«Метаморфо́зы» – поэма древнеримского поэта Публия Овидия Назона в 15 книгах. В ней автор рассказывает о различных превращениях.

Само слово «метаморфоза» в переводе с греческого языка (μεταμόρφωσις) означает «превращение, преобразование чего-либо». Эти превращения, описанные Овидием (всего их в поэме 199), произошли со времени сотворения мира, они соответствуют греческой и римской мифологиям. В связи с этим поэма является уникальным по своему охвату сборником античных мифов.
В фольклоре различных народов были распространены мифы о превращениях людей в животных, в предметы неодушевленной природы: растения, камни, источники, светила и т. д. Эллинистические поэты проявляли большой интерес к фольклору и мифологии и использовали эти легенды в своих художественных произведениях.

Публий Овидий Назон (43 г. до н.э.-17 или 18 г. н.э.)

Лука Синьорелли (ок. 1499-1502) «Портрет Овидия»
Римский поэт. Родился в г. Сульмон в Апеннинах (ныне Сульмона, примерно 140 км к востоку от Рима) в богатой провинциальной семье. Овидий вместе с братом, который умер в возрасте 20 лет, учился в Риме. Овидий отличался большими способностями в области риторики, политики, поэзии. Был знаком со многими римскими поэтами того времени: Проперцием, Тибуллом, встречался с Вергилием. Своё образование завершил в Афинах, а затем путешествовал по восточному Средиземноморью в сопровождении поэта Эмилия Макра. Вернувшись в Рим, вошел в высшее светское общество.
Император август в 8 г. н.э. отправил Овидия в ссылку в город Томы (нынешняя Румыния, г. Констанца) в связи с интригой внутри императорской семьи. В этой ссылке поэт находился до конца своей жизни.

Памятник Овидию в Констанце
Писал лирические стихи, исторические поэмы, но шедевром его творчества являются «Метаморфозы».
XI-XII вв. (эпоха Возрождения) назвали «веком Овидия» – именно в это время была велика мода на творчество Овидия. Многие поэты того времени подражали Овидию. Часто на Овидия ссылался Данте в своих произведениях, им восхищались Петрарка и Боккаччо, темы из «Метаморфоз» Овидия заимствовал Шекспир («Сон в летнюю ночь», «Ромео и Джульетта»), Мильтон и многие другие. Например, итальянский скульптор Д.Л. Бернини создал мраморную скульптуру «Аполлон и Дафна», сюжет которой основывается на одном из рассказов, включенных в «Метаморфозы» Овидия. Миф рассказывает о том, что бог солнца Аполлон хочет догнать нимфу Дафну, но она не хочет этого и просит помощи у богов. Скульптор запечатлел тот момент, когда настигаемая Аполлоном Дафна по воле богов начинает превращаться в лавр: Аполлон практически настиг беглянку, но пальцы рук Дафны уже превращаются в ветви, а ноги – в корни лавра.

Джованни Лоренцо Бернини «Аполлон и Дафна». Галерея Боргезе (Рим)
Автор: Int3gr4te – собственная работа, из Википедии
Но постепенно к XVIII в. интерес к Овидию стал угасать.

«Метаморфозы»

Овидий объединил мифы по циклам, по сходству персонажей, по месту действия – так он добился единства произведения. Иногда Овидию приходилось самому придумывать связующие звенья между разнородными легендами.
Поэма Овидия начинается с рассказа о сотворении мира из беспорядочного хаоса, а кончается философским заключением Пифагора о вечной изменчивости и чудесных превращениях, происходящих в окружающей природе, но призывает не употреблять в пищу мясо живых существ.
Овидия интересует психология различных персонажей и та обстановка, в которой они действуют. Для всей поэмы Овидия характерно соединение фантастики с реальностью. Герои «Метаморфоз» одновременно и сказочные мифологические фигуры, и обыкновенные люди. Глубокомысленные рассуждения не характерны для «Метаморфоз» – возможно, именно доступность, легкость и поэтичность рассказа и поставили «Метаморфозы» Овидия в число одной из популярнейших книг до настоящего времени. Фактически книга представляет собой изложенные в изящной форме древние поэтические мифы. Многие мифы из этой поэмы стали темой для литературных произведений, опер, балетов и картин: миф о любви Аполлона к нимфе Дафне, о прекрасном Нарциссе, влюбившемся в собственное изображение, о нимфе Эхо, о полете Дедала и Икара, о скульпторе Пигмалионе, создавшем статую прекрасной женщины и влюбившемся в свое создание и др.
Овидий изображает сюжеты очень выразительно – настолько выразительно, что художники охотно создают живописные иллюстрации на сюжеты поэмы. Персонажи «метаморфоз» многочисленны и разнообразны по возрасту и происхождению: здесь и боги, и юные влюблённые, и исторические деятели. По существу – это современники Овидия, как бы живущие в мире мифов.

Древнегреческий миф о Дедале и Икаре

Дедал был непревзойденным художником, скульптором и зодчим. Его статуи были как живые.
Дедалу помогал Тал, сын его сестры. Юноша был чрезвычайно талантлив и поражал всех своим необычным даром. Все говорили, что, возмужав, он превзойдет своего учителя Дедала. Это огорчало Дедала, и он решил устранить Тала: заманил его на высокую скалу и столкнул вниз. Афиняне, узнав о злодеянии Дедала, изгнали его из города.
Мастер поселился на острове Крит, у могущественного сына Зевса и Европы царя Миноса, который высоко ценил его творчество. Здесь он создал много прекрасных произведений искусства, в их числе был знаменитый Лабиринт с такими запутанными ходами, что попавший в его галереи был обречён на то, что никогда из них не выберется.
В этот Лабиринт Минос заключил сына своей жены, ужасного человекобыка Минотавра.

Минотавр. Скульптура в Йоркшире
Автор: Malcolm Morris, из Википедии
Но Дедала тяготил тот факт, что он жил на острове на положении царского пленника, которому разрешалось делать прекрасные вещи лишь для самого Миноса – Дедал не мог покинуть Крит, чтобы ни один владыка на земле не стал обладателем подобных шедевров.
Дедал, сидя на берегу моря, постоянно горевал о том, что ему никогда не суждено увидеть родины... Не выбраться отсюда. Был только один путь – водный, но он закрыт царскими кораблями.
И однажды его взор упал на птицу, которая оторвалась от скалы и полетела в сторону моря. Мастера озарило: небо не принадлежит Миносу! В вышине никого невозможно удержать!
С того дня Дедал начал собирать птичьи перья. Он задумал покинуть остров вместе с подросшим сыном Икаром.
Втайне Дедал конструировал и делал из перьев крылья. Скрепил перья льняными нитками, залил расплавленным воском – они получились похожими на птичьи.
Когда все было готово, сказал Дедал сыну, чтобы он собирался в полёт, но умолял его быть осторожным: не спускаться слишком низко к волнам, чтобы перья не отяжелели от морских брызг, и не подниматься близко к солнцу, чтобы воск не растопился от жара.
Продели они руки в петли на крыльях и взлетели ввысь. Люди, глядя на них, думали, что летят боги.

Х. Бол «Пейзаж с падением Икара»
Остров Крит остался позади, они летели всё дальше и дальше, Дедал оборачивался назад, следя за Икаром. Но Икара опьянил полёт, он играл в небе, взлетая и падая вниз и, наконец, взмыл вверх, к самому солнцу. Гелиос опалил его своими лучами, растопил воск. Перья от ветра разлетелись в разные стороны. Икар вскрикнул и упал в бездну моря. Зовёт Дедал сына, но ответа нет. Лишь птичьи перья качаются на поверхности воды...
Всё понял Дедал. Полетел он дальше один и приземлился на Сицилии, где правил царь Кокал, принявший прославленного мастера с почестями.
Тело юного Икара волны прибили к берегу, там и нашёл его Геракл и похоронил. Та часть Эгейского моря, где погиб юноша, называется Икарийским морем.

