Мария гамильтон и петр первый. Месть бывшего

А. А. Половцова Гаммер, Антон Игнатьевич →

Словник : Гааг - Гербель . Источник: т. 4 (1914): Гааг - Гербель, с. 202-204 (скан · индекс ) Другие источники : ЭСБЕ

Гамильтон (или Гамонтова , как ее называли в России), Мария Даниловна , камер-девица (по Карабанову камер-фрейлина) Императрицы Екатерины Алексеевны, казнена за детоубийство 14 марта 1719 г. Род Гамильтонов или Гемильтон (Hamilton) принадлежит к числу древнейших родов шотландских и датских. В России Гамильтоны поселились при царе Иоанне Грозном. Ближний боярин царя Алексея Михайловича, знаменитый Артамон Сергеевич Матвеев, был женат на Гамильтон. Некоторые члены этой фамилии вступили на русскую службу, обрусели и были известны под именем Гамельтонов, Гаментонов и даже, по свойству русских людей коверкать иностранные фамилии, Хомутовых.

Кто был отец М. Д. - неизвестно. Некоторые исследователи предполагают, что отчество ее - Даниловна - переиначено из Вилимовны, а Вилим Гамильтон был двоюродный брат жены А. С. Матвеева. Также остается неизвестным время начала службы Г. По крайней мере, в качестве ближней прислужницы Екатерины она появилась не ранее 1713 г. и через два года уже пользовалась расположением царя и царицы. Петр не мог не заметить красавицы Г., «усмотря в ней такие дарования, на которая не мог не воззреть с вожделением». Но, кроме Петра, у нее было много и других поклонников. С 1715 г. она была дважды беременна. Стыдясь своих поклонников и отношений к Петру І, она, как сама потом созналась, «вытравливала детей лекарствами, которые брала у лекарей государева двора, причем сказывала лекарям, что берет лекарства для других надобностей». Для Петра девица Г. была не более как предмет временной, скоропреходящей забавы. Оставленная Петром, она обратила свое внимание на его денщика Ивана Орлова, который, в свою очередь, страстно полюбил красавицу М. Д. 27 января 1716 г. они в свите Государя и Государыни отправились за границу.

В Либаве, Данциге, Штетине, Копенгагене - всюду Г. должна была принимать участие в увеселениях и празднествах, окруженная поклонниками, что давало повод грубому и почти всегда пьяному Орлову ревновать ее, оскорблять руганью и даже бить. Между тем страсть к царскому денщику была так сильна, что, не имея возможности давать ему подарки и удовлетворять настойчивым просьбам о деньгах, Г., как созналась потом на допросе, «будучи при Государыне царице, вещи и золотые (червонцы) крала, а что чего порознь - не упомнить». В начале октября Г. была третий раз беременна, и притом в последнем периоде. Опасаясь подозрения со стороны Государыни и придворных дам, Г. пришлось употребить все способности женского ума, чтобы скрыть свое положение даже от Орлова. 10 октября 1717 г. Г. вместе с Государем вернулась в Россию, а около 15 числа этого же месяца произошли роды. Она тотчас же задушила младенца. Простая случайность дала возможность Петру заподозрить ее в детоубийстве. Однажды Петр I, рассерженный пропажей одного доноса, призывает к себе Орлова, который перед тем был в самовольной отлучке и решил, что Государь гневается, узнав о его любви к Г. Придя к нему, Орлов упал на колени и повинился в своей любви к «Марьюшке». Из дальнейших расспросов Петр узнал, что Г. рожала детей мертвых. К несчастью для нее, незадолго до этого, при очищении нечистот был найден труп младенца, завернутый в дворцовую салфетку - это-то и дало повод заподозрить Г. в детоубийстве. Кроме того, Г. была обвинена в краже денег и алмазных вещей у государыни.

На допросе Г. уличили в связи с Орловым и, после некоторых запирательств, заставили сознаться в вытравливании плода и в детоубийстве. Дело царевича Алексея заставило Петра уехать в Москву и отложить на время суд над Г. По поручению Петра впервые допрос был произведен горничной Г., Катерине Терновской, которая и рассказала до мельчайших подробностей картину детоубийства; того же 9 апреля 1718 г. была допрошена и вторая горничная Г., Варвара Дмитриева, которая показала, что действительно при ней Г. была больна, но о детоубийстве она ничего не знает; о краденых вещах и деньгах так же ничего не знает, так как в это время казначейшей у Г. была Анна Крамер. Только 21 июня в Тайной канцелярий П. А. Толстой и И. И. Бутурлин приступили к допросу самой преступницы. Тут Г. созналась в краже у Государыни Екатерины Алексеевны червонцев и вещей, показала, что из них 300 червонцев дала Орлову, а остальные червонцы и вещи были отобраны у нее при обыске. Также созналась Г. и в убийстве младенца. Несмотря на сознание, по приказанию Толстого и Бутурлина, Г. была подвергнута пытке, во время которой подтвердила, что задавила младенца она сама, Орлову же сказала, что младенец ушибся и она его бросила мертвого. На очной ставке Орлов заявил, что был в любовной связи с Г. и что он не слышал от нее, что она родила и бросила мертвого, червонцы же принял от нее, думая, что они принадлежат самой Г. На следующем допросе присутствовал сам царь. При нем она так же подтвердила незнание Орлова о детоубийстве, воровстве вещей царицы и вытравливании плода. Тут же Г. было дано 5 ударов. 5-го августа 1718 г. Г. вновь была допрашиваема, хотя нового ничего не сказала, лишь мужественно выносила пытки и удары, не сказав ни одного слова неправды, в то время как малодушный Орлов лгал и клеветал даже на свою любовницу. Это был последний допрос. Преступница была присуждена по приговору суда 27 ноября 1718 г. к смертной казни. В этот же день Петр В. утвердил смертный приговор. Орлова освободили, а Гамильтон заковали в железо. Со времени суда прошло уже около 4-х месяцев, а Петр В. как будто медлил с казнью. Это подметила Екатерина, умоляемая родными Г. умилостивить государя и выпросить прощение несчастной камер-фрейлине. Но все усилия Екатерины Алексеевны и просьбы разных доверенных лиц Государя не привели ни к чему; даже старания любимой невестки Петра, Прасковьи Федоровны, не смягчили его сурового решения.

