Лукин михаил федорович. Михаил лукин
Год назад занялся исследованием боевого пути всех родных и близких. Начал с дедушки по отцовской линии. Через какое-то время стал открывать неожиданные вещи.
В воспоминаниях Стученко Андрея Трофимовича (в книге «Завидная наша судьба» М., Воениздат, 1964 г., 253 с.), командира 45-й кавалерийской дивизии, есть такие слова (С. 105 – 108):
«8 октября мы получили приказ командующего фронтом пробиваться из окружения. Войска сделали несколько попыток - ничего не получилось. 45-й кавалерийской дивизии приказано находиться в резерве командующего армией. Разместили нас в кустарнике к северу от Шутово. Расположив там дивизию, я утром 9 октября прибыл на хутор у Шутово. В крайней просторной избе за столом сидели генералы Лукин, Вишневский, Болдин и группа штабных командиров. Выслушав мой доклад, генерал Лукин приказал быть при нем. Сев на скамью и вслушавшись в разговор, я понял, что идет выработка решения на выход из окружения. Командармы решили в 18.00 после артиллерийской подготовки поднять дивизии в атаку. Прорываться будем на северо-запад на участке 56-го моторизованного корпуса. Наша 45-я кавалерийская дивизия будет замыкать и прикрывать войска с тыла.
Вечером после короткой артиллерийской подготовки над перелесками прозвучало мощное «ура», но продвинуться наши части не смогли. Повторили попытку на следующий день - результат тот же. Люди были измотаны, боеприпасы подходили к концу.
Автомашины, тягачи и танки остались без горючего. Чтобы боевая техника не досталась врагу, много машин и орудий пришлось уничтожить. Подрывая их, бойцы не могли удержать слез.
В 19-й армии полностью сохранила свою боеспособность, пожалуй, только одна 45-я кавалерийская дивизия. Я убедительно просил командарма Лукина разрешить мне атаковать противника и этим пробить путь для всей армии. Но он не согласился:
- Твоя дивизия - последняя наша надежда. Без нее мы погибли. Я знаю, ты прорвешься, но мы не успеем пройти за тобой - немцы снова замкнут кольцо.
Этот довод, возможно, и был справедлив, но нам с ним трудно было согласиться. Мы, кавалеристы, считали, что можно было организовать движение всей армии за конницей. А в крайнем случае, даже если бы это не удалось, то сохранилась бы боеспособная дивизия для защиты Москвы».
«Мысль о спасении дивизии не давала мне покоя. На свой страх и риск решил действовать самостоятельно. Так как северо-восточное направление уже было скомпрометировано неудачными атаками армии, было намечено другое - на Жебрики, почти на запад. К рассвету, расположившись вдоль опушки леса возле Горнова, дивизия была готова к атаке. Впереди конных полков стояли артиллерия и пулеметные тачанки. План был прост и рассчитан на внезапность: по сигналу на трубе «В карьер» пушки и пулеметные тачанки должны были галопом выйти на гребень высоты, прикрывавшей нас от противника, и открыть огонь прямой наводкой. Под прикрытием этого огня сабельные эскадроны налетят на врага и пробьют дорогу. Штаб дивизии, командиры, политработники разъезжали по полкам, проверяли их готовность, беседовали с бойцами, поднимая их боевой дух. Нужно было в каждого вселить твердую решимость прорваться или умереть - только в этом случае можно было надеяться на успех. Объехав строй дивизии, я обратился к конникам:
- Товарищи! Через несколько минут мы ринемся на врага. Нет смысла скрывать от вас, что не все мы пробьемся, кое-кто погибнет в этом бою, но остальные вырвутся из кольца и смогут сражаться за нашу родную Москву. Это лучше, чем погибнуть всем здесь, не принеся пользы Родине. Итак, вперед, и только вперед! Вихрем ударим по врагу!
По лицам всадников было видно, что они понимают меня, что они пойдут на все. Подан сигнал «Пушкам и пулеметам к бою». Они взяли с места галопом и помчались вперед на огневую позицию. После первых же их залпов у врага началось смятение. В бинокль можно было наблюдать, как отдельные небольшие группы противника побежали назад к лесу. По команде, сверкая клинками, дивизия перешла в атаку. До наших пушек осталось всего метров двести, когда мы увидели, что наперерез нам скачут на конях М.Ф. Лукин с адъютантом. Командарм что-то кричал и грозил кулаком. Я придержал коня. Полки, начавшие переходить уже в галоп, тоже придержали коней. Лукин подскакал ко мне:
- Стой! Именем революции, именем Военного совета приказываю остановить дивизию!
Чувство дисциплины побороло. Я не мог ослушаться командарма. А он боялся лишиться последней своей надежды и данной ему властью хотел удержать дивизию, которая армии уже не поможет, ибо армии уже нет... С тяжелым сердцем приказываю трубачу играть сигнал «Кругом». А немцы оправились от первого испуга и открыли огонь по нашим батареям и пулеметам, которые все еще стояли на открытой позиции и стреляли по врагу. От первых же снарядов и мин врага мы потеряли несколько орудий и тачанок. Снаряды и мины обрушились и на эскадроны, выполнявшие команду «Кругом». Десятки всадников падали убитыми и искалеченными.
Я с раздражением посмотрел на командарма и стал себя клясть, что выполнил его приказ. Не останови он дивизию, таких страшных потерь мы не понесли бы и, безусловно, прорвали бы вражеское кольцо. От близкого взрыва нас обсыпало землей и осколками, кони в испуге шарахнулись в сторону, а лошадь моего адъютанта повалилась с перебитыми ногами.
Полки на рысях уходили в лес, за ними тронулись и мы с командармом. М.Ф. Лукин продолжал доказывать мне, что так надо было, что он не мог лишиться нашей дивизии.
Подбираем раненых, хороним убитых. Надо скорее покидать этот лес, по которому уже пристрелялся противник. Дивизия «под конвоем» командарма Лукина и его штаба перешла на старое место - к хутору у Шутово. Вечером на командном пункте Лукина собрались работники штаба, политотдела, трибунала, прокуратуры, тыла 19-й армии и штабов других армий. Здесь же были командарм Вишневский и Болдин. Командный пункт, по существу, уже ничем не управлял. Связи с частями не было, хотя переносные радиостанции действовали в некоторых частях (мощные радиостанции пришлось уничтожить)».
Илларион Алексеевич Толконюк (по книге "Раны заживают медленно" М., 2004, 552 с.), капитан, служившего в оперативном отделе штаба 19-й армии, рассказывает:
«...Генерал-лейтенант М.Ф. Лукин, получив указание, что на него возлагается руководство выводом всех четырех армий из окружения, собрал совещание командующих армиями, с которыми не было никакой технической связи, и прибыли не все для обсуждения положения и выработки решения. В этом совещании, проходившем в условиях строгой секретности и сильно затянувшемся, присутствовал и генерал-лейтенант И.В. Болдин. В результате родился приказ, исполнителем которого был начальник оперативного отдела полковник А.Г. Маслов. После неоднократных и мучительных переделок и поправок, вызывавших нервозность, приказ был подписан командармом и начальником штаба. Этот последний, отданный в окружении приказ имел важное значение, ибо он определил дальнейшую судьбу окруженных армий. Кстати сказать, решение, выраженное в приказе, не было сообщено в Ставку. Думается, что это случилось потому, что руководство окруженными войсками не ожидало его одобрения. Следует к тому же заметить, что на последние запросы Ставки командование почему-то вообще не находило нужным отвечать.
В приказе давался краткий и довольно мрачный анализ сложившейся обстановки и делалась ссылка на требование выходить из окружения во что бы то ни стало. Войскам приказывалось сжечь автомашины, взорвать материальную часть артиллерии и оставшиеся неизрасходованными снаряды, уничтожить материальные запасы и каждой дивизии выходить из окружения самостоятельно.
