Вступительная статья к сборнику конец.

3.2.2. Вступительная статья

Это относительно самостоятельное сочинение, в котором широко толкуется творчество автора или издаваемое произведение для того, чтобы помочь
читателю лучше, глубже, тоньше воспринять содержание книги, разобраться в её сложностях, познакомиться с ее историей, читательской судьбой
и переменами в оценке. Так что вступительная статья особенно необходима
в книгах сложных, в содержании которых нелегко разобраться без дополнительных сведений. Помещается она чаще всего в изданиях отдельных произведений или собраний сочинений писателей, ученых, общественных деятелей (см. Прил. 9 на с. 76).

Вступительная содержит аналитический материал, который должен
в самом широком плане ориентировать читателя в литературном процессе
и в конкретном литературном произведении. Она представляет автора и его книгу, характеризует место произведения в творчестве автора.

Таким образом, цель вступительной статьи - шире, чем у предисловия. Это и анализ, и осмысление творчества или произведения.

В сущности, вступительная статья - это историко-литературное, историко-научное или теоретическое произведение, которое в известной степени
самостоятельно, и потому может быть опубликовано даже в виде отдельного издания или в составе сборника произведений автора вступительной статьи.
В силу своего изложения она не может принадлежать автору книги. Чаще всего вступительная статья - принадлежность издания произведений классики.

Вступительная статья должна открывать книгу. Ее место - после титульного листа, перед предисловием автора, если оно входит в издание. Предшествовать вступительной статье может только предисловие издательства, редакции или редактора либо оглавление (содержание), если принято решение поместить его в конце издания.

Оформление вступительной статьи:

Чаще всего вступительную статью, как и предисловие, набирают шрифтом более мелким по кеглю, чем шрифт основного текста, с целью резко отделить аппаратный текст от основного.

3.2.3. Послесловие

Послесловие очень близко по назначению к вступительной статье с той лишь разницей, что автор послесловия в большей степени оперирует материалом произведения в расчёте на знакомство с ним читателя. Послесловие не только анализирует и осмысляет с современных позиций произведение автора,
но и часто дополняет его современным материалом. В отличие от вступительной статьи оно может быть написано автором переиздаваемой книги, если прошло много времени со времени выпуска предыдущего издания и если все новые материалы он предпочитает включать не в текст произведения, а в концентрированном виде в послесловие. Однако в этом случае послесловие перестаёт быть чисто аппаратной частью. Скорее это дополнительная глава произведения, так что такое послесловие точнее было бы назвать дополнением.

Послесловие помещают после приложения (ий), перед всеми другими частями затекстового аппарата: библиографическими списками, примечаниями, вспомогательными указателями и т. п. - к этим частям затекстового аппарата читатель обращается многократно и по ходу чтения, и после, что и вынуждает их ставить ближе к концу издания, чтобы облегчить их розыск.

3.2.4. Комментарии

Это составная часть аппарата издания, представляющая собой свод сведений, которые разъясняют и толкуют факты, слова, фрагменты текста или всего произведения и тем помогают читателю глубоко понять его.

Они могут:

1) раскрывать историю текста (текстологический комментарий);

2) освещать творческую историю произведения, а также историю его критики (историко-литературный комментарий);

3) описывать историю издания или сообщать о первой и важнейших публикациях (издательский комментарий);

4) пояснять скрытые цитаты, намёки на события и факты времени, в которое творил автор, раскрывать смысл упоминания лиц и фактов в тексте произведения, а также малоизвестных читателю деталей быта и т. п. (реальный комментарий, т. е. поясняющий реалии).

При небольшом объёме комментариев к произведению все их виды могут быть слиты в единый, комплексный комментарий.

Хороший исследовательский комментарий должен быть лаконичен по форме изложения, не должен излагать тех сведений, которые легко найти в общедоступных энциклопедических словарях и элементарных справочниках. Крупный недостаток некоторых комментариев состоит в неправильном выборе комментируемых мест: комментируется часто то, что легко может быть установлено, и совсем не комментируется то, на что комментатор не нашел ответа. Места, не понятые комментатором, должны непременно включаться в комментарий с указанием, что данное место не поддается комментированию.

Комментарий помогает читателю узнать историческое имя, географическое название и пр., понять то, что неясно, и получить сведения о том, что еще
в данном тексте не установлено и не объяснено наукой, что нуждается
в дальнейших исследованиях.

Самое важное в комментарии - это самое трудное место в литературном произведении. Поэтому дать комментарий к тому, что не было до сих пор правильно понято, что сейчас понимается иначе читателем, чем понималось автором или его читателями-современниками, - задача почетная, превращающая комментарий в исследование. Но бывают и примитивные комментарии, объясняющие взрослому читателю то, что он легко может найти в общедоступных справочниках (словарях, энциклопедиях и пр.), которые каждый интеллигентный человек должен иметь дома или, по крайней мере, может найти в библиотеке. Комментарии, повторяющие сведения из общедоступных справочных руководств, - «глупые» комментарии.

Недопустимо комментировать только то, что комментатор легко понял, и оставлять без объяснения трудные места. Конечно, комментатор может столкнуться с трудностями, может не найти объяснения тому или иному месту,
но в таком случае он должен честно написать:

«Место не поддается объяснению»;

или лучше:

«Это место не удалось объяснить».

Тем самым он указывает на необходимость дальнейших поисков, и такое признание собственного бессилия оказывается небесполезным. Это признание
честное, и оно свидетельствует об известном уровне «научной этики» комментатора - конечно, если он только действительно приложил усилия для расшифровки загадочного места.

Комментарии всегда помещают за текстом произведения или произведений; они - часть затекстового аппарата издания. При наличии приложений и библиографических списков или указателей комментарии целесообразно располагать за ними перед примечаниями, если последние отделены от комментариев. Общие комментарии (ко всему произведению в целом) предваряют комментарии к конкретным местам основного места.

Возможно и такое расположение:

Издательский комментарий

Общий текстологический комментарий

Текстологический комментарий к конкретным местам текста

Историко-литературный комментарий


Реальный комментарий (может быть слит с примечанием).

Основные ПРИО оформления комментариев:

Комментарии отдельно от примечаний помещают тогда, когда среди них нет тех, что относятся к конкретным местам основного текста. Комментарии
к конкретным местам основного текста и примечания обычно печатают вместе, т. к. предмет пояснения у них одного типа (например, имя лица, скрытая цитата и т. п.) и границ между ними зыбка;

Комментарий ко всему произведению представляет собой разного объёма статью об источниках текста, истории издания и (или) критического восприятия произведения. Постраничные же комментарии могут быть оформлены либо
в последовательности основного текста, либо, как словарь, в алфавитном
порядке комментируемых имён или предметов, что значительно облегчает
розыск комментария при повторном упоминании имени или предмета и избавляет от дублирования имён и предметов в тех случаях, когда указатели и комментарии помещаются раздельно;

Объём комментариев зависит от вида издания по читательскому назначению, т. е. чем шире круг читателей, тем меньшим должен быть объём комментариев и примечаний, т. к. всё специальное широкому кругу читателей не
нужно. Комментарии не должны быть исчерпывающим ответом на вопрос.
Максимальная сжатость - принципиальная особенность комментария. Он обязан содержать лишь то, без чего затруднительно или нельзя понять автора - его текст;

Комментарии набирают шрифтом меньшего кегля, чем кегль шрифта
основного текста.


Оригинала, а точнее говоря, через оценку семантической и стилистической эквивалентности языковых единиц, составляющих текст перевода и текст оригинала. III. Работа редактора над статьями в энциклопедическом издании (на примере переводных детских энциклопедий издательства «Дорлинг Киндерсли»): 1. Особенности детских энциклопедий издательства «Дорлинг Киндерсли». Основанное в 1974 году, ...


Проблем и постоянного попутного решения творческих задач. Собственно творческая работа над автор­ским оригиналом в свою очередь невозможна без определенной орга­низационной и информационной работы. Редактор может заниматься со­вершенствованием произведения, если обеспечены контакты с автором, рецензентами, получена информация, касающаяся массива и потока изданий, найдены необходимые для...

Его регистрация», «Стороны договора залога» и «Права и обязанности сторон». Выбранная автором двухступенная рубрикация соответствует читательскому адресу (студенты и преподаватели вузов, специалисты) и виду издания (пособие). Анализ композиции позволил выявить следующие недочеты: 1. Разделы «Введение», «Заключение» и «От автора»отсутствуют. А они могли бы дать информацию будущему читателю об...

