Роль деталей в любовной поэзии А. Ахматовой

«Быть поэтом женщине - нелепость», - утверждает герой одного из стихотворений А. Ахматовой. Действительно, большинство женщин, пишущих стихи, прочно занимали место на периферии: Каролина Павлова, Юлия Жадовская, Евдокия Растопчина… Те, кого не постигла такая судьба, воспринимались как исключения, подтверждающие правило. Ахматова же сказала о себе не без иронии, но с глубоким основанием. «Я научила женщин говорить». И действительно, после Ахматовой женская душа обрела новые возможности самовыражения.
Прежде всего, Ахматова научила женщин говорить о любви - искренне, напряженно, трагедийно. В ее лирике отразились все перипетии этого сложного чувства - ожидание встречи, разлука, измена, переживание разрыва и глубокая тоска:
Эта встреча никем не воспета,
И без песен печаль улеглась.
Наступило прохладное лето,
Словно новая жизнь началась.
Черную и прочную разлуку
Я несу с тобою наравне.
Что ж ты плачешь? Дай мне лучше руку,
Обещай опять прийти во сне.
И через годы об этом чувстве, о глубоких изменениях, порождаемых этим чувством в душе, с той же энергией, с той же открытостью напишет, например, поэтесса Марина Петровых:
Назначь мне свиданье
на этом свете.
Назначь мне свиданье
в двадцатом столетии.
Мне трудно дышать без твоей любви.
Вспомни меня, оглянись, позови!
Но Ахматова говорила не только о муке любви, но и о том чувстве просветления и свободы, которое несет преодоление этой муки. Ахматова утверждает необходимость страдания для роста человеческой души. И после Ахматовой об этом писали многие поэтессы, принимая боль и страдание ради нового знания о себе и о мире. Например, Юнна Мориц пишет:
Уж точно - не будет больней,
Хоть вешай, хоть ставь на костры,
Хоть вкладывай тысячи дней
Во все мои раны персты…
Так в мыслях зайдем далеко,
И так высоко вознесемся,
Что все прояснится легко.
Та же мысль звучит в стихах Бэллы Ахмадулиной:
О боль! Ты - мудрость. Суть решений
Перед тобою так мелка!
И осеняет темный гений
Глаз захворавшего зверька.
Да, всех простить - вот облегченье!
О, всех простить, всем передать,
О нежную, как облученье,
Испить всем телом благодать.
И самое главное, о чем «научила женщин говорить» ахматовская поэзия - о жизни всех людей, о тех страданиях, которые выпадают на их долю. «Я - голос ваш, жар вашего дыханья», - писала Ахматова в одном из своих стихотворений. С этих позиций совиновности и сопричастности была написана ахматовская поэма «Реквием», в которой воссоздан весь ужас, вся безвыходность, пережитые «в страшные годы ежовщины»:
Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных марусь.
«Реквием» был насильственно извлечен из литературного процесса, но это не значит, что он не был прочитан. Говорить правду в лицо палачам, выражать трагедию поколения в те времена, когда все делают вид, что все благополучно, - этому учились русские поэтессы у Ахматовой. Например, современная поэтесса Наталья Рожкова пишет:
Нам стекла под ноги бросали,
Но мы продолжали идти,
Тогда нас живьем закопали,
Чтоб мы не сумели ползти.
Когда на двадцатое лето
Бульдозер поля распахал,
Теперь уж не нам, а скелетам
Никто кулаков не разжал.
Итак, Ахматова могла сказать о себе с полным правом: «я научила женщин говорить». Без ее произведений вряд ли была бы возможна современная поэзия.

1. «Есть такая страна – русская поэзия, – говорил наш знаменитый земляк Сергей Орлов. В ней текут реки широкие, как море, пробираются с камня на камень махонькие ручейки, которые поят две-три берёзки, и бьют ключи, еле заметные среди трав, величиной не больше полтинника. Есть в поэзии большие и малые поэты, но разнятся они только величиной. В них живёт одна и та же стихия, нужная людям, – то ли в виде глотка воды в жаркий день, то ли в виде могучих рек. »

Есть в этой стране совершенно особое место, именуемое женской поэзией (хотя сразу оговоримся, что настоящая поэзия – вне пола и возраста). Но даже Ахматова жаловалась:

Он говорил о лете и о том,

Что быть поэтом женщине – нелепость.

(А. Ахматова «Чётки»)

Поэты среди женщин были всегда, начиная с легендарной Сафо (Сапфо) и заканчивая Эмили Дикинсон. Это в зарубежной литературе. А как у нас?

Понятие авторства в искусстве и в литературе в частности непреложно утвердилось в России только после преобразований Петра I в XVIII веке. От этого столетия и дошли до нас первые женские имена, связанные с текстом той или иной песни, того или иного поэтического произведения, – знаменитая Параша Ковалёва-Жемчугова, Елизавета Семёновна Сандунова, Мария Воиновна Зубова.

Известно, что стихи сочиняла дочь поэта и драматурга XVIII века Сумарокова – Е. А. Княжнина, жёны поэтов Державина и Хераскова.

В начале XIX века Анна Петровна Бунина и Анна Алексеевна Волкова, сумев отбросить стесняющие предубеждения, уже стремятся печатать стихи и первыми в России издают книги своих стихотворений. Один за другим, в особенности в столицах, в Москве и Петербурге, возникают литературные и музыкальные салоны, в которых видную роль играли и стихотворцы-женщины. Помимо известных салонов княгини З. Волконской, графини Е. Растопчиной, поэтессы Каролины Павловой, в 20-х – 30-х годах славились салоны переводчицы А. П. Елагиной, поэтессы Е. А. Тимашевой, а также салоны С. Д. Пономарёвой, А. С. Смирновой, Е. А. Карамзиной.

