27 августа (8 сентября) 1812 г. родилась женщина, сыгравшая роковую роль в жизни А. С. Пушкина, – Наталья Гончарова. Ее личность и у современников, и в наше время всегда вызывала крайне противоречивые оценки: ее называли и злым гением, погубившим великого поэта, и оклеветанной жертвой. О ней судили по тем 6-ти годам, которые она провела в браке с Пушкиным, однако последующие 27 лет ее жизни позволяют составить куда более полное и верное представление о том, какой на самом деле была одна из первых красавиц высшего света начала XIX века.

Перед смертью Александр Сергеевич ее просил: «Поезжай в деревню. Носи по мне траур два года, а потом выходи замуж, но только за порядочного человека». Она выполнила его просьбу, но замуж вышла не через два года, а через семь лет. В 25 лет Наталья Пушкина осталась вдовой с 4 детьми. Многие считали ее виновной в смерти поэта и называли легкомысленной и пустой светской красавицей.

Через две недели после смерти Пушкина Наталья с детьми отправилась к брату Дмитрию, в их фамильное имение Полотняный Завод. Там она вела затворнический образ жизни и почти никого, кроме родственников, не принимала. Конечно, после столичного блеска, великосветских балов и приемов эта жизнь казалась ей скучной и однообразной, но приносила внутреннее равновесие: «Иногда такая тоска охватывает меня, что я чувствую потребность в молитве, – признавалась она. – Эти минуты сосредоточенности перед иконой, в самом уединенном уголке дома, приносят мне облегчение. Тогда я снова обретаю душевное спокойствие, которое раньше часто принимали за холодность и меня в ней упрекали».

Усадьба Гончаровых. Полотняный завод

К ней неоднократно сватались богатые и титулованные женихи, но все они получали отказ: никто из них не был готов принять ее четверых детей. Ей предлагали устроить их в престижные учебные заведения подальше от дома, но она отвечала: «Кому в тягость мои дети, тот мне не муж». Через 2 года Наталья Пушкина снова приезжает в Петербург, но в свете появляется редко и занимается воспитанием детей.

Наталья вышла замуж через 7 лет после смерти Пушкина, в 1844 г. Ее избранником стал небогатый, но искренне любящий ее Петр Ланской – генерал-лейтенант, сослуживец ее брата. На тот момент ей было 32 года, ему – 45. Церемония бракосочетания была тихой и скромной, на свадьбу пригласили только близких родственников. Ее детей он принял, как своих. В этом браке родилось еще трое дочерей. Кроме своих семерых, Наталья нянчила еще 4-х детей родственников. «Мое призвание – быть директрисой детского приюта, – пишет она Ланскому. – Бог посылает мне детей со всех сторон …».

Слева - Н.Н. Пушкина-Ланская, 1849 Справа - П.П. Ланской, 1847

В последние годы жизни Наталья Николаевна часто болела. Она перестала выходить в свет и часто уезжала за границу на лечение. Она скончалась на 52-м году жизни от воспаления легких. Петр Ланской пережил супругу на 14 лет.

Держу в руках книгу «Наталия Гончарова». Издательство «Вече». И серия, обозначенная уже на обложке, - «Великие исторические персоны»! Уже сенсация. Это она-то, юная жена Пушкина, удостоенная, как утверждается в книге, не только «самой тонкой лести» за свою необычайную красоту, но и «самых грубых оскорблений», - великий исторический персонаж? А как же ревниво-безжалостный приговор Цветаевой - «кукла»? Кто тут прав? И я тороплюсь на встречу с автором необычной книги Ларисой Андреевной Черкашиной .

Вы начинаете с того, что Наташа Гончарова родилась под гром пушек войны 1812 года: «она появилась на свет буквально на следующий день после Бородинской битвы». В громкое историческое 200-летие входит и тихий двухсотлетний юбилей избранницы нашего великого поэта. Ещё одно историческое сближение. В калужском имении Гончаровых Полотняный Завод, где взросла будущая Пушкина, была ставка Кутузова, чем всегда гордились Гончаровы.

Свод иллюстраций в Вашей книге начинается с портрета маленькой Таши и заканчивается фотографией мемориальной доски в честь 200-летия Наталии Николаевны Пушкиной. Где, на каком доме эта доска?

Лариса Черкашина: Нет этой доски ни на каком доме.

Как, почему?

Лариса Черкашина: История очень непростая. Мне давно мечталось обозначить памятным знаком место, где стоял дом Гончаровых и где жила невеста поэта. Самый потаённый ныне уголок пушкинской Москвы! Сюда летели письма влюблённого Пушкина, здесь он просил руки Натали, был помолвлен. В доме на Большой Никитской поэт был по-настоящему счастлив. Старый гончаровский дом снесли ещё в конце XIX века, а на его месте воздвигли изящный особняк: в нём сейчас посольство Испании.

Удивительно, но идею об установке мемориальной доски на здании посольства горячо поддержал наследник испанской короны принц Фелипе Астурийский, более того, признался, что он - поклонник русского гения! Ведь Пушкин сумел воспеть Испанию, так и не увидев прекрасной страны. Разговор наш состоялся ещё в 2003 году, во время визита наследного принца в Москву. Посчитал эту идею прекрасной и Посол Королевства Испании в России Луис Фелипе Фернандес де ла Пенья и направил свое письмо мэру Москвы. Не менее удивительно и то, что московские власти… не дали своего согласия. В юбилейный-то год! К тому же известный скульптор Григорий Потоцкий передавал своё творение в дар Москве безвозмездно… В бронзе - знаменитая акварель Александра Брюллова, где юная супруга поэта удивительно хороша.

Александр Брюллов. Портрет Н. Н. Пушкиной

Портрет этот - единственный, написанный при жизни Пушкина. Поэт любил его, бесконечно целовал, что мы знаем из шутливо-укоризненных строк к жене: «Целую твой портрет, который что-то кажется виноватым».

Не влияние ли тут сложившегося негативного образа Натали? А за что, как вы, Лариса Андреевна, думаете, в первую очередь судили жену поэта?

Лариса Черкашина: Да за всё! И прежде всего за её божественную красоту. Не только поэт называл свою Натали Мадонной, так её «окрестили» и в свете. От красавицы Пушкиной невозможно было отвести глаз: что-то магически притягательное было во всём её облике.

Н. Ульянов «Пушкин с женой перед зеркалом на придворном балу» 1936

Современники признавались, что ее поэтическая красота «проникает до самого сердца», что это образ, который можно созерцать бесконечно, наслаждаясь «совершеннейшим созданием Творца». Даже в церкви, где непозволительно думать о женских чарах, все переставали молиться и «любовались её необыкновенной красотой»!

И как-то так повелось, что и в любви к поэту Натали традиционно отказывали. Вышла за него замуж якобы ради того, чтобы вырваться из-под тяжёлой опеки маменьки. Слава богу, сохранилось письмо Натали главе семейства Афанасию Николаевичу, где она защищает честь своего жениха, просит не верить всем «худым мнениям» о нём. Уверяет дедушку, что благословение маменьки дано согласно с её «чувствами и желаниями»!

Ещё одно свидетельство. «Утверждают, что Гончарова-мать сильно противилась браку своей дочери, - пишет светская дама, встретив Пушкина с Натали, - но что молодая девушка её склонила… Она кажется очень увлечённой своим женихом…»

Обвиняли Натали и в том, что она - «пустышка». «И какое могло быть духовное общение между Пушкиным и малообразованной 16-летней девочкой, обученной только танцам и умению болтать по-французски?» - с пафосом вопрошал Викентий Вересаев.

Меня поразила приведённая вами цитата из Валерия Брюсова: «Наталья Николаевна была так чужда всей умственной жизни Пушкина, что даже не знала названий книг, которые он читал. Прося привезти ему из его библиотеки Гизо, Пушкин объяснял ей: «4 синих книги на длинных моих полках». Такой суровый вывод на полном пустяке!

