На каком языке писал т шевченко. Какой язык считал своим Тарас Шевченко? Шевченко: подлинны ли его прижизненные издания

Тарас Григорьевич Шевченко
КОБЗАРЬ

В переводе русских писателей:

Н. В. Берга, И. А. Бунина, И. А. Белоусова, Ф. Т. Гаврилова, И. В. Гербеля,

В. А. Гиляровского, Е. П. Гославского, Н. Н. Голованова, С. Д. Дрожжина,

В. В. Крестовского, П. М. Ковалевского, А. А. Коринфского, Л. А. Мея,

М. И. Михайлова, С. А. Мусина-Пушкина, А. А. Монастырского, А. Н. Плещеева, Н. Л. Пушкарева, И. Д. Радионова, И. 3. Сурикова, П. А. Тулуба, А. Шкаффа и др.

25 февраля 1814 года, в селе Моринцах, Звенигородского уезда, Киевской губернии, у крепостного крестьянина помещика Энгельгардта, Григория Шевченка, родился сын Тарас, – будущий знаменитый украинский поэт. Тарас был третьим ребенком у Григория: – первым был сын Никита, а вторым – дочь Катерина. Вскоре после рождения Тараса отец переселился жить в с. Кириловку, того же уезда, где и протекли первые младенческие годы будущего поэта; на этом основании Т. Г Шевченко в своей известной автобиографии, написанной по просьбе редактора журнала «Народное Чтение» А. А. Оболенского, – Кириловку называет своей родиной.

Как прошло детство Т. Г. Шевченка, об этом мы находим описание в одном из его сочинений на великорусском языке. Вот как он вспоминает о своем детстве:

«Передо мною наша бедная, старая, белая хата, с потемневшею соломенною крышей и черным «дымарем», а около хаты «на причилку», яблоня с краснобокими яблоками, а вокруг яблони цветник, любимец моей незабвенной сестры, моей терпеливой, моей нежной няньки. А у ворот стоит старая развесистая верба с засохшею верхушкою, а за вербою «клуня» (хлебный сарай), а за «клунею» по косогору пойдет уже сад, а за садом – «левада» (сенокос), – а за «левадою» – долина, а в долине тихий, едва журчащий, ручеек, уставленный вербами и калиною, окутанный широколиственными, темно-зелеными лопухами. А в этом ручейке купается кубический белокурый мальчуган; выкупавшись, вбегает в тенистый сад, падает под первою грушею и засыпает… Проснувшись, он смотрит на противоположную гору и думает: а что же там, за горою?.. Там должны быть железные столбы, что поддерживают небо!..»

«И пошел этот белокурый мальчуган (не кто иной, как автор рассказа, Тарас Григорович), к железным столбам, долго шел, до самой ночи, и пришел, сам не зная куда; к счастью, попались ему чумаки и довезли его до дому… Когда я пришел домой, то старшая сестра (продолжает рассказ Шевченко) подбежала ко мне, схватила меня на руки, понесла через двор и посадила в кружок «вечерять» (ужинать), сказавши: «Сидай вечерять, приблудо». – Повечерявши, сестра повела меня спать, уложила в постель, перекрестила, и поцеловала»…

Эти воспоминания относятся к 5–6 летнему возрасту поэта. Как видно, здесь Тарас Григорович с большой любовью вспоминает о сестре и ни слова не говорит о матери. Как объяснить это обстоятельство? По-нашему, очень просто: мать, «вековечная работница», батрачка для своей семьи, не могла заниматься с детьми, которых у нее после Тараса было еще двое – Ирина и Осип. Дети были предоставлены сами себе: старшие сестры исполняли роль нянек для младших братьев.

В 1823 г. умерла мать Шевченка; с этого года в жизни маленького Тараса произошла большая перемена: беззаботное детство кончилось, началась жизнь, полная лишений, невзгод и несчастий, не покидавших поэта до самых последних дней его жизни.

Отец Шевченка, у которого на руках осталось 5 человек детей, никак не мог вести хозяйство без женщины и вскоре после смерти своей первой жены женился во второй раз на вдове с детьми. Пошли раздоры; – мачеха возненавидела Тараса за враждебное отношение его к ее детям, за скрытность и упрямство, но отец не переставал заботиться о сиротах, оставшихся без родной матери: не желая, чтобы, дети его были безграмотными, Григорий Шевченко отдал маленького Тараса учиться к мещанину Губскому.

Грамота далась мальчику сразу, но успехам в обучении мешали нескончаемые шалости и проказы свободолюбивого ребенка. К тому же это учение прервалось, благодаря горестному обстоятельству: умер Григорий Шевченко, когда сыну его Тарасу минуло только 11 лет. Умирая, Григорий Шевченко оставлял своих детей от 1-й жены круглыми сиротами и вот ему хотелось чем-нибудь их обеспечить; когда, при разделе «крестьянской худобы», дошла очередь до Тараса, Григорий сказал: «Сыну Тарасу из моего хозяйства ничего не нужно; он не будет каким-нибудь человеком: из него выйдет или что-нибудь очень хорошее, или большой негодяй»…

После смерти мужа мачеха, чтобы избавиться от лишнего рта в доме, чтобы не видеть надоедливого ребенка, постаралась сбыть Тараса из дома: она нашла ему занятие, – пасти свиней и телят кирилловских крестьян. С ломтем черного хлеба за пазухой, с кнутом в руках, мальчик целые дни проводил на пастбище, в степи, где только одни «могилы» – курганы «стоят и сумуют». Тарас любил эти безмолвные «могилы»; – ляжет на траву, подопрет голову ручонками и смотрит долго, долго в синюю даль. Кто знает, – может быть эти родные картины привольных степей так резко запечатлелись в детском мозгу, что потом выплыли наружу, вылились в чудных стихах в период творческой деятельности поэта…

Но вот наступила зима; – Тарас остался опять без дела, опять мачехе надо было думать, что делать с ненавистным пасынком; чтобы выжить его из дома, она отдала его в ученье к дьячку Бугорскому, где Тарас снова засел за Часослов и Псалтирь; потом он перешел к священнику Нестеровскому, где научился писать… Что за преподаватель был Бугорский, можно судить по тому, что сам поэт писал впоследствии в своих воспоминаниях: «Мое детское сердце было оскорблено этим исчадием деспотических семинарий миллион раз, и я кончил с ним так, как вообще оканчивают выведенные из терпения беззащитные люди – местью и бегством.

«Найдя его однажды бесчувственно пьяным, я употребил против него собственное его оружие – розги и, насколько хватило детских сил, отплатил ему за все жестокости»…

Сначала Шевченко скрывался в садах, куда сестры носили ему пищу; потом Тарас бежал в м. Лисянку к дьякону, который занимался «малярным искусством», т. е. был живописец. Страсть к рисованию уже в это время у Шевченка пробудилась; но только 4 дня мог выдержать Тарас у дьякона – «художника», не отличавшегося ничем в приемах преподавания от прежних учителей. Сначала Шевченко направился в Стеблов (Каневского у.), а потом в Тарасовку к дьячку – «хиромантику», но этот последний наставник нашел будущего поэта ни к чему не способным и удалил от себя.