Анна Барыкова, Мирра Лохвицкая, Поликсена Соловьёва, Глафира Галина, Вера Фигнер, Татьяна Щепкина-Куперник. Творчество каждой из них – неотъемлемая часть нашей богатейшей поэзии. Оно открыло дорогу деятельности поэтесс XX века, среди которых – Анна Ахматова и Марина Цветаева, ставшие в ряд крупнейших творцов художественного слова.

Русская женская поэзия XX века – явление в литературном процессе. Она – не только феномен «Серебряного века» (об Ахматовой и Цветаевой мы только что упомянули), но и целая вереница блистательных имён, среди которых Ольга Берггольц и Людмила Татьяничева, Вероника Тушнова и Юлия Друнина, Белла Ахмадулина и Ольга Фокина.

Как видим, не сбылось пророчество Игоря Северянина, сделанное в начале века XX –го:

Как мало поэтесс,

Как много стихотворок!

(И. Северянин, «Мирелиа»)

Думается, обладай та или иная страна хотя бы несколькими такими поэтами – это уже составило бы ей честь и подняло престиж, и не пришлось бы довольствоваться только спортивными или кинематографическими достижениями.

2. Что касается нас, вологжан, то мы должны быть горды тем, что Вологодская писательская организация – одна из сильнейших в России. Перечислять имена не станем: их много, и они хорошо известны большинству читателей и почитателей литературы. Если хотите, вологодская литература – это такой же бренд, как и вологодское масло и кружево.

Но вернёмся к теме. Женскую поэзию Вологодчины представляет довольно значительная группа имён. Среди них как самодеятельные авторы (Капитолина Большакова, Генриетта Соболева - кстати, бывший учитель географии школы №5, в которой я учусь), так и члены Союза писателей России. К «старшим», конечно же, относятся «мэтры» – Ольга Фокина и Нина Груздева, давно получившие признание на всероссийском уровне. Так, Ольга Фокина – автор более 20 поэтических книг, лауреат Государственной премии.

Попался на глаза маленький альманах «Жизнь моя» 15-летней давности, изданный в г. Великий Устюг при содействии Вячеслава Белкова в разделе «Публицистика. Мнение писателей о современной литературе». Ольга Фокина, наблюдая самый разгар нашей « катастройки», с грустью констатировала: «Сейчас авторы слабее. Очень упала женская поэзия. Вообще женские стихи как-то умирают быстро».

Но даже в это трудное время писали и продолжают писать сейчас представители поколения «среднего»: Наталья Сидорова, Лидия Теплова, Татьяна Бычкова (Оманова), Инга Чурбанова. Появились талантливые «младшие»: Лета Югай, Ната Сучкова. И это только из числа тех, кто более известен.

3. Как появилась мысль написать эту работу? В классе, где я учусь, было предложено сочинение «Нужна ли современному человеку поэзия?» Ответы были разные. В том числе и такие:

«Я думаю, что поэзия не нужна, потому что мало кто вообще читает сейчас, – «не то время»». Или:

«В нашей жизни мало поэтов, которые могут написать что-нибудь стоящее. Не то что раньше».

После знакомства с этими мнениями у меня появились вопросы. Как изменилось отношение подростков к литературе, поэзии? Почему одни люди не хотят читать стихи, а для других поэзия - способ познания себя и жизни?

У меня есть друзья и знакомые, которые сочиняют стихи, дают их почитать. Я увлекаюсь живописью, и поэзия помогает мне в рисовании, вдохновляет меня.

Я беседовала на эту тему с моим учителем литературы. И в этом разговоре впервые услышала о поэте, живущем в Вологде, Татьяне Егоровне Бычковой (Омановой). Мне удалось познакомиться с ней и её творчеством.

Цель работы: попытаться представить Татьяну Бычкову (Оманову) как интересного поэта и просто хорошего человека и тем самым помочь одноклассникам расширить своё представление о современной, в том числе вологодской, поэзии.

2) изучить материалы о поэте в критике;

3) составить презентацию и выступить с ней на школьной научной конференции.

Задачи эти обусловили и специфику работы: исследование материалов и их анализ, встречи-беседы с автором произведений и обобщение данных.

В процессе работы возникли трудности. Во-первых, скажу честно, что не всё в стихах Т. Бычковой мне понятно, к числу «лёгких» поэтов её не отнесёшь. Поэтому старалась отбирать то, что мне ближе, «ложится на душу».

Во-вторых, на фоне других поэтесс она не так известна широкой публике, меньше печаталась. Но вины автора в том нет. Скорее это недоработка литературоведов. Поэтому до обидного мало критики.

II. 1. Знакомство с творчеством вологодской поэтессы Татьяны Омановой я начала с немногочисленных статей в вологодских газетах и литературных альманахах в Вологодской областной универсальной научной библиотеке: Бараков В. Н. « Слово о вечности (о поэтах и поэзии) », «Слову предела нет», сборник материалов «Драма неуслышанных».

Первым стал сборник материалов о вологодских поэтессах 60-х – 90-х годов. Его название «Драма неуслышанных». В нём я открыла для себя новые имена:

Татьяна Бычкова (Оманова), Нина Груздева, Наталья Сидорова, Лидия Мокиевская, Лидия Теплова.

На первый взгляд, творчество этих поэтесс мало известно вологжанам. Но в дальнейшем я убедилась, что настоящие любители поэзии, музыки хорошо знают и ценят их стихи.

Татьяна Бычкова – одна из тех, кто, обладая поэтическим даром, не стремится к широкой известности. Пишет стихи по велению души, творчество – часть её повседневной жизни.

Разговаривая с Татьяной Егоровной, я увидела спокойного, доброжелательного человека, ощущение драматичности ситуации, когда поэта не достаточно знают –исчезло. Запечатлеть в стихах разные моменты своей жизни, чувства, эмоции, переживания, увидеть себя в зеркале, со стороны – мне показалось, что это тоже часть её творчества. Не зря Татьяна Егоровна подарила именно такую фотографию.