Лариса Черкашина: К тому же сам Брюсов допустил ошибку в названии книг. Пушкин просил прислать ему «Опыты» Монтеня. Вот уж истинно - не судите да не судимы будете!

Поистине, нет ничего тайного, что не стало бы явным. Все началось с выставки: посвящалась она миру детства ушедшей эпохи и проходила в начале 1990-х в Москве в Доме художника на Крымском валу. Пробродив по залам несколько часов кряду и собравшись уходить, в самом низу стеклянной витрины я увидела раскрытую детскую тетрадку. И, скорее всего, прошла бы мимо, если бы не табличка. Она по-музейному скупо уведомляла: «Ученическая тетрадь Натальи Гончаровой. 1822 год. Орешковые чернила». Встав почти на колени, удалось разобрать записи: «Дни юности! быстро вы, быстро промчались!/ Исчезло блаженство, как призрак во мне…» Почему десятилетняя девочка запомнила и переписала эти совсем не детские стихи в свою тетрадку?

Дальше шли и вовсе поразительные строки: «Стихи столько же свойственны нашему языку и столько же приятны для слуха, сколько ямбические и хореические…» Неужели это написано будущей избранницей поэта, первой московской красавицей Натали Гончаровой?! Девочка, почти ребёнок, она различает уже стихотворные размеры…

Владимир Гау. Портрет Натальи Николаевны Пушкиной, урожденной Гончаровой. Акварель. 1844

Позже мне довелось читать записи юной Натали в Российском государственном архиве древних актов. Это поистине бесценное сокровище - непознанная духовная Атлантида, - с помощью которого легко реконструировать мир детства ушедшей эпохи. Не удивительно ли, что детские Наташины тетрадки стали достоянием истории, документами государственной важности? И доподлинно свидетельствуют, что у Наташи Гончаровой тоже был свой лицей, никому, правда, не ведомый - Полотняно-Заводский. В архивном собрании - тетради по всемирной истории, синтаксису, географии, античной мифологии. Всё это - своеобразная лаборатория становления её личности, духовного мира. Это её шаги навстречу Пушкину.

Да, случись всё иначе, учили бы её лишь рукоделию, танцам, правилам этикета, как то и принято было в дворянских семьях начала XIX века. И превратилась бы Наташа Гончарова в милую уездную барышню, воспитанную на «чувствительных романах»… А ещё Натали любила живопись, и долгие годы её связывала дружба с Айвазовским, какая яркая краска в их знакомстве: знаменитый маринист внешне напоминал ей Пушкина, - любила музыку, театр. Как утверждал Семен Гейченко, хранитель Михайловского и знаток пушкинской эпохи, считалась одной из лучших шахматисток Петербурга.

Ещё один упрёк - в юности не читала Пушкина, да и «всю жизнь была к поэзии совершенно равнодушна». Так ли это?

Лариса Черкашина: Да ведь она и сама была поэтессой! Правда, утаённой. И тому есть доказательства. Мне посчастливилось видеть детское стихотворение Наташи. Единственное, что известно ныне. Написано оно по-французски, адресовано брату Ивану и хранится в отделе рукописей Российской государственной библиотеки.

Писала Натали стихи, будучи и невестой поэта. Довольно редкое свидетельство, относящееся к маю 1830 года - приезду Пушкина в калужскую усадьбу Гончаровых.

Как и у всякой барышни, был свой заветный альбом у Натали, и она просит жениха написать ей на память стихи. Разве мог отказать ей в том Пушкин, хотя так не любил писать мадригалы светским красавицам. Стихотворные строчки легко ложатся на альбомные страницы. Натали читает их и отвечает ему стихами же. Он вновь пишет ей, и она, не боясь выглядеть смешной в глазах знаменитого поэта, отвечает ему: в стихах признается в любви.

Альбом этот, поистине бесценный, ныне не сохранился. И никогда уже не услышать и тех канувших в небытие стихов Пушкина, и поэтических опытов его невесты. Но остались воспоминания счастливцев, кому довелось некогда перелистывать альбомные страницы. «Я читал в альбоме стихи Пушкина к своей невесте и её ответ - также в стихах, - сообщает академик В. П. Безобразов весной 1880 года, по просьбе Грота, одного из первых биографов поэта, посетив Полотняный Завод. - По содержанию весь этот разговор в альбоме имеет характер взаимного объяснения в любви». Тогда Пушкина это забавляло. Возможно, он даже хвалил невесту за удачные рифмы. Но вот он станет её мужем, и отношение к поэтическому творчеству молодой супруги изменится. Как-то Натали дерзнула послать свои стихи на отзыв супругу. «Стихов твоих не читаю. Чёрт ли в них; и свои надоели. Пиши мне лучше о себе, о своём здоровье», - так безжалостно пресёк Пушкин её робкие поэтические опыты.

Думаю всё же, не стоит сожалеть о Натали-поэте. Главное, что она была музой Поэта…

Лариса Черкашина: …и матерью его детей. За шесть лет супружества Наталия Николаевна родила четверых! И носила, и рожала их очень тяжело. Да и после родов болела, неделями не выходила из своих комнат.

Почему Натали всё-таки вышла замуж, а не осталась вдовой Пушкина? Да она исполнила последнюю волю мужа - после траура выйти замуж за порядочного человека!

В Вашей книге есть приложение «Годы жизни Н.Н. Гончаровой-Пушкиной- Ланской» (некая первая попытка биографии по годам и дням). В ней меня поразили две даты за один и тот же год. В мае родила сына - «мучилась дольше обыкновенного», замечает Пушкин. А уже 1 ноября сестра Наташи извещает брата - Натали беременна и «находится в самом жалком состоянии».

Лариса Черкашина: А сколько забот иного рода предстояло ей нести! Сам Пушкин тревожился, оставляя молодую жену одну с малыми детьми (зачастую без денег!), как-то она справится с таким ворохом домашних дел. Да ещё поручал ей вести собственные дела, связанные с изданием книг, журналов, просил о встречах с нужными ему людьми, спрашивал её совета. Ведь для того, чтобы исполнить просьбу мужа: «Что Плетнёв? Думает ли он о нашем общем деле?», - надо было быть в курсе всех вопросов - и творческих, и финансовых, касавшихся издания нового альманаха. Вот и кукла!

А муки ревности верной спутницы любви, что сполна довелось испытать Натали? Поводы к тому были, и Пушкину приходилось вечно оправдываться. Вспомнить хотя бы свидетельства Софьи Карамзиной о частых и искренних страданиях «мучениями ревности» жены поэта, возникающих из-за того, что «посредственная красота и посредственный ум других женщин не перестают кружить поэтическую голову её мужа…» Однажды Пушкин получил от жены пощёчину, давшую ему повод со смехом и гордостью рассказывать друзьям о «тяжёленькой руке» своей Мадонны.

А не кажется ли Вам, что искажённый образ пушкинской Мадонны - эхо его смертельной дуэли? Ведь и поныне многие убеждены, что Наталия Николаевна изменяла мужу с красавцем-повесой Дантесом, хотя сам поэт считал её невинной?

Лариса Черкашина: После гибели мужа Наталия Николаевна тяжело страдала. Её муки вызывали горячее сочувствие окружающих: несколько дней не прекращались страшные конвульсии такой силы, что ноги касались головы, расшатались все зубы, ночами напролет она рыдала и призывала к себе Пушкина… С большим трудом её спасли от безумия.

Владимир Гау. Портрет Натальи Николаевны Пушкиной, урожденной Гончаровой. 1843

В те горькие февральские дни Натали было ниспослано утешение. Беседы с духовником царской фамилии. Ныне имя протопресвитера и доктора богословия, члена Святейшего Синода Василия Бажанова известно немногим. А когда-то его слову внимали российские монархи, помазанники Божии. Многие годы ему исповедовались Николай I и Александр II, императрицы, наследники. Сколько же дворцовых тайн унёс с собой в могилу Василий Бажанов!