M. Д. до самого конца надеялась на прощение. Догадываясь о присутствии Петра В. при казни, она в надежде, что красота ее, хотя уже поблекшая от заточения и пыток, произведет впечатление, оделась в белое шелковое платье с черными лентами, но ошиблась… По прочтении указа о смертной казни Петр, по словам Штелина, подошел к молящей о пощаде Г. и, поцеловав ее, сказал: «без нарушения божественных и государственных законов, не могу я спасти тебя от смерти, и так прийми казнь, и верь, что Бог простит тебя в грехах твоих, помолись только ему с раскаянием и верою», и лишь только несчастная упала на колени, Петр шепнул что-то палачу и отвернулся… Сверкнул топор, и голова Г. скатилась на помост. По некоторым немецким источникам, Петр поднял отрубленную голову, поцеловал ее, затем, будучи сведущ в анатомии, показал и объяснил присутствующим части головы и, снова поцеловав ее, уехал с места казни. Автор «Russische Günstlinge» Гельбиг, ручаясь за достоверность, заявляет, что Г. извела ребенка, отцом которого был сам Петр В. Трудно, конечно, решить вопрос, кто был отцом задушенного ребенка, но во всяком случае ревность и досада на неверность Г. усугубила строгость к ней государя.

После смерти Г. было конфисковано ее имущество, состоявшее, главным образом, из драгоценных вещей, похищенных у царицы. Гельбиг рассказывает, что по приказу Петра была положена в банку со спиртом красивая голова казненной камер-фрейлины. С 1724 г. эта банка хранилась в Академии Наук, в особой комнате, вместе с головой камергера Монса. И только в начале 1780-х годов эти головы, по приказанию Екатерины II, были закопаны в погребе. Однако еще в 1830-х годах сторож кунсткамеры показывал посетителям голову мальчика 12-15 л., выдавая ее за голову известной красавицы Петровского времени.

«Живописное Обозр.», 1874, № 19, стр. 289-292; «Русская Старина», 1871, т. III, № 4, стр. 465; Д. Мордовцев, «Русские женщины первой половины XVIII в.», стр. 56-68; «Русский Архив», 1881, кн. І, стр. 373-378; «Отечественные Записки», 1860, кн. IX; «Северная Пчела», 1860, №№ 73, 74, 85, 91, 139; «СПб. Вед.», 1860, № 74; «Анекдоты Штелина», изд. 1786, № 88 и 87; «Записная кн. СПб. Гарнизон. канцелярии», 1718, стр. 605, 608; «Время», 1861; Голиков, «Деяния Петра Великого», т. VI, стр. 182-184, т. XV, стр. 184-186; Helbig, «Russiche Günstlinge», 1809, стр. 108-109; «Календарь», 1719; «Устав воинский, гл. 67, об экзекуции», стр. 105; «Северная Пчела», 1860, № 91; «Москвитянин», 1841, IV, № 7, стр. 23-105; Терещенко, «Опыт обозр. жизни сановн. и пр.», 1837; «Тетради записные», 1704-1706, изд. 1774, стр. 164, 165, 185, 186; «Русская Старина», 1870, т. II, стр. 16, 27; Берхгольц, ч. І, стр. 193, ч. II, стр. 72; Устрялов, т. VI, стр. 545; «Поденная записка», изд. 1772, ч. II, стр. 62-70; М. Семевский, «Очерки и рассказы из русской истории XVIII века», СПб., 1884 («Фрейлина Гамильтон»), 187-268.

"Палач подхватил отрубленную голову Марии и передал ее царю. Тот поцеловал мертвые губы, а затем начал объяснять окружающим на наглядном примере устройство шейных позвонков, мышечных тканей и артерий."

Связи Петра I с женщинами в большинстве случаев были устойчивыми, многолетними. И женщин этих можно насчитать не так уж много.