«Вологодской Ахматовой» назвал Сергей Викулов Татьяну Оманову на литературном семинаре 1993 года: «Обречена писать, публиковаться, быть поэтом».

Под тенью Марины и Анны мы все и бледны, и бескровны, и женских стихов караваны летят в никуда. И короны

Нам зря раздают в карнавале,

Губами касаясь руки,

В просторном торжественном зале

Где своды небес высоки.

Останемся пылью в архиве

Под тенью великих имен.

И всё-таки были мы, были

И имя нам легион.

Татьяна Бычкова – вологжанка, здесь родилась. Сейчас работает библиотекарем в школе №16. А училась в Санкт-Петербургском техническом университете по специальности инженер-гидролог. Привлекала физика, а ещё философия.

Занималась в Петербурге в поэтической студии под руководством Глеба Семёнова (в этой студии в юности бывал Н. Рубцов). Один из любимых поэтов Бычковой – Иннокентий Фёдорович Анненский.

Татьяна Бычкова появилась на горизонте вологодской поэзии в 1989-1990 годах. Вскоре у неё вышел ряд публикаций в областной прессе. Особенно заметной была подборка в альманахе «Соборная горка», а также в архангельской газете «Белая Горница».

У неё также вышли несколько миниатюрных книг – «На фоне пустоты и неба», «Тихие стихи», «Прошлогодняя тетрадь Татьяны Омановой».

Татьяна Егоровна Бычкова – член Союза писателей России с 2004 года. В последние годы публикуется под псевдонимом «Оманова».

3. Моё внимание привлёк своей оригинальностью сборник «Перелёт» – это семь миниатюрных книжек, в каждой по 14 стихотворений.

Они имеют свои названия:«Греческий хлеб», «Социум», «Глухая защита», «Полёт шмеля», «Детский парк», «Судьба струны», «Предпоследнее». Сборник издан в 1996 году тиражом 100 экземпляров. Замысел автора - в подзаголовке «rapsodia» - от греческого «сшитые песни». Свои стихи она разделила по темам, объединённые таким образом, они задают последовательность восприятия и логическое развитие поэтической темы. Колыбель человеческой цивилизации – Древняя Греция, поэтому первая книга сборника названа «Греческий хлеб». Эмоционально и в образной форме автор предлагает своим читателям материал для воспоминаний, размышлений.

Доктор филологических наук, профессор ВГПУ Виктор Николаевич Бараков в рецензии на сборник отмечает: «Главное, на что сразу обращаешь внимание – это развитое чувство композиции и склонность к циклизации. Музыкальный слух (в поэтическом смысле), ритм и интонация в стихотворениях Омановой почти безупречны».

Бараков отмечает «стремление «прочесть» текст на одном дыхании. , метафоричность, разговорность стихотворной речи». «Её поэзия, отличающаяся «размашистостью» композиции и потенциальной сюжетностью, так и просится в «широкую раму». Лучшие её рапсодии сотканы из зримого образного ряда».

Известно ходячее выражение: поэзия – это труд. А если без труда? Если стихи просто и естественно закипают слезами, просыпаются и проливаются дождями, снегами, листьями, снятся цветными снами? Тогда это стихи Бычковой.

Способ жить и выживать, слов узоры вышивать.

На бумаге строчек вязь.

Я учусь и ткать, и прясть.

Строчки нить – как жизни нить, я учусь по буквам жить.

Алфавит от А до Я снова повторяю я.

Домотканая судьба: разных нитей череда.

В этой нити зелень лета, свет надежды, вкус воды, звук далекого привета, грусть прощанья, тень беды.

В ней зимы воздушный иней, осени глубокий сон и печальный, мерный, длинный колокольный звон.

Тематический диапазон Татьяны Бычковой как будто неширок, это не стихи для всех и про всё. Им присуща камерность, они личные и личностные, описывают метания души, воспоминания о прошлом, внутренний мир человека. Интонация элегическая, печальная, возвышенная. Главное в них - настроение.

Часто стихи Татьяны Бычковой полны печали, есть в них и какое-то смирение с несовершенством бытия, с невозможностью полного преображения. Может быть, потому в них частый гость – серый цвет.

В одежде цвета пепла и печали

Я шла и вы меня не замечали,

Я шла и проходила мимо вас

В одежде цвета северного ветра

По жизни километр за километром

Я шла туда, где свет уже погас.

В зыбком свете растворяется серый траурный цвет и приходят потрясающе простые и ласковые осенние стихи:

Спасибо осени. Как дышится легко.

Такое небо летом и не снилось.

И в нас с природой что-то изменилось.

Во мне и в ней тревога и покой.

Особыми чувствами пронизаны стихи-воспоминания о детстве. В них близость природе, чистота, доверчивость, они наполнены цветом, вкусом, звуками.

Чёрный хлеб с малиновым вареньем –

Детская счастливая еда.

Пчёл вечерних медленное пенье

И в ручье – прозрачная вода.

Столько лет прошло. Варенье с хлебом

Снова ем, и детства вкус во рту.

Детство было под высоким небом

В шестьдесят каком-нибудь году.

Есть в стихах что-то беззащитное, отчасти возвышенно-наивное, раняще детское. Есть в них мотивы разочарования, крушения надежд юности и детства.

На стихи Татьяны Бычковой написано немало песен вологодским композитором Юрием Беляевым. Эти песни исполняет ансамбль «Весёлые нотки» городского Дома культуры, вокальный ансамбль «Девушки с характером», джазовая исполнительница Ирина Федотова.

Стихи-песни, стихи-романсы собраны в одной из книжек сборника «Перелёт» – «Судьба струны». Они мелодичны, ложатся на музыкальный ритм и размер. Особенно понравилась «Колыбельная», Татьяна Егоровна тоже выделяет это стихотворение.