В авторской редакции. Структура книги: На обложке размещены следующие элементы: имя и фамилия автора (Владимир Свиридов), название книги ("Многоточие"), подзаголовок ("Путешествие мужчины и женщины по уссурийской тайге в местах обитания тигров и леопардов"). Порядок расположения правильный. На второй странице обложки расположена информация об авторе и его фотография, что обычно находится...

Она может быть опубликована наряду с предисловием или независимо от него. Она органически связана с основным материалом, освещает вопросы творчества ученого, его путь в науке, раскрывает научную значимость и историю вопроса. На научную самостоятельность вступительной статьи указывает то, что она обычно является авторским признанием известного ученого, видного специалиста. Поэтому ее иногда заменяет самостоятельная работа авторитетного ученого, тематически связывающая с публикуемым научным изданием. Подобная работа, выполняющая роль вступительной статьи, находит применение как в научных монографиях, так и в сборнике научных трудов.

Есть в научном издании элементы, которые вводят читателя в книгу, ориентируют в ней, поясняют ее значение, указывают ее место в потоке ей подобных. Это - предисловие и вступительная статья. Они предназначены для того, чтобы подготовить читателя к рациональному использованию публикуемой научной информации и более глубокому, осознанному ее освоению.

Предисловие может представить автор, оно может быть написано редактором, издателем, в сборниках научных трудов- составителем. Хотя предисловие пишут по поводу издания, фактически оно должно быть самостоятельным произведением, раскрывающим специфику этого издания. В нем оговаривают и объясняют отличительные стороны содержания и формы (структуры, языка, стиля) основного произведения, раскрывают его жанровые особенности.

В предисловии к сборнику дается характеристика составляющих его трудов, говорится о принципах его формирования, приводятся сведения об авторах. Если сборник продолжающийся, то предисловие публикуют, как правило, в первом (начальном) номере, в последующем он может иметь место при необходимости объяснить какие-либо изменения в планах выпуска сборника - скажем, изменения в тематическом профиле, структуре, составе редакционной коллегии. В юбилейном сборнике предисловие дает характеристику события, подводит определенный итог достижений в соответствующей научной области или в разработке проблемы, темы. Обычно не обходится без предисловия сборник материалов научных съездов, конференций. В нем приводят общие сведения о форуме, о его тематике, проведенных в его рамках мероприятиях, об участниках, рассмотренных и выдвинутых проблемах, ходе их обсуждения, излагаются основные результаты, планы, программы.

Предисловие к научной монографии содержит объяснение обусловленности ее издания, дает характеристику проблемы, цели ее разработки, особенностей метода исследования, теоретической, эмпирической базы и условий исследования, отмечает своеобразие авторской концепции. В коллективной монографии предисловие может содержать сведения об ее авторах и личном научном вкладе каждого из них.

Вступительная статья как элемент аппарата может быть опубликована наряду с предисловием или независимо от него. Будучи, так же как и предисловие, органически связанной с основным материалом, вступительная статья освещает вопросы творчества ученого, его путь в науке, раскрывает научную значимость и историю вопроса, проблемы, захватывает смежные научные вопросы.

На научную самостоятельность вступительной статьи указывает то, что она обычно является авторским произведением известного ученого, видного специалиста. Поэтому иногда вступительную статью заменяет самостоятельная работа авторитетного ученого, тематически связанная с публикуемым научным изданием. Подобная работа, выполняющая роль вступительной статьи, находит применение как в научных монографиях, так и в сборниках научных трудов.

В рамках художественно-эстетического комплекса организована в школе работа литературной гостиной. Такая форма работы стала любимой для всех участников образовательного процесса. Посещать гостиную очень нравится учителям, они общаются, раскрывают свои скрытые возможности, таланты, общаются с детьми и их родителями. Такое общение сближает интересы всех групп, дети раскрываются в новых, необычных для себя ролях, родители видят в учителях до боли родных людей, готовых помочь ребенку найти себя, сами постепенно становятся активными участниками происходящих действий.

Непринужденная обстановка, доброжелательность, творчество, возможность показать свои способности, позволяют создать атмосферу полезного отдыха и интересного общения.

«Искусство – высокая форма бытия человека, и общение с ним способно поднять личность на более высокую ступень». Оно даёт нам эстетически пережить то, что каждый из нас вследствие скоротечности жизни пережить не мог бы. Оно совершенствует наш «эстетический взор», воспитывает чуткость и внимательность. Наконец, искусство пробуждает в нас художников и поэтов.

Каждый человек в разные периоды своей жизни хотел быть артистом, певцом, художником и даже писателем. Как найти способ попробовать себя во всех этих ролях? Как узнать, на что я способен? Не скрывается ли в личности ребенка великое дарование?

Вот для этого и существуют различные формы и методы работы, направленные на целостное развитие личности ребенка. Мое внимание как учителя привлекает идея синтеза разных видов искусств, введение в практику интегрированных уроков. Интеграция

предметов художественного цикла в полной мере реализуется и во внеклассной деятельности.

О жизни и творчестве русских писателей и поэтов:

- «Душа хотела б быть звездой» (по творчеству Ф.И. Тютчева)

- «Я - очень русский человек…» (по творчеству И.А. Бунина);

- «Душа, не знающая меры» (по творчеству М.И. Цветаевой);

- «Мелочи жизни или разговор по душам» (по творчеству М.Зощенко и Н.Тэффи);

- «Я - гений Игорь Северянин» (по творчеству И.В.Северянина);

«Шестое чувство» (по творчеству писателей и поэтов русского зарубежья); «Жизнь Иисуса Христа» (в творчестве русских писателей);

О взаимосвязи различных видов искусств - литературы, музыки и живописи:

Вечер сонетов «Благославляю имя из имен»,

Вечер русского романса,

- «Цветы мне нежно улыбались»,

- «Осенняя гостиная «Падают листья».

Во всех вечерах активное участие принимали учащиеся старших классов.

Предлагаемый материал даст возможность расширить литературный и искусствоведческий кругозор старших школьников, пробудить интерес к жизни и творчеству писателей и поэтов разных эпох, помогут учителю приобщить ребят к разным видам театральной деятельности, развить ораторские способности, а также оставить в сердцах ребят определенный эмоциональный трепет, душевное волнение.

Скачать:


Предварительный просмотр:

“Под сенью дружных муз…”

Ученики:

  • Александр Пушкин – Марьяков И.
  • Иван Пущин – Кукушкин С.
  • Антон Дельвиг - Швечиков А.
  • Николай Корсаков – Неустроев Женя
  • Александр Горчаков - Антипин Е.
  • Вильгельм Кюхельбекер – Рыбин А., Неустроев Никита
  • Екатерина Бакунина – Горшкова Т.
  • сестры Вельо – дочери придворного банкира – Осипова К., Калашникова К.

Учителя:

Государственный чиновник - Иванов М.

Малиновский Василий Фёдорович – Старков В.

Куницын Александр Петрович – Борошнев П.

Карцев Яков Иванович – Самедов Саид

Кошанский Николай Фёдорович – Махмудов Тофик

Жуковский Василий Андреевич - Белослудцев В.

Чаадаев Пётр Яковлевич -

Какая удивительная пора - отрочество! Открытие мира, приобретение друга, первая любовь - всё случается в отрочестве. И как замечательно, что отрочество самую светлую часть суток проводит в школе. Именно в её стенах раздвигаются горизонты знаний, взрослеющий человек осознаёт своё предназначение и наполняется светом душа...

Для чего мы учимся? Наверное, не только для себя, для своего имиджа, как модно сейчас говорить. Школа всегда хочет оделить нас благородством, а качество это предполагает должное отношение и к Отечеству. «Для общей пользы» - было написано на медали, которая вручалась каждому воспитаннику, первого в России закрытого учебного заведения - Царскосельского лицея, который двести лет назад заканчивал А.С. Пушкин.

Нынче лицеев в России не счесть. А останутся ли в памяти выпускников их лицейские годы, как остались они в памяти гениального поэта и его товарищей? Будут ли они столь трепетно и нежно вспоминать свои школьные дни? Пронесут ли дружбу через всю жизнь и столь же честно и безоглядно послужат Отечеству?