В этот день я был оперативным дежурным и приказ, размноженный в нескольких экземплярах для 19-й армии, попал ко мне для рассылки в дивизии. Передавая его мне, полковник А.Г. Маслов был крайне расстроен: он, стараясь не глядеть никому в глаза, молча передал документ, неопределенно махнул рукой и ушел. Чувствовалось, что полковник не был согласен с таким концом армии. Через некоторое время он сказал мне по секрету: «Из всех возможных решений выбрано самое худшее, и армия погибла, не будучи побежденной противником. Правильно говорится, что армия не может быть побежденной, пока ее командование не признает свое поражение. В нашем случае командование признало себя побежденным преждевременно и распустило армию, предоставив ее непобежденным бойцам самим заботиться о своей участи».
...Приказ был незамедлительно доставлен в дивизии нарочными офицерами. А когда его содержание довели до личного состава, произошло то, что должно было произойти. Нельзя было не заметить, что задача понята своеобразно: спасайся кто как может. Офицеры штаба, проверявшие на местах, как доведен и понят приказ, наблюдали неприглядную картину, поправить которую уже возможности не было, да никто и не пытался что-либо изменить. Всякая связь штаба армии с дивизиями прекратилась, вступили в свои права неразбериха и самотек. К вечеру 12 октября командование и штаб армии сложили с себя обязанность управлять подчиненными войсками. Командиры дивизии поступили также. Командиры многих частей и подразделений выстраивали подчиненных на лесных полянах, прощались с ними и распускали. На местах построения можно было видеть брошенные пулеметы, легкие минометы, противогазы и другое военное снаряжение. Солдаты и офицеры объединялись в группы различной численности и уходили большей частью в неизвестность. В некоторых соединениях личный состав с легким ручным оружием начал поход в составе частей и подразделений, но с течением времени, встретившись с трудностями, эти части и подразделения также распадались на мелкие группы.
...Это невольно способствовало тому, что из 28 немецких дивизий, первоначально окруживших наши войска, к началу второй декады октября было оставлено здесь только 14, а 14 дивизий смогли продолжить путь к Москве. Расчет нашего командования на то, что окруженные армии организованно прорвутся из окружения и будут использованы для непосредственной защиты столицы, не оправдался. Эти войска вынуждены были оставить в окружении всю материальную часть, все тяжелое оружие и остававшиеся боеприпасы и выходили из окружения лишь с легким ручным оружием, а то и без него. В итоге всего сказанного и многого не сказанного группировка из четырех, хотя и обескровленных, армий, насчитывавшая сотни тысяч человек, с массой артиллерии, танков и других боевых средств, окруженная противником к 7 октября, уже 12 октября прекратила организованное сопротивление, не будучи разгромленной, и разошлась кто куда. Она, следовательно, вела бои в окружении всего каких-то 5–6 дней. Это кажется невероятным, этому трудно поверить. И тем не менее это так.
... В продовольствии нужды не ощущалось, потому что в окруженном районе продовольствие могло быть получено из местных ресурсов: местность была запружена угнанным из западных районов советскими людьми скотом, и созревший урожай, при определенной организации, мог обеспечить питание личного состава длительное время. К тому же не были полностью использованы и продовольственные запасы, находившиеся на складах и в железнодорожных эшелонах, которыми были переполнены железнодорожные станции. В общем, у нас не было крайней нужды в продовольствии. В боеприпасах ощущалась некоторая нужда, но и их мы полностью не израсходовали, вплоть до прекращения организованного сопротивления. Нужда ощущалась в горючем для машин, а главное - в эвакуации раненых. Так что не в материальном обеспечении в первую очередь нуждались окруженные войска. Они нуждались прежде всего в квалифицированном, твердом и авторитетном руководстве, чего, по существу, не было».
Продолжение воспоминаний А. Т. Стученко, командира 45-й кавалерийской дивизии (108-111):
«Лукин не отпускал меня от себя ни на шаг. Собрали скудные свои запасы, принялись за ужин. В это время в хату с шумом ворвался какой-то подполковник и доложил, что стрелковый полк, прикрывавший район Шутово с запада, атакован немцами. Все вскочили. Лукин приказал мне остановить немцев, не допустить их продвижения к командному пункту.
Вскочив на коня, я помчался к дивизии. Эскадроны сели на коней и на ходу стали развертываться для атаки.
Став перед 58-м кавалерийским полком (он был в центре), я подал команду «Шашки к бою!» и, не видя еще противника, повел дивизию рысью, выбросив вперед разъезды. Километра через два мы встретились с нашими отходящими стрелковыми подразделениями. Приказываю командиру резервного 52-го полка разомкнуть один эскадрон в одну шеренгу, остановить и собрать пехотинцев. В полукилометре от нас горел хутор. Особенно ярко пылал сарай, по-видимому, с сеном. Высокий столб пламени зловеще озарял окрестность. И тут мы увидели немцев. Шли они беспорядочной толпой, горланили что-то и не целясь палили из автоматов.
При виде наглого, самоуверенного врага, поганящего нашу землю, убивающего наших людей, знакомое уже чувство страшной ненависти охватило нас. Командую полкам: «В атаку!» Конники ринулись навстречу фашистам. Те увидели нас, но было уже поздно. Мы врезались в их толпу; удар был настолько неожидан, что гитлеровцы и не отстреливались, кинулись к лесу, начинавшемуся за догоравшим хутором. Немногим посчастливилось спастись, и то потому, что уже стемнело и гоняться за отдельными солдатами в темноте, да тем более в лесу, не имело смысла.
Надо было как можно быстрее организовать оборону. Сигналами «Стой» и «Сбор» приостанавливаю атаку. Командир резервного полка доложил, что собралось около 200 человек пехотинцев. Мы покормили их из запасов пулеметчиков (у них в тачанках всегда кое-что припрятано «на черный день») и помогли закрепиться у хутора.
В 23.00 дивизия получила приказ командующего армией: держать фронт до четырех часов утра, после чего отходить на юг, прикрывая войска, которые будут с рассветом пробиваться в район Стогово (южнее Вязьмы) на соединение с 20-й армией генерал-лейтенанта Ершакова.
Штабом посланы разъезды, чтобы связаться с соседями на флангах. Они вернулись с тревожной вестью: ни справа, ни слева наших частей нет, и противник обходит нас на обоих флангах. В ночной темноте не стихает треск немецких автоматов; спереди, справа, слева, сзади взвиваются осветительные ракеты. Пытаюсь связаться со штабом армии, но разъезды теряют людей, а пробиться не могут.
Подходя к делу формально, мы могли бы спокойно просидеть на месте до четырех часов утра. Но нас мучила мысль: что с командным пунктом армии? Может, командарму и штабу нужна наша помощь?
А разъезды все возвращаются ни с чем.
- Дай я попробую, - сказал комиссар дивизии А. Г. Полегин.
Обмотав копыта лошадей тряпками, Полегин и его товарищи скрылись в темноте. Я провел немало тревожных минут. Наконец послышался приглушенный топот и показались силуэты всадников. Комиссар все-таки пробился на хутор, где размещался штаб армии. Там уже никого не было. Удалось выяснить, что еще в полночь оба командарма и Болдин, собрав своих штабных работников и сколотив отряд, насчитывающий человек шестьсот, взяли радиостанцию и ушли в неизвестном направлении. Итак, мы уже около четырех часов сидим здесь неизвестно для чего, неизвестно кого прикрывая.
В пятом часу утра полки по моему приказу бесшумно снялись с места. Держа коней в поводу, конники начали движение на юг, как приказал нам еще вечером командарм.
На рассвете 13 октября дивизия подошла к деревне Жипино. Разъезды, высланные нами, были встречены огнем: в деревне враг. Чтобы избежать ненужных потерь, я решил обойти ее с северо-запада и на рысях повел дивизии через лес на деревню Буханово. Но до нее мы не дошли. У узкого ручья головной эскадрон попал под ураганный автоматно-пулеметный огонь».
Из Хрестоматии по отечественной истории (1914-1945 гг.) : Учебное пособие для студентов вузов / Авт. предисл. Э. М. Щагин; Сост. Э. М. Щагин и др. ; Под. ред. А. Ф. Киселева, Э. М. Щагина; Моск. педагог. гос. ун-т, М. : Владос, 1996 г., 894, с. : ил. (ссылка на С. 522-525). По статье: Новый часовой. Русский военно-исторический журнал. (СПб). 1994. №2. С. 173-175
"ПРОТОКОЛ ДОПРОСА ВОЕННОПЛЕННОГО ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТА КРАСНОЙ АРМИИ М.Ф. Лукина 14 декабря 1941 г.