Древнегреческий миф о Дедале и Икаре в изложении Овидия

Ч.П. Ландон «Дедал и Икар»
«Моя задача серьёзна – я хочу рассказать, как можно удержать при себе бога Любви, мальчишку, рыскающего без определённой цели по огромному миру. Он лёгок, и у него два крыла, на которых он может улететь: трудно с ним сладить!
Минос всё предусмотрел, чтобы не дать убежать своему гостю, но он всё равно нашел путь к бегству с помощью крыльев. «Ты, Минос, славишься своим правосудием, - сказал Дедал, заперев плод преступления одной матери, полубыка-мужчину или полумужчину-быка, – «положи же конец моему изгнанию, позволь моему праху лечь в родную землю! Игрушка несправедливо поступившей со мною судьбы, я не мог жить на родине. Дай же мне, по крайней мере, умереть там! Но если ты не хочешь оказать эту милость старику, позволь вернуться хоть ребёнку! Если же ты не можешь быть снисходительным к ребёнку, будь снисходительным к старику!» Так говорил он, но царь не давал ему согласия на возвращение. Поняв, что всё напрасно, Дедал сказал: «Теперь, именно теперь, Дедал, тебе представляется случай доказать свою гениальность! Миносу подвластна суша, ему подвластны моря: и земля, и вода останавливают моё бегство!.. Остаётся один путь – воздух. Попробуем уйти по воздуху! Могучий Юпитер, прости мне моё намерение, - я не хочу подниматься к твоему звёздному жилищу: у меня остался единственный путь для бегства от моего тирана! Если мне будет необходимо идти через Стикс, я переплыву Стикс! Позволь мне изменить законам моей природы!».
Часто гений становится причиной несчастий. Мог ли кто думать когда-либо, что человек в состоянии летать по воздуху?.. Но Дедал начинает раскладывать по порядку перья, легкий материал, и связывает их друг с другом нитками. В нижней части он скрепил их расплавленным в огне воском. И вот единственная в своём роде работа мастера была кончена. Сын Дедала весело брал воск и перья, не подозревая, что этот аппарат приготовлен для его плеч.

П. Соколов «Дедал приделывает крылья Икару» (1777)
«Это судно должно доставить нас в отечество, оно поможет нам бежать от Миноса, – сказал отец Икару, – пусть Минос запрёт всё другое – воздуха ему всё равно не запереть! Насколько возможно, старайся лететь по воздуху благодаря моему изобретению! Старайся только не приближаться к Большой Медведице или спутнику Боота – вооружённому мечом Ориону! Лети на крыльях за мной! Я буду впереди, а ты не должен отставать от меня. Под моим предводительством нечего бояться! Если мы полетим близко к солнцу, воск не выдержит жара; с другой стороны, если станем взмахивать крыльями близко над морской поверхностью, крылья отсыреют от морской воды и потеряют свою гибкость. Лети посередине! Остерегайся также, дитя моё, ветров! В какую сторону понесёт тебя ветер, в ту сторону и лети!».

А. Канова «Дедал и Икар» (177801779)
Давая эти советы, Дедал приладил мальчику крылья и показал, как двигаться с их помощью, учил его, как учит птица своих слабых птенчиков. Затем он прикрепил к плечам сделанные для них крылья и пустился в путь. Уже собираясь лететь, он поцеловал своего молодого сына и как отец не мог удержаться от слёз... Неподалёку был холм, отсюда и пустились отец и сын в роковое для них бегство. Сам Дедал двигает своими крыльями, но смотрит и на то, как летит его сын, продолжая свой путь. Непривычное для них путешествие приводит их в восторг; но смелый Икар, ничего не боясь, летит не с той осторожностью, с какой следовало бы. Видевшие их рыбаки, стараясь поймать рыбу дрожащей удочкой, бросали начатую ими работу. Уже слева от них оставался Самос; уже они миновали Накс, Парос и любимый Аполлоном Делос. Справа от них был Аебинт, поросшая густым лесом Калимна и окружённая богатыми рыбой болотами Астипалея, когда мальчик, слишком самонадеянный, как это бывает в его не знающие осторожности годы, поднялся выше, чем следовало, и оставил своего отца одного. Размякли связки, растаял воск от близости солнца; лёгкий воздух не смог сдержать двигавшихся рук. В ужасе взглянул Икар с высоты неба вниз на море!.. От сильного страха потемнело у него в глазах... Воск растаял. Машет Икар своими голыми руками, дрожит и не может ни за что ухватиться. Упал он и, падая, вскричал: «Отец, отец, я падаю!» Зелёные волны моря сомкнули его уста, пока он говорил... Между тем, бедный отец – и в то же время уже не отец – звал его: «Икар! Икар! Где ты? В какую сторону ты летишь?», – звал он его. «Икар!», – продолжал он звать его... и увидел на воде перья.
В земле похоронил он сына. Море же теперь носит его имя. Минос не мог помешать человеку убежать на крыльях, а вот я готовлюсь удержать на месте... крылатого бога!»

МЕТАМОРФОЗЫ Поэма (ок. 18 н.э.) Слово "метаморфозы" значит "превращения". Было очень много древних мифов, которые кончались превращением героев - в реку, в гору, в животное, в растение, в созвездие. Поэт Овидий попробовал собрать все такие мифы о превращениях, которые он знал; их оказалось больше двухсот. Он пересказал их один за другим, подхватывая, переплетая, вставляя друг в друга; получилась длинная поэма под заглавием "Метаморфозы". Начинается она с сотворения мира - ведь когда Хаос разделился на Небо и Землю, это уже было первое в мире превращение.

А кончается она буквально вчерашним днем: за год до рождения Овидия в Риме был убит Юлий Цезарь, в небе явилась большая комета, и все говорили, что это вознеслась на небеса душа Цезаря, который стал богом, -г- а это тоже не что иное, как превращение.

Так движется поэма от древнейших к новейшим временам. Чем древнее, тем величавее, тем космичнее описываемые превращения: мировой потоп, мировой пожар. Потоп был наказанием первым людям за их грехи - суша стала морем, прибой бил в маковки гор, рыбы плавали меж древесных ветвей, люди на утлых плотах умирали от голода. Только двое праведников спаслись на двухвершинной горе Парнасе - праотец Дев-калион и жена его Пирра. Схлынула вода, открылся пустынный и безмолвный мир; со слезами они взмолились богам и услышали ответ: "Материнские кости мечите себе за спину!" С трудом они поняли: общая мать - Земля, кости ее - камни; они стали метать каменья через свои плечи, и за спиною Девкалиона из этих камней вырастали мужчины, а за спиною Пирры - женщины. Так явился на земле новый человеческий род.

А пожар был не по воле богов, а по дерзости неразумного подростка. Юный Фаэтон, сын Солнца, попросил отца: "Мне не верят, что я твой сын: дай же мне проскакать по небу в твоей золотой колеснице от востока до заката!" - "Будь по-твоему; - ответил отец, - но берегись: не правь ни вверх, ни вниз, держись середины, иначе быть беде!" И пришла беда: на высоте у юноши закружилась голова, дрогнула рука, кони сбились с пути, в небе шарахнулись от них и Рак и Скорпион, на земле запылали горные леса от Кавказа до Атласа, закипели реки от Рейна до Ганга, ссохлось море, треснула почва, свет пробился в черное царство Аида, - и тогда сама старая Земля, вскинув голову, взмолилась Зевсу: "Хочешь сжечь - сожги, но помилуй мир, да не будет нового Хаоса!" Зевс грянул молнией, колесница рухнула, а над останками Фаэтона написали стих: "Здесь сражен Фаэтон: дерзнув на великое, пал он".

