование, например, включено в былину о Садко, новгородском госте.

Стенька, как и большинство ему подобных авантюристов, относился с пренебрежением ко всему, даже к человеческой жизни. Не исключено, что он убил и дочь Менеди-хана, - но при условиях не столь мелодраматических. Присвоив себе роль верховного судьи, он приказал, в другом случае, повесить за ноги женщину, уличенную в прелюбодеянии, и утопить ее соблазнителя.

Подобные эпизоды внушили астраханским воеводам желание поскорее избавиться от таких соседей; 4 сентября казаки покинули Астрахань.

Поднимаясь по Волге, Стенька, вопреки договоренности, вошел в Царицын, где поил своих людей водкой за счет жителей, сорвал откуп с царицынского воеводы Григория Унковского и направился, наконец, к Дону. Навстречу ему выехали послы, которых он отправил в Москву.

В Астрахани Разин проникся сознанием своего значения и могущества; он и не думал выполнять только что принятые на себя обязательства. Не вернув, как обещал, оставленных ему двадцати пушек, он окопался между Кагальником и Ведерниковым, вызвал в новую резиденцию свою жену и брата Фрола и как бы поделил область войска Донского: в Черкасске верховодил по-прежнему Корнил Яковлев, под началом Разина было до 2700 хорошо вооруженных казаков, овеянных легендарной славой персидского набега. Многие прибывали к Стеньке даже с отдаленных берегов Днепра: все эти искатели приключений ожидали новой экспедиции, план которой, по-видимому, еще не созрел в голове Разина.

Для того чтобы заручиться поддержкой местного населения, он воздерживался от грабежей и даже не мешал развитию торговых отношений между донской областью и Москвой. Он добивался лишь, чтобы московские купцы отдавали предпочтение Кагальнику перед Черкасском, что, впрочем, совпадало с чаяниями торговцев. Черкасские казаки, конечно, косились на конкурента, угрожавшего им разорением.

Весной 1670 года Степан Разин неожиданно нагрянул в Черкасск с отрядом головорезов, причем именно в тот самый момент, когда Корнил Яковлев с почестями отсылал царского гонца, привезшего благосклонное послание. Стенька обозвал гонца шпионом, подосланным не царем, а боярами, и приказал бросить его в воду вместе с несколькими казаками, протестовавшими против такого самоуправства.

Корнил Яковлев не выдержал конкуренции, и вся власть вскоре перешла к Стеньке, который стал вводить новые порядки. Считая попов агентами московского правительства, он предпринял попытку ввести гражданский брак. В Черкасске сгорело несколько церквей. Казаки просили денег, чтобы отстроить их. Новый вождь процитировал одного из древнейших героев былинного эпоса, Дуная Ивановича: «Зачем вам церкви? К чему нужны попы? Чтоб венчать вас? Поставьте жениха и невесту под деревом, попляшите вокруг них, - вот вам и свадьба!»

Отпраздновав несколько свадеб по этому обряду, он поднялся по Дону до городка Паншина, где соединился с Васькой Усом, разорявшим тем временем помещичьи вотчины около Воронежа и Тулы. Вместе с этим подкреплением, набралось до 7000 вооруженных людей, с которыми Стенька двинулся сухопутным путем к Царицыну.

Жители этого города покорно раскрыли перед ним ворота. Башня, в которой засел градоправитель Тимофей Тургенев, была взята приступом; несчастного воеводу протащили, с петлей на шее, до Волги и утопили. У Стеньки Разина возник грандиозный план: подняться по реке, захватывая по пути города и расправляясь с воеводами, как с Тургеневым, взбунтовать население и пойти на Москву, чтобы положить там конец правлению бояр, врагов народа и царя.