Приведенный ниже текст допроса был отправлен с оккупированной германскими войсками территории СССР в Берлин для ознакомления Гитлеру. Давший показания М.Ф. Лукин (1892–1970 гг.), Герой Российской Федерации (1993 г.), генерал-лейтенант, командовал в ходе войны 16-й, 20-й и 19-й армиями. В октябре 1941 года в районе Вязьмы был тяжело ранен и захвачен немцами в плен, в мае 1945 года освобожден.
Генерал Лукин, тяжело раненный, был взят в немецкий плен. С ним уже несколько раз беседовали, но говорили немного, вследствие его тяжелого состояния. Теперь же генерал-лейтенант Лукин сказал следующее:
- Если Вы хотите, чтобы я ответил на Ваш вопрос: «Почему русский народ, несмотря на всю свою ненависть к Сталину и советской системе, продолжает их защищать?» - то могу ответить таким образом, чтобы быть очень честным в разговоре с Вами. Вы говорите об освобождении народов России от большевистской системы и о новом порядке для будущей Европы, но одновременно Вы говорите, что только русские являются носителями большевизма, а украинцы, например, нет. Это ерунда. Большевизм так же чужд русскому народу, как и украинцам. Вообще это интернациональное учение. Большевики смогли победить в России только потому, что сельское хозяйство было ужасно запущено после 1-й мировой войны. Коммунисты пообещали крестьянам землю, а рабочим - фабрики и заводы, поэтому народ поддержал их. Конечно, это было ужасной ошибкой, поскольку сегодня крестьянин, по сравнению с прошлым, не имеет вообще ничего. В лучшем случае колхозник в Сибири получает 4 кг хлеба в день, а средняя зарплата рабочего 300–500 рублей в месяц, на которую он ничего не может купить. Когда нечего есть и существует постоянный страх перед системой, то, конечно, русские были бы очень благодарны за разрушение и избавление от сталинского режима. Только очень высокие представители советского партийного аппарата сносно живут. Командир стрелковой дивизии, по сравнению с ними, живет плохо. Но я все равно не верю в то, что в нынешних условиях внутри СССР может произойти народное, антисталинское восстание. Слишком много крови пролили большевики за 20 лет своей власти, и все, кто бы мог поднять такое восстание, уже уничтожены. И даже если существует, к примеру, такой командир или генерал, который бы думал о таком восстании и о новой России, он все равно ничего не мог сделать, так как вокруг него слишком много комиссаров и чекистов. Даже если этот генерал только поговорит об этом со своими друзьями, он все равно ничего не сможет сделать, так как даже в среде военных очень много доносчиков и никому нельзя верить. Поэтому для осуществления антисталинского восстания нужен сильный толчок извне. Вы, немцы, можете сокрушить систему, но Вы не должны думать о том, что народ может это сделать сам, несмотря на свою ненависть к режиму. И Вы не должны упрекать или наказывать русских за то, что они не восстают.
Вы говорите об освобождении народов. Но мы ничего не слышали об освобождении Украины или Белоруссии, захваченных Вами, и у нас говорят, что и для России свободы не будет. Это порождает сопротивление агрессору. Конечно, партийный аппарат и чекисты - это не друзья, но вторгнувшийся враг - это агрессор, и с ним надо бороться. Начиная с сентября этого года на Волге и восточнее Волги формируется 150 новых стрелковых дивизий, а возможно, и больше, но никак не меньше 150. Мы должны были сами отдавать из своей армии некоторых командиров и комиссаров для этих новых дивизий. Через 4–5 месяцев эти дивизии или закончат свое формирование, или уже будут на фронте. У них будут и танки. Один мой друг сказал мне, что ежедневно строятся 60 танков, позднее это число будет доведено до 80. Это, включая заводы Ленинграда и те заводы, которые были эвакуированы на восток страны. Основные типы строящихся танков Т-34 и КВ. Также строятся около 20 самолетов в сутки разных типов, но артиллерии и пистолетов-пулеметов будет немного. СССР помогают США и Великобритания, но я не думаю, что их помощь будет значительна. Нефти и нефтяных запасов не так много, чтобы полностью удовлетворить потребности, и если вермахт дойдет до Кавказа, то их будет еще меньше.
Здесь генерал-лейтенант Лукин задал вопрос собеседнику о том, что не собираются ли немцы создать альтернативное русское правительство? На этот вопрос Лукина допрашивающий ответил, что создание такого правительства будет затруднительно, ибо генерал Лукин сам заметил, что все, кто бы мог войти в такое правительство, убиты большевиками. А в случае создания правительства из случайных людей русский народ будет думать, что это правительство лишь служит немцам». Лукин сказал: «Может быть, это и правда. В этом году Вы создали Министерство по делам восточных территорий, которое помогает только Вам. Однако, если будет все-таки создано альтернативное русское правительство, многие россияне задумаются о следующем: во-первых, появится антисталинское правительство, которое будет выступать за Россию, во-вторых, они могут поверить в то, что немцы действительно воюют только против большевистской системы, а не против России, и в-третьих, они увидят, что на Вашей стороне тоже есть россияне, которые выступают не против России, а за Россию. Такое правительство может стать новой надеждой для народа. Может быть, так, как я, думают и еще другие генералы; мне известны некоторые из них, кто очень не любят коммунизм, но они сегодня ничего другого делать не могут, как поддерживать его».
На вопрос допрашиваемого, кого бы Лукин мог назвать в качестве альтернативы, Лукин ответил:
«Сегодня в СССР существуют только два человека, которые достаточно популярны, - это Буденный и Тимошенко. Буденный - это человек из народа, в 1938 г. Сталин его очень не любил, и многие это знают. Если бы Буденный и Тимошенко возглавили восстание, то тогда, возможно, много крови и не пролилось. Но и они должны быть уверены в том, что будет Россия и российское правительство. И Буденный, и Тимошенко не очень любят коммунистические принципы, и, хотя они и являлись продуктами большевистской системы, они могли бы выступить, если бы видели альтернативу. Новая Россия не обязательно должна быть такая, как старая. Она может даже быть без Украины, Белоруссии и Прибалтики, будучи в хороших отношениях с Германией. Вот и помочь в создании такой России и правительства только в Ваших силах, а не в наших. Жуков и Шапошников не являются такими популярными, но они очень хорошие солдаты. Правда, я не думаю, что новые сформированные дивизии смогут вести наступательные действия; они могут только хорошо обороняться. Очень многие не хотят воевать, и при наступлении наших наступающих часто брали в плен очень легко. В районе южнее Ярцево Вы имели 50 орудий на 1 км фронта, но наша пехота все равно должна была наступать три раза. Было очень много убитых, и очень многие не желали прорываться из окружения, а сдавались. Все-таки потери составили не менее 10 000 человек.
На фронт начинают поступать новые реактивно-пусковые установки, которые раньше имелись лишь у армий, но теперь будут и у дивизий. До сих пор существовал такой порядок, что ни одна установка не должна была быть захвачена Вами, и я сам отдавал приказ об их уничтожении, если они были в опасности. Сейчас их появится очень много. Если появится возможность более точной организации их стрельбы, то их значение резко возрастет. Поскольку они просты в изготовлении, то и на фронте установки появятся скоро. Вы должны обратить на них внимание. Я не думаю, что Красная Армия начнет вести химическую войну. Теперь я прошу Вас, чтобы Вы знали, что все это сказал россиянин, который любит свой народ, и я не хочу, чтобы было еще хуже. Я прошу Вас сохранить все это в секрете, так как у меня есть семья».
Советская военная энциклопедия сообщает о М.Ф. Лукине:
«14 окт. был тяжело ранен, попал в плен, мужественно и достойно держал себя в условиях фаш. концлагерей. В мае 1945-го освобожден из плена. С ноября 1946-го в отставке. Награжден орденом Ленина, 5 орденами Красного Знамени, орденами Трудового Красного Знамени, Красной Звезды и медалями».