Куда было двинуться бедняге – сироте? Он вернулся в родное село; – больше, кажется, некуда было идти? Он решил опять приняться за прежнюю работу – пасти свиней и телят.

Старший брат Шевченка, Никита, хотел было приучить Тараса к хозяйству, но подвижная натура Тараса была не сродни этому упорному и постоянному труду, – и он опять покинул родное село и поселился в селении Хлебновском, славящемся «малярами». Один из хлебновских «маляров» продержал его две недели, а больше держать не решился: у крепостного мальчика не было отпускного свидетельства. За этим-то свидетельством и посоветовал «маляр – хозяин» Тарасу сходить к управляющему имениями Энгельгардта – Димитренко; к нему и отправился Шевченко; но управляющий, вместо того, чтобы дать ему разрешение на жительство в Хлебновском, заметив расторопность 15-ти-летнего юноши, оставил его у себя в числе дворовой челяди. Это случилось в 1829 году, а как раз в это время Энгельгардту потребовались разные дворовые люди, которых он и приказал управляющему набрать из своих крепостных. Димитренко собрал до дюжины мальчиков, в число которых попал и Шевченко; перед отправлением их к барину в Вильно, управляющий сначала разместил их у себя на разные должности в виде испытания. Шевченко попал в поваренки и стал помогать главному повару; на его обязанности лежало носить дрова, чистить кастрюли, выносить помои. Но страсть к рисованию не покидала Шевченка и среди этой работы: в глухом уголке сада он устроил нечто вроде картинной галереи, – развесил по сучкам картинки, – и в свободную минутку уходил туда списывать с них карандашом копии. Если отсутствие «художника» замечалось главным поваром, то «художник» получал неизбежную дерку.

После испытания дворовых, Димитренко отправил их в Вильно с поименным списком, в котором значились способности и качества каждого. Будущий поэт был отмечен – «годным для комнатного живописца».

Однако на этот аттестат в Вильно не обратили внимания, и Шевченко сделали «комнатным казачком», занятие которых состояло в постоянном пребывании в передних, в подавании трубки и проч. Но и здесь художник вырвался наружу: Шевченко срисовывал все, как только находил время и место.

Барин в это время путешествовал по России; Шевченко следовал за ним в качестве неотлучного казачка. Прошел год; барин, может быть, заметил наклонности к художеству у Шевченка и, в бытность свою в Варшаве, отдал его в науку к комнатному живописцу, но последний, обладая искусством красить только потолки и стены, заметил необыкновенные способности ученика и объявил об этом барину, посоветовав отдать Шевченка известному в то время портретисту Лампи. Энгельгардт, в надежде иметь своего хорошего художника, воспользовался советом и «казачка» преобразили: обчистили, вымыли, приодели и приказали ходить на уроки, которые, однако, продолжались недолго: по случаю восстания в Польше, Энгельгардт уехал в Петербург, а всю свою дворню приказал отправить туда по этапу; этот прием объясняется тем, что помещику не хотелось тратиться на доставку людей, да кстати, чтобы быть гарантированным от побега с дороги.

По прибытии в Петербург Энгельгардт не оставил намерения сделать из Шевченка «своего» художника и отдал его на 4 года к живописцу Ширяеву. Этот новый учитель Шевченка применял точно такие же приемы в преподавании, как и предыдущие его наставники, – т. е. дьячок-спартанец, дьякон-«маляр» и другой дьячок – «хиромантик».

«Несмотря на весь гнет его тройственного гения, – пишет Шевченко, – я в светлые осенние ночи бегал в Летний сад рисовать со статуй». В это время Шевченко познакомился с художником – земляком, Иваном Максимовичем Сошенко… И. М. Сошенко так рассказывает о своем знакомстве с Тарасом Григоровичем: «Когда я был «в гипсовых головах», или нет, кажется «в фигурах», не то в 35-м, не то в 36-м году, вместе со мной приходил в академию швагер Ширяева. От него я узнал, что у его зятя находится в мальчиках мой земляк Шевченко, о котором я кое-что слыхал еще в Ольшаной, живя у своего первого учителя, Превлоцкого. Я убедительно просил. родственника Ширяева прислать земляка ко мне на квартиру. Узнав о моем желании познакомиться с ним, Тарас на другой же день, в воскресенье, отыскал мою квартиру в 4-й линии Васильевского острова и явился ко мне в таком виде: на нем был замасленный тиковый халат; рубаха и штаны из толстого деревенского холста были запачканы в краске; босой, «расхристанный» и без шапки. Он был угрюм и застенчив.

С первого же дня я заметил в нем сильное желание учиться живописи. Он начал ходить ко мне, не пропуская ни одного праздника. Во время таких посещений, Тарас урывками передавал мне некоторые эпизоды из своего прошлого и почти всегда заканчивал свои рассказы ропотом на судьбу…»

Сошенко был тронут участью своего молодого земляка и всей душой желал помочь ему. Прежде всего, он посоветовался со своим знакомым, известным малорусским писателем Е. Гребенкой. Гребенка сердечно отнесся к Тарасу Григоровичу: он помогал ему и советами, и деньгами; давал ему читать книги из своей библиотеки. Но Сошенко не довольствовался этим первым шагом к облегчению участи Шевченка: он обратился с просьбою к секретарю академии Григоровичу избавить даровитого юношу от тяжелого положения у живописца Ширяева.

В это время Тарас Григорович через Гребенку познакомился с придворным живописцем Венециановым, который, по просьбе Григоровича, представил Шевченка В. А. Жуковскому. Можно судить, как повлияли эти знакомства на молодого человека. Жуковский, желая ближе познакомиться с начинающим художником, задал ему тему: описать жизнь художника. Как удовлетворил желание Жуковского Шевченко, осталось неизвестным. Известно только, что с того времени воспитатель Державного Освободителя крестьян стал усиленно хлопотать о выкупе крепостного автора.

А жизнь Шевченка у Ширяева шла своим чередом; положение не изменялось. Проработавши целый день в мастерской, Шевченко поздними вечерами или по ночам любил уходить в Летний сад, набрасывать контуры со статуй или мечтать о свободе.