«Портрет Гейнсборо» - необычное стихотворение-песня. Прочитав поэтический диалог юной девушки и юноши со старинной картины, я сразу же разыскала портрет английского живописца Томаса Гейнсборо «Мальчик в голубом». Татьяна Егоровна сказала, что я не ошиблась, она специально написала стихи этого романса-диалога для девушки и юноши, и прообразом стала эта картина. Мне удалось услышать этот романс – единство поэзии, музыки, живописи и театра.

4. В ходе поисков в мои руки попал красивый буклет, приглашающий посетить наш вологодский музей «Мир забытых вещей». Суть и характер экспозиции раскрывает стихотворение Татьяны Бычковой (Омановой).

Мир оживающих вещей,

Забытых бабушкиных кукол,

Увы, не наш, увы, ничей,

Он тишиною убаюкан.

Он спит и видит чудный сон;

Босые Сонечкины ножки,

И хризантемы вдоль дорожки,

Ведущей к дому,

И гостей, в саду гуляющих степенно.

И в конце: Уютный дом, благодарю

За ненавязчивость покоя.

Здесь вопреки календарю,

Тысячелетие – другое.

Татьяна Егоровна Бычкова в настоящее время работает в библиотеке школы № 16, а в 2000-2005 годах работала библиотекарем нашей школы № 5. Она являлась инициатором выпуска школьного историко-краеведческого, документально- публицистического, литературно-художественного альманаха «Школа № «отлично».

С её легкой руки сложилась ещё одна школьная традиция. Под редакцией Бычковой было издано несколько выпусков, с высоким уровнем содержания и оформления.

Сейчас в шестнадцатой школе она объединила ребят, увлекающихся литературой, пробующих писать первые стихи. Подготовлен первый выпуск альманаха с творческими работами учащихся.

Неоднократно в Вологодской научной универсальной библиотеке были организованы творческие вечера Татьяны Бычковой: звучали её стихи, романсы и песни на слова автора. Последний состоялся 5 ноября 2009 г. И был посвящён 50-летию творческой деятельности (с учётом того, что первые стихи появились в 3-х летнем возрасте).

III. Ольга Фокина в рецензии «Напутствие» так писала о стихах Бычковой: «Автор – человек эрудированный, хорошо начитанный, в стихотворениях часто отталкивается от литературных ассоциаций и образов. Умеет глядеть на себя со стороны – иронизировать, анализировать, создавать. Лучшие её стихи о нас, для нас – сегодняшних:

Колючее жнивьё,

Ступни босые,

Вот так мы и живём

Среди России.

От себя же добавим: если в основе настоящей Поэзии всегда заложены Добро, Красота и Правда, - то этому критерию стихи Т. Бычковой соответствуют полностью.

Актуальность данной работы обусловлены вниманием общественности к существующим возможностям реализации проекта «Вологда - культурная столица Русского Севера».

Практическая ценность данной работы заключается в возможности её использования на уроках литературы («литературное краеведение»), во внеклассной работе или как части элективного курса под названием «Поэты Вологодского края».

Ахматова - мастер тонкой и точной детали.

Любовную лирику Ахматовой отличает глубочайший психологизм. Ей, как никому, удалось раскрыть самые заветные глубины женского внутреннего мира, переживаний, настроений. Для достижения потрясающей психологической убедительности она пользуется очень емким и лаконичным художественным приемом говорящей детали, которая, западая в память участников кульминации личной драмы, становится «знаком беды». Такие «знаки» Ахматова находит в неожиданном для традиционной поэзии обыденном мире.

Уже в первом сборнике «Вечер» исследователи творчества А. Ахматовой указали на то, что богатство внутренней духовной жизни поэта передавалось через «нечаянные детали» - устрицы во льду, нераскрытый веер, брошенный хлыстик, взгляд «на наездниц стройных». Акмеистическая «вещность», зрительность и пластичность образов в ранней поэзии Ахматовой - структурообразующий принцип ее поэтики .

Для поэзии Ахматовой характерен глубокий психологизм и лиризм, умение раскрыть самые глубины женского внутреннего мира. Чувства лирической героини тесно связаны с обостренным восприятием предметного мира и передают ее душевное состояние не прямо, не лирически, а через окружающие ее вещи (эту характерную для поэтики Ахматовой особенность литературовед В. М. Жирмунский обозначил термином «вещная символика») .

Характерную ахматовскую «вещную символику» можно проследить на примере ее стихотворения «Я научилась просто, мудро жить»:

Я научилась просто, мудро жить,

Смотреть на небо и молиться Богу,

И долго перед вечером бродить,

Чтоб утомить ненужную тревогу.

Когда шуршат в овраге лопухи

И никнет гроздь рябины желто-красной,

Слагаю я веселые стихи

О жизни тленной, тленной и прекрасной.

Я возвращаюсь. Лижет мне ладонь

Пушистый кот, мурлыкает умильней,

И яркий загорается огонь

На башенке озерной лесопильни.

Лишь изредка прорезывает тишь

Крик аиста, слетевшего на крышу.

И если в дверь мою ты постучишь,

Мне кажется, я даже не услышу.

Поэтическая сила Ахматовой проявляется в выборе и соседстве слов в той же манере, как и в выборе и соседстве деталей. Ахматова употребила по отношению к поэзии выражение «свежесть слов» (Нам свежеть слов и чувства простоту/Терять не то ль, что живописцу - зренье). Свежесть слов определяется свежестью и точностью взгляда, своеобразием и неповторимостью личности поэта, его поэтической индивидуальности. В стихах Ахматовой даже обычные слова звучат как впервые сказанные. Слова преображаются в ахматовских контекстах. Необычное соседство слов изменяет их смысл и тон.