Продолжение воспоминаний (Стр. 117) А. Т. Стученко, командира 45-й кавалерийской дивизии:
«С Михаилом Фёдоровичем Лукиным мне довелось снова увидеться только в 1954 году. Во время одной из встреч, в ноябре 1962 года, он подробно рассказал, что случилось тогда с ним и его товарищами.
Покинув район своего командного пункта, группа командиров во главе с Лукиным и Болдиным двигалась на юго-запад. На второй день во время перестрелки с противником Лукин был ранен в ногу осколком мины. Идти он не мог, и его несли товарищи. Добрались до какого-то леса, нашли здесь покинутые землянки. Лукина поместили с тяжело раненым начальником особого отдела 24-1 армии. Спустя несколько минут раздался крик:
- Немцы!
Затрещали выстрелы. Раненые с трудом выползли из землянки. Начальника особого отдела фашисты схватили сразу же. Лукину в суматохе перестрелки удалось было скрыться в кустах, но он получил ещё две раны – в уже повреждённую ногу и в руку (рука и сейчас мертва – перебиты нервы) – и потерял сознание. Очнулся уже в немецком госпитале. Ему ампутировали ногу. До конца войны пробыл он в фашистских застенках. В плену генерал вел себя с достоинством, как подобает настоящему советскому патриоту.
Сейчас М. Ф. Лукин в отставке, живёт в Москве, работает в комитете ветеранов войны)»
Обратите внимание на наивность Стученко, человек, который в войну стрелял предателей, верит рассказу Лукина. В момент пленения обязательно должно присутствовать тяжелое ранение и бессознательное состояние, иначе не чем было бы крыть обидные намёки соотечественников в плену.
Генерал выдаёт военную тайну легко и не принуждённо, сообщив ценные сведения, известные только высшему командному составу. Это плюс новые тысячи жертв.
Генерал сдал немцам 37 дивизий, 9 танковых бригад, 31 артиллерийский полк РГК и полевые управления четырех армий, общим числом до 600 000 человек пленных (включая московское ополчение), просто бросив управление войсками.
Генерал ничего не сделал, что бы сберечь погибших солдат под Вязьмой.
Генерал цинично врёт соотечественникам, работая в комитете ветеранов войны.
Генерал пользуется благами своего звания после войны, получая паёк и государственные льготы.
Ответственность вместе с ним несёт и прочий высший командный состав, бросивший управление своими частями.
Генерал позабавил «очерняющими советы» данными:
«В лучшем случае колхозник в Сибири получает 4 кг хлеба в день, а средняя зарплата рабочего 300–500 рублей в месяц, на которую он ничего не может купить»,
и жалобами:
«Только очень высокие представители советского партийного аппарата сносно живут. Командир стрелковой дивизии, по сравнению с ними, живет плохо».
Сколько платила советская власть генералу и члену партии Лукину, Лукин не сообщает.
Мучают вопросы: Почему до этого человека не дотянулся всёзнающий и всёвидящий Сталин? За что дали героя РФ генералу? Почему генералитет и военные историки, даже после 1953 года скрывали правду о Лукине? Так всё-таки был заговор, если генерал рассказывает слово в слово, как указано в протоколах допросов высшего командного состава в 1937-39 году?
И естественно, его внуки и правнуки будут рассказывать «а вот мой дедушка сказал, и я ему верю»
Мой дед вышел из этого окружения раненый с оружием. Продолжал воевать. Героя почему-то не дали.
В своих беседах с Константином Симоновым Михаил Лукин подробно описывал как он попал в плен. Интересно, что тут внезапно в немцких документах выскачила их версия этого события. Оба текста выставляю на суд читателя. Певый - записанный К Симоновым, Второй - из журнала боевых действий 258 дивизии
М.Л.: Да, я чувствую, что это уже не войска. Он говорит: «Надо развести костры». И развели костры. Я говорю ему, что сейчас же увидят дым в лесу. А народу-то нас тут было много сравнительно к этому времени. «Противник, - говорю, - поймет, что лес живет, и сейчас обязательно придет». Так оно и случилось.
Когда они развели костры, подходят какие-то двое штатских и говорят: «Кто здесь старший?» Я говорю, что я. «Мы представители особого отдела 24-й армии. Здесь в землянке лежит начальник особого отдела 24-й армии, Можин, раненный тяжело».
Я пошел к нему. А мы с ним были знакомы по Сибирскому округу. Он лежит раненый, там еще несколько человек раненых, его особисты там сидят. Он говорит: «Михаил Федорович, не уходи никуда, в землянке оставайся здесь. Я послал верного человека, за нами прилетит самолет. Даю слово, что он прилетит за нами». Поговорили мы, он нас покормил. У него была колбаса, еще что-то было.
К.С.: Он неподвижный раненый был?
М.Л.: Тяжело он был раненный. А остальные-то все ничего. Только еще один особист тоже тяжело раненный был. А у меня, когда девочки меня перевязывали, револьвер выпал. Так я его и не нашел, без револьвера уже хожу.
И мы задремали. Вдруг прибегают адъютанты, прикрепленные ко мне, и говорят: «Товарищи, выходите. Немцы». Пока собрался Можин, пока я ему помогал - он раненный был в обе ноги, да и сам-то я раненый, и рука-то у меня, одной рукой, - приходят уже немцы, кричат: «Хальт!» Я говорю: «Давай скорей выходить, еще бросят гранаты сюда. Они же не войдут так сразу, а бросят гранаты, и мы пропадем с тобой ни за что».
В это время лежащий здесь особист, который не мог вставать совершенно, тяжело был ранен, говорит: «Выходите скорей, сейчас гранаты бросят». Мы вышли, смотрим, немцы стоят. Мы руки вверх подняли. Я говорю этим ребятам - с ними девушка была, видимо, машинистка его или какая-то еще работница у него: «Передайте всем, чтобы не говорили, что это начальник особого отдела, он - интендант». На нашивках-то у него не видно было. Ромб один был у него. Так они и делали, никто не сказал, что это начальник особого отдела.
Нас быстро обыскали. У меня все отняли. Серебряный портсигар отняли, часы сняли. Я говорю: «А куда же часы-то забираешь?» Хотел у него отобрать. Он рванул у меня часы. Книжечку смотрит: «Генерал! Генерал!» Тут сразу сбежались все немцы - генерала поймали. Подошел фельдфебель, разогнал немцев и что-то говорит мне. Я очень плохо понимаю по-немецки. А Можина увели уже, всех особистов увели и часть офицеров, которые здесь были. Остался я и несколько командиров.
В это время подходит наша группа, отходящая, открывает стрельбу. Все повернулись в сторону группы, и когда я увидел, что все повернулись, я бросился бежать в противоположную сторону. А с противоположной стороны идет на меня группа немцев. Автомат: «Тр-р-р-р» - меня опять в эту же ногу, в коленную чашечку. Я теряю сознание
Доклад
о ходе боевых действий, в результате которых был пленён
русский генерал-лейтенант Лукин.
Согласно приказа полка от 15.10.41, 1-й батальон 478-го пехотного полка получил приказ, 15.10.41 усиленным разведдозором ещё раз прочесать ту же боевую полосу, что прочёсывалась 13.10, в северо-восточном направлении на предмет обнаружения отбившихся русских.
Для этой цели было выделено по одному взводу из 1-й и 2-й рот под командованием лейтенанта Маслова (Ltn Maslow) с приданным им станковым пулемётом. Разведдозору выделили и радистов. В 7:45 оба разведдозора выдвинулись из Песочной и Дроздово. В то время, как действующий слева разведдозор 1-й роты прочёсывал треугольный лес, не сталкиваясь ни с каким сопротивлением, то взвод 2-й роты вскоре после того, как ступил в прямоугольный лес, наткнулся на такое сильное сопротивление, что дальнейшее продвижение стало невозможным. Большие потери и сильный оборонительный огонь вынудили командира разведдозора залечь и запросить у лейтенанта Маслова подкрепления. Лейтенант Маслов повёл часть своего разведдозора фронтально, в то время как остальная часть прикрывала северо-западную окраину леса. Но и теперь не удалось подойти к противнику ближе. Чтобы сломить упорное сопротивление, лейтенант Маслов немедленно запросил подкрепления из батальона. На это командир батальона – майор Раутерберг (Mj Rauterberg) с частью штаба прибыл к прямоугольному лесу и послал в него основную часть 2-й роты, два отделения с тяжёлыми миномётами, взвод станковых пулемётов и взвод лёгких пехотных орудий.