Узнав, что Прозоровский послал сильный отрад из Черного Яра и что одновременно 5000 стрельцов из Москвы спускаются по реке к Царицыну, чтобы зажать его в тиски, Стенька выступил навстречу отряду московских стрельцов, настиг его у острова Денежного, в семи верстах от Царицына, и оттеснил к городу, где стрельцов встретили пушечными выстрелами - часть из них погибла, другая часть попала в плен. Московский военачальник Иван Лопатин и его помощники разделили участь Тургенева. Уцелевшие стрельцы были удивлены, узнав, что Стенька вовсе не сражается против царя, а выдает себя за его защитника от гнусной боярской камарильи.

Астраханские стрельцы также не выдержали натиска и сдались без сопротивления Стенька Разин, соблазнившись возможностью разграбить Астрахань и установить там свое правление, изменил первоначальный план - подняться по Волге и идти на Москву, ослабленную войной с Польшей. Вместо этого он поспешил в южную торговую столицу.

Князю Прозоровскому сообщил о поражении спасшийся командир отряда астраханских стрельцов князь Семен Львов. Прозоровский поспешил укрепить город. Но население его было взбудоражено тревожными слухами и предзнаменованиями. Митрополит Иосиф, жестоко пострадавший от казаков Заруцкого, не находил себе места. Среди стрельцов началось брожение, 15 июня они с угрозами потребовали уплаты просроченного жалованья. При помощи духовенства Прозоровскому кое-как удалось их успокоить. Через неделю Стенька Разин появился под стенами города Два дня спустя, после попытки вступить с осажденными в переговоры, он пошел на штурм.

Астрахань была защищена стенами в четыре сажени (сажень - 2,134 м) вышины и в полторы сажени толщины, с башнями и 460 пушками. Но стрельцы убили лейтенанта Фому Бойля, помощника капитана «Орла» Бутлера, командовавшего артиллерией, - и пушки не помешали казакам влезть по лестницам на укрепления Московские офицеры и чиновники спрятались в соборе. Прозоровский был тяжело ранен пикой. Митрополит успел лишь причастить мужественного воина, с которым его связывала дружба. Заперли тяжелую, из кованого железа дверь храма, но в окна летели пули Наконец, дверь поддалась, и, переступив через тело стрелецкого сотника, защищавшего вход в церковь, казаки накинулись на еще живого Прозоровского и связали его и остальных московских посланников

Расправа не заставила себя ждать Стенька прошептал несколько слов Прозоровскому, воевода отрицательно покачал в ответ на его предложение головой, - и тотчас же казаки потащили умирающего на колокольню, откуда сбросили его на крепостные стены После проведенного для видимости допроса остальные пленники были казнены В монастыре Святой Троицы, где их похоронили, один монах насчитал 441 труп.

За побоищем последовал грабеж.

Стенька Разин превратил Астрахань в казацкий город, разделив жителей на тысячи, сотни и десятки, под начальством избранных есаулов, сотников и десятников, организовал «круг» и говорил, что собирается восстановить древнее вече. Однажды утром население вывели за город, на большое поле, принять присягу на верность царю, атаману и казачьему войску, с клятвой выдавать «изменников». Двое священников отказались от присяги; Стенька велел утопить одного из них, а другому - отрезать руку и ногу. Он приказал сжечь все бумаги архивов и канцелярий, заявив, что поступит так же в Москве и даже в самом дворце царя. Неграмотным казакам эти бумаги были не нужны.

Атаман и его подручные бражничали с утра до ночи, превратив свое правление в непрерывную оргию. Стенька Разин находил все новые жертвы для расправы. После неудачи возобновленных переговоров с Менеди-ханом он приказал повесить пленного сына этого мусульманина, зацепив жертву ребром за железный крюк.

Обедневших жен и дочерей убитых Стенька выдавал замуж за своих казаков. Для этой цели он прибегал даже к помощи немногих уцелевших священников, запретив им, однако, подчиняться митрополиту.