Самая трагическая из них связана с именем Марии Гамильтон, юной горничной при дворе царицы Екатерины. Ей было суждено стать героиней очередного романа Петра I и окончить свою жизнь самым ужасным образом.

Подробности отношений царя и горничной неизвестны; можно только сказать, что Петр пленился ее молодостью и красотой и без труда добился близости с ней, поскольку девушка не решилась противоречить монарху. Факт своего сожительства с Марией царь не считал нужным скрывать, во всяком случае, от наиболее доверенных лиц. Сын любимого токаря Петра I Андрея Нартова со слов отца описал примечательный случай: «Впущена была к его величеству в токарную присланная от императрицы комнатная ближняя девица Гамильтон, которую, обняв, потрепал рукою по плечу, а потом сказал: "Любить девок хорошо, да не всегда, инако, Андрей, забудем ремесло", — после сел и начал точить».

Однако сама Мария Гамильтон не испытывала к царю никаких чувств. Предметом ее страсти являлся рослый и красивый молодой человек — царский денщик Иван Орлов. Они часто виделись при дворе, а в отсутствие своих высочайших хозяев тайком встречались в Летнем саду. Свободное время Орлов проводил в выпивках и кутежах, поэтому постоянно нуждался в деньгах, выпрашивая их у возлюбленной. А у Марии средств было немного, и она в угоду своему непутевому дружку начала воровать деньги и драгоценности у царицы. Долгое время это сходило ей с рук, поскольку Екатерина не была мелочна и подозрительна.

Дважды Мария беременела — то ли от Петра, то ли от Орлова. Возможно, она и сама не смогла бы ответить на этот вопрос. В обоих случаях она сумела прервать беременность, выпив какой-то отвар. Но в третий раз зелье не помогло, и она родила мальчика. Факт его появления на свет удалось скрыть, поскольку Мария несколько месяцев не выходила из своей комнаты, ссылаясь на тяжелую болезнь. Сердобольная Екатерина не беспокоила свою горничную.

С ребенком надо было что-то делать — ни объявить о нем, ни скрывать его не было никакой возможности, и Мария решилась на ужасный поступок: она задушила младенца, а ее служанка под покровом ночи вынесла тельце из дворца и положила его возле фонтана в Летнем саду. Утром труп ребенка был обнаружен; по дворцу поползли слухи и догадки, но никаких улик против Марии не было, а служанка была щедро одарена деньгами и поэтому молчала.

Петр узнал и об измене своей наложницы, и о ее преступлении благодаря случайности. Однажды Орлов доставил ему какой-то важный документ; спешивший куда-то Петр засунул его в карман, который оказался дырявым. Бумага попала в прореху и провалилась за подкладку. Тем же вечером Орлов почистил царский кафтан. Наутро государь не нашел документ в кармане и страшно разгневался, решив, что денщик выронил его. Громовым голосом он призвал Орлова к себе. Тот прибежал, увидел царя в ярости и почему-то решил, что тот раскрыл тайну его связи с Марией Гамильтон. «Помилуйте, государь! — закричал он, падая на колени. — Люблю Марьюшку!»

Петр моментально сопоставил новую информацию с недавним известием об обнаружении детского трупа. Вспомнил он и о том, что Мария несколько месяцев не выходила из комнаты, ссылаясь на недомогание. Юная любовница царя, а также ее служанка и Орлов были немедленно арестованы. Всё это произошло в конце июня 1718 года, через несколько дней после смерти царевича Алексея. Государь был в это время особенно ожесточен семейной трагедией, поэтому Гамильтон не могла рассчитывать ни на какое снисхождение. Ее и служанку подвергли пыткам, и они во всём признались. Но Петра это не удовлетворило — он считал нужным узнать, не замешан ли в убийстве младенца Орлов. Царь собственноручно написал короткий указ следователям: «Пытать Гаментову вдругорядь. И буде в другом розыску скажет то же самое, что и в первом, а на Орлова ничего не покажет, и оного Орлова сослать на каторгу на время без наказания». Впрочем, вскоре царский денщик и удачливый соперник был прощен и произведен в поручики гвардии.

Следователи полностью выяснили обстоятельства детоубийства. 27 ноября 1718 года Петр I указал «девку Марию Гаментову… казнить смертью».

Казнь состоялась 14 марта 1719 года. Мария, перенесшая тяжелые пытки и девятимесячное тюремное заключение, была всё еще очень хороша — в белом шелковом платье, оттененном черными лентами. Подбирая наряд в этот день, когда ей предстояло расстаться с жизнью, девушка, возможно, надеялась тронуть сердце царя своей красотой и получить помилование. Надежда оказалась тщетной. «Без нарушения божественных и государственных законов не могу я спасти тебя от смерти, — сказал Петр своей бывшей возлюбленной. — Итак, прими казнь и верь, что Бог простит тебя в грехах твоих, помолись только ему с раскаянием и верою».