Князь Петр Вяземский пишет, что вдова поэта каждый день исповедуется о. Бажанову, и что тот «очень тронут расположением души ея и также убежден в непорочности её». Более того, называет свою духовную дочь «ангелом чистоты». Свидетельство поистине бесценное! Но, к несчастью, не услышанное в хоре голосов, судивших 24-летнюю вдову.

Наталия Николаевна была истинной христианкой, воспитанной с детства в строгих православных традициях. О чём на исповеди поведала она духовнику? Какой груз лежал на её сердце? В чем корила себя? Не могла она утаить о роковом свидании с Дантесом в ноябре 1836-го. То был тайный сговор, обман, ловушка, и она попалась в неё…

Значительно позже Наталия Николаевна признавалась: «Я слишком много страдала и вполне искупила ошибки, которые могла совершить в молодости…» Заметьте, «могла совершить»! И сам Дантес - одно и главных действующих лиц кровавой драмы - сделал необычное признание. И ему можно верить, ведь писалось то не для публики: «Она была столь прекрасна, что казалась ангелом, сошедшим с небес… Она осталась чиста и может высоко держать голову, не опуская её ни перед кем в целом свете. Нет другой женщины, которая повела бы себя так же».

Стоит ещё раз вчитаться в строки из писем князя Вяземского - в них ключ к запутанной дуэльной истории: «Пушкин и его жена попали в гнусную западню, их погубили»; «Адские сети, адские козни были устроены против Пушкина и жены его».

Шаг за шагом, документ за документом скрупулезно, внимательно перечитывая известные строки, находя новые, Вы убедительно развенчиваете обвинения жены поэта.

Лариса Черкашина: И вот последнее, - почему Натали всё-таки вышла замуж, а не осталась вдовой Пушкина? Да она исполнила последнюю волю мужа - после траура выйти замуж за порядочного человека! Только её траур длился не два года, как просил на смертном одре поэт, а целых семь лет! И годы вдовства - тяжелейшие для неё: безденежье, почти нищета, а нужно было растить четверых детей, думать об их воспитании.

Мне повезло, я нашла в Пушкинском Доме, в рукописном отделе, письма Наталии Николаевны, адресованные одному из ближайших друзей поэта - покойного мужа - Петру Плетнёву. Раньше они не привлекли внимания исследователей, поскольку хранились в архиве Плетнёва. Вот она - счастливая находка! Сколь много неожиданных в них откровений! Будто вскрыли чёрный ящик с давным-давно потерпевшего катастрофу самолета, воссоздали по фрагментам магнитную ленту и… зазвучали голоса из небытия. Вдова поэта обращается с просьбой одолжить ей немного денег, ей так неловко: «Ради Христа, не осудите…» А ведь в то время к ней сватались многие именитые и состоятельные женихи, но её дети для них были помехой. «Кому мои дети в тягость, тот мне не муж!» - говорила Наталия Николаевна.

Н. И. Фризенгоф. Дети А. С. Пушкина. 1839. Рисунок

Генералу Петру Ланскому, второму её супругу, дети поэта не были в тягость. Напротив, стали для него родными, такими, как и трое появившихся на свет дочерей. Да и сама Наталия Николаевна признавалась: «Положительно, моё призвание - быть директрисой детского приюта: Бог посылает мне детей со всех сторон…»

Вот ещё одно весьма знаменательное письмо её из архива Плетнева. «Наконец завтра в три часа назначено у нас свидание насчёт нового издания «Сочинения Пушкина»; пожалуйста, любезный Петр Александрович, не откажите приехать: я дорожу вашими советами». Нет, не случайно, не зря поэт, литературный критик, издатель, ректор Санкт-Петербургского университета Петр Плетнев просил Грота: «Не обвиняйте Пушкину. Право, она святее и долее питает меланхолическое чувство, нежели бы сделали это многие другие».

Как случилось, что Вы взялись за эту тему?

Лариса Черкашина: Моя фамильная пушкиниана началась почти одновременно по отцовской и материнской линиям. И точкой её отсчета стал военный 1941 год, когда отец принял свой первый бой под Полотняным Заводом, где гостил Пушкин со своим семейством. И где старший лейтенант сибиряк Андрей Черкашин поклялся, если судьбе будет угодно оставить его в живых на той войне, как в этом первом бою, - безраздельно посвятить свою жизнь Пушкину.

А мама - москвичка Евгения Соколова, чьи годы студенчества в Первом медицинском совпали с «роковыми сороковыми», проходила стажировку в институте нейрохирургии у профессора Арендта. Нет, не у однофамильца знаменитого петербургского хирурга, пытавшегося спасти жизнь раненого поэта и первым объявившего Пушкину, что рана его смертельна, а у его родного правнука Андрея Андреевича Арендта. Обстоятельства поистине знаковые. К слову сказать, такое же имя и отчество будет носить её супруг, мой отец, известный пушкинист-генеалог, «взрастивший» родовое древо поэта.

Я росла в доме, где самую большую стену занимал ватман, вычерченный папиной рукой, с пушкинским древом. И, как у каждого древа, у него есть свои корни, берущие истоки из глубин нашей истории, от князя Рюрика - начало русской государственности - и собственная крона: многочисленные потомки, живущие ныне по всему миру. Об этом моя первая пушкинская книга. Вместе с отцом побывала во всех пушкинских усадьбах.

Так случилось, что жена поэта никогда не была в Болдине, но её имя, я считаю, осталось в истории самой поэтической пушкинской усадьбы: его хранят деревья - Натальины сосны. Посаженные сыном Александром у барского особняка во Львовке по просьбе Наталии Николаевны - по четыре сосны с каждого угла дома в память о детях её и Пушкина. И верно, давая наказ старшему сыну, вспоминались ей тогда и сосны в Михайловском, воспетые великим мужем…

Наталья Николаевна Пушкина-Ланская, в девичестве Гончарова. Начало 1860-х гг. Фотография. Всероссийский музей А. С. Пушкина

Благодаря отцу я познакомилась с наследниками рода Гончаровых, подружилась с правнуком поэта Григорием Григорьевичем Пушкиным. Мне довелось побывать во многих странах - везде, где чтят память Александра Сергеевича и Натали и где живут потомки самой поэтической русской четы.

«Бывают странные сближения», как говорил Александр Сергеевич…

Лариса Черкашина: Но это внешнее обрамление вопроса. Известно - не автор выбирает своих героев. Хочется верить… Как-то в одной из журнальных рецензий меня назвали «защитницей тени», - высшая похвала! А вот совсем недавний отклик в Интернете: автор «отстирывает белые одежды Натали». Согласна, ведь столько грязи было брошено в неё. Ни одна женщина в истории русской литературы не была так нещадно оклеветана, как Наталия Пушкина. Она лишена была права голоса - Натали молчала более полутора столетий, а так хотелось её услышать…

И.К. Макаров. Портрет Н.Н. Ланской. 1849

О заслугах Наталии Пушкиной перед отечественным пушкиноведением почти забыто. А ведь это она сохранила все рукописи поэта, вплоть до счетов и расписок, его письма и дневники. Сберегла пушкинские реликвии, в их числе и святую ладанку с частицей Ризы Господней, которую поэт всегда носил на груди.

К.Лаш. Портрет Н.Н.Пушкиной

Научила детей боготворить их великого отца. Вступилась за честь мужа, когда опекун детей поэта г-н Отрешков-Тарасенко вздумал от своего имени преподнести известной библиотеке пушкинские автографы, им украденные. Посчитав соединение имени Пушкина с именем низкого человека «клеймом» поэту: «что дети Пушкина за счастье почтут принести в дар Императорской публичной библиотеке те же самые автографы, но только от своего имени», Наталия Ланская пишет негодующее письмо барону Корфу, директору библиотеки. Сколько душевной боли в письме вдовы поэта, как борется она за светлое имя погибшего мужа: никакая тень не должна омрачать его. Письмо - как вызов на поединок. У неё была своя дуэль… Теперь и судите, права ли Анна Ахматова, утверждавшая что «никакого культа Пушкина после его смерти в доме у вдовы не было»?