В этом же Летнем саду начались его первые литературные опыты. «Украинская строгая муза, – говорит он, – долго чуждалась моего вкуса, извращенного жизнью в школе, в помещичьей передней, на постоялых дворах и городских квартирах. Но когда предчувствие свободы возвратило моим чувствам чистоту первых лет детства, проведенных под убогою батьковскою стрехою, она, спасибо ей, обняла и приласкала меня на чужой стороне»…

Заветной мечтой Шевченка было попасть в академию; Энгельгардт, преследуя цель иметь дарового художника, не был против этого желания, но как раз доступ в академию в это время крепостным был закрыт; Шевченко остался на полдороге; заветные мечты были разрушены; гнет крепостничества еще тяжелее лег на его чуткую душу, и когда он узнал, что взявшиеся хлопотать об освобождении его от крепостной зависимости, – даже такие влиятельные люди, как Жуковский и Вьельгорский, – ничего не могли поделать с упрямым помещиком, – нехорошее чувство проснулось в сердце, много наболевшем сердце, поэта, и он в минуту раздражения поклялся жестоко отомстить своему господину. Это было в квартире у Сошенька: последний, видя такое настроение своего друга, очень беспокоился за него, понимая, что в подобные минуты человек на все способен…

Сошенко пошел к Ширяеву и упросил его дать Шевченку месячной отпуск, чтобы он ходил для изучения живописи в залу общества поощрения художеств. Ширяев согласился; но гнетущее состояние не покидало поэта. Случайно узнал об этом В. А. Жуковский и прислал успокоительную записку. Насколько был благодарен Шевченко Жуковскому за его участие и сердечное отношение к нему, можно заключить из того, что присланную Жуковским записку Тарас Григорович хранил, как святыню, и постоянно носил ее при себе.

Если эта записка могла успокоить Шевченка, то в ней, наверное, было высказано что-нибудь положительное относительно его освобождения.

Кроме Жуковского много хлопотал об освобождении поэта и К. П. Брюлов; он сам ездил к Энгельгардту, но вынес из своего посещения лишь то убеждение, «что это самая крупная свинья» и больше не поехал к Энгельгардту, но попросил съездить к нему Сошенка. Последний в свою очередь упросил Венецианова, как более влиятельного человека, которому Энгельгардт прямо отрезал: «Моя решительная цена – 2500 рублей».

Тогда Брюлов с Жуковским придумали средство добыть «цену свободы». – Брюлов взялся написать портрет с Жуковского и разыграть его в лотерею, и на собранные деньги выкупить Шевченка. Шевченко в это время заболел тифом и лежал в больнице. Портрет был готов; билеты распроданы. Между прочим, участие в этой лотерее принимала и Царская Фамилия. Розыгрыш состоялся, и 22 апреля 1838 г. Шевченко стал свободным человеком; он в это время находился на пути к выздоровлению и ничего не знал о случившемся. Сошенко хотел было сейчас же известить друга о такой великой радости, но доктор посоветовал обождать, чтобы сильное волнение не повредило неокрепшему здоровью больного. Однако Шевченко узнал о своей свободе от Ширяева, и когда Сошенко пришел в больницу навестить его, то Тарас Григорович спросил его: «Правда ли, что меня выкупили?» Сошенко ответил: «Пока похоже на правду». Шевченко залился слезами и долго не мог успокоиться.

По выходе из больницы Шевченко начал посещать классы академии художеств. Поселился он у своего земляка – Сошенка. Перемена, происшедшая в жизни недавнего крепостного, бесконечно радовала его. «Я, – пишет в своих воспоминаниях Шевченко, – ничтожный замарашка, на крыльях перелетел в волшебные залы академии и пользовался наставлениями и дружескою доверенностью величайшего из художников».

В это время через Брюлова Шевченко познакомился с лучшими петербургскими домами; он вошел в моду; его приглашали, как диковинку, и он стал разъезжать по вечерам, одеваться франтом. «Вообще, – говорит Сошенко, – в него вселился светский бес», и не раз журил его за это и заставлял не тратить попусту время, а приниматься за дело; делом же Сошенко считал только живопись. «Я и сам думал, – пишет Шевченко в 1857 году, – что живопись – моя будущая профессия и насущный хлеб, но вместо того, чтобы изучать глубокие таинства живописи, под руководством такого учителя, как бессмертный Брюлов, я, – говорит он, – сочинял стихи, за которые мне никто гроша не платил и которые лишили меня свободы»…

«Что же я делал в этом святилище (в мастерской Брюлова)? – спрашивает себя Шевченко и отвечает: «Странно подумать, – я занимался тогда сочинением малороссийских стихов, которые такою тяжестью впоследствии упали на мою душу. Перед дивными произведениями Брюлова я задумывался и лелеял в своем сердце «Слепца-Кобзаря» и своих кровожадных «Гайдамак». В тени его изящно-роскошной мастерской, как в знойной степи надднепровской, передо мною мелькали мученические тени бедных гетманов. Передо мной расстилалась степь, усеянная курганами. Передо мной красовалась моя прекрасная, моя бедная Украина во всей непорочной, меланхолической красоте своей. Я не мог отвести духовных очей своих от этой родной, чарующей прелести… Призвание – и ничего больше!..»

У Сошенка Тарас Григорович прожил 4 месяца, потом поселился у художника Михайлова.

Как ни велики были соблазны светской жизни, однако, поэт не забывал и себя: в первые годы академической жизни, в 1888–1889 году, Тарас Григорович особенно усиленно работал над своим развитием; в этом рвении к самообразованию ему много способствовали Брюлов и Гребенка. Обширная библиотека Брюлова была открыта для Шевченка и в ней он прочитал лучшие произведения русских и польских художников слова; не довольствуясь этим, он посещал некоторые лекции профессоров университета, учился французскому языку…

Круг знакомых у Шевченка расширился: много было знакомых художников, были и свои братья-земляки… Но как ни хорошо чувствовал себя Шевченко, освобожденный от крепостной зависимости, он ни на минуту не забывал, что его братья и сестры все еще крепостные. Он писал письма в деревню, входил в их семейные дела, и вообще заботился об их положении.

В конце 1839 года, Шевченко познакомился с П.И. Мартосом, который ходил к нему на сеансы. В это время Гребенка задумал издать стихотворения Шевченка, но не находилось издателя; таковым согласился быть Мартос, и в следующем 1840 году вышел небольшой сборник стихов Шевченко на малорусском наречии, под заглавием «Кобзарь».

На Украине пришли в восторг от стихов родного поэта, и радостно приветствовали появление «Кобзаря». Старый писатель Квитка-Основьяненко, получивши экземпляр «Кобзаря», вот что писал его автору: «Когда мы с женой начали читать «Кобзаря», волосы на голове поднялись, в глазах зеленело, а сердце как-то болит… Я прижал вашу книгу к сердцу; ваши мысли ложатся на сердце… Хорошо! Очень хорошо! Больше не умею сказать».

В 184 1 г. вышла отдельным изданием поэма «Гайдамаки».

Первое появление в печати произведений Тараса Григоровича было встречено русскими критиками глумлением и насмешками над малорусским наречием и народностью. Отзывы эти сильно повлияли на Шевченка, и он начал писать по-русски; насколько известно, в это время им была написана драма «Слепая красавица». Друзья-земляки старались убедить поэта в ложном понимании критики и указывали ему на то, что критика признает его талант, а только нападает на язык и на то, что он, «мужичий поэт». Шевченко долго колебался и, наконец, в 1843 г., так высказался в своем письме к Тарновскому:

«Меня называют энтузиастом, т. е. дураком, – ну и пусть! Пускай я буду мужичий поэт, лишь бы только поэт; мне больше ничего и не надо!»…

В 1843 г. Тарас Григорович отправился на родину; первое время он начал было усердно посещать балы богатых помещиков, которые большую часть времени проводили за картами и выпивкой и даже образовали общество «Мочемордия». Шевченко разделял сначала компанию с этими «мочимордами», но скоро он разочаровался в них: крепостной гнет, который поэт видел на каждом шагу, отравлял минуты его существования. Чужбинский в своих воспоминаниях рассказывает очень характерный случай, происшедший с Шевченком при посещении им одного богатого пана. «Мы пришли, – говорит Чужбинский, – на обед довольно рано. В передней слуга дремал на скамейке. К несчастию, его хозяин выглянул в дверь и, увидев дремавшего слугу, разбудил его собственноручно, по-своему, не стесняясь нашим присутствием. Тарас Григорьевич покраснел, надел шапку и ушел домой».