Предлагаем провести сегодня день самоуправления под девизом «Для общей пользы»

Учебно-воспитательный процесс в Царскосельском лицее организовывали директор, семь профессоров, два адъюнкта, один священник - преподаватель закона Божьего, шесть учителей изящных искусств и гимнастических упражнений, три надзирателя и три гувернера. Кроме того, в штате Лицея находились врач, бухгалтер, два парикмахера, швейцар, пять писцов, несколько сторожей, кухарок, прачек и других вспомогательных работников.

В лицее была своя система оценок: «ноль» ставили за непосещение лекций, когда у ученика не было интереса к предмету, «единица» - самая лучшая оценка, «4» - худшая.

По военному делу, например, у Пушкина была 4+. По окончании лицея он был двадцать шестым по своим успехам.

Сцена 1. Открытие Лицея

Под музыку (А. Рубинштейн Мелодия Фа-мажор ) гости входят в зал, усаживаются к столикам, зажигают свечи. Входят гости-артисты (госуд. чиновник, Малиновский, Куницын, Кошанский и две светские дамы) поднимаются на сцену и садятся в кресла.

Чиновник объявляет царский указ

Манифест об учреждении Лицея и высочайше дарованная ему грамота:

«Ныне отверзаем новое святилище наук.

  • Новую высшую придворную школу в греческой традиции назвать Лицеем. Поместить близ резиденции царя в Царском Селе.
  • Инициатива создания привилегированного ученого заведения принадлежала министру народного просвещения Андрею Кирилловичу Разумовскому и министру юстиции Михаилу Михайловичу Сперанскому.
  • Учреждение Лицея имеет целию образование юношества, особенно предназначенного к важным частям службы государственной…
  • Сообразно сей цели, Лицей составляется из отличнейших воспитанников, равно и наставников, знаниями и нравственностью своей общее доверие заслуживающих.
  • Лицей в правах и преимуществах своих равняется с российскими университетами.
  • В сем особом учебном заведении телесные наказания запретить».

Император Александр I

Звучит «Гаудеамус», по проходу идут главные исполнители-лицеисты: Пушкин, Пущин, Дельвиг, Кюхельбекер, Горчаков, Корсаков, Илличевский. Выстраиваются у сцены. Звучат стихи Пушкина «19 октября. Лицеисты дают клятву, соединяя руки.

Пушкин. Друзья мои, прекрасен наш союз!

Пущин. Он как душа неразделим и вечен –

Горчаков. Неколебим, свободен и беспечен,

Срастался он под сенью дружных муз.

Кюхельбекер. Куда бы нас ни бросила судьбина,

Дельвиг. И счастие куда б ни повело,

Корсаков. Все те же мы:

Нам целый мир чужбина

Все. Отечество нам Царское Село!

Пушкин. Исполнится завет моих мечтаний;

Промчится год, и я явлюся к вам!

Дельвиг. О, сколько слёз и сколько восклицаний,

И сколько чаш, подъятых к небесам!

Корсаков. И первую полней, друзья, полней!

Пущин. И всю до дна в честь нашего союза!

Кюхельбекер. Благослови, ликующая муза,

Все: Благослови: да здравствует Лицей!

Горчаков.

Дельвиг.

Кюхельбекер.

Все:

(Торжественный марш Земля надежды и славы)

Горчаков. Это было закрытое учебное заведение, где мы, дворянские дети, должны были получить наилучшее образование, чтобы потом участвовать в управлении и просвещении России.

Пущин. Мы вошли в Торжественный зал. Роспись на стенах - строго героическая. Рассматривая её, сразу наполняешься чувством гордости и любовью к своему Отечеству.

Корсаков . На столе в красивом переплёте с медью большая книга - Устав лицея.

Горчаков . В Уставе лицея было записано, что все дети в этом учреждении равны, как дети одного отца. Воспрещалось кричать на служащих простого звания, несмотря на то, что мы, ученики, были дворянского сословия.

Корсаков. На торжество съехались министры, царь, родственники будущих лицеистов.

Пушкин. Вы помните: когда возник Лицей

Пущин. Как царь открыл для нас чертог Царицын?

Горчаков . И мы пришли,

Дельвиг .

И встретил нас Куницын

Приветствием меж царственных гостей...

Лицеисты делятся на две группы по обе стороны сцены, чтобы потом Куницын стал между ними.

Госуд. Чиновник. Директором Лицея назначается статский советник, дипломат Василий Федорович Малиновский . На него возлагается персональная ответственность за каждого воспитанника.

Малиновский (говорит медленно, запинаясь и смущаясь)

От своего лица и лица всех педагогов мы благодарим его величество за открытие сего храма наук.

Надобно «раскрыть в детях мысленность через изучение различных предметов, а раскрывши мысленность, приучать к различию добра и зла , чтоб не делали без рассуждения, и не говорили и не мыслили, поскольку всякая мысль открывается чрез перехождение в делание, а далее в дело.

Сии педагоги будут просвещать юношество и внушать им правила нравственного поведения:

Александр Петрович Куницын – педагог нравственных и политических наук

Николай Федорович Кошанский – преподаватель эстетики, российской и латинской словесности

Яков Иванович Карцев будет учить физическим и математическим наукам, милейший Теппер де Фергюсон согласился обучить лицеистов музыке и хоровому пению.

Федор Богданович Эльснер обучит их военной науке.

Многоуважаемый Давид Иванович де Будри - педагог по французской словесности

Сергей Гаврилович Чириков - гувернёр и преподаватель изящных искусств

Евгений Александрович Белов будет обучать истории и географии.

Куницын (начало речи говорит за столом)

Что есть Отечество? Оно в согражданах наших. Тот любит Отечество, кто радеет о пользе сограждан, кто самую жизнь не задумается отдать для блага общественного.

(Спускается в зал, становится среди мальчиков)

К вам обращаюсь я, юные питомцы, будущие столпы Отечества !

Из родительских объятий вы поступаете ныне под кров сего священного храма наук. Дорога чести и славы отрыта перед вами. Вам, избранным сынам дворянства нашего, предназначены высшие должности в государстве и в воинстве. На какую бы ступень власти ни взошли бы вы в будущем, помните всегда: нет выше сана, чем священный сан гражданина! Любовь к славе и Отечеству должны быть единственным вашим руководителем !

Пушкин

Куницыну дань сердца и вина!
Он создал нас, он воспитал наш пламень,
Поставлен им краеугольный камень,
Им чистая лампада возжена...

Пущин. Именно Куницын помог нам избрать девиз гуманный и благородный.

Лицеисты (хором). "Для Общей Пользы".

Музыка. Артисты садятся за столики.

Дельвиг.

Вечером этого торжественного дня мы играли около Лицея в снежки при свете иллюминации и тем заключили свой праздник, не подозревая тогда в себе будущих «столпов отечества», как величал нас Куницын. Нам было по 12, только некоторым чуть больше.

Представляются друг другу: Александр Пушкин, Иван Пущин, Антон Дельвиг, Вильгем Кюхельбекер, Илличевский, Николай Корсаков

Сцена 3. Учителя и ученики

Корсаков.

Открытие Лицея состоялось в четверг. А с понедельника начались занятия, потекла обычная лицейская жизнь. (учителя спускаются в зал)

Мы были мальчишки как мальчишки. Среди нас были и проказники, и спорщики, и лодыри, а порой, и неучи.

Лицеисты разбегаются по залу. Из конца в конец зала – перекличка лицеистов.

Моцарт. Дивертисмент ре-мажор

Дельвиг: А, знаете, господа, в общем не трудно привыкнуть к новой жизни.

Пущин . Ну да… вставать с 6 утра!

Кюхельбекер: А с 7 до 9 – класс! То есть учебные занятия.

Дельвиг: Но зато в 9 чай с белой булкой!

Пушкин: Сразу после чая - первая прогулка до 10!

Корсаков: Но с 10 до 12 снова класс! А с 12 до часу вторая прогулка! Гуляли обязательно в любую погоду.

Горчаков. Корнилов, Корсаков во время прогулки отстали от своих товарищей, рассматривали пойманных бабочек и производили шум. Слова и увещевания гувернёра Ильи Степановича Пилецкого, чтобы они сохраняли тишину и наблюдали порядок, нимало не имело на них действия.

Кюхельбекер: С 2 до 3 нудное чистописание! (Выводит что-то пером)

Корсаков: Но и рисование!

Дельвиг. По средам и субботам бывало вечернее танцеванье(показывает па) или фехтование(Делает выпад в сторону Пущина).

Пущин . (Тот отвечает на выпад) Каждую субботу - баня.