Палач подхватил отрубленную голову Марии и передал ее царю. Тот поцеловал мертвые губы, а затем начал объяснять окружающим на наглядном примере устройство шейных позвонков, мышечных тканей и артерий. Закончив короткую лекцию, он распорядился сохранить голову в спирте в Академии наук, перекрестился, еще раз поцеловал губы покойной фаворитки и уехал.
Голова Марии Гамильтон являлась академическим экспонатом до тех пор, пока не была похоронена по распоряжению Екатерины II.

Основатель которой Томас Гамильтон приехал в Россию при Иване Грозном (вероятно, она была дочерью Виллема (Уильяма), двоюродного брата Евдокии Григорьевны (Мэри) Гамильтон (Хомутовой), жены Артамона Матвеева) . Её родственница, родная внучка Артамона - Мария Матвеева , тоже была любовницей царя.

Когда он стал охладевать к ней, она соблазнила царского денщика Ивана Михайловича Орлова. В январе 1716 года в свите царя они отправились в заграничное путешествие. Орлов, в которого девушка серьёзно влюбилась, также остыл к ней. Любовники постоянно ссорились, Орлов бил её, вдобавок, изменял с Авдотьей Чернышёвой , ещё одной метрессой императора Петра. Стремясь его вернуть, Мария одаривала его ценными подарками, в том числе и тем, что могла украсть у императрицы. Затем Мария забеременела (по показаниям горничной, две предыдущие беременности ей удалось прервать, первую в 1715 году , лекарствами, которые она брала у придворных лекарей, говоря что ей нужны средства «от запору») .

Она скрывала свой живот, и родив младенца, около 15 ноября 1717 года тайно утопила его, о чём знала лишь горничная Катерина Екимовна Терповская :

Сперва пришла Мария в свою палату, где она жила и притворила себя больною, и сперва легла на кровать, а потом вскоре велела мне запереть двери и стала к родинам мучиться; и вскоре встав с кровати, села на судно и, сидя, младенца опустила в судно. А я тогда стояла близ неё и услышала, что в судно стукнуло и младенец вскричал… Потом, став и оборотясь к судну, Мария младенца в том же судне руками своими, засунув тому младенцу палец в рот, стала давить, и приподняла младенца, и придавила .

Потом Гамильтон позвала мужа своей горничной, конюха Василия Семёнова, и отдала ему труп выбросить.

Разоблачение

Разоблачение случилось в 1717 году. Популярная версия, озвученная писателями, гласит: из кабинета государя пропали важные бумаги - Орлов написал донос на заговорщиков, отдал царю, тот положил бумагу в карман, а та провалилась. Петр подумал, что Орлов испугался и забрал донос, и принялся его допрашивать. Орлов испугался Петра и повалился ему в ноги, сознавшись в любви к Гамильтон, наболтав, помимо всего прочего, что он с ней вместе три года и за это время она родила мертвых младенцев (что вызвало подозрение Петра, так как в окрестностях дворца, по некоторым указаниям, при чистке дворцового нужника в выгребной яме , или у фонтана, нашли труп младенца, завернутый в дворцовую салфетку). После этого началось расследование.

Марию и Орлова перевезли из Москвы в Петербург и заключили в Петропавловскую крепость (они были в числе первых заключенных свежеотстроенной тюрьмы) и при допросе били кнутом . В апреле была вызвана на допрос горничная, от которой следствие и узнало об убитом младенце (возможно, тело и не было найдено, несмотря на запоминающийся образ найденного в грязи трупика). Затем допросы остановились до июня. Мария призналась и в воровстве, и в убийстве, но против Орлова показаний не дала, даже под пыткой утверждая, что он ничего не знал.

Приговор

Пять месяцев спустя, 27 ноября 1718 года , Пётр подписал приговор:

Великий государь царь и великий князь Пётр Алексеевич всея великия и малыя, и белыя России самодержец, будучи в канцелярии Тайных Розыскных дел, слушав вышеописанные дела и выписки, указав по именному своему великого государя указу: девку Марью Гамонтову, что она с Иваном Орловым жила блудно и была от него брюхата трижды и двух ребенков лекарствами из себя вытравила, а третьего удавила и отбросила, за такое душегубство, также она же у царицы государыни Екатерины Алексеевны крала алмазные вещи и золотые (червонцы), в чем она с двух розысков повинилась, казнить смертию.

А Ивана Орлова свободить, понеже он о том, что девка Мария Гамонтова была от него брюхата и вышеписанное душегубство детям своим чинила, и как алмазные вещи и золотые крала не ведал - о чем она, девка, с розыску показала имянно.

Служанка фрейлины, как сообщница, приговаривалась к наказанию кнутом и ссылке на год (в другом месте указано - на 10 лет) на прядильный двор. За фрейлину заступались обе царицы - Екатерина I Алексеевна и вдовствующая царица Прасковья Фёдоровна , но безрезультатно - царь не смягчался и ставил в пример другого своего денщика, Василия Поспелова, без раздумий женившегося на забеременевшей фрейлине: «Он не хочет быть ни Саулом , ни Ахавом , нарушая Божеский закон из-за порыва доброты». По некоторым указаниям, непреклонность Петра была связана с тем, что младенцы Гамильтон с таким же успехом могли быть зачаты и им . Дополнительным отягчающим обстоятельством была политика Петра в отношении незаконнорожденных младенцев: в 1715 и позднее он издал особые законы против их дискриминации и основал ряд приютов для таких детей, чтобы поддерживать нацию (на Руси подобное ранее не практиковалось) - таким образом, Гамильтон, убив младенца, а не подбросив, пошла против воли государя.