Слова «просто, мудро жить», «ненужная тревога», «пушистый кот», «яркий огонь» можно употребить и в обычной речи, но в контексте этого стихотворения и в более широком контексте поэзии Ахматовой они звучат как присущие ахматовскому стилю, как ее индивидуальные слова. Вполне индивидуально сочетание определений в строке «О жизни тленной, тленной и прекрасной», сочетание «веселые стихи».

По мнению критика А. И. Павловского, «самое важное в её ремесле - жизненность и реалистичность, способность увидеть поэзию в обычной жизни». Её «вещные» детали, скупо поданные, но отчётливые бытовые интерьеры, смело введённые прозаизмы, а главное, та внутренняя связь, какая всегда прослеживается у неё между внешней средой и бурной жизнью сердца, всё напоминает, не только прозаическую, но и стихотворную классику .

Н. Гумилев в 1914 году в «Письме о русской поэзии» заметил: «Я перехожу к самому значительному в поэзии Ахматовой, к ее стилистике: она почти никогда не объясняет, она показывает». Показывая, а не объясняя, используя прием говорящей детали, Ахматова добивается достоверности описания, высочайшей психологической убедительности. Это могут быть детали одежды (меха, перчатка, кольцо, шляпа и т.п.), предметы быта, времена года, явления природы, цветы, и т.д., как, например, в знаменитом стихотворении «Песня последней встречи»:

Но шаги мои были легки.

Я на правую руку надела

Перчатку с левой руки.

Показалось, что много ступеней,

А я знала - их только три!

Между кленов шепот осенний

Попросил: «Со мною умри!

Я обманут моей унылой,

Переменчивой, злой судьбой».

Я ответила: «Милый, милый!

И я тоже. Умру с тобой...»

Это песня последней встречи.

Я взглянула на темный дом.

Только в спальне горели свечи

Равнодушно-желтым огнем .

Надевание перчатки - жест, ставший автоматическим, его совершают не задумываясь. И «путаница» здесь свидетельствует о состоянии героини, о глубине потрясения, испытываемого ею.

Ахматовским лирическим стихотворениям свойственна повествовательная композиция. Стихи внешне почти всегда представляют собой простое повествование - стихотворный рассказ о конкретном любовном свидании с включением бытовых подробностей:

В последний раз мы встретились тогда

На набережной, где всегда встречались.

Была в Неве высокая вода,

И наводненья в городе боялись.

Он говорил о лете и о том,

Что быть поэтом женщине - нелепость.

Как я запомнила высокий царский дом

И Петропавловскую крепость! -

Затем, что воздух был совсем не наш,

А как подарок Божий - так чудесен.

И в этот час была мне отдана

Последняя из всех безумных песен .

Душевные движения героини передаются в стихотворении через бытовое, психологическая тема развертывается в конкретно-чувственных деталях.

Психология, чувства в стихах Анны Ахматовой передаются не через непосредственные описания, а через конкретную, психологизированную деталь. В поэтическом мире Ахматовой очень значимыми являются художественная деталь, вещные подробности, предметы быта. М. Кузмин в предисловии к «Вечеру» отметил «способность Ахматовой понимать и любить вещи именно в их непонятной связи с переживаемыми минутами».

Стихи «Вечера» насыщены предметами, при этом они всегда незатейливы, просты, никогда не превращаются в аллегорию и интересны не столько вещественным смыслом, сколько сюжетной ролью, эмоциональным звучанием, соотнесенностью с переживаниями героини. Автора интересует все, что имеет формы, объемы, очертания, вес, запах, вкус. Ахматова поэтизирует «взлетевших рук излом больной», чувствует, как «сладок запах синих виноградин», видит, что «гибких лоз стволы еще тонки .

В стихотворении «Я пришла сюда, бездельница…» мы видим, что поэтессу интересуют такие детали предметов как, цвет, запах, объем:

Затянулся ржавой тиною

Пруд широкий, обмелел.

Над трепещущей осиною

Легкий месяц заблестел.

Замечаю все как новое,

Влажно пахнут тополя.

Я молчу. Молчу, готовая

Снова стать тобой, земля.

Во втором сборнике «Четки» мы видим, что Ахматова расширяет смысловые границы слова, оперирует психологической деталью, носящий знаковый характер. В ее стихах читатель встречает символы, зависящие от контекста, и символы устойчивые, которым она привержена постоянно (луч, кольцо, зеркало, звуки, окно, четки, бездна). Сама поэтесса была убеждена, что «Четки» ничего общего с символизмом уже не имеют, она оставалась верной акмеистическим вкусам и даже о более поздних стихах говорила, что в них звучит «акмеистическое слово ».

Гляжу весь день из круглого окошка:

Белеет потеплевшая ограда,

И лебедою заросла дорожка,

А мне б идти по ней - такая радость.

Не будем пить из одного стакана

Ни воду мы, ни сладкое вино,

Не поцелуемся мы утром рано,

А ввечеру не поглядим в окно.

В книгу стихов «Белая стая» вошли детали ландшафта: «влажный весенний воздух», тусклый синий цвет неба, «крики журавлей и черные поля», осенние узкие дороги, моросящий дождик, «липы шумные и вязы», черные кресты. Это мы можем последить в строчках стихотворения «Черная вилась дорога»:

Черная вилась дорога,

Дождик моросил,

Проводить меня немного

Кто-то попросил...

Плыл туман, как фимиамы

Тысячи кадил.

Спутник песенкой упрямо

Серце бередил.

Ахматовой свойственна точная передача тончайших наблюдений.

От И. Анненского Ахматова унаследовала острую наблюдательность, пристальное внимание к деталям быта, поданным так, что за ними раскрываются оттенки настроений, психологические состояния. Как писал Кузьмин: «Анна Ахматова обладает способностью понимать и любить вещи именно в их непонятной связи с переживаемыми минутами.» Ее ранняя поэзия - лирика грустного упоения мгновенным, минутным, преходящим.