Начинается век героев, боги сходят к смертным, смертные впадают в гордыню. Ткачиха Арахна вызывает на состязание богиню Афину, изобретательницу тканья. У Афины на ткани - олимпийские боги, Посейдон творит для людей коня, сама Афина - оливу, а по краям - наказания тех, кто посмел равняться с богами: те обращены в горы, те в птиц, те в ступени храма. А у Арахны на ткани - как Зевс обернулся быком, чтоб похитить одну красавицу, золотым дождем для другой, лебедем для третьей, змеем для четвертой; как Посейдон превращался и в барана, и в коня, и в дельфина; как Аполлон принимал вид пастуха, а Дионис - виноградаря, и еще, и еще. Ткань Арахны не хуже, чем ткань Афины, и Афина казнит ее не за работу, а за кощунство: превращает ее в паука, который висит в углу и вечно ткет паутину. "Паук" по-гречески - арахна.

Зевсов сын, Дионис-виноградарь, чудотворцем идет по свету и дарит людям вино. Врагов своих он наказывает: корабельщики, перевозившие его через море, решили похитить такого красавца и продать в рабство, - но корабль их останавливается, пускает корни в дно, плющ обвивает мачту, с парусов повисают гроздья, а разбойники изгибаются телом, покрываются чешуей и дельфинами прыгают в море. А друзей своих он одаряет чем угодно, но- не всегда они просят разумного. Жадный царь Мидас попросил: "Пусть все, чего я коснусь, становится золотом!" - и вот золотой хлеб и мясо ломают ему зубы, а золотая вода льется в горло расплавленным металлом. Простирая чудотворные руки, он молит: "Ах, избавь меня от пагубного дара!" - и Дионис с улыбкой велит: "Вымой руки в реке Пактоле". Сила уходит в воду, царь снова ест и пьет, а река Пактол с тех пор катит золотой песок.

Не только юный Дионис, но и старшие боги появляются меж людей. Сам Зевс с Гермесом в облике странников обходят людские села, но грубые хозяева гонят их от порогов. Только в одной бедной хижине приняли их старик и старуха, Филемон и Бавкида. Гости входят, пригнув головы, присаживаются на рогожу, перед ними столик с хромой ножкой, подпертый черепком, вместо скатерти его доску натирают мятой, в глиняных мисках - яйца, творог, овощи, сушеные ягоды. Вот и вино, смешанное с водой, и вдруг хозяева видят: чудо - сколько ни пьешь, оно не убывает в чашах.

Тут они догадываются, кто перед ними, и в страхе молят: "Простите нас, боги, за убогий прием". В ответ им хижина преображается, глинобитный пол становится мраморным, кровля вздымается на колоннах, стены блещут золотом, а могучий Зевс говорит: "Просите, чего хотите!" - "Хотим остаться в этом вашем храме жрецом и жрицею, и как жили вместе, так и умереть вместе".

Так и стало; а когда пришел срок, Филемон и Бавкида на глазах друг у друга обратились в дуб и липу, только успев молвить друг другу "Прощай!".

А между тем век героев идет своим чередом. Персей убивает Горгону, превращающую в камень взглядом, и когда кладет ее отсеченную голову на листья, то листья обращаются в кораллы.

Ясон привозит из Колхиды Медею, и та превращает его дряхлого отца из старика в молодого. Геракл бьется за жену с речным богом Ахе-лоем, тот оборачивается то змеем, то быком - и все-таки побежден. Тесей входит в критский Лабиринт и убивает там чудовищного Минотавра; царевна Ариадна дала ему нить, он протянул ее за собою по путаным коридорам от входа до середины, а потом нашел по ней дорогу обратно. Эту Ариадну отнял у Тесея и сделал своей женою бог Дионис, а венчик с ее головы он вскинул в небо, и там он засветился созвездием Северной Короны.

Строителем критского Лабиринта был умелец афинянин Дедал, пленник грозного царя Миноса, сына Зевса и отца Минотавра. Дедал томился на его острове, но бежать не мог: все моря были во власти Миноса. Тогда он решил улететь по небу: "Всем владеет Минос, но воздухом он не владеет!" Собрав птичьи перья, он скрепляет их воском, вымеряет длину, выбирает изгиб крыла; а мальчик его Икар рядом то лепит комочки из воска, то ловит отлетающие перышки. Вот уже готовы большие крылья для отца, маленькие для сына, и Дедал учит Икара: "Лети мне вслед, держись середины: ниже возьмешь - от брызг моря отяжелеют перья; выше возьмешь - от жара солнца размякнет воск". Они летят; рыбаки на берегах и пахари на пашнях вскидывают взгляды в небо и замирают, думая, что это вышние боги.

Но опять повторяется участь Фаэтона: Икар радостно забирается ввысь, тает воск, рассыпаются перья, голыми руками он хватает воздух, и вот уже море захлестывает его губы, взывающие к отцу. С тех пор это море называется Икарийским.

Как на Крите был умельцем Дедал, так на Кипре был умельцем Пигмалион. Оба они были ваятелями: про Дедала говорили, что его статуи умели ходить, про Пигмалиона - будто его статуя ожила и стала его женой. Это была каменная девушка по имени Галатея, такая прекрасная, что Пигмалион сам в нее влюбился: ласкал каменное тело, одевал, украшал, томился и наконец взмолился к богам: "Дайте мне такую жену, как моя статуя!" И богиня любви Афродита откликнулась: он касается статуи и чувствует мягкость и тепло, он целует ее. Галатея раскрывает глаза и разом видит белый свет и лицо влюбленного. Пигмалион был счастлив, но несчастны оказались его потомки. У него родился сын Кинир, а у Кинира дочь Мирра, и эта Мирра кровосмесительной любовью влюбилась в своего отца. Боги в ужасе обратили ее в дерево, из коры которого, как слезы, сочится душистая смола, до сих пор называемая миррою. А когда настало время родить, дерево треснуло и из трещины явился младенец по имени Адонис. Он вырос таким прекрасным, что сама Афродита взяла его себе в любовники. Но не к добру: ревнивый бог войны Арес наслал на него на охоте дикого вепря, Адонис погиб, и из крови его вырос недолговечный цветок анемон.

А еще у Пигмалиона был то ли правнук, то ли правнучка, по имени то ли Кенида, то ли Кеней.

Родилась она девушкой, в нее влюбился морской Посейдон, овладел ею и сказал: "Проси у меня чего угодно!" Она ответила: "Чтоб никто меня больше не мог обесчестить, как ты, - хочу быть мужчиной!" Начала эти слова женским голосом, кончила мужским.

А в придачу, радуясь такому желанию Кениды, бог дал ее мужскому телу неуязвимость от ран. В это время справлял многолюдную свадьбу царь племени лапифов, друг Те-сея. Гостями на свадьбе были кентавры, полулю-ди-полулошади с соседних гор, дикие и буйные. Непривычные к вину, они опьянели и набросились на женщин, лапифы стали защищать жен, началась знаменитая битва лапифов с кентаврами, которую любили изображать греческие скульпторы. Сперва в свадебном дворце, потом под открытым небом, сперва метали друг в друга литыми чашами и алтарными головнями, потом вырванными соснами и глыбами скал. Тут-то и показал себя Кеней - ничто его не брало, камни отскакивали от него, как град от крыши, копья и мечи крошились как гранит. Тогда кентавры стали забрасывать его стволами деревьев: "Пусть раны заменятся грузом!" - целая гора стволов выросла над его телом и сперва колебалась, как в землетрясении, а потом утихла. И когда битва кончилась и стволы разобрали, то под ними лежала мертвая девушка Кенида.