Казалось, митрополит не имел ничего против, в день именин царевича Федора Алексеевича он пригласил к столу Стеньку Разина и сотню его сподвижников. Правда, в доме митрополита скрывалась вдова князя Прозоровского, Прасковья Федоровна. При ней было два сына шестнадцати и восьми лет. Стенька обнаружил все-таки несчастных мальчиков; старший был убит, после ужаснейших пыток, с помощью которых казаки хотели узнать, где прячет князь Прозоровский свою казну, а младший был возвращен матери.

В конце июля Разин почувствовал, что Москва может собраться с силами и тогда с ней не совладать. Он велел выступать в поход. Увы, но благоприятное время уже было потеряно.

Оставив в Астрахани Ваську Уса, Стенька поднялся по Волге на двухстах лодках; две тысячи верховых казаков следовали по берегу. Затем были также захвачены и разграблены Саратов и Самара. В начале сентября Разин достиг Симбирска. Это было время его триумфа.

Симбирский воевода Иван Милославский получил в подмогу из Казани отряд под начальством князя Георгия Барятинского; но оба эти полководца располагали лишь призрачной армией Им прислали достаточно денег для нового набора, но они решили присвоить себе эти средства, вписав в ложные перечни рекрутов убитых или вовсе не существовавших людей.

Барятинский, проявив больше отваги, чем честности, вступил в бой с превосходящими силами крамольного атамана и продержался целый день. Ночью, однако, повторилось то же, что случилось в Астрахани и Царицыне: Жители Симбирска пустили казаков в главный форт города, и под огнем собственных пушек Барятинский вынужден был отступить Милославский стойко Держался в другом форте. Стенька в течение целого месяца не мог вытеснить его оттуда Тем временем Барятинский вернулся со свежими войсками. Разин не сумел использовать своего численного превосходства. Не имея представления о тактике ведения боя, он ничего не смог противопоставить неприятелю. Дважды раненный в схватке, Разин лишился возможности руководить своими людьми и был разбит наголову. Под покровом ночи Степан с донскими казаками спустился по Волге.

Утром Барятинский и Милославский без труда расправились с остатками войска Разина. Несколько сот человек были брошены в воду; остальных или изрубили на куски, или повесили вдоль дорог.

Но до этого разгрома народные волнения стали приобретать гигантский размах. Отступление Барятинского произвело сенсацию; к тому же казаки распространили соблазнительные слухи по всему течению верхней Волги, что среди них находится не только патриарх Никон, но и царевич Алексей - жертва бояр, обманывающих своего государя. В действительности царевич Алексей, наследник престола, умер в январе 1670 года, а Никон пребывал в Ферапонтовском монастыре; но мистификатор более искусный, чем полководец, Стенька окружал глубокой таинственностью две старательно оберегаемых лодки в его флотилии, в которых за красными и черными бархатными драпировками будто бы скрывались высокопоставленные особы.

В своих воззваниях он объявлял беспощадную войну чиновникам всех рангов, предвещал конец всякой бюрократии и всякой власти. Хотя он отрицал, что выступает против царя, однако давал понять, что и этот институт власти уже отжил, но Стенька не хотел заменить его собственным. Как казак, он останется среди казаков, своих братьев, которые в новой организации, скопированной по образцу казачьих установлений, установят всюду полное равенство.

Народ взбунтовался по всей обширной территории между Волгой и Окой, к югу - до саратовских степей, на восток - до Рязани и Воронежа. Крестьяне убивали своих помещиков или их управляющих и массами переходили в казачество. Всюду организовались новые шайки; при их приближении городская голытьба бросалась на воевод и их подчиненных, заменяла их атаманами и есаулами, устанавливая новый режим, не забыв предварительно истребить представителей старого.