Она открывала поэзию в находящемся рядом, в обычном течении жизни. Богатство внутренней духовной жизни передавалось через деталь с повышенной смысловой нагрузкой - устрицы во льду, нераскрытый веер, брошенный хлыстик, перчатка не на той руке. Многие «мелочи» Ахматовой стали знаменитыми :

Так беспомощно грудь холодела,

Но шаги мои были легки.

Я на правую руку надела

Перчатку с левой руки.

Цветаева написала по этому поводу: «Я на правую руку надела / Перчатку с левой руки » - она одним ударом дает все женское и все лирическое смятение, - всю эмпирику! - одним росчерком пера увековечивает исконный первый жест женщины и поэта, которые в великие мгновения жизни забывают, где правая и где левая - не только перчатка, а и рука, и страна света, которые вдруг теряют всю уверенность. Посредством очевидной, даже поразительной точности деталей утверждается и символизируется нечто большее, нежели душевное состояние, - целый душевный строй ».

Мы согласны с тем, что стихи Ахматовой пронизаны психологизмом. Она могла через тончайшие детали передать свои чувства, мысли, переживания:

Дверь полуоткрыта,

Веют липы сладко…

На столе забыты

Хлыстик и перчатка.

Круг от лампы желтый…

Шорохам внимаю.

Отчего ушел ты?

Я не понимаю…

В любовной лирике Ахматовой встречаются стихи, которые «сделаны» буквально из обихода, из житейского быта - вплоть до позеленевшего рукомойника, на котором играет бледный вечерний луч.

Молюсь оконному лучу-

Он бледен, тонок, прям.

Сегодня с утра молчу,

А сердце - пополам.

На рукомойнике моем

Позеленела медь.

Но так играет луч на нем,

Что весело глядеть.

Такой невинный и простой

В вечерней тишине,

Но в этой храмине пустой

Он словно праздник золотой

И утешенье мне.

Как мы видим, поэт обращал свое внимание на все, даже на предметы обихода - вплоть до позеленевшего рукомойника, на котором играет бледный вечерний луч. Как говорила сама поэтесса уже в старости, что стихи «растут из сора», что предметом поэтического воодушевления и изображения может стать даже пятно плесени на сырой стене, и лопухи, и крапива, и сырой забор, и одуванчик. Самое важное в ее творчестве - реалистичность, способность увидеть поэзию в обычной жизни.

Уже современники Ахматовой заметили, какую необычно большую роль играла в стихах юной поэтессы житейская деталь.

Мне очи застит туман,

Сливаются вещи и лица,

И только красный тюльпан,

Тюльпан у тебя в петлице.

(«Смятение», 1913.)

Стоит нам этот тюльпан «вынуть» из стихотворения, и оно немедленно померкнет!.. Почему? Не потому ли, что весь этот молчаливый взрыв страсти, отчаяния, ревности и поистине смертельной обиды - все сосредоточилось именно в тюльпане. Он один высокомерно торжествует в пустынном и застланном пеленою слез, безнадежно обесцветившемся мире. Ситуация стихотворения такова, что героине кажется, будто тюльпан не «деталь» и уж, конечно, не «штрих», а что он живое существо, истинный, полноправный герой произведения.

«Быть поэтом женщине - нелепость», - утверждает герой одного из стихотворений А. Ахматовой. Действительно, большинство женщин, пишущих стихи, прочно занимали место на периферии: Каролина Павлова, Юлия Жадовская, Евдокия Растопчина... Те, кого не постигла такая судьба, воспринимались как исключения, подтверждающие правило. Ахматова же сказала о себе не без иронии, но с глубоким основанием. «Я научила женщин говорить». И действительно, после Ахматовой женская душа обрела новые возможности самовыражения.
Прежде всего, Ахматова научила женщин говорить о любви - искренне, напряженно, трагедийно. В ее лирике отразились все перипетии этого сложного чувства - ожидание встречи, разлука, измена, переживание разрыва и глубокая тоска:

Эта встреча никем не воспета,
И без песен печаль улеглась.
Наступило прохладное лето,
Словно новая жизнь началась.

Черную и прочную разлуку
Я несу с тобою наравне.
Что ж ты плачешь? Дай мне лучше руку,
Обещай опять прийти во сне.

И через годы об этом чувстве, о глубоких изменениях, порождаемых этим чувством в душе, с той же энергией, с той же открытостью напишет, например, поэтесса Марина Петровых:

Назначь мне свиданье
на этом свете.
Назначь мне свиданье
в двадцатом столетии.
Мне трудно дышать без твоей любви.
Вспомни меня, оглянись, позови!

Но Ахматова говорила не только о муке любви, но и о том чувстве просветления и свободы, которое несет преодоление этой муки. Ахматова утверждает необходимость страдания для роста человеческой души. И после Ахматовой об этом писали многие поэтессы, принимая боль и страдание ради нового знания о себе и о мире. Например, Юнна Мориц пишет:

Уж точно - не будет больней,
Хоть вешай, хоть ставь на костры,
Хоть вкладывай тысячи дней
Во все мои раны персты...
Так в мыслях зайдем далеко,
И так высоко вознесемся,
Что все прояснится легко.

Та же мысль звучит в стихах Бэллы Ахмадулиной:

О боль! Ты - мудрость. Суть решений
Перед тобою так мелка!
И осеняет темный гений
Глаз захворавшего зверька.
Да, всех простить - вот облегченье!
О, всех простить, всем передать,
О нежную, как облученье,
Испить всем телом благодать.

И самое главное, о чем «научила женщин говорить» ахматовская поэзия - о жизни всех людей, о тех страданиях, которые выпадают на их долю. «Я - голос ваш, жар вашего дыханья», - писала Ахматова в одном из своих стихотворений. С этих позиций совиновности и сопричастности была написана ахматовская поэма «Реквием», в которой воссоздан весь ужас, вся безвыходность, пережитые «в страшные годы ежовщины»:

Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных марусь.