Горчаков . Потом повторение уроков или вспомогательный класс для отстающих.

Дельвиг . В половине девятого - звонок к ужину. (Лениво встаёт с кресел)

Горчаков . После ужина до 10 часов - отдых, развлечения.(Бросает скомканным листом бумаги)

Горчаков . В 10 часов - вечерняя молитва, сон.

Пущин: Нет, господа, что ни говори - жить можно!

С шумом выбегеют из зала

УЧИТЕЛЯ (разговор за столом):

Карцев. Это невыносимо, господа! Я ругаю их до трясцы, а толку никакого. Вызываю сегодня Пушкина к доске, задаю алгебраическую задачу.

Решайте, голубчик, Пушкин, решайте!

Он переминается с ноги на ногу, молча пишет формулы, спрашиваю:

Что же вышло? Чему равняется икс?

Нулю!

Хорошо! У вас, Пушкин, в моем классе все кончается нулем. Садитесь на свое место и пишите… свои стихи.

Кошанский. Надо воспитанникам запретить писать стихи, чтобы не отвлекались от занятий.

Карцев. Я зову их животинами. Так и вызываю: Яковлев-господин, животина-господин, и ничего, терпят. Надо их учить.

Малиновский . Не нравится мне ваша грубость, Яков Иванович. Нельзя унижать человеческое достоинство. Это же дети! Они растут!

Куницын.

Не буду ничего говорить о Саврасове, Тыркове, Мясоедове, Костенском – совершенный облом.

Горчаков умён, но прихорашивается, точно Нарцисс.

Пущин без всякого упрёка.

Матюшкин тих.

Кюхельбекер , видимо, посмешище для товарищей. Во всём чрезмерен: пишет так, что перья ломает.

Броглио отпетый, Данзас тоже: делает гримасы, ему всё трын-трава.

Пушкин грызёт перо и царапает на бумаге рисунки, так углубляясь в эти занятия, как будто в классе никого, кроме него, нет.

Дельвиг спит – в точном смысле этого слова.

Корф приличнее всех.

Кошанский. Больше всего хлопот доставляют Броглио и Данзас. Даже чёрный стол для нарушителей дисциплины не помогает, они к нему привыкли. Данзас имеет наглость заявлять, что за ним удобнее.

Карцев. Предлагаю одеть Данзаса на сутки в старый детский сюртучок. Он узок, беден, дурно сшит, это вызовет смех товарищей и произведёт воспитательное воздействие.

Малиновский. Зачем же так. Они же просто мальчишки, оторванные от дома, от своих родных.

Куницын. Мы потчуем их всевозможными знаниями. Но порой домашняя обстановка и крепкая родительская рука стократ дороже всякой школы. Василий Фёдорович, юноши любят и почитают Вас как отца. Позвольте, иной раз бывать в доме вашем. Может быть, здесь они научатся держать себя в разумной строгости.

Малиновский. Я с удовольствием Александр Петрович. Их можно понять. Это естественные порывы молодых людей, но нам должно напоминать им о чести и достоинстве дворянина.

УЧЕНИКИ: Лицеисты вбегают и хором поют

Этот список сущи бредни,

Все нули, все нули,

Ай-люли, люли, люли!

Дельвиг мыслит на досуге:

Можно спать в Кременчуге…

Мы ж нули, мы ж нули,

Ай-люли, люли, люли!

(Лицейские песни)

Корсаков . С начальниками обходимся без страха, шутим с ними, смеёмся.

Не пропускаются дни рождения

Горчаков. Проводятся соревнования по иностранным языкам: кто случайно заговорит по-русски, того штрафуют.

Дельвиг . Образовалась товарищеская семья.

Кюхельбекер: Друзья, здорово бывать у нашего Теппера! Только странно, что при его-то таланте он просто учитель пения?!

Пущин: А я хочу поведать вам историю его прежней жизни. Барон Теппер де Фергюсон родился в Польше, в семье богатого банкира. Но в одну из тамошних революций отец его погиб, а с ним и все богатство.

Дельвиг: Я слышал, что наш Теппер в это время путешествовал, как какой-нибудь “лорд” по Европе.

Пущин: Но, узнав о случившемся, он не растерялся. Напечатал в Вене в газете объявление, что дает уроки музыки. Восемь лет он провел в столице Австрии. В Вене тогда жили многие выдающиеся музыканты, среди них Моцарт, Сальери, молодой Бетховен.

Дельвиг: Теппер и Бетховен совершенствовали свое мастерство у одного учителя?

Горчаков: Теппер стал известен в Вене и других городах Европы как превосходнейший пианист и композитор. В XIX столетии переехал в Россию, женился и поселился здесь, в Царском Селе. Василий Фёдорович пригласил его преподавать пение нам – лицеистам.

звучит “Лунная соната” Бетховена

Лицеисты выстраиваются в одну линию и кладут руки на плечи друг другу. Пушкин в середине

Пушкин .

Вы помните ль то Розовое поле,

Друзья мои, где красною весной,

Оставя класс, резвились мы на воле

И тешились отважною борьбой?

В начале жизни школу помню я:

Там нас, детей беспечных, было много:

Неровная и резвая семья.

УРОКИ: Лицеисты поднимаются на сцену и садятся за парты

Кошанский (звонит и объявляет )

Господа, урок словесности (все садятся: на столе - листочки, перья).

Теперь, господа, будем пробовать перья! Опишите мне, пожалуйста, розу стихами. Все нагнулись над бумагой, сочиняют.

Пушкин. Я всё!

Моцарт Эльвира. Концерт для фортепиано с оркестром №21 до-мажор.

Где наша роза,

Друзья мои?

Увяла роза

Дитя зари.

Не говори:

«Вот жизни радость!»

Но повтори:

«Так вянет младость!»

В душе скажи:

«Прости, жалею!» -

И на Лилею

Нам укажи.

Кошанский Отлично! Дайте сюда вашу бумагу… (взял рукопись к себе ) Что же остальные ?(Дельвиг прикрывает рукопись рукой, Илличевский разорвал её). Желаю успехов, господа! (уходит)

Пущин. Ты гений, Пушкин! Я вижу на твоём челе сияние славы!

Это надо отметить! Фома всё устроит! Он мастер.

В зале лицеисты образуют круг, обнимая друг друга за плечи, из центра круга по очереди выскакивают трое. Задорно, с юмором они начинают:

Пушкин. Я, Малиновский и Пущин затеяли выпить …

Пущин. Я достал рому, добыли яиц…

Дельвиг . Натолкли сахару…

Пушкин . И началась работа у кипящего самовара.

Пушкин . Разумеется, кроме нас в вечерней пирушке приняли участие и другие: Яковлев-паяц, Дельвиг. Пришёл Кюхля. Когда веселье было в разгаре, в коридоре показался инспектор

Пущин. Мы трое явились и объявили, что это наше дело. И что мы одни виноваты.

Пушкин . Постановление следующее:

Госуд. чиновник: «Две недели стоять на коленях во время утренней и вечерней молитвы.

Трое опускаются на колени, все остальные за ними.

Чиновник. Встаньте, господа! Прекратите паясничать!

Пушкин. Почему? Я молюсь за господина инспектора. За него иначе нельзя.

Чиновник. Вы нарушаете благочиние, господин Пушкин. На три дня в карцер. (Пушкина уводят)

Лицеисты:

Этот список сущи бредни,

Кто тут первый, кто последний,

Все нули, все нули,

Ай-люли, люли, люли!

Сцена 4. Война.

Куницын.

Господа! Мы в горе и гневе, Москва, мать городов русских, во власти французов. То, что дорого русскому сердцу, растоптано ногами пришельцев. В нас горит дух отмщенья. Как и во всех согражданах наших. Покорить нас нельзя! Горе тирану, Наполеону, покусившемуся на нашу свободу! Мы терпим временное бедствие. Нашему врагу не уйти от справедливой кары! Лицей собираются эвакуировать куда-то на север. Архангельскую или Олонецкую губернии, Разумовский уже прислал тулупы.

Кюхельбекер. Я пойду в армию!

Пущин. Ты будешь только в тягость. Ещё последнее слово не сказано.

Кюхельбекер. Я старше вас. Я выше ростом. Я смоленский дворянин. Меня возьмут добровольцем.

Звучит «Военный марш» Г. Свиридова

Горчаков . Насколько была велика наша радость, когда через полгода русские взяли Париж.