Поэма близится к концу: про битву лапифов с кентаврами рассказывает уже старый Нестор в греческом лагере под Троей. Даже Троянская война не обходится без превращений. Пал Ахилл, и тело его вынесли из битвы двое: мощный Аякс нес его на плечах, ловкий Одиссей отражал наседающих троянцев. От Ахилла остался знаменитый доспех, кованный Гефестом: кому он достанется? Аякс говорит: "Я первый пошел на войну; я сильнейший после Ахилла; я лучший в открытом бою, а Одиссей - лишь в тайных хитростях; доспех - мне!" Одиссей говорит: "Зато лишь я собрал греков на войну; лишь я привлек самого Ахилла; лишь я удержал войско от возврата на десятый год; ум важней, чем сила; доспех - мне!" Греки присуждают доспех Одиссею, оскорбленный Аякс бросается на меч, и из крови его вырастает цветок гиацинт, на котором пятнышки складываются в буквы "AI" - скорбный крик и начало Аяксова имени.

В пятнадцати книгах, в которой повествуется о различных превращениях, произошедших со времени сотворения мира, согласно греческой и римской мифологиям . Всего их набралось около двухсот. Поэма была написана Овидием в Риме между (год ссылки Юлии Старшей) и (год ссылки самого Овидия) годами н. э.

Эта работа имеет очень большое значение как уникальный по своему охвату (наряду с «Мифологической библиотекой » Аполлодора) сборник античных мифов.

Тема любви в поэме «Метаморфозы»

Овидия очень интересовал так называемый феномен любви , которому он уделил немалую часть своего произведения, и его значение в судьбе человека. Он сравнивает любовь богов и людей, а также демонстрирует нам разнообразнейшие примеры, случаи страсти - от патологических до возвышенно-романтических - и показывает, как растёт постепенно к концу поэмы содержательность и одухотворенность внутренней жизни героев.

Аполлон и Дафна

Виргил Солис (1514-1562). Иллюстрация к Метаморфозам. 1565. Ксилография, 6 Х 8 см.

Автор начинает с первой мифологической «истории» страсти всесильного божества - Феба , владеющего даром прорицания и врачевания, а не только предводившего музами , полюбившего Дафну не по своей воле, а по мстительному желанию такого ничтожного, на его взгляд, малыша - Амура .

Первая Феба любовь - Пенеева Дафна; послал же
Деву не случай слепой, а гнев Купидона жестокий.<…>
Две он пернатых достал из стрелоносящего тула,
Разных: одна прогоняет любовь, другая внушает.
Та, что внушает, с крючком, - сверкает концом она острым;
Та, что гонит, - тупа, и свинец у нее под тростинкой,
Эту он в нимфу вонзил, в Пенееву дочь; а другою,
Ранив до мозга костей, уязвил Аполлона, и тотчас
Он полюбил, а она избегает возлюбленной зваться.

С этого начинается действие: бог воспламеняется страстью, а Дафна бежит от него, и Овидий с юмором сравнивает божественную любовь со вспыхнувшими в поле колосьями, с загоревшимся от забытого прохожим факела плетнем. Изысканный олимпиец похож на галльского пса, преследующего стремительно убегающего зайца, ведь не любовь ведёт его, а примитивное вожделение, разжигаемое красотой Дафны. Стремительно мчась за ней, он умоляет её бежать потише, чтобы не ушибиться, уверяет, что он - не грубый пастух, не «плебей», а сын самого Юпитера , сведущий в прошлом и будущем, властитель музыки , божественный врачеватель. Словом, простенькая нимфа и не должна устоять перед ним, но она устояла. Задыхаясь, побледнев от усталости, Дафна просит отца - бога реки Пенея - уничтожить её соблазнительную красоту, и превращение происходит катастрофически быстро - тело цепенеет, грудь окружается корой, волосы превращаются в листья, руки - в ветви, ноги костенеют, становясь неподвижными корнями. Аполлон торжественно обещает вечную жизнь и славу никогда не теряющему свою листву лавру , в котором красота Дафны переживёт века. Он станет украшать кудри бога, будет венчать римских триумфаторов .

Юпитер и его возлюбленные

Но не только Аполлон увлечён смертной красавицей. Трагична и судьба возлюбленных самого верховного правителя Олимпа , легко вспыхивающего мнимой любовью. Могучая любвеобильность царя богов, вошедшая у римлян в поговорку, - это своеобразное преломление древнейших религиозных представлений о могучей зиждительной силе верховного бога. У Овидия он постоянно выступает в роли банальнейшего супруга банальнейшей ревнивой и злобной богини Юноны - Геры , покровительницы семейной жизни у римлян, преследующей своих соперниц.

Автор подсмеивается также и над другими богами: Аполлон у него, убив из ревности свою возлюбленную Коронис, не может плакать. Ведь боги лишены чисто человеческой способности, и он в состоянии только жалобно мычать, напоминая телёнка, на чьих глазах убивают корову. А Гермес , вспыхнувший любовью к красавице Герсе, похож на ястреба , опасающегося броситься на жертвенное мясо, пока не удалились жрецы . Летя по небу, он раскаляется, как свинцовое ядро. Для того чтобы пленить красотку, божество, по советам Овидия в «Искусстве любви », заботится о наружности: приглаживает волосы, выставляет на всеобщее обозрение золототканый край своей хламиды и берёт в руки сверкающий жезл. Это ли не комедия ?

В целом поэма «Метаморфозы» - драгоценный источник по истории римской культуры, ещё далеко не полностью использованный в науке. Во всех миниатюрах, посвящённых любви богов, соблюдено строго обдуманное разнообразие, барочная пестрота: Ио превращается в корову, Юпитер и Юнона ссорятся, спасающий нимфу от бдительного Аргуса Гермес рассказывает вставную легенду о происхождении пастушьей дудочки (сиринги). Та, оказывается, также родилась из превращённой девушки, нимфы Сиринги, спасавшейся от преследований бога Пана. В одну миниатюру вставляется другая, прямо как в «Тысяче и одной ночи » .

Гелиос и Левкотоя

Как уже говорилось - влюбляется в смертных красавиц не один Юпитер. Овидий усиленно ищет разные варианты страстей, и при этом главное для него - новаторство, поиски новых оттенков и нюансов, делающих каждую миниатюру по-своему оригинальной и по-своему интересной.

Нам также известно предание о любви самого бога Солнца , наказанного Венерой за донос на неё и на Марса . Она влюбила его в восточную красавицу Левкофею . Солнце, полюбив, помрачнело, заглядываясь на царевну, стало раньше подниматься и позже заходить, затуманилось. Оно даже разлюбило свою прежнюю возлюбленную Клитию . Но Солнце, любя, не отказалось от насилия - проникло в её спальню и овладело предметом страсти. Ревнивая Клития донесла об этом отцу красавицы, и он заживо закопал её в землю. Этот обычай действительно существовал на Востоке. Солнце жаждет оживить возлюбленную, но ему удаётся только превратить её в благовонный цветок левкоя , который всегда поворачивается вслед за плывущим по небу светилом .

Нарцисс и Эхо

В Поэме прослеживается отчетливое восходящее движение - от страстей олимпийцев к высокой взаимной любви смертных, недоступной богам. Но движение это достаточно извилисто. Выделим из множества миниатюр несколько наиболее значительных. К их числу относится рассказ о Нарциссе и Эхо , с которого, практически с нуля, начинается «восхождение».

Перед нами два существа, не могущие вступить в контакт. Один любит только себя, а другая только может повторять чужое. Нарцисс , сын речного бога Кефиса, отличался блистательной красотой, но отвергал всех своих поклонниц, и в мифах до Овидия он влюблялся в своё отражение в реке, это показалось неправдоподобным, и поэт переделал это предание: у Нарцисса умерла сестра, очень похожая на него, и он полюбил её в своём отражении.

Овидия заинтересовала новизна страсти, парадоксальность происходящего и возможность придать невозможному черты реальности. Необычно вступление к этому эпизоду - спор Юпитера и Юноны по поводу того, кто получает больше наслаждений в любви: мужчина или женщина . Спор решает Тирезий , восемь месяцев пробывший женщиной, в сторону слабого пола, чем гневает Юнону, и она лишает того зрения. Юпитер компенсирует это пророческим даром. Оракулы, изрекаемые слепцом, таинственны, как и все оракулы. Он обещает долгую жизнь Нарциссу , если он «не познает себя самого», и пророчество неожиданно сбывается.