Другой случай, подобный первому, произошел с помещиком Лукашевичем:

«Однажды, в суровую зиму, Лукашевич прислал своего крепостного человека в Яготин к Шевченку (за 30 верст расстояния) по какому-то неважному делу и строго наказал ему возвратиться с ответом в тот же день. Узнав о таком бесчеловечном приказании слуге, Тарас Григорович не хотел верить своим ушам; но факт был налицо и ему пришлось горько разочароваться в своем мнении о человеке, которого он считал за порядочного. Шевченко написал Лукашевичу письмо, полное желчи и негодования, и заявил ему, что прекращает навсегда с ним знакомство».

Крепостник Лукашевич ответил Тарас Григоровичу письмом, где было ясно высказано, что таких олухов, как Шевченко, у него 300 душ». Первое время, когда Тарас Григорович рассказывал кому-нибудь об этом случае, то плакал, как ребенок.

Но среди подобного рода знакомых выдавались люди, отличавшиеся гуманностью и образованием: к числу последних принадлежала семья украинского генерал-губернатора кн. Репнина, к дочери которого, княгине Варваре Николаевне, Тарас Григорович питал какое-то особенное благоговение.

В последнее время в наших учреждениях культуры можно увидеть такие плакаты. С полотна сурово и испытующе смотрит Тарас Григорьевич Шевченко. Ниже надпись: «А чи навчив ти сина говорити на моїй мовi?». Невольно вспоминается знаменитый плакат времен гражданской войны: «А ты записался добровольцем в Красную Армию?». Вероятно, подразумевается, что вошедший, на каком бы языке он до этого не разговаривал, должен просто сгореть от стыда, если тут же не перейдет на украинский язык.

Между тем ответ на вопрос, какой язык считал своим Т.Г.Шевченко, отнюдь не так однозначен, как может показаться на первый взгляд. Тарас Григорьевич писал одинаково много как на украинском, так и на русском языке. Скажем, «Кобзарь» написан на украинском. А вот вся художественная проза – на русском. Даже знаменитая пьеса из истории запорожского казачества «Назар Стодоля» первоначально была написана на русском языке и лишь потом переведена на украинский. Письма он тоже писал на обоих языках – в зависимости от адресата. Как же определить, какой язык Кобзарь считал своим?

Составитель толкового словаря живого великорусского языка датчанин по происхождению В.Даль как-то сказал: «Ни призвание, ни вероисповедание, ни сама кровь предков не делают человека принадлежащим к той или иной народности. Дух, душа человека – вот где надо искать принадлежность его к тому или другому народу. Чем же можно определить принадлежность духа? Конечно, проявлением духа – мыслью. Кто на каком языке думает, тот тому народу и принадлежит. Я – думаю по-русски.». На каком же языке думал Т.Г.Шевченко? Ответить на этот вопрос не представляет ни малейшего труда. Заглянем в те его записи, которые не предназначались для посторонних глаз, которые он вел для себя, – в его дневники. И станет ясно – Шевченко думал по-русски.

Дело в том, что в те времена украинский язык был не столько языком народности, сколько языком сословия. На этом языке разговаривало простонародье. А языком образованных слоев общества был русский язык. Вот, например, что пишет по этому поводу украинский историк и первый президент независимой Украины М. Грушевский, которого можно заподозрить в чем угодно, но только не в симпатиях к русскому языку: «Уже с половины XVIII века начало складываться желание свежеиспеченного шляхетства придать себе благородный лоск, подчеркнуть свое отличие от серой казацкой массы… А так как из чужих культур у украинской интеллегенции было более всего разных связей с культурою великорусскою, то в конце концов она подпадает весьма сильному влиянию этой последней и постепенно русеет…» Теперь «на народный язык смотрят несерьезно, он представляется просвещенным украинцам провинциализмом, не имеющим никакой будущности».

Киевский митрополит Гавриил Кременецкий характеризует украинский язык как «простонародное, старинное, здешнее, с польским и славянским смешанное наречие». Автор первой грамматики украинского языка Павловский уже в 1918 году «мотивировал свой труд чисто антикварными мотивами, называя украинский язык «ни живым, ни мертвым, исчезающим наречием».

Вот и выходит, что «сочинение возмутительных стихов на малороссийском языке», как записано в циркуляре на отправку Шевченко в Орскую крепость, было фактом не столько художественным, сколько политическим. Таким же политическим фактом можно считать и возникновение литературы на украинском языке на территории Галиции, бывшей в то время под властью Австро-Венгрии. Валуевское ограничение 1863 года на издание книг на украинском языке вызвало противоположную реакцию. Здесь возникло так называемое народовское движение, с которым начинают сотрудничать многие киевские писатели (Иван Нечуй-Левицкий, Панас Мирный, Михаил Старицкий и другие). Поэтому можно с уверенностью сказать, что «Кобзарь» является прежде всего сословным протестом против политики властей.

Иное дело чисто художественные произведения. Здесь следовало использовать тот язык, который давал больше возможностей для решения именно художественных задач. И таким языком для большинства украинских писателей был русский. На русском языке писали Гоголь, Гребенка, Погорельский, соратник Шевченко по Кирилло-Мефодиевскому братству Н.Костомаров. На русском языке была написана «История запорожского казачества» Д.Яворницкого. И даже непримиримый М.Грушевский писал на русском языке, когда находил это целесообразным. Почему? Да потому, что, как сказал однажды Николай Васильевич Гоголь, «нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырывалось из-под самого сердца, так бы кипело и живо трепетало, как метко сказанное русское слово».

Впрочем, никто и не утверждает, что язык сословия не может стать литературным языком. Таких примеров в истории предостаточно. Это и итальянский язык, который оставался простонародным до создания Данте «Божественной комедии», это и русский допушкинский язык. Но чтобы стать литературным, язык должен созреть сам. А это процесс естественный и управлению не подлежит. Сейчас, наконец, для развития украинского языка создаются самые благоприятные условия. Но значит ли это, что необходимым условием для развития украинского языка является отказ от языка русского, а с ним – и от русской культуры? Возвысит ли это украинский народ, поднимет ли из нищеты и убожества, добавит ли образованности и мудрости? Думается, что как раз наоборот.