…Были ещё в моей жизни дни и месяцы работы в архивах и библиотеках, путешествия по местам былой жизни героини, работа над фильмом «Натали. Три жизни Натальи Гончаровой». Случались и фантастические истории. В Пушкинском музее на Пречистенке (в экспозиции!) я увидела в записной книжке поэта рисунок и атрибутировала его как портрет Натали. Для меня это стало неким подарком свыше.

Как мы видим, открытия, связанные с магическим именем избранницы Пушкина, случаются и в новом столетии. И доказательство тому - книга Ларисы Черкашиной, которая только-только появилась на свет. Вглядываюсь в фотографию мемориальной доски и вдруг замечаю, что поэтически-доверчивый взгляд юной прелестницы, отмеченный художником, под рукой современного скульптора приобретает несколько иные черты. Страдальчества? Укоризны? Неужто это изображение к 200-летию Н. Н. Гончаровой так и останется фотографией в книге? Любя свою великую историю, как небрежны бываем мы к судьбе отдельного человека…

Исполнились мои желания. Творец

Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадонна,

Чистейшей прелести чистейший образец.

Эти знаменитые стихи написаны о невесте. Но вот, спустя годы, строки о жене в личном послании: «Гляделась ли ты в зеркало, и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете,- а душу твою люблю я ещё более твоего лица».

Она была для него Мадонной и в жизни, как в стихах. И тем самым осталась Мадонной в поэтической истории России. Вот что есть главное в этой книге и должно быть главным для нас - выбор Поэта. Он же «наше всё», как любим мы ныне повторять и часто, увы, всуе…

Инна Руденко

Литературный критик Владимир Иванович Мельник побеседовал с корреспондентом портала «Богослов.Ru» иеромонахом Адрианом (Пашиным).

- Иеромонах Адриан (Пашин): Владимир Иванович, Вы долгое время занимаетесь изучением творчества Ивана Гончарова. Этот замечательный писатель обычно остается в тени таких наших русских гениев, как Пушкин, Толстой, Достоевский, Гоголь. Об отношении этих четырех писателей к Церкви, к христианству довольно хорошо известно. А каково было духовное устроение Гончарова? Был ли он церковным человеком, и отражалось ли это в его произведениях?

Владимир Иванович Мельник: – Спасибо за вопрос. Эта тема меня очень интересует. Много лет, наверное, уже лет пятнадцать, я занимаюсь прежде всего именно этой темой: Гончаров и православие. Недавно в издательстве «Дар» вышла моя книга «Гончаров и Православие. Духовный мир писателя». Тема очень трудная, потому что Гончаров по натуре был весьма скрытным человеком. Свою внутреннюю жизнь он никому не показывал. Это касалось и многих других более внешних вещей, но в религии особенно. Всегда отшучивался, как-то уходил от разговоров, и многие люди, знавшие его, казалось бы, очень хорошо, бывшие его друзьями многие годы, до самого конца так и не поняли, кто же он был на самом деле.

Иван Александрович Гончаров - очень своеобразное явление в истории русской культуры. Во-первых, потому что XIX век дал нам таких гигантов, как Толстой, Достоевский, Хомяков, конечно, Гоголь с его «Письмами друзьям» и с его «Божественной литургией» и другие писатели явно выраженного духовного направления. Эти писатели открыто и активно декларировали свою духовную позицию. Они писали публицистические работы, Толстой даже написал Евангелие от себя. Они ощущали себя духовными людьми, которые обязаны писать на эти темы, не молчать. Но Гончаров - совсем иное. Судите сами, Толстой как-то пренебрежительно сказал однажды о нем: «Вот Достоевский - настоящий писатель, не то, что какой-то Гончаров». Он имел в виду, что Достоевский был писателем с духовным поиском. А в Гончарове даже Толстой не увидел этого духовного поиска, не говоря уже про нас, грешных.

И вот очень долгое время - в 2012 году будет 200 лет со дня рождения Гончарова, почти 200 лет - мы не знали человека. Когда я занялся этой темой, то собрал массу биографических фактов и начал подходить к его произведениям с точки зрения выражения православного идеала. Какой он был у Гончарова? И самое первое, что бросается в глаза и что, как ни странно, никто не заметил, - это фамилии главных героев в трех его романах «Обыкновенная история», «Обломов» и «Обрыв». В первом романе Адуев - от слова «ад», а в последнем романе Райский, ясно, что от слова «рай». Гончаров показал эволюцию современного ему человека и пути этой эволюции. Причем его поиск православного идеала прежде всего лежал в области эстетики. Эстетики, охваченной, так сказать, и переформированной православной этикой. Сразу нелегко понять его идею внутренней красоты человека. Внутренне красивый человек - это человек, прилегающий ко Христу. Гончаров сам сказал: «Выше христианского идеала нет ничего на свете. Ни одна культура, ни одна цивилизация не дала нам ничего выше, чем Христос». Вот его слова.

- Это откуда?

– Это из его статьи «"Христос в пустыне". Картина Крамского». И это вообще было убеждением того узкого круга людей, в котором вращался Гончаров. Я имею в виду знаменитую артистическую семью Майковых. Гончаров был учителем словесности у будущего поэта Аполлона Майкова, который в своем дневнике запишет: «Выше христианского идеала любви нет. Я имел счастье родиться в христианском обществе...»

Во-вторых, Гончаров от своего рождения до последнего дня был в Церкви. Понимаете, есть писатели, которые декларируют позицию, а в церковь не ходят. Толстой вот никак не мог пойти в церковь, а написал Евангелие; Достоевский не отражал чисто церковной позиции, колебался очень долгое время и, в общем-то, умер в колебаниях («Осанна моя прошла через горнило сомнений»). Еще иеромонах Оптиной Пустыни Климент (Константин Леонтьев) отмечал, что Достоевский в своих романах размышлял вольно, недогматично, нецерковно. Гоголь, хотя мы это не акцентируем, колебался даже между православием, католицизмом и протестантизмом. Мы об этом сейчас умалчиваем, мы берем, так сказать, православную часть Гоголя и на этом поле начинаем выявлять оттенки его мысли. Но он колебался и шире, между конфессиями.

Для Гончарова таких сомнений не существовало. Но он был писателем как бы принципиально не пишущим о христианстве. Он брался рассуждать о догматах веры только в крайне необходимых случаях, по очень конкретным поводам. В ткань своих романов и других произведений он все заложил, они пронизаны светом Евангелия. В своей статье «"Обломов" как православный роман» я показал, что главная идея, которая лежит в основании романов Гончарова как романов православных - это идея преображения человека. Для него важна христианская триада: грех - покаяние - воскресение. Как это хорошо видно в «Обрыве»! Преображен человек светом Христовым или нет? Вот для него весь вопрос.

Вопрос для Гончарова стоит и шире: как именно сегодняшнему человеку, который претендует быть человеком светским, цивилизованным, культурным, как ему быть с христианством? Разве христианство только аскетическая пещера, в которую нужно залезть, поститься, молиться, и больше ничего? Или это можно приложить к жизни обычного мирянина, так сказать, среднего человека? После него этот вопрос у нас был поставлен, мне так кажется, только уже Серебряным веком. Но первым, кто поставил такие вопросы в русской культуре, как ни странно, был вышедший из Поволжья Иван Александрович Гончаров. Это есть некий феномен, еще не осознанный сегодняшним обществом.

Когда-то я написал книгу о философичности Гончарова. Гончарововедами она была встречена с удивлением, а потом в Германии в 1992 году в городе Бамберге прошел Всемирный конгресс Гончарова, на котором я выступал. И после этого конгресса все приняли точку зрения, что Гончаров - писатель большого философского поиска. После этого я пошел дальше, мне Гончаров стал интересен как духовная личность. Думаю, что впоследствии тоже будет осознано, что главнейшее наследие Ивана Гончарова - это его романы как романы именно христианские.