Историк М. И. Семевский предполагал, что за голову девушки ошибочно была принята голова мальчика лет 15. В статье 1860 года «Фрейлина Гамильтон» он писал: «Что же касается головы мальчика, так долго состоявшая в подозрении, что она принадлежала девице, мы её видели[…]».

В искусстве

Баллада

Напишите отзыв о статье "Гамильтон, Мария Даниловна"

Примечания

1. А. Ельницкий. // Русский биографический словарь : в 25 томах. - СПб. -М ., 1896-1918.

Литература

• // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.
• Карл Задлер . Опыт исторического оправдания Петра I против обвинений некоторых современных писателей. СПб, 1861 (Дело фрейлины Гамильтон, с. 1-22).
• М. И. Семевский, «Камер-фрейлина Мария Даниловна Гамильтон» // «Слово и дело (1700-1725). Очерки и рассказы из русской истории XVIII в.» (Санкт-Петербург, 1884), с. 185-268; тот же очерк // .

Ссылки

Супруги Фаворитки Метрессы и жены денщиков

Отрывок, характеризующий Гамильтон, Мария Даниловна

«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.

Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет, радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C"est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d"etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l"honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l"honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l"honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d"honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.

Среди романтических героинь прошедших веков одной из наиболее известных стала возлюбленная английского адмирала Нельсона - Эмма Гамильтон. Своей немеркнущей славе она обязана перу воплотившей её образ в романе «Исповедь фаворитки». Но мало кто знает, что в России при дворе Перта I блистала в своё время её однофамилица - Мария Гамильтон, короткая, но яркая жизнь которой породила много загадок и легенд.

Русская дочь туманного Альбиона

Из исторических документов известно, что во времена Ивана Грозного приехал в Россию некий шотландский дворянин Томас Гамильтон. В холодной и заснеженной стране его ждал тёплый приём, и вскоре уроженец Британских островов получил при царском дворе хорошую должность и стал основателем новой ветви своего аристократического рода.

В следующем веке у одного из его потомков, окончательно обрусевшего, но с гордостью носившего английское имя Уильям родилась дочь, которой судьба уготовила познать любовь величайшего из российских самодержцев и закончить свою короткую жизнь под Отчество ей дали, переиначив иностранное имя отца на русский лад. Получилась − Мария Даниловна Гамильтон.

Юная фрейлина Екатерины

Дата её рождения не установлена, и даже о первом появлении при дворе имеются весьма противоречивые сведения. По одним источникам, это произошло в 1709 году, а по другим - шестью годами позже. Но доподлинно известно, что было ей тогда около шестнадцати лет и обладала она необыкновенной красотой. Портрет Марии Гамильтон, приведённый в начале статьи, даёт представление о её чертах. Юная девица была замечена женой Петра I, императрицей Екатериной I, и вскоре оказалась в числе её фрейлин.

Кроме внешних данных, природа наделила Марию бойким характером, чувственностью, а также хитрым и проницательным умом. В целом же это была классическая героиня романтического и авантюрного восемнадцатого века, столь ярко воспетого в мировой литературе. Не удовлетворившись ролью фрейлины, он решила, что называется, сыграть по-крупному и завоевать сердце самого императора.

Молодость и красота - неотразимое оружие, и очень скоро её имя стало фигурировать в «постельном реестре» любвеобильного самодержца. Такой перечень фавориток реально существовал − порядок при дворе поддерживался европейский, всё подлежало строгому учёту. Вот только сознавала ли Мария Гамильтон, какую опасную игру она затеяла? Доводилось ли слышать этой российской англичанке народную мудрость, гласящую: «Близ царей - близ смерти»?

Истории любви этих людей не суждено было продолжиться долго. Чувства, питаемые к ней венценосным любовником, ничем не отличались от всех предшествующих и последующих его увлечений. Собственно, едва ли уместно вообще говорить о чём-либо, кроме чисто физического влечения к молодой и смазливой девице, удачно подыгрывавшей ему в очередной интрижке. И результат её был вполне предсказуем - пылкая и бурная страсть вскоре уступила место пресыщенности и охлаждению. Через некоторое время для фрейлины затворилось сердце императора, а вместе с ним и двери его покоев.

Вынужденный роман с царским денщиком

Если бы Мария Гамильтон смирилась с ролью отставленной фаворитки, то она, возможно, и сумела бы благополучно прожить свою жизнь при дворе. Но тогда бы она лишилась в наших глазах своего романтического ореола. Мария была настоящее дитя своей эпохи, и она решилась идти до последнего.