Ввиду того, что сопротивление винтовочным и пулемётным огнём было не сломить, а разведдозор 2-й роты между тем уже отошёл до кромки леса, командир батальона приказал в течение четверти часа, с 10:45 до 11:00, провести огневую подготовку из тяжёлых миномётов и пехотных орудий. После этого вся 2-я рота под командованием лейтенанта Бекерта выступила в атаку в прямоугольный лес, в то время как взвод 1-й роты, действуя с треугольного леса, взял на себя прикрытие северо-западного края прямоугольного леса. Взвод станковых пулемётов, находясь на восточном углу треугольного леса, своим огнём должен был отсекать северо-восточную сторону прямоугольного леса. Юго-восточная сторона также была прикрыта взводом станковых пулемётов. Командный пункт батальона сначала находился перед западным углом прямоугольного леса, а после огневого удара перешёл к восточному острию треугольного леса. После тяжёлого продвижения вперёд через густые лесные заросли и яростный оборонительный огонь противника, одному отделению 2-й роты удалось подобраться к оборудованному блиндажу, который частично был замаскирован немецкой плащ-палаткой. Несмотря на прицельный винтовочный огонь с деревьев, солдатам Хаузнеру (Hausner) и Керстену (Kersten) удалось подбежать ко входу и сорвать плащ-палатку. За ней в блиндаже укрывались несколько офицеров и одна женщина. Лишь после угрозы ручными гранатами, несколько из них вышло наружу, в то время как один офицер застрелился. Среди пленных находился генерал-лейтенант Лукин и его адъютант.
Генерал Лукин, после того, как от него получили важный картографический материал, был поставлен ефрейтором Штэком за взводом, т.к. эвакуация пленного в тыл сильно осложнилась повторным отчаянным противостоянием. При этом генерал-лейтенант Лукин вновь был ранен в ногу русской винтовочной пулей. Стрелки были уничтожены рукопашной атакой. 2-я рота с боем пробилась до северо-восточного края леса, в то время как к этому моменту использованный в качестве подкрепления присланный взвод 1-й роты на левом крыле столкнулся с особенно ожесточённым сопротивлением у северного края прямоугольного леса, и залёг под тяжёлым огнём упорно обороняющегося противника. Противник отчаянно оборонялся со всех сторон. Ввиду того, что командный пункт батальона находился под продолжительным огнём, генерала невозможно было сразу доставить туда. Поэтому он был отправлен с несколькими ранеными на случайно проезжавшем грузовике 23-й дивизии. Наконец на командный пункт батальона удалось доставить остальных пленных окружения генерала. Здесь с помощью переводчика батальона немедленный допрос пленённого адъютанта выявил, что речь идёт о командующем 12-й армии русских, генерал-лейтенанте Лукине. Через постоянно функционирующую связь между командным пунктом батальона и расположением батальона, стало возможным срочно передать эти данные в штаб полка. Обратная радиопередача с расположения батальона: «Сердечные поздравления. Настоящий!» вызвала на командном пункте и во всех задействованных подразделениях большую радость и подогнала взвод лейтенанта Бергера из 1-й роты, несмотря на ранние сумерки и сильный снег, вновь вступить в бой против последнего очага сопротивления".
Проведенный переводчиком батальона немедленный допрос пленённого адъютанта выявил, что речь идёт о командующем 12-й армии русских, генерал-лейтенанте Лукине.
Небольшой отчет о вылазке на место пленения М Ф Лукина.
Местность за 70 лет практически не изменилась. Только оба леса разрослись и слились между собой, однако прежние очертания легко прочитываются. Также старая немецкая схема легко накладывается на аэрофотоснимок, что и было сделано. С погодой повезло, вместо обещанных плюс двух и дождя было плюс десять и солнце. Заехали красиво. Дорога идет прям до места. Единственное стала она уже чем была в войну. Машины оставили ровно на том месте, где треугольный лес отделялся от прямоугольного. Решили сперва всей группой прочесать треугольный. Благо, что он не большой. Как только вошли в лес приборы сразу весело запищали. Из земли стали выскакивать медные трубочки, болты, колодки, тормозные барабаны, инструмент, части лошадиной упряжи и прочий разный транспортный хлам.
Периодически попадались трешечные не стрелянные патроны. Из земли вышли два штыка от винтовки Мосина. (Штыки немного странные, квадратные в сечении, толще обычного, и без выемок-кровостоков. Защелка обычная. У меня знакомый собирает трешечные штыки, у него их 8 штук, таких нет). Оба штыка с повреждениями. Один погнут, у второго сплющен кончик. Так же попалась рукоятка от ДП без спускового крючка, сошки посеченные осколком, и в отдалении ствол со сорванной резьбой. Не было обнаружено ни одного блиндажа или землянки. Только наконечники от палаточных кольев. Лес по всему периметру обкопан небольшими подкововидными траншеями метров по 5-6 длинной. Вокруг них настрела нет. В острее было несколько схронов, обнаруженных задолго до нас. Видно в землю были зарыты ящики с чем то. Остатки этих ящиков валяются рядом с ямами из которых их достали. По типу и количеству железа, видно что тут достаточно продолжительное время находились мастерские. Солдаты покинули это место до печальных событий 15 октября 41 года, в полном порядке. Ни каких сдач в плен в этом лесу не было. Нету ни малейшего признака на это. Что в общем то подтверждается и немецкими бумагами. Мы потратили на треугольный лес достаточно много времени, затем перешли в прямоугольный. Когда заходили в него, услышали странные звуки. Будто кто то молится с минарета. Красивая, и чужая для этих мест песнь муэдзина. Мы выглянули из леса. На опушке таджик поет коров и поет в голос. Поет громко, красиво, профессионально какую то древнюю народную песню. Все это, вместе с обстоятельствами которые нас сюда привели, было похоже на театр абсурда. Этот лес, в отличии от треугольного, немого обстреливали из немецкого 80 мм миномета. Сразу попались несколько стабилизаторов от разорвавшиеся мин. Это тоже соответствует описанию. На том месте, где на схеме обозначена пулеметная позиция, были найдены с десяток, не более гильз от МГ34.
Сразу же на входе в лес, примерно где на немецкой карте стоит какая то точка был обнаружен крохотный блиндаж. Мы его пробили щупом. На глубине около метра щуп наткнулся на толи кость, то ли крепкое дерево. Решили копать. Пока остальные прочесывали лес мы вскрыли это сооружение. Это оказалась очень маленькая и мелкая землянка. С двумя земляными лежаками и покопанным проходом между ними. Лежаки сверху нарыты толстыми палками, лежащими параллельно. (Он и показались на ощупь похожими на кости). Стоять в проходе можно было только согнувшись. Это не может быть описанной Лукиным убежище, так как там могут находится едва ли более двух человек. В изголовье правого лежака лежала противогазная сумка, очевидно как подушка. У входа, в дверях валялась наша граната РГД 33 со вставленным взрывателем и во взведенном состоянии. Больше ни чего не было. Самое интересное то, что и в лесу тоже ни чего найдено не было. Хотя его юго-восточная часть была прочесана с особым усердием. По периметру леса расположены такие же ячейки - траншейки, но так же на брустверах не было найдено ни одной гильзы. Вообще ничего. Ни какого следа присутствия ни каких военных. Не похоже на место. где было взято в плен 193 человека и где немцы потеряли убитыми и ранеными 23 человека. Блиндаж Лукина также найден не был. Единственное, что было обнаружено, на входе в лес со стороны треугольного леса - растяжка поставленная на воткнутый в землю штык (самый обычный) и там же рядом полтора десятка наших 50 мм мин без колпачков но с не пробитыми капсюлями. И граната и эти мины были сложены в микроблиндаж и засыпаны заново землей. В четыре вечера небо затянуло, стемнело, и стало как то не уютно. Мы вернулись к машинам. Уехали со странным чувством непонимания происходящего. Конечно прочесали не весь лес. Осталось больше половины
Штриховкой обозначены участи леса которые успели досмотреть
В эти выходные добили этот лес. В итоге, какая картина нарисовалась….Блиндажи оказались в той части леса, которая ближе к деревне. Метрах в ста от кромки. Как раз, напротив того места, где на немецкой схеме обозначен пулемет. Скорее всего, тут до того, как сюда пришел Лукин и офицеры особого отдела 24 армии был какой то штаб. Четыре огромных блиндажа вырытых в каре, по кругу обнесены траншеей и стрелковыми ячейками. Еще два блиндажа стоят отдельно, за траншеей, но тоже окружены ячейками. Наверное, Лукин знал о существовании этого объекта и шел сюда целенаправленно
Очевидно завидев дым от костра, немцы действительно действовали целенаправленно, зачищали лес, понимая, сто там кто-то есть. Пулеметы поставили по периметру, лес был окружен. Ни какого сопротивления в районе блиндажей им оказано не было. С пяток разбросанных по периметру 5 метров мосинских гильз…Похоже на то, что стреляющий вполне мог сидеть на дереве, как и было описано в докладной записке. Возле блиндажей была найдена обойма от ТТ и чуть по одаль горстка ржавых ТТшных патронов россыпью. Одна немецкая гильза…….И все. Блиндажи копать не стали, Бесполезно там что то искать, зная что до ближайшего деревенского дома 300метров. Тем не менее, кто-то до нас вывернул из одного из них печку, сделанную из бочки. Около одного из блиндажей есть раскопанная одиночная могила. Ее раскопали лет десять – пятнадцать назад. Интересно куда перенесли хозяина?