Дельвиг. Читали, господа, в «Сыне Отечества», что сказал государь французскому сенату: «Я друг французского народа и защитник его свободы».

Пущин . Лучше ничего не скажешь.

Корсаков . Что ни говори, а молодец наш царь, дай бог ему здоровья.

Входит Кошанский

Кошанский. Надеюсь, мсье, лицейская муза не останется в долгу перед Отечеством и чувства, одушевляющие нас, найдут себе выражение в торжественной оде. Я жду от вас, мсье, оды на взятие Парижа. (идёт от лицеиста к лицеисту) . Прежде всего от вас, мсье Корсаков. (спокойно и почтительно встаёт). Вас, мсье Кюхельбекер. (Кюхля вскочил, взъерошил волосы ). Вас, барон Дельвиг (лениво приподнялся ). И особенно вас, мсье Пушкин. Мне известен ваш прекрасный талант, который вы, к сожалению, тратите на безделки (встаёт, Дельвиг стаскивает у него листок и пытается прочесть).

Корсаков. Всесилен русский бог великий!

Гремят на стогнах шумны клики,

Венчают славою царя!

Кошанский. Что же вы, мсье Пушкин?

Когда же мы услышим вашу оду? Неужели у вас нет охоты воспарить ввысь?

Пушкин . Я ленив для оды. Парить не умею.

Кошанский. Напрасно, мсье, напрасно. Наш знаменитый певец Гавриил Романович Державин много шалил стихами, но ради изящных безделок он не забывал громкозвучной лиры.

Пушкин. У меня не лира, а гусиное перо. Вот!

Кошанский. Сожалею, мсье, очень сожалею. Но боюсь, из вас не выйдет проку. Ваша ода, мсье Корсаков, если выправить указанные места, будет прекрасна. Ваш дар приносит честь Лицею.(Уходит)

Пущин. Что это у тебя, Француз? (берет с его стола журнал ) «Вестник Европы»?

Господа, послушайте! «От издателя»: «Просим сочинителя присланной в «Вестник Европы» пьесы, под названием «К другу стихотворцу», как всех других сочинителей, объявить нам своё имя. Но смеем уверить, что мы не употребим во зло право издателя и не откроем тайны имени, когда автору угодно скрыть его от публики». И ты молчал? Как подписался?

Пушкин. « Александр Н.К.Ш.П.» Согласные буквы фамилии в обратном порядке.

Пущин. Друзья! Пушкин нас опередил, многое прочел, о чем мы не слыхали, все, что читал, помнил; но достоинство его состоит в том, что он отнюдь не думает важничать

Дельвиг.

Пушкин! Он и в лесах не укроется;

Пушкин.

В те дни, когда в садах Лицея

Я безмятежно расцветал…

Музыка Моцарта «Реквием»

Лицеисты выстраиваются на сцене спинами к зрителю, наклонив в скорби головы

Куницын.

На другой день весь Лицей собрался возле умершего директора. Он лежал спокойный, бледный, в своём лицейском мундире. Провожали Малиновского в последний путь профессора, шли за гробом воспитанники. Когда гроб опускали в свежевырытую могилу, Иван Малиновский безутешно плакал над телом своего отца.

Пушкин и лицеисты подошли к нему, взялись за руки.

Горчаков. Братцы, в память о нашем учителе дадим клятву вечной дружбы.

Горчаков. Наставникам, хранившим юность нашу,

Дельвиг. Всем честию, и мёртвым, и живым,

Кюхельбекер. К устам подъяв признательную чашу,

Все: Не помня зла, за благо воздадим …

Сцена 5.Экзамены жизни

Торжественный марш

Пушкин.

В те дни, в таинственных долинах,

Весной, при кликах лебединых,

Близ вод, сиявших в тишине,

Являться муза стала мне.

Чиновник .

Императорский Царскосельский Лицей имеет честь уведомить, что 4-го числа будущего месяца, от 10 часов до 3 пополудни имеет быть в оном публичное испытание воспитанников 1-го приема, по случаю перевода их из младшего в старший возраст.

Пушкин. Державин был прижизненной легендой. Как узнали мы, что Державин будет к нам, все мы взволновались. Дельвиг ждал его в сенях.

Дельвиг. Я поцелую руку, написавшую «Водопад»

Пушкин. Но по приезде Державина, увидев дряхлого старика, Дельвиг передумал.

Пущин. Экзамен наш очень утомил Державина, он даже задремал. Все ждали очереди Пушкина.

Пушкин.

«Воспоминания в Царском Селе» прочёл я, стоя в двух шагах от Державина. Вспомнил, как три года назад Россия дала отпор Наполеону, вспомнил:

О, громкий век военных споров,

Свидетель славы россиян!

Ты видел, как Орлов, Румянцев и Суворов,

Потомки грозные славян,

Перуном Зевсовым победу похищали;

Пушкин.

Не помню, как я кончил свое чтение, не помню, куда убежал. Державин был в восхищении; он меня требовал, хотел обнять… Меня искали, но не нашли.

Горчаков. После экзамена состоялся торжественный обед, на котором министр просвещения граф Разумовский решил сказать нечто приятное его отцу: «Я желал бы, однако же, образовать сына вашего в прозе». «Оставьте его в поэзии», - ответил Державин.

Пушкин.

Старик Державин нас заметил

И, в гроб сходя, благословил.

Кюхельбекер. Учиться еще два года

Дельвиг. В Лицей приезжают Жуковский, Карамзин, Вяземский, Александр Тургенев, Чаадаев. Споры наши о поэзии не прекращаются.

Моцарт Концерт для флейты с оркестром

Кюхля.

Так мысли в нас меняют лёгкий образ

Мы любим и через час мы ненавидим.

Что славим днесь, то утром проклинаем

Пушкин. Виля, что за тоску ты нам читаешь?

Кюхля. Это, это стихи. Тебе не понять, Обезьяна. Или, может, научишь, как надо. Научи!

Пушкин . Изволь.

Писатель! За свои грехи

Ты с виду всех трезвее;

Вильгельм, прочти свои стихи,

Чтоб мне заснуть скорее. (Взрыв хохота)

Помнишь ли, как ходил к Василию Андреевичу Жуковскому и мучил его своими виршами. Он рассказал мне.

За ужином объелся я,

А Яков запер дверь оплошно -

Так было мне, мои друзья,

И Кюхельбекерно и тошно!.. (Смех.)

Кюхельбекер. (Толкает Пушкина в плечо ). С треляться и немедленно . (убегает )

Пущин. (вбегает) Пушкин! Василий Андреевич приехал! Тебя спрашивает.

Жуковский. Добрый день, братец. Вырос, возмужал! Ты уже не прежний московский мальчик, а молодой поэт. Тебя печатают. Дарю тебе свои стихотворения с дарственной надписью.

Пушкин (читает) Молодому чудотворцу Александру Пушкину от автора (схватил руку Жуковского и прижал её к груди).

Благослови, поэт!.. В тиши парнасской сени

Я с трепетом склонил пред музами колени,

Опасною тропой с надеждой полетел,

Мне жребий вынул Феб, и лира мой удел.

Жуковский.

Милое живое творенье! Ты надежда нашей словесности, будущий гигант, ты всех нас перерастёшь! Стремись жить так, чтобы между твоими поступками и теми идеями и чувствами, которые ты исповедуешь в стихах, не было расхождения.

Я чувствую себя твоим учителем, а моя педагогическая деятельность – это гражданское служение Отечеству. И я за тебя в ответе.

При мысли великой, что я человек,

Всегда возвышаюсь душою,-

Ты полноправный член литературного союза «Арзамас». Наше пари на лучшую стихотворную сказку завершилось. Сверчок! Я поздравляю тебя с победой.

Пушкин. Вот это да! Поэму «Руслан и Людмила» я начал на стене лицейского карцера, а она зазвучала, да ещё и напечатана.

Жуковский. Я дарю тебе портрет с надписью: «Победителю ученику от побеждённого учителя».

Романс на слова А.С.Пушкина «Зимний вечер»

Дельвиг:

Браво, Француз! Я верю в твое славное будущее.
Пушкин! Он и в лесах не укроется;
Лира выдаст его громким пением.


Пушкин: Тосенька, и ты вслед за стариком Державиным предсказываешь мне великое поэтическое поприще?

Пущин: И я от души говорю: “Дай Бог тебе успеха. Лучи славы твоей будут отсвечиваться в твоих товарищах”.