Ещё одним изменением Овидия является то, что вместо реки Ламос в Беотии у него он приходит к чудесному, заколдованному озеру, где живут грозные «хозяева» этих мест. Озеро необычайно прозрачно и чисто, в нём, как в зеркале, отражается лицо юноши, пленившее и горную нимфу Эхо , которая лишена дара речи Юноной за то, что своей болтовнёй отвлекала богиню и мешала застигнуть Юпитера во время его любовных похождений. Нимфе лишь позволено повторять последние слова говорящих. Но хотя Эхо сама не может ничего объяснить, ей всё же удаётся открыть Нарциссу свою любовь.

Мальчик, отбившись меж тем от сонмища спутников верных,
Крикнул: «Здесь кто-нибудь есть?» И, - «Есть!» - ответила Эхо.
Он изумился, кругом глазами обводит и громким
Голосом кличет: «Сюда!» И зовет зовущего нимфа.
Он огляделся и вновь, никого не приметя, - «Зачем ты, -
Молвит, - бежишь?» И в ответ сам столько же слов получает.
Он же настойчив, и вновь, обманутый звуком ответов, -
«Здесь мы сойдемся!» - кричит, и, охотней всего откликаясь
Этому зову его, - «Сойдемся!» - ответствует Эхо.
Собственным нимфа словам покорна и, выйдя из леса,
Вот уж руками обнять стремится желанную шею.
Он убегает, кричит: «От объятий удерживай руки!
Лучше на месте умру, чем тебе на утеху достанусь!»
Та же в ответ лишь одно: «Тебе на утеху достанусь!»

Затем, залюбовавшись собственным отражением, Нарцисс объясняется в любви к прекрасному призраку и в отчаянии бьет себя в грудь. Влюблённый мучается, поэт посвящает описанию его состояния целую сотню стихов. Нарцисс даже готов расстаться с жизнью, чтобы прибавить лишние годы своему отражению. Объект и субъект слились, и никакого превращения, в конце концов, не произошло. Просто на том месте, где был красавец, нашли цветок нарцисса , считавшийся у греков ядовитым, наркотическим. Страдания же влюблённого не прекратились и в Аиде , где он продолжает любоваться собой в водах Стикса до сих пор.

Это является наиболее ярким примеров раздвоения личности в «Метаморфозах», хотя двойничество так или иначе присутствует в каждом превращении .

Пирам и Фисба

Первыми смертными, полюбившими друг друга без вмешательства богов в этой поэме, стали Пирам и Фисба . Они являются античными прообразами Ромео и Джульетты . Герои жили в соседних домах, родители их не разрешали женитьбу , и влюблённые разговаривали друг с другом через дырочку в стене. Они уславливаются тайно встретиться в сумерках у гробницы царя Нина , под шелковичным деревом с белоснежными ягодами. Фисба встречает по дороге львицу, теряет покрывало и укрывается в пещере, а позже пришедший Пирам решает, что девушку растерзал лев и, проклиная себя за медлительность, пронзает себя мечом:

Там на знакомую ткань поцелуи рассыпав и слезы, -
«Ныне прими, - он сказал, - и моей ты крови потоки!»
Тут же в себя он железо вонзил, что у пояса было,
И, умирая, извлек тотчас из раны палящей.
Навзничь лег он, и кровь струей высокой забила, -
Так происходит, когда прохудится свинец и внезапно
Где-нибудь лопнет труба, и вода из нее, закипая,
Тонкой взлетает струей и воздух собой прорывает.
Тут шелковицы плоды, окропленные влагой убийства,
Переменили свой вид, а корень, пропитанный кровью,
Ярко-багряным налил висящие ягоды соком .

Салмакида и Гермафродит

Рядом с Пирамом и Фисбой встают Салмакида и Гермафродит . Гермафродит - сын Гермеса и Афродиты - попадает во власть божества-насильника Салмакиды - хранительницы священного озера, любующейся своим отражением в озере, как в зеркале. Салмакида, возлежащая на нежной траве луга, моментально вспыхивает страстью к юному пришельцу. Она всячески прихорашивается, чтобы стать прекрасной. Увидев плывущего по озеру Гермафродита, Салмакида совершенно теряет голову, бросается в воду, обвивается вокруг юноши, как змея, и по её просьбе боги превращают их в единое нераздельное существо - парадокс природы - Гермафродита.

Кефал и Прокрида

Поэма, как мы видим, богата резкими контрастами , в этом проявляется человеческая и поэтическая индивидуальность автора.

Филемон и Бавкида

Кеик и Альциона

В следующей части царь, и его жена напоминают героев волшебных сказок: Кеик - сын утренней звезды, и даже лик его светится звёздным сиянием, а Альциона - дочь бога ветров Эола . Кеик правит без «насилий и убийств». Он радушен и гостеприимен. Но пока он приветливо принимает Пелея , во дворец прибегает испуганный слуга с вестью, что стадо, приведённое гостем, растерзано чудовищным волком. Но само происшествие зловеще, и чтобы выяснить причину страшного знамения, Кеик вынужден отправиться к оракулу Аполлона , и тут появляется Альциона. Узнав о намерении Кеика, она бледнеет, как буковое дерево, проливает потоки слёз, голос её трижды прерывается. Что пугает её? Прежде всего, само «печальное море», она ведь видела на берегу погребальные стелы над пустыми могилами и не уверена в мощи своего отца, ведь в детстве она наблюдала поведение строптивых вихрей-богатырей в доме Эола . Она готова отправиться с мужем хоть на край света. Но Кеик не хочет подвергать её опасностям. И вот - прощание на берегу. Как Лаодамия , она падает без чувств, а очнувшись, долго смотрит вслед удаляющемуся кораблю. Картина, напоминающая послания героинь. И это сочетание сказочного, эпического с элегическим очень важно здесь для Овидия. Ведь элегическая атмосфера в любви - атмосфера высочайшая, августовская.

Помона и Вертумн

В это время в Италии жила древесная нимфа Помона - покровительница плодов, богиня плодового сада. В поэме она, как и положено, посвятила себя уходу за садом. Но вот её полюбил другой бог Италии Вертумн , но он повёл себя иначе, не так как божественные насильники первой части: он попытался разделить увлечения Помоны, стал служить ей, превращаясь то в садовода, то в пахаря, то в рыбака. Однажды приняв вид старухи, он пришёл к Помоне в роли сводницы, и стал уговаривать дриаду выбрать себе в суженые именно Вертумна. Он, как идеальный герой элегии, будет верен ей одной, она станет его единственной страстью на всю жизнь, он постарается выполнить все её желания, жить с ней одной жизнью. Для острастки мнимая старуха рассказывает Помоне греческую легенду о надменной богачке Анаксарете и бедняке Ифисе, безнадёжно полюбившем её. Она довела его своей суровостью до самоубийства, за что и была превращена в каменное изваяние.

И, в итоге, всё завершается блистательным триумфом. Помона ответила на любовь, заслуженную такой преданностью и «родством душ». Скинув старушечье обличие, бог вдруг предстаёт перед ней во всей своей сияющей красоте. Так родилось чудо взаимной любви, увенчанное своеобразным апофеозом. Именно этим торжествующим аккордом завершается в поэме симфония Якуба Жебровского Сочинения Публия Овидия Назона

Публий Овидий

«Метаморфозы»

Слово «метаморфозы» значит «превращения». Было очень много древних мифов, которые кончались превращениями героев — в реку, в гору, в животное, в растение, в созвездие. Поэт Овидий попробовал собрать все такие мифы о превращениях, которые он знал; их оказалось больше двухсот. Он пересказал их один за другим, подхватывая, переплетая, вставляя друг в друга; получилась длинная поэма под заглавием «Метаморфозы». Начинается она с сотворения мира — ведь когда Хаос разделился на Небо и Землю, это уже было первое в мире превращение. А кончается она буквально вчерашним днём: за год до рождения Овидия в Риме был убит Юлий Цезарь, в небе явилась большая комета, и все говорили, что это вознеслась на небеса душа Цезаря, который стал богом, — а это тоже не что иное, как превращение.