Местные инородцы, мордва, чуваши и черемисы, присоединялись к восстанию Движение с особенной силой распространялось на запад, по Симбирской, Пензенской и Тамбовской губерниям, и на северо-запад, к Нижнему Новгороду. Один из народных отрядов направился по Тамбовской дороге, чтобы взбунтовать по пути Зарайск и Пензу. Другой, которым будто бы командовал сам царевич Алексей, двинулся на Алатырь, Курмыш и Ядрин, где заставил духовные и светские власти устроить торжественную встречу с иконами и хоругвями. В Козьмодемьянске и Мурашкине воеводы, не воздавшие почести, мнимому царевичу, были убиты жителями. Лже-Алексей, простой казак, он же Максим Осипов, вынужден был приступом взять монастырь Святого Макария в Желтоводах. Избив монахов и ограбив почитаемую обитель, он собирался пойти на Нижний Новгород, когда пришла весть о поражении Разина.

В Арзамасе прославленный полководец, князь Георгий Долгорукий, перешел в наступление и вскоре очистил от разбойников всю страну…

Из Симбирска Стенька Разин бежал в Самару, оправдывая свое поражение бездействием пушек и отступничеством соратников - подобно тому, как это случилось прежде в Царицыне. Но хитрость эта подорвала легенду. Значит, он не колдун, значит, он утратил свою сверхъестественную силу! Жители Самары, разочаровавшись в нем, закрыли перед Стенькой ворота Так же поступили и саратовцы В Черкасск Корнилу Яковлеву из Москвы поспешно выслали в подкрепление 1000 рейтаров и драгун под начальством Григория Коссогова. К известию о приближении этого отряда присоединились слухи об ужасных репрессиях Долгорукого; участь Стеньки была решена.

Официальные сведения относительно обстоятельств, обусловивших развязку, крайне сбивчивы и противоречивы. Трудно определить, каким именно образом были захвачены Фрол и Стенька: осадили ли их и взяли в крепости Кагальника, выдали ли их принесшие повинную сподвижники, заманил ли их в ловушку старый Яковлев? Так или иначе, Фрола и Степана препроводили в Москву. Атаман сохранял полную достоинства невозмутимость, а брат его, напротив, стонал и причитал

«Чего ты жалуешься? - спросил, наконец, раздосадованный Стенька. - Нам готовят великолепный прием: знатнейшие вельможи столицы выйдут к нам навстречу!»

Вся Москва 4 июня 1671 года присутствовала при въезде легендарного героя. Атаман, к своему великому сожалению, не мог сохранить прежних великолепных одеяний. Его везли в жалких рубищах, на телеге вместе с виселицей.

По преданию, самые жестокие пытки не заставили его проронить ни слова Возможно, это не так: Алексей в своей переписке с Никоном ссылался именно на показания Стеньки относительно сношений крамольного атамана с экс-патриархом.

Предание уверяет, будто суровый разбойник продолжал осмеивать брата, выказывавшего перед палачами малодушие:

«Перестань нюнить, как баба! Погуляли мы с тобой вволю, надо теперь потерпеть немного…»

Стенька будто бы не испугался самой мучительной пытки того времени: капанья холодной воды на обритый затылок Когда ему брили макушку головы, он сострил:

«Ну вот, - меня, бедного, невежественного мужика, украшают тонзурой, точно самого ученого из монахов!»

6 июня его повели на лобное место Стенька выслушал, не моргнув глазом, приговор, присуждавший его к четвертованию, набожно повернулся к соседней церкви, четырежды поклонился народу, прося прощения, и, не теряя самообладания, отдал себя в руки палачей Его положили меж двух досок; сначала ему отрубили правую руку, повыше локтя, затем левую ногу, ниже колена Стенька даже не вскрикнул. Его сочли мертвым; но при виде приготовлений предстоящей мучительной казни Фрол не выдержал и выкрикнул «слово и дело», что давало ему право получить отсрочку для сообщения судьям важных признаний; льгота эта искупалась, впрочем, дополнительными жестокими пытками. Вдруг из-под окровавленных досок, между которыми лежало искалеченное тело Стеньки, раздался грозный окрик: «Молчи, собака!»