История свидетельствует, что развитие национальных культур может происходить только при условии их тесного взаимодействия с другими культурами, из которых они черпают, как из источника. Вспомним эпоху Возрождения, полностью вызревшую на фундаменте античной культуры. Вспомним ту же русскую литературу, расцвет которой вряд ли стал бы возможным без увлечения русского общества XVIII века французским языком и французской культурой.

Есть немало примеров создания целых литератур на негосударственных языках. Никому не придет в голову назвать ирландца Джойса английским писателем только потому, что он написал своего «Улисса» на английском, а не на ирландском национальном языке. Житель Вены Стефан Цвейг и пражский еврей Франц Кафка писали на немецком. А в Бельгии, где подавляющее большинство населения разговаривает на фламандском языке, Шарль де Костер, Верхарн и Метерлинк создали на французском языке произведения, которые составили славу бельгийской литературы. Словом, для здравомыслящих людей характерно отношение к чужой культуре, как к сокровищу, которое может только обогатить владеющего им человека. Почитайте дневники Шевченко – и вы увидите, с какой любовью относился Кобзарь к русской культуре, с каким почтением говорил о русских гениях.

Для здравомыслящей части украинского общества здесь все предельно ясно. Кто же тогда будоражит людей, отвлекая их от реальных проблем сегодняшнего дня – безработицы, бесправия, нищеты? Ответ известен. Это манипулирующие национальной идеей политики и попавшая под их влияние часть наших сограждан. Самые простые и самые понятные истины, которые никогда и ни у кого не вызывали сомнений, в их интерпретации вдруг искажаются до неузнаваемости и, как в кривом зеркале, приобретают совершенно не свойственные им очертания. Так язык – явление сугубо культурное – превращается в инструмент для сведения политических счетов, а общество раскалывается на «своих» и «чужих».

Около века назад, предвидя появление таких политиков, Ф.Достаевский писал: «Не будет у России и никогда не было таких ненавистников, завистников, клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть только Россия их освободит, а Европа согласится принять их освобожденными. Начнут они непременно с того, что внутри себя, если не прямо вслух, объявят себя и убедят себя в том, что России они не обязаны ни малейшей благодарностью, напротив, что от властолюбия России они едва спаслись. Они будут заискивать перед европейскими государствами, будут говорить, что они племена образованные, способные к самой высшей европейской культуре, тогда как Россия страна варварская, мрачный северный колосс, гонитель и ненавистник европейской цивилизации» («Дневник писателя»).

Давайте все же задумаемся. Надо ли нам оглядываться на политиков? Надо ли отказываться от русского языка, от великой русской культуры? В конце концов, политики приходят и уходят, а культура – вечна. Может, лучше научимся выбирать себе политиков?

Современный ураинский совершенно не похож на язык Тараса Шевченко

Такой вывод озвучил один из классиков литературы, считающейся сейчас украинской — Нечуй Левицкий. Ознакомившись с текстами на новом языке, завезёнными в Киев из Галичины Грушевским, который до того и в Малой Руси толком не жил, а только 4 года проучился в Киевском университете, но почему то решившим, что на всей Южной Руси говорят и пишут неправильно! А он один знает, будучи этническим поляком и до 20 лет прожившем в Грузии, как правильно нужно писать и говорить народам Южной Руси и какая у них на самом деле история.

Зачем понадобилось «Обществу имени Т.Г. Шевченко» из Львова, по сути — нагло обманывать жителей другого государства - России, ознакомившись с одним лишь изданием «Кобзаря»? Но ведь зачем то и кому то понадобилось тратить и время и деньги на перевод, редактирование, печатание и распространение в чужой стране, да ещё и на основе благотворительности, произведений иностранного для Галичины поэта, который и в Галичине то не был ни разу.

Кому то же ведь стало нужно убедить жителей России в том, что Шевченко писал именно на том языке, который пришел из Галичины — на современном украинском, а не на том, который Шевченко сам, за свои средства пытался популяризировать, то есть южнорусском.

Ответить точно на этот вопрос можно проведя простой и логичный анализ причинно-следственной связи с 1840 по 1917 год. Но это тема другой, обобщающей статьи, выстраивающей логическую цепочку из вот таких вот мелких несуразиц к большому вранью в глобальном масштабе по отношению к славянским народам, со стороны Австро-Венгрии.

Но я немного отвлёкся от темы - на каком языке писал Тарас Шевченко.

И так, рассуждая логически, если человек сам изобрёл свой «Букварь Южнорусский» предназначенный для обучения и чтения жителями Южной Руси, и одновременно с этим издаёт для этих самых жителей Южной Руси сборник своих стихов, то вполне логично предположить, что с помощью своего собственного «Южно Русского букваря» он «Кобзарь» образца 1960 года и написал. Ведь после посещения Южной Руси в 1859 году он, в отличии от первого издания, которое редактировал Гребенка, занимался изданием 1860 года — лично. Многие историки прямо указывают на то, что «Букварь» Шевченко на самом деле вышел в 1860 году, хотя на обложке стоит 1861 год. Но это уже мелочи. Главное то, что издание «Букваря Южнорусского» и редактирование «Кобзаря» 1860 года проводилось одновременно.

«Букварь Южнорусский» задуман Шевченко для обучения и чтения жителями Южной Руси

А вот на каком языке был написан первый «Кобзарь» образца 1840 года? На этот вопрос ответить очень сложно. Сторонники украинизации всего и вся прямо утверждают - Шевченко писал на украинском. И при этом показывают «Кобзарь» под львовской редакцией «Общества имени Т. Шевченко» образца 1902 года или более поздние издания.

Можно смело утверждать, что на украинском Шевченко писать не мог даже теоретически, так как родился и детские годы прожил на Киевщине, в которой современный украинский появился только в 20 веке, и то начиная с 1918 года. В С.-Петербурге, где Шевченко собственно писал и издавался тем более не могло быть ни какого украинского.

Были попытки как то выделить для народов Южной Руси более удобный алфавит, отличающийся от русского парой букв. Таких систем было много, практически у каждого автора - своя. Например:

• Ярыжка - система записи с добавлением буквы ЯТЬ и Ы — предположительно на этой системе записи и писал свой первый «Кобзарь» Шевченко.


• Кулишовка - система записи Кулиша, которая появилась уже после первого издания «Кобзаря».

Кроме всех этих объективных причин, влияющих на язык первого «Кобзаря», была ещё и субъективная, но очень существенная причина. Заключается она в том, что сам Шевченко ни к составлению, ни к редактированию, ни к изданию первого «Кобзаря» отношения не имел.

Первый «Кобзарь» вышел под редакцией Гребенки, который и забрал у Шевченко рукописи, отредактировал (в чём заключалась редакция не известно до сих пор и выдумывать по этому поводу можно что угодно). Единственное что можно сказать точно, это то, что первый «Кобзарь» печатался явно не для популяризации его в Южной Руси, а с коммерческой целью и с целью раскрутки самого Шевченко, его спонсором Мартосом.

Зачем это было нужно самому Мартосу - это уже тема для отдельной главы, но всё очень точно и плотно увязано в геополитику середины 19 века, а так же в борьбу славянофилов и сторонников норманнской теории.