«Реквием» был насильственно извлечен из литературного процесса, но это не значит, что он не был прочитан. Говорить правду в лицо палачам, выражать трагедию поколения в те времена, когда все делают вид, что все благополучно, - этому учились русские поэтессы у Ахматовой. Например, современная поэтесса Наталья Рожкова пишет:

Нам стекла под ноги бросали,
Но мы продолжали идти,
Тогда нас живьем закопали,
Чтоб мы не сумели ползти.

Когда на двадцатое лето
Бульдозер поля распахал,
Теперь уж не нам, а скелетам
Никто кулаков не разжал.

Итак, Ахматова могла сказать о себе с полным правом: «я научила женщин говорить». Без ее произведений вряд ли была бы возможна современная поэзия.

«Безвольно пощады просят…»

Короткое, звонкое имя – Некоторые исследователи полагали, что стихотворение обращено к А. А. Блоку, но на экземпляре сборника стихов 1958 г., подаренного Ахматовой близкой подруге В. С. Срезневской, оно имеет посвящение: С. С., т.е. Сергею Судейкину.

Сергей Юрьевич Судейкин (1882–1946) – художник. Ахматова была дружна с ним, ему принадлежит ранний портрет Ахматовой, которым в 1965 г. она планировала иллюстрировать раздел «Вечер» в «парадном» итоговом собрании своих стихов. В РТ <рабочая тетрадь>114 есть рассказ Ахматовой:

«Мой рисунок Судейкина, кот<орый> всегда висел в кабинете М<ихаила> Л<еонидовича Лозинского>, возник так. Я пришла с Судейкиным в редакцию «Аполлона». К Лозинскому, конечно. (У Мако я никогда не была). Села на диван. С<ергей> Ю<рьевич> нарисовал меня на бланке «Ап<оллона>» и подарил Мих<аилу> Леонид<овичу>».

«В последний раз мы встретились тогда…»

Существует несколько предположений относительно адресата стихотворения. Возможно присоединение этого стихотворения к «блоковскому» циклу Ахматовой. М. М. Кралин связывает стихотворение с опубликованным в 1913 г. поэтическим описание Ахматовой в стихотворении поэта-царскосела В. А. Комаровского «Видел тебя красивой лишь раз. Как дымное мое…».

Высокий царский дом… – Зимний дворец.

«Покорно мне воображенье…»

Некоторые исследователи и мемуаристы высказывали предположение, что стихотворение адресовано поэту Николаю Владимировичу Недоброво (1882–1919), с которым Ахматова познакомилась в апреле 1913 г., после приглашения ее на заседания «Общества поэтов», организованного Н. В. Недоброво и поэтом Е. Г. Лисенковым (первое заседание состоялось 4 апреля, в программе – чтение А. Блоком своей драмы «Роза и Крест»). 29 октября 1913 г. Недоброво уже писал своему другу Б. В. Анрепу о новой знакомой:

«Источником существенных развлечений служит для меня Анна Ахматова, очень способная поэтесса…»

12 мая 1914 г. в очередном письме Анрепу об Ахматовой Недоброво цитирует строку из ахматовского стихотворения «Покорно мне воображенье…»:

«Через неделю нам предстоит трехмесячная, по крайней мере, разлука. Очень это мне грустно. <…> Мне хочется не иметь никаких обязанностей, даже лечебных, не иметь новых впечатлений, а, отдыхая телом на старых местах, писать побольше для того, чтобы развлекать Ахматову в ее «тверском уединении» присылкой ей идиллий, поэм и отрывков из романа под заглавием «Дух дышит, где хочет» и с эпиграфом:

И вот на памяти моей

Одной улыбкой светлой боле.

Одной звездой любви светлей».

Другим возможным адресатом ахматовского стихотворения называли А. Блока. Однако, нам кажется, что оба предположения как бы обгоняют события: близкая дружба Ахматовой и Недоброво началась не раньше зимы 1913/14. Его грусть от предстоящего расставания – это весна 1914 г., совместная работа над третьим изданием «Четок» – 1916. С Блоком Ахматова познакомилась лично в апреле 1911 г., но след острого взаимного интереса можно найти в их стихах декабря 1913 г. – января 1914 г.

В моем тверском уединеньи… – В имении Гумилевых Слепневе Бежецкого уезда Тверской губернии, где Ахматова после замужества и рождения сына проводила почти каждое лето.

Адресат стихотворения, возможно, – Н. С. Гумилев, о чем свидетельствуют строки: «Он предал тебя тоске и удушью//Отравительницы-любви…», которые являются как бы «опознавательной деталью». Осенью 1911 г. в Слепневе Гумилев сочинил пьесу в стихах «Любовь-отравительница» из испанской жизни, которую весело, как пародию на ложноклассический стиль, разыгрывали друзья Гумилевых в имении их молодых соседей Неведомских Подобино. «Опознавательная деталь» – зачастую единственная возможность применительно к лирике Ахматовой определить адресата стихотворения.

«Горят твои ладони…»

Ты, как святой Антоний… – Преподобный Антоний Великий (ум. 356) – подвижник, основатель пустынножительства и монашества. Поселившийся в пустыне Антоний испытывал тяжкие искушения от дьявола: перед ним являлись чудовища, обнаженные девы, золото и драгоценности. Когда он устоял против искушений, бесы напали на него с намерением убить и нанесли ему тяжкие побои. Только после этого к нему явился Иисус, проверяющий таким образом его мужество. День святого Антония – 17 января по ст. ст., 30 января – по новому.