Это были последние слова легендарного атамана. Они также не подтверждаются историческими документами. Фрол же добился отсрочки. Он, по-видимому, указал на тайник с важными бумагами или кладом; и хотя поиски тайника не увенчались успехом, Фрол отделался пожизненным заключением.

По преданию, Стенька Разин, готовясь к смерти, сочинил поэму, сохранившуюся в народе; в ней он просит, чтобы его похоронили на перекрестке трех дорог, ведущих в Москву, Астрахань и Киев.

28 октября 1908 года в петербургском театре «Аквариум» готовилась необычная премьера: ожившие фотографии ателье Александра Дранкова под музыку Ипполитова-Иванова должны были продемонстрировать зловещую историю бандита Степана Разина и юной княжны. Так в России появился художественный кинематограф.

Фильм «Понизовая вольница» выходил под разными названиями - «Стенька Разин», «Стенька Разин и княжна», но по сути представлял собой экранизацию небольшого отрывка пьесы Василия Гончарова «Понизовая вольница».

Изначально задумывалась полноценная театральная постановка, но по замыслу самого Гончарова для этой постановки потребовались «киноиллюстрации». Для их создания привлекли известного предпринимателя, хозяина фотоателье Александра Дранкова, так что идея создания кинокартины принадлежала ему, и Дранков фактически стал ее продюсером. Он уговорил директора Московской консерватории знаменитого композитора Михаила Ипполитова-Иванова написать музыку к фильму - так родилась увертюра «Вниз по матушке по Волге». Он же нашел и режиссера для картины, которым стал Владимир Ромашков.

С технической точки зрения фильм может показаться простым: актеры двигаются перед камерой хаотично, беспричинно размахивают руками, их мимика часто не соответствует информационной наполненности картинки. При такой игре понять сюжет было бы очень сложно, поэтому съемочная группа ввела в повествование титры, которые появляются на экране между сценами.

Актерский состав

На главную роль был приглашен артист драматической труппы Петербургского народного дома - популярный тогда Евгений Петров-Краевский, а образы его сподвижников воплотили другие актеры этой труппы.

Картина длится всего семь минут, но снимали ее и готовили к показу несколько месяцев. Натурные съемки проходили летом 1908 года на озере Разлив недалеко от Петербурга. Надо сказать, что для первого кинематографического опыта в фильме было применено множество спецэффектов. Так, вместо княжны Разин высоко поднимает над головой и сбрасывает в воду искусно сделанный манекен. Кроме того, для массовки пригласили 150 человек, что было очень масштабно по тем временам.

Кадр из фильма «Стенька Разин («Понизовая вольница»)» (1908)

Кадр из фильма «Стенька Разин («Понизовая вольница»)» (1908)

Для популяризации картины предприимчивый Александр Дранков развернул целую рекламную компанию, выпуская специальные афиши, в которых подробно объяснялось все новаторство захватывающего зрелища.

Не обошлось и без скандалов. Автор пьесы Николай Гончаров, поняв, что экранизированный фрагмент обретает немыслимую популярность, обратился в Союз драматических и музыкальных писателей с просьбой признать безграничность его авторских прав и охранять их во всех кинотеатрах страны. Каково же было его удивление, когда в ответ компетентный орган сообщил ему, что его сценарий является механическим и не подходит под определение «литературное произведение». Ко всему прочему союз заявил, что не будет защищать никакие авторские права, так как в принципе выступает против развития кинематографа, потому что его существование наносит непоправимый вред театральному искусству.

Картина была воспринята неоднозначно: кто-то отмечал высокое качество технического воплощения, кто-то ругал бедные декорации, кто-то возмущался жестокостью сюжета. Однако фильм «Понизовая вольница» занял свое почетное место в русском кинематографе.

Лекция о фильме «Стенька Разин (Понизовая вольница)»

Лекторы: режиссер Сергей Мокрицкий, кинокритик Наталья Яковлева.