Так вот, для целей популяризации необходимо как минимум, что бы текст нового сборника стихов раскупили, прочитали, поняли и оценили. Причём поняли и оценили в русском Санкт-Петербурге, а не где ни будь на окраине Российской Империи.

Если бы Шевченко писал на украинском, то его книги в никто бы не покупал

Посему изданный в столице Империи сборник стихов был как минимум напечатан действовавшим в то время в России русским шрифтом и на русском языке. Иначе смысла делать не было - сборник ни кто бы не прочитал и не понял. А так как разошелся первый «Кобзарь», изданный тиражом 1000 экземпляров очень быстро, по отзывам, то язык издания сомнения не вызывает - он русский.

В интернете можно найти разные варианты издания первого «Кобзаря» 1840 года, а так же кучу статей, в которых разные авторы проводят сравнение этих вариантов и признают большинство - банальной подделкой, при этом даже те, которые хранятся в уважаемых библиотеках.

Что бы ни писали по этому поводу разные авторы, одно можно во всех этих изданиях выделить точно — множество слов в «Кобзаре» явно отличается от общепринятых русских слов в Санкт-Петербурге и даже сейчас в России, но в то же время являющиеся логически понятными любому русскому человеку. О чём это говорит?

О том, что влюбом языке есть масса субкультур, появившихся как при объединении языков разных народов в один, так и наоборот, выделившихся из ранее единого языка в отдельную субкультуру, но понятную основной массе населения. Например, известные всем нам блатная феня и стёб.

Получается, пользуясь логикой украинизаторов, можно утверждать что люди, больше ботающие по фене - представители совсем другого народа, другой расы. Также можно утверждать, что дети тех же украинизаторов, употребляющие повсеместно распространённый молодёжный стёб, употребляющие несколько модифицированные, а так же новомодные слова, а так же сознательно коверкающие слова из классического словаря любого языка - это представители другого народа, другой нации?!

Каждый наверное помнит с детства, что периодически появлявшиеся новые модные слова, начинали повсеместно применяться где не попадя. Ну вот кто из вас 20 лет назад употреблял слово гламур и его производные: гламурный, гламурить и т.д.? Да ни кто! Зато сейчас в начале 21 века это очень модное слово, повсеместно применяемое.

Точно так же, например в украинском языке в 1991 году появилось слово краватка (по-русски - галстук, а не маленькая кровать и не сыворотка крови).

А совсем из школьного детства вспоминается появление новых слов: байкеры, рокеры. А у представителей этих направлений свой слэнг, явно отличающийся от общепринятого. Ну никому же не придёт в голову назвать человека севшего за мотоцикл или слушающего рок -представителем другого народа!

И так, ни кто не называет носителей фени или стёба, или любого другого слэнга - представителями другой народности.

Есть ещё более простое объяснение появления сленга, который сам Шевченко назвал Южнорусским диалектом. Заметьте, не отдельным языком отдельного народа, а всего лишь диалектом русского языка, характерным для жителей Южной Руси.

У Шевченко, который безусловно являлся носителем и выразителем южнорусского диалекта хватало мозгов понять тот факт, что на просторах самой громадной в мире Империи, занимающей огромные территории, один и тот же предмет или действие может иметь разные или, в большинстве случаев, совсем немного отличающиеся названия.

К моему сожалению большинство современных украинизаторов русского народа не могут понять этого простого факта, или, скорее всего — не хотят.

Шевченко, в отличии от прошлых и современных украинизаторов понимал, что жители Южной Руси - сами по себе состоят из разных племён. Это есть в его поэмах, где он, как и в своих летописях, Нестор, указывает на существование славянских племён: поляне, древляне, печенеги, половцы, хазаре и т.д. Ну должны же были языки этих и других племён друг от друга отличаться! У каждого было что то своё, присущее именно своему племени, а племена тоже не жили в одном месте, кто — кочевал, кто рассеивался по миру, заселял новые земли, возвращался обратно с багажом новых, доселе не слыханных слов. Какие то слова приживались, какие то забывались. Язык же не стоит на месте, он совершенствуется, адаптируется, ассимилируется, наполняется новыми словами, короче - живёт своей жизнью.

Сам Шевченко считал себя казаком и в своих поэмах часто с ностальгией вспоминал о казачьих вольницах и казацком государстве. Вот и появилось по сути два почти одинаковых диалекта одного языка: один — простой, мужицкий, казацкий. Второй — литературный, боле утончённый.

Понятно, что простой язык понимали все, от царя до мужика. А вот литературным владели те, кто умел писать, был грамотным. Литературный язык усреднённо ассимилировался с языками всех народностей, живших на просторах громадных территорий Руси. Вот по этому Шевченко всегда называл свой язык — русским, а простой диалект — мужицким, или по месту расселения казаков — южнорусским.

С учётом того, что на момент первого издания «Кобзаря» в 1840 году Шевченко был ещё совсем молод, своего «Южнорусского букваря» ещё не составлял, а сам «Кобзарь» вышел в свет под редакцией не самого Шевченко, а Гребенки, для популяризации автора в Санкт-Петербурге, и с учётом того, что видят наши глаза на имеющихся в интернете скан копиях различных вариантов издания 1840 года, утверждаем, что первый «Кобзарь» был издан на русском языке, в котором присутствовало много слов присущих казацкому и мужицкому сленгу, в последствии названным самим Шевченко Южнорусским диалектом.

«Кобзари» же изданные в Галичине, а так же в С.-Петербурге с 1907 года печатались уже на украинском, придуманном в Австро-Венгрии, где он к тому времени уже 20 лет преподавался в Львовском университете.

ВЫ думаете на этом закончились загадки «Кобзаря» и самого Шевченко? Отнюдь!

Беру в руки увесистую книжку, габаритами не меньше чем «КОБЗАРЬ» издания 1908 года. Книжка называется Тарас Шевченко «Поетичні твори» издания 1963 года, Том первый… Смотрю сколько всего в этом сборнике - оказывается аж три.

Странно — чем больше проходит времени со смерти Шевченко, тем больше его произведений вдруг находится. При этом речь идёт не о одном - двух забытых стихах, а о увеличении всего что написал Шевченко, по сравнению даже с изданием названным полным изданием образца 1908 года в три раза.

Создается такое впечатление, что во Львове в начале 20 века, перевели далеко не все произведения Шевченко на изобретённый там же украинский язык.

Теперь становится понятным откуда вдруг, за год, с 1907 по 1908, во Львове смогли взяться какие то дополнительные, вдруг найденные произведения Тараса Шевченко. Да их просто за год перевели, с языка самого Шевченко, на новый украинский язык, и то, что перевели — втиснули в издание Кобзаря 1908 года, которое мне довелось держать в руках.

А вот в киевском издании произведений Шевченко 1963 года, в трёх томах, не стали ничего переводить, и дополнили издание 1908 года теми произведениями, которые видимо перевести во Львове на украинский не успели. А они, оказывается, написаны на чистейшем русском.