Корсаков: Друзья, хотелось бы знать, что будет с нами лет, эдак, через десять. Ты, Горчаков, станешь, наверное, известным дипломатом. Суворочка – видным военным деятелем. Ты, Жанно, проживешь жизнь “для общей пользы”, возможны, в лишениях, а я стану композитором.

Пушкин: А я обязуюсь к каждой годовщине Лицея – 19 октября – писать стихи-посвящения “лицейскому братству”.

Пушкин вместе с друзьями

Пока свободою горим,

Пока сердца для чести живы,

Мой друг, Отчизне посвятим

Души прекрасные порывы!

Дельвиг: По поручению Егора Антоновича я написал слова “Прощальной песни…”. И музыка к ним господина Теппера готова. Предлагаю попробовать силы в исполнении . звучит “Прощальная песнь лицеистов…”.

Горчаков.

Шесть лет промчались, как мечтанье,

В объятиях сладкой тишины,

Дельвиг.

И уж отечества призванье

Гремит нам, шествуйте, сыны!

Пущин.

Простимся, братья, руку в руку

Обнимемся в последний раз!

Корсаков

Судьба на вечную разлуку,

Быть может, здесь сроднила нас!

Горчаков. Наставникам, хранившим юность нашу,

Дельвиг. Всем честию, и мёртвым, и живым,

Кюхельбекер. К устам подъяв признательную чашу,

Все: Не помня зла, за благо воздадим …

Сцена 6. СЛОВАРЬ

Пушкин.

Златые дни! Уроки и забавы,

И черный стол, и бунты вечеров,

И наш словарь, и плески мирной славы,

И критики лицейский мудрецов!

Куницын. Объемистая тетрадь плотной синей бумаги, рукой Кюхельбекера исписано 245 страниц.

Словарь – свод философских, моральных, политических вопросов, интересовавших Кюхельбекера и его друзей. Множество цитат… Любопытно, что именно выписывает лицеист Кюхельбекер.

Обсуждение статей СЛОВАРЯ

Музыкальный сигнал «Гаудеамус» - 3 раза. Построение классов с незажженными свечами у сцены.

Сменяя друг друга, несутся мгновенья.

Все в мире покроется пылью забвенья.

Лишь дело героя да речь мудреца

Века проживают, не зная конца.

И солнце, и бури - все выдержит смело

Высокое слово и доброе дело!

Горчаков.

Вы клятву должны нам сейчас принести,

Что вы не свернете с прямого пути,

Что вас не сломают науки преграды,

Что годы учебы вам будут наградой.

Музыкальный акцент. Ведущие передают огонь свечей по цепочке, от свечи к свече.

Пущин.

Клянемся добро в себе растить,

На все кругом смотреть пытливым взглядом.

И, действуя наперекор преградам,

Не уходить с заветного пути.

Все. Клянемся!

Дельвиг.

Пойми живой язык родной природы,

И станет сразу ярче этот свет.

Люби свой край в любое время года

Вступительная статья

Письма, предлагаемые вниманию читателя, по многим обстоятельствам необычны. Главное противоречие коренится в несоответствии формы и сущности их коммуникативной структуры: принято считать, что переписка - прежде всего - диалог, а в нашем случае отсутствуют даже формальные признаки диалогичности - адресант практически не предполагает какого-либо ответа. С этим связана и жанровая трансформация - эпистолярий начинает включать в себя элементы дневника, обращенного не только к формальному адресату, но и к себе. Поэтому поиск необходимой формулировки, подчас занимающий не одну страницу, оказывается важнее соблюдения эпистолярных канонов.

Автор публикуемых писем - Сергей Павлович Бобров (1889-1971) - не слишком хорошо известен современному читателю. Из осколков его разнообразного творчества - поэтического, прозаического, критического, живописного, научного, помеченного разнообразными псевдонимами {1} , трудно составить цельный образ - слишком уж велик разброс тем и мнений. То немногое, что написано о Боброве, представляет его деятельность прежде всего в качестве редактора основанных им издательств - недолговечной «Лирики» (1913) и боевитой «Центрифуги» (1914-1922) {2} . Предшествующий период неизменно оказывается вне поля зрения. Но именно он отражен в публикуемых письмах и требует от нас нескольких поясняющих штрихов.

Первое из писем датировано маем 1909 г. К этому времени Бобров уже дважды напечатал в журнале «Весна» свои стихи {3} и, вероятно, имел все шансы продолжать свое сотрудничество с изданием, обложку которого украшал нарочито демократический девиз: «В политике - вне партий, в литературе - вне кружков, в искусстве - вне направлений». Однако существование в полулитературе, где под маской объективизма скрывался незамысловатый коммерческий цинизм издателя журнала Н.Г.Шебуева, уже не вполне удовлетворяло честолюбивого стихотворца. Задним числом Бобров припоминал свои тогдашние размышления так: «Конечно, я кое-как догадывался, что весь секрет Шебуева заключался в его полнейшем равнодушии к качеству присылаемых ему со всех сторон стихов - в расчете на то, что все эти крошечные пигмеи-стихоплетики будут теперь на последние гроши покупать у газетчиков его неразборчивый журнальчик» {4} . С особой силой противоречие между «беспристрастностью» редактора и постоянных сотрудников «Весны», с одной стороны, и бунтарской, по их понятиям, тенденциозностью Боброва - с другой, обнаружилось на встрече редакции журнала и его московских авторов: «Мне казалось, - начал я, сбиваясь и ненавидя себя за это, - когда я шел сюда, - что здесь пойдет разговор... живой разговор о той любимой нами поэзии, которой посвящен наш журнал... поэзии, которая так дорога нам всем, кто действительно ценит новую возродившуюся поэзию, кто любит замечательные стихи Брюсова, Блока, Белого, поэтов, к которым сами собой влекутся мечты молодого начинающего стихотворца... а вот вместо этого мы сидим и слушаем унылые рассказы о литературных нравах <... >. «Искушенные» слушали мои кипучие речи с худо скрываемыми усмешками, а Шебуев старательно что-то чертил на своей бумажке» {5} .

«Панегирик новому искусству» {6} , прозвучавший в редакции журнала «Весна», с достаточной откровенностью обнаружил литературные пристрастия Боброва. Однако частично ему удалось реализовать свои символистские устремления уже в рамках «Весны», куда в 1909 г. была отдана рецензия на сборник В.Я.Брюсова «Все напевы» (М., 1909). Трудно, впрочем, назвать рецензией этот неумеренно восторженный отзыв с нотками нехарактерного для Боброва иррационализма: «альманахи «Шиповник», пресловутые сборники «Знания», сотни книг «сегодняшнего дня» - Чулкова, Куприна, Тетмайера, Муйжеля, Андреева, Каменского и т.д. до бесконечности, разные «Литературные распады», скверные переводы Уайльда, «Современные миры» и т. д. и т. д. Тянется, тянется эта серая армия безнадежных, и не предвидится ей конца. И как вспыхивает душа, когда среди этих кричащих обложек с такими загогулинами, что и не разберешь названия книги, - увидишь магическое имя «Валерий Брюсов» {7} . Но так же несправедливо сводить содержание заметки к безотчетному восхищению, игнорируя та кие, например, строки: «На наших глазах из всеми изруганного, оплеванного «декадента» вырос громадный утес мысли и мечты. Раньше ожесточенно ругали, теперь - говорят с уважением и раболепием или с затаенной злобой» {8} .