На самом деле сопротивление немцам было оказано на другом конце леса. Там остались следы не большого, но долгого боя. Видно, что немцы сунулись с угла леса, даже продвинулись метров на пятьдесят, затем залегли. В вперемешку попадаются наши и немецкие гильзы. Начали стрелять по лесу из 82 мм миномета. Перед углом леса болотина, и некоторые мины увязли там, не разорвавшись, Потом продвинулись еще и даже подтащили пулемет. В этом месте был найден немецкий карабин 33/40. Пуля попала ему в казенник и перебила его пополам. Вторую часть не нашли. На карабине частично сохранилось дерево. Тут же лежала наша винтовка Мосина, еще царских выпусков, с пробитым пулей магазином. Штык был пристегнут. Не часто попадаются винтовки с пристегнутыми штыками. Понятное дело, что пригодное оружие было уже собрано, либо немцами тогда, либо после местными. Чуть глубже в лес, метрах в ста. обнаружилась СВТ с жутко изуродованным корпусом. Наверное перебита крупным минометным осколком. И задняя часть и крышка корпуса валялись рядом, но трудно было их узнать в этих изуродованных железках.
После боя пленных вывели на поляну западнее леса. Сейчас это более молодой лес. Тут из земли выскочили три пряжки от солдатских ремней, пуговицы, запалы и рубашки от РГД и несколько сгнивших противогазных бачков.
Вобщем можно констатировать тот факт, что немцы основательно приукрасили размер и силу сопротивления. Хотя, может быть для них в 41 году, потери в 17 человек – равносильны войсковой операции, и нужно было это как то оправдать.
Еще из интересного. В этом месте во время прочесывания леса, нам попалась французская эполетная пуговица и бронзовая булава, которые на Руси использовали в 12 – 14 веках….
Герои России
Лукин Михаил Фёдорович
Михаил Фёдорович Лукин (6 ноября 1892 - 25 мая 1970 года) - советский военачальник, Герой Российской Федерации (1993, посмертно), генерал-лейтенант (6 июня 1940).
Биография
Михаил Фёдорович Лукин родился 6 (18) ноября 1892 года в деревне Полухтино, ныне Зубцовского района Тверской области в крестьянской семье. С четырнадцати лет был «в людях», на заработках. С 1913 г. служил в армии, со следующего года участвовал в военных действиях. В 1916-м окончил школу прапорщиков и снова был отправлен на фронт. Командовал взводом, затем ротой в 4-м гренадерском Несвижском имени Барклая – де - Толли полку. За полтора года офицерской службы был удостоен трех боевых орденов - Св. Анны и Св. Владимира 4-й степени, Св. Станислава 3-й степени... Что еще можно добавить для характеристики офицера?
Потом произошла Октябрьская революция. Большевики, пришедшие к власти, начинают формировать новую армию новой России. Поручик Лукин вступает в нее вместе с большинством солдат своего полка, безгранично доверявшими офицеру-окопнику, происходившему из крестьян.
В Красной Армии Михаил Федорович делает головокружительную карьеру: в Гражданскую, сражаясь против Деникина и белополяков, командует полком и бригадой, возглавляет штаб дивизии. В 1919 году вступает в партию.
После того как улеглась кровавая междоусобица, он продолжил службу в армии. До 1929 года находился на строевых должностях и в Командном управлении РККА. Затем шесть лет командовал дивизией, а в 1935-м стал военным комендантом Москвы.
В стране и армии набирал обороты маховик репрессий. В июле 1937 года Михаила Федоровича отстраняют от должности, и полгода он находится в распоряжении Управления кадров РККА, томясь в неизвестности относительно своей дальнейшей судьбы: среди сослуживцев и близких знакомых комдива Лукина оказалось слишком много «врагов народа»...
Однако репутация Михаила Федоровича была настолько безупречной, что, несмотря на все усилия следственных органов, для него лично дело заканчивается строгими выговорами по служебной и партийной линии «за притупление классовой бдительности». То есть - за недоносительство...
В декабре 1937-го Лукина направляют в Новосибирск заместителем начальника штаба Сибирского военного округа. Вскоре он становится начальником штаба, а затем и заместителем командующего войсками СибВО.
В конце 1939 года Михаилу Федоровичу присваивают звание комкора, а в июне 1940-го, после проведения переаттестации высшего командного состава РККА, - генерал-лейтенанта и назначают командующим 16-й армией в Забайкальский военный округ.
В этом звании и этой должности он и встретил Великую Отечественную войну. Правда, не на Дальнем Востоке...
Смоленское сражение. Штаб 16-й армии в районе Ярцево.
Великая Отечественная война
Незадолго до нападения гитлеровской Германии командование 16-й армии получило директиву о переброске из Забайкалья к западным границам Советского Союза. Командарм Лукин заранее выехал на Украину, чтобы на месте ознакомиться с районами дислокации своих полков и дивизий.
Известие о начале фашистской агрессии застало его в Виннице. В это время погруженные в железнодорожные эшелоны части 16-й армии подходили передовыми силами к Бердичеву, Проскурову, Старо-Константинову и Шепетовке, а армейские тылы еще не перевалили через Урал. То есть войну командарм встретил, по сути, без своей армии!
26 июня Лукин получил приказ о переподчинении его войск от Юго-Западного Западному фронту и о развертывании армии в районе Орши и Смоленска. Потому он срочно отправился в Шепетовку, чтобы приостановить там разгрузку частей своего 5-го мехкорпуса.
В этом заштатном городишке Подолии, где он оказался старшим по званию и должности воинским начальником, генерал застал скопление отступавших от границы разрозненных подразделений, сотни призванных местными военкоматами рядовых и командиров. И множество представителей уже воюющих частей, прибывших за боеприпасами, оружием, горючим и продовольствием: в Шепетовке находились склады Западного фронта.
Что было делать генерал-лейтенанту в этой кутерьме и неразберихе, когда к городу уже подходили разведывательные части противника, а у него в кармане лежало предписание срочно убыть в Смоленск? Мог бы просто заскочить в первый идущий на восток эшелон...
Но Михаил Федорович, с пистолетом в руке, вместе с адъютантом лейтенантом Сергеем Прозоровским, шофером красноармейцем Николаем Смурыгиным и двумя примкнувшими к нему офицерами встал поперек главной городской улицы и остановил поток военного и невоенного люда.
Сказалась железная хватка офицера-окопника Первой мировой: во дворах и в переулках началось формирование истребительных отрядов и подразделений, тут же назначались их командиры, составлялись списки личного состава, определялись места для занятия позиций на западных окраинах Шепетовки. И вся эта бесформенная масса испуганных и растерянных людей на глазах стала превращаться в организованную вооруженную силу.