Не думайте что я это выдумываю — смотрите сами:

Шевченко издание 1963

И таких текстов на чистейшем русском в этом томе половина. Остальные 2 тома я не видел. Но, сравнивая выборочно оглавления изданий 1908 и 1963 годов могу с уверенностью сказать, что ни одного произведения Шевченко, которое есть в издании 1963 года на русском языке, в издании 1908 года нет, ни на русском, ни на украинском, ни на каком либо другом!

Это только подтвердило мою мысль о том, что издавая «Кобзарь» в начале 20 века во Львове, переводчики общества имени Шевченко часть произведений успели перевести на украинский, а большую часть просто не успели, и все произведения, которые не успели — о них «забыли».

Кстати, применяемый ныне повсеместно в западной Украине термин «москаль» означал во времена Шевченко не жителя Москвы или московского царства, а солдата. Забрить в москали - значило забрить в солдаты, а не получить московское гражданство. Москалева крыныця — это в современном понимании колодец выкопанный солдатом, а не колодец выкопанный на подворье жителя московской губернии.

И еще, названия месяцев МАРТ и АПРЕЛЬ на литературном украинском ещё в начале 20 века звучало как марць и априль, а не бэрэзэнь и квитэнь (в русской транскрипции). И это заметьте, написано в Львовской редакции «Кобзаря».

Языком Т.Г.Шевченко (1814-61) был не украинский . Фразы "украинский язык" он не знал и не употреблял. Если посмотреть на оригиналы изданий его сочинений, которые тщательно утаиваются от читателей, то видно, что, действительно, язык сочинений литератора значительно отличается от украинского.

Изучать вопрос, который нас интересует, нужно не по пересказам, статьям, лживым энциклопедиям, а по первоисточникам - документам, книгам изучаемого времени, фотокопиям страниц изданий того времени (последующие переиздания элементарно подменяются, как, например, подменяется язык произведений Котляревского и Шевченко).

Шевченко: подлинны ли его прижизненные издания?

Вначале мы намеревались ограничиться краткой справкой об истории изданий "Кобзаря" и поместить одну его фотографию. Но рассмотрев разные отличные друг от друга фотографии экземпляров издания этой книги 1840 года (его титульного листа), мы усомнились в подлинности существующих экземпляров издания 1840 года.

Шевченко: язык его сочинений

О.Бузина сообщает об искажении малороссийского языка произведений Шевченко последующими украинизаторами его творчества следующее:

"Нынешние издания текстов Шевченко сильно отличаются от того, как он сам их писал. Тарас Григорьевич пользовался не современным украинским правописанием, а общерусским с твердыми знаками и ятями. Уже в начале XX века его мифологизаторам казалось, что он недостаточно украинец и его тоже нужно посмертно "украинизировать", выдавив из него малороссийский дух. Выдавливать начали прямо с названия самой знаменитой книги Шевченко. Как бы кому-то не хотелось, а у Тараса нет книжки "Кобзар" !

Он всегда писал "Кобзарь" - с мягким знаком в конце. Так же эти сборники и выходили - достаточно посмотреть на прижизненные издания 1840-го и 1860-го годов. Но "нацiональ-свiдомим" редакторам после смерти великого поэта это показалось "русизмом", и мягкий знак из названия книги убрали! А заодно подправили почти все стихотворения... Шевченко писал: "бровынята". А нам подсовывают "бровенята". У него везде "царь". А в современных изданиях почему-то "цар". По сути, до сегодняшнего дня у нас издеваются над авторской волей Шевченко и основополагающими принципами текстологии, принятыми во всем мире".

Поскольку подлинники Шевченко скрывают и вместо его текстов публикуют нечто иное, нужно дорожить любой возможностью прочесть их. Не из-за высоких достоинств их, а для того, чтоб лишний раз убедиться в их отличии от нынешних украинизированных текстов, выдаваемых за шевченковские.

"Гайдамаки"

В рецензии без подписи, опубликованной в ж-ле "Отечественные записки" в 1842 г. (т. XXII, №5, отд. 6, стр. 12-14), на первое издание поэмы "Гайдамаки" Т.Шевченка (1841) содержатся большие отрывки из поэмы. Приведём эту замечательную рецензию целиком.

ГАЙДАМАКИ. Поэма Т. Шевченка (о)?. Санкт-Петербург. 1841.
В тип. А. Сычева. В 8-ю д. л. 131 стр.

Читателям "Отечественных записок" известно мнение наше насчет произведений так называемой малороссийской литературы . Не станем повторять его здесь и только скажем, что новый опыт спиваний т. Шевченка, привилегированного, кажется, малороссийского поэта, убеждает нас еще более, что подобного рода произведения издаются только для услаждения и назидания самих авторов: другой публики у них, кажется, нет. Если же эти господа кобзари думают своими поэмами принести пользу низшему классу своих соотчичей, то в этом очень ошибаются: их поэмы, несмотря на обилие самых вульгарных и площадных слов и выражений, лишены простоты вымысла и рассказа, наполнены вычурами и замашками, свойственными всем плохим пиитам,- часто нисколько не народны, хотя и подкрепляются ссылками на историю, песни и предания, - и, следовательно, по всем этим причинам - они непонятны простому народу и не имеют в себе ничего с ним симпатизирующего. Для такой цели было бы лучше, отбросив всякое притязание на титло поэта, рассказывать народу простым, понятным ему языком о разных полезных предметах гражданского и семейного быта, как это прекрасно начал (и жаль, что не продолжал) г. Основьяненко в брошюре своей "Лысты до любезных землякив". А то, пожалуй, какой-нибудь волостной мудрец-писарь (только не Шельменко), прочтя ваши "сочинения", ответит вам вашими же словами:

Теплый кожух, тилько шкода,
Не на мене шитый,
А розумне ваше слово
Брехнею подбыте.

("Гайдамаки", стр. 11).

Что касается до самой поэмы г-на Шевченко - "Гайдамаки", здесь есть все, что подобает каждой малороссийской поэме: здесь ляхи, жиды, казаки; здесь хорошо ругаются, пьют, бьют, жгут, режут; ну, разумеется, в антрактах кобзарь (ибо без кобзаря какая уж малороссийская поэма!) поет свои вдохновенные песни, без особенного смысла, а дивчина плачет, а буря гомонит...
Вот образчики;

Одчиняй, проклятый жиде!
Бо будыш битый, одчиняй!
Ламайте двери поки выйде,
Викна посыпались, "стрывай!
Стрывайте зараз",- "нагаями
Свыняче ухо, жартувать
Чи що ты хочиш!?" "Я! з панами?
Крый боже зараз! Дайте встать
Ясновельможни" (нышком "свыни"),
"Пани полковнику ламай",
Упалы двери... а нагай
Малюе вздовж жидивску спыну,
"Здоров свыне, здоров жиде,
Здоров чортив сыну".
Та нагаем, та нагаем
А жид зогнув спыну
"Не жартуйте мости пане.
Добри вечыр, в хату!"
Ще раз шельму, ще раз годи!
"Выбачай проклятый,
Добри вечыр, а де дочка?"
"Умерла, Панове",
"Лжешь, Иудо, нагаями!"
Посыпалысь знову... и т. д.