Итак, Гончаров начинает прилагать христианские ценности к жизни обычного культурного цивилизованного человека. Как, оставаясь средним человеком, но человеком с высокими нравственными запросами, быть настоящим христианином? Что это означает? И в итоге Гончаров приходит к выводу: занимайся чем угодно, будь чиновником, будь джентльменом, будь помещиком и так далее, но будь человеком, будь христианином. Все сводится к Евангельским Заповедям Блаженства. В том числе и в романе «Обломов», где в главном герое можно найти почти все, к чему призывал Иисус Христос в Нагорной Проповеди. И плачущий он, и милостивый, и так далее. Другое дело, что эта душа оказалась омертвелой, она, в конечном итоге, оказалась не способной воплотить эти идеалы в жизнь.

Совсем другое дело Адуев из «Обыкновенной истории», там вообще речь не идет об этих христианских идеалах. Адуев, он потому Адуев, что идет широкой дорогой, и его история - обыкновенная. Не узкими вратами он идет, он оказался не способен выбрать этот тесный путь, он сразу пошел широким. Немножко пометался по жизни, стукнулся об один уголок, о другой - и пошел широким путем. В финале романа есть слова главного героя: «Ну как же, нельзя же отставать от века. Все идут вперед, и я иду». Он идет в общем потоке, а куда идет этот общий поток, понятно. От направления этого общего потока и фамилия - Адуев.

Второй роман - «Обломов», то есть его главный герой - обломок. Он уже и не Адуев, потому что пытается сохранить свои внутренние заповеди. Он говорит: «Вы там как хотите себе, а я тут в уголочке лежу, тут у меня свои ценности, и я лежу на диванчике с ними». Но он не пытается их претворить в жизнь. Он только охраняет их. А Христос сказал: «Кто не собирает со Мною, тот расточает» (Мф. 12, 30). В этом ключ ко второму роману. Обломов - это герой притчи о «закопанных талантах».

А третий роман - «Обрыв», где главный герой Райский. Почему же он Райский, он что духовный богатырь какой-то? Нет, обычный человек, дитя Обломова, можно сказать, точно такой же безвольный человек. Но, в отличие от Обломова, он постоянно пытается что-то сделать. Как сказано: «Стучите, и отворят вам» (Мф. 7, 7). И он стучится, он стучится практически безрезультатно на протяжении всего романа. Но результат есть - Вера спасена, в том числе и благодаря Райскому. Райский не оставляет этих своих попыток. И вот даже уже за это Гончаров готов его назвать Райским. Он не оставляет своих попыток, а дальше уже дело Божие. Как будет судить Господь его? Добился результата - не добился, но он пытался.

Что странно для русской литературы XIX века, в этом романе речь идет о Святом Духе. Трудно удержаться от большой цитаты: «Он, с биением сердца и трепетом чистых слез, подслушивал среди грязи и шума страстей подземную тихую работу в своем человеческом существе какого-то таинственного духа, затихавшего иногда в треске и дыме нечистого огня, но не умиравшего и просыпавшегося опять, зовущего его, сначала тихо, потом громче и громче, к трудной и нескончаемой работе над собой, над своей собственной статуей, над идеалом человека. Радостно трепетал он, вспоминая, что не жизненные приманки, не малодушные страхи звали его к этой работе, а бескорыстное влечение искать и создавать красоту в себе самом. Дух манил его за собой, в светлую, таинственную даль, как человека и как художника, к идеалу чистой человеческой красоты.

С тайным, захватывающим дыхание ужасом счастья видел он, что работа чистого гения не рушится от пожара страстей, а только останавливается, и когда минует пожар, она идет вперед, медленно и туго, но все идет - и что в душе человека, независимо от художественного, таится другое творчество, присутствует другая живая жажда, кроме животной, другая сила, кроме силы мышц.

Пробегая мысленно всю нить своей жизни, он припоминал, какие нечеловеческие боли терзали его, когда он падал, как медленно вставал опять, как тихо чистый дух будил его, звал вновь на нескончаемый труд, помогая встать, ободряя, утешая, возвращая ему веру в красоту правды и добра и силу - подняться, идти дальше, выше...» Уникальные для нашей литературы XIX века строки. Совсем не похоже на традиционного Гончарова, который, казалось бы, писал только о халате и диване Обломова. Более того, также пишет он в «Обрыве» и о появлении нечистой силы, что уж, казалось, вовсе на Гончарова не похоже. Например, он пишет, как около Волохова взвился черный столб дыма, когда тот рассуждал: «Это логично». Причем, пишет в таких выражениях, что становится понятно, что Гончаров читал святых отцов, может быть, «Луг духовный», где есть подобного рода сцены. Для Гончарова вообще не свойственна фантастика, это не его стихия. И вдруг он дает такой образ. Там еще есть моменты, говорящие, что Гончаров читал святых отцов и изучал их внимательно. Но больше всего он, конечно, читал Евангелие. Евангелие было для него настольной книгой, он знал его наизусть, оно было для него руководством к действию в каждом поступке, он его бесконечно цитирует в письмах, статьях, романах.

Вот вкратце, что такое Гончаров: это «не пишущий» о христианстве писатель, не декларирующий, просто верующий, ходящий в церковь и выражающий в своих образах идеал христианской личности обычного современного человека, не церковного деятеля, не монашествующего, но человека духовного, ищущего. Он, как романист, пластически это выражает, но нигде это не выпячивает. Вот Достоевский, например, выделяет курсивом свои важные мысли. Гончаров же никогда до этого не дойдет, он просто пишет роман, и все. Мол, я ни на что не претендую. Какое я духовное лицо, какой я учитель? Но между тем, чтобы понять его как христианскую личность, достаточно вспомнить помимо тех слов о христианском идеале, которые я привел выше, его одно очень серьезное и важное высказывание. В одном из своих писем он пишет: «Почему мы не такие, как те старушки, которые гнездятся по стеночкам церквей, и перед ними лампадка и только икона Христа? Вы скажете, что это блаженные, безумные. Нет, скажу я вам. Вот они-то умные, их-то и есть Царствие Небесное. Но почему мы не такие?».

Итак, Гончаров - это писатель с большими философскими мыслями, с большими религиозными идеалами, с большими духовными запросами. И в то же время он постоянно себя сравнивал именно с этими старушками, а не с великанами типа Льва Толстого и т.д. Таков, если вкратце, его духовный облик. И вот вопрос, что же важнее в очах Божиих: писать статьи с выражением своей веры, учительствовать или просто верить без сомнения, ходить в храм, умереть по-христиански?

- В одном из своих выступлений Вы привели довольно неожиданное для современного русского православного человека мнение святителя Игнатия (Брянчанинова), который отрицательно отзывался по поводу обращения светских писателей к духовной тематике. Сейчас мы привыкли восторгаться той же одой Державина «Бог», о которой так отрицательно пишет святитель Игнатий, привыкли восторгаться рассуждениями о Христе, о Церкви в романах Достоевского. Может, в отличие от других наших писателей, как раз Иван Гончаров понимал свое место как писателя светского?

– Иван Гончаров был чрезвычайно скромен, он и в жизни был таким, но если говорить о духовном, то он был человек смиренный. И он, конечно, не претендовал быть учителем. А у людей с темпераментом Достоевского или Толстого была постоянная претензия быть учителями жизни. Да, у них были основания на это. Это были люди широчайшего кругозора, больших философских идей, большого художественного таланта. Они, конечно, могли претендовать на это. Но Гончаров подавлял в себе это чувство учительства. В конце жизни он сказал об этом так: «И только в конце, когда я написал все три своих романа, я понял, что их надо читать "между строк". И я ждал, кто же прочтет их "между строк", но не дождался». Как сказано в Евангелии: «Кто имеет уши слышать, да слышит!» (Мф. 11, 15). Как мне кажется, это очень скромная, смиренная позиция его как христианина. Она, конечно, очень сильно отличается от позиции «учителей Церкви» - светских писателей-мирян.