Так движется поэма от древнейших к новейшим временам. Чем древнее — тем величавее, тем космичнее описываемые превращения: мировой потоп, мировой пожар. Потоп был наказанием первым людям за их грехи — суша стала морем, прибой бил в маковки гор, рыбы плавали меж древесных ветвей, люди на утлых плотах умирали от голода. Только двое праведников спаслись на двухвершинной горе Парнасе — праотец Девкалион и жена его Пирра. Схлынула вода, открылся пустынный и безмолвный мир; со слезами они взмолились богам и услышали ответ: «Материнские кости мечите себе за спину!» С трудом они поняли: общая мать — Земля, кости ее — камни; они стали метать каменья через свои плечи, и за спиною Девкалиона из этих камней вырастали мужчины, а за спиною Пирры — женщины. Так явился на земле новый человеческий род.

А пожар был не по воле богов, а по дерзости неразумного подростка. Юный Фаэтон, сын Солнца, попросил отца: «Мне не верят, что я твой сын: дай же мне проскакать по небу в твоей золотой колеснице от востока до заката. «Будь по-твоему, — ответил отец, — но берегись: не правь ни вверх, ни вниз, держись середины, иначе быть беде!» И пришла беда: на высоте у юноши закружилась голова, дрогнула рука, кони сбились с пути, в небе шарахнулись от них и Рак и Скорпион, на земле запылали горные леса от Кавказа до Атласа, закипели реки от Рейна до Ганга, ссохлось море, треснула почва, свет пробился в чёрное царство Аида, — и тогда сама старая Земля, вскинув голову, взмолилась Зевсу: «Хочешь сжечь — сожги, но помилуй мир, да не будет нового Хаоса!» Зевс грянул молнией, колесница рухнула, а над останками Фаэтона написали стих: «Здесь сражён Фаэтон: дерзнув на великое, пал он».

Начинается век героев, боги сходят к смертным, смертные впадают в гордыню. Ткачиха Арахна вызывает на состязание богиню Афину, изобретательницу тканья, У Афины на ткани — олимпийские боги, Посейдон творит для людей коня, сама Афина — оливу, а по краям — наказания тех, кто посмел равняться с богами: те обращены в горы, те в птиц, те в ступени храма. А у Арахны на ткани — как Зевс обернулся быком, чтоб похитить одну красавицу, золотым дождём для другой, лебедем для третьей, змеем для четвёртой; как Посейдон превращался и в барана, и в коня, и в дельфина; как Аполлон принимал вид пастуха, а Дионис — виноградаря, и ещё, и ещё. Ткань Арахны не хуже, чем ткань Афины, и Афина казнит ее не за работу, а за кощунство: превращает ее в паука, который висит в углу и вечно ткёт паутину. «Паук» по-гречески — «арахна».

Зевсов сын, Дионис-виноградарь, чудотворцем идёт по свету и дарит людям вино. Врагов своих он наказывает: корабельщики, перевозившие его через море, решили похитить такого красавца и продать в рабство — но корабль их останавливается, пускает корни в дно, плющ обвивает мачту, с парусов повисают гроздья, а разбойники изгибаются телом, покрываются чешуёй и дельфинами прыгают в море. А друзей своих он одаряет чем угодно, но не всегда они просят разумного. Жадный царь Мидас попросил: «Пусть все, чего я коснусь, становится золотом!» — и вот золотой хлеб и мясо ломают ему зубы, а золотая вода льётся в горло расплавленным металлом. Простирая чудотворные руки, он молит: «Ах, избавь меня от пагубного дара!» — и Дионис с улыбкой велит: «Вымой руки в реке Пактоле». Сила уходит в воду, царь снова ест и пьёт, а река Пактол с тех пор катит золотой песок.

Не только юный Дионис, но и старшие боги появляются меж людей. Сам Зевс с Гермесом в облике странников обходят людские села, но грубые хозяева гонят их от порогов. Только в одной бедной хижине приняли их старик и старуха, Филемон и Бавкида. Гости входят, пригнув головы, присаживаются на рогожу, перед ними столик с хромой ножкой, подпёртой черепком, вместо скатерти его доску натирают мятой, в глиняных мисках — яйца, творог, овощи, сушёные ягоды. Вот и вино, смешанное с водой, — и вдруг хозяева видят: чудо — сколько ни пьёшь, оно не убывает в чашах. Тут они догадываются, кто перед ними, и в страхе молят: «Простите нас, боги, за убогий приём». В ответ им хижина преображается, глинобитный пол становится мраморным, кровля вздымается на колоннах, стены блещут золотом, а могучий Зевс говорит: «Просите, чего хотите!» «Хотим остаться в этом вашем храме жрецом и жрицею, и как жили вместе, так и умереть вместе». Так и стало; а когда пришёл срок, Филемон и Бавкида на глазах друг у друга обратились в дуб и липу, только и успев молвить друг другу «Прощай!».

А меж тем век героев идёт своим чередом. Персей убивает Горгону, превращающую в камень взглядом, и когда кладёт ее отсечённую голову ниц на листья, то листья обращаются в кораллы. Ясон привозит из Колхиды Медею, и та превращает его дряхлого отца из старика в молодого. Геракл бьётся за жену с речным богом Ахелоем, тот оборачивается то змеем, то быком — и все-таки побеждён. Тесей входит в критский Лабиринт и убивает там чудовищного Минотавра; царевна Ариадна дала ему нить, он протянул ее за собою по путаным коридорам от входа до середины, а потом нашёл по ней дорогу обратно. Эту Ариадну отнял у Тесея и сделал своею женою бог Дионис, а венчик с ее головы он вскинул в небо, и там он засветился созвездием Северной Короны.

Строителем критского Лабиринта был умелец афинянин Дедал, пленник грозного царя Миноса, сына Зевса и отца Минотавра. Дедал томился на его острове, но бежать не мог: все моря были во власти Миноса. Тогда он решил улететь по небу: «Всем владеет Минос, но воздухом он не владеет!» Собрав птичьи перья, он скрепляет их воском, вымеряет длину, выверяет изгиб крыла; а мальчик его Икар рядом то лепит комочки воска, то ловит отлетающие пёрышки. Вот уже готовы большие крылья для отца, маленькие для сына, и Дедал учит Икара: «Лети мне вслед, держись середины: ниже возьмёшь — от брызг моря отяжелеют перья; выше возьмёшь — от жара солнца размякнет воск». Они летят; рыбаки на берегах и пахари на пашнях вскидывают взгляды в небо и замирают, думая, что это вышние боги. Но опять повторяется участь Фаэтона: Икар радостно забирает ввысь, тает воск, рассыпаются перья, голыми руками он хватает воздух, и вот уже море захлёстывает его губы, взывающие к отцу. С тех пор это море называется Икарийским.

Как на Крите был умельцем Дедал, так на Кипре был умельцем Пигмалион. Оба они были ваятелями: про Дедала говорили, что его статуи умели ходить, про Пигмалиона — будто его статуя ожила и стала ему женой. Это была каменная девушка по имени Галатея, такая прекрасная, что Пигмалион сам в неё влюбился: ласкал каменное тело, одевал, украшал, томился и наконец взмолился к богам:

«Дайте мне такую жену, как моя статуя!» И богиня любви Афродита откликнулась: он касается статуи и чувствует мягкость и тепло, он целует ее, Галатея раскрывает глаза и разом видит белый свет и лицо влюблённого. Пигмалион был счастлив, но несчастны оказались его потомки. У него родился сын Кинир, а у Кинира дочь Мирра, и эта Мирра кровосмесительной любовью влюбилась в своего отца. Боги в ужасе обратили ее в дерево, из коры которого, как слезы, сочится душистая смола, до сих пор называемая миррою. А когда настало время родить, дерево треснуло, и из трещины явился младенец по имени Адонис. Он вырос таким прекрасным, что сама Афродита взяла его себе в любовники. Но не к добру: ревнивый бог войны Арес наслал на него на охоте дикого вепря, Адонис погиб, и из крови его вырос недолговечный цветок анемон.