Не правда ли, какая меткая кисть в описательной природе? Этой картине посвящена целая глава: "Конфедераты". - А вот нечто в роде чувствительно нежном. Страстный любовник, Яремо, пришел на свидание к своей возлюбленной; но ее еще нет. Яремо, по сему случаю, воет элегию на целой странице и уже собирается умирать, как вдруг - шелест:

Попид гаем мов ласочка
Крадыця Оксана.
Забув, побиг, обнялыся,
"Серце..." тай зомлилы
Довго, довго, тилько "серце"
Тай знову нимилы.

Яремо говорит:

"Годи пташко".

Оксана:

"Ще трошички,
Ще... Ще... сызокрилый,
Выймы душу... ще раз... ще раз...
Ох, як я втомилась".

Опять картина, и какая живая! Вот уж подлинно, говоря поэтическим языком самого господина сочинителя: ушкварил!

Издание наполнено всевозможными ошибками противу знаков препинания, как это отчасти видно из приведенных примеров, где, для соблюдения смысла, мы принуждены были поставить в некоторых местах свои знаки

Рецензия перепечатана нами из издания: В.Г.Белинский. Собр. соч. в 9 томах. Т. 5. М., Худ.лит., 1979, стр.275-276.

Уже в названии поэмы - отличия малороссийского языка Шевченка от украинского. Поэма Шевченка в оригинале озаглавлена "Гайдамаки", а в современном украинизированном варианте её нам преподносят как "Гайдамакы", если записывать это слово русскими буквами, чтоб можно было сравнивать (украинским алфавитом: "Гайдамаки").

Следующие предложения из оригинала поэмы содержит большие отличия от современного варианта этого же текста на укр. языке.

В украинизированном варианте чувствуется явный одесский прононс: двэри вместо дверей и т.п. Продолжать анализировать это безобразное творчество не имеет смысла, всё понятно.

"Кобзарь"

Приведём в качестве образца также отрывок из какого-нибудь стихотворения из прижизненного издания "Кобзаря" Шевченка. Нац. библиотека Украины им. В.И. Вернадского с некоторых пор дала возможность в и-нете ознакомиться с экземпляром издания 1840 года на всех его страницах (они отсканированы) , а не только по титульному листу. Такой возможности у широких слоёв читателей не было предыдущие 100 лет. Поэтому посмотрим, какие открытия нас ждут. Открытий оказывается немало. Прежде всего, оказывается, что классик украинской литературы писал не совсем на украинском языке, а на несколько отличном от украинского. Что это за язык, Шевченко на страницах своей книги не обозначил. Отличается он и от языка сочинения Котляревского, который мы рассматривали ранее.

Возьмём для примера стихотворение "Иванъ Пидкова" из "Кобзаря" 1840 года издания (оно имеет своим предметом козака молдавского происхождения И.Подкову).

МНЕ кажется, что этого для начала достаточно! Но все желающие могут ознакомится с полным текстом статьи

Рецензии

"Дело в том, что Украина как и любая страна может расти, развиваться, прогрессировать только в благоприятном, дружественном и близком ей по духу российском социуме."

Владимир, Вы не точны, более того... Откуда у Вас взялась "любая страна"? И Австралия и Новая Зеландия тоже? Грубейшая ошибка!

Бог - это Слово, ибо когда не была слова, у людей не было Бога. Слово у Бога, потому что только Бог в совершенстве владеет словом и может отделять логические тавталогии от истинных выражений.

Бог сын, Бог отец и тд, стереотип навязанный человечеству, поскольку эта ущербная семья не может быть полноценным примером обществу.

Во имя Отца, Матери и Святого Духа Любви и никак иначе.

Что до Тараса то, я не высокого мнения об этом господине и больше мне о нём сказать нечего.

Вы говорите всё время о каких то подарках, в вас крепко засело татаро-монгольская суть, ничего по доброму не делаете, всё подарков ждёте и сами их распихиваете. Коррупция у вас в крови. К тому же я вижу Ваше неприкрытое самолюбование, только любоваться не чем, всюду кости и кровь.

Вселенские инфо потоки))) через кого, через Путина))) или через Аксёнова)) Да Вселенские инфопотоки их как увидят сбегут в иную Вселенную)))

Я же предупреждал))) Бомблю, бомблю, бомблю, но в Вашем случае я только листовки выкидываю. Я не могу серьёзно относится к текстам, которые начинаются со слов "Украина, как и любая страна.."

Это уже лучше, раз есть вопросы, значит будут ответы, а значит диалог будет продолжен) Единственное попрошу Вас, и сам поддержу данное предложение, быть непосредственно в русле философии не соскакивая на личности и не касаясь политических особенностей наших с Вами отношений. Тем более, я вознамерился в Новом Году, стать более толерантным.

"Может ли Диктатор, насильственно навязывающий в грубой форме свои Законы всем, в том числе и Природе, правильно её понимать и стать объективным учёным?"

Если Вы мне назовёте хоть одного диктатора ставшего учёным или хоть одного учёного ставшего диктатором, тогда Ваш вопрос будет иметь смысл.(без учёта древнегреческого опыта, хотя и там вряд ли кто найдётся.)

Если говорить об отношениях Человек-Природа то диктатура науки, как и диктатура церкви присутствуют и объективности им не хватает, одним больше, другим меньше.

В связи с тем, что остановившийся в развитии духовности человек, это низшая ступень эволюции и никакое лицемерие этого не скроет, я делаю вывод, что развивающийся индивидуум, как делающий дело, допускает и ошибки, но его верховенство над более низкой ступенью несомненно и равноправие в данном случае, возникает как более высокодуховное понятие, чем власть бездумной силы. (необходимо прописать понятие "равноправие" и его характеристики)
"Зато без сомнения от самой Природы он может получить свой Майдан со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами"

Любая система состоящая из противоречий неизбежно получить свой Майдан. К примеру как, идеи Аристотеля, проповедника диктатуры на которых в частности основаны некоторые другие идеи. Так же как и Ваша статья, получила свой Майдан в виду моей противоречивости ей. Кто находит противоречия находит Истину, потому как противоречия исключают одно другое и на этой почве возникает конфликт противоречий, хочу ОТМЕТИТЬ противоречие и противоположность - это совершенно разные состояния. Поэтому "единство и борьба противоположностей", есть состоянием противостояния одноимённостей(противостояние не есть вражда, а только отзеркаливание) и борьбой противоречий(материя - антиматерия).

Плюрализм и либерализм плюс планово-капиталистическое устройство на основании экологической хартии и Кодекса Жизни, может быть диктующим состоянием - либером.

Диктатор навязывающий свою мнение в отрыве от опыта поколений, духовного опыта, пользующийся злобной пропагандой, исповедующий феодально-крепостничий капитализм на основе коррупции и тайных служб при этом не способный к духовному развитию, является всего лишь насильственным лидером.