Вот против этого, мне кажется, святитель Игнатий (Брянчанинов) и протестовал. Он был человеком очень серьезной аскезы, очень больших духовных запросов, и его по-своему возмущало, что светские писатели пытаются учить, хотя у самих еще не установлена внутренняя жизнь. Строй внутренней жизни разрушен, а человек учит других. Он не как культурный деятель отрицал это, а отрицал как святитель, как духовное лицо, как монах. Он не мог не указать на эту, как ему казалось, вопиющую ошибку. Он говорил, что лучше будет читать светских писателей, говорящих о светских предметах. Они по-своему хороши, по-своему прекрасны, все написано хорошим слогом. Но читать произведения, в которых писатель учит духовному, а сам не установлен? Лучше бы они за это не брались.

Понимаете, мы, сегодняшние искусствоведы, литературоведы, вообще деятели культуры, ищем поле компромисса между христианством и культурой. Мы стараемся не затрагивать крайних точек зрения, чтобы никого не обидеть, и стараемся такие оценки не цитировать. На самом же деле нужно знать, что такие высказывания были и что границы всему положены. Ну нельзя делать вид, что все хорошо, что давайте дружить. Да, дружить, но на какой почве? Как луч правды, пронзают эти слова святителя Игнатия, призывающие вглядеться в себя и не создавать какую-то иллюзию. Посмотрим правде в глаза, кто мы есть сейчас? Сейчас мы люди кровяные, не готовые духовные истины нести другим. Вот в чем смысл слов святителя Игнатия. Мне кажется, что иногда нужно напоминать об этом. Конечно, Николай Васильевич Гоголь великий православный писатель, но великий писатель. Гончаров, кстати, с его такой взвешенной позицией оставил несколько саркастических строчек и о Гоголе, о том, что тот берется быть учителем. А в личном письме ко Льву Толстому Гончаров пишет: «Как хорошо, когда Вы просто описываете свои предметы. Но зачем Вы беретесь за предметы духовные?» Видите, какие неожиданные схождения между нашим русским святителем и Гончаровым. И таких схождений, когда Гончаров другими словами выражает ту же позицию, что и очень строгий святитель Игнатий (Брянчанинов), я обнаружил несколько. Это просто удивительно.

– Ваш взгляд на Гончарова как на глубоко православного человека у литературоведов вызвала какой-то отклик?

– Хотя моя книга «Гончаров и Православие. Духовный мир писателя» вышла только что, но первую статью на эту тему я написал лет двенадцать назад. Никаких отрицательных отзывов опубликовано не было. Хотя некие устные отзывы, сказанные где-то за моей спиной, были. Что это, мол, все чепуха, какой Гончаров христианин, простите? Это все было. Но тот человек, который это говорил, и из-за которого (из-за его высокого авторитета как гончарововеда) в некоторых журналах несколько моих статей не было напечатано, сейчас уже согласился, что Гончаров православный писатель. Что я скажу? Если даже он признал, значит уже есть серьезные подвижки.

- Вот и присуждение Вам Всероссийской премии им. И.А. Гончарова за Вашу книгу «Гончаров и Православие» свидетельствует о том, что такие подвижки произошли в общественном сознании.

– Летом 2009 года я стал лауреатом Гончаровской премии. И более всего мне приятно не только то, что отмечена моя тридцатилетняя работа, но прежде всего то, что получила признание книга «Гончаров и Православие». Мы знали Гончарова - обличителя «обломовщины» (Добролюбов), Гончарова как удивительно русского писателя (А. Дружинин, Ю. Лощиц), и лишь теперь открылся Гончаров как удивительно глубокая, вдумчивая, выстрадавшая свой идеал христианская личность. Просто Гончаров открылся как другой человек, которого мы не знали пока. Открылась, собственно, глубокая тайна его души.

- Был ли Гончаров родственником жены Пушкина Натальи Гончаровой?

– Нет, он не был ее родственником. Хотя есть жизненный сюжет, когда Гончаров очень близко сошелся с Пушкиным. В 1834 году он закончил университет и приехал на несколько дней домой в Симбирск. И неожиданно крестный отец Гончарова Трегубов привел его к губернатору Загряжскому и устроил служить у того помощником по особым поручениям. И Гончаров пробыл на этой службе около восьми месяцев, жил в доме губернатора, тесно с ним общался. Губернатор же как раз таки был родственником Натальи Гончаровой. И многое говорит за то, что у них были беседы о Пушкине и о Гончаровой.

Но Пушкина он просто обожествлял. Никто в русской литературе XIX века не унаследовал от Пушкина столько, сколько Гончаров. Для этого нужно иметь незаурядный талант и очень большую мудрость и уравновешенность. Пушкин - это талант вкуса и уравновешенности. Никто в русской литературе после Пушкина таким вкусом не обладал, как Гончаров. Разве что Лермонтов и Гоголь. А уравновешенностью после Пушкина вообще никто не обладал кроме Гончарова. Это был уравновешенный мудрец. Его формулировки можно просто в бронзе сразу отливать, а он говорил это экспромтом. Понимаете, это особый талант, особый дар. Его душа была всегда в совершенно спокойном состоянии. Он всегда говорил спокойно и свои определения изливал без всякой страсти и в то же время очень глубоко.

Кстати, если говорить о масштабах Гончарова как писателя, то долгое время, еще совсем недавно, мы ставили его рядом с Писемским, в лучшем случае с Лесковым. А сейчас благодаря тому, что гончароведы подходят все ближе к его творческой личности, я могу без всякого внутреннего упрека сказать, что он великий русский писатель, и что его нужно ставить в ряд с величайшими мировыми писателями, такими, как Гомер, Данте, Сервантес, Шекспир. Почему я так говорю? Да вот посмотрите, кого из русских литературных героев можно представить, пользуясь современным языком, как русский "бренд"?

- Обломова.

– Да, именно, и только Обломова. Не Пьера Безухова, не Онегина, не Печорина. Все это полукровки, космополиты, которые были везде.

- Разве что еще «Идиота», князя Мышкина?

– Да, именно. Дело в том, что, когда Достоевский писал роман «Идиот», он списывал князя Мышкина не только с Дон-Кихота Сервантеса, но и с Обломова, и написал в записной книжке: «Обломов - Христос». То есть он заметил в нем эти качества, о которых я говорил. А одному своему корреспонденту Достоевский, имея в виду святое юродство, пишет: «А Вы знаете, что у Гончарова идиот, и мой Мышкин тоже идиот, но мой - лучше». На самом деле пока что мы не знаем, чей Христос лучше. Знаем только, что князь Мышкин уехал обратно в свою Швейцарию, не реализовав свои христианские идеалы здесь в России. Но это уже вопрос подробного обсуждения.

Итак, Обломов - это наш продукт. Это то, что у нас реально совершается и сейчас и, может быть, еще долго будет совершаться - что делать! В Обломове есть много плохого, но есть и много хорошего, и хорошего, пожалуй, намного больше, чем плохого. В нем есть христианская кротость. Штольц в романе говорит: «В нем самое ценное - это золотое, чистое, глубокое, хрустальное сердце». Ну, подумайте, где ж возьмешь такое сердце сейчас? Только в России. Вот в Западной Европе-то святые источники уже иссохли все - молитвы нет. А у нас на Руси это сердце будет, пока бьются святые источники. Пусть он и Обломов, пусть он чего-то там и не доделал, но сердце-то золотое ничем не заменишь по-моему. Ни глубокий энциклопедический ум не заменит золотое сердце, ни что-то иное. Понимаете, пойдешь ведь к человеку, у которого сердце, а не ум, поговорить, излить свою душу. Обломов - это еще загадка. Хотя он вроде бы понятен, он всегда с нами, но эта такая ценность, которую мы не осознали и которую еще будем осознавать. И в себе еще Обломова будем искать.

- Иван Гончаров родился в Симбирске, нынешнем Ульяновске. Симбирск и симбирская земля по праву гордится не только им, но и выдающимся русским историком и писателем Николаем Карамзиным, братьями Аксаковыми, художником Аркадием Пластовым, другими известными представителями русской культуры. Как на этой же земле мог родиться Владимир Ульянов - будущий разрушитель устоев России, в том числе и культурных?