Её дальнейшие действия подчинены одному - быть как можно ближе к ускользнувшему из её объятий Петру и иметь исчерпывающие сведения обо всём, что касается его личной жизни. С этой целью она затевает роман с ближайшим к императору человеком - его личным денщиком Иваном Орловым, выполнявшим обязанности не только слуги, но и секретаря. Большинство современников характеризуют его как человека грубого и неотёсанного, но в то же время крайне недалёкого и простодушного. От него-то Мария и получала все необходимые ей сведения.

Заграничный вояж

В 1716 году Пётр I с женой отправились за границу. Разумеется, Иван Орлов и Мария Гамильтон последовали за ними, так как оба входили в свиту августейших особ. В Европе положение молодой интриганки усложнилось из-за того, что царский денщик с головой ушёл в разгульную и весёлую жизнь, которую вели все приближённые государя во главе с ним самим. У Ивана появились новые увлечения, а свою прежнюю пассию он не только обделял любовью, но с пьяных глаз нередко и поколачивал.

Как бы ни было это унизительно, но Мария должна была удержать возле себя этого распутника и хама, иначе - прощай все её планы. Оставался единственный вариант действий − коль остыло сердце мужчины к её женским прелестям, то его можно подогреть деньгами и подарками. Способ проверенный, но вот беда − где взять деньги в таком количестве?

Кража драгоценностей и ночные визиты царя

И тут русская леди Гамильтон − Мария Даниловна - сделала свой первый шаг к будущему эшафоту. Она не нашла ничего лучше, как воровать у государыни императрицы драгоценности. И, продав их, покупать Ивану подарки, а также оплачивать его многочисленные долги. Каков же результат? Нахал благосклонно позволял себя одаривать, но, напившись в очередной раз, продолжал лупить свою подругу смертным боем.

Однако упорство Марии не осталось без награды. Однажды придворными - большими охотниками до пикантных новостей, - было отмечено, что ночью государь удостоил своим посещением её опочивальню. Как долго продолжались эти ночные визиты, неизвестно, но только по истечении нескольких месяцев все обратили внимание, что молодая фрейлина стала отдавать предпочтение широким и просторным нарядам, скрывающим фигуру. Впрочем, этому не придали значения.

Труп младенца, найденный во дворце

Вихрем праздничных увеселений пронеслись дни путешествия, и снова вся блестящая свита во главе с венценосными супругами вдыхала свежий балтийский воздух Северной столицы. Жизнь и здесь - сплошные удовольствия. Но вот однажды случилась неприятность - в одном из укромных уголков дворца нашли завёрнутый в одеяло младенческий трупик. Налицо было явное душегубство, и не сносить бы виновнице головы, но как ни учиняли розыск по этому делу, никого уличить не смогли.

Неожиданное признание Ивана

Так бы и канул в Лету этот безымянный грех, но судьбе было угодно распорядиться иначе. Однажды кто-то вручил государю письменный донос на кого-то из его недругов. Петру в тот момент случилось недосуг читать, и он убрал его, а когда хватился, никак не мог вспомнить, куда положил. Как человек по натуре своей подозрительный, Пётр решил, что это Иван забрал вчерашнюю бумагу, желая тем самым кого-то выгородить, а придя к такой мысли, прогневался.

Срочно вызвали Ивана. Увидев царя в гневе, и не поняв причины, он решил, что всему виной его связь с фрейлиной. Зная, что Мария Гамильтон и Петр 1 находились в близких отношениях, он решил, что навлёк на себя ревность самодержца. Упав на колени, Орлов слёзно повинился, а кроме прочего, стал божиться, что об убийстве тайно рождённого младенца, которое совершила Мария, он ничего не знал.

Разоблачение красавицы-фрейлины

Для Петра такой поворот был полной неожиданностью. Срочно произвели обыск в комнате злосчастной фрейлины и,к общему изумлению, обнаружили украденные у государыни Екатерины драгоценности. Несчастную женщину заковали в кандалы и поместили в каземат только что отстроенной Петропавловской крепости.

Там в руках искусного палача она подробно рассказала о том, как воровала у своей благодетельницы-императрицы бриллианты, чтобы оплатить карточные долги Ивана. Когда же мастер заплечных дел особенно поусердствовал, вспомнила, что дважды вытравливала во чреве своём плод преступной любви, а того младенца, что появился на свет, удавила собственными руками.

Следствие длилось четыре месяца, и всё это время она повторяла, что виновна во всём сама, а Иван хоть и пьяница, и буян, но ни о воровстве, ни о душегубстве ничего не знал. Как ни старался палач, своих показаний она не изменила. Трудно теперь понять, что стало причиной такого упорства. Кажется, одно её слово, и горькими слезами отлились бы Орлову все нанесённые ей обиды. Но разве поймёшь сердце женщины - может, нашлось в нём место и этому дрянному человеку.

Казнь

В 1719 году решением государя Мария Даниловна Гамильтон была приговорена к смерти. Казнь состоялась на Троицкой площади при большом стечении народа. Осуждённая поднялась на эшафот в белом платье, убранном чёрными лентами. Все невольно отметили её необыкновенную красоту, не померкшую даже после долгих месяцев заточения. Мария Гамильтон, казнь которой являлась законным исполнением приговора, тем не менее вызывала всеобщее сочувствие.