Обеспокоенный тем, что лишенная эстетического чутья журнальная критика стремится поместить новую литературу в прокрустово ложе нормативных представлений, Бобров пишет и «возражения на критику» - отклик на книгу Т.Ардова (В.Тардова) «Отражения личности. Критические опыты», где та же мысль проводится с еще большей настойчивостью: По <... > удобному и покойному пути - филистерского приспособления к символизму - ползут все эти господа Ардовы, Абрамовичи, Измайловы, Ляцкие, Айхенвальды и т.д. вплоть до Шебуева. Вчера еще они кричали: «да, теперь мы знаем, что такое символизм: это все, перед чем можно воскликнуть - черт знает, что такое!» - сегодня они пресерьезно рассказывают Вам, что «Брюсов - революционер формы» (великое открытие), у Белого в стихах-де видится «самая ясная, пежная поэзия», а потом вдруг совсем неожиданно для них прорывается вчерашняя ругань» {9} . Итоговый вывод столь же неутешителен: «Книга г.Ардова - тягчайшее оскорбление символизма. Мы кичимся тем, что наша литература - всеобщее достояние; скорее падо бы плакать об этом! Все захвата, но грязными руками эпигонов» {10} . Разумеется, эта рецензия не могла (и не рассчитывала, как видно из упоминания Шебуева) появиться на страницах «Весны»; своей неприкаянностью она фиксировала переходность момента. К этому же времени, вероятно, была написана и не дошедшая до нас рецензия на «Урну» А.Белого, вышедшую в том же году" {11} . Устав от беспорядочной рассылки собственных стихотворений и рассказов, лимитировавшейся лишь финансовыми возможностями, и прекратив бесплодные попытки создания вокруг «Весны» группы единомышленников, Бобров отложил на время мечты о собственном журнале {12} и решил попытать счастье в личном знакомстве с боготворимыми кумирами, о чем и записал, слегка испуганный собственной дерзостью, в дневнике: «Еще я хочу выкинуть совсем гениальную вещь - снести Брюсову на просмотр мои стихи! Если завтра достану денег, то куплю тетрадь, спишу избранные стихотворения и с подобающим письмом снесу Брюсову. А потом еще Белому и Сергею Соловьеву. Может быть, из этого что-нибудь выйдет» {13} .

Знакомство с Брюсовым, однако, в это время не состоялось: после шестого визита на Цветной бульвар Бобров получил от его прислуги тетрадку своих стихов с короткой вежливой надписью: «К глубокому сожалению, не имею времени читать» {14} . Тем более неожиданным оказался результат встречи с Белым: «Расхвалил меня Белый. Обещал в «Весы» (!) снести мои стихи. Грр! Грр! Я готов прыгать от радости. Никогда я еще не слыхал ни от кого, что что-нибудь сделанное мной имело какую-нибудь цену. А тут...! Ах, как я рад. Если меня напечатают в «Весах», то, значит, поместят в список сотрудников. Итого «Map Иолэн», сотрудник журнала «Весы». О! {15} »

Едва ли Андрей Белый, известный крайней переменчивостью настроений (и, следовательно, оценок), был неискренен в своих похвалах; едва ли, по той же причине, можно было хоть отчасти рассчитывать на выполнение данного обещания. Но Бобров, разумеется, рассудил иначе. Вхождение в круг символистов, санкционировавшееся публикацией в «Весах», казалось ему почти свершившимся отрывом от прежней окололитературной среды: «О, если бы меня взяли в «Весы»! У меня за спиной крылья бы выросли! Я бы тогда ни в какие «Лебеди» и т.п. ни одной строчки не давал» {16} .

Отношения с Белым рисовались в этот момент в чрезвычайно идиллических тонах: «С Белым я очень сошелся. Т.е., лучше сказать, он удивительно хорошо ко мне относится. Я с ним откровенен, как ни с кем. Я его сразу полюбил. < ... >Глаза у него - до того ясные и чистые - что просто удивительно. Они всегда горят поистине светом мысли гения - и, вместе с тем, такая прелесть и нежное приятие мира - глядят в них. До сих пор я не встречал более удивительного человека. Он подарил мне свою «Урну». - III-ю книжку стихов - удивительно прелестную - с милой надписью: «Дорогому Map Иолэну в знак искреннего расположения». Милый человек!» {17}

Бобров, однако, не избежал общей участи, окружавшей издательство «Мусагет» молодежи {18} , которая видела в Белом не только непревзойденного поэта, но и духовного наставника и жестоко обманулась в своих надеждах на подлинную духовную близость" {19} . «Весы», закрывшиеся в конце 1909 г., так, разумеется, и не напечатали его стихов, а приблизительно через год, в 1910 г., неожиданно вышла в свет более чем полтора года назад отданная в «Весну» рецензия на «Все напевы» Брюсова. Вышла - и сразу попала в эпицентр разгоравшегося конфликта между Белым и Брюсовым {20} . Намного позднее Бобров характеризовал испытанные им тогда ощущения так: «Одно из самых поразительных, диких и совершенно сбивающих с панталыку явлений с молодым автором происходит как раз тоща, когда он волею судеб (по стечению обстоятельств или по собственной неосведомленности в литературной «ярмарке тщеславия») попадает как раз в ту тоненькую «нейтральную полосу», которая отделяет друг от друга враждующие литературные группы различного рода честолюбия» {21} . Л вот как описывается сама оценка ссоры с Белым в тех же воспоминаниях: «Я как-то однажды под вечер забрел в «Мусагет». Там было непривычно тихо, и я сейчас же заметил, что там как будто никого нет. Но, заглянув в дверь из передней, я увидел, что за столиком направо < ... > сидит, как-то нарочито нагнувшись над рукописью со страннохмурой физиономией, чем-то очень недовольный Белый; я вошел:

Добрый день, Борис Николаевич!

Он не поднял головы, помолчал несколько минут и сухо бросил:

Здрассте...

Чуя, что явился совсем не вовремя, что он сильно не в духе, не представляя себе, в чем тут дело, я промямлил смущенно:

Извините, Бога ради, Борис Николаевич, я вижу, Вы очень заняты, и я совсем не вовремя...

Вы? Не вовремя??

Автоматически и на истерически-высоких нотах повторил Белый без выражения, впившись вдруг в меня осатаневшим взглядом,

- а что Вы хотите, Вы, фельетонист?

Я?.. Фельетонист?

Да! Да! Вы - фельетонист!

Не сразу я смог ему что-нибудь ответить. И, собравшись с силами, еле-еле выговорил:

Прощайте, Борис Николаевич!

Повернулся и ушел» {22} .

Как можно заметить из текста публикуемых писем, похожие сцены происходили между Белым и его преданным учеником еще не раз, ослабляя и без того недостаточное взаимное доверие. В 1910 г., видимо, наступило определенное охлаждение отношений: косвенное свидетельство тому - перерыв в переписке вплоть до начала 1911 г. Разумеется, о полном разрыве речи не шло - достаточно лишь напомнить, что с апреля 1910 г. Бобров активно работает под руководством Белого в Ритмическом кружке {23} , найдя применение своему поэтическому рационализму. В то же время неизменно корректный, доброжелательный, ровный в общении Брюсов становился для Боброва (несмотря на эпизодичность контактов) важным ориентиром не только в поэзии, но и в жизни. Создававшаяся двойственность своеобразно формировала поэтическую манеру Боброва: в позднейшей (1946) автобиографии он подчеркивал, что вышедшая в 1913 г. первая книга его стихов «Вертоградари над лозами» была «написана под влиянием символистов и поэтов Пушкинской школы, которыми я усердно занимался, интересуясь русским стихом (по примеру Белого) и Пушкиным (по примеру Брюсова)» {24} . Активно (и небезуспешно) развивая историко-литературные потенции Боброва, Брюсов устроил его на работу в «Русский архив» {25} , где когда-то работал сам. Он же, снабдив Боброва литературой вопроса, заказал ему для «Русской мысли» статью об А.Рембо {26} , став ее внимательным редактором {27} . Наконец, благодаря В.Я. и И.М.Брюсовым Бобров в конце все того же 1912 г. стал секретарем Общества Свободной Эстетики.