– Даже в одной душе могут быть два совершенно разных человека, не только на одной земле, на симбирской, на московской или на какой-то там еще. Даже в одной душе может быть одновременно чудовище и ангел, и что возьмет вверх в конечном итоге? В сердце идет эта борьба.

А что касается Симбирска, то это на самом деле благословеннейший край. Мы его мыслим зачастую только как царство обломовщины. И очень часто в описаниях Симбирска читаем: «полусонное царство», «какой-то затхлый городок». На самом деле все было не так. У Симбирска есть своя историческая судьба. И ее даже не все ныне живущие и пытающиеся в этом разобраться симбиряне знают. Вот нет такого яркого образа, что такое Симбирск вообще. А это город таких духовных контрастов!

Когда-то покойный ныне архитектор города Аржанцев Борис Васильевич на такой же вопрос, который Вы мне задали, отвечал так: «Ну как же! В Симбирске же Венец!» Вы знаете, что в Симбирске на правом берегу Волги, высоко возвышаясь над ней, есть такой разлом земной коры, который называется Венцом. При этом Аржанцев всегда ссылался на Вангу: «Ванга же сказала, что в Симбирске Венец. Вот это все и объясняет». На мой взгляд, это, конечно, далеко не все объясняет.

Симбирск - благословенейший город. Он дал не только прекрасных писателей: Аксаковых, Карамзина, Гончарова, Анненкова, Григоровича, Дениса Давыдова и многих-многих других действительно известных классиков русской литературы. Симбирск был городом с претензиями. Там собирались очень многие известные дворянские фамилии. Когда Николай I посылал туда очередного губернатора, он ему говорил: «Ну ты смотри там, будь осторожен, а то Загряжского вон слопали». Действительно, трех предыдущих губернаторов, в том числе и Загряжского, дворяне, как говорится, «слопали и не подавились». Понимаете, они считали себя равными губернатору. Они принимали или же не принимали его в свое общество. Они были такие «занозистые» дворяне.

Кроме того, что там была культура и выдающиеся культурные деятели, там была и очень высокая духовная жизнь. Там был Андреюшка блаженный, про которого преподобный Серафим Саровский говорил приезжающим к нему симбирянам: «Зачем это вы ко мне, убогому Серафиму, пришли? У вас есть лучше меня - Андрей ваш Ильич». Об Андрее Ильиче теперь уже все знают - он прославлен Русской Православной Церковью как общерусский святой.

Но кроме Андрея блаженного там ведь был и такой человек, как затравленный губернатором Загряжским, у которого служил Гончаров, Николай Мотовилов - служка преподобного Серафима. Вырос он в Симбирске. Человек необычайно горячей веры. Почему его преподобный Серафим Саровский избрал? Не потому, что он был умнее других. Преподобный увидел в нем горячую, Серафимову веру. Он был родной ему, так сказать, по градусу крови, и он его выделил. Точно так же, как и еще одного уроженца Симбирска - Мантурова. Многие сейчас негодуют на обоих этих людей, и Мотовилова, и Мантурова, говорят, что неизвестно, за что их преподобный Серафим избрал. Но эти люди не понимают того, что Серафим их избрал за горячую веру и что это были люди совершенно особые и блаженные. Они были не от мира сего. Паша Саровская говорила: «Да наш Мотовилов Николай такой же блаженный, как и я», то есть такой же дурачок. Что тут скажешь! Она этими словами объяснила судьбу Мотовилова и почему именно ему преподобный Серафим доверил учение о стяжании Духа Святого как самом главном делании христианина. Не просто молитва, не просто аскеза, а ради чего и эта молитва, и эта аскеза. Некоторые говорят: «Ну разве преподобный Серафим мог сказать это Мотовилову? Ну кто такой Мотовилов? Он общался-то с Серафимом всего несколько раз». А вот оказывается, что «невозможное человекам возможно Богу» (Лк. 18, 27).

Была в Симбирске блаженная Валентина Ивановна, которая в детстве дружила и училась в гимназии вместе с одной из сестер Ленина. Тоже человек с очень тяжелой судьбой. У нее тетка была замужем за главным лесничим Симбирской губернии. Их дом стоял недалеко от нынешней кирхи, и стоит до сих пор, огромный дом. После революции их выселили оттуда. Оставили им маленькую пристроечку в 6 квадратных метров. Остальной весь дом заселили пролетариатом. И уже много позже, когда все гонения закончились, если ей говорили: «Может быть, конфеток возьмете?» - или еще чего-нибудь предлагали, она говорила: «Нет-нет! Раскулачат». Ничего не брала, всего боялась. Ходила в одном валенке, в одной калоше, типичная юродивая. И говорила безумства, но через эти безумства пробивался глубокий смысл.

Одна женщина, работавшая кассиршей в магазине, рассказывала мне, как Валентина Ивановна зашла в магазин и расплачивалась мелочью, которую ей надавали. Она поэтому ее и запомнила. И вдруг говорит ей: «Флаг повесят на большом доме!» Кассирша не поняла, что это означает. И только потом, через несколько месяцев, ее неожиданно переводят с этого места в областной Дом Советов, на котором висит государственный флаг. И многим другим людям блаженная Валентина Ивановна предсказывала судьбу, многих призывала к покаянию. Она же и сказала насчет сегодняшней ситуации в Ульяновске, что храм в честь святого Германа Казанского будет передан Церкви.

А были еще и другие: схимонахиня Сергия, монахиня Агафия. Был блаженный Василий Иванович Жировов, совершенно уникальная личность. Подобно тому, как блаженный Андрей Ильич с трех лет замолчал, так и блаженный Василий стал юродствовать еще ребенком семи лет. Этого Василия Ивановича однажды привезли в Троице-Сергиеву Лавру к старцу Науму. Отец Наум сказал: «Кого же это вы привезли! Это же столб от земли до неба». А еще был старец Антоний в Ундорах. Он родился в один год с Лениным, и о нем сказал сам святой Иоанн Кронштадтский, когда пароход остановился возле Ундор в 1890 году: «Благословенное село! Оно прославится по всему земному шару - человек здесь живет хороший. Старец. Великий чудотворец». А был еще старец Василий Уреньский, друг святого исповедника архимандрита Гавриила Игошкина. Что ни имя, то поэма.

Все эти сюжеты есть в моей книге «Праведники Симбирской епархии», которая вышла в 2006 году в Симбирском женском монастыре Михаила Архангела. Там еще есть несколько интересных фигур.

Итак, Симбирск был край блаженных, край писателей с напряженным духовным и культурным поиском. Но там родился и Ленин, там же родился и Керенский, там же был и Загряжский. Там же была очень сильная масонская ложа. Масонские ложи в Симбирске начали создаваться еще с конца XVIII века. В селе Баратаевка жил такой тихий помещик Баратаев, который говорил тому же Мотовилову: «Ты что думаешь, ты устроишься на службу в Петербурге? Не устроишься! Тамошние министры трепещут меня». Вот так. Это был такой скрытый городок со своими претензиями. Там был интересный заброшенный храм у обрыва над Волгой, как раз на Венце. Почему-то симбирские масоны считали Иоанна Предтечу покровителем масонов. И этот храм имел форму круглой беседки, а вместо креста на куполе у него была фигура Иоанна Предтечи. Никакие литургии там не служили, там проходили заседания симбирских масонских лож. Этот храм масоны очень берегли весь XIX век. Он сам собой разрушился только в 1920-е годы. Я не думаю, что подобных храмов было много по всей России. Поэтому там и родились и Ленин, и Керенский, были на это духовные причины. Ведь рядом с молитвой Андрея Ильича и других праведников шла и другая молитва, она-то и породила таких людей. Вспомним, что на Волге и Пугачев гулял, и Разин. Екатерина II говорила, что места их «прогулок» надо бы солью засыпать, чтобы там уже ничего не возрастало.

- Каким Вам, как литературоведу, представляется состояние современной русской литературы? Возможно ли возрождение русской литературы?