Рядом с ней в этот последний миг её жизни находился Пётр. Он лично проследил, чтобы палач в точности исполнил его повеление. Мария Гамильтон перед казнью тихо молилась. Очевидцы писали, что, когда голова женщины упала к ногам царя, он поднял её, поцеловал в губы и, перекрестившись, ушёл.

Загадка, не получившая ответа

Казалось бы, дело можно сдать в архив. Казнена воровка и детоубийца - справедливость восторжествовала. Но остаются вопросы, на которые едва ли будут даны ответы. Непонятно упорство, с которым Пётр требовал её казни. Известно, что его жена - государыня Екатерина I, женщина великодушная и мягкая сердцем, простив Марии кражу бриллиантов, со слезами молила мужа пощадить несчастную. Однако царь, всегда выполнявший её просьбы, на этот раз был непреклонен. С тем же обращалась к нему и вдовствующая царица Прасковья Фёдоровна - вдова его родного брата Ивана. Ей также был дан категорический отказ.

Причин ненависти к своей бывшей любовнице у Петра могло быть две. Прежде всего надо вспомнить изданный им в 1715 году указ, узаконивающий права всех незаконнорожденных детей. Согласно этому документу, никто не мог унизить человека на том основании, что он появился на свет без церковного благословения.

Благодаря этому гуманному акту в России было открыто в то время большое количество приютов, и всем матерям строго наказано, что если появился на свет плод греховной любви, не губить его, а подбросить к дверям приюта − и жизнь младенцу спасёшь, и душу свою от вечных мук избавишь. Таким образом, убийство новорожденного, совершённое Марией, было прямым вызовом воле государя.

Но есть и ещё одна причина, о которой придворные боялись говорить вслух. Убиенный Марией ребёнок был найден во дворце ровно через девять месяцев после того, как нескромные взоры проследили за ночными визитами царя в спальню фрейлины Гамильтон. Если это совпадение и, вызванные им подозрения имеют под собой основания, значит, Мария убила своими руками его собственного сына, и это объясняет ярость отца.

Имя Марии Даниловны Гамильтон, которую в России чаще называли Марией Гамонтовой, не так широко известно, как имя любовницы великого адмирала Нельсона Горацио — Эммы Гамильтон. Однако судьба русской Гамильтон была не менее трагична, чем судьба прославленной англичанки. Став однажды любимой фавориткой Петра I, Мария не могла и предположить, что в тот самый день она вступила на страшный, трагический путь.

Ее предки происходили из древнего шотландского рода Гамильтонов, которые еще при царе Иване Грозном перебрались в Россию и заняли при русском дворе высокие должности.

Когда родилась Мария — неизвестно. При дворе Петра она появилась в 1709 году. Предположительно, ей тогда было около пятнадцати лет. Стройная, красивая девушка так понравилась супруге царя, Екатерине Алексеевне, что та немедленно сделала ее своей фрейлиной. Гамильтон отличалась на редкость веселым и бойким характером. Она была хитра, проницательна и дальновидна. Именно эти качества позволили Марии затеять очень опасную авантюру: она решила понравиться царю. Ее старания не прошли даром, и совсем скоро Петр, усмотрев в ней «такие дарования, на которые не мог не воззреть с вожделением», обратил внимание на юную фрейлину и пригласил ее в свои покои. Мария стала любовницей русского самодержца, а он немедленно вписал ее в «постельный реестр» — список личных любовниц.

Царь не мог насладиться новой фавориткой, а вспыхнувшая в нем страсть не давала покоя ни днем, ни ночью. Все время он проводил с девушкой, забыв о государственных делах и законной жене. Гамильтон праздновала победу, однако счастье ее оказалось недолгим. Она не учла, что царь был слишком непостоянен, чтобы хранить верность даже первой красавице двора. Добившись своего, Петр быстро охладел к молодой любовнице. Что только не делала Мария, но возлюбленный, казалось, перестал обращать на нее внимание.

В отчаянии бедная девушка стала проводить ночи с другими поклонниками, которые всегда находились рядом и ждали удобного случая, чтобы добиться расположения красавицы Гамильтон. А та не желала отказывать могучим офицерам, иностранным гостям и заискивающим перед ней придворным. Склонная к любовным интригами неравнодушная к плотским развлечениям, в объятиях новых любовников Мария быстро простила неверность царя. Однако мысль возвратить его не покидала ее еще долго.

Считают, что Гамильтон вступила в любовную связь с царским денщиком Иваном Орловым, чтобы вернуть венценосного любовника и опять завладеть его сердцем. Царские денщики неотлучно находились при царе и исполняли обязанности его личных секретарей. Нередко они становились самыми близкими друзьями государя. Таким образом, Мария Гамильтон могла знать обо всем, о чем думал царь, кем был увлечен и к кому испытывал особо сердечные чувства. Простой и недалекий Иван рассказывал любовнице все государевы секреты. .