Оборудовав свой командный пункт в шепетовском вокзале, Лукин доложил об обстановке и принимаемых им мерах первому заместителю командующего войсками Юго-Западного фронта генерал-лейтенанту Яковлеву. И получил от него все необходимые полномочия. Действуя уже на законных основаниях, Михаил Федорович отменил погрузку в эшелоны 109-й мотострелковой дивизии, 5-го механизированного корпуса и 116-го танкового полка. Все эти регулярные части генерал двинул на защиту города.
Но это было лишь полдела: следовало эвакуировать из Шепетовки огромные, безразмерные фронтовые склады. И Лукин скрепя сердце отдал приказ изымать все грузовики у беженцев, грузить их боеприпасами, иным военным имуществом и отправлять в Киев. Сколько проклятий выслушал тогда генерал в свой адрес!..
Смоленское сражение, 1941
Война шла уже неделю, а через Шепетовку из центральных районов страны продолжали следовать на Западную Украину эшелоны, груженные тракторами, комбайнами, сеялками, зерном, - весь советский народ помогал недавно присоединенным украинским областям налаживать мирную жизнь... Лукин приказал сбрасывать все это сельхозимущество прямо на землю, загружать вагоны и платформы военными припасами и отправлять на восток.
Но все равно это было каплей в море. И тогда Михаил Федорович на свой страх и риск отдал начальникам складов следующий приказ: ни в чем не отказывать всем прибывающим с фронта за боеприпасами, горючим, продовольствием, снаряжением, даже если у них нет на руках документов для получения грузов, - каждую машину забивать под завязку. И вручил интендантам чистые картонные карточки со своей подписью, заверенной печатью...
Столь же решительно Лукин действовал и на передовой, где немецкие части продолжали остервенело рваться к Шепетовке. Например, когда был тяжело ранен командир 109-й мотострелковой дивизии полковник Николай Краснорецкий, генерал приказал принять командование командиру полка подполковнику Александру Подопригоре. Но в тот же день полк Александра Ильича, отбив восемь атак, понес ужасающие потери - около 85 процентов личного состава! И комполка, хотя в этом не было его личной вины, от отчаяния застрелился.
Комсостав и бойцы соединения были деморализованы. Тогда, чтобы вернуть людям веру в свои силы, командарм... лично вступил в командование дивизией! И, отбивая атаки гитлеровцев, командовал ею, пока не был назначен новый комдив.
В общем, на исходе первой недели войны генерал-лейтенант Лукин самовластно стал командиром им же созданной войсковой оперативной группы. И вскоре о ее действиях замелькали похвальные упоминания в сводках штаба Юго-Западного фронта и даже Ставки Главного командования.
Между тем Михаил Федорович со всей прямотой докладывал в штаб фронта, что шепетовская оперативная группа войск тает с каждым днем и больше не имеет возможности пополняться за счет отступающих или прибывающих в город частей. Уже ни доблесть, ни отвага, ни самоотверженность бойцов и командиров не помогут дольше удерживать позиции, если здесь не будет введено в бой необходимое количество свежих соединений.
Вскоре в этот район прибыл 7-й стрелковый корпус генерал-майора Добросердова. И командарм поспешил под Смоленск, чтобы вновь возглавить свою 16-ю армию. А Шепетовку, пока ее оборонял Лукин, немцы так и не смогли взять!
Смоленское сражение, 1941
Оборона Смоленска
В Смоленск он прибыл утром 8 июля 1941 года. И застал там только две дивизии своей 16-й армии. Все остальные соединения, как доложил командарму едва сдерживавший слезы начальник штаба полковник Шалин, были переданы в 20-ю армию, ведущую тяжелые бои в районе Орши. У Михаила Федоровича от этого известия буквально опустились руки: чем он будет защищать город?
Чувствуя себя беззастенчиво ограбленным, Лукин тем не менее энергично взялся за подготовку обороны Смоленска. Две его дивизии заняли позиции на северо-западе города, прикрыв ведущие на восток дороги и наиболее опасные направления. Но через несколько дней из этих дивизий командарму, по приказу главкома Западного направления маршала Тимошенко, пришлось выделить усиленные батальоны и бросить их на запад и юго-запад от Смоленска - на рубеж речки Свиная, чтобы вместе с батальонами смоленских ополченцев защитить фланги дравшихся там частей 20-й армии.
14 июля приказом командующего фронтом генералу Лукину был переподчинен 17-й механизированный корпус, но ни одна из его частей в полосе 16-й армии так и не появилась. На следующий день, словно опомнившись, маршал Тимошенко издал приказ о передаче Лукину двух дивизий из армии генерала Конева.
А в ночь на 16 июля немцы ворвались в Смоленск, с ходу овладев южной частью города. Не взорви полковник Малышев по приказу Лукина смоленские мосты, гитлеровцы могли запросто перемахнуть через реку - практически весь гарнизон города пал в ночном уличном бою...
Дорога на Москву была, по сути, для гитлеровцев открыта. Но обреченный, казалось бы, Смоленск Лукин удерживал две недели, стянув к городу все, что только мог. Выручило то, что в его распоряжение стали поступать некоторые части, обещанные командованием фронта. Плюс к этому Лукин, используя шепетовский опыт, переподчинял себе остатки всех полков и батальонов, отходивших на восток в полосе его армии.
И все же Смоленск, за оборону которого Михаил Федорович, к слову, был удостоен третьего ордена Красного Знамени, пришлось оставить: к концу июля противнику удалось захватить переправы через Днепр восточнее города, и армия Лукина оказалась под угрозой окружения. Командарм получил приказ отвести свои войска на новый рубеж.
Он блестяще выполнил этот маневр, выведя полки и дивизии из вражеских клещей с минимальными потерями. А вот сам не уберегся: 2 августа у переправы через Днепр во время авианалета грузовик с обезумевшим от страха водителем сбил командарма, раздробив ему левую ступню. С этого дня Михаил Федорович с большим трудом мог передвигаться самостоятельно, но от эвакуации в тыл отказался, приняв у генерала Конева, назначенного командующим Западным фронтом, 19-ю армию.
В вяземском котле
Ранним утром 2 октября 1941 года немцы начали операцию «Тайфун», результатом которой должен был стать захват советской столицы. А уже 9 октября рейхспресс-атташе Дитрих заявил журналистам о разгроме основных сил Западного фронта русских. И имел для этого все основания: в районе Вязьмы были окружены 19, 20, 24, 32-я армии и группа войск генерала Болдина - в общей сложности более полумиллиона человек с техникой, оружием и боеприпасами.
За день до этого военный совет Западного фронта своим решением поставил во главе блокированной группировки командующего 19-й армией генерал-лейтенанта Лукина, обязав его любыми способами организовать прорыв из окружения. Это решение было утверждено Ставкой ВГК. Телеграмма за подписью Сталина, которую передали Михаилу Федоровичу, заканчивалась словами: «Если не пробьетесь, защищать Москву будет некем и нечем. Повторяю: некем и нечем».
Лукин понимал, что задача перед ним стоит практически невыполнимая. В отличие от Смоленска, где подчиненные ему части были сосредоточены в одном месте, под Вязьмой окруженные армии оказались разобщены. Попытки связаться с командармом-20 генерал-лейтенантом Ершаковым и командармом-24 генерал-майором Ракутиным не увенчались успехом. Полностью отсутствовала связь и с оперативной группой генерал-лейтенанта Болдина. И Михаил Федорович принял оптимальное в той ситуации решение: перегруппировать силы и прорываться на восток севернее Вязьмы, в направлении Гжатска.
Разорвать кольцо окружения удалось южнее Богородицкого. Как только командир 91-й стрелковой дивизии полковник Волков доложил генерал-лейтенанту Лукину о прорыве кольца окружения, тот сразу же отдал приказ о начале движения тыловых частей, лазаретов и штабов.
Но полностью обеспечить выход войск не получилось: противник быстро разобрался в обстановке, осветил участок прорыва сотнями ракет и открыл ураганный огонь по колоннам наших соединений. Все смешалось, управление войсками было окончательно потеряно.