А ещё у Пигмалиона был то ли правнук, то ли правнучка, по имени то ли Кенида, то ли Кеней. Родилась она девушкой, в неё влюбился морской Посейдон, овладел ею и сказал: «Проси у меня чего угодной Она ответила: «Чтоб никто меня больше не мог обесчестить, как ты, — хочу быть мужчиной!» Начала эти слова женским голосом, кончила мужским. А в придачу, радуясь такому желанию Кениды, бог дал ее мужскому телу неуязвимость от ран. В это время справлял многолюдную свадьбу царь племени лапифов, друг Тесея. Гостями на свадьбе были кентавры, полулюди-полулошади с соседних гор, дикие и буйные. Непривычные к вину, они опьянели и набросились на женщин, лапифы стали защищать жён, началась знаменитая битва лапифов с кентаврами, которую любили изображать греческие скульпторы. Сперва в свадебном дворце, потом под открытым небом, сперва метали друг в друга литыми чашами и алтарными головнями, потом вырванными соснами и глыбами скал. Тут-то и показал себя Кеней — ничто его не брало, камни отскакивали от него, как град от крыши, копья и мечи ломались, как о гранит. Тогда кентавры стали забрасывать его стволами деревьев: «Пусть раны заменятся грузом!» — целая гора стволов выросла над его телом и сперва колебалась, как в землетрясении, а потом утихла. И когда битва кончилась и стволы разобрали, то под ними лежала мёртвая девушка Кенида,

Поэма близится к концу: про битву лалифов с кентаврами рассказывает уже старый Нестор в греческом лагере под Троей. Даже Троянская война не обходится без превращений. Пал Ахилл, и тело его вынесли из битвы двое: мощный Аякс нёс его на плечах, ловкий Одиссей отражал наседающих троянцев. От Ахилла остался знаменитый доспех, кованный Гефестом: кому он достанется? Аякс говорит: «Я первый пошёл на войну; я сильнейший после Ахилла; я лучший в открытом бою, а Одиссей — лишь в тайных хитростях; доспех — мне!» Одиссей говорит: «Зато лишь я собрал греков на войну; лишь я привлёк самого Ахилла; лишь я удержал войско от возврата на десятый год; ум важней, чем сила; доспех — мне!» Греки присуждают доспех Одиссею, оскорблённый Аякс бросается на меч, и из крови его вырастает цветок гиацинт, на котором пятнышки складываются в буквы «AI» — скорбный крик и начало Аяксова имени.

Троя пала, Эней плывёт с троянскими святынями на запад, на каждой своей стоянке он слышит рассказы о превращениях, памятные в этих дальних краях. Он ведёт войну за Лаций, потомки его правят в Альбе, и оказывается, что окрестная Италия не менее богата сказаниями о превращениях, чем Греция. Ромул основывает Рим и возносится в небеса — сам превращается в бога; семь столетий спустя Юлий Цезарь спасёт Рим в гражданских войнах и тоже вознесётся кометою — сам превратится в бога. А покамест преемник Ромула, Нума Помпилий, самый мудрый из древних римских царей, слушает речи Пифагора, самого мудрого из греческих философов, и Пифагор объясняет ему и читателям, что же такое превращения, о которых сплетались рассказы в столь длинной поэме.

Ничто не вечно, — говорит Пифагор, — кроме одной лишь души. Она живёт, неизменная, меняя телесные оболочки, радуясь новым, забывая о прежних. Душа Пифагора жила когда-то в троянском герое Евфорбе; он, Пифагор, это помнит, а люди обычно не помнят. Из людских тел душа может перейти и в тела животных, и птиц, и опять людей; поэтому мудрый не станет питаться мясною пищей. «Словно податливый воск, что в новые лепится формы, / Не пребывает одним, не имеет единого вида, / Но остаётся собой, — так точно душа, оставаясь / Тою же, — так говорю! — переходит в различные плоти».

А всякая плоть, всякое тело, всякое вещество изменчиво. Все течёт: сменяются мгновенья, часы, дни, времена года, возрасты человека. Земля истончается в воду, вода в воздух, воздух в огонь, и снова огонь уплотняется в грозовые тучи, тучи проливаются дождём, от дождя тучнеет земля. Горы были морем, и в них находят морские раковины, а море заливает когда-то сухие равнины; иссыхают реки и пробиваются новые, острова откалываются от материка и срастаются с материком. Троя была могуча, а нынче в прахе, Рим сейчас мал и слаб, а будет всесилен: «В мире ничто не стоит, но все обновляется вечно».

Вот об этих вечных переменах всего, что мы видим в мире, и напоминают нам старинные рассказы о превращениях — метаморфозах.

«Метаморфозы» означает «превращения». Овидий собрал более 200 мифов в одну поэму. Начинаются «Метаморфозы» с сотворения мира, а заканчиваются за год до рождения Овидия – когда душа Юлия Цезаря возносится кометой.

Действия движутся от древности к современности. Мировой потоп, посланный людям за грехи, уничтожил все живое. Спаслись лишь праведники – праотец Девкалион и жена его Пирра, сумевшие по наущению богов возродить род людской из каменьев земных. Мировой пожар случился по дерзости Фаэтона, сына Солнца, бездумно разъезжавшего по небу на колеснице.

Далее описывается век героев: боги сошли к смертным. Люди стали впадать в гордыню, посмели равняться с богами и были покараны. Дионис, сын Зевса, ходит по свету, дарит вино. Друзей наделяет, врагов наказывает. Жадный Мидас жаждет богатства. Руки царя начинают творить чудо: от прикосновения все становится золотым. Бог исполнил волю, но металлом становятся и хлеб, и вино. Мидас просит избавить от дара - Дионис с улыбкой велит вымыть руки в реке Пактоле.

Зевс с Гермесом в облике странников путешествуют меж людей, хозяева гонят их. Лишь бедняки Филемон и Бавкида привечают гостей, угощают скромной едой. Поняв, кто перед ними, просят смилостивиться за убогий прием. Боги превращают хижину в богатый храм. Старики остаются при нем жрецами, а после смерти превращаются в дуб и липу.

Герои совершают подвиги. Персей расправляется с Горгоной, взгляд которой обращает в камень. Медея, которую Ясон привез из Колхиды, превращает отца аргонавта в юношу. Геракл побеждает речного бога Ахелоема, оборачивающегося то змеем, то быком. Тесей убивает Минотавра, но царевну Ариадну, давшую ему путеводную нить по Лабиринту, отнимает и делает женой бог Дионис.

Дедал, пленник грозного Миноса, мастерит крылья, чтобы покинуть остров. Все готово, отец учит Икара: лети за мной, держись середины. Но юноша взмывает ввысь, воск тает - Икар погибает в море.

Кипрский Пигмалион влюбляется в свое творение и молит богов: «Дайте мне такую жену, как моя статуя!». Афродита оживляет Галатею. Пигмалион счастлив, в отличие от своих потомков: Киннир прелюбодействовал с дочерью Миррой. За этот грех боги обратили ее в дерево, из трещины явился младенец – Адонис. Прекрасного юношу Афродита взяла в любовники, но ревнивый бог войны Арес уничтожил его, наслав вепря.

Правнучка Пигмалиона Кенида приглянулась Посейдону, он силой овладел ею. Позже решил исполнить любое желание - девушка попросила превратить ее в мужчину. Так он и сделал, наделив тело Кенея неуязвимостью.