И все же сказанное - лишь дальние подступы к объяснению того безразличия, с которым Белый отнесся к письмам, посылавшимся ему во время путешествия на Восток 1910-1911 гг. В известной мере отсутствие писем к Боброву объясняется тем, что, ведя постоянную (как деловую, так и дружескую) переписку с А.С.Петровским и Э.К.Метнером, Белый по просьбе самих же «мусагетцев», оберегавших его от переутомления, вовсе не стремился давать ответ на каждое из полученных писем {28} . Главное, однако, заключалось и не в этом: пе имея вразумительной информация о делах «Мусагета», с большим трудом и крайне нерегулярно получая оттуда письма и деньги {29} , Белый чувствовал себя отстраненным от дел издательства и досадовал на незначительность сообщаемой ему информации: «Вот уже три с половиной месяца я не имею ни одного официального сведения о «Мусагете». Пять раз мне писали об одном и том же: в середу такую-то С.Соловьев читал в «Мусагете» о Дельвиге. И по крайней мере па пять вопросов моих, о том, какие фельетоны получены, не получал ответа. Хоть бы десять раз мне писали о реферате Соловьева, все-таки 10 уведомлений о Соловьеве не равны одному уведомлению о том, должен ли Бугаев 1000 рублей или 150 из реально отработанных, но пока находящихся в рукописях деньгах» {30} , - писал Белый 14 марта 1911 г. А.С.Петровскому. В том же письме приводится составленный Белым полусерьезный реестр новостей, полученных из Москвы: «Вот компендиум того, что знаю о «Мусагете». Сергей Соловьев читал реферат о Дельвиге (корреспонденты: Сизов, Киселев, Эллис, Соловьев, Бобров, Ахрамович (кажется и еще кто-то). Далее - «Мусагет шествует спокойно и гордо » (корреспонденция Соловьева). Что спокойно, то знаем (выпустили за 4 месяца лишь Стигматы) , что гордо... Боюсь: не гордость ли успокоения. Далее «Эллис бунтует » (я тоже бунтую) (Сизов). Далее Штейнер-Штейнер Штейнер-Штейнер (Бобров). Было судилище бедной Станевич (Станевич). Ритмический кружок в пятый раз переделывает работу о ямбе (Дурылин), в Москве носится безмерно-радужный блеск (корреспондент Сизов). Летим - обратно, к августу (корреспондент Сизов). Педерасты укрепились в эстетике (Соловьев). Иванов торжествовал (Сизов). Иванов ушел несолоно хлебавши (Соловьев). Эрн читал «О введэнском и дэыонах (sic!)» (Соловьев).

Все это очень интересно, но, право, понять того, что делается в «Мусагете», по этим сведениям нельзя». {31}

В этом перечне роль написанного Бобровым, как видно, не очень-то велика и значима: отчасти он повторяет уже сказанное другими, отчасти - противоречит самому Белому, о чем хотелось бы сказать подробнее.

Один из наиболее существенных парадоксов, характеризующих пребывание Боброва в кругу символистов, состоял в том, что, едва попав в «Мусагет» и всеми силами стремясь приблизить свои поэтические опыты к символистскому канону (прежде всего по образцам Белого), в теории он с самого начала вступил в осторожную, но непреклонную борьбу с символистской доктриной. Первая же предназначенная для «Трудов и дней» статья - «О лирической теме» - скорее представляла из себя программу новой поэтической школы (не замедлившей вскоре появиться), нежели варьировала символистские тезисы, что, впрочем, заметил и сам Бобров: «Пишу статью < ... > о лирике. Она выходит все же очень искусственной и априорной. И боюсь, что отдаляюсь от символизма» {32} .

Опасения оказались вовсе не напрасными: зыбкий, окруженный религиозно-мистическим ореолом символ заменялся почти строгой и подчеркнуто-эстетической (разве что с элементами неизбежной риторичности) метафорой. На страницах мусагетского альманаха статья выглядела задорной, но вовсе не полемической, отправляясь от выдвинутой в «Символизме» идеи символизации: «Символ дается в символизме. Символизм дается в символизациях. Символизация дается в ряде символических образов» {33} . Фактически же статья «О лирической теме» подготовляла новую и вполне самостоятельную эстетическую платформу, заявляя, например, что «единственный пафос, которым живет и которым творится поэзия, - лирический» {34} . Неудивительно, что, когда статья обсуждалась 9 декабря 1912 г. в студии К.Ф.Крахта, из «мусагетцев» докладчика поддержали «только <А.А.>Сидоров и <С.Н.>Дурылин» {35} - будущие участники книгоиздательства «Лирика», для которого статья стала теоретическим манифестом.

Наконец, переписка фиксирует не только эстетическую, но и мировоззренческую противопоставленность позиций. Поворот к теософии наименее литературного из символистов - Эллиса {36} , а затем, к ужасу и недоумению Боброва, и самого Белого воспринимался Бобровым, изначально чуждым какой бы то ни было мистики, как поражение «Мусагета» в борьбе с альтернативным символистским крылом, олицетворявшимся для него в первую очередь В.Я.Брюсовым: «А Брюсов-то оказался умнее и тоньше всех. А мы оказались просто дураками и коровами в сравнении с ним. О, если бы нам кто-нибудь тогда сказал: «...Что Вы! Ведь Белый-то Ваш через два года уедет к Штейнеру - теософии учиться!» - как бы смеялись над этой нелепицей, как корректно старались бы разъяснить идиоту его ошибку: «Штейнер, вероятно, приедет к Белому учиться... А, скажите, Вы читали Белого?» {37}

Последние из писем к Белому, окрашенные в полемические тона, не могли приостановить размежевания недавних учителя и ученика, стремительно удалявшихся в своих воззрениях друг от друга. Больше их переписка никогда не возобновлялась.

Письма С.П.Боброва к А.Белому печатаются по автографам, хранящимся в Отделе рукописей ГБЛ (ф. 25, карт. 10, ед. хр. 2). При публикации восстановлен хронологический порядок переписки, а также целостность одного из писем (№ 5). Из дошедших до нас текстов не публикуется лишь короткая записка, текстуально почти полностью совпадающая с письмом № 10. Примечания в тексте принадлежат автору писем.

За помощь в работе с иноязычными текстами комментатор сердечно благодарит В.А.Мильчину и М.Л.Гаспарова.

Книга стихов, которую вы держите в руках, адресована широкому кругу читателей. Она не оставит равнодушным ни тонкого знатока и ценителя литературы, ни любителя поэтического слова, ни совершенно далёкого от поэзии человека, в руки которого эта книга попала случайно, ни профессионального критика.
Автор сборника – Марина ЭПШТЕЙН, русскоязычная поэтесса, с 1979 года живущая в Австралии, в доступной, проникновенной и понятной каждому форме говорит о разных моментах нашей сложной и многообразной жизни.
Я не могу делить стихи по главам.
Любовь. Природа. Философское. О детях…
Как ни дели, а пишется о главном:
О нашей бренной жизни. Обо всём на свете.
Марина родилась 17 апреля 1939г. в культурной столице Украины – городе Харькове. С детства увлекалась поэзией, была редактором школьной стенной газеты и постоянным её автором. Училась на филфаке Харьковского университета. Работала преподавателем в школе, заведовала библиотекой техникума.
До последнего времени её стихи не были известны широкой публике. Но вездесущий Интернет сделал своё дело: на социальном сайте «Одноклассники» в группе «Стихи» Марина решилась открыть свою страничку, и её стихи сразу же были замечены и отмечены как коллегами по поэтическому цеху, так и любителями русской поэзии из разных стран мира. Здесь же, на сайте, Марину заметили и пригласили к сотрудничеству редакторы международного альманаха русскоязычной поэзии и прозы «Чувства без границ». В одном из сборников Альманаха Марина впервые напечатала свои стихи.
Я в стол писала много раз,
Да и сейчас бывает тоже.
Всё вытерпеть бумага может.
Что ложь, что правда без прикрас,
Ей что любовь, что ворожба-
Такая у неё судьба.
За свою долгую жизнь Марина написала множество стихов. Пожалуй, нет такой темы, которой она бы ни коснулась в своих стихах. Это и любовь, и ненависть, гражданские и философские размышления, природа, путешествия, мир детства, литература и её герои… И на каждую тему поэтесса может говорить с любым читателем понятным для него, сочным и образным языком. Несмотря на то, что Марина долгое время живёт вдали от родины, стихи её не утратили глубины, красочности, точности, свойственной истинным носителям русского языка. Речь её образна, метафорична и правильна. Но эта правильность, грамотность в соблюдении норм языка и законов поэтики, не делает её стихи сухими и чёрствыми, они не просто заставляют думать, они будоражат душу, заставляют быстрее биться сердце.
Пиши, пиши! Точи свое перо.
...Эпитеты и изощренья умника.
Должно же быть красиво и остро.
Не только пирожок, но и изюминка.
Сама Марина о тематике своего творчества говорит так: «Меня всегда волновали темы, связанные с личностью человека: его переживания, эмоции, взаимоотношения между людьми. Писать на одну тему, мне кажется, скучно, неинтересно».
О чём бы ни писал поэт,
К душе он возвращается.
Она болит, даёт совет,
Встречает и прощается.
Стихи Марины позитивны и оптимистичны, они проповедуют веру в человека, в его лучшие качества: доброту, способность мыслить, любить, делать этот мир прекраснее и совершеннее. Запомните это имя – Марина ЭПШТЕЙН!

Марина Беляева,
литературный редактор Альманаха «Чувства без границ»,
Лауреат международного конкурса «Золотая строфа» 2009,
2010гг.