Как волосы густые//Безумных Магдалин. – В Евангелии Мария – грешница из города Магдалы, раскаявшаяся и ставшая верной последовательницей Христа. Иисус исцелил Марию Магдалину от недуга – «одержимости семью бесами». После воскресения Иисус первой явился именно Марии Магдалине (Евангелие от Марка, 16, 8). Предания рассказывают о дальнейшей проповеднической деятельности Марии Магдалины в Галии, после чего она удалилась в пустыню, где предалась посту и молитве. когда ее одежды истлели, волосы Магдалины стали столь длинны и густыми, что скрывали ее тело.

«Не будем пить из одного стакана…»

Обращено к М. Л. Лозинскому. Подтверждение этого – в записи Л. К. Чуковской от 10 мая 1940 г.:

«…Продиктовала мне мелкие поправки к стихотворению «Не будем пить из одного стакана…» – Михаил Леонидович обиделся, увидев, что я переменила, сделала не так, как было в молодости. И вот, восстанавливаю по-старому, – объяснила она. «Как? Значит, это ему!» – подумала я, но не произнесла» (Чуковская, т. 1, с. 108).

«Настоящую нежность не спутаешь…»

Анализ Недоброво –

«Речь проста и разговорна до того, пожалуй, что это и не поэзия? А что если еще раз прочесть да заметить, что когда бы мы так разговаривали, то, для полного исчерпания многих людских отношений, каждому с каждым довольно было бы обменяться двумя-тремя восьмистишиями – и было бы царство молчания. А не в молчании ли слово дорастает до той силы, которая пресуществляет его в поэзию?

Настоящую нежность не спутаешь

Ни с чем… –

какая простая, совсем будничная фраза, как она спокойно переходит из стиха в стих, и как плавно и с оттяжкою течет первый стих – чистые анапесты, коих ударения отдалены от концов слов, так кстати к дактилической рифме стиха. Но вот, плавно перейдя во второй стих, речь сжимается и сечется: два анапеста, первый и третий, стягиваются в ямбы, а ударения, совпадая с концами слов, секут стих на твердые стопы. Слышно продолжение простого изречения:

…нежности не спутаешь

Ни с чем, и она тиха, –

но ритм уже передал гнев, где-то глубоко задержанный, и все стихотворение вдруг напряглось им. Этот гнев решил все: он уже подчинил и принизил душу того, к кому обращена речь; потому в следующих стихах уже выплыло на поверхность торжество победы – в холодноватом презрении:

Ты напрасно бережно кутаешь…

Чем же особенно ясно обозначается сопровождающее речь душевное движение? Самые слова на это не расходуются, но работает опять течение и падение их: это «бережно кутаешь» так изобразительно и так, если угодно, изнеженно, что и любимому могло бы быть сказано, оттого тут и бьется оно. А дальше уже почти издевательство в словах:

Мне плечи и грудь в меха… –

это дательных падеж, так приближающий ощущение и выдающий какое-то содрогание отвращения, а в то же время звуки, звуки! «Мне плечи и грудь…» – какой в этом спондее и анапесте нежный хруст все нежных, чистых и глубоких звуков.

Но вдруг происходит перемена тона на простой и значительный, и как синтаксически подлинно обоснована эта перемена: повторение слова «напрасно» с «и» перед ним:

И напрасно слова покорные…

На напрасную попытку дерзостной нежности дан был ответ жесткий, и особо затем оттенено, что напрасны и покорные слова; особливость этого оттенения очерчивается тем, что соответствующие стихи входят уже в другую рифмическую систему, во второе четверостишие:

И напрасно слова покорные

Говоришь о первой любви.

Как это опять будто заурядно сказано, но какие отсветы играют на лоске этого щита – щит ведь все стихотворение. Но сказано: и напрасно слова покорные говоришь… Усиление представления о говорение не есть ли уже и изобличение? И нет ли иронии в словах «покорные», «о первой»? И не оттого ли ирония так чувствуется, что эти слова выносятся на стянутых в ямбы анапестах, на ритмических затаениях?

В последних двух стихах:

Как я знаю эти упорные,

Несытые взгляды твои! –

опять непринужденность и подвижная выразительность драматической прозы в словосочетании, а в то же время тонкая лирическая жизнь в ритме, который вынося на стянутом в ямб анапесте слово «эти», делает взгляды, о которых упоминается, в самом деле «этими», то есть вот здесь, сейчас видимыми. А самый способ введения последней фразы, после обрыва предыдущей волны, восклицательным словом «как», – он сразу показывает, что в этих словах нас ждет нечто совсем новое и окончательное. Последняя фраза полна горечи, укоризны, приговора и еще чего-то. Чего же? – Поэтического освобождения от всех горьких чувств и от стоящего тут человека; он несомненно чувствуется, а чем дается? Только ритмом последней строки, чистыми, этими совершенно свободно, без всякой натяжки раскатившимися анапестами; в словах еще горечь «несытые взгляды твои», но под словами уже полет. <…>

Стоит отметить, что описанный прием, то есть перевод цельной синтаксической системы из одной ритмической системы в другую, так, что фразы, перегибая строфы в середине, скрепляют их края, а строфы то же делают с фразами, – один из очень свойственных Ахматовой приемов, которым она достигает особенной гибкости и вкрадчивости стихов, ибо стихи, так сочлененные, похожи на змей. Этим приемом Анна Ахматова иногда пользуется с привычностью виртуоза» (Русская мысль. 1915. № 7. Разд. II. С. 50–68).

Ахматова в поздние годы дорожила этим своим стихотворением и в 1963 г. процитировала его, работая над текстом произведения «Большая исповедь», которое намеревалась включить в драму «Пролог, или Сон во сне»:

И эта нежность не была такой,

Как та, которую поэт какой-то

В начале века нaзвал настоящей

И тихой почему-то. Нет, ничуть –

Она, как первый водопад, звенела,

Хрустела коркой голубого льда,

И на глазах безумела у нас.