12 октября Лукин радировал только что вступившему в командование Западным фронтом генералу армии Жукову: «Кольцо окружения вновь сомкнуто. Все попытки связаться с Ершаковым и Ракутиным успеха не имеют, где и что они делают, не знаем. Снаряды на исходе. Горючего нет». В этот же день командарм был тяжело ранен в правую руку: пуля перебила два сухожилия, и рука у генерала полностью обездвижела.
В ночь на 13 октября Михаил Федорович созвал военный совет. После детального обсуждения сложившейся обстановки было принято решение все артиллерийские орудия взорвать, машины сжечь, боеприпасы, продовольствие распределить по частям и пробиваться в южном направлении двумя группами, одну из которых должен был возглавить генерал-лейтенант Лукин, вторую - генерал-лейтенант Болдин.
На рассвете 14 октября командарм отдал приказ начать движение - остатки 19-й армии вышли в свой последний поход-прорыв.
А вечер 17 октября Михаил Федорович встретил на солдатской койке в немецком полевом госпитале: его, едва пришедшего в сознание после множественных осколочных и пулевых ранений, готовили к операции по ампутации ноги...
«Они взяли не меня, а мой труп!»
В 1943 году гитлеровцы, уже приступившие к тонкой вербовке искалеченного генерала, разрешили пленному командарму отправить письмо сестре, которая тогда находилась в оккупированном Харькове. В нем Михаил Федорович довольно подробно описал обстоятельства своего пленения. Вот некоторые выдержки из того письма:
«Немцы написали в своих газетах, что я, командующий 19-й армией генерал-лейтенант Лукин, взят в плен, но не написали, в каком состоянии. Они взяли не меня, а мой труп! А раз в их газетах написали, значит, знают и наши, и это может послужить основанием для репрессии моей семьи. Но я чист перед Родиной и своим народом, я дрался до последней возможности, и в плен не сдался, а меня взяли еле живого.
Противник нигде не прорвал фронта моей армии. Моя армия была окружена. У меня не осталось ни одного снаряда, не было горючего в машинах, мы с одними пулеметами и винтовками пытались прорваться. Я и командиры моего штаба все время находились в цепи вместе с красноармейцами. Я мог бы уйти, как это удалось сделать некоторым частям моей армии, но я не мог бросить на произвол, без командования, большую часть армии. Мне были дороги интересы общего дела, а не личная жизнь. Когда прорваться не удалось, я, взорвав всю артиллерию и уничтожив все машины, решил выходить из окружения небольшими группами.
После очередного ранения кровь льется ручьем, остановить ее не могут, а шагах в 200 немцы. Первая мысль - бежать. Встал, сделал несколько шагов, упал из-за слабости: много потерял крови, от долгой ходьбы левая нога начала болеть, еще не зажила как следует, к тому же несколько суток подряд не спал совершенно. Мелькает мысль о плене, но от нее прихожу в ужас. Пытаюсь достать левой рукой револьвер из кобуры - живой не сдамся, последнюю пулю - себе.
Все попытки вынуть револьвер не удаются. Правая рука висит, как плеть. Подошли две санитарки, сняли шинель, разрезали рукав кителя, оторвали от рубашки тряпку и перевязали, взяли меня под руки, повели. Не прошли и 5 шагов, как я снова был ранен осколками снаряда: в правую ногу, выше колена и в икру. Дальше идти не могу, прошу их достать мне револьвер, чтобы покончить счеты с жизнью. Но оказалось, что его потеряли в суматохе на том месте, где меня перевязывали.
Бродили еще двое суток. Чувствую, что становлюсь обузой окружающим. Мысль о самоубийстве не покидает, думаю, рано или поздно придется это сделать.
Стрельба уже совсем близко, шагах в 50 показались немцы. Выстрел, и я снова ранен в правую ногу, в колено разрывной пулей. Упал. Мой сапог быстро наполнился кровью. Чувствую, начинаю терять сознание. Силы оставляют.
Прошу находившихся рядом красноармейцев пристрелить меня, пока не подошли немцы, говорю, что я все равно не жилец, и чтобы они избавили меня от позора. Никто не решился.
Помню, как подошли немцы и начали шарить по карманам. Потерял сознание. Пришел в себя - не понимаю, где нахожусь. Боли нет, действует наркоз. Входит врач, откидывает одеяло. Вижу, нет правой ноги. Все ясно: я в плену в немецком лазарете. Мозг начинает работать лихорадочно: плен, нет ноги, правая рука перебита, моя армия погибла. Позор! Жить не хочется. Появляются ужасные физические боли. Температура свыше сорока. Не сплю несколько суток. Наяву галлюцинирую...».
Судьба Михаила Федоровича могла сложиться по-разному. Но высшему командованию вермахта уже через несколько часов стало известно о пленении советского генерал-лейтенанта. И его судьбу взял под личный контроль фельдмаршал фон Бок.
Не каждый день на войне попадают в плен командармы, пусть и находящиеся при смерти...
В 1918 году окончил курсы разведчиков при Полевом штабе РККА. Вступил в ряды ВКП(б)/КПСС в 1919 году. Во время Гражданской войны Михаил Лукин - помощник начальника штаба дивизии, командир полка и бригады, начальник штаба дивизии.
Михаил Фёдорович Лукин родился 6 (18) ноября 1892 года в деревне Полухтино, ныне Зубцовского района Тверской области в крестьянской семье. Русский.
Участник Первой мировой войны, в 1916 году окончил школу прапорщиков, имел чин поручика.
В 1917 году в Красной Гвардии, с 1918 года в Красной Армии. В 1918 году окончил курсы разведчиков при Полевом штабе РККА. Вступил в ряды ВКП(б)/КПСС в 1919 году. Во время Гражданской войны Михаил Лукин - помощник начальника штаба дивизии, командир полка и бригады, начальник штаба дивизии.
В 1926 году оканчивает курсы усовершенствования начальствующего состава при Военной академии имени М. В. Фрунзе.
С 1929 года по 1935 год М. Ф. Лукин командир Харьковской ордена Ленина стрелковой дивизии.
В 1935-1937 годах - комендант Москвы, затем начальник штаба и заместитель командующего войсками Сибирского военного округа. В 1937-1940 годах был репресcирован[источник?], отправлен на Колыму. Освобожден осенью 1940 года.
После освобождения назначен заместителем командующего Уральским военным округом, а весной 1941 года переведён в Забайкальский округ, где возглавил формирование 16-й армии. В мае 1941 года вместе с армией был переброшен на Украину в район г. Шепетовка. С наступлением Великой Отечественной войны, после разгрома Западного фронта, 16-я армия была переброшена в район Смоленска, а сам Лукин М.Ф., находясь в районе г. Шепетовка, еще некоторое время командовал группой войск, которая в сводках называлась «оперативная группа Лукина».
C июня по август 1941 года в звании генерал-лейтенанта командует 16-й, с августа по сентябрь 1941 года - 20-й, с сентября по октябрь 1941 года - 19-й армиями.
Во время Смоленского сражения исключительно мужественно и умело руководит войсками, окружёнными под Вязьмой, чем отвлекает значительные силы немецко-фашистских войск от наступления на Москву.
14 октября 1941 года командарм М. Ф. Лукин был тяжело ранен и без сознания попал в плен, где мужественно и достойно держал себя в тяжелейших условиях. В мае 1945 года был освобождён из плена.
По делу о нахождении в немецком плену был арестован и содержался в Лефортовской тюрьме. Отпущен по личному приказу И. Сталина, который просил передать Лукину М.Ф. слова "спасибо за Москву", имея ввиду героические усилия командарма во время Смоленского сражения.
С 1946 года генерал-лейтенант М. Ф. Лукин - в отставке. Жил в Москве, где и скончался 25 мая 1970 года. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.
В 1988 году исполком Смоленского городского Совета народных депутатов присвоил М. Ф. Лукину звание «Почётный гражданин города-героя Смоленска» (посмертно).
Указом Президента РФ от 1 октября 1993 года № 1553 «за мужество и героизм, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов», генерал-лейтенанту Лукину Михаилу Фёдоровичу присвоено звание Героя Российской Федерации (посмертно).
Награды
медаль «Золотая Звезда» Героя России
орден Ленина
5 орденов Красного Знамени
орден Трудового Красного Знамени
орден Красной Звезды