В то время царь племени лапифов справлял свадьбу. Среди гостей были кентавры. Опьянев, они набросились на женщин, мужчины стали защищать жен, завязалась битва. Тут-то и показал себя Кеней, которого ничего не брало. Кентавры забросали юношу вырванными деревьями, решив раны заменить грузом. После битвы под стволами нашли мертвую Кениду.

О битве лапифов с кентаврами рассказывает старый Нестор в лагере под Троей. Война тоже не обходится без метаморфоз. Знаменитым доспехом Ахилла после его смерти пытаются завладеть мощный Аякс и ловкий Одиссей. Греки присуждают латы Одиссею. От обиды Аякс кидается на меч, из крови вырастает гиацинт.

После падения Трои Эней, спасая святыни, плывет на запад и повсюду слышит рассказы о превращениях. Италия тоже богата сказаниями: Ромул основал Рим и превратился в бога, через семь веков Юлий Цезарь спасет Рим и вознесется кометой.

100 Великих Книг Демин Валерий Никитич

51. ОВИДИЙ «МЕТАМОРФОЗЫ»

51. ОВИДИЙ

«МЕТАМОРФОЗЫ»

Пушкин назвал Овидия наставником «в науке страсти нежной». В самом деле, большая часть творческого наследия (которое, по счастью, почти полностью сохранилось) этого крупнейшего римского поэта посвящена теме любви. Здесь и знаменитый лирический дневник «Любовные элегии», и еще более знаменитая «Наука любви» (с примыкающим к ней «Лекарством от любви»). «Наука» пользовалась у современников особым успехом (да и сегодня это наиболее читаемая книга Овидия): как же, это ведь стихотворный свод хитроумных наставлений (настоящий учебник!) - как шаг за шагом обольщать и соблазнять любимую женщину.

Любовная тема красной нитью проходит и через грандиозное творение Овидия «Метаморфозы» в 15 - и книгах. Отличие от других произведений лишь в том, что здесь любовью охвачены не обыкновенные люди, а боги и другие мифологические персонажи. Впрочем, и те и другие предстают перед читателем совершенно, как живые люди. По существу Овидию удалось создать подлинную энциклопедию античной мифологии: многие подробности сюжетов можно найти только здесь. Хотя по первоначальному замыслу поэт намеривался уделить внимание лишь разного рода превращениям - по-гречески метаморфозам (отсюда и название книги).

Превращениям подвержено все; у Овидия данное слово - попросту синоним понятий «творение» и «развитие»: Хаос превращается в Космос, глина в руках Прометея - в человека, боги - в различные существа (главным образом с целью удовлетворения своей любовной похоти), напротив, жертвы их преследования - в неодушевленные объекты (Дафна - в лавр, Сиринга - в тростник и т. д.).

С мастерством, доступным только великому мыслителю, рисует Овидий картины возникновения и становления Мироздания из первоначального Хаоса:

Не было моря, земли и над всем распростертого неба, -

Лик был природы един на всей широте мирозданья, -

Хаосом звали его. Нечлененной и грубой громадой,

Бременем косным он был, - и только, - где собраны были

Связанных слабо вещей семена разносущные вкупе. «…»

Воздух был света лишен, и форм ничто не хранило.

Все еще было в борьбе, затем что в массе единой

Холод сражался с теплом, сражалась с влажностью сухость,

Битву с весомым вело невесомое, твердое с мягким…

И вот Творец («бог некий - какой неизвестно») превращает первозданный Хаос в гармонию природы - со звездным небом, землей и покрывающими ее морями. Затем Прометей создает первых людей, наделив их разумом и жаждой познания:

«… Высокое дал он лицо человеку и прямо

В небо глядеть повелел, поднимая к созвездиям очи».

На земле восцаряет золотой век - недосягаемый образец для всех последующих несовершенных общественных устроений. Да, было, оказывается, на земле время, когда люди жили в полном счастье и изобилии, не зная раздоров и войн:

Первым век золотой народился, не знавший возмездий,

Сам соблюдавший всегда, без законов, и правду и верность.

Не было страха тогда, ни кар, и словес не читали

Грозных на бронзе; толпа не дрожала тогда, ожидая

В страхе решенья судьи, - в безопасности жили без судей. «…»

Не окружали еще отвесные рвы укреплений; «…»

Не было шлемов, мечей; упражнений военных не зная,

Сладко вкушали покой безопасно живущие люди. «…»

… Урожай без распашки земля приносила;

Не отдыхая, поля золотились в тяжелых колосьях,

Реки текли молока, струились и нектара реки,

Капал и мед золотой, сочась из зеленого дуба…

Социальная гармония продолжалась долго, но не вечно. На смену безмятежному золотому веку пришли попеременно века - серебряный, медный и железный. Общество деградировало, вступило в полосу нескончаемых войн и беспрестанной борьбы за выживание. В конце концов, боги решили покарать человечество за нечестивость и обрушили на землю воды потопа. Погибли все, кроме двух праведников - сына Прометея Девкалиона и его двоюродной сестры и жены Пирры. Приходилось начинать все сначала. Последующие поколения людей возникли из камней: те, которые бросал через плечо Девкали-он, стали мужчинами; те, же, что бросала Пирра, превратились в женщин. Но золотой век уже не вернулся. Человечество сделалось таким, каким оно остается и по сей день - злобным и эгоистичным.

По коварству и изощренной жестокости боги не отставали от людей. На данную тему Овидий воссоздает множество картин, ставших хрестоматийными. Самая впечатляющая - история Ниобы и ее погубленных детей. Фиванская царица Ниоба имела многочисленное потомство (по одной версии - 12, по другой - 14, по третьей - 20 сыновей и дочерей) и как-то посмеялась над титанидой Латоной (греческая Лето), которая подарила Юпитеру только двоих детей - близнецов Аполлона и Артемиду. Оскорбленная Латона потребовала возмездия, и Аполлон с Артемидой безжалостно перестреляли из лука всех детей Ниобы. Обезумевшая от горя мать превратилась в камень, источающий слезы. Этот классический сюжет в гениальной переработке Овидия достиг высшей степени трагедийности.

Вот лишь несколько строк из обширного текста, где Ниоба молит Артемиду сжалиться над ней и сохранить жизнь хотя бы одной, последней, самой младшей дочери:

… Лишь оставалась одна: и мать, ее всем своим телом,

Всею одеждой прикрыв: - «Одну лишь оставь мне меньшую!

Только меньшую из всех я прошу! - восклицает. - Одну лишь!»

Молит она: а уж та, о ком она молит, - погибла…

Сирой сидит, между тел сыновей, дочерей и супруга,

Оцепенев от бед. Волос не шевелит ей ветер,

Нет ни кровинки в щеках; на лице ее скорбном недвижно

Очи стоят; ничего не осталось в Ниобе живого.

«Метаморфозы» перенасыщены мифологическими образами, сюжетами и коллизиями. Овидий доводит свое беспримерное поэтическое повествование до величия Рима и триумфа Юлия Цезаря. Но заключительный аккорд связан не с богами и героями, а с самим автором. Продолжая традицию, начатую его великим современником Горацием, Овидий заключает свою поэму гимном в честь самого себя. Это тема «Памятника», вдохновившая впоследствии Державина и Пушкина. У Овидия она звучит так:

Вот завершился мой труд, и его ни Юпитера злоба

Не уничтожит, ни меч, ни огонь, ни алчная старость. «…»

Лучшею частью своей, вековечен, к светилам высоким

Я вознесусь, и мое нерушимо останется имя.

Всюду меня на земле, где б власть не раскинулась Рима,

Если только певцов предчувствиям верить - пребуду.

Овидий Овидий – (Публий Овидий Назон) – один из самых даровитых римских поэтов, род. в 43 г. до Р. Хр. (711 по основании Рима) в г. Сульмоне, в стране пелигнов, небольшого народа сабелльского племени, обитавшего к В от Лациума, в гористой части Средней Италии. Место и время своего