– Литература никогда не умирает, она развивается всегда. Только иногда бьют подземные ручьи, а иногда они выходят наверх. Сейчас время подземных ручьев. Думаю, что у нас очень много сейчас пишется «в стол» из-за того, что невозможно опубликовать или найти широкую читательскую аудиторию. Но видно, что литература оздоровляется вместе с оздоровлением общества. Могу назвать конкретные имена. Скажем, иеромонах Роман вошел в сокровищницу российской поэзии конца XX - начала XXI века. Если тексты его песен анализировать как поэзию, отделив от музыки, то ясно, что это великолепная, глубокая, блестящая поэзия. В его стихах очень глубокие определения, которые можно дать только благодаря духовному опыту. Без этого, будучи даже Тютчевым, такие стихи не напишешь. Потому что здесь глубокий молитвенный опыт, который нельзя ничем заменить.

Сейчас становится известной эмигрантская проза и поэзия, и она влияет на то, что происходит в нашей литературе. Духовный уровень литературы меняется. При этом очень резко расходятся векторы движения. Есть литература, которая уходит в уже откровенный оккультизм, оккультную мистику, а есть литература, которая говорит о христианских идеалах. Думаю, что это благодатный процесс, потому что он показывает правду. Не то было в советское время, когда все было свалено в кучу, и невозможно было понять, кто есть кто? Все серенькие, все усредненное. А сейчас все понятно: хочешь быть демоническим писателем, пожалуйста! Пиши, и все тебя видят вместе с этими демоническими обложками. А хочешь быть духовным писателем, старайся и иди в эту сторону. Сейчас идет такой процесс дифференциации. И людей в литературе, которые идут за Христом, становится все-таки все больше. И, слава Богу, среди них есть молодые люди. Это очень радует.

Правда есть еще такое явление. Наш духовный писатель Владимир Николаевич Крупин, человек с глубоким духовным поиском, признается, что ему не хочется участвовать в современных писательских тусовках, что он не печалится, когда его куда-то не приглашают или не печатают, что его вполне устраивает только православная аудитория. Я это воспринимаю как негативный опыт наших дней. Все-таки хорошо бы, чтобы православных писателей читали и неправославные читатели. Православные читатели и так практически уже все знают, они уже ходят в церковь, они уже имеют желание воцерковляться. А вот когда люди, которые не имеют об этом совершенно никакого представления, живут совершенно другими идеалами, вдруг натыкаются на каких-то описанных в книге идеалистов, то задаются вопросом: «А почему они такие идеалисты? Дай-ка посмотрю поближе». И у человека начинает отзываться что-то в нем еще не до конца загубленное. Может, это и посеет добрые семена. Конечно, хотелось бы, чтобы писатели, которые ощущают себя христианами, вышли на более широкую публику.

- Ваша профессия литературного критика не мешает Вам как читателю?

– Совсем нет. Критик - это идеальный читатель. Аналитическая способность не мешает, а скорее помогает понимать и наслаждаться настоящим искусством. Поэтому никакого противоречия здесь нет.

Беседовал иеромонах Адриан (Пашин)

Амазонка авангарда, великая русская художница, художница крайне левого крыла русского авангарда - эти эпитеты, которыми наделяют Наталию Гончарову, незаметно превратились в заезженные штампы. Однако еще каких-то 100 лет назад консервативные критики величали ее кощунницей и бездарной мазилкой. И когда глядишь на роскошную гончаровскую живопись сегодня - удивительной мощи религиозные циклы, изысканные театральные эскизы, декоративные натюрморты, - не всегда понятно, за что к Гончаровой так цеплялась критика и почему ее работы арестовывали прямо на выставках.

Персональная выставка Гончаровой 1914 года, которая открылась в петербургском «Художественном бюро» Надежды Добычиной - по тем временам модной галерее современного искусства, - прошла со скандалом. После открытия выставки в газете «Петербургский листок» появилась разгромная статья анонимного критика Дубль-Вэ «Футуризм и кощунство». А вскоре полиция арестовала 22 картины. Арест санкционировал сам обер-прокурор Синода. Однако после разбирательств картины вернули в экспозицию.

Что же случилось? Гнев церковного цензора вызвали картины религиозного содержания. «…Выставленныя кощунственныя произведения должны быть немедленно убраны с выставки: нельзя же в самом деле допускать умышленное обезображивание святых лиц в виде посмешища среди зеленых собак, “лучистых” пейзажей и подобной “кубистической” дребедени» - рецензия Дубль-Вэ больше напоминала донос. По тем временам обвинения серьезные, впрочем, аутодафе не случилось - за Гончарову вступились влиятельные люди: бывший министр народного просвещения, известный нумизмат граф Иван Толстой, вице-президент Академии художеств и хранитель Эрмитажа Николай Врангель и художник Мстислав Добужинский. Картины в конце концов даже получили одобрение архимандрита Александро-Невской лавры за возрождение стиля, близкого древней иконописи.

Между тем неканоническая манера в изображении святых исходила не только из общего увлечения авангардистов «примитивами». Хотя, конечно, к тому времени, как Гончарова написала свой цикл, в Москве уже видели Гогена - в коллекции Щукина, а также в журнале «Золотое руно». Гончарова нередко брала за основу своих религиозных композиций лубок - тем более что лубки коллекционировал Ларионов, сама же Гончарова собирала дохристианских «каменных баб». Достаточно свободная трактовка библейских сюжетов выросла также и непосредственно из самой биографии Наталии Сергеевны.

Свой Таити Гончарова нашла в Тульской губернии, в деревне Ладыжино, где она родилась в 1881 году. Правнучатая племянница «жены великого поэта» Натальи Николаевны Гончаровой все детство - до гимназии - провела в деревне. Видимо, там она и увидела своих евангелистов-крестьян и еще - архаичных «баб», раздражавших ревнителей традиционных ценностей не меньше, чем ее религиозные картины. Хотя, конечно, Гончарова много путешествовала по глубинной России, не ограничиваясь пределами Тульской губернии. В картины на библейские сюжеты Гончарова привнесла не только собственное прочтение священных текстов, но и религиозное мироощущение крестьянства, в котором сохранились следы язычества. Она окружила крестьянство ореолом святости - жест, быть может, наивный, но все же радикальный для своего времени.

Не менее громкие скандалы с вызовом полиции и арестом картин вызывали ее женские образы, которые поклонникам Прекрасного казались «хуже, чем порнография тайных карт». Сегодня подобная характеристика скорее звучит как комплимент. Корпулентные мегалитические Венеры, от которых исходила первобытная сексуальность, выглядели абсолютно неприлично по тем временам. Эти женщины-глыбы никак не могли вызвать утонченное вуайеристское наслаждение, столь естественное для восприятия обнаженной натуры в начале ХХ века. Некоторые исследователи считают, что Гончарова вот так воплощала образ женской власти, космического значения плодородия, обращаясь ко временам матриархата. Можно сказать, что она сделала своеобразный перевод европейского модернизма на русский, уравняв скифских или половецких каменных баб и африканских и океанских идолов, которыми так восхищались постимпрессионисты.

Не только в живописи, но и в жизни Наталия Сергеевна ломала штампы традиционного «женского» поведения. Носила мужскую одежду - ходила в платьях-рубахах, больше напоминавших рабочую одежду, или даже в брюках и кепке. Снялась в футуристическом фильме «Драма в кабаре № 13» с голой грудью. Она так официально и не вышла замуж за Ларионова. Она сумела с самого начала их отношений не превратиться в «жену гения», на момент начала их отношений Ларионов был «ведущим» в этом союзе. «У вас глаза на цвет, а вы заняты формой. Раскройте глаза на собственные глаза!» - именно он посоветовал ей заняться живописью, когда она еще занималась скульптурой.

В 1915 году Дягилев пригласил Гончарову в Париж - делать сценографию «Золотого петушка» для своих «Русских сезонов». Как оказалось, Гончарова и Ларионов уезжали навсегда. Период «после России» вывел ее на новую колею - работы в театре. Она прожила долгую творческую жизнь, не подвергаясь гонениям, как большинство авангардистов, и тихо умерла в 1962 году в Париже.