Гамильтон и Орлов встречались тайно. Их связь продолжалась несколько лет. В 1716 году царь с супругой ехали в Европу. Любимая фрейлина царицы и денщик Орлов отправлялись за границу в царской свите. Путешествие было долгим, и Петр часто приказывал останавливаться на день, чтобы беременной Екатерине Алексеевне можно было отдохнуть. Придворные не теряли времени. Они развлекались, пили и заигрывали с местными девицами. Не остался в стороне и Иван Орлов. С каждым днем он становился равнодушнее к Марии, часто оскорблял ее и даже избивал. Та, чтобы как-то задобрить возлюбленного, стала красть драгоценности царицы и, продавая их, покупала Орлову дорогие подарки. «В благодарность» грубый и заносчивый Иван избивал любовницу еще сильнее.

Зато царь, предаваясь плотским забавам» однажды вспомнил о бывшей фаворитке и как-то ночью прошел в ее опочивальню. Вскоре Мария поняла, что ждет ребенка. Надевая широкие платья и притворяясь нездоровой, она долго скрывала свое положение. Уже в России девица Гамильтон родила сына. А наутро во дворце нашли тело мертвого младенца, завернутое в одеяло.

Кто произвел на свет ребенка и убил его — страшная тайна осталась неоткрытой. До тех пор, пока в 1717 году Иван Орлов не принес царю важные бумаги. Тот второпях положил их в карман, а на следующий день никак не мог отыскать. Разумеется, подозрение в краже пало на денщика. Разгневанный государь велел привести Ивана и начал допрос. Перепуганный до смерти Орлов посчитал, что Петр узнал о его тайной связи с Марией, пал на колени и признался во всех грехах. Удивленный откровением денщика, царь стал дальше его расспрашивать о подробностях сожительства с «девкой Гамонтовой». Тот признался, что Мария не раз вытравляла ребенка, совершая ужасный, смертный грех, и что он, Иван, дескать, к этим грязным делам вовсе не причастен.

Марию привели к разъяренному Петру. Не долго думая, он учинил ей допрос с пытками. Она держалась стойко, однако призналась во всем, но старалась выгородить возлюбленного. К тому же женщина рассказала и о том, что крала у царицы Екатерины Алексеевны деньги и драгоценности, чтобы делать любовнику дорогие подарки и покрывать его долги.

Следствие над девицей Гамильтон затянулось на четыре месяца. Все это время она провела в темнице, окованная в железо. Мария подвергалась пыткам, и из ее уст вырывались все новые и новые признания. Она также призналась, что была виновна в детоубийстве, когда умерщвляла нерожденных детей еще во чреве, а последнего, родившегося ребенка, задушила собственными руками. Свидетельницей убийства младенца стала горничная Катерина Терповская, которая подтвердила все сказанное фрейлиной.

Когда из Марии было выбито последнее признание, в тот же день вышел указ, подписанный государем: «Девку Марью Гамонтову, что она с Иваном Орловым жила блудно и была от того брюхата трижды и двух ребенков лекарствами из себя вытравила, а третьего удавила и отбросила, за такое ее душегубство, а также она же у царицы государыни Екатерины Алексеевны крала алмазные вещи и золотые червонцы казнить смертию».

Екатерина, женщина хладнокровная и трезвая, повела себя великодушно. Простив фрейлине кражу драгоценностей, она умоляла Петра не казнить Марию. Но тот, невзирая на слезы и уговоры супруги, не отменил своего указа.

Весной 1719 года двадцатипятилетняя Мария Гамильтон надела белое платье и заплела в волосы черные ленты. Увидев ее, толпа, собравшаяся на площади перед эшафотом, замерла. Девица была так прекрасна: ни долгие дни в темнице, ни жестокие пытки не смогли загубить ее красоту. Петр приблизился к бывшей фаворитке и попросил молиться на небесах за всех грешных, остающихся на земле. Потом он поцеловал ее и что-то шепнул палачу. Толпа облегченно вздохнула, решив, что царь отменил приказ. Однако палач, взмахнув топором, отрубил несчастной голову.

На лице Петра не вздрогнул ни единый мускул. Он поднял голову бывшей любовницы, поцеловал ее в уста и решительно ушел с площади. Говорили, царь шепнул палачу, чтобы тот не прикасался к Марии, дабы не осквернять ее прекрасное тело.

Двести лет хранилась заспиртованная в большой колбе голова Марии Гамильтон в Кунсткамере. Где было похоронено ее тело — неизвестно.

Ивана Орлова простили, через год его повысил в чине сам Петр, наказавший бывшему денщику держаться в стороне от коварных красавиц.

Тайну «девки Гамонтовой» никто так и не разгадал. Почему эта женщина поступила столь благородно, выгородив предавшего ее человека? Отчего Петр, продержав бывшую фаворитку полгода в темнице Петропавловской крепости, так и не отменил свой жестокий приговор? Говорили, что ребенок, задушенный Марией, был от Петра, и тот, зная эту тайну, не мог простить любовнице